Игрок. Ставка на любовь

1.

Алина

Зима. На улице мерзкая погода. Третий день идет мокрый снег вперемешку с дождем. Холодно и сыро снаружи. Ровно так же у меня сейчас внутри. А еще противно и тошно…

Я сижу в углу за столиком одного из фуд-кортов большого торгового центра, который находится на окраине города. Держу в руках толстый бургер. Мое лицо перепачкано потекшей тушью. Ресницы склеились от влаги, словно лапки паука. Нос покраснел и распух. А губы обветрились и потрескались до крови.

– Димка меня бросил… – на последнем слове я практически вою. Не, ну не мерзавец, скажешь?! – захлебываюсь собственным соплями и слезами.

Передо мной, напротив, сидит подруга и молча соглашается со всем моим словесным потоком, который прет из меня фонтаном. Сочувственно внимает каждому моему слову. Хотя, наверное, просто делает вид. Потому как, каждые пять минут смотрит в свой телефон.

– Я его до пятого курса на себе тащила. По учебе помогала. В кафе и ресторанах за него платила, а он… – шмыгаю носом, – гад такой… – сквозь слезы откусываю большой кусок котлеты и запиваю стаканом сладкой колы.

Раньше я мучила себя диетами и правильным питание. Поддерживала форму. И все только потому, что нравилась парню в весе пятьдесят четыре килограмма. А сейчас – плевать! Буду жрать все, что захочу! Надо еще картошки фри взять для полного набора.

Сейчас я чувствую себя словно свободная касса в этом Макдональдсе. От которой только что отошел красавчик в сером коротком пальто. А девушка в прыщах и униформе так и осталась стоять за ней. И все что, она смогла сделать так это просто лишь молча проводить его взглядом. Вот и меня так же, как эту кассу, просто использовали по назначению и пошли дальше.

Из своего невидимого укрытия я наблюдаю за этим самым парнем. Вижу, как он отходит от кассы со стаканом кофе в руке и скрывается в толпе большой компании молодых людей, которые только что пришли сюда, чтобы перекусить. Они смеются. Им весело. А мне…

И я вновь переключаюсь на свою сокурсницу.

– Вика, – одергиваю подругу, которая снова уткнулась носом в телефон. – Ты меня вообще слушаешь?

– Ага-ага, – и не обращая на меня никакого внимания, она набирает кому-то сообщение.

– Вика! – выкрикиваю я и замечаю, что эта самая компания притихает, устремляя свои взгляды в нашу сторону.

–Что? – она испуганно отрывается от своего гаджета и прячет его под столом.

– Ты меня поддержать пришла, или в телефоне повисеть? – продолжаю уже более тихо.

– Бусинка, Алинчик, конечно, тебя поддержать. Просто понимаешь… Мне тут один парень пишет… Я с ним встретиться договорилась. Ты не против? – она снимает сумку со спинки стула и начинает быстро собираться.

– Конечно против! – обижено выдаю я, наблюдая, как она спешно одевает свою искусственную короткую шубку. Неужели она действительно уйдет и бросит меня здесь наедине с моим горем?

– Даже не сомневалась в тебе, – быстро отвечает девушка при этом совершенно не слушая меня. – Я побежала! Созвонимся, – и чмокнув в щеку тут же ретируется в сторону выхода.

А я так и остаюсь сидеть с «Биг Маком» в руке и разбитым сердцем внутри.

Зажевав свое горе и тоску вредным, калорийным фастфудом. И запив все это большим количеством сладкой колы, решаю, что мне тоже пора на выход.

На улице я несколько раз глубоко вдыхаю. И свежий, холодный воздух заполняет мои легкие, а тело бьет мелкой дрожью. Плакать я больше могу. Мне попросту нечем.

Нет, ну как он мог? Меня, умницу и красавицу променять на эту общипанную рыжую курицу?! Я, конечно, понимаю, что у нее и грудь побольше, и волосы ярче, и вообще… В носу снова предательски щипает, а мне опять хочется плакать. Ну за что, Господи? Просто, за что?

Шагаю в сторону парковки, где одиноко стоит моя красная Лада Гранта – представитель отечественного автопрома. Машина, конечно, не огонь, но зато моя. Я ее купила в кредит, еще на четвертом курсе университета, когда только начала работать «манагером» в одной небольшой ИТ- компании. И выплачивала я за нее долго и тяжко своими кровно заработанными. Спасибо родителям, что помогли закрыть последний платёж за нее. С этой машиной мы пережили многое – три небольших ДТП, дважды эвакуатор забирал ее на штрафплощадку, а еще мамина кошка рожала в ней, по пути ветеринарную клинику.

Я скольжу по земле в ботинках на широких каблуках. Под ногами черный лед – влага, которая замерзла на чистом асфальте. Это похоже на прозрачное стекло. Его плохо видно и в этом и вся опасность. У меня на колесах стоит хорошая, новая резина. Но ехать все равно придётся очень медленно.

Да и домой ехать совершенно не хочется. К родителям тоже. Можно, конечно, к деду. Он, правда, в такой глуши живет – поселок «Верхние петушки». Три дома на всю деревню и продуктовый магазин – грузовик на колесах, который раз в неделю приезжает.

Надо только сначала на квартиру заскочить, собрать все самое необходимое и тогда уж можно двигать хоть в Верхние петушки, хоть в Нижние.

Я щелкаю брелоком – Гранта издает приятный звук. Сажусь в автомобиль. Включаю зажигание и медленно на первой передаче трогаюсь с места.

Собираюсь на скорую руку, закрываю квартиру, отключаю все коммуникации и вырубаю свой телефон. Сейчас праздники и наша компания распустила всех сотрудников до восьмого января. Так что вряд ли меня кто-то с работы будет искать, а родителям я от деда позвонить могу. Не хочу больше никого слышать и уж тем более видеть.

На улице уже совсем ночь. Фонари через один освещают дорогу, транспорта на которой непривычно мало. Учитывая погодные условия это не удивительно. По радио, как назло, играет страдальческая музыка – как раз описывающая мое нынешнее душевное состояние.

Практически на выезде из города, на обочине я вижу открытый, брошенный автомобиль, а метров за пятьдесят от него человека, который согнувшись пополам пытается идти. По комплектации это мужчина. Машины проезжают мимо него. И никто даже не пытается притормозить, чтобы спросить нужна ли ему помощь. Мне становится очень жалко его, ведь мало ли что могло произойти. А вдруг сердечный приступ или еще что-то.

Проехав мимо, я резко останавливаюсь и сдаю назад. Торможу прямо рядом с ним и отстегнув ремень безопасности наклонившись, открываю пассажирскую дверь.

– Добрый вечер! Вам помощь нужна? – спрашиваю в попытке разглядеть мужчину, который еле-еле стоит на ногах.

На его лице кровавые потеки. Он держится одной рукой за ребра, другой за дверцу моего автомобиля. Его руки сбиты в мясо. Я присматриваюсь ближе и узнаю в нем того самого парня, которого я видела в Маке два часа назад.

– Нужна, – рвано дышит он. – Я на заднее сидение, – отшатывается назад и хлопает дверцей моего авто. В любом другом случае я бы сказала, что это не холодильник и дома будешь у себя хлопать, но сейчас молчу.

– Конечно! – пристегиваю обратно ремень и жду, когда он сядет и закроет за собой дверь. – Вам в больницу надо! – меня колотит от одного его вида. А я еще думала, что это у меня проблемы в жизни.

– Не надо в больницу, – тихо говорит парень. – Меня там убьют, – обхватив руками грудину с приглушенным стоном он откидывается на подголовник.

Ой, мамочки!

От страха у меня самой начинает что-то душить в груди. Пульс глушит уши. Я чувствую выброс адреналина в своем организме. Ужас начинает резать душу. Надо побыстрее от сюда убираться. Но, как назло, Лада глохнет.

– Что же это ты так не вовремя, подруга?! – я пытаюсь ее завести. Давай же! Ну, – нервно выжимаю сцепление, снова и снова поворачиваю ключ зажигания. С третьей попытки, видимо услышав сигналы, которые мой мозг посылал в космос, она сдается и заводиться. Облегчённо выдохнув, я резко трогаюсь с места и сильнее жму на педаль газа.

Выбора особо у меня нет. Я не знаю, кто этот молодой мужчина, но бросить его в опасной для жизни ситуации я тоже не могу.

– Ты как? – бросаю взгляд в зеркало заднего вида и вижу, как он сидит с закрытыми глазами. Забыв о всех правилах приличия, а также, учитывая ситуацию нашей встречи я перехожу на ты.

– Терпимо, – хрипло отвечает он. Жить буду, – я вижу кривую гримасу. Парень снова обхватывает себя в районе ребер.

– Мне очень страшно. Ты, пожалуйста, не молчи. Говори со мной, – я вцепляюсь руками в руль и стараюсь не отвлекаться от дороги.

– Я бы рад. Но мне дышать больно, не то, что говорить.

– Прости. Не подумала, – я перестраиваюсь и занимаю левую полосу. Нагло прижимаюсь к тачкам, которые впереди меня и моргаю им аварийкой. На удивление это срабатывает, и они пропускают меня вперед.

– Меня Алина зовут, – снова смотрю на него. Ей! Слышишь! – парень не реагирует на меня.

Черт!

Резко перестраиваюсь вправо и жмусь к обочине. Отстегаю ремень безопасности и трогаю парня за руку – пульс есть. Значит просто отключился. Вылетаю из машины, открываю багажник и достаю аптечку. Руки дрожат. Ломая ногти, я пытаюсь достать пробку со стеклянной бутылочки с надписью «Аммиак». Лью нашатырь на вату и подношу ему под нос.

– Ей! Парень, миленький, не пугай меня, – хлопаю его по щекам и вижу, как он начинает приходить в себя. – Ну, слава Богу! – облегчённо выдыхаю, противный запах из пузырька бьет в нос. – Значит так, вот тебе нашатырь. Будешь чувствовать, что отключаешься – нюхай.

В ответ он молча кивает и берет в руки пузырек и вату.

