Контракт на забой

Глава 1

Количество трупов неуклонно множилось – почти каждый час находили новых убитых. Я же сидел, задрав голову, изучал потолок и делал вид, что меня это нисколько не тревожило. А тем временем шёл дождь. Точнее говоря, в грязноватом стекле расположенного на самой окраине шестого сектора кафе «Ревущий буйвол» изображалась некоторая видимость дождя.

Душеведы (именно так нынче стали называть астропсихологов), отвечающие на далекой Земле за духовную акклиматизацию неимоверно разросшегося человечества, решили, что дрягающиеся в космосе на исполинских размерах консервных банках люди будут успокаиваться при виде и звуках льющейся воды. Дескать, так они будут менее остро переживать свою оторванность от планеты. Решение было официально закреплено симархическим правительством, издан декрет, и все кафушки, рестораны, кабаки и забегаловки обитаемого в космосе мира в одночасье стали менять стекла.

Фактически традиционного стекла здесь уже давно никто не видел, его не было даже в шикарнейшем отеле «Багровый понтифик», где изредка, но всё-таки останавливались прибывшие к нам большие шишки, медийные звёзды и тайные агенты. Наличие бьющихся предметов, как посуды, так и окон, на космическом объекте, где регулярно возникали проблемы с гравитацией, было непростительной роскошью. Стекло, известное человеку из глубокой древности, повсеместно заменил полигласный композит, который внешне был столь же прозрачным, как и его далекий предок, но притом пластичным и фактически несокрушимым, как броня новоспартанского воина.

И вот в один прекрасный момент на помойку оказались отправлены тонны окон, окошек и иллюминаторов. Их место знали братья-близнецы, изготовленные из интеллектуального метагласса, который кроме всего прочего мог выполнять функции экрана. Злые языки поговаривали, что дело было вовсе не в душевном уюте обителей космических городов, а возможности получить выгодный контракт, но мне казалось, что причина крылась вовсе не в коммерции. Замаскированный под окно управляемый экран, да ещё в каждом заведении, давал возможность удивительным способом контролировать общественные настроения. Хотя не всегда это было удачной затеей. Чего только стоила внезапная демонстрация казней.

Сидишь, бывало, приобняв за талию веселую селянку с одной из фермерских планет, как фенстера, только что мельтешившая каплями вполне веселого цифрового дождика, навевавшего мысли совершенно далекие от приличных, капитальным образом преображалась. Кафе погружалось во мрак, а романтическая картинка сменялась перекошенной от ужаса и боли харей упырька, которого по приговору орбитального трибунала в одних подштанниках направляли в открытый космос. Пшик… и трансляция становилась абсолютно неаппетитной, так как род человеческий оказался ну абсолютно неприспособленным к обитанию во мгле бескрайнего вакуума. После подобных зрелищ у хохотушек стремительно портилось настроение, а любовный импульс и вовсе улетучивался. В итоге ночевать приходилось одному. А потому пусть лучше показывают дождик, сквозь серебристые нити коего можно было разобрать очертания реальной улочки нашего захолустья.

Я сидел, раскинувшись в бесформенном кресле, и ждал. Кафе «Ревущий буйвол» нельзя было назвать слишком удачным для ожидания местом, здесь вообще не хотелось задерживаться без лишней на то надобности. Но сегодня отнюдь не я определял, что мне можно было желать, а что – нет. Ставки были слишком высоки, чтобы плюнуть на всё, встать и уйти. Не подумайте, что я собирался жить вечно, но покидать жизнь заметно раньше положенного времени мне тоже не хотелось. А потому надо было сидеть и считать тянувшиеся бесконечно долго минуты. Я даже не рисковал отойти в туалет, хотя в стеклах кафе пролилось столько булькающих потоков, что невольно хотелось по малой нужде. Да ещё в углу бил голографический фонтанчик, что вовсе не прибавляло внутрипузырного комфорта.

Порция эрзац-выпивки подходила как концу. С минуты на минуту заряд должен был закончиться, и тогда ожидание стало бы вовсе невыносимым. Хотя надо признаться, что эрзац-выпивка была удивительной вещью. Во-первых, от неё не было никакого похмелья, что, согласитесь, не так уж плохо, тем более в космическом городе, где недостаток воды считался едва ли не главной хозяйственной проблемой. Во-вторых, можно было контролировать, насколько ты хотел быть пьяным и как долго. Собственно говоря, и выпивка было не столько выпивкой, сколько комплексным решением. Принималась таблетка, после чего ты брался за специальный проводниковый стержень и получал особый разряд. Кровяные тельца на время слипались, и можно было погрузиться в состояние, точь-в-точь напоминающее опьянение. То, что эстеты вроде меня при этом потягивали через соломинку подобие реальных напитков, так это было делом вкуса. Само пойло в деле погружения в тенета сумрачной эйфории никакой роли не играло. Для меня это было силой привычки. По большому счету эрзац-выпивка была изобретена как раз для космических городов. Не пить было нельзя. Человечество, наверное, ещё долго не сможет привыкнуть к тому, что под ногами нет ни привычной Земли, ни ввыклой земной тверди. Реальное же пьянство (пусть на титанической, но, тем не менее, комической станции) было делом чреватым.

Вот тогда яйцеголовые спецы из министерства космической колонизации и изобрели столь чудную вещь как эрзац-выпивка. Себестоимость – минимальная, последствий – почти никаких, привыкания – ровно ноль. А ещё стресс снимает как рукой. Цену на неё назначают баснословную только для того, чтобы космограждане не сильно увлекались: отдыхом-отдыхом, но работу пропускать нельзя. А потому и была придумана система дозирования – заплатал имперскую векшу и заказывай: мне два часа легкого опьянения. Или: хочу быть пьяным в хлам не более получаса. Если же есть желание посидеть, слегка отдохнуть, бросил владельцу кафе десяток имперских кун и получил аналог расслабляющего коктейля. Недорого, недолго, но сердито. Посидел десяток минут и бодрячком беги далее по делам. Но вот именно сейчас у меня быть бодрячком что-то не получалось.

Сказать, что я был из робкого десятка, мог только человек либо неимоверно глупый, либо неоправданно смелый. В конце концов, обладатель прозвища Забой не мог быть трусом. Если говорить начистоту, то эту кличку я получил за то, что попал в заварушку на копях шахтерской планеты Минокс. Знай я тогда, что будет твориться на шахтах, на выстрел лазерной пушки не подлетел бы к этому миру. И меня бы не прельстили ни большие деньги, ни особые статусы, никакие блага обитаемого света. Однако я оказался в неудачное время в неудачном месте, а потому против собственной же воли пришлось проявлять редчайшее мужество, так сказать, демонстрировать чудеса героизма. Впрочем, на портовой космостанции, где я обитаюсь последние десять лет, широкое хождение получила совершенно иная версия происхождения моего прозвища.

Мол, я голыми руками забил до смерти несколько негодяев, которые досаждали моим клиентам. Я же в свою очередь вовсе не стремился поставить крест на подобного рода заблуждениях. При моей работе плохая репутация была как нельзя кстати. Она как магнит притягивала ко мне всё новых и новых заказчиков. Это не только делало мою жизнь заметно интереснее, но и весьма регулярно наполняло карманы, что позволяло вести безбедную по космическим меркам жизнь. Забыл сказать, я почти никогда не работал голыми руками, для критических ситуаций у меня всегда была припасена бакаутовая дубинка. Но я пускал её в ход отнюдь не каждый раз, как только мне на пути попадался глупый или несговорчивый тип. Дубинка была форменным произведением искусства. Мало того, что из редкой породы земного дерева, так ещё и с богатой историей. Уже в силу этого мне не хотелось размазывать по ней чьи-то мозги, сопли или кровавые юшки.

Вы спросите, кем я работаю? Удивитесь, но я – рисовальщик. По крайней мере, так значится в моей трудовой лицензии. Подобный документ обязаны получать все, даже такие заслуженные космограждане и ветераны бойни на Миноксе, как я. Однако не стоит обольщаться – лицензию мне помог выправить мой друг и сослуживец, работавший в комиссии по борьбе с тунеядством. Не то чтобы я совсем не умел рисовать. Мои работы находили вполне сносными, да сугубо творческим трудом на нашей консервной банке особо сыт не будешь. Гигантская комическая станция, официально носившая поэтическое название «Звёздная гавань», была портом галактического значения. Это был форпост между изолированной юдолью Священной планеты Земля и обитаемым внешним светом. Ежедневно к нам причаливали десятки кораблей с различных планет и космических городов. Везли продукцию из фермерских миров, переправляли гигатонны руды на города-фабрики, забрасывали рабочих на шахты. Ну и, конечно же, готовили запасы для Земли. Попасть на колыбель человечества можно было только через нас. Люди и запасы перегружались на специальные судна, которые тщательно проверялись в карантинной зоне. Любой недотепа, вознамерившийся очутиться на Земле, минуя массу проверок, таможенных станций и карантинных зон, уничтожался уже на подлете к Венере. Священная планета пребывала почти в идеальной стерильности.

Вы когда-нибудь были в портовом космогороде вселенского значения? Если нет, то вам будет сложно понять, почему я осел в «Звёздной гавани». Трудно представить более весёлое место в Галактике. Впрочем, насколько жизнь на нашей консервной банке была весёлой, настолько же и опасной. Вокруг торгового централа всегда вились всякого рода тёмные личности. Для гостей важным было не просто успешно торговать, но и улететь с наторгованным без лишних потерь и именно в нужном им направлении. А это удавалось отнюдь не всегда. Труднее всего приходилось крестьянским старшинам из фермерских миров. Наивные по природе они рисковали стать жертвами почти всего, от чего только можно было пострадать на «Звёздной гавани». За ними блеклыми тенями следовали аферисты, мошенники, карманники, шулера, грабители. Одним словом, вся космопортовая шушера намеревалась раздеть до нитки наших кормильцев. Как правило, силы правопорядка были бессильны. Космический порт был территорией беспредела и хаоса. И вот тут на помощь приходил я.

С известной регулярностью в дверь моего крошечного кабинета стучались. И далее происходил типовой разговор.

– Нам нужен рисовальщик, – говорили мои визитеры

– Я неплохо владею карандашом, но мои услуги недешевые, – небрежно бросал я в ответ.

– Мы готовы вам оплатить три портрета, – вежливо поправляли меня представители планетарного крестьянства, после чего мы ударяли по рукам, я брал дубинку и шёл на выручку милейшего вида бородачам.

Кроме денег было еще несколько причин, почему я помогал этим пасторальным тельцам. Одной из них были их славные девушки. Несмотря на исключительную набожность, космические фермеры (причем без разницы, с какой планеты) имели весьма специфические представления о добрачном интиме. Они не просто его не осуждали, они его поощряли, чем не раз вызвали открытое недовольство Имперской Церкви. Впрочем, что можно было ожидать от людей, которые на протяжении десятков поколений превыше всего ставили плодородие? В крестьянских мирах замуж выдавали не девиц, а молодых мам, то есть тех, кто доказал свою «злачность». «Вспахивание» и «боронение» было не просто удовольствием, а каким-то неистовым ритуалом, которому милейшие обладательницы длинных косичек предавались с фанатичным самозабвением.

Вдобавок, чтобы не вырождаться на генном уровне старейшины всячески приветствовали близкие контакты с представителями иных планет. Узнав, что мой далекий пращур был из состава «черной центурии» (той самой ватаги развеселых ребят, что устроили симархическую революцию и навсегда изменили миропорядок человеческой жизни) в глазах трудяг по части доярского и пахотного искусства я превратился фигуру, едва ли не приближенную к Блиц-Императору и самому Верховному Симарху. После этого заказы на обеспечение безопасности сопровождались целым рядом сакраментальных просьб, в чём я не мог отказать прелестным пастушкам. Свою совесть я успокаивал тем, что это был не разврат, а весьма душеспасительное для их общин «вспахивание». Однако на утро прелестницы исчезали и впредь никогда не появились в моей жизни.

Более того, задумай я узнать об их судьбе или судьбе возможных детей, меня, мягко говоря, не поняли бы. Детишки на фермерских планетах считались достоянием общины, а вовсе не случайного во многом отца. А внимание к замужней женщине (обычно замуж выдавали сразу же после рождения ребенка) считалось преступным и кощунственным. И если «боронение» было как бы естественным этапом жизненного цикла, то попытка увести чужую жену трактовалась как покушение на устройство мира в целом. Это было сродни попытке оторвать землю от неба, то есть устроить вселенский бедлам. И вот тут наивные бородачи могли показать себя с весьма непритягательной стороны. До меня доходили слухи, что не слишком вникнувшие в суть интимных обрядов чужаки частенько исчезали без следа. Может быть, их выгоняли. А может, они становились удобрением для трехзвёздного батата. В общинах по этому поводу хранилось гробовое молчание, а я был отнюдь не настолько любопытен, чтобы проверять на себе истинность какой-либо из версий.

Глава 2

– У вас свободно? – вопрос оторвал меня от размышлений, как раз в тот момент, когда заканчивалось действие двадцатикунового коктейля. Я поднял глаза. В «Ревущем буйволе» редко появлялись чужаки. Изредка сюда заглядывали невесть каким образом оказавшиеся в шестом секторе косморафтеры. Однако стоило им взглянуть на здешние рожи, как у межпланетарных туристов сразу же пропадало любое желание дегустировать местную пищу. Шестой сектор и так нельзя было назвать дружелюбным местом, а кафе в местных трущобах и вовсе было пунктом обитания персонажей с сомнительной внешностью и странными кличками. Охранники, межуровневые таксисты, мелкие контрабандисты – в «Ревущем буйволе» обитали все те, кто не слишком дружил с законом, но и не нарушал его совсем открыто.

Судьба-злодейка повелела так, чтобы одним из них стал и я. В заведение меня первый раз привел приятель, с которым мы познакомились во время переделки в шахтах. Каюсь, но не знал ни его имени, ни фамилии. Для меня он был просто Загривком. А загривок у него был действительно мощный, я бы даже сказал – выдающийся. Как-то забавы ради он согнул большую железную балку, положив её себе на шею. Когда же он на эту шею вешал трехпудовый армейский плазмомёт, то превращался в форменного демона (из тех, что в фермерских мирах пугают маленьких детей). Именно Загривок помог мне обосноваться в глухомани шестого сектора. Как раз он дал мне первые уроки выживания в этих волчьих краях. В жизни не забуду его первое наставление.

