Золотой глючик

Золотой глючик.

Подхватил осенний ветер

Кувыркающийся лист.

Ты спросила, я ответил,

Кто здесь чист, а кто нечист?

География улыбок

С фотографий объяснит -

Кто свободен от ошибок,

Самомнением убит.

(Устрашающе длинная надпись в лифте, над спящей фигурой в углу).

***

«Дорогой мой Иона. Не в первый раз я обращаюсь к тебе с позиции поглотившего тебя кита (в моём случае, форели, думаю, что и форель может быть крупной, да и ты, возможно, тот еще хоббит). Этот раз, надеюсь, последний, потому что у меня, по прежнему, отсутствует уверенность, что пловцов, проглоченных голодным хищником, можно, по непонятной причине, запросто извергнуть, да ещё и прямо на берег (именно, сразу на красную дорожку истории). Когда я попрощался с тобой накануне, тебе как-то повезло и твоя кончина отложилась на неопределённый срок. Но оставшееся тебе время отмерил Кит, то есть, я, то есть, Траут (Форель), Килгор Траут. Спасшая тебя медсестра посоветовала развлекаться «писяриками», но, я, следуя личному рецепту вечной жизни – только через самопожертвование – снова рад предложить нашу старую добрую жидкость для прочистки канализации. Ещё разок заострю твоё внимание на факте, что славу, через фокусы с китами, могут снискать только достойные забвения хлюпики, а реальные пацаны постеснялись бы. В качестве знака моей доброй воли и как напутствие к действительно серьёзному и ответственному движению, посылаю тебе символ открытия всех дверей – ключ из золота (я о цвете, не о материале, хм, хотя,.. не важно), без смеха полагаю, что, при известном стечении обстоятельств, он тебе поможет найти выход из ситуации, так сказать, самоизвергнуться, уже взаправду и без дураков», – Килгор Траут отложил ручку в сторону и перечитал свою предсмертную записку, он остался доволен текстом, захотел было добавить что-то совсем уж пафосное, (может, испачкать край листка отпечатком кровавого пальца или размыть подпись слезой) но передумал, так как торопился, в некотором роде. Старик прошёлся по комнате, мысленным взором окидывая знакомые предметы, прощаясь с ними. Взгляд упал на новинку его интерьера – тарелку с окантовкой голубого цвета, в зеркальном дне которой различались какие-то блики и тени. Траут приблизил лицо к зеркалу, оттуда на него посмотрел голодными глазами измождённый старикан, близко посаженные и глубоко сидящие глаза которого смотрели вызывающе. Единственное, что отличало его лицо от лица Килгора, была мочалообразная редкая серая борода, скрывающая шею и, отчасти, подбородок. Но Трауту было не до наблюдений за деталями, он был поглощён предстоящим действом. Зачем-то поцеловав отражение, он стоймя прислонил тарелку к письменному прибору на столе в виде статуи свободы, голова которой была откинута на петельке набок, открывая ёмкость с чернилами. Сейчас из отверстого горла Свободы торчала перьевая ручка (как копьё папуаса-хулигана из трупа косноязыкого миссионера), которой Траут предпочёл написать этот последний в жизни, поэтому достойный и Свободы и архаично-уместного пера, документ.

Он положил компактный золотой ключик на язык и обильно запил его «Drano» -жидкостью для прочистки клозетов. Ключик упал на дно многострадального желудка, а дед завалился навзничь от болевого шока, умер, наверное, уже в воздухе, ещё падая. Хотя и звук от касания его головы пола был тоже, так себе, жизнеутверждающим, такой звук слышишь с содроганием, когда несёшь домой в сумке что-то бьющееся и ценное (страусовое яйцо, конечно, что ещё придумать) и, преодолев долгие риски осторожной транспортировки, задеваешь этой сумкой, с размаху, о ручку своей входной двери, уже изнутри, уже благополучно добравшись и войдя победителем – вот, тот самый звучок, в комплекте с ощущениями от него, бр-р-р!

