Наблюдатeль

1.

Тишина. Истинная тишина. Спокойствие, проникающее в самую душу. Неровность линий оконных рам, плавно переходящая в смазанную текстуру серо-желтого бетона. Бездушность окон, словно беседующих со мной, не роняя ни единого слова, и чернеющие пропасти сквозь грязные стекла высасывают как древние вампиры скисший наваристый бульон, оставшийся после соприкосновения с этими тварями, думающими, мыслящими, но ни черта не понимающими. Люди имеют представление об этом месте как о мрачном, плодящим одиночество, доме, помогающем только лишь найти в себе мрак, стать игрушкой собственной никчемной жизни, но не я. Это место – тишина и покой, где я нахожу себя, забывая о безрассудстве и бессмысленности жизни за этими стенами. Я все чаще прихожу в это место, наслаждаясь настоящей красотой, где скромный по размерам кусочек города может служить целым миром для таких, как я, ведь где еще находиться человеку, который так глубоко ценит свое одиночество.

Этот мир, о котором я говорю, представляет собой две перпендикулярно стоящие стены внутреннего двора дома, одна из которых отвесна, и под ней располагается лестница, ведущая в темные коридоры здания, которые давно уже никто не посещает из-за мнимой мрачности и слабой освещенности. Раньше здесь бродили люди низшего ранга, ругались и дебоширили, устраивали пьяные вечера. Полиция долго не трогала их – это место сложно обнаружить, если все главное веселье проходит за стенами этого двора – люди бродят по людным улицам Копенгагена – эти недоумки с важными лицами, вечно несущиеся, сами не зная, куда и для чего. Дворик забаррикадирован стенами, в которых вставлены окна, давно уже отжившие свою функцию служить людям, желающим проветрить коридор, подышать свежим воздухом, покурить, пообщаться с соседями на расстоянии, выкрикивая нелепые фразочки: “Как дела?”, “Как дети?”, “Что нового?”, и получая обратно не менее нелепые ответы. Неужели так сложно выйти во двор и не кричать сквозь уши тех, кто в принципе ничего не хочет слышать? Кто устал от людей так же, как от собственного бессмысленного бытия рядом с тварями, думающими, что умнее всех, что они и есть вершина мира, думающими, что сказав пару лестных слов в адрес другого человека, тот сразу же простит все прегрешения его и встанет на колени, целуя ступни и совокупляясь от нежнейших чувств, но, по правде, конечно же, от всплеска гормонов. Никаких чувств. До чего же они никчемны. До чего противны, мерзки и лицемерны, что дела иметь с ними не заставит меня сам Всевышний. Сколько бед и разочарований может принести человеческая любовь, а лучше сказать, привязанность. Именно она толкает их на поступки, называемые мной дурными. Человеческая природа не создана, чтобы любить. Биологически мы сложены так, чтобы продолжать род, есть и доминировать в обществе. Кто-нибудь находит в этом стойкое выражение любви? Всякий разумный скажет: нет. Но человека это не касается. Он не способен объективно воспринять сущность себя самого, поэтому он выдумывает нелепости в виде “любви”, дабы повысить свою значимость в этой жизни.

У меня имеется только одно место, куда я могу сбежать, укрыться от острых глаз постороннего, куда зовет душа моя и нуждается в уединении – ангельский дворик, Рай, скрытый от глаз, что не должны своим испорченным взором мешать устоявшемуся порядку блаженства: горчичного цвета стены, стоящие вокруг двора и выставленные между собой замысловатой геометрической фигурой, отдаленно напоминающим то искореженный квадрат, то прямоугольник. Шершавая текстура здания помогает глазу найти закономерности в движении мелких выступов, что отлично скрашивает досуг. А место, куда я прихожу каждый божий день, чтобы наблюдать за спокойствием и очищаться – темный коридор с грязным окном, выходящим как раз во внутренний дворик, где я рассматриваю ту самую мрачную, безлюдную, а потому изящную и утонченную отвесную стену, словно скалу, нависающую над пропастью, где лестница под нею, ведущая ко внутреннему подъему в коридоры, утопает в темноте. Окна каждый день уставше смотрят, даже не пытаясь разговаривать со мною – они без того все понимают, словно знают обо мне больше меня самого. Стены, лестница, черный асфальт, окна будто бы сами бунтуют против нелепости бытия, и отбившись от стаи, вырвавшись от лицемерия и наигранности, глупости и пустой болтовни, врываются в омут тишины и безмолвия.