Казалось, что после Минокса я уже был тертым калачом и бывалым малым, которому любое дело – по плечу. Но не тут-то было. Обитатели шестого сектора плевать хотели на все мои былые заслуги. И тогда Загривок посоветовал мне устроить публичную драку. Причем, не просто драку, а самую настоящую уличную баталию, чтобы меня за это безобразие забрали в местный космицейский участок. Только так я мог заработать себе дурную репутацию, что было лучшим пропуском в мир сомнительных сделок «Звёздной гавани». И тогда я впервые наведался в «Ревущего буйвола». Выбирая жертву для нападения, некоторое время оценивал две компании. Одна строилась вокруг вертлявого типа (позже я узнал, что его звали Три Притопа), вторая – вокруг подвыпившего громилы, который, громко рыча и гогоча, рассказывал под стать ему самому скабрезные анекдоты. Подумав пару мгновений, я решил изобразить возмущенного его шумным поведением любителя трущобной гастрономии, который специально ради стряпни местного повара заглянул в «Ревущего буйвола», а теперь не мог спокойно вкушать поданные к столу деликатесы. До кучи я выразил бурное недовольство по поводу того, что действующими лицами анекдотов были инокини Ордена Благочестия.

Публика в кафе замерла в сладострастном ожидании моей скорейшей кончины. Предвкушение оказалось не совсем обоснованным. Моё форменное на беглый взгляд самоубийство сразу же переросло в побоище, из которого первыми стали выбывать любители сомнительного юмора. Нельзя сказать, что потери несла только принимающая сторона. У меня затекал глаз, предательски угрожающе сделать мое зрение монокулярным; в голове гудело от пары пропущенных ударов, а под конец схватки мне приходилось прижимать левый локоть как можно ближе к корпусу, прикрывая явно треснувшие ребра. Потом раздался вой сирены. Это прибыла «кавалерия» – дерущихся блокировали распыленным парализатором, после чего штабелем сложили в юркую космицейскую вахтовку, которая, продолжая надрывно завывать, стремительно унесла нас в сторону дежурного участка.

– Эхххх…. Дорогой вы мой. С такой необыкновенной боевой биографией, из такой хорошей семьи. А ведёте себя как портовый оборванец, – секторальный урядник с говорящей фамилией Разиня, пытался придать своему голосу максимум благодушия. Он ещё тешил себя надеждой, что на его участке это было первое и единственное происшествие, в котором я давал свой кулачный дивертисмент. Знай, что его ожидало в ближайшие десять лет, он, наверное, сразу бы подал рапорт о моей принудительной депортации из «Звёздной гавани». Но космицейский урядник не обладал ни чутьем, ни умом, ни даром предвидения, а потому сделал то, что собственно сделал – он выпустил меня на свободу, ограничившись устным выговором.

Загривок уже поджидал меня в кафе. Я предполагал самое ужасное, но меня встретили громом аплодисментов. Оказывается, рыгающий громила изрядно всем надоел, а потому его уход (он никогда более не появлялся в кафе) не стал великой утратой. Я же в одночасье заработал дурную славу исключительного забияки, который даже без особого повода был готов пустить в ход кулаки. Именно в те дни и родилась альтернативная история относительно природы моего прозвища. Опять же надо отдать должное Загривку – он не стал рассказывать местной публике обо всех значениях слова «забой», равно как и раскрывать то, почему оно приклеилось ко мне. С тех пор я знал всех забулдыг и проходимцев, что паслись в наших краях. Однако стоявшего передо мной человека я видел точно впервые.

– У вас свободно? – визитер повторил свой вопрос. Размашистым жестом я указал куда-то в сторону соседствующих с моим креслом стульев, что можно было трактовать, как разрешение присесть за столик. Незнакомец медленно опустился. Я, прикидываясь не отошедшим от эрзац-выпивки, попытался осторожно оглядеть его. Человек был совершенно невнятной внешности: среднего роста, гладко выбритый, гладко причесанный, в потрепанном костюме-четвёрке грифельного цвета, что были популярны лет двадцать назад. Из-под второго жилета выглядывала дешевая цепочка, на которой наверняка висел такой же ничем непримечательный информофон. Весь его облик вольно или невольно являлся наглядным выражением слова «никто». Но вот взгляд… Взгляд пугал.

Нет, он не пугал в привычном значении этого слова. Я видел сотни разных взоров и различных выражений глаз, от полных лютой ненависти, до сочащихся отталкивающей похотью. Глядя же на незнакомца, казалось, что тень мира глазеет на тебя как на такую же тень. Приходилось мне видеть людей, что высокомерно взирали на меня как на пустое место. Им мнилось, что я – таракан, который только мешается у них под ногами. Обычно для этих персонажей всё заканчивалось не очень хорошо. В каких-то случаях урок им преподносила жизнь. В каких-то – я сам, видимо, утомившись ожидать, когда же всё-таки векодни воздадут по заслугам этим гордецам. Тут была абсолютно иная, а потому совершенно уникальная ситуация. Мне представилось, как равнодушная Вселенная оценивала меня будто частицу самой себя, лениво раздумывая, оставить меня влачить моё бренное существование или же направить в темное небытие. И меня это до жути пугало. Меня так не ужасал даже некогда выявленный «овечий живорез».

Это была давняя история, о которой в «Звёздной гавани» все постарались забыть, как можно быстрее. Нашу космическую мегалоханку, на которой постоянно проживала пара миллионов человек, а ещё столько же за год бывало в качестве торговых и деловых гостей, едва ли можно было удивить жестокостью нравов или преступлениями. Портовый город, даже если он находился в космосе, всё равно оставался портовым городом. Постоянно силы правопорядка находили трупы незадачливых дельцов или же торговцев, что без сопровождения решили окунуться в местную суету. Каждый день кого-то калечили в драках. Всякий час в «Звёздной гавани» происходило что-то непотребное. Но обычно это касалось окраинных секторов, там, где находились самые убогие шлюзы, где велась торговля самыми недорогими продуктами и ресурсами, которые никогда не планировалось направлять на Священную Землю.

Шикарные рестораны, дорогие отели, широкие проспекты и яркие фонари, стоявшие столь часто, что ты даже не отбрасывал тень на вылизанный до блеска пластиковый тротуар – всё это находилось в первом, центральном секторе. Мы подшучивали, что тамошние урядники играли роль швейцаров, в основном придерживая двери перед земными звёздами и высокими чинами, кои с известной регулярностью посещали «Звёздную гавань». А как не посещать, если наш галактический город считался вратами во внешний обитаемый свет? Первый сектор считался символом благополучия и благоденствия, космическим отражением Священной Земли. Но однажды и в эти «райские пущи» пришло горе.

Ни для кого не секрет, что в космосе сходили с ума много чаще, нежели на планетах любого из миров, будь то шахтерского или фермерского. Чудиков, эксцентриков и откровенных психов в «гавани» всегда хватало. Их выгоняли с глаз долой из респектабельных районов в отдаленные сектора, где они становились частью уличного пейзажа, пока либо не помирали от голода, либо не гибли от рук одной из уличных банд. Но убийства, начавшиеся три года назад в первом секторе, были просто омерзительными. Поначалу о них молчали. Однако после того, как нашли труп третьей девушки, по городу поползи слухи. Самое ужасное было в том, что для расправ безумец выбирал всеобщих любимиц, в обиходе именуемых «овечками». Конечно, убивай он продажных девиц или воровок, шума было бы не меньше. Но «овечки» были настолько невинными, что на их счет даже самые отвязные порно-режиссеры не решились делать синофонических намеков.

«Овечками» обычно называли самых прилежных из девушек, что работали младшими помощницами в парикмахерских, ателье и салонах первого сектора. Обычно они откладывали деньги на то, чтобы купить лицензию, а затем уже отбывали во внешний свет, где открывали собственные студии и мастерские, творили моду обитаемого мира. Десятилетия спустя уже признанными величинами своих планет они возвращались в «Звёздную гавань», вспоминая о начале своей карьеры. «Овечки» были безобидны, хотя и не лишены амбиций. Они не ходили на танцы, не посещали кафе, даже отказывались от развлечений в синофонических залах. На несколько лет они обрекали себя на добровольное заточение, денно и нощно вкалывая во имя своего будущего. И вот они стали жертвами совершенного безумства.

Когда до меня дошли вести о регулярной пропаже всё новых и новых «овечек», мне подумалось, что слухи об «овечьем живорезе» были всего лишь растиражированной фантазией, которая родилась в чьём-то не слишком здоровом мозгу. Но потом в «Ревущий буйвол» в сопровождении урядника Разини наведалось несколько человек в штатском (это были наши местные спецжандармы). Они аккуратно задавали вопросы, кому-то показывали голографические снимки. Среди этих «счастливчиков» оказался и я. При первом же взгляде на снимки мне стало не по себе; хотя после того, как на Миноксе мне приходилось удерживать позиции на баррикаде из человеческих тел, я полагал себя напрочь лишенным брезгливости. Но тут извращенная фантазия убийцы вышла далеко за рамки человеческого разума (пусть даже и безрассудного). Все осложнялось тем, что у космицейских не было никаких зацепок, а убийца наносил новый удар почти каждую неделю. В итоге со Священной Земли прибыли ОНИ.

Мы не знали, из какого ОНИ были ведомства, как ИХ звали, какие у НИХ были звания. ОНИ вышли из прибывшего к центральному шлюзу корабля в однообразных антрацитовых монокостюмах и сразу же направились в офис к Имперскому наместнику «гавани». После этого началось форменное светопреставление. Облава следовала за облавой. ОНИ работали методично и механически жестко. Сначала – первый сектор, затем – второй. В них блокировали квартал за кварталом, прочесывая всё, включая стиральные машины, в которых ещё бултыхалось чьё-то нижнее белье. Попутно ликвидировались все контрабандные гнезда, в некоторых случаях вместе с самим контрабандистами. Преступный мир «Звёздной гавани» взвыл и затих в испуганном предчаянии. И в этот критический момент себя проявил прыткий прощелыга с чудной кличкой Три Притопа. Я не раз благодарил судьбу за то, что для вписного побоища выбрал всё-таки компанию рыгающего громилы, а не людей, с которыми терся Три Притопа. Он был парнем что надо, не считая того, что ранее работал в Имперском космосыске. Именно он предложил выход из ситуации.

Человек, более-менее посвященный в мои дела, мог поначалу посчитать, что мне было плевать на судьбу криминального мира «гавани». Тем более что моей основной задачей было как раз охранять инопланетных торговцев от оного. Но в тотальных облавах был свой существенный минус. Во-первых, если бы «антрацитовые земляне» ликвидировали преступные группировки, то местные силы правопорядка со всей орбитальной ненавистью взялись бы наводить порядок в районах, и плакала бы моя липовая лицензия рисовальщика. Пока в секторе водились жулики, убийцы и грабители, урядникам было не такой мелочи, как я или Загривок, что промышляли сомнительными делами, забывая платить налоги. Но ситуация грозила измениться в одночасье. Во-вторых, если бы не было преступности, все фермерские миры внешнего обитаемого света сразу бы перестали нуждаться в моих услугах. Остаться без работы, да ещё на хвосте с пронырливыми космицейскими вовсе не входило в мои планы. Пришлось согласиться на предложение Три Притопа.

Вмиг «Ревущий буйвол» превратился в самый настоящий штаб, до самых краев наполненный гудящей толпой. Каждый час к дверям прибывали неизвестные типы, принося всё новые и новые сведения. Если бы я не знал, что было задумано, то заподозрил бы, что криминальный мир «гавани» объединился во имя большого налёта на центральное банковское хранилище. Друг друга сменяли персонажи со сломанными носами, разорванными в клочья и плохо заштопанными подбородками, без глаз, с уродливыми шрамами на щеках, с культями, которые не заменяли механическими протезами. Изредка появлялись вальяжные «боссы», которые, выслушав сводку новостей, отдавали по информофону короткие как ругательства приказы. Уголовный муравейник исчез столь же стремительно, как и появился. На один день преступный элемент решил залечь на дно в самых потаенных углах нашей космической банки. Все ждали новостей.

Новости не заставили себя ждать. Ближе к орбитальному полудню окна «Звёздной гавани» вспыхнули ярким светом, и бодрый диктор заявил о поимке «овечьего живореза». Широкая публика так и не узнала, как он был пойман. По большому счету его и не поймали, а нашли. И не его самого, а его тело. Всё выглядело как абсолютная случайность. На работу не вышел один из администраторов гостинцы «Багровый понтифик» – маленький человечек, с залысиной и крысиной мордочкой, которую украшала полоска рыжеватых усиков. Его нашли повешенным в своей маленькой квартире. Самоубийства в «космогородах» не были редкостью. Но отнюдь не в каждом случае рядом с трупом находили гигантскую коробку, до самого верха набитую уликами. Чтобы улики случайно не ускользнули от взгляда, коробка как бы невзначай была открыта, а на самом верху лежала часть скальпа одной из убиенных «овечек».

С выстраиванием версии самоубийства местные спецслужбы решили не мудрить – маньяк запаниковал, когда прибыли «антрацитовые», испугался разоблачения и покончил с собой. Никого не волновало, что в результате облав человечек с крысиной мордочкой даже не попал в поле зрения сил правопорядка. Да и сами облавы вовсе не проводились в указном районе первого сектора. Решили не обращать внимания и на гигантскую шишку на затылке трупа, которая появилась от удара неизвестным предметом. Ох, сколько же раз я благодарил орбитальных угодников за то, что в моём распоряжении оказалась именно бакаутовая дубинка! Это была поразительная удача, ведь параметры бакаута не значились ни в одном электронном анализаторе экспертов-криминалистов «Звёздной гавани».

Тем временем незнакомец, восседавший на соседнем стуле, вытянулся, поправил цепочку на втором жилете, потянул за неё, и извлек из потайного кармана повидавшего виды темно-серого костюма странный блестящий предмет. Не снимая его с цепочки, он положил его рядом со мной на стол. Я уже перестал изображать из себя пьяного и аккуратно дотронулся до предмета указательным пальцем. Вселенная ещё раз равнодушно глянула на меня из глаз незнакомца, и тот столь же безразлично и бесцветно спросил:

– Мне кажется, вы были знакомы с Мартой Дрей?

