Гласто

До основанья, а затем

0

Марк направлялся в отель на юге Лондона, сидя в полупустом даблдекере, и устало смотрел в окно невидящим взором. Приближалась полночь, и чем дальше автобус отъезжал от центра, тем меньше встречалось подсвеченных билбордов, вывесок, даже простых фонарей – смотреть и так было не на что.

На остановке у станции «Кристал Палас» в автобус завалилась компания молодых людей. Они что-то весело, перебивая друг друга, объясняли водителю. «Денег нет, подбрось, старина!» – перевел на глаз Марк. Шофер махнул им рукой – мол, давайте уже, не задерживайте, – и они, довольные и благодарные, попадали на сиденья неподалеку. «Bless you, bless you, man!»

– Алекс оценил бы сцену, – подумал Марк.

Он открыл в смартфоне переписку с другом. На последнем фото солнце выглядывало из-за фактурных облаков, словно желая узнать, что еще задумал этот ценитель спонтанных решений. Свет отражался от борта набирающего высоту лайнера, а вперед убегало скоростное шоссе – может и клише, но красиво.

Весь день Марк в одиночестве бесцельно бродил по городу, который они с Алексом много лет мечтали посетить. Любовался зелеными лужайками, ручными белками в Грин-парке, спускался к Темзе около Шекспировского Глобуса и поднимался по длинной винтовой лестнице со станции под Ковент-Гарденом. Прогуливался по этажам книжного на Пикадилли, основанного еще в конце XVIII века, и перебирал бесчисленные пластинки в «hmv».

Неделя только раскачивалась, но ближе к вечеру пабы все равно начали заполняться сотрудниками окрестных офисов. Кто-то брал пиво и выходил на улицу – подобное не возбранялось. У Марка сложилось впечатление, будто не только он, но весь мир отложил работу. Искушение оказаться в атмосфере паба, поистине объединяющей, преследовало его, но он не решился: казалось важным оставаться максимально трезвым и собранным.

Разок только заглянул внутрь – удовлетворить любопытство и чуть менее возвышенные потребности.

От автобусной остановки до отеля оставалось пройти метров триста. Марк шел по узкому тротуару слабо освещенной улицы вдоль живой изгороди, считал боковым зрением указатель «Fox Hill» на заборе, и почти сразу же увидел впереди два светящихся в темноте глаза. «Прямо-таки обложка «The Day Is My Enemy», – отметил он. – Не бойся, я пришел с миром».

– Good evening, Mr. Gorby! – шутливо приветствовал его администратор отеля.

– Tranquility base, – непонятно ответил Марк. – Thank you.

*

– Нет, конечно, ничто не заменит реальное путешествие, – вспоминал он недавний разговор с Алексом, приняв, наконец, горизонтальное положение. – Только оказавшись на месте, можно вдохнуть этот чистый свежий влажный воздух, ощутить, как прогибаются и скрипят под ногами половицы в гостинице, хранящей дух викторианской эпохи, испытать сопротивление тяжелой дубовой двери паба, которую ни разу не поменяли за век, прошедший с его открытия, полюбоваться иссине черными тюльпанами на клумбах или теми же лисицами, бегающими по улицам, словно какие-нибудь бродячие собаки в Подмосковье.

С Алексом Марк познакомился около десяти лет назад. Они учились в одном вузе, и однажды опознали друг друга перед сценой «RAMP» – фестиваля альтернативной музыки, проводившегося в Москве всего несколько лет. Оба с горящими глазами подпевали Алексу Капраносу из Franz Ferdinand: «Lucky, lucky, you’re so lucky!» После концерта они дождались группу на выходе из клуба, и сфотографировались с музыкантами, а Алекс даже получил автограф своего тезки-вокалиста. Так и сошлись: на общей страсти к музыке, имеющей, в основном, британские корни.

Самой большой их общей мечтой было побывать на легендарном фестивале «Гластонбери». И, казалось, все к тому шло. Несколько лет подряд они пытались купить билеты в сети, но те каким-то образом разлетались буквально за полчаса – все полторы сотни тысяч. Однако нынешний год стал прорывным: по совету знакомого журналиста, они подошли к делу с другой стороны и попытались аккредитоваться как представители прессы. Организаторы поначалу согласились пригласить только одного, но Марк нашел нужные слова, дал какие-то обещания, гарантии – в итоге аккредитовали всех: Марка, Алекса, и его подругу – Леру.

