Трофей с шипами

Глава 1: Не прикасайся ко мне

Настоящее

POV Настя

– Какой же ты урод! – выкрикиваю я в ярости. Слёзы непроизвольно брызжут из глаз, как ни стараюсь я их сдержать.

На щеке Влада расцветает красным маком отпечаток моей ладони. Одноклассники таращатся на нас, как на восьмое чудо света. Нет уж. Шоу не будет.

Я разворачиваюсь на пятках, отталкиваю кого-то с дороги и выбегаю из класса, словно за мной собаки гонятся. Грудь разрывает чувство, с которым я уже свыклась по жизни – ощущение, что тебя предали.

Быстрый бег всегда спасал меня от лишних терзаний. Ты не можешь мчаться во весь опор и одновременно с этим думать. Воспоминания несутся следом, но не могут догнать, влезть обратно в голову и добить тебя. И теперь я снова бежала. Не от преследователей или опасности, как бывало на окраинах. От самой себя.

Волосы треплет ветер, от невольных слёз течёт тушь, полы форменного пиджака гимназии хлопают за спиной, как крылья. Мне плевать, увидит меня кто-нибудь в таком виде или нет. А если вздумают лезть со своей жалостью – я вобью её им обратно в глотку.

У самой ограды я, наконец, выбиваюсь из сил. Останавливаюсь, готовая рухнуть на газон, как подкошенная. Будьте вы прокляты. Будьте вы все прокляты!

Будь проклят день, когда я попала в эту чёртову элитную гимназию.

Будь проклят день, когда я впервые увидела этого кретина.

Будь проклят день, когда всерьёз поверила, что в нём есть хоть что-то хорошее.

Сердце подскакивает, то замирая, то колотясь, как ненормальное. Во рту металлический привкус – я даже не заметила, как прикусила щёку до крови. В сердцах я бью рукой по ограде и даже не чувствую боли, до того меня поглотили эмоции. Огромная волна подхватывает меня, кружит и швыряет на острые камни, распарывая живот. Я прижимаюсь спиной к тонким прутьям забора и закрываю глаза. Под веками плавают огненные пятна.

Отчаяние такое острое, что я едва не кричу вслух. Хочется прекратить эти муки, хоть как-то остановить, переключиться. Я вонзаю ногти в ладони, но этого слишком мало. Тогда я поддёргиваю вверх рукава и раздираю руки, оставляю длинные полосы, с трудом остановившись, когда показываются алые капельки крови. Придётся опустить их, спрятать постыдные следы слабости. И белая рубашка непременно испачкается.

Я хочу остаться здесь навсегда, врасти в металл, самой стать металлом, навсегда утратив способность чувствовать. Но жизнь идёт своим чередом. Ей нет дела до страданий какой-то там одиннадцатиклассницы с растрёпанным хвостом и съехавшими гольфами. Звонок на урок гремит набатом, моя голова гудит вместе с ним.

Моё возвращение встречают гробовой тишиной. Я вижу кривые ухмылочки тех, кто желал мне провала с первой секунды появления здесь. Оскорбительное сочувствие тех, кто понятия не имеет, каково это – оказаться в моём положении. И застывшее равнодушное лицо моего соседа по парте, левая щека которого всё ещё остаётся краснее правой.

Влад бросает на меня взгляд, полный отвращения. Я не остаюсь в долгу, мимоходом спихиваю его вещи с парты. В этом чётком, выровненном под линейку мире мы не можем даже пересесть к кому-то ещё, не получив на то разрешения от классной. Что же, господа учителя. Вы сами создали эту бомбу. Теперь не жалуйтесь, если она рванёт.

Когда Ника Бекетова поворачивается посмотреть на нас в третий раз, я показываю ей средний палец из-под парты. Главная гиена класса наверняка счастлива, что объект её воздыханий чётко дал понять – мы друг другу чужие. Меньше, чем чужие. Даже смешно вспомнить, что сперва она пыталась меня запугать, пока не получила такой отпор, что навек зареклась связываться с новенькой.

Но Бекетова была меньшим из зол. Избалованная богатенькая дурочка, залипающая в Инстаграм на уроках. Ей мозгов не хватит навредить мне по-настоящему. Другое дело – Влад.

Я делаю вид, что слушаю объяснения информатички, хотя весь этот поток занудства льётся мимо моих ушей. Смотрю прямо перед собой, уставившись в одну точку, чтобы не видеть Влада даже периферическим зрением, но всё равно ощущаю его присутствие рядом. Через меня как будто идёт электрический ток, заставляет волосы приподниматься дыбом и потрескивать.

– Психичка, – говорит он одними губами, так, чтобы никто больше не слышал. – Тебе лечиться надо.

– Мразь, – бросаю я так же тихо. – Не смей со мной говорить. Не прикасайся ко мне. Не смей даже дышать в мою сторону, ясно? Держись от меня подальше, если жить хочешь.

– А то что? – Влад вдруг придвигается и хватает мою руку, нахально скалясь. Мне чудится, что под его стиснутыми пальцами остаются обугленные ожоги. Царапины, скрытые рукавом, противно ноют.

В ответ я со всей силы бью его в голень твёрдым носком туфли так, что он едва не слетает со стула, чудом удержавшись за накренившуюся парту.

– Смутьянова, Короленко! – возмущается информатичка, сурово разглядывая нас через толстенные стёкла очков. – Что у вас происходит?

– Ничего особенного, Елена Викторовна. – Этот гад даже выдавливает улыбку. – Просто у кого-то ПМС.

По классу прокатываются смешки.

Поверить не могу, что я считала его другом. Даже в какой-то момент показалось, что… Нет, глупости это всё. Надо было сразу понять, что за сияющим фасадом непроглядная чернота и гниль. И теперь он просто показал своё истинное лицо. Люди никогда не меняются, они такие, какие есть изначально – и только меняют личины, притворяясь по ситуации теми, кем не являются. Надо было поверить первому впечатлению.

Влад всё не унимается. Если он задался целью довести меня – то прекрасно с этим справляется, на десять из десяти. Он наклоняется над учебником, якобы вчитываясь в параграф.

– Хватит строить из себя чёрт-те кого.

– Заткнись, – шиплю я, понимая, что моего терпения надолго не хватит. – Иначе я за себя не отвечаю.

Он хмыкает прямо над моим ухом, едва не коснувшись волос губами:

– Ну давай. Как ты привыкла решать проблемы? Втащи мне. Вот сюда. – Он иронично постукивает пальцем по правой щеке. – Ты же так меня ненавидишь. Так хочешь уничтожить. Вперёд, Смутьянова. Сделай это. И тогда тебя точно отсюда вышвырнут. Как ты того заслуживаешь.

Будь у меня свой дом, я бы распечатала целый плакат с огромными буквами: «НИКОГДА. НИКОМУ. НЕ ДОВЕРЯЙ». Но в том месте, куда я теперь возвращалась после уроков, его сразу увидит Влад. И рассмеётся в голос, как смеялся над моим дневником.

Глава 2: И снова третье сентября

8 месяцев назад

POV Настя

Девчонки окружили меня галдящей стайкой, внимательно оглядывая с головы до ног. Будто надеялись разглядеть хвост, торчащий из-под юбки или ещё какую сенсацию. Увы, предложить им мне было нечего – форму мне выдали точно такую же, как у них. Тёмно-синий пиджак с серебристым гербом-нашивкой, плиссированная юбка выше колена с узором из тонких белых полос, белоснежная рубашка и тонкий галстучек. Когда я надела это впервые, то подумала, что попала в Хогвартс. Ох. Мне быстро объяснили, насколько же я ошиблась.

Но пока что все вели себя довольно доброжелательно. Я попала в одиннадцатый класс частной гимназии своими силами, выиграв городской конкурс от благотворительного фонда. Обошла больше сотни конкурентов, честно заработала своё место здесь – не родительскими деньгами, а собственным умом. И считала, что так же думают все остальные.

Мне пришлось пропустить торжественную линейку первого сентября, потому что… В общем, на то были причины. Второе пришлось на воскресенье. Сегодня, третьего, мне предстояло начать очередное восхождение к своей мечте – поступить в хороший ВУЗ и вырваться из ада, в котором я живу.

Это была четвёртая школа в моём послужном списке. Из первых двух меня вытурили со скандалом. Наверное, из третьей я бы тоже вылетела со свистом, если бы не осознала вовремя – образование осталось моим единственным билетом в жизнь.

Я пришла сюда пробиваться наверх, а не заводить друзей. Но всё равно было немного не по себе. Как встретят обычную девчонку из рабочего района те, кого в глаза называли золотой молодёжью, а за глаза – «проклятыми мажорами»?

Их глаза были как металлоискатели. Пип-пип! Замечена гадость! Я старалась спрятать свои затасканные чуть ли не до дыр кроссовки, но они отказывались становиться незаметнее. Да и сумка моя, мягко говоря, не Луи Вьютон.

– Ты что, бомжа ограбила? – засмеялась одна из девочек, широко открывая лягушачий рот. Мне захотелось плюнуть прямо в него.

– Юль, ты что? – ткнула её остреньким локтем в бок другая, самая высокая из одноклассниц.

Кажется, её звали Катя. Но она осталась в меньшинстве, остальные наперебой стали выдвигать гипотезы, при каких обстоятельствах и кого я раздела ради своей сногсшибательной обуви. Девчонка с лягушачьим ртом старалась больше всех, аж глаза заблестели.

Едва я раскрыла рот сказать, что о них всех думаю и в каком направлении им нужно немедленно пойти, как в наш островок врезалась сияющая каравелла – сногсшибательной красоты девушка с капризно надутыми губками и длинными золотистыми волосами. Я думала, что сейчас эта дива присоединится к насмешкам, но она только дёрнула плечиком, рассеянно слушая захлёбывающуюся от восторга Юлю.

– Фу, – сказала блондинка. – Устроили тут курятник.

Развернулась и процокала на каблуках дальше, туда, где её дожидалась группа из нескольких парней и всего одна девица, такая же шикарная, как и она.

Юля расстроенно захлопнула свою пасть, остальные зрительницы подозрительно быстро рассосались. Ну что же. Пора восстановить очки репутации, которые от меня откромсали.

Без раздумий я схватила Юлю за оттопыренное ухо железной хваткой, с вывертом притянула к себе и ласково зашептала, ввинчивая каждое слово в её крохотный мозг:

– Ещё хотя бы раз до меня докопаешься, и я ноги тебе переломаю, поняла меня? А если кому-нибудь пожалуешься, то подстерегу тебя по дороге домой, всажу карандаш в твою тощую шею и буду смотреть, как ты истекаешь кровью.

Она шарахнулась в сторону, но я держала крепко.

– Пусти меня!..

– Не слышу ответа, – процедила я, сжимая пальцы ещё крепче. – Ты поняла меня, тварь?

– Ай!.. – Лягушачий рот страдальчески скривился, на глазах выступили слёзы. – Поняла!

Я разжала хват, и Юля испуганно отскочила, потирая смятое багровое ухо. Пусть скажет спасибо, что я ограничилась этим.

– Больная… – пискнула она, поймала мой недобрый взгляд и поспешила свалить с горизонта.

Что же, одной проблемой меньше. Надеюсь, длинный Юлечкин язык донесёт до остальных эту простую мысль – не надо со мной связываться. Хуже будет.

Из-за спины раздались медленные хлопки. Я обернулась и едва не врезалась в грудь какого-то парня, из-за спины которого выглядывала та блондинка.