Глава 3

Был ли я знаком с Мартой Дрей? Что может быть сложного в таком простом вопросе? Вы либо знакомы с девушкой, либо – нет. Но я бы не решился однозначно высказаться по этой теме. Марта Дрей появилась у меня в офисе несколько дней назад. Она ещё не вошла в мой кабинет, а я уже почувствовал – должно произойти что-то необычное. Традиционно в дверь моей служебной каморки стучали увесистым кулаком, либо вовсе её распахивали настежь тяжелым крестьянским ботинком – уроженцы фермерских миров были людьми весьма учтивыми в беседах, но не самыми изысканными в манерах. Но теперь я услышал музыкальный перестук тонких пальцев, за которым в мой кабинет буквально вплыл не менее мелодичный голос: «Разрешите войти». Пока я растерянно соображал, что ответить, створка осторожно отворилась и в неё вступила обладательница деликатных пальцев и чудного голоса. В тот момент я едва ли мог подумать, что пройдет всего лишь несколько часов и жизнь моя покатится под откос со скоростью, которой позавидовали бы межпланетные экспресс-лайнеры. Но предвидение отказывалось работать, так как я оказался пленен всеми чувствами сразу.

Первым, что я увидел, был шикарнейший размах соколиных бровей, не оставлявший у меня как человека опытного ни капли сомнения – девушка происходила из весьма знатного рода. В «Космической гавани» можно было встретить кого угодно, но только не истинных аристократов. Те предпочитали либо военную карьеру на рисковых планетах шахтерского мира, либо несли почетную службу на Священной Земле. В любом случае они брезговали нашим портовым городом, который на всю Галактику был известен как центр стяжательства, разврата и преступных помыслов. Не успел я до конца осознать аристократизм моей гостьи, как меня тонким серпантином овеяло слегка уловимым, а от того ещё более филигранным ароматом незнакомых духов. Я никогда не слыл большим знатоком парфюмерии, но всё-таки смог уловить нотку древесных благовоний, в которой доминировала тема Солярного кипариса. «Новинка от Адама Бурки?», – мелькнуло в моей голове.

Как только ко мне вернулось зрение, настало время оценить посетительницу в целом. Я не знаю, каким ветром её занесло в наше захолустье, но выглядела она лучше, нежели многие модели со страниц модных журналов. Узкий жакет цвета «имперский меланж» украшали два ряда настоящих перламутровых пуговиц (я ещё был в состоянии отличить перламутр от химической подделки). Обтягивающая юбка с фактурой марсианского гранита была не слишком короткой, чтобы выглядеть вульгарной, и не слишком длинной, чтобы сделать её хозяйку вызывающе чопорной. А ещё были башмачки из черного бархата с золотыми пряжками в виде резвящихся саламандр. Россыпь роскошных пшеничных волос венчала слегка сдвинутая набок гвардейская феска с непременной для земных модниц золотой кисточкой.

– Мне нужен рисовальщик, – сладкоголосо пропела обладательница исключительного наряда, изумительных бровей и умопомрачительной фигуры. Судя по всему, она не ожидала, что я потеряю дар речи, поэтому покручивая пальцем в воздухе, как волшебной палочкой, пыталась вытянуть из меня что-то членораздельное.

– Сударыня, вы к нам с Земли? – сказал я, пытаясь сообразить, что же могло потребоваться такой прелестной особе от меня, да ещё в таком ужасном месте как наш район. Судя по тому, что на её личико набежала тень изумления, она не ожидала подобного ответа. Я сообразил, что ляпнул явно не то и тут же выдал традиционный для моих фермерских заказчиков пароль.

– Конечно-конечно… Я весьма недурственно владею карандашом, но должен предупредить – мои услуги стоят весьма недешево.

Девушка улыбнулась. Несомненно, она ожидала именно такой ответ, а потому едва ли могла быть случайной визитершей. Земные модели вообще ненароком не забегают в шестой сектор, а в наш глухой угол и подавно.

– С оплатой проблем не будет, мне важно качество работы, – произнесла она нараспев, в очередной раз чаруя голосом. Однако при этом подчеркнуто акцентировала слова про «качество работы». Несмотря на то, что разговор шёл в том же самом русле, что и с обычными заказчиками, меня никак не покидало ощущение нечаянности всего происходящего. Я пытался понять, что же надо было столь прелестному созданию от специалиста, обычно оберегавшего космических поселян с торговой провизией, которую она наверняка не стала вкушать, даже если бы её приправили самым изысканным соусом. «Что эти недотепы наплели про меня на космических просторах?»– крутилось в моей голове. Беспокойство не было праздным. Принимая во внимание специфику бизнеса, реклама за пределами четко установленных границ мне была совершенно не нужна. Она была не просто излишней, но и вредной.

– Я хотела бы заказать у вас серию портретов, – продолжала заливаться тонкой свирелью моя нежданная гостья.

– Не хочу показаться невежливым, но кто вам рекомендовал мои услуги? Дело в том, что у меня очень специфическая техника исполнения портретов, – я даже сам поразился тому, насколько многозначно прозвучала брошенная фраза. В памяти всплыли изрядно покореженные физиономии незадачливых грабителей, решившихся на свою беду поживиться за счет моих клиентов. Я уже было ожидал услышать имя одного из старшин, прибывших в гавань с какой-нибудь из соседних крестьянских земель, как моя гостья, тряхнув стожком причудливо уложенных прядей, выдала совершенно неожиданное:

– Я видела ваши работы на одной из выставок!

Я приложил максимум усилий, чтобы не подать виду. Пришлось подыгрывать:

– В земных или орбитальных залах?

– В земных, в космическом городе я впервые, – кинула в ответ девушка.

Я с видом утонченного и попробовавшего всё в своей жизни эстета таинственно закатил глаза. Дескать, хорошие когда-то были времена. На самом деле, я мучительно соображал, что происходит, и в каком направлении надо было вести разговор. Едва ли не впервые за многие годы мне приходилось импровизировать, дабы отчасти понять, что же на самом деле было нужно моей потенциальной клиентке.

Как бы в подтверждение исключительности моих графических работ, а портретов в особенности, я бросил выразительный взгляд в сторону книжной полки. Там приютился энциклопедический томик, посвященный земному искусству. Я до сих пор не мог понять, была ли эта единственная в моём кабинете книга преднамеренной декорацией (должен же быть у рисовальщика хотя бы один фолиант об искусстве) или она всё-таки являлась маркетинговым инструментом, призванным в первую очередь производить неизгладимое впечатление на моих клиентов. В любом случае моя трудовая лицензия утверждала, что я имел непосредственное отношение к галактическому артистизму, и пока никто не ставил под сомнение сведения, содержавшиеся в сём весьма полезном документе.

Впрочем, ни для кого не было особым секретом, что на жизнь я себе зарабатывал кулаками, а вовсе не карандашами с «вечным грифелем». Энциклопедия искусства, снабженная анимированными портретами классиков, заперво в жизни мне показалась в высшей мере уместной. Расположенный на лицевой стороне обложки реконструированный портрет Леонардо внезапно нахмурился – мне показалось, что великий осуждал меня как гнусного самозванца. Впрочем, вознесенный на пьедестал в качестве провозвестника симфонического идео-искусства Йозеф Торак весело подмигивал мне с того же самого книжного переплета. Он как бы говорил: «Не переживай, брат, не для того твой предок из центурии возвращал меня из небытия, чтобы я скатывался до банального осуждения за такие мелкие шалости». Но вся эта внутренняя перебранка между великими, запечатленными на титуле фолианта, оставалась совершенно неприметной для моей прекрасной визитерши. Она же склонилась над моим столом, словно пыталась что-то прошептать мне на ухо. В действительности же её слова едва ли можно было назвать чем-то секретным.

– Я хотела бы заказать целую серию портретов, – и словно в подтверждение загадочности этого заказа, испуганно оглянулась по сторонам. Но в моём кабинете не было никого, кроме нас и резвящихся на обложке энциклопедии оживленных «мастодонтов» искусства. Ещё раз оглядевшись, девушка извлекла на свет запечатанный толстый конверт. Протянула его мне.

– Это модели, которые должны послужить основой для будущих рисунков…

– Насколько понял, вас предупредили, что мои услуги стоят весьма недешево, – я попытался вывести разговор в канву принятых трактаций, замаскированных под художественную беседу.

– Ах, конечно-конечно, – девушка изящным жестом достала из сумочки пачку банкнот толщиной, наверное, с жерло плазменной пушки, что устанавливают на флагманах Имперского космического флота. Я присвистнул, ибо не был в силах скрыть своего удивления. У меня на столе лежали самые настоящие пластиковые имперские куны, а вовсе не привычные мне орбитальные боны. Это было целое состояние – дело могло стать самым крупным в моём послужном списке. И мне это очень понравилось, о чем я спешно уведомил мою собеседницу

– Должно быть, вам потребуются очень хорошие портреты, – пояснил я свою невольную ошарашенность. В ответ девушка мило улыбнулась и протянула мне визитку:

– Я остановилась в «Понтифике». Заглядывайте в гости в шесть вечера по орбитальному времени.

Я взглянул на визитку. На бамбуковой бумаге черной голограммой было отпечатано: «Марта Дрей. Эксперт по космо-экологии».

– Так вы говорите, что видели мои работы на выставках в земных залах?

– Именно так, – ответила Марта

– Я был хорош?

– Вне всякого сомнения!

При этих словах я широким размахом сгрёб со стола в потайной ящик и тугой конверт, и ещё более тугую, а потому весьма радующую душу, пачку денег.

– Даже не сомневайтесь – буду с точностью лазерного хронометра, – я попытался изобразить на лице подобие учтивой улыбки, мол, даже люди моей профессии иногда шутят. Марта элегантно помахала мне ручкой, поправила феску, опять тряхнула копной пшеничной шевелюры, после чего не торопясь покинула мой кабинет.

Я выждал три минуты, а затем бесшумным фантомом выскользнул в коридор. Судя по шагам, девушка прошла по улице не более десяти метров. То ли она никуда не спешила, то ли специально оглядывалась (что в наших краях не было лишним), но двигалась она очень медленно. Я последовал к запасному выходу и вышел в соседний с основным проспектом переулок. Понятия не имею, кем была на самом деле Марта Дрей, что она знала о моей работе и насколько ясно представляла, чем я в действительности занимаюсь. Но я на все сто был уверен в том, что никогда не выставлялся в земных залах. В моей биографии вообще не значилось ни одной, даже самой захудалой выставки.

Глава 4

История начинала меня забавлять. В мои обычные обязанности входила охрана и сопровождение негоциантов с планет обитаемого мира, что при наличии неплохих навыков и хороших связей было делом не слишком-то сложным. Надо было лишь, чтобы они сохраняли дистанцию от всякого рода сомнительных типов. А также сторонились заведений, под самую завязку забитыми людьми, общение с которыми было не просто вредно для здоровья, но и опасно для жизни. В остальном работа была рутиной. Слава опережала меня, а потому грабить предпочитали тех торгашей, что решили обойтись без «зонтика» (именно так на орбитальном жаргоне привыкли именовать людей моего негласного ремесла). У каждого «зонтика» было своё хобби, обычно внесённое в трудовую лицензию. Я был «рисовальщиком», кто-то был «певцом», кто-то – «танцором». Я даже знал одного «таксидермиста». Для меня было большой загадкой, почему по поводу его документов у комсицейских структур не возникало никаких вопросов. Ну, действительно, как можно было зарабатывать себе на жизнь изготовлением чучел в орбитальном городе, где животные были неслыханной редкостью? Впрочем, любознательность не была моей второй натурой, а потому эту проблему я решил оставить без внятных ответов.

Следуя по улочкам шестого сектора за Мартой Дрей, я не столько следил за ней, сколько пытался отгадать, что же ей было нужно на самом деле. В какой-то момент едва не попался. Она резко остановилась и столь же резко обернулась. Я чудом оказался скрыт за резко выступающей вывеской лавки торговца снадобьями. «Всё-таки с ней что-то не так, – мелькнуло в мозгу. – Она не шутку опасается за свою жизнь. Но почему она ничего не рассказала мне раньше и отложила беседу на вечер?» Прикинул в голове – Марта могла выйти к транспортному порталу, ведущему к прочим секторам, только лишь следуя по изогнутому дугой проспекту. Назвав захудалую улочку Проспектом Слияния, власти «Звёздной гавани» весьма польстили нашей дыре. Просто этот прогон был не настолько страшным, как прочие закоулки. Да и изогнутость хоть как-то придавала ему мнимого изящества.

Вообще-то улицы отдаленных секторов в космическом городе никогда не были отражением симархических принципов относительно архитектуры. Те в полной мере могли быть реализованы лишь на планетах: практично, надежно, изящно. «Звёздная гавань» в данном случае была выстроена по принципу – «жить можно и то уже хорошо». Нависающее в десяти метрах над головой небо-потолок было одинаковым везде – и в первом секторе, и в шестом. Только в первом секторе оно расцвечивалось лазурными тонами, что создавало недурственную иллюзию. Да и дома там были в два этажа. В шестом же секторе царила непреходящая полумгла, а высота потолков даже самых престижных квартир не превышала одной имперской сажени, что было чуть больше двух классических метров. Рекламные конструкции как таковые на «Звёздной гавани» были запрещены (ибо считались непростительной тратой ресурсов и пространства), но при этом не возбранялось делать броские вывески, нередко придававшие изогнутым улочкам ещё более причудливые очертания. За этими бесконечными выступами, козырьками и консолями было очень удобно прятаться, когда приходилось за кем-нибудь следить.

Метнувшись в темень подворотен, я молниеносным тараканом срезал добрую часть пути, который предстояло пройти моей заказчице. Изрядно её опередив, я пристроился в непроглядной тени, отбрасываемой вертикальной вывеской магазина предметов первой необходимости. Меня едва смогли бы заметить даже редкие покупатели, лениво открывавшие двери, дабы приобрести гигиенический набор или упаковку протеиновых крекеров. Шедшая по мнимому проспекту дамочка вообще вряд ли додумалась бы что-то выглядывать в замызганном закоулке, где не видно ни зги. Я пристроился поудобнее, облокотившись на покрытую отвратительного цвета краской стену, и стал ждать. Прошло пять минут, Марта Дрей всё ещё не появлялась в поле моего зрения. Земная барышня явно не спешила убраться из чреватого ненужными приключениями шестого сектора. Миновало несколько минут. Мимо меня проследовал пяток местных обитателей с явно тревожными глазами. Я заподозрил неладное. Прошло ещё некоторое время. Шагавшие мимо меня люди что-то бурно обсуждали и размахивали руками. Я стремглав покинул своё укрытие и махнул вверх по улице – туда, откуда должна была показаться моя клиентка.

Первым, что я заметил, была толпа, подобно гипсу сковавшая движение на изогнутом проезде. Она шевелилась, урчала и бормотала. На обочине стоял лохматый тип по прозвищу Этажерка. Только не считайте, что он любил столярничать. Он был межуровневым таксистом. Наверное, одним из лучших, кто мог проворно перемещаться между этажами нашего космического города. А ещё он по мелочи толкал контрабанду, а потому волей-неволей был знаком со мной. Я приблизился к толпе. Меня терзали самые нехорошие предчувствия.