Мысли становились отрывистыми, как вспышки, и Марк понял, что проваливается в сон. Он переложил в карман рюкзака цепочку с висящим на ней гитарным медиатором, которую до тех пор держал в руках, и установил будильник.

1

Лера пребывала в крайней стадии возмущения. Она считала себя не понятой, незаслуженно обвиненной, несправедливо обиженной, и теперь, защищаясь, нападала. Стоя у окна, она обращалась к Алексу, сидящему в противоположном углу комнаты.

– Саш, а ты не слишком много на себя берешь? Я что, должна с тобой согласовывать каждый шаг? Капец, конец света: пригласила друзей, не посоветовалась!

– А по-твоему, значит, нормально, что я прихожу домой, а ты с какими-то мужиками вино потягиваешь? – резонно поинтересовался Алекс из своего кресла.

– Ой, ладно, ты будто не знаешь, что это ребята из моей группы. И там были не только мальчики, если ты не заметил. Да что я перед тобой отчитываюсь? Это и мой дом, вроде как. Кого хочу, того и приглашаю, – отрезала Лера.

Она замолчала, словно предоставляя Алексу возможность возразить, но тот решил не усугублять. Зато она явно не была настроена спускать все на тормозах.

– А вообще, знаешь, меня уже правда это достало. Все делаешь, как считаешь нужным. Ты хоть раз спросил, нравится ли мне эта мебель, эта квартира, этот район? Посоветовался? А я, значит, должна у тебя получать разрешение на все? Александр Андреевич, разрешите сходить покакать?

Алекс по-прежнему молчал. Не потому, что нечего было сказать – наоборот, он так много всего и сразу хотел выразить, что просто не знал, с чего начать. Пока он подбирал слова, она решилась озвучить главное:

– Мы договорились с ребятами слетать на Мальту. Если ты меня не поддержишь, я все равно полечу.

Ему стало жарко, на висках вздулись вены, он изо всех сил старался сдерживать эмоции. Казалось, пауза затянулась на минуты, но на самом деле, прошла всего секунда, а затем он – сам не понял как, словно кто-то это сделал за него – произнес:

– Ну так давай, я тебя не держу.

Она вспыхнула, развернулась и ушла быстрым шагом на кухню.

«Как так-то?! Как вообще возможно то, что происходит?» – недоумевал Алекс. В голове словно в Тетрисе громоздились кирпичики воспоминаний из совсем недавнего прошлого: вот они гуляют по набережной, танцуют на концерте, принимают душ и готовят завтрак, катаются на велосипедах, загорают и играют в карты на пикнике, целуются в кинотеатре, утопают в небе планетария, а после полуночи добираются домой, гуляя от бара к бару.

Они познакомились около года назад на вечеринке у приятеля Марка. Весь вечер переглядывались, но Алекс так и не решился подойти. Потом корил себя, но через пару недель они вновь случайно встретились на другой тусовке, которую Дэн-бармен организовал для узкого круга друзей и завсегдатаев, чтобы презентовать свой рассказ, и тут уж он подошел к ней сразу. Да еще и выпалил все, что накопилось: как восхищался ей с первого взгляда, как думал о ней все это время и ругал себя за нерешительность, и что уже не представляет себе жизни, в которой ее не будет рядом – все в таком духе. Выложил все карты, продемонстрировал свою болезненную откровенность, желание и страсть – как говорится, сделал все, чтобы отпугнуть молодую девушку (ей только что исполнилось 22, а ему вскоре предстояло отметить третью круглую дату). Но оказалось, что и он ей сразу понравился, так что все с того момента закружилось в сумасшедшем вальсе.

Будучи девушкой эффектной, привлекающей всеобщее внимание и природной красотой, и ярким имиджем, Лера оставалась эмансипированной и деятельной, что для Алекса являлось одновременно и преимуществом, и недостатком. Плюс заключался в том, что если бы она не была таковой, они могли бы вовсе не познакомиться: Лера-минус-деятельность вполне могла бы предпочесть кого-то, кто позволял бы ей работать только над своей красотой, и посещать вечеринки в митинских барах она смогла бы только в тревожных снах.

Минусом же было то, что спорили они почти все время и почти по любому поводу. А если Лера в чем-то и соглашалась с ним сразу, то чаще всего, это означало лишь, что спор отложен. То, что он мужчина, а значит, решающее слово за ним – это вообще было табу: «Почему-почему я должна соглашаться? Это что еще за патриархальные штучки?»