– Что ты ей сказала? – спросил он. Мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо. Красивые правильные черты портило надменное выражение. Шапку кудрявых волос золотило солнце из окна, а глаза казались совершенно ледяными. Я смело встретила его взгляд, вызывающе уставившись в ответ. Кажется, его губы дрогнули в усмешке.

– Сказала: «Не твоё дело». – Я сузила глаза. – И ещё: «Не задавай вопросов, ответ на который не хочешь знать».

– Да ладно тебе. – Парень примирительно поднял ладони. – Эти пираньи нам не чета.

– А вы кто? – спросила я, оглядывая их маленькую компанию. Трое ребят, две девушки. – Акулы?

Скуластый чернобровый парень засмеялся, хлопнул кудрявого по плечу. Я внутренне содрогнулась. От такого шкафа и дружеский тычок в кому отправит. Но он был поприятнее, легко улыбался и казался веселее остальных. Вторая девушка, с аккуратным чёрным карэ и опасно длинными ногтями, громко фыркнула.

– Почти, – сказал кудрявый. На его лице возникла и тут же пропала тонкая змеиная улыбка. Мираж. – Мы, скорее, волки.

Он оглянулся на остальных и со значением добавил:

– Санитары леса.

Я недоуменно нахмурилась. До их иерархических игрищ мне дела не было. Главное – сдать экзамены и не встрять до конца года ни в какую историю. Ремешок сумки больно впился в плечо, я замерла, ловя ощущение. Злость на придурочную гадину Юлю всё ещё клокотала в жилах, требуя жертвы посущественнее отдавленного уха.

– Они фигнёй страдают, не обращай внимания, – вдруг сказала блондинка, закатывая подведённые глаза. Я не сразу сообразила, что она про тех девчонок. – Как дети малые.

– Мне плевать на их слова, – пояснила я. Почему-то всегда приходилось это объяснять. Неужели для всего остального мира нет ничего важнее, чем чужое уродское мнение? – Просто осадить лучше заранее, пока не решили, что я не могу постоять за себя.

– Крутой подход, – заявил третий из парней, русые волосы которого спускались ниже ушей мягкой волной. Стройный, изящный, на фоне двух других казавшийся статуэткой из слоновой кости. Он протянул мне руку, чуть рисуясь. – Зови меня Захаром.

Блондинку звали Никой. Черноволосую – необычным именем Марисоль. «Именно Марисоль. Не Маша. Не Марина. Только Марисоль», – подчеркнула она с таким раздражением, словно я уже допустила ошибку. У неё была узкая и прохладная ладонь, с неожиданно сильным пожатием. Скуластый назвался Костей. Кудрявый пожал мне руку последним, дольше всех задержав прикосновение.

– Влад, – сказал он таким тоном, словно вручал мне величайшую ценность.

– Настя, – ответила я, высвобождая руку. – Ни разу не трогала так много людей за раз.

– Ничего, – сверкнул тёмными глазами Костя, – всё ещё впереди.

Я оставила непонятную фразу без внимания. Мелодичный звонок сообщил, что прямо сейчас начинается мой первый урок в новой школе.

Скрестив пальцы за спиной на удачу, я запнулась о порог и едва не упала, на потеху всему классу. Но меня вовремя подхватили сильные руки, не давая упасть.

– Осторожнее, принцесса, – сказал Влад, возвращая меня в вертикальное положение. Его широкие ладони скользнули по моей талии так уверенно, словно делали это уже тысячу раз.

– Постараюсь, – буркнула я, спеша выбраться из захвата.

Он отпустил и пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал, просто пошёл на своё место рядом с Захаром. Девчонки сидели вместе. Костя занимал целую парту один, что с его плечищами казалось почти естественным.

Переводя дух, я оглянулась на дверной проём и озадаченно замерла. Зацепиться ногой там было не за что.

Кто-то поставил мне подножку?

Глава 3: Классовое неравенство

7 месяцев назад

POV Настя

Наверное, надо радоваться, что меня приняли в стаю. Но что-то не давало покоя, царапалось всякий раз, как я видела взгляды в школе. Люди смотрели на нас шестерых и сравнивали. Меня и их. Их и меня. Точнее, то, что в их головах определяло нас, как личностей.

У меня – вечные синяки под глазами от недосыпа, обувь, у которой отклеивается подошва, допотопный телефон, на который я старалась лишний раз не дышать, чтобы он не отдал концы.

У них – айфоны и Блэкберри, идеальная кожа, десятки тысяч подписчиков в инсте и всё самое лучшее. Дни рождения не на старой кухне, где нельзя поместиться трём людям одновременно, а в каких-то загородных клубах или ресторанах с видом на весь город. Я знать не знала, что такое вообще существуют, а моя стая этим жила.

Мы были из разных миров. И при других обстоятельствах так бы и прошли мимо друг друга, никогда не пересекаясь даже в теоретических точках. Параллельные прямые, уходящие в бесконечность космоса. Моя реальность казалась им шуткой, чем-то до того мерзким, чего просто не бывает на самом деле. Их реальность казалась мне сном, чем-то до того прекрасным, чего просто не бывает на самом деле.

Не только школьники считали меня белой вороной. Учителя разделились. Одни были рады, что наконец-то кто-то из выпускного класса уделяет внимание предмету. Другие кривили нос, почти не скрывая пренебрежения. Конечно, ведь мои родители не сделают им подарков на День учителя.

Стая делала вид, что всё нормально так естественно, что через пару недель я и сама в это поверила. Ника и Марисоль предлагали подкинуть мне приличных шмоток, но я отказывалась. Из гордости и звериной настороженности, привычки во всём видеть подвох. В добро и человечность я перестала верить довольно давно. У меня для этого было достаточно поводов.

И сейчас, здороваясь со своей компанией по утрам, я невольно вглядывалась в лица – ну что, когда они засмеются? Когда покажут, что им нужно от меня на самом деле? В моей голове одновременно жили две личности, одна из которых едко комментировала всякое доброе дело в мой адрес, а вторая уговаривала её не искать подвох. Первая всегда безраздельно царила, но тихий голосок второй вдруг начал крепнуть и звучать увереннее. Иногда появлялась третья, которая приказывала обеим заткнуться – а то за их галдежом я не слышала учительницу.

Сперва мы общались только в школе. Я сидела рядом с Костей, позади Захара и Влада, затылки которых могла бы изучить до мельчайших деталей, если бы они то и дело не поворачивались к нам. Мы вместе ходили в столовую, которая разительно отличалась от столовок общеобразовательных школ, к которым я привыкла. Когда я рассказывала про «внешний мир», стая недоверчиво хмыкала и переглядывалась. Облупленный кафель на полу? Сосиски и гречка? «Анастази изволит шутить», – говорил Захар в такие моменты.

Потом меня стали изредка приглашать в гости. От первых двух предложений я отказалась, сославшись на какие-то срочные дела после школы. На третий раз Влад пытливо заглянул мне в глаза: «В чём дело?» – и я не смогла снова слинять. У него была какая-то удивительная способность снимать неловкость. Казалось, что он в секунду прочитал все те возражения и страхи, которые толпились в моей голове и стёр их одной короткой фразой.

Я не сразу сообразила, что именно он верховодит в стае. Костя был сильнее и выше, Захар необычнее, Марисоль могла одним взглядом заткнуть кого угодно, а Ника занимала пост самой красивой девчонки школы. Любой годился на роль лидера. Но именно Влад решал, что они будут делать сегодня. Именно Влад выражал мнение группы. Именно Влад разрешал конфликты – и создавал их. Он был из семьи потомственных политиков, настоящих, не тех, что забрались в Думу прямо с татами или ледовой площадки, наследник советской дипломатической школы. Но в школе он был королём с собственной свитой.

Благодаря ему мне удалось быстро влиться. Если с другими ещё возникали моменты неловкости, с ним – никогда. Всё казалось естественным и правильным, словно мы были знакомы тысячу лет. И не были разделены дурацкими классовыми условностями. Сближение было таким быстрым, что я специально тормозила, как на слишком крутом склоне. Чтобы не покатиться кубарем в зияющую пропасть.

Теперь я была с ними. Как они. Пусть меня считали недостойной выскочкой, но вслух ни одна скотина этого сказать не посмела бы. А за спиной… Что же, к перешёптываниям и косым взглядам мне не привыкать. Стоило мне повернуться к очередному шушуканью, как оно стихало. Не знаю, что тому причиной – моё членство в стае или то, что рассказала им Юлечка Пономарёва. Клокочущая ярость, которая затмевала сознание красным туманом, в стенах школы наконец-то оставила меня.

Но стоило мне сойти со школьного крыльца, выйти за высокую красивую ограду, как я снова становилась собой. Втискивалась на заднее сидение маршрутки и тряслась в ней сорок минут, чтобы добраться до дома. Немного задерживалась у подъезда, вжимая твёрдые края ключа в ладонь. Я всегда загадывала, искала какой-то знак. Чётное число галок снуёт под тополем – значит, всё нормально. Вокруг лавки не валяется ореол подсолнечной шелухи – хорошая примета. Соседская кошка с полосатым длинным хвостом сама подошла погладиться – супер.

Я хваталась за эти признаки, хотя они не всегда работали. Они были моими маячками, хотя бы на секунду заставлявшими поверить – всё будет нормально. Сейчас я поднимусь в дребезжащей лифтовой кабине, открою квартиру и там никого не будет. Поставлю чайник, поем что-нибудь, переоденусь, сяду за новую тему, которую прослушала на уроке. И никто не придёт нарушать мой покой. Никогда.

Когда знаки ошибались, я мысленно смахивала в сторону этот раз. Не считается. Осечка. Завтра обязательно сработает.

Чаще всего, родители были дома. Одни или с такими же, как они, дружками. Я пыталась проскользнуть мимо их комнаты побыстрее, мечтая стать невидимкой. Какое счастье, что мы не в однушке. Иногда я думала, как бы справлялась в этом случае – и не могла придумать ничего, кроме верёвки и мыла. Задвижку на двери я сделала сама. Её вырывали с мясом несколько раз, обычно папаша, но однажды – какой-то их собутыльник, который сказал, что перепутал мою комнату с туалетом. Я не поверила. В поисках унитаза не лезут под одеяло к четырнадцатилетней спящей девчонке. И в следующий раз прикрутила задвижку так, что оторвать её не смог бы и сам Тор, разве что выдрать вместе с дверной коробкой.

В один из сентябрьских понедельников Влад вдруг повернулся ко мне на алгебре, пока мы писали самостоятельную. Накануне мы зависали у Кости на даче, и у меня побаливала голова, цифры прыгали перед глазами и менялись местами, сбивая с толку. Не от выпитого, от того, что я снова жёстко не выспалась.

– Может, сегодня к тебе?

Я в ужасе подскочила. Показать им, как я живу? Моих родителей, которые просыхали раз в пятилетку, чтобы обвести за нос органы опеки? Нашу великолепную квартиру, с отстающими от стен обоями и отваливающейся с потолка штукатуркой? Ни за что на свете. Может, для них это и будет забавой, вроде комнаты ужасов, в которой вместо плесени и гробов – батарея пустых бутылок и заполненные бычками банки, которыю целую ночь настаивались в остатках дешёвого вина из пакета. Но я не собираюсь быть для них развлечением.

– Нет, – говорю я, облизывая враз пересохшие губы. – Не ко мне.

Он изучает моё лицо и тут же соглашается:

– Нет – значит, нет.

Это главное правило стаи. Никто никого не заставляет. Всё только добровольно.

