Путь, который мы выбрали

Глава 1

На улице моросил дождь. Холодные капли падали на волосы, лицо, одежду, словно пытаясь отрезвить и вывести из себя застывшую хрупкую фигурку, но без успеха стекали по коже вниз, впитываясь либо в ткань черного распахнутого пальто, либо срывались вниз – на землю. Перед глазами был только небольшой, но невероятно красивый надгробный памятник, гравированный искусными узорами и незамысловатой эпитафией, кажется, цитатой Эйнштейна.

«Никогда не делает ошибок только тот, кто не пробует ничего нового».

Вокруг не было никого. Последний человек, отдавший сожаления – кажется, какой-то коллега по работе – ушел, унося с собой все живые звуки. Эвелин стояла одна, похоронив здесь и свое сердце. Внутри была бездонная пустота и боль, от которой выворачивалась наизнанку душа: в свежей могиле, на которой лежали красивые венки, цветы и украшенные черными лентами открытки с проводящими в последний путь словами, лежала ее старшая сестра.

«Аделаида Кэмпбелл.

03.10.1995 – 03.10.2022»

Умерла ровно в двадцать семь лет – даже не успела нормально пожить, насладиться жизнью, увидеть такой желанный и разносторонний мир и сделать хоть что-то для себя. Сестра всегда была благородна, справедлива, целеустремленна и очень ответственна, отчего ее ставили Эвелин в пример, постоянно сравнивали и просили не отставать. Она построила свою собственную карьеру в общественном питании, открыв по всему городу несколько кафешек и ресторанов, купила квартиру, машину, нашла мужчину, которого вроде любила. Она никогда не проходила мимо проблем Эвелин, постоянно помогала, поспособствовала открытию кофейни, лезла с советами и просто была рядом.

Сестра была замечательным человеком. Тем, кем действительно можно гордиться, на кого нужно было ровняться и на которую всегда хотелось восхищенно смотреть. Вместо нее должна была умереть замухрышка-Эвелин без грамма смелости, успеха и везения; у которой никогда не получалось наладить ни с кем отношения, имелся неподъемный груз проблем и совершенно ничего не получалось, когда это от нее требовали.

По сравнению со своей замечательной и успешной сестрой, Эвелин всегда казалась неудачницей. Маленькой девочкой, глупой и наивной, за которой всегда нужно следить и защищать – из-за этого самооценки не было, ровным счетом, никакой. В свои двадцать один она считала себя никем. Пятном у всех на глазах. Бесполезной и никому не нужной.

Так почему Аделаида умерла? Не Эвелин?

Слезы, не прекращая, катились из глаз. Хотелось закричать, чтобы хоть как-то стало легче, но вместо этого Эвелин из всех сил старалась устоять на ногах. Сестра заменила мать, которая умерла десять лет назад. Заменила отца, которому, кроме работы, ничего не интересно. Стала единственным другом, которых у Эвелин почти не было. Она была всем – и до сих пор не верилось, что такого прекрасного человека больше нет.

Будто эта могила чья угодно, но только не ее.

Смерть Аделаиды была просто несчастным случаем. Сестра просто шла в гости после работы к Эвелин: купила тортик на случай своего дня рождения, бутылку красного вина и заказала такси, чтобы спокойно выпить и расслабиться, но не дошла. Какой-то урод зарезал ее за десять центов. Как сказали в следствии, мужчина не поверил, что у Аделаиды все деньги были в безналичном состоянии, и пырнул ножом, найдя в кармане только десять центов.

У сестры была вечная привычка всю мелочь скидывать в карман. У Эвелин просто не было слез и сил, когда по телефону ей сообщили о смерти самого родного человека. Единственное, что она сделала – засмеялась, посчитав какой-то шуткой. Нелепой, жестокой и очень глупой. Кто мог умереть в собственный день рождения? Как вообще могла умереть любимая сестра, с которой она разговаривала десять минут назад?

Теперь же стоит возле могилы. Отец организовал похороны, но сам не пришел – у него было много работы. А у Эвелин теперь несколько квартир, машина, огромный счет в банке и бизнес, перешедшие по наследству и с которыми она не знала, что делать. Аделаида оставила посмертное завещание.

Из-за которого получила пощёчину от Винсента – мужчины сестры – которому не досталось ничего. Когда к ним пришел нотариус и известил о наследстве, тот впал в ярость, узнав, что ему не досталось ни копейки. Эвелин не знала, почему Аделаида ничего не оставила своему жениху. Эвелин не знала, куда смотреть, когда стала эпицентром взглядов всех присутствующих. Эвелин не знала, насколько сильно раздражала всех своим существованием.

Так много всего свалилось, что ей хотелось исчезнуть.

Сегодня она увидела другую сторону Винсента. Всегда добрый и приветливый мужчина оказался настолько скупым и черствым, что от этого хотелось упасть лицом в землю и кричать. Знала ли сестра об этом и было ли это главной причиной, почему она не оставила любимому человеку ни гроша? Всегда веселая и заботливая тетя показала другую сторону – более темную, когда спрашивала у Эвелин, какого черта она единственная наследница на все состояние.

Это был чертов спектакль скорби. Сегодня день похорон, а все, будто сговорившись, думали о деньгах. Аделаида, которая всегда была в свете, любима и обожаема как родственниками, так и незнакомыми людьми, стала буквально одеялом, что перетягивали все на себя. Эвелин ощущала невыносимую обиду за нее, жгучую злость, что всем было все равно на смерть, и ненависть к ситуации, из-за которой пришлось увидеть настоящие лица.

Оставшись одна, чувствовала себя разбитой. Одинокой. Потерянной.

Пустой.

– Черт, – и всхлипнула, стиснув зубы и сжав руки в кулаки, – черт!

Слезы с новой силой хлынули по щекам, а дождь усилился. Эвелин не могла шевельнуться с места – мысли хлестали не хуже плеток, а тело попросту не слушалось. Как пережить все это? Что теперь делать? Почему сложилось именно так?

И закрыла глаза. Слезы не останавливались, обжигая холодную кожу на лице. Больно. Когда умерла мать, она не помнила, что чувствовала – ей было всего одиннадцать лет и она не понимала происходящего, удивленно и озадачено смотря, как гроб опускают в могилу. Смотрела и спрашивала сестру, держащую ее за руку, что все это значит и почему мама будет так долго спать.

Эвелин не понимала той боли в глазах Аделаиды. Не понимала, почему все плачут, когда мама просто уснула. И только сейчас осознала, насколько сильной была ее сестра.

Невероятной.

Боже. Сейчас этот столь невероятный человек лежит в гробу под толстым слоем земли.

Телефон в ответ мыслям завибрировал. Всхлипнув и рукавом вытерев лицо, выудила его из кармана. «Отец» – гласило название звонившего контакта. Скривившись от мыслей, что нужно этому человеку, Эвелин не смогла сбросить или проигнорировать вызов, и потянула зеленый кружочек, не сразу прислонив телефон к уху.

– Слушаю, – постаралась выдавить она ровно, но голос все равно чуть дрогнул, отчего пришлось слегка прокашляться, старясь не выдать своего состояния.

– Мои люди приехали за тобой, – не поздоровавшись, сразу выдал ей отец, словно сегодня был самый обычный день. Внутри все затрясло от такого, злость клубилась внутри, желая поскорее вырваться наружу, отчего хотелось наплевать на все и накричать за такое безразличие к собственному умершему ребенку, – не дури и не делай глупостей. Нам нужно поговорить.

– Поговорить? – ощетинилась Эвелин, – ты не пришел даже на похороны к своей дочери! Я не собираюсь разговаривать с тобой!

