Гремучий коктейль – 1

Глава 1

– А ну стоять, мерзкие ублюдки! Стоять, не то хуже будет! – надрывался бегущим нам в спину голос разъяренной Фротильды Блем, – Стояяять, я сказала!

Останавливаться мы и не думали. Чесали от неё во весь опор! Тетушка Фротильда, несмотря на свои формы, бегать умела очень хорошо, пусть и недолго. Но это в обычной ситуации, когда гоняла мокрой тряпкой своих младших олухов, Петера и Ванно, а вот сейчас, когда покусились на её святыню, на её розовую яблоню…

– Он-а дого-ня-ет! – бегущий рядом со мной блондин, выпучивший от усердия глаза и красный настолько, что это было заметно даже при свете звезд, почти впал в панику, но был заботливо отоварен по шее моей свободной от кулька розовых яблок рукой.

– Шевели жопой! – каркнул я, работая ногами, – Мика, Лерой! Врассыпную! Мика? Ле…?

А этих козлов уже не было! Мы с Лори-Валиком уже подбегали к дороге в гордом одиночестве! Гады! Ну и хрен с ними!

– Ююююджииииин! – взвыло сзади голосом тетушки, от чего у меня по всей спине тут же прошла лютая изморозь, – Юююююджин Солааааарус!! Я тебя узналааа!

Ну всё, кранты мне. Полная и квадратная, прямо как у самой тетушки Блем, жопа. Иначе и не скажешь. Это другим ворюгам, если опознают (я-то не сдам!) просто розог всыпят, а вот я – совсем другая история. Худо дело. Ноо…! Это будет завтра! А у нас пока есть еще сегодня дела, крепко связанные с несколькими украденными яблоками!

…точнее, у меня. Завтра мне, благородному Соларусу Юджину, сплавленному чуть ли не во младенчестве в эту глухомань родственниками, стукнет восемнадцать лет. Такое событие бывает лишь раз в жизни и его нужно отметить лучшим, что может предоставить взыскующему уму округ Лякрош, а это лучшее – как раз розовые яблоки тётушки Блем!

Только вот несогласных с высоким решением благородного меня оказалось куда больше, нежели только одной тетушки, вышедшей в поздний вечер до ветру в самое неподходящее время!

– Хватай его! – рванули от дороги к нам два силуэта. Не пацанячьи ни разу, взрослые мужики бегут! Еще Блемы! С таверны?! А почему трезвые?!!

Один из старших детей тетушки сгребает в медвежьи объятия заверещавшего зайцем Лори-Валика, а я, взмахнув котомкой с украденным, проскальзываю мимо жадных лап второго братца, тут же начиная уматывать по дороге из деревни! Ха! Здоровым и мясистым мужикам по прямой и утоптанной дороге догнать меня? Без шансов! Я бегаю быстрее всех в округе! Даже сам Жак Звонарь уступил мне, когда забивались на пробежку. Он потом, конечно, врал, что бежал с бодуна и вообще не всерьёз, но кто и когда слушает проигравших?!

Особенно, когда они потом, с горя приняв на грудь, рассказывают всем, что де благородные крепче и быстрее обычного человека? Брехло! Кого они тут видели, кроме меня?

Так, сейчас развилочка будет освещенная, там передохну под фонарем, а потом еще полчаса неспешного бега, и я дома, лакомлюсь плодами победы. Запах из котомки прёт одуряющий, эти розовые яблоки просто чудо какое-то!

– Эй, пацан! – у фонаря на перекрестке на дорогу выходит тот, о ком я только что думал. Жак сука Звонарь! И у него в руке здоровый дрын, на лице улыбка, а на ногах его рабочие беговые боты!

ААА!!!

///

– Слышите? – сидящий в кустах Лоп поудобнее перехватил ружье, – Вроде бегут.

– Да ты замучил уже, – с досадой пропыхтел его сосед, сын старосты ближайшей деревни, – Жак обещал, что кричать будет, услышим заранее. Чего ты, ну?

– Да домой охота, – пожаловался Лоп.

– А отплатить этому опарышу неохота? – хмыкнул третий из засадников, уперший своё ружье прикладом в землю. Сплюнув, он глумливо «вспомнил», – Ах да, у тебя же Милка, тебе этот паршивец ничего не делал…

– Ну да! – тут же тихо и весело гыгыкнул сын старосты, – Только Милке трубы чистил! Ну и зубы, наверное! Кто этих бла…

– Заткнитесь, ироды! – обиженно зашипел Лоп. Ну да, было дело. Сначала не уследил, а затем подумал – почему бы и нет? Вдруг чего урвать можно будет? А уж когда понял, что взять с этого хулигана, держащего весь округ если не в страхе, то в постоянном напряжении, нечего, так уже и поздно было. Милка подсела на чернявого козлика плотно, только батя разговор начинает, так она истерит как оглашенная. Так еще люди болтают, что не одна она у этого паразита была… Эх, теперь одалживаться придётся, чтобы в город дочку на обучение спровадить. Кто её тут замуж возьмет, топтаную? И не то, что других не топчут, ха! Но не этот же благородный, который у всех на слуху с тех пор, как ходить начал. Ничего, Лоп что-то да придумает. Потом.

– Бегут-бегут! – заволновался сын старосты, перехватывая ружье. Действительно, издали послышались угрожающие вопли Звонаря, работавшего сегодня загонщиком.

Мужики встали, приготовились, взвели затворы. У Лопа, по случаю Милки, даже двустволка была, обрезанная. Одолжил на такой случай. Калибр серьезный, от волков хорониться. Точно не промахнется.

Парень драпал от Жака во всю прыть. Худой, высокий, жилистый как последний крестьянин, копна нечёсаных волос колыхается, ноги работают как заведенные, в левой руке котомка, глаза зеленые сверкают. Уж эту смазливую рожу во всех деревнях вокруг знают более десятка лет, да добра от неё не ждут. Нет, сам по себе этот Юджин плохим парнем не был, не раз и не два выручал местных, если в беде находил или по зову прибегал. Но какая же шкода, прости Всевышний!

Пришла пора рассчитаться!

Стреляли по очереди и по старшинству обид, с расстояния метров в пять, сопровождая каждый выстрел громкими воплями, рвущимися из глубин душ у деревенских мужиков!

– С праздничком вас, господин Соларус! – орёт Лоп, всаживая из ружья в зад отчаянно орущему парню солидную жмень крупной соли. А затем и вторую, с криком, – И от Милки вам привет!

– И от садика моего вам поздравления! – кричит сын старосты, тщательно вбивая свою порцию в полетевшего кубарем по дорожной пыли парня, – С днем рождения, господин Соларус!

– Здоровьичка вам! – выстрел, – Господин Соларус!

– С нашим уважением! – выстрел, – Господин Соларус!

– Хорошей дороги вам, господин Соларус! – а вот это уже Жак Звонарь.

Ружья у него нету, да и палку он, своё отслужившую, выбросил, но ноги-то вот они? Как тут пинка такому большому господину не отвесить? А еще лучше – несколько!

///

– Как вам салют, господин? – голос спрашивающего сочится ехидством и злорадством.

– Солюс, старая ты сволочь…, – почти рыдаю я, лежа на животе и чувствуя, как горят лютым огнем ноги, ягодицы, спина и даже затылок, – Это ведь… ты!

– Я? О чем вы, господин? – насквозь фальшиво удивляется пожилой одноглазый слуга, даже не пытаясь спрятать широченную улыбку на своем лице. Он сидит на стуле рядом с диваном, на котором лежу я, и чистит мне розовые яблоки тетушки Блем.

– Грр…, – рычу я, не в силах построить необходимую обвинительную речь.

Ну разве я виноват, что те, кого я ни разу не видел, сослали меня в эту глушь вместе с ехидным одноглазым козлом?! И кто виноват, что предметы, которые были поручено преподавать мне этим гадом, я усваивал моментально, с первого прочтения? Письмо и язык англиканского, франкского, германского и романского словарей я выучил в шесть лет! К семилетнему дню рождения этот вот Солюс чистосердечно признался, что не мыслит, чему он меня еще может научить! Ни этикету, ни счетоведению, ни географии, ничему! Я уже всё знал и так! А денег нам присылали отнюдь не гору, да и где найти тут еще каких-нибудь учителей или книги ?

Наоборот, скромные финансы еще и дополнительно сжирались выпивкой для этого козла! Работать? Мне, благородному? Да я бы с радостью, только не на кого и не за что! Мы в медвежьем углу, в самом забытом уголке королевства Западной Франкии. Более замшелой и сонной дыры во всем мире не найдется!

Что мне оставалось делать, кроме как проказничать? Не сразу, конечно, но после того, как у Власы Лийермейер запели огурцы, почему-то каждое такое же сумасшедшее событие сразу же записывалось на мой счёт. Устав тщетно оправдываться, я и начал возмещать злым языкам всю свою скорбь за невинно опороченное имя.

– Что ты опять натв… Оу… Кейн, малыш…, – девичий голос, раздавшийся со второго этажа нашей избушки, оказался последней соломинкой, переломившей спину верблюду.

– Фели! – завыл я, лежащий на животе, протягивая руки по направлению к висящей в воздухе большой книге в стальном переплете, – Фелииии…!

– Ничего особенного не случилось, прима Краммер, – почти игриво пропел Солюс, любовно очищая очередное подранное яблоко, – Просто наш юный господин удостоился чести салюта по поводу своего отъезда. Я всего лишь немного помог местным с организацией этого события.

– Отъезда?! – охренел я, впервые услышав такие новости. Даже жгущая всю мою тыловую часть боль отступила.

– Да, милый, – Фели пролевитировала вниз, устраиваясь на столике, за которым сидел Солюс, – Тебе через час исполнится восемнадцать лет и… мы будем вынуждены как покинуть округ, так и расстаться с мастером Викардо.

– К моему глубочайшему удовлетворению, прима, – не преминул вставить ехидную ремарку Солюс.

– И об этом все знают, кроме меня! Как так-то?! – возопил я.

Действительно. Провести всю жизнь с человеком, явно меня недолюбливающим настолько, что о какой-либо привязанности говорить не стоит совершенно – это одно. Но чтобы мой собственный гримуар, часть меня, буквально, с которой мы не расстанемся всю эту жизнь… и чтобы он что-то скрывал?! Это за гранью добра и зла!

Перед моим носом оказалась тарелка розовых яблок тетушки Блем. Аккуратно порезанные, даже красиво разложенные. Из тех, что уцелели после солевой канонады. Частично. Соленые, наверное, капец какие. Может, этот гад их специально досолил, с него станется.

– Ваш праздничный ужин, сэр! – явно довольный собой до безобразия Солюс Викардо выпрямился, одёргивая сюртук, – А я вынужден вас покинуть. Здесь неподалеку проходит… празднование, на котором меня настоятельно попросили присутствовать!

– Напьешься, Солюс? – обреченно спросил я, пытаясь поддеть пальцами один кусочек яблока.

– Как последняя свинья, сэррр! – радостно заявил одноглазый. Правда, сразу не ушёл. Доставил себе удовольствие понаблюдать, как я с кислой миной давлюсь солеными яблоками, по которым, всё-таки, здорово напопадало, как морщусь от боли, как летает вокруг меня волшебная книга, вслух описывающая мне, насколько велики повреждения, нанесенные мстительными и не понимающими шуток деревенскими.

А я ем. Что ни говори, а отступать не привык. В плане были розовые яблоки тетушки Блем? Были. Пусть даже меня к этому подтолкнул одноглазый подлец, раскуривающий в помещении (сколько раз просил не курить дома!) свою старую потёртую трубку. Всё равно ем. Восемнадцать лет – они один раз в жизни. Нужно крепиться, даже если вся морда мокрая от слёз, а вся задняя часть до сих пор горит адским пламенем. Мужик решил – мужик сделал!

– О, я уже опаздываю! – хмыкает Солюс, тыча пальцем в часы, на которых без пяти минут двенадцать, – Прошу извинить, сэррр, что не могу остаться на праздник, но слово джентльмена дано, вы, как благородный, должны понять!

– Хватит тут капать ядом, – кривясь от соли внутри и снаружи, говорю я, – Катись чертям и там упейся! Нам с Фели и так будет хорошо. Когда-нибудь.

Старик неспешно уходит, прихрамывая, довольный как слон. Специально ведь тянул время, чтобы уйти перед самой-самой полночью. Сволочь. Остаемся вдвоем, я и мой гримуар, висящий перед диваном с раненным, но несломленным поедателем соленых розовых яблок.

– Фели, что завтра будет? – слабым голосом спрашиваю я книгу.

– А? – та определенно погружена в мысли, отвечая рассеянно, – Да ничего особого, Юджи. Просто съездим в один город, там подпишешь пару бумаг, тебе выдадут кристалл взрослого, запишут в книги… поживем немного, дождемся ответа из Парижа. Тебе должны увеличить содержание раз, эдак, в двадцать, и выделить особняк. Где-нибудь. А там будем жить дальше…

– Раз в двадцать?! – подпрыгиваю на месте я, тут же издавая стон боли, – Это же…!

– Юджи, не отвлекай меня, – внезапно холодно говорит моя единственная верная подруга и спутница жизни, – Не сейчас. Помолчи.

Пораженно молчу. На часах почти двенадцать, но это внезапно становится полной фигней. Что с ней?! Фелиция всегда была на моей стороне, она, можно сказать, была для меня хоть каким-то заменителем нормальной семьи! Я, конечно, часто задумываюсь, откуда я знаю или чувствую, какой должна быть нормальная семья или, к примеру, что Солюс Викардо всегда меня не мог терпеть, но… гримуар? Мой гримуар?! Отдает мне указания?!

Сейчас?! С тем же успехом пистолет мог бы отказаться стрелять, а нож резать хлеб!

– Чт…, – слова застревают у меня на языке, когда часы бьют полночь. С первым же их ударом обложка моей книги вспыхивает языками черного и фиолетового пламени. Точно таким же, сразу, буквально через секунду, загораются многочисленные колдовские знаки на стенах, паркете и даже потолке нашего дома! Везде! Что это?!

– Сим объявляю! – громко и звучно проговаривает висящий в воздухе гримуар, – О закрытии малого контракта между мной, гримуаром Горизонта Тысячи Бед и …

Она произносит имя, которое я не могу услышать, понять, разобрать хотя бы слово. Этот набор звуков, он очень странный, он зовёт меня, он и есть я. Изо рта вываливается кусок просоленного розового яблока, но это последнее, что я чувствую перед тем, как всё вокруг, и моё сознание тоже, поглощает взбурлившая тьма, набросившаяся на меня из знаков. Нечто огромное, всезнающее, холодное и абсолютно безжалостное надвигается на меня оттуда, поглощая, как пасть кита поглощает безмятежную икринку криля.

Это длится секунду, а может быть, целую вечность. Скорее первое, нежели второе, так как я прихожу в сознание быстрее, чем выпавший изо рта кусок достигает пола.

Жизнь. Жизнь странного и не очень умного мальчика, все его восемнадцать лет проносятся у меня перед глазами. Неправильный ребёнок, неправильное взросление, паче того – неправильное восприятие. В разуме Юджина Соларуса были лакуны, заполненные знаниями, которые он не должен был иметь в силу возраста. Он с самых ранних лет понимал подоплеку слов и настроений окружающих на уровне, совершенно недостижимом для детей. Мог разрабатывать планы и схемы, очевидные для взрослого, но недоступные для юнцов. Умел работать со своим временем и вычленять из разговоров окружающих интересующие его детали…

…и ему было скучно. Душно жить день за днём в небольшом доме, с человеком, который относится к нему как к тюремщику и сам пытается вести себя также. Скучно общаться с книгой, обожающей болтать о пустяках, но никогда не раскрывавшей тайн ни своего прошлого, ни знаний, содержащихся в ней. Деревенские, воспринимающие Соларуса Юджина как бедного (а значит, бесполезного) аристократа, дистанцировались от ребенка. Все, за исключением детей и подростков, постоянно подбиваемых им на шалости и проказы.

Но. Он воспринимал это нормальным. Он жил, получая от жизни максимум, несмотря на общую обструкцию и сплошные недоговорки среди самых близких ему… существ. А что сейчас? И… почему он? Он – это я?

Я – это он?

Странно. Получать от жизни… максимум? Какая нелепица. Скучающий деревенский олух, ворующий ради развлечения, устраивающий каверзы и спящий со сколькими женщинами…? Хм. С пятью. Да так, что они друг о друге не знают. Ну хоть что-то, пусть и мелочи.

Встаю с дивана. Потягиваюсь, ощущая дискомфорт в плечах и ниже. Легкий зуд, который воспринимался минутой назад как жгучая боль, которую едва можно терпеть. Никакой закалки. Отвратительно. Мизер знаний, манер, такта, умений. Совсем не то, на что я рассчитывал, заключая контракт с… ах да.

Гнев накатывает ледяной всесокрушающей волной, когда я вижу молчаливо висящую посреди комнаты книгу в железном переплете, на котором умирают языки черного и фиолетового пламени. Всё из-за неё. Она во всём виновата.

– Фелиция Краммер дель Фиорра Вертадантос, – медленно проговариваю я, чувствуя, как с языка срывается та же ледяная ненависть, которой сочится каждая пора моего тела, – Вот мы и встретились снова, тварь…

– Не сейчас, лорд! – громко и быстро произносит гримуар слегка испуганным девичьим голоском, – Сперва убейте старика, пока он не добрался до селян! Всё остальное потом! Я выполнила первую часть уговора! Выполнила! Исполнено всё в точности!

– В точности? – презрительно кривлю я губы, – Мы это еще обсудим!

Но это подождет. Всё подождёт. Пока я голым выбегаю за дверь. Нужно всего лишь пробежать с сотню метров, что для такого спортивного подростка полный пустяк, затем, угадав момент, поднырнуть под вооруженную кинжалом руку старого убийцы, пытающегося отмахнуться от нападения сзади, ну а затем, взяв его со спины в захват, привычно сломать шею. Легче, чем свернуть голову курице.

Дотащив тело назад к дому, топлю его в выгребной яме с помощью гримуара, приподнявшего своей силой этот покосившийся деревянный домик размышлений.