Глава 4: Высокое напряжение

Настоящее

POV Настя

Врач в медпункте подозрительно осматривает мои зрачки, проверяя реакции. Как ни пытаюсь я скрыть нервозность, она всё равно лезет наружу – движения дёрганные, глаза бегают. Взаимодействие с богатенькими малолетними ублюдками приучило весь персонал школы первым делом исключать наркотики.

– У меня просто болит голова, – повторяю я хрипло. Это даже не ложь, она и впрямь гудит, как высоковольтные провода, обещая к вечеру взорваться настоящей болью. Я всего лишь опережаю события на несколько часов. – Очень сильно. Такое бывает.

– Мигрени, значит. – Врач кивает медсестре, та черкает что-то в пропуске. – Анальгетики принимаешь какие-то?

Зверёныш внутри меня вздыбливает загривок. Я знаю, что это проверка. Скажу «да» – посыпятся один за другим вопросы. Какие? Как часто? Уверена, что больше ничего не принимаешь? Может, хочешь об этом поговорить? А я не хочу говорить. Не с этими обрюзгшими рожами в белых халатах, смотрящими на меня, как на вошь паршивую, тратящую их драгоценное время. Будто они тут не чаи гоняют целыми днями, а спасают мир.

– Нет, – говорю я. – Жду, пока само пройдёт.

– Героиня, значит? – фыркает врач. – Партизанка. Не надо так, если совсем плохо становится. Вот список, можешь из него выбрать что-то.

Я бегло просматриваю корявые строчки и еле сдерживаю саркастическую улыбку. То, что могу разобрать среди петель и закорючек – детский сад, который давно перестал помогать. Спасибо за участие, вы попытались.

– Так я пойду?

– Иди, Смутьянова, иди, – машет рукой врач, вздыхая. До сих пор не знаю, как его зовут. Пытаюсь разобрать буквы на бейджике, но они расплываются перед глазами. – Если завтра лучше не станет, тогда в поликлинику к терапевту.

Конечно. Бегу и падаю. Будто я никогда не была в государственных поликлиниках и не получала в ответ хлопанье коровьими ресницами: «Растущий организм, деточка, чего ты хочешь? После восемнадцати пройдёт». Совершеннолетие надвигалось на меня бронепоездом, а улучшений заметно не было. Наоборот. Раньше боль набрасывалась внезапно и так же резко проходила, теперь её размазывает на часы. И промежутки между приступами стали короче, меньше двух месяцев.

Я закрываю дверь кабинета, оставляю позади стерильные запахи спирта и бинтов. В пустом коридоре совсем тихо, только раздаются шаги дежурного по этажу где-то со стороны холла.

В женском туалете тоже никого не оказывается. Холодная вода немного приводит меня в чувство, я умываюсь, щедро плеснув в лицо. Зеркало отражает красные, больные глаза с заметной сеточкой сосудов. Контраст с серой радужкой чудовищный.

Пропуск лежит в кармане. Остаётся выйти из школы, а дальше…

Впервые в жизни я не знаю, что делать дальше. И это отвратительно, худшее чувство в мире. Жалкая, липкая беспомощность сковывает по рукам и ногам. Раньше я всегда полагалась только на себя, зачем, ну зачем я отступила от этой традиции?! Подумаешь, детдом. Вынесла бы, тем более, что не долго.

Следом догоняет, врезается в затылок мысль – ой ли? Хорошо рассуждать об этом, когда ты здесь, среди чистоплюев и слюнтяев. А там все будут, как ты. И если ты не понравишься (а ты не умеешь нравиться, помнишь?), то расплата будет гораздо жёстче. Мажоры сумели наплевать тебе в душу, но они не устроили «тёмную», не подстерегли толпой после школы, не закрыли в каком-то сарае на отшибе без еды и воды. Воспоминания всплывают перед глазами, я моргаю, стирая их. Всё это уже не важно. Всего этого будто и не было.

А есть вот что – вопрос, куда мне деваться, чтобы больше никогда не видеть рожу Влада. Хотя бы вне уроков.

Меня колотит от собственной бесполезности. Почему через полгода я смогу выбирать сама, куда мне идти и что делать, работать, снимать жильё, а сейчас не могу? Кто-то реально думает, что в семнадцать я глупый несамостоятельный ребёнок, а в день совершеннолетия, как по мановению волшебной палочки, вдруг превращусь в ответственного взрослого? Какая дичь, господи. Какая несусветная дичь, я не могу, меня тошнит и выворачивает от этого лицемерия. Как всегда, вместо реальной заботы – одна видимость, вместо внимания к людям и судьбам – общее правило, придуманное непонятно кем и неизвестно, для кого. Всем плевать на тебя, главное, за поля не заступать.

Отражение скалится мне в ответ, отвращает всё больше. Доводит до исступления. Я не выдерживаю. Выбрасываю вперёд сжатый кулак, разбиваю его на куски. Зеркало трескается. Осколки со звоном сыпятся в раковину. Я отшатываюсь, едва не поскользнувшись на влажном кафеле. Рука отзывается резкой болью, на порезах проступает кровь.

– Чёрт, – шепчу я, оглядывая место преступления. Половина зеркальных кусочков ещё держится в раме, в них мелькают мои ошарашенные лица. По краям кое-где виднеются алые мазки. Убрать всё это не получится, рама намертво приделана к стене. Да и смысл? В сумку не влезет. Не тащить же его под пиджаком.

Хрен с ним. Я осторожно смываю кровь, завороженно наблюдаю, как вода окрашивается и стекает в трубу, унося частичку меня куда-то далеко. Вот бы влезть туда целиком и вынырнуть где-нибудь посреди Индийского океана. Смятые бумажные полотенца летят в корзину. Когда я увидела их впервые, то не удержалась, спёрла целый рулон домой – там такого отродясь не водилось.

Домой. Впервые со времени пожара в сердце шевелится что-то, похожее на сожаление. На притолоке в моей комнате были зарубки, отмечавшие рост. Сперва их ставила мать, потом я сама, когда алкоголь стал для них с папашей главным интересом. Маленькие чёрточки делали меня реальной. Я была. Я жила. Смотрите, вот доказательства. А теперь их нет. Нет корноухого медведя с глазами-пуговицами, с истлевшей от старости в труху ватой в пузе, который охранял мои сновидения. Нет рисунков маркером на шкафу, которые отмечали все грустные и радостные события. Ничего не осталось. Хорошо хоть документы успели вынести, а то была бы сейчас человеком без личности.

Воровато озираясь, я выскальзываю из туалета и иду на выход. Прохожу охранника и турникеты, показываю пропуск здоровой рукой. Выхожу на улицу, подставляясь под ласковое весеннее солнце, заглянувшее под козырёк крыльца.

– Настя? – раздаётся удивлённый голос.

Мысленно застонав, я поворачиваю голову. Наша классная, Маргарита Сергеевна, поднимается по ступенькам наверх, зорко осматривает меня с головы до пят. Меня эта её манера выводит из себя, чувство такое, словно обшмонали.

– Здрась-сте, – говорю я, на всякий пожарный держа пропуск на виду.

– Здравствуй, здравствуй, – бормочет она, теперь так же прилипчиво разглядывая мою хмурую физиономию. – Ты что тут делаешь? Случилось что-то?

Я чётко слышу в её тоне «случилось ЕЩЁ что-то?» и мотаю головой. Тычу пропуском ей чуть ли не в нос.

– Голова болит, Маргарита Сергевна, ужас просто.

– А, – говорит она. И тут же проницательно добавляет: – И это совсем никак не связано с Короленко?

– Совсем никак, – подтверждаю я твёрдо.

– Ну иди тогда, – кивает она, хитренько поглядывая. Не верит, конечно.

Но хоть не стала доканывать меня тупыми вопросами. До приступа, по ощущениям, оставалось не больше пары часов. Нужно успеть подготовиться.

***

– Настюша, что такое? – экзальтированно всплёскивает руками Лидия. – Тебе плохо? Может, вызвать Иосифа Абрамовича? У тебя нет температуры? Божечки, а вдруг это…

Я украдкой закатываю глаза. Мать Короленко, Лидия Валерьевна, впадает в панику с полоборота. Своеобразная женщина, прямо скажем. Моложавая, подтянутая, она запрещает звать себя по имени-отчеству всем людям старше трёх лет, хотя самой уже подкатывает к полтиннику. Только Лидия. Или Лидуша, если вы одна из её заклятых подружаек, похожих между собой, как неудачные клоны.

Она обожает жеманничать, всюду вставляет уменьшительно-ласкательные словечки и каждое утро возносит благодарность Вселенной, уверенная, что только благодаря этому ритуалу у неё всё в шоколаде и жизнь бьёт ключом. Как по мне, внушительный банковский счёт и богатый муж здесь играют более весомую роль, чем позитивные аффирмации.

Не дожидаясь, пока она потеряет сознание от волнения, я прерываю поток глупостей:

– Мне нужно полежать, – и предусмотрительно добавляю: – в тишине.

А то с неё станется расположиться рядом и заболтать меня до смерти.

– Конечно, конечно! – шелестит она, умудряясь яркую восклицательную интонацию вложить даже в шёпот. – Ступай к себе, Резеда как раз уборочку закончила.

Я напрягаюсь. Хотя мои тайники сделаны на совесть, но… Идеальных укрытий не бывает. Всегда можно обнаружить спрятанное, хоть специально, хоть случайно. И когда Резеда, домработница семейства Короленко, вторгается в комнату, которую мне отдали, дамоклов меч над моей головой опускается на миллиметр ниже. Хорошо ещё, что она не слишком старается. Я хотела сама убирать у себя, но Лидия только посмеялась над этим, как над каким-то милым чудачеством.

Надо бы перепрятать. До прихода Влада.

Глава 5: Башня

6 месяцев назад

POV Настя

В одно из хмурых октябрьских утр, когда всё вокруг выцветает в блёклую серость, а голые деревья карябают низкое небо, меня огорошили новостью – Ника собирается закатить вечеринку.

– Хэллоуин. – Марисоль хитро улыбнулась, растягивая уголок накрашенных винной помадой тонких губ. – Время быть страшными.

– Только никаких фальшивых кишок, – предупредила Ника, одновременно клацая по экрану телефона. – Поняли меня? Прошлого года хватило, чтоб на пушечный выстрел всю эту дрянь не приносили. Ты меня понял, Костя?

Он только засмеялся.

– Какой же Хэллоуин без кишок? – возразил Захар, растягивая тонкие длинные пальцы. – Деньги на ветер.

– Нормальный, – отрезала Ника. – Будем не страшные, а страшно красивые.

– И что там будет? – спросила я, невольно чувствуя себя селянкой перед балом. На вечеринках я никогда не была. Самое похожее – тусы в прошлой школе, проходившие в посадках возле домов.

– Да ты не переживай, – отмахнулась Ника, погружённая в инстаграм. – Главное, костюм не забудь. Смотрите, Кириченко что выставила, позорище. Совсем жирами заросла.

Мне было скучно смотреть на неведомую Кириченко, которую я знать не знала, но из солидарности пришлось поддержать. Как по мне, обычная девчонка, даже стройная.

Гораздо больше меня занимало другое – где достать костюм? Как нарядиться на Хэллоуин, чтобы не выглядеть дурой? Опять появилось дурацкое ощущение, что я всех обманываю. Но вот скоро они поймут, кто я есть, и выгонят из своего круга.

В разгар перемывания костей несчастной Кириченко пришёл Влад, который пропустил первые два урока.

