Прокуратор

Прокуратор Понтий Пилат.

Раб Игнатиус.

Легат Деций.

Начальник стражи Агриппа.

Иосиф Аримафейский.

Первосвященник Анания.

Вдова.

Первый иудейский воин.

Второй иудейский воин.

Третий иудейский воин.

Четвертый иудейский воин.

Действие первое. Сцена-зал римского патриция.

Раб Игнатиус протирает колонну. За перегородкой слышен кашель.

Игнатиус: Приветствую тебя, домини! День обещает быть хорошим.

Пилат: В этом городе ничего не может быть хорошим, включая сам никчемный городишко. Здесь все мерзко. Мерзкий дом, омерзительные, ленивые и хитрые рабы, мерзкая погода, отвратительное вино, которое вчера моя супруга прислала мне на ужин. Узнай, кто купил это вино и принес его в дом моей жены. Жаль, что мы не в армии, я бы подверг его децимации, чтобы остальным неповадно было. Но, увы, мы не в армии, поэтому придется отдать приказ чтобы купившего вино высекли.

Игнатиус: Домини, боюсь, это трудно будет исполнить.

Пилат: Это еще почему?

Игнатиус: Домина Клавдия отменила телесные наказания.

Пилат: Что еще она отменила?

Игнатиус: Приказала в саду закопать все восковые маски ваших родственников. Сказала что им не место в доме. Велела лучше кормить рабов, особенно тех, кто трудится в поле. И жаровни с углями нести не в господские покои, а в комнаты рабов и на кухню, где они принимают пищу.

Пилат: Так вот почему так холодно по утрам. А как они тогда согревают свое жилище?

Игнатиус: Никак, домини. Они греются только на кухне, когда принимают пищу. Предыдущий управляющий, которого домина Клавдия выгнала, хвала богам, считал, что раб должен греться во время работы. Иначе от тепла он расслабляется телесно и становится ленивым, и ему в голову приходят опасные мысли. А еще домина Клавдия у себя вечером собирает рабов и слуг и рассказывает о новом боге, который скоро придет и всех избавит от страданий. Ну… тот бог, которого…

Пилат: Которого я отдал на распятие? И рабы верят в то, что говорит домина Клавдия?

Игнатиус: Да, домини, и не только рабы. К ней приходят и многие матроны нашего города, весьма достопочтенные. Забыл сказать, домини, ночью приехал какой-то легат, в сопровождении нескольких воинов.

Пилат: Не нескольких, неразумный раб, а десять конных воинов, помимо легата.

Игнатиус: Домини, но ты же их не мог видеть?

Пилат: Зато мог слышать цокот копыт. Лошади были усталые, значит приехали издалека. Как вооружены, какие у них были доспехи?

Игнатиус: Эковат Клавдий, который служил под твоим началом, сказал, что это преторианцы.

Пилат: Почему меня не разбудили?

Игнатиус: Домини, легат попросил тебя не беспокоить.

Пилат: Принеси мне воду и полотенце, и не нужно туда добавлять никаких мерзких ароматов. Лучший аромат для воина, пусть уже старого и немощного, запах конского пота и пыль дорог. Кто мог подумать, что я доживу до того времени, когда буду об этом мечтать?

Игнатиус возвращается с тазом, кувшином и длинным полотенцем. За ширмой слышно как человек умывается. Отодвинув ширму, в зал входит Понтий Пилат.

Пилат: Скажи, что я готов принять легата.

В зал входит легат Деций, в одежде римского воина, но без доспехов.

Деций: Приветствую тебя, Понтий Пилат!

Пилат по римскому обычаю приветствует легата здороваясь за предплечье.

Легат: Хвала Богам, дорогой обошлось без происшествий. У двух лошадей слетело по подкове, я попросил матрону Клавдию, чтобы она отдала приказ перековать этих лошадей заново. Зная, что в этой местности продавцы вина бессовестно разбавляют его водой, я привез из Рима свое, настоящее. Думаю, ты по достоинству оценишь его вкус.

Пилат: Я забыл вкус хорошего вина. К сожалению, всё хорошее быстро исчезает из воспоминаний.