Потом стоим в ночи с висящей в воздухе книгой, смотрим друг на друга.

– Продолжим разговор внутри? – нервно интересуется заключенная в колдовскую книгу даймон, – Там удобнее. Я заварю кофе…

– Да, идё…, – падаю на колени от внезапного спазма изнутри. Что-то не так. С головой, с личностью, со мной. Вновь вокруг бурлит тьма с оттенками фиолетового. Так не должно быть. Мы что-то не учли. Или же…? Ах да, точно…

Как я мог забыть…

– Лорд! – слышу, как кричит Фелиция перед тем, как всё для меня вновь погрузится во тьму.

Глава 2

Тук-тук-тук-тук-тук-тук – стучат по рельсам колеса небольшого пассажирского поезда. Он едет из глухой тьмутаракани в цивилизацию, везя, кроме всего прочего, одного молодого человека, снявшего себе целое купе. Он, этот юный худой брюнет с неровно обрезанными густыми черными волосами, валяется на не застеленной койке, с виду – в глубоком крепком сне. Одет он в потрепанный и слегка погрызенный молью шерстяной костюм коричневого цвета, под которым желтоватая от времени и табачного дыма рубашка. На ногах – видавшие виды грубые ботинки буйволовой кожи. На столе между коек лежит большая толстая книга в металлическом переплете, на которую парень положил дешевенький старенький револьвер в жиденькой ветхой кобуре. Под столом небольшая туго набитая сумка, из которой выглядывает рукоять массивного кинжала-хавна.

Этот вполне привлекательный парень – я собственной персоной. В данный момент я занят тем, что душу в себе деревенского дурачка. Впрочем, этот момент, как и всё происходящее… та еще история.

Если попытаться разложить всё по полочкам, то я являюсь попаданцем. Бывшим жителем планеты Земля, годов эдак 2015-2020-го… Ну, когда там эта, с жопой появилась? И разноприводные попёрли? Мол, нас 73 пола, любите нас, цените нас, имейте нас? В общем, я оттуда. Самолеты, смартфоны, интернет, Воронеж, ипотека, и Мэри, мать её в сраку, Поппинс. А, нет, не она. Русалочка-негритянка вот, да. Или фея Динь-динь? Не помню. Вообще, я ОЧЕНЬ многого не помню, включая и своё имя.

Нормальный человек бы парился, а я – нет. Почему-то точно уверен в том, что помер, причем вполне естественной смертью. Умерла так умерла, ничего личного, чистая органика. Хрен бы с ней. От этого на душе стоит лишь большое облегчение, потому как ну… не бывает же людей лет под 40-50, которые такие «уииии! Жить хорошо, жизнь хороша!». А так, знаете, вот прямо сейчас душу этого неуёмного сопляка, а на душе мир и покой, свет и радость. Наконец-то вон то всё закончилось и теперь можно будет начать с чистого листа!

Ну, как душу? Не на самом деле, потому как на самом деле его не существует. Этот мальчик, Соларус Юджин, он был… ненастоящим мальчиком, неполноценным, ущербным. Когда произошло то, что произошло, я буквально впитал его прошлое. Но не совсем без следа для себя. Чересчур живой, дурной и любопытный характер вкупе с знатной яблочной отрыжкой, до сих пор меня доставал, из-за чего приходилось буквально копаться в себе, выискивая, что от этого шиложопого осталось. И давить эти, совсем не подходящие мне импульсы, как прыщи.

И это еще не всё! Не открывая глаз протягиваю руку, пальцы точно ложатся на револьвер, загорающий на книге. Подхватываю оружие одной рукой, подбрасываю, перехватываю. Ствол потёртый, дешевый, из дрянной стали. За ним плохо ухаживали, редко смазывали. Но я знаю, как им пользоваться, могу разобрать его одной рукой, не открывая глаз, собрать тоже, зарядить… да что угодно! Выстрелить и попасть – тоже. И не только это. Откуда такие знания, рефлексы и наработанный опыт у мирного покойного жителя Земли? Не было ничего такого всю жизнь, я в руках ничего опаснее кухонного ножа не держал. А вот сейчас и холодняком оперировать могу ух как. И даже в рукопашную пойти не постесняюсь. Причем, не просто умею, а знаю как. Пацан? Тот не причем. Он был просто искусственным дебилушкой. Мной – но лишенным памяти, которая проснулась этой ночью.

Всё, что может дать мне Юджин – так это воспоминания о восемнадцати годах реально беззаботной и веселой жизни, мастер-класс «как вдуть юной селянке», да кое-какие очень поверхностные знания о мире. Который, внезапно, – параллельная моей Земле Земля. Причем тут не одно-два различия, а всё ну очень по-другому.

Сейчас, кстати, 2 мая 1874-го года, а я еду в город Каршлин, находящийся в стране, называющейся Западная Франкия. А знаете, что самое смешное и абсурдное в моей ситуации? То, что, лежа себе на коечке, я прекрасно слышу, как одна недовольная дворянка громко и противно выговаривает какому-то бедолаге в коридоре. По смартфону.

Ну, не совсем. По мобильному магическому телефону, да. Разговорнику.

А я лежу. С револьвером и одушевленной магической книгой, умеющей колдовать.

Кружится голова. Не каждый день начинаешь жизнь с того, что сворачиваешь шею старому пердуну. И топишь его в сортире. А потом моешь под холодной водой свою траченную солью шкуру, отрыгиваешь чертовыми яблоками, в которые, как будто, дезодоранта туалетного насовали, а потом, шипя матом и кряхтя как старый дед, пытаешься найти в доме тайник старого упыря, где тот держал деньги. Затем, под утро, вокзал, билет, вагон! Всем чао!

– Значит, я аристократ? – продолжая вертеть револьвер в руке, негромко задаю вопрос вслух, обращаясь к книге.

– О дааа, – тут же отзывается та, – Еще какой! Ты, Юджин, принадлежишь к одному из самых старых, могущественных, богатых и влиятельных родов мира!

– Класс…, – довольно улыбаюсь я. Кажется, эта жизнь будет просто сказкой! Всегда мечтал о небольшом особнячке, полном услужливых и милых горничных в очень коротких… нарядах. Под которыми ничего нет, конечно.

– Но также ты являешься полным ничтожеством, милый! – ядовито произносит книга, – Тебя породили лишь с одной целью – стать моим хранителем и контрактором. Мы с тобой обречены были гнить на окраине мира, пока ты не умрешь от старости!

Пучу глаза, кашляю. Затем, собравшись с силами, хрипло заявляю:

– Являлся.

– Что? – переспрашивает книга.

– Не являюсь, а являлся. Не так ли?

– Хм…, – гримуар слегка лязгает обложкой, а затем с нотками сожаления выдает, – Нет, милый Юджин. Пока нет. Чтобы ты и я могли получили хоть какие-то шансы на свободу и иной статус, тебе придётся пройти церемонию полного отречения в Каршлине. И тогда да, сможешь с полным правом заявить, что «являлся» ничтожеством. Я буду рада этому до безумия! Но пока… ты и я, то есть мы – лишь имущество рода Сильверхейм, понятно? Они с тобой могут делать всё, что захотят, в любом месте, в любое время. Их люди ожидают тебя на станции в Липшице, а мы едем в другую сторону. Это дает всего пару-тройку часов форы, прежде чем они отправят погоню!

– Я тебя понял, – с легкостью соглашаюсь я с доводами даймона, – Значит, будем отрекаться.

– Слышал бы тебя Дарий! – ехидно хихикает книга, – Старого пердуна бы сложил сердечный приступ! Отречься от Сильверхеймов! Хех…

– Кто такой лорд? – спрашиваю я, заставляя гримуар аж подпрыгнуть, – Тогда ты обращалась ко мне как к лорду. И я был не в себе…

– Ты и сейчас не в себе! – торопливо обрывает меня книга, – Насчет лорда – потом! Это ничем тебе не угрожает!

Чую какую-то падлу. Ну или не падлу, но транспарант с надписью «Вам конкретно не договаривают!» был бы длиннее этого хренова поезда. Чую, но молчу.

– Пребываем в Каршлин, ты отрекаешься, потом бежим в другую страну, – инструктирует меня книга, – Отказать тебе в мэрии не смогут, только деньги придется заплатить немалые. Кстати, а сколько их у нас?

Деньги-деньги, дребеденьги… Они были, найденные мной в хитро спрятанной заначке старого покойного мудака. Точнее, было две заначки. Одна, в комоде, сделанная «на отлюбись» – там были монеты и несколько мятых купюр, которые старая сволочь периодически тратила на выпивку, а вот в другом месте, под половицами, на которых стояла ножка его тяжеленной кровати, я обнаружил ухоронку с несколькими пачками крупных купюр, упакованных в конверт из тонкой, но очень крепкой кожи. Кажется, по меркам деревни, в которой мы жили, это были просто безумные деньги.

Чувствую, как начинает пульсировать боль в висках. Накатывает тошнота, появляется паника. Провалы в собственной памяти, борьба с накатывающими идиотскими позывами вскочить и пялиться в окно… или выйти в коридор, чтобы кого-нибудь увидеть. Услышать. Поговорить. Импульсы подростка. Тупого избалованного подростка, полностью игнорирующего уже тот факт, что его начинили за поведение крупной солью из ружей мужики, которых он достал за многие годы. Убийство старого пердуна. Ни я, ни сопляк, никого за свою жизнь ни разу не грохнули, но тогда… тот момент я помню прекрасно. Ни одного лишнего движения, ни одного колебания, свернуть шею Солюсу было невероятно легко и просто. Как будто это у меня привычка, сходная с завязыванием шнурков на ботинках.

Так. Стоп.

– Фелиция, замолчи, – обрывая я что-то рассказывающий гримуар. Тот удивленно замолкает, а я объясняю, – мне нужно собраться с мыслями. Утрясти всё в голове, понимаешь? Ты можешь отвечать только на вопросы? Коротко, сжато?

– Да, Юджин.

– Хорошо. Поехали.

Итак, первое. Новая жизнь, мне восемнадцать лет. Имя – Юджин. Не самое редкое. Меня преследуют. Нужно пройти процедуру отречения в городе, куда направляется поезд, после чего бежать, путая следы. Хорошо, с этим всё понятно.

Далее. Мир. Земля. Определенно альтернативный моему. Здесь есть магия. Много её. Везде. Но! Ей пользуются в подавляющем большинстве случаев совершенно не стереотипным образом. Большей частью она занимает место топлива и энергии. Вместо электричества, газа, нефти, ядерной энергии – здесь магия. Понятно? Нет. Плевать, это сейчас не существенно. Достаточно для того, чтобы я примирился с существованием разумной летающей книги, обладающей рядом способностей. Вроде мы даже союзники, друзья и партнеры, вроде бы она занимает подчиненное положение, но… много вопросов.

Основное понятно, начинаю расспрашивать Фелицию дальше. Она отвечает, предварительно уточнив, что дальше, на всех перипетиях нашей жизни, будет большей частью молчать, экономя энергию. Про полёты, телекинез и прочие радости гримуара в деревенской глубинке мы тоже должны будем забыть. «Отпуск» у гримуара кончился.

Гримуары. Этот термин я знал, речь шла о чёрных книгах, книгах заклинаний волшебников в разных фэнтезийных романах. Суть на самом деле? Почти та же, но с нюансами. Волшебство – это магическое программирование реальности на определенные эффекты, и оно крайне сложное. Чтобы просто заставить кончик пальца светиться, необходимо проговорить вслух три абзаца текста, не ошибившись в ударениях ни разу. На особом языке, естественно, который отнюдь не прост, тем более что он не может быть использован в разговорной речи, а значит – быть тренируем обычным путем. Местные нашли выход, создавая с древних времен гримуары, привязывающиеся на всю жизнь к одному владельцу. Эти книги – магические банки памяти, хранящие в себе чудовищное количество знаний. В том числе и заклинаний. Более того, каждая такая книга –инструмент, создававшийся изначально строго под определенного человека или им самим, и лишь потом ушедший в массовое производство.

Гримуары разнятся от армейских штампованных книг до редких, старых и могущественных артефактов, прошедших сквозь века и представляющих из себя очень большую ценность. Большая часть действительно могущественных гримуаров обладали чем-то вроде самосознания, виртуального или реального интеллекта, как помогающего хозяину, так и ограничивающего его в целях безопасности. Или иных. А вот в самые крутые книги сажали при сотворении даймона – разумное энергетическое существо с другого плана.

Гримуар Горизонта Тысячи Бед с даймоном Фелицией Краммер дель Фиорра Вертадантос является настолько могущественным магическим артефактом, что для его использования Великий Дом Сильверхейм выделяет человеческую жертву в виде младенца, будущего хозяина гримуара. После заключения контракта «хозяин» увозится вместе с книгой в замшелые дебри, где специально подготовленный человек с помощью химии и хирургии превращает аристократического отпрыска в безвольного и бездумного дауна, смыслом жизни которого является следование приказам представителей рода.

Юджин Соларус, он же Юджин Сильверхейм, был именно такой жертвой. Прокладкой между настоящими владельцами книги и самим артефактом.

– Только Викардо напортачил с зельями, вогнав тебя в кому. Ты, годовалый младенец, лежал и умирал в колыбели, а этот идиот, поняв, что натворил, не нашел ничего лучше, чем напиться…, – рассказывала книга, – Тогда я поняла, что это мой шанс на свободу. Я предложила придурку контракт – спасаю тебя и его, а взамен он делает вид, что ничего не случилось. Он с радостью согласился, не желая умирать в пыточных рода годами за свой провал. Потом я призвала тебя, твою душу. Мы тоже заключили контракт, Кейн. Пришлось искусственно ограничить мышление ребенка и твою память, чтобы у Сильверхеймов и Викардо не появлялось лишних вопросов, но время спокойной жизни прошло, ты достиг возраста, после которого моего владельца отзывают и прячут в другом месте под куда более пристальным надзором! Тебя должны были начать тренировать для использования меня в полной мере, а это значит, что за нами следили бы десятки глаз! Так что мы драпаем!

– Я не помню ничего из этого. Никакого контракта, – буркнул я, утихомиривая кашу в голове, – И ты называла меня лордом. А я тебя…

– Не забивай себе мозги. У тебя и так взгляд мыши, беременной курицей, – быстро посоветовала гримуар, – Впереди у нас целая жизнь, наговоримся всласть. Пока тебе нужно сорвать с нас поводок Сильверхеймов, а затем найти место, где можно спрятаться.

– И напиться, – вычленил я хоть одно желание в той мешанине чувств, эмоций и импульсов, что бурлила у меня внутри, – Нужно как следует надраться.

– В безопасности! И по дороге дальше! – тут же вставила свои пять копеек даймон.

– Разумеется.

Мне не с чего было доверять говорящему талмуду, тем более что я прекрасно помнил ту жуткую холодную ненависть, что почувствовал, взглянув на книгу после… пробуждения. Но сейчас других источников информации нет, а у меня есть дела поважнее подозрений к единственному советчику, так что буду действовать так, как она предлагает. Альтернатив – ноль.

Прямо сейчас, до приезда в город, мне нужно до конца удавить импульсы юного придурка, рвущегося с волевого поводка как молодой перевозбужденный хаски. Если уж я это в ближайшее время не сделаю, то жить точно будет незачем.

///

Городовой, надзирающий за порядком на вокзале, едва успел отдёрнуть руку, которой планировал врезать выскочившему из поезда парню по его непричесанной и хамски непокрытой голове. Стервец, небрежно, даже не поздоровавшись и не поблагодарив за поездку, сунул билет в руку опешившего служителя вокзала, а когда тот промямлил, что всё в порядке, тут же рванул чуть ли не бегом мимо полисмена. За такое обезьянство нужно на трое суток сажать, остыть и подумать о своем поведении, так кто бы осудил служителя закона за педагогический лещ?

Никто.

Но он еле успел отдёрнуть руку, увидев на поясе у придурковатого паренька с челкой, падающей на глаза, хавн. Настоящий дворянский хавн! И опознавательный кристалл, болтающийся у невежи на шее, был прозрачным! Благородный!

Лысина под фуражкой у полицейского моментально покрылась ледяным потом.

– Это что же такое делается…, – пробормотал он себе под нос, глядя на чуть ли не бегущего куда-то молодого человека, – Как же… так?

А тот знай пёр себе по замощенной вокзальной площади в центр города, помахивая тощей сумкой в руке и периодически подпрыгивая, чтобы утрясти небольшой набитый рюкзак за спиной. Даже, наверное, не подозревая, что из-за своего невежества чуть не оставил целую семью без кормильца. За подзатыльник благородному полисмена бы посадили года на три, а то и повесили бы…

Да как ему в голову втемяшилось бегать… бегать! …в таком затрапезном наряде?! Как оборванцу деревенскому! Нет, положительно сегодня нужно принять успокоительного, наверное, даже две бутылки!

Полисмен не видел, что случилось дальше. Как торопыга, напугавший пару очень прилично выглядящих девушек, забежал в парикмахерскую, откуда вышел, щеголяя встопорщенной лютой бородой, как заглянул к старьевщику, разжившись у того старой латаной кепкой, на козырьке которой смогли бы ужиться три, а то и четыре голубя. Как потом, нагло обругав Ганса Калеку, известного на весь город своей учтивостью извозчика, парень шмыгнул прямиком в мэрию.

Выйдя через полчаса из неё еще более наглым и грубым субъектом, обматерившим и так расстроенного Ганса вообще жуткими словами, причем даже не на франкском языке. Хотя, потом… потом как раз этот бешеный юноша и выдаст извозчику на пропой немалую деньгу всего лишь за то, что тот расскажет ему про огромный маналёт, летящий на посадку в каршлинский аэродром. Затем, задав Калеке еще пару вопросов, парень побежит в сторону ближайшего шинка, где и приобретет чуть ли не на последние деньги три тяжелые двухлитровые бутылки мутного белого шнапса, крепкого и духовитого пойла, весьма уважаемого в народе.

Дальше жители тихого городка Каршлин навсегда потеряют из виду грубого, бородатого и нечесаного парня, замеченного последний раз одним из дворников по пути к аэродрому, куда тот будет с натугой тащить свою потяжелевшую и звякающую сумку.

