Похититель бессмертия

Размер шрифта: 13

Taran Hunt

The Immortality Thief

* * *

1. Безымянный корабль и умирающая звезда

Ничто, в котором болтаешься между здесь и там во время сверхсветового прыжка, на самом деле не является адом. Ад – это когда нет ни Бога, ни других людей, что-то в этом роде. А сверхсветовые двигатели просто… ну, как будто схватили пространство и дернули его вперед, словно простыню, а наш корабль застрял в мятых складках.

Но ощущалось это как истинный ад. В промежутке между прыжком и выходом пространство словно сузилось. Сидя один в кабине, я пытался сморгнуть блики, плавающие перед глазами. Отблески нестерпимо яркой вспышки, полыхнувшей перед самым прыжком: будто Вселенная скомандовала «Стоп!» за миг до того, как я нажал рычаг. Когда эти блики рассеялись, в иллюминаторе была одна лишь тьма.

В которой раз я пожалел, что Бенни выбрал корабль с такой тесной кабиной. Места хватало только для пилота, то есть для меня. Остальных отсюда было даже не видно, а повернуться и посмотреть я не мог: проскочил бы точку выхода. Нельзя было даже никого окликнуть: стоило чуть отвлечься – и промахнешься.

Впрочем, все и так молчали. Словно на корабле никого, кроме меня, не было. Что я там говорил про ад – «это когда никого и ничего нет»?

Ничего, кроме тьмы за передним иллюминатором. Ни стен, ни пола, ни потолка. И все же я чувствовал, как пространство вокруг сужается, словно сходятся края могилы, как начинает давить клаустрофобия. А я совсем один, и…

Вот она, точка выхода. Я переключил двигатели, и тьма в иллюминаторе словно взорвалась, расцвела ярким, мощным светом. Я продолжал постепенно выходить из прыжка, медленно разворачивая корабль, регулируя гравитатор. Когда мы перестали обгонять свет, я посмотрел прямо перед собой и увидел чудо.

Мы вышли совсем рядом с заброшенным кораблем. Это потому, что я отличный пилот и летаю так же классно, как выгляжу. Ну и потому, что мне дали очень четкие координаты этого заброшенного судна. Оно медленно, величественно вращалось впереди, и древний, испещренный выбоинами металл бортов тускло поблескивал в слепящем свете близкой распухшей звезды.

Звезды, которая вот-вот взорвется сверхновой.

Досадно, что из-за вышеупомянутой тесноты я был единственным, кто это видел.

– А что, у этого корабля и правда нет имени? – выдохнув, спросил я.

В ответ раздался лишь скрип ремней-стабилизаторов. Я вывернул шею так, чтобы глянуть на остальных в маленькой каюте: Бенни с закрытыми глазами прислонился спиной и затылком к стене, Квинт маленькими побелевшими ручками вцепилась в стабилизатор, а Лия, оседлав скамью, разложила на ней детали разобранной пушки и протирала их.

– Ну так что, – повторил я, – как он называется?

– У него нет имени, – ответила Квинт.

– Неужели?

Я повернулся обратно к иллюминатору: пора было подстраиваться под вращение корабля, чтобы нашу «Гадюку» не шарахнуло о его борт, а нас не измельчило, как сыр на терке.

– Наверное, когда-то было. У каждой важной вещи есть имя.

«Гадюку» тряхнуло: ну да, я действительно поторопился сменить наклон. Но управлять кораблем – это как говорить на чужом языке. Есть строгие правила, которым надо следовать, чтобы не ошибаться в грамматике, но, если уловить суть, начнешь говорить «с лету», и тебя отлично поймут.

– Я знал девочку, которая удочерила камень, – сказал я, – и нарисовала на нем глазки. Знаете, как назвала?

– И как же? – Судя по тону, Лия ожидала концовки, что по кульминации будет равна взрыву мины.

– Роксаной.

– Будь любезен, завязывай с именами и удели внимание стыковке, – велела Квинт.

Соприкосновение с древним судном было самой опасной частью полета. Если я слишком сильно сброшу скорость или, наоборот, прибавлю, мы не зафиксируемся четко и плотно. Корабль будет «козлить», а в космосе это отнюдь не такая безопасная забава, как, например, в гравитационном колодце. Здесь это вызовет повреждения корпуса, утечку воздуха и неминуемую гибель. Наверное, поэтому Квинт так нервничала. Совершенно зря: это же не сверхсветовой прыжок. Я вел корабль, контролировал его движение. И был хорош в этом деле.

Мы подошли еще ближе, я нажал рычаг, и «Гадюка» выпустила манипуляторы захвата, разжимающиеся, словно когти. В иллюминатор было видно только широкую плоскую поверхность корпуса – изъеденную солнечным ветром и побитую космическим мусором. За тысячу лет обшивка успела прохудиться, сквозь пробоины виднелись внутренние перегородки и элементы каркаса. Древняя и мощная машина, которую бросили здесь тысячу лет назад. У этого корабля должно было быть имя, хоть никто из ныне живущих, наверное, его не помнит.

– Я буду называть его «Безымянный», – решил я.

– Ну, он же такой и есть, верно? – отозвалась Лия.

«Гадюка» теперь подобралась совсем близко. Я быстро ввел нужную команду на панели управления, и манипуляторы захвата сомкнулись, корабль слегка дрогнул. Успешно.

– А имена так и даются, – сказал я, запуская программу, которая начнет стыковку и откроет шлюзовой отсек в дальнем конце корабля. – Или, по крайней мере, раньше давались. Мы, то есть люди, используем в качестве имен определенный набор слов, взятый из старого языка. Например, «Бенни», или «Квинт», или «Лия», или «Шон». – Да, можно было бы просто пробить корпус «Безымянного» нашим стыковочным кольцом, но, если на нем есть шлюз, лучше уж воспользоваться им. – Но исходно имена – это просто описания. Притти[1], например, или Уиллоу[2], или…

– Шон, – сказал Бенни, – заткнись, а?

«Гадюка» перестала раскачиваться, я выключил двигатели и обернулся. Остальные забрали свои вещи и двинулись в сторону круглого люка на потолке – там был передний шлюзовой отсек. Бенни уже стоял под ним, стуча по клавиатуре настенного компьютера. Ортез у него на запястье чуть поблескивал. Бенни был изобретатель. Да-да, необходимость – мать изобретений и все такое. И он, и я выросли в изгнании, вдали от оккупированного родного мира. У нас не было денег, чтобы что-то купить, вот он и выучился делать все нужное сам. Например, этот уникальный ортез со встроенной мелкокалиберной однозарядной пушкой – радикальное средство самообороны на крайний случай.

– Давление близко к атмосферному, кислорода достаточно, температурный диапазон безопасный, – сообщил Бенни, глядя на монитор. – Скафандры не понадобятся.

Он нажал кнопку, и раздалось тихое шипение: люк открывался. Воздух двух кораблей начал смешиваться, застывшую атмосферу «Безымянного» потревожили впервые за тысячу лет. И вот Бенни, мой старый друг, самый близкий мне человек и последний выживший из моего города, шагнул на навесную лестницу и стал подниматься. Вскоре ноги его исчезли из виду, когда он добрался до верха и вылез.

Следующей была Квинт, но она не спешила подниматься – медлила, глядя в темный провал, ведущий в чужой корабль. При виде ее безмолвного ужаса я ощутил прилив сострадания, хотя из них троих меньше всех должен был жалеть ее. Но я знал, каково это, быть одиноким и напуганным.

– Он вряд ли укусит, – сказал я, чтобы ее подбодрить. – Опыт мне подсказывает, что космические корабли не кусаются. Чаще всего.

Квинт глянула на меня с брезгливой жалостью, словно я был роботом, которого плохо собрали на заводе, и теперь он несет всякую чушь. Она последовала вслед за Бенни.

– И как тебя такого вообще занесло сюда вместе с нами? – поинтересовалась Лия, но без особого интереса. Не дожидаясь ответа, она последовала за Квинт.

Я остался один. В «Гадюке» было тихо, точно в гробу. Словно ее, как «Безымянный», покинули много-много лет. Я поспешно полез вверх за остальными.

Морозные узоры проступили на перилах лестницы там, где они примыкали к корпусу «Безымянного», за сотни лет выстудившегося в вакууме почти до абсолютного нуля, прежде чем наша «Гадюка» подняла здесь температуру на пару сотен градусов по Кельвину. Я быстро преодолел этот холодный рубеж, вылез из люка в полу на тусклый красноватый свет. Одна стена помещения представляла собой сплошное окно, от пола до потолка. Точнее, раньше представляла, пока время и космический мусор не истерли его до потери прозрачности. Теперь окно превратилось в мутный кусок пластика, сквозь который нельзя было разглядеть ничего, кроме рассеянного сияния гибнущей звезды, по орбите которой вращался «Безымянный».

Кроме нее, других источников света здесь не было. Некоторые компьютеры «Безымянного», может быть, и работали, но вот лампы погасли давным-давно. Длинное, темное, тихое и пустое помещение напоминало жертвенный зал перед входом в гробницу. Покрытые пятнами стены потрескались и крошились. Я закашлялся.

– Не забывайте, – громко сказала Квинт, когда я вылез, – до взрыва сверхновой всего неделя, и мы должны сначала полностью осмотреть корабль. Все, что найдете по пути и захотите забрать, – ваше. Но главное – найти данные.

Или столкнуться с последствиями – ужасными, гибельными, катастрофическими. Спасибо, Квинт, мы в курсе. Не удостоив ее ответом, я стал осматривать зал в поисках чего-нибудь полезного, и луч фонарика скользнул по надписи, вырезанной в дальней стене.

Я поспешил туда, встал на колени и пробежался пальцами по царапинам в металле. Это, несомненно, были буквы, хоть и не те, что я знал с детства. Они не принадлежали ни к одному из ныне используемых языков: ни к моему родному кийстромскому, ни к сестринскому классическому, на котором я теперь был вынужден говорить. Нет, это был исчезнувший, мертвый язык, причем уже тысячу лет мертвый. Аменг. Здесь, прямо у меня перед глазами.

Я снова провел пальцами по буквам, вырезанным кем-то, чей прах я, возможно, сейчас вдыхал. Послание, которое никто не читал целое тысячелетие, пока не явился я. Словно именно для меня его и оставили. Я тщательно ощупывал буквы, и они складывались в слова.

ЭТО ПРАВДА.

Справа что-то зашуршало. Бенни, подумал я, или Лия. Глядят, можно ли отковырять что-нибудь годное. Я приник еще ближе к стене и давно забытым буквам на ней.

МЫ БУДЕМ ЧУДОВИЩАМИ.

Шорох стал громче.

ОТРЕЗАННЫМИ ОТ МИРА.

Кусок металла отвалился от стены рядом со мной, цимбалом звякнул об пол. От неожиданности я отшатнулся, не удержал равновесия и упал назад, больно ударившись об пол ладонями.

Из стены протянулись грязные скрюченные пальцы с обломанными пожелтевшими ногтями. Потом появилась голова с темными, свалявшимися волосами, падающими на лицо и плечи.

Существо, обитающее в заброшенном корабле, вылезло целиком и свалилось на пол. Потом поднялось на ноги и убрало волосы с лица. Это была женщина, в полумраке выделялось ее худое костистое лицо с огромными янтарными глазами, полными голода.

Все, кто шевелился, замерли на месте. Мы изумленно уставились на нее, а она – на нас.

Затем она запрокинула голову и закричала.

2. Щедрое предложение для трех заключенных

Внесем ясность: считалось, что корабль полностью необитаем. Будь иначе, нас ни за что бы сюда не послали.

За неделю до того, как женщина-призрак оглушила меня своим криком на заброшенном космическом корабле, какие-то господа в строгих костюмах пришли около полуночи и забрали меня из камеры. Нет, я не знал наверняка, что республиканские власти на планете Парнас любят «избавляться» от беженцев-нелегалов – зачастую воров и несостоявшихся, но раскаявшихся убийц. И все же такая вероятность не была равна нулю. Но меня и раньше преследовали всякие авторитетные личности, так что я знал, что паниковать раньше времени не стоит. Меня завели в какой-то грузовой лифт, он долго ехал и вдруг остановился между этажами. Мы вышли в пустой коридор без камер наблюдения. Это стало самым интересным событием за последнюю неделю, с того момента, как нас арестовали. Тогда толпа копов орала нам приказы на классическом сестринском, но так отрывисто и с таким сильным республиканским акцентом, что я с трудом понимал, чего они хотят. Потом, правда, сообразил – когда нам с Бенни приставили стволы к головам.

– Где Бенни? – спросил я, когда мы пошли по коридору, но ответа не дождался.

Может, они не понимают этот язык? Или понимают, но не говорят на нем? Я повторил свой вопрос на кийстромском, илленийском и патрианском. И даже вроде бы на местной форме языка жестов. Но они так и не подали виду, что понимают. Это означало одно – меня намеренно игнорировали. Что ж, я привык. После порабощения моей родины уцелела лишь горстка кийстромцев, которые, наверное, давно рассеялись по Республике. А здешние власти решили притворяться, будто ничего не случилось, не желая признавать, что они бросили нашу планету на произвол судьбы. Здесь нормой было захлопывать двери и отводить глаза при виде нас, но меня эта притворная слепота обмануть не могла.

Мой конвой остановился перед закрытой дверью. Самой обычной, ничем не отличающейся от других дверей в этом коридоре без камер. Но мне почему-то не хотелось, чтобы она сейчас открылась.

– Вы знали, что существуют диалекты языка жестов? – спросил я своих провожатых, не сводя глаз с дверной ручки. – Спасибо Посланникам за существование унифицированной версии, но даже она имеет региональные особенности. Принцип тот же, что и в устных диалектах…

Один из охранников повернул ручку, открыл дверь и с силой пихнул меня внутрь. Еле удержавшись на ногах, я обвел взглядом хорошо обставленный кабинет, в углу которого стоял…

– Бенни.

Он теребил ортез на запястье – самый простой, больничный, который ему выдали взамен родного огнестрельного. Услышав мой голос, поднял голову, поджал губы. Ну и взгляд. Я словно налетел на кирпичную стену.

В кабинете было еще двое, их я видел впервые. На обитом кожей красивом стуле задом наперед сидела женщина в точно такой же тюремной робе, как у нас с Бенни. При виде нее почему-то представился ржавый нож рядом с блестящим серебряным. Она мне сразу понравилась. Позже я узнал, что ее зовут Лия.

У второй женщины была точеная фигура и щегольская короткая стрижка. Она стояла у полированного деревянного стола, под вереницей закрытых жалюзи окон. Руки скрестила на почти плоской груди, так, что ткань дорогого пиджака натянулась под мышками. Ее, как мне предстояло узнать, звали Квинт.

Они втроем расположились в комнате по законам собраний криминальных авторитетов: каждый спиной к своей стене. Мне даже заботливо оставили четвертую, с открытой дверью посередине.

Напротив стола Квинт, почти в самом центре кабинета, стоял стул. Я доплелся до него и плюхнулся на шикарное кожаное сиденье.

Квинт некоторое время глядела молча, нацелив на меня острый носик. Потом сказала:

– Вы трое совершили весьма тяжкие преступления. Убийство…

На миг у меня перехватило дыхание. Неужели тот пацан мертв? Но она, сказав это, кивнула не на меня, а на Лию.

– …или попытка убийства очень важной персоны, – закончила Квинт, глядя уже на нас с Бенни.

Значит, я все-таки не убийца. Никогда им не был, не стал и теперь. Выдохнув с облегчением, я покосился на Бенни, но тот смотрел не на меня.

– Ничего мы не совершали, – огрызнулась Лия, вонзив ногти в спинку стула. – И суда еще не было.

– Но он будет, и вам вынесут приговор, – сказала Квинт. – Доказательств против вас более чем достаточно. После оглашения приговора вам предоставят право выбора: пожизненное заключение либо смягчение наказания путем приема на военную службу в добровольном порядке.

Значит, либо провести всю жизнь в тюрьме, либо подохнуть по милости Посланников на какой-нибудь отдаленной захудалой планетке. А еще говорят, будто в Республике отказались от смертной казни.

– В добровольном, как же.

На столе у Квинт стояли старинные часы. Они сияли полированной бронзой и громко тикали. Разглядывать их было однозначно приятнее, чем думать о новой встрече с Посланниками. Я взял часы в руки, чтобы было не слишком заметно, как те трясутся.

– Это же не посланнический суд в Марии Нова, где все куплено, – сдавленно прошептала Лия. – Дайте слово нашим адвокатам.

– У нас с Бенни нет гражданства, – сообщил я. – И вряд ли есть адвокаты.

Я перевернул часы, чтобы рассмотреть их корпус сзади. А точнее, чтобы не встретиться взглядом с Бенни. Не припомню, чтобы видел его когда-нибудь настолько злым.

– Мой босс предлагает вам третий вариант, – сказала Квинт. – Полное помилование. Снятие всех обвинений.

Снятие обвинений? Не смягчение приговора, не сокращение срока или еще какое крючкотворство, ничего в реальности не меняющее, – а самое настоящее помилование? Я снова смогу работать переводчиком и не дергаться каждый раз при виде полиции? Смогу путешествовать, изучать удивительные новые глаголы и найти в конце концов место, где странным, непостижимым образом вдруг почувствую себя дома?

Вот черт. Прошлое никуда не денется, и я бы вряд обрадовался, если бы мне сказали, что это не так.

– И кто же ваш босс?

Наши с Лией вопросы прозвучали одновременно, только она спросила: «В чем подвох?»

– Некий заброшенный космический корабль вращается по орбите звезды, цикл жизни которой заканчивается. По мнению наших экспертов, взрыв сверхновой произойдет в течение ближайшего месяца, вероятнее даже, двух недель. Мой босс хочет, чтобы вы забрали с этого корабля некие данные до того, как его уничтожит взрывом.

Легкое и простое задание. До того простое, что непонятно, зачем понадобились трое заключенных и тайный кабинет без камер. Старинные часы тяжело лежали у меня на коленях, громко отсчитывая секунды. Я подцепил ногтем крышку на обратной стороне их корпуса и начал аккуратно ее отжимать.

– У каждого из вас есть опыт работы на погибших кораблях… и обхода таможенного контроля, – добавила Квинт, глядя, как я откручиваю крышку часов. – А профессионализм и секретность – как раз то, что нужно моему боссу.

Внутри оказалось множество колесиков и шестеренок, которые крутились вместе, цепляясь друг за друга, и составляли единый, ровно работающий механизм.

– Зачем же ему нужна такая секретность?

– Данные, которые он хочет получить, носят конфиденциальный характер.

Я вынул из часов одну шестеренку.

– Кто же он такой, что хочет тайно получить засекреченные данные?

– Вас это не должно волновать. Важно то, что он в силах вам помочь.

– И где эта звезда, – спросила Лия, – которая вот-вот взорвется? Хотите, чтобы мы что-то украли? А потом нам еще и это припаяют? Нет, на Марию Нова мы не летим. – Она наставила на Квинт палец, словно дуло пистолета. – Воровать у Посланников… спасибо, но лучше мы сразу вернемся за решетку.

– Факт, – согласился я, – я бы тоже предпочел Посланникам тюремную камеру.

Или иголки под ногти, или любую другую пытку.

Шестеренки, которые я извлек из часов, больно врезались в ладонь.

– Корабль находится в нейтральной зоне, точные координаты знает только мой босс. Кроме вас, там никого не будет.

– Что конкретно мы должны там найти?

– Данные. Подробную информацию получите перед вылетом. Корабль и все необходимые припасы – тоже.

– Припасы! – фыркнула Лия. – Да откуда вы знаете, что нам может понадобиться?

– Вы сами сможете выбрать, что вам нужно. Бюджет практически не ограничен.

– Понадобится быстроходный корабль, – сказал я. Шестеренок набралась уже полная горсть, корпус почти опустел. – Если звезда в нейтральной зоне и у нас меньше четырнадцати дней до того, как она взорвется, долететь нужно за несколько часов. Нужно что-то с новейшим ССД.

Я разжал ладонь, высыпал шестеренки от часов на стол. Они сверкали и звенели, словно монетки.

Сверхсветовой двигатель, или ССД, изобрели совсем недавно, меньше сотни лет назад, как и родственную ему технологию искусственной гравитации. В Республике, где их придумали, ССД были широко распространены и постоянно совершенствовались в процессе гонки вооружений между двумя Системами-Сестрами. Никто не знал, насколько они в ходу во второй системе, Марии Нова. Страшные Посланники – жестокая, злобная раса пришельцев, под гнетом которых веками томилось человечество, – все еще повелевали людьми в Марии Нова. И держали в строгой тайне все, что там происходило. Известно было только, что сами Посланники тоже летают на сверхсветовиках.

Разумеется, новейшие, самые быстроходные корабли стоили очень дорого. Цена некоторых могла превышать денежный эквивалент стоимости какой-нибудь внешней колонии. Вроде Кийстрома, моей родной планеты.

– Получите все необходимое, – повторила Квинт.

Часы больше не тикали, слишком много деталей я из них вынул. В кабинете воцарилась полная тишина. Квинт снова скрестила руки на груди, будто в подтверждение своих слов.

Мы с Лией переглянулись. Бенни все так же отводил взгляд, но мы с ним бок о бок работали целых восемь лет, и мне не нужно было видеть его глаза, чтобы догадаться, о чем он думает.

– Сколько заплатите? – спросил я.

– Пятьсот тысяч терраков, – ответила Квинт.

Столько мог стоить сам корабль. И она предложила эту сумму без малейшей заминки.

– Звезда вот-вот взорвется… Опасное дело, а? – сказала Лия. – Значит, столько, по-вашему, стоят наши жизни?

Обхватив спинку стула, она все так же впивалась ногтями в его кожаную обивку.

– Что ж, тогда миллион терраков.

Я бросил на стол еще колесико от часов.

– Лично я меньше чем за два даже с кровати не встал бы.

– Получите, – сказала Квинт после небольшой заминки.

– Каждому.

На этот раз пауза была долгой. Такой долгой, что я ожидал услышать «нет».

– Договорились.

Я пальцем подвигал детальки от часов, выкладывая их в ровный ряд. Много у кого в Республике есть такие деньги? Вряд ли.

– Щедрое предложение. Но действительно ли ваш босс настолько платежеспособен?

– Мой босс имеет… огромное влияние в Республике. У него есть средства и полномочия привлечь вас к этой работе. И заплатить за нее столько, сколько обещано.