– Где пропадал? – лениво спросил Захар.

Влад сделал неопределённый жест рукой и вместо ответа вдруг сказал мне:

– Ты чего такая?

И все разом уставились на меня, будто из моей шеи на их глазах выросла вторая голова.

– Какая? – недовольно фыркнула я, скрещивая руки.

– Красивая, – брякнул вдруг Костя. – Обворожительная. Просто мечта.

Теперь все с тем же изумлением уставились на него. Марисоль с выражением постучала ему по лбу.

– Ты бы завязывал со своим боксом. Последние мозги отбил.

– Ничего я не отбил, – огрызнулся он, поправляя сбившуюся чёлку. – Просто констатирую факт. Настюха у нас хоть куда.

– Хоть кого и хоть когда, – пробормотала я, подозрительно хмурясь. – Ты это, правда, шлем на тренировках надевай.

Внешность была моей больной темой, хотя уродкой я себя не считала. На мне будто висело проклятие: каждое твоё достоинство будет отягощено недостатком. И всякий раз, глядя в зеркало, я видела недостаток на недостатке, которые не отравляли мне жизнь только потому, что её и так отравляло слишком много всего. Волосы красивого тёмного оттенка – вились и пушились от влажности во все стороны. Большие светло-серые глаза – нависшее веко и несуразные брови. Небольшой нос – с горбинкой. Стройная фигура – широкие плечи. Ровная кожа без чёрных точек – периодически выскакивающие больнючие подкожники. И тёмные круги под глазами, которые не брал ни один консилер, даже будь у меня на него деньги.

В остатке выходил ноль. Как-то так я себя и ощущала. Рядом с контрастной яркой Марисоль и ухоженной ультрамодной Никой я не была бледной молью, но… Кто стал бы на меня смотреть, когда есть они? Мне было всё равно. Внимание только осложняет жизнь, а любовь… Что это? Заболевание какое-то? Бессмысленное слово, которым раскидываются просто так. Я никого не любила, меня никто не любил – пусть так оно и остаётся. Так привычнее.

Для меня было неожиданностью, что в стае никто ни с кем не встречался, чисто дружеские отношения. В это было сложно поверить, когда я видела, как Ника смотрит на спину Влада на физре. С другой стороны, я и сама засматривалась. Высокий и ловкий, он отлично играл в баскетбол: быстро отбирал мяч у соперников, с удовольствием выделывал финты, доводя их до белого каления, клал трёхочковые с небрежным мастерством опытного игрока. Он владел ситуацией на площадке, а не она им. На такое приятно смотреть, особенно, если играет твой друг.

– Злые вы, – насупился Костя. – Я тут от чистого сердца, может.

– Ну-да, ну-да. Искренность твоя не подлежит сомнению. – Усмешка гуляла по бледному лицу Захара. Мне показалось, что она покинула его пределы и волной отразилась на лице каждого члена стаи. В голосе парня вдруг прорезался лёд: – Это мы с тобой ещё обсудим.

Влад смотрел на Костю таким же взглядом, не сулящим ничего хорошего.

– Шулер, – тихонько фыркнула Марисоль и сделала вид, что закашлялась.

– А что происходит? – Мне надоело изображать, что я хоть что-то понимаю.

– Ничего, – ответил за всех Влад и улыбнулся. От этого у него на щеках появились милые ямочки. Сразу захотелось улыбнуться в ответ. – Ты придумала, кем оденешься на Хэллоуин?

Пока у меня был только один вариант – тролль из-под моста.

***

По дороге домой я прикидывала, как выкрутиться. Ничего подходящего у меня не было, денег на новую одежду – тоже. Я даже не могла надеть что-то своё и сказать, что это костюм самого страшного, что есть в этом мире – обыденности. Захар бы точно оценил концепцию, но что-то подсказывало, что для остальных я буду посмешищем в шмотках из сэконда. У меня даже не было ничего праздничного. Ни одного платья. Всё функциональное и «проверенное временем», как я это называла. Деньги с подработок я тратила на еду. Иногда приходилось за свои оплачивать коммуналку, если родители в алкогольном угаре забивали в этом месяце на счета. Ещё интернет, телефон, канцелярия. Лекарства. Набегало прилично. А подработки давали мизер, да и находить их было не так просто. Так что новую одежду я покупала только если из строя выходила старая. А новую по-настоящему, не из сэкондов – и того реже. Хуже всего было с обувью. Иногда мне снилось, как я захожу в огромный обувной и набираю там всё, что хочу. Не глядя на ценники. Однажды я обязательно сделаю так наяву.

У меня был только один вариант, но он мне не очень нравился. Потому что просить кого-то о помощи я ненавидела. А тут придётся не просто просить, а идти с поклоном.

Этажом ниже жила Кристинка, моя подруга детства из первой школы, с которой мы давным-давно перестали общаться по причине того, что она совсем съехала с катушек, и кукуха её улетела зимовать на юг. Сначала она тусила с какими-то сатанистами, потом ударилась в язычество, а в финале объявила себя ведьмой, да не какой-нибудь, а потомственной, в третьем колене. Представляю, как офигели эти «колена», когда узнали.

Теперь она ворожила на воске, раскладывала карты всем желающим и каждый сочельник швыряла сапог из окна, в расчёте на слабоумного суженого. К делу Крис подошла обстоятельно, так что ведьминскую сущность свою демонстрировала на всех уровнях бытия, включая маникюр и макияж. Бабки у подъезда крестились, когда она шла за хлебом, но ей было в кайф.

У кого ещё искать костюм на Хэллоуин, как не у ведьмы?

Я занесла руку, чтобы постучать. Дверного звонка не было – а то отвлекает от выхода в астрал. На дверной ручке висел пучок какой-то травы. Я присмотрелась-принюхалась и опознала в нём обычный укроп. Видать, духов варёной картошечки с маслом приманивать.

Кристинка зычно пробасила из-за двери: «Кто?». Вот тебе и ясновидящая, даже глазком пользоваться не умеет.

– Полиция астрала, предъявите ваши чакры.

В приоткрытую дверь сунулся длинный Кристинкин нос.

– С такими вещами не шутят, – сказала она с невыносимо серьёзной миной. – Поймёшь когда-нибудь, да поздно будет.

– Ладно, больше не буду. Мне тут помощь твоя нужна…

– О-о-о! – радостно просияла Крис, втягивая меня в квартиру. – А я говорила, придёшь ещё! Что у тебя? Приворот? Порча? Венец безбрачия?

Её деловитый напор пугал. Ещё заставит чёрного козла на перекрёстке трёх дорог резать, с неё станется.

– Не, я не по этой части. У меня интерес материальный, не духовный. Можешь мне на день одолжить какой-нибудь убойный ведьминский прикид? На вечеринку надо. Верну в целости и сохранности, ты меня знаешь.

Кристинка заметно сникла. Посветила на меня совиными глазами, в кругах чёрной подводки, но всё-таки кивнула:

– Найду что-нибудь. Но давай я тебе хоть карты раскину.

– Мне платить нечем, – предупредила я.

– Подумаешь, – хмыкнула она, хватаясь за пухлую колоду Таро. – Ведьма своё всегда получит.

Ну, мне же проще, раз так.

Крис пошептала над колодой, потасовала, дала мне сдвинуть. Я чувствовала себя полной дурой, но участвовала в действе с каменным лицом. Кристинка человек отзывчивый, но обидчивая беспредельно, даже молчание может истолковать как оскорбление, а уж ухмылку… Фиг с ней. Пусть шаманит, сколько влезет, от меня не убудет.

Несколько карт легли на стол крестом, потом ещё три сбоку. Кристинка с идиотским благоговением всматривалась в картинки.

– У тебя тут вверх ногами, – ткнула я пальцем в одну из карт.

– Без тебя знаю, – огрызнулась Крис, шлёпая меня по пальцу. – Не трогай, а то карты тебя запомнят.

И как их ещё свидетелями в мусарню не таскают? Запоминают же.

Спустя пару мгновений моя ведьма-на-всю-голову выдала:

– Не верь ему.

– Кому «ему»?

– Не знаю, – призналась Крис. Почесала голову длиннющими ногтями. – Молодой блондин. Или русый. Есть у тебя такие знакомые?

Я едва не закатила глаза.

– Полно. Мы в средней полосе России живём, алло. Тут большинство именно такие.

– Мда. Короче, тут непонятно вырисовывается. Вроде он на твоей стороне. Но не друг, у него два лица и оба – ложь. Ещё любовный интерес присутствует странный какой-то, неправильный, боль сплошняком. Влиятельная женщина, мешает, строит козни. И над всем этим – Башня.

– Пизанская?

– Сама ты Пизанская, Смутьянова, – оскорбилась Кристинка и засопела. – Я тебе серьёзно говорю. Башня значит, что вы с ним друг друга разрушите до основания. А потом построите заново. Или нет.

– Какая точная наука, – съязвила я. – Или вы умрёте или будете жить долго. Не хочу тебя разочаровывать, но для такого прогноза нет у меня светловолосых кандидатов. Облом. В следующей жизни будем строить или что там.

Кристинка гневно засопела и собрала карты, бросая на меня негодующие взгляды.

– Шуточки тебе. Эти карты, – она любовно погладила колоду, – никогда не врут. Сколько раскладывала, всегда верно. Просто ты сейчас ещё не знаешь, о чём они. И тебе кажется, что всё ерунда. Но потом наступит момент, когда ты их вспомнишь. И пожалеешь, что не прислушалась.

Я уже жалела, но только о том, что припёрлась. Эзотерическая хренотень сделала Крис невыносимой. Когда кто-то в своём сознании преисполняется, дар нормального человеческого общения их покидает.

Кристинка ещё побухтела, поправляя ритуальные штуки на столике. Потом ушла в соседнюю комнату и оттуда проорала:

– Чего сидишь? Иди, мерить будем!

Глава 6: Сладость или гадость

6 месяцев назад

POV Настя

Если дьявола нет, то кто же тогда придумал каблуки?

Я вышагивала по плиткам, устилающим дорожку загородного дома Никиных родаков, и проклинала всё на свете. Кристинкины туфли успели натереть ремешком, что я бы стерпела – пластырь налепила, да пошла. Однако, в дополнение к этому шли высокие каблуки, на которых я чувствовала себя, как на ходулях. В смысле, в любой момент могла с них грохнуться. Бабки в пригородном автобусе неодобрительно косились, цокали языками – осуждали мой экстравагантный наряд. Это им под курткой ещё не всё видно было.

Около забора стояло несколько крутых тачек, во дворе никого не было, только на фасаде перемигивалась оранжевыми огоньками гирлянда. От простых смертных Бекетовы отгородились видеофоном на воротах, в который мне даже не пришлось тыкать пальцем – калитка открылась за секунду до, словно внутри только меня и ждали. На крыльце светилась одинокая тыква со свечкой внутри – Ника особо не заморачивалась, всё веселье должно быть в доме. Из раскрытых дверей доносилась музыка, а прямо возле них стояли двое незнакомых парней в костюмах ангела и чёрта. Парни курили. Они молча разглядывали меня, вальяжно пуская вонючий дым, который клубился и повисал в осеннем воздухе лёгким туманом. Я тоже решила не здороваться. Протиснулась между ними, настороженно ожидая смех вдогонку. Вместо этого дорогу мне перегородила рука одного из них, невысокого чёрта с хитрыми глазами. Чёрные волосы его топорщились вихрами.

– Сладость или гадость? – ухмыляясь, спросил он, беззастенчиво меня разглядывая.