И сбросила трубку, кидая последний взгляд на могилу сестры и тут же разворачиваясь в противоположную сторону. В ней играла обида и злость на отца, она не понимала, как можно быть таким бесчувственным сухарем; не понимала, как можно так наплевательски относиться к смерти родных людей.

Эвелин ни за что и никогда не будет с ним разговаривать. Она ушла из дома три года назад – сразу, как стукнуло восемнадцать, – и до этого момента он ни разу ей не позвонил: ни на рождество, ни на новый год, ни на дни рождения, ни в какой-либо другой день. Несмотря на богатство своей семьи, она не потратила с его счета ни копейки, зарабатывая на жизнь самостоятельно. И сейчас по вечерам работает в своей же кофейне на баре, помогая своим работникам и попутно обучаясь в университете.

Все это время справлялась без него. Жила, копила, работала, училась – и все своими силами. Сестра помогла с кофейней, нашла арендное помещение, помогла оформить все документы и пройти проверки и, с огромным скандалом, стала инвестором. Пусть так. Все получилось. Уже полтора года бизнес, хоть и не шел в гору, но стабильно приносил доход.

Этого хватало. Большего Эвелин и не нужно было.

Выйдя за пределы кладбища и увидев черный автомобиль с тонированными стеклами – ей богу, как гангстеры в засаде – свернула в другую сторону. Ожидаемо, машина двинулась за ней, нервируя еще больше.

Когда они сравнялись, стекло на переднем сиденье опустилось и показалось лицо мужчины.

– Госпожа Эвелин, – позвал ее грубый мужской голос, – ваш отец желает встречи с вами. Будьте так добры остановиться и сесть в машину.

Не желая ничего слушать, Эвелин резко ответила, не чувствуя опасности перед охраной отца – в конце концов, они ничего ей не могли сделать, даже если и нагрубит:

– Или что?

– Мне придется самостоятельно усадить вас.

Сжав руки в кулаки, она и не думала останавливаться, ускорив шаг. От резких движений длинные волосы, собранные в высокий хвост, покачивались из стороны в сторону, постукивая о собственные плечи, а отчаянье захватило с головой. Она ни в коем случае не хотела ехать к отцу, даже если бы на кону стояла его или ее жизни – пошел он к черту.

Рядом с Грин-Вудским кладбищем находилась станция метро, поэтому, особо не заботясь о словах охранника, ускорилась, увеличивая расстояние между шагами – несмотря на небольшой рост, у нее довольно неплохо получалось быстро ходить, хотя сейчас, по отношению к машине, вряд ли это имело хоть каплю успеха. Буквально через пару метров она свернула на дорожку и только услышала, как хлопнула дверь.

Рванув с места, сразу же влетела в арку метро, спускаясь вниз по лестнице и теряясь среди толпы. Проверять, оторвалась она или нет, не хотелось, поэтому, не оборачиваясь, прошмыгнула через пункт контроля, успевая приложить кредитку к аппарату и выхватить свой билет.

Эскалатор показался спасением. Побежав по механическим ступеньками, периодически кидала рефлекторное: «Извините», когда кого-то задевала плечом. Эвелин чувствовала себя странно, убегая от охранников собственного отца, но, тем не менее, не могла позволить себе вновь оказаться в том огромном доме, где всем все равно не только на ее личность, но и на то, что вообще она говорит. Там играет роль только фамилия – такая же, как у отца.

К черту. Ей бы поскорее вернуться домой, уткнуться в подушку и реветь до потери сознания. Больше планов никаких не было. Больше вообще ничего не хотелось без родного и единственного человека. Слезы снова скользнули по щекам, заставив сглотнуть неприятный и тяжелый ком в горле, а плечи задрожали. Не желая показываться никому в таком жалком состоянии, забежала в самый последний вагон и уместилась на дальнем сиденье, сразу поджимая под себя ноги и утыкаясь носом в острые колени.

Двери закрылись, оповещая о следующей станции – и поезд тронулся, отчего Эвелин пошатнулась, но не смела поднять голову, давясь собственными слезами.

Было неважно, куда она едет – просто подальше. До конечной, возможно, а до нее было не менее часа. Вряд ли за ней последует охрана отца – вероятнее всего, они будут ждать ее у дома, поэтому ехать к себе было не самым лучшим вариантом. Просто ехать, для начала. Возможно, снять номер в мотеле и заночевать там. Возможно, гулять всю ночь Ботаническому саду. Возможно, просто пить кофе в круглосуточном кафе.

И дернулась, когда кто-то уместился рядом.

Дрожь прошлась по всему телу, когда она ощутила чужое тепло, и только сейчас Эвелин осознала, насколько продрогла.

Аделаида всегда была теплой. В холодные вечера, когда им удавалось отделаться от всех дел, они всегда включали фильм, окружали себя сладостями и проводили время, обсуждая какую-нибудь ерунду, подшучивая над проблемами и расслабляясь в семейной обстановке. Эвелин всегда засыпала у нее на плече и сестре приходилось прибираться одной, а затем укладывать их спать.

Воспоминания приносили и боль, и сожаления, и грусть, и теплоту. Хотелось стереть себе память хотя бы на время, чтобы стало легче; чтобы чувство утраты не резало по сердцу раскаленным тупым ножом. Вопрос: «почему?» навязчиво засел в голове и не хотел выходить. Было так много того, чего бы она хотела спросить и сказать, но время не позволяло вернуть все обратно.

Вырвать и выкинуть сердце казалось единственно правильным решением.

– Милая, с тобой все в порядке? – прозвучало где-то над ухом, заставив вздрогнуть и приподнять голову, чтобы в ту же секунду встретиться взглядом со стоящей напротив старушкой.

Россыпь маленьких морщинок, небольшой курносый нос и прямоугольные очки в позолоченной оправе. Она смотрела заботливо, немного с волнением, отчего внутри кольнуло, заставив судорожно выдохнуть.

– Все хорошо, – соврала Эвелин, отводя взгляд. Уступить бы старушке место, но тяжелое тело не двигалось с места.

– Я уже выхожу на следующей станции, – заметила та, будто прочла мысли, – держи вот шарфик, а то совсем продрогла. Мне все равно дарить его некому, а так хоть послужит кому-то во благо.

И, не дожидаясь ответа, старушка достала из сумки-торбы красный, большой и наверняка теплый шарф. Аккуратно встряхнула его, расправляя длинные концы, и заботливо закинула на шею Эвелин, тепло обкручивая вокруг и завязывая причудливый узел.

– С-… спасибо, – растерялась Эвелин, не сумев вымолвить что-то против, и пораженно выдохнула, когда старушка, последний раз поправив шарф, улыбнулась.

– Я помолюсь за то, чтобы у тебя было все хорошо, – и ушла, скрываясь в толпе незнакомых людей.

Зарывшись пальцами в теплую ткань шарфа, Эвелин всхлипнула и начала искать глазами исчезнувшую старушку, но рост той был очень низок, отчего, как назло, большое количество людей, плотно стоящих друг к другу, не давало что-то рассмотреть вдали.

Неужели Эвелин так плохо выглядит, что посторонний человек ее пожалел?

И грустно улыбнулась: заплаканная, промокшая, продрогшая, разбитая и несчастная, – со стороны она наверняка вызывала вид человека, которого хотелось пожалеть. Старушка оказалась тем-самым-прохожим, которому не все равно, и Эвелин зарылась в шарф сильнее, стараясь выжать из него все тепло, которое он мог ей дать.

– Удивительная ситуация, – прокомментировал голос сбоку, заставляя отвлечься от мыслей и перевести взгляд на сидящего рядом мужчину, – добрая бабушка и девушка с шарфом.

Эвелин опустила голову, раздумывая. И только спустя пару секунд ответила, чувствуя странную необходимость в общении:

– Да, – кивнула, слегка задрожав, – мой вид наверняка не оставил ее равнодушной.