Сейчас главное до деда поскорее доехать. Он у меня военный фельдшер. А медики бывшими не бывают.

Повернув на проселочную дорогу, мою машину начинает подбрасывать на ухабах. Я стараюсь ехать аккуратно и объезжать большие ямы, но на размытых тракторами колеях это практически невозможно. И видимость, хоть глаза выколи.

– Парень, ты потерпи главное. Еще немного и приедем.

– Куда мы едем? – он заторможено поворачивает голову в окно.

– В деревню. Ты же сам сказал, что в больницу тебе нельзя.

Он согласно кивнул.

Проехав несколько километров, по плохой дороге мы оказываемся в маленькой, глухой деревне, окруженной лесом.

– Ну вот и все, – я торможу возле дома, в окнах которого все еще горит свет. – Приехали.

Я открываю дверь и слышу лай собаки.

– Шмель, фу! – на крыльцо выходит дед Ваня. Какими судьбами, стрекоза? – улыбается он и разводит руки в стороны.

– Дед, не до этого, – выскакиваю я из машины. – Скорее! Здесь помощь твоя нужна, – открываю пассажирскую дверь и вижу, что парень снова потерял сознание. Беру его за руку – теплый, пульс есть.

– Что еще? – возмущенно кряхтит дед и прихрамывая на одну ногу идет к машине. – Вай! Это кто? – удивленно произносит старик, заглядывая внутрь автомобильного салона.

– Не знаю. Я его на дороге подобрала, – тараторю я.

– Ну ты даешь, девка! Раньше котят домой таскала, а теперь мужиков начала. Ну что смотришь? – поворачивает ко мне голову. – В дом его перетащить надо. Помогай!

2.

Алина

– Кто же это его так? – спрашивает дед, укладывая голову парня на подушку. И главное за что? – осматривает его повреждения.

– Я не знаю, – пожимаю плечами стоя у изголовья панцирной кровати. Мое тело бьет мелкая дрожь. Я пытаюсь сама себя успокоить.

Он разувает парня и отбрасывает его ботинки в сторону. Задирает гольф и мои глаза открывается вид на спортивное тело, которое покрыто красными гематомами. Представляя ту боль, которую ощущает этот молодой мужчина, я прикрываю глаза.

– Ему бы в больницу. Здесь наверняка сотрясение есть. Вон вишь, – он убирает волосы со лба в сторону, – рассечение какое. Тут шить надо… – садится стул возле кровати.

Вид крови на его пальцах вызывает во мне приступ тошноты.

– Ты можешь зашить? – отворачиваясь к стене и стараюсь глубоко дышать. – Я съезжу в ближайший районный центр и куплю в аптеке все необходимое.

Он отрицательно крутит головой и приглаживает свою седую бороду.

– С ума сошла?! Я права не имею! У него могут быть сломаны ребра. Дышит тяжело, с отдышкой. А если пневмоторакс? Ты головой своей дурьей подумай, – он стучит пальцем по своей седой макушке.

– Я все понимаю. Но и ты меня пойми…. Ну ты же врач, дед! – подхожу к нему ближе.

– Я не врач. Я бывший фельдшер. И основное слово здесь «БЫВШИЙ» – бухтит дед Иван.

– Дед. Ему нельзя в больницу, – мертвой хваткой я вцепляюсь ему в руку. Его там убьют, – с надеждой смотрю в его мутные, морщинистые глаза.

С тяжким стоном дед недовольно сбрасывает мою руку и встает со стула.

– Послал же Бог родственничков! – словно старый самовар пыхтит он и отходит к комоду. Достает лист бумаги и ручку. – Купишь все что я напишу. Поняла? – начинает выводить свои каракули.

– Поняла, – отвечаю и опускаю взгляд на лежащего парня. Аккуратно провожу рукой по его волосам. Красивый. Даже с синяками и кровоподтеками на лице.

Снова завожу машину и еду по плохой дороге. С трудом нахожу одну единственную круглосуточную аптеку в райцентре рядом с больницей. Покупаю все необходимое по списку. В придачу беру успокоительное для себя. Возвращаюсь.

Возмущаясь, дед Иван накладывает тугую повязку на грудную клетку парня. Затем зашивает ему голову и обрабатывает ссадины. Все происходит словно в какой-то в виртуальной реальности компьютерной игры.

Время близится к утру. От вида крови меня начинает снова тошнить, и я выхожу на улицу.

– Тяжёлая выдалась ночка, – за моей спиной появляется дед с фуфайкой в руках. – Вот, накинь, – он набрасывает мне на плечи старый залатанный ватник, – не хватало еще тебя лечить от простуды.

– Спасибо, – я просовываю руки в рукава и устало тру лицо. – Дед, я завтра снова в город съезжу. Продуктов нам каких-нибудь куплю, – я спускаюсь с крыльца и присаживаюсь на последнюю ступеньку.

– На кой нам те казенные харчи?! – он садится рядом и обнимает меня за плечи. – У меня все свое. С утра петуха зарублю. Бульону наварим. А ты к бабе Зине за молоком сходишь. И хватит нам.

– Это ж на другой конец поселка, – прикрывая глаза кладу голову на дедово широкое плечо.

– Зато ближе, чем райцентр, – он как в детстве, словно маленькую гладит меня по голове. – Выделю тебе валенки и галоши, – смеется. – Это вам не по асфальтированному тротуару гулять.

– Как он? – киваю в сторону двери и сильнее жмусь к теплой дедовой груди.

– Жить будет. Предположительно, у него сломано ребро. И еще, как я и говорил – сотрясение. Я дал ему все необходимые лекарства, и он уснул. Ты хоть знаешь, как его зовут? – спрашивает он, а я отрицательно кручу головой. – Эх, молодежь, – хмыкает дед, – жениха домой притащила, а как зовут спросить забыла.

– Какого еще жениха?! – шуточно толкаю его в бок. – Я человеку помогла.

– Костя его зовут. Он больше ничего не сказал, а я и не спрашивал, – дед снова по-отечески пригладил мои волосы. Ну что пошли в дом?

– Идем, – я встаю на ноги и следом помогаю подняться деду. Он кряхтит и держась за поясницу выравнивает спину.

Утро.

После глубокого сна я открываю свои глаза и медленно осознаю реальность – я в деревне и все что было вчера это не ночной кошмар. Из-за тяжёлой ночи моя голова гудит словно большой, церковный колокол.

В доме тепло и тихо, лишь изредка потрескивают дрова в печке. За окном орет петух. Через стенку я слышу глухой кашель и последовавший за ним тихий стон. Откидываю одеяло в сторону и опускаю босые ноги на холодный, деревянный пол. На мне зимняя, теплая, клетчатая пижама. Волосы подняты в небрежный пучок. Я иду в соседнюю комнату. Открываю со скрипом дверь и вижу, как парень, сморщившись от боли, пытается подняться на подушках.

– Погоди. Я помогу, – подхожу к нему и чуть приподняв за руку, поправляю подушки под его спиной. – Так легче? – спрашиваю, слегка склонившись над ним.

– Да, – выдыхает он. – Если не учитывать, что мне болит все и даже мозги, то так значительно легче, – пытается улыбнуться, но ему мешает засохшая рана возле губы. – Где я?

– В Верхних Петушках, – присаживаюсь рядом с ним на кровать.

– Это где? – спрашивает хрипловатым голосом.

– В пределах страны, – улыбаюсь.

– Что со мной? – он снова кашляет и тут же хватается одной рукой за живот.

– Ч-ш-ш-ш… Лежи спокойно, – глажу его поруке. – У тебя ребра сломаны. И сотрясение, – натягиваю повыше одеяло на нем. – Ты, наверное, пить хочешь?

– Хочу, – произносит сухими губами.

– Я сейчас принесу, – хочу отойти, но парень хватает меня за руку.

– Меня Костя зовут.

– Я знаю. Меня Алина, – приятное тепло исходит от его ладони.

– Спасибо тебе Алина, за то, что не бросила меня там, – он отпускает мою руку.

– Да не за что. На моем месте так поступил бы каждый, – говорю так, словно меня награждают медалью – спаситель года.

– Не ври. Ты знаешь, что это далеко не так.

– Ладно. Попробуй ещё поспать, – оставляю его в комнате и возвращаюсь к себе. Быстро одеваюсь и выхожу на улицу. Сегодня ещё холоднее чем вчера. Но вышедшее из-за серых, тяжёлых туч солнце радует. И я с удовольствием подставляю своё лицо под его, слегка тёплые лучи.

– На, – голос деда вырывает меня в реальность. Оборачиваюсь и вижу, как дед бросает в алюминиевое ведро безжизненное тело петуха. Темно-зеленый хвост которого, пафосно свисает по краям.

– И тебе доброе утро! Это что? – показываю пальцем на торчащие из ведра лапы.

– Еда. Надо ощипать и выпотрошить, – старик вытирает окровавленный нож о грязную тряпку. Он сейчас похож на хантера из боевика про дикий запад.

Смотрю на труп бедной птицы. Потом на деда. И снова на труп. Меня начинает накрывать приступом тошноты.

– Но, я не могу, – отступаю назад. – Я лучше в магазин съезжу и куплю нормальной еды.

– А это чем тебе не еда Своё. Натуральное. Без этих ваших ГМО, – недовольно бухтит старик.

– Н-е-е-т, – отрицательно кручу головой. – Я не стану этого делать. Хочешь… Могу бабе Зине заплатить, чтобы она сама выпотрошила.

Я не могу назвать себя брезгушей. Но вырывать перья и доставать внутренности почившей птицы это выше моих сил. Я лучше в лес пойду шишки грызть или у белок орехи воровать.

– Ещё чего! Деньги некуда больше деть?! Иди! – недовольно ворчит он. – Ставь кипяток. Сам все сделаю.

Это я могу. Это я мигом.

– Угу, – киваю и быстро разворачиваюсь двигаясь в сторону дома.

– Белоручка городская, – летит мне в спину.

Пусть говорит что хочет. Я все равно не поддамся на эти его провокации.