Справедливости ради, до последнего времени это все больше походило на игру, на упражнения в риторике, а не на реальную попытку решить раз и навсегда, кто прав, кто виноват, и что делать. Никто ни на кого не обижался.

Его друг Марк всегда избегал серьезных отношений. «Лучше оставаться друзьями, – говорил он. – Любовники чаще всего расходятся навсегда, а зачем расставаться с приятным человеком? Нельзя, отдалившись, достичь той же степени доверия, которая была. Со многими сейчас было бы интересно и приятно дружить, а поздно». Алекс же влюбляся отчаянно, и его романы всегда оставляли после себя пепелища сожженных мостов.

Но на этот раз все должно было быть иначе. Он нисколько не сомневался, что нашел любовь всей своей жизни, испытывал к Лере самые нежные чувства, и не допускал даже мысли, что это может быть не навсегда. Любовь окрыляла, хотя риск слишком высоко взлететь и обжечься, настораживал: он боялся потерять ее, знал, что последующие попытки что-то исправить, наверняка его доконают.

Боялся, но все равно каким-то противоестественным образом приближал расставание.

Strangelove. That’s how my love goes.

Она вернулась в комнату с каменным лицом и начала собирать вещи. Алекс удивлялся, насколько в этот момент она не была похожа на ту Леру, в которую он влюбился – милую девчонку с открытым лицом и доброй улыбкой. Хотелось схватить ее за плечи и вытряхнуть всю эту дурь.

Видно было, что Лера уже почти плачет. Он понимал, что должен подойти, попытаться успокоить ее, найти нужные слова. «Ну, или хотя бы помочь донести ей сумки до метро», – вступал он мысленно в диалог сам с собой.

Но Алекс не сделал ничего. С демонстративным спокойствием он отвернулся, и откинулся на спинку кресла.

Временами он хотел казаться более жестким, чем был. Что было не так сложно, поскольку он не был жестким совершенно: напротив, готов был умиляться любой мелочи, увидев ее красоту под только ему ведомым правильным углом. Красота для него была всюду: в музыке, словах и красках, жестах, взглядах и запахах, прикосновениях воды и ветра. В симметрии и числах Фибоначчи. «Мы могли бы жить в идеальном мире, если бы не врожденное стремление разрушать, – писал он однажды в своем пафосном блоге, эпиграфом к которому было: «А затем». – Красота спасет мир!»

Их с Лерой отношения он тоже представлял исключительно красивыми: где-то, где всегда светит солнце, они идут, держась за руки, на ней развевается легкое платье, она счастливо смеется, а его переполняет чувство полноты жизни. Он, правда, всегда боялся заглядывать дальше, и мысленно запускал после этого титры.

То, что происходило сейчас, он расценивал как некую диверсию – посягательство на Красоту, и ему, в связи с этим, было очень грустно.

Хлопнула дверь. Алекс продолжал сидеть, вспоминая отдельные фразы Леры. Вырванные из контекста, они казались настолько несправедливыми, что просто невозможно было найти им хотя бы малейшее оправдание.

Особенно обидно было слышать, что ей не нравится то, во что он вложил столько сил и средств – их прекрасная уютная квартира. Он никогда не воспринимал дом лишь как место, где можно переночевать – это были и крепость, и штаб, и гнездо, и что угодно еще. Поэтому он стремился сделать все основательно и красиво, не экономя. Но и не советуясь особо, это правда.

Алекс оформил ипотеку, когда посчитал, что теперь уже все всерьез, и пора остепениться – то есть, сразу же после знакомства с Лерой. Остановился на районе Митино. Он вырос в Тушино – тоже далеко не центр, но примыкающий к нему «замкадный» район в детстве представлялся ему дремучей окраиной – куда дремучее, чем родное Тушино. Так оно, в общем-то, и было: даже радиорынок, появившийся на бывшем Тушинском летном поле, не прижился, и довольно скоро уехал за кольцевую – на самую окраину Митино, чем заметно сократил тушинские криминальные сводки.

Но с тех пор город расширился, «Новая Москва», проигнорировав Московскую область, дотянулась аж до Калужской, подтянулись пригороды, и бывшая окраина постепенно превратилась в типичный московский микрорайон с метро, современными домами, парками и прочей инфраструктурой. По соотношению цена-качество Алекс не мог найти ничего лучше, и был доволен своим выбором.

