Большой человек

Глава 1. Дом Морель

Яркое весеннее солнце поднималось над городом. В окнах домов отражались его косые лучи и падали на лица редких щурившихся прохожих. После долгих зимних ночей горожанам были особенно приятны такие утренние солнечные зайчики. Они скользили по задумчивым озабоченным лицам и лица становились добрее, на них проявлялись улыбки. Лучи растапливали не только серьезные лица, но и остатки мартовского снега, искрившегося и сверкавшего по обеим сторонам от мостовой. Чем выше поднималось солнце, тем веселее бежали маленькие шустрые ручейки по мощеной булыжниками улице. Просыпался город, а в горожанах просыпалась надежда на что-то новое, очень хорошее. В воздухе витал запах перемен и новостей.

В одной из улиц, находившихся в центре города, стоял дом вдовы Софьи Васильевны Морель. Фамилия её, французская, происходила собственно от покойного мужа француза – Артура Мореля. Он покинул мир уже более десяти лет назад, оставив жене состояние, размеров которого никто не знал. Известно было, что помимо большого дома в центре города, она владела ценными бумагами каких-то мануфактур, по которым получала ежегодные проценты. Кроме того, во Франции осталось деловое предприятие покойного мужа, управляемое доверенным лицом.

Софья Васильевна по природе своей была женщина бережливая, если не сказать скупая. Дом содержала достойно, имела приличную обстановку и необходимые её положению вещи, но не более того. Она не шила на заказ роскошных платьев, не пила дорогих вин и не покупала изысканной парфюмерии, хотя раз в несколько лет бывала во Франции по делам покойного мужа. Не единожды она отказывала просителям в крупных пожертвованиях и не желала принимать участия в благотворительных городских сборах. Жизнь вела тихую и неприметную.

Её имя, если и упоминалось в городских сплетнях, то совершенно на различный манер. Одни говорили, что она «миллионщица», сидит на капиталах и владеет мануфактурами заграницей, а другие утверждали, что от состояния мужа совсем ничего не осталось и она проживает последнее. В пользу второй версии говорила всем известная её привычка вести счет каждой копейке. Софья Васильевна не расставалась с небольшой записной книжицей, с отрывными листками. Такие книжицы производились во Франции и по-тамошнему звались блокнотами. Любые, даже самые малые расходы, она записывала в эту книжицу и, посылая кухарку на базар и по торговым лавкам, Софья Васильевна непременно выдавала ей отрывной листок. Каждый такой листок помимо списка необходимых покупок обязательно содержал в нижней своей части дату и размашистую витиеватую подпись хозяйки. Лавочники всегда подтрунивали над кухаркой, которая являлась за пустяковым иногда товаром с целым торговым поручением.

Другой всем известной привычкой вдовы была любовь к настольным играм. Почти каждый вечер в уютной гостиной её большого дома собиралось небольшое общество и до полуночи, а иногда и до рассвета, играли в карты, шашки, в кости и еще бог знает в какие игры. Играли только на интерес, поставить на кон хотя бы копейку для вдовы было делом грешным и невозможным. Самыми близкими её приятелями были уважаемые в городе люди: присяжный поверенный Иван Семенович Проживалов и жена главного городского лекаря Настасья Петровна Карпова. Еще одно место за игровым столом иногда занимал девятнадцатилетний племянник Софьи Васильевны – Николай Лампадов. Он вместе со своей семилетней сестрой Полей после смерти матери уже несколько лет проживал в доме вдовы, находясь на её полном попечении и содержании. Мать Поли и Николая – родная сестра вдовы скончалась после долгой и тяжелой болезни, а их отец уехал в столицу, где по слухам завел другую семью и не сообщал вестей о себе.

Немного подробнее стоит рассказать о Николае, так как именно его имя зазвучало в городе на все лады, когда весна окончательно вступила в свои права. Как часто бывает в жизни, перемены врываются в привычный ход событий с неожиданной стороны, проистекают от тех людей, от которых менее всего вероятны. Если говорить, что Софья Васильевна жила тихо и неприметно, то Николай и более того, находился в её тени. Отправленный в детстве обучаться в столичную гимназию, он воротился домой, не окончив полного курса. Причиной тому стала не столько плохая успеваемость или поведение, сколько неприятная история с жульничеством на годовых экзаменах. Не единожды Николай был уличен преподавателями в списывании и после нескольких предупреждений был представлен к отчислению из гимназии. Вполне вероятно, что если б была жива его матушка, то можно было бы надеяться уладить дело. Тетушка же не пожелала ехать на поклон к преподавателям, а больше хлопотать за него было некому. Вернувшись, он продолжал жить на содержании Софьи Васильевны и, будучи не обременен никакими занятиями, увлекся живописью.