Тихо захожу в дом. Снимаю фуфайку и валенки. Стараюсь не шуметь. Иду на кухню, набираю большую кастрюлю воды и ставлю ее на горячую печку. Из комнаты, где сейчас должен спать мой случайный знакомый, я слышу какой-то шорох и возню. Иду туда и вижу, что парень, наполовину согнутый, держась одной рукой о стол, пытается выпрямиться.

–Эй! Ты что? Тебе вставать нельзя.

– Дед сказал, тебе надо лежать, – я бросаюсь к нему, чтобы помочь.

Парень стоит передо мной в одних боксерах и я невольно оцениваю его фигуру.

Испанский стыд! Алина, в такой-то момент. Он еле дышит, а ты ведёшь себя, как озабоченная. Как тебе не стыдно?

– Обопрись на меня, – двумя руками придерживаю парня за талию.

– Я тяжёлый, – с глухим стоном выдыхает он.

Знаю. Больно. Потерпи, милый.

– Это ничего, я сильная, – он забрасывает руку мне на плечо, а я чуть не прогибаюсь под его весом. – Зачем ты поднялся?

– Мне одеться надо, – хрипло отвечает он.

– С ума сошёл? – маленькими шагами веду его обратно к кровати. – Вот так. Ещё чуть-чуть, – да, дофига ещё. Блин! – Ты еле стоишь. Куда тебе одеваться?! Скажи мне, что тебе надо и я все сделаю.

– Ты это не сможешь.

Костя прикрывает глаза и морщится от боли, а меня осеняет догадка: ты что в туалет захотел?

Молчит.

Вот, дурак!

– Дед тебе утку под кроватью оставил, – у меня самой сейчас спина, наверное, сломается. Ещё шаг.

– Я лучше сдохну, чем воспользуюсь ей.

Дважды дурак.

– Если меня стесняешься, то так бы и сказал. Я деда сейчас позову.

С грехом пополам, мы доходим до кровати и я помогаю парню лечь.

– Ты как? – поправляю одеяло и вижу как он покрылся мурашками и капельками пота.

– Терпимо, – с трудом выдавливает из себя.

Я беру две таблетки обезболивающего и осторожно подношу их у его рту. Даю запить водой.

От его внешнего вида сердце сжимается. Слабый. Бледный. Весь в гематомах, которые начинают постепенно менять цвет.

3.

Костя

В тысячный раз я пытаюсь сложить единый пазл из отрывков своей памяти. Торговый центр. Кофе. Стоянка. Четверо возле моей машины. Какой-то глупый вопрос. Удар по голове. Темнота. Звон в ушах. Боль в кулаке. От удара кожа лопает на костяшках. Удар в живот. Снова боль в кулаке. Асфальт. Чья-то нога на лице. Тупая боль в грудине. Снова удары. На земле уже мужик. Машина. Трасса. Свет фар. Тепло. Приятный женский голос. Все.

Я лежу на кровати с закрытыми глазами, из раза в раз прогоняя через себя эти чертовы воспоминания.

– Ну, парень, я вижу тебе уже немного легче. Рассказывай, кто тебя так расписал. И главное за что? – глядя на меня тяжёлым взглядом, Иван Степаныч берет стул и с грохотом ставит у моей кровати.

Вредный старик. Вечно всем недовольный. Три дня я здесь. И все эти три дня он ходит за Алиной по пятам, и беспрестанно ворчит: сделала не так; поставила не туда; насыпала много; налила мало; выдохнула не в ту сторону; и вообще не правильно вдохнула. Удивительно то, что девчонка ему в ответ ничего не говорит. Не спорит и не огрызается, а просто молча продолжает делать по-своему. Вот это выдержка! Позавидовать можно. Странно то, что он меня пока не трогает. Хотя, мне кажется, что я тоже его раздражаю своим присутствием.

– Не умею я тормозить на кураже, отец, – смотрю на сбитые костяшки, на которых засохла кровь. Виски разрываются от боли. Внутри все ноет. Рот с трудом открывается. Думать больно, не то, что говорить. Но не отвечать, не могу.

– Как это? – рявкает дед, а мне хочется самого себя сожрать и собой же проблеваться. Как можно было вляпаться в это дерьмо?! Да ещё и так по-тупому.

– Остановится вовремя не могу. Особенно когда вхожу в азарт.

Азарт, он фигня такая… трудно контролируемая. А в покере, так подавно. Это некая адреналиновая игла, с которой слезть очень трудно. Я бы сказал – невозможно. Жить без неё неинтересно и скучно. Быть на пике остроты ощущений вот апогей. Вышка. Это сравнимо только с оргазмом.

– О-о-о! Так ты картёжник. Тебя за долги избили, – Степаныч безнадёжно машет рукой, видимо радуется своему умозаключению.

– Не совсем так. Во-первых – я профессиональный игрок, а не картёжник, – старик молча смотрит на меня с каким-то недоверием в глазах. – Самый лучший из тех, кого знаю. А нас не так много. Я не проиграл ни одного турнира в своей жизни, – здесь уместно добавить – пока, не проиграл.

Слышу шорох со стороны кухни и замолкаю – Алина что-то готовит. Мне нравится еда приготовлена ее руками.

Вероника не умеет так. Ах, да! Есть же ещё Вероника. Я как-то совсем забыл о ней. Она ведь тоже не в курсе где я и что со мной. Думаю, что в данной ситуации, это даже к лучшему. Пусть не знает.

– Во-вторых – это не главная моя заслуга. Я гениальный математик. У меня своя IT-компания, – согласен, со стороны выглядит так, будто бы я цену себе набиваю, но надо же чём-то крыть свои слабости перед дедом. Да и перед девушкой надо чём-то блеснуть. Я ведь понимаю, что она сейчас нас слышит.

– Что у тебя? – Степаныч вскидывает брови.

– Фирма у меня своя, которая деньги зарабатывает, – понимаю, что нет никаких сил объяснять деду про нанотехнологии. Он далёк от всего этого. Не стоит грузить его ненужной инфой.

– А-а-а… ну так бы сразу и сказал, – потирает свою бороду старик.

– И в третьих – должен не я, а мне, – от этого начинаю практически закипать внутри.

– И что же тебе должны?

– Банк, – вижу как у деда начинают округляться глаза.

Этот Хабаров конечно урод редкостный. Вместо того чтобы подписать документы о передаче прав на свой банк, он устраивает мне разборки в стиле а-ля девяностые. Замазывая туда ментов. Не понимая, что даже нулевые уже давно закончились. Сейчас действуют совершенно другими методами. Уже не надо подбрасываться наркотики в карман, чтобы закрыть человека. На него можно нарыть компромат. Что я собственно и сделал. Но этот придурок решил, что лучше всего будет меня просто убрать. По принципу: нет человека – нет проблем.

– Как же это так? Цельный банк? – Иван Степаныч резко всплескивает руками. Смотрит недоверчиво, с прищуром. Будто сканирует меня на вранье. Детектор лжи, епта…

– Совершенно верно, – спокойно отвечаю. – Целый банк. И еще все его дочерние предприятия.

Цвет его лицо меняется с желтоватого на багровый. Наверное, от услышанного у старика давление поднимается.

– Ну-у-у… За такое и убить можно.

– Можно. Но не нужно, – я иронично вскидываю брови и смотрю деду прямо в глаза. Ему по всей видимости становится немного неловко от своих слов.

Ну что сказать? Тролль высшего левела. Даже я так не умею.

Он несколько секунд мнется, откашливается, а затем выдает: «Прости меня старика. Ляпнул с дуру».

– Ничего. На правду не обижаются, – по большому счету я сам виноват. Надо было тогда Громова послушать. Но, я ведь самый умный. Самый расчётливый. И конечно же самоуверенный. А не мешало бы иногда попускаться и прислушиваться к старым товарищам. Тем более, что Егор не чужой человек нашей семье.

Я всегда жил как-то неправильно. Ничем и никем не дорожил. Сам с собою воевал. Сам с собою горевал. Ни с кем особо не дружил. Всё кому-то, что-то доказывал. Отцу. Матери. Учителям. Преподавателям. Соперникам за карточным столом. Пнулся, карабкаясь вверх. Падал. Разбивался. Снова лез. Стоял на пьедестале со всепоглощающей пустотой внутри. Я всегда был один. Всегда и везде. Я никогда не любил по-настоящему. Никого не пускал себе в душу. Всех близких давным-давно прогнал и отрезал пути назад. Я превратился в лед. Меня не волнуют мелочные проблемы. У меня все и всегда по делу. В девушках меня интересует только секс. Даже с Вероникой у нас все по договоренности. Она не выносит мне мозги, у меня регулярный секс, красивая картинка перед глазами и домашняя пища. Я в свою очередь, закрываю все ее финансовые вопросы.

– Хватит болтать! – из кухни доносится тонкий, женский голос. – Обедать пора.

Этот голос вызывает во мне странное, приятное тепло. Я не помню, чтобы кто-то еще заботился обо мне так, как она. Даже моя мать никогда особо не напрягалась. У меня всегда были няньки. Злые и противные тетки, напоминающие Фрекен бок.

– Ты нас за стол приглашаешь, стрекоза? – Степаныч встает со стула и скрипя по полу деревянными ножками, отставляет его в сторону.

– Тебя да, – девушка отодвигает в сторону голубую занавеску, которая висит там, где должна быть дверь и заходит в комнату. В руках она держит тарелку с супом и ложку. – А вот, гость наш будет есть по старинке.

Уловив вкусные ароматы еды, мой желудок требовательно забастовал.

Алина садится на край кровати. Держа одной рукой тарелку, второй она разворачивает передо мной ленную салфетку.

– Ты меня опять кормить будешь? – спрашиваю и снимаю с себя салфетку.

Нет. Мне безумно нравится ее внимание. Но… из-за своей временной недееспособности я чувствую себя ущербным. Я не хочу, чтобы она жалела меня. Это унижает мое ЭГО. Мне бы ее сейчас в самый крутой ресторан сводить, или ночной клуб. А не это вот все…

– А ты можешь есть сам? – ведет бровью. Она хочет еще что-то сказать, но не успевает. Потому как Степаныч перебивает ее своим рыком: «Алина! Зараза такая! Ты мне опять в сервиз насыпала?! Я же говорил, чтобы в железную миску… Бабка, твоя покойница, можно сказать, всю жизнь его берегла, а ты за неделю угробить решила.