Глава 3

– Ваше имя, пожалуйста!

– Кейн. Дайхард Кейн. Благородный, безземельный.

– Добро пожаловать на Русь, благородный господин! Могу ли я узнать цель вашего прибытия?

Милая румяная девушка так отчаянно улыбалась, что мне хотелось погладить её по голове и сказать, что у неё всё хорошо получается. Правда, поднять для такого действия руку было бы настоящим подвигом, потому что у меня отваливалось всё, что только можно. Даже в прямоходящем положении я держался за счет морально-волевых и рюкзака с пожитками, который уравновешивал моё усталое тело.

– На постоянное место жительства, – вяло шевельнул плечами я, – И учебу. Учиться буду. В а…академии. У вас открыли эту новую… как её…, да?

– Да! То есть нет! Её открыли заново! Санкт-Петербургская Ратная Академия проводит набор студентов на бесплатной основе! Снова! Такое событие! – быстро закивала девица, начав копошиться под стойкой, – Позвольте, я выдам вам буклет! Там перечислено всё необходимое…

Необходимым мне было срочно упасть спать. Вот это – да. Но буклет я из в меру пухлых пальчиков принял, в карман сунул, да и побрёл себе на выход из вокзала. Впрочем, решив хоть немного вздремнуть, сидя на лавке, я, бросив на буклет взгляд, сменил приоритеты на срочный поиск извозчика. Абитуриентам и тем, кто собирался таковыми стать, обещалась бесплатная комната в одном из общежитий города. Слишком нас много ожидалось к переоткрытию академии, чтобы местные власти не взяли вопрос расселения в свои руки.

В Каршлине мне повезло просто дуром с этим маналётом. Не только из-за того, что догадался набрать шнапса и договориться с одним курящим в укромном местечке матросом с испитым лицом, а потому, что он и оказался самым подходящим для задуманного человеком. Сделку мы заключили простую – шнапс ему, а я прячусь за оболочкой маналёта, где и сижу всю дорогу до Финланда, но не просто так, а еще и вычищая эту самую оболочку изнутри.

Работа была адской. Маналёт из себя представлял пародию на пассажирский воздушный лайнер, засунутый внутрь оболочки дирижабля, с шестью (!) могучими крыльями, на которых у этого чуда местной техники было аж дюжина мощнейших пропеллеров (снаружи оболочки). Так вот, учитывая, что под оболочкой был не летучий газ, а мягкие резервуары с этим самым газом, то в нижней части воздушного судна было довольно много свободного места. Только очень засранного, если уж говорить прямо. Птички, мышки, прочая сволочь… я так подозреваю, что алкаш, протащивший меня на борт, должен был убирать всё это дело, но явно манкировал своими обязанностями. Во всяком случае, способ, с помощью которого мне предполагалось избавляться от мусора, был довольно рискованным мероприятием, изобретенным тем же самым алкашом.

Зато я мог быть уверен на все сто процентов, что отследить мои перемещения будет невозможно. Старый воздушный моряк так ужрался к концу последнего перелета, что вроде бы даже не дышал. Улизнув в глухой ночи в финском маленьком аэропорту, куда маналёт сел, чтобы высадить пассажиров, я остервенело намылся и постирался в небольшой речушке, а затем, дождавшись утра, купил в местной лавке дешевый и слегка великоватый мне костюм, а затем, часом позже, билет на поезд до Санкт-Петербурга, куда вскоре и прибыл, уставший как собака и пытающийся не порвать себе пасть зевотой.

Откуда деньги? Ну, Фелиция отыскала заначку пьянчужки. Она вообще предлагала выкинуть мужика в тот же люк, куда я скидывал мусор, но мне это не понравилось. Гримуар чуть позже согласилась, что ни один благородный в своём уме не станет копаться в грязи, которой и матрос-алкоголик брезгует, да и тем более красть у этого самого алкоголика, так что удрал я качественно и очень надежно.

Еще один бонус? Осколки психики дурного пацана не вынесли такого святотатства. Чтобы он попал на воздушный корабль (!!!) впервые в жизни, и чтобы при этом возился в тухлых мышиных трупах, трухе и мумиях голубей?!! О, это была легендарная битва, пока я остервенело сгребал смердящие массы в поганый мешок, а внутри меня билась и психовала суть невоспитанного и разбалованного мальчишки, буквально разъедаемая происходящим! И ведь рассыпалась! Прямо как говны из этого мешка, когда я в первый раз увидел, куда их предстоит скидывать!

Так что вот, любите и жалуйте, месье Дайхард Кейн, чистый, свежий, гордый и бедный абитуриент переоткрытой Императором Всероссийским Петром Третьим шараги для благородных. Иммигрант, конечно, чего уж там. Зато как на русском говорю, аж хвалят.

– «Дурацкую фамилию ты себе выбрал. Англикане будут смеяться», – сварливо донеслось от лежащей в рюкзаке книги, – «Не мог нечто приличное подобрать?»

– «Я в этих ваших аристократических танцах несилен», – вяло и мысленно отвечал я гримуару, подманивая к себе с сомнением водящего носом извозчика, – «Только вот думаю, что прими я что-то распространенное, то наверняка бы начали задавать вопросы, пытаясь уловить смысл и происхождение…»

– «Это твои танцы, мальчик. Я не имею к миру носящих плоть и кровь никакого прямого отношения!»

– «Будешь называть меня мальчиком, буду называть тебя шлюшкой. В честь того, что ты обычно носишь и как выглядишь»

– «…!!!»

Визгливая девичья ругань оказала благотворное влияние на моё ментальное состояние, от чего я смог не вырубиться в карете, а вполне себе доехать до одного из пятиэтажных «свежих» общежитий, пахнущих государственным свежим общежитием – ядреной краской, хлоркой и полиролью. Там, кое-как заполнив заявку о намерениях, выданную прямо вахтершей, я получил ключ в комнатушку на четвертом этаже, которую даже не успел разглядеть. При виде кровати тело само на неё пошло и рухнуло лицом вниз.

Проспав почти сутки, проснулся с деревянной головой и полностью отсутствующим обонянием, ушибленным витающими в комнате запахами лакокрасочных изделий. Химоза была настолько ядреной, что, совсем забыв о таких низменных нуждах организма как туалетные потребности и голод с жаждой, я почти час лежал, рассматривая слегка бугристый и точно еще не до конца просохший потолок, вспоминая, где я, кто я, и зачем сюда попал.

Я уже упоминал, что в мире есть магия? Ага, она самая. Только волшебников, бросающихся огненными шарами или творящими джигурду из ничего… тут нет. Они как бы есть, но нет, такие дела. Почему? Потому что сотворение заклинаний – это очень сложно, долго и опасно, когда ты делаешь это ртом. Любой парень с палкой успеет пожрать, поспать, поковырять в носу, а затем двинуть по голове старательно выговаривающему чуть ли не две страницы текста волшебнику, целиком и полностью сосредоточенному на произношении каждого слова. Так что вместо классической фэнтезийной магии тут сплошной ритуализм и техномагическое развитие общества.

В целом, местным дико повезло, потому что магия бесконечна. Она заменяет пар, электричество, уголь, ядерную энергию, солнечную, да хоть пердячую! Найди гору повыше, застрой её сборщиками, проведи энергетические магистрали – всё! Энергии хватит на десяток городов. На отопление, освещение, индустрию, канализацию. Вся технология местных базируется на техноритуалах – написал на специальных металлических платах несколько заклинаний, создал механизмы, где нужное будет крутиться, вертеться и шевелиться под воздействием этих заклинаний, запитал от источника энергии – и вот тебе то, что душа желает! Утюг, машина, педальный конь, машинка для педикюра.

Как будто этой халявы для местных было мало, так боженька или кто там его заменяет, решил это дело усугубить. Магия бывает двух видов: дикая природная, и та, которую живое существо в себя впитало и хранит, иногда даже умея как-нибудь использовать. Вот эта магия в живых называется маной, она обладает другим спектром свойств, в основном действующих на живых. То есть, по сути, кроме всего прочего, является универсальным удобрением и стимулятором роста. Да-да, вы правильно поняли – аграрный сектор. И если в древние времена местные племена набегали одно на другое ради человеческих жертв для маны на свои поля и пастбища, то сейчас всё решается куда проще – налогами.

Везде, по всему миру, в каждом поселении установлены сборщики маны, куда человеки ежедневно переливают её из себя. Точнее – из кристалла арканита, что носят на шее. Эти висюльки есть у всех и каждого, являясь и хранилищем энергии, и аналогом паспорта. А вот сборщиками они являются не у всех, а только у простолюдинов.

Да, в этом мире есть сильнейшее сословное деление, правда, неслабо сглаженное как культурой, так и экономикой. Сильнейшее потому, что ни один простолюдин за одну свою жизнь аристократом стать не сможет. Слишком серьезно деформируется его, простолюдина, внутренняя энергетическая система от ежедневной сдачи мана-налога. Перекосы жуткие. На организм это почти не влияет, но черту очерчивает очень четкую. Аристократы могут использовать магию, простолюдины – нет. Точка.

Меня, конечно, интересовали первые, так как к ним я теперь и принадлежал. Голубокровные делились на три круга: Истинные, земельные и вольные, которых еще называют обидно «излишками» или «свободными». Вот когда Фелиция меня просвещала на эту тему, пока я драил себя в холодной финской речке, то у меня чуть ум за разум не зашел. Суть была в том, что кроме плюшек и шлюшек судьба может подкинуть бочку дегтя даже целой планете…

На эту Землю периодически открывались порталы с других миров. Через эти порталы лезла разная сволочь, которой сюда очень хотелось, но не потому, что дома было плохо, а потому, что тут было кое-что нужное этим интервентам – мана и местная особая магия. Первая, естественно, находилась внутри человеков и даже некоторых зверей, поэтому пришельцы ловили их и… ну, несложно догадаться, да? Извлекали ману, а то и просто-напросто жрали пойманное живьем. Раньше порталов было мало, а вот теперь, когда люди на дешевой и здоровой жратве размножились…, всё стало куда энергичнее.

И тут в дело вступают аристократы. Не принимаем во внимание «земельных», они, можно сказать, классические, не интересные. Бароны, графы, князья и герцоги, со своими наделами и прочим имуществом. С «истинными» всё куда веселее, потому что у таких во владении не заводы/пароходы/замки с веселыми гувернантками, а… целые миры. И они имеют к ним доступ через свои порталы, добывают там ресурсы, импортируют их на Землю и не только. Некоторые Истинные называют себя Великими Домами, что, в общем-то, более чем заслуженно, и очень напоминают по структуре своей фамилии некоторые японские дзайбацу, о которых я помнил из своего мира. То есть Великие Дома являются в большей степени корпорациями, управляемыми благородными родами. Весело? Очень. Сильверхеймы как раз из таких, причем они еще и один из трёх действующих Домов, добывающих и поставляющих на землю кристаллы арканита, которые, внезапно, при существующем миропорядке и технологиях, необходимы…

Не выдержав, я вскочил с кровати, имея твердое желание оросить не постель, а унитаз, но был слегка переориентирован в планах, поэтому раздумья и воспоминания продолжил, сидя на белом друге по более вескому поводу.

«Вольные» аристо. Безземельные, свободные как сопля в полёте, без постоянного источника финансов. Изгнанники, бастарды, обнищавшие, просто третьи и четвертые сыновья, ушедшие искать лучшей доли. А то и просто удравшие от набравших долгов родителей и прошедшие через процедуру смены именного кристалла, также как и я. Суть в том, что таких орлов и орлиц было много, но в отличие от истории моего «старого» мира, в этом они были ого-го как нужны. Просто потому, что только имеющий гримуар аристократ мог закрывать порталы из других миров, откуда к нам сюда лезет разная срань. Магией.

Но будет ли он это делать, если он сыт, пьян, нос в табаке, полная кровать шлюх и банковский счет далеко не пуст? Нет. А вот голодный, холодный, молодой оболтус – еще как будет, да еще и стараться станет, так как хороший и эффективный ревнитель-ветеран с гримуаром на вес золота.

Особенно – в большой, широкой, щедрой и доброй матушке-Руси, в которой лесов, степей и рек, где может открыться иномировое окно, через которое начнет лезть разная срань… просто дохренища.

Не самый разумный выбор для попаданца, который в жизни прошлой никого крупнее кролика не убивал, правда? Только нам, молодым и свободным, особо выбора местная цивилизация не даёт. Можно, конечно, забиться в какую-нибудь глушь, вроде той, где я жил раньше, да не показывать никому гримуар, но рано или поздно по глазами вычислят. Радужки у местных аристо яркие-яркие, у меня, например, даже светятся в темноте. А дальше… ну по-всякому может быть, вплоть до того, что местный смотритель из благородных просто на пинках тебя к порталу погонит в качестве живого мяса для разведки и определения, какая там сволочь вылезла.

Ноблесс оближ! …и всё тут. То есть, горькая правда жизни в том, что мне вовсе не обязательно служить на благо человечеству, охраняя то от разного иномирового говнища с зубами, клыками и хвостами, лезущего из порталов в лесах и полях. Нет. Но уметь это делать я обязан, потому что те, кто обязан, но не хочет – платят много-много денег и трахают много-много женщин, чтобы обеспечивать шараги вроде новооткрытой Санкт-Петербургской Ратной Академии баблом и рекрутами.

Присосавшись к крану в страстном поцелуе, я заполнил себя водой, пахнущей тиной. На вкус она была как холодное болото с хлоркой. Даже жирная жаба, плавающая белым брюхом кверху в центре омута, почудилась. Зато, когда выпрямился, осовело отдуваясь, то почувствовал, что пробившийся сквозь химозное отравление голод перестал терзать потроха.

Итак, расклад ясен. Поступаем, учимся, не жужжим. Потихоньку осваиваемся.

Нет, стоп. Галя, неси отмену. Сначала найти пожрать, затем в академию. Поступать, учиться, не жужжать. Искать деньги. Нужна одежда, куртка и мотоцикл.

Нет, снова отмена. Первым делом мне нужна… краска!

– Зачем тебе краска? – подозрительно поинтересовался гримуар, высунувшись из рюкзака наполовину.

– А ты себя в зеркале видела? – хрюкнул я, поглаживая бурчащий живот, – У нищеброда такой книги быть не может!

Память старой жизни, которая ощущалась не как нечто несправедливо и недавно утраченное, а как потёртое удобное седло, позволяла взглянуть на книгу свежим взглядом. Что для пацана было обычным, то для меня удивительным. Гримуар Горизонта Тысячи Бед был книгой массивной, роскошной на вид, с переплетом, забранным в темную сталь, посверкивающую мрачными фиолетовыми оттенками. В общем, мы с ней не сочетались, никак. Как студент, подрабатывающий курьером, и 50-метровая белоснежная яхта с искусственным интеллектом, семью заполненными каютами с элитными эскортницами и цистерной «Вдовы Клико» в трюме.

– Я в жерле вулкана не пострадаю, смертный! – высокомерно заявила мне книга, – А ты хочешь вымазать меня в грязи?

– Ну, тогда придётся тебя держать в каком-нибудь тайнике, а себе взять другую, – пожал я плечами с грустным видом, – В буклете написано, что выдают типовые в кредит…

– Эй! Я могу сменить внешний вид! – тут же возмутился гримуар и… моментально превратился куда меньшую по размерам пухлую книжку с сплошным черным переплетом, снабженным скрепляющими обложку ремешками.

Заинтересовавшись, я извлёк книгу-трансформер из рюкзака, а затем начал её с любопытством мять. Ни о какой маскировки и иллюзии речи не шло, она действительно превратилась, став гораздо меньше, мягче и… легче.

– Что же ты, зараза, раньше так не сделала? – закатив глаза, спросил я, – Зачем я из-за тебя, талмуд бессовестный, плечи натирал?!

– Как был деревом, так и остался, – буркнула гадкая книженция, – Только сучки теперь в другую сторону. Я женщина, придурок! И должна быть красивой!

– Ну и как? Многие на тебя полюбовались во тьме рюкзака? – ехидно спросил я, чувствуя, как голова начинает болеть при мысли о том, как надо надругаться над законами физики, чтобы сменить не только внешность, но еще и объём с весом.

– Ничего ты в женщинах не понимаешь, Дайхард Кейн, – фыркнул талмуд, – Идем уже регистрироваться. Помни, что ты уже потерял восемнадцать лет из своей жизни. Не потеряй остальное!

– Это вообще был не я. И не потерял. Весело было.

Но кого это волнует, да?

Только меня. Память о второй молодости, проведенной так легко и беззаботно, как я никогда бы не смог себе позволить в первой жизни, оказала очень благотворное влияние на мой характер и мировоззрение.

Глава 4

Санкт-Петербург умудрился крайне мало измениться, несмотря на то что это был уже другой мир, эпоха, параллельная реальность и вообще с магией и волшебством. Те же тесные улицы, отвратительная погода, одухотворенные лица аборигенов, неспешно дефилирующих под гнусным питерским ветрищем, который, на самом деле, куда как более мерзкая достопримечательность, нежели отсутствие солнца, сырость и солевые наркоманы. Еще очень сильно не хватало вездесущих ларьков с шавермой, а отсутствие красочных вывесок усугубляло депрессивную картину этого прекрасного города, но мне так даже нравилось больше. Тем более это прекрасный шанс таки отравить шавермой быт этого многосложного города, на чем и стать в светлом будущем большим красивым мультимиллионером.

Люди, кстати, сами по себе приятно удивили. Не они сами, конечно же, а бытующая мода. Человеки ходили по улицам с зонтами, а на теле имели чаще всего деловые костюмы-тройки с плащами поверху, правда, без галстуков, еще блестящие ботинки коричневых и черных цветов, а на голове имели шляпы вполне пристойного вида. Некоторые носили котелки. В целом, было очень похоже на Америку 30-ых годов, если не считать того, что половина виденных мной джентльменов имела шикарные шарфы с закинутыми назад концами. Дамы, впрочем, не отставали и, к моему удивлению, половина из представительниц прекрасного пола ходили в штанах и чем-то наподобие легкого запахнутого камзола, поверх которого тоже носили плащи. Также, по пути к академии я отметил парочку рож чересчур надменного вида, чья одежда почти ничем не отличалась от костюмов знати конца 19-го века. Рубашки, манишки, фраки… правда, не цилиндры на голове, а некая их укороченная версия.