Значит, ее босс – сенатор. Сколько в Республике всего сенаторов – двадцать пять? Тридцать? А у скольких есть такие деньги?

Я по одной выдвинул шестеренки из ряда: раз, два, три.

– Полагаю, теперь вы понимаете, – добавила Квинт, – почему важна строгая секретность?

– Понимаем, – кивнул я, не поднимая глаз от трех шестеренок, которыми продолжал играться.

– То есть вы готовы принять наше предложение?

– Да, – ответила Лия, – я в деле.

– Я тоже, – добавил Бенни.

– Прекрасно, – кивнула Квинт, хлопнув в ладоши. – Итак, я подготовила небольшой обзор информации о заброшенном корабле и о том…

– Стоп-стоп-стоп! – Я поднял руку, замахал над головой, чуть не задев Квинт по лицу. – Вы забыли спросить меня.

Квинт явно подавила досадливый вздох.

– Вы принимаете наше предложение, мистер Рен?

Я поднял на нее взгляд и улыбнулся:

– Нет.

3. Утраченный язык

Вечером за мной вернулись те же самые охранники.

– Приветик, – сказал я, пока они вели меня в таинственный грузовой лифт, чтобы отвезти на новую секретную встречу с этой сучкой Квинт. – Давно не виделись.

Охранники снова промолчали, и я повторил это на нескольких языках, которые не использовал при нашей первой встрече. На всякий случай – ну вдруг они правда не понимают?

Кончилось тем, что меня втолкнули в изящный кабинет без камер еще грубее, чем в прошлый раз.

Квинт теперь сидела за столом, переодевшись в новый сшитый на заказ пиджак. Россыпь шестеренок, которые я извлек из старинных часов, все так же сверкала на столе. Похоже, тут обсуждают сугубо темные делишки, подумал я. Ни Бенни, ни Лии уже не было, зато на столе стоял набор рагинианских хрустальных бокалов и бутылка вина, марку которого я не узнал, несмотря на свои обширные знания.

– Располагайтесь, мистер Рен, – с притворно гостеприимной улыбкой сказала Квинт. – Хотите выпить?

– Просто умираю от жажды, – ответил я, чтобы полюбоваться, как фальшивая улыбка застывает у нее на лице. Сел на свое прежнее место: напротив нее, перед россыпью блестящих деталек. – Спасибо.

Она подала мне бокал. Свой держала как полагается, изящно обхватив пальцами округлую чашу. Я намеренно взял бокал за ножку и сжал ее в кулаке. Теперь мы сидели и молча улыбались друг другу, причем ее улыбка становилась все более неестественной.

Но в конце концов Квинт, видимо, поняла, чего я дожидаюсь, и чуть пригубила из своего бокала. Только после этого я решился попробовать. Вряд ли ее босс стал бы мудрить и портить ядом вино (ух ты, оно и впрямь элитное!), когда мог запросто сделать так, чтобы я «покончил с собой» прямо в камере, с помощью простыни. Но республиканскому правительству я не особо доверял, так что осторожность была нелишней.

– Мой босс полагает, я предложила вам недостаточно щедрую награду, – сообщила Квинт. – По его мнению, я неправильно поняла ваши ключевые мотивы.

– Ну, не надо себя корить, – успокоил я ее. – По большому счету свои мотивы я и сам не очень понимаю.

Квинт с потрясающей решимостью поперла напролом.

– Хочу, чтобы вы знали, как нам удалось обнаружить заброшенный корабль. Дело в том, что его локация делает невозможным любой поиск: радиация гибнущей звезды гасит все сигналы. Нужно либо исходно знать координаты, либо быть очень большим везунчиком. И вот нам как раз повезло: несколько недель назад мы уловили сигнал, который шел с того корабля. Вот, – она вынула из кармана коммуникатор, доведя количество электронных приборов в этой тайной комнате до целой одной штуки, – здесь его запись.

Щелкнув по экрану, она протянула коммуникатор мне. Сначала шли только громкие, режущие слух помехи – неоднородные шумы, результат бешеного излучения готовой взорваться звезды. Но потом я расслышал в них живой голос.

Его выдали горловые звуки. В каждом языке есть свои критерии мелодичности, и чтобы отличить, скажем, уэнтрийский от темарианского, я бы прежде всего послушал звук, который в древнем алфавите обычно обозначался буквой «р». Но здесь звучало необычное «р»: язык словно прижимался к небу средней частью. Получался ровный, расплывчатый звук, напоминающий долгий скрип немазаной двери. Но не рычание, клекот, перестук или любой другой гортанный звук, типичный для современных языков.

Необычное горловое «р» вкупе с характерным сочетанием ударных и безударных слогов позволяло безошибочно определить язык. И я чуть не поставил бокал мимо стола. Вино плеснулось через край, потекло у меня по пальцам.

– Это аменг, – севшим голосом сказал я.

На записи с погибшего корабля звучал аменг. Самый настоящий.

Тысячу лет назад, после Первой Посланнической Войны, когда их раса захватила Системы-Сестры, старые языки запретили. Вместо них стали использовать единый, упрощенный, на котором в Сестрах говорят и по сей день. А среди старых языков самым распространенным был аменг. Теперь от него мало что осталось: редкие записи, запыленные книги в библиотеках, корни слов и костяк грамматического строя современных языков.

Но эту запись я слышал впервые. И когда она докрутилась до конца и запустилась по новой, стал жадно вслушиваться, мысленно складывая звуки в текст. Его содержание было незамысловатым: сигнал бедствия с обесточенного корабля. Несколько раз прозвучало одно и то же имя – Мара Чжу, но остальное было не разобрать.

Квинт снова коснулась экрана, выключая запись.

– С точки зрения человека, звезда эволюционирует до сверхновой очень медленно, – сказала она. Я протянул было руку за коммуникатором, но она нарочно положила его так, чтобы я не достал. – По нашим оценкам, погибший корабль вращается по ее орбите уже около тысячи лет.

То есть прилетел он туда еще до Первой Посланнической Войны. И до языковой реформы. Значит, тот, кто оставил послание, не просто знал аменг. Он был его родным языком.

– Мой босс наслышан о ваших исключительных способностях, – продолжила Квинт, не спеша разглаживая на груди лацканы пиджака. – У вас небольшое частное бюро переводов, которое обслуживает лагерь беженцев и смежные территории за пределами города, работая как минимум с четырьмя разными языками. Ваши переводы не считаются официальными, поскольку у вас нет аккредитации, но по качеству они не уступают лучшим работам переводческих программ на базе искусственного интеллекта.

Не уступают, значит? Да чего они стоят, эти программы! Никакой искусственный интеллект не вникнет в подтекст, не «считает» культурный код. Это под силу только человеческому мозгу. Могу поспорить, что сама Квинт знает только один язык – на котором говорит.

– Нам известно, что в числе прочих языков вы работаете с аменгом.

В Республике осталось всего двадцать или тридцать человек, способных худо-бедно говорить на аменге, и я один из них. Я расслабленно откинулся на спинку стула, положил на колени те самые часы, которые разбирал.

– Не стану скромничать, я его действительно хорошо знаю.

– Наши эксперты утверждают, что в этом сообщении содержится сигнал бедствия.

Точно припомнив, как располагались шестеренки в часах, я принялся аккуратно вставлять их назад.

– Ваши эксперты совершенно правы.

– Разумеется, мы с боссом понимаем: вы интеллектуал и материальными наградами вас не завлечь…

– Да нет, отчего же. Я люблю деньги.

Квинт чуть подалась вперед, короткие локоны заплясали у висков.

– Этот корабль никто не тревожил уже тысячу лет. Он представляет огромную ценность для истории и археолингвистики. И вы можете быть первым, кто обнаружит все эти сокровища. Что бы вы там ни нашли, захотели забрать и исследовать – все ваше. Кроме некоего материала, который нужен моему боссу.

– Что же это за материал?

Глаза Квинт широко распахнулись, блеснули золотистыми искорками неприкрытой алчности. Очевидно, при встрече тет-а-тет ее уполномочили ответить на этот вопрос.

– Философский Камень, – благоговейно прошептала она.

4. Шон Рен и Философский Камень

Давным-давно, еще в детстве, на Кийстроме, меня окликнула на улице Избранная.

До того, как Посланники перебили всех жителей моего родного города и захватили остальную планету, у нас бытовало несколько верований насчет них. Большинство считало, что пришельцы-Посланники явились тысячу лет назад из ниоткуда, сами по себе. Что эта напасть сродни стихийному бедствию: столь же необъяснимая и непреодолимая. В это верили мои родители, этому меня учили в школе, и у меня не было причин думать иначе.

Но были и те, кто придерживался совсем другой точки зрения. Они утверждали, что появление Посланников – это благословение для человечества. Говорили, мол, вон как хорошо живется на Марии Нова, где Посланники по-прежнему управляют расой людей: во всем полный порядок, везде спокойно – словом, идеальное общество. Я до сих пор не могу без горечи думать об этих инакомыслящих. Об этих предателях, которые радовались, когда Посланники убили моих родных и впоследствии поработили всю планету.

Избранные же не верили ни в то ни в другое.

– Эй, мальчик! – окликнула меня та женщина. Мне еще только предстояло «выстрелить» в росте на три фута сразу и с тех пор смотреть на всех сверху вниз. – Ты Избранный?

Избранным во все времена фатально не везло: Посланники их всегда преследовали и несколько раз чуть не уничтожили полностью. Если б боги определяли Избранных сугубо по черному невезению, мне бы уже стоило к ним присоединиться.

Но маленький я, разумеется, ответил «нет».

На самом деле критерии гораздо строже. И меня бы не приняли в сообщество Избранных ни тогда, ни теперь.

Женщина явно расстроилась, услышав «нет». Она чего-то хотела и никак не решалась сказать. Но на улице никого не было, солнце клонилось к горизонту, и она явно спешила.

– Ты можешь мне помочь?

Я кивнул, и она протянула мне сосуд с пеплом.

– Мои родные далеко, а в одиночку нельзя, – пояснила она. Банка легла мне в ладонь, тяжелая и холодная. – Возьми немного пепла на палец и проведи по моей голове.

Я понял: у нее сегодня день покаяния. Избранные верили, что Посланники, столь внезапно явившиеся невесть откуда, посланы самим Богом в наказание людям. Это не живые существа, но материальные воплощения божественной кары. Они не могут попасть ни в рай, ни в ад, у них нет души. Их единственная цель – нести людям страдания. И вот Избранные каются, чтобы Бог услышал и простил их. И забрал своих Посланников назад. Избранная, которую я встретил, должна была в этот день посыпать себе голову пеплом – но ни в коем случае не сама. А кроме меня рядом никого не было.

По вере Избранных, Бог наказывал нас, людей, за то, что мы создали Философский Камень.

В опытах по его созданию отразилось все, чего достигло или могло достичь человечество. Непосредственно перед тем, как Посланники явились и поработили людей, наша научная мысль находилась на пике своего развития. Только теперь, с изобретением ССД и искусственной гравитации, мы постепенно начали приближаться к тогдашнему уровню технического прогресса. В точности никто не знал, чем закончились эксперименты с Философским Камнем, но ходили слухи, что они позволили открыть секрет вечной жизни.

Однако Избранные считали, что Философский Камень стал отнюдь не победой человечества, а, напротив, началом его упадка. Мы зашли слишком далеко, говорили они, поэтому Бог направил своих бессмертных Посланников покарать нас. И вот, один день в неделю Избранные выделяли на то, чтобы напомнить себе: людям отказано в вечной жизни и когда-нибудь мы все умрем.

Наверное, я все-таки мог поверить, что это божья кара. Не важно, послал ли ее Бог Избранных или Проливший Кровь За Нас, в которого верили мои родители. Эти существа прошлись по Итаке, моему родному городу, подобно полчищам саранчи, оставляя за собой жуткую пустоту в загубленных полях и сожженных домах. И горы трупов. Посланники напоминали людей, но людьми не были: древние, но нестареющие, живые, но бессмертные. Говорили, впрочем, что, хотя они не умирают от старости, убить их все-таки можно. Но я, спасаясь от бойни в моем родном городе, среди всевозможных ужасов не видел ни одной смерти Посланника.

Я опустил палец в пепел, он был мягкий и рассыпчатый. Вспомнив, как выглядят пепельные знаки у других Избранных, я провел пальцем по лбу женщины.

– Пепел к пеплу, пыль к пыли, – прошептала та на давно мертвом аменге, искаженном спустя стольких лет, но все еще узнаваемом. Само словосочетание «Философский Камень» тоже пришло из этого языка, на современном сестринском оно звучало бы примерно как «мудрый булыжник». Все мы когда-нибудь умрем, в этом Избранные правы, но языки никогда не умирают полностью.

– Ты сегодня совершил добро, – сказала Избранная, принимая из моих рук сосуд с пеплом. Он рассыпался по ее коже легкой пылью. Такой же пылью суждено было рассыпаться и ей самой несколько лет спустя, когда Посланники, как и предрекали Избранные, явились. – Пусть Бог сохранит тебя и направит.

* * *

Но в потрясающей гипотезе Квинт была одна серьезная нестыковка.

– Все материалы по опытам с Философским Камнем утрачены, – напомнил я.

Они исчезли еще в начале Первой Посланнической Войны. Пришельцы-захватчики уничтожили их, чтобы легче было управлять расой людей.

– Не утрачены. Просто надежно спрятаны.

– Но это же самая важная информация за всю историю человечества, зачем было ее прятать?

– Этого мы не знаем. Возможно, древние хотели уберечь от Посланников это сокровище. И когда те выиграли войну, его потеряли.

– Откуда же вы тогда знаете, где искать?

– Нам удалось изучить некоторые источники, где упоминается корабль, на котором создавался Философский Камень. Описание этого корабля совпадает с параметрами обнаруженного судна.

Я медленно откинулся на вычурную спинку стула. Секрет вечной жизни и мало ли чего еще. Самые важные, самые сокровенные знания, которые только могла накопить человеческая цивилизация. Знания, канувшие в небытие на тысячу лет. Теперь понятно, почему босс Квинт требовал скорости и секретности.

И все-таки это дело ощутимо попахивало западней.

– Как я понял, вы не хотите привлекать к этому кораблю лишнего внимания, – сказал я, – ведь если его обнаружат Посланники, то сразу уничтожат и вы останетесь с пустыми руками. Но если бы речь шла о легальной экспедиции, ваш босс послал бы туда республиканский спецназ, а не троих жалких узников. Что-то тут нечисто.

Я вставил в часы последнюю оставшуюся шестеренку, нашел заводную головку и прокрутил. Шестеренки дернулись и пришли в движение. Часы затикали так ровно, будто вовсе и не останавливались.

– Я полечу с вами, если вас это успокоит. Ради босса я готова рискнуть и жизнью, и будущим. Я на него работаю давно, он никогда меня не обманывал.

– Да, но вы-то не преступник, которого могут навсегда упрятать за решетку.

Квинт молчала. Очень многозначительно.

– Квииинт! – восхищенно протянул я.

– Раньше он привлекал меня к другим заданиям, – сказала она, – связанным с денежными переводами. Некоторая часть этих денег оставалась неучтенной и оседала на моем банковском счету. Значительная часть, по правде говоря. Настолько значительная, что с точки зрения закона это поставило меня в положение, схожее с вашим. Тогда босс сделал мне одно предложение, и я его приняла. С тех пор я выполнила еще несколько мелких поручений, и он всегда платил, причем весьма щедро. Так что ему можно доверять.

Она положила руки на стол, сцепив пальцы и крепко сжав. Мне внезапно стало ее жаль.

– Не о такой жизни вы мечтали, а?

– Если вам мало свободы, денег и научных открытий, подумайте вот о чем. – Квинт посмотрела мне в глаза. – Создав сверхсветовые двигатели, мы получили возможность выступить наконец против гнета Посланников в системе Терра Нова. У нас появилась Республика. А представьте, чего может достичь человечество, если получит Философский Камень?

Предлагают свободу, пытаются купить, разжигают любопытство, теперь еще на моральные устои давят. Похоже, они не планируют останавливаться.

– Мы наконец сможем на равных противостоять Посланникам, – продолжала Квинт. – То, что случилось десять лет назад на Кийстроме, не повторится больше никогда. В Республике воцарится безопасность.

Очаровательно. И так по-республикански! Неужели она действительно рассчитывает, что меня, кийстромского беженца, волнует безопасность ее драгоценного государства?

– Мой ответ по-прежнему «нет».

Она тоже откинулась на спинку стула, выражение пылкого патриотизма как волной смыло у нее с лица. Ненавидит она меня, что ли? Но нет, эта «волна» скрывала не ненависть, а лишь безразличие и легкую неприязнь: так смотрят на собаку, которая громко разлаялась в комнате.

Наверное, лучше бы ненавидела. Ведь если есть ненависть, значит, нет равнодушия. А Квинт, судя по всему, было абсолютно все равно, что со мной сделают.

– Если вас беспокоит судьба Бенджамина, – сказала она, – мы можем вывести его из этого уравнения. Мой босс с легкостью заменит его любым другим контрабандистом.

Как интересно.

– Но моих навыков нет больше ни у кого?

– Именно так. Значит, вот чего вы хотите? Чтобы ваш деловой партнер не участвовал в этой операции?

– Нет, мы с Бенни идем в комплекте, – возразил я.

– Надо же, какая привязанность к подельнику.

Да много она понимает.

– Так чего же вы хотите, Шон? – снова спросила она. Интересно, Квинт – это имя или фамилия? – Ну давайте, не стесняйтесь. Любое желание. Мой босс в силах сделать многое – и готов это сделать. Чего бы вам хотелось?

– Хотелось бы, – сказал я, – повернуть время вспять. Чтобы Кийстром не захватили. Чтобы мои родные были живы.

От такой откровенности мое горло сжало.

Ее взгляд будто перенес меня туда, на Кийстром, в детство. Вот с такой же досадой глядел на меня учитель, когда я в третий раз кряду неправильно ответил на вопрос, потому что невнимательно слушал.

– Я имею в виду сейчас, – уточнила Квинт. – Чего вы сейчас хотите?

5. На привязи

Когда те же люди в деловых костюмах явились в третий раз, я уже почти не удивился.

– Приветствую вас, господа.

Один из них крепко ухватил меня за руку. Что-то новенькое: зачем так-то? Я ведь ни разу не попытался сбежать.

– Сегодня вы особенно любезны, – начал я, и тут второй зашел мне за спину, и что-то кольнуло меня в шею.

В какой-то момент я очнулся – лежа на животе, с жесткой фиксирующей маской на лице. Что-то острое по-прежнему впивалось в основание шеи.

Один. Это была единственная мысль, оставшаяся в моей пустой голове. Знание, являющееся основой всех моих воспоминаний, такое же постоянное и саморазумеющееся, как сердцебиение.

Здесь никого. Никого не осталось. Только я.

– Гляди, щас очухается, – заметил кто-то. Кто же тут так по-простецки выражается, ошеломленно подумал я. А больше ничего не успел подумать: очередной укол снова погрузил меня в темноту.

Полностью я пришел в себя уже в лифте. Мышцы, по ощущениям, превратились в желе. Двое охранников держали меня под локти, не давая упасть. Еле-еле заставив себя удержаться на ногах, я поймал равновесие и дернул рукой, высвобождаясь из хватки охранника. Коснулся пальцами затылка. Там, под кожей, у самого основания позвоночника, ощущалось что-то твердое. Что именно, не понял: двери лифта открылись, меня выволокли в коридор и в третий раз пихнули в знакомый изящный кабинет.

На этот раз Бенни тоже был здесь. Стоял рядом со столом, за которым сидела Квинт, и смотрел на меня холодно и недобро.

Я изо всех сил пытался не свалиться на пол.

– Мой босс, – начала Квинт, – полагает, мы неверно поняли ваши ключевые мотивы.

– И какова его версия на этот раз? Вино и женщины?

– Вас обвинили в покушении на убийство, – сказала Квинт, постукивая костяшками пальцев по столу и не поднимая на меня глаз. – Если бы вы убили того копа, вас бы не поймали. И сейчас вы не стояли бы здесь.

Теперь она подняла голову. Я поймал ее взгляд, надеясь увидеть там ненависть, или сочувствие, или хоть что-нибудь. Но нет, никаких эмоций – только пренебрежение.

– Вы готовы послать Республику ко всем чертям, но не позволите кому-то умереть прямо на ваших глазах.

С этими словами она перевела взгляд на Бенни.

– Шон, если ты откажешься, ни меня, ни Лию туда не отправят, – сказал Бенни, сложив руки на груди. В исполнении Квинт это был жест превосходства. Но Бенни, наоборот, явно сдерживался, чтобы не броситься на меня с кулаками. – И тогда нам всем конец. Ты в курсе, что они засунули нам в головы?

Я подавился тем, что хотел сказать. Слова теснились в горле, и наружу вырвалось только одно:

– Что?

– Бомбы. Этот чертов сенатор запихнул нам в головы бомбы. – Бенни трясло от ярости, я отчетливо видел, как у него вздрагивают плечи. – Такие крохотные штучки, прямо у основания черепа. Они вышибут нам мозги, если взорвутся. Так что либо мы согласимся, либо он нажмет кнопку.

6. Бес противоречия

Моя мать называла это бесом противоречия. Ее послушать, так все мое детство она только и делала, что не давала мне прыгать с утесов и совать пальцы в огонь. Учился я кое-как, уделяя внимание только интересным предметам. И дерзил взрослым, которые говорили, что так нельзя. Я за неделю мог освоить незнакомый язык, но в математике дальше алгебры не продвинулся. Поэтому в качестве наказания меня регулярно оставляли после уроков.

Не был исключением и тот день, больше восьми лет назад, когда явились Посланники. Я допоздна задержался в школе, вместо того чтобы пойти домой, к родителям и сестре. И только поэтому остался жив. Пришел я лишь через несколько часов после того, как Посланники высадились на Кийстроме и напали на его крупнейший город, Итаку, чтобы ради демонстрации силы вырезать население подчистую.

Пошатываясь, я вышел из родного дома – казалось, спустя целую вечность после того, как вошел. Корабли Посланников все еще кружили в небе, переливаясь разными цветами в лучах медленно заходящего солнца. На улице я встретил Бенни, серого от пепла. В глазах у него застыло то же потрясение, что, наверное, и у меня.

– Они мертвы, – сказал я, когда мы сошлись посреди улицы, стянулись, словно два магнита, два чудом уцелевших осколка прошлой жизни.

