Лабиринты судьбы
Об авторе:
Игорь Владимирович Галилеев родился в Пензе 3 мая 1972 года. Рассказы начал писать с юного возраста, первая публикация одного из них – в 1986 году. С 1989 года работал корреспондентом в пензенской областной молодёжной газете. С 1990 по 1992 год проходил срочную службу в рядах Воздушно-десантных войск. Вернувшись из армии, возобновил работу в СМИ. В 2021 году вошёл в десятку лучших региональных журналистов России.
Победитель и лауреат международных литературных конкурсов, среди которых V Международный Литературный конкурс «Хижицы-2021», премия «ДИАС-2022», «Крымское приключение-2021, 2022», «В каждом человеке солнце» (I место, организован Международным Детским Фондом при поддержке Правительства Московской области), и других. Международным Союзом русскоязычных писателей в 2022 году был назван «Автором года». Публикации в журналах «Нева», «Чайка» (США), «Четверговая соль», «Сура», «Север», «Пашня», «Вторник», «Рассказки», «Литра», «Русский динозавр» и других.
Автор романа «Красная зона. P. S. (из дневника доктора Рыбалкина)» и сборников рассказов «Линия жизни», «На струнах души» и «По радуге любви».
Живёт и работает в Пензе.
К читателю:
Вот уже в который раз я вынужден оправдываться за себя и свои рассказы. Вернее, за истории, рассказанные в них. Дорогие мои! Всё, что я пишу – совсем необязательно происходило со мной или с кем-то из моих родных или близких!
Кроме того, мне часто говорят, что такие душевные опусы могут исходить исключительно от широкой души человека. Нет, это абсолютное заблуждение! – те, кто со мной близко общаются, подтвердят. Ведь они знают мой главный принцип: пусть меня ненавидят, чем любят за то, кем я не являюсь…
Возвращаясь к историям, рассказанным мной, то, возможно, некоторые из них – вообще выдуманные, не имеющие ничего общего с реальностью!
Однако сюжет этого рассказа взят именно из жизни…
…Я проснулся от звонка в дверь квартиры. Посмотрел на электронное табло часов в смартфоне – господи, полпятого всего. Кого это в такую рань принесло?
На пороге стояла лет семи-восьми в голубом с ярко-желтыми подсолнухами платьице и кое-какой кофтёнке девочка. Её глаза были красными и заплаканными.
– Тебе кого? – спрашиваю.
Затем поправился:
– Ты вообще – кто?
Девочка продолжала молчать – показалось, что даже не дышит. Однако её глаза внимательно следили за мной, изучали.
Я выглянул на лестничную площадку, по сторонам, вверх и вниз посмотрел – никого.
– Слушай, – продолжаю допытываться, – ты откуда взялась?
Снова молчание.
– Ты вообще понимаешь – что я говорю?
Девочка протяжно так, по взрослому, вздохнула, как бы комок в горле проглотила, затем ладони, перепачканные чем-то красным, вперёд вытянула, и тихо, почти не слышно, тонюсеньким голосочком произнесла:
– Она только что его убила…
…У любви, как, собственно, и у любого другого сильного чувства, нет и быть не может каких-то критериев, неких рамок и правил, в которые их можно поместить – всё это настолько индивидуально и разно, что при обсуждении чьей-то истории в едином мнении сойтись невозможно. Поэтому писать о прожитом кем-то – дело благодарное, подразумевающее многообразие оттенков и множество путей-переплетений, которыми идут те или иные герои.
Да вы лучше меня это знаете! По вашим глазам вижу, что, прочитав очередное произведение, например, «про любовь», вы, иногда недовольно поджав губы, а иногда и с усмешкой – мол, видали мы таких знатоков тайн души человеческой – говорите, что де у меня-то в жизни всё совсем по-другому было, да и вообще – ситуация, здесь рассказанная, разве бы произошла со мной?! Поэтому – ерунда всё это. И – неправда. Потому что так не бывает.
А ведь бывает.
Да так, что и придумать нельзя.
Ведь эта самая любовь иногда может быть даже убийственной…
К сожалению, в жизни часто случается, что своих детей Бог женщине не даёт. Но вот она вроде бы по любви замуж вышла, всё у них чин-чинарём идёт, да и мужик-то, несмотря на неудачный опыт предыдущего брака, оказался хороший – не пьёт, работящий, любящий. Причём не только свою избранницу, но и – заранее – их будущего ребёнка. Говорит, что ещё от предыдущей жены, которая на поверку гулящей оказалась, дитя ждал. Не дождался…
Вот и сегодня в этом самом ожидании год проходит, другой, третий… Откуда-то из тумана подсознания появляется понимание, что не так что-то, не то, как должно бы быть.
