Логово мантикор

Вместо пролога

 Раннее утро, даже ещё не поют птички, что весьма странно, как я полагаю. Эти неугомонные существа, похоже, не спят, чтобы мучить таких, как я. Потянулась, спрыгнула и обошла вверенную территорию. Тихо, спокойно, можно поспать, пока прибудут мои подопечные. Конечно, они считают себя главными и не знают, что их больше, чем один. Но обо всём по порядку.

Итак, утро наступило и раздались шаги.

– Кис-кис-кис.

– Рано чего-то она, обычно спит дольше.

– Нет… не так. Счас расскажу, – раздался мужской голос.

– Ой, мяу в смысле, – фыркнула кошка, потеревшись о ноги мужчины, – расскажи. А меня на ручки не забудь взять и почеши за ушком.

Глава 1

31 число месяц Громовой луны

374 год от Нашествия тварей

Радгаст, Империя Ритания, Малака

Заглянувшее в окно солнце, заставило Катерину фыркнуть, поморщиться, и, поведя усами, отвернуться к книжным корешкам, пахнущим канцелярским клеем, старой кожей и пылью. Ещё слишком рано вставать после столь бурной ночи, в которой были прогулки по крышам, пыльные чердаки и ветер, что дул в сторону моря, раскинувшегося под бездонным небом с двумя жемчужинами лун.

Слишком рано. Нужно ещё подремать на любимой полочке, чутко прислушиваясь к наполняющемуся людьми зданию Малакского Архива Географического общества Империи Ритания1.

Катериной – чёрную мышеловку тут почти никто не звал, сокращая до презрительного, по мнению благородного животного, Кэт. И это её злило. Как эти людишки не могут понять, что она, истинная аристократка, родившаяся за тысячи километров отсюда, в сумеречном городе, на берегу холодного моря, просто не может равнодушно реагировать на это уничижительное прозвище? Она дипломированная мышеловка, воспитанная лучшими хранителями музеев на всём белом свете! В самом Эрмитаже!

Она не Кэт, она Катерина. Не больше, не меньше.

Да. Так могла бы возмущаться черная кошка, будь она человеком, но сейчас она ни о чём таком даже не задумывалась, а просто дремала в ожидании звуков шагов в коридоре, терзаясь единственным вопросом: кто же из её хозяек придёт первой. Придёт и накормит.

До чуткого носа кошки донёсся аромат лесных трав, она чихнула и открыла глаза. Её первая хозяйка, Мидзуки Богданова, открывала ключами дверь. Ми, как называла её хранительница архива, обычно любила поспать и появлялась ближе к полудню.

– Мяу! – подала голос кошка, обвивая хвостом ноги черноволосой красавицы, с чуть раскосыми глазами, выдававшими в той, как и имя, полукровку.

– Катерина! Ты хочешь есть? – девушка присела и погладила мурлыку, а потом пошла в свой кабинет и загремела мисками.

Если бы кошка умела удивляться, то задалась бы вопросом: почему так рано появилась Ми. Но сейчас ее больше занимало, что вкусного ей даст девушка. Так что она степенно прошла за ней в кабинет.

Наслаждаясь едой, кошка Катерина недовольно дёрнула ушками. Уже отсюда она слышала слишком громкие и быстрые шаги второй девицы – рыжей и шумной Матильды. Та ворвалась в кабинет, роняя зонт и сумочку на стол и продолжая диалог с середины:

– И вот, понимаешь, Ми, они такие шумные, и я совсем не уснула и спустилась, а там гитара, красавчики, девицы, вино… В общем, если бы наша грымза объявила выходной сегодня, я была бы ей благодарна целую неделю.

Присев около кошки, что трудилась над мясом в тарелке, рыжая начала её активно наглаживать и чесать за ушком:

– А кто тут у нас красивый такой, кто тут голодный?

– Мяу!

Подала голос Катерина, словно одновременно здороваясь и соглашаясь с пришедшей.

Действительно, с начальницей у всех троих работающих в третьем отделе архива женщин были, мягко говоря, натянутые отношения. Получить нагоняй у грымзы-начальницы было, как тапасом2 закусить! Не та причёска. Не так складки на блузе легли, «а вы ведь лицо нашего общества». За слишком громкий смех. За излишнее рвение. За недостаток рвения. Как однажды сказал кто-то из служителей архива: «кажется, мы её бесим даже тем, что осмеливаемся дышать и моргать».

– Вечно тебе всё не так, – отозвалась Мидзуки, закончив варить себе кофе. – А ты громче возмущайся, так и не услышишь, как Анжела придёт, да и будешь ближайшие пару месяцев дежурить по выходным, чтобы Катерине не было скучно. Да отчёты об экспедиции на Синайский полуостров в порядок приведёшь.

Богданова невозмутимо прошествовала с кружкой ароматного напитка к себе за стол. Не то, чтобы Анжела Скортера была грымзой, как о ней отзывалась рыжая. Нет, требовательная, строгая, желавшая видеть своё «царство» в идеальном состоянии. И, возможно, они бы с ней даже могли стать приятельницами, как бы не прихоть судьбы…

– Мяу!

Катерина запрыгнула на колени, начала бодаться головой: «гладьте моё величество».

– Соскучилась за ночь?

– Мяу!

– И что, даже гулять не ходила?

– Мяу!

Кошка не просто так забралась на колени: ночью, гуляя по городу, она видела, как Марио Витольди, бывший или небывший жених Анжелы, опять пытался проводить Ми домой. Особенно, если принять во внимание, что этот мартовский кот позавчера пришёл и начал оказывать в очередной раз знаки внимания Ми, даже не подумав, что Анжела ещё не ушла домой. Дамы же не захотели друг друга слушать. Вот подрались, прямо как приличные кошки, и теперь при встрече, разве что не шипели вслед друг другу. Что уж и говорить, любовь такая, что и врагу не пожелаешь.

Катерина только фыркнула про себя и снова толкнула головой руку: не останавливайся, мол.

– Снова с кошкой разговариваешь? – в комнате появилась третья коллега, Амелия Кюи.

Как и всегда, она выглядела безупречно: чистое и выглаженное платье, хороший макияж, из причёски не выбился ни единый случайный локон. Жаль только такая красота оставалась в тени архивов. Кюи прошла мимо девушек, кивнув каждой, и тоже взялась за кофейник.

– Приятно, знаешь ли, поговорить с умным собеседником, – не отрываясь от проглаживания, ответила Богданова.

– Мр-р-р? – вопросительно произнесла Катерина и повернула голову к двери, навострив уши, как делала это всегда, когда сюда приближалась Анжела Скортера.

– Рано для неё… – Мидзуки посмотрела на часы: не было даже и восьми часов.

Обычно начальство заходило к ним ближе к десяти утра. Вернее, обычно Богданова заходила на пару минут раньше начальницы.

Амелия приподняла бровь и посмотрела на кошку, после чего закатила глаза и налила кофе в чашку, прекрасно зная, что начальница может ей на это сказать.

– Да и в баню эту тощую курицу! – закатила глаза Матильда на реплику Богдановой. – Я лучше приведу в порядок документы по экспедиции на Синай, чем буду с этой курицей ощипанной ещё раз представлять на городской ярмарке наше общество! Я думала я чокнусь! Мне было непонятно по её поведению: то ли она только выползла из монастыря, то ли делала всё, чтобы её тут же, на этой центральной площади, и отлюбили по самый гребень!

Мидзуки продолжила гладить кошку, поглядывая на часы. То, что Анжела опаздывала, могло случиться в двух случаях: первое – это выходной, и она приходила проведать своих «подопечных» позже, а второе, что заболела. Но это было из ряда вон.

По неписаной традиции ровно в восемь утра Катерина подходила к двери и делала движение, как будто закапывала что-то. Всегда слышались шаги по направлению от кабинета начальства.

Всегда. Но не сегодня.

Дверь распахнулась и внутрь шагнула отнюдь не начальница присутствующих девушек. Скорее наоборот.

В дверях оказался жгучий кареглазый брюнет с бородкой-эспаньолкой вокруг тонких, плотно сжатых губ одетый в белый костюм в крупную клетку красной нитью. Под удивлёнными взглядами девушек он, прихрамывая, прошёл внутрь и, откашлявшись, заявил, переводя холодный взор с одной на другую:

– Мидзуки Богданова, Матильда Рутголд, Амелия Кюи, вы задержаны по подозрению в убийстве госпожи Анжелы Скортера.

Глава 2

– Ваш кофе, мэтр.

       Темноволосая черноокая официантка поставила перед мужчиной средних лет поднос с чашкой кофе и сочащимся мёдом пирожным. Мило улыбнувшись, она стрельнула в его сторону глазками.