Возможно, ей показалось, но она отчетливо почувствовала на себе чужой любопытный взгляд, от которого в дрожь бросило сильнее, а неловкость вынудила дрожащими пальцами подтянуть шарф чуть повыше и уткнуться в него носом. Зачем вообще с ней кто-то разговаривает?

– Согласен, – хмыкнули рядом, – от твоего вида сжимается сердце даже у меня.

Эвелин кивнула, не находя, что ответить, и сжалась, стараясь сохранить небольшое количество тепла, которое с каждым мгновением покидало тело, отчего холодные мурашки волнами прокатывались по спине и рукам, заставляя с силой сжимать пальцы от бессилия.

Длинные волосы, собранные в хвост, слегка завились от влаги, отчего причудливыми баранками лежали на плечах – и сил не было, чтобы поправить их и привести себя в более-менее надлежащий вид. Хотя бы ради того, чтобы перестать привлекать внимание незнакомцев.

– Снимай пальто, – отчего-то скомандовал мужчина рядом. – Ты слишком замерзла, чтобы сидеть в нем.

Эвелин удивленно подняла на него взгляд, не понимая, какое ему вообще дело. Мужчина не выглядел как тот, кто стал бы кому-то помогать: отчужденный вид, серые, почти безразличные глаза, черные волосы, аккуратно завязанные на макушке, по бокам постриженные совсем недавно – видно, что еще не успели отрасти – и темная одежда. Серое шерстяное пальто выгодно выделяло крепкую и широкую фигуру, а черные, натертые туфли ясно давали понять, что мужчина следит за собой и своими вещами.

Возможно, это были просто ее стереотипные убеждения, что люди в костюмах и туфлях были кем-то важными, поэтому Эвелин всеми силами пыталась отогнать от себя эти мысли. Мало ли куда собрался этот человек.

– Снимай, говорю, – повторил он.

Эвелин вздохнула, потеряв всякое желания делать что-либо против, и скинула с себя мокрое черное пальто, аккуратно изнанкой складывая рядом, оставшись сидеть в черном и длинном платье, доходящие чуть ниже колен. На плечи сразу же упало чужое серое пальто, от которого прошлась дрожь от неожиданного и слишком желанного тепла.

Укутавшись в чужую одежду, неосознанно вдохнула аромат вкусного мужского парфюма, сжалась, поджимая под себя ноги сильнее, и тихо выдавила:

– Спасибо.

– Не за что, – сразу отозвался мужчина в ответ, – возможно, ты не против, если я составлю компанию тебе сегодня?

– Нет, – Эвелин опустила взгляд, – не хочу вас обидеть, но сегодня мне хотелось бы побыть одной.

И не соврала. Настроения не было вообще, как и какого-либо желания провести остаток этого дня с кем-то. Поэтому, нервно перебирая пальцами и цепляясь ими за края теплого пальто, Эвелин боялась поднять взгляд вверх. Мужчина, кажется, не сильно остро отреагировал на отказ: он просто задумался, но никаких движений в рамках волнения не совершал.

Не было ничего, что бы показывало его смущение или неловкость от ситуации, от чего Эвелин немного удивилась, не ожидая такого спокойствия.

– Ничего страшного, – мужчина слабо, почти незаметно улыбнулся: уголок его губ поднялся на секунду, прежде чем пропасть, но она успела заметить его эмоцию, отчего на мгновение растерялась, – тогда оставляю вам свое пальто. Сейчас оно вам нужнее чем мне.

– Нет, подождите, – тут же ответила Эвелин, спохватившись, – на улице не июль-месяц, чтобы ходить без верхней одежды. Я не могу отобрать у вас пальто, вы же заболеете.

– Я вам его даю не просто так, – добавил мужчина, слегка прищурившись, – в конце концов, оно никогда мне не нравилось. И, смотрите-ка, вы уже не только девушка с шарфом, а теперь еще и в пальто.

– И все же, – настояла Эвелин, стягивая большую одежду с плеч, – мне оно великовато.

– А ваше – мокрое, – очевидно аргументировал он, и не успел продолжить: поезд начал тормозить, отчего вокруг стало слишком много шума, чтобы услышать даже голос. Как только скорость значительно уменьшилась, а вокруг стало существенно тише, мужчина продолжил: – Поэтому перестаньте отказываться и…

… Эвелин подскочила на месте, замечая, как в вагон входит один из охранников отца. На станции вышло огромное количества народа, из-за чего вокруг быстро опустело, и увидеть полностью все пространство не составляло труда. Натянув шарф почти до глаз и нагнувшись к мужчине, быстро прошептала:

– Спасибо за пальто.

И мгновенно выбежала из вагона, почти на ходу – закрывающиеся двери чуть не зажали ее волосы и не увезли с собой. В последнем окне она увидела охранника, который не заметил ее из-за другой одежды, и выдохнула, мысленно прощаясь с добрым мужчиной. Он смотрел так же в окно, прямо на нее, и Эвелин успела увидеть, как он ей кивнул прежде, чем отвернуться – и поезд стремительно умчался вперед.

Потеплее укутавшись в теплое огромное пальто, в которое она могла закататься в рулетик или вместить еще одного человека своей же комплекции, выдохнула в шарф. Он был по-настоящему теплым. Наверное, его самолично связала та приятная старушка – и сердце впервые за три несчастных и воистину ужасных дня не отозвалось болью.

Развернувшись в другую сторону, Эвелин кинула сначала взгляд вправо, а затем влево, решая, куда ей двинуться.

Кафе было не вариантом, поэтому, нащупав в кармане телефон, достала его, собираясь найти ближайший мотель, и застыла.

Черт возьми.

И обернулась на пустую станцию – в ту сторону, куда секундами ранее уехал поезд. Родной и любимый смартфон остался в кармане ее сложенного пальто, а в руках сейчас был чужой: более новый, большой и слишком огромный.

– Вот уж действительно здравствуйте, – обреченно выдохнула Эвелин, не зная теперь уж точно, куда идти.

Не успела она и шага сделать, как перед ней возник, будто черт из табакерки, охранник. Красноречивый взгляд ясно говорил о том, что сбежать уже не получится, а его высокая фигура буквально задавливала своей силой.

Поджав губы, она судорожно выдохнула, мысленно проклиная отца за его настойчивость и свою глупость: неужели действительно думала, что сможет сбежать?

– Надеюсь, вы успели насладиться прогулкой, – холодно припечатал мужчина. Эвелин не знала ни одного имени, и оттого чувствовала себя плохим человеком, потому что эти лица уже из года в год находились подле отца, – позвольте проводить вас к машине.

И кивнула, не имея ни сил, ни желания сопротивляться.

Мужчина сделал несколько шагов назад, позволяя ей пройти вперед, и молча сделал жест рукой в сторону, в которой их ждал автомобиль. Эвелин прошла по указанному пути, грустно уткнувшись носом в теплый шарф и глубоко надеясь, что разговор не разобьет ее окончательно.

Интересно, отец хоть капельку скорбит о потере родной дочери? Допустил ли он мысль о том, что скучает по ней? Чувствует ли он что-то по отношению к ним? – и всхлипнула, из последних сил сдерживая жгучие слезы. Ей действительно не хотелось предстоящего разговора – боялась разочароваться еще больше. Боялась, что все ее предположения имеют место быть.

Все-таки, как бы она не кричала о том, что ненавидит отца, глубоко внутри все же любила и надеялась на лучшее. Глупышка. И почему везде так хочется видеть добро?

Путь к машине показался очень быстрым. Эвелин не успела до конца осознать, что не сможет избежать злосчастной встречи, как уже сидела на заднем пассажирском сиденье, залипнув в темное, тонированное окно. Охранник ей еще что-то говорил – незначительное – но она не услышала, отреагировав только тогда, когда в ответе уже не было смысла.