– Ни то, ни другое, – грубовато ответила я, отпихивая его в сторону.

– Но-но. – Белобрысый ангел погрозил мне пальцем. – Гнев – это смертный грех. За такие вещи в ад попадают.

– Ко мне домой, – подмигнул чёрт.

– Знаешь, что мы делаем с такими сладкими грешницами? – Ангел расплылся в совсем уж похабной улыбочке, которую так и подмывало стереть с его слащавой рожи.

Чёрт понизил голос, второй рукой обхватывая меня за талию под курткой:

– Заставляем раскаяться.

Они дружно загоготали. Ненавижу сальные шуточки. И тех, кто их отпускает.

В ответ я всадила чёрту шпильку прямо в ботинок, от души нажав. Тот взвыл, моментально убирая руку. Пусть скажет спасибо, что я не прибавила коронный удар коленом в пах.

– Ещё раз меня коснёшься, я тебе яйца оторву. И засуну их ему в глотку. – Я мотнула головой в сторону ангела, которого от этого движения как ветром сдуло. Чёрт убрался с дороги, недовольно шипя.

– Сука бешеная, – догнало меня в дверях его сдавленное шипение.

Злость снова вспыхнула, как бензин. Усилием воли я затолкала её обратно, но руки всё равно потряхивало, а в животе немело, и растекалась бесконечная пустота. Придурки. Надо бы пожаловаться хозяйке дома, чтобы их убрали отсюда и не звали больше никогда.

Жаловаться я не умела.

Куча незнакомого народа бурлила и перетекала между комнатами, воздух отчётливо пропах алкоголем, слишком громкая музыка давила на уши басами, от которых подрагивала посуда. Все были в костюмах, и я хотя бы на этот счёт успокоилась – по крайней мере, меня не развели, как Бриджит Джонс. Первый этаж был забит людьми под завязку, здесь собралось не меньше сотни лениво приплясывающих в такт музыке вампиров, ведьм и дьяволиц. На их фоне я больше не бросалась в глаза. Кристинка выдала мне длинное платье с игривым разрезом по подолу и тонким корсетом, подпиравшим грудь кверху, сетчатые перчатки без пальцев, скрывшие шрамы, и – особое очарование – шипастый ошейник, о который я то и дело царапалась, когда поправляла распущенные волосы. Каблуки и чёрная помада завершали образ, превращая меня в страшный кошмар всех родителей мира.

Лавируя между столами и людьми, я пыталась найти хоть одно знакомое лицо, но стая как сквозь землю провалилась. Правда, пара одноклассниц нашлись в углу, но обе были заняты, кхм, тесным сближением с какими-то парнями в вампирских плащах. Потолкавшись локтями, я пробилась к столу, прихватила бутылку пива и пошла к лестнице наверх. Большинство предпочло красное вино, красиво переливавшееся в прозрачных бокалах. Меня передёрнуло от знакомой вони сивушных масел. Нет уж, я пас.

Едва я поставила ногу на первую ступеньку, как с лестницы скатилась какая-то девчонка, на бегу размазывая слёзы – только волосы взметнулись следом. Кто-то повернулся, проводил взглядом, но большинство даже не заметило. Я мысленно пожала плечами – мало ли поводов для пьяных ссор. И не такое видали.

Стоявший неподалёку парень с неестественно бледной кожей вдруг тихонько засмеялся, облизывая губы. Я думала, что он пойдёт следом за беглянкой, но он стоял, как вкопанный, с мрачным торжеством в лице. Он посмотрел наверх, потом на меня. Скривился и тут же отошёл подальше. Ну и подумаешь.

Наверху было спокойнее, музыка уже не заставляла вибрировать кости. Из большой комнаты по левую руку доносились голоса и вспышки смеха. Я узнала Костин зычный хохот и пошла к ним, попутно опустошая бутылку.

В дверях меня встретило дружное «о-о-о!». Стая и ещё несколько смутно знакомых лиц сидели прямо на полу, формируя круг. Вместо верхнего света горели свечи.

– Закрывай дверь. – сказала Ника. – Полный комплект собрался.

Я хотела сесть рядом с незнакомым длинноволосым парнишкой из параллели, но Влад вдруг поймал меня за руку и потянул к себе, усаживая между ним и холодно взиравшей на это Никой. Покачнувшись на каблуках, я шлёпнулась на ковёр слишком резко, как неловкий мешок с мукой.

– Осторожнее, – сказала я Владу, недовольно поправляя платье. – Так и навернуться можно.

– Ничего, я поймаю. – Он прямо посмотрел на меня, выдержал секундную паузу и скользнул взглядом ниже, к линии декольте, но не стал пялиться, отвёл глаза с лёгкой улыбкой. – Прекрасно выглядишь.

– Пришлось ограбить пугало… – Начала я и осеклась. Пальцы Влада скользнули по моему лицу, отводя в сторону упавшую прядь. Очень быстро, невесомо, почти не коснувшись – бабочка пролетела и мазнула крылом по щеке. В его глазах плясали огоньки свечей, как маленькие бесенята. Почему-то я страшно смутилась, сидеть рядом с ним сразу стало неудобно. Лицо запекло жаром, хорошо хоть в таком свете никто не заметит. Правым боком я чувствовала исходящее от Ники напряжение, будто на её месте оказалась огромная глыба льда. «Не впутывайте меня в это», – подумала я, хмурясь.

Тогда я ошиблась. В это меня впутывать и не собирались.

Напротив оказался Захар, шикарный в своём викторианском костюме, с ниспадающими на кружевной воротник пепельными локонами. Единственный из присутствующих, кто по-настоящему заморочился, даже вставил фальшивые вампирские клыки. Марисоль и Ника вдвоём обрядились в фарфоровых кукол-близняшек, но отсутствие сходства между ними портило всю идею. Костя изображал крайне лохматое чудовище Франкенштейна, которому очень шло хохотать басом. Влад же поступил одновременно лениво и остроумно – оделся под Стива Джобса и нацепил на голову ободок с крохотными рожками, которые забавно торчали из светлых кудрей. Мой наряд был безыдейным, даже скучным на фоне остальных, но взгляды окружающих компенсировали это с лихвой. Я ловила на себе интерес даже от тех, кого видела впервые, то радуясь ему, то ёжась с непривычки. Как под софитами сидеть. Невольно начнёшь уважать тех, кто с этим вниманием живёт 24 на 7, а не как я, раз в пятилетку. Наши девчонки умели получать от этого удовольствие, в равной пропорции с равнодушием. Мне всё было в новинку, и само лезло в голову. К тому же, я не была до конца уверена – это одобрение или у меня пятно на носу?

Все переглядывались, но молчали, даже не перешёптывались. Пламя свечей бросало отсветы на лица, чёрные тени метались по стенам. Гул с первого этажа доносился неясным рокотом, рождал смутное беспокойство.

Ника похлопала веерами накладных ресниц, с изяществом пригубила вино и сказала, окидывая взглядом всех собравшихся:

– Да начнётся Игра.

Глава 7: Правда или действие

6 месяцев назад

POV Настя

Не знаю, в какой момент меня настигла паника. Оглушительная, как раскат майского грома, следующая за яркой вспышкой на горизонте. От которой мысли перемешиваются в огромном котле и бурлят пузырями. Парализующая. Но в то же время заставляющая немедленно действовать.

Когда за нами закрыли двери, погрузив в кромешную, разбавленную только тоненьким лучиком неясного света, темноту?

Когда я впервые почувствовала, что мне не всё равно, что именно он стоит рядом со мной, здесь?

Или когда…

Стоп. Я снова забегаю вперёд. Надо бы перестать это делать, но мысли так и скачут друг другу по головам, унося в воспоминания о том дне, когда с деревьев облетели последние листья, а с меня – иллюзии, что я могу видеть людей насквозь. Даже смешно. Я правда думала, что вижу всё чётко и ясно, а оказалось, я была слепа, как крот. Сколько ещё мне за это расплачиваться?

***

– Правда или действие, – сказала Ника. – Классика.

Она тасовала разноцветные карточки, по очереди заглядывая нам в лица испытующим взглядом. Красные, синие, серые и оранжевые картонки мелькали в её пальцах, почти скрытых колоколами кружевных манжетов. Я слышала про эту игру, но никогда не пробовала, так что не знала толком, чего ожидать. В наших краях большей популярностью пользовалась бутылочка, вот там всё было просто и понятно. Захар следил за её манипуляциями с загадочной полуулыбкой, словно знал об этом больше, чем другие. Но это его стандартное выражение лица, ничего необычного. Полагаю, вздумай он однажды начистить картошки, делал бы это с такой же многозначительной физиономией.

– Только давайте сразу договоримся, – веско произнесла Марисоль, – если кто-то не готов, то сваливает сразу, а не в середине игры, ок? Если вы остаётесь здесь, то обязаны выполнить любое задание. Любое! Все поняли? Без отмазок и нытья.

– Ещё клятву принести заставь, – фыркнул незнакомый парень, кажется, из нашей параллели. Долговязый и худой, как жердь, он всё никак не мог уместить свои ноги, чтобы не мешать.

– И заставлю. – Марисоль так сверкнула тёмными глазами, что парень не рискнул дальше пререкаться. – Это серьёзная тема. Либо всё…

– …либо ничего, – негромко дополнил Влад. Он прикусил губу. Потом кивнул мне, поддразнивая: – Уверена? Не боишься? Там в действиях есть пробежка голышом на глазах у всех.

Я хмыкнула, напуская на себя равнодушный вид:

– Подумаешь. Лишь бы не пришлось смотреть, как это делает Костян.

Все, кроме Кости, захохотали.

Игра интриговала, щекотала нервы – мне нравилось это чувство, приправленное лёгким хмелем, туманившим голову. Сбежать тоже хотелось, но отступить сейчас? На глазах у всех позорно струсить? Нет.

Цвета карточек имели значение. Синий – обычный вопрос. Красный – горячий вопрос, непристойный или очень личный. Оранжевый – действие. Серый – тайное задание, которое игрок должен выполнять в процессе игры, не рассказывая о нём другим игрокам. Карточки не глядя вытягивает ведущий, двигаясь от себя по часовой стрелке. Или против, тут кому как больше нравится.

Роль ведущей, само собой, захватила Ника, предварительно залив фото на нашем фоне себе в сторис.

– Итак, поехали. С этой секунды, каждый из вас становится Игроком, – торжественно объявила она и вытащила первую карту. Синюю. Я думала, она начнёт с меня, и обрадовалась, что так легко отделалась, но Ника решила начать с другой стороны. Синяя карта отправилась к Марисоль.

Она начала читать про себя, но тут же получила вагон возмущённых воплей.

– Все, кроме серых – сразу вслух! – завопил Костя громче всех. – А то сейчас начнётся, тут все с фантазией.

– Ладно, ладно. – Марисоль закатила глаза. – Развонялись. «Расскажите какую-нибудь постыдную историю про одного из игроков».

Под разноголосое «оооооо!» на её лице расползлась совершенно змеиная улыбка. Сперва она стрельнула глазами в Нику, та напряглась, но зря – жертвой откровений пал другой человек.

– Бл*ть, – тихонько сказал Захар. – Я попал.

– Помните, в девятом классе мы летом ездили в автобусный тур по Европе? Почему-то никто не подумал, что отдельных особ голубых кровей будет укачивать, очень недальновидный выбор. Кажется, где-то между Парижем и Руаном Захарчик так впечатлился французскими красотами, что принялся, извините, блевать.

– Меня переполняли чувства!