На разглядывание манамобилей, повозок и прочих чудес местной науки времени особо не было, как их самих в обозримом будущем. Везде были студенты.

Мечты, мечты, где ваша сладость. Пока до этого было чрезвычайно далеко. Я стоял, нервно потея, в здоровенной толпе молодых людей моего возраста, заполнившей немалых размеров площадь перед основным зданием знаменитой академии ратных дел. Вокруг болтали минимум на четырех хорошо различимых языках, а зная их благодаря счастливому детству и книгам, я смог быстро составить своё мнение о происходящем.

На Руси, издавна имеющей большую нужду в магических бойцах, ратные академии были, причем побольше, чем в других странах. Одна из них, как раз в Питере, обучала как русских, так и прибалтов с поляками, которые плодили своих благородных в невероятных количествах, выступая буквально рассадником кадров для всей Европы. Вторая находилась в Крыму, привлекая турков, татар и степные племена. Третья, основная, ютилась в Подмосковье, куда и собирала наиболее перспективных студентов со всей страны.

Пять лет назад короновался Петр Третий, оказавшийся очень деятельным государственником. Спустя пару лет у него дошли руки до академий, где новоявленный монарх с большим неудовольствием выяснил, что крымская и питерская стали рассадниками коррупции и натуральных родовых войн за перспективных выпускников. В результате им было принято решение черноморскую закрыть к такой-то матери, обломав турков, жаждущим боевых волшебниц в свои гаремы, а питерскую он решил полностью реформировать, тоже временно прикрыв. Киргизы, узбеки, казахи взвыли, завалив канцелярию императора жалобами и прошениями, но он в ответ на это лишь сказал, чтобы либо строили своё, либо нанимали за звонкую монету русских защитников.

Причина? Они и так нанимали, предпочитая отсылать своих в сторону Карибского бассейна и Великого Шелкового пути немножко пиратствовать, немножко наниматься, немножко торговать рабами. В том числе, кстати, совсем нередко и выпускницами крымской академии.

В общем, император долбанул кулаком по столу, закрыл все эти бордели (кроме подмосковного), а вместо них приказал достроить корпусами огромную академию в Санкт-Петербурге, где будут обучать «ревнителей» и на экспорт, и на импорт. Под очень строгим государственным надзором, чтобы исключить ошибки прошлого.

И, соответственно, восточно-европейское сообщество в течение пары лет нервно мяло булки, ожидая, пока откроется новая академия. Народу тут сейчас было… тысяч пять одних студентов, не меньше. Тема «как русские смогут обучить такую толпу» изредка проскакивала среди абитуриентов, заставляя тем самым интересоваться и меня. Ну, в смысле, как? Академия может быть большой, но она нерезиновая!

А русские и не собирались.

…когда с трибуны суховатый строгий мужчина в прикольных узких очках заявил через мегафон странные слова: «медицинский осмотр» и «максимальный возраст», толпа заволновалась.

…когда он сказал страшное слово «конкурс», толпа его не поняла, но заволновалась еще сильнее.

…а вот когда он заявил, что не знающие русский язык могут ехать домой… и когда это незнающим перевели…

В общем, я очень радовался своему решению встать скромно с краю всего этого дела и не отсвечивать. Огромная масса студентов и их сопровождающих просто взбесилась!

Торчал я изначально скромно с краешка, около боковой парадной (осспади, грёбаный подъезд же!) в одно из крыльев университета, поэтому, как только началась движуха, то, повинуясь инстинктам пацана, очень часто уходившего в прошлом от шухера, тут же полез на козырек этого самого подъезда. Вопрос оказался полной фигней – тут схватиться, отсюда оттолкнуться, чуть напрячься и… оп! Высоко сижу, далеко гляжу, никто меня не пихает, не бьет, не трясет, не брызжет слюной в лицо!

ДОННН! – гулкий низкий звук разнесся по площади. Исходил он от установленных на крыше полутораметровых штырей, сделанных вроде бы из металла, натыканных через каждые десять метров. Что это такое было, я не знал, но, видя, как вся буйствующая, матерящаяся и трясущая кулаками толпа не обращает внимания на это, тоже забил, принявшись с любопытством наблюдать за происходящим. А оно да, продолжалось. Уже даже кому-то били морду и даже пытались разнять.

– Уой! – выкрик, прозвучавший где-то рядом, отвлек меня от лицезрения бушующей, орущей и толкающейся толпы. Повернув голову на звук, я увидел повисшего на фигурной решетке окна ребенка, явно планирующего повторить мой залёт на козырёк, но понявшего, что на прыжок достаточной длины сил не хватит. Миленькое такое белокурое создание, сейчас смотрящее на меня со смесью возмущения, злости, страха и надежды. Ну как такому руку не протянуть?

Я и протянул, ухватив беднягу в полёте и подтянув к себе, в безопасность.

– Thank you, good sir! – голосом, вообще никак не демонстрирующим половую принадлежность, поблагодарило меня белокурое создание с почти светящимися голубыми глазами и ангельской улыбкой, а затем, хлопнувшись задом на мою сумку с Фелицией, пробурчало себе под нос, – Ну почти сразу всё сообразил, чурка нерусская…

– Слышь ты, чудовище, – хрюкнул развеселившийся я, – Сейчас обратно полетишь!

Блондинистое чудо вытаращилось на меня как на беспроцентную ипотеку от конторы по быстрозаймам. Я ответил ему тем же. Ростом и весом это гуманоидное существо впечатлить могло только некрупного пуделя, так-то я бы ему дал сантиметра 153 роста и килограмм «почти-сорок» веса. Одетое в нечто мальчиковое, почти унисексовое, существо было бы невероятным милым, если бы не ровно бледная морда лица. Говорят, что таким натуральным белокурым блондинам очень идет румянец, но тут вот как раз им и не пахло. Белесая шерсть, огромные голубые моргалы, приоткрытый в удивлении рот.

Только вот, он был очень дорого одет. Качество материала и сам пошив его наряда превосходили то, что я видел до этого, пока шел в академию, на порядок, если не несколько.

– «Фелиция, откуда я так разбираюсь в качестве старомодной одежды?!», – тут же послал я запрос гримуару.

– «Кейн, на мне что, сидит чья-то жопа?!», – с нотками истерики и недоверия осведомилась книга.

– Откуда на Руси чернявые и с глазами зелеными…? – ошалело пробормотало «чудовище», полностью теперь совпадающее по моему мироощущению с эталонными блондинками.

– Я не русский, просто язык знаю, – пояснил я существу, тут же делая вид, что продолжаю наблюдение за орущей толпой. На самом деле продолжал мысленно спорить с гримуаром, даймон которого орала всё громче с каждой миллисекундой.

– Чего только не бывает…, – тряхнуло локонами это, тоже принимаясь смотреть за происходящим.

А творился натуральный дурдом. Сами абитуриенты, будучи робкими иностранными молодыми детьми с 17 до 22-23 лет, вели себя не так уж и громко, но вот их сопровождающие были совсем другим делом. Дядьки, тетки, слуги и прочее орало во весь голос, потрясая руками и обещая жаловаться всюду и везде. К тому же они, явно пребывая в большом потрясении и печали, то и дело пихали соседей, на что те, безусловно, обижались, тут же производя алаверды и иногда даже кулаком в глаз.

– У меня два вопроса – что происходит и почему до сих пор не стреляют…, – ошеломленно пробормотал я, рассматривая этот балаган. Действительно, буквально все, кто были на площади, носили на поясах как минимум кобуру с пистолетом, а как максимум – еще и кинжал-переросток, точь-в-точь напоминающий мой хавн. А это оружие далеко не похоже на нечто цивилизованное! Эта штука в моем мире называлась венецианской чинкуэдой, будучи тяжелым кинжалом-мечом для городских боев. Плавно заостряясь из толстого и широкого основания лезвия, чинкуэда позволяла совершать широкие и несколько неуклюжие махи – и горе было тому мясу, что попадало под её сужающееся к концу лезвие! В общем, такой себе лютый кынжал изрядного веса.

– Ты откуда выполз такой? – недовольно поинтересовалось блондинистое, досадливо тряхнув кудрями, – Ай, ладно, я тебе слегка должен, так что слушай…

В общем, дорого одетый странный ребенок повторил то, что я уже знал, кроме нескольких моментов, о которых ранее услышать мне было негде.

Нельзя просто так взять и создать школу, в которой будут обучаться будущие ревнители. Это в принципе невозможно без вливания колоссальных средств, требующихся на установку системы, ограничивающей и контролирующей силу магии на определенной территории. Вот те штыри, торчащие на крышах академии, и были частью этой системы. Другой её частью являлся чрезвычайно мощный и разумный даймон, круглые сутки следящий за всем, что происходит на территории учебного заведения. Такую тварь тоже под половиком не найдешь и за печеньки так вкалывать не уговоришь.

Вот русские, у которых на территории было аж три академии из двенадцати, бытующих по всему миру, и открыли двери двух из них для желающих становиться защитниками земли от разной иномировой сволочи. Но, как обычно, халяву быстро перестают воспринимать с благодарностью и начинают требовать большего. Сначала император еще Андрей Второй сотню лет назад дал добро на обучение на трех языках, что раздуло штат крымской и питерской академий, затем пришлось заводить отдельный штаб переводчиков-писарей, работающих с определенными группами студентов, затем…

В общем, когда решили обновить Санкт-Петербуржскую академию, все иностранцы, ждущие продолжения обучения, написали Петру Третьему, императору Русскому, общую петицию-требование о включении студентов в составы крымской и московской академий.

– Требование! – сардонически заявил мой бесполый блондинистый сосед, ехидно ерзая на продолжающей мысленно орать книге, – Вот им – требование! Сейчас их отсюда вышвырнут, вот смотри!

Действительно, оперативно вырулившие из-за углов зданий сероватые мана-мобили в виде автобусов щедро делились с окружающей средой рядами суровых усатых дядек в зеленоватых шинелях. У этих милых людей были длинные черные и злобно искрящие дубинки, а также пистолеты, пока отдыхавшие в кобурах. Усмирение толпы началось. В основном прибывшие справлялись грозными воплями, но при малейшей угрозе тут же пускали в ход свои дубинки, бывшие весьма эффективными. Пораженные ими валились на землю, пуча глаза и мелко сотрясаясь.

– Помяни мое слово, – с неимоверно довольным видом произнес мой сосед по козырьку, – Вся эти шелупонь на следующий год вернется. И балакать по-русски будут. Ломко, криво, тупо, но будут. А их снова пошлют – мол, учитесь лучше. А через еще год… может и примут. Одного или двух, а то и пятерочку. Воздух чище станет.

– Злобный ты, – посетовал я просто для порядка.

– Я этот город люблю! – забавно надулся блондин, доказывая, что я угадал с его гендерной принадлежностью, – Не хочу, чтобы тут пьяные латыши в двери едален плевали за то, что там латышского не знают! И финны в фонтаны ссали, как в прошлом году! А когда у Пскова три прорыва обнаружилось, знаешь, что добрые соседушки нам сказали? Мол, готовьте выкуп в двадцатую часть города, иначе ревнителей не пришлем! Еще и по-доброму так, по-соседски. Так что я, русский, смотрю и радуюсь. Тебе, загранице ободранной, не понять!

А тем временем народ разгоняли по трем колоннам-очередям, каждая из которых была направлена строгими усачами к одному из писарей, которым уже вынесли столы и организовали трудовое место. Подавляющее большинство людей после первого же ответа на вопрос писаря тут же уволакивалась усачами в сторону

– Литвинов, Кусков и Маламедов, – прищурился блондин, привстав на цыпочки, – Тебе к Маламедову, вон к тому, к крайнему левому, понял? Сразу только тычь ему хавном в нос, он близорукий. Долг ниже будет, гораздо.

– Какой долг? – тут же насторожился я.

– Эх темнота…, – в шутку посетовал блондин, – Обучение и кошт по-прежнему бесплатны, а чернокнигу ты где, босота, возьмешь? Дают у нас эти книги, причем хорошую надежную штамповку! Отличную даже! Вся степь русский знает именно по нашим штамповкам! От Черного Моря и до Китая! А за чернокнигу полагается потом полгода на кордонах отработать, после обучения. Не ссы, никто тебя в Сибирь не пошлёт, так, в Астрахани поживешь, может и закроешь пару порталов с отрядом. Не более.

– Ага, – глубокомысленно пробормотал я, подтягивая к себе сумку с злой как собака Фелицией, с которой только что встали, – А те писари, которые не Маламедов, они народ пожирнее обслуживают?

– Точно так, – блондин и не думал на меня оборачиваться, – к Кускову записываются самые знатные из местных, им ни крова, ни книги, ничего не понадобится. К Литвинову нормальные иностранцы и те, кто из наших победнее. Им льгота на чернокнигу полагается. А тебе, значит, к Маламедову! Все! Помоги спуститься!

Экий информативный засранчик, покачал я головой, спуская блондинчика вниз. Причем, обижаться на него не получалось, внутри давно уже вызрела уверенность, что человек, который одевается настолько дорого, сейчас проявил чудеса толерантности, выдержки и дружелюбия.

Правда, после того как я пристроился тому же блондину сзади в очереди, ведущей к Литвинову, тот на меня покосился с изрядным сомнением в моих умственных способностях… а потом удивленно хрюкнул при виде гримуара, изрядно нагретого его собственным задом. Фыркнул, отвернулся с надутым видом.

Трап несчастный.

– Дорогов Винниамин Андреевич. Чернокнига. Остального нема.

– Смотрим-смотрим, Винниамин Андреевич, – писарь делал приглашающий жест на квадратную плиту полосатого камня, куда желающий поступить клал свой гримуар, если тот у него имелся. Плита показывала что-то писарю, тот это объявлял, после чего процесс регистрации продолжался с уточнениями. В основном, насколько хватало моего слуха, книги котировались в ранжире от одной до дюжины «цепей». Тем, кто пришел с книгой, оцененной в 1-3 «цепи» шёл отказ, так как минимальный уровень, «штамповка» от империи Русской, имела значение в четыре «цепи».

– Не годится ваша книга, господин Дорогов, – строго глядел писарь на переминающегося с ноги на ногу парня, – Две цепи всего лишь. Общую брать будете или здравия вам в пути назад желать?

– Буду брать…, – гудел парень, бормоча про себя, мол как это две цепи всего лишь? Родное же, от дяди покойного досталось.

– Записано и заверено, господин Дорогов. Извольте присягу студенческую.

Ну, полгода в Астрахани, это тебе не в Омске, думал мудрый я, стоя за блондином. Наконец, подошла и его очередь.

– Лариненов Константин Георгиевич! – быстро пробормотал мой карманный бывший собеседник, шлепая на плиту тетрадь черного цвета. С черными же страницами, что мне, поверх головы компактного худого блондина, было прекрасно видно.

– Дюжина? – редкие брови Литвинова, мужчины хоть и интеллигентного, но насквозь бюрократического образа, взлетели на середину лба, – А вы, господин Лариненов…

– На полный кошт! – тут же протараторил блондинчик, – Пишусь на полную, за оружие, за проживание, за форму.

Мы аж с писарем переглянулись. Там даже ежу было бы понятно, что одной рубашкой (да откуда я это понимаю?!!! Я что, ёж?!!!) блондин мог бы покрыть весь нехитрый скарб абитуриента, причем, скорее всего, и магический букварь на четыре «цепи», но тот лишь хлопал своими глазенками и хотел отдаться в службу. Литвинов как-то странно повёл носом, а я не менее странным образом понял, что этот служивый человек боится принять решение. Слишком дорогие ткани были на хрупком блондине. Слишком хорошо пошиты. Плюс тетрадка на дюжину «цепей», что, вроде, максималочка. Дело явно пахло керосином.

– Записан! – наконец, решился бедолага-писарь, размашисто ставя подпись под заполненной анкетой, – Держите, господин экзаменуемый! Присяга принята! А вот вам и инструкция, когда и как будут экзамены происходить! Следующий!

– Кейн. Дайхард Кейн, – мне почему-то понравилось представляться именно этим именем, хотя, с другой стороны, сам же выбирал? Вооот.

– Господин Дайхарт? Или Кейн? – уточнил Литвинов, а затем, получив ответ, указал, – Кладите вашу чернокнигу сюда вот, будьте любезны…

Я и положил. Фелиция глухо ругнулась, пообещав, что я ей за все отвечу.

Тишина на несколько секунд, в течение которых глаза писаря становятся всё больше и больше. Задержавшийся белокурый Лариненов притискивается назад, явно привлеченный мимикой бедолаги Литвинова.

– Даймон, – наконец, хрипло выдает работник пера и чернильницы, – Ра-разумная чернокнига, высший уровень…

– Аээ??!! – издал непотребный звук блондин, не отрывая взгляд от моего гримуара.

И тут за нашими спинами раздался визг покрышек нескольких влетающих на площадь манамобилей…

Глава 5

Просыпаться было приятно. Чистая и даже слегка мягкая постель, просторная комната без посторонних запахов лака и краски. Стол, стул, одежный шкаф, большое зеркало, своя личная ванная и туалет. Однокомнатная квартира зачисленного студента-ревнителя особой важности. Еще бы холодильник и кухоньку, но кто позволит благородным себе готовить? Спалят же всё к такой матери…

Именно поэтому я сейчас и улыбался во всю пасть, лежа на своей постели. Выкрутился, пристроился. Не зря гримуар безапелляционным тоном заслала меня на Русь, ой не зря. С такой внешностью и прошлым иначе скрыться было бы невозможно. Особенно после вчерашнего, когда моя рожа точно попала в объектив фотоаппаратов налетевших папарацци. Или, как этих сволочей называют в этой реальности, журналистов-охотников.