Его глаза, побелевшие от ужаса, странно выделялись на перемазанном сажей лице.

– Я знаю, – сказал он.

Я подумал: может, он не понял.

– Бриджит умерла.

Моя сестра. Ее больше нет.

У дяди Бенни был крошечный космический корабль. Единственное, на чем можно было незаметно проскользнуть мимо Посланников, и Бенни повел меня к нему. Мы пробирались по городу, прячась при виде захватчиков, а они, полные смертоносного спокойствия, прочесывали улицы, убивая всех, кого увидят. Когда мы наконец дошли, Бенни стал подбирать код разблокировки, пробуя дни рождения и домашние прозвища родных. И вдруг сказал:

– Это все из-за Республики.

Я едва понял, что он сказал. Язык – единственное, что у меня было всегда, что-то, что было только моим, но в тот момент мне казалось, что я потерял даже его.

– Чего?

За день до прибытия Посланников республиканцы покинули планету. Я вспомнил, как по дороге в школу наблюдал за их кораблями, летящими над головой. День был ясный, солнечный, и они, удаляясь, сияли в голубой атмосферной дымке, как маленькие луны. Зрелище было величественное и прекрасное, но я, полюбовавшись, быстро выбросил это из головы.

– Посланники явились на Кийстром только потому, что здесь были республиканцы, – пояснил Бенни, которому наконец удалось разблокировать корабль.

Я не особенно задумывался, почему улетели республиканские корабли. Но родители были чем-то глубоко подавлены, и учителя в школе тоже. Они нервно, беспокойно перешептывались и умолкали, стоило кому-то из учеников зайти в кабинет. Даже лицо Бриджит, моей младшей сестренки, было странным: она будто предчувствовала, что что-то грядет. Так мы смотрим на светлеющее небо на востоке и понимаем, что скоро взойдет солнце.

Интересно, чувствуют ли люди что-то подобное, когда понимают, что смерть близка?

А я вообще не интересовался политикой. Да и сейчас не особо интересуюсь. Но теперь понимаю, чем обернулось для Кийстрома присутствие республиканских властей. И их неожиданное бегство.

Кийстром был независимой планетой. Люди открыли ее, когда изобретение ССД позволило разбросать человеческие колонии в самых дальних уголках нашего сектора галактики вместо того, чтобы тесниться в Системах-Сестрах. Таким образом, Кийстром не входил в подконтрольную Посланниками систему Мария Нова. Не был он и частью Терры Нова, ныне именуемой Республикой. У него была даже своя звезда класса К и собственное правительство. А вот мощного оборонного комплекса, в отличие от Сестер, не было. Да что там, у нас не было даже космофлота. Кийстром не участвовал в непрерывной войне между Марией Нова и Республикой: он казался слишком маленьким и незначительным, и воюющие стороны не предъявляли на него права.

Но со временем в Республике задумались о том, что пора создать базу в этом секторе галактики. И не приняли вежливый отказ местного правительства.

Республиканцы знали, что Посланники явятся на Кийстром. Знали задолго до нас. Но вместо того, чтобы остаться и защищать планету, которую эксплуатировали, они подняли в воздух свой небольшой флот и попросту сбежали. И Посланники, явившись, не встретили никакого сопротивления. Они уничтожили до основания мой родной город Итаку и убили всех его жителей – кроме меня и Бенни. И когда от столицы не осталось камня на камне, правительство планеты капитулировало.

Мы с Бенни улетели с Кийстрома на корабле его дяди. И, прорвавшись сквозь плотные слои атмосферы в открытый космос, где корабль пошел ровнее, осознали со всей четкостью: мы одни, больше никого не осталось.

– Знаешь, что я ей самое последнее сказал?

Бенни даже головы не повернул.

– Да вы с ней вечно ругались, и это все знали. Какая разница, какую дурь ты ей наболтал.

– Это неправда.

В голове все никак не укладывалось: мы с Бенни сидим в корабле его дяди в открытом космосе, а все, что было до этого, превратилось в пепел.

– Мы с ней были лучшими друзьями.

– Шон, у меня вообще-то тоже все погибли, – сказал Бенни, начиная злиться. Теперь я уже много раз видел, как он закипает, но тогда это было непривычно. – Не только ты остался один. И куда теперь, на хрен, деваться? У меня вся семья была там, на Кийстроме! Так куда мне теперь, черт возьми?

Он сорвался на крик, мгновенно заполнивший крошечное пространство корабля, такой громкий, как будто мы оказались внутри колокола.

– Ты не один! – тоже заорал я, чтобы перекрыть этот крик, не слышать его. – Я здесь!

– И что дальше-то? Ты мне не брат. И то, что мы на одном корабле, не делает нас друзьями.

Тут у меня случился проблеск разума. Или, в кои-то веки, приступ самосохранения. Не уверен, что в моем случае одно отличается от другого. Как бес противоречия сильнее всего искушал на краю высокого утеса, так и мозг особенно хорошо соображал сейчас, когда пришла беда.

Я потерял всех родных. Их любовь, их поддержку ничто не сможет заменить. Но люди могут доверять друг другу. Даже если они друг друга раздражают. И годы дружбы с Бенни потом не раз это доказали.

– Слушай, давай договоримся, – сказал я ему в тот день, много лет назад, когда мы на корабле его погибшего дяди спасались от резни. – Давай дадим клятву: всегда, что бы ни случилось, поддерживать друг друга. Защищать, помогать и заботиться сначала друг о друге, а потом о себе.

Бенни отер с лица черноту, и стало видно, какие у него красные, опухшие глаза. Он был так же одинок, как и я. Ему, как и мне, отчаянно нужно было чье-то плечо и хотя бы иллюзия поддержки.

И он согласился. С тех пор ни один из нас не нарушил клятву.

* * *

Теперь, спустя восемь лет, в кабинете Квинт, Бенни впервые ошарашил меня своей враждебностью. А потом сказал, что нас убьют.

Забыв, что Квинт и слышит каждое наше слово, я ляпнул:

– Мы можем взломать этот имплант, чтобы он не взорвался.

– Имплант сдетонирует при любой попытке извлечь его без кода разблокировки, – вмешалась Квинт. – Код разблокировки состоит из двадцати девяти цифр, и его знает только мой босс.

Бенни все так же сидел со скрещенными руками, злобно пялясь на меня. За эти восемь лет наши дороги могли разойтись много раз, возможностей хватало. Даже можно было вернуться на Кийстром: уничтожили только Итаку, а остальную планету пощадили, правительство ведь сдалось Посланникам. Но как жить под властью чудовищ, которые убили твоих друзей и родных? Как вернуться туда, где больше нет дома, каким ты его помнишь? Мы лишились всего: дома, родных, даже гражданства – только сами остались друг у друга. Поэтому и держались вместе все эти годы.

Доверие не обязательно должно идти в связке с привязанностью, если есть общая цель. Нашей общей целью было выжить.

– Откуда нам знать, что вы действительно установили эти ваши импланты? – требовательно спросил я.

– Импланты безболезненны и не выявляются при стандартном медицинском сканировании, – призналась Квинт. – Но вы почувствуете их, если прикоснетесь к определенному участку черепа.

Я поднял руку, провел пальцами по затылку там, где болело. И почувствовал: что-то маленькое, плотное, твердое. Будто горошина под кожей.

Рука опустилась. Можно же сбежать, подумал я, только бы добраться до корабля, и мы сбежим. Найдем врача или хакера, который сможет достать эту…

– Имплант сдетонирует, если его носитель окажется дальше обозначенных границ, – сказала Квинт, словно прочитав мои мысли. Ни сочувствия, ни раскаяния в голосе – только легкая досада. – Босс может сам активировать детонатор, если узнает о намеренном срыве операции: перепродаже данных, копировании их для личных целей, нарушении секретности путем разглашения деталей операции и так далее. Во избежание подобных нарушений с вами отправится наблюдатель, а именно я.

Да, они действительно загнали нас в угол. Возможно, этого можно было избежать, прими я их предложение раньше. Но пока не нырнешь, разве поймешь, глубоко или мелко? Не мог я принять предложение ее босса, не узнав, сколь упорно он будет настаивать.

Дух противоречия… Попав в переплет, я всегда сделаю еще хуже.

Бенни по-прежнему стискивал пальцами свои локти. Казалось, стоит ему разжать руки, и грудная клетка лопнет, выпустив наружу накопившуюся ярость, словно языки пламени.

– Что ж, я согласен, – сказал я.

– Отлично, – кивнула Квинт. – Взрыв сверхновой ожидается через одиннадцать дней, поэтому мы вылетаем немедленно.

Бенни отвернулся. Это была его единственная реакция на мою уступку, и она ранила сильнее, чем внезапная хирургическая операция, которую мне сделали по милости Квинт.

– Корабль болтается там уже тысячу лет, – напомнил я. – Уверены, что никто за это время не нашел то, что вы ищете?

– Знания, которые становятся общим достоянием, теряют ценность, – отозвалась Квинт. – Если бы у босса были хоть малейшие сомнения, экспедиция бы не состоялась.

Вот так я и узнал, что на «Безымянном» никого не должно быть.

7. Огнеглазка и Посланник

Душераздирающий вопль незнакомки вывел нас всех из ступора.

– Откуда она тут взялась, черт ее дери? – рявкнул Бенни. Краем глаза я заметил, как Лия поднимает пушку.

– Стой! – крикнул я, но Лия шагнула вперед, держа оружие наготове. Я вклинился между ней и незнакомкой и схватил ту за плечи, оказавшись к Лии спиной.

Женщина вдруг умолкла. Лицо у нее было грязное и очень худое, как от долгого недоедания, огромные глаза казались еще больше из-за впалых щек. Возраст не угадывался, но она точно была взрослая. Возможно, старше меня.

Может, Лия уберет пушку, если будет меньше бояться? Для этого нужно, чтобы странная незнакомка села, и я слегка нажал ей на плечи, увлекая вниз. Она чуть напряглась, но потом послушно опустилась на пол. Я присел рядом.

На ней было что-то вроде драной, много раз латанной военной формы, непонятно даже какого цвета. Но под грубой тканью ощущались неожиданно крепкие мышцы рук и плеч.

Ее огромные глаза были светлее и ярче кожи, почти янтарные. Как огоньки в тыквах-фонариках, которые мы на Кийстроме зажигали каждый год. Когда я сел, их взгляд скользнул мимо, сфокусировался на моих спутниках.

– Вы говорили, корабль пустой! – возмутилась Лия. Судя по тону, оружие она не опустила.

– Мы были в этом уверены. – Голос Квинт был непривычно высоким. – Она явно сумасшедшая. Убейте ее.

Я удивился. Такой кровожадности можно было ожидать от Лии или Бенни, но не от рафинированной неженки Квинт.

– Э, нет, погодите! Нельзя же просто так взять и убить, она ничего вам не сделала! – возмутился я. – И может быть, знает что-то важное.

Я вновь глянул в ее странные глаза-огоньки.

– Меня зовут Шон. А тебя как?

– Да она просто из какой-нибудь пиратской шайки. Застряла тут и тронулась умом, – с презрением бросила Квинт. Она нервно расхаживала позади меня из стороны в сторону: я мог отследить это по движению глаз странной женщины, которыми она следила за происходящим через мое плечо. – Нет, ну точно сумасшедшая, только гляньте на нее!

Но безумием от этой Огнеглазки не пахло, в буквальном смысле. Не было смрада бесприютности, который исходил от потерявших все бедолаг, да и от меня самого, после того, что случилось на Кийстроме. Да и грязь у нее на лице выглядела совсем свежей, не въедалась в кожу долгими месяцами.

И все-таки было очевидно, что эта женщина оказалась здесь не вчера. И корабль продолжал транслировать сигнал бедствия. Давным-давно, столетия назад, на нем жило множество людей. Людей, которые искали способ достичь бессмертия.

– Что ж ты такая злая-то? – бросила Лия.

– А вас для чего наняли? – огрызнулась Квинт. – Стрелять в кого надо.

– Меня, – холодно ответила Лия, – никто не нанимал. В кого хочу, в того и стреляю.

Я решил не обращать внимания на нарастающую перебранку, крепче сжал плечи незнакомки с глазами-фонариками и улыбнулся ей.

– Ты не говоришь, как тебя зовут, – сказал я, – но как-то ведь тебя называть надо. Может, Огнеглазка?

Огнеглазка нахмурилась.

Я перешел на барколанский диалект сестринского, второй по популярности в Системах.

– Ты меня понимаешь?

– Если вы что-то знали и скрыли, – сказал позади меня Бенни, обращаясь к Квинт, – значит, вы нас просто кинули!

Вот так же он хамил и копу, перед тем как нас арестовали. Тому самому, которого чуть не убил.

– Я вам рассказала все, что было мне известно, – процедила Квинт.

Взгляд Огнеглазки метался по пространству за моей спиной, внимательный и пристальный. Но она продолжала молчать. Интересно, подумал я, понимает ли она хоть что-то из наших разговоров? И сколько времени провела на этом корабле?

– Ты знаешь что-нибудь о Философском Камне? – спросил я на аменге.

На фразе «Философский Камень» ее взгляд перестал метаться, остановился на мне. Она раскрыла губы, собираясь заговорить.

– Вот дерьмо, – вдруг сказал Бенни, так тревожно, что я тут же повернулся от Огнеглазки к нему. – Радар «Гадюки» засек корабль Посланников, он летит сюда.

Корабль Посланников…

Вот и на Кийстроме все начиналось точно так же: появилось несколько кораблей, сперва далеко. Они разбомбили немногочисленные суда на нашей орбите, те взрывались, вспыхивая, как сверхновые, и, падая, с грохотом рвали атмосферу. А потом Посланники высадились. Пугающе прекрасные, с бесстрастными лицами и сияющими на шеях огнями, они проходили по нашим улицам, похожие на ангелов древних культов, необоримые и гибельные, как вспышки на солнце…

В реальность меня вернула боль: я так стиснул руки, что ногти вонзились в кожу. К горлу подступила тошнота, и била дрожь, словно меня внезапно макнули в холодную воду. Огнеглазка тревожно смотрела на меня, но сама вроде бы не испугалась. Может, просто не понимала, о чем мы говорим.

– Про этот корабль никто не знал, так? – усмехнулась Лия. – А сейчас сюда слетятся правительственные делегаты с обеих Сестер. Все, Квинт, мы в глубокой заднице.

– Они далеко? – спросила Квинт.

– Быстро приближаются, – ответил Бенни, – слишком быстро. Никогда не видел такого скоростного корабля – это посланническая разработка, ультрасовременная. Надо срочно убираться отсюда. Объясним боссу…

– Что объясним?! – рявкнула Лия. – Он просто рванет нас, и…

Что-то зашипело, потом треснуло. За стеклом появилась размытая тень. Откуда-то из-под нее вынырнул раскаленный докрасна клинок, пронзил окно, просунулся внутрь. С него падали капли расплавленного пластика.

– Уходим! – заорал Бенни. Из окна наружу вывалился кусок в форме правильного круга.

Воздух в помещении колыхнулся и устремился вон. Но отверстие в окне тут же затянулось маслянистой пленкой, радужной, как мыльный пузырь. Сквозь нее беспрепятственно проник темный силуэт, и пленка тотчас стянулась снова, запечатывая оставшийся воздух.

Едва он оказался внутри, полыхнуло рыжим, по стенам заметалось эхо выстрела пистолета Лии. Посланник легко слетел на пол. Поднял руку, и пуля ударила во что-то вроде щитка у него на запястье. Потом молниеносно встал, будто перетек в вертикальное положение, и выбросил руку вперед, в сторону Бенни. Тот не добежал до «Гадюки» – забуксовал на месте и рухнул лицом вниз, его тело проскользило вперед по инерции.

Посланник бесшумно скользнул к Квинт, которая судорожно рылась в сумке. Из-под запястья у него словно что-то выстрелило, Квинт покачнулась и упала на пол.

Он развернулся и двинулся ко мне. Обычно не поймешь – это он или она, Посланники с виду андрогинны, странные и бесполые. Однако в свете шейных огней я разглядел лицо – оно было скорее мужское. Мерцающие огоньки Посланников на кольцах-коммуникаторах: это был их уникальный безмолвный язык. Их армия пронеслась по Итаке беззвучно, полыхая, как разноцветные зарницы.

Я выпрямился и шагнул вперед, заслоняя Огнеглазку от Посланника. Тот поднял руку.

Что-то ударило меня под колени, и я тяжело свалился на пол, так, что аж дух вышибло. Оказывается, это Огнеглазка сбила меня с ног. Посланник невозмутимо направил руку уже на нее, но вдруг резко дернул в сторону. Поймал своим щитком вторую пулю Лии.

Огнеглазка тем временем забралась в свой пролом в стене и пыталась закрыть его изнутри отвалившимся листом металла. Посланник рванулся вперед, словно сгусток тьмы. Я отшатнулся, стал отползать на локтях, царапая их о проржавевший пол. Он достиг стены в тот самый момент, когда Огнеглазке удалось-таки «закрыть дверь». Посланник ударил в нее кулаком, и грохот многократно отразился от стен.

Сзади меня ухватили за плечо. Я обернулся – Лия. Она помогла мне подняться на ноги, но Посланник уже двинулся к нам.

Лия встала со мной плечом к плечу, и я вдруг понял, что она сейчас сделает. И что ей за это будет.

– Нет! – крикнул я, но Лия успела вскинуть пистолет и выстрелить в третий раз.

Он отбил пулю так же, как первые две, – щитком на запястье. Опустил руку и, не меняясь в лице, другой рукой достал из ножен за спиной длинный клинок.

– Нет, – прошептал я, безуспешно пытаясь оттолкнуть Лию назад, но ему хватило одного шага, чтобы вонзить нож ей в горло. Раздался жуткий полувсхлип-полувздох, потом бульканье. Оно словно пульсировало у меня в ушах.

Я сполз на пол, спиной к стене. И отрешенно ждал, когда этот нож и мне перережет горло.

8. Индиго и Ультрафиолет

Не только Избранные верили, что у Посланников нет души. Мои родные почитали Бога, Пролившего Кровь За Нас, и его церковь тоже придерживалась этого мнения.

Все они были правы: наши священники, Избранные, мой отец. Я убедился в этом, когда Посланники прибыли на Кийстром. Посреди улицы лежал, не в силах встать, беспомощный раненый. Я прятался за изгородью и сквозь переплетение ее ветвей наблюдал, как по пустой, словно вымершей улице к нему неспешно подошел Посланник. Страшный и прекрасный, неопределенного пола, с гладко выбритой головой и кроваво-красными огнями, пляшущими на шейном кольце.

Посланник встал над умирающим, опустив руку с мечом так, чтобы острие не касалось земли. Меч покрывал багрянец, более темный, чем шейные огни. У Посланников были и огнестрел, и бомбы, и взрывчатка, и прочее современное оружие, но все это они использовали только на первом этапе захвата. А теперь, высадившись, отдавали предпочтение молчаливой ярости клинков.

Умирающий что-то пролепетал, так тихо, что я из своего укрытия не расслышал. Посланник опустил взгляд – мне показалось, что на его лице отразилось любопытство, когда он осматривал несчастного с головы до ног.

Но я ошибся. Лицо Посланника не выражало ничего, когда он перерезал раненому горло и спокойно ушел, оставив того умирать в грязи.

* * *

По руке текло что-то мокрое и теплое. Я осознал, что это кровь Лии. А еще – что Посланник меня не прикончил. Я моргнул, и мрак перед глазами немного рассеялся. Острие ножа замерло в дюйме от горла.

Его шейные огни были глубокого темно-синего цвета, почти индиго. В их холодном свете бледное лицо казалось почти серым, как у трупа. У Посланников две кровеносные системы, медная и железная. Медная больше подходит для холодной или низкокислородной среды, и по ней течет голубая кровь. Этот, с синими огнями, был в открытом космосе без скафандра, и кровообращение наверняка переключилось на медную систему. Как будто выходец с того света явился сюда и приставил к моему горлу свой призрачный нож.

Я закрыл глаза и сглотнул. При движении мой кадык задел отточенное лезвие – слегка, даже царапины не появилось. Снова открыв глаза, я обнаружил, что Посланник все так же неотрывно глядит на меня, но уже вроде без намерения убить. Я машинально повернул голову туда, куда указывало острие ножа, чтобы глянуть, что сделалось с Лией.

Плоской стороной ножа Посланник развернул мою голову обратно.

Квинт и Бенни без сознания валялись на полу. Посланник с огнями цвета индиго оставил меня сидеть и подошел сперва к Квинт, потом к Бенни. Бегло обыскал их, забрал оружие, но оставил Бенни его ортез. Потом приподнял их обоих, словно они ничего не весили, отволок в угол и усадил у стены под окном. Я не смел шелохнуться. Потом Посланник поманил меня рукой. Я тупо встал и поплелся с ним в тот же угол, и он усадил меня рядом с остальными. Потом протянул руку и накрыл мне глаза, заставляя опустить веки.

Я зажмурился и продолжал так сидеть, даже когда он убрал руку. А когда наконец решился открыть глаза, на месте Лии темнело какое-то размытое пятно: Посланник нашел в одном из наших мешков одеяло и накрыл им труп.

Сидевшие рядом Бенни и Квинт дышали спокойно и ровно. Значит, живы, просто чем-то одурманены. Я обхватил руками колени, сжался в комок. Тусклый красноватый свет, заливавший помещение, начал медленно гаснуть. Неужели звезда уже готова взорваться? Нет, агония, наоборот, увеличила бы ее яркость за мгновения до того, как нас разнесет на атомы. А сейчас между нами и ее огненным светом словно наползала, разрастаясь, грозовая туча. Скоро стало совсем темно, только мигали наши брошенные фонарики да сияли темно-синие шейные огни Посланника.

Тень снаружи подошла вплотную и ткнулась в борт корабля. Мягко, но от удара у меня лязгнули зубы. И мгновение спустя явились остальные Посланники.

Их было семеро, все в темной военной форме. Ткань, из которой она была сшита, наверняка остановила бы пулю так же эффективно, как щиток Посланника-Индиго. Стройные, прямые как стрелы, легкие, как тени, они хранили абсолютную невозмутимость на лицах, подсвеченных шейными огнями, у всего разного цвета. Казалось, их отлили по единому образцу – неопределенного пола, но зловеще прекрасными.

Седьмая, последняя, спорхнула из отверстия в окне на пол легко и бесшумно, словно сова. Огни у нее на шее горели глубоким и темным пурпуром. Почти черным ультрафиолетом, и он слепил, даже если не смотреть.