Марк тоже проживал в Тушино, но так было не всегда: квартира досталась ему по наследству от деда, когда Марк уже учился на первом курсе. А детство и школьные годы он провел в районе Таганки – другой коленкор.

Алекс же был москвичом в первом поколении, и никакой московской недвижимости в дар ему не светило. Но он и не переживал особо по этому поводу, поскольку привык с детства всего добиваться сам. Отец Алекса умер рано, мать не захотела связывать жизнь с кем-либо еще, и тянула хозяйство и воспитание сына в одиночку.

Он поднажал на учебу в старших классах, поступил в университет на бюджет. После учебы устроился на работу, которую, хотя и не очень любил, выполнял на совесть, за что получал стабильную зарплату выше среднего, позволявшую безбедно существовать самому, помогать матери и даже кое-что откладывать на накопительный счет.

Словом, все, что имел, Алекс заслужил усердием. Он прекрасно знал цену деньгам, оснований упрекнуть его в обратном не было.

В тайне он конечно завидовал таким как Марк – детям успешных и обеспеченных родителей. Не столько непосредственно из-за достатка, сколько из-за его побочного эффекта – ощущения спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Ему хотелось, чтобы Лера с ним была так же спокойна и уверена, и он готов был ради этого вкалывать столько, сколько потребуется.

«I was born to love you, и чтобы сказку сделать былью, – грустно подумал Алекс. – А сказка стала болью». Он почувствовал, что начинает злиться – на Леру, на обстоятельства, на весь мир, и на себя. Синатра уже готовился исполнять «My Way» на похоронах его устремлений.

Этого джина нельзя было выпускать, так что он поспешил уйти из квартиры: «Надо срочно прогуляться, подышать, выпить и с кем-нибудь поговорить».

*

Алекс шел привычным маршрутом к бару и слушал гудки в телефоне: «Марк, ты нужен мне, прямо сейчас, ну, Марк!» Друг не отвечал.

– Зато когда некому пожаловаться, и страдаешь меньше, – думал Алекс. – Мы же подпитываем драмы друг друга. Поделишься – скорее всего, вежливо поддакнут, сочувственно покивают, пожалеют, и все: муший хоботок проблемы превращается в слоновий хобот. Резонанс. А так – переварил бы в себе, да и забыл. Фигня это все, про необходимость поделиться и выговориться.

Подходя к бару, он настроился общаться исключительно на отвлеченные темы.

2

За окном раздался какой-то шум, и Алекс перенесся в реальность. Но не мгновенно: какое-то время он беспомощно наблюдал, как растворяется все, что он постиг за последние несколько земных часов. Изо всех сил он попытался удержать ускользающий сон, напрячь память, чтобы сохранить хотя бы основные тезисы, но все что смог – зацепиться за остатки размышлений о том, что все мы в этом мире словно персонажи компьютерной игры: нас включают, наполняют энергией, мы выполняем какие-то задания, что-то ищем, а затем погибаем. Либо, если повезло, переходим на новый уровень, и цикл повторяется.

Вроде бы не ново, но там, во сне, было нечто, однозначно сводящее эту теорию к аксиоме – столь ясное и очевидное, что он буквально осязал простоту. Помнил эмоцию – восторг открытия, но не саму его суть.

Остатки воспоминаний улетучивались. В этом пограничном состоянии он прямо-таки физически ощущал, как тупеет, позволяя своре бесполезных размышлений, никчемных задач, списков, обязательств, отвоевывать место в его разуме. «О, сколько нам открытий чудных готовит пробужденья миг, – вздохнул он. – Человечество просто обязано больше внимания уделять изучению сна».

Кое-как он поднялся, и поплелся в ванную. Поднял глаза на свое отражение и удивился: из одежды на нем был только медиатор, висящий на серебрянной цепочке на шее.

– Ох, блин, еще одна загадка.

Алекс никогда не расставался с артефактом, полученным на концерте его любимой группы Arctic Monkeys из рук самого вокалиста Алекса Тернера. Он, собственно, и Алексом стал по причине своей любви к группе.

«Dancing in my underpants, I'm gonna run for government», – хмуро напел он, силясь вспомнить, что же было вчера вечером. Но память возвращала пока лишь скупые пузыри из обрывков диалогов.