– Во-во. Так переполняли, что блевотные пакеты не спасали. Но суть не в том. А вот в чём – одна из сопровождающих, доброй души женщина, выдала ему платочек, чтобы утереть графское хлебало. Что он и сделал. А потом, как воспитанный ребёнок, вернул его на место. Ей в сумку, пока она не видела.

– Боже. – Покрасневший Захар спрятался от нашего смеха в ладонях, но потом не выдержал и прыснул сам: – Представляю, как она его потом нашла…

– Ф-ф-у, мерзость, какая! – Сидевшая рядом с ним девчонка в чёрном балахоне в шутку скривилась. – Ты ужасен.

– Не знаю, не знаю. Вот Анастази находит меня уморительным. Не так ли? – Он изящно наклонил голову.

– Только до тех пор, пока ты не суёшь мне в сумку рвоту, – в тон сказала я, отсалютовав бутылкой.

Следующей в ход пошла оранжевая карточка. Младшая сестра Ники, Карина, получила задание: прочитать рэп про присутствующих. Получилось до того ужасно, что мой мозг моментально выбросил воспоминания об этом, как травмирующий элемент. Но мы хотя бы посмеялись.

Игра нравилась мне всё больше. Пиво уже кончилось, а выходить вне заданий из комнаты было запрещено, так что пришлось пригубить из бокала, который любезно предоставил Влад. Я не просила, как-то само вышло. На вкус было божественно, не сравнить с теми винами, что обитали у нас дома.

Долговязый парень по имени Артём не сдержал вздоха облегчения, когда увидел синюю карточку. Ему всего-то пришлось рассказать про худший подарок, который ему когда-либо делали. Я опустила голову, чтобы не расхохотаться от искреннего сочувствия, с которым остальные слушали его рассказ про подаренный седьмой айфон накануне выхода восьмого. Вот уж трагедия! Драма!

Следующим шёл Костя. Ему тоже досталась оранжевая карта.

– Сделайте массаж головы любому из игроков, – прочитал он и кашлянул.

– Давай мне, – воодушевился Захар. – Хоть узнаешь, как это, когда голова чистая.

– Иди ты, – беззлобно откликнулся Костян, откидывая чёлку. Чистую, вопреки злословию друга. Я почти не удивилась, когда он встал и перешёл мне за спину. Просто приняла, как данность. Все они странные и делают странные вещи, вот и всё.

Костя положил мне руки на голову, растопырил кончики пальцев, начал легонько массировать – и я поплыла. Блаженная наркоманская улыбка вылезла сама собой. Не думала, что это НАСТОЛЬКО приятно. Я едва не замурчала, но сдержалась.

– Да хватит, – вдруг недовольно сказал Влад, хотя прошла всего-то минута. – А то до меня очередь к утру дойдёт.

Костя напоследок скользнул к моему уху:

– Эти руки ещё и не такое умеют.

Мне будто кипятком в лицо плеснули, а он что, а он ничего, спокойно вернулся на своё место, хам бесстыжий, ещё и ухмыляется сидит. Что-то здесь жарко стало.

Температура стала ещё выше, когда выяснилось, что Захару первому из всех выпала красная карта.

– О-хо-хо, – Ника захлопала в ладоши. – Сейчас будет интересно.

– Я не понимаю, это игра для всех или мой бенефис? – картинно возмутился Захар, переворачивая карточку. – Так. «С каким животным вас можно сравнить в постели»?

– С клопом, – подсказал Влад. – Постельным.

– Кто эти вопросы вообще пишет? – Захар помахал картонкой. – Что за сверхразум? Я себя вообще с животными не ассоциирую, тем более, в постели.

– О господи, откройте форточку, – сказала я, ошалев от собственной смелости. Веселье искрилось пузырьками шампанского. – Развёл духоту. Прямой вопрос, такой же ответ. Давай, признавайся. Мы не будем смеяться, если ты в постели как бобёр, вечно точишь какие-то брёвна.

– Не, я думаю, он как сурок – в основном, спит, – едко добавила Марисоль.

Под гнётом общественного порицания Захару пришлось признаться, что в постели он ассоциирует себя с драконом.

– Прекрасный мифический зверь, совершенный и таинственный. Мудрость и сила в одном флаконе…

Я захохотала:

– И яйца сторожит!

Все разом грохнули смехом, даже сам Захар. Ника скрючилась от хохота, едва не смазав тональник о моё плечо. Отсмеявшись, Влад указал на друга пальцем, с притворным осуждением качая головой:

– Гигантские змеи – это точно по Фрейду.

Игра шла своим чередом. Балахонистой соседке Захара выпало пять минут просидеть у него на коленях, следующему за ней тихому парнишке досталось перечислить самых сексуальных людей старше сорока, которых он знает.

Когда дело дошло до Влада, Ника замешкалась, снова сосредоточенно тасуя карты.

– Я сам возьму, – внезапно сказал он, пристально глядя на её движения.

Все переглянулись, но промолчали, будто это было нормальным. Я так не думала.

– Почему? – спросила я у него. – Это же не по правилам. Вдруг у тебя там карта краплёная?

– Это не мой набор, – ответил Влад холодно. – А если крупье не внушает доверия, его меняют.

Ника зло ткнула в него колодой. Он вытащил из неё карточку. Серую. Прочитал с выражением вселенского спокойствия на лице. И положил возле себя текстом вниз.

– Ты хоть не возражаешь, надеюсь? – спросила Ника излишне резко, словно это я вмешалась в ход игры. Я мотнула головой и протянула руку за своей карточкой.

Оранжевой.

Прочистив горло, я прочла: «Выберите игрока противоположного пола и запритесь с ним в шкафу на 5 минут». Захар тут же подскочил.

– Ну, я пошёл!

– Эй, – Костя дёрнул его за полы камзола, усаживая обратно. – Разогнался. Не графское это дело, по шкафам прятаться. Вот мы, потомки рабочего класса…

Я со смехом смотрела за их перебранкой, прикидывая, кого лучше с собой взять. Вот тот щупленький паренёк явно занимает мало места… Осматривая игроков, я напоролась на Влада. Он сидел с совершенно иезуитской улыбкой, обмахиваясь своей карточкой. Заметил моё внимание и показал большой палец.

– Господа. – Влад постучал по полу, призывая ребят заткнуться. – У меня для вас неприятная новость. Я её даже зачитаю.

Он принял торжественную позу и прочёл текст на карточке: «После того, как другой игрок получит оранжевую карточку, вы должны будете поучаствовать в его задании».

Глава 8: Двойной удар

6 месяцев назад

POV Настя

– Смотрите там, – брякнул Костя, пока нас с шутками и прибаутками утрамбовывали в переполненный шмотками шкаф-купе.

Куда смотреть, было не ясно, потому что темнота стояла, хоть глаз коли. Тоненькая щель пропускала такое мизерное количество света, что толку от него не было никакого. Я не видела Влада, полагаю, он так же не видел меня. Мы стояли вплотную, подпираемые с двух сторон ворохом Никиных платьев. В иное время я бы обзавидовалась такому гардеробу, но сейчас мне и без него было хорошо. Забавное приключение – для тех, у кого нет клаустрофобии.

Я пьяненько хихикнула, когда одна из вешалок сорвалась и стукнула меня по голове. Из комнаты не доносилось ни звука.

– Как вымерли, – сказала я в темноту.

– Они сейчас слишком заняты, – пояснил Влад шёпотом. – Приклеились ушами к двери и подслушивают.

Чтобы сказать это, он наклонился ко мне, но немного не рассчитал, коснулся губами уха. Меня как подбросило. Словно ледяной водой окатили, нет, швырнули прямо в ледяную прорубь и оставили барахтаться! Я едва не задохнулась, воздух перестал поступать в лёгкие, застревая на середине. Мы стояли вплотную, я могла бы положить голову ему на плечо, если бы захотела. Вместо этого я чуть отстранилась, но места было так мало, что жест вышел бестолковым, я только прижалась сильнее, чувствуя его тело своим.

– Насть, стой спокойно, – так же тихо сказал Влад, хватая меня за руку пониже плеча. – Тут крепления слабые, сейчас всё нам на головы рухнет.

– А ты откуда знаешь? – спросила я первое, что пришло в голову. – Про крепления. И слабости.

– Моя суперсила, – хмыкнул он. И вкрадчиво продолжил, понизив голос так, что по моим ногам поползли мурашки: – Знать обо всех слабостях.

Я мысленно влепила себе такую пощёчину, что в жизни от неё бы оторвалась башка. Что происходит? Почему моё тело ведёт себя, как придурок? Почему все мои чувства стянулись к участку кожи под его пальцами? Дыхание само собой участилось, а я только пыталась скрыть эту непонятную одышку. Соплю тут, как паровоз и думаю, что он не заметит. Алкоголь смазывал ощущения, размывал границы, но в то же время я ловила себя на мысли, что ещё никогда в жизни не испытывала такого напряжения. Выпусти меня сейчас в поле – и я с диким визгом промчу километров десять без остановки. Я нервно сглотнула – очень громко, как мне показалось.

– И в чём моя слабость? – спросила я, чуть привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до его уха. Мне пришлось положить обе руки Владу на плечи, чтобы не потерять равновесие. Я страшно боялась столкнуться с ним носом. Или губами. Господи! Но в то же время, мысль об этом заставляла меня трястись, как осиновый лист. Я не знаю, что это – страх или желание, чтобы это случилось?

Внутри меня разверзлась трещина, когда его рука скользнула на мою талию. Тёплая сильная рука, которая будто рождена для того, чтобы лежать здесь. Я судорожно выдохнула, крошечными порциями выпуская воздух. Мои собственные ладони жгло огнём, лоб горел, сердце колотилось, как сумасшедшее, вот-вот выскочит наружу. Влад прижался виском к моему виску, собираясь сказать…

– Время вышло! – провозгласила Марисоль, откатывая рельсовую дверь. – О-о-о…

Ребята во все глаза уставились на нас, сжимающих друг друга в объятиях, которые сложно было назвать приятельскими. Я тут же неловко ломанулась наружу, под злым прицелом Никиных глаз. Сразу стало полегче, наваждение рассеялось. Вот же шаман хренов.

Избегая смотреть на Влада, я сбежала вниз, взять себе пива – раз уж первый круг игры кончился, можно и перерыв сделать. Пробившись к столу, я сморщилась от резкой вони. Тут успели разлить какой-то крепкий алкоголь, запах которого только усиливал и без того невыносимую духоту. Чувствуя, что мне срочно нужно проветрить голову, я вышла на улицу, моментально наполовину осушив свою добычу.

«Давай-ка начистоту, что это было?» – строго спросила я у себя, нарезая круги вокруг дома, пока холодный осенний воздух приводил меня в чувство. Ответа не было.

Я семнадцать лет жила без каких-то там дурацких симпатий и прекрасно проживу без них дальше. В конце-то концов, это не нормально – так терять голову просто потому, что к тебе прикоснулись. Думаю, дело в атмосфере, а не во мне. Просто мы напились. Да ещё в темноте всё кажется более волнующим, чем есть на самом деле.

Правда ведь? Я представила, что Влад обнимает меня при свете дня. Я кладу одну руку на твёрдое плечо, вторую за спину, приподнимаюсь на носочки и тянусь, но не к уху, а к губам, глядя в тёмные шальные глаза…

– Прекрати немедленно! – вслух взвыла я и немного побилась лбом о стену. – Прекрати, прекрати, прекрати сейчас же.