Когда она оказалась внутри, Посланник-Индиго коснулся своего шейного кольца, и оно замерцало таким же темным ультрафиолетом. Посланница стремительно поднялась с пола и развернулась к нам. У нее было молодое лицо, но волосы цветом напоминали полированную сталь. Она очень стара, почему-то сразу понял я. Очень стара и вселяет ужас, как этот тысячелетний безымянный корабль. Как звезда, что вот-вот взорвется рядом с ним.

– Разбудите их.

Голос у нее был чистый и пронзительный, как звон металла о металл.

Другая Посланница, с зелеными огнями, подошла и вколола что-то Бенни и Квинт. На лице у нее не отразилось ни сочувствия, ни чего-либо еще. Закончив, она отошла в сторону.

Бенни рядом шевельнулся, и меня пронзило облегчение, резкое, словно боль. Посланники бродили вокруг, осматривали стены, пол, потолок и погасший столетия назад сенсорный экран. И перемигивались своими разноцветными шейными огнями, ведя безмолвный разговор. Да, здесь и сейчас я наблюдал, как говорят на световом языке. В голову лезло глупое «можно его освоить, если не сдохну прямо сейчас».

Когда Бенни с Квинт оклемались настолько, что могли сами сидеть, и болезненно щурились в темноту, Посланница-Ультрафиолет заговорила:

– Мне сказали, кто-то из вас стрелял из пистолета во Второго. Огнестрельное оружие нельзя применять на космических кораблях, особенно таких древних. Обшивка слишком хрупкая, пуля может ее повредить. Начнется декомпрессия, Посланник способен ее перенести, а человек – нет.

Бенни и Квинт все так же сидели по обе стороны от меня, но под пристальным взглядом Посланницы я чувствовал себя одиноким. Да и чем бы они помогли? Она сделает со мной все, что захочет, и никто ее не остановит.

– Я задам вам несколько вопросов, – сказала Ультрафиолет, – и жду честных ответов. Как вы нашли этот корабль?

Если она с нами еще разговаривает, значит, чего-то хочет. А следовательно, убивать пока не собирается.

– Мы приняли сигнал с него, – ответил я.

– Кто передал этот сигнал?

– Я… Мы не знаем.

– Кто та женщина, которая укрылась от Второго в стене?

– И этого мы не знаем.

– Зачем вы здесь?

Я замялся. Квинт ловила каждое слово. Сможет ли она сама взорвать наши импланты и захочет ли? Я не знал, но рисковать было нельзя. А значит, ни слова о ее боссе.

– Хотели чем-нибудь поживиться.

Она взглянула мне в глаза с леденящим кровь терпением бессмертного существа. Страх липким комком подкатил к горлу: мы не сказали ничего важного, нас сейчас убьют!

И я решился.

– Мы искали Философский Камень.

9. Три жизни и Первая

– Шон! – возмущенно прошипел Бенни, но я решил не реагировать. Интересно, уважает меня Посланница за такую честность – или презирает? Если она вообще умеет испытывать эмоции.

– Зачем вам Философский Камень? – спросила она.

– Эээ… чтобы продать, – соврал я, старательно не глядя на Квинт.

– Воры, – констатировала Ультрафиолет. Спокойно и мягко, но по спине у меня побежали мурашки. – Как вы узнали, что он находится здесь?

Соображать пришлось очень быстро.

– Из сообщения, которое мы приняли. Оно было на аменге, я его перевел.

На самом деле в сигнале бедствия ничего не говорилось о Философском Камне. Речь шла только о зависшем корабле и о ком-то по имени Мара Чжу, но ведь часть сообщения так и не удалось разобрать. Хотелось верить, что и Посланникам не удалось, если они перехватили тот же самый сигнал и решили, что про Философский Камень говорится в его невнятной части.

– Этот язык давно уничтожен. Как вам удалось его перевести?

Я никак не ожидал, что допрос свернет в такое русло, но был рад, что можно не упоминать некоего сенатора.

– Кое-где в колониях, да и в Системах-Сестрах, остались отдельные источники… Если поискать, можно даже собрать небольшую библиотеку. А я хорошо разбираюсь в языках.

– Докажите, что понимаете аменг.

– Каким образом? Стишок вам прочитать? Или…

– Откройте центральную дверь, – велела Посланница, указывая на панель в дальней стене. Ее кнопки слабо светились: Посланники своим присутствием как-то умудрились оживить электричество на этом пятачке мертвого корабля.

Я поднялся на ноги. Они дрожали, но я заставил себя сделать несколько шагов в сторону стены. Посланники занимались своими делами: один внимательно осматривал лист железа, за которым скрылась Огнеглазка, другие сканировали стены, анализировали воздух. Один исчез в недрах «Гадюки». Но я знал, чувствовал: все они за мной следят. Самый высокий встал у стены с панелью. Его шейные огни мягко мигали желтым.

Кнопки панели были снабжены надписями. На миг у меня упало сердце, рухнуло куда-то в пустоту: буквы показались незнакомыми, лишенными смысла. Не осталось ни плана дальнейших действий, ни мыслей, ни цели – ничего, кроме липкого ужаса. А потом я глубоко вздохнул, и скованная страхом память начала оживать. Надписи, к счастью, были совсем простыми. В помещении было три двери, по каждой на сплошную стену. Я знал, как на аменге будет «дверь». Всегда путал слова «левый» и «правый», но, по логике, кнопки допуска располагались в соответствии с дверями. По крайней мере, я надеялся, что это так. Древним еще можно было простить то, что они открыли секрет вечной жизни и тут же спрятали его в сердце сверхновой, исключительно с целью подгадить мне спустя тысячу лет. Но если бы они преднамеренно разместили кнопку «правая» слева и наоборот, это не имело бы никакого оправдания.

Кнопок на панели оказалось больше, чем дверей. Я пробежался по ним глазами, читая обозначения на аменге. Те, что отвечали за свет, явно не работали. А остальные?

– Центральная дверь, – сказал я вслух и нажал соответствующую кнопку. В стене раздался металлический перестук, дверь заскрипела и завизжала. Посланница с зелеными шейными огнями, стоявшая рядом, вытащила из ножен длинный нож, потом взялась за ручку и потянула. Дверь тяжело поехала в сторону. Посланница осмотрела открывшийся коридор и кивнула той, что разговаривала со мной.

– А теперь попробуем правую, – сказал я и нажал правую кнопку. Раздался глухой щелчок. – И левую. – Я нажал кнопку слева. Тот же эффект. – Теперь я закрою правую дверь, – сообщил я, нажал кнопку, и новый щелчок заблокировал дверь. – А теперь последний фокус: закрываем шлюз.

С этими словами я нажал кнопку, которая, как я рассчитывал, перекроет выход на «Гадюку».

Пол под ногами дрогнул, и переборка шлюза между «Безымянным» и «Гадюкой» начала медленно, подергиваясь, закрываться, словно гигантский металлический глаз. За мгновение до того, как ее край сомкнулся со стеной, изнутри выметнулась рука и остановила ее. Раздался надсадный скрежет.

Ах да, конечно: там же остался Посланник.

– Сейчас открою, – пообещал я и снова нажал кнопку. Переборка поехала назад, ушла в пол. Через миг Посланник с красными огнями выбрался из «Гадюки», вид у него был угрюмый и зловещий.

Посланница-Ультрафиолет очень внимательно глядела на меня своими холодными бессмертными глазами.

Я заложил руки за спину, чтобы не было видно, как они дрожат. Сцепил пальцы.

– Довольны?

* * *

За неделю до высадки Посланников на Кийстром я, по пути из школы домой, нашел на обочине дороги кону. Ее длинные уши безвольно обвисли, маленькие лапки чуть подергивались. Шкурка была в крови, а глаза неотрывно смотрели вверх, на дерево, под которым она лежала. Я поднял голову и увидел сидящую на ветке сову. Сова глядела своими немигающими глазами вниз, на нас, а когти у нее были измазаны кровью.

В системе Республики водится много видов кроликов, но коны – особенные. Я забрал зверька, принес его домой и отдал Бриджит. Сестра несколько недель безуспешно умоляла родителей подарить ей котенка, однако раненому детенышу коны требовался гораздо более сложный уход. Биопластырь – имитатор кожи для лечения порезов и царапин – продается где угодно. Но годится только для людей. А вот биошкура для коны вряд ли найдется в магазине за углом. Мама сердито уставилась на меня, но Бриджит уже бережно держала зверька обеими ладошками, и пути назад не было.

Коны не оказалось в доме, когда я вернулся туда после высадки Посланников. Родителей и сестру нашел, а кону – нет. Не знаю, сбежала она или Бриджит ее выпустила. Если бы ее убили Посланники, то бросили там же, как мою сестру.

Но сейчас на ум пришла не кона, а та сова. Когда я стоял там, под деревом, рядом с раненым зверьком, в какой-то миг сова чуть повернула голову и перевела взгляд с него на меня. Птицы на людей совсем не похожи, но смысл этого движения был до жути понятен: она прикидывала длину своих когтей и толщину моей шеи.

* * *

Посланница-Ультрафиолет подошла ближе. Я еще крепче сцепил пальцы за спиной, но отчего-то был уверен: она знает, что меня колотит от страха.

Нас теперь разделяло меньше фута, так что наши лица освещали не расставленные Посланниками фонарики, а ее зловещие фиолетово-черные огни.

– Как вас зовут, юноша?

– Шон Рен, – ответил я.

– Кийстромец, – констатировала она с той же уверенностью, с какой я назвал свое имя.

Я его всегда произносил с родным выговором. Можно было, конечно, от него избавиться, с моими способностями к фонетике я мог научиться говорить на сестринском как на родном. Итаку уничтожили восемь лет назад, и я навсегда покинул родную планету. Я знал, как произносить свое имя с республиканским выговором – но тогда оно перестало бы быть моим.

Ультрафиолет глядела на меня так, будто все это знала.

– И вы действительно свободно говорите на аменге?

– Разумеется, – кивнул я, и тут до меня кое-что дошло.

Во-первых, эти Посланники сами не говорят и не читают на аменге. Что странно, ибо все знают: Посланники не умирают от старости. Их можно убить, значит, взамен убитых должны рождаться новые, но упоминания об их расе появились в человеческих хрониках примерно в то время, когда потерпел бедствие этот корабль. То есть старшие из Посланников могли свободно говорить на аменге. Я решил, что Ультрафиолет как раз из таких, но если бы она знала аменг, то не стала бы тратить время на проверку моих способностей. Из их слов было ясно, что они перехватили тот же самый сигнал, что и сенатор. Значит, знали, что здесь, на «Безымянном», понадобится аменг. Но почему они, бессмертные, не отправили сюда кого-то достаточно старого, чтобы говорить с древним кораблем на его языке?

И во-вторых, им здесь что-то очень нужно – и почти наверняка это данные по Философскому Камню. Задумай они довершить то, что начали тысячу лет назад, и просто уничтожить их, то взорвали бы корабль прямо здесь, на орбите. А не высаживались бы на него и не проявляли интерес к переводчику.

– Это полезный навык, – добавил я, – но бесплатно я не работаю.

Посланница склонила набок свою древнюю голову, над которой не властно время.

– И какова цена этого вашего навыка, мистер Рен?

Я вспомнил переговоры с Квинт и решил повысить ставку.

– Три жизни.

Индиго, стоявший за плечом Ультрафиолет, пристально взглянул на меня.

– Да он и вашей-то жизни едва стоит, что уж говорить о двух других, – сказала Посланница.

– Три жизни, – повторил я.

– Я видела ваши руки. И знаю, что кийстромцы метят пальцы ранами в знак траура.

Все так же держа руки за спиной, я скользнул пальцами по шрамам на тыльной стороне другой ладони. Они покрывали ее от запястья до кончиков пальцев.

– Должно быть, при освоении Кийстрома погибло много ваших друзей, – продолжала Ультрафиолет, – и я понимаю: вы не хотите потерять оставшихся. Но сами вы пережили войну, сохранив руки, ноги и все прочее, верно? Так стоит ли эта услуга трех жизней и ваших целых костей в придачу?

Горло вдруг перехватило, и отнюдь не только из-за сухого воздуха.

– Если я буду ранен, это вас задержит. Три жизни и целые конечности. Это мое последнее слово.

Она молча рассматривала меня. Вокруг глаз и у рта у нее виднелись тончайшие морщинки. Сколько же лет должно быть нестареющей Посланнице, чтобы они появились?

– Значит, три жизни, – наконец сказала она. – Седьмой, заберите у них оружие.

– Погодите! – вырвалось у меня, когда она отвернулась. – Как хоть к вам обращаться?

– Я – Первая.

Она, значит, Первая, Индиго – Второй, а тот, красный, что обыскивал сейчас Квинт и Бенни, – Седьмой. Цвета означают ранги, и имена, возможно, тоже.

Индиго, то есть Второй, подошел ко мне. Трудно называть живое существо по номеру, даже такое бездушное, как Посланник, – получается как-то неестественно. К тому же теперь надо каждый раз мысленно пересчитывать цвета радуги. Первая прямо сказала, что ее номер – это имя, но остальные ничего подобного не говорили. Значит, буду мысленно называть их по цветам, решил я. Первая развернулась и пошла прочь, я смотрел ей в спину, а Индиго в это время принялся меня обыскивать.

Было ясно: босс Квинт при подготовке нашей операции не знал кое-чего важного. Но если сейчас смыться, договор утратит силу, и он запросто может с нами покончить, чтобы замести следы. Это если импланты не рванут еще раньше – когда мы покинем разрешенный периметр. Выход только один: найти-таки нужные данные и надеяться, что Посланники оставят нас в живых.

Индиго закончил с обыском и аккуратно подтолкнул меня к остальным. Первая мигнула ему темно-синим, я двинулся к Бенни и Квинт, а Посланники разделились и вышли через двери в стенах: Желтый и Голубой – через одну, Оранжевый и Зеленая – через другую, одинокий Индиго – через третью. Красный и Первая остались. Нас от них отделяло вполне приличное расстояние, но только круглый идиот решил бы, что теперь можно сбежать.

– Надо валить сейчас, пока их нет! – зашипела Квинт.

– Совсем рехнулись? – воскликнул я, забыв об осторожности. – Да любой из них может прикончить нас одним мизинцем!

– Тот темно-синий, что убил Лию, ушел. Он явно самый сильный и опасный из них, иначе они бы не выслали его вперед. Другого такого шанса не будет!

– Мы сбежим, – шепнул я, решив пока не спорить. – Обязательно сбежим, при первой возможности. У нас нет выбора, они только и ищут повод нас убить…

У Квинт в горле как-то странно булькнуло.

– …но пока не собираются, – поспешно добавил я. – Нельзя просто так свалить, нужны благоприятные обстоятельства. Для начала надо выбраться отсюда.

– Я знаю как, – подал голос Бенни.

– Как?

Вместо ответа он поднял руку, на которой тускло поблескивал ортез. Его родной, самодельный. С крохотной однозарядной пушечкой на самом запястье.

Красный, когда обыскивал Бенни, не обратил на эту штуку внимания – просто не знал, что это такое.

Я проследил за взглядом Бенни – он уперся в спину Первой.

10. Прах и кости

Первая по-прежнему стояла к нам спиной. Даже Красный, отвернувшись, смотрел в коридор. Пальцы Бенни скользнули по предохранителю на запястье…

В проеме за левой дверью мелькнули темно-синие огни. Я резко дернул Бенни за руку, и тот успел ее опустить прежде, чем вошел Посланник-Индиго.

– Мы собираемся выбраться из этой переделки так, чтобы никто не погиб, – сказал я тихо, наклонившись к нему, – просто доверься мне.

Позади нас быстро замерцало темно-фиолетовым: Индиго, видимо, говорил какую-то сложную фразу. Когда он вошел, замигало и в других коридорах: остальные тоже возвращались. Момент для идиотских выходок был упущен.

– Мистер Рен, – позвала Первая, когда мигание прекратилось, – за мной.

С этими словами она вышла в левый коридор, свет ее ультрафиолетовых огней пронзал кромешную тьму.

Остальные Посланники молча смотрели на нас.

Я, не говоря ни слова, последовал за ней.

* * *

Сверхсветовой двигатель и искусственная гравитация – две грани одной и той же технологии, придуманной каким-то самодовольным изобретателем в звездной системе, известной на тот момент как Терра Нова. Тогда в ней правили Посланники, как сейчас в Марии Нова.

Говорят, когда новость об этом разлетелась, ученые, конструкторы и инвесторы толпами устремились на крохотный спутник, где изобретатель развернул свою лабораторию. И узрели там плоды его трудов – со старыми гаечными ключами в качестве подпорок и пластиковыми стяжками вместо крепежей. Два компонента основного механизма держались на местах только благодаря шарфу одного из аспирантов. Если бы не он, столкновение противоборствующих материй спровоцировало бы взрыв, который разнес бы в клочья половину спутника.

Как только лабораторию «разминировали», Терра Нова тут же принялась осваивать новую технологию. Спустя неполные десять лет ее жители получили возможность носиться по всему галактическому сектору, то тут, то там создавая заделы для будущих внешних колоний. А также поспешили обрадовать известием о новых технологиях соседей в системе Мария Нова. В те времена власть в Системах-Сестрах принадлежала одному правительству – посланническому. И оно не считало важным делиться знаниями.

«Безымянный» был на сотни лет старше ССД и антиграва. Он имитировал гравитацию путем центростремительного ускорения. Древнее космическое судно вращалось, а мы шли по ободу этого исполинского колеса. Возможно, именно поэтому я так нетвердо шагал по длинному темному коридору вслед за Первой. Вестибулярный аппарат уверял, что мы идем по прямой, но визуально пол впереди еле заметно изгибался.

Темнота была непроглядная, и в стенах ни одного, даже мутного, окошка, куда мог бы проникать свет звезды снаружи. Посланники погасили свои огни, чтобы те их не слепили, и пользовались только фонариками. Нам, «поисковой группе», фонариков не оставили – забрали все, кроме запаса еды и воды. Пространство вокруг теперь состояло из отсветов фонариков, пляшущих по стенам, потолку и неровному полу. В этом скудном свете еле заметно угадывались очертания дверей в стенах да местами свисала их отвалившаяся окантовка. О размерах коридора можно было судить только по тому, как в нем отражается звук.

Первая шла впереди, ее легкая фигура маячила в нескольких шагах передо мной. В отличие от Индиго, чей длинный нож виднелся из-за плеча, ее парные клинки были прикреплены к поясу на бедрах с каждой стороны и торчали вниз, словно маховые птичьи перья.

Воздух здесь был безвредный – я заметил, как Зеленая сверяется с карманным сканером, – но тяжелый, спертый. Неприятно пахло вроде бы прогоркшим маслом, я все никак не мог вспомнить, откуда мне знаком этот запах. Потом вспомнил.

– Здесь, на корабле, водятся тараканы, – сказал я.

Сзади донеслось брезгливое фырканье Квинт.

– Спасибо за предупреждение, мистер Рен, – сказала Первая.

Она это и так знала. Но если здесь есть тараканы – и, судя по запаху, достаточно много, хоть они и прячутся от фонарей, – значит, на «Безымянном» могли остаться живые. И остались – по крайней мере, Огнеглазка.

– Это корабль поколений, – добавила Первая. Она шла с фонариком и, в отличие от меня, не думала, куда поставить ногу. – У него надежная система самовосстановления. И, скорее всего, где-то есть возобновляющиеся ресурсы воды и пищи – всего, что нужно людям.

– Людям больше не нужны корабли поколений, – сказал я. – Мы из них выросли, как из детских ботинок. Они утратили свое значение, как и Посланники.

Первая устремила на меня неподвижный холодный взгляд: так горная вершина смотрит на солнце, хоть и близкое, но неспособное растопить ее древний ледник. Бес внутри меня возликовал: один – ноль в пользу Шона Рена!

До изобретения сверхсветовых двигателей люди рождались, взрослели, старели и умирали на кораблях, летящих в межзвездном пространстве. Поэтому мы и нуждались в Посланниках – именно «нуждались», в прошедшем времени. Их власть во многом проистекала из способности тратить на межпланетное путешествие не всю жизнь, а лишь крошечную ее часть. Несколько десятилетий попросту не имели для них значения.

Но потом ССД все-таки изобрели, и технологии Посланников стремительно устарели. А поскольку в масштабах меньше полувека Посланники мыслить не привыкли, они долго не могли осознать угрозу, которую несет им новое изобретение людей. Так, первый и единственный раз, человеческие технологии опередили посланнические, и это имело серьезные последствия. Со временем до Посланников все-таки дошло, какое преимущество дает людям новая технология, они приняли меры для восстановления своего авторитета, но так и не осознали, насколько ситуация успела выйти из-под их контроля.

– Женщина, которой удалось скрыться, тоже из вашей группы? – спросила Первая.

– Какая женщина?

– Та, что спряталась от Второго в стене.

– Я ничего о ней не знаю.

– Значит, она не была вашим связным на этом корабле?

Связным? Да никаких связных здесь быть не может, люди покинули его тысячу лет назад… Если только не верна моя догадка, что Огнеглазка – член его исходного экипажа и что ее сначала обессмертили, а потом бросили здесь на веки вечные.

Но в таком случае она должна говорить на аменге. И значит, я здесь единственный, кто сможет с ней общаться.

– Повторяю, я ничего не могу сказать об этой странной женщине. А если бы и мог, разве вы бы мне поверили?

Первая оглянулась на меня через плечо. В непроглядной тьме ее лицо подсвечивали только темно-фиолетовые огни, да и то не полностью. Глаза оставались в тени и были двумя черными провалами, а высокие скулы, наоборот, выделялись и белели, словно голые кости черепа. На меня глядела потусторонняя вечность. Сколько еще мой внутренний бес сможет испытывать ее бессмертное терпение? И что будет, когда оно иссякнет? Она внушала ужас, причем совсем иной, нежели босс Квинт.

На следующем шаге нога куда-то провалилась, под ней хрустнуло в темноте, и лодыжку словно сжали чьи-то челюсти. Сзади протянулись руки, подхватили и помогли выпрямиться. Индиго не дал мне упасть.

Первая остановилась, остальные через некоторое время тоже. Индиго наклонился и посветил фонариком туда, куда я наступил.

Там блеснуло что-то желтоватое, с острыми, сколотыми краями, похожее на клетку из слоновой кости. Очень характерной, узнаваемой формы.