– Когда у тебя хорошая память, это и хорошо, и плохо. – думал он. – Плохо, потому что помнишь все – и нужное, и не очень. Списки дел, покупок, людей, которым надо отомстить или наоборот воздать по заслугам. А когда у тебя память как внешний модуль, на листочках, в заметках и канбанах, достаточно удалить раздражающий носитель, и все: чист, ничто не гложет.

Кряхтя он принял душ, сварил кофе и взял в руки телефон. Было несколько пропущенных от Марка, от Леры не было ни одного. Набрал первым делом ее – безуспешно.

– Как же противно, когда тебя ставят в игнор, – снова начал он жалеть себя. – Не можешь ничего, даже попросить прощения. Ладно с умершими, там только принять и смириться, но с живыми – каково находиться с человеком в одном городе, знать, что он в эту минуту ходит где-то рядом, и при этом не иметь возможности к нему обратиться?

– А что ты ей собираешься сказать? – вступал сам с собой в диалог внутренний голос. – Радуйся, что не берет трубку. Только опозоришься, если даст шанс.

– Ну и ладно, – он набрал Марка, и тот сразу ответил.

– Mark speaking. Please tell me, how may I direct your call?

– Ха-ха.

– Жив?

– Дружище, сижу дома, гол-сокол, ничего не помню и не понимаю.

– Надо бы наверное уже поменьше заливать в себя дизеля, а то ведь тебя из бара мог бы забрать и не друг.

– И не друг, и не враг, а так. Мда, значит снова ты меня спас? Спасибо.

– Дэн попросил прислать эвакуатор. Сказал, что ты «one for the road» несколько раз повторял. Хорошо еще, что вырубился, а то ведь мог и увязаться за кем-нибудь, я тебя знаю. Серьезно, ты там смотри осторожнее, у тебя же давление, это все. Ну да ладно, что я тебя лечу. Давай, поправляйся.

– Так а голый почему?

– Ты совсем ничего не помнишь? Тебя вырвало пару раз по пути, испачкался, я тебя засунул под душ, в надежде, что заодно и включишься. Потом дотащил до кровати, посидел еще с часок на кухне, и уехал.

– Где тонко, там и рвется, – произнес Алекс в задумчивости. – В надежде без одежды. Я хоть расплатился?

– Расплатился, не парься. Хотя конечно удивил: ты там что, весь бар угощал?

– Марк, родной, ценю, прости, все верну. Ты мне нужен сейчас. Я не знаю где Лера, и вообще не понимаю, кто я и зачем.

– Слушай, только не психуй. Лера заезжала ко мне вчера, сказала, что улетает на Мальту…

– Марк…

– …примерно на неделю, со своими друзьями по актерским курсам. Будут там что-то изображать, я не уловил суть. Там есть своя театральная школа, вроде как с русским участием, в ней хореографом Ольга – Лера говорила, что она бывала у вас в гостях. Вернется, со всем разберетесь. Остынь пока, слетаем в Англию, проветримся.

Он не дождался ответа, и подвел черту:

– Слушай, Алекс, прости, старик, я не могу сейчас долго разговаривать. У меня такой важный день, с инвесторами встречаюсь, ты же знаешь. Давай подъеду позже, поговорим. Не кисни там, все норм.

– Ладно. Давай, брат. Обаяй своих толстосумов.

– Обнимаю.

Алекс вспомнил на секунду о своей работе, скривился, и решил больше никогда к ней не возвращаться. Сам удивился, как спокойно он принял это решение – просто «нет», и все. «Не буду звонить, оправдываться, отпрашиваться, пошли все в жопу. Полечу в Англию пораньше, погуляю недельку до фестиваля», – последовало еще одно спонтанное решение. – Куй железо, пока горе, чо! И Марка захвачу».

После того, как сделан выбор, остается только оправдывать его. Он покопался в доках, нашел данные паспорта Марка – уже доводилось брать билеты на совместные вылазки – и открыл сайт авиакомпании. На вечер оставались только дорогие билеты, но его уже нельзя было смутить подобным.

После того, как билеты были оформлены, он вызвал такси – находиться дома становилось невыносимо, и написал Марку в Telegram: «БЕРИ ПОХОДНЫЙ РЮКЗАК ПРИЕЗЖАЙ ШЕРЕМЕТЬЕВО ДЭ НЕ ПОЗЖЕ 19 ТЧК ВСЕ ВОПРОСЫ ПРИ ВСТРЕЧЕ».