Двор вбирает в себя остатки солнечного света, проникающего сквозь отверстие вверху, как колодец. Это место и вправду отдаленно напоминает дыру в почве, в которую забыли налить воду, и яма осталась пустовать в одиночестве посреди земли, наглухо заселенной лицемерными существами. На дне этого колодца живет звонкая тишина, с которой я имею честь говорить, не слыша в свой адрес идиотского ответа, как поступают обычно людишки, считающие себя психологами, философами, научными деятелями и даже, порой, гениями. Сколько можно ласкать свое самолюбие, мнимо полагая, что ты значим в этой жизни? Пустая болтовня, идиотские попытки помочь людям. Неужели они верят, что, избавляя людей от проблем и недугов, решая вопросы жизни и смерти, они делают все правильно? Ведь все, особенно “мастера своего дела” зачастую, а, правильнее, всегда, не правы в своих убеждениях, на корню воспринимающие информацию из источников исковеркано, под своим внутренним чувством правильности. И это самое чувство способно погубить людей не хуже, чем бездействие, но люди продолжают бороться. Бороться за что? За иллюзорность жизни? За обманчивость взглядов и убеждений? Человеческая помощь давно утратила свою актуальность, она истрепалась, слилась с землей, по которой проехались массивной каретой с тремя лошадьми – четырежды. Но люди верят в нее во что бы то ни стало, и считают помощь другим – высшим приоритетом. Поэтому они держатся вместе. Поэтому они сплочаются, ходят там, где толпа таких же безудержных, как они сами, бредут куда-то в неизвестность в погоне за счастьем. Какое идиотское слово… Почему люди верят, что смогут достичь его, словно достав с полки пирожок? Они в самом деле полагают, что счастье есть что-то конкретное, достижимое, способное вызывать эмоции радости, веселья, душевного благополучия? Если то, что они считают счастьем – правда, то и я достиг своего счастья. Разве не так? Здесь и сейчас я нахожусь в месте, дающее мне эмоции, которые люди зовут счастьем. Но это слащавое слово не вяжется с “счастьем” моим, оно не подходит под мою радость от тишины и покоя, когда я не вижу Их лицемерные эмоции, показушность и глупость. Пусть поиском счастья занимаются эти нелепые существа, живущие по правилам, следуя устойчивым законам жизни, что сами же написали, где “счастье” и “любовь” имеют конкретную форму и объемы. В моем случае это ничто. Ни-что. Я лишь нашел свое место в этом тихом дворике, у меня появились друзья, которые не скажут лишнего, появилась возможность не видеть бессмыслие и глупость людей, так страстно и горячо верующих в абсурдную истину, и, наконец, я принял акт бездействия, что несет единственно верную почву для жизни в этом лицемерном мире.

2.

Сегодня я проспал до двенадцати, и теперь я снова на своем месте. Тихом и безлюдном. Но как же невыносимо было выходить за сигаретами в магазин…

– Вам что-то подсказать? – слащавый старческий голос пытался вызвать у меня симпатию. Это сразу понятно по мелкой улыбочке и приподнятым вверх бровям старой женщины, полноватой и чуть страшной внешне. Фартук на туловище ее походил на одежду мясника в мясо-разделочном комбинате, просто не измазанную свиной кровью.

Она предоставила мне сигареты, давно введенные в табачный рынок, которые я не променяю ни на какие новшества, но лишь по той причине, что все новое имеет свойство быстро заканчиваться в своей уникальности, но только не старье. Оно способно было зарекомендовать себя еще в давние времена и не пропасть из вида, как это происходит с дешевками, которые впаривают молодежи под видом уникальности.