Это была человеческая грудная клетка. И я проломил ее ногой.

11. Знаки во тьме

Индиго ухватил мою ступню и высвободил из костяного захвата. Острые концы обломанных ребер поцарапали искусственную кожу ботинок, но насквозь не пробили. Я поспешно выдернул ногу из его пальцев, но Посланника интересовала не она, а грудная клетка. Древняя, пожелтевшая, без единого ошметка плоти, она своими тонкими, точными изгибами напоминала музыкальный инструмент. Индиго кончиками пальцев осторожно перевернул ее.

Я наклонился рассмотреть получше. С ребрами было что-то не так.

– А это что? – спросил я, указывая на второй пролом в грудной клетке, рядом с тем, который остался от моей ноги.

– Смертельная рана, – ответил Индиго.

Голос оказался мягкий, негромкий, словно он привык говорить в тишине библиотеки. Я вздрогнул от неожиданности: думал, ответит Первая.

– Можете сказать, что именно его убило?

Индиго вертел грудную клетку так и эдак, подцепив пальцем за ребро.

– Или это посланническая тайна?

– Не совсем, – отозвался Индиго, убирая руку. Грудная клетка неустойчиво закачалась на полу. – Когти.

Я глянул еще раз и теперь заметил не только пролом на месте одного из ребер, но и царапины на соседних. Там, где что-то прорвало плоть и добралось до костей. Решил измерить отверстие: положил руку на ребра и стал сдвигать пальцы, пока они не совпали с отметинами.

На ребрах отчетливо просматривались четыре одинаковых зарубки, по одной напротив каждого пальца, а большой я загнул вниз. Для моей руки все же было узковато.

Я скользнул взглядом по ладони Индиго – узкой, длиннопалой. Вот она идеально подходила под размер раны. То, что вонзило когти погибшему в грудь, было размером примерно с человека, только с более узкими кистями. С чем же столкнулись наши предки здесь, на безымянном корабле, в последние дни его жизни?

Первая замигала в нашу сторону огнями цвета индиго. В конце фраза посветлела, перешла в почти голубой. Вопросительная интонация?

Индиго ответил – полным спектром, в порядке возрастания интенсивности: от красного до темно-фиолетового. Первая кивнула каким-то своим мыслям и обратилась ко мне:

– Поднимайтесь, мистер Рен.

– Как думаете, что могло его убить?

– Что-то, обитавшее здесь тысячу лет назад.

Первая мигнула белым так, чтобы видели остальные Посланники, и они снова двинулись вперед.

– Подождите!

Индиго просто бросил грудную клетку на пол, и она чуть покачивалась в пыли, среди осколков ребер. Опустившись на корточки, я собрал эти осколки и попытался пристроить на место – туда, где они были, пока я не наступил.

– Это необходимо, мистер Рен? – спросила Первая.

Я сгреб в кучку то, что совсем раскрошилось, ссыпал внутрь, поближе к позвоночнику.

– Не хочу, чтобы его дух разозлился на меня и начал преследовать.

– Мертвые – последнее, чего вам стоит бояться на этом корабле.

В Республике бытовало много религий, но сейчас большинство верило в Искупителя. На Кийстроме нас всех с детства учили дарить жертвенную кровь Богу, Пролившему Кровь За Нас, что в Республике по большей части полагали варварством. Избранных было так мало, что они вообще не считались за отдельную конфессию, а у Посланников, как я слышал, и вовсе не было никаких богов. Так что я понятия не имел, кому молился тысячу лет назад обладатель этих костей.

Но что мог сделать, то сделал. И надеялся, что покойный не слишком на меня обидится. Я прижал ладонь ко лбу, потом к сердцу, потом скрестил руки на груди, как учили священники на Кийстроме. Для правильной отходной молитвы требовались три человека, которые встали бы над костями священным треугольником. Но здесь был только один – я сам…

Чья-то рука коснулась моей протянутой вперед ладони. Я спутал слова, сбился, открыл глаза. И увидел Индиго, который склонился над останками с другой стороны, положив свою ладонь поверх моей. Другую руку вытянул в сторону – туда, где должен стоять третий скорбящий, дополняя треугольник.

Двое – по-прежнему мало, но все же лучше, чем один. Индиго выжидающе смотрел на меня темными, нечеловеческими глазами, и я продолжил молиться. Когда закончил, он убрал руку с моей руки, и от его прикосновения не осталось даже намека на тепло.

– На ритуальные шрамы у нас нет времени, – равнодушно сообщила Первая, когда я выпрямился.

Я стал бы резать руку только в память о ком-то, кого знал лично. А эти останки принадлежали незнакомцу. Странно, подумал я: почему Индиго так хорошо осведомлен о кийстромских обрядах, а Первая – нет?

Мы двинулись дальше. На полу виднелись еще кости, и мне кое-как удавалось на них не наступать. Я глядел под ноги, гадая, сколько здесь останков, сколько мужчин и женщин погибло в этом зале тысячу лет назад

Первая снова остановилась: мы вышли к перекрестку. Она посветила фонариком в один коридор, потом в другой. Потом над развилкой, и луч выхватил из темноты вырезанные в стене полустертые надписи на аменге.

– Читайте, мистер Рен.

Я поднял глаза: буквы еле различались.

– Я должен найти что-то конкретное?

– Просто прочитайте.

– Ну, мы сразу отправимся на поиски информации или осмотрим достопримечательности?

– Мистер Рен. – В голосе Первой зазвучало нетерпение, если это слово вообще применимо к бессмертному существу. – Сверхновая взорвется со дня на день и уничтожит корабль со всем содержимым, включая нас. Мы не смотрим достопримечательности, мы ищем лабораторию Мары Чжу. А если вы не прекратите тратить мое время, я могу передумать насчет вашей так называемой полезности.

Лабораторию Мары Чжу? Значит, вот где хранится Философский Камень?

– Хорошо, – послушно сказал я, задрал голову и сощурился. Интересно, вон та буква – это «а» или «с»? Нет, «а», точно «а». Капитанское – что? Капитанский…

– Капитанские апартаменты, – вслух сказал я. – Каюта капитана, туда.

– А в другой стороне что? – спросила Первая, продолжая светить.

– Вы знаете, было бы гораздо легче читать, если бы я сам держал фонарик, – проворчал я. – Когда его держит кто-то другой, то непроизвольно шевелит рукой, и луч движется, понимаете? Так всегда бывает, потому что нельзя совсем застыть, как камень. И от этого очень устают глаза.

Луч ее фонарика был абсолютно, противоестественно неподвижен, а фиолетовый взгляд ничего не выражал. Потом она подняла руку к шейному кольцу и мигнула темно-синим.

Сзади зашевелились, и Индиго вложил мне в ладонь что-то твердое и холодное: мой же собственный фонарик. Я включил его, наклонив голову вбок, чтобы скрыть свое удивление. Интересно, получится ли убедить Посланников отдать Бенни с Квинт и их фонарики тоже?

– Читайте, мистер Рен, – велела Первая тем древним, холодным тоном, от которого кровь стыла в жилах. Я послушно направил фонарик на стену.

– Путь над водой, – прочитал я. – Имеется в виду мостик, командный центр. Это дорога к нему.

– Очень хорошо, мистер Рен, – кивнула Первая и свернула в сторону капитанских апартаментов.

На миг мне почудилось какое-то движение в противоположном коридоре, ведущем к мосту. Словно мелькнула быстрая тень. Я поспешно навел туда фонарик, но луч осветил только стены и черный провал коридора.

Мы двинулись за Первой и довольно долго шли вдоль корабельного «обода». Я не следил за расстоянием – все внимание поглощали тени вокруг и зияющие проемы дверей в пустые залы.

А потом коридоры кончились.

Первая подозвала меня, я подошел, встал рядом. Похоже было, что коридор с одного конца специально перекрыли листами металла, на которых виднелись криво запаянные швы, как от древнего сварочного аппарата. Поперек этого импровизированного заграждения было нацарапано какое-то слово.

С одного края лист железа прорвали, открыв доступ внутрь и наружу. Значит, барьер больше не сдерживал то, от чего его ставили.

– Что здесь написано? – спросила Первая, наведя фонарик на буквы.

Тут даже думать не пришлось.

– Опасность.

12. Тупик

Квинт, нахваливая свое деловое предложение, утверждала, что корабль здесь «укрыли». Теперь, читая надпись на листе железа, я в этом очень сомневался. Сотни лет назад кто-то нацарапал здесь это слово. Не вывел краской, не написал, а именно нацарапал, хотя это труднее и дольше. Значит, очень хотел, чтобы его предупреждение со временем не исчезло.

И что же, мощное древнее судно просто бросили здесь, как недочитанную книгу? «Случайно» выбрав для этого звездную корону, где его за многие столетия никто не заметит? Но если кто-то не хотел, чтобы корабль нашли, почему его не уничтожили сразу? А если наоборот, то можно было оставить его в более безопасном месте. Точно рассчитать заранее, когда звезда взорвется, было невозможно, мы успели до него добраться благодаря чистому везению. Или вовремя посланному сигналу бедствия?

Нет, «Безымянный» вовсе не укрыли здесь тысячу лет назад. Его просто бросили, в панике сбежав.

Первая коснулась шейного кольца, мигнула темно-синим. Индиго опустился на колени, посветил фонариком в отверстие. Потом сам протиснулся туда.

– А вас не волнует, что может оказаться там, за стеной? – спросил я.

– Второй в силах о себе позаботиться, – отозвалась Первая.

Ждать возле надписи «Опасность» пришлось долго. Я с трудом удержался, чтобы не начать расхаживать туда-сюда, Первую это наверняка раздражало бы. Зато стал нервно теребить подол рубашки, где ткань истончилась. Посланник-Индиго все не возвращался, и я успел проковырять в рубашке такую дыру, что туда пролезал палец. Ждать я вообще никогда не умел. Но сейчас, по крайней мере, никакие тени вокруг не мелькали – если допустить, что по дороге сюда мне не показалось.

Наконец по ту сторону заграждения мелькнул темно-синий огонек, и Индиго выбрался наружу. Щеки у него почернели от пыли, но лицо было совершенно спокойное. Он что-то сказал короткой серией ярких белых вспышек.

Белый – это обращение ко всей группе, понял я. Должно быть, рассказывает, что он там увидел.

Первая мигнула синим, он кивнул. Повернулся к остальным и заговорил вслух, очевидно, специально для людей:

– Впереди очень узкий участок.

Он повысил голос, но прозвучало все равно тихо. Квинт с Бенни подошли поближе, чтобы ничего не пропустить.

– Большую его часть придется ползти, местами на животе. Длина этого участка от десяти до двадцати ярдов, дальше начинается обычный коридор.

Я не переставал ковырять дыру в рубашке.

– Но почему там так тесно?

Посланник-Индиго помедлил. Совсем как Квинт, когда вечность назад, у себя в кабинете, затруднялась ответить на мои неудобные вопросы. Но, в отличие от нее, он сориентировался гораздо быстрее.

– Полагаю, в какой-то момент в коридоре за этой стеной взорвалась бомба. Система самовосстановления оперативно устранила повреждения корпуса для поддержания температурного режима и нужного уровня кислорода, но не ликвидировала завал внутри.

Это что же за хрень могла заставить людей взорвать бомбу на собственном корабле?!

– Участок труднопроходим, – продолжал Индиго, – но, чтобы найти иной путь, нужно сначала вернуться обратно.

– Идем вперед, – решила Первая.

– Нет, погодите, – подала голос Квинт. – А там… насколько узко?

– Как будто у нас есть варианты, – буркнул Бенни.

– Нет, но все же… если мы там застрянем?

Меня этот вопрос тоже волновал: Индиго стройный и невысокий, остальные Посланники не слишком отличаются от него телосложением. Я же на голову выше Желтого, самого высокого из них, и уж точно шире их всех в плечах.

– Номер Второй проверял проходимость тоннеля, учитывая ваш рост и параметры, – ответила Первая. Ее голос сочился презрением, словно талый снег – ледяной водой.

– А если его просто прорубить? – спросила Квинт.

– Толща обломков над проходом может осыпаться и заблокировать его окончательно, – пояснил Индиго. Жуткое предположение, что мы можем сами обрушить себе на головы полкорабля, совсем не вязалось с его спокойным тоном. – Это слишком рискованно. Тоннель проходим, и мы его пройдем.

– Но все же… – не унималась Квинт.

– Я пойду первым, – сказал я. – Я крупнее вас, и если пролезу, то и вы тоже, не сомневайтесь.

– Но я…

– Да все будет в порядке. – Я улыбнулся и хлопнул ее по плечу, стараясь хоть немного подбодрить. Первая неотрывно глядела на нас тем же совиным взглядом, прикидывая, стоит ли результат усилий. – Просто следуйте за мной, окей?

Не дав ей возразить, я опустился на четвереньки рядом с Индиго.

– Ведите.

Он окинул меня бесстрастным взглядом, развернулся и вполз в дыру.

Насчет узости прохода он ничуть не преувеличивал. Заползая внутрь, я чуть не ободрал о стены плечи. Начал продвигаться понемногу, на ощупь: свет шел только от огней Индиго, а стены были неровные. Где-то еле протискивался, где-то, напротив, можно было даже плечи расправить. Местами было тесно только потому, что сверху, словно острые клинки, торчали железные прутья. Тогда я выдыхал, втягивал живот и осторожно скользил между ними.

Квинт ползла следом, тяжело дышала и бурчала себе под нос что-то вроде молитвы, слов я не мог разобрать. Тока воздуха здесь не было, отчего ход казался еще теснее.

И тут Индиго внезапно пропал из виду. А мои ладони уперлись в сплошной завал без единой щелочки.

Сзади в меня врезалась Квинт.

– Шон? – истерично пискнула она.

– Минутку.

В такой близи фонарик больше мешал, чем помогал: его белесый свет бил по глазам. К тому же не освещал впереди ничего, кроме древнего металла, покрытого толстым слоем пыли.

Выключив его, я сглотнул и прикрыл глаза, чтобы цветные круги перед ними рассеялись. И чтобы не видеть наступившую темноту. Вытянул руку вперед, начал ощупывать завал в той части, где скрылся Индиго. Пальцы снова скользнули по иззубренному железу, окунулись в пыль.

Никакого прохода больше не было. Индиго просто исчез, а я угодил в ловушку.

13. Выход

– Шон! – окликнула Квинт.

Сердце колотилось, отчаянно громыхало в ушах. Застрял.

Квинт ухватила меня за бедра, попыталась пропихнуть вперед.

– Шон…

– Погодите, – сказал я и открыл глаза. Повернул голову, слепо таращась во тьму, и вдруг увидел какой-то отсвет. Протянул туда руку и не нащупал преграды.

Глубоко вздохнул, чтобы хоть немного восстановить сердцебиение.

– Здесь ход круто сворачивает вправо, – сообщил я Квинт нарочито спокойным тоном, – но пролезть можно.

Я развернулся и обнаружил, что это вовсе не поворот, а неровный зигзаг. Уму непостижимо, как Индиго вообще смог здесь протиснуться. Я снова глубоко вздохнул, отгоняя назойливую мысль, что теперь-то назад уже точно никак: там Квинт, Бенни и еще шесть Посланников, все ждут своей очереди.

Тысячу лет никто не нарушал покой этого корабля, напомнил я себе, пытаясь извернуться так, чтобы не застрять в зигзаге. Сердце продолжало бешено стучать, в голове в такт ему бились мысли: еще миг, и меня здесь совсем заклинит, и я сдохну, как крыса в капкане. А потом, столетия спустя, какие-нибудь археологи найдут…

Впившись пальцами в шершавый пол, я дернулся вперед и вырвался-таки из проклятого зигзага. Впереди слабо светился темно-синий огонек. Боль в руках, которую я не замечал от страха, вернулась с удвоенной силой. Они изрядно ослабели от напряжения, но я пополз дальше.

Сколько, он сказал, ярдов? Десять, двадцать? Да нет, наверняка больше. А корабль нависал надо мной, давил всей массой тысячелетних обломков, которые за эту самую тысячу лет ни разу не потревожили. А вдруг я, протискиваясь вперед, задену что-нибудь, нарушу этот хрупкий баланс, и тонны металла, пластика и углерода рухнут нам на головы? Индиго уверял, что здесь достаточно воздуха, но я все больше в этом сомневался.

Посланника по-прежнему не было видно, но меня вдруг ослепил яркий свет. Я зажмурился, а открыв глаза, понял, что свет не бьет в лицо, а направлен мимо, вперед, чтобы дать мне обзор. Индиго впереди лежал на животе, лицом ко мне, и его шейные огни мигали синим. Узкий участок заканчивался.

Я вздохнул было с облегчением, но тут увидел, что именно Индиго подсветил фонариком. И похолодел.

Перед тем как мы сюда полезли, Индиго предупредил, что местами надо будет ползти совсем по-пластунски. Я пока продвигался на четвереньках, скорчившись и обдирая ладони с коленями. И все же продвигался.

Но лаз впереди, казалось, был высотой дюймов шесть, не больше. И просочиться туда у меня шансов не было.

– Шон? – Квинт сзади похлопала меня по спине. – Дальше, дальше, не останавливайся!

Она принялась меня толкать, но я не двигался с места, загородив проход всем остальным. Бог мой, обратно ведь тоже не получится: мне ни за что не пролезть задом через этот зигзаг! Все, я окончательно застрял. Мы все тут как в капкане и не можем ничего сделать.

Яркий свет хлестнул по лицу, как струя воды, выдергивая из оцепенения: Индиго светил мне фонарем прямо в лицо. Я часто, нервно дышал: по-другому просто не мог.

– Поверните голову набок, – велел он. Мелькнула глупая мысль: а на каком языке он думает? На сестринском или огоньками?

Потом до меня дошел смысл сказанного.

– Издеваетесь?

– Нужно двигаться вперед, иначе погибнете.

Погибну, а что остается? Воздуха в этой крысиной норе уже, считай, нет. Лицо Индиго стало жестким, почти злым, он протянул вперед руку, указывая на тоннель. Она замерла в паре футов от моего лица, я пялился на нее и думал: от этой руки погибла Лия.

Квинт снова толкнула меня в спину, что-то прокричала. Я не слушал: решил ничего не замечать и ни о чем не думать. Лег на пол, дотянулся до руки Индиго, ухватил за запястье. Что было сил оттолкнулся и полез в узкий проем. Индиго, держа меня за запястье, как клещами, тянул вперед. Мне пришлось свернуть голову набок, чтобы протиснуться, по щеке чиркнуло что-то металлическое.

И внезапно голова освободилась из этого капкана, а за ней и плечи. Я выдернул свою руку у Индиго, чтобы опереться на нее и поскорее выбраться полностью, обдирая о железный свод кожу на ногах и спине. Меня трясло, в тесном тоннеле я успел взмокнуть и теперь начал замерзать.

– Сядьте там, – велел Индиго, указывая на дальний, почти пустой угол. Похоже, мы оказались в заброшенном санузле: я заметил расколотые раковины и перегородки между туалетными кабинками, сложившиеся, как стены карточного домика.

Квинт все не показывалась. Я подполз к Индиго, снова улегся на живот и, заглянув в пролом, увидел ее побелевшее от ужаса лицо.

– О, вот и вы, Квинт! – попытался я улыбнуться, но губы застыли в неживой гримасе. – Готовьтесь, сейчас будут кое-какие знакомые ощущения.

– Что ты несешь, какие ощущения? – прохрипела она. Судя по тону голоса, Квинт была готова потерять сознание от страха. Я подполз еще ближе и сунул руку в тоннель, как сделал Индиго, чтобы меня вытащить.

– Как при появлении на свет. Вы разве не помните этот момент своей биографии?

– Да что за бред…

– А вот я помню, – жизнерадостно сообщил я, не давая ей опомниться, и просунул руку еще глубже. – Был вторник, раннее утро. Знаете, что я сделал сразу, как только родился? Передразнил доктора, объявившего «Мальчик!».

Это я сказал на родном кийстромском, хотя и знал, что она не поймет. Просто хотел напомнить, кто я и откуда. Но потом пришлось перейти обратно на сестринский, иначе она бы вообще перестала соображать.

– Давайте руку. Вытащу вас, так и быть. А доктора я тогда перепугал до ужаса: понимаете, на Кийстроме новорожденные обычно не умеют говорить.

Квинт машинально протянула руку, я взял ее за запястье.

– А вот на других планетах бывает, что и умеют. Я слыхал, на Сирене вообще поют, когда рождаются. Лягте на живот и дрыгайте ногами, а руками отталкивайтесь от стен. Младенец, готовясь покинуть материнское чрево, начинает двигаться очень ритмично, как под метроном. Ну-ка, поверните голову набок.

Еле-еле шевеля ногами, Квинт продвигалась вперед – в основном потому, что я тащил ее за руку. Весила она, к счастью, немного, но под таким углом тянуть было жутко неудобно.

Индиго молча сунул руку в пролом, ухватил Квинт за воротник и тоже потянул.

– Тамошние доктора могут… эээ… выманить младенца наружу, просто включив в родильном зале музыку. Мать вообще ничего не делает, все само собой получается. О, ну вот.

Из пролома показалась голова Квинт, затем плечи. И наконец она словно вышла из ступора. Выползла наружу, пошатываясь, встала на ноги, не удержалась, упала на колени. И вдруг рванулась к дальней стене, я даже не успел ее перехватить. Добралась до разрушенных туалетных кабинок, где ее вырвало.

Порядок, подумал я. Развернулся обратно к пролому.

– Привет, Бенни.

– Я выберусь, Шон, – бесцветным голосом сказал он и стал проталкиваться вперед. Помощь – моя или Посланника – ему вроде была не нужна. Скоро он вылез наружу, отошел к дальней стене, где сидела дрожащая Квинт, и стал проверять, в порядке ли его ортез.

Оставив Индиго у пролома, я присоединился к спутникам, устроившимся возле кабинок. За тысячу лет конструкция туалетов существенно не изменилась, что было логично.

Квинт сидела, обхватив руками колени. Ее все еще трясло, шикарная стрижка потеряла вид: волосы намокли от пота и облепили голову, сверху их припорошила серая пыль. Не понравился мне ее взгляд: еще хоть малейшая неожиданность, и она сорвется.

– Ну что, – спросил я, – кто хочет в туалет по-маленькому?

Квинт чуть приподняла голову. Ровно настолько, чтобы угрюмо поглядеть на меня.

Бенни защелкнул на руке застежку ортеза, встал, подошел к ближайшему унитазу и расстегнул ширинку.