В зал входит Игнатиус с двумя амфорами в руках: одна большая, другая гораздо меньше. Поставив их на пол, начинает расставлять кушетки и столик для приема пищи.

Пилат и Деций располагаются на кушетках. Игнатиус разливает вино по кубкам. Пилат поднимает кубок.

Пилат: Аве цезарь!

Деций: Аве цезарь!

Пилат: Что нового в Риме?

Деций: Новый император-Гай Цезарь Калигулла.

Пилат: Но он же был вместе со своей семьей отправлен в ссылку при императоре Тиберии?

Деций: Император Тиберий вернул его одного и приблизил к себе. И покровительствовал ему. Первый год правления император Гай Цезарь Калигулла снизил налоги. Общество возликовало, но на следующий год налоги удвоили, а то и утроили, с лихвой покрыв прошлые недоимки. Спал со своими сестрами, после отдал на утеху воинам. Затем отправил в ссылку. За разврат. Такой же участи подверглась и его любимая сестра Друзилла, но она общения с солдатами не пережила. На собраниях император Гай Цезарь Калигулла заставлял присутствующих женщин раздеваться и понравившуюся уводил с собой. Не забывая после рассказать о подробностях уединения. Женщины чередовались с мужчинами. Женился на развратной девке и ее заставлял тоже раздеваться прилюдно, но она это делала с видимым удовольствием.

Пилат: Тиранами становятся по своему произволению. Или по желанию общества, которое окружает тирана. Если по своему произволению, то империя движется вперед в своем развитии. Война для тирана-это кровь. Без войн жизнь угасает. Тирану войны необходимы как воздух. Империи расширяются, появляются новые колонии, прокладываются новые торговые пути. При этом колонии нужно контролировать, усмирять бунты, не забывая периодически уничтожать и свое окружение. Иначе приближенные, встав на ноги, выберут удачный момент и вознесут самого тирана на копья. При чем все действия тиран должен проводить только во благо народа и при полной его поддержке. После его смерти наступает затишье, время спокойствия, медленное угасание и как следствие-упадок. Итак, до следующего тирана.

Деций: Интересно излагаешь. Трудно возразить. Так в чем причина появления тирана у власти? Слабый, безучастный ко всему происходящему народ? Или трагическое стечение обстоятельств?

Пилат: Ты, кстати, забыл упомянуть про личность. Чтобы правитель превратился в тирана, он не должен обладать мудростью, смелостью, решительностью, желанием заботиться о своих поданных, готовностью принести себя в жертву служению империи. Нет, эти качества не для тирана, они для диктатора, в развитом обществе. Глупость, эгоизм, трусость, подозрительность-вот характерные черты тирана.

Деций: Я забыл упомянуть об еще одном интересном моменте. Император Гай Цезарь Калигулла заявил, что сенаторы безнадежные глупцы и даже его конь Инцинат гораздо умнее их всех вместе взятых. Так почему же он не может стать сенатором?

Пилат: И что же?

Деций: Император Гай Цезарь Калигулла назначил своего коня сенатором. И его приводят на заседания в сенат.

Пилат: Я полагаю, это оправданное и разумное решение и уверен, что хуже не будет.

Деций: (изумленно) Ты знаешь коня Инцината?

Пилат: Нет. Не знаком. Но я знаю сенаторов. Читал труды и законы бывших сенаторов, знаком с нынешними. Думаю, и в дальнейшем вряд-ли что-то изменится. Поэтому, если заменить сенат на табун лошадей, это никак не повлияет на ход истории. А может быть все даже изменится к лучшему. Вспомни законы предыдущих сенаторов. Под страхом смерти запрещалось: носить одежду пурпурного цвета, проституткам предписывалось красить волосы в белый цвет, особенно после того как в Рим хлынули легионы покоренных нами женщин галльских и германских племен. На своей земле они сражались наравне с мужчинами, но попав в плен и, оказавшись в Риме, почти поголовно становились проститутками. И у меня сложилось мнение, что им это нравилось. Ибо ни одна оргия, достойная внимания и воспоминаний, не обходилась без их участия. А вспомни, что случилось с моим центурионом Крессом, который неожиданно вернувшись с полей сражений, застал в своем доме жену в объятиях любовника? Закон, изданный сенатом, запрещал ему войти в свой дом и поразить негодяя мечом. Этот же закон предписывал ему закрыть все окна и двери и бегать в доспехах и с оружием в руках, кричать как полоумный, чтобы как можно больше собрать свидетелей в свою поддержку.

