Девочка с улицы Независимости

Моей семье. Спасибо за вашу любовь и нежность – они моё вдохновение и опора в жизни.

Знакомьтесь, Ивановы

Папа собирался в командировку, а это значит – жди подарки и беду. Так совпадало, что только папа за порог, у нас тут же ломался пылесос, кто-нибудь заболевал, терял деньги, отключали воду или сбегала кошка. Но никто даже предположить не мог, что в этот раз будет намного хуже. Хотя утро и не предвещало беды – последний день весны начинался как обычно, спокойно и счастливо.

Вчера отзвенел последний звонок. Май в Кишинёве – это уже лето, отцветают пионы. С чувством полнейшей свободы мои старшие брат и сестра могли бы и не спешить рано вставать, но всем очень хотелось проводить папулю.

Он по очереди поцеловал и обнял всех нас: маму, Игоря, Олю и меня. Рядом с папой мы выглядим маленькими людьми с севера, ведь его кожа в любое время года летнего бронзового цвета, а мы пошли в маму: бледные и совсем не умеющие загорать. Папа, высокий и стройный, наклонился над дорожной сумкой, проверил документы, хитро подмигнул мне исподлобья и лёгкой мягкой походкой вышел в коридор. Мы знали, что за дверью они с мамой ещё немного пошепчутся и нежно поцелуются. Сестра ласково подтолкнула меня к ванной, но умываться я не спешила. Лифт скрипнул, входная дверь захлопнулась.

– Сегодня пятница, вы побудете с бабушкой, – мама показалась в проёме ванной, – а мне нужно пойти в школу и помочь Серафиме Фёдоровне с уборкой и решить, что делать с цветами летом.

Мы с Олей радостно перемигнулись в зеркале и принялись чистить зубы. Бабушка-затейница испечёт огромный пирог с вареньем или венские булочки со сливочным маслом и сахаром, расскажет интересные истории о своём детстве.

После завтрака мама осталась на кухне варить суп, а мы занялись своими делами. Игорь взял велик и ушёл гулять со своим трёхметровым другом Алёшей. Мне он всегда напоминал дядю Стёпу из стихотворения Сергея Михалкова, и я жалела его, когда мы вместе ехали в лифте, потому что Лёше приходилось пригибать голову к плечу и он напоминал заспанную птичку. Я заглянула в детскую. Оля что-то делала за столом. Лямки сарафана немного впились в её плечи, красивая ровная спина была чуть белее лица. И всё-таки сестра, в отличие от меня, немного умеет загорать. Олину красивую осанку и походку мама всегда мне ставит в пример. Я тихонько закрыла дверь, чтобы не отвлекать сестру, и отправилась играть на балкон.

Мы живём в двадцатиэтажке на пятнадцатом этаже. Вплотную к нашему дому, словно верная жена, пристроилась точно такая же белоснежная шестнадцатиэтажка. На цыпочках я едва достаю до окна и не вижу, что происходит на улице. На небе ни облачка, ласковое солнышко приятно согревает. В лучах на коричневом покрывале, которое я прожгла утюгом в прошлом году, нежится наша кошка Муха. Я тихонько глажу недотрогу, боясь разбудить в Мухе зверя, и принимаюсь играть со своими любимыми куклами. Их у меня очень много. Мама разрешает рисовать на их личиках ветрянку цветными карандашами и ставить тряпочным куклам уколы настоящим шприцем. Куклы терпят и только хлопают своими длинными ресницами. Десяток уколов достался и огромной, с меня ростом, жёлтой обезьяне с кукольным лицом. Ей, похоже, было всё равно, потому что она продолжает улыбаться и нисколечко на меня не обижается. Водичка в моём оранжевом кувшинчике быстро закончилась, и я отправилась на кухню за новой порцией лекарства.

Мама хлопотала на кухне. Вокруг плыл аромат куриного бульона, пахло укропом, который мамуля быстрыми движениями тонких рук нарезала мелко-мелко. Она обернулась, глаза цвета моря ласково улыбнулись мне. «Моя мамочка самая красивая на свете», – подумала я и прижалась к ней. Мама пахла весенней свежестью и домом. Полотняный передник с вышитыми бабушкиной рукой разноцветными стежками шершавил одну щёку, а другую гладила мягкая и тёплая мамина рука.

– Ну что ты, котёночек мой, проголодалась?

– Нет, – ответила я и, собрав прилипший к щеке укроп в щепотку, облизала пальцы. – Мне бы водички в кувшинчик.