– Эй! Это была шутка, а не руководство к действию!

– А я не собираюсь на свободу с мокрыми штанами.

– Тут хоть слив работает?

– Нет.

Он умолк, раздалось гулкое журчание жидкости по металлу.

– И в кранах воды тоже нет. У этого корабля хорошая система самовосстановления, иначе он давно бы развалился. Но так близко к наружным стенам она, видимо, не работает. А вот в глубине вода должна быть.

Журчание прекратилось, Бенни подпрыгнул, стряхивая.

– Я не желаю нюхать вашу мочу все время, что мы будем здесь, – проворчала Квинт, по-прежнему уткнувшись лицом в колени.

Он развернулся, одновременно запихивая свое хозяйство в штаны.

– Лучше б подумали головой и сделали то же самое. А насчет «будем здесь» – это к Шону. Ты обещал все устроить, так скажи, когда мы сваливаем?

Я оглянулся на Индиго, все еще приникшего к пролому в осыпавшейся стене. Оттуда он нас не слышал. Может быть.

– Сейчас он здесь один, – прошептала Квинт, – остальные еще не вылезли.

Один, да – но он из них самый опасный, не считая Первой. Это ведь он в одиночку разобрался с нами несколько часов назад, причем тогда у нас было оружие.

– Нужно ждать, – сказал я. – Если дернемся сейчас, он моментально нас схватит.

Позади нас раздался лязг и скрежет. Я тут же обернулся и увидел, что Индиго скрючился возле лаза, ставшего, казалось, еще уже. Рука Посланника уходила туда под очень странным углом, плечи напряглись. В толще обломков что-то сместилось, понял я, они готовы рухнуть. На остальных Посланников. И рухнут, если Индиго уберет руку.

14. Упущенный шанс

Посланник удерживал свод одной рукой. Ему нужна помощь, подумал я и вдруг осознал: он прикован к этой дыре и не может двинуться с места.

И не сможет нас преследовать, если мы сейчас рванем отсюда.

Я нагнулся к Квинт, помахал рукой – вставай, мол. Она медленно, не говоря ни слова, стала подниматься. Я осмотрелся, нашел взглядом дверь. Мы однозначно успеем добежать до нее прежде, чем Посланник освободится. А он, похоже, вообще не обращал на нас внимания: слишком тяжело было держать. Узкие плечи перекосило от напряжения.

Он изо всех сил боролся, чтобы спасти их. Своих собратьев, застрявших там, внизу.

Краем глаза я заметил, как Бенни поднимает руку с огнестрельным браслетом.

То же самое было, когда погибла Лия: еще до выстрела я знал, что будет. Как будто предвидел кровопролитие и смерть. Но на сей раз не смерть Бенни. Индиго уже засунул в пролом обе руки и не сможет остановить пулю, как в прошлый раз. Бенни попадет, но такой мелкий калибр не убьет Посланника мгновенно, а мой приятель еще и стреляет не очень метко. Индиго будет медленно умирать от раны. Может быть, не прекращая держать свод лаза, чтобы спасти своих. Истекая кровью и постепенно угасая.

Бенни не успел выстрелить – я ударил его по руке.

Посланник заметил движение. Стремительно, текуче развернулся и направил на нас щиток на запястье. Тот самый, который стрелял усыпляющими иглами.

– Сидеть, – велел он тихо, но твердо.

Я пихнул Бенни в плечо раз, другой, и он наконец уселся на пол рядом. Квинт так и не успела подняться и стояла на коленях, дико водя глазами.

Индиго перестал грозить нам своим щитком, а вместо этого поднял руку к шее и постучал по кольцу. Замигало белым, схема сигналов была простая: серия коротких и один долгий. Потом снова вытянул руку в нашу сторону, а другой принялся шарить в проломе, сосредоточенно сведя брови.

Наконец, видимо, нашел, что искал. Рука перестала шарить, он на миг замер, потом снова коснулся шейного кольца, переключился на зеленый и выдал яркую вспышку.

Зеленая показалась из-под его руки, полезла из пролома. Ее темные кудрявые волосы цеплялись за острые зазубрины развороченного металла. Я почти физически ощущал злость Бенни: Посланников теперь двое, шанс упущен навсегда.

Индиго оставил нас под надзором Зеленой и сосредоточился на сигналах: серия коротких, один длинный. Потом снова зашарил рукой в проломе, выбирая удобное положение, напряг плечи. Потянул, раздался металлический скрежет. Индиго снова замигал, на этот раз желтым, и через мгновение Желтый выбрался из пролома.

Красный и зеленый свет, сообразил я. Он говорит «стоп» очередью коротких вспышек и одной длинной. А потом короткой, но мощной – «вперед».

– Придумал бы лучше план, – со злостью прошипел Бенни мне прямо в ухо.

– Придумаю, – так же сквозь зубы ответил я.

Наконец выбралась и Первая, сияя темно-фиолетовыми огнями. Обвела цепким взглядом зал, подмечая все: сломанные унитазы, разрушенные стены кабинок, разбитые раковины. И нас, сидящих на полу.

Индиго вытащил руку из пролома, и вся масса, нависавшая над ним, колыхнувшись, со стоном рухнула вниз, уничтожив тоннель и взметнув облако пыли.

Путь назад был отрезан.

15. Первая и Второй

– Мистер Рен, – донесся сквозь пыль спокойный голос Первой, – можно вас на пару слов?

Я никогда не считал себя трусом. Во мне, как я уже говорил, живет дух противоречия, бес, который всегда тут как тут при малейшем намеке на опасность. Оттого что ты обожжешь руку, свеча гореть не перестанет, предупреждала мама, но я предпочитал ходить в волдырях, нежели сидеть и гадать: какое оно, пламя?

– Давай, беги к мамочке, – бросил Бенни, когда я не двинулся с места.

Пропустив это мимо ушей, я встал и последовал за Первой.

Из основной ванной был выход в какую-то маленькую комнатку – наверное, бывшую раздевалку. Здесь еще держались на стенах разломанные шкафчики для одежды и висели друг напротив друга два ряда зеркал. Мы шли между ними, и фонари многократно отражались, напоминая ряд угасающих звезд.

– У вас уже готов план побега? – спросила Первая, пристроив фонарь на раковине.

Я положил рядом свой. И вызывающе ляпнул «правду» – вдруг купится?

– Разумеется. Причем безупречный, вам его ни за что не разгадать.

– Мне все равно, останетесь вы в живых или нет. Но вы, мистер Рен, напрасно принимаете мое равнодушие за снисходительность.

Вряд ли хоть что-то можно принять за снисходительность, если это исходит от Первой, подумал я. Ее лицо в фиолетовых бликах, подсвеченное еще и фонариком на раковине, было страшным и в то же время прекрасным. Нечеловеческим, неземным в своем андрогинном совершенстве.

И тут внутренний бес вцепился мне в горло обеими руками.

– Посланнический совет Марии Нова не курсе, что вы здесь, так?

Ее молчание придало мне смелости, чтобы продолжить.

– Наверняка ведь есть Посланники, в совершенстве владеющие аменгом. Только их тут почему-то нет. Вы старше всех своих спутников, верно? И все же недостаточно стары, чтобы помнить этот древний язык. Совет не направил с вами старейших Посланников, поскольку вы свою экспедицию от него утаили.

Первая не сводила с меня совиного взгляда, фиолетовое сияние облекало ее, как саван.

– Я заметила, – сказала она, – что люди, пережившие большое потрясение, часто оказываются «заперты» в этом отрезке своего прошлого. И вечно пытаются исправить то, что уже нельзя.

– Что за бред… – возмутился было я, но Первая еще не закончила. Как только я это понял, рот захлопнулся сам собой, так что я аж язык прикусил. А внутренний бес позорно сбежал от ужаса.

– Попытки меня разозлить не помогут усыпить мою бдительность, – продолжала Посланница. Слова падали тяжело, размеренно, словно звуки похоронного марша. – Того, кто отправил сюда вас и ваших друзей, не очень заботило, погибнете вы или останетесь живы. В противном случае он бы дал вам гораздо больше информации. Мою экспедицию утвердил Посланнический совет, а вот о вашей, полагаю, в Республике даже не знают. Так кто же вас сюда послал? Какой-нибудь республиканский проныра, жаждущий пробиться наверх в той гадючьей яме, которую они называют Сенатом? Или вы сами не знаете?

В зеркале напротив я увидел, как моя рука медленно, словно во сне, сама потянулась к голове и не останавливалась, пока пальцы не легли на основание шеи. Туда, где под кожей прятался имплант. Увидел бледное, заросшее щетиной лицо, увидел спину Посланницы и свои широко раскрытые глаза. Все это многажды повторялось, уходя в бесконечный зеркальный коридор и теряясь в нем, как в невидимом прошлом.

Первая внимательно, но без интереса проследила за моим движением.

– Чем вас купили? Пообещали гражданство? Или шантажировали криминальным прошлым?

Рука у меня расслабленно опустилась вниз.

– Что вам нужно?

– Мистер Рен, мне семь сотен лет. Я видела ужасы, которые вы и вообразить не можете. И, словно щит во тьме, берегла от них людей. А чем они отплатили? Восстаниями, мятежами и убийствами. Очень горько, когда стараешься кого-то защитить, а он отвечает черной неблагодарностью. Я хочу, чтобы вы оставили свои попытки сбежать.

Я почти не мог говорить, так сдавило горло.

– Вы же не думаете, что я так просто сдамся?

– Ваши друзья вас не уважают, – прямо, безжалостно сказала она. – Любой план побега провалится, и не столько из-за нашей бдительности, сколько из-за вашего взаимного недоверия. Вселенная преподает нам всем уроки, мистер Рен, только некоторые люди живут слишком мало, чтобы их усвоить. А другие, получив урок, упираются изо всех сил, не желая запоминать. Ваши жертвы в пользу друзей совершенно напрасны. Они не заодно с вами, вы одиноки.

Я содрогнулся: вспомнил мертвую тишину в Итаке после нападения. Вспомнил, как Посланники без всякой жалости резали на улицах мирных жителей. И как республиканцы улетели накануне, бросив нас на погибель. И как Бенни даже не пришел ко мне, когда все произошло. Я только потом с ним столкнулся – чистая случайность, каприз равнодушной судьбы. Тогдашнее жуткое одиночество так никуда и не ушло и все еще тяжело билось внутри, словно эхо мрачного колокольного звона.

Это создание живет и дышит уже целых семьсот лет. Я больше не был уверен, хочет она помочь мне или навредить. И была ли хоть какая-то разница в ее понимании. Но вспомнил вдруг, как Индиго плоской стороной клинка отвернул мою голову в сторону, чтобы я не смотрел на убитую спутницу. Что это было, доброта по-посланнически?

– Я, мистер Рен, далеко не так милосердна, как Второй, – сказала Первая. – Если вы или ваши друзья снова попытаетесь сбежать, я вас всех убью.

* * *

Я почему-то страшно боялся учителя, который был у нас во втором классе. Он задался целью выучить нас математике и пытался заставить любой ценой вызубрить таблицу умножения. Лично я не видел в этом никакого смысла. У меня был свой отличный способ умножать: девять на три – значит девять плюс девять плюс девять. А складывать я уже умел.

Учителя это доводило до белого каления.

– Что ж ты будешь делать, когда мы начнем умножать большие числа? – спросил он, и его пронзительный голос наполнял класс до краев, противно ввинчиваясь в уши. – Восемьдесят один умножить на девятнадцать. А? Не будешь же ты прибавлять восемьдесят один девятнадцать раз?

– Буду, если понадобится, – ответил я.

Учитель открыл рот, и я понял, что он сейчас начнет на меня орать. Но он закрыл его и молча отошел. Лучше бы орал – эта тихая ярость пугала еще сильнее.

После уроков учитель поймал меня, отвел в сторону.

– Ты же умный мальчик и легко можешь выучить эту таблицу, – сказал он. Только сейчас я понял, что, оказывается, не помню его имени – возможно, потому что нас теперь разделяло много лет. – Я понимаю, тебе не даются абстрактные методы, но поверь, если перестанешь упрямиться и выучишь, потом это очень пригодится тебе в жизни.

– Хорошо, – сказал я и продолжил в том же духе, то есть не стал учить никакую таблицу. Тест-то все равно по ней сдал.

Потом, конечно, выучить-таки пришлось, когда начались более сложные примеры. Но сделал я это собственным способом, то есть не так, как требовал учитель: вместо того чтобы заучивать таблицу, я запомнил, как она выглядит. И каждый раз, когда требовалось быстрое решение, она послушно всплывала в памяти.

Мораль этой истории проста: тот мой учитель, Первая, да и вся Вселенная, включая таблицу умножения, могут смело пойти в задницу.

Если нужно усвоить урок, я сделаю это по-своему.

* * *

Мы вышли из разрушенного санузла в коридор и еще не успели далеко отойти, когда я услышал тихий не то шорох, не то скрежет. Как будто ветер вдалеке чем-то гремел.

– Что это за звук? – спросил я.

– Мы находимся возле внешней стены корабля, – ответила Первая, направив луч на стену слева от меня. Я не заметил в ней ничего необычного, просто пластина разъеденного ржавчиной старого металла. – Этим бортом он повернут к звезде, ее радиация очень сильно истончала корпус снаружи.

– Что произойдет, если обшивка не выдержит?

– Автоматическая система герметизации заблокирует этот отсек – если допустить, что она исправна. После чего нас выбросит в открытый космос.

Однажды такое произошло на моих глазах, и я наблюдал, как человек хватает ртом несуществующий воздух и задыхается, как наливаются кровью белки его глаз. А так близко от гибнущей звезды с ее бешеной радиацией мы одновременно поджаримся и замерзнем. Я шарахнулся вправо, подальше от изъеденной стены и открытого космоса за ней.

Плечо впечаталось в небольшой выступ в противоположной стене. Посветив туда, я разглядел внутри него металлическую пластину. Наверное, часть системы герметизации, о которой говорила Первая. Если начнется декомпрессия, эти пластины вылетят из стены и заблокируют сектор, оставшийся без воздуха.

Интересно, подумал я. Если придумать, как внушить бортовому компьютеру, что здесь произошла утечка воздуха, эти гермозатворы захлопнутся. Может быть, сможем таким способом отгородиться от Посланников. То есть те, конечно, пробьются – разрезал же Индиго обшивку, когда они сюда прилетели. Но не сразу, и несколько минут у нас будет. Только надо быстро сообразить, как это сделать.

Я завертел головой, пытаясь понять, как они расположены. И, в какой-то момент оглянувшись назад, увидел наконец то, что кралось за нами во тьме: белесая, как рыбье брюхо, кожа, длинные тощие конечности и горящие голодные глаза.

16. Трудный выбор и тонкая стена

Я, должно быть, вскрикнул. Какой-то звук точно издал: Индиго остановился, все остальные тоже развернулись в нашу сторону. Лучи фонариков зашарили по коридору позади нас. И то, что там таилось, все-таки мелькнуло в их свете. Не знаю, что это было, но размером оно не уступало никому из Посланников, а может, даже и мне. Первая коротко мигнула – похоже, отдала приказ, и Красный отделился от группы, вытянул из ножен на поясе длинный узкий нож и беззвучно помчался по коридору за той длиннолапой тварью. Его путь можно было отследить по колеблющемуся лучу фонарика.

– Что это было? – вскрикнула Квинт.

Я шагнул к ней, но впечатался в плечо Индиго. Он толкнул меня ладонью в грудь, вынуждая отступить.

– Не двигаться.

Посланники действовали как винтики единого механизма: быстро, четко перестроились, взяв нас в кольцо. Снаружи обшивка корабля гудела и трещала, лучи фонарей плясали по стенам, потолку и полу.

Внезапно весь свет, кроме моего фонаря, погас. Я как будто нырнул в темную воду, она же поглотила и всех моих спутников. Чужая узкая ладонь накрыла мою, нажала выключатель фонаря.

– На пол! – скомандовал Индиго прямо мне в ухо.

Посланники выключили и шейные огни тоже. Теперь, в полной темноте, я их только слышал: скрип шагов по полу, шорох одежды, тихий шелест ползущего из ножен клинка. И вдруг, справа, глухое рычание.

Это точно был не Посланник.

Я припал к полу, как велел Индиго, и мертвой хваткой вцепился в фонарь, стараясь дышать ровно. Кто сейчас меня видит? Только Посланники? Или та тварь из коридора продолжает кружить здесь, словно гриф, высматривая поживу? Я и раньше чувствовал на себе чей-то взгляд, краем глаза видел движение во тьме. На этом корабле, судя по всему, водятся не только тараканы. А Посланники, интересно, знали, что оно нас преследует? Наверняка знали, но молчали. Известно ли им, что это вообще за тварь? И могли ли ей подобные убить экипаж «Безымянного»? Я вспомнил глубокие отметины от когтей на ребрах.

Попытался утешить себя мыслью, что Индиго меня защитит. Но тут же спохватился: с чего это я так решил? Ведь именно он убил Лию, а меня захватил в плен.

– Бенни! – прошептал я, не в силах больше молчать.

– Я здесь, – откликнулся он неожиданно близко. Я протянул руку, пальцы неуклюже обхватили чью-то ладонь. Я чуть сдвинул их, нащупал запястье. Где-то рядом всхлипнули – значит, Квинт тоже здесь.

Слева долетел пронзительный вопль и скрежет когтей по металлу. Я развернулся, и в тот же миг полыхнула белая вспышка, яркая и мощная, как молния. То, что мелькнуло в ее свете, словно отпечаталось у меня на зрачках: Первая, одной рукой взявшись за шейное кольцо, а в другой сжимая нож и какое-то человекоподобное существо, безволосое, с бледной, как у мертвеца, кожей и неестественно длинными руками. Больше всего оно напоминало манекены, которые у нас на Кийстроме ставили в День Мертвых: те же непропорциональные руки и шея, та же мертвенно-бледная кожа. А здесь такие манекены ожили и бродят по пустому кораблю, безмолвные, как призраки. Только пластмассовые ступни топают по полу.

Мощная вспышка оказалась сигналом к атаке. Невидимые во тьме, Посланники пронеслись мимо нас и бросились на тварь все вместе. Они не издали ни звука, а чудовище кричало пронзительно и яростно, как хищная птица. Я сжал руку Бенни: это был наш шанс.

– Вставай, ну же! – Я тянул его за рукав, пока он не поднялся. Квинт пискнула от неожиданности: должно быть, он и ее подцепил. Фонарик я включать боялся: Посланники хоть и отвлеклись на чудовище, но луч света для них будет все равно что объявление по громкой связи «Внимание, ваши пленники убегают!». Мы помчались по коридору, но очень скоро я остановился, уловив движение воздуха. Такое, как будто что-то мчалось нам навстречу.

Я отпрянул, врезался в Бенни, и в тот же миг впереди раздался злобный вой. Он пробирал до самых костей, звенел в ушах, как скрежет металла по бетону. Я попытался отступить, но в темноте не видел ни приближающегося манекена, ни даже Бенни с Квинт. Так что просто натолкнулся на них, и мы слепо затоптались на месте, мешая друг другу. Пустота впереди зашипела, в паре дюймов от моего лица что-то со свистом втянуло воздух…

Вспышка, звон металла о металл. Кто-то толкнул меня сбоку, отбросил назад. Я, потеряв и без того хрупкое равновесие, свалился частично на пол, частично на что-то мягкое, вскрикнувшее голосом Квинт. На нас не успели напасть, но темнота впереди опять свирепо зарычала. Вдруг коридор озарил темно-синий свет, как на большой глубине. Я ошалело заморгал, силясь понять, куда делась кромешная тьма и как спастись от этого чудовища рядом. Потом сообразил, что это Индиго, а синим светятся его шейные огни. Он встал между нами и пустотой, откуда несколько мгновений назад готовилась прыгнуть когтистая и зубастая смерть.

Но теперь коридор позади него был пуст, в свете синих огней он хорошо просматривался. И все-таки что это было за существо? В любом случае оно сумело ускользнуть, скрыться в каком-то из многочисленных темных углов, но Индиго не двигался с места, все так же ограждая нас от опасности. И не пуская на свободу.

Другие Посланники остались позади и все еще дрались: до нас долетали слабые отзвуки. Индиго был здесь один. Я увидел, как Бенни поднимает руку с ортезом и второй раз начинает целиться в Посланника.

Я успел ухватил его за руку и дернуть вниз. Для этого пришлось подняться с пола и с Квинт. Теперь мы глядели друг на друга в упор, по его лицу плясали синие блики.

– Он только что спас нам жизнь, – прошептал я одними губами, чтобы услышал только Бенни.

– Он наши жизни погубил, – прошипел тот.

– Мы выберемся, – твердо сказал я, – но так, чтобы все остались живы.

Бенни с каменным лицом уселся обратно на пол. Я глянул на Квинт в надежде, что она понимает. Она ответила абсолютно пустым взглядом. Полное безразличие. Уж лучше бы ненавидела, снова подумал я.

Огни теперь двигались по коридору, приближаясь к нам: Посланники победили своего противника. Я сощурился, пытаясь разглядеть на полу его труп, но там было пусто. В который раз мелькнула мысль: что же за тварь способна пережить схватку с целым отрядом Посланников? Первая так и не вложила в ножны парные изогнутые ножи, и они казались продолжением ее рук, словно острые крылья. С одного капала кровь, непривычно темная. Посланница мигнула серией красных вспышек, слегка темнеющих в конце, – задала вопрос.

Красный ответил снижением по всему спектру, от фиолетового к красному.

Спросила, нашел ли он что-то, понял я. И он ответил «нет».

Индиго подошел ближе, встал над нами. Я поднялся с пола, оказавшись с ним бок о бок. Спросил:

– Нашел ли что-нибудь Красный?

Индиго покачал головой.

Ну что ж, пора отвечать за свои поступки. Никто не усомнится, что мы снова пытались бежать, – но может быть, я успею преподнести это Первой в каком-то ином свете прежде, чем она казнит меня. Или, что еще хуже, остальных.

– Повезло нам, что вы подоспели, – сказал я Индиго. – А то мы тут в темноте совсем заплутали.

Посланник вздохнул. Взял меня под локоть и, используя его как рычаг, потащил вперед.

– Темно было, хоть глаз коли, – продолжал я, пока он волок меня через коридор туда, где стояла Первая. – Если б вы не разогнали этих тварей, они бы… наверное, сожрали нас? Как думаете, они едят человечину?