После этого обязательно развестись с женой, чтобы не обвинили в организации незаконного занятия проституцией и неуплате налогов с этого. А, если он все же хотел убить нанесшего оскорбления любовника, ему следовало договариваться с отцом своей супруги, потому что только отец мог безнаказанно убить любовника. Этот закон-тоже творение сената.

Деций: (подняв кубок) Хвала Богам, вино действительно достойно самого цезаря. Аве цезарь!

Пилат: Поминая Богов в доме моей супруги, говори тише, чтобы не услышала Клавдия Прокула. Дело в том, что она считает, что их нет, и я с ней в этом согласен.

Деций: Как нет? Кого нет?

Пилат: Богов. Они не существуют. Их выдумали глупые греки, а наши наивные предки дополнили эти досужие басни своими измышлениями. Ты призывал богов на помощь, участвуя во многих сражениях? Помогло? Мы надеялись на доблесть и выучку своих солдат и наше умелое руководство. Ну, может быть, еще немного на солдатское везение. В противном случае, вместо руководства боем, мне следовало бы, находясь в шатре, упасть на колени и биться головой о землю, среди возжиганий и воскуриваний Юпитеру. И наеядяться на то, что галлы с германцами сами себя пронзят мечами и копьями, или сдадутся в плен.

Деций: Так кто же тогда управляет миром? Стихиями огня, воды, воздуха, земли? Людьми, наконец?

Пилат: Стихиями управляют силы природы, которые мы с тобой пока не можем объяснить, а людьми бездари и невежды, взгромоздивившиеся на трон не без помощи своих лизоблюдов. Да, еще жрецами различных религий, преуспевающих на ниве человеческих суеверий и глупости. Мне стало известно, Деций, что ты дружил с верховной жрицей храма Артемиды. И дружба была столь искренна и непорочна, что через положенное время жрица понесла. Тогда весь город вопил, что вскоре родится сын Юпитера, но ко всеобщему разочарованию на свет появилась девочка, к тому же, еще с другим цветом кожи. Что и спасло твою голову от меча. Позволь полюбопытствовать, что случилось со жрицей и ее дочерью?

Легат: Их зашили в мешок, бросив туда кота, змею и петуха, и утопили в море.

Пилат: А в чем вина бедных животных, их – то за что?

Деций: По законам Рима эти животные не почитают своих отцов.

Пилат: И как на это отреагировала богиня Артемида? То-то же. Но в моей жизни был случай, которого я не могу объяснить. И если бы мне кто то помог в этом, возможно, и я бы изменил свое отношение к богам.

Деций: Ты имеешь ввиду тот случай в Иерусалиме, о котором говорят все больше и больше. Я слышал в Риме появилось очень много сторонников этого течения.

Пилат: Да, Деций. Это именно тот случай. Как ты помнишь, я был назначен императором Тиберием прокуратором в римские провинции Иудеи и Самарии. Мой взлет при императоре Тиберии был невероятен. И вовсе не потому, как утверждают до сих пор злые языки, что моя супруга Клавдия Прокула была его внебрачной дочерью. Смею уверить, это сущая ложь. Я прилагал немало усилий чтобы соответствовать степени доверия, которое мне оказал император Тиберий, о чем свидетельствуют шрамы на моем теле, полученные в сражениях во славу Рима и императора. После назначения вскоре я впервые столкнулся с невиданным упрямством народа Иудеи. Когда я повел свой двенадцатый легион на зимнюю стоянку в Иерусалим, что примерно в шестистах стадиях от Кесарии, я внес в город изображения императоров на древках знамен. Закон иудеев запрещает всякие изображения, и потому мой поступок посчитали надругательством над обычаями иудеев. Ранее прокураторы входили в Иерусалим без каких-либо украшений на знаменах. Я стал первым, кто внес образы императоров в Иерусалим, и сделал это без ведома первосвященников. Причиной этого поступка было то, что я входил в Иерусалим ночью. Толпы иудеев, подстрекаемые священниками и старейшинами осадили мою резиденцию, с требованием вынести знамена из города. «Раньше так не делали и ты не должен». Истерические вопли несколько дней сотрясали воздух. Я отказался, посчитав вынос знамен оскорблением моего любимого императора. Но толпа, не унимаясь, продолжала стоять на своем. Тогда я вынужден был приказать своим лучшим воинам окружить иудеев. Я поднялся на возвышение и пригрозил немедленно предать жестокой смерти всех, кто продолжит бунтовать и не покинет сборище. И тут, Деций, произошло доселе невиданное. Иудеи все как один упали на землю и обнажили шеи. «Руби», кричали они. «Мы предпочитаем умереть, чем позволить тебе нарушить закон».