Мысли снова и снова возвращались к Лере. «Эти глаза, в которых… Хочется утонуть – из песни слов не выбросишь». Он был готов смотреть в эти глаза бесконечно. А губы, нежный бархат кожи, тонкий аромат тела, такие изящные руки, тонкие пальцы. Он сканировал ее тело в самом высоком разрешении, следуя мягким лучом по шее, переходя на плечи, грудь, косточки ребер, живот, каждый изгиб, каждую впадинку, до каждого крохотного пальчика на ногах… Помнил каждый миллиметр.

Он понимал, что несколько утратил контроль над ситуацией, но поскольку это происходило не в первый раз, не паниковал. «Нужно успокоиться, отстраниться, оценить обстановку и скорректировать курс. Спокойно, спокойно! – приказал он себе. – Надо дать этому отстояться, не наломать дров. Все исправим».

3

Такси мчалось по магистрали, догоняя заходящее за горизонт, подуставшее за день солнце. «Красиво, надо запостить», – Алекс сам не понял, только лишь подумал об этом, или сказал вслух.

– Ох уже эти ваши соцсети, блоги, – пробурчал водитель. – Всю жизнь пишете некрологи. Прихорашиваете их, приукрашиваете, выбираете ракурсы. Как будто кто-то, когда вас не станет, посмотрит, и скажет: ого, вот это были человечищи!

«Наверное все же вслух, либо водитель умеет читать мысли», – сделал логический вывод Алекс, украдкой присмотревшись к нему: худой, умное лицо, лет пятидесяти.

– Но ведь никто не станет это читать, никто не посмотрит даже о чем вы писали неделю назад, даже самые близкие! – продолжил мысль таксист. – А знаешь почему?

– Потому что пишут свои некрологи? – включился Алекс.

– Например.

– Но вот вы же не пишете, насколько я понимаю. И не вы один такой. Может вы-то и прочитаете?

– Не, это вряд ли. Там же вранье все от первого до последнего слова.

После короткой паузы он решил подарить луч надежды:

– Может, конечно, как иллюстрацию эпохи, кто-то и выберет одну из тысяч ваших фоточек. Их же миллиарды – похожих друг на друга как две капли воды – всюду одни и те же позы, сюжеты. Но если уж действительно так важно оставить след и запомниться потомкам на какое-то время – стоит поднапрячься и создать что-то уникальное. Хотя шансов мало – все уже было.

– В «Симпсонах».

– А?

– Извините, а как к вам можно обращаться по имени? – Алекс вдруг вспомнил, о чем шла речь в баре.

– Сан Саныч.

– Тезка. Я – Саша, очень приятно. Мы вчера, Сан Саныч, в баре размышляли о том, можно ли путешествовать, не выходя из комнаты. Вот вы как считаете?

– Ты о том, что достаточно повесить на окно плакат с видом Лондона, и можно никуда не лететь?

«Ничего себе, он сказал «Лондон». Прямо сгусток знаков и совпадений, все как мы любим».

– Ну, вроде того.

– Или включить футбол и представить себя на стадионе?

– Угу.

– В целом, да, согласен. Зачем цеплять какой-нибудь вирус, чтобы узнать, как он разрушит меня изнутри, или ехать к каким-нибудь Бармалеям в Африку гулять? Безопаснее посмотреть про них по телевизору, если появился такой интерес. Но если что-то прямо очень привлекает, наверное нужно почувствовать это кожей. А вы что там наразмышляли?

– Я с вами полностью согласен. Почувствовать кожей. Точно.

Алекс отлично понимал, что атмосферу живого стадионного концерта невозможно смоделировать – по крайней мере, на текущем этапе развития технических средств. Это можно только пережить, находясь в гуще событий среди потных тел.

– Хорошо, – продолжил Сан Саныч. – Я тебе еще накину, если хочется размять мозги. Представь, что мы сейчас едем, а ты стримишь поездку. Тот, кто смотрит, значит, неполноценно путешествует с нами – он же не ощущает ветра и запаха бензина. А я, как шофер, путешествую вместе с тобой-путешественником?

– Получается, да.

– То есть, по-твоему, любой паромщик – путешественник?

– Да, странно. Наверное нужно еще добавить понятие воли. Я же еду куда хочу, а вы – куда я попрошу.