– Что-то скверное? – обратился я к Этажерке.

– В точку, – буркнул он мне в ответ. Взгляд у него был твердый как вольфрамовая монета, выпущенная к юбилею симархической революции. Этот таксист и в хорошем расположении духа не был многословным. В критические моменты он и вовсе экономил на словах, будто бы за каждое из них с него взимали специальную плату. Я пытался протиснуться сквозь толпу, но, не пустив в ход кулаки, это у меня получалось плохо, а начинать мордобой без существенного повода мне никак не хотелось. До меня лишь долетали отрывистые фразы: «Надо же…», «Как же это могло произойти…» Небрежно поработав локтями, я всё-таки отодвинул некоторых из зевак и пробился к центру сборища. Я ещё не увидел, что обсуждали люди, как взору предстала знакомая черная бархатная туфелька, на которой поблескивала пара веселящихся саламандр. И только затем я осознал, что туфелька была перепачкана кровью. Тут я потерял самообладание. Возможно, я кому-то двинул в ухо, кому-то засадил по ребрам, но толпу вмиг рассек как мягкую глину.

В огромной багровой луже лежала Марта Дрей. Феска слетела с головы, а замеченная мною туфелька соскочила с хрупкой ножки. На лице застыло изумленное, наивное выражение, что усиливалось изгибом её бровей. Она как бы спрашивала: «За что?»

– Мертва? – это всё, что мне удалось выдавить из себя в тот момент.

– Мертва, как аммиачные моря Юпитера, – заметил кто-то из зевак.

– Кто ёе убил? – я лихорадочно пытался сообразить, что же произошло за последние несколько минут.

– Судя по всему, тот, кто засунул в неё вон ту штуковину, – один из завсегдатаев «Ревущего буйвола» махнул рукой в сторону лежащего по соседству с телом предмета. Я склонился над орудием убийства. Мне стало не по себе – это был вороненый стилет из самой настоящей земной стали.

Не в меру продвинутые мозги нашего мира за последние три века сделали массу полезного, чтобы максимально обезопасить нашу жизнь. В частности, были придуманы и произведены на свет ранее невиданные, почти сказочные, то есть совершенно безвредные для человека материалы. Стоило любому из них войти в контакт со столь дорогим ученым мужам отдельно взятым человеком, как сей материал (в простонародье – новомат) терял свои свойства. Сталь переставала колоть, стекло – резать, пластик – рассекать; одним словом, ничто из новомодных материалов не могло причинить человеческому организму хотя бы малейший вред.

Придумывалось это исключительно для безопасности первых поселенцев, рискнувших заселять ныне обитаемый мир. В те дни аварии на кораблях и станциях не были редкостью; от смертоносных осколков и стремительно летящих обломков людей гибло едва ли не больше, нежели от всякого рода внеземных лихорадок. Я и сам, будучи на шахтах Минокса, не раз мысленно благодарил министерство перспективных наук. А ещё возносил хвалу Всевышнему, сподобившему кого-то основать оное. Подобные мысли становились весьма назойливыми, когда летевший в голову фрагмент рудокопной техники внезапно терял свои убойные свойства.

В то же время в урочищах орбитального города «Звёздная гавань» эти диковинные свойства металла, стекла и пластика приобрели совершенно иное предначертание. Они помогали справиться с преступностью. Здесь, как и во всех непланетарных городах, исконно было запрещено любое огнестрельное или огнемётное оружие. Даже силы правопорядка были вооружены пусть и в высшей мере современными, но всё-таки электрическими ударниками и газовыми шокерами. Но запретить ножи, торторезки, кулинарные ланцеты и бритвенные тесаки не предвиделось возможным – как же вы прикажете резать хотя бы тот же хлеб? И вот тут выяснилось, что орудия из новомата никоим образом нельзя было использовать в криминальных целях. Дело было лишь за малым: изъять из оборота вещи из привычных субстанций. Задачу, естественно, решили не за год и не за два, но всё-таки решили. Пересекая границы секторов, ты просвечивался с ног до головы, а потому запретные вещички обнаруживались сразу. Иные из преступных талантов пытались пользоваться костяными секачами, что привозили с собой обитатели фермерских планет. Но они были весьма ненадежны, стоили прилично и во многих случаях просто-напросто не пробивали усиленную ткань, столь популярную на нашей космогалоше.

Закроечные ножи модельеров и лазерные скальпели хирургов, конечно же, кромсали всё, что угодно, но вот приводились они в действие добрых полчаса, а потому были совершенно бесполезны в уличных разборках. В баталиях, нередко случавшихся между представителями кварталов и секторов, куда более важным аргументом был крепкий кулак. Если же кого задумали убрать, то это делалось весьма изощренным образом. Впрочем, некоторых банально душили. В этой связи я не припоминал, чтобы в шестом секторе рисковали носить шарфы или галстуки. Тут на выручку приходил армированный воротничок, скрывавший дорогую вам шею от посягательства не слишком родных недоброжелателей. В итоге всякая банда любого из секторов вырабатывала собственный стиль. Некоторые не были лишены извращенной изобретательности. Взять хотя бы баллончики с моментально каменеющей аварийной пеной, которая в считанные секунды могла застывать не только в бортовых пробоинах корабля, но и на вашем лице. Однако сейчас передо мной лежал самый настоящий вороненый стилет, пробивший в один удар не только наряды Марты Дрей, но и её сердце.

Я исступленно смотрел на тонкое лезвие, лужу крови и труп моей недавней собеседницы; был обескуражен и раздражен. А ещё я не понимал, что происходит. И это меня нервировало многократно больше. Рядом со мной нарисовался Этажерка. Он сам не без интереса изучал окровавленный стилет, который в «Звёздной гавани» был подлинной редкостью и самым настоящим антиквариатом.

– Бред какой-то… – пробормотал я.

– Именно, – поддакнул мне Этажерка

– Всё это очень паршиво.

– Точно, – проскрипел таксист и направился прочь из толпы.

Я решил последовать его примеру и стал выползать из толчеи плотно примкнувших друг к другу ротозеев. Загниголовые жители шестого сектора тут же занимали моё место, продолжая галдеть и обсуждать убийство. Этажерка махнул мне рукой и направился в сторону межуровнего портала, я же побрел в противоположную сторону. В какие-то считанные минуты всё происходящее вокруг меня разонравилось самым основательным образом. Мало того, что я ничего не мог предпринять, дабы исправить ситуацию, так я ещё и не понимал сути самой ситуации. Признаюсь, детективные навыки у меня были в самом что ни на есть зачаточном виде. В обычных условиях они мне и не требовались. Мой клиент погиб впервые. А ещё при столь диковинных обстоятельствах. Ранее, если на моём пути появлялся труп, то мне с первого взгляда было понятно, кто отправил несчастного к праотцам. Уличные банды хотя и проявляли мышлявость, но не были слишком-то оригинальны в почерке своих злодеяний. Я впервые столкнулся с тем, что ранее воспринял бы как досужую прихоть скучающего романиста, занятого исключительно тем, что выдумывает заковыристый поворот в сюжете своего произведения. Убить мою клиентку, посреди дня, диковинным оружием… И это всё происходило со мной наяву.

Я тряхнул головой, остановился на повороте, попинывая своим увесистым ботом изрядно поизносившийся пластиковый тротуар. Надо было собраться и привести мысли в порядок. Но это было нелегко. В голове колокольным перезвоном звучал только один вопрос: «Почему Марта Дрей не сказала, что ей на самом деле было надо?» Я решил поиграть в предположения. «Допустим, она не хотела говорить в моём офисе, так как не была уверена, что её не подслушивают. Логично? Не совсем, но, тем не менее, допустимо». Подумав пару секунд, я продолжил внутренний разговор с самим собой: «Она постоянно оглядывалась, так как полагала, что за ней следят. Оказалось – небеспочвенно опасалась за свою жизнь. Но как получилось, что я не видел следившего за ней убийцу? А это означает, что убийца Марты следил одновременно и за девушкой, и за мной. И именно потому нанес удар тогда, когда я упустил её из вида на несколько минут».

И тут в мой мозг раскалённой иглой впилось новое подозрение. Со всей очевидностью перед моими глазами предстала картинка. Плюнув на свои размышления, я подобно проворной гончей устремился обратно в свои служебные пенаты. Не разбирая дороги, сбивая с ног не успевших уступить мне путь олухов. Кровь стучала в висках, я перемахивал через ступени, пытаясь как можно быстрее добраться до третьего этажа, где располагался мой кабинет. С каждым шагом тень сомнений становилась всё гуще и гуще. Она взорвалась радужными осколками, когда подлетел к офису. Замок был вскрыт, а дверь была распахнута настежь.

Глава 5

Я замер, прислушиваясь к тому, что происходило в кабинете. В моём обиталище, бывшем на протяжении многих лет и квартирой, и рабочим пространством, царила гробовая тишина. Хотя я по личному опыту знал – пронзительная до звона в ушах глушина вовсе не означала, что в ней не прятались незваные гости. Опять же я громыхал так, что меня можно было услышать за квартал до прибытия на этаж. Игра в криминальное безмолвие была хороша, когда время работало на тебя. А у меня каждая секунда была на счету. Я вытянул из неизменно болтавшегося за спиной рюкзачка любимую бакаутовую дубинку. Сделал замах, чтобы в случае необходимости сразу нанести мощнейший удар и шагнул в темень конуры, готовый при первых же подозрительных звуках начать «боевой танец». Меня никто не огрел, не саданул по уху, не попытался вырубить электрическим разрядом. Я нырнул со света дверного проема в самый глухой угол комнаты; если биться без устали, то предпочитал, чтобы на меня никто не нападал со спины. И опять не последовало никаких агрессивных поползновений. Моя канцелярская келья продолжила хранить молчание, равно как неподвижность мрачных теней, что были едва различимы в скромных интерьерах.

Я стукнул ладонью по панели комнатных сервисов – зажегся свет. Где-то в богатых районах это можно сделать при помощи голоса. Но то был удел лентяев, страшившихся чрезмерных усилий, сокрытых в традиционном процессе включения иллюминации. А при работе «зонтиком» леность была непростительным прегрешением. Я бы сказал, что она была в прямом смысле слова смертным грехом, так как ленивые охранники торговцев надолго не задерживались на этом свете. Под потолком золотистым цветом вспыхнуло два кристаллических плафона. Одновременно с этим в углу тихо замурлыкал спрятанный в стенных панелях проигрыватель. Из динамиков полилась мелодия популярной песни в стиле космо-бит «Дорогой, возьми меня на Землю».

Моё жилище являло собой нечто ужасное. При всей моей бурной фантазии я не мог себе представить, что за считанные минуты можно было ТАК разгромить кабинет. Целым был только письменный стол, и то по причине того, что, выполняя функции сейфа, он был изготовлен из сверхпрочных пластин. Полки, вешалки, стулья, диван были разломаны на части. Удивительно, что на шум погрома не выбежал никто из соседей. С другой стороны, даже если бы я заливался благим матом и звал на помощь, они всё равно бы не высунули нос из своих щелей – в шестом секторе взаимопомощь среди обывателей была предметом крайне редким, почти коллекционным.

Я ни разу не сомневался в том, что искали анонимные экскурсанты. Может быть, я не был самым сообразительным малым в нашем космическом городе, но я ещё был в состоянии помножить два на два. Убийство и налёт на мой офис были звеньями одной цепи, а потому надо быть конченным идиотом, дабы не понять, что дело было в поручении покойной уже несколько минут Марты Дрей. У меня руки чесались, дабы достать из искусно замаскированного тайника пухлый конверт и посмотреть, что в нём находилось. Но приходилось сдерживать себя. Острожным движением я достал информофон, кроме всего прочего оснащенный парой весьма забавных вещиц, в том числе сканером по поиску скрытых камер.

Я делал вид, что набираю какой-то внутренний номер, а сам запустил процесс обнаружения. Моя небыстрая машинка исследовала все закутки, прощупывая каждый метр, после чего выдала результат. Как я и предполагал, визитеры оставили в укромных углах аж пять наблюдающих за каждым моим шагом устройств. Приём не был новым. Я не знаю почему, но он был назван в честь какой-то бабёнки – Ирен Адлер. Если, несмотря на погром, налётчики оставили камеры, то это означало, что они не нашли искомое. А это в свою очередь значило, что мой тайник им был не по зубам.

Привычка делать нычки в «Звёздной гавани» была присуща многим. Но только единицы умели сооружать качественные тайники. Самым главным в этом нехитром (в принципе) деле было расположить схрон на видном месте. Я, наверное, перехитрил всех. Мой потайной ящик письменного стола мог найти любой мальчишка. Однако в этом секретном лотке был ещё один тайничок, а тот в свою очередь содержал сюрприз – пространственную капсулу, способную вместить на хранение весьма приличных размеров предметы. Я демонстративно открыл якобы-потайной ящик стола. Сразу было видно, что в нём покопались – бумаги лежали отнюдь не в том порядке, как я их оставил около часа назад. Трудовая лицензия, сложенная пополам, была перевернута; блокнот с записями закрыт не до конца, а карточки моих бывших верителей были сложены вовсе не идеальным ромбом, чем я себя забавлял на досуге. Тем не менее, я был точно уверен, что пачку денег и конверт не удалось бы найти никому – капсула верно хранила препорученные ей секреты.

Изображая на лице отчаяние и скорбь (должен же я был подыграть наблюдающим за мною мерзавцам) я начал наводить порядок в своём стойле. Большинство моих знакомых полагали, что у меня весьма скверный характер. И разгром моего офиса сделал его ещё хуже. На самом деле мною овладели совершенно иные эмоции. Я рвался в бой – и сдерживал себя из последних сил. Большую часть мебели можно было смело выкидывать на помойку – она не подлежала ремонту. Не могу сказать, что предметы интерьера были дороги мне как память. Это была стандартная космическая мебель, но она делала мою жизнь заметно комфортнее. Теперь же комната являла собой вполне соответствующее моменту помещение. Мою клиентку убили, я не понимал, что происходит, затруднялся определить свои дальнейшие действия, мысли путались, устроив шумный хоровод. Каждая из них словно зазывала, вопия на повышенных тонах: возьмись за меня, отринь все прочие и только я приведу тебя к разгадке. Будь такая мысль одной-единственной, я, наверное, именно так и поступил бы. Однако в моей несчастной башке была устроена форменная какофония. Доводы, предположения, соображения, идеи и замыслы сплелись в один шумный клубок, выдернуть из которого хотя бы одну ясную задумку было весьма затруднительно.