Мама налила воду, и я вернулась в игрушечный процедурный кабинет. Отыскав белую сумочку с красным крестом, положила в неё пустой шприц. Лечить дочек уже не хотелось, и я уложила их загорать, пускай заодно и высохнут. Я решила полить цветы, а оставшимися каплями сбрызнула кошку. Ей моя шутка не понравилась, она ощетинилась, громко шикнула и, недовольно отряхиваясь и дёргая белыми лапками, ушла в дом. На покрывало тоже попала вода, и я развернула его, чтобы встряхнуть и высушить, а заодно убедиться, что дырка от ожога на месте.

Мягкая коричневая с белыми цветами накидка на кресло выглядела совсем больной, кривая дырка, выжженная посередине, оплавленные края напомнили о том, что в прошлом году я чуть было не устроила пожар.

Раньше мама разрешала мне гладить платочки и брать выключенный утюг, но после неудачной игры в моряков и диспетчера трогать его строго запретили.

В тот день, расположившись в зале на диване, я взяла старое сломанное радио, попросила утюг из шкафа. С обещанием всё вернуть на место я сняла покрывало с кресла и свернула его вчетверо. Утюг бороздил пушистый океан, пытаясь передать сигнал бедствия на землю. Прямоугольный приёмник «Океан» идеально подходил на роль радиодиспетчера. Выдвинув металлическую антенну, я принялась крутить колёсико и искать подходящую волну. Красная линия то быстро, то плавно передвигалась по серому табло. Ногтем я поковыряла сетку динамика, стараясь изобразить азбуку Морзе, которой иногда учил меня папа. Раздался глухой металлический звук. Его поймал мой корабль. Я постучала по утюгу в ответ. Связь между морем и сушей установилась. Осталось спланировать операцию спасения. Не глядя, я схватила шнур от приёмника и вставила его в розетку. Я делала так много раз, ведь приёмник сломанный. Переключив колёсико утюга на самую высокую мощность, чтобы максимально улучшить качество сигнала, я продолжила диалог между моряками и диспетчером.

– Земля, земля, как слышите меня? У нас на борту поломка, сгорел двигатель, – передавали неунывающие моряки.

– Держитесь, ребята, мы уже идём, – отвечал диспетчер.

Мне показалось, что мой корабль и правда начинает дымиться. На запах гари прибежали из кухни мама с Олей. Мама быстро выдернула штекер от утюга из розетки. Оказывается, заигравшись, я перепутала провода. Оля открыла окна. Утюг крепко прилип к покрывалу, и мама молча отнесла эту вонючую парочку на балкон. Нас никогда не ругали, но строго разговаривали после редких проделок. Мама с папой объяснили, почему моя игра оказалась очень опасной. И мне, конечно же, было очень стыдно. До сих пор помню, как горели мои бледные щёки.

Я посмотрела сквозь дырку на мокрую обезьянку, она сидела на полу и как будто махала мне вытянутой вверх лапкой. Вернув покрывало на место, я заглянула в ящики и оценила запасы лука, моркови и картошки, а затем отправилась в детскую.

Ольчик продолжала заниматься за столом. Я почувствовала, что отсидела ноги, и взяла скакалку. Через несколько минут я задала сестре любимый вопрос:

– Оля, Оля, а ты умеешь так? – Она увлечённо писала и не сразу обернулась. – Оль, ну Оль, каникулы ведь, что ты там пишешь? А на одной ноге ты умеешь прыгать?

– Умею, – отмахнулась сестра, улыбнувшись краешком губ, и вернулась к своему занятию.

– Раз умеешь, тогда покажи, – не унималась я, пыхтя, как носорог.

Мама говорит, что я родилась семимесячной и до трёх лет спотыкалась на каждой ступеньке, быстро уставала и была меньше своих сверстников. Наверное, поэтому сейчас после двадцати с лишним прыжков на скакалке я пыхчу, как паровоз.

– Уф, устала, – подошла я к зеркалу и взглянула на свои розовые щёчки.

– Оль, а Оль, смотри, я такая же красная, как наши паровозики на занавеске.

Приблизившись к сестре, я осмотрела стол. Из-под оргстекла размером с крышку стола с открыток на меня смотрели зверушки и модные артисты. Немного подумав, я взяла в руки первое, что попалось. Это была зелёная книжечка. Читать я ещё не умела, поэтому спросила у сестры, что в ней написано.

– Это словарик молдавского языка.

– А я, когда пойду в школу, тоже молдавский буду учить?

– Будешь, только не молдавский, а румынский.

– А ты его учишь?

– Учу.

Я снова посмотрела на красные занавески с паровозиками и спросила:

– А вот скажи, как по-румынски будут занавески?