Но и здесь Светлане повезло! После того, как врач приговор о бесплодии вынес, муж, Генка, понял, обнял прямо на крыльце женской консультации, к себе прижал, по волосам погладил.
– Ничего, Светик, всё будет хорошо, не плач, родная моя, мы справимся.
От этих слов, да и от любви тоже, у неё глаза увлажнились, на мужа посмотрела:
– Да как, Гена? Это же не грипп, который через неделю пройдёт. Это же навсегда…
И заплакала.
Геннадий выдохнул, словно перед погружением в воду воздух выпустил, и ещё раз, показалось, сам себе произнёс:
– Ничего, любимая, справимся…
А уже следующим утром, повернувшись к ещё спящей жене, он долго и пристально всматривался в её ставшие такими родными черточки лица, изучал каждую морщиночку, впитывал её запах и дыхание. И чему-то улыбался.
Светка на себе взгляд почувствовала, проснулась, счастливое лицо мужа увидела, спрашивает:
– Ты чего?
Генка её к себе прижал:
– Люблю я тебя, сил нет, – затем отстранился. – Знаешь, я чего подумал?
И, не дожидаясь ответа, продолжил:
– Всю ночь не спал, взвешивал – сможем ли мы чужого человека в свою жизнь пустить, получится ли? Но ведь рано или поздно посторонний человек своим что ли становится. Если его любить, конечно. Вот прямо как у нас с тобой, да?
Света в глаза мужа посмотрела:
– Гена, ты о чём?
– О ребёнке, о чём же ещё! И о тебе тоже. В общем, давай сегодня же в детдом поедем, посмотрим – что там и как…
Светлана договорить мужу не дала, его лицо в свои руки взяла, губами прижалась, слёзы почему-то полились.
– Любимый мой, как же мне повезло, что ты у меня есть…
Почти всю дорогу до детского дома в автобусе Светлана, глядя на мелькающую за окном светло-зелёную весну, о чём-то думала. Генка решил, что жена взвешивает пока ещё новую для себя мысль, сомневается.
– Светик, ты не переживай, мы обязательно справимся…– но, увидев её глаза, вдруг осёкся. – Что-то не так?
Супруга, прежде чем ответить, вздохнула:
– Ген, ты мне ведь никогда не говорил – почему с предыдущей женой расстались. Общались ли потом?
Он даже вздрогнул от неожиданности. Поэтому ответ получился резче, чем хотел:
– С Ольгой-то? Нет, не общались. И не собираюсь, – затем, посмотрев на редких утренних пассажиров, тон немного убавил. – Понимаешь, она в то время ещё совсем молодой была, нагуляться не успела, замуж выскочив. Я же тогда первый и, считай, последний раз в Тюмень на вахту съездил. Когда вернулся на два дня раньше положенного, её дома не оказалось. Несмотря на ночь за окном. Под утро вернулась. Пьяная. Где была, спрашиваю. Говорит, с подругами новость отмечала.
– Какую?
– Ну, что беременная…
Светлана в полоборота к мужу повернулась с немым вопросом. Геннадий её взгляд перехватил.
– Да нет, не от меня. Мне ведь потом соседи всё про неё рассказали – я только уехал, как она сразу же приводить домой кого-то стала. Всегда разных. Некоторые ночевать оставались, – затем полтона прибавил. – Да она и не спорила, когда разводились! Сказала только, что завтра же с другим жить начнёт, мол, получше меня мужиков много…
И замолчал, вспомнив тянущее за сердце и тяжкое для души расставание.
Собственно, всё быстро произошло – следующим же утром свои вещички в сумку покидал, из общего ничего не тронул – ни подаренный друзьями на свадьбу чайный сервис, ни даже видеомагнитофон «ВМ-12», к которому с особой бережливостью относился, – и всё, хлопнув дверью комнаты малосемейного общежития, ушел. Как оказалось, насовсем.
Потом, раза три, Ольга приходила к Геннадию, плакала, врала, что ребёночек от него, обратно сойтись просила.
– Только при этом она всегда выпимши была, – Генкины глаза в узкую щёлочку превратились. – Несмотря на то, что беременная. Чхать она на ребёнка хотела!
Жена его по руке погладила легонько, чтобы успокоился.
– Ну, всё, мой хороший, в прошлом уже всё, – затем вдруг спросила: – А почему ты её дитя «ребёнком» называешь? Кто родился-то у неё?