Я присел на край несокрушимого стола. Снял рюкзачок и уложил рядом с собой любезную дубинку. Утрата мебели вовсе не была страшной потерей. В конце концов, на деньги, полученные от Марты, я мог себе позволить вполне шикарное по космическим меркам жилище в одном из нормальных секторов. Можно было бы забыть про мою погибшую клиенту и присвоить себе её средства. Однако, что делать с пухлым конвертом? Я был свято уверен, что именно за ним охотились разнесшие в щепья мою обстановку и остававшиеся мне неизвестными гаденыши. За этот конверт убили Марту. И я совершенно не был убежден в том, что меня оставят в покое. Тем временем достал из кармана визитку покойной. Внимательно изучил её. Натуральный цвет бумаги, произведенной из экзотических растений. Такую, наверняка, выпускают только на Священной Земле. Голограмма ровная, края не расплываются, глубина изображения приличная – значит, визитку делали на заказ. «Марта Дрей. Эксперт по космо-экологии». Мне казалось, что экология должна была продлевать жизнь, в случае с Мартой она её оборвала в самый неожиданный момент. Если не считать таинственного конверта, который в настоящий момент никак не мог извлечь на свет Божий, я знал лишь то, что Марта остановилась в «Багровом понтифике». Возможно, пройдет ещё пара часов, прежде чем местные космицейские смогут установить личность погибшей, после чего нагрянут к ней в гостиничный номер. А это означает, что у меня есть небольшая фора по времени, и ею непременно надо воспользоваться. Тем более, других зацепок у меня сейчас не было.

Я открыл ящик стола выгреб из него мелочь – со стороны налётчиков было весьма любезно оставить оную в моём распоряжении. На всякий случай сунул в карман документы и забросил за спину потрепанный рюкзак с верной дубинкой. Мой путь лежал в первый сектор. Уже собирался покинуть свои четыре стены, как заметил энциклопедию живописи, самым жалобным образом забившуюся в пыльный угол. Я достал книгу и отряхнул. Ей тоже не поздоровилось, хотя и не так сильно, как книжной полке. Корешок где-то треснул, а пара пластиковых страниц оказалась надорвана – с таким остервенением её перетряхивали. На одном из листов разрыв шел как раз через шикарную картину. Это был натюрморт Влада Сироткина «Дары Галактики». В своё время это пышное изображение плодов всяких фермерских планет, сложенных на праздничном блюде, вдохновило меня посмотреть обитаемый мир. Мне виделось увлекательное путешествие по планетам, радостно подносящим людям фантастические овощи и фрукты. Однако занимательный круиз закончился на галактической торговой помойке, не имеющей ничего общего ни с щедростью духа, ни с плодоносной жертвенностью.

На улице, как всегда было темно. Редкие фонари отбрасывали длинные тени, превращая грязный тротуар в забавный ландшафт. Прежде чем направиться к порталу, я решил заглянуть в «Ревущего буйвола», чтобы предупредить ребят. Они все без исключения были многоопытными, да и я сам был малым хоть куда, но подстраховка никогда не бывала лишней. В зале ошивался пяток человек, что для середины рабочего дня было совершенно мало. Наверняка, все глазели на труп несчастной Марты. В углу традиционно бил голографический фонтанчик, окна слезоточили цифровым дождем, а расположенный под потолком бипер надрывался новомодными бум-бум-припевками «Мы не зря покорили космос». За стойкой работал неизменный владелец сего злачного заведения по прозвищу Шива. Его прозвали так за непостижимое моему мозгу искусство управляться одновременно с потрясающим количеством стаканов. Рук у него было всё-таки две, но он владел ими много лучше, нежели некоторые, если бы у них было шесть или семь конечностей.

– Привет, – я показательно небрежно кивнул Шиве. Тот, не отвлекаясь от какого-то кулинарного процесса, мотнул мне головой в ответ.

– Шива, я с просьбой. Если что – ты меня не видел пару дней. И предупреди об этом ребят.

Наш криминальный кок наконец-то удостоил меня выразительного взгляда.

– Тебя ищет некто, абсолютно неприятный? – Шива решил предельно осторожно внести ясность в ситуацию. Я предпочёл отшутиться.

– Он совершенно неприметной внешности. Два метра роста, шрам через звероподобную рожу и активно прихрамывает. С первого взгляда можно и не узнать в толпе.

– Попробую справиться с этой нелегкой задачей, – понимающе проворчал Шива

На изгибе улицы, где убили Марту, ещё толпились зеваки; их ряды поредели, но всё равно людей было много. Космиция не виднелась. Я так понял, что тело бедной девушки до сих пор лежало на тротуаре. Решил, что воздам ей почести, когда разберусь с делом, а потому ускоренным шагом двинулся к порталу. Что же погубило земную гостью? Моя неразборчивость в клиентах или её неосторожность? Я всегда пытался держать двери своего кабинета широко открытыми, чтобы ни одна шальная векша не пролетела мимо меня. Теперь двери были выбиты, а кабинет разгромлен. А это означало, что перед некоторыми деньгами калитку надо закрывать на все мыслимые и немыслимые замки-щеколды.

Глава 6

Я приблизился к длинному коридору, в который тонкой струйкой устремлялись намеревавшиеся покинуть наши трущобы обитатели шестого сектора. Кто-то направлялся по делам, кто-то – на прогулку, кого-то в иные районы «Звёздной гавани» вели криминальные дела. Выход из сектора не был ограничен, хотя время пребывания в прочих было лимитированным. Три часа, и тебе надлежало вернуться на родные улицы, изогнутые, как кривой ятаган фермерского охранника, и грязные, как свинарник на планете Хубус – именно там производились общегалактические запасы сочного бекона.

Я шагнул в гулкие стены. Потолок перехода нависал над самой головой. С освещением здесь было явно лучше, нежели на ввыклых мне закоулках. Лампы были натыканы достаточно плотно, но при этом давали неприятный холодный свет, от которого я каждый раз ёжился, будто бы продрог до самых костей. На выходе из мини-тоннеля меня ожидал контрольный контур, где постоянно находился пяток вахтенных. Здесь осуществлялась проверка, после чего тебя милостиво допускали до перрона транспортного портала. Я десятки раз был на этой процедуре – каждый успешно. Мне даже посчастливилось познакомиться с некоторыми из дежурных космицейских. Вот и сейчас один из них подпирал стойку контроля, явно томясь от неимоверной скуки. Завидев меня, махнул кистью, после чего пожал плечами. Дескать, досмотр обязателен для всех – я показал документы, после чего отворил свой рюкзак.

– Привет рисовальщик, – мне подмигнул один из космицейских – Нашел выгодный заказ в приличном секторе?

Я ехидно ухмыльнулся, де, не всю же жизнь мне гостить в данной глухомани. Достав изукрашенную узорами дубинку, я уже собирался объяснить, что это мой талисман – декоративный струганец, но вахтенные только отмахнулись:

– Знаем-знаем. Ты – творческий человек, а это – предмет искусства. Иди уже.

Только на подходе к перрону кто-то из новичков окликнул меня.

– Забой, говорят, ты делаешь хорошие портреты?

– Недурственные…

– Я мой можешь сварганить?

– Давай вернемся к этой теме в будущей декаде? Я не хочу опоздать на трубопоезд. Дела, знаешь ли…

Разговор был дежурным, проверка проводились больше для проформы. Я отлично понимал этих парней – их работа была синонимом тоски и томления, помноженных на неутолимое желание раз и навсегда покинуть неблагополучный сектор.

Я пристроился на перроне, ожидая прибытия состава, который должен был унести меня в блистательный мир успешных жителей «единички». Так нередко именовали первый сектор, что ещё больше подчеркивало его оторванность от прочих сфер «Звёздной гавани». Наш город не зря величали «консервной банкой галактического значения» – хотя по форме он больше напоминал шайбу, медленно вращавшуюся вокруг своей оси и по особой траектории в Солнечной системе. И всё это искусственно делилось на шесть сегментов, последовательно связанных между собою. Передвигаться по ним можно было и на межуровневом такси, однако досмотр пришлось бы проходить на каждой «границе», а количество хорошо знакомых вахтенных было вовсе не бесконечным. А можно было сесть на трубопоезд, подобно белке в колесе совершавший бесконечное движение по периметру секторов. Как предполагалось, шестой сектор был противопоставлен первому. Соседями «единички» были научный и управленческие районы (соответственно второй и третий сектора). Они свою очередь граничили с промышленным и грузовым (четвёртым и пятым) секторами. И только те уже замыкались на дебри «полудюжины» (так шестой сегмент называли местные шутники). А потому, в какую сторону ни направляйся, до «единички» быстро было не добраться.

Трубопоезд прибыл вовремя. Бесшумно остановился, беззвучно открыл двери, приглашая вовнутрь отнюдь не самых молчаливых вагонов. Публика в них была самая разная, подчас неимоверно галдящая, крикливая и тараторящая. Но на этот раз повезло: один из вагонов был полупустым, а потому можно было даже присесть на лавку, что было весьма полезно для невеселых размышлений. Я плюхнулся на гелиевую скамью, и та податливо приняла удобную для моего седалища форму. Расположенный как раз напротив меня экран показывал красочный ролик, посвященный последнему победителю общегалактической симархиады – Василию Кирею. Бравый офицер, мастер боевого пилотажа, блистательный легкоатлет и при этом всём прекрасный певец на ближайшие двенадцать лет становился олицетворением «симфонической личности», воплотившей в себе саму суть симархического мироустройства. Три принципа: сила, ум и талант – находились в нём в органичном единстве, а потому Василий должен был вдохновлять на подвиги и подвижничество во имя внутреннего преображения.

Современные симархиады являли собой нечто среднее между забавами эпохи дисперсии: олимпийскими, дельфийскими и профессиональными играми. Но в то же время нынешние состязания не были бесплодными развлечениями. Проходившие раз в двенадцать лет они помогали людям постичь неразрывное единство своей внутренней Вселенной и внешнего мира. Всё это, естественно, приправлялось изрядной порцией пропаганды о том, что важно было быть не столько успешным, сколько органичным. Симархиада, состоявшая из трех этапов: спортивного, творческого и мастерского – не раз демонстрировала, что неотъемлемость была важнее спорадических свершений.

Помню, как в прошлый раз на двух этапах выигрывал мускулистый здоровяк Петр Корнеев. Ему не было равных в тяжелой атлетике и профессиональном перетаскивании грузов. Но увы-увы… На творческом конкурсе его ожидало фиаско. Атлет был наглухо лишен созидательной составляющей, а потому получил низкий балл и в итоговом зачете занял лишь четвёртое место. Победителем тогда стал уроженец фермерской планеты Николас Туч. Он не одержал верх ни в одном из турниров, занимая то второе, то третье место. Однако в сумме набранных очков оказался несомненным фаворитом. Он был вполне сносным фехтовальщиком, чтецом и комбайнером. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы его белоснежная улыбка в последующие двенадцать лет украшала обложки учебников «Основы симфонической антропологии», а физиономия не сходила с экранов и анимированных плакатов.

Теперь миру был явлен новый победитель. Успешный офицер космических войск и боевой истребитель, приправлявший лоск белоснежного мундира исключительным исполнением оперных арий. Офицер как воплощение «симфонической личности» был весьма своевременным явлением. Несколько возгордившиеся прошлой победой фермерские планеты начали проявлять не только признаки стяжательства, но и приметы гордыни, хотя и в весьма рудиментарной форме – «Мы не только воплощение симархических принципов, но и кормильцы всего мира». В те дни Генеральному Социатору пришлось изрядно попотеть, доказывая Верховному Симарху, что эти настроения были всего лишь зыбью, которая вовсе не могла поколебать основы гармоничного мироустройства. Теперь пальма первенства была у представителя Блиц-Императора; хотелось бы надеяться, что «погоны» не зазнаются, продолжая нести службу на рубежах Галактики, не обращая при этом внимания на внутренние дела.

И только я хотел как следует поразмыслить над будущим нашего мира, как в вагоне раздалось сопение, кряхтение и хриплые ругательства. Я завертел головой. Посреди площадки мялся легендарный ужас всех пассажиров – небритый боров с чрезвычайно скверным характером. Я не знал его имени, но если бы проходил общегалактический конкурс сквернословия, то этот хряк наверняка стал бы финалистом. Судя по всему, он побывал во многих переделках, а потому был с массой шрамов на лице, но при этом наделен лишь одним глазом. То ли бурное прошлое, то ли нездоровый образ жизни, но что-то добавило его натуре весьма скверную привычку – привязываться к едущим в трубопоезде. Одноглазый толстяк делал это нагло, плотоядно и со знанием дела. Кажется, на этот раз горький жребий выпал мне.

Толстенный циклоп остановился у скамьи близ меня и впился в мой рюкзак пронзительным взглядом единственного глаза. Оставалось лишь делать вид, что я его не замечаю. По этой причине я стал ещё внимательнее разглядывать портрет Василия Кирея, пытаясь представить, в каких боевых операциях он принимал участие на задворках Галактики. Столь безучастное отношение с моей стороны явно раздосадовало кривого монстра – сиплое дыхание фактически переросло в настоящий свист. Я же всем своим поведением пытался изобразить предельное спокойствие, граничащее с безразличием. Номер не прошел. Туша со всего размаха шлепнулась рядом на лавку, заставив горемычное сооружение перекоситься и наклониться набок. При этом меня фактически впечатало в стену. Казалось, что хулиган хотел протереть мною перегородку вагона, показавшуюся ему не слишком чистой. Я ещё не оставлял надежды разрешить назревавший конфликт миром – мне точно не хотелось привлекать к себе ненужное внимание.

– Вам не кажется, что вы сидите излишне широко… – попытался я завести разговор с самыми миролюбивыми интонациями в голосе. И тут же на меня вылился поток нецензурных выражений и непечатных слов. Я грубо прервал его именно в тот момент, когда жирдяй собирался недобрым словом помянуть орбитальных угодников, с чем я как человек в известной степени верующий, никак не мог согласиться.

Каблук моего тяжелого башмака вонзился в свод стопы хама. Тот хотел взвыть, но тут же получил со всего размаха локтем в горло, после чего желейной массой сполз на пол. Я приподнял его тушу и подтащил к дверям. С минуты на минуту должны были приехать во второй сектор, и я хотел преподнести тамошним ученым своеобразный сюрприз. Когда двери открылись, я вытолкал всё ещё бессознательного кабана на платформу. Прочие пассажиры молча выразили мне благодарность. Немолодой трудяга в робе со знаком шлюзового ремонтника хмыкнул:

– Экий нервный юноша…

– Да уж, исключительно тонких ментальных материй человек, – ответил я ему.