Тут я понял, что вовсе не хочу знать ответ на этот вопрос. И погнал дальше, пока он не успел опомниться.

– В этой темнотище мы уже не разбирали, где пол, где потолок. Стали убегать от этих чудищ и вот заблудились. А вы их там, сзади, гоняли, вот мы и…

– Дать вам совет? – перебил меня Индиго.

– Валяйте, – с интересом ответил я.

– Думайте головой, – сказал он, – а не языком.

То есть «заткнитесь»? Я спас ему жизнь и упустил ради него свой шанс на побег, а он мне – «заткнитесь»?

Я уже машинально оглянулся на Бенни и Квинт. Бенни снова держал руку на запястье.

Они сидели бок о бок позади меня. Впереди собрались Посланники, сияя разноцветными огнями. Рядом вздыхала и скрипела стена корабля, такая тонкая, что хватит одной-единственной мелкокалиберной пули. А посередине, между людьми и Посланниками, между Бенни и мной, выступал из стены один из гермозатворов. Который в случае декомпрессии отрежет нас от остального корабля.

Вот теперь картинка сложилась.

Я выдернул свою руку у Индиго, протянул к Бенни.

– Не надо!

Бенни поймал мой взгляд. И все с тем же каменным лицом поднял руку и выстрелил.

И мир раскололся.

17. Посланник Индиго и я

Меня словно раскрыло, как цветок, легкие будто взорвались. Внутренние органы чуть не размазало по полостям тонким слоем. Один бок, обращенный к умирающему солнцу, будто засунуло в духовку, а другой мгновенно промерз до состояния ледышки: если потрогать, рука прилипнет. Я был как оригами в виде птички, которая горит, разворачиваясь, из сгибов сочится кровь, а плоть обугливается, осыпается пеплом…

Что-то ударило меня в грудь, с размаху бросило на пол.

Я судорожно вдохнул, и в легкие – о чудо – хлынул воздух. Слезы брызнули из пересохших глаз, потекли по щекам. Я таращился в потолок, перед глазами плыли темные пятна.

Индиго склонился надо мной, его лицо в бликах огней было синюшным, как у трупа. Одной рукой он крепко схватил меня за воротник сзади, тот больно впился в горло. А в другой был нож, острие которого смотрело мне в сердце.

Я жадно хватал ртом воздух: чтобы заговорить, нужно было еще отдышаться. Индиго ждал, не сводя с меня сурового взгляда. Пятна перед глазами рассеялись, и я попытался жестами объяснить, что хотел помешать Бенни. Будь у меня шейное кольцо, я бы замигал светлеющими вспышками: нет, нет, нет! И с огромным усилием прошептал это вслух – на кийстромском, языке моего погибшего народа.

В темной глубине его глаз что-то неуловимо мелькнуло. Так уже было, когда он убил Лию и приставил мне нож к горлу. Вот и сейчас отвел клинок от моей груди, разжал хватку на шее.

Голова у меня бессильно запрокинулась, стукнув затылком об пол и выбив искры из глаз. Сами глаза болели, из них текли слезы, ползли по вискам в волосы.

Индиго ухватил меня за плечо и перевернул на бок. Задрал подол моей рубашки, и тут моя нервная система наконец включилась: я заорал от боли. Она была невыносимой – на боку, который оказался повернут к звезде, кожа обгорела до мяса.

На рану начало оседать, как из спрея, что-то прохладное и влажное. Там, куда оно попадало, плоть теряла чувствительность. Посланническое средство от ожогов, сообразил я, гораздо более действенное, чем наше.

Боль ослабела, а вместе с ней и последняя ниточка, удерживающая сознание. На другом боку таял иней, меня колотило от холода. Обожженные веки опустились, и я провалился, словно в яму, в гулкую темноту.

* * *

– Очнитесь.

Я открыл глаза, но по-прежнему ничего не видел. В голове вихрем пронеслось: их выжгло, я ослеп!

– Молчите и не двигайтесь.

Я узнал голос Индиго. Холодные пальцы коснулись лица, сняли что-то, прикрывающее мне веки. Я поднял их, и глаза резанули одновременно кромешная тьма и яркий луч фонарика.

Индиго и сам выглядел… противоречиво: бледное лицо, черные брови, мрачно сведенные над измазанными сажей веками. Губы были сжаты в такую жесткую линию, что она казалась нарисованной. В руке у него был бинт, его резкий медицинский запах щекотал ноздри.

Глаза жутко чесались, но уже не болели.

– Мы не одни здесь, – еле слышно предупредил Индиго.

Я зябко обхватил себя руками. Рубашка так и осталась задранной, куртка болталась на одном плече. Но, ощупав обгоревший бок, я обнаружил там только гладкую кожу, без всякого воспаления. На ощупь она была слегка резиновая, как и положено биопластырю. Грудь и живот болели так, словно меня избили, но дышать и двигаться было можно. Индиго чуть отступил, взял меня под локоть, помогая подняться. И я, одернув рубашку и как следует надев куртку, осторожно зашагал рядом с ним.

На ходу последние обрывки тумана в голове окончательно развеялись, и теперь я тоже слышал, как рядом во тьме шевелится что-то большое.

Индиго погасил фонарь.

Полная темнота, впрочем, не настала – откуда-то сзади шел слабый свет. Я обернулся, оцепенел от ужаса: в стене дыра, нас сейчас вынесет в открытый космос, и на этот раз навсегда! Прошло несколько секунд, прежде чем я сообразил: дыра действительно есть, но ее затянуло той же прозрачной пленкой, которую Посланники использовали при высадке на «Безымянный». Индиго поймал меня в вакууме, прорезал дыру в корпусе, запихнул меня внутрь, залатал дыру своей пленкой, и все это – за несколько секунд. Сквозь радужные разводы сочился слабый оранжевый свет. В каком отсеке «Безымянного» мы теперь оказались, оставалось только гадать.

Индиго пригасил свои огни, оставив еле заметное мерцание. И начал медленно, осторожно отступать, по-прежнему держа меня под локоть. То, что таилось во тьме, придвинулось ближе.

В ладонь ткнулось что-то твердое, я на ощупь узнал фонарик Индиго. Мой потерялся, когда нас вынесло в открытый космос. Послышался тихий шелест металла по дубленой коже: Посланник вынимал из ножен свой длинный нож.

Его фонарь слегка оттягивал мне руку. Если не будет выхода, вполне сойдет за дубинку, вот только, расколотив его о чей-нибудь череп, я лишусь последнего источника света, не считая огней Индиго.

Тот вдруг резко толкнул меня, и я тяжело рухнул на что-то жесткое. Оно тут же подломилось подо мной. Какая-то дряхлая полуразвалившаяся мебель, понял я. Темноту разорвало рычание, но не похожее на собачье – скорее что-то среднее между звериным рыком и человеческим воплем. Кто-то с силой вмазался в стену, что-то с грохотом разлетелось по полу. Влажно хрустнула разрубаемая кость, по ушам хлестнул крик боли. Это мог быть или Индиго, или тот… то, что бродило во тьме вокруг нас. Я судорожно нащупал фонарь, который уронил при падении, нажал кнопку.

В луче мелькнул Индиго с занесенным ножом. И – на миг – бледная длиннолапая тварь. Она шарахнулась подальше от света, на полу остались пятна темной крови.

– Бежим, – скомандовал Индиго.

И рванул вперед с характерной, нечеловеческой скоростью. Мне приходилось гнать на пределе сил, чтобы хотя бы не терять его из виду.

Луч фонаря дергался и подскакивал в такт моему отчаянному бегу. Никакой дороги он нам, конечно, уже не освещал, а просто очумело метался по полу, стенам и потолкам, выхватывая из темноты отдельные бессмысленные картинки. Непонятно было, как Посланник выбирает дорогу, но он уверенно вел, сворачивая то вправо, то влево. Вокруг замелькали какие-то пустые залы – еще, еще, еще! Каждое мгновение я слышал, как за нами мчатся, скрипя когтями, страшные манекены с пластиковой кожей и черной кровью.

И вдруг мы в темноте налетели прямо на них. Индиго занес нож, я увидел бледную спину, хребет, вывернутую под странным углом конечность. Но тут ко мне подкрались сзади, и я, дико размахнувшись, с такой яростью ударил тварь фонарем, что рука аж до самого плеча онемела. Фонарь погас.

Позади меня кто-то хрипло, со свистом втянул воздух. Я нутром чуял, что это Индиго и что он ранен. И как идиот на ощупь протянул руку, надеясь его поддержать. Но он схватил меня за нее и потянул вперед:

– Бежим!

И мы опять помчались сквозь тьму. Неработающий фонарик теперь только мешал. Мы спотыкались и снова вставали, упирались в стены и сворачивали, и понемногу хриплое рычание и скрежет когтей за спиной стали утихать. Наконец исчезли совсем, остались только наши собственные шаги и дыхание. Индиго вдруг так дернул меня за руку, что чуть ее не вывихнул. И толкнул на пол.

Хлопнула дверь, и в помещении зажегся свет. Я заслонил ладонью глаза, но успел заметить, что Посланник нажимает скрытые кнопки на боку своего кольца. Он прибавил яркость до максимума и засиял, словно холодная синяя звезда, полностью освещая наше убежище. Его сияние выгнало из гнилых углов все тени, заполнило весь этот пятачок мрачной могилы, бывшей когда-то кораблем.

Здесь, видимо, когда-то была детская. Неподалеку оттуда, где я сидел, валялся разломанный манеж, краска на его пластмассовых рейках потрескалась и облупилась. Было похоже на развалившуюся клетку. Я с безмолвным ужасом пялился на полуистлевшую подвесную игрушку – улыбающееся солнышко.

– Фонарь работает? – спросил Индиго, опираясь на входную дверь. Одна рука у него была в крови. Ярко-красной – физическое напряжение требовало переключиться с медного кровообращения на железное. На его кольце виднелись кровавые отпечатки, огни стали фиолетовыми.

Я с облегчением выдохнул: фонарь, оказывается, просто растрясло. Я закрутил его обратно, и он послушно загорелся.

Протянув руку к шейному кольцу, Посланник снова убрал яркость огней до слабого свечения, попутно стерев кровь.

– На сколько у него хватает заряда? – спросил я.

– У него есть встроенное динамо, – ответил он, отступая от входа и направляясь ко мне. – Если разрядится, нужно потрясти.

– А у вашего шейного кольца?

Усевшись рядом и пристроив нож в ножнах между колен, он принялся выкладывать на пол содержимое поясных подсумков. Только тут я понял, что запасы провизии мы оба потеряли.

– Метаболический преобразователь. Заряжается от тепла тела, от электрических импульсов кожи. Работает бессрочно, пока находится на живом теле. Если я умру, будет светиться еще семь дней на минимальной мощности, до двух часов – на максимальной.

То есть прямо сейчас остаться без света нам не грозит. Я положил фонарик на пол, направив на дверь. Включать не стал: рассеянного света огней Индиго хватало, чтобы видеть его лицо. Он тем временем начал выкладывать из карманов медицинские принадлежности.

– Вы знаете, где мы находимся?

– Нет.

– А как мы вернемся?

– Мы не станем возвращаться, – ответил Посланник, осматривая все еще кровоточащую рану у себя на руке. – Двинемся дальше, к офису Мары Чжу.

– Мы? Оба?

Он со стуком поставил на пол аппарат для первой помощи.

– А нужно было бросить вас задыхаться?

– Я очень рад, что вы меня не бросаете на съедение манекенам, – сказал я.

– Мане?.. Эти существа живые.

– Знаю, просто похожи.

– Независимо от того, что они собой представляют и на кого похожи, – сухо сказал Индиго, – вас нельзя оставлять без присмотра, вы слишком опасны. Если попытаетесь еще что-то предпринять, я вас убью.

– Да я и в тот раз не пытался!

– Не знали о готовящемся побеге?

– Это была импровизация с их стороны.

– А о скрытом оружии?

Любимый браслетик Бенни…

– Об этом знал.

– Значит, участвовали в подготовке побега. Еще одна попытка, в любой форме, и я вас убью.

Но пока он спас меня, когда рвануло стену. Я глядел, как он поднял аппарат для первой помощи, поднес к ране. Пальцы у него дрожали.

– Как думаете, остальные живы?

Аппарат начал распылять на рану биопластырь, кровь остановилась.

– Пятый стоял ближе всех к стене, он мог не успеть добраться до корпуса вовремя и вернуться на корабль. Остальные, скорее всего, живы и держатся вместе. Насчет ваших спутников судить не могу.

Пятый – это Желтый. Я отчетливо представил его лицо, когда он выплывал в открытый космос, не в силах повернуть обратно, к спасительному кораблю. Представил, как он медленно горит и столь же медленно задыхается.

Злейшему врагу не пожелаешь такой смерти.

Индиго тем временем бинтовал раненую руку. Биопластырь плохо держится на открытой коже, а Посланнику, очевидно, понадобятся обе руки в рабочем состоянии.

Интересно, подумал я, правда ли он верит, что его спутники живы? Требует двигаться дальше, искать офис Мары Чжу – так, может, подозревает, что остался один? Близко ли он знал Желтого и давно ли?

А вслух спросил о другом:

– Как у нас с едой и водой?

– У меня есть фляга и несколько сухих пайков, – ответил Индиго, продолжая бинтовать. – Есть базовый набор первой помощи. Это все.

Итак, нам предстояло отправиться дальше с одним ножом, одним фонарем, одной флягой воды и несколькими пачками еды, которая в сухом виде несъедобна.

– В недрах корабля должна быть вода, – припомнил я, – Бенни говорил. И потом, здесь есть тараканы. Им, конечно, много не надо, но совсем без воды они не могут.

Индиго обрезал бинт кончиком ножа и начал затягивать узел. Следы когтей доходили до щитка на запястье и там обрывались: усиленное покрытие остановило то, что рассекло ему руку. Не знаю, что за когти у этих тварей, но они все-таки не пробили посланнический доспех, и это немного успокаивало.

– Не волнуйтесь, Индиго, – сказал я, глядя, как он запаковывает обратно аппарат для первой помощи. – Где-нибудь пополним наши припасы.

– Почему вы меня так называете?

Я и не подозревал, что он меня слушает.

– Потому что это ваше имя, – ответил я. – Ну, то есть я его придумал. Уж лучше так, чем Второй.

Он недоверчиво скосил на меня темные глаза.

– Индиго, – повторил я, и тут снова вмешался бес: я протянул руку к шейному кольцу Посланника, нащупал кнопки сбоку. Пары секунд хватило, чтобы разобраться, как переключать цвета и в какую сторону крутить колесико, чтобы достичь соответствующего оттенка.

– Видите? Индиго.

Он скептически поджал губы.

– Вы говорите на нашем языке?

Вместо ответа я просигналил кнопками на его кольце нисходящим спектром, от фиолетового к красному: Нет.

Он сощурился.

Я тут же убрал руку.

– Нет, просто наблюдал за вами и по ходу действия кое-что сообразил. Но не подслушивал, клянусь!

– Сколькими языками вы владеете?

– Бегло я говорю только на кийстромском и сестринском. Знаю еще несколько, могу без труда на них объясниться. У меня вообще талант к языкам. И аменг я действительно более-менее понимаю. Так что без меня вам до цели не дойти.

– Мы в вас никогда не нуждались, – бесстрастно возразил Посланник. – Можно было просто взломать бортовой компьютер или пробиться через стены. Мы легко обошлись бы без вас, просто так было удобнее. И Первая хотела выяснить, что еще вы знаете.

Дай, как говорится, дураку веревку – он и повесится. Ну что ж, я успешно сунул голову в петлю.

– Поэтому вы не взяли никого из своих переводчиков?

– При вас есть скрытое оружие? – сменил тему Индиго.

– Как у Бенни? Э-э, нет.

– Если бы вам его дали, вы бы сумели им воспользоваться?

– Ну, я же проломил фонарем череп той твари.

– Фонарем не бейте. Если что-то заметите, отступайте и держитесь позади меня. А я…

Он резко умолк. Я насторожился, повернул голову и увидел, как он вглядывается в дальний темный угол комнаты, а пальцы сжимаются на рукояти ножа.

– Быстро прячьтесь за меня, – скомандовал он.

Я поднялся и встал за ним, держа фонарь так, чтобы освещать ему пространство впереди. Сам я ничего там не увидел, но между нами и дальней стеной был ряд манежей, их решетчатые стенки отбрасывали тени, где могло таиться что угодно.

И мне пришла в голову мысль.

– А эту вашу масляную пленку можно использовать как барьер?

Какое-то время он обдумывал мой вопрос, потом сказал:

– Корпусный клапан? Он непроницаем для воздуха и жара, но движущиеся объекты с достаточным динамическим усилием пропускает. Это же просто мембрана, а не щит.

Я хотел уточнить, каков порог этого динамического усилия. Если бы здесь, в этой комнате, была достаточно высокая температура или давление, стал бы этот клапан пропускать воздух? А если легонько потрогать пальцем, он поддастся? Или надо бить с размаху?

Но ничего этого я спросить не успел: по руке саданули с такой силой, что я выронил фонарь. Он упал на пол и погас.

Индиго молниеносно, как тень, бросился вперед. Что-то тяжело, с грохотом рухнуло на пол.

Я упал на колени и принялся судорожно шарить в поисках фонарика. Индиго сделал еще выпад, и еще, и еще. То, что ему противостояло, размером и очертаниями напоминало человека. Что-то со свистом рассекло воздух, металл со звоном ударил о металл.

Нащупав фонарь, я схватил его, быстро довернул колпачок, включил и посветил на нападавшего.

Действительно, выглядит как человек: руки, ноги и голова, покрытая густыми темными волосами. Светло-карие, широко посаженные глаза и драная военная форма.

– Эй, стойте-ка! – заорал я и бросился к ним. Индиго с шипением – проклятием? – дернулся в сторону, сжимая в руке нож. Огнеглазка коротко замахнулась и ударила, но попала не по мне, а по полу. И чем! Самодельной булавой или моргенштерном – в общем, какой-то штукой вроде дубинки с шипами.

– Ну привет, Огнеглазка, – сказал я, становясь между ней и Индиго. Она тоже спасла меня, когда Посланники сюда прилетели. – Тише, не бойся. Все хорошо.

Она глянула на меня так, словно большего идиота в жизни не встречала. И бросила на чистом, классическом сестринском:

– Не дури, парень. Это же Посланник.

18. Посланник и лейтенант

Огнеглазка свирепо смотрела на меня, все еще сжимая свою огромную дубину. Я чувствовал себя редким тупицей: успел нафантазировать безумную обитательницу корабля. Реальность, стоявшая передо мной во плоти, не имела с этой фантазией ничего общего.

– Ты из Республики.

– Она из Республиканской армии, – равнодушно уточнил Индиго.

Теперь, когда он это сказал, я и сам узнал характерный крой потрепанной формы. Жесткие наплечники обтрепались, выцветшая ткань кителя пестрела заплатками, но исходный темно-красный цвет все равно угадывался. Пурпурную форму с широкими плечами носили офицеры Республиканской армии. Похожая, только гражданская, была на копах, арестовавших меня неделю назад.

Огнеглазка, то есть солдат Республиканской армии, сощурила на Индиго свои огромные янтарные глаза и коротко пояснила:

– Он тебя прикончит, как только ты добудешь нужную информацию.

– Тогда пускай занимает очередь, – невесело пошутил я.

– Но я тебя убивать не собираюсь, – добавила она.

Дальше пошло быстро. Я услышал, как Индиго позади меня шевельнулся, и рука Огнеглазки тут же дернулась к бесформенному комку проводов, закрепленному на бедре. Пальцы Посланника чиркнули по моему плечу, и мир раскололи гром и молния.

Открыв глаза, я обнаружил, что валяюсь на полу, лицом почти вплотную к почерневшему от времени игрушечному солнышку. Второй раз за день перед глазами замельтешили яркие всполохи, словно въевшиеся в сетчатку. Комнату заполнил газ со странным кисловато-металлическим запахом.

Огнеглазка упала на четвереньки прямо передо мной, дубинка стукнула об пол. Ее, судя по виду, так не накрыло, как меня.

– Уходим, – скомандовала она.

Светошумовая граната, запоздало понял я: мозг тормозил, как старый компьютер. Она рванула гранату.

А Индиго? Он же в момент взрыва находился позади меня.

– Просто оглушило, – сказала она, когда я обернулся и увидел его на том же месте. Он стоял на коленях и хрипло, тяжело дышал, невидяще глядя перед собой. Вдыхал этот газ со странным запахом.

Вдруг резко повернул голову и уставился прямо на меня пустыми стеклянными глазами. Теперь его андрогинное лицо стало попросту жутким.

Посланник или республиканский солдат… Это все равно что выбирать между толченым стеклом и гнилым мясом на ужин – первое, возможно, не столь противно, зато коньки отбросишь вернее.

Я, пошатываясь, встал и поплелся за Огнеглазкой через всю комнату, спотыкаясь о сломанные манежи. Позади нас Индиго тоже поднялся. Уж если он не погиб, вылетев в открытый космос, то дымовая граната Огнеглазки вряд ли причинит ему вред.

За манежами в стене таился лаз. Она привела меня туда и толкнула на пол.

– Внутрь! – гаркнула она зычным командирским голосом. Я глянул мимо нее: Индиго, сияя огнями, приближался сквозь густую дымку.

Огнеглазка ухватила меня одной рукой за шиворот, другой за куртку на спине и пихнула в лаз. Я завозился, бряцая по стене фонариком Индиго – и как умудрился его не выронить? Пополз, обдирая руки, пока не выбрался в совсем другой части корабля. Это тоже было жилое помещение. На стенах виднелись длинные глубокие царапины, словно их драли когтями до тех пор, пока металл не поддался. Больше в слабом свете фонарика нельзя было ничего разглядеть.

Огнеглазка выкатилась из лаза следом за мной, вскочила на ноги и дернула какой-то штырек из стены. Исполосованная ее часть поехала вниз и с грохотом уперлась в пол, целиком закрыв узенький ход, из которого мы вылезли. Двигалась моя новая спутница как машина: точно, быстро, деловито.

Эта «спасательная операция» явно не была спонтанной. Она ее спланировала.

– Теперь наверх, – велела она и тут же скрылась во тьме. Я полез следом, неуклюже размахивая фонариком.

– Кто ты? Неужели правда солдат Республиканской армии?

– Лейтенант. Не шуми.