– И зря! –я вижу, как она со всей силы закусывает нижнюю губу.

Не в тему, конечно, но мне хочется сделать то же самое с ее губками. И именно сейчас. А еще лучше сгрести ее в охапку и забрать от сюда. Желательно куда-то подальше. Можно на Мальдивы. Или на Сейшелы. Я даже на секунду представил ее в соломенной шляпе и черном купальнике, на фоне розового заката над океаном. Псих, короче. Нашел момент.

– Что зря? – отзывается Иван Степаныч.

– Берегла, говорю, зря! – дергается ее голос. – Есть надо из красивой посуды. А из той миски пусть твой Шарик ест.

– Ты что? Мою миску псу отдала? – раздается в праведном гневе старик.

– Еще позавчера. А ты только заметил? – вжимает голову в плечи, ожидая еще одного раската в свой адрес.

– Ой-йой! Понаехали тут! Порядки она тут свои устанавливает…

Стук. Бряк. Хлопок двери. Мы синхронно поворачиваем головы в сторону недвусмысленных звуков.

– Проверять пошел, – облегчённо выдыхает девушка.

– А ты, правда, собаке его миску отдала? – свой взгляд снова перевожу на Алину.

– Нет. Я ее просто спрятала, – полуулыбка мелькает на ее лице. – Она такая страшная была. Старая. Погнутая. Как старуха Изергиль.

– Странное сравнение.

– Обычное, – подсовывается ближе, набирает ложкой суп и…

– Не надо, – успеваю перехватить ее руку в этот момент и медленно скольжу пальцами вверх поглаживая нежную кожу.

От чего Алина вздрагивает словно от удара током. Мне не совсем понятна ее реакция. Это должно было быть приятно.

– Я сам, – опускаюсь вниз и забираю столовый прибор из ее рук. – Не хочу казаться беспомощным перед тобой.

Несколько секунд она наблюдает за моей ладонью. Затем замирает. Я, черт знает почему, но сейчас боюсь дышать.

– Я не считаю тебя беспомощным. Ты только больше не бери меня так за руку. Хорошо? – в глаза мне не смотрит.

– Понял, – хотя, если честно, то я ничего не понял. Что я такого плохого сделал?

– Алинка! А ну иди сюда! – дед кричит с порога так, что она практически подпрыгивает на стуле.

– Чего? – повышает голос в ответ.

– Я тебе в детстве язык перцем мазал, за вранье? Мазал. У меня и сейчас рука не вздрогнет. Ты зачем мне соврала? Я тебе что, шестнадцатка, так бегать?

Алина сникает еще больше: «Дед, совесть имей. Что я такого сделала? Просто хочу, чтобы ты ел с красивой посуды. Зачем ее хранить? Жить надо каждый день, а не отживать. Я тоже скучаю по бабушке, но…»

– Много ты понимаешь! Поживешь с моё, тогда поговорим, – слышу, как он снимает сапоги и бросает их в сторону.

– Миска в тумбочке, внизу, – она шмыгает носом, а ее глаза начинают блестеть от появившейся в них влаги. – Ешь ты из чего хочешь. Хоть, вон из кастрюли половником хлебай.

– Алин, ну ты чего? – снова беру ее за руку. – Не плач.

– Я не плачу, – дрожит ее подбородок.

– Я же вижу. Вон, твои слезы в суп мой катятся. Я не хочу есть пересоленный, – в ответ девушка смотрит на меня непонимающе. – Глупая шутка, согласен. Поставь куда-нибудь эту тарелку и иди сюда, кудрявая, – она отставляет ее в сторону. Я тяну Алину на себя и осторожно обнимаю.

Господи, какой же это кайф! Как вкусно она пахнет. Кажется, персиком. Прикрыв глаза, нюхаю ее волосы. Хочу впитать в себя весь ее аромат. Главное, чтобы Алина сейчас ничего не заметила и не подумала, что я какой-то ненормальный.

– Ты же взрослая, и должна понимать, что у Степаныча возраст. Нервы. Все дела, – хрипло шепчу где-то в районе виска и провожу рукой по темным волнистым локонам. Параллельно давлю в себе желание запустить свои пальцы в ее волосы, и собрать их на затылке. Чтобы они не мешали брать в плен ее ротик.

– У меня тоже может быть нервы, – она расслабляется и кладет голову мне на грудь.

Боже, дай мне сил!

– Конечно… – своими губами легко касаюсь кромки ее ушка и понимаю, что сейчас просто спущу, как подросток на карты с голыми бабами.

4.

Алина

– Не обнимай меня так больше, ладно? – сбрасываю его руки со своих плеч и вытираю слезы.

– Ладно. Больше не буду, – парень резко выдыхает. Между нами появляется ощутимое напряжение. Ну, давай. Скажи мне еще что-нибудь. Я пододвигаю стол ближе к кровати, на которой лежит Костя и ставлю на него тарелку. Все. Пусть ест сам. Не инвалид. Ложка из рук не выпадает. Ко рту донести может. Мимо не промахнется.

Вы спросите меня почему? Почему я так реагирую на его проявление внимания. Да все на самом деле очень просто. Это нечестно. Просто нечестно. И в первую очередь по отношению к себе самой. Если бы я не сидела тут как взаперти, и чаще выезжала в город. Общалась с другими людьми. Парнями. Мужчинами. Возможно, не было бы всего этого. И я бы не думала все время о Косте. Не зацикливалась только на его персоне и на его проблемах. Не жалела бы его. Не думала до утра о том, что через стенку лежит безумно красивый парень. И не сходила бы с ума от своих ночных фантазий, в которых он главный герой. Ведь я его даже толком не знаю. А он, как назло, берет и обнимает меня. Превращая мои ночные фантазии в реальность. Я не знаю о чем он думает. Не знаю, что у него в голове. Я ему нравлюсь? Или нет? А если это вообще все по-дружески? Или того хуже и у него кто-то есть. Нет. Я не готова к новым моральным страданиям. Хватит с меня одного разбитого сердца.

Время бежит неумолимо быстро. С каждым днем Котову становится все легче. Дед разрешил ему ненадолго вставать и даже выходить на улицу. Все эти дни мы практически не разговаривали. Нет. Не игнорировали. Именно не разговаривали. Мне так было легче. Потому что разговоры сближают людей. А я ни с кем сближаться не хочу. Дед, конечно же, понимал, что, между нами, что-то происходит. Но в душу с расспросами не лез.

– Алинка, подойди сюда, – зовет меня дед Иван в тот момент, когда я набираю воду.

– Сейчас, – отставляю ведро с ледяной водой в сторону и закрываю крышку колодца. От мороза сводит пальцы. Натягиваю шапку на уши и иду прямиком к сараю, в котором копошиться дед.

– Я это… с Васильевичем на охоту собираюсь, – говорит дед, когда я захожу внутрь. Вижу, что он достает какие-то коробки с полки. – На зайца хотим сходить, – сдувает с них пыль и достает оттуда разные железяки. – Меня дня два не будет. Ты за квартирантом нашим пока пригляди.

– Присмотрю, – прохожу между стеллажей, провожу пальцами по запыленной поверхности, а затем стряхиваю с них пыль. – А почему именно сейчас?

– Мы давно с ним договаривались, – прокашливается. – Не ломать же из-за вас планы. Вы что, дети малые? Толку себе сами не дадите?

– Дадим, – раздается за спиной мужской голос, и я вздрагиваю от неожиданности.

– О! Ты как раз вовремя, квартирант. Хочу тебя предупредить, друг мой сердечный. Если твой пистолет, – дед опускает глаза и смотрит на Котова, точнее, в район его поясницы, – хотя бы посмотрит в ее сторону, то я отстрелю тебе все твое богатство. Усёк?

– Усёк, – Котов смотрит туда же, куда и дед. Сглатывает. Наверное, то, что он только что себе представил, оказалось малоперспективным. – Не волнуйся Иван Степанович, – он медленно переводит свой взгляд на деда, – все нормально будет.

– Надеюсь, – недовольно кряхтит старик и возвращается к своим коробкам.

– Алин, на два слова, – тихо говорит и входит из сарая. Я следую за ним.

– Что? – спрашиваю, когда парень резко останавливается, а я практически впечатываюсь ему в спину.

Мы сейчас на опасно близком расстоянии. Мне кажется, что я чувствую его дыхание на своей коже. И от этого целое стадо мурашек разбегается по коже. От него идет тепло.

– Не хочешь, немного со мной пройтись? – спрашивает и смотрит с какой-то надеждой в глазах.

Чувствую, что не смогу отказать. Но и соглашаться боюсь.

– Тебе еще нельзя много ходить, – делаю шаг назад и сразу же становиться холоднее.

– А мы немного, – улыбается Костя и на его лице появляются две умопомрачительные ямки. – Вон к тому лесу, – показывает рукой на посадку из заснеженных елок. – Туда и назад.

– Ну, если только туда и обратно, – несмело отвечаю, огибаю Константина и медленно иду к калитке.

Вообще-то я не очень люблю лес. Природу. И все дела. Я не писаюсь от счастья при виде костра и палаток. Я боюсь всех этих диких зверей. И еще насекомых. Не люблю охоту. На ней убивают ни в чем не повинных зверушек. Что я люблю? Асфальт. Яркие витрины. Ночные фонари. Шум утреннего города. И еще запах бензина. Я истинно городской житель. Сюда приезжаю только тогда, когда мне хочется спрятаться ото всех И побыть наедине с собой. Но и то, больше недели редко когда выдерживаю.

Мы идем по лесу. Медленно. Не спеша. Снег приятно скрипит под ногами. От чистого воздуха и переизбытка кислорода у меня начинает кружиться голова. К вечеру точно начнет болеть. Я молчу. Костя рассказывает мне какие-то смешные истории из его жизни. Он пытается как-то развлекать меня. Шутит и сам смеется над своими же шутками. Будто бы у него все прекрасно и больше нет никаких проблем. Но вдруг, парень резко останавливается и притихает: – Вон, смотри.