На площадь, где прибалтам показали большую русскую дулю, тогда влетела целым кортежем никто иная, как графиня Азова, спешащая спасти свою сыночку-кровиночку от ужасной доли ревнителя, вернув блудное дитя, сумевшее поутру удрать от своих охранников, в лоно семьи и свои любящие объятия. Кровиночка же, торжествуя как самый последний крестьянин, вовсю тряс белокурыми локонами и визгливо, но очень радостно орал на всю ивановскую о том, что он теперь студент, он записан, он под присягой, он *бал маменькины балы, маменькиных престарелых подруг, их салоны, и общее желание всех женских членов Истинного рода Азовых таскать его по разным «тошнотным вертепам» в качестве ручной собачки. Графиня охала, рыдала, прислоняла руку к своей заслуживающей всяческого восхищения груди, требовала подать ей если не ректора, то как минимум уже убежавшего (с документами!) писаря. Вместо этого через три минуты прибыл еще один местный волшебный лимузин, откуда выкарабкался сам граф Азов, несколькими матерными командами наведя порядок – то есть, загнав жену и сына в машину, а затем увезя их к едрене фене на серьезный разговор, то есть, в ближайший ресторан с отдельными кабинетами.

Как я попал во всю эту историю? Так эта белокурая скотина (нет, не бестия!) хоть и орал весьма нагло и задиристо, но в меня вцепился как утопающий в доску от «Титаника»! И да, меня, разумеется, отцепили и пнули бы, но вяк Константина про «разумный» гримуар моментально изменил морду папы, придав ей разгневанно-заинтересованное выражение. А лицо (причем прекрасное!) мамы изменил вторичный вяк, в котором гадкий мелкий блонд самым паскудным образом обозвал меня своим другом. Чего мне, взрослому мужику, стоило не выдать этому засранцу рефлекторного леща – лучше не вспоминать…

Ладно, пора вставаааа…?!

И меня унесло во тьму. Наверное, так иногда и умирают. Лежишь себе лежишь, всё вроде отлично, а потом как вставать – так кондратий и хватил. Оп, и всё. А вроде было-то нормально, было как всегда?

Правда, я не умер. Меня просто несло во тьму как какую-то какашку по трубам канализации. Неудержимый и совершенно неконтролируемый полёт в состоянии невесомости. Как-то чувствуешь, что ты двигаешься, но при этом вокруг тебя ничего не меняется. Почему не меняется? Потому что тут ничего нет!

…а потом появилось. Точнее, я просто-напросто «упал» в большую странную комнату, осознав себя стоящим ровно посередине и пялящимся на книгу.

Книга была знакомой и не очень интересной по сравнению со всем остальным, но внимания я ей уделил в первую очередь. Она возлежала во всей своей первозданной толстой и мрачной красе на специальном пюпитре очень внушительного вида. Слегка, впрочем, странном, так как изначально это определенно был канделябр. Какой-то больной на голову мастер по металлу раскорёжил всю верхнюю часть с подсвечниками, изогнув верхушку и их самих таким образом, что они «обнимали» гримуар со всех сторон, выставляя свечи таким образом, чтобы они освещали раскрытую книгу. Подставка, подсветка и извращение в одном лице, но крайне органично сделанное. В целом вся конструкция напоминала растущий из пола металлический цветок, в наклоненной чашечке которого комфортно возлежит раскрытый магический талмуд.

Справа от этого внушительного, но отдающего больной фантазией творчества, была половина зала, которую я тут же окрестил «девчачьей». Коврики, рюшечки, цветочки, пастельные цвета, горшки с растениями, столики кофейные, уставленные разными сервизами, в которых определенно сладкая и вкусная жратва класса «выпечка с нулем калорий». На здоровенной софе в этой половине возлежала прелестнейшая хрупкая брюнетка с огненной сияющей радужкой глаз на остреньком бледном личике. Одета она была в наряд кремового цвета, вид имела слегка скучающий, а на меня поглядывала с явным снисхождением. Впрочем, из образа комнаты она сильно выбивалась стилем своих шмоток. Создавалось впечатление, что команде наиболее профессиональных видеооператоров «Порнохаба» досталось викторианское платье на подростка, они взяли в руки ножницы, почесали ими затылки и сказали: «Да, с этим можно работать!». Ну и сделали пародию с суперукороченной юбкой, корсетиком, из которого едва не выпрыгивали сиськи, чулками и сапожками. Срамота жуткая, но глаз отвести почти невозможно.

Но я смог. Еще как. Чай не первый раз её вижу. Фелиция умеет проецировать себя в реальный мир, становясь чем-то вроде иллюзии, способной к ограниченному телекинезу, но прибегает к подобному довольно редко. Даймоны, как она рассказывала ранее, очень любят рационально использовать энергию, поэтому даже разговаривают со своими хозяевами не так, чтобы часто.

Вторая половина зала сначала не привлекла моё внимание, будучи полутемной и неинтересной, но после того, как моё периферийное зрение собрало достаточно информации, сразу КАК привлекла!

Ну, первым делом, взгляд цеплял книжные шкафы, которыми было уставлены все стены, кроме массивного камина в торцевой части. Мощное кресло, стоящее ко мне задом, пустовало, а вот напротив него был установлен настоящий трон с очень высокой спинкой. Не пафосный какой-нибудь, а довольно прозаический, деревянный, потемневший от времени, но очень внушительный. Там, в глубине этого эпического седалища, кто-то сидел. И этот «кто-то» курил так, что вся его половина комнаты была закрыта полутьмой и дымом так, что огонек от сигареты и сияние углей в камине тоже были сильно приглушены.

Забавно, но на территории «порнодевочки», в которой я тут же опознал Фелицию Краммер дель Фиорра Вертадантос, дыма не было совершенно.

– Так, хватит глазеть по сторонам! У нас мало времени! – девушка, пружинисто соскочив со своей роскошной лежанки, продемонстрировала мне наличие нижнего белья, которое бы больше подошло очень зрелой и крайне уверенной себе женщине лет сорока, давным-давно расставшейся с последними комплексами. И твердо настроенной провести очень бурную ночь.

– А? – обнаружил я, что могу говорить в этом состоянии и пространстве. Тело внезапно начало чувствоваться как родное.

– Ох, приходи в себя быстрее, – поморщилась даймон, щуря свои огненные глаза, – Наша встреча должна была пройти не так и уж точно не в ближайшем будущем, но ты попался на глаза Истинному! Тебе всего лишь стоило держаться от блондина подальше, его внешность же криком кричала, что он не совсем человек! Но нет, мы будем обезьянничать, да, Юдж… Кейн?!

– Можно без эмоций? И в подробностях? – встряхнул головой я.

– Ты меня чем слушаешь? – наклонила девушка голову на бок, – Задницей?!

– Хватит, даймон. Он прав, – тяжелый и резкий мужской голос буквально придавил девушку, от чего она аж чуть-чуть присела, – Времени мало, и ты его тратишь впустую. Я всё объясню сам.

– Молчу! – робко пискнула брюнетка, безошибочно прыгая задом на свою софу. Причем, у нее в процессе прыжка появилась в руках большая чашка с чаем, в которую она тут же спрятала лицо.

Сидящий в кресле затушил сигарету в пепельнице, ожидающей подношений на столике у трона, а затем встал, сделав шаг вперед, на свет.

Тут-то мне и стало нехорошо. Даже ирония, спасающая остатки разума от творящегося со мной бардака, дала сбой.

Это был мужчина определенно выше двух метров ростом. Относительно худой, если таким его можно было назвать, впечатление слишком уж усиливалось его слегка вытянутым лицом, довольно длинным носом, смуглостью кожи, скрадывающей размеры, да длинными черными волосами, уложенными в очень небрежную прическу. Глубоко запавшие темные глаза смотрели на меня без какой-либо враждебности, либо иного выражения, но…

Он давил. Его образ, присутствие, выражение лица, непонятно что, оно было тяжелым для восприятия. Создавалось впечатление, что ты первоклашка, которого внезапно сорвали с урока и сунули в кабинет к директору, а он лишь молчит и смотрит, заставляя ребенка паниковать и дёргаться. Может быть, даже плакать? Рыдать мне не хотелось, но почему-то складывалось впечатление, что если этот индивидуум нахмурится – то всё возможно. Может и обосрусь, кто знает. Очень зловещий дядька.

Одет он был в элегантный костюм красного цвета. Длинный шерстяной плащ, не застегнутый ни на одну пуговицу, демонстрировал багровую жилетку и белоснежную рубашку под ней. Брюки и туфли не отличались цветом от плаща, а чуть приглядевшись, я понял, что у этого верзилы под одеждой две разные кобурные системы – одна нагрудная и еще одна на поясе. Ремни от них были пропущены так хитро, что он казался безоружным.

– Для начала, нам всем следует представиться, – заговорил этот мрачный высокий человек, – И начну я с тебя.

В его руке появилась трость, которой он указал прямиком на меня.

– Тебя зовут Дайхард Кейн. Ты сам выбрал себе это имя. У тебя было и другое, но ты его забыл, как и многое остальное. Сейчас это не существенно.

Охренеть, как это несущ…?

– Это…, – кончик трости указал на книгу, лежащую на необычном пюпитре, – Гримуар. Он тебе известен под именем Книги Горизонта Тысячи Бед. У него тоже было другое имя, так что вы с ним в чем-то похожи. Нет, Кейн, пока слушай. У нас нет пока времени на ответы. У тебя нет нужных вопросов.

Трость указывает на девушку, продолжающую мелко прихлебывать чай, но с любопытством стреляющую по нам глазами.

– Она – даймон, живущий в гримуаре, управляющий им. Ты её помнишь, как Фелицию Краммер дель Фиорра Вертадантос, что является первой и последней истиной. И, наконец…

Трость гулко стучит в пол, заставляя клубы дыма, вальяжно перемещающиеся по «темной» половине зала, испуганно порскнуть в разные стороны.

– …я. Меня зовут Алистер Эмберхарт, молодой человек. Когда-то я был на твоем месте, поэтому дам совет – услышав от меня следующую фразу, попытайся выкинуть её из головы. Ненадолго. Нам срочно нужно тебя обучить…

– Да вы охренели?! – взвыл я, хватаясь за голову и совсем переставая что-то понимать, – Где мы?! Кто мы?! Что мы?!!! Почему мне представили книгу?!! Ты вообще кто?!!

– Я – это ты, – мрачная длинная физиономия страшного мужика исказилась в удивительно гнусной усмешке, – А теперь заткнись и слушай, потому что твой белокурый дружок уже продрал глаза…

///

В дверь барабанили, как будто за ней стоял гигантский и страдающий недержанием кролик. Со стоном соскребшись с кровати, я, подбежав трусцой к ходящей ходуном защитнице моего уединения и покоя, от всей души рявкнул барабанщику подождать, а потом поскакал в туалет, дабы справить давившую, казалось, уже на мозг потребность. Вымыв руки, вернулся к двери и отпер её, чтобы насладиться зрелищем всклокоченного злого блондина карманного размера. Красного, надувшегося и явно потерявшегося в выборе матюгов, которые хочется произнести.

– Ты чего? – спросил я, тут же слабо, но настойчиво пихаемый в живот. Вдвинув меня в жилое помещение, белобрысый подозрительно осмотрелся, а затем, поплотнее закрыв дверь, безапелляционно потребовал предъявить ему Методу.

– Чего? – блеснул остроумием, красноречием и смекалкой я. Вторично.

– Методу свою покажи…, – прищурившись, зашипел плюшевой змеей блондин, – Не дела… ай, ты же этот. Тьфу, забываю, слишком говоришь чисто! Проявление показывай, говорю! Да блин, не тупи!

Метода, Проявление, Лимит. Волшебство сложное, изучение магии пожирает время твоей жизни. Нужно много и плодотворно учиться, чтобы стать настоящим магом, поэтому волшебников очень мало. Совсем мало. Но магия – это же так привлекательно! До того, как изобрести (точнее, популяризовать) гримуары, люди шли по другому пути развития. Высокородные, имеющие на это время, ресурсы и деньги, заучивали одно заклинание, практикуя его большую часть жизни из поколения в поколение. Они научились этому как раз у волшебников, которые все как один таким образом запоминали заклинание, похожее на телекинез. Но там, где у мага уйдет две недели, обычному человеку требуются поколения. Порядка двух-трех.

Тут были и плюсы, и минусы. Из минусов можно было назвать то, что ни один потомок рода, имеющего Лимит, не мог стать волшебником (что было очень малой потерей), а еще впитавшееся в плоть и кровь заклинание невозможно было «сменить». Плюсы, соответственно, получше: такая родовая магия превращалась в инструмент мало того, что масштабируемый, так еще и усиливала сопротивление к другим воздействиям, даруя благородным определенную защиту от магии. И, конечно, переходя из поколение в поколение под неусыпной практикой, она усиливалась.

Просьба белобрысого наглого Костика сама по себе большим нахальством не была. Большинство аристократов в мирной жизни не носят с собой гримуары, им, в отличие от ревнителей, этого не нужно, да и хорошая книга стоит очень немало. Ходить с такой по городу или на балы – это как с автоматом наперевес. Разумеется, это было бы иначе, не будь Проявлений. А вот их для самозащиты используют довольно часто. Держать подобное в секрете не получилось бы, если я только не захотел бы обрести репутацию инвалида.

Фыркнув, я сосредоточился, заглядывая вглубь себя. Туда, где в темноте клокотала только что показанная мне жутким мужиком в красном энергия. Бело-синяя, буйная, искристая. Её крошечная часть, повинуясь моей воле, устремилась вовне, из груди, через плечо в предплечье, а затем на кончики пальцев выставленной правой руки. Сухо негромко затрещало, по кисти у меня заиграли небольшие заряды электричества, а Константин, ухнув филином, опасливо сделал шаг назад.

– Всё, хватит! – замахал он лапками, – Вижу! Хорошо!

Ну хорошо и хорошо, я тут же прекратил электрогенерацию, от чего мелкий забавно надулся, пытаясь выглядеть посолиднее, а потом родил:

– Род Азов предлагает тебе покровительство на время учебы в академии! Без обязательств, кроме обязательства вежества и дружбы! Со мной, конечно.

– И зачем мне оно надо? – удивился я, – Ты только по-простому объясни, мы люди неграмотные и приезжие, ничего не знаем, всего боимся…

За такую тираду меня удостоили самого подозрительного из всех взглядов, что могла бы родить карманная пенисоносная блондинка, слегка похожая на мальчика, но затем Костик задумался всерьез, а потом, к моему сильному удивлению, вполне подробно объяснил, несмотря на то что для его самолюбия объяснение было тем еще испытанием.

Суть – Костенька наш полуэйн, сын князя и эйны из мира Ларинен, жены князя Азова. И, как любой, имеющий кровь этой гуманоидной расы, он блещет внешностью, но не телосложением. В итоге он мелкий, чахлый и милый как тринадцатая зарплата, что очень печально, потому как дорога Косте теперь только в ревнители, ибо он – одиннадцатый сын. Обосраться и не жить, да? Вот именно. А в среде аристократии совершенно не принято как-то особо заботиться о «лишних» детях, особенно когда они проходят суровую школу жизни в общих учебных заведениях. Вполне здраво, на мой вкус – уж если простым ребятишкам в моем мире было бы полезно хлебнуть дерьма лет в 12, чтобы не маяться дурью, то тут аристократическим и пораньше надо.

Ну так вот, Костю любит мама (она вообще всех любит, но уж больно он миленький получился), граф любит маму (все любят маму. Там есть за что. Такие формы, что у меня чуть глаза не выпали). Гм, о чем это я? Ну так вот, Костя дохлый и мелкий, строить ему, одиннадцатому сыну (!!!) крышу в академии князю Азову очень сильно западло, а вот выдать её обладателю разумного гримуара, который будет корешиться с его сыном – очень полезно, в том числе и для спокойствия мамы, потому как спокойная мама – это счастливый папа. А может быть, даже двенадцатый сын. Не суть важно.

Важно то, что Истинному роду Азовых довольно-таки сильно кашлять на то, что у меня невероятно крутая по местным меркам книга, а вот другим точно будет нет. Поэтому предлагают неизвестно откуда взявшемуся иностранному дурачку побыть крышей для нашего мальчика. Только Проявление покажи, а то мало ли, откуда ты взялся. Вдруг у тебя багровая тьма итальянского черноволосого и зеленоглазого рода Альятто? Нахер-нахер Азовым такие друзья. Кровь – не водица, её одной регистрацией, кристаллом и энергетической встряской не перечеркнешь. Её и искать могут.

– Ты бы сказал, от кого отделился, а? – состроил умильную морду мой уже почти навязанный друг, – Ну так, маме спокойнее будет…

– Аз есмь Дайхард и больше я никто…, – буркнул я, раздумывая.

Имеем наглого и мелкого типа. Определенно слегка психического, но при этом еще и смазливого как сволочь. Его батя (кстати, нормальный такой мужик на вид, по нему вовсе не скажешь, что у него в загашнике целый, мать его, мир!) заботится об отпрыске (11-ый сын. Не ребенок, люди!!! Сын!!!). То есть, проблем Костя может доставить, но также можно ожидать существенную помощь в случае чего. Скажи я «нет», и белобрысый сдристнет, но я окажусь с голой жопой против толпы заинтересованных в моей книжке людей, что может быть весьма череповато.

А еще он, этот голубоглазый девочк, явно неплохой источник информации. И соображёметр у него работает, вон как быстро понял еще на площади, что пора линять, понял куда линять… моментально сориентировался, когда прискакали его маман и папан. За мой счет, конечно, выехал, засранец мелкий, но надо отдать ему должное – не каждый пацан может орать на всю ивановскую, как он имел маминых любимых подруг, пусть даже и в виду. В общем, отмороженный и хитрожопый, а значит – заслуживает приза зрительских симпатий в виде моего согласия.

– Предварительного, – уточнил я вслух необходимую подробность, – Давай поживем увидим. А то вдруг из меня защитник никакой или ты завтра дочку императора за жопу укусишь? Я эти салоны ваши не знаю, чему там молодых мальчиков старые дамы научить могут…

Костя захрипел и побурел. Похоже, в его ментальности у принцесс до этого жопы не было, а тут раз и выросла. Наконец, пробурчав, что зайдет за мной через час и мы пойдем на экзамены, парень выкатился из помещения, шарахнув напоследок дверью. Какой ранимый мальчик этот Костя…

Оказавшись один, я запер несчастную дверь, а затем, встав посреди комнаты, вновь призвал электричество в правую руку. Заряды, еле слышно треща, забегали меж пальцев, обещая, что любому, к кому я прикоснусь этой рукой, станет очень не по себе. А это было даже не на-полную… я мог усилить заряд, мог вывести его волной или импульсом. В будущем, вполне возможно, смогу даже его выводить из тела на определенную цель. Если буду тренироваться. Но сейчас не об этом.