В темноте я не видел, куда мы идем. Лейтенант Огнеглазка определяла направление сама, вела в непроглядную тьму. Но шла быстро, уверенно, как по хорошо знакомой дороге. Пришлось ускориться, чтобы не отстать.

– Я думал, ты из исходной команды этого корабля, – сказал я, послушно понизив голос. – Появилась откуда ни возьмись, а ведь считалось, что он пуст. Тут ведь искали способ достичь бессмертия, так? Но если ты из Республики, то тоже прилетела недавно? И скоро прилетят еще республиканские военные, да? Это из-за Посланников?

Главное-то не спросил, дошло до меня.

– И как тебя зовут?

– Подкрепление прибудет через несколько дней. Командование направило меня сюда пять лет назад, найти данные о Философском Камне. Те самые, о которых ты кое-что знаешь. Но если, – добавила она, – ты не заткнешься прямо сейчас, то нас обоих разорвут местные хищники.

– Погоди, – не понял я, – тебя что, отправили сюда одну?

Откуда-то сзади, из-за стен, донеслось громкое БАМ! Как если бы, например, разъяренный Посланник ломился по узкому тоннелю. И впечатался головой в толстый лист железа, который специально для этого поставил там какой-нибудь республиканский офицер.

– Надолго это его не задержит, – сказала Огнеглазка. Я глянул на нее – она как раз доставала из-под не по размеру просторного кителя армейский черный пистолет.

– Нам надо идти – и будь добр, иди молча.

19. Лейтенант Огнеглазка

Держать его Огнеглазка явно привыкла: не напрягала руку и не клала палец на спуск. Что у нее там еще, черт возьми, может быть припрятано под кителем?

В стене позади меня снова звонко бамкнуло: Индиго, похоже, пытался пробиться с помощью одних только кулаков. И я сомневался, что не получится. Огнеглазка зашагала дальше, теперь еще ускорившись: похоже, была уверена, что я последую за ней.

Ну конечно: приказали – значит, должен выполнить. Очень республиканский подход. Вот сбежать бы прямо сейчас, пока Индиго не выбрался из-за стены, а она не смотрит в мою сторону. Да, сбежать и действовать самому. Найти Философский Камень, разыскать Бенни – и ходу отсюда. Огнеглазке все равно нельзя доверять: это ведь по вине Республики я оказался в этом дерьме.

Но по кораблю бродят чудовища, а мне сейчас нечем с ними сладить.

Огнеглазка тем временем ушла уже так далеко, что фонарь доставал до нее самым кончиком луча. Еще пара шагов, и совсем исчезнет.

Я поспешил догнать ее.

И все-таки почему Республика послала сюда только одного человека? И точно ли одного? В армейской субординации я не силен и понятия не имел, можно ли отправлять лейтенанта в одиночку на задание. А может, она вообще не из армии, а из космофлота? Я толком не разбирался в родах войск. Вдруг здесь есть и другие республиканские солдаты – затаились в темноте, наблюдают и ждут. Чего? Философский Камень здесь, на корабле, и если республиканцы, сколько бы их ни было, торчали тут целых пять лет, то почему они его раньше не нашли и не свалили? И кстати, зачем республиканскому сенатору вообще понадобилось посылать нас, когда военные и так уже были здесь?

Но кем бы лейтенант ни была на самом деле, зачем бы ни явилась сюда в одиночку и где бы ни было – если вообще было – ее подкрепление, корабль она вроде знала хорошо. И вела меня через темные залы и разломанные дверные проемы, резко сворачивая то туда, то сюда. У нее явно был в голове какой-то маршрут, которому она четко следовала. Я боялся, что шум, поднятый Индиго, привлечет сюда чудовищ, которые за нами гнались, но за все время на нас с Огнеглазкой никто не напал. Может, просто повезло, а может, она выбрала какой-то тайный, неизвестный им путь. И все же я старался особо не топать.

А если сенатор вообще не в курсе, что лейтенант здесь? Если это сверхсекретная миссия, то о ней вообще может знать только президент. Или, если сенатор все-таки знал, он мог решить, что Огнеглазка уже мертва. Иначе зачем посылать нас, да еще не предупредив, что военные уже на корабле? Квинт-то о них ни слова не сказала.

Только Огнеглазка, идущая в нескольких шагах впереди, могла ответить на все эти вопросы. Я сгорал от любопытства, но помалкивал. И не только потому, что звуки могли привлечь тварей. Просто надо было очень хорошо обдумать, что ей говорить. Если ляпну что-то о сенаторе, чего она не знает, у него из-за этого будут проблемы. Он дознается, что это я виноват, – и тогда все. Бум, хлоп, попрощайся, Шон Рен, со своим черепом.

Да пошла она, эта Республика, серьезно. Мало им было облапошить независимые планеты, так они еще друг друга потом облапошили – а через это и нас, обитателей независимых планет, по второму кругу.

Я шагнул вслед за Огнеглазкой в дверной проем и остановился: моя провожатая исчезла. Посветив вокруг, я не увидел впереди прохода, а только крохотную каморку – бывший кабинет. Толстый слой пыли покрывал обломки письменного стола, из их горы торчали его ржавые железные ножки. Куча стеклянно-пластикового крошева, должно быть, раньше была компьютером – из тех давних времен, когда информацию хранили на кварцевых носителях.

Сзади что-то зашевелилось, и я резко развернулся, готовый размозжить голову врага трофейным фонариком. Но это оказалась Огнеглазка. Она взяла меня за плечи, развернула в нужном направлении и толкнула вперед. То есть в соседнюю комнату – оказывается, рядом с кабинетом тоже был проход, а я и не заметил. Там она бесцеремонно, словно куклу, поставила меня перед очередной закрытой дверью.

Потом наклонилась, что-то нащупывая на стене рядом. Что именно, я не разглядел – мешала пола ее слишком длинного кителя. Дверь распахнулась, оттуда хлынул тусклый свет. И все же самый яркий, что я видел с того момента, когда Индиго выкрутил свои огни на максимум. Привыкшие к темноте глаза болезненно сощурились.

– Сюда, – велела она, и я зашел внутрь, гася фонарик. Тесная комната с низким потолком напоминала коробку. Для сна здесь места хватило бы, но и только. Стены и пол были очень чистыми. Особенно пол – с него можно было есть. Может, она так и делала, потому что столов я не увидел. У одной стены высилась аккуратная стопка латаных-перелатаных одеял. У другой, напротив кровати и строго под прямым углом, стояли стеллажи с армейскими пайками, рассортированными по типу. Свет исходил от панели, вмонтированной в стену где-то на уровне пояса. Древняя система аварийного освещения, дошло до меня. Либо чудом сохранилась, либо Огнеглазка регулярно ее чинила. Так или иначе, лампы работали, наполняя комнату мягким белесым сиянием, и иногда мерцали, словно бабочка взмахивала крыльями.

Третью стену, между кроватью и стеллажами, занимала коллекция оружия, которой хватило бы на небольшую армию. Я сразу заметил ручные гранаты, дымовые, световые, ножи всех мыслимых размеров, дубинки и какие-то еще незнакомые «ударные инструменты». Гранаты были вроде тех, что она использовала против нас с Индиго. Маленькие и на вид легкие, как раз поместятся у меня в кармане. Против нас оказались вполне эффективны и к тому же не были смертельными.

Алчно глазея на эту коллекцию оружия, я вдруг сообразил: оно, так же как и сухие пайки, тщательно рассортировано по типу. Одни только ножи лейтенант разложила чуть ли не в алфавитном порядке. Я начал подозревать у нее легкое нервное расстройство.

Позади меня что-то тяжело ударило о стену. Обернувшись, я увидел, что Огнеглазка закрыла дверь, через которую мы вошли, и теперь запирает. Замки буквально усеивали дверь сверху донизу, вдоль и поперек. Помимо них еще была гнутая труба, ее лейтенант использовала как засов. Всего я насчитал примерно двадцать замков, а петли у двери были внутренние. Сдержит что угодно, вплоть до апокалипсиса.

– Где твои товарищи? – спросил я. – Неужели правительство правда послало тебя сюда одну?

– Погибли, – коротко ответила Огнеглазка, закрывая очередной замок.

В маленькой комнатке с единственной койкой сразу стало как-то неуютно.

– Мне жаль.

– Почему? Их убили монстры, а не ты.

– Да, я видел эти живые манекены, – кивнул я. – Они за нами гнались.

Огнеглазка покончила с замками и осуждающе на меня уставилась. Осуждающе-высокомерно, в лучших республиканских традициях.

– Живые манекены? Это ты про модификацию ноль-девятнадцать? Это лишь один вид тварей на этом корабле из тех, что способны убить тебя.

Она двинулась к дальнему углу, мимо аккуратных стеллажей с припасами. Пистолет куда-то делся, возможно, обратно в кобуру под кителем. В углу стояло что-то большое, квадратное и черное. Я пригляделся и понял: это мощнейший сверхсветовой передатчик. Такая техника генерирует сигнал, с легкостью способный пройти сквозь обшивку корабля. Да ему даже радиация звезды не помеха. Он может отправлять целые пакеты данных на сверхсветовой скорости. Логично, иначе сообщения по межпланетной связи шли бы медленнее, чем летают корабли. Такие передатчики можно увидеть только в инженерных отсеках крупных звездолетов.

– Давно они погибли?

– Почти два года назад.

И с тех пор она здесь одна…

– Но почему ты не вызвала подкрепление раньше?

С таким мощным передатчиком отправить сообщение в Терра Нову – раз плюнуть.

Огнеглазка не ответила. Присела рядом с прибором, вытащила из-за него что-то и протянула мне. Это оказался планшет, и довольно новый – вышел всего несколько лет назад. Не чета кварцевому хламу, который усеивал корабль.

– Переведи это, – потребовала Огнеглазка. Я поднес планшет поближе к глазам: экран пестрел текстом на аменге.

20. Эксперимент Мары Чжу

– Спасибо, конечно, что спасла, но я рассчитывал, что ты ответишь мне на пару вопросов, прежде чем припрячь к работе, – сказал я, опуская руку с планшетом. Текста было не просто много, а очень много. Я люблю как следует поработать, а лучшего переводчика не найдешь ни в Системах-Сестрах, ни в независимых колониях. Но такой объем работы с аменгом – это долгие-долгие часы и гарантированная головная боль.

– Я тебя не спасла, а отбила, – возразила Огнеглазка. – Так ты знаешь аменг?

– Я знаю все языки понемногу.

Она двумя пальцами приподняла планшет, подсовывая мне под самый нос.

– Тогда переведи это.

Теперь, когда мы ни от кого не отбивались и не убегали, она почему-то упорно отводила взгляд. Непривычно, особенно после Индиго – тот при разговоре имел обыкновение смотреть в глаза чуть дольше, чем принято, отчего становилось не по себе.

– Что «это»?

– Если б я знала, ты бы мне не понадобился.

Оставив меня читать, Огнеглазка отошла к дальней стене и принялась возиться с оружием: повесила свою дубинку на место, сняла с бедра один нож, прицепила другой. До этого момента я даже не видел при ней никакого ножа.

– Здесь данные с компьютеров командного центра, – сказала она, пряча в рукавах несколько ножей поменьше. – У меня в команде была переводчица с аменга, но она погибла, не успев закончить работу.

С аменга? Но нас таких по пальцам можно пересчитать.

– Как ее звали?

– Кого?

– Вашу переводчицу. Может, это кто-то из моих знакомых.

– Да хоть сестра родная, мне-то что? Ты мне нужен, чтобы перевести эти записи и выяснить, где Философский Камень.

– Это я и так могу сказать, – усмехнулся я, больше не глядя на планшет. – В кабинете главного исследователя, Мары Чжу.

– Его там нет, – ответила Огнеглазка. – Мы искали.

Мы искали… Пять лет, она сказала? Пять, три из них – в составе группы. Конечно, они искали и запросто могли начать именно с кабинета Мары Чжу.

Вот и Посланники рвались в первую очередь туда. А значит, Первая и ее спутники ошибались и искать следовало в другом месте.

Огнеглазка вроде закончила со своим арсеналом. Прислонилась спиной к стене рядом с устрашающей шеренгой дубинок, сложила руки на груди. На белесом мигающем свету ее глаза перестали отливать тыквенно-рыжим, став просто карими.

– И что же вы предприняли, не обнаружив его там? – спросил я. – Сели и стали ждать, когда с неба на вас свалится переводчик?

Лейтенант угрожающе свела брови.

– Корабль огромен. Здесь около пятидесяти лабораторий, а еще жилые и технические отсеки, склады и фермы. Моя группа тщательно осмотрела примерно пятьдесят процентов его площади, и позже я одна – еще двадцать. Неисследованной, таким образом, остается примерно четверть корабля, самая опасная. На осмотр менее опасной части у меня ушло целых два года, а теперь до взрыва сверхновой остаются считаные дни. У нас больше нет времени обыскивать каждое помещение. Я знаю, что Философский Камень должен быть в дальней четверти корабля, но нужно выяснить конкретнее. Тогда по прибытии подкрепления можно будет сразу отправиться туда и забрать его.

Опередив Посланников.

– А оно действительно летит?

– Я вызвала его, прежде чем забрать тебя у Посланника. Прибудет через несколько дней.

Что-то в этом сроке меня смутило, но планшет сейчас был гораздо интереснее. Огнеглазка оставила открытым один документ – возможно, пыталась постичь его смысл сама. Но файлов было огромное количество: тексты, картинки, видео. Порывшись в папках, я стал изучать гигантский текст, который, видимо, предстояло переводить с ходу.

– И вообще, зачем Посланникам эти данные? – спросил я, просматривая один за другим древние видеоролики. Потрясающе. Даже если мы не найдем Философский Камень – этот лингвистический материал произведет фурор в республиканских научных кругах! – Тысячу лет назад они пытались уничтожить его. Так сбили бы «Безымянный» с орбиты, и дело с концом.

– «Безымянный»? Ты всему подряд придумываешь такие дурацкие названия?

– Ну а ты его как называешь?

– Просто корабль.

Голос у нее странно смягчился, но тут я дошел до последнего видео, что она выгрузила из древнего компьютера. Зацепился за него взглядом. Открыл, не запуская, и увидел на экране смутно знакомое женское лицо: узкое, с тревожными темными глазами и высокими угловатыми скулами.

Я не мог отделаться от чувства, что где-то видел эту женщину. Повернул планшет экраном к Огнеглазке и спросил:

– Кто это?

Она скользнула по экрану взглядом.

– Мара Чжу.

Значит, я никак не мог видеть ее раньше – она уже тысячу лет как мертва. Если здесь кто и мог ее знать, то уж скорее кто-то из Посланников.

Кстати, о них: вопрос-то мой остался без ответа.

– Так для чего, по-твоему, Посланникам нужны эти данные?

– Понятия не имею, для чего конкретно, но думаю, они ищут свою личную информацию.

– Личную? Какую, телефон мамочки?

Огнеглазка посмотрела на меня в упор первый раз с момента, как мы пришли.

– Ты проделал такой долгий путь сюда и не знаешь, чем закончился эксперимент с Философским Камнем?

– Что, булыжник оказался не таким уж мудрым? – попытался сострить я.

– В ходе этого эксперимента были созданы Посланники.

21. Сорок замков

Посланники бессмертны. Их можно убить, но сами они не стареют и не умирают.

Посланники гуманоидны. Характерная одежда и движения подчеркивают их отличие от нас. И все же их можно принять за людей, только маленького роста и неопределенного пола.

В истории человечества Посланники появились ниоткуда: неизвестно, как они возникли или с какой планеты прилетели. Но появились в то самое время, когда прошли эксперименты с Философским Камнем. И когда данные по этим экспериментам были утеряны.

– Тысячу лет назад сверхсветовые двигатели еще не изобрели, – сообразил я, размышляя вслух. Огнеглазка молча смотрела на меня. – Путешествие между звездными системами занимало больше времени, чем длится человеческая жизнь. Сократить расстояния наши предки не могли, вот и пытались увеличить продолжительность жизни.

Посланники были лучше приспособлены к межзвездным перелетам, и все их отличия от людей были связаны с этим. Более долгая жизнь, например. Или компактные тела, чтобы было удобнее в тесных космических кораблях. Даже двойная система кровообращения – в этом я сам убедился на примере Индиго. Он пробыл в безвоздушном пространстве гораздо дольше меня, а вернувшись в среду с нормальной температурой и давлением, пришел в себя намного быстрее.

А я-то считал их пришельцами с далекой-далекой планеты. Или карой грозного бога, как учила вера Избранных.

– Они тоже люди, – прошептал я.

Не знаю, правда, что за люди способны на зверства, которые творили Посланники на Кийстроме. Я был там в день его захвата, видел все собственными глазами. Но если они люди, которых модифицировали для жизни в космосе, то у них должна быть человеческая ДНК.

– Люди уже миллионы лет занимаются генной инженерией растений, – заметила Огнеглазка. – Мы довели кукурузу до совершенства, но одно дело – зерно, а другое – люди. В любом магазине можно купить флакон жидкости с человеческими клетками, чтобы заживлять раны, но биопластырь – все-таки не настоящая человеческая кожа. Посланники – монстры, и не важно, из чего они там сделаны. Зачем они ищут данные? Чтобы создать других таких же. Как будто нам этих мало…

– Создать новых? А разве они не способны… – Я замялся.

Огнеглазка вызывающе глянула на меня – мол, давай, договаривай.

Не то чтобы я собирался молчать.

– Разве они не могут делать новых Посланников, ммм… естественным путем?

– Не знаю, – отчеканила Огнеглазка, – не спрашивала.

– Ну, кто бы сомневался.

– По данным разведки – не могут, и, похоже, размножаются только клонированием. Но, по тем же данным, легко клонируют сами себя, поэтому и неясно, зачем им понадобились результаты экспериментов с Философским Камнем. – Лейтенант резко выдохнула. Слишком резко. – Но я знаю Посланников слишком хорошо. Не важно, зачем им понадобились данные по Философскому Камню, для людей это точно обернется бедой. Поэтому я намерена найти Камень первой.

– Найдем, – заверил я ее, уже начиная думать, как спрятать его на себе так, чтобы ни лейтенант, ни ее подкрепление не нашли.

– Как вам вообще удалось обнаружить корабль, если вы даже не знали, что здесь находится? – спросила она.

– Мне очень подфартило, – ответил я, снова пристроив планшет на ладони. Смахнул картинку с тревожным лицом Мары Чжу и открыл текстовый файл – притвориться, что читаю. – А может, и наоборот, как посмотреть. Я принял сигнал бедствия – ну, ты понимаешь, о чем я?

– Этот сигнал было очень сложно поймать. Почти невозможно, если специально не искать что-то именно здесь, в этом районе.

– Ну Посланники-то поймали, – возразил я.

– Они сотни лет разыскивали этот корабль. В целом представляли, где он может быть, вот и прочесывали космос, – пояснила лейтенант. – А ты почему прилетел именно сюда?

– По наитию, как обычно, – ответил я.

– А Кийстром они захватили десять лет назад, да?

Когда до меня дошел смысл вопроса, я аж задохнулся от возмущения.

– Да ты что, думаешь, я их шпион?

– А кто тебя сюда послал? – спросила она, прожигая меня своим огненным взглядом.

Ответить честно значило обречь себя и Бенни на смерть. Не сейчас, так потом, когда сенатор узнает, что мы его сдали.

– Если, по-твоему, я посланнический шпион, зачем надо было спасать меня от Индиго?

Тяжелый удар в дверь положил конец нашей перепалке. Все сорок замков дрогнули, полезли из пазов, и при следующем ударе дверь поддалась.

Сорок замков лейтенанта Огнеглазки выдержали бы, может, и не один апокалипсис. Но сдержать свирепого Посланника не смогли. Дверь рухнула внутрь, и я увидел Индиго. Сияющего темно-синими огнями и с каменным выражением на почти человеческом лице.

22. А, чтоб тебя!

– Лезь за передатчик! – заорала Огнеглазка, бросаясь на Индиго с дубинкой. Он плавно скользнул ей навстречу и принял удар своим длинным клинком, глянув так, что и меня пробрало. Но лейтенант только отдернула дубинку, чтобы вновь замахнуться.

– Лезь за передатчик, твою мать! – рявкнула она снова. Индиго наступал, и она отскочила назад, уворачиваясь от его клинка. Я опустился на колени рядом с громоздким черным прибором, отодвинул его в сторону.

За ним скрывался очередной лаз в стене. Еще у́же, чем предыдущий, еле-еле хватит протиснуться. И насквозь он не просматривался.

– Шон, лезь! – орала Огнеглазка, слепо шаря рукой позади себя, чтобы нащупать гранату. Нашла, швырнула в Индиго, тот поймал ее острием клинка. Снаряд разлетелся вдребезги, заклубился густой белый дым.

Индиго поглядел на него, потом опять на Огнеглазку. На его лице, обычно таком бесстрастном, появилось нехорошее выражение. Я вдруг решился: шмыгнул к ее упорядоченному арсеналу и на ощупь начал искать те самые дымовые шашки. Сгреб четыре и поскорее отскочил: не нравилось мне, как смотрит Посланник. Встал на колени, рассовал трофеи по карманам и кое-как вполз в лаз. Сзади громыхнуло.

Я полез вперед, обдирая ладони о шершавый пол, а стены будто давили с двух сторон. Выскочив наконец куда-то, я поспешно набрал в легкие воздуха, как после глубокого нырка, и, тяжело дыша, отполз как можно дальше от этой дыры. Обхватил себя руками, но толком даже и не почувствовал. Тупо сидел на полу, пытаясь отдышаться.

Выбрался! Выбрался, и пусть они даже погонятся за мной – главное, я не застрял в этом тоннеле, узком, как гроб. Еще немного отдышавшись, стал медленно подниматься. Не важно, кто оттуда вылезет, Огнеглазка или Индиго, – надо быть настороже.

И только тут я понял, что не один здесь.

Планшет так и остался в руке. Фонарик лежал в кармане и каким-то чудом не выпал, пока я судорожно продирался по этому лазу. В слабеньком свете экрана нельзя было ничего разглядеть, но рядом явно кто-то дышал.

Я медленно поднял взгляд и увидел напротив горящие глаза.

Руки все еще тряслись. Окончательно выпрямившись, я очень осторожно, без резких движений сунул руку в карман. Глаза тоже поднялись выше. В темноте не угадывалось ничего, кроме них, только слышалось размеренное, тяжкое дыхание.

1 Pretty (англ.) – красотка.

2 Willow (англ.) – ива.

Продолжить чтение