Остаток пути обошелся без происшествий. Я размышлял над делом Марты Дрей, люди весело болтали, вожатый докладывал о времени прибытия трубопоезда. В первый сектор мы пришил точь-в-точь по расписанию.

Глава 7

Двери вагона неслышно распахнулись, настойчиво предлагая публике погрузиться в весёлую суету роскошной жизни первого сектора. Пассажиры гомонящей гурьбой высыпали на платформу, я последовал их примеру. В отличие от прочих секторов в «единичке» трубопоезд приходил не к убогому перрону, обычно обрамленному скудными металлическими ограждениями, а к самому настоящему вокзалу. Поток прибывших понёс меня прямо в его сверкающие стены; пришлось снять с плеча рюкзачок с дубинкой – так можно было быстрее двигаться в шумной толпе. Я шагнул через распахнутые двери вокзала и утонул в сиянии множества ламп. Казалось, что золотистая вата окутывала тебя с разных сторон, погружая в дремотную негу. Люди устремились к разным выходам, большая часть из них явно торопилась по своим делам. Я тоже спешил, но решил пролётом присесть на комфортную банкетку – надо было осмотреться. Нутром чуял, что за мной следили, но не мог понять, кто именно. Лиц, подозрительным образом мелькавших в вагоне, я не заметил. Несколько человек скопилось у справочного аппарата, выясняя положение нужных им портовых доков. Кто-то выправлял лицензию на торговлю, что можно было сделать в отдельном окне. Десяток разинувших рот фермеров, задрав к потолку свои клочкастые бороды, разглядывали голографические фрески, занимавшее всё пространство между светильниками. Ничего сомнительного и тревожного. Закинув поклажу за спину, направился к выходу, ведущему от транспортных путей в «город».

Первый сектор встретил меня беззаботным гамом и беспечным мельтешением пестрых нарядов. Здешняя мода была чем-то удивительным – такого нельзя было увидеть ни на Земле, жители которой придерживались принципов сакрального прагматизма, ни на одной из планет, где жизнь вообще не располагала наряжаться в странные убранства, ни, конечно же, в прочих секторах «Звездной гавани», полностью отданных во власть утилитарных устремлений. «Единичка» была едва ли не единственным местом во Вселенной, где можно было увидеть осуждаемую симархическими принципами роскошь. Вот шествовала дама, наверняка, супруга местного воротилы. Платье с длинной скошенной юбкой из дорогущей синтетической ткани «серебряная Луна»; нижняя юбка обшита биэ, в некоторых местах вызывающе перерезанным черной бархатной лентой. Вторая юбка с треном. Она поднимается хозяйкой одеяния на руку и отделана тафтой ручной выделки под цвет всего наряда. А ещё – серебристое пальто-блуза с фиолетовыми буфами вместо рукавов, широкий лазурный пояс, масса вышивки – космические узоры, больше всего разместившиеся на воротнике. Наряд завершала шляпка фаншон, украшенная черными цветами с неизвестной мне планеты.

А вот шествовала юная барышня, судя по наряду и возрасту – дочь какого-то из высокопоставленных служащих гавани. Платье типа «Резонанс» из фая, настолько глубокого черного цвета, что на нём не возникало ни тени, ни отблеска. Юбка расходилась широким колоколом, буквально вписывая её обладательницу в сияющий пластиковый тротуар. По контуру наряда шла череда зубцов, каждый из которых обильно украшен фиолетовой бахромой. Накидка-пояс, вышитая стеклярусом и куафюра из черного шелка – всё придавало хрупкой фигуре девушки исключительную грациозность и двусмысленное изящество – конечно, ничто в этом наряде не было фривольным или легкомысленным, однако выглядел он настолько богато, что едва напоминал о такой добродетели, как симархическое благоразумие.

Я оторвал взгляд от модниц. К орбитально-кафедральному Собору во имя Святой Троицы двигалась свадебная процессия. Явно, что молодожены не из богатых, возможно, вообще не из первого сектора. Кроме самих жениха и невесты в шествии принимает участие пара человек и робот-шафер, которому промышленные дизайнеры придали форму венчального каравая. Люди состоятельные никогда не прибегали в обрядовой части к услугам машин. Они направлялись на Землю в один из двенадцати Троицких Первохрамов, а саму свадьбу проводили в строгом соответствии с древними традициями, с настоящими пирогами, плакальщицами и прочей всячиной, которую несведущему в культовой жизни человеку и не учесть.

Обитатели же районов попроще, с заработком, не способным удивить никого в «единичке», направлялись сюда, чтобы создать некую видимость праздника. Эти свадьбы были скромными: на жалование научного ассистента или механика-грузчика много не нагуляешь. Вот тогда и требовались роботы-шаферы, обладавшие массой забавных функций. Замеченная мною счастливая пара была в нескольких метрах от Собора, когда марьяжная машинка окатила их фонтаном разноцветного конфетти, заменявшего в космосе ритуальное зерно, и радостно затянула: «Ах, жарко в тереме свечи горят. Горят свечи воску ярого; Ах, жалко плакала свет Хавроньюшка. Унимал её родной батюшка». Как раз в этот момент на пороге храма появился священник, осенил брачующихся шестиконечным крестом и вручил им люминесцентные свечи. Несмотря на протесты Имперской Церкви, в орбитальных городах было запрещено пользоваться открытым огнем. Робот не стал подниматься по ступенькам, а резво ринулся убирать разбросанные на тротуаре пестрые кружочки – через минуту вымостки вновь блистали идеальной чистотой.

Я повернулся, и было хотел направиться к «Багровому понтифику», как в толпе мелькнула тень – человек явно пытался уклониться от моего взора. Внутри зазвонил взволнованный колокольчик – дзинь, дзинь, тревога, будь настороже! Я привык доверять инстинктам, даже если на первый взгляд это казалось совершенной глупостью. Прожив десять лет по соседству с самыми сомнительными типами в Галактике, я выработал настолько острое чутье, что мне мог бы позавидовать любой хищник. Прямо на ходу сменив маршрут, я остановился у витрины информационного магазина. С демонстративной внимательностью стал изучать ассортимент последних моделей информофонов, при этом проявляя немалое любопытство к новинкам из области визиотабельных демонстраторов. Вещичка, конечно, удобная, но жутко дорогая – всё, что нужно появляется буквально в воздухе, тебе надо всего лишь шевелить пальцами, перебирая каналы информации. Хотя не исключаю, что, завидев меня в таком состоянии, шалманщики из «Ревущего буйвола» решили, будто бы я рехнулся.

В отражении метаглассной витрины я пытался разобрать, что же у меня происходило за спиной. На первый взгляд ничего подозрительного, но я на всякий случай заглянул в магазин. Девушка-продавец любезно продемонстрировала мне, как работают визиотабели. Поглядывая краем глаза сквозь витрину на улицу, я попросил включить местные новости. Буквально в воздухе возникала вполне реалистичная картинка. Одетый в натурального цвета сюртук диктор с озадаченным видом рассказывал что-то о криминальном мире шестого сектора. Новость мне показалась интересной.

– А как сделать звук погромче? – обратился я девушке.

– Двигайте пальцами, точно крутите небольшое колесико, – вежливо отозвалась она.

Висевшего в воздухе диктора сменила броская журналистка, сновавшая между контейнерами одного из самых захудалых доков. Он придавала своему миленькому личику загадочную гримасу, морщила носик и надрывно вопила, словно пыталась перекричать взлетающий лайнер первого класса.

– Именно здесь произошло одно из самых кровавых преступлений за всю историю «Звёздной Гавани». Сегодня утром усиленный наряд космиции обнаружил тела десяти человек. Все они без исключения являются туристами, ранее не попадавшими в поле зрения сил правопорядка. Никто из исправников так и не озвучил версию произошедшего. Предполагается, что дело может быть связано с контрабандой редких товаров, в ходе которой между сторонами возникла стычка.

«Как интересно», – подумалось мне – «ничего слышал об этих разборках, надо будет сегодня вечером уточнить, кого отправили на тот свет». Я снял с себя обруч демонстратора, вернул девушке, вежливо раскланялся, клятвенно обещая купить эту славную вещицу в следующий свой визит в магазин.

Зыркнув в разные стороны, я решил, что времени у меня в обрез – лимит на пребывание в фешенебельных кварталах истекал через полтора часа. Безусловно, его можно было бы продлить ещё на четверть суток, но для этого надлежало пройти занудное собеседование с падким до «добровольных» подношений квартальным. Сей коллоквиум никоим образом не входил в мои планы. Во-первых, до того момента, пока не пойму, что происходило на наших улицах, и почему погибла Марта Дрей, я не собирался мельтешить своей физиономией прямо под носом у космицейских. Во-вторых, мне было жаль денег, а слушать нравоучительную болтовню местного прикормленного чина хотелось ещё меньше. Надо было двигаться в «Понтифик». Конечно же, не факт, что ответ на вопросы крылся в номерах этой шикарной постройки, созданной по наброскам причудливой архитекторской мысли.

Я попробовал послушать инстинкты, однако тревожный колокольчик то ли заснул, то ли обиделся, а потому наотрез отказывался со мной разговаривать. Ни уютного ощущения безопасности, ни щемящего чувства полоха – только мутная, как иллюминатор дешёвого космопланера неопределённость. Двигаясь по проспекту, я натолкнулся ещё на одну свадьбу. На этот раз в процессии принимало участие полтора десятка человек, однако за ними шествовал всё тот же самый кибер-каравай, готовый в любой момент огласить окрестности радостными звуками и обрядовыми песнями. Я улыбнулся и помахал невесте. Та засмеялась и махнула в ответ. Не знаю, почему, встретить свадьбу считалось дурной приметой. Мне это поднимало настроение. Окончательно избавившись от внутреннего беспокойства, я решительно устремился к отелю.

Глава 8

«Багровый понтифик» венчал собой чудо космического зодчества – широченную магистраль, носившую звучное имя: Проспект Блага. Симархическая теория вообще уделяла предельно много внимания этому отвлеченному понятию. Человек в своем стремлении к совершенству должен быть благородным, то есть рождать благо, благодарным, а именно дарить созданное им благо другим, и только после этого он мог претендовать на то, чтобы стать благополучным, то есть обрести благо других людей в ответ. Вся эта мудреная конструкция базировалась на каких-то древних трактатах, повествовавших о благости и благодати, но я в своё время был не слишком-то прилежным учеником, особенно по части предметов симархического мироустройства, а потому едва ли мог без посторонней помощи сейчас воспроизвести, в чём там была закавыка.

В любом случае Проспект Блага кардинальным образом отличался от расположенного в недрах шестого сектора Проспекта Слияния. Тот был занюханной улочкой, а гордость «единички» являлась мощнейшим пространством, начинавшимся прямо у первого комического шлюза, куда прибывали представительские корабли и самые престижные лайнеры. Движущиеся дорожки несли важных гостей к переливающемуся всеми цветами радуги зданию «Багрового понтифика». Это была отнюдь не единственная гостиница «Звёздной гавани», но, тем не менее, непревзойденный отель, в котором было не стыдно остановиться деятелями галактической величины. Теперь я спешным шагом семенил к его большущим прозрачным дверям в надежде, что всё же найду зацепки, а потому как можно быстрее разгадаю тайну гибели Марты Дрей.

Как и многие годы подряд у дверей главного отеля нашей космолоханки гостей встречал бессменный швейцар Слава – беззлобное создание, с каждым днем пребывания в неподвижном положении прибавлявшее в весе. Двери космических отелей давным-давно распахивались сами, вещи заносили услужливые роботы, но вот добродушную улыбку было не заменить никакими чудесами техники. Слава заприметил меня уже на подходе к ступеням. Он попытался улыбнуться мне, но сделал это всем организмом сразу. Причем так, что его дряблые щечки затряслись, как студень на подносе у неумелой домохозяйки. Он явно пытался вспомнить, где же и в какой ситуации меня видел. Я улыбнулся ему в ответ, мысленно посоветовав: «Славик, не ломай свой мозг – это было давным-давно. Но рад, что ты меня всё-таки пытаешься вспомнить».

Действительно, десять лет тому назад, только-только прилетев в «Звёздную гавань», я подобно многим прибывшим прошелся по Проспекту Блага и уперся взором в здание фешенебельного отеля. Тогда после переделки на Миноксе жизнь мне казалось удивительной штукой; мне чудилось, что я начну её заново, и на чистом листе моей судьбы будут начертаны сугубо красивые слова, написанные исключительного изящества каллиграфией. Симархическое правительство отблагодарило меня за славную службу и умение держать язык за зубами звонкой монетой и некими другими благами. А потому выглядело, что наступил тот самый долгожданный момент, когда можно было начать свой век снова. Тогда гордо прошествовав по Проспекту Блага, я поднялся по ступеням отеля и весело обратился к Славе, который, казалось бы, с момента возникновения космического города был неизменным элементом его пейзажа.

– А что, милейший, надо понимать – это самый лучший отель в гавани? – вопросил я как можно небрежнее

– Именно так, в наших краях лучше места для постоя не найти. Здесь останавливались…. , – и далее Славик веселой скороговоркой начал перечислять всех тех, кто из известных величин обитаемого мира почтил своим гостеванием «Багровый понтифик».

Список, надо отметить, получался внушительный. В знак понимания, мол, я тоже из таких, покивал головой, дал векшу на чай и в тот момент впервые в своей жизни оказался в недрах гостиницы, ставшей напыщенным символом нашего захолустья. Впрочем, прожил я здесь недолго. Через месяц мне пришлось перебраться во второй сектор, затем я опустился до четвёртого, а некоторое время спустя моё падение закончилось тем, что я стал обитателем «полудюжины». Но, по крайней мере, я не слишком привык к шикарной жизни, а потому не пришлось разочарованно переквалифицироваться из богатея в дешевые проходимцы. Прохвостом с подмоченной репутацией я стал почти сразу же, так сказать, минуя стадию толстосума. Потом я ещё несколько раз бывал в отеле сугубо по делам, и каждый раз меня встречала неизменная галактическая улыбка размером почти во весь человеческий организм.

Миновав громадные, простёршиеся почти до самого городского неба-потолка двери, услужливо встречавшие мурчащей мелодией, в которой угадывалась фраза «Добро пожаловать, дорогой гость!», я оказался в просторном холле гостиницы. И тут же в меня впились пытливые глазки дежурного портье, франтовато вытянувшегося за стойкой администратора. Он не был мне знаком, что могло быть как плюсом, так и минусом. С одной стороны, я мог пропеть какую-нибудь сказку о цели своего визита в гостиницу, с другой стороны, моё путешествие могло закончиться, даже не начавшись, заподозри сей тип что-то неладное. В мгновение ока двери уже совершенно недружелюбно запахнулись бы за моей спиной. Портье не сводил с меня глаз, явно оценивая, что же я за птица такая. Внешность иногда была весьма обманчива – он тоже не хотел ошибиться.