– Что? – замираю.

Костя делает несколько шагов и оказывается прямо за мной.

– Смотри, – он показывает пальцем куда-то вперед.

Имея не очень хорошее зрение, я прищуриваюсь, глядя на ослепительно белый снег. Пытаюсь что-то разглядеть.

– Знать бы поконкретней, что мне надо увидеть, – стараюсь говорить максимально тихо.

– Заяц сидит, – шепчет над ухом Котов. От его теплого дыхания по коже бегут мурашки. Спиной я ощущаю тепло его тела. Он практически прижимается ко мне.

Напрягаю зрение – и правда заяц.

– Хорошенький. Такой пушистый, – он практически сливается со снегом. Его выдают только высоко поднятые уши.

Стою и боюсь пошевелиться. Внутри все сжимается. Появляется приятное волнение. И это далеко не от зайца.

– Ты тоже, – ощущаю, как Костя наклоняется и слегка касается моих волос.

– Что я тоже? – спрашиваю, а у самой внутри снова все трепещет. Я даже забываю принцип дыхания.

– Хорошенькая, – нежно дотрагивается щекой к моему виску. Чувствую, как его рука ползет на мою талию. В моей голове просыпается осознание того, что он меня клеит. При чем в наглую. И эта мысль бьет в набат.

– Чего? – резко разворачиваюсь к мужчине и оказываюсь практически носом к носу с ним.

– Хорошенькая, как этот пушистый зверек, – улыбается он и наклоняется, чтобы поцеловать. Но вместо того, чтобы закрыть глаза и отдаться на волю своим чувствам, я со всей дури толкаю его в сугроб.

– Остынь, – разворачиваюсь и делаю шаг обратно. За моей спиной раздается протяжный стон. Черт! Совесть заставляется меня остановится, что я, собственно, и делаю. Смотрю на Костю – он лежит в сугробе, и прикрыв глаза держится одной рукой за ребра.

Начинаю мысленно грызть себя, что из-за меня ему опять больно.

– Что? – подбегаю к нему. – Где болит? – становлюсь рядом с ним на колени. Он скрючивается, видимо от боли.

– Здесь, – показывает слева в район сердца и морщит лицо.

– Здесь? – наклоняюсь над ним и начинаю суетиться. Расстёгиваю пальто, хочу осмотреть. Может я ему ребра задела. Но, он неожиданно резко замолкает. Поднимаю на парня глаза и оказываюсь плотно прижатой руками к его телу. Не сразу соображаю, что происходит, но вижу, как он расплывается в довольной улыбке.

– Ты даже попалась, как этот заяц, – резко разворачивается и в снегу оказываюсь я. Котов нависает надо мной всей своей массой.

От возмущения я начинаю пыхтеть словно старый паровоз.

– Ах ты ж, – набираю полную ладонь снега и бросаю ему прямо в лицо. В ответ, парень начинает громко смеяться. – Отпусти меня! – брыкаюсь и пытаюсь встать, но ничего не получается.

– Не-а, – крутит головой. – Ты попалась, а значит проиграла. Я тебе не отпущу. Ты мне должна, – убирает пальцами мои волосы, намокшие от растаявшего снега и прилипшие к щеке.

– Что должна? – снова пытаюсь оттолкнуть его. Но он тяжелый как лось.

– Поцелуй, – он сейчас на опасно близком расстоянии от меня.

– С какой это стати? – фыркаю я. – Знаешь Котов, если я здесь лежу под тобой на лопатках. Это не повод думать, что тебе все можно.

– А мне можно, – его глаза изучают мое лицо. – Я ведь выиграл, – его голос скатывается в тихий хрип.

– Мы не играли. И как минимум ты не озвучил мне правила, – я перестаю сопротивляться и расслабляюсь в его руках. Смотрю на его губы и мне начинает хотеться продолжения этой игры. Мне влечет к нему. И очень сильно. Это как невидимое притяжение. Как какой-то магнит, который притягивает разные полюса.

– Так я сейчас расскажу, – он наклоняется еще ближе, а меня отвлекает раздавшийся где-то сбоку шум. Тяжелые шаги в сопровождении ломающихся веток.

– Костя, – дергаюсь и хлопаю его по спине.

– Что? – я вижу, как пелена страсти слетает с его глаз и он приходит в себя. Отстраняется.

– Смотри, – показываю в сторону зарослей. – Там что-то есть. И это что-то явно большое, – я вижу какую-то коричневую шкуру и как от движения, с больших еловых веток падает снег.

Котов резко освобождает меня из захвата. Поднимается сам и помогает встать мне. Заводит меня за спину.

– Как только скажу, ты побежишь. Поняла?

– Нет. Я тебя не оставлю, – цепляюсь руками за его пальто.

– Ты побежишь, – приказывает он.

У меня от страха потеют ладошки, и я сильнее cжимаю ткань в руках. От страха пульс глушит в ушах. Сердце готово выскочить из груди. Скрип снега все ближе. Хруст веток громче. Большая, усыпанная снегом ветка отодвигается в сторону и перед нами появляется…

5.

Алина

– Кхе-кхе, – из-за елки выходит Петр Васильевич. Он же дед Петя. Тот самый, с которым мой дед собрался идти на охоту. На нем надет темно-коричневый кожух и мохнатая ушанка. За спиной двустволка и рюкзак.

У меня в этот момент сердца практически нет. От страха свело желудок. Надо же было так людей напугать. Дай бог, ему здоровья!

– Господи, – вдыхаю и сгибаюсь пополам. Смотрю на Котова и вижу, как он наряжен.

Хрустя снегом под ногами, старик шагает прямиком к нам: – О, Алинка! – машет рукой Петр Васильевич. – К деду приехала погостить? – веселый, как всегда.

– Ага, – киваю и снова смотрю на Костю.

– Здравствуйте, – говорит парень.

Петр Васильевич подходит к нему: – Жениха на смотрины привезла? – бросает на Котова оценивающий взгляд и приглаживает рукой седую бороду.

– Нет. Это просто… – знакомый – хочу сказать я, но Костя меня перебивает.

– Можно просто Костя. И да. Я ее жених, – он неожиданно нагло берет меня за руку и тянет к себе.

– Петр Васильевич, но можно дед Петя, – он снимает варежку и жмет Котову руку. – Ну все, скажу Степанычу, что с него причитается, – довольно улыбается, а в глаза скачут хитрые огоньки. – Дед дома?

– Собирается, – дергаюсь. Пытаюсь выкрутить руку с захвата, но парень держит ее мертвой хваткой.

– Это хорошо. Погода нынче хорошая, – Васильевич пытается поддержать светскую беседу.

– Хорошая, – улыбаюсь и снова безрезультатно дергаюсь, бросая злые взгляды в сторону Котова.

– Ладно… – дед надевает варежку обратно. – Гуляйте. Молодёжь, – хлопает Костю по плечу и идет в сторону дома. Провожаю взглядом спину деда и снова возвращаюсь к парню.

– По-моему ты перегибаешь, – мне все же удается расцепить его пальцы и выдернуть свою руку. Растираю покрасневшее запястье.

– Жизнь коротка, – снизывает плечами. – Поэтому я просто экономлю наше время, – он наклоняется ко мне. – Болит? – и снова берет меня за руку.

– Чуть-чуть, – стараюсь не смотреть в его сторону.

– Извини. Я не хотел. Впредь буду аккуратней, – Костя осторожно берет мою руку. Нежно так. Почву прощупывает. Наблюдает за моей реакцией. Ждет, когда я его оттолкну. Поглаживает большим пальцем тыльную сторону ладони. Блин. Это так интимно. Слишком интимно. Мне хочется убить себя за то, что я так реагирую на него. Подносит руку к губам и целует следы от своих пальцев. Чувствую, что еще немного и я сдамся. У меня внутри все сжимается. Ну как тут устоять, а? Когда его теплые губы так нежно касаются моего запястья. Мысленно заставляю себя держать оборону. Прикрываю глаза и резко дергаю свою руку обратно: – Не делай так больше. Не целуй так нежно. И не обнимай меня. И вообще… не смотри на меня так.

Кто-нибудь убавьте его тестостерон!

– Как не смотреть? – улыбается этот паразит.

– Вот так, как сейчас. Понял? – говорю максимально строго и для большей убедительности складываю руки на груди. Сердце бешено колотится. Воздуха не хватает. Меня бросает в жар.

– Понял, – улыбается. Вроде как соглашается, но это его «понял» звучит так фальшиво. Я ему не верю. И мне кажется, что он все это обязательно повторит.

Дед Иван уходит с Васильевичем на охоту, и мы остаемся в доме одни.

Вечер. За окном уже совсем темно. Я вылажу на чердак в надежде словить мобильный интернет, который еле тянет. Хорошо хоть, что мобильная связь, хоть и с трудом, но все же пробивается местами. С третьей попытки отправляю начальнику электронное письмо, в котором прошу еще неделю за свой счет. Затем открываю инстаграм. Смотрю Викин профиль. Точнее ее фоточки с ночного клуба. Ставлю лайки. Чекаю страницу Димки. У него только истории. Мне хотелось их открывать, чтобы не палиться, но любопытство взяло верх. Так… Что тут у нас? Тренировка. Фото из зала. Ага. Ночной клуб. Чьи-то руки держащие коктейли. Какие-то люди. Так. Стоп. Это они что в одном клубе отдыхали? Я закусываю зубами нижнюю губу и снова открываю фото подруги. Расширяю его. Да. Тот же браслет на руке, который выдают при входе. Странно… Хотя, учитывая, что все мы живем в одном районе, не удивительно. Приличных заведений там мало. Но все же это странно. Зерно сомнения зарождается в моей душе. Неужели это он меня из-за нее бросил? Снова возвращаюсь к его историям в социальной сети. Да глупость какая-то. Это же моя подруга. Быть такого не может, чтобы они… Она ему вообще никогда не нравился… Или нравилась?