***

– Касатик мой, хочешь, наполню твой моск образами, чтобы повеселее влачить власы было? – пропела Линк, удобно расположившись на мешках с ветошью, лежащих в углу её импровизированной мастерской художника, – Тогда начну с Древа! Я к басням не очень отношусь, хохмить над хохмой – масло-масляное, а ты вполне готов и любишь слушать меня, я же говорю буквально, а кто-то другой увидит в моих речах сплошные аллегории и параллельные смыслы. Позволю себе аналогию, хотя, всё равно, не вполне правильно этим определением закрою вопрос с описанием. Пара особей – это части Древа, это, именно, с тем, позволительным для себя, минимумом образности говорю, но это, повторюсь, буквально сказано, брателло. – Линк погладила себя по округлившемуся животику и озорно подмигнула. – Ты – ствол, я – кора. На наших ветвях листья. Наши корни в земле. Тяжело ли ветвям держать листья, а ещё – цветы, а ещё – плоды? Нихрена! Об этом даже речь не заходит! Тяжело или легко, мучительно или нет – не об этом и не про то. Дело не в бедности языка, а во всепоглощающей гармонии и полноте всего и вся, где язык – это просто часть этого большого Смысла и, являясь лишь частью всего, он не может своими средствами описать всё это объёмное Всё, хотя, он очень возбужденно старается, но зря, он не для этого существует, дело только в возбудителе, а не в самом языке и речи. С посторонними вводными всегда так: зададут обстоятельства, а ты выкручивайся, как умеешь. Но, это в условиях поиска гармонии, то есть, при её отсутствии. «Поиск» – звучит благородно, но это ведь тот поиск, когда бабушка ищет очки по дому, а они у неё на лбу. Гармония никуда не пропадает, она была и есть, если обойтись без интерпретаций, то она как на ладони, яркая и прекрасная, вечная и обширная. Как я тебе с обилием эпитетов, тоже стараюсь, для тебя. А ведь знаю, что тебе не вполне нужно так густо молотить. Ты хорошо ощущаешь, как это достаточно и много – просто выглядеть, звучать и пахнуть. И я это знаю. Ладно, про Древо ещё чуток, потерпи, яжежмать скоро! – Линк потянулась и часто поморгала веками без ресниц, но получилось, всё равно, как бабочка крыльями, занятно и душевно.

– Я, иногда, даже пыталась произрастать самым большим Боссом, – продолжила Линк, именоваться никак не меньше, чем Бэйби-Лоном, для всеобщего удобства и значительности. Но, это вариации интерпретаций, без самозванства, а ради «поиска» гармонии. Сам поиск, как я и говорила, совершенное ничто, старания в никуда. Хочешь, скажу, почему я Линк? Опять, нашла, кого спросить! Как же это клёво, в сущности, говорить с кем-то, а будто с самим собой! Тут опять вернусь к Древу и прочему, связанному намертво с этой спекулятивной визуализацией. То, что бежит между корой и стволом, то что связывает и объединяет, но словами никак не описывается, зачем и стараться, это и есть Линк. Хотя, прозвания ко мне прилипают не по моей инициативе, но некоторые оказываются меткими, я их использую с пониманием и вниманием, почему нет?

Если конъюнктура такова? Например, ты видишь перед собой муравейник, там жизнь кипит, стройка, движ, взаимоотношения, а криков, типа: «Афанасий! Ключ на семнадцать подкинь, по-братски!» не слышишь, но, согласись, они же должны быть? В какой-то области сознания ты это согласен понимать, а в соседней – практически отрицаешь или игнорируешь. Я наблюдаю это явление отрицания всегда, это данность, конечно, у меня нет ни горечи ни сожаления в этой связи. Избирательно люди занимаются вопросами, которые и сами собой решаются. «Реклама – двигатель торговли», вот дырку от пули в теле человек даже пальцем заткнёт, инстинктивно, потом залижет, возможно. Не надо рекламы бинтов и магазина, где эти бинты находятся, ну, самые Бинты на свете. Это я, полушутя, жёстко про дырку, чтобы проняло. А бедный шмель, «на душистый хмель»? Ну, видно же, что такой пушистый пухляш, занятный, была бы его воля, возлежал бы у источника вдохновения и похрюкивал, как Пумба, погруженный в Акуна-Матату. Нет, ткнули носом в проблему, завёл себе жиробас крылышки, летает теперь шмель, без слёз не взглянешь, по своим делам, только в путь. А спроси знатока-интерпретатора гармонии, какой такой мега-физический закон этому шмелю от земли оторваться позволил? Не скажет, отвлечёт тебя в те дебри, в которых благополучно на сиське висит и оторвать уста сахарные боится, чтобы в бездну, с прощальным криком, не штопорнуть, с лицом, как у главного злодея в «Крепком орешке», когда браслетик расстегнулся. «Л-линк» – звучит как, согласись, очень похоже, когда тесаком колбасы варёной отхватил ломоть с голодухи. Кстати, хочу чипсов с вареньем и сгущика с чёрной икрой, а милый, поддержишь самку свою? Она на особом положении вить. А, Вить? Шучу, пошли, пожарим чего-то на чём-то.