Мысленно выбирая тактику дальнейших действий, я не спеша профланировал к стойке. Решил выбрать беспроигрышный вариант общения, слегка приоткрыв свои карты. Осклабившись, что должно было означать невинное добродушие, я протянул портье визитную карточку убитой Марты.

– Меня должны ждать. Не подскажите, в каком номере остановилась наша земная гостья?

Портье мельком взглянул на визитку, затем перевёл взгляд на невидимый мне экран, виновато изогнул брови:

– Постоялица ещё не возвращалась. Но остановилась точно у нас, о своих планах и запланированных встречах ничего не сообщала. Прошу извинить, что едва ли мог быть Вам полезным

– Ничего страшного… Но если бы подсказали всё-таки номер её апартаментов, то я мог бы прислать ей с посыльным цветы, – при этом я настойчиво подтолкнул пальцем в сторону портье самую крупную купюру, что водилась в моём кармане.

Смышленый малый ещё раз оценил меня взглядом, видимо, пришел к выводу, что я действительно приятель Марты (откуда же он мог знать, что она была убита) и жестом профессионального иллюзиониста проглотил деньги своей ладонью.

– Она третьи сутки проживает в апартаментах «Империя», что на первом этаже. Вы же знаете, что у нас все номера именные и с уникальным авторским дизайном?

Я утвердительно кивнул головой; в своё время останавливался в номере поскромнее – он назывался «Справедливость». Обстановка была шикарной, насколько может себе позволить шик привыкший жить в спартанских условиях представитель Генерального Социатора, именно такова была легенда этого жилища. В каждом элементе дизайна читалась лаконичность, но при этом не лишенная изящества; простота вовсе не равнялось безвкусию, справедливость отнюдь не означала равенства в нищете – так нас учило симархическое правительство.

– Наверное, она – восходящая звезда? – нежданно-негаданно добавил портье.

– С чего вы взяли? – я постарался изобразить уточненную небрежность, приправленную светской непринужденностью.

– Ну как же, – портье явно горел желанием поделиться какими-то секретами. – Не вы один интересуетесь сударыней.

С этого момента служащий отеля становился лично для меня весьма важным субъектом. Я изобразил пальцами, будто бы вынимаю ещё одну купюру и вопросительно изогнул бровь, мол, не оскорбит ли сей меркантильный подход столь честного человека, который усердно хранит тайну служебной информации? Портье в ответ состроил гримасу, словно хотел мне сказать: «К нам лучше не обращаться на предмет высоких материй, такие вещи у нас вмиг заплесневеют». Я изворотливо извлёк деньги, и они волшебным образом исчезли где-то в складках одежды моего собеседника. Но прежде чем задавать вопросы, я на всякий случай осведомился.

– Это же останется только между нами?

Портье понимающе затряс головой и суетливо добавил:

– Вы будете изрядно удивлены, когда узнаете, сколько законов и предписаний я нарушил за свою жизнь.

В моей голове мелькнула ехидная мысль: «Я того гляди помру от зависти». Между тем портье начал активно вещать, тараторя в полголоса так быстро, будто бы участвовал в общегалактическом конкурсе скорочтения. Если принять во внимание, что знал я, то ситуация рисовалась совершенно безрадостная. Марту Дрей на протяжении последних трех дней разыскивало несколько человек. На первый взгляд они казались между собой несвязанными. Кто-то походил на типичного косморафтера, кто-то – на безумного поклонника (портье был свято уверен, что Марта всё-таки была звездой «под прикрытием»). Но никто из них не задерживался надолго и ничего не просил передать, только интересовались, когда она вернётся. Я в очередной раз воздал хвалу небесам, что новость о гибели Марты не успела дойти до «единички», а потому парень сыпал сведениями почти задарма, не опасаясь последствий. Самое важное – он упомянул имя горничной, что убиралась в номере «Империя», пока там жила Марта.

– Как-как? – переспросил я, пытаясь не выдать своей напряженности. Впрочем, портье истолковал моё любопытство на свой, какой-то мне неведомый манер.

– Карина Истомина, мы её зовем Слезинка, – проникновенно ответил парень и ехидно мне подмигнул.

– А почему Слезинка? – тут мне стало действительно интересно

– Это от противного, она очень веселая девушка. К слову, если хотите её увидеть, то она некоторое время спустя будет обедать в нашем ресторане.

«Побеседовать с девушкой было бы весьма кстати», – подумалось мне. И я стал перебирать в кармане остатки денег, мысленно прикидывая, что же я мог себе позволить на перекус в местных трапезных палатах.

– Насколько помню, зал ресторана располагается там, за колонной? – я махнул рукой в сторону фронтального сооружения, на котором голографическим барельефом были запечатлены деяния славных покорителей космоса.

– Именно так, – портье вежливо растянулся в улыбке. – У нас сейчас новый шеф-повар, настойчиво рекомендую отведать его блюда – пальчики оближешь.

– Пренепременнейше!

Я двинулся в обитель неслыханных вкусов, прикидывая, как мне поймать Слезинку и уложиться в отведённое время пребывания в первом секторе. Я явно не был расположен рассиживать в ресторанах, тем более что назвать меня гурманом нельзя было ни при каких условиях – наслаждение высокой кухней я полагал чем-то недостойным, ибо с детства был воспитан с мыслью, что воистину великие люди довольствовались пищей сугубо народной, а кулинарные извращения были уделом дегенератов и плебеев. В этой своей убеждённости я полностью был созвучен с идеями нашего правительства, настойчиво нас учившего, что истинный аристократизм крылся в простоте жизни. Я же жил настолько тривиально, что в былые времена, наверное, мог бы считаться князем.

Глава 9

Зал ресторана в «Багровом понтифике» был непривычно затейливым даже для планетарных городов, а для космополиса вроде «Звёздной гавани» казался и вовсе чем-то сказочным. Он являл особой причудливую конструкцию из органических форм, создававших массу закутков и уютных «кабинетов», которые были соединены между собой целой сетью достаточно широких проходов. По ним проворно вертелось несколько официантов, задорно толкая перед собой тележки, груженные разными яствами и напитками. Делали они это настолько ловко и шустро, что в итоге ни разу не сталкивались – казалось, что их стремительными передвижениями управляла какая-то особая вычислительная программа.

Я выбрал скромный уголок, из которого прекрасно просматривался весь зал, чем тут же привлек внимание одного из проворных официантов. Он прыгающим мячиком сиганул ко мне, при этом ловко минуя своих коллег, намеревавшихся накрывать один из больших обеденных столов.

– Рады Вас видеть в нашем ресторане, лучшем заведении нашего славного космического города, – служитель тарелок и вилок придал своей физиономии столь ликующее выражение, что мне на какую-то долю секунды почудилось, будто бы он действительно радешёнек видеть именно меня. Он же тем временем продолжал свой торжественный спич:

– Вы попали на время обеда, а потому мы можем предложить весьма выгодные цены. Кроме этого возьму на себя смелость предложить Вам наше обновленное меню, в котором вы можете найти немало изысканных блюд. Наш шеф-повар истинный маэстро от поварского искусства.

Шеф-повара в «Багровом понтифике» нахваливали так сильно, что меня стала одолевать печаль по поводу отсутствия лишних денежных средств и свободного времени, которые можно было бы употребить на неспешное ознакомление с новинками космической кулинарии. Официант тем временем услужливо положил мне на стол меню, сделал кроткий кивок своей кудлатой головой и, не избавляясь от лучезарной улыбки, отбыл куда-то вглубь зала: «Я к Вашим услугам в любой момент».

Когда-то меню было книжкой или сложенными в папку листами. Говорят, что такие есть в самых консервативных и закрытых от глаз посторонних заведениях на Священной Земле. Там чтут древние традиции, а потому со скепсисом взирают на привычные большей части человечества стереографические разблюдники. В ужасных забегаловках вроде излюбленного мною «Ревущего буйвола» дело обходилось и вовсе простым голографическим листком, на который без проблем умещались все изыски криминальной гастрономии. Однако в «Понтифике» передо мной на стол положили настоящее произведение искусства – изукрашенную замысловатыми узорами шкатулку из святящегося солнечными лучами материала.

В причудливых переплетениях, плотными стеблями обвивавших весь ларец-меню, излагался симархический подход к проблеме питания. Исходя из трех начал человека, истинно симархическая пища должна была быть одновременно вкусной, полезной и красивой. В итоге на стенках ящичка появлялись фигурки фермеров с далеких планет, которые своим доблестным трудом добывали самые лучшие в мире продукты. Те переходили к героическим космо-транспортникам, неустанно снабжавшим продовольствием весь обитаемый мир. Вся эта импровизированная история заканчивалась образами кухарей, тщательно превращавших полученное из далеких миров в спасительное для человеческого организма во всём его едином многообразии угощение, питавшее и тело, и разум, и душу.

Осмотрев ещё резные узоры, пестревшие символами и аллегориями, я решил, что разбираться в их сокрытом, но глубоком смысле буду в следующий раз, ибо в настоящий момент меня волновали не столько секреты ларца, сколько тайна убийства Марты Дрей. Я был совершенно уверен, что имя убийцы и его мотив не значились на листочке бумаги, прятавшемся в недрах причудливой вещицы. Я, конечно, не оставлял веры в чудеса, а потому воздел свои очи к потолку, где виднелись фигуры из сакральных сюжетов. Но в высоте кроме изрядного количества изображений не было ни имени убийцы, ни полезных дополнительных сведений. Шкатулка тоже не была магическим шаром, а потому ответов на сакраментальные вопросы моего внезапно изменившегося бытия не давала.

Я распахнул ларчик, в недрах которого что-то щелкнуло. И в мгновение ока прямо передо мной возникла миловидная девушка. «Да вашу же…», – я чуть было не ругнулся во весь голос. Девушка улыбнулась, поправила толстенную косу, уложенную по всем правилам приличий на груди, и на идеальном земном наречии стала рассказывать об ассортименте ресторана. При этом рядом с ней крутилось блюдо, на котором идеальной спиралью были выставлены небольшие проекции всевозможных закусок. Закончив вводную часть, сообщавшую о том, что «Багровый понтифик» лучше всех на свете и вид проекций может несколько отличаться от поданного к столу реального угощения, барышня добавила: «Чтобы узнать информацию о блюде, Вам достаточно указать на него пальцем».

Я пристально вглядывался во вращающиеся стереограммы, но никак не мог углядеть на них ценника. Скорее всего, люди, заходившие сюда набить желудок, не задавались вопросом о количестве наличности у них в кармане, однако в настоящий момент я не относился к категории сих космограждан. Прикинув, какое блюдо могло бы быть по приемлемой для меня цене, я указал на него. В тот же момент тарелка поплыла в сторону раскрытый ладони девушки, мимоходом заметно увеличиваясь в своих размерах. «Прекрасный выбор», – девица улыбнулась всеми своими идеальными стереографическими зубами и начала рассказ. Оказывается, мое предпочтение было отдано закуске под названием «Кольца Сатурна». Название она заработала по причине того, что делалась из колец гигантского лука, приправленного пряными травами с разных фермерских планет.

В какой-то момент я перестал слушать, что говорит моя почти реальная соседка, однако с интересом наблюдал за её движениями и мимикой. Мне было совершенно безразлично, какими чудесными свойствами обладал гигантский лук; я всё равно дожидался смену горничных, коих по симархическому обычаю кормили самым лучшим образом («в нашем обществе нет непрестижных профессий»). Внезапно во мне проснулся любопытный мальчишка и я пальцем, только что выбравшим блюдо, попробовал коснуться носа убедительно вещавшей консультантки. К великому моему удивлению она недовольно сморщилась, после чего резко клацнула зубами, пытаясь меня укусить. Я стремительно отдернул руку.

– Не волнуйтесь, она совершенно нереальная, – раздалось у меня за спиной. Я повернулся; за мной с немалым любопытством наблюдала стайка девиц в форменной одежде. Мне стало жутко неудобно, я почувствовал себя каким-то животным, которое резвилось в клетке зоопарка. Кто-то из горничных хохотнул, от чего мне стало ещё более неловко.

– На самом деле большая часть мужчин весьма предсказуема, и наше очеловеченное меню реагирует на некоторые из их действий. Поверьте, намерение утереть ей нос вполне невинно – многие пытались проверить её на упругость куда более пикантным способом.

При этих словах девушки от души засмеялись и стали рассредоточиваться по залу. Впрочем, моя невольная, но уже вполне взаправдашняя собеседница не спешила за своим обедом от исключительного шеф-повара. Тем самым она пыталась продемонстрировать то ли хорошие манеры, то ли утонченный интеллект. Я же в ответ не спешил прерывать её начинания, тем более что одна из этих горничных мне была нужна позарез.

– Интересная у вас задумка с меню. А у этой представляющей угощения барышни есть имя или она безымянная, как памятник неизвестному Покорителю Вселенной? – я пытался делать вид, что никуда не спешу и мне не впервой вести ни к чему не обязывающие светские беседы.

– Мы зовем её Любава, – бойко ответила девушка

– Непривычное имя. Вычисляли по симархическим святцам?

– Нет, что вы! Отыскали в старых былинах, – горничная задумалась, видимо прикидывая, продолжать ей разговор или пойти трапезничать, как внезапно выдала.

– Я слышала, что в некоторых ресторанах Земли сейчас внедряется ещё более оригинальная новинка – ментальное меню, которое позволяет почувствовать вкус и запах блюда. Но вот что будет, если они поменяют своего повара? Меню будет учтиво сообщать гостю, что вкус, вид и запах предложенного угощения могут несколько отличаться от приготовленного по Вашему заказу. Тогда какой смысл в этом небывалом новшестве? – при этих словах она звонко засмеялась.

Кажется, мне сегодня очень сильно везло. Мне пришла в голову одна догадка.

– Вы ведь Слезинка? – спросил я, не веря в свой внезапный успех.

– Для кого Слезинка, а для кого и Карина Васильевна, – столь же весело парировала моя собеседница. – А вы кем будете, сударь, трогающий анимированных барышень за нос?

– Моё полное имя вряд ли Вам что-то скажет, но друзья зовут меня Забой. Вы же хотите быть моим другом?