Я поднял левую руку, вновь обращаясь внутрь себя. Там, внутри, во тьме, так похожей на пространство, куда меня утащила воля злобного даймона, была не только кипучая электрическая энергия, которая, как оказалось, принадлежит мне лично. Еще там было висящее в пустоте озёро совсем другой силы. Застывшей, холодной и безразличной, но послушно истёкшей из внутреннего резерва в мою левую конечность. Кисть руки стала блестящей, как будто облитой расплавленным металлом, а еще от неё пошёл густой пар.

Это Проявление, эта Метода… она была куда опаснее моего электричества. Просто прикоснувшись к человеку или предмету, я мог моментально проморозить его насквозь, но любой аристо, ставший свидетелем такого явления, тут же опознает бы мое родство с одним Истинным родом.

Серебристый лёд Сильверхеймов был уникальным и очень известным Лимитом.

Глава 6

– Превосходно, господин Дайхард! – долговязый улыбчивый профессор, радостно улыбаясь, принялся протирать очки, близоруко на меня помаргивая, – Очень рад, что вы не ударили в грязь лицом! Разумеется, соответствуя своей чернокниге, не подумайте лишнего! Все будущие ревнители равны в статусе вне зависимости от того, кем были до того, как прийти под сень нашей академии, но… вы же понимаете…

– Безусловно, профессор Древлин, понимаю, – чуть улыбнулся я, обозначая кивок головой.

– Прекрасно! – водрузил мой экзаменатор очки обратно на свой выдающийся нос, – Итак! Что могу вам сказать, господин Дайхард… хм. История Руси у вас будет, безусловно, а также порекомендую литературу… нет, знаете, не буду! Просто обратитесь позже к госпоже Мересьевой, она вам выдаст список рекомендаций, прочтете их, напишете пару-троечку эссе и сдадите предмет ей же! А вот историю оставляем. Но, только её! В остальном же посещать обязательно будете только занятия и тренировки, имеющие непосредственное отношение к ревнителям. Рекомендую также вам тратить свободное время, развиваясь именно в этом направлении! Настойчиво рекомендую! Все остальное у вас в порядке!

– Было бы странным не сосредоточиться на том, зачем я и приехал в город, – позволил я себе еще небольшую улыбку, – Всенепременно последую вашей рекомендации, профессор!

– Очень рад! Не смею вас больше задерживать!

Топал я на выход из корпуса, отведенного под экзаменационную потовыжималку, в меру бодрый и оптимистично смотрящий в будущее. Свободное время в моем случае – крайне ценный ресурс, потому что от большинства поступивших студентов я отличаюсь пронзительным дефицитом денежных средств. Их, попросту, нету. Это непорядок. Они нужны, очень нужны.

Куда не посмотришь, везде молодые люди. Большинство из них одето в форму, пошитую на заказ из хороших качественных тканей. Тут и там виднеются скромные, но определенно дорогие украшения в виде колец, перстней, нагрудных знаков. Это не просто понты, это язык. И я его понимаю. Правда, не могу на нем пока говорить, так как сам одет не просто бедно, а в отвратительного качества плохо сидящую финскую поделку, купленную на копейки. Да, мне, как и всем первокурсникам академии, выдадут годовой комплект формы, но это лишь слегка исправит ситуацию, подняв меня в глазах окружающих от самого дна до жалкого нищеброда.

Вопрос нужно решить очень быстро, так как всего через полторы недели нас распихают по классам. Нас с Константином сразу зачислили в «Альфа»-класс, как владельцев мощных гримуаров. Можно себе представить, кто там будет еще, да? Если не хочу с первого дня стать парией, то нужно к этому времени озаботиться приличной одеждой.

Откуда у меня такие мысли? Оттуда же, откуда и умение свернуть шею вооруженному ножом человеку, моментальная оценка навскидку качественных вещей, понимание невербальных знаков и психомоторики окружающих меня детишек аристократов. Спонсор всего этого – Алистер Эмберхарт, моё таинственное альтер-эго, поделившееся со мной малой толикой своих навыков и памяти.

До сидящего на лавке смазливого блондина, скучающего в ожидание моей персоны, словесно домогалась полноватая престарелая девушка лет, эдак, 22-ух. В её небольших глазах определенно горел нездоровый огонёк похоти, а приоткрытые губки то и дело облизывались проворным язычком, от лицезрения которого даже мне стало неуютно.

– А, вот ты где! – радостно заорал я, подкравшись к лавочке так, чтобы остаться незамеченным для поглощенной блондином толстушки, – Я всё! Пошли по *лядям, Костя! Мы у них со вчера не были!!

Не самый удачный экспромт, признаю, но его более чем хватает, чтобы, не показывая ошеломленной в щи толстушке своё лицо, сграбастать Константина Лариненова или, проще говоря, Азова, а затем уволочь его в светлые бестолстушечные дали, благо тот тоже порядком окоченел от моего вступления.

– Ты оху… обалдел, иностранец хренов?!! – панически оглядываясь, зашипел Костя, – Какие, в жопу…

– Смотри на мир здраво, Контстантин, – жестко и серьезно оборвал я речугу парня, – Ты можешь болтать что угодно, но бабам, особенно таким, будет насрать на то, что ты там говоришь, потому что внешне ты – сладкий мальчик. Да, не пыхти. Именно так. И ты это, по-моему, знаешь чересчур хорошо. Поэтому у тебя есть два пути! Первый – дождаться, пока такая образина подольет тебе чего в чай, а потом ты очнешься в то время, пока она пыхтя, будет на тебе прыгать, капая слюной и потом, либо ты себя поставишь так, что ни одна баба в здравом разуме или хотя бы с его копеечкой, не подойдет к тебе и на пушечный выстрел!

– Вообще ты прав, – уже самостоятельно перебирающий ногами блондин в очередной раз начал доказывать наличие у него головного мозга, – Я трижды сообщил этой… что не настроен на разговор. Но что ты предлагаешь, не пойму?

– Венерические болезни! – торжественно провозгласил я, заставляя бедолагу буквально выцвести и потерять волю к ходьбе своими ногами. Пришлось придержать, – Да не падай ты, Костя. Не надо ими заражаться, надо ими угрожать!

– Да меня отец убьет! Мать убьет! Только за слухи! – зашипел, впадая в панику, блондин.

– С хрена ли баня сгорела? – удивился я, – Ты учишься на ревнителя, считай гусара! Только с магией! Хочешь стать настоящим мужиком? Хочешь конечно, сам орал на мать, я слышал. И кто на тебя будет смотреть как на настоящего мужика, если ты похож на прекрасную, да, но бесполую куклу? Не хмурься, сам знаешь! Нам что тебя, шрамами испахать, чтобы на тебя такие лярвы не летели?

– Это не ляр…

– Она тебя прямо там оседлать была готова. И не криви рожу, вижу же, что такая муть не в первый раз.

– Не в первый! – с вызовом уставился на меня блондинчик, – Даже не в десятый!

– Значит и слушай, что я тебе говорю, – благодушно кивнул я, продолжая почти тащить на себе компактного подростка, – Людям, желающим тебя отыметь, очень сильно насрать на твою натуру, планы, мысли и амбиции. Даже твое положение, а оно, кстати, никакое, ты присягу дал. Они к тебе относятся как к игрушке, понимаешь? Поэтому первым делом надо сделать так, чтобы перестали это делать.

– С каким знанием вопроса умничаешь, – неожиданно криво ухмыльнулся Константин, – А у самого рожа вполне себе! Что, тоже приставали?

– Ну, нет, – пожал я плечами, – Обычно имел сам.

Потомок князя и эйны на это лишь обиженно хрюкнул.

– Не забывай, – добавил я, – У нас занятия разные будут, в зависимости от экзаменов. Так что какую-никакую защиту ты сам иметь должен.

– О, кстати! – оживился парень, явно тяготящийся темой, – Что у тебя вышло? Будешь днями штаны просиживать на зубрежке?

– История, – пожал я плечами, заглядевшись на аккуратненькую, как куколка, девочку, пытающуюся бросками зонтика сбить с дерева злорадно скалящегося на нее енота, – И еще литература.

– Я что, сплю…? – тут же забормотал самый-младший-Азов, – Иностранец где-то выучил историю и литературу русские? Ты что, ничего полезного не мог вызубрить за это время? Думаешь, у нас бы их тебе хуже преподали?

– Ты не понял. Это два предмета, которые мне нужно учить. И то литературу буду заочно сдавать. Так что только курсы ревнителя.

Костя встал и вылупился, вынуждая меня тоже остановиться.

– Брешешь!

– Зачем? – удивился я, – В малостях не вру, мой юный и отвратительно красивый друг!

– В маааа…?

– У меня идеальная память и прекрасный мозг. Проще говоря – я гений, – скромно признался я, вновь заставляя блондина менять цвета на лице.

Дальше пошли в общежитие втроем. Я впереди, а позади сам Константин, с натугой и скорбью волочащий свою огромную зависть. У него, как оказалось, куда больше обязательных предметов. Странно для сына ну очень влиятельного человека, но… если забыть, что он одиннадцатый сын и мамин любимчик, которому разрешали очень многое. Даже удивительно, что у белокурого ангелочка есть яйца и мозги. Но они есть.

– Будешь помогать мне с учебой! – неожиданно родил новую и очень свежую мысль блондин.

– Если время будет, – не стал отказываться я, – Ты, случайно, не знаешь, как и чем могут заработать денег студенты в академии?

– Деньги? Заработать? – впал в задумчивость Константин, а затем его лицо прояснилось, – А! Ты же…

– Да, я бедный гений с хорошо развитым телом и всего лишь обладаю разумным гримуаром, – с наслаждением я потоптался на самолюбии блондина, а затем, задумчиво добавил, – Еще хорошо стреляю и фехтую. Но у меня нет меча.

– Да кто ты такой?! – поперло ненужное любопытство вместо ответов на мои вопросы.

– Пришелец из другого мира, маскирующийся под обычного русского студента.

– Врешь!

– Ну вот, ты меня раскусил. Теперь придётся тебя убить. Только пока перекусим и разбежимся по своим делам. Ты – лежать в кровати и наслаждаться своей богатой жизнью, а я пойду побираться. В женский монастырь. Посоветуешь какой поближе?

Шутки – очевидный способ сгладить шороховатости… а еще дестабилизация сферы восприятия моего юного друга не даст тому зафиксировать мой бедный и уязвимый образ. Как говорится: ни у кого нет второго шанса оставить первое впечатление? Вот поэтому и не нужно его оставлять, пока не будешь к этому готов. Это уже мои знания, точнее, того, старого меня, который был до…

На самом деле – всё адски сложно. Есть аж три версии меня.

Первая – Юджин Соларис. Умственно неполноценный болванчик из дремучей деревни с талантом саванта, от которого мне достались неуместные приступы шкодливости, шило в жопе и талант к запоминанию и обработке информации. Этот парень можно сказать, мертв, поглощен куда более умной и опытной второй версией. Полной, так сказать.

Вторая – это я, не помнящий своего имени и очень много чего еще. Помню, что жил в России и ненавидел блогеров, рэперов, веганов… Много кого. Как увижу, так вспомню, кого ненавидеть. Этому парню лет было, наверное, сорок пять, но сейчас психологический возраст улетел значительно ниже благодаря Юджину. Следовательно, я сейчас – Дайхард Кейн, 18-летний студент Ратной Академии, у которого свербит в жопе и других местах организма от того, что он одет как полный нищеброд.

Третья – огромный, зловещий, жесть какой серьезный мужик на деревянном троне, курящий сигареты одну за другой. Я даже не знаю, где этот Эмберхарт сидит, в книге, что у меня в рюкзаке, или прямо в моей голове, важно одно – он может делиться со мной знаниями напрямую, минуя момент осознания, но… не хочет этого делать. Не потому, что жадный, а потому, что не хочет влиять на мою личность. Этот мрачный и жестокий человек ненавидит что Фелицию, что лежащую на подставке книгу. Хотя нет, даймона он действительно ненавидит, хоть и очень сдержанно, а вот к книге относится… странно. Можно сказать, что с отвращением… в общем, там всё сложно, так что халявных знаний больше не будет, во избежание, что я просто стану им самим.

С этим надо будет разобраться.

Итого – есть я, есть он, есть Фелиция и есть книга, с которой тоже все не слишком-то и ясно. Здравствуйте, меня зовут Дайхард Кейн, и я человек-общежитие! Можно мне вас застрелить и ограбить? Я хочу приодеться. Голоса в моей голове утверждают, что мне срочно это нужно.

///

Зайдя к себе, Константин снял и раздраженно пошвырял в стену около двери туфли. Затем, забежав к себе в спальню, он одетым рухнул на кровать, уставившись в потолок. В голове было тесно и сумбурно, причем, все мысли, что там сейчас роились, занимал чертов Кейн!

Этот жилистый неряшливый парень слишком резко возник из ниоткуда в жизни Азова-младшего, тут же полностью и безоговорочно растоптав все мечты блондина о нормальной жизни и учебе в академии. Нет, не своим появлением или вмешательством, а своими безжалостными, точными, грубыми и омерзительно небрежными комментариями!

Сын графа представлял себе всё иначе. Совершенно всё! Вот он сбегает из дому, записывается в академию, приносит присягу и… здравствуй, нормальная жизнь? Дружба с молодыми студентами, флирт с студентками, компании, совместное веселье и походы по кабакам? Ведь не могут же все быть такими же, как дамы в салонах, куда его годами таскала мать? И ладно бы только дамы… Дальше всех зашел поп, приходивший исповедать жителей питерского поместья Азовых, кряжистый и пузатый, но благодаря Пиате всё обошлось, на ее крики прибежала стража, не допустив страшного. Попа лично прибывший в поместье отец сжег заживо в алхимической печи, но разве может такая малость вернуть душевное равновесие?

Константин надеялся на академию. Иным выходом было только брать в жены вторую дочь коменданта одной из сибирских крепостей, несших важную роль для дел рода, но это для довольно общительного блондина казалось хуже смерти. Да, там, в глуши, являясь полновластным хозяином своего поместья, Азов-младший сможет спокойно писать свои картины, но разве это жизнь? Пока его братья кутят на балах в двух мирах, он, из-за того, что его мать хрупкая эйна, подарившая ему свою красоту, проведет всю свою долгую жизнь в лесах?

Отца, кстати, Константин прекрасно понимал. Азовы всегда были чрезмерно плодовиты и боевиты, но меру-то знать надо? Не удивительно, что граф Георгий Азов взял четвертой женой роскошную высшую эйну из своего мира, те рожают раз в 20-30 лет, сохраняя при этом всю свежесть молодости до седьмого десятка! Да и потом ого-го!

Тьфу, блин, куда только мысли уходят…

В общем, сделанного не воротишь, он, Константин, теперь студент Ратной Академии и будущий ревнитель. Мосты к другим вариантам будущего если не сожжены, то отложены на годы: уж что император не терпит ни под каким соусом и видом – так это нарушение слова. Теперь что бы не случилось, как бы не повернулось, всё придётся встречать грудью. А из возможных союзников для решения возникающих проблем, у него только этот мутный иностранец с нечёсаной гривой волос.

То, что Кейн иноземец было пронзительно видно даже для молодого Кости. Манера построения фраз, артикуляция, жесты – всё это криком кричало, что парень не отсюда. Откуда? Непонятно! Даже люди отца ничего не смогли выяснить сразу, копать, конечно, продолжат, но уже удивительно!

Разумная чернокнига – тем паче! Такое из бабушкиного комода не достанешь. За книги с заключенными в них даймонами иногда рода насмерть резались. Если знали, конечно, как новый договор с даймоном заключить и как он отреагирует на смерть владельца. Некоторые маги прошлого, не желая тратить своё время на учеников, возлагали эту роль на свои гримуары, полагая, что после их смерти могущественная книга найдет и воспитает преемника. Иногда подобное даже случается, но никто не пытается у трехлетнего карапуза забрать решившую остаться с ним книгу. Чревато.

И этого черноволосого хамоватого проходимца тоже выбрала книга. Жаль, что он бедный и манер никаких нет, какой задел для настоящего товарища бы получился! А так – ну как использовать такого соседа? Вот сегодня хорошо получилось, не мог Костя послать ту толстуху, никак не мог. Воспитание не позволило бы и имя. И… да не, брехал этот Кейн! Ей бы точно надоело стучаться в двери его безразличия, и она бы ушла! Это же не тридцатилетняя карга Ахтилина, из рук которой его матери пришлось сына буквально вырывать! Да, он не сопротивлялся, еще чего не хватало! Ахтилин же адмирал Северного Русского флота!

Ну, до поры, конечно, не сопротивлялся…

Константина начало клонить в сон. Слишком много новых впечатлений, толстуха эта, да еще и экзамены… Дайхард, сволочь, еще и гением оказался! Надо же, на одну историю ходить будет из дополнительных, подлец. Тоже, что ли, напрячься да хотя бы половину предметов досрочно сдать? Ай ладно, поживем-увидим…

Юный блондин отключился, улетев в свои грезы, а вокруг, тем временем, кипела жизнь. В соседней квартире на кровати валялся юный лохматый брюнет, но вместо сна он сидел в своем внутреннем мире, пытаясь разобраться с тем, кто он есть и что от него хотят другие жители (или соседи), живущие то ли в его сознании, то ли где-то рядом. Внешне это тоже выглядело как спящий подросток, от чего было совсем неинтересным.

А вот в другом общежитии, находящимся всего в каких-то пятидесяти метрах от того, где пребывал Константин, на своей собственной кровати сидела старшая дочь боярина Медведева, некая Ольга Дмитриевна, восстановившаяся студентка четвертого курса Ратной Академии. Её разочарование в нравах прелестных молодых мальчиков, ходящих по шлюхам с момента поступления в Академию, было делом глубоким, но полностью прошедшим, как только Ольга переступила порог своей собственной комнаты. Естественно, не просто так.