Тут сестра, еле сдерживая улыбку, оторвалась от своего дела, повернулась ко мне и шёпотом сказала: «Perdele».

Не веря своим ушам, я тихонько придвинулась к ней и так же шёпотом переспросила: «Как?»

Сестра, покраснев, ответила, и тут разразился смех. Было стыдно и смешно, ведь в нашей семье даже слово «попа» не принято произносить вслух. Мы от души похохотали. Немного успокоившись, я схватила проходящую мимо Муху и снова спросила:

– А как будет кошка?

Сестра опять засмеялась и еле выдавила из себя: «Pisică».

– Фу, какой смешной язык!

Я опять не могла успокоиться от смеха и трясла бедную Муху в своих руках до тех пор, пока она меня не поцарапала.

– Ещё, ещё что-нибудь смешное скажи!

На радостях я обняла и поцеловала сестру. Она всегда придумывает мне весёлые развлечения.

– Dulaper, – насколько могла серьёзным голосом произнесла Оля. Было уже не так смешно, но мы всё равно смеялись.

На шум пришла мама и сказала, что уходит в школу помогать Серафиме Фёдоровне. Суп на плите, а бабушка скоро придёт.

С видом нашкодивших котят мы, ещё немного подёргиваясь от смеха, обняли и поцеловали маму. Оля проводила мамочку и замкнула дверь. Чёлка на её русой голове взъерошилась от смеха, и она привычными движениями причесала её набок у зеркала.

Оля повернулась ко мне и сказала уже серьёзно:

– Вспомни и назови свой адрес.

– Улица Независимости, 4/2, квартира 82, – быстро отчеканила я.

– Хорошо, а теперь выучим на молдавском.

– Strada Independența, patru fracțiune două, apartament optzeci și doi.

Тут мне стало не до веселья, но на помощь пришла бабушка.

– Тютюречки мои, как же я соскучилась!

Бабушка Лиза крепко обняла нас. Подала сестре ридикюль, а мне белую накрахмаленную шляпу. Бабушка у нас знатная рукодельница, всё, что она носит, сшито или связано её руками.

– Я принесла вам печенье и платьишки.

– Спасибо, бабуля, – ответили мы хором.

Первым делом мы отправились мерить наряды. Мне бабушка сшила джинсовый сарафан из старой Олиной юбки. Малюсенький кармашек на груди открывался с помощью золотистой молнии, а застёжки такого же цвета держались на сиреневых пуговичках в форме ромашки. А для Оли бабушка приготовила лёгкое крепдешиновое платье в цветочек.

– Красотулечки мои, – обняла нас бабушка. – Переодевайтесь и пойдёмте обедать.

За обедом мы строили планы на лето: будем купаться в озере на даче, ездить в гости с ночёвкой к бабушке и двоюродным братьям. Полетим на мамину или папину Родину. Мама родилась на Урале, в селе Косой Брод. Когда ей исполнилось десять лет, она с семьёй переехала в Киргизию, и там познакомилась с папой. Почти каждый год мы летаем на север или юг повидаться с родственниками, ведь мой папа работает начальником смены радиобюро в аэропорту и может достать билеты по льготе.

– Прекрасно мечтать в начале лета, когда каникулы впереди, – сказала бабушка, – но нужно подумать и о сегодняшнем дне. Давайте настряпаем пельмени. Половину сварим, а вторую часть заморозим к отцову возвращению.

– Я буду вырезать стаканом кружочки, – подняла руку я.

Оля, подперев рукой щёку, улыбнулась. Обычно она со всеми серьёзная, а вот мне часто улыбается. Мы заметили, что бабушка устала, и Оля предложила ей немного отдохнуть перед приготовлением ужина. Но тут вернулся Игорь и присоединился к нашим посиделкам.

– Вы уже поели, ну посидите со мной, а то одному есть скучно. – Он протянул нам жвачку Love is: – Вот, по дороге купил.

– Спасибо, – ответили мы и засунули розовые в жёлтую полоску кубики за щёки.

Интересней жвачки, конечно же, были вкладыши с мальчиком и девочкой. Я передала свой фантик Оле, потому что прочитать историю ещё не могла.

Наше перешёптывание прервала бабушка:

– Надеюсь, вы пузыри не надуваете? – серьёзно спросила она. – Ехала к вам в автобусе, так там девушка интересная такая, видная, нарядно одетая едет и надувает пузыри. Фу, как некрасиво. Я ей так и сказала, но она от меня отвернулась.