Принимая правила игры, девонька надула пухлые губки, после чего выдала самую настоящую пулеметную очередь, стреляя своими карими глазками, что сопровождалось ультраскоростным размахиванием ресниц. «Есть контакт!!!» – я ликовал, хотя и не подавал вида. Половина дела была сделана – теперь оставалось побольше узнать о Марте Дрей, равно как и её безымянных гостях.

Для того чтобы не слишком-то плаксивая Слезинка была ещё более разговорчивой, я добавил к её обеду пару порций исключительного астеройдного пломбира, каждый шарик которого был посыпан россыпью жемчужной стружки, видимо, произведенной на свет умелыми руками местного чудо-повара. Девушка трещала не уставая, я же лишь пытался исподволь корректировать ход разговора, чтобы ненароком заговорить про Марту Дрей.

– А я про Вас слышала, – выдала Слезинка в перерывах между поглощением лакомства.

– Надеюсь, ничего хорошего?

– Даже не надейтесь, – она засмеялась

– Хороший специалист и плохой парень, – продолжила она

«Как раз то, что надо для моей работы», – невольно подумалось мне

– Только вот не совсем понятно, что Вы забыли в нашем ресторане? – внезапно смешливая девчушка стала предельно серьёзной

Глава 10

– Так что же рисовальщику с репутацией, далекой от художественной, потребовалось в нашем богохранимом заведении? – иронично повторила вопрос на другой лад Слезинка.

Я решил изобразить простодушие, возведенное в степень общепланетарной наивности: – А с чего ты взяла, что мне что-то нужно? Заглянул просто так, перекусить, да вспомнить былое.

– Желающие перекусить, даже на скорую руку, у нас обычно оставляют вещи в шифоньерной зале, и глазами не рыскают по потолку, – девушка ехидно улыбнулась.

Я же в ответ начал эпическую песню про то, что в рюкзачке хранятся мои художественные принадлежности, столь нужные для нелегкой работы художником. Потом пожаловался. Ведь нелегко быть хорошим рисовальщиком. Всякого рода неразумные проходимцы так и норовили дать мне в глаз.

– Ой, Забой, не дави из меня слезу. Всё равно я тебе не верю, – Слезинка насмешливо прервала мои около-творческие разглагольствования. И столь же насмешливо продолжила: – Кто-то из наших постояльцев задолжал или по глупости забыл заплатить торговцу? Или взыскание задолженностей – это не твоё творческое призвание?

– Ну что ты…. мое назначение в этом мире – спасать хорошеньких девушек, – я старательно хотел отойти от темы, посвященной силовым воздействиям на всевозможных несмышленых личностей.

– Ну, тогда ты по душу той земной фифы, что остановилась в номере «Империя»!

Слезинка не переставала меня удивлять, хотя пора уже было привыкнуть к тому, что в «Багровом понтифике» работали весьма сообразительные девушки.

– С чего столь смелое предположение?

– Да в последнее время к ней много кто шастает. Хотя обычно всё мимо ресторана.

– И кто же был в потоке сих посетителей?

– А что мне будет с того, что я расскажу эту интересную сказку?

На моё счастье в интересы горничной не входило ничего кроме дополнительного угощения. В итоге за последующую четверть часа я узнал две вещи: Марту Дрей не оставляли в покое ни на минуту, и что, Слезинка любила вишневое мороженное. Второй момент в деле моего расследования не давал мне ровным счетом ничего. Из списка визитеров можно было выделить несколько молодых людей, которые явно не относились к кругу Марты. На взгляд Слезинки они напоминали каких-то бедных студентов или же семинаристов, занятых поиском вечной истины. «Не понимаю, что могло их связывать», – удивленно сказала она, вскинув свои бровки.

Я уже было собирался заканчивать приятное общение с весьма любезной и проницательной барышней, и в планах значилось успеть на ближайший трубопоезд, как Слезинка вскинула пальчик.

– Вспомнила, все эти визиты начались после того, как той особе заглянула одна из Сестёр Забвения!

Вот это фортель! Появление в данной истории Сестёр Забвения никак не вписывалось в картину всего вокруг происходящего (по крайней мере, как она мне виделась из моего не слишком-то осведомленного бытийственного угла).

Наступление эры Симархии вернуло потребность во множестве специфических организаций, прекративших своё существование в упаднические времена эпохи Дисперсии, когда служение и следование принципам подменялось жаждой наживы, развлечений и бессмысленной тратой ресурсов. Однако не успели утихнуть революционные потрясения, вызванные стремлением «черной центурии» перекроить мир, как выяснилось, что для преодоления глобального упадка, в который повергли Землю беспощадно уничтоженные транснациональные корпорации, нужно было приложение просто нечеловеческих усилий. Так начинался век Резонанса, когда социальные мотивы, религиозные стремления и политические мечтания сливались воедино, многократно умножая силу и отдельного взятого человека, и нового общества в целом. Именно тогда обнаружилась практическая значимость старой религиозной догмы, говорящей о том, что люди были созданы «по образу и подобию Бога».

Человек перестал быть нелепым набором клеток, превратившись в одну из проекций величайшего троичного принципа. Конечно, тяга к органическому совершенству в телесном, интеллектуальном и духовном проявлении обнаружилась не сразу. Но куда более важным было осознание того, что вся наша жизнь была троичной. Опять же потребовалось немало времени, прежде чем утихли споры относительно того, какая из Божественных Ипостасей отразилась в человеческом теле, разуме и духе. В итоге было решено, что «высшая матрица» отпечаталась на всём нашем обитаемом мире, а потому и жизнь должна была быть построена на единении политического, духовного и социального.

Те в свою очередь тоже делились на три потока, а те на три подпотока и так далее. На выходе возникала надобность во множестве почти кастовых союзов, которые бы предельно точно исполняли свой Высочайший Долг во имя совместного служения. В общем регистре обитаемого мира значились десятки братств, орденов, цехов, миссий, конгрегаций, гильдий и ассоциаций. Они удивительным образом ранжировали и регулировали деятельность разномастных специалистов: от крестьян-добытчиков до воинов-философов, при этом, не забывая уделять внимания диковинным умельцам, среди которых значились, например, социал-мистики и кунст-витязи.

Впрочем, у всех этих образований было четко выделено их магистральное направление; было понятно, к какому из трех направлений они относились. Сёстры Забвения были чем-то уникальным – они служили сразу и телу, и духу, и разуму. Они были плоть от плоти симархической идеи – не заботились о чём-то отдельном, но словом, делом и помыслом посвящали себя тому, чтобы мироустройство обжитого людьми мира было непоколебимым. Далеко не случайно Сестёр Забвения можно было встретить не только близ Генерального Социатора, но даже в окружении Верховного Симарха. Впрочем, Первый Синодал и Блиц-Император предпочитали окружать себя людьми более привычного склада мышления – первый подбирал классических церковников, а второй – проявлявших административные таланты офицеров.

Была и ещё одна причина, почему сестринство смогло обосноваться близ Социатора – нынешний был уроженцем фермерской планеты. И не какой-нибудь, а славного своим мясом Хубуса! Так получилось, что большая часть Сестёр Забвения были именно космо-селянками, пусть и с разных планет, но выросшие с похожими установками на жизнь. Труд и продолжение жизни были тем, что цепляло и тревожило душу галактического крестьянства. Впрочем, далеко не все девушки оказывались способными рожать детей. В отдаленном и совершенно негармоничном прошлом подобное было бы воспринято как проклятие. Однако сейчас общины видели в этом знак свыше, не то чтобы благословение, но явный намёк на то, что девушка должна была посвятить себя не материнству или пахоте, а более высокому и таинственному труду – удержанию существующего миропорядка. Такая особа уходила в «Забвение», как бы обретая себя по другую сторону реальности. В чём крылась суть усилий по сохранению всего Сущего, мне не было ведомо, да и честно говоря, не очень-то интересно. Однако Сёстры с известной регулярностью, хотя и не часто, но всё-таки попадались мне на улицах «Звездной гавани».

– Солнышко, а ты не могла что-то перепутать? – я задал вопрос Слезинке в последней надежде, что в убийстве Марты Дрей не было метафизической составляющей. Однако горничная самым коварным образом порушила все мои призрачные чаяния; она весело затрясла головой, отчего на лоб даже выпрыгнула упрямая кудряшка.

– Как же я могла ошибиться? – возмущенно тараторила девушка – Перепутать трехцветное облачение Сестёр Забвения невозможно даже в темноте.

В этой части я был согласен со Слезинкой – сине-красно-белые ризы буквально били в глаза своими ядовитыми оттенками. Казалось, что их создавали специально для того, дабы привлекать внимание. Я задумчиво почесал затылок – дело не только приобретало новый оборот, но и совершенно меня расстраивало.

– Что же понадобилось «забвенке» от специалиста по комической экологии? – пробурчал я задумчиво.

– Могу чуток помочь. Так сказать, авансом. За будущие дивиденды, – в мои мысли вторгся весёлый голос доедающей мороженое Карины. Я поднял глаза и попытался максимально красноречиво изобразить вопрошающий взгляд.

– Ключ от всех дверей, – Слезинка покачивала на пальце небольшой овальный бадж.

– Я его оставлю на столе и выйду. Далее всё на усмотрение смелого Забоя. Если поймают, то скажешь, что спешил отдать мне забытую вещицу. А если не поймают, так можно на несколько минут навестить «Империю». Может быть, там найдешь, что надо.

После этого девушка выпорхнула из зала, оставив на столе заветный ключ. Я повертел головой, рядом не было ни других горничных, ни официантов. Я смахнул отпирку к себе в карман. Надо было спешить, но не слишком суетливо – не нужно привлекать к себе излишнее внимание. Не знаю, что я хотел найти в номере, где остановилась убитая Марта, но затея заглянуть туда, мне почему-то казалась в высшей мере удачной. Выждав некоторое время, я степенным шагом направился в сторону холла, предварительно одарив официанта чаевыми за несколько порций сладостей.

В гостинице был тихо. Гости, видимо, пребывали в городе, а большая часть персонала всё ещё неспешно обедала. Я скользнул в один из коридоров. Очень хорошо, что все самые престижные номера располагались на первом этаже, тем быстрее я мог до них добраться. Шаг, другой; я вспоминал, где же именно немалыми размерами раскинулась «Империя». Из воспоминаний десятилетней давности осталась только украшенная воссозданием батальных сцен стена. Дверь в номер располагалась как раз на месте люка одного из тяжелых космических танков, грозно наводивших жерло плазменной пушки на невидимых противников.

Оказывается, за прошедшее время в интерьере поменялось очень немногое. Ту самую боевую машину я заметил достаточно быстро. Нащупал в кармане ключ, аккуратно подошел к двери. Прислушался – тишина. Приложил карту к замку, тот деликатно щёлкнул, и панельная дверь стала тихо отъезжать в сторону. Первым, что увидел, были два перепачканных кровью тела, навзничь валявшиеся на ковре, слегка утопая в его глубоком золотистом ворсе.

– Да чтоб вас… – пробормотал я, и рука моя инстинктивно потянулась к рюкзаку за дубинкой. Но было поздно. Кто-то, бесшумно подкравшийся сзади, обрушил на затылок страшнейшей силы удар. Мои ноги подкосились. Последняя искра угасающего сознания почему-то зацепилась за мысль о том, что встретить свадьбу всё-таки было нехорошей приметой.

Глава 11

Мне чудилось, что был на берегу сказочного земного моря. Оно мерно несло меня по сапфировым волнам, а я лежал на туристическом плоту, наблюдая, как по небесам пронзительно василькового цвета неспешно плелись янтарные облачка. Где-то вдалеке виднелись утопающие в белёсой дымке шпили Святополиса; жизнь была беззаботной и благодушной. Зажмурившись от лучей ласкового солнца, я прикрыл глаза, волны размеренно меня покачивали: верх и вниз, верх и вниз. Когда попытался вновь разлепить веки, то чудесный образ исчез, я видел лишь серый пластиковый пол. Меня куда-то тащили, крепко схватив за плечи и ноги. Мысли путались, и никак не мог сосредоточиться на происходящем. Я попытался покрутить головой, но это удалось не с первого раза. Некоторое время спустя меня втолкнули в небольшую, столь же серую, как и настил, комнатенку, плюхнув с размаху на очень неудобный стул. Моих «носильщиков» я не успел толком разглядеть, они поспешно покинули помещение, громко хлопнув тяжелой дверью. На некоторое время я погрузился в абсолютную тишину. Как раз самое то, дабы попытаться вспомнить, что же всё-таки произошло.

Я принялся истово перебирать в голове события недавнего прошлого. Визит Марты, её убийство, мой путь в первый сектор, беседа со Слезинкой, номер «Империя». Я не был точно уверен, но, кажется, кто-то как следует огрел меня по голове. Это подтверждалось мучительно тягучей болью в затылке. Я бы с удовольствием ощупал его, но руки были то ли связаны, то ли скованы у меня за спиной. Единственное, что я мог – это свалиться с примитивного стула. Однако я не был уверен, что у меня хватило бы сил подняться обратно, а потому пока решил не совершать резких движений.

Не знаю, сколько прошло времени, может быть, двадцать минут, а возможно, и все сорок – время в безликой серой комнате тянулось безобразно долго. Голова раскалывалась, в ней гудело, как в колоколе – вместо каких-то разумных соображений стоял пронзительный гул. Ууууууууууууу. Размышлять над своей участью не хотелось самым категорическим образом. В кои-то веки возникла потребность плыть по течению независящих от меня событий, оттолкнувшись от призрачного берега моего тщательно распланированного прошлого; раскинуть руки и пусть поток странных происшествий несёт меня в неведомую даль. Надеюсь, я смогу пришвартоваться к нормальному месту, где не убивают девиц, нет странных визитеров, а на жизнь можно зарабатывать спокойным и приличным трудом.

Внезапно дверь открылась. На пороге появился человек в форме космицейского. Я почти сразу узнал его – это был орбитальный исправник Бахрин. Гроза космического криминалитета, жуткий зануда и большой любитель подводить провинившихся космограждан под «изгнание». В «Звёздной гавани» редко кого приговаривали собственно к смертной казни, когда преступник заканчивал дни либо у столба под соплами запущенного корабельного двигателя, либо же внутри воздушного колокола, откуда вмиг выкачивали весь воздух. Традиционной высшей мерой наказания в космических городах было изгнание из общины. На планетах, особенно фермерских, у приговорённого ещё был призрачный шанс на выживание. На нашей космической банке – никакого. Специфическая форма гуманизма; человека как бы и не убивали, а всего лишь без вещей ссылали за пределы сообщества. Проблема в том, что границы общины проходили по обшивке нашей титанической станции, за которой начиналось царство открытого космоса.