Сейчас она тихо сидела на кровати, рассматривая свой любимый цветочек, свою отраду и единственную верную подружку, аргентинскую росянку по имени Жутик, бывшую с ней всю долгую и многотрудную учебу с первого курса Академии тех лет, когда её еще не закрыли на реконструкцию. В глазах боярской дочери, направленных на любимое растение, стоял тихий ужас, а ее полные ладошки был плотно прижаты ко рту.

Нет, никто не прокрался в комнату девицы и не испортил её растение так, как мог бы это сделать. Полить ядом, сломать стебель, изрезать нежную зелень невинного ростка ножом или ножницами… нет, ничего подобного. Но, что-то определенно произошло.

Ведь не может же простое растение ни с того, ни с сего, начать облаивать хозяйку?

А именно этим Жутик и занимался.

Глава 7

Если ты чего-то не знаешь, но стесняешься спросить – молчи, наблюдай, делай выводы. Конечно, если не приспичило в туалет, потому что в таком случае ты сам себе черный риэлтор. Мне же нужно было кое-что другое: понять, каким образом в этом прекрасном городе годами напролёт зарабатывали себе на бухло и пищу насущную бедные прибалтийские студенты-ревнители. Явно ведь не грузчиками работали?

Руководствуясь простейшей логикой и своим жизненным опытом, я после посещения портного, снявшего мерки на форму, начал прогуливаться по территории академии, внимательно присматриваясь к темным, сырым и укромным местам, сам стараясь оставаться незамеченным для шатающихся по парку студентов. Сквозь высокий забор отлично просматривались закоулки прилегающих к зоне академии темных улочек… и пусты они не были. Мой взгляд периодически выхватывал стоящих там граждан хулиганского вида в заломленных на затылок кепках, курящих и сплевывающих на асфальт. Меня они видели тоже.

…и они явно были заинтересованы в контакте с населением Академии, так как каждый второй, неумело улыбаясь, совершал руками подзывающие жесты, имея в виду меня. Определенно, эти мутные личности имеют предложить мне способ подзаработать деньжат. Только увы, мне их нужно не на вечернее пиво, а на нормальный костюм, и даже форму. И не один. То есть – много денег надо. И срочно.

– «Прекрати пялиться и сделай уже что-нибудь»! – недовольно фыркнула Фелиция, – «Я же тебе уже сказала, что это зазывалы скупщика маны! У него сейчас денег на покупку должно быть просто море! Подойди, предложи купить, а потом…»

– «Что потом?», – язвительно спросил я, – «Когда половина из них уже видела мою рожу? А эта рожа здесь, как ты можешь заметить, одна здесь гуляет!»

– «Хм, лорд говорит, что ты прав», – спустя пару секунд очень недовольным тоном заметила даймон, – «Хорошо, тогда давай поступим так…»

Мана была одним из важнейших элементов функционирования многих местных технологий, только вот беда какая – принадлежала она вся государству. Обычный гражданин сдавал всю ману как налог, ежедневно прикладывая постоянно носимый им кристалл-паспорт к любому фонарному столбу в городе. В каждый из них было встроено устройство, буквально за пару секунд опустошающее резервуар кристалла. Так сейчас было по всему миру, в любой, даже самой отсталой стране.

Разумеется, это вовсе не значило, что такой полезный ресурс нужен только государству, но вот добыть его иначе… это было сложно. Буквально единственными, у кого мана была в свободном доступе, были как раз «свободные» бедные аристократы. По крайней мере мне так вкратце описала даймон, упомянув, что продавать свою энергию для аристо – это просто колоссальное западло (и, вообще-то, нелегально!), но для многих студентов, являющихся молодыми людьми, страстно желающими простых человеческих алкоголя, наркотиков и шлюх…

А что делать бедолагам? Не зря же русские офицеры стрелялись по любому поводу – долги-с. И соответствовать необходимо. Жри хоть сухари, а будь выглажен, бодр и задирист. И шампанское пей. Вот тут? Тоже самое, полное соответствие эпохе 19-го века. Ну а понаехавшие стреляться не хотели, предпочтя вместо этого кормить своей маной теневой рынок. Сейчас этот рынок, не получив долгожданную тысячу прибалтов, испытывал большую растерянность, чем я и собирался воспользоваться, выследив, куда уходит угрюмый здоровый парень, обходивший зазывал по кругу.

– «Ты готов?», – с сомнением спросила меня книга, после того как проследовав за ним куда глубже в закоулок, я остановился возле непримечательной двери, ведущей в подвал.

– «Как ни странно, да», – с удивлением оценил я своё состояние, – «Твоя магия не подведет?»

– «Скорее небо свалится на землю!», – заносчиво фыркнула даймон, – «Да и какая это…»

– «Хватит. Идём».

Дар Сильверхеймов моментально промораживает дверь в районе замка. Если уж его у меня хватает, чтобы разобраться с теплым, дышащим и обладающим магическим сопротивлением человеком, то простое железо шансов не имеет. Внутренний засов сдается с легким хрустом, когда я тяну дверь на себя, удерживая в левой руке свой старенький револьвер, вокруг которого можно заметить дрожание воздуха. Это уже работа гримуара, готового приглушить звук выстрелов. Не заклинание, но та же сила, что позволяет Фелиции летать и двигать предметы.

Захожу в полутемный коридор, не потревожив обитателей этой «малины». Точнее, я их потревожу буквально через несколько секунд, всех четверых, каждого пулей в голову. Амбал-обходчик, два скучающих мужика на продавленном диване, знавшем лучшие дни, насупленный толстяк за конторкой. Единственный, кто успел поднять на меня взгляд. От моих выстрелов не было слышно даже щелчков, Фелиция гасила всё. Иронично. Она – всё, а я – всех.

– «Больше тут никого», – доложила даймон совсем другим, сухим и деловитым, тоном, -«Не трогай вон те мешки с пломбами, на них что-то есть. И к картине на стене не прикасайся. Я чувствую спящую магию»

Картина? Жалко, за ними обычно сейфы. Хотя здесь металлический пузатый красавец и так в наличии, правда, закрытый. Сам сейф вида грубого, с прилично раздолбанной замочной скважиной, так что я, вместо того чтобы вновь использовать заморозкой, шмонаю толстяка, получая в награду его портмоне и толстый скользкий ключ. Очень правильное решение, так как сейф забит некрупными купюрами. Потребуется сумка.

Нахожу несколько их, пыльных и грязных, располагающихся на стеллажах в каморке позади конторки толстяка. Тут, кажется, еще была и скупка разного добра у студентов, что более чем логично. Наверняка еще и бухло продавали, чтобы всё в одном месте. Почему бы и нет? Тут явно вели дела спокойно и с размахом.

– «Смотри фокус!», – Фелиция телекинезом заставляет сумки расправиться и отряхнуться, а купюры из сейфа пачками устремляются в новый дом. Грязные, засаленные и потрепанные рубли… Гм.

– «Отдели самые свежие и чистые купюры от остальных», – прошу я гримуар. Та, фыркнув, исполняет просьбу, быстро складывая наиболее презентабельные денежки перед моим носом пачкой. Таких набирается не так уж и много, зато это самые крупные, сторублевые купюры. Прячу их в карманы. Пора валить.

А нет, не пора. Максимально быстро обшариваю убитых, становясь обладателем массивного длинноствольного револьвера покойного толстяка и двух стволов, изъятых у сидевших на диване. Все три пушки лучше моей. Решено, меняемся. Хочется, конечно, на здоровенную бандуру толстого, но это оружие, кажется, довольно редкое и примечательное, так что возвращаю его владельцу. Покидаю помещение, оставляя в конторке небольшой уютный костерок, у которого будут греться остатки замороженного мной засова и моего старого револьвера, которого я тоже коснулся клановой силой. Вскоре натуральное тепло преодолеет сверхъестественный холод, заставляя приметный серебристый налёт на разрушенных моей силой вещах исчезнуть.

Десятью минутами позже я выходил из проулка, тепло думая о лежащих на одном из соседних запыленных чердаков сумках с деньгами. Ну и о Фелиции, их туда поднявшей своим телекинезом. Оказывается, револьвером, магией, даймоном, родовыми способностями и житейским опытом из двух прошлых жизней можно добиться куда большего, чем… ай, не важно.

Сожаление, сочувствие, шок из-за четверки угробленных типов, чья вина и преступления были мне неизвестны? Ноль. Зеро. Память и опыт не твердили, а в уши орали о том, что я, тот самый старый я, которым себя ощущаю большую часть времени, так поступить не решился бы ни за какие деньги. Память Соларуса, что помогла мне незамеченным пробраться за амбалом? Да пацан в жизни мухи не обидел, если не считать разочарованных в нем, как в личности, родителей обесчещенных девок. Тут ясно кого стоит благодарить за такой подход, но ныть я не собираюсь. Тот, кого Фелиция зовёт «лордом» … он прекрасно разбирается в реалиях, в которых жить, всё-таки, мне. Отвергать его науку и безжалостность? Ищите дураков. Здесь и сейчас речь идёт о жизни в обществе… не приемлющем погано одетых людей.

Местный аналог трамвая, называемый многовозом, несет меня в центр Питера. Кондукторша, при всей своей вопиющей простолюдинности и моей аристократичности, злобно шипит при виде моих последних немецких пфенингов и чуть ли не плюется ядом на двадцатирублёвую купюру, парочку которых я всё-таки сунул в карман на всякий. Проезд стоит три копейки, поэтому, в целом я её понимаю. Надо было чего помельче захватить. Увы. Здоровенный дядька с топорщащейся бородой, восседающий на месте, с которого хорошо видно всю эту пантомиму, гулко гыгыкает, сует руку в карман, достает копейки и отдаёт тетке за меня. Лыблюсь ему как дурак, а затем, вместе с простым русским «спасибо», протягиваю ему монету в пять пфеннингов, говорю «на счастье». Дядька берет. Настроение становится хорошим у всех, кроме уходящей тетки. Ей явно хотелось меня выпихнуть из многовоза с моей двадцаткой.

Деньги. Рубли и копейки. Логично же, Россия. Нет, не Россия. Именно Русь. Другого слова здесь нет. Иностранцы произносят «Рус», «русские», не иначе. Так. Три копейки проезд, за пять можно взять свежую сдобную булку, которой вполне можно утолить голод. За один рубль – купить плохонький складной нож, полуторалитровую бутылку водки, посидеть в недорогом ресторане. Газеты в ларьках, мимо которых мы проезжаем, стоят четыре копейки, почти все. Заодно вижу торговку чебуреками с внушительным парящим лотком на животе. Один чебурек – три копейки. Если так посудить, то выходит, что я несметно богат, имея во внутренних карманах почти две с половиной тысячи рублей. И это лишь «нестыдные» деньги. Только вот тот кусок знаний, которыми меня снабдил зловещий мрачный дядька, уверенно говорит, что это «богатство» – полные пыль и тлен.

Кого-то язык доводит до Киева, а меня – до улицы ремесленников. Это даже не улица, а эдакий микромир, прячущийся внутри питерских «квадратов», занимающий внутренние дворы аж десятка зданий. К нему примыкает стоянка для манамобилей, работающих здесь на магии, а также отдельная парковка для лошадных карет, которые, к моему вящему удивлению, еще в моде.

На мастерских вывески. Не простые, а старые, изношенные, с облупившейся краской, потемневшей бронзой на буквах. Избитые непогодой, они кажутся неухоженными. Под ними – витрины, стекла у которых девственно чисты до незаметности, дабы товар был виден во всей красе. Неторопливо прохаживаюсь вдоль швейных мастерских, прячу взгляд за челкой и торопливо отскакиваю каждый раз, когда ко мне приближается кто-то, одетый куда лучше, чем я. Именно так поступают окрестные мальчишки и девчонки, что носятся вокруг просто с бешеной скоростью. Маскировка важна, пока я одет как оборванец.

И то, что я видел в витринах, мне не нравилось…

///

У Орбаза был плохой день. К нему сегодня трижды заходили, вырывая уставшего от бурной ночки мастера из дрёмы, но только для того, чтобы потрепать языком! Так-то Киннууден ничего не имел против щебечущих молодых красоток, но Господи, не тогда, когда голова раскалывается от похмелья! А уж когда последняя визитёрша стала запрашивать модные журналы и кофе с миндалем, Орбаз едва сдержал себя, чтобы не впиться барышне зубами в глотку и не насладиться как тишиной, так и её кровью!

Нет, сам он упырём не был и даже не верил в них, но человек, терпящий похмелье от смеси фалернского с черным дистутом, способен на самые безумные поступки. Да и не обслуживает Киннууден молоденьких, шить на таких – сплошное разочарование. Носкость! Орбаз не входил ни в десятку, ни в тридцатку лучших портных Санкт-Петербурга, но зато по праву считал себя адептом носкости! Что толку одевать молодых? Они даже не понимают, что фасон нужно уметь носить, что нужно уметь двигаться, подавать себя в костюме! Какое там, если мышца играет, а сиськи рвутся из корсета? Нет, им нужно блеснуть, нужно засветиться раз-другой… тьфу! Куда приятнее работать с клиентами, которые приходят за костюмом, а не за модой.

Будь его воля, он бы давно уже закрыл свободный вход в свою мастерскую, работая лишь по рекомендации и со старыми клиентами, которых у него был солидный избыток, но… так не принято. Извольте соответствовать, мастер Кинууден.

Соответствовать именно сегодня Орбазу категорически не хотелось. Ему желалось пить подкисленную лимоном воду и дремать, облокотившись головой на стойку. Ну и клясться себе заодно, что больше никогда не пойдет на поводу у болтуна Игоря. Искренняя надежда, что сапожнику сейчас еще хуже, чем ему (а Орбаз видел, как тот выпил пару стопок с водителем мобиля, который их привез!), совмещалась со страстным желанием подремать. Ну и небольшая мольба Господу о том, чтобы петербуржских модниц сегодня хором поразила медвежья болезнь, тоже присутствовала.

Однако, судьба не была благосклонна к уставшему мастеру. Возле витрин появился крайне подозрительный тип отвратительно молодого возраста. Этот шкет в просто бомбически омерзительном наряде, сшитом, наверное, пьяным криворуким слесарем где-то в свирепом захолустье сибирских деревень, моментально выбесил бедного Кинуудена. Портной, налитым кровью глазом следя за засранцем, тщательно разглядывающим пошитую им одежду на витринах, посылал на непричесанную голову негодяя сотни проклятий! А уж когда разглядел сквозь свисающие черные космы пронзительно-яркие зеленые глаза благородного, ууууу…

Наконец, этот хам, спустя почти пятнадцать минут издевательств над почтенным мастером, созрел до того, чтобы вломиться внутрь! На этом месте терпение похмельного Орбаза Кинуудена, никогда не являвшееся его сильной стороной, окончательно лопнуло.

– Если у тебя нет денег, то я вышвырну тебя к херам собачьим, благородный, – пообещал портной, медленно и угрожающе воздевая свои два метра мышц, жира, костей и седых волос на ноги, – Но, если они у тебя есть – я тебя отсюда в дерьме, в котором ты зашёл в мою лавку, не выпущу…

///

– Пошел на хер! И приходи еще!

– Конечно я приду, старый ублюдок! Приду за своим новым тряпьем, за которое заплатил!

– Как ты назвал мои будущие работы?! А ну-ка иди сюда!

– Иди в жопу! Вали пахать уже! Всю кровь выпил, мироед!

– Тогда катись отсюда быстрее, мерзкий сопляк!

Приблизительно за шесть часов примерок, обсуждений и торгов этот огромный старый упырь сожрал мне все нервы, но я ему тоже погрыз всё, что было можно и нельзя. Оставив у седого гада две трети своих денег, я оказался обладателем взятого напрокат костюма, за недельное использование которого кровопийца содрал с меня тридцать рублей. А еще этот Игорь, не менее похмельный, чем сам портной…

В общем, вопрос одежды, по крайней мере начальный, я умудрился закрыть, оставшись практически без гроша с собой. Два костюма, один из которых представлял из себя улучшенную униформу Ратной Академии, шесть рубашек, нижнее белье, сапоги и ботинки, всё это оставило меня на мели. Денег хватило лишь на пару сочных горячих чебуреков, на проезд, да на нож-бабочку, которую мне Фелиция посоветовала таскать вместо хавна. Всё-таки тяжелый длинный полумеч для цивилизованного общества ну… совсем не комильфо. Это как с дробовиком в прачечную ходить. Для Нового Орлеана нормально, но для Санкт-Петербурга – не то.

– «Удивлен, что к тебе так отнесся простолюдин?», – с ехидцей спросила даймон, когда я уже заходил на территорию академии.

– «После хорового залпа солью в жопу от пейзан?», – мысленно хрюкнул я, – «Не очень. Но хотелось бы знать предпосылки таких странных сословных взаимоотношений».

– «Умеешь делать выводы», – выдержав паузу, ответила мне книжная девушка, – «Радует. Моё отношение к тебе начинает потихоньку меняться в лучшую сторону»

– «Мне еще многое непонятно в вашем мире, в происходящем… да и вы двое отнюдь не исключение», – мотнул головой я, – «Со всем приходится разбираться»

– «И у тебя получается. Мы с лордом довольны», – промурлыкала моя внутренняя брюнетка, – «Только он передает, чтобы ты не успокаивался. Та одежда, что ты получишь через неделю, едва ли тянет на нечто приличное. Нужно придумать что-то еще».

– «Да вы обалдели…»

Глава 8

– Защитник, протектор, оборонитель, страж. У ревнителей было и остается множество прозвищ, но их суть не меняется уже столетия! Они стоят на защите нашего мира, закрывают порталы, уничтожают пришельцев, проникающих сквозь них. Спасают людей. Уважаемы, могущественны, востребованы. Так вам рассказывали? Вижу по глазам, что именно так…, – суровый и небритый мужчина в меру потрепанном наряде, похожем на одежду преуспевающего наемника, ходил взад-вперед перед грифельной доской в большой и забитой до отказа аудитории. Остановившись, он развернулся к слушающим его студентам, закладывая руки за спину, а затем, выдержав паузу, рявкнул, – Брехня собачья!