Внешности Николай был невзрачной, росту среднего, голос имел тихий и невыразительный. Одет был всегда скромно, ни с кем никогда не спорил и не пытался отстоять своего мнения, даже когда это могло быть необходимым. Иногда он сопровождал свою тетушку, когда ей случалось выйти в свет, поэтому в городе знали его, но общество Николая не замечало. Девушки никогда не упоминали его имя, сплетничая на приемах и обедах. Решительно он не вызывал никакого к себе интереса. Всегда его кто-то оттеснял на задний план, перебивал более властным и звучным голосом и Николай поневоле уходил в сторону. Казалось, не было в нем ни жизненной силы, ни талантов, ни каких-либо вообще стремлений. Его сестра Поля и вовсе, отставала по способностям от детей своего возраста и постепенно, это становилось всё более заметным.

Софья Васильевна не уделяла большого внимания детям умершей сестры. С Полей занималась проживавшая в доме нянька, а Николай был по большому счету предоставлен сам себе, поэтому стал часто поддерживать в себе творческий дух, потребляя излишнее количество вина. Будущее его было туманно и особенно никого не интересовало.

Помимо племянников, няньки и кухарки, в доме так же проживал кучер Петр, которого покойный Артур Морель всегда называл «Пьер». Это имя так и осталось для всех привычным, самому Петру оно тоже нравилось, и он всегда вспоминал хозяина с уважением. Он жил в доме много лет, имел «золотые руки» и помимо ухода за лошадью и коляской делал много разной полезной работы. Других слуг Софья Васильевна не держала. То ли из экономии, то ли исходя из привычного уже уклада жизни. И вот, за несколько недель до светлого праздника пасхи этот привычный уклад изменился. Пока ещё в городе никто не думал, что события в доме вдовы это только начало цепочки происшествий, о которых потом будут вспоминать долгие годы…

Глава 2. Отъезд

Началось всё с того, что Софья Васильевна захворала. Появился навязчивый кашель, пропал аппетит, чаще стала напоминать о себе мигрень. Уже несколько раз была отменена традиционная вечерняя игра, вследствие плохого самочувствия хозяйки. Ближайшая знакомая вдовы – Настасья Петровна, организовала визит к ней своего мужа, главного городского лекаря. Федор Лукич, а звали его именно так, осмотрел вдову, выслушал её жалобы и заключил, что ей стоит провести несколько времени на морском воздухе и внести в свой распорядок продолжительные променады. Помимо этих советов, он конечно оставил ей несколько пузырьков с порошками и микстурами, а так же листок исписанный мелким неразборчивым почерком, где указал время и меру их приема.

На несколько дней после визита доктора, Софья Васильевна погрузилась в мрачные раздумья. В чем состояла их суть нам теперь не известно, но итогом стало известие о том, что она решила ехать во Францию. Был ли причиной поездки совет доктора или необходимость посетить предприятие покойного мужа, осталось для всех загадкой.

Отправляться в дорогу одной, ей, по всей видимости, не хотелось и она предложила ближайшим своим приятелям Ивану Семеновичу и Настасье Петровне ехать заграницу вместе.

Иван Семенович Проживалов имел небольшой, но вполне солидный и ухоженный дом на соседней улице. Как и Софья Васильевна он уже долгое время был вдовцом, детей у него не было. В свои пятьдесят с небольшим лет он был вполне энергичен и даже делал по утрам гимнастические упражнения. Жизнь его шла в размеренном темпе, как точные часы. Изменить этот привычный ход жизни, отправившись заграницу, было для него нелегко, однако ж он не сомневаясь ни минуты принял предложение Софьи Васильевны. Многие в городе считали, что с вдовой Морель его связывает не только любовь к карточным играм, но и нечто большее. Так или иначе, он стал спешно готовиться к поездке, улаживая все незавершенные свои дела.

Настасья Петровна, же по началу, отказалась. Она совсем не любила путешествий и давно уже не покидала родного города. Однако муж её, известный нам уже городской лекарь Федор Лукич смог убедить Настасью Петровну, что поездка на морской берег и ей принесет большую пользу.

– Тебе непременно стоит поехать, душа моя. – Говорил он, когда они сидели дома в гостиной и пили заваренный на травах чай – Ты же видишь, что я всё равно целыми днями хлопочу по больничным делам, а тебе хоть воздуха свежего глоток!

– Ох, не знаю Федя, шибко далеко и хлопотно… – отвечала Настасья Петровна, сделав глоток горячего чаю и вслушиваясь в такой привычный и уютный бой старых часов, висевших на стене.

Федор Лукич и правда в последние годы отдавал лекарскому делу очень много своих сил и времени. Частенько он задерживался в больнице до позднего часу и не всегда даже мог приехать домой обедать. Однако ж о жене своей он, по всей видимости, заботился много более, чем о себе и, несмотря на нежелание обоих расставаться, все-таки убедил её в полезности путешествия. По такому случаю Федор Лукич даже нашел-таки возможность и лично приобрел для жены новые кожаные саквояжи, окончательно одержав верх над её нерешительностью. Когда однако, все приготовления были завершены и пришло наконец время прощаться, слезы навернулись в глазах лекаря. По всему видно было, что предстоящая разлука печалит его до крайности.