В мыслях вновь сестра. Вспомнилось, как они ходили по магазинам, подбирая платье на первое свидание Эвелин. Кажется, тогда она впервые влюбилась в парня, постоянно заказывающего моккачино с клубничным сиропом. Руди. Так его звали. Тогда она впервые проявила смелость и подошла к нему, попросив номер телефона.

Боже, как дрожали ее руки тогда. Аделаида смеялась, по-доброму, хвалила ее за это. «Лучше сделать и пожалеть, чем наоборот», – сказала она тогда и потащила ее по бутикам, желая нарядить так, чтобы у Руди потекли слюни, а глаза не могли оторваться от ее образа. Эвелин помнила, как у них был спор интересов по поводу платьев и какие места нужно держать закрытыми.

Это было словно вчера. Хотя с того момента прошло три года.

Слезы скользнули по щекам – и Эвелин закрыла руками лицо, отчаянно всхлипывая.

Наверное, сейчас бы Аделаида смеялась от того, что приключилось с ней в метро. «Ты серьезно? Пальто? Ты просто обязана была попросить его номер!», «Шарф действительно очень милый, птичка, ты уверена, что тебе его дала старушка, а не тот мужчина, который пожертвовал своим теплом?», – прозвучало в голове голосом сестры.

Эвелин заплакала еще сильнее.

Тепло от новых вещей согревало, отчего она пыталась в них кутаться сильнее, хватаясь, как за последнюю соломинку. Казалось, если холод одолеет все тело – это окончательно сломает. Разобьет на крошки. Стараясь спрятаться от всего мира, Эвелин почти с головой залезла в пальто, пальцами держась за его края и боясь раскрыться перед миром. Не сейчас. Не так. Не здесь.

Было больно. Аделаида не могла так умереть. Хотелось проснуться и осознать, что все это: похороны, наследство, театр скорби, безразличие отца и очень много слез – просто дурной сон. Кошмар, от которого хотелось откреститься и забыть. Неудачная игра воображения, сыгравшая злую шутку. Все, что угодно, но точно не реальность.

Эвелин до сих пор казалось, что в один из ближайших вечеров сестра снова приедет в гости и попытается вытащить из квартиры, причитая из-за нелюдимости. Снова позвонит и предложить съездить в салон или бутик, в котором видела жутко красивую вещь. Снова обнимет и скажет, что все будет хорошо.

Но это было невозможно.

Аделаида умерла, – обрушивается мысль огромным весом прямо на плечи, вдавливая в землю. Аделаида умерла, – стучит ее сердце, обливаясь кровью. Аделаида умерла, – кричит Эвелин сама себе, задыхаясь от слез.

И зарывается руками в волосы, стискивая до боли пальцами собственные пряди.

– Приехали, – выводит ее из мыслей мужской голос.

Эвелин не сразу понимает. Сначала застывает на месте, выныривая из собственных эмоций и чувств, затем моргает, ощущая, как скатываются обжигающие слезы по щекам, и поднимает взгляд, сталкиваясь с охранником глазами.

– Да, – опустошенно говорит она в ответ, рукавом вытирая лицо, и повторяет будто сама себе: – Да.

Задняя дверь открывается. Эвелин выходит, неуверенно становясь на ноги, и смотрит вперед – на большой особняк. Такой же, как и три года назад, когда она отсюда уезжала.

Такой же сад, за которым постоянно следит садовник. Даже, кажется, такой же давящий воздух, от которого становилось тяжело дышать. Не поменялось, ровным счетом, ничего – кажется, будто она отсюда никогда и не уезжала, словно ей все еще восемнадцать. Словно она сейчас ступит за порог этого дома и будет снова мечтать поскорее съехать и начать новую жизнь, потому что слишком устала находиться здесь.

Охранник встал сбоку, не смея идти впереди, и Эвелин, чувствуя в себе неуверенность, сделала первые несколько шагов. Воспоминания обрушились на с новой силой, практически сбивая с ног, отчего пришлось сначала замедлиться, чтобы пропустить их через себя и сразу же отпустить, и вернуть себе привычный быстрый темп.

Щеки горели от слез, а глаза неприятно саднили, наверняка покраснев и некрасиво опухнув. Предстать в таком виде перед отцом было не самой лучшей идеей, но выбора особо не было. И ситуации тоже, – он сам должен понимать, что, дернув ее с похорон, красоты вряд ли от нее стоит ожидать.

Внутри было все так же: минимум уюта и максимум ненужных и дорогих вещей, которые захламляли все пространство. Много ваз, картин, декоративных столешниц и статуэток, которые в детстве Эвелин всегда любила утаскивать в комнату и делать под кроватью целую коллекцию, чтобы потом с задором выслушивать тихие ругательства нянечки, расставляющую все по своим местам.

Большая лестница с расписными перилами была такой же широкой и бесконечной, какой она ее и запомнила. Ступая вверх по ступенькам, горько улыбнулась – как бы она не уверяла себя, что ненавидит это место, не может с безразличием вспоминать моменты из детства; не может стереть это место из своей памяти.

Дверь от кабинета отца постоянно пугала – и сейчас, замерев перед ней, Эвелин нерешительно протянула руку вперед, слабо постучав. «Войди», – прозвучало ей сразу в ответ и, опустив ладонь на причудливо изогнутую ручку, вошла внутрь.

Посередине стоял большой дубовый стол, на котором были сложены аккуратными стопками документы, справа располагался огромный книжный шкаф, где, помимо папок по работе, стояли и различные книги: от подарочных философских до законодательных. Слева по-прежнему стоял длинный и мягкий диван из черной кожи, рядом с ним журнальный столик с небольшой вазочкой, чайным сервизом и заварным чайником на серебряном подносе.

Отец сидел за столом. За три года в волосах засела редкая седина, возле глаз появились морщинки, но в глазах по-прежнему неизменные серьезность и строгость, которые всегда пугали и отдаляли.

– Рад тебя видеть, – поприветствовал он, отрываясь от документов, чтобы тут же поднять на нее взгляд, – ты похорошела.

Эвелин пождала губы, в неверии смотря на отца, и выдохнула, отведя взгляд в сторону:

– А ты постарел, – небольшая заминка, – много работы?

– Как всегда, – не стал врать он, его взгляд на мгновение потеплел, и снова ожесточился, словно тот вспомнил, зачем вообще сюда позвал собственную дочь: – Акции Аделаиды переходят тебе. Также как и все рабочие проекты, над которыми она работала целый год – по праву наследования они находятся в твоем распоряжении. Ее решение оставить всё тебе не скажу, что было правильным, но, пока ты не научишься правильно организовывать свое время, управлять рабочими процессами и в целом руководить ее бизнесом, предлагаю на время передать ответственность мне.

Внутри все оборвалось.

Сегодня были чертовы похороны, а он – отец, потерявший ребенка; мужчина, которого безумно любила ее мать – думает только о работе. Не о том, насколько тяжело сейчас Эвелин даже думать о сестре как о мертвом человеке; не о том, что она даже не сможет нормально кушать ближайшие несколько месяцев; не о том, что в этом мире у него осталась только одна родная дочь. Бизнес, деньги, акции, конкуренция, сотрудничество, партнерство, сделки, выгода – все, что у него на уме.

– Да, – безжизненно согласилась Эвелин, и еле слышно добавила, выдавливая из себя: – Хорошо.