Костя

Пока Алинка пробует установить связь внешним миром, я пытаюсь осторожно снять футболку, чтобы не зацепить присохший к струпу бинт. Это очень неприятно, когда марля отрывается по-живому, вместе с раной, которая находится чуть ниже лопатки. Попробую перевязать сам себя. Поднимаю руку немного морщась от боли. Она не такая острая, как в первые дни. Но ребра еще ощутимо ноют.

– Давай помогу, – неожиданно слышу где-то сбоку знакомый женский голос. Я не слышал, когда она спустилась. Теплые, худенькие пальчики ложатся поверх моей ладони. Ее легкие прикосновения заставляют низ живота скрутится от желания. У меня пелена накатывает на глаза от поплывшего мозга. Девушка ловко снимает с меня футболку, и мы встречаемся глазами. Внутри все замирает от этой глубины момента. Сердце пропускает удары один за другим. По всей классике жанра я должен сейчас словить и заключить эту неприступную девочку в объятия. Зарываясь пальцами в ее кудрявой шевелюре прижать крепко к себе ее худенькую фигурку. И взять в плен ее пухлые губки. И целовать… целовать… целовать… Чисто механически подаюсь ей навстречу, но она разрывает появившийся между нами коннект отвернувшись в сторону. Блин! Да, что не ТАК-ТО?

– Не надо, – нервно сглатывает.

– Что не надо? – психуя швыряю футболку в сторону и подхожу к столу, где стоит раскрытая аптечка. У меня внутри адски горит, да. Потому что я не могу ее понять. Почему она так реагирует? Да хотя по большому счету мне плевать почему. Я ведь чувствую, что между нами есть эти долбанные искры. Ее взгляд становится испуганным. Да что ж это такое? Я вижу, что нравлюсь ей! Внимательно всматриваюсь в ее безумно красивые глазки. Мне кажется, я тону в них. Черт! Она такая красивая. И так близко… один шаг… всего лишь один небольшой шаг и можно попробовать на вкус ее манящий ротик.

– Тебе не холодно? – она забирает аптечку прямо из-под моего носа и ставит ближе к себе.

Звучит смешно. Ты это серьёзно, детка? Да я сейчас сгорю!

– Нет, – коротко отвечаю.

– Тогда садись на стул. Я аккуратно рану обработаю, – открывает бутылку с хлоргексидином и щедро наливает на вату.

Возвращаюсь на место и поворачиваюсь к ней спиной.

– Она почти затянулась, – делает глубокий вдох, и я чувствую мокрую прохладу на коже. Ну вот! Остынь, Котов. Я терпеливо замираю, пока девушка промакивает сухими спонжами стекающие по спине капли.

– Алина, ты мне нравишься, – ее движения замирают. – Очень. Я даже спать из-за этого перестал, – продолжаю свое откровение.

– Могу предложить снотворное, – фыркает и отворачивается к столу. Берет тюбик с какой-то мазью и марлевую салфетку.

– Я тебе не нравлюсь? – пру как ледокол.

– Да… То есть нет, – смотрю как ее щечки начинают краснеть. Смущается. Это выглядит забавно.

– Ты можешь мне честно ответить, что я делаю неправильно?

Девушка некоторое время медлит с ответом. Затем все же пересилив смущение отвечает: – Это трудно объяснить.

– А ты для начала хотя бы начни. Между людьми это называется диалогом.

Алина молча приклеивает пластырь на мою спину. Эта близость опьяняет. Мне не хочется, чтобы она заканчивалась.

– Понимаешь… я тебя немного боюсь, – отстраняется и подает мне в руки футболку. Наши пальцы соприкасаются, и мы снова зависаем.

– Я такой страшный? – говорю с напускной серьёзностью.

– Нет, – отрицательно крутит головой и улыбается. Открыто так. По-детски. С ямочками на щечках. Я откровенно кайфую от этого – Просто, я тебя плохо знаю.

– В чем проблема? Давай узнаем друг друга лучше, – сердце колотится, как у школьника.

– И еще… – она поднимает на меня глаза, – меня пугает твоя наглость. И тот напор, с которым ты… ну… пытаешься ухаживать.

Это неожиданно. Обычно женщинам всегда нравилось, когда я включал режим самца и добивался их внимания. При чем, как правило, все длилось недолго. Узнав о моем интересе, они сами добровольно сдавались и включались в игру. Томные взгляды. Сексуальные вздохи. Легкие касания к телу. А с этой девушкой все не так. Она постоянно убегает от меня. Внутри просыпается охотник и мне каждый раз хочется ее словить, как добычу. Ее неприступность пробуждает во мне бешеный азарт. Это мне напоминает детские догонялки. Я понятия не имею, как мне правильно с ней себя вести. И вот в этом весь кайф. Мне все больше хочется ее разгадать, эту девушку загадку.

– Ладно, – натягиваю на себя футболку. – Предлагаю начать узнавать друг друга прямо сейчас, – заглядываю в ее карие глаза с длиннющими ресницами.

– С чего же мы начнем? – ее взгляд становится доверчивым.

– Я люблю манго и авокадо. Вкусное мясо. Барселону. Еще быструю езду. Трижды прыгал с парашютом. Терпеть не могу дождь, – задумчиво смотрю в потолок. – Ах, да… еще я очень люблю маленьких строптивых девочек.

– Ты их ешь? – вижу, как она поджимает свои губки в попытке сдержать рвущуюся наружу улыбку.

– А как ты узнала? – спрашиваю максимально серьёзно. Сдерживаюсь, чтобы не заржать. Алинка непонимающе подвисает на несколько секунд. А затем начинает хохотать.

– Да ну тебя, – она меня бьет легонько по руке. – Я даже на какое-то мгновение поверила. Так… в отличие от тебя я люблю рыбу. Еще вишни. Горы. Запах асфальта после дождя. Роботу свою люблю. Э-э-м…, – она прикладывает указательный палец к своим губам, а мне хочется сделать то же самое, только своим ртом. Я медленно, пока она пытается вспомнить еще интересные факты о себе, подхожу к ней максимально близко и нависаю.

– Алина, – беру ее лицо в свои наглые руки. Большими пальцами глажу ее нежные щечки. Чувствую, как ускоряется ее пульс, а дыхание становится рваным.

– Что? – говорит на выдохе, прикусывая нижнюю губку.

– Ты такая… – ладонями фиксирую ее лицо. Хочу врезаться поцелуем в ее сладкий рот. – Красивая, – чувствую, как адреналин вместе с эндорфинами разбегаются по венам.

– Костя, – хнычет она и пытается увернуться. А в моей голове взрываются радостные фейерверки. – Не надо, – говорит с пьяным от возбуждения взглядом. Мысль об этом бьет прямо в пах.

– Не буду, – скольжу руками вниз. Обвиваю ее талию и крепко прижимаю к себе. В душе разлетаются дикие качели на эмоциональных куражах. Упираюсь подбородком в ее макушку. Ожидаю от нее ответной реакции. И она не заставляет себя долго ждать. Алинка кладет руки мне на плечи и щечкой ласкается о грудь.

– Спасибо, – шепчет еле слышно.

– Пожалуйста, – почти невесомо целую ее в макушку. Запах ванильного шампуня заставляет меня сходить с ума. Появляется странное чувство, будто хапнул жару с печки. Мое сердце бьётся в агонии, посылая разуму сигналы С-О-С. Это ярко. Остро. Необычно. Мои губы самопроизвольно расплываются в улыбке, от того, что она отвечает мне взаимностью.

6.

Костя

– Так… расскажи-ка ты мне, – я подбрасываю сухие дрова в горящую печку. – Как ты не побоялась подобрать меня ночью на дороге? Хочу заметить, что это было очень безрассудно с твоей стороны, – надо ей вообще запретить за руль садиться. Да еще т такого корыта. Это ведь не машина, а консервная банка отечественного автопрома.

– Не знаю, – сижу на корочках, чувствуя за спиной какую-то суету. Алинка справа от меня достает картошку из дырявой кошелки.

За окном настоящая метелица. Ветер воет словно одинокий волк. От печки идет жар. Или это уже совсем не от огня?!

– Это не ответ, – сейчас я напоминаю себе кочегара. Смешно. В жизни не думал, что буду учиться печь топить, чтобы согреться. – И вообще, если бы я оказался маньяком? Что тогда? – ведь вместо меня мог быть како-то конченый урод, который мог бы обидеть девушку. От этой мысли начинает волосы подниматься на шее.

– Мне тебя жалко стало, – спокойно отвечает, набирая в миску воды и ставит ее на стол. – Очень жалко. И я подумала, что никто кроме меня не остановится.

– Я смутно помню тот вечер, – кочергой поправляю пылающее полено. – Но за то, помню, как ты меня тащила на себе, – перевожу внимание с огня на нее. Глажу взглядом ее стройную фигурку. – Худенькая. Откуда в тебе столько силы?

– Есть такое понятие, как «истерическая сила». В стрессовых ситуациях может появиться, – улыбается. – А если серьёзно, то я одна не смогла тебя даже с места сдвинуть, – хохочет и на ее щечках появляться привлекательные ямочки. – Мне дед помог, – отодвигает стул и садится чистить картошку.

– Я говорил тебе спасибо за это? – открываю поддувало и подхожу к столу, за которым девушка чистить овощи.

– Миллион, миллион, миллион алых раз, – подкалывает меня.

– Тогда скажу еще раз, – медленно подхожу к Алине. Забираю у нее из руки нож и откладываю его в сторону. Так сказать, от греха подальше. Беру девушку за руку. Заставляю подняться. И разворачиваю к себе. Она оказывается зажата между мной и столом. Я плотно прижимаю ее к деревянной столешнице. Наши тела очень близко друг от друга. Чувствую, что снова начинаю расти в районе паха. Провожу рукой по ее волосах и бережно заправляю волнистую прядь за ушко. Упираюсь лбом в ее лоб и шепчу еле слышно: – Спа-си-бо, – обхватываю пальцами подбородок и приближаю наши лица. Девушка заколдованно смотрит в мои глаза. Не шевелиться. Не отталкивает. Ждет. Сдерживаю свои инстинкты самца, как только умею. Беру ее за плечи в тот момент, когда хочется развернуть задом и нагнуть, и разложить на этом самом столе. Она прикрывает глаза и делает глубокий вдох, явно готовясь к поцелую. Пульс глушит где-то в ушах от желания. Но я держусь со всех сил. Опускает глаза. Чуть приоткрывает рот. Извини детка, но ты сама сказала, что тебя пугает мой напор. Наклоняюсь и совсем невесомо чмокаю ее в кончик носа.