И тут же подумала – а что, если бы нас не прервали? Что он собирался сказать? Сделать?.. Да блин! Внутренне я заорала во всю глотку, внешне – закусила губу до боли и пнула каменную оградку, едва не отбив ногу. Нельзя. Слышишь? Нельзя.

Но так хочется… Я едва не зарыдала от того, как разрывали меня на части противоречия. Они тянули в разные стороны, дёргали и скручивали, с садистским наслаждением палача. Слишком много всего. Впервые в жизни мне хотелось дать волю этим импульсам, влекущим к другим людям. Но как же страшно.

В памяти вдруг всплыл какой-то дурацкий фильм, который я мельком видела однажды, не то комедия, не то мелодрама – сцена, где пряничная героиня с идиотическим восторгом говорила своей сестре: «Только подумай, что ты теряешь? Если попробуешь, всегда есть шанс, что получится! Но если не попробуешь, этого шанса нет». В фильме у неё всё получилось, разумеется. Я тогда только посмеялась – легко раздавать душеспасительные советы, когда всё прописано сценаристом. Но сейчас эта фраза предстала передо мной в новом свете. Что, если я теряю нечто ценное, запрещая себе пробовать?..

Ведь я и дружить себе запрещала, сближаться с людьми. А теперь у меня есть настоящие друзья. Я на вечеринке у одной из них. Не изгой, не пария. На меня не косятся, как на малолетнюю преступницу, не предлагают сходить к психиатру. Может, я могла бы быть с ними пооткровеннее, наконец рассказать хоть одной живой душе, что ношу в себе эти годы? И избавиться от этой тяжести, которая толкала причинять боль себе и другим. Просто дать шанс стать ближе. И даже в том смысле, от которого у меня идёт пар из ушей, стоит о нём задуматься.

Воодушевлённая, я вернулась в дом другим человеком, твёрдо решив быть с этого момента не такой мегерой, как раньше. Я даже улыбнулась какому-то незнакомому парню в уродском парике и вампирском гриме, от чего он шарахнулся в сторону. Ну ладно, первый блин – колом, мир – праху.

Я взбежала по лестнице, окрылённая, внутри меня будто разгорался маленький огонёк, согревающий изнутри. Я могу быть другой. Я правда могу быть другой. Могу опустить щит и позволить себя обнять. Какое же это упоительное чувство. Неподдельная свобода быть той, кем хочется, а не той, кем приходится. Не хочу возвращаться в свой чулан под лестницей, никогда не хочу больше жить монстром, которым пугают непослушных детей. Я представила, как прямо сейчас пойду и скажу Владу, что он мне нравится. Вот прямо так и скажу! Ну, не сейчас, может, но обязательно скажу. Просто не у всех на глазах. И в трезвом уме.

Упс! Задний ход, машина. Кажется, воссоединение со стаей придётся немного отложить, пиво отчётливо просилось наружу.

Рискуя к чёртовой матери сломать каблуки, я пробежалась к гостевому туалету в конце этажа, плюхнулась на унитаз и закрыла дверь. Почему-то всё вокруг казалось ужасно смешным, меня словно щекотали. Поймав краем глаза отражение в зеркале, я совершенно расфыркалась – вот же, всем ведьмам ведьма! Всклокоченные волосы, слегка поплывший макияж и выражение абсолютного счастья, граничащего с безумием. Даже потусторонние сущности слышу.

Спустя секунду до меня дошло, что это никакие не сущности, просто стенка между туалетом и ванной была тоньше, чем в других комнатах. В гостевой ванной гости. Сразу двое. За дело берётся Настюха-детектив. Придурочно подхихикивая, я сползла коленками на кафельный пол и прижалась ухом к розетке – в детстве не раз подслушивала соседей таким способом. Мимоходом удивилась, зачем вообще нужна розетка в толчке и затихла, радуясь своей невероятной изобретательности.

Не узнать Костяна было невозможно. Второй, кажется, Захар. Я хотела напугать их зловещим завыванием в розетку, но помедлила, прислушиваясь к словам, наполовину заглушённым звуком воды.

– Походу, Владос ведёт, – сказал Костя.

– Как всегда, – бросил Захар. Кто-то из них закрыл кран, стало слышно гораздо лучше.

– Да он задрал уже! Третья подряд, нормально вообще? Я думал, хоть эта перед ним устоит, вроде непрошибаемая тёлка на вид. Серьёзная вся такая, на кривой козе не подъедешь.

– Вкусный приз, – задумчиво протянул Захар. – И денег лишаться неохота. Я продолжаю, а ты как хочешь. Можешь соскочить.

– Разбежался, – хохотнул Костя. Что-то с приглушённым стуком упало и покатилось, он выругался. Потом продолжил: – А спорим, завалю Настюху до Нового года?

Захар издевательски захихикал:

– Не плодите сущностей, Константин, а то так проспорите всё родительское состояние. Договорились до выпускного – значит, до выпускного. Тебе бы хоть с этим справиться, а то наша быдловатая Золушка в твою сторону даже не смотрит.

– Ничего, – уверенно заявил Костя, – у меня ещё есть пара козырей в рукаве.

– Я тебя умоляю!..

Больше я ничего не услышала, потому что они вышли из ванной. И потому что потеряла на время способность слышать, думать и чувствовать. На голову точно надели шлем из ваты, жилка на виске отбивала рваный такт. «Вот так, – подумала я не разумом, чем-то позади него, чужим голосом. – Вот так».

Огонёк внутри погас и почернел. А вокруг роняли листья умирающие деревья.

Глава 9: Влад

6 месяцев назад

POV Влад

Когда я увидел её впервые, подумал, что это будет слишком просто. Замарашка с окраин. Барышня-крестьянка, только наоборот. Я встречал таких пару раз в клубах, и всегда это было до зевоты скучно: первые три секунды она делает вид, что совсем не такая, потом видит тачку с личным водителем – и вдруг оказывается, что именно такая. В любое время дня и ночи, только позвони. Не видевшие нормальной жизни, они велись даже на ерунду, вроде айфонов или часов. Их восхищали лейблы и громкие названия. Шелест купюр и блеск платиновой карты доводил их до исступления. Я никогда с ними не спал – из брезгливости. Вместо моего отражения в их стеклянных глазах бежали ряды нулей со значком доллара на конце.

Я даже хотел отменить Игру, но Костян неожиданно настоял – девчонка чем-то его зацепила.

«Извращенец», – сказали мы с Захаром, но отказываться не стали. Проигрывать без борьбы не захотел никто, как и терпеть распухшего от самодовольства Костяна несколько месяцев подряд. Хватит того, что он вечно тычет всем под нос свои спортивные победы, словно это великое достижение – перекидывать мяч через сетку чуть лучше, чем другие люди.

Меня позабавила её стычка с идиоткой Пономарёвой, шевельнулось что-то, похожее на любопытство. Я закинул крючок сам – и она ожидаемо заглотила наживку. Предсказуемо. Как обычно. Никто не отказывается от стаи, когда она протягивает руку, даже новички, не знакомые с иерархией и порядком здесь. Лёгкий проблеск надежды, что в этот раз придётся хоть немного сражаться, исчез за секунду. Настя Смутьянова оказалась такой же падкой на внимание курицей, как и все остальные.

Сомнения зарождались постепенно. Они сплетали во мне корни, питались и ткали свою сеть. Взрастали и крепли. День ото дня наливались силой, чтобы однажды рвануть в бешеный рост, вспучить почву вокруг и превратить ровный ландшафт в настоящий хаос. Я не знаю, когда вдруг почувствовал, что Игра перестала быть простой забавой, как во все прошлые годы. Но помню момент, когда впервые себе в этом признался.

За день до начала осенних каникул. Мы стоим возле крыльца школы после уроков, и последнее октябрьское солнце пригревает головы, лезет в глаза светлыми пятнами. Воздух пахнет прелой листвой, я вдыхаю его всей грудью – запах далёкого детства, когда наша семья жила вдали от города с его асфальтовыми венами. Захар и Марисоль беззлобно подначивают друг друга, не выпуская когти по-настоящему, Костя и Ника с одинаково отсутствующим выражением лица уткнулись в телефоны. Я смотрю вверх и вижу чёрные галки птиц, пересекающие прозрачное небо. Ничто не может быть больше неба, но внутри меня разворачивается что-то такое же огромное, когда я пытаюсь поймать это чувство. Законсервировать мгновение, сохранить в коллекцию. Чтобы никогда больше не вспомнить, но знать, что оно есть.

– Куда сегодня? – спрашивает Захар и лениво жмурится. Он делает вид, что его мало что волнует. Но я знаю, насколько это не правда. Во всём мире не найти человека, который бы больше пёкся о впечатлении, чем наш граф. В одном только завитке волос, небрежно падающем на лице, больше рассчёта, чем в инженерном плане. Понятия не имею, был он таким всегда или стал, когда перешёл к нам.

Ника на мгновение выныривает из плена соцсетей:

– «Седьмое небо»? – говорит она полуутвердительно и смотрит на меня. Ждёт одобрения.

Из чистого упрямства я качаю головой. Просто потому, что могу.

– Слишком людно. И сервис у них упал в последнее время, мать говорит, ей в прошлый раз нахамили.

Ника морщится, и Марисоль секундой позже повторяет эмоцию. Она дублирует её с такой поразительной точностью, что я невольно моргаю. «Последняя клетка мозга на двоих» – думаю я, и улыбка сама собой трогает кончики губ. Ника принимает её на свой счёт, скалится в ответ. Вдоль моего хребта ползёт глухое раздражение, шипит, как рассерженная змея. Всякий раз мне хочется схватить её за узенькие плечи и встряхнуть как следует, чтобы маска отклеилась. Королева без короны. Принцесса-хрен-знает-чего. Она виснет на мне при любой возможности, а я выворачиваюсь из когтистых лапок. От её прикосновений хочется вымыться с мылом, содрать липкую паутину, в которую она меня заворачивает. Остальные считают, что главная паучиха здесь Марисоль. И пока они так думают, Ника опутывает их с ног до головы, запирает в шёлковые коконы, заставляет глазеть на себя с восхищением. Три года понадобилось ей, чтобы в совершенстве изучить это ремесло.

Развалившийся на перилах Костян разглядывает пробегающих мимо восьмиклассниц с нездоровым вожделением. Стайка девчонок хихикает, взмахивает длинными хвостами и косами. Марисоль кривится, сводит чёрные брови к переносице, становится похожей на злую птицу, из тех, что обязательно предвещают смерть. Я толкаю её локтем в бок и киваю на двери – смотри.

На пороге стоит она. Наша новая игрушка. В разбитой обуви и с дешёвым рюкзаком за плечами, с вечно напряжённым лицом. Даже вполовину не такая красивая, как Марисоль или Ника, лишённая всякого шарма, ни на грамм не женственная, неухоженная, далёкая от всего, что считается привлекательным. От неё пахнет гелем для душа. Она никогда не была дальше пригорода. Она ничего не видела, ничего не знает и никогда не будет нам равной.

Но всякий раз, как я ловлю её взгляд, моя спина покрывается потом. Холодные капли ползут до крестца льдинками по горячей коже, заставляют меня вздрагивать. У неё серые глаза, такие же, как у меня. Но пламя, которое в них пылает, мне недоступно. Оно жжёт меня, изводит. Почти до боли. Я не могу понять его. Не могу разгадать.