– Подпиши документы, – приказал он ей, придвигая ближе лист, – это согласие на то, что ты временно передаешь мне руководство над ресторанным бизнесом. В мои обязанности входят все пункты должностной инструкции генерального директора: от полного управления предприятием и систематизации ее работ до составления текущей финансовой отчетности и бюджета на следующий период. В твои права: в любой момент вступить в должность генерального директора, иметь возможность следить за всеми делами, документами и финансами, и вносить собственные правки и пожелания, пока я выполняю твои обязанности.

Подойдя ближе и взяв в руки документ, Эвелин еле сдержала эмоции, крепко сжимая бумагу в пальцах. Все было так, как озвучил отец: он действительно собирался взвалить на свои плечи управление бизнесом сестры, ничего не требуя взамен, и дать ей время на принятия всех дел на себя. Документ уже был заверен нотариусом и, как только она поставит подпись, будет иметь юридическую силу.

Эвелин не была готова перенять на себя все борозды правления. Она еле справлялась со своей кофейней – и, тем более, не справится с ресторанным бизнесом Аделаиды. Даже открывая собственное дело, сомневалась, боялась и постоянно спрашивала советы у сестры, заверяющей, что все будет хорошо.

«В этом нет ничего страшного, птичка. Тебе побольше уверенности бы только – и не бояться проблем», – говорила ей Аделаида. Без нее у Эвелин ничего не получится, поэтому, долго не думая, она подобрала пальцами тяжелую перьевую ручку, поставив свою подпись.

– Это все? – и подняла взгляд на отца. С надеждой. Хотелось, чтобы он ответил отрицательно, поговорил с ней подольше, выразил свои эмоции и сказал, что они справятся вместе.

Глупо ждать подобное от человека, который всегда жил работой и никогда прежде так не делал. Глупо, да, но разве надежда была когда-нибудь умной и логичной? – и огорчилась сильнее, когда отец, нахмурив брови, развернулся, уходя к собственному креслу, и отрезал:

– Да.

Эвелин этого ожидала, да. Она знала, каков ответ, но все равно ждала, что все может сложиться по-другому. Это и на самом деле глупо.

Поджав губы, она кивнула, молча повернувшись в сторону выхода, плотнее укуталась в пальто, все еще боясь потерять тепло, которое от него исходило, и зарылась носом в красный шарф, прячась от всего мира. Хватило бы даже пары слов: «мне тоже больно» или «крепись, дочка», но отец решил говорить только о работе. Даже не решил: наверняка в мыслях не промелькнуло о том, что можно сказать что-то еще.

Черствый кусок хлеба.

Выйдя за дверь, Эвелин сразу же столкнулась с охранником, ждущего, чтобы отвезти ее обратно. Как бы не хотелось гордо вызвать такси, понимала, что, помимо забытого в своем пальто телефона, она оставила там и кредитки. А еще ключи от квартиры. Теперь придется менять замки.

– Отвези меня домой, – выдохнула она, – и вызови мастера. Я ключи потеряла.

– Да, как скажите, – служило ей ответом.

Не успела она ступить и шага, как в кармане завибрировало. Выудив из него телефон, посмотрела на экран – начала происходить идентификация по лицу, безуспешная, потому что в следующее мгновение потребовался пароль, который Эвелин не знала. Смахнув его вверх, чтобы посмотреть хотя бы уведомления, расстроилась: сообщение пришло, но зашифрованное. Его текст не отображался.

Какая бесполезная вещь. Эвелин не ставила блокировку на собственный смартфон, считая, что там нет ничего такого, требующего защищенности. Карту не привязывала к электронному кошельку, из приложений пользовалась браузером, чтобы банально просматривать новости.

Что, помимо этого, можно еще делать в телефоне, кроме как звонить и писать в мессенджере, понятия не имела, поэтому никогда и не думала ставить пароль. Лишняя трата времени и сил.

Судя по всему, мужчина, отдавший ей пальто, так не считал. Придется попросить у кого-нибудь телефон, чтобы набрать самой себе: если пальто так и осталось лежать на сиденье в поезде, она надеялась, что кто-то, подобравший вещи, окажется хорошим человеком и вернет их обратно.

Положив чужой телефон обратно в карман, двинулась дальше. Хотелось поскорее покинуть этот холодный, пустой особняк и приехать домой. На кухне стояла кофейная станция, в которой она часто варила себе кофе по настроению, а в кухонном ящике тайник со сладостями, которыми питается каждый день, игнорируя нормальную пищу.

Наверное, нормальные люди покупают кофеварку, предпочитая заканчивать свои труды нажатием одной кнопки, но Эвелин любила весь процесс приготовления: от помола и темперирования до вспенивания сливок в капучинаторе, – все это доставляло наслаждение, успокаивало и отвлекало от мыслей. Это было одним из немногих любимых хобби, которые приносили разнообразие в жизнь и доставляли радость другим. Аделаида обожала пить латте с банановым сиропом; обожала сидеть за барной стойкой, потягивая кофейный напиток через трубочку и отпускать шуточки.

Почему каждая мысль сводится к воспоминанию? – горько подумала Эвелин, спускаясь по лестнице. Как смериться с ее смертью? Когда перестанет быть так больно?

Краем уха она уловила, как охранник разговаривает по телефону, вызывая мастера по ее адресу на ближайшее время. И не просто «ближайшее», а прямо сейчас, прося отправить счет по СМС и за такую срочность обещая оплату в пятикратном размере. Этот мужчина уже очень давно работал на отца – Роберт или Ричард – Эвелин серьезно не помнила его имени, как бы грубо это не звучало.

В конце концов, она никогда с ним не общалась сама. Все их разговоры сводились к нескольким словам: «я отвезу», «вас зовет отец», «скажите адрес» и «следуйте за мной», – и они были настолько редки, что, если бы память позволяла, она бы серьезно могла сосчитать все случаи на пальцах.

Дождь на улице снова начал моросить. Бегло посмотрев на небо, Эвелин не увидела никакого просвета солнца или хотя бы намека на то, что погода наладится – кажется, будто все оплакивало смерть ее сестры. Слезы подкатили к глазам. Судорожно выдохнув и не став продолжать мысль, направилась к черной машине.

Охранник привычно открыл ей заднюю дверь – и она села внутрь, обхватывая себя руками.

Любил ли хоть когда-нибудь их отец?

Аделаида никогда не держала на него обиды и всегда навещала, привозила ему подарки, сопровождала его на мероприятиях и просто всегда и везде была рядом. Эвелин никогда не понимала, зачем сестра строит между ними мост теплых отношений, когда отец и пальцем не пошевелил ради этого. Не понимала, почему мать любила и вышла замуж, всегда верила в доброту и никогда не позволяла злиться, когда отец в очередной раз не приезжал на празднование, пропадал в командировках и почти отсутствовал в ее спальне.

Кинув последний взгляд на особняк, отвернулась. «Действительно не понимаю», – промелькнуло в мыслях.

Телефон вновь завибрировал, на этот раз во входящем звонке. Выудив его из кармана, посмотрела на высветившийся номер, узнавая в нем свой – и потянула зеленый кружок, принимая вызов.

– Ты забыла свое пальто, – протянули на том конце, – и забрала мой телефон.

– У вас есть мой, – тихо ответила Эвелин, не обратив внимание на резкий переход на неформальное общение и зарывшись носом в шарф, – если вы не против, то через два часа подъезжайте в кофейню. Она находится на пересечении Гранд-стрит и Уайт авеню, слева еще детская площадка Шеридана. Найдете?

Мужчина завозился, послышались щелчки клавиатуры – видимо, вводил информацию в поисковике, – а затем проговорил с усмешкой:

– Кофейня преданности?

– Да, она, – и смущенно ответила.

Вообще, название она придумала спонтанно, почти не думая. Аделаида поддержала, рассказывая, как сама ломала голову над своим рестораном, придумывая около ста вариантов и каждый раз всё вычеркивала – и так по кругу, пока не нашла нужное. Не то, чтобы Эвелин жалела о своем порыве назвать кофейню вот так, но иногда стеснялась своего решения.