Девушки на передних рядах аж подскочили от такого, да и вообще по рядам колыхнулась тревога юных мелких хищников, увидавших оскал патриарха стаи.

– Меня зовут барон Фурио Медичи и я был приглашен вести в Ратной Академии курс общей начальной подготовки ревнителей! – громко, отчетливо, на чистейшем русском заявил преподаватель, – Как сюзерен определенной области и ревнитель в прошлом, я обладаю полнейшей и наиболее актуальной информацией о том, кто вы есть сейчас и кем вы можете стать в будущем! Так вот!

Выхватив свисающую на цепях с пояса на левом бедре толстую книгу, барон от души шарахнул ей по столу, заставив передние ряды вновь пожалеть о том, что они – передние.

– Первое! – рыкнул итальянец, наводя дальнейший ужас и трепет, – Ревнитель – это пользователь гримуара, чернокниги! Второе! Он умеет закрывать порталы и убивать! Третье! Если ревнитель, находясь в области, не отвечает на призыв хозяина этой области, призывающий к обнаруженному порталу, то он становится подсудным преступником! Я лично казнил на своей земле пятерых таких ублюдков, повесив их за ноги на дереве, пока они не сдохли, а затем обоссал их могилы! Четверо из них были женщинами! Знатными леди!

В аудитории предобморочная атмосфера воцарилась теперь в полной мере.

– Если кто-то думает, что я жестокий и низкий хам, то вы не понимаете, куда вас привела судьба, – желчно усмехнулся лектор, – и какая вас ждет ответственность за трусость, лень и небрежение! Страны пошли на огромные затраты, чтобы возвести эти академии, позволить вам тренироваться, безопасно обучаясь владению очень чуждым искусством! Чужим инструментом! Да! Что бы вы не думали, как бы не считали, но гримуар не делает вас – волшебниками! Вы никогда не раскроете его потенциала на полную! С точки зрения настоящего мага вы станете лишь магическим резервуаром, придатком к артефакту, который создавали таким образом, чтобы он стал придатком к магу! Осознайте свое место! Свою роль! Свою ответственность! Сейчас еще не поздно забрать свои заявления и уйти всем, кто не жаждет рисковать жизнью и уж тем паче не желает, чтобы его могилу обоссали!

«Ну, это же все знают», – подумалось Константину, – «Чего он…»

Блондину пришлось натурально подавиться этими мыслями при виде спешно покидающих парты людей. Толпясь и толкаясь, за дверь аудитории выскочила почти четверть из всех присутствовавших девушек и около десятка парней.

– Умные детишки…, – удовлетворенно заметил Фурио, вновь разворачиваясь к залу и говоря уже поспокойнее, – Повторю иными словами, если вы не поняли. Дам пример. Я – барон. Вы, ревнители, пришли на мою землю гостями или на службу. Я призываю вас на закрытие портала, из которого лезут вовсе не низшие гоблиноиды с дубинами и камнями, а обладающие мистическими силами зверолюды… Или нет, даже неживые! Вы, как бы вы молоды и слабы не были, какой бы слабой не была бы ваша чернокнига – обязаны будете ответить на зов! Иначе! Перед тем как я пойду на смерть за свою землю! Я отправлю данные ваших кристаллов королю! И на ваши могилы будут ссать и плевать люди короля, понятно?!! Может быть, не итальянского, может быть, даже русского императора, у которого вы захотите укрыться! Может быть, вы даже в таком случае выживете, ведь только ленивый не слышал о том, что в Сибири и казахских степях всегда недостаток ревнителей! Но я бы лучше сдох, чем оказался бы на их месте!

«Ага, с ошейниками они там, как цепные псы», – кивнул сам себе младший Азов, – «И выхолощенные. А так что? Ничего. Отслужишь за трусость десять лет, потом твою чернокнигу уничтожат, тебе отрубят кисть левой руки, зато имя новое дадут, да и селиться к востоку от Уральского хребта селись… где хочешь. Прав итальянец, да».

– Думайте хорошо, но быстро! – продолжал итальянский аристократ, – Листы с вашими присягами уже в канцелярии, но еще есть день-два, чтобы произвести отмену! Я дам вам… скажем, пять минут. А потом продолжим… Что? Что за поднятая рука? Встаньте, студент! Представьтесь! А затем объясните, что подтолкнуло вас прервать мою лекцию!

– Студент Дайхард, Дайхард Кейн. Лишь упомянутые вами пять минут, барон Медичи, – раздался невозмутимый голос вставшего студента, – Мне просто хотелось попросить вас, столь талантливо показавшим кнут, продемонстрировать также и пряник, положенный всем ревнителям.

– Именно сейчас!? – кислота в голосе итальянца буквально вскипела, – Именно сейчас, когда я вижу, что в аудитории есть еще несколько раздумывающих над тем, не уйти ли им?!

– Я задал этот вопрос для себя, – ответ молодого человека был почти равнодушен, – Но теперь у некоторых в зале, благодаря мне, появится новая возможность.

– Какая именно, просветите меня? – проницательно прищурился преподаватель.

– Перед тем, как их закопают и… опрыскают, они вполне смогут вспомнить меня и обвинить в том, что это с ними, собственно, происходит из-за того, что я влез в вашу лекцию, барон. И, попросив рассказать о пряниках, буквально вынудил их принять неверное решение.

«Охренеть…», – совсем неблагородно подумалось Константину, рассматривающему своего товарища, невозмутимо перебрасывающегося репликами с преподавателем. Нет, именно это слово он повторял всё утро, когда увидел Кейна в его новом амплуа! Пошитая форма, идеально сидящая на парне? Ерунда! Он зачесал волосы назад? Тоже невелик труд! Но! Как он изменился, как он стал себя вести!

«Прямо как я. Если очень-очень сильно буду стараться», – с долей уныния заметил младший из Азовых. У Кейна получалось это естественно. Брюнет, ехидно сверкая своими зелеными глазами, одновременно заявил о себе, подмазался к итальянцу, вспыхнувшему также быстро, как и угасшему, а заодно объявил о своей неприязни трусов. Элегантно и нагло.

«Сволочь. Хочу так же!»

– Что же, тогда я отвечу на ваш вопрос, студент Дайхард! – хлопнул барон в ладоши, облокачиваясь задом на стол с лежащим на нем гримуаром, – Итак, господа слушатели! Думаю, что ни для кого из вас не секрет, что в высшем обществе считается крайне дурным тоном переносить вражду домов и родов на потомков, ушедших в ревнители! Некоторые из вас, я уверен, здесь именно затем, чтобы обезопасить себя таким образом. Невероятная глупость, сродни пытаться влезть в пасть медведю, таща за собой вцепившегося вам в зад волка, но дело ваше!

…еще пара студентов устремились к выходу под отечески любящей улыбкой итальянца. Константин нервно дёрнул глазом, видя, как ехидно улыбается Кейн.

Роли ревнителя и простого дворянина с чернокнигой – различны. Они оба обязаны явиться на зов о портале, но случаи, когда владелец земли поднимает всех «под ружье», редки. Итальянец-ветеран пытался донести до своей аудитории простую мысль: ревнители всегда на острие атаки. Всегда.

– Продолжим! Итак, определенная степень защиты от недружелюбного внимания со стороны? Безусловно имеется! Преференции иного рода? Да, они тоже есть. Над полноправными выпускниками становятся не властны главы их родов. Официально, разумеется, но также ревнители и обучающиеся на них попадают под защиту государей, так что это более чем соблюдается. Именно за этой льготой чаще всего приходят представительницы прекрасного пола, не так ли? Так. Еще вы, господа слушатели, получаете право открывать любое дело на защищаемой территории. И владелец домена обязан способствовать вашему начинанию, если оно не идёт вразрез с его личными интересами… Но насчет последнего я бы особо губу не раскатывал! Смею утверждать, как барон, что не заинтересован во владельце предприятия, который может преставиться в любой день на портале! Ах да, еще вы, уже сейчас, господа мои слушатели, более чем вольны вступать друг меж друга в брак и прочие… связи. Только будьте аккуратны, ибо за беременность и постыдные болезни студента выгоняют немедленно – прямо на суд его родни, как можете себе понять!

Константин хрюкнул, с ненавистью посмотрев на Дайхарда, чья улыбка сейчас буквально сушила кожу на лице Азова-младшего. Если бы не итальянский барон, производивший довольно грозное впечатление скорого на расправу человека, сумка полу-эйна уже летела бы прямиком в наглую зеленоглазую харю выскочки! Причем, судя по периодически посматривающим на Дайхарда слушателям, прочие молодые люди от него тоже были не в восторге! Именно из-за этой гнусной улыбки!

– Всё это – херня собачья!

Рявк барона был столь груб, что одна из девушек, сидящих на переднем ряду парт, не выдержала и, возрыдав горючими слезами, упала их проливать на юбку соседке. Той, впрочем, было безразлично, так как глаз от чернявого злого мужика она не отводила и даже, кажется, не моргала.

Рука Фурио Медичи лежала на его гримуаре, нежно поглаживая книгу.

– Вот он! – громогласно проговорил барон, – Вот он, ваш главный и самый выдающийся… «пряник»! Гримуар, чернокнига, колдовской памятник, артефакт разума, учебник печали! Как его только не называли! Те простофили, что думают о гримуарах лишь как о книгах с заклинаниями, позволяющими своим владельцам использовать магию, должны немедленно заколоться и застрелиться, чтобы не смущать родителей и свидетелей своим вопиющим отсутствием разума!

Улыбка Дайхарда тут же увяла, а у Константина наоборот, расцвела самым мерзостным из возможных способов. Он не знал! Этот лицемерный, двуличный, самозванный гений не знал такую простую вещь!

– А давайте нам ответит этот прелестный молодой человек… или не человек… мужчина… женщина? – вонзил гнусный итальянец нож в бок совершенно не ожидавшему подвоха Константину, – Не будем гадать! О вы, белокурый… тьфу, черт же, в общем! Господин… да тьфу, что ты будешь делать! Расскажи аудитории о чернокнигах! Раз я вижу твое ухо в течение всей своей лекции, значит, ты определенно знаешь больше других!

Сказать, что Азов покраснел – было не сказать ничего! Однако, закалка Истинного – это не кот чихнул! Сидеть и пыжиться, вызывая на себя смешки, Константин себе позволить не мог, а потому, выдав своё волнение только сатанински горящими щеками и ушами, встал, чтобы недрогнувшим мерным голосом звучно доложить:

– Чернокнига способна содержать в себе заклинания магии, дозволять своему хозяину применять их, если его тело и дух способны провести энергию для воплощения волшебства. Также она есть хранилище маны для своего хозяина и инструмент, которым тот может оказывать воздействия на окружающую нас магию. На это способны все колдовские книги. Чем выше уровень и качество изготовления чернокниги, тем на большее она способна и большее дозволяет себе и хозяину. Она охранник, инструмент, защитник, иногда даже помощник и советник, но чаще всего, она – проводник…

– Верно! Но не будем углубляться! – прервал Азова Медичи, – Последнее, кстати, подчеркну! Во многих старых чернокнигах заложена программа воспитания и обучения вол-шеб-ни-ка! То есть, для ревнителя такие гримуары будут крайне малополезны! Они просто не позволят ему произвести нужное заклинание, если посчитают, что качества хозяина как колдуна еще недостаточно высоки! Таких бедолаг, особенно заключивших договор с очень высококачественной чернокнигой, может выручить только их Лимит! Здесь такие присутствуют? Я могу одолжить вам свое оружие! Сможете аккуратно застрелиться или зарезаться в уголочке, мы все поймем!

Константин с наслаждением наблюдал, как смазливая рожа его приятеля вытягивается еще сильнее, а в глазах появляется опаска и паника. Кажется, этот неизвестный фрукт не так уж и много знает о своей книге! Может, он её не от бабушки получил? А, скажем, пару недель назад?! Вот хохма будет, если эта книга ничего не даст, понуждая парня идти в волшебники?! А возраст-то тю-тю…

«Хотя, он же гений», – внезапно оборвал Азов сам себя, – «А если выучится?! …не, ересь какая-то. Никто и никогда…»

Да, человечество можно было разделить на три разных расы. Простолюдины с их искаженными постоянным донорством маны энергетическими системами, аристократы и… волшебники. Тех, кого забирали из благородных семей в младенчестве, пичкали препаратами, улучшающими память и развивающими мозг, учили и развивали. Но… если мозг благородного способен принять большое количество знаний, как хвастался этот несносный тип – разве он не может стать магом…?

Блондин чуть не облизнулся. Иметь в друзьях человека-волшебника! С нормальным мозгом, нормальными понятиями, живого, шутящего, лапающего баб! Обычного такого аристократа, который знает заклинания! Не мага с их ушибленной философией и вечной гонкой за ингредиентами, деньгами, башнями и знаниями, а…

– Да! Книга отличает вас ото всех! Разумеется, она почти ничем не отличает вас от других благородных, что развивались в домашних условиях и умеют применять заклинания… кроме того момента, что вас выучат с их помощью драться, а самоучки умеют лишь атаковать… и то через задницу!

«Не только», – как Истинный, Константин знал, что сейчас, впервые за всю лекцию, итальянец кривит душой, – «Еще есть дуэлянты на гримуарах, что, конечно, строжайше запрещено, а также убийцы… но действительно, без чудовищно дорогостоящих ограничителей академий, нормально выучиться противостоять магии… невозможно. Правда, ей особо-то и не хотят противостоять. Стараются использовать сразу насмерть и всё такое. Но зато нам здесь в академии поставят рефлексы – а вот этого точно больше никак не добиться!»

Вообще предполагалось, что Ратная Академия, как и её коллеги, будет «перековывать» излишки благородной крови в полезных членов общества, делая из них элитных практиков гримуаров, но в итоге вышло так, что в ревнители бежали и не-излишки. От нищающего рода, от деспотов-родителей, под защиту королей, обещающих ревнителям защиту от кровной мести. А то и вылезти из безвестности, проявив себя и удостоившись титула, а может даже и земель, как барон. Ревнители всегда были и будут нужны.

– Кстати, все слышали о потомственных ревнителях? – осведомился Медичи, закладывая руки за спину, – Спешу вас уверить – их нет в этой аудитории и их нет в этой прекрасной академии! Потомки семейных пар защитников земли вашей учатся только в Москве, считаясь изначально выше статусом, нежели вы, не прошедшие ни единой тренировки и не имеющие никакой подготовки!

Маги из тех, что сумели пробудить в себе хоть какие-то человеческие эмоции, частенько называли ревнителей «безголовыми волшебниками», в чем, конечно же, были правы. Ну а как иначе? Резервуар тренирован, гримуар есть, колдовать может… а думать – нечем! Ну какие мозги у аристократов, к каким наукам они способны, чего могут добиться? Как ни удивительно, мнение этих самых безголовых было точно таким же по отношению к магам, что и доказывали недавние мысли блондинистого Азова.

Тем временем лекция блистательного и резкого как удар по яйцам итальянца продолжалась. Барон Медичи приступил к описанию факультативов, курсов и распорядка дня у первокурсников, перемежая излагаемые знания солеными подколками и грубыми выкриками.

///

В то же время на улице Шаморокова, находящейся в двух километрах от Санкт-Петербуржской Ратной Академии, в одном непримечательном месте зашевелилась мостовая. Точнее, некоторые из её камней. Явление носило сугубо локальный характер, поэтому прохожие обеспокоились лишь тогда, когда эти самые камни вспучились, освобождая путь наверх огромной жабе. Рептилия была жирной, красивой и могучей, имея на глазок вес порядка полутора центнеров, а также соответствующие весу размеры. Выбравшись наружу целиком, гигантская жаба слегка поёжилась, морща толстую черную шкуру, неодобрительно оглядела зевак, а затем неторопливо отправилась в путь, пыхтя и изредка выдавая ленивое горловое кваканье.

Её прогулка продлилась порядка двух сотен метров, после чего рептилия попала на глаза помощнику знаменитого мага Дмитрия Пространственника, который тут же взял жабу под покровительство и немедленно организовал переправку столь грандиозного представителя живности в домен своего непосредственного начальника.

На многочисленные вопросы свидетелей и очевидцев произошедшего события ответов не было найдено, а единственными пострадавшими оказались коммунальные службы, отвечавшие за дорожное покрытие на улице Шаморокова.

Глава 9

– Ну ты посмотри, посмотри! – не унимался мелкий вертлявый засранец, выплясывая у окна и тряся своей неумной головой, – Посмотри, сколько полиции!

– Ты мешаешь мне одеваться, господин Азов, – отстраненно отозвался я, стоя перед зеркалом, – Неужели ты хочешь идти на первое знакомство с классом, имея в компаньонах такого же неряху как ты?

Суетливый недоросток тут же изобразил к моему удовольствию пантомиму кота, которому в зад вставили сухарик, вызверившись в конце на меня с негодованием в не туда обесчещенной девицы среднего поведения. Хо… а ведь, по сути, одно и то же получилось, с удовольствием покатал я в голове мысль о общности всего живого в определенные скорбные моменты бытия. Правда, на этом этапе я был неизысканно облаян подростком.

– Деревенщина, – с отвращением заявил мне уже почти приятель, – Возле академии убийство произошло! Массовое! Вот и нагнали полицаев!

– Какой кошмар, – вслух я оценил местоположение галстука, обреченного на немедленную коррекцию, – А кого убили-то?

– Жуликов каких-то! – с готовностью доложил мне одиннадцатый сын хорошего человека, – И сожгли! То есть там еще и поджог.

– Жуликов? – удовлетворенный, я оторвался от зеркала и посмотрел в небесно-голубые глаза надоедливого аристо, – И что, весь сыр-бор из-за каких жуликов? Серьезно?

А «сыр-бор» вообще-то стоял аховый. Ураганный сыр-бор, можно сказать. Манамобилей полицейских нагнали едва ли не больше, чем тогда, на регистрационном дне в академию, когда городу потребовалось разогнать целый табун прибалтов. Лентами ярко-синими обтянули несколько проходов внутрь блока зданий, куда я заглядывал поправить финансовые дела, у ворот академии со стороны «происшествия» выставили караул полицейских. Что, серьезно? Такая операция ради тех скупщиков-неудачников?!