Она приняла нашу дружбу легко и охотно, но все чувствуют, что вокруг неё словно барьер. Железобетонная ограда, мотки колючей проволоки и вышки со снайперами на каждом шагу. Не проскочить. Вся она – воплощённая оборона, бункер с заваренной дверью. Приоткрывается на мгновение. Бам! И тут же захлопывается, едва не оторвав тебе нос. Голова идёт кругом, я обломал все копья, пробуя привычные методы, ровно так же, как Костя с Захаром. Даже девчонки не проникли дальше, она держит их на расстоянии вытянутой руки так же упорно, как и нас. Избегает тусовок. Не зовёт в гости. Сама почти никогда не приходит, отговаривается какими-то непонятными делами. Как проникнуть за эту стену? И кто окажется за ней?

Эта загадка сжирает меня изнутри которую неделю. Я думал, что охота будет быстрой и лёгкой. Теперь я готов был проклясть себя за самоуверенность. Бастион по имени Настя Смутьянова не желает сдаваться. И палит в ответ шквальным огнём. Я бы умер, узнай хоть одна душа в мире о том, что со мной происходит. Это не просто неправильно. Это гораздо больше, чем нарушение правил.

Настя подходит к нам, и мозг машинально выхватывает детали: слишком резкие углы челюсти, слишком сильно вцепилась в лямку рюкзака, слишком серьёзно смотрит по сторонам. Всё в ней слишком, выкручено на максимум. Тень от ресниц падает на глаза, и я незаметно выдыхаю – пока она на меня не смотрит, я в безопасности. Облегчение быстро сменяется нетерпеливым жжением, зудящим под кожей. Ведь когда она не смотрит на меня, она смотрит на кого-то другого.

– А впрочем, – говорю я, – «Седьмое небо» тоже подходит.

Крошечная складка на лбу Смутьяновой исчезает так быстро, что я бы и не заметил, не наблюдай я за ней искоса.

– Собрались куда-то? – Голос у неё низкий и глубокий. Женский, не девчачий. У меня всё вибрирует внутри, когда она открывает рот.

– Мы собрались. – Я подчёркиваю это «мы», пытаюсь незаметно втянуть её, но уже понимаю по выражению лица, что снова стреляю в молоко. – Сходим, развеемся. Отдохнём.

– После твоего отдыха нужна будет ещё неделя каникул, – ворчит Костян, отбивая ладони о металлические полосы перил. – У меня весь режим к чёрту идёт.

Захар закатывает глаза, но я отмечаю это краем глаза, по привычке следить за всем, что происходит вокруг. Внимание сосредоточено только на ней. Настя бесстрастно обводит нас глазами, едва заметно дёргает плечом.

– Я пас, – говорит она и стискивает губы в нитку. Порыв ветра взмётывает её волосы, швыряет их на глаза. Усилие, которым я сдерживаюсь, чтобы не поправить их самому, способно сдвинуть гору. Она проводит рукой по лицу, убирает каштановую блестящую прядь за ухо, так запросто. Во мне разверзается пропасть, в которую с воплем летит всё, что я знал о себе раньше.

– Ну почему-у-у? – спрашивает Костян. – Почему ты с нами никогда не ходишь?

– Она нас не любит, – притворно вздыхает Захар. Он протягивает руку и берёт её ладонь в свои, слегка поглаживает длинными пальцами золотистую кожу. Мои ноздри раздуваются сами собой, но я заталкиваю злость глубоко внутрь – таковы правила. Мы не можем открыто друг другу мешать. Граф знает об этом и откровенно пользуется моментом, доводя нас с Костей до белого каления. Он улыбается, в нужной пропорции смешивая обиду и кокетство: – Почему ты нас так не любишь?

По щекам Насти ползёт румянец. Она легко вспыхивает, как тополиный пух от спички, и так же легко бледнеет. Мне нравится смотреть, как она заливается краской – единственное свидетельство того, что у неё есть какие-то чувства под непрошибаемой бронёй. Она выдёргивает руку у Захара и похлопывает его по плечу. Только при большом желании можно заподозрить в этом жесте флирт.

– Я занята, – говорит она и дерзко улыбается, готовая отбивать возражения.

Вечная история. Она всегда занята. И никогда не говорит, чем именно. «Не наркотиками же она барыжит в свободное время», – думаю я, с сомнением осматривая её невысокую фигуру. Хотя, бегает она быстро. И подраться не дура, от неё вся параллель шарахается даже без нашей поддержки. Чем чёрт не шутит…

– Давай-ка отойдём. – Я иду первым, пружинящим шагом пересекаю двор. Ей не остаётся ничего другого, кроме как следовать за мной. Ведь я не спрашивал. Мы останавливаемся у забора, с безлюдной стороны. Я подпираю его спиной и смотрю Насте прямо в глаза, хотя паника моментально подступила к горлу. – Что-то не так? Тебя напрягает кто-то из них? Или я?

Она в недоумении поднимает брови и отводит взгляд в сторону. Я перевожу дух, но тут же ищу её глаза снова, продлевая муку. Прохладный осенний воздух начинает душить, я оттягиваю ворот пальцами.

– Нет, – наконец говорит она, опуская голову. Что-то разглядывает под ногами, будто клочок газона и дорожка гораздо интереснее, чем я. – Не в этом дело.

– А в чём? – Я, наоборот, смотрю вверх. В куполе неба свистит ветер, тянутся пёрышки облаков. Умиротворение кажется таким близким, но я не могу до него достать. – Заведение не нравится, предложи своё, получше.

Настя смотрит на меня с такой злостью, что я едва не закашлялся. Она скрещивает руки на груди, словно защищается. Выпускает воздух сквозь сжатые зубы и говорит, старательно выговаривая каждый слог:

– Я не хожу с вами не потому, что не хочется. И уж точно не потому, что считаю ваши предложения низкосортными. – Её пальцы сжимаются на рукаве. – У меня нет на это денег, если тебе уж так охота знать причину.

От неожиданности я смеюсь, отпуская напряжение.

– Всего-то!

– Всего-то? – Настино лицо каменеет. Прищур становится угрожающим.

– Это же ерунда, – говорю я совершенно искренне. Тоже мне, нашла проблему. – Копейки. Мы за тебя заплатим, не бери в голову.

Она смотрит на меня так, будто видит впервые, и под этим испытующим взглядом я съёживаюсь внутри, как пластиковый пакет, брошенный в костёр. Мимолётная радость улетучивается без остатка. Настя с силой проводит рукой по лбу, прежде чем уйти.

– Ты не поймёшь, – бросает она через плечо. – Никто из вас не поймёт.

И я действительно не понимаю.

Позже, когда я рассказываю об этом стае, они переглядываются с таким же недоумением, которое испытываю я. Ника задирает точёный нос, фыркает:

– Бедняцкая гордость.

На меня снисходит запоздалое озарение, но я отгоняю его обеими руками. Что за чушь.

– Отказаться от халявы? – Костян невольно повторяет мою мысль. – Это не гордость, это идиотизм какой-то.

Они посмеиваются между собой, расположившись на удобных креслах в «Седьмом небе», пока нам несут заказ. В огромном панорамном окне виден весь город, лежит кучкой игрушечных кубиков, рассыпанных великаном. Я смотрю туда, где по моим прикидкам сейчас должна быть Смутьянова. Что она делает сейчас? Что происходит в её странной голове? В надежде приблизиться к ней я откатываюсь всё дальше, шаг вперёд – два назад.

– Ну что скажете? Не выходит каменный цветок, мальчики? – тонко улыбается Марисоль поверх стакана. – Может, сдадитесь, пока не поздно? Эта Золушка вас в бараний рог согнёт.

– Ни за что, – отвечаю я, опережая остальных. – Победа или поражение.

Я сам верю в эти слова, что удивительно. Игра перестала быть развлечением. Я хочу доказать всем, что в этой девчонке нет ничего такого. Самому себе – что просто одурачен её странностями, как ребёнок, готовый хлебнуть из бутылки с отбеливателем. Она такая же, как все. Ничего особенного. И я не успокоюсь, пока не вскрою её броню и не схвачу своими пальцами сердце – такое же вялое и блёклое, как у других. Чтобы вырвать его и бросить под ноги, растоптав в пыль.

И тогда в моей груди перестанет пылать огонь, от которого некуда скрыться.

***

Хэллоуин никогда мне не нравился, сплошное шутовство и дешёвые фокусы. Атмосфера тайны и мрака разбивается о стрёмные декорации, натужное веселье и градус алкоголя. Для страха нужно молчание. Не орущая на весь дом музыка. Я прихожу на вечеринки, потому что так положено, но чувствую себя старым кряхтящим дедом, которому всё не так.

В этот раз всё было иначе.

Сегодня я собираюсь продвинуться вперёд, потому что Костян перешёл в открытое наступление. Ничего у него не вышло, разумеется. Смутьянова не такая дура, чтобы повестись на его неприкрытую лесть. Я едва не расхохотался, когда он начал отгружать ей комплименты вагонами – и даже сейчас по моему лицу расползлась паскудная улыбочка, стоило лишь вспомнить, с каким лицом она это слушала. Нет, Костю ждёт очевидный провал. Это тебе не по мячу ракеткой лупить, тут думать надо.

С удовольствием потирая руки, я вычеркнул его из списка конкурентов. Он ещё будет барахтаться, пыжиться, но всем очевидно – Костян свой шанс упустил. Если он вообще был.

Остаётся Захар. Граф – ловелас известный, девчонки ведутся на его псевдоаристократические приёмы охотно и следуют за ним, как детишки за гаммельнским крысоловом. Наигрывая на невидимой дудочке, он заставляет их поверить в то, чего нет. Я бы позавидовал, но на моём счету больше побед, пусть и не таких изящных.

Нетерпеливо постукивая ногой по полу, я ждал. Вино у Ники было терпкое, кислое, горчило на языке – сущая дрянь, – но я пил глоток за глотком, лихорадочно, как воду после пробежки. Почему-то потели ладони, бокал скользил в них, рискуя разбиться вдребезги. Взгляд сам собой обращался к двери, я боялся пропустить момент, потерять нужное выражение. Но стоило мне всего на секунду отвернуться, чтобы ответить Марисоль, как все заохали и заахали, встречая Настю.

Я повернул голову и замер, пригвождённый к полу невидимой молнией. «Беги отсюда, – заорал внутренний голос. – Беги, пока не поздно!»

Мышцы обратились в камень. Я даже не дёрнулся, просто не мог оторвать глаз от неё. Такая смешная и нелепая в своём наряде, совершенно ей неподходящем. Видно, как скованно она себя в нём чувствует, как осторожно ступает на огромных каблуках, то и дело поправляет лезущие в лицо волосы, одёргивает подол. Но в то же время… Ещё одна сторона, которая была от нас скрыта. Меня охватывает странный трепет, так в горах отзывается дрожь от близкого обвала. Повинуясь импульсу, я хватаю её за руку и дёргаю к себе. Совсем рядом. Наши плечи задевают друг друга. Она осторожно снимает куртку, и я помимо воли смотрю на её обнажённые руки, на обтянутую грудь, которая высоко вздымается. На подчёркнутые помадой тёмные губы. Прядь падает ей на лицо и я отвожу её в сторону раньше, чем понимаю, что делаю. Отдёргиваю руку, как от огня.

Сердце отбивает дробный ритм, отплясывает безумную чечётку – и злость заполняет меня изнутри, сплавляет воедино разрозненные части и желания. Я должен положить этому конец. «У тебя нет власти надо мной, – думаю я, пока идёт эта дурацкая игра. – Ты просто пешка, трофей. Ничто. Вылези из моей головы».