Геннадий плечами пожал:
– Да я и не интересовался никогда. Ольгу-то я потом вообще никогда не видел – она куда-то в райцентр из города уехала, а общих знакомых не осталось. Но кто-то, не помню – кто, говорил, что вроде бы девочка…
Тем временем городские постройки за окном автобуса сменились пригородными пейзажами. Зелени, как и самих деревьев, стало ещё больше, а кое-где в пока ещё невысокой траве проглядывали ярко жёлтые набалдашники одуванчиков. Правда, радости от всей этой весенней акварели не было – в сердце почему-то поселились тревога, ожидание чего-то сложного. И даже страх…
Сам детдом своей архитектурой больше напоминал сельский Дом культуры – по серому от времени фасаду протянулись морщины трещин, стёкла в оконных рамах выглядели треснувшими окулярами, а заросший деревьями и кустарником сад создавал впечатление заброшенного: траву здесь с прошлого года не убирали и молодой зелёной поросли через плесневелый слой пожухлой листвы пробиться было просто невозможно.
Общее же впечатление от первых шагов по территории было таким, словно из весны вдруг пришли в умирающую осень. Генка ещё подумал, что ну никак это не увязывается с задуманными им светлыми перспективами.
Фойе также выглядело мёртвым. Шаги по бетонному исшарканному полу отдавались эхом, как показалось, сразу на все два верхних этажа. И только было подумалось – куда же идти, как вдруг откуда-то из-под лестницы послышалось:
– Здравствуйте…– это оказалась мелкая пигалица с огромными глазами зеленого цвета, которые пристально и как-то с надеждой смотрели на незнакомых взрослых.
– Вы, наверное, директора ищите, да? – спросила девочка. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – А он вон в том кабинете сидит…
Пальцем на двустворчатую обитую коричневым дерматином дверь с табличкой «И. М. Мамонтов – заведующий» показала. Затем, правильно поняв растерянность Светланы и Геннадия, продолжила:
– Вы, наверное, за ребеночком приехали, да? Вы не бойтесь, здесь много хороших детей, обязательно кого-нибудь выберете.
Первым в себя пришел Генка:
– Да мы и не боимся. С чего нам бояться-то?
Девочка вздохнула:
– Ну я же вижу, что вы новенькие. Тех, кто сюда детей выбирать приходит, я всех знаю. А вас впервые вижу.
– И что же, часто выбирать приходят? – Светлана к девочке пониже опустилась, чтобы в лицо всмотреться, прядку светлых волос с лица убрала. – Звать-то тебя как?
– Машенькой, – девочка светло так улыбнулась, глаза еще ярче засверкали. – Мамка сказала, что в честь Маши из мультфильма с медведем меня назвала.
Света немного отстранилась:
– Так у тебя, получается, мама есть. А что же тогда ты здесь делаешь?
Машенька куда-то за окно, вдаль посмотрела:
– Наш директор Иван Михайлович говорит, что мамы у всех есть, и забывать об этом – никак нельзя. Правда, что-то давно она ко мне не приезжает – последний раз еще осенью была. И то не зашла даже, только у забора с улицы постояла, плакала почему-то, а как меня в окошко увидела, так сразу развернулась и ушла. Даже не оглянулась ни разу…
– И давно ты здесь? – Светлана снова на корточки присела.
– С год примерно. Как от мамулечки забрали, вот сюда и привезли.
– А папка твой где? – Геннадий тоже вниз опустился, чтобы лицом на одном уровне с Машей быть.
– А вот это давайте я вам сам расскажу, – вдруг раздалось из-за спины.
Это оказался полный круглолицый мужчина с огромной, в полголовы лысиной, одетый по-зимнему в вязаный свитер, давно невидевшие утюга коричневые брюки, которые заканчивались мягкими домашними тапочками; его глаза, увеличенные толстыми линзами очков, серьезно смотрели на посетителей.
– Вы, я так понимаю, ко мне? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Я – заведующий детским домом Иван Михайлович Мамонтов.
Затем на Машеньку посмотрел:
– Так, а ты здесь чего делаешь, а? Снова всех гостей встречаешь? А ну беги к себе в спальное расположение, нечего в фойе прохлаждаться! – и пальцем погрозил. – Через пятнадцать минут приду проверю!
Потом развернулся, к своему кабинету подошел, дверь приоткрыл:
– Ну-с, милости прошу…
Несмотря на то, что двустворчатые двери намекали на находящееся за ними просторное помещение, кабинет директора детдома оказался небольшим – приемной не было, практически все пространство занимал мощный стол, произведенный в какие-нибудь сталинские времена, на полках открытого шкафа разместились всевозможные грамоты и кубки.