– Если я раньше приеду, какое кофе заказать? – уточнил он, все еще что-то печатая на клавиатуре.

Анна – бариста, которая сегодня была на смене – не особо вкусно готовила кофе: у нее он всегда получался либо слишком горьким, либо с привкусом гари, либо водянистым. Гурманы вряд ли будут в восторге, но вот остальные гости разницы не видели. Конечно, было бы разумней взять другого баристу, но девушка очень старается стать лучше, постоянно берет у Эвелин уроки и даже конспектирует все услышанное.

Лучше иметь работника, которые развивается и действительно любит свое дело, чем того, кто будет работать на «отвали» и варить просто вкусный кофе.

– Не нужно, – и вздохнула, мысленно прося прощение у Анны, – закажите только себе.

– Хорошо, – не стал спорить с ней мужчина, – тогда увидимся.

– Да, – согласилась Эвелин, и вызов был завершен.

Отстранив телефон от уха, посмотрела на заблокированный экран, на котором высвечивалась крупным шрифтом время: «05:43pm». До восьми вечера нужно было приехать в кофейню, значит за это время нужно разобраться с замком, привести себя в порядок, почистить пальто и вызвать такси через лэптоп. По крайней мере, постараться. Ездить на машине Эвелин не то, чтобы не умела – опасалась, поэтому это в разы усложняло жизнь.

Доехали до ее дома они за полчаса.

Охранник вместе с ней поднялся к квартире, где их уже ждал мастер, проконтролировал весь процесс взлома замка, оценивая повреждения и ущерб, после которого сам рассчитался, и вызвал дополнительно другого мастера для замены замка, считая этот ненадежным и слишком опасным. Эвелин не стала с ним спорить, позволяя делать все, что угодно душе, а сама пошла медленно собираться.

Помыла и высушила волосы, собирая их в аккуратный колосок, подкрасила брови и глаза, мысленно обещая себе не плакать и быть сильной перед другими, надела черные узкие джинсы и огромную вязанную белую кофту, доходящую почти до середины бедра. Обула белые кроссовки на высокой подошве, накидывая сразу на плечи графитовое длинное пальто, и обвязала шею красным большим шарфом.

Так она чувствовала себя защищенной не только от проблем, но и от людей в целом. Охранник справился со своими заботами чуть больше, чем за полчаса – и пожелал ей доброго вечера, оставляя комплект новых ключей на тумбочке в коридоре. Эвелин поблагодарила его вкусным кофе и накормила печеньем, отчего тот почувствовал себя неловко и постоянно спешил уйти.

Учитывая все ее копошения и попытки привести себя в человеческий вид, в кофейне она была ровно в восемь.

– Эвелин! – радостно позвала ее Анна, – рада вас видеть, я оставила для вас немного макарун. Вы сами кофе будете делать?

– Да, – в ответ натянуто улыбнулась Эвелин, окидывая взглядом помещение и находя за столиком у окна того-самого-мужчину. Прошла за барную стойку, кидая свою верхнюю одежду на свободный стул, поставила бумажный пакет с серым пальто рядом и подошла к большой кофемашине. – Как рабочий день?

– Все хорошо, – отозвалась Анна, внимательно наблюдая за тем, как Эвелин темперирует перемолотые зерна в холдере, а затем, установив его в рабочую группу, настраивает температуру и запускает процесс приготовления, внимательно наблюдая и регулируя давление.

Спустя пару мгновений чашка наполнилось ароматным черным кофе, в который она добавила немного перца и соли, с наслаждением вдыхая запах. И только после протянула:

– Я буду за шестым столиком. Не отвлекайся на меня.

Дождавшись ответного кивка, подхватила пакет, свою чашку кофе и направилась в сторону сидящего к ней спиной мужчине в черной кофте с высоким горлом. На вешалке рядом висело темно-серое пальто, а на столе лежал ноутбук. Не особо всматриваясь в чужой экран, Эвелин поставила рядом с ним бумажный пакет, из которого вытащила чужой телефон и положила его на стол, а сама села напротив, аккуратно ставя перед собой кофе.

Теперь она могла его более детально рассмотреть: широкие плечи, большие и наверняка сильные руки с крупными ладонями и длинными пальцами, которые зависли над клавиатурой ноутбука; красивое лицо с ровным носом, тонкими губами и широкими бровями, между которыми периодически виднелась морщинка. Мужчина очень симпатичен, привлекая к себе внимание не только ее, но и всех, кому попадался на глаза.

– Девушка с шарфом, – поприветствовал он ее, закрывая крышку от ноутбука, – твое пальто полностью вымокло, – и достал из-под стола пакет с фирменной маркой магазина одежды, протягивая ей. Эвелин нахмурилась, протягивая руки в ответ и забирая пакет, тут же заглядывая внутрь.

– Новое? – удивилась она, не веря своим глазам, – зачем?

– Твое упало на краску, – честно признался мужчина, – это произошло совершенно случайно. В офисе сейчас происходит ремонт, поэтому так вышло, что я его уронил, поэтому пришлось искать максимально что-то похожее, прошу меня извинить за это.

«Странно», – промелькнуло в голове. – «Зачем заходить в зону, где производятся ремонтные работы?» – Эвелин быстро отмахнула эту мысль, считая, что в этом нет ничего такого. В конце концов, пусть и новое, но зато пальто вернули, как и телефон, бумажник и уже ненужные ключи, лежащие рядом. Мужчина мог вообще его не забирать ее вещи из поезда, оставляя так, как оно есть – и на том спасибо.

– Ничего страшного, – заверила его Эвелин, забирая свой телефон.

– Весьма неосмотрительно не ставить на свое устройство пароль, – заметил он, и протянул ей руку для рукопожатия, – Демид.

– Эвелин, – представилась она, протягивая руку в ответ.

– Маленькая птичка? – слегка улыбнулся мужчина, – очень подходит.

– Спасибо, – смутилась Эвелин, – можно просто Эви. Пароль мне не нужен. Там нет ничего такого, что необходимо прятать.

Демид кивнул, принимая это к сведению, и жестом подозвал к себе официанта, проходящего рядом:

– Мне еще один двойной Эспрессо.

Патрик, работающий на полставки, подошел к ним сразу, принимая заказ, и неловко поздоровался с ней, напрягшись всем телом и, очевидно, волнуясь, боясь сделать что-то не так. Он только недавно устроился на подработку, а поэтому еще не привык, что начальство постоянно находится под боком.

Эвелин ничего не заказала следом – ее кофе еще был на месте, а поэтому просто промолчала, сделав несколько глотков.

– Работаешь здесь? – сделал вывод из увиденного Демид, не сводя с нее взгляда.

– Да, – кивнула она, – завтра уже выхожу, поэтому, если решишь зайти, можешь увидеть меня за барной стойкой.

– Буду иметь ввиду, – принял к сведенью он, – мне бы хотелось попробовать и твой кофе.

Впервые за день захотелось по-настоящему улыбнуться. Эвелин тактично поджала губы, чтобы не показаться грубой по отношению к своей работнице. Демид все-таки заметил, что кофе имеет свой недостаток, а, значит, был таким же ценителем вкуса, поэтому, без особых раздумий, протянула свой:

– Попробуйте этот.

И только после этих слов поняла, что сделала глупость. Она уже отпила, пусть и совсем немного из этой чашки, и предлагать подобное – моветон, однако не успела она извиниться, как мужчина принял ее предложение, беря чашку в свои руки и сразу же отпивая несколько глотков.

Его брови взлетели вверх.