– Везёт же таким, как он, – тихо прошептал один из сидящих за соседним столиком юноша второму и тяжело вздохнул. – Хорошо, наверное, быть преподавателем Академии, носить платиновый значок и разбрасываться деньгами из огромного заработка…

– Наверное… – задумчиво отозвался собеседник.

– Ты тоже когда-нибудь станешь таким? – поинтересовался первый.

– Это вряд ли…

– Почему, брат? Ты же тоже учишься в Академии. Маменька успела мне все уши прожужжать о твоих успехах.

Второй поморщился.

Они действительно были братьями. Это было прекрасно видно и по схожести черт лиц, и по гербу рода, трём летящим над волнами чайкам, что украшали модные в этом сезоне шейные платки.

– Видишь ли, младший… Чтобы стать таким, как он, нужно не просто закончить академию. Нужно родиться с большим магическим резервом. А у меня он изначально, ниже среднего был. К пятому курсу я, конечно, подтянул его тренировками и упражнениями на достойный уровень, но через пятнадцать лет, а этому обладателю платиновых «меча и пера» не будет больше тридцати пяти – сорока, я такого уровня не достигну. Да, в принципе, и не собираюсь.

– Почему? – удивился младший из братьев. – Почему не собираешься? Быть могущественным магом это ведь здорово!

– Просто не хочу, – старший пожал плечами и отвернулся, устремив взгляд на расстилающиеся до горизонта яркое, сине-зелёное Срединное море. – Посмотри, какая красота. Посмотри, какие цвета. Я хочу научиться переносить эту красоту на холст.

– Я видел твои картины. Они не хуже того, что я вижу сейчас своими глазами.

– Вот видишь…

– Только папенька ни за что не даст тебе стать художником. Он так радовался, когда тебя взяли в Академию Инквизиции на Фархи. Всё твердил, что постарается устроить твоё назначение поближе к нашим владениям, и тем самым укрепит влияние рода.

Старший ничего не ответил брату. Он прекрасно понимал, что никогда не сможет воспротивиться воле родителей. Ни то воспитание, ни та сила духа и полное отсутствие юношеского бунтарства внутри. Ему хотелось сбежать куда-нибудь на край света, прихватив с собой кисти и краски, и рисовать, рисовать, рисовать…

– Простите, молодые люди… – раздался рядом незнакомый голос.

Братья тут же оторвались от созерцания морской глади и, обернувшись от борта параплава, увидели стоящего рядом с их столиком того самого преподавателя с платиновым значком. Сообразив, кто к ним обратился, они синхронно вскочили и глубоко поклонились.

– Здравствуйте, мэтр.

– Добрый день, господин…

– Ла'Сад. Граф Грав Ла'Сад, – подсказал мужчина.

– Антонио и Рикардо Сопрано, – представился и представил брата старший из юношей.

– Очень приятно, – кивнул подошедший. – Не против, если я к вам присоединюсь? Ветер случайно донёс до меня обрывки вашего разговора, и я понял, что Вы, Антонио, учитесь на последнем курсе Академии Фархи.

– Д-д-да… – кивнул старший брат, внезапно заливаясь румянцем.

В принципе, ничего нелицеприятного они о мэтре не говорили, но мало ли что он мог подумать?

– Да не волнуйтесь Вы так, – тепло улыбнулся граф. – Несмотря на мой ранг в Академии, я очень редко читаю лекции. Меня даже преподавателем можно назвать лишь с натяжкой. За что, кстати, я постоянно выслушаю нравоучения от госпожи ректора.

Он сел и, подозвав официантку, попросил, чтобы она принесла ещё кофе и пару медовиков.

– Да, присаживайтесь вы, друзья мои, – обратился Ла'Сад ко всё ещё стоящим молодым людям. – Как говорят у меня на родине: «В ногах правды нет». Да и смотреть мне на вас снизу вверх не очень удобно.

Братья Сопрано тут же поспешили выполнить его просьбу. Они явно его побаивались и страх свой, в силу юности лет, скрывать не умели.

– Скажите, Антонио, а это правда, что Вы талантливый маринист? – поинтересовался у замершего с прямой спиной юноши граф. – Судя по отзыву брата, у Вас выходит очень хорошо передавать всё великолепие красок моря.

Старший из братьев потупился и опустил глаза, но вот младший тут же просиял улыбкой и с жаром заговорил.

– Вы не представляете, господин Ла'Сад! Волны, небо, облака на его картинах словно живые! Если в них долго смотреть – начинает казаться, что катящийся штормовой вал вот-вот захлестнёт, что приближающийся грозовой фронт клубится, и приближается, сверкая молниями! Или, наоборот – видны солнечные блики на водной глади, а где-то в глубине чистейшей, прозрачнейшей воды скользят рыбы, дрейфуют медузы, и меж кораллов затаилась акула!

– Рикардо! – едва слышно прошипел Антонио, пытаясь угомонить разошедшегося брата.

Меж тем эмоциональное описание младшего Сопрано картин отнюдь не рассердило Ла'Сада, как боялся старший брат, наоборот – на лице графа явно читался интерес.

– Антонио, Вы применяете при написании своих полотен магию?

– Нет, граф… Хотя… Даже не знаю… – похоже, молодой художник растерялся ещё больше. – Иногда мне кажется, что лучше всего мне пишется после упражнений по увеличению магического резервуара или скорости истечения эфирного потока.

– Дайте-ка угадаю… – Грав пристально посмотрел на Антонио. – Огонь, Воздух, Свет?

– Да, мэтр, – закивал молодой человек.

– Как вы догадались, без определителя? – удивлённо спросил Рикардо.

Ла'Сад засмеялся и махнул рукой:

– Определитель нужен для получения точных показателей. Чтобы узнать к какому первоэлементу, какой примеси и светоинтенсивности склонен человек, сильному магу артефакты не нужны.

Младший Сопрано замотал головой:

– Ничего не понял…

– Я же тебе рассказывал! – снова зашипел на брата Антонио.

– Я тогда почти ничего не понял! Из тебя учитель гораздо хуже, чем художник, – фыркнул Рикардо.

Не переставая с улыбкой на губах наблюдать за братьями, Ла'Сад вдруг предложил:

– А давайте я попробую объяснить основы классификации магических потоков применительно к одарённым?

– Да пожалуйста, метр! – закивал Рикардо.

Антонио пихнул брата под столом ногой, считая, что тот ведёт себя слишком нескромно, но младший лишь поморщился и восхищённого взгляда от графа не отвёл. Он вообще вёл себя как-то странно после того, как мэтр представился. Слишком шумно для обычно тихого скромника и любителя чтения приключенческих романов.

Тем временем Ла'Сад провёл рукой над столом и в воздухе появилась иллюзия, похожая на глобус мира. На ней чётко были видны границы материков, реки, моря, океаны, ледяные шапки у полюсов и даже Великая Стена Чжунго3, что на границе двух империй Хуася и Рос. И лишь по другую сторону, там, где вместо двух исконных материков, чьё место много тысяч лет назад занял Залан было множество белых пятен.

Ещё одно движение и шар рассекли полосы параллелей и меридианов, а остальное стало тускнеть, пока не стало однородно-серым.

– Думаю, вы, друзья мои, знакомы с сеткой координат, что используется повсеместно. Вот на основе неё я и объясню самую распространённую сейчас классификацию магии.

Вокруг столика стали собираться любопытные пассажиры и члены экипажа. Они слушали молча, не мешая графу и потому тот, не стал возражать. В конце концов, Ла'Сад искренне считал, что учиться никогда не поздно, а знания, полученные из достоверных источников, а себя считал он таковым, будут лучше информации, собранной по слухам или от того, кто плохо разбирается в вопросе.

– Обозначим принадлежность к Основной стихии.

Четыре меридиана засветились красным, белым, синим и зелёным, деля шар на равные части.

– Огонь, воздух, вода и земля. Изначально нейтральная сила, которую все называют просто «эфир», проходя сквозь одарённого, приобретает «цвет», который и определяет принадлежность человека к той или иной первооснове. Эта сила пронзает всё и всех, а Одарённые – это те, кто может накапливать её внутри себя и использовать её, напрямую направляя в заклинания различными способами: словесная формула, последовательности жестов, магические печати, начертания знаков и, как признак высшего мастерства, мыслеобразы. Но, повторюсь – у каждого есть определяющая его первооснова и заклинания из её арсенала будут получаться у него проще всего.

Граф коснулся пальцем синего меридиана, там, где тот пересекал экватор, и на сетке появилась яркая точка.

– Но всё не так просто. У каждой первоосновы есть примесь. Если хотите привкус другого, соседнего элемента, – он сдвинул точку по экватору от синего меридиана к зелёному. – В данном случае это земля. И именно она определяет разнообразие заклинаний, что будут получаться у Одарённого. От неё зависит, какие заклинания у мага будут выходить лучше, а какие хуже. Всё потому, что и каждое заклинание имеет как первооснову, так и примесь и оттенок. Чем ближе эти определяющие магическую формулу показатели будут к таким же у творящего колдовство, тем меньше потребуется ему маны4, чтобы эта самая формула сработала. Как по её объёму, так и по силе потока. Причём за отклонение по примеси отвечает именно сила магического потока, а вот за объём – уже отклонение по широте.

Граф поднял точку на шаре выше, к «северному полюсу».

– Этот параметр измеряется в люменах. От ноля до ста, где полсотни соответствует экватору. Частенько всё, что выше экватора называют склонностью к Свету, а то что ниже к Тьме, но это не совсем правильно.

Он задумчиво посмотрел на иллюзию перед собой.

– Хотя вот сейчас у нас тут как раз яркий пример этих Свет – Тьма в понимании обычных людей. Поставленная мной метка характеризует мага или заклинание из школы Целителей. Тех, кто может напрямую лечить болезни или создавать различные снадобья и эликсиры. Хотя тут не всё так просто и однозначно, конечно…

Он вздохнул, в очередной раз поняв, насколько тяжело объяснять, стараясь использовать чёткие определения то, что этих самых определений не имеет.

– А вот если бы я сдвинул метку ниже, то получил бы некроманта.

Кто-то в собравшейся вокруг их столика толпе, кажется молодая сеньорита в модном, украшенном цветами капоре5, ахнула в ужасе.

– Не стоит пугаться. Несмотря на отвратительную репутацию, некромантия – очень полезный раздел магии. Например, те же судмедэксперты, которыми сертифицированные некроманты чаще всего работают, приносят огромную пользу любому государству. Но я что-то отвлёкся…

Граф Ла'Сад с улыбкой посмотрел на Рикардо:

– Вам стало понятнее, друг мой?

Мальчишка закивал в ответ и тут же выпалил, в ожидании продолжения:

– Мэтр, а как же маготехника? Почему в механизмах может быть использовано столько разных, иногда совершенно различных заклинаний?

Ла'Сад, однако, на его уловку не поддался:

– Получение большого количества информации за один раз не способствует её усвоению. Давайте я расскажу об этом после ужина?

Рикардо обиженно надул губки, но спорить не стал.

Интерлюдия

Любой, кто прибывал в Малаку с моря, по достоинству мог сразу оценить этот небольшой, но очень уютный портовой город. Здесь нескончаемо кипела жизнь. Бурная деятельность замирала только лишь к рассвету, чтобы вспыхнуть к десяти утра снова, останавливалась в полдень, уступая напору бешеной жары, что вдавливала всё живое в землю.

Жара ступала по улицам страшной поступью, властно напоминала людям о том, что где-то там, чуть дальше от живительного тёплого моря в глубину материка, была раскалённая оранжевая земля, где в полдень между редкими травами метался дуэндэ6, опасный брат жгучего самума7. Город застывал, слушая шаги жары, стихали голоса, исчезали даже тени, а затем горожане, благодушно отдохнув под артефактами в прохладе до четырёх дня, оживали и снова шли славить жизнь почти до рассвета.

Песок морского берега, переходивший в широкую каменную набережную, высокие зелёные пальмы, из которых хрипло орали пьяные от жизни и солнца зелёные попугаи – всё это призывало шагнуть в тень. На другой стороне улицы можно было увидеть белые каменные дома с толстыми стенами, где за полуприкрытыми ставнями окон висели и стояли цветы, в глубине домов мелькали знойные смуглянки, оттуда звучала музыка и голоса, заставляя воображать: а какие они, эти люди?

Чуть дальше демонски дразнили и зазывали ароматы кафетериев и ресторанчиков – и на первых этажах, и отдельными заведениями, они манили к себе, звали окунуться в мир услады желудка, взора и духа. Затем пищу следовало запить спасительной холодной сангрией8, а дальше – шагнуть на кольцо, запрокинув голову, полюбоваться на стрелоподобную стелу, стремящуюся в небеса. Обогнув её по кругу, полюбоваться роскошными цветами на клумбах вокруг, а далее пойти на Парковую аллею.

Там под зелёными кронами можно было уже посидеть на удобных лавочках, услышать предсказание от пёстрой безумной старухи на углу, расстелить припасённые пледы под деревьями, и прилечь, любуясь синим как сапфир небом, проглядывающим лукаво меж листвы.

А если сесть и оглянуться – за спиной окажется здание Малакского архива Географического общества Империи Ритания. Чуть выше за городом величественно надзирала крепость Алькасаба9, памятник былых времён, не забытых и поныне. Ну а если возникало желание подняться на её стены – что по правилам было невозможно, но, можно договориться со сторожем, хромым Хорхе, то за десять звонких монет он в сумерках позволит такое святотатство.

Именно со стен Алькасабы открывался шикарный вид на весь город, на бесценный собор «Одноручку», южную башню которого так и не достроили, а, главное – на закат над Срединным морем, что наступал слишком быстро, чтобы успеть насладиться его яркими красками за один вечер. А если прийти сюда с прекрасной дамой сердца, и признаться ей в этих стенах в любви, то, согласно городской легенде, брак обязан быть нерушимым и вечным. Правда это или нет, никто не говорил точно. Но, приезжему чужестранцу здесь однозначно понравится с первых шагов по улицам этого буйного и яркого города провинции Бэтика.

Глава 3

Массивное здание, маленькие окна-бойницы, окованные металлом входные двери – все это точно не вселяло уверенность: «войти легко, а выйти ещё легче».

– Госпожа Богданова, господин следователь ждёт вас, – пожилой полицейский остановился напротив Мидзуки.

Первая так первая. Вспоминать допрос ей потом не хотелось, поэтому память подсовывала уже коридор и идущую навстречу Амелию. Богданова просто ей улыбнулась, мол, держись.

Сейчас же Мидзуки сидела на койке и смотрела на стенку, размышляя о том, что вообще тут происходит. Смерть Анжелы была совершенно не к месту. Вот не могла та умереть хотя бы на пару недель, а то и месяцев позже. Девушка встала и начала мерить камеру шагами.

«Итак, что мы имеем. Да ничего хорошего. Совсем ничего».

Казалось, что с утра прошло не несколько часов, а уже, как минимум, пара дней.

Мидзуки снова присела на койку, поискала в кармане бумагу и карандаш. После пристроила искомое, вернее, найденное, на коленях. Карандаш запорхал по бумаге, рисуя ночные улицы, освещённые светом Тиаресс10. Но мыслями она была не там.

Алиби. Это была самая большая проблема – его попросту не было. Никто не мог его подтвердить, собственно, вот почему…

…Вечер опустился на южный приморский город, накрывая его тёплой шалью, ветер стих, отдавая жителей в объятия липкой духоты. Мидзуки засиделась на работе, заканчивая перевод очередного свитка, который привезли из царства Хуася11. Последняя часть текста давалась ей с трудом, словари, которые были у неё под рукой, не помогали ей в этом деле.

Девушка знала, что у Анжелы есть узкоспециализированные словари. Кабинет той не закрывалась для неё, Скортера сама дала ключ. Так что Мидзуки решила сходить и взять его.

Подходя к кабинету, стало заметно, как из-под двери пробивается полоска света. Это было очень странно. Анжела никогда так поздно не оставалась на работе.

Богданова сняла туфли и на цыпочках подошла. Из кабинета доносился разговор, вот только шёл он на языке, который девушка сколько ни силилась не могла понять о чем идет речь. Только какие-то отдельные слова. Анжелу она опознала безошибочно, а вот ее собеседник… Голос был смутно знаком.

Между тем разговор там становился всё громче. Потом чем-то грохнули о пол или стену.

Мидзуки только хмыкнула про себя. Ну да, ну да. Кто-то, кроме неё мог так быстро вывести Анжелу из себя.

Дверь с треском распахнулась и впечаталась в стену. Девушка успела отскочить в тень, чтобы её не заметили. Первой, буквально на долю секунды раньше, из кабинета вылетела злющая и растрёпанная Анжела, следом мужчина. В свете ламп на лацкане блеснул значок, но рассмотреть она не смогла, потому что иначе ей бы пришлось выйти на свет.

Через пару минут внизу хлопнула дверь, и в здании архива воцарилась тишина. Богданова зашла в кабинет и обомлела: здесь словно прошёлся ураган. Всё было вывалено из шкафов, часть статуэток и бюстов были расколоты вдребезги.

«Однако а, пожалуй, поздно, и надо бы идти домой. Утром закончу перевод».

Вскоре здание архива покинула и Богданова, направляясь домой.

Знать бы, где упасть, там соломку подстелить, как не раз говорил её отец, и она пошла бы более людным маршрутом…

…За этими думами, замученная бессонной ночью и изматывающим допросом Мидзуки сама не заметила, как уснула…

…Закатное солнце позолотило воду в канале, вечерние сумерки набросили шаль на Радостный сад, укрыли дома на набережной. Студенты, нет, теперь уже бывшие студенты, стали собираться, чтобы продолжить отмечать получения дипломов и назначения на места службы, у кого-то удачные, у кого-то нет.

Весело переговариваясь, они гуляли по засыпающей Ниене12, второму по численности городу Роской империи, которое всегда соперничал с Московией.

Шли они вдоль тёмного здания Ниенской академии наук, мимо дворцов, в сторону Васильева острова, туда, где на стрелке ровно в полночь надо было бросить монетку и загадать желание.

В какой-то момент Мидзуки вдруг осознает, что вокруг неё тишина, спрятаны луны и поднимается туман от Невы. Девушка ёжится и останавливается, пытаясь сориентироваться, где она. Тишина. Не слышно даже плеска волн о гранитные плиты набережной.

Шорк-шорк. Она вздрагивает от громкого звука со стороны проулка между дворцами.

Шорк-шорк. Звук приближается.

Дворец туманов, кажется, никогда не спит. Она бросается в его сторону.

Шорк-шорк. С каждым ударом сердца звук становится ближе.

«Это же звук когтей о гранит мостовой», – возникает и исчезает мысль.

Шорк-шорк. Шорк-шорк.

Мидзуки запинается и падает.

Шорк-шорк.

Сквозь туман становится заметен силуэт какого-то большого существа. Оно идет неторопливо, словно понимая, что добыча никуда от него не денется.

Шорк-шорк.

Кинжал в две ладони длиной, да дамский пистолет. Вот всё оружие. В свете пробившейся сквозь туман Тиаресс блестят алым глаза существа.

Шорк-шорк.

Она спиной упирается в гранитный постамент синайского сфинкса, ощущая горячее дыхание.

Шорк. Звук выстрела… Сомкнувшиеся клыки на запяст…»

Мерзкий скрип открывающийся двери в соседнюю камеру и голоса вырвали Мидзуки из её сна.

Оказавшись в одиночной камере, Амелия закрыла глаза и слегка расслабилась, услышав за спиной звон ключей. Её, наконец, оставили одну. Быстро оглядев помещение, она выбрала место почище и села, поправив юбку и постаравшись прислониться спиной к стене так, чтобы не повредить прическу. Слишком много сил она потратила на неё сегодня и не готова была так легко расстаться с многострадальной идеальностью.

Значит, начальницу убили, а она теперь под подозрением. И, как назло, именно сегодня ночью алиби у неё и не было.

Не скажешь же, что всю ночь бродила по крышам, провожала закат и встречала рассвет. Во-первых, инспектор не поверит, ведь Амелия специально искала такие места, где нет ни одного человека, и теперь из-за этого у нее не было свидетелей, а во-вторых, посчитает ее романтичной молодой дурочкой. Что было хуже, она не знала.

Девушка медленно вздохнула. Как же она устала быть с начальницей терпеливой, подчиняться её приказам, и всё ради того, чтобы эта дрянь не проболталась кому о том, что её отец, Антон Кюи, сделал в соседней Эйтерийской империи ещё до рождения Амелии.

Ведь если об этом преступлении узнаёт полиция… Отцу сильно повезёт, если его только на каторгу отправят, а не казнят сразу же показательно на площади и при толпе народа. Хуже оскорбления и унижения не придумать – умереть на глазах всех этих необразованных свиней… Амелию передёрнуло от презрения, а мысли понеслись дальше. Без отца и его денег, девушка не сможет продолжать заниматься историей и археологией. Ей придётся быстро выйти замуж за какого-нибудь недалёкого, но богатого парня, и перечеркнуть все свои планы, лишь надеясь, что муж будет довольно глуп, чтобы дать Амелии возможность заниматься тем, чем она хочет, а не сидеть дома, да детей рожать.

Она с силой ударила кулаком по скамье, на которой сидела, стараясь справиться с волной ярости и омерзения. Такая судьба ей категорически не нравилась.

И всё совпало как нельзя ужаснейшим образом. Ведь как раз вчера начальница намекнула ей, что знает о прошлых «заслугах» отца в Эйтерии. Эта мымра посмела ещё состроить какое-то умильное и как будто сочувствующее выражение лица, пока Амелия пыталась сделать вид, что не понимает, о чём та говорит. Остаток дня после такой новости прошёл коту под хвост. Кюи было сложно сосредоточиться на работе, она с трудом досидела до конца и быстро вылетела из архива, первой из всех «мантикор», сразу же направляясь на излюбленное место – крышу, где никто не мог её увидеть или помешать, и где она могла быть собой. А также где могла не скрывать свои эмоции. Если бы кто-то из людишек увидел её там, позора было бы не избежать.

Поэтому она давно уже научилась прятаться, и в тяжёлые моменты всегда уходила гулять по крышам. А потом рано утром, уже в своей комнате, приводила свой внешний вид в порядок. Правда, сегодня это было сложнее – руки нещадно тряслись и не слушались.

Из мрачных мыслей Амелию вывел скрежет ключей в замочной скважине. Настало время позора.

* * *

Тюрьма никогда не спит. По крайней мере, так показалось Матильде. В любом случае до этого момента со смертью Анжелы, девушке с этой стороной закона сталкиваться не приходилось. А теперь…

Шаги, шаги, шаги. Звяканье замков. Шорох. Невнятный бубнёж. Шаги. Каблуки. Кого повели допрашивать? Ми или Амелию? Или это вообще вызывали кого-то другого из обитателей местной каталажки?

Матильда улеглась на узкой койке удобнее, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Угораздило же кого-то недалёкого грохнуть их грымзу-начальницу именно в эту ночь. Именно сегодня у Матильды не было никакого алиби.

В город вернулся Хоакин Гарсия. Сын мэра, представитель от провинции Бэтика в стенах дворца императрицы Ритании Ирис Первой. И, как обычно, послал служанку за Матильдой. Молодые люди были знакомы пару лет, первый раз столкнувшись на августовской Ферии13 в одном из баров за дегустацией алкоголя. В эти дни небольшая рюмка, висящая у каждого взрослого на шее на кожаном шнурке, не вызывала удивления. Люди переходили из бара в бар, пробуя представленные областью напитки из своей посуды. И удобно, и гигиенично – в барах не всегда справлялись с быстрым мытьём стекла, а ожидать подолгу уже слегка охмелевшие горожане не желали.

Вот вечером в одном из таких баров, где была живая музыка – потный лохматый цыган с гитарой рвал струны от души, а сидящая рядом на высоком стуле яркая огненная женщина надрывно пела фламенко, о боли, предательстве, любви и смерти, они и познакомились.

Матильда и Хоакин переглянулись, с тем, чтобы беззастенчиво целоваться уже через двадцать минут, а через двадцать две – самозабвенно предаваться страсти в укромной нише переулка, что, в отличие от проспекта и площади, был тихим и тёмным. Этого двум ошалевшим от жары и алкоголя показалось мало, мужчина повёл её закоулками к себе, и там уже Матильда поняла с кем связалась. Да не просто знатным господином, а ещё и извращенцем. Он показал ей свою комнату наслаждений, отхлестав её плетью и познакомив уже и другими сторонами своей страсти.

Поначалу ей было мерзко, она подумывала было то ли сбежать, то ли подать на него жалобу, но быстро поняла, что это бессмысленно и опасно. Сбежать не выйдет – она знала его тайну о пристрастии к извращенному сексу, да и с его связями, Хоакин нашёл бы её где угодно. А подавать жалобу – ещё более глупо. Его отец, Родриго Гарсия, был мэром Малаки. Про него поговаривали, что все, кто был против него, уже на дне бухты, а может и унесён течением до Гибральфаро14. Поначалу ей было страшно, неловко, но потом она втянулась и распробовала эти жестокие игры эротического бичевания, ценимые последователями маркиза де Сада. Хоакин приезжал в город редко, а, вдоволь оторвавшись в своей комнате на молодой девушке, заваливал ее подарками: наряды, украшения, цветы. На свои деньги, заработанные под началом Анжелы, ей всего этого бы не светило ещё лет тридцать.

И вот как раз вчера вечером Хоакина угораздило вернуться. И позвать ее «на поздний кофе» – его прислуга или не была в курсе пристрастий господина, или была верна. Так что просить подтвердить её алиби – бесполезно. Что в Малаке слово Хоакина, сына Родриго, против её слова?

Матильда зашипела шевельнувшись. Хоакин вчера поначалу прошёлся по её телу плетью, удовлетворяя свою власть и похоть, затем потребовал закрыть глаза. Что-то шуршало, звякало, и когда он дал команду смотреть, Матильда потеряла дар речи. На кровати были разложены корсет, чулки, плеть, туфли – Хоакин пожелал ощутить власть дамы. Ох, она от души на нём оторвалась, за все эти два года. Знатный извращенец скулил и валялся на холодном мраморе пола, содрогаясь от запретного удовольствия, и в этот момент Матильда ощутила к нему что-то наподобие презрения. На улице или в Адуане15 таким его не увидишь – там он ух какой, породистый, гордый, высокий, мужественный. А на деле…

Вынырнув из воспоминаний, она вздохнула. А расскажешь это всё – не подтвердит никто. А просто убьют в тёмном переулке у Собора.

Снова шаги. Скрип ключа в замке. В душе неприятно заныло.

– Идёмте, сеньорита. Инспектор хочет с вами поговорить.

      Седоусый полицейский поморщился скрипу замка. Судя по тому, что обращался к ней спокойным, можно сказать, даже доброжелательным тоном сам собой напрашивался вывод, что разговор, именно разговор, а не допрос, по его представлению, сущая формальность. Значит ли это, что убийца уже найден? Или это такой психологический ход? Хотя скорее первое. Странно было бы ожидать познаний в новомодной психологии от обычного тюремщика.

      Наручники на Матильду надевать не стали. Не отдавали резких приказов типа: «руки за спину, лицом к стене». Да и вообще, усач топал не позади, а перед ней, услужливо придерживая двери и улыбаясь.

      Девушка шла, не глядя по сторонам. Дядька был приветливый, но поверить, что так раз! – и обвинение долой –  было сложно.

      «Не верь слезам ханжи, злости доброго и вежливости тюремщика» – где-то ей встречалось такое выражение. Или папенька говорил, или кто-то из матушкиных подружек шушукался о каких-то светских делах.

       Поэтому внутрь она вошла спокойно, но настороженно. И замерла, смотря инспектору в спину: тот стоял лицом к окну, глядя на залив.

Кабинет инспектора был воплощением стандарта. Нет, не того, что регламентируют всякие инструкции и предписания, а того, что можно встретить на страницах детективных историй, что во множестве расплодились за последнее десятилетие. От великолепных похождений мисс Филдс16 до откровенных и провокационных детективов, что писались под диктовку бывшей роской императрицей. Последние, впрочем, тоже находили своих читателей. В основном молоденьких скучающих барышень.

Большой стол с громоздким телефонным аппаратом, вычурным посеребрённым письменным набором и горой папок прямо на краю, что, кажется, готова была вот-вот упасть на идеально чистый, блестящий серым мрамором пол. На стене справа висит карта города, со множеством воткнутых в неё разноцветных флажков. Слева у шкафов с книгами, монструозный аппарат – безумная помесь граммофона и пишущей машинки. Нечто подобное, но более массивное и менее изящное, стояло у них в архиве, в отделе рукописей. С помощью него эти самые рукописи гораздо быстрее переводились в печатный текст, чем если бы это делали обычные машинистки. Здесь же, видимо, он служил для записи показаний.

– Здравствуйте, сеньорита Рутголд. Проходите, присаживайтесь, – мужчина отвернулся от окна и указал на кресло в углу, рядом с журнальным столиком. – Меня зовут, если Вы забыли, Сантьяго. Инспектор по особо тяжким преступлениям Сантьяго Гонзалес, если быть совсем официальным.

– Доброго дня, инспектор Сантьяго, – кивнув, Матильда проследовала до указанного кресла и села на край, сложив ладони на коленях.

«Как приличная девушка» – подумалось ей.

Матильда внезапно снова вспомнила ночные искушения и тут же прогнала из своего сознания фривольные образы. Кабинет инспектора впечатлял уютной обстановкой, и обманчиво настраивал теплее, чем могло быть в обычных государственных конторах с холодным казённым убранством. Сейчас ощущение было будто сидишь в кабинете у старшего друга семьи, не в полиции. Помедлив, она подняла глаза на инспектора и приготовилась слушать.

Ей было противно, страшно и не по себе. На миг Матильда подумала что, оставайся она дома, ничего бы этого не случилось. Однако, интуиция справедливо возразила что могло случиться что-то ещё. Возможно и похуже. Так что надо было не вешать нос и держать ушки востро! Каждое слово будет растолковано как надо, значит стоит быть очень внимательной.

– Не стоит так напрягаться, сеньорита, – заметил инспектор и, прохромав по кабинету, сел напротив. – Мне только что звонил мэр и сказал, что Ваше алиби он подтверждает. Вы заночевали у него в особняке после того как задержались до позднего вечера, помогая ему разбираться с историческими документами нашего славного города. Но вот ваши сослуживицы…

Сантьяго откашлялся и покачал головой:

– Они обе утверждают, что были дома, но подтвердить их алиби некому. Живут они одни.

Матильда была ошеломлена услышанным настолько, что даже на мгновение замерла с приоткрытым ртом. Потом закашлялась:

– Спа… сибо.

Глубоко вдохнула и выдохнула. Однако… Хоакин попросил отца подтвердить? Неожиданно. Но как? И почему? Хотя сейчас важно другое. Подруги. И то, что случилось с занудной начальницей. Поэтому девушка расслабилась. Подалась назад, устраиваясь в кресле поудобнее, и спросила:

– Понимаю. Могу я поинтересоваться, как… Где и что произошло с нашей многоуважаемой Анжелой? Признаюсь, поутру я была в приличном шоке, услышав выдвинутые обвинения. И то, что она – убита. Было бы хорошо услышать то, что вы можете рассказать.

– Вообще, рассказывать обстоятельства убийства не положено. В интересах следствия, но… – Сантьяго усмехнулся. – В данном случае газетчики уже давно пронюхали всё что можно, и что нельзя.

Он положил перед девушкой выпуск «Утренняя Малака», где на первой странице красовался заголовок: «Зверское убийство служащей архива». А дальше описывалось, как подвыпивший сеньор Хорхео Кастильо обнаружил ранним утром под забором в переулке труп молодой женщины с многочисленными ножевыми ранениями в области грудной клетки. На стене кровью было выведено: «Мантико…» Дальше слово обрывалось, и вниз уходил окровавленный след от пальца. Жертва явно указывала на убийцу.

По информации источника в полиции, имя которого они не могут озвучить, жертву зовут Анжела Скортера. Ей было нанесены девятнадцать колотых ран, предположительно штыком от армейской винтовки. Надпись явно указывает на кого-то из трёх подопечных ей сотрудниц, отдел которых сеньорита Скортера и возглавляла. Именно этот отдел Архива Ританского Географического общества многие называли «Логово Мантикор» за неприветливость его работниц.

– Теперь Вы понимаете, почему подозрения пали именно на вас?

Прочитав статью дважды, Матильда кивнула:

– Да, теперь понимаю. И выглядит эта тёмная история довольно подозрительно. И… Девятнадцать ранений, – она поёжилась. – Убивавший несчастную Анжелу был весьма зол на неё или даже разъярён. Плюс… Штык от армейской винтовки. Не у каждого дома валяется этот предмет. Если бы удары были нанесены узким складным навахито17, я бы поняла… Ну вы знаете это, такие штучки, которые уважающие свою честь сеньориты носят за резинкой чулка, чтобы, если боги отвёрнут свой взор от нас, иметь возможность защитить свою честь. А так…

Матильда нахмурилась и потёрла скулу у глаза, как делала всегда, когда пыталась распутать клубок тайны. Непонятненько…

– Предположительно армейским штыком. Наш патологоанатом, который в юности участвовал в подавлении Мятежа Военноначальников, сказал, что ранения очень похожи. Я, если честно, с ним согласен. Вот только такой способ убийства не характерен для женщины. Представительницы прекрасного пола предпочитают что-то менее кровавое. Яды, в основном.

      Инспектор прошёл к своему столу и достал из ящика три простеньких браслета. Тонкие металлические полоски с нанесёнными на них рунами.

– Мы не можем сейчас доказать причастность Вас и Ваших подруг к убийству. С одной стороны, у двух из трёх отсутствуют алиби, но это ничего не значит. Сеньориту Скортера, скорее всего, убил мужчина. На ней был плотный корсет, который не так-то просто пробить, да и кровь… На ваших пальчиках следов крови нет. Сами знаете с современными средствами криминалистики можно это определить, даже если на убийце были перчатки.

      Сантьяго вздохнул:

– Всё было бы гораздо проще, если бы полицейский некромант не отбыл на свадьбу к своей кузине…

      Матильда усмехнулась.

– Да, дамы предпочитают яды. Наверное… Множество зафиксированных историй в библиотеках имеются, согласна. Но я как думаю… Если это не самозащита, в чём яд не помощник вовсе, то я полагаю, что не ты давал жизнь существу – не тебе её забирать.

Она присмотрелась к браслетам. Руны. Хм… Интересно. Вряд ли защитные. Чтобы они не покинули город? Или чтобы не стали следующими жертвами? Отвлёкшись на минуту на шум за окном из порта, где прибыли рыбачьи лодки с уловом к вечернему меню ресторанчиков, она снова перевела взгляд на Сантьяго:

– А другого некроманта нет? Или вызвать из соседнего города? Насколько я встречала упоминания в библиотеках, хоть я и не маг, но очень любопытная, как кошка, и… – вздохнула. – Всегда немного завидовала одарённым и магам. То, насколько помню, некромант может опросить погибшего только в ограниченный срок?

– Верно, сеньорита, совершенно верно, – Сантьяго дружелюбно улыбнулся. – Час и двадцать минут. Именно столько есть у некроманта, чтобы задать усопшему вопросы. Всё сказанное им далее не считается доказательством для суда. Слишком необратимые происходят изменения в мозге. Но есть ещё один вариант. Отпечаток смерти на ауре. Появляется он, к сожалению, не только у убийц, но и у тех, кто просто находился рядом в момент смерти. Доказательством причастности для суда это не служит, но вполне служит подтверждением невиновности. И тут, кстати, то, что никто из вас троих не одарён магически скорее плюс, чем минус. На магов это заклинание не действует. Там своя специфика у ауры.

Он положил перед Матильдой один из браслетов.

– Это, как Вы, столь начитанная и умная девушка, наверное, догадались, сигнальный браслет, что предупредит нас, если Вы попытаетесь покинуть Малаку. Вам и вашим подругам придётся носить его какое-то время. Или до возвращения нашего некроманта, или до того, как мы не найдём кого-то другого.

Вздохнув, девушка кивнула, и, взяв браслет, надела на левую руку, защёлкнув замочек.

– Понимаю вынужденные меры. И, как законопослушный гражданин, не стану возражать. У вас своя работа, – желудок Матильды громко заворчал, и она покраснела. – Простите. Мы вчера гм… Настолько засиделись над старыми документами города, что последний раз я ела вчера после работы.

Матильде хотелось пить не меньше, чем есть. Правда, не ясно что стоило выпить в нынешней ситуации – то ли кофе, то ли сангрии. Стресс, начавший отпускать натянутые как струна нервы, стал бить по мышцам, заставляя их дрожать. Она не любила терять контроль над своим телом, поэтому дрожь вызывала желание быстрым шагом пройтись и подышать солёным раскалённым воздухом. А потом – поскорее заказать что-то сладкое и бесстыже съесть – не стесняясь, как «приличные девушки», клюющие по крошечке малюсенькой ложечкой.

– Вы можете быть свободны. Сержант проводит Вас, – Сантьяго встал. – Простите, но извинения за неудобства я принесу позже. Когда Ваша невиновность будет доказана. Скажу только, что действительно приятно было с вами познакомиться.

– Взаимно, Сантьяго, – Матильда поднялась, поправив юбки и кивнула. – Мне тоже было приятно познакомиться. Надеюсь, что следующая встреча возможна в иной, более дружеской обстановке. Доброго дня.

Девушка проследовала за сержантом, и на ступеньках, уже на улице, остановилась, вдыхая соленый сухой воздух полной грудью.

«Хорошо-о-о-о. Теперь срочно в ближайший ресторанчик, заказать паэлью, кофе и сладкого».

 С девочками-коллегами можно и позже встретится поговорить. Поправив локоны, Матильда бодро направилась есть. Беда бедой, а обед ждать не будет!

Глава 4

После замечательного, в кавычках, утра и половины дня Мидзуки, наконец, отправилась домой. Она приняла душ и переоделась, с наслаждением отправив вещи в корзину с грязным бельём.

Посидев в тишине некоторое время, Богданова поняла, что это бесполезно. Спать? Нет, после того сна, ближайшее время она точно не уснёт. Работа? Сосредоточиться на чём-то было выше сил. А вот поесть, правда, не мешало.

Буквально через полчаса Мидзуки, подхватив сумочку, поправив гоглы на шляпке, вышла неспешно на улицу. Около ближайшей продуктовой лавки она замедлила шаг, рассматривая абрикосы и апельсины.

– Иса, ты представляешь, вчера какой-то мерзавец напугал мою Даниэлу, – раздался рядом старческий голос.

– Да кто же посмел-то? – ответила собеседнице крепенькая седовласая дама.

– Я сама видела, промелькнула тень, глаза горят, как факелы, только и видела.

– Мария, да ты бы меньше сангрию за ужином со своим дедом пила, тогда бы и не мерещилось.

– Творец видит, чудище какое-то было. Не иначе как студиозусы балуются. На каникулы приехали, житья от них теперь не будет.

– Скажи ещё, что они и намагичили. У Николлеты внук маг, ты знаешь, как за ними строго следят. Будут баловать, так сразу скажут кому надо.

– Я ещё не совсем ослепла!

Дальнейший разговор Мидзуки слушать не стала.

Неприметная лавка Витторио Манрике затерялась среди других зданий, и если не знать, где её искать, то рискуешь пройти мимо. Впрочем, владельца этот факт нисколько не заботил. Его постоянные клиенты всегда находили дорогу.

Вот и сейчас, Витторио, а вернее Виктор Владимирович Черский, услышал, как звякнул колокольчик, и вышел к клиенту.

– Мидзуки?

– Дядя Витя, – девушка замерла у входа, посмотрев на мужчину.

Он повернул ключ, закрывая дверь, потом шагнул к ней и притянул к себе.

– Ты в порядке? Я читал в газете это нелепое предположение, что это ты виновата в смерти Скортера, – мужчина перешёл на роский.

– Я этого не делала, – она зажмурилась и уткнулась лбом в плечо Виктора. – Но у меня нет доказательств и алиби.

– Я верю тебе, девочка. Пойдём со мной, ты мне всё расскажешь, и мы подумаем, что можно сделать.

 Богданова вздохнула и выпрямилась. Дядя Витя, родственник по отцу, сколько она себя помнила, всегда приглядывал за ней, несколько раз ездил с ними в экспедиции, а потом решил осесть в Малаке, говоря, что здешний климат благотворно влияет на… то, что не положено было тогда знать приличной молодой барышне.

– Вот такой сон мне сегодня приснился, а потом ещё и этот разговор…

 Мидзуки рассказала ему всё, что знала.

– Может, конечно, это и совпадение или просто ничего не значащий факт, но…

– Это крупный порт, – усмехнулся Виктор Владимирович, – при желании провести можно все что угодно, были бы деньги. Тут два варианта: первый – это кто-то просто свёл счёты с ней. Обычный человек из плоти и крови и умеющий обращаться с оружием, и кого она, скорее всего, знала, раз подпустила так близко. А второй, что это действительно зверь. Но я тебе сейчас не скажу, кто это может быть. Надо поискать и поговорить. Приходи завтра, думаю, я смогу тебя чем-нибудь порадовать.

Вечер встретил девушку волной удушливой жары, от которой не спасал даже бриз налетающей со стороны моря, как и не помогала и «завеса» на летней веранде кафе, даря посетителям лишь мимолётное облегчение.

Дмитрий Савельевич Богданов всегда говорил, что если день пошёл не так, то он будет так идти до конца. Когда девушка уже допивала кофе-глясе, в кафе появился Марио. Мидзуки на пару ударов сердца понадеялась, что тот её не заметит.

– Добрый вечер, свет моего сердца, – черноволосый мужчина лет тридцати галантно припал к руке Богдановой.

– Я бы не сказала, что он такой уж добрый, – отозвалась она, вытаскивая свою ладонь из его цепкой хватки.

– А что случилось? – казалось, он не был в курсе произошедшего.

– Вот не поверю, что ты не читаешь газет? – Мидзуки очень внимательно изучала его лицо, ища что-то.

– Дорогая моя, это я читал. И признаться, что очень удивлён, увидев тебя здесь и сейчас.

– Почему удивлён?

– Потому что я подозреваю, что это твоих рук дело.

Мидзуки на миг замерла, ей показалось, что она ослышалась.

– Ты это сейчас серьёзно? – только мамино воспитание позволило удержать лицо, продолжая вежливо улыбаться.

Кимико Такеда всегда говорила дочери, что показывать чувства на людях недопустимо приличной девушке. А то, что внутри, это никого не касается.

«И как я могла влюбиться в такого? Идиотка! Дура!» – пронеслось в голове Мидзуки.

– У меня только подозрения и нет доказательств. Я один, а вас двое. Это логично…

«Всё! Хватит! А то папино наследие возьмёт верх. Руки так и чешутся стереть эту усмешку с породистого лица», – продолжая мило улыбаться уже вслух она произнесла:

– Прости, Марио. Я вспомнила, что у меня есть неотложное дело.

Мидзуки встала, с шумом отодвинув стул.

Только когда закрылась за её спиной дверь в хранилище архива, Богданова позволила себе сделать то, чего никогда не делала: ударить кулаком в стену. Физическая боль помогает от душевной, говорили в народе. Ложь.

Напряжение, в котором Мидзуки была с утра, наконец снесло все заслоны: она сползла по стенке на пол и расплакалась.

– Мрр? – чёрная мурлыка подошла и начала бодаться.

– Ой, Катерина, прости, – сквозь слёзы прошептала она, – я не принесла тебе ничего поесть.

– Мяу! – в интонации кошки было столько возмущение: какая, мол, еда, если моя хозяйка сидит и сырость разводит.

– Катерина, я думала… я хотела верить, что Марио не такой… А он, как большинство мужчин… Самовлюблённый болван… Представляешь, он считает, что я причастна к смерти Анжелы. Да, у нас с ней были разногласия… Но пришли к соглашению… что Марио бабник и это не изменено. Так, ради него портить деловые отношения, особенно… когда нащупали кончик ниточки в перепутанных клубках…

Мидзуки почёсывала кошку за ухом, рассказывая ей всё, не замечая, как слезы падают на шерстку, та же в ответ только бодала головой.

«Вот же мартовский кот!» –  думалось бы Катерине. – «Расцарапать его за такое!»

Тем же вечером Амелия снова отправилась на крышу. Сидя на парапете и свесив вниз босые ноги, она задумчиво смотрела на город, то и дело касаясь рукой металлического следящего браслета, который получила в полицейском участке. Сами эти оковы были унизительны, и девушка ждала момента, когда их с неё снимут. И непременно с искренними извинениями.

Состояние было подавленное. Мысли возвращались то к тому сержанту, который вёл допрос, то к намёкам Анжелы Скортера, то к тайне отца, которая так некстати свалилась на плечи Кюи.

О, она отлично знала, чем так провинился отец. Ещё в детстве девочка заметила, что его манеры сильно отличаются от остальных аристократов, да и фамилия у него необычная. Будучи совсем юной, она не раз приставала к отцу, чтобы он всё объяснил. И лишь когда ей исполнилось шестнадцать, тайна была открыта.

Оказалось, что Антон Кюи, ранее известный как Антонио Кюи, будучи достаточно молодым, бесшабашным и вспыльчивым, обесчестил близкую родственницу императора Эйтерии, а затем убил на дуэли ее жениха. Ему повезло, что ту девушку решили выдать замуж за дворянина не очень высокого сословия. Скандал быстро разлетелся по всем слоям общества, род Кюи отвернулся от Антонио, и тому не оставалось ничего другого, кроме как сбежать в империю Рос и скрыться там от преследования. Путь в родную Эйтерию ему был заказан.

Так появился Антон Кюи. Небогатый аристократ, стремящийся вести себя максимально незаметно.

И, как назло, Анжела Скортера откуда-то знала об этом скандале! О чем попыталась намекнуть Амелии, когда они оказались в архиве одни.

И всё же ситуация с убийством начальницы тревожила не меньше. Всё оказалась очень запутанным.

Амелия осторожно отклонилась назад и легла спиной на крышу, сложив руки на талии. Возвращаться домой в Рос категорически не хотелось. Там придётся успокаивать мать, отвечать, что с ней было в полиции, пытаться сопротивляться уверениям родителей, а также разговаривать с отцом. Придётся ему рассказать, что Скортера все знала и, возможно, могла кому-нибудь рассказать его тайну. Но сейчас девушка не была готова к таким разговорам.

Резко выдохнув, Амелия решительно села. Ей вдруг стало невыносимо оставаться в одиночестве. Уже через час, перекусив по дороге в кафе, она появилась на пороге архива.

* * *

Уже сделав заказ и ожидая его за столиком в уютном углу кафе у окна, Матильда задумалась, глядя на спешащих снаружи куда-то людей. Ледяная сангрия позволила расслабиться. О неприятном утре напоминал только браслет с рунами на руке. Она задумчиво провела по нему пальцем.

Анжела была, возможно, хорошей начальницей. Наверное. Девушка вздохнула и добавила себе вина.

Матильда, несмотря на свои двадцать три года, имела изрядную долю юношеского максимализма. Кто-то говорил, что это огрехи воспитания. Кто-то – что девчонку избаловали. Кажется, именно эти упущения в воспитании Анжела, стерва такая, как-то весьма громко обсуждала в рабочей столовой.

Да, начальница зажимала девушку, устанавливала драконовские правила, требовала скрупулёзные отчёты, постоянно заставляла «быть приветливой» юную подчинённую. Именно это и раздражало Рутголд. Матильда была зла на неё за это, а Анжела бесилась, что «эта мелочь слушает, кивает, но делает по-своему».

 Когда Матильда убежала из дому и получила работу – в тот миг ей казалось, что вот она – свобода! Никто не указ, семье не дотянуться, не заставить, не… Не тут-то было. Матильду Рутголд преследовали постоянные шпильки от Анжелы. Девушку задевало то, что Скортера, как она думала, обсуждала свою сотрудницу где-то у вышестоящего начальства.

Окончательную ненависть к себе Хранительница Архива вызвала тем, что на прошлой Ферии, когда они с Матильдой представляли Малакский университе, начальница «любезно» всучила визитки Географического общества, и Рутголд, ненавидя себя, ходила, улыбалась, раздавала яркие бумажки прохожим. Ей казалось, каждый из мужчин так и норовил пощупать или погладить молодую девушку. Именно в этот момент Матильда отчаянно, до слепоты, возжелала проломить тупую голову Анжелы.

Блуждая по толпе, Матильда прекрасно видела, как начальница стояла у их столика и незаметно для публики пригубила сангрии. Модная шляпка, украшенная гоглами, видимо, не спасла голову той от перегрева. Анжела начала вслух критиковать подчинённую, советуя той, что и как лучше говорить, кому что предлагать, и больше и искреннее улыбаться. Какое-то время она молчала, так что Рутголд обрадовалась, надеясь, что больше начальница ничего не скажет. Но не тут-то было. Анжела внезапно добавила: «Может, наконец, найдёшь себе мужчину, выйдешь замуж!» – и рассмеялась.

Матильде казалось, что над ней смеются все: не только трое-пятеро праздных прохожих, замерших у стола географического общества, но и куда больше людей, целая площадь! Девушке в тот момент хотелось бросить всё, вцепиться в волосы Анжелы, толкнуть и скрыться, но бежать было некуда, поэтому, белая от ярости, Матильда натянуто улыбалась, делая вид, что это не о ней, что, видимо Анжела что-то перепутала.

«Фу… Гадкое воспоминание…» Раздалось покашливание и перед ней поставили паэлью, Матильда благодарно улыбнулась:

– Спасибо.

Затем девушка снова задумалась. Вероятно кто-то, кого эта стерва Скортера задела ещё больнее, чем её, свёл с той счёты.

«Пускай полиция ищет виноватых. А у меня завтрак-обед. И пусть вся Малака подождёт!» – с такими мыслями она принялась лечить себе нервы.

Ощутив сытость, Матильда довольно улыбнулась. Холодная сангрия и мир уже прекрасен! Что ж, определённо, можно и домой. Хотя…

Подумав, что никто из их конторы не догадается покормить Кэт – а где её коллеги, она понятия не имела, Матильда быстро зашла в ближайшую лавку, купила куриного мяса. Кошка должна поесть. Определённо.

А через двадцать минут Рутголд бодро цокала каблучками, направляясь в их кабинет. Где-то здесь должна быть хвостатая мурчащая подружка. Распахнув дверь, она позвала:

– Кисонька, ты где, я принесла поесть. Надеюсь, ты не успела оголодать до тощих рёбер?

Катерина любила охотиться, но вот есть свою добычу было выше ее достоинства.

Ответом была тишина и шелест бумаг. Мидзуки сидела за своим рабочим местом, продолжая заниматься переводом. Она уже привела себя в порядок после душещипательного разговора с кошкой. Та куда-то сбежала в недра здания.

 Богданова настолько погрузилась с головой в перевод, что не услышала, как пришла Кюи, а затем и Рутголд.

– О!!! Вас тоже отпустили! А вы почему на работе? – она удивлённо посмотрела на Ми и Амелию. – Может, стоит пойти куда-то на набережную и просто подышать? А то нервы, они не каменные.

– Я предпочту остаться на ночь здесь. Подальше от чужих глаз, – мрачно ответила Кюи, готовя кофе.

– Если у тебя нет работы, можешь идти домой. Жалование нам платят не за то, что мы просиживаем штаны. Хотя, – Богданова посмотрела на вошедшую и позволила себя усмешку, – я склонна думать, что некоторые именно числятся, а работают в другом… месте.

Наследие Дмитрия Савельевича сейчас как никогда подняло голову. Она всего лишь хотела посидеть в тишине, помедитировать на Цзягувэнь18, привести мысли в порядок.

– Домо аригато годзеймас, Америя-сан19, – Мидзуки машинально перешла на яматский, чтобы погасить вспышку ярости, взяв чашку только что сваренного кофе.

Амелия лишь кивнула в ответ, подошла к Матильде и отдала ей такую же чашку, после чего, забрав свою, ушла в глубину стеллажей.

Медленно вдохнув и выдохнув, Матильда сощурила глаза, глядя на Мидзуки:

– Если у тебя плохое настроение, то незачем кусать меня. Видимо, я очень помешала, извините, пожалуйста. И за то, чем я занята в не рабочее время, тебе я отчитываться не обязана.

Поменяв в миске воду и положив мясо, девушка подхватила ежедневник с ручкой, рассудив, что в архиве работать удобней. Поэтому подхватила стопку книг и вышла, пнув дверь ногой, чтобы та открылась.

Необходимо было вернуть ненужные уже обработанные документы в подвал здания – самое лучшее место на земле. В географическом обществе так точно. В подвале нет никого кроме книг, а они, к счастью, не кусаются, как Мидзуки.

– Конечно, конечно, – Богданова посмотрела Матильде вслед.

На то, сколько штрафов та получала за пререкания с Анжелой-сенсей в последнее время, хорошо, что у неё на еду хватало. А нет же и туалеты, украшения, и от голода не помирает. Видимо, много свободного времени и много тех, кто оплачивает это свободное время звонкой монетой.

Вздохнув, Мидзуки вернулась к трактату, делая пометки на листе бумаги.

Открыв дверь в подвал таким же бодрым пинком, как перед этим она открыла дверь рабочего кабинета, Матильда уронила свою ношу на стол и рухнула на свободный стул, сползая по сиденью и расслабленно вдыхая сухой прохладный воздух, где пахло книгами – едва заметный сладковатый запах лигнина20, присущий именно старым изданиям.

Определённо эти намёки и шпильки Мидзуки допекли ее до живого. Болезненно чуткой Матильде не хватало еще и от «мантикор» насмешек, и так жизнь напоминала ей самой цирк и без их острых языков. Девушке хотелось что-то сделать: или вернуться и наподдать Богдановой, или пойти и «невзначай» рухнуть в море с высокой скалы. Примерно там, где обычно исчезали враги мэра.

Однако, любовь к жизни, присущая Матильде, убеждала, что первое будет лучшей идеей дня. Ещё, как вариант, можно было сесть на поезд и уехать в Гадес21. А оттуда быстро пройтись пешком до порта, купить билет на паром – и здравствуй, Синай или даже глубинка Ливии.

«Как там учат гувернантки в приличных родах знатных дочерей? Вдо-ох. Вы-ыдох.»

Есть ещё четвёртый вариант. Встав со стула, поправив юбки, и спрятав в один из карманов ежедневник и ручку, Матильда ринулась по лестнице вверх и вышла на улицу.

Глава 5

Ближайшая лавочка для задуманного категорически не подходила. Переулок, второй и вот у Матильды в руках уже была увесистая корзинка, прикрытая салфеткой, в которой что-то шуршало, позвякивало и распространяло убийственно вкусный аромат.

Влетев в кабинет, как пушечное ядро, Рутголд по-хозяйски смела с четвёртого пустующего стола всё лишнее на пол, и ловко расставила там добычу. Три бутылки сангрии, кувшин со льдом, большую круглую тарелку с нарезкой хамона22 нескольких видов, нарезанную дыню в прозрачном высоком салатнике, немного знаменитого сыра тетийяс в форме женской груди, и три пустых бокала.

Затем, уперев руки в бока, Матильда громко сказала:

– Предлагаю, наконец, всем вместе сесть и обсудить всё. И то, кто чем в ком недоволен, и почтить память Анжелы в том числе. Она хоть и была сучкой, но в целом довольно сносной тёткой.

Амелия удивлённо посмотрела на неё, выглянув из-за стеллажа. Но потом кивнула и подошла ближе.

– Мне такой вариант нравится.

Вот только Мидзуки осталась недовольной. Она едва нащупала кончик ниточки, ведущий к разгадке ворохе сложной информации, как снова появилась эта шумная особа. Очень тихо и медленно она отложила «планшет», маготехнтческую записную книжку и посмотрела на них.

– Да что с тобой не так? – приподняла бровь Матильда, глянув на злую Ми. – Я тебе палец откусила или обидела чем-то, или, не знаю, плюнула на туфлю?

Она ловко открыла вино и вылила в кувшин полную бутылку, приподняла брови:

– Ну так? Стол переговоров? Или сначала подерёмся?

– Переговоры, – Амелия спокойно забрала со стола бокал.

Мидзуки молчала, поведение Матильды её ставило в тупик, а именно, отношение к начальству. Поэтому Богданова медленно и очень спокойно подошла, взяла фужер, снова села в свое кресло и стала ожидать продолжения этого разговора.

Взяв свой бокал Матильда подняла его, рассматривая сквозь рубин налитого в нем вина окно.

Со смертью Анжелы привычный старый и скучный мир перевернулся. Хотя, наверное, мир никогда не стоит на месте, и к этому надо привыкать?  Наколов на вилку кубик дыни и потом полоску хамона, Рутголд уселась на стул:

– Что ж. Традиционное местное «arriva, abajo, al centro, pa dentro23» опустим, наверное. Первый бокал за Анжелу. Не чокаясь.

Матильда пригубила вино, отметив, что оно, внезапно, чуть крепче обычного. Или за обедом было многовато? Непонятно. Откусила от хамона и перевела взгляд с Амелии на Мидзуки и обратно.

Кюи сделала первый глоток и закашлялась.

– Интересный вкус. Что это за вино?

Вдохнув аромат, Мидзуки внезапно фыркнула:

– Я бы сказала, что ничего особенного. Вино ниже среднего, но для среднего класса подойдёт. К тому же, это урожай трёхлетней давности, когда виноградники получали мало влаги. Так что оно более терпкое, чем должно быть.

Матильда хихикнула, дожёвывая дыню:

– Для сангрии не берут дорогие и изысканные. К тому же ни Риоху, ни Херес я терпеть не могу – такую кислятину сами пейте, – и показала язык. – А нам, похоже, Мигель по доброте душевной слишком много плеснул рома с мёдом. Знает мой вкус, зараза.

Она сделала ещё один глоток из бокала, потом взглянула на Ми.

– Ну так почему ты считаешь, что я тут просто сижу, а «работаю где-то ещё»?

Цокнув языком, Матильда встала и из своего стола достала бутылку Хереса, поставила её перед Мидзуки:

– На! Разбавь, если прям приторное. Кто как любит.

Кюи сидела за столом, покачивая бокал с сангрией в руках. Участвовать в перепалке коллег не хотелось, они раздражали. Внутри начала закипать ярость, которую Амелия потихоньку заливала вином. Это помогало отвлечься, но как же сильно хотелось сейчас оказаться в тишине и покое.

Матильда поставила свой бокал на стол, посмотрела на вытянутую ладонь – пальцы немного дрожали. Не удивительно, нервы этого дня и ужасных событий сказываются. Она пожала плечами, и начала молча расстёгивать пуговицы блузки и распутывать шнуры корсета.

– Предлагаешь нам посмотреть, где и как ты работаешь? Решила показать что-то, что мы не видели? – устало отозвалась Богданова, скептически приподняв бровь, глядя на намечающийся бесплатный стриптиз, вот жаль только не мужской.

Посмотрев на Мидзуки, Матильда вздохнула, выдернув полы, повернулась к ней спиной и скинула корсет и блузку. На нежной коже были видны следы, оставленные Хоакином – любил он и шрамировать и оставлять иного рода отметины. Рутголд произнесла негромко, словно где-то ища себе оправдание:

– Я связалась с высокородным извращенцем. Год назад мы познакомились в одном из баров. Я не планировала ничего кроме лёгкой интрижки, ночь, две, месяц… Но он решил не церемониться и затащил к себе. Признаюсь, я была излишне пьяна. А потом поняла, что от него не сбежишь. Счастье, что он в городе бывает редко. Наряды, цацки – это его «благодарность».

Не дожидаясь реплик «мантикор», Матильда натянула на плечи только блузку, застегнув на пару пуговиц, обернулась, и налив себе еще вина, выпила залпом. Не глядя на девушек пожала плечами:

– Я не жалуюсь, не прошу помощи, равно как и совета. Сама вляпалась – сама выберусь. В крайнем случае всегда есть ночной поезд в Гадес, и паром в Ливию. Наверное.

Рутголд уселась на стул и принялась раздирать на тонкие полосочки ломтик хамона. Это успокаивало.