– Пожалуйста, – Алинка выдыхает и поднимает на меня глаза. В них читается с лёгкое разочарование. Тяну ее на себя и мягко отстраняю.

– Давай я в знак благодарности почищу это вместо тебя, – беру нож и сажусь на ее место.

– Кто ты такой, Константин Котов? – хитро прищуривается и обходит стол и складывает руки на груди.

– Как говорил Остап Бендер: «Я великий комбинатор».

– Я не могу тебя раскусить никак раскусить, комбинатор.

– Не надо меня кусать, – улыбаюсь ей. – Можно только покусывать и то в интимных местах, – хитро подмигиваю и понимаю, что своей шуткой перехожу опасную черту, потому как ее бровь иронично и недовольно ползет вверх.

– Я могу только мертвой хваткой, – фыркает она в ответ.

– Даже не сомневался, – шутливо вздыхаю. – У тебя от парней, наверное, отбоя нет, – беру в руки свою жертву и начинаю отчаянно снимать серую кожицу.

– Я бы так не сказала, – на лице появляется улыбка, но какая-то совсем невеселая. – У меня до недавнего времени был только один парень. И тот от меня сбежал, – в голосе слышится разочарование. – Сказал, что не выдержал моих заскоков. А еще упрямый характер и больное чувство собственности

Я бросаю очищенную картофелину в воду. Вытираю руки кухонным полотенцем и подхожу к ней: – Дурак, – а внутри меня щенячий восторг. От того, что она свободна.

– Кто? – уточняет Алина.

– Тот, кто так сказал, – легко пожимаю плечами. В душе радуюсь, как мальчишка и вижу справедливый зеленый свет перед собой. По правде говоря, меня и до этого не особо что-то останавливало. – Алин, – подхожу к ней ближе. – Я видел много разных женщин. Таких, как ты, очень мало. До тебя не встречал ни одной такой.

– Какой? – любопытно стреляет на меня глазками.

– Я не мастак говорить комплименты. Могу только констатировать факты, – присаживаюсь на край стола и прячу руки в карманы, потому как они то и дело чешутся снова ее потрогать. – Ты безумно красива. Умна. Это редкое сочетание для женщин, – собственнически разглядываю ее. – У тебя прекрасное чувство юмора. Ты добрая. Нежная. Еще ты очень сексуальна, – сглатываю, потому как у меня снова встает.

– Перестань, – начинает смущаться и заливается румянцем.

– Я правду говорю, – нагло пялюсь. Хочется словить каждую ее эмоцию. – Мне, к примеру рядом с тобой даже дышать одним воздухом страшно.

– Почему? – поднимает на меня глаза.

– Я все время возбуждаюсь, – достаю руки из карманов, потому что тяжело не прикоснуться к ней.

– Я не могу это слушать, – крутит головой и прикрывает ладошками уши.

– Честно. Даже когда просто смотрю, – продолжаю свои речи. – По утрам вообще сдохнуть хочется от этого стояка, – меня забавляет ее детская реакция на тему секса. Я кайфую сейчас от этого.

– Костя, хватит, – щеки становятся совсем красными.

– Я правду тебе говорю, – делаю к ней шаг. – Вот, – беру ее ладошку и подношу туда, где уже совсем тесно. – Можешь убедится, – смотрю на нее в упор и вижу, как округляются ее карие глаза. Надеюсь, что это удивление, а не испуг. Алина начинает часто дышать, но руку не одёргивает. Я сам мягко отстраняю ее от себя. Понимаю, что сейчас если не остановлюсь, то опозорюсь прямо здесь.

– Ты… ты, – она начинает хватать воздух словно рыбка и отпрыгивает в сторону.

– Я показал тебе то, что ты со мной делаешь. Даже когда просто рядом.

– Ты помнишь, что тебе сказал дед? – шикает и ее взгляд опускается ниже пояса. При этом я вижу, как она пытается скрыть рвущуюся наружу улыбку.

– Помню, – серьёзно отвечаю. – Поэтому, предлагаю вернуться к готовке, – возвращаюсь на место и снова берусь за нож.

Алинка открывает старый кухонный шкаф и достает оттуда подсолнечное масло. Закрывает плечиком дверцу и возвращается к столу.

– Я удивлена, что ты умеешь готовить, – говорит и берет чугунную сковороду. Ставит ее на плиту.

– Я подолгу жил один, когда учился. Это как правило было заграницей. Поэтому пришлось научиться самому удовлетворять свои гастрономические запросы. При всем этом жареная картошка – мое коронное блюдо…

Берет в руки бутылку с маслом и щедро льет на поверхность сковородки: – Мне нравится экспериментировать на кухне с разными продуктами. Но я всегда за классику, –

– Вот бы все девушки так, – начинаю резать картошку как для фри. – Будь здесь Вероника, то я бы уже слушал десятую лекцию о вредной пище и лишних калориях…

– Вероника? – перебивает и медленно поднимает на меня глаза. – А кто это?

Твою ж мать, Котов! Комбинатор ты недоделанный! Я резко затыкаюсь и в упор смотрю на Алину. Черт! Чувствую, что уже поужинали.

Алина

– Алин, – ставит локти на стол и опускает голову. – Я бы тебе и так все рассказал, – запускает пальцы в волосы и тянет их вверх от корней. Воздух между нами звенит от напряжения. От этого мне становиться трудно дышать. А в груди словно жар с печи сглотнула.

– Интересно, когда ты собирался рассказать, что у тебя есть гражданская жена? До секса или уже после? – хочется сейчас этой сковородкой дать ему по башке. И посильней. Так, чтобы в ней все на место стало.

– Она не жена, – устало трет рукой глаза. – Мы просто живем, потому что так удобно. Блин, ты все не так понимаешь, – он отодвигает стул и поднимается.

Ну да! Я ведь дура набитая. Разве я могу хоть что-то понять. В одном утверждаюсь. Я делала все правильно, когда не подпускала его ближе. Мне однажды уже сделали больно. Хватит. Второго такого я не хочу.

– Даже не подходи ко мне, – угрожающе выставляю перед ним деревянную лопатку, которой мешаю картошку. – Потому что, клянусь, я тебя ударю, – и я сейчас не шучу. Потому что очень хочется.

Костя останавливается в шаге от меня. Дальше не идет. Я отворачиваюсь обратно к плите. Вот же ж гад! Правильно мне мама говорит – все мужики сволочи. У меня внутри все шипит и горит как на этой сковороде.

– Хочешь верь, а хочешь нет. Но я даже забыл о ней, – делает еще шаг. Замирает, но не уходит. Наблюдает за моей реакцией.

– Класс, – развожу руками. – Ты забыл, что у тебя есть девушка, – обидно до слез. Меня сейчас несет злостью на бешеных куражах. – А о чем ты еще забыл? – от моего ярого помешивания картошка превращается в пюре.

– Алин… – смотрит так, будто просит его пожалеть.

– Ужин готов, – громко объявляю. Перекрываю газ и с грохотом швыряю сковородку в сторону. Иду в комнату. Хочется что-то сломать. Ну или разбить. Желательно о Котова. Слышу следом мужские шаги. Мужчина останавливается перед занавеской, которая заменяет отсутствующую дверь. Я злюсь. Очень. И не знаю на кого больше. На него. Или на себя. Дура! Слюни распустила. Любви ей захотелось.

– Алинка, дай мне хотя бы шанс все тебе объяснить, – он опускается на пол и упирается спиной о косяк. – Я тысячу раз извинился. И даже не понимаю, за что?

– Очень жаль, что до тебя это никак не доходит, – зло шиплю в ответ и чувствую, как глаза становятся влажными.

– Можно я зайду? –сквозь клетчатую ткань вижу его силуэт.

– Нет. Нельзя, – это больше похоже на карканье, потому что из-за слез слова застревают в горле.

– Ладно, – тяжело вздыхает. – Давай так, – кладет руки на колени. – Я познакомился с ней где-то год назад. У нас была мужская тусовка. И мы улетели праздновать Новый год в Дубай. В честь праздника была вечеринка в отеле. Вероника пришла туда с подружкой. Так получилось, что в ту же ночь мы переспали. Потом разъехались. Когда я вернулся домой, мы встретились еще раз. И так получилось, что мы начали жить.

– А я идиотка, всю жизнь думала, что люди начинают жить тогда, когда любят друг друга, – шмыгаю носом и вытираю бегущие по щекам слезы. В школе начитаемся Евгения Онегина и прочей фигни, а потом выходим в жизнь наивными дурочками, со слепой верой в платоническую любовь. Пока реальность не шандарахнет по голове. Только тогда приходит прозрение.

– Возможно, ты меня не поймешь, но все же я постараюсь объяснить. Для всех мужиков иметь стабильный секс, наглаженные рубашки и свежую еду – очень важно. Во-первых – удобно. Не надо нанимать шлюх, горничную и повара. Все это можно совместить в одном человеке.

– Офигеть, – всплескиваю руками. – Я просто прозреваю от этого потребительского отношения к женщинам.

– Не перебивай меня. Пожалуйста, – бурчит он. – Во-вторых я решил все ее финансовые вопросы. Шмотки, отдых, все дела. У нас с ней взаимовыгодные отношения на договорных условиях.

– А она об этом знает? – вибрирует мой голос. – И вообще. Я в эту картину как-то не вписываюсь. Или ты тоже решил получить от меня полный спектр услуг? Ол инклюзив.

Костя поднимается на ноги: – Я зайду?! – отодвигает ткань в сторону. – Алин… Я тебе рассказал все по-честному, – подходит ко мне вплотную, а я отодвигаюсь в угол дивана. Костя наклоняется. – Это реалии взрослой жизни, – упирается руками по обе стороны от моей головы.