– Вот видишь, какое занимательное словоблудие. А если стримить, как ты едешь в такси и смотришь чужой стрим о путешествии?

– Сан Саныч, бар вчера многое потерял без вас! – с уважением в голосе сказал Алекс. – Итого: путешествие должно задействовать все органы чувств – недостаточно видеть и слышать, надо еще чувствовать движение, тряску, ощущать запахи, мокнуть под дождем, пачкаться в дорожной грязи. И оно должно быть результатом волеизъявления.

– Давай зачетку. Так куда ты летишь?

– Лондон.

– Понятно. Мой зять улетел в Англию несколько лет назад. Имел здесь фирму, занимался внутренним туризмом. Меня подкалывал, что я таксую, не хочу к нему. А я всю жизнь людей вожу, мне нравится. Столько интересных людей узнал, столько историй, судеб. А он что в итоге? Уехал, дочку увез. И как, сильно ли лучше стала его жизнь там? По мне, так важнее – как, а не где. Можно хоть в Кремле работать, но убирать там навоз за лошадками – тоже так себе удовольствие.

– Для меня еще важно – с кем, – добавил Алекс. – И как. И где. Но вообще, я не насовсем.

– «А, патриот», – скопировал Сан Саныч коллегу из фильма Балабанова, и для большей схожести хлопнул ладонью по солнцезащитному козырьку.

– Сан Саныч, вот вы такой мудрый, может подскажете мне как поступить? – Алекс даже непроизвольно заискивающе улыбнулся.

– Не люблю давать советы, но может и поделюсь опытом, выкладывай.

– Спасибо. Мы вчера с девушкой поссорились: стала упрямой, постоянно спорит, не советуется, водит дядек домой, хочет, чтобы отпустил за границу с непонятной компашкой. Как подменили. Не понимаю, почему – я же вроде тот же.

– Водит дядек?

– Ну, в смысле, приглашает в гости ребят из своей группы актеров, танцоров – не разберешь без ста грамм.

– А, понятно. Ну, смотри: по поводу того, что стала другим человеком. Когда двое решают жить вместе, они начинают притираться и понемногу меняются. И через год-другой начинается: ой, а что произошло, а куда что делось, а почему? Да потому, что каждый влюблялся в другого человека, которого уже-то и нет. Если бы они повстречались на этом этапе, может даже прошли бы мимо друг друга. Не обязательно так, но вполне возможно. Принимается?

– Не совсем. Странная притирка: они же должны, по идее, стачивать углы, пытаться больше подходить друг другу, а не в обратную сторону.

– Да ничего странного, благими намерениями вымощена дорога в ЗАГС. Тут дело тонкое, меняться конечно нужно осторожно и только по обоюдному согласию, но это идеальный случай. Другое дело, что может это и не перемены вовсе – просто человек наконец раскрылся таким, каким является на самом деле. А до этого была демонстрационная версия, чтобы получше продать.

Алекс только хмыкнул.

– Ну, сам попросил. А насчет отпустить за границу. Любишь – отпусти, слышал же вот это вот. Мне добавить нечего, плюсую, – подытожил Сан Саныч.

Когда они подъехали к аэропорту, Алекс забрал багаж и театрально произнес:

– Отпускаю вас, Сан Саныч!

– Желаю найти себя, тезка! – водитель улыбнулся в ответ.

– Передам ваш привет Альбиону! – Алекс отдал под козырек.

4

Алекс прошел регистрацию и присел в итальянском ресторанчике с видом на самолеты.

– А может Сан Саныч и прав, – вспоминал он разговор с таксистом, жуя салатик – аппетит понемногу возвращался. – Надо все и вся отпустить, не стоит привязываться ни к людям, ни к вещам, ни к местам. Свобода порождает свободу: даруешь ее и обретаешь сам.

Ему хотелось, возможно, впервые в жизни не строить никаких планов, а просто кататься по миру, вести какой-нибудь блог мотоциклиста. Но было непонятно, где взять средства на подобный образ жизни.

– Еще ипотека эта, – вспомнил он и поежился. – Несколько месяцев можно не переживать, фонды имеются. Плюс еще придет гонорар за «Сушино» в Тушино. Но потом… Наверное все же разумно будет попробовать договориться с шефом об удаленке, или найти какую другую похожую работенку, так, чтоб несколько часов в день кодить без привязки к месту. Само собой, побывать на «Гласто» – закрыть, так сказать, гештальт. А затем…