Я чуть не поперхнулась. Конечно же, мы с Олей у себя в комнате соревновались, кто надует пузырь побольше. И я всегда проигрывала, потому что разница в девять лет – это серьёзно.

– Да ладно тебе, бабуль. Пузыри – это не самое страшное, – сказал Игорь и принялся рассказывать новости.

Есть молча брат не умеет, и мы знаем, что если он замолчит, то тут же подавится. При этом он всегда аккуратно ест и умело пользуется ножом. Пальцы у него тонкие, мама говорит – аристократические, ногти всегда аккуратно подстрижены. Наверное, это самые красивые пальцы, которые я когда-либо видела у мужчин. У него модная причёска, называется смешно, как рыбка, – «кефаль». Я очень люблю своего брата. Каждая история, которую он рассказывает, всегда заканчивается шуткой. Поэтому его рассказы я могу слушать часами.

После обеда бабушка прилегла отдохнуть. Игорь разрешил мне тихонько послушать музыку на плеере. Я уже умела перематывать кассету и старалась бережно относиться к чужим вещам, правда, не всегда получалось, но я очень старалась. Игорь отрегулировал мягкие поролоновые оранжевые наушники на моей маленькой голове, и я отправилась в гостиную. Песочный ковёр с чёрным орнаментом лучше всего подходил для путешествия моего каравана по пустыне. «Учкудук, три колодца», – шёпотом подпевала я и ходила кругами по извилистым узорам ковра. Перемотав песню в пятый раз, я пошатнулась и чуть не упала. «Не нужно было ходить по кругу, голова закружилась», – подумала я. В комнату вбежал брат и схватил меня на руки. Я сняла плеер и увидела, как наша керамическая люстра с оранжевыми цветочками упала на пол и вдребезги разбилась.

Бабушка в одной комбинашке металась по коридору и кричала:

– Где моё платье, где платье?

– Бабуля, оно на том свете тебе не понадобится, накинь мамин халат, он в ванной, – ответил брат и поставил нас с Олей в проём.

Дом шатало из стороны в сторону, я боялась и прижималась к сестре. Её лицо было серьёзней обычного. Игорь помог бабушке накинуть халат и поставил её к нам в проём. Папа рассказывал ему, где у нас в квартире несущие стены и где безопаснее находиться во время землетрясения. Слышался звон посуды, тяжёлые вздохи и причитания бабушки. Кое-как она взяла себя в руки и стала полушёпотом читать молитвы. Мне очень захотелось к папе, вспомнилось, как он защитил меня зимой от последнего болючего укола (мама делала мне их во время бронхита) и купил зефир в шоколаде, когда с высокой температурой я отказывалась есть. «Моя ты лапушка», – звучало у меня в голове. Папа меня всегда так называет, возвращаясь домой с работы.

Из шкафа выскочил зелёный круглый пылесос и вприпрыжку покатился прямо на нас. Провод за ним болтался как хвост дракона. Игорь кое-как засунул его обратно в стенку. Дом понемногу успокоился, и мы быстро спустились по ступенькам на улицу – лифтом пользоваться было опасно, потому что толчки могли повториться. Мы перешли дорогу и сели на скамейку возле школы искусств, подальше от наших высоток и столбов с проводами. Так и нашла нас бедная наша мамочка: бабушка-наседка посередине и три птенчика по бокам.

С Серафимой Фёдоровной они решили оставить цветы в классе, их будет поливать мама какой-то Олиной одноклассницы, которая живёт прямо рядом со школой. Поэтому по дороге домой мама зашла в «Марицу» – огромный двухэтажный магазин, похожий на театр, со стеклянными дверями, красивыми витринами и огромными окнами до самого пола с белоснежными французскими шторами-маркизами. Как раз в этот момент началось землетрясение. Мама услышала крики со второго этажа и громкий топот бегущих людей, она решила, что спешить к выходу опасно и прижалась к мраморной колонне. И так переждала толчки.

Мы посидели на скамейке вчетвером ещё какое-то время и вернулись домой. Пельмени стряпать не стали, а сварили сосиски с гречкой и сделали салат. К ужину вернулся папа. Командировку перенесли из-за происходящего, и мы очень обрадовались, особенно мама.

Ночью землетрясение повторилось. Оно было тише, поэтому я помню всё сквозь сон. Временами я открывала заспанные глаза и видела, как папа несёт меня, завёрнутую в одеяло, мама открывает зеркальный шкаф в коридоре и достаёт папку с документами. Потом я снова засыпаю и просыпаюсь уже на улице. Возле школы искусств было полно народа. Так мы просидели всю ночь. Хорошо, что это было лето.