– Отойди, – выставляю руки и толкаю ладонями его в грудь.

– Нет, – снова этот наглый тон пульсирует по моим нервным окончаниям.

– Ты нарываешься, – стараюсь сделать максимально грозный вид, хотя он больше тянет на заплаканный.

– Я бы обязательно тебе рассказал и закончил те отношения, – его руки очень наряжены. Нервничает. Правильно. Пускай. – Просто сейчас я в той ситуации, когда надо решать проблемы по мере их поступления. На данный момент мне надо для всех потеряться. Ну чтобы меня окончательно не убили. И я смог разрулить свои вопросы.

– И тебя даже не волнует, что та девушка возможно с ума сходит. Она ведь не знает где ты? И что с тобой?

– Все равно, – жмет плечами.

– Я просто поражаюсь твоему эгоизму, – хочу его оттолкнуть, но он не поддается. – Отодвинься, пока я настоятельно просто прошу.

– А если, нет? – вскидывает брови. – Что ты мне сделаешь?

– Увидишь, – отчаянно шикаю в ответ. Хочу отвернуться, но Костя резко перехватывает мое лицо руками. Я чувствую его теплое дыхание на своих губах. Торможу в своих реакциях. Мне почему-то очень хочется, чтобы он дотронулся до них. Мое дыхание учащается, а сердце разгоняется. Я прикрываю глаза и… и буквально за секунду до так и не свершившегося поцелуя, даю ему хлёсткую пощечину.

Вижу, как Котов от неожиданности округляет глаза и резко отстраняется. Кожа на моей ладони неприятно щиплет. Ему, наверное, тоже больно. Но ничего. Пройдет. Пусть не лезет. Я ведь предупреждала, что ударю. Он делает шаг назад и сразу же после этого неожиданно раздается стук входной двери.

– Кто-то пришел, – удивленно констатирую я. Поднимаюсь с дивана и иду на звук.

– Степаныч! – слышу из прихожей старушечий тонкий голосок. – Есть кто дома? – выхожу в маленький коридорчик и вижу соседку – бабушку Зину. Она громко топает валенками и стряхивает с пухового платка на голове снег. Он падает на деревянный пол и белые, мелкие хлопья превращаются в маленькие лужицы воды. Баба Зина по совместительству еще и местная травница. Когда-то давно она была повитухой. Но в силу развития цивилизации и появления нового роддома райцентре, ей пришлось переквалифицироваться в целительницу.

– Добрый вечер, – помогаю старушке и сметаю снежинки с ее плеч.

– Добрый, добрый Алинушка, – улыбается. – Ой, как метет. Еле дошла к вам. Думала, что сама в сугроб превращусь, – начинает заливисто смеяться она. Сколько ее помню, она всегда была веселой старушкой. Когда я была маленькой, то всегда любила ходить к ней и играть с козлятами.

– Я видела через окно, что делается. В такую погоду плохой хозяин и собаку не выгонит. Что вас к нам принесло?

– А дед дома? – она достает из кармана платок и вытирает лицо от мокрых капель.

– Нет, – отрицательно мотаю головой. – Нету. На охоту у шел с Васильевичем. Еще днем, – машу рукой. – Будет не раньше, чем послезавтра.

– Ох, батюшки! – хлопает она в ладоши, и улыбка сползает с ее морщинистого лица. – Что же мне делать?

– Проходите, – беру бабушку под руку и веду е в комнату, пока она причитает о своем горе. – Присаживайтесь, – отодвигаю табуретку и помогаю ей сесть. – Выкладывайте, что у вас произошло?

– Ой, – вздыхает она и качает грустно головой. – У меня же телевизор перестал работать. А у меня сериал скоро начнется, – стонет старушка. – Хороший. Турецкий.

Э-м-м… Я стопорю. Это она шла, не боясь диких зверей, не боясь упасть и замерзнуть в снегу только потому, что у нее сериал? Вот это любовь к синематографу.

–Дед твой умеет ремонтировать, – продолжает приплакивать она. – Всегда мне помогает, – громко хрюкает в платок. Затем складывает его вчетверо, снова вытирает им лицо и после прячет обратно в карман.

– Чем же мне вам помочь? – напрягаю свои извилины. И тут до меня доходит. Котов! Пусть по-напрягается. – Костя, – зову мужчину. – Можно тебя на минуточку?

Слышу шорох. Занавеска отодвигается в сторону и на кухню заходит Котов.

– Добрый вечер, – появляется в дверном проеме.

– Добрый, – отвечает баба Зина, а в глазах ее загораются хитрые огоньки.

– Костя, тут помощь твоя нужна, – поворачиваю к нему голову и вижу, что он недовольно потирает покрасневшую щеку.

– А это жених твой? – любопытно интересуется старушка. По всей видимости вопрос с телевизором резко уходит на второй план.

И эта туда же. Неужели им здесь поговорить больше не о чем?!

– Это мой друг, – отвечаю ей и снова смотрю на Костю. По взгляду вижу, что обиделся. – И он вам сейчас обязательно поможет.

– Чем, – недовольно бурчит в мою сторону парень.

– Телевизор починишь, – твердо отрезаю я.

Пауза.

– Алина, можно тебя на два слова? – врезается в меня взглядом и кивает в сторону комнаты.

Бабушка Зина молча наблюдает за нами подперев голову рукой. Словно свой телевизор смотрит.

– Я сейчас, – говорю старушке и выскальзываю в дверь.

Там, в дедовой комнате Костя начинает пыхтеть от недовольства: – Я не умею. Я не технарь, – говорит в полутон и разводит руками. – Мой потолок – собрать компьютер. Чем я ей помогу?

– Есть повод научиться, – строго шепчу в ответ, поставив руки на поясницу.

– А что, если я его совсем испорчу, а? – грозно склоняется надо мной.

– Новый купишь, – зло прищуриваюсь и шиплю в ответ. Затем подхожу к двери, открываю ее и громко говорю: – Бабушка Зина, сейчас мы быстренько оденемся. И пойдем все вместе к вам.

– Нет, не пойдем, – одергивает меня за руку Котов.

– А я сказала, что пойдем, – рычу в ответ.

И что вы думаете? Спустя пол часа мы все дружно топаем к соседке.

7.

Костя

Хьюстон, кажется, у нас проблемы кричит мне мой мозг. Стою посреди комнаты и смотрю на это пузатое нечто, не зная с какой стороны к нему подойти. Передо мной лежат примитивные инструменты. Отмечаю, что самые полезные из их это две отвертки. Снимаю с него красного фарфорового петуха и салфетку. И чуть ли не перекрестившись приступаю к работе.

– Знаешь, я как бы не планировал в этой жизни подрабатывать ремонтником бытовой техники, – бурчу, откручивая последний болт. Он самый не удобный и находиться в нижней части под теликом. Чтобы до него добраться, надо приподнять корпус сзади. Что я, собственно, и делаю. Достаю болтик и кладу его в руку девушки, которая спереди придерживает этот самый агрегат, чтобы он не перевернулся. Так как спереди он раза в три тяжелее, чем сзади. Затем аккуратно снимаю заднюю крышку телевизора, стараясь не менять ее направления, чтобы не сломать колбу кинескопа. К которой прикреплена плата с элементами.

– Я бы на твоем месте не отвлекалась, – Алинка говорит настолько деловито, что так и хочется ей ответить: как скажите, барыня.

Здесь невооруженным глазом видно, что внутри много пыли. И на корпусе. И на платах.

– А я бы на твоем месте не умничал, а принес бы тряпку и вытер крышку, – заглядываю внутрь и понимаю, что не все так страшно, как казалось на первый взгляд. Даже наоборот все достаточно примитивно.

– Я не могу. Я держу телевизор, – упрямо заявляет она.

Господи, как я так умудрился вляпаться? Сам себе поражаюсь, почему я позволяю этой красивой девочке, так с собой разговаривать. Я, конечно, благодарен ей за спасение. И за помощь. И все дела. Но это ведь не повод садиться мне на голову. Тем более, что она уже наверняка прощупала и поняла, что может там благополучно примостить своей шикарной пятой точкой. И ничего ей за это не будет. Но она ошибается. И раз уж я лежу перед ней на лопатках, это уж точно не повод ставить меня морально раком. Скорее я ее поставлю физически. Только чуть позже. А пока этого не произошло, мне приходится делать вид, что я принимаю ее правила.

– Сейчас это исправлю, – откладываю отвертку в сторону и двумя руками возвращаю аппарат в исходное положение. Набираю побольше воздуха и сдуваю пыль. Серое облако летит в ее сторону девушка, и она начинает громко чихать. – Будь здорова! – говорю громко.

– Спасибо, – отвечает и еще раз смачно чихает, прикрывая рот руками, а я бы прикрыл его своим языком.

– Эта пыль токопроводящая. Она может создавать замыкания и возгорания. Так что, дуй за тряпкой.

– Поняла, – поднимает на меня глаза и согласно кивает. – Какую брать? – хлопает своими длиннющими ресницами.

– Можешь взять фиолетовую в крапинку, – безразлично отвечаю, переключаясь снова на телевизор.

– Да я не об этом, – фыркает. – Мокрую или сухую?

Обхожу телевизор. Становлюсь перед ней и складываю руки на груди: – Чем тушат загоревшийся электроприбор? – теперь наступила моя очередь умничать.

– Водой? – с сомнением вскидывает брови. – Одеяло набрасывают?

– Еще скажи, что в окно выбрасывают. Ты ведь офисный сотрудник и должна знать такие вещи, – вздыхаю и отрицательно качаю головой.

– Ну и чем же? – гордо вздергивает подбородок и повторяет мою позу.

– Песком. Это первый пункт правил по технике безопасности для офисных сотрудников. Ты должна была прослушать эту информацию в свой первый рабочий день. И расписаться об этом журнальчике. Если горящие электроприборы заливать водой, то может убить током. Поэтому неси сухую тряпку, вату и спирт. А еще лучше пылесос.