Поверь, Деций, меня трудно чем-либо удивить, особенно после войн с германцами, но эта ситуация меня поразила. Я не слыхал, чтобы кто-то в империи был готов умереть за Юпитера. Признав стойкость иудеев, я вынужден был отдать приказ вернуть знамена в Кесарию. Спустя некоторое время, император Тиберий в жесткой форме потребовал от меня строго соблюдать права и обычаи покоренных народов. Это был первый конфликт с императором за все время моего служения Риму.

Я тогда не знал, что иудеями была подкуплена часть сенаторов в Риме, и сенаторы отстаивали интересы богатых людей в Иерусалиме, отрабатывая таким образом полученное золото. Они же потребовали от Императора Тиберия моей отставки с поста прокуратора Иудеи и Самарии. Но император отклонил это требование продажных сенаторов. Но, мои отношения с императором на непродолжительное время были испорчены. Мне еще раз напомнили, что в мои обязанности входит контроль уплаты налогов в казну империи и неукоснительное соблюдение мира во вверенных мне провинциях.

Второй конфликт с упрямцами произошел немного позже.

Ты, Деций, наверное, представляешь Иерусалим звездой востока, город, утопающий в цветущих рощах и садах? Увы, Деций, вынужден тебя разочаровать. Иерусалим, в бытность моего правления, напоминал скотный двор, заполненный зловонными испражнениями. Вся проблема заключалась в отсутствии воды. Было несколько источников. В них и вокруг них люди, помимо того, что набирали воду, тут же стирали, мыли посуду, мылись сами, поили скот. Неудивительно, что в городе периодически вспыхивали разные заболевания, которые уносили тысячи, а порой и десятки тысяч людских жизней. И ни в одном городе империи я не встречал такое количество прокаженных. Я поначалу попытался, Деций, договориться с влиятельными людьми Иерусалима, старейшинами и первосвященниками чтобы собрать необходимую сумму, не такую уж и великую, для того чтобы протянуть водопровод от источника, который находился всего в двухстах стадиях от города. Наивно понадеявшись на их благосклонность в решении этого вопроса, я вызвал инженеров из самого Рима, пообещав им достойную награду. Я полагаю, Деций, ты бывал в римских театрах? Мне тоже довелось не раз удостоить их своим посещением. Так вот. Все актеры, чью игру я наблюдал, не стоили даже ногтя мизинца тех людей, которые явились на встречу со мной. Цвет Иерусалима пришел в одеждах простолюдинов, правда, чистой, но на некоторых я видал следы заплат. Без перстней и золотых цепей, без красивых посохов, украшенных серебром и золотом. Меня не покидало ощущение, что ко мне пришли бедные, обездоленные люди. Как они плакали, стенали, заламывая руки и воздевая их к небу, уверяли меня, что все они почти нищие, из-за непосильного бремени налогов и податей, которые вынуждены платить римской империи. Но как бы не было тяжело, подати они платят исправно и обязуются впредь. Глядя на это, я вспоминал как моя жена Клавдия Прокула с недовольством высказывала мне, что на некоторых знатных женщинах покоренного Иерусалима, она видела такие украшения, которые не могла позволить супруга прокуратора Иудеи и Самарии. Продолжая наблюдать, я ловил себя на мысли, что этот народ поражает меня во второй раз. Первый -упрямством, а сейчас лицемерием. До какой степени омерзения может снизойти человек в неуемном стремлении сохранить свое золото.