Корабль-звезда

1

Мемор уловила след убегающих приматов через камеру с узким полем обзора, установленную на одном из маленьких подвижных зондов. Обезьяноподобные фигуры петляли и метались в растительной подстилке уровнем ниже Зеркальной Зоны, пробираясь… куда? Вероятно, к входу на местную станцию маглева. Отлично. В таком случае можно считать, что они уже пойманы. Мемор оскалила зубы в предвкушении торжества, забросила в пасть испуганного зверька и с наслаждением прожевала.

Было нечто забавное в том, как метались Позднейшие Захватчики. Вид у них был всполошенный и смертельно испуганный. Логично ожидать большего от существ, прибывших сюда на звездолете, межзвездном тараннике замысловатого дизайна. Впрочем, разве их поведение при побеге принципиально отличалось? Увы, вторая группа приматов каким-то образом избежала расставленных Мемор ловушек и сумела выйти на контакт с местными служебными существами, силами. Это доказывает, что сообразительности они всяко не лишены.

Но довольно об этих надоедах! Нужно сконцентрироваться и, действуя быстро и уверенно, прижать их к когтю.

– Вектор перехвата, – велела Мемор пилоту. Корабль с устрашающим ревом содрогнулся. Мемор откинулась на своем месте и быстрым шелестением перьев изобразила заметное облегчение.

Она запросила графический анализ ситуации – есть ли какие-то перемены? Кажется, нет. Ионоточник Позднейших Захватчиков продолжал маневрировать в окрестностях Чаши, держась вне досягаемости орудий оборонительной системы обода. Электромагнитное излучение звездолета подтверждало, что он на связи с двумя меньшими группами Позднейших Захватчиков, блуждающими по Чаше Небес. Но корабль не пытался помочь им напрямую. Хорошо; они проявляют разумную осторожность. Интересно будет разобрать их судно по винтикам и в свободное время проанализировать, какими именно способами обеспечивали приматы столь высокую маневренность.

Мемор сочла, что ей весьма повезло обнаружить с разведывательного зонда группу, убегавшую через межузельные участки под зеркальной секцией. Она наблюдала, как перемещаются размытые оранжевые формы – вероятно, обезьяноподобные, но и еще какие-то: едва заметные щупальца… Вероятно, это обитатели приповерхностного уровня, быстрые и жилистые. Змеи?

Корабль завибрировал, и тут же Мемор почувствовала сигнал вызова: раздражающим писком в ее мозгу напомнила о себе Асенат. Пришлось ответить, поскольку Старшая Мудрица была начальницей Мемор. Увы, дружеских отношений им установить так и не удалось. Что-то в Асенат отталкивало Мемор.

Изображение Асенат в полный рост возникло на видеостене; ослепительные многоцветные перья улеглись в яростную радугу, окаймленную тревожным пурпуром.

– Мемор! Ты поймала Позднейших Захватчиков?

– Почти. – Мемор хранила подчиненное выражение перьев, позволяя себе, однако, оранжевые просверки сдерживаемого торжества. – Я совсем близко. Я их вижу. Приматка по имени Бет ведет группу, включая то создание, с которым я научилась общаться. Я настигаю их. Они каким-то образом отыскали союзников, но я отлично вооружена.

Перья Асенат медленно сложились в сигнале сардонической усмешки.

– Это ведь и есть та группа, которой ты позволила сбежать, не так ли?

– Ну да, они сбежали, пока я…

– Понятно. У меня нет времени вдаваться в детали, но это несомненный провал, Уполномоченная Астроном-Дальновзорка. Они улизнули от тебя.

Мемор подавила раздражение. У Асенат имелась привычка использовать полные титулования в тех случаях, когда ей хотелось унизить собеседников и подчерк- нуть свое превосходство, – дополняя это, как сейчас, шелестом перьев.

– Лишь ненадолго, Старшая Мудрица. Как наверняка припоминает Ваша Почтеннейшая Справедливость, мне пришлось в тот момент отвлечься на вторую группу сбежавших приматов.

– Отложи все свои дела и добудь приматку, с которой научилась общаться! Она нам нужна. Не стреляй по ним. Если умрут они, умрешь и ты.

Мемор старалась контролировать визуальные проявления своей реакции. Никаких сигналов перьями, никаких движений головы.

– Старшая Мудрица, позвольте уточнить… Что же изменилось?

Ответа не было. В перьях Асенат промелькнул рефлекторный страх, а потом изображение померкло. Она что-то утаивает… но что именно? Мемор нужно было это узнать, но не сейчас. Она покосилась на экран сканера, игнорируя присутствие пилота. Группа Бет исчезла в лабиринте механизмов. Прерывистые тепловые следы вели к… ангарам. Да! Приматы снова пытаются сбежать.

Когда эти Позднейшие Захватчики скрылись от нее, их было шестеро. Теперь же тепловых отметок насчитывалось лишь пять, плюс силуэты представителей другого вида, верткие и размытые. Погиб ли один из чужаков? Отстал ли от своих?[3] Эти существа придерживались общественного поведения с размытой иерархией, и Мемор сомневалась, что они так просто взяли и бросили сородича.

– Вест Блад, – обратилась она к пилоту, – курс на причалы. Мы перехватим их. И быстро.

2

Тананарив Бэйли обернулась; лицо ее было в грязевых разводах, капли пота стекали с переносицы. Позади пока никого. Она замыкала группу и едва выдерживала темп остальных. Травмы постепенно заживали, она больше не хромала, но грызущая усталость не отступила. Тананарив замедляла продвижение. У нее сбилось дыхание, в горле першило, а воды почти не осталось.

Изматывающее путешествие через лабиринт, который Тананарив мысленно окрестила Закулисьем, выжало последние соки. Лабиринт располагался по другую сторону зеркальной оболочки Чаши; надо полагать, туда отродясь никому доступа не было, кроме техников. Коридоры – редкость и роскошь. Освещение тусклое. Извилистые проходы, где человеку и проползти-то сложно. Этот слой, подстилавший Чашу, заполнял большую часть объема огромной конструкции, диаметр его достигал астрономической единицы, но толщина не превышала нескольких метров. Сплошь механизмы, подпорки и кабели. Управление зеркалами на поверхности требовало многослойных хитросплетений проводов и механических передач. К тому же извилистый маршрут имел трехмерную природу.

Тананарив вспотела, у нее ныли руки. Она не выдерживала торопливого бега товарищей, в гравитации, составлявшей восемнадцать процентов стандартной, у Тананарив все время что-то болезненно щелкало в бедренных суставах и ребрах. Она не бежала, а скорей скользила по туннелям, время от времени натыкаясь на стену и отскакивая, иногда падая и приземляясь на ягодицы и руки. Перемещение в этой зоне требовало изящной верткости, а Тананарив не обладала таким качеством.

Бет, Лау Пинь, Майра и Фред ее обогнали. Тананарив остановилась, зацепившись за контрфорс. Она мечтала о передышке, но надежды на это не было. На миг ей показалось, что все тревоги мира ускользают; она расслабилась, насколько могла. Такие моменты выпадали нечасто, но она им радовалась. Со вздохом Тананарив отпустила ситуацию.

В такие мгновения она вспоминала Землю… тихий, насыщенный влагой воздух вечнозеленых лесов, по которым она ходила в походы вместе с родителями, с бесстрашным смехом убегая в чащу величественных деревьев. Ее сердце осталось там, в роскошной, непроглядной, печально-ароматной чаще, под кронами секвой и сосен, подобными кафедральным сводам. Даже этого воспоминания хватило, чтобы унести по волнам времени. Родители наверняка уже много веков как мертвы, несмотря на технологии продления жизни. Но воспоминания остались, и Тананарив удалось расслабиться – на долгий, сладостный миг.

И тут же спокойствие отхлынуло. Пора было снова пускаться в бегство.

В тусклом свете она едва различала пальцезмеек, скользивших впереди группы. Люди неслись вслед размашистыми скачками. Змейки отличались удивительным проворством. Вероятно, они эволюционно приспособлены к ремонтным работам в подземельях Чаши. Бет выпытывала у змеек обрывки сведений об истории их вида, но перевод оставался неуверенным. Они так долго обитали в Чаше, что память об исходном мире превратилась в невнятный миф о происхождении вида из странного места, где восходило круглое, ослепительно-белое солнце, разгоняя чернильную ночь.

– Бет? – позвала Тананарив через комм локальной связи. – Я… мне отдых нужен.

– Нам всем нужен, – пришел резкий ответ. Бет оглянулась – слишком далеко, чтобы различить выражение лица. – Следующий перерыв через пять минут.

– О, хорошо бы. – Тананарив с усилием смежила губы и порывисто вздохнула.

Они направлялись к автоматизированному грузовому боту – так сказали змейки. Переборки и опоры в этой части Закулисья отклонялись в сторону движения группы: это значило, что цель уже близка. Впереди, напрягая зрение, можно было различить контуры ряда идентичных плоскобрюхих цилиндров. Тананарив увидела большой закругленный люк устричного оттенка и – неужели? Да! – звезды за иллюминатором. Усталость сменилась воодушевлением. Но тут же напомнила о себе травма бедра, Тананарив снова стала подволакивать ногу.

Без помощи пальцезмеек план побега неминуемо провалился бы.

Тананарив с трудом догнала остальных, облизывая губы с мечтами о воде. Три змейки, у всех камуфляжные узоры из коричневых, серых и черных пятен, почти одинаковые, но Тананарив научилась различать чужаков. Весом они немного превосходили людей и выглядели совсем как змеи, с хвостами, расщепленными на четыре конечности. Каждая конечность заканчивалась когтем. Мускулистые, гладкокожие, сильные. Вместо рюкзаков на гребнистых боках змеек были прикреплены длинные трубки из какой-то ткани.

Группа Бет впервые наткнулась на пальцезмеек, только-только сбежав из заточения в Теплицах. Тананарив вспугнула гнездо, и змейки скрылись в глубине джунглей, унося на себе некие грузы. Змейки показались людям странными существами, до некоторой степени разумными. Снимки заинтриговали Тананарив.

Теперь стало ясно, что змейки все это время следили за людьми и продвигались в их темпе. Когда Фред отвел группу в чужацкий компьютерный центр, змейки еще не выдали своего присутствия. Там Фред догадался, как заставить компьютер обучить людей языку Птиц. Фред был разносторонне одаренным человеком, и в том числе – полиглотом. Не прошло и дня, как он уловил суть квазилинейной логики и синтаксические структуры; потом нашел словарь, и темпы обучения еще ускорились. Через несколько дней Фред уже в совершенстве овладел птицеречью. Остальные выбрали гипнопедию и воспользовались находками Фреда. Когда очнулись, оказалось, что Фред заскучал и уже начинал практиковаться самостоятельно, потому, наверное, оно и к лучшему, что именно Фред первым пообщался со змейками.

Они просто появились перед людьми, не утруждая себя дипломатическими формальностями или знаками. Типичное поведение для этих существ – они предпочитали действия символьному обмену или разговорам. Когда пальцезмейки проникли внутрь центра, непонятным способом нейтрализовав замок Лау Пиня, Фред ограничился приветствием, после чего замолчал. Он вообще был не слишком разговорчив, а если оживлялся, то по делу.

После этого приветствия змейки что-то прошипели в ответ. Тананарив на пробу проговорила громко:

– Мир вам! Мы потерялись!

Пять змеек сложились петлей, что, как выяснилось впоследствии, означало готовность к плодотворному сотрудничеству. Тананарив сделала жест рукой, каким-то образом перенятый во сне; ей ответили другим символом и словами. Змейки считали вежливым начинать с жестов и символов, а потом уже переходить к более неуклюжему языку. К счастью, высшей