Так или иначе, буквально в одну неделю, сборы были окончены и все трое благополучно отбыли заграницу. Отъезд Софьи Васильевны, конечно, не стал для города примечательным событием. Разве что промелькнули в разговорах догадки о причинах поездки. Пустые пересуды эти разделялись на два вида слухов. По одним – вдова неизлечимо больна и её последний шанс это французские врачи. По другим – дела на заграничном предприятии решительно плохи и требуют немедленного её личного присутствия. Впрочем, продолжения эти домыслы не получили и через короткое время уже никто об этом не вспоминал.

Большой дом опустел. Николай остался за хозяина, с сестрой все так же занималась няня, кухарка исполняла привычные свои обязанности. Пьер отправился в дорогу вместе с Софьей Васильевной. В путешествии он был незаменим и необходим, так как был человеком честным, преданным и умелым. Он и прежде всегда сопровождал её в путешествиях.

В первое время Николай не часто показывался из дому. Вел праздную и бесцельную жизнь. По всей видимости, вдова выделила ему определенную сумму денег, на проживание в её отсутствие. Не приходилось сомневаться, что сумма эта не велика и определенно все расходы требуют строгого отчета. Николай читал книги из библиотеки покойного Артура, пытался рисовать, пил недорогое, но приличное вино. Большую часть времени проводил в доме, и казалось, отъезд тетушки никак не повлиял на его блеклую жизнь. Возможно, так бы незаметным для всех образом его существование и продолжалось, но вскоре произошло одно примечательное событие…

Глава 3. Расписка

Неподалеку от дома Софьи Васильевны, на Торговой улице находилась лавка Семёна Стрельникова. Это был добротный двухэтажный дом, с большими окнами. В первом этаже находилась лавка и кладовая, а во втором проживал сам Семён Семёнович Стрельников, с женой и сыном Прошкой двенадцати лет. Семён был таким же большим и добротным, как его двухэтажный дом. Голос его звучал словно из дубовой бочки, крупное доброе лицо украшали пышные, поседевшие уже усы. В лавке шла торговля обычным продуктовым товаром, папиросами и вином. Хозяин почти всегда сам стоял за прилавком, иногда его заменял сын, который с малых лет во всем помогал отцу.

В один из теплых весенних дней, в утренний час в лавку зашел средних лет стройный мужчина в приталенном сюртуке, покручивая в руках трость с круглым бронзовым набалдашником. Семён Стрельников хорошо знал его. Это был сотрудник местной газеты «Колокол» – Яков Цаплин. Он был необыкновенно энергичен, ни секунды не стоял без дела. Глаза его горели жизнью и никогда не останавливались на чем-либо дольше нескольких секунд, а длинный нос всегда чуял, куда нужно направиться, чтобы узнать новостей и втянуть своего обладателя в историю. Обо всем в округе Яков узнавал среди первых и никогда не держал известия в себе. Он имел множество знакомых по всему городу, и им сразу становилось известно все, что удавалось выяснить Якову. К сожалению, размеренная жизнь провинциального города не всегда удовлетворяла его любознательность и любопытство в полном объеме, поэтому часть новостей и детали происшествий обычно дополнялись уже его воображением. К слову сказать, в газете он занимал всего лишь скромную должность наборщика, но в душе его всегда жил репортер.

– Доброе утро Семён Семёныч! – ещё с порога приветственно выкрикнул он – Как идет ваше дело? Какие новости сегодня на Торговой улице?

Стрельников, выставлявший в это время на полку бутылки с вином, медленно повернулся к вошедшему и пробасил в ответ:

– И вам доброе Яков… Какие новости у нас могут быть… Всё идет своим чередом…

– Что ж прекрасно! Прекрасно друг мой… – тараторил Цаплин, оглядывая полки вокруг себя и словно принюхиваясь. Он еще не знал, что именно его ожидает, но длинный нос его уже будто почуял, что в этой лавке что-то не так.

– Будьте добры, коробку обычных моих папирос Семён Семёныч – продолжил он – Да запишите, пожалуй, пока на мой счет, через неделю я вам занесу за весь месяц.

Такие покупатели, как Цаплин были постоянными посетителями лавки на протяжении многих лет, поэтому Стрельников отпускал им товар под запись, не сомневаясь в их платёжеспособности. Он прекрасно знал, что Цаплин получает расчет в газете в конце месяца, после чего всегда исправно расплачивается по счетам. Семён Семёныч степенно и неторопливо взял с полки небольшую плоскую коробку папирос и положил её перед Яковом. Потом, выдвинул деревянный ящик под прилавком, достал толстую расчетную книгу и стал перелистывать страницы в поиске нужной, с фамилией Цаплин.

Наборщик стоял, облокотившись на прилавок, и, вращая свою трость в свободной руке. Взгляд его быстро пробежал по ближайшим полкам и наконец, упал на толстую книгу, которую листал Стрельников. Когда Семён переворачивал очередной лист, из книги выпала небольшая записка. Яков увидел, что на маленьком аккуратном листке было написано: «Учесть с моего счету, в пользу Лампадова Николая 100 франков». Под этой фразой стояло число и сложная подпись, в которой угадывалась заглавная «М».