– Пожалуй, твой кофе заставил меня забыть о всех других кофейнях и людях, которые его готовят, – Демид сделал еще глоток, наверняка совсем не думая отдавать ей Эспрессо обратно, – всегда удивлялся тому, как можно так по-разному делать кофе из одной машины.

– Неважно, где его готовить. У каждого человека все индивидуально, – честно ответила Эвелин.

Она пробовала отличный кофе, приготовленный другими людьми, и вкус совершенно отличался. Это было очень вкусно, никакого камня в огород, просто действительно чувствовалось то, что этот кофе приготовила не она.

То же самое было и в еде. Разные люди готовят одно и то же блюдо совершенно по-разному, в каждом чувствовалась своя индивидуальность и своя нотка, поэтому всегда было удивительно понимать подобное.

– Согласен, – не спорил с ней Демид, – но я подумаю над тем, отдавать тебе кофе или нет. Конечно, если не предложишь что-то другое. Не менее вкусное.

Поняв очевидный намек, Эвелин в который раз мысленно попросила прощение у Анны, надеясь, что это будет не слишком обидно выглядеть – и встала с места, поправляя кофту.

– Сейчас приготовлю вам кофе, – оповестила она его, и пошла в сторону барной стойки.

Анна уже вооружилась холдером, но, увидев идущую к ней Эвелин, застопорилась, очевидно поняв, для чего она шла. Несомненно, это выглядело очень невежливо – девушка старалась, даже частенько забегала в свои выходные дни, чтобы взять мастер-класс – но что делать, если вкуса пока не получалось.

Сразу пройдя за барную стойку и взяв уже протянутый холдер, принялась выравнивать его специальным инструментом, а после темперировать, прикладывая не слишком много, но и не слишком мало сил, делая нечто похожее на таблетку. Любовно, будто на прощание, проведя темпером по краям портофильтра, постучала им о собственное запястье, откладывая на чистую салфетку, и вставила холдер в рабочую группу.

– Не забывай следить за давлением, – напомнила Эвелин Анне, регулируя температуру, и запустила машину, внимательно наблюдая за стрелкой в пределах необходимого и правильного диапазона, – и помолом. У тебя получается слишком водянисто.

Пусть она и не пробовала кофе Демида, но по цвету могла определить допущенную при приготовлении ошибку.

– Да, – приняла к сведению Анна, и смущенно пробурчала, совсем не обижаясь, – скорее бы научиться делать такой же кофе, как у вас.

– Успеешь, – поддержала ее Эвелин, – всему свое время.

Завершив приготовление, взяла чашку, направившись обратно к столу – мужчина, все это время не сводивший с нее взгляд, вернул обратно ее кофе, ожидая свое, чем заставил ухмыльнуться и поставить перед его носом чашку на блюдце:

– Ваш двойной Эспрессо.

И села на свое место.

Демид, довольно вдохнув запах ароматного кофе, с наслаждением сделал пару глотков, искренне восхищенно добавляя:

– Изумительно, – кончик его губ вновь скользнул вверх, создавая нечто на подобии улыбки, – вероятно, вы укрощаете не только кофемашину, но и джезву?

Эвелин кивнула:

– Да. Смотря, что под рукой. Я люблю кофе.

– Как и я, – поддержал ее Демид, – но готовить совершенно не получается, поэтому приходится вставать пораньше, чтобы успеть его купить.

Ответить было нечего. Почувствовав себя немного неловко, Эвелин пригубила свой кофе, отведя взгляд в сторону. Она никогда не была хорошим собеседником – и то первое свидание с понравившемся парнем по имени Руди прошло катастрофично. Не зная, как можно поддержать разговор и что можно сказать, столкнулась с пропастью, позволяя молчанию, повисшее тогда между ними, заполнить все пространство.

Парень оказался очень энергичным и болтливым, и от того, что не смог ее разговорить, во время их свидания – примерно на середине – замкнулся в себе, отчего остаток дня они провели в напряженной атмосфере. Руди наверняка хотелось наконец пойти домой, чтобы закончить этот день, вычеркнув его из своей жизни, а Эвелин питала надежду хоть немного преодолеть образовавшееся расстояние между ними. После того дня он больше не приходил в кофейню. Не отвечал на звонки. Игнорировал сообщения.

После такого опыта появились комплексы, и каждое свидание после всегда заканчивалось одинаково: ее провожали домой, с натянутой улыбкой прощались, а после ставили в черный список. Эвелин не преувеличила с мыслью «каждое» – все свидания заканчивались одинаково. Единственные отношения, которые у нее когда-то были – во времена университетской жизни.

Тогда ей просто было интересно, какого встречаться с парнем, но любви особо никакой не было, по крайней мере с ее стороны. Все закончилось за пару недель – в тот момент, когда они оба поняли, что ничего большего, кроме как общаться, друг от друга не хотят.

Демид хотел ей сказать что-то, как пиликнуло о входящем сообщении – и тот, оставив кофе, взял телефон в руки, моментально нахмурившись. Его взгляд в разы потяжелел, отчего стало даже как-то не по себе, а пальцы принялись порхать над экраном, после чего он прислонил устройство к уху.

– Я как-то неясно выразился? – грубо ответил он, и на пару минут замолчал, внимательно слушая, что говорит собеседник. Эвелин не знала, что у него случилось, но ни за что бы не хотела оказаться по ту сторону провода. – Понял, ничего не делай. Сейчас буду, – сбросил вызов.

Мурашки пробежались по всему телу. Эвелин ожидала, что весь негатив сейчас выльется на нее, но Демид за мгновение потеплел – от того злого и пугающего человека не осталось ни следа – и приподнялся, вытягивая из кошелька стодолларовую купюру и подкладывая ее под чашку.

Поразительное управление эмоциями.

– Прошу извинить, – мужчина подошел к ней, протягивая свою ладонь. Эвелин вложила в нее свою, не думая, и поразительно выдохнула, когда Демид коснулся губами внешней стороны ее руки, – я позвоню?

– Да, – почти шепотом ответила Эвелин.

Демид улыбнулся краем губ, вытягиваясь во весь свой рост, и принялся собираться, накидывая свое пальто на плечи и вкладывая тонкий ноутбук в кожаную деловую папку.

– Спасибо за кофе, – проговорил он перед тем, как выйти из кофейни.

Эвелин поздно сообразила, что он так и оставил пакет со своим серым пальто – как только она выбежала вслед, мужчины простыл след.

Оставил специально? Или действительно забыл? – про себя недоумевала она, не понимая, что ей с этим делать. Благо, что телефон свой не забыл – вероятно, работа у него кипела полным ходом, раз его так дергали наверняка после рабочего дня.

– Это ваш мужчина? – полюбопытствовала Анна, также наблюдая за всем этим со стороны. Эвелин вмиг смутилась, понимая, что именно так они и выглядели.

– Нет, – и отвела взгляд, проходя за барную стойку и забирая свое пальто. – С завтрашнего дня у тебя четыре дня выходных, – сообщила девушке Эвелин, – отдохни немного. График я переделаю в ближайшее время. Возможно, будут какие-то пожелания?

И, получив отрицательный ответ, прошла в свой кабинет, собираясь загрузить себя работой, чтобы времени на мысли совсем не осталось. Не хотелось вновь погрязнуть в эмоциях и желаниях вырвать себе сердце, чтобы больше ничего не чувствовать. Сегодня она выплакала много слез и разбилась окончательно, разлетаясь на множество мелких осколков – и вряд ли удастся быстро прийти в себя, если будет продолжать убиваться и без конца плакать.

В ответ мыслям горечь и печаль снова накатили, заставив всхлипнуть и сжать руки в кулаки.

Телефон вспыхнул в оповещении СМС.

«Мужчина с пальто» – гласило имя контакта. Печальная улыбка коснулась губ. Демид все-таки вбил свой номер в ее записную книжку – какой же он интересный человек. Разносторонний. Эвелин видела его холодную и отстраненную обертку, от которой казалось, что веселье и яркие позитивные эмоции ему недоступны, и при этом узнала внутреннюю теплоту, которую он показывал при разговоре с ней, демонстрируя себя с лучшей стороны.

Для первого дня знакомства было рано судить о личности, но этого хватило, чтобы оставить положительное мнение.

«И, все-таки, поставь пароль», – было в сообщении.

Эвелин тяжело вздохнула.

«Мне он по-прежнему ни к чему», – и ответила.

Ей это было не нужно, – повторила Эвелин сама себе. На телефоне действительно не было ничего важного: почти пустая галерея с парой фото, скаченных из интернета; заметок не делала, кошелек не добавляла, в социальных сетях не сидела, – обычный, пустой телефон, который больше служит для звонков и сообщений, чем для развлечений.

Аделаида всегда негодовала по этому поводу – в ее понимании телефон был почти целым миром. Там она общалась со всеми возможными людьми, вела рабочую страницу по своим ресторанам, постоянно следила за аккаунтами знаменитостей и своих подруг, оставляла кучу напоминаний, которые потом нервировали во время их посиделок, и в целом была продвинутым пользователем, который использовал возможности гаджета на максимуме. Эвелин предпочитала просто вести ежедневник. Бумажный.

Так было проще. Возможно, она и отстала от современной молодежи, но из-за этого ничуть не расстраивалась.

На часах было почти девять. Время с Демидом пролетело в одно мгновение. Кажется, будто они поговорили всего ничего, однако на деле прошло достаточно времени, – и от этой мысли одновременно становилось и тепло, и грустно. Эвелин не влюбчивая. Далеко нет. Просто с этим мужчиной было комфортно: возможно из-за отданного в метро пальто, возможно из-за благоприятной атмосферы вокруг, возможно из-за хорошего отношения.

Демид вел себя с ней как с женщиной – это чувствовалось в его взглядах, жестах, поступках. Пусть прошел всего лишь один день, но Эвелин никогда и ни от кого не чувствовала к себе такого отношения, и это заставляло улыбаться. Цепляться.

Аделаида называет это «первой весточкой».

Эвелин считает, что это просто «хорошее впечатление».

Осознание того, что сестры больше нет, вновь накрыло с головой, заставив вздрогнуть – одернуть себя от мыслей о ней в настоящем времени – и горько, почти отчаянно вздохнуть. Пройдя в небольшое помещение своего кабинета, Эвелин закрыла дверь на замок и тут же сжалась в комок, обнимая себя за плечи. Она не знала, как привыкнуть к этому. Не знала, как заблокировать свои чувства. Не знала, что боль будет такой огромной и почти постоянной. И не хотела никогда узнавать.

Кто бы мог подумать, что придется. Дрожь снова одолела все тело, а истерика подкатила к горлу, практически лишая дыхания. Заметавшись, Эвелин не устояла на ногах, падая на пол и ощущая себя беспомощной в своих чувствах. Слезы подступили к глазам, отчего приходилось упорно сглатывать подошедший к горлу ком и стараться глубоко и ровно дышать, чтобы успокоиться.

Невыносимо горько. Больно. Отчаянье и ужас заполняли все тело, и, дрожащими руками потянувшись к пакету, Эвелин достала оттуда серое пальто, накидывая себе на плечи и прячась в него с головой. В нем она чувствовала себя защищенно, огражденной от всего мира – и сжалась сильнее, не в силах себя образумить. Уткнулась носом в шарф, обвязанный вокруг шеи, и медленно приводила мысли в порядок.

Якорь. Кажется, эти вещи, полученные по доброте других людей, служили для нее спасением от себя самой. Как глупо.

Телефон, лежащий рядом на полу, снова засветился в сообщении.

«От кого: Мужчина с пальто.

Не буду спорить. И я снова забыл свое пальто».

Эвелин усмехнулась, укутываясь в теплую одежду сильнее. Немного задумалась, решаясь с ответом, и взяла в руки телефон, сразу же печатая и отправляя, чтобы не дать себе время для сомнений.

«Кому: Мужчина с пальто.

Договоримся ли мы о том, что оно на время побудет у меня?».

И заблокировала, откидывая технику обратно на пол. Просить незнакомого мужчину отдать свое пальто, – Эвелин выжила из ума. Вздохнула еще пару раз, собираясь буквально по кусочком, и встала, подхватывая с собой телефон. Правильно или неправильно это, отправленного назад не вернешь. Следует лучше подумать о работе, которая сама себя не сделает. Смерть сестры выбила из колеи, жизни – всего. В первый день у нее все валилось из рук, она не могла даже лежать, крича в подушку от горя, отчаянья и неверия в произошедшее.

Прошла к столу, проводя пальцами по гладкой и твердой поверхности, и села на мягкое кресло, поправляя пальто, соскользнувшее по плечам вниз. Перед ней лежал рабочий ноутбук – старичок, повидавший на своем веку огонь, воду и медные трубы, вытянул все курсовые проекты и дипломную. Любовно провела по верхней закрытой крышке – и открыла его, зразу же запустив систему. На экране показалась загрузка, после которой высветился рабочий стол с фотографией ночного города.

Открыла папку с документами, специально подготовленных на этот месяц, и запустила первым делом график сменности, собираясь внести правки в свою и Анны строки.

Телефон пиликнул, отвлекая.

«От кого: Мужчина с пальто.

Взамен я попрошу кофе, приготовленный вами».

Открыв мессенджер, Эвелин не стала заморачиваться с ответом, ограничившись одним словом: «Договорились». Намереваясь сегодня закончить со всей отчетностью, чтобы завтра спокойно стоять на баре и не переживать, что в кабинете ждет куча незаконченных документов. Поправила пальто еще раз и углубилась в работу.

Ровно в двенадцать ночи она вышла из кофейни, заперев за собой дверь и выключив везде свет. Серое пальто на плечах Эвелин оставила, так и не решившись его снять – и сейчас мысленно просила прощение у Демида, потому что вряд ли сможет его вернуть в ближайшее время. Пусть он на это и дал добро, перед ним все равно чувствовалась вина, в первую очередь из-за собственной слабости.

Такси, если верить приложению, должно быть через две минуты. Сунув руки в теплые карманы, она потопталась на месте, искренне радуясь, что пальто, сделанное из настоящей шерсти, было теплым. Как и шарф, в который она по привычке уткнулась носом, пряча его от ветра. Все работники закончили работать еще два часа назад – и все это время она сидела в кабинете одна.

Раньше подобное никогда не заботило, Эвелин даже оставалась ночевать тут, но сейчас беспокойство и какая-то странная паника не давали ни на чем сосредоточиться. Отчего-то становилось не по себе, она начала бояться пустоты вокруг – постоянно казалось, что по кофейни кто-то ходит, смотрит из угла, пытается до нее добраться, а поэтому не выдержала, просто убегая с рабочего места. Вызвано подобное состояние из-за смерти Аделаиды или же нет – не знала, и очень бы хотелось верить, что нет; и так много свалилось всего, подобный страх только все усложнит.

Из угла вырулило такси, заставляя радостно вздохнуть и почти влететь на пассажирское место. За рулем сидела красивая женщина, весьма внушительная на вид из-за пирсинга на лице и коротких волос с челкой набок; ее оголенные из-за майки руки переливались от мышц. Почувствовав спокойствие из-за того, что в такое время ей попалась именно женщина в качестве водителя, приветливо поздоровалась, снова кутаясь в пальто.

И не заметила черную тень человека, замершего у ее кофейни.