Неделя в детском саду

В школу идти мне на будущий год. Мама сидит со мной дома и учит математике на пальцах, а Оля чтению на кубиках. Они красивые, металлические с выбитыми блестящими картинками на боках. Но пока у меня не очень получается читать и считать, и мне жалко смотреть, как мама и сестра стараются, а я ничего не понимаю. Папа работает. А Игоря мы проводили в армию, и без него немного скучно. Почему я учусь дома и не хожу в садик, как остальные дети? Папа говорит, что я недетсадовская. Я с ним полностью согласна, ведь в садик я ходила ровно неделю, и эта неделя мне запомнилась на всю жизнь.

Три года назад стоял тёплый и сухой сентябрь. Мы с мамой отправились на экскурсию в детские сады, которые находились рядом с домом. Мне совсем не было любопытно, но с мамой я была готова обойти весь свет. С ней всегда было хорошо и уютно. Её тёплую ладонь я готова держать вечно. Дул тёплый ветер. Мы шли через сквер, который расположился справа от нашего дома. Сухие листья срывались с деревьев. Мне нравилось наблюдать, как они кружатся в воздухе.

Мы обошли три одинаковых детских сада с одинаковыми детьми, шкафчиками, игрушками. Девочки с бантиками и косичками приносили мне подержать кукол с длинными ресницами, мальчики в шортиках недоверчиво протягивали машинки – покрутить колёсики. Тёти в белых халатах широко улыбались, и все как одна повторяли: «Приходи к нам, у нас хорошие детки».

И каждый раз за порогом мама интересовалась: «Ну как? Тебе понравился этот садик? Давай сюда ходить?» А я пожимала плечами и отвечала своё любимое «Не знаю». Мне ровным счётом было всё равно, ведь я была абсолютно уверена, что родители меня никуда и никому не отдадут.

Но я ошибалась. Как-то вечером мама погладила синее платье и сказала, что завтра пойдём в садик. Я никогда не спорила с родителями и кивнула в ответ. «Мы там уже были на днях, —подумала я. – Ну ладно, если нужно, сходим ещё раз». Наутро меня разбудил папа: «Танюша, солнышко, вставай». Я проснулась легко, оделась в приготовленное с вечера платьишко. К моему удивлению, в сад мы отправились с папой. Недолго думая, я решила, что мама рассказала папе про хороших детей, которые красиво играют в садике, и добрых тёть в чистеньких халатиках, и он тоже захотел посмотреть. Мы дошли быстро. Папа меня поцеловал в щёку и посадил на скамеечку, малюсенькую и низенькую, очень гладкую. Папуля помог мне переобуться в белые сандалики. Затем ещё раз меня поцеловал, теперь в другую щёку, и, плохо скрывая волнение, пообещал, что вечером за мной вернётся и мы пойдём домой. А я пока поиграю с ребятами. В карманчик он положил мне белый носовой платочек, который стал моим лучшим другом в течение этой бесконечной недели. Папа помахал рукой, неуверенно улыбнулся и ушёл.

День прошёл как во сне. Я привыкла слушаться взрослых, поэтому везде следовала за воспитательницей, которая крепко брала меня за руку и отводила в столовую, на прогулку, в спальню и в туалет. Но везде я глазами искала розовую скамеечку, с которой папа обещал меня забрать. Ничего интересного не происходило. За завтраком, обедом и полдником меня сажали с болтливой блондинкой в красном сарафане. Она крепко прижимала к себе бледного мишку с большим носом, успевала есть, кормить плюшевого друга и ещё что-то мне рассказывать. Я её совсем не слушала, у меня была забота: не пропустить папу. Днём нас повели гулять. На улице стояла серая скамейка, и я сразу примостилась на её край. Перекладины у скамейки были неприятные на ощупь – шершавые и облезлые. Было очень тепло, ласковое солнце гладило меня по голове, словно успокаивало и жалело, золотило растрёпанные косички девчонок и мокрые от бега волосы мальчишек. У них была своя забава. Сетчатый забор-рабица покосился, и ребятам было очень удобно бежать с одного конца двора, с грохотом врезаться в сетку – забор пружинил, гурьба, как на батуте, отталкивалась от металлических ячеек и бежала в противоположную сторону. При этом мальчишки и девчонки успевали играть в догонялки и ловко осаливали друг дружку. Самой шумной была Таня Бусуйок – бойкая девочка с кудрявыми волосами в таком же, как у меня, синем платье. Таких смелых девчонок я боялась и не дружила с ними, но очень уважала, потому что считала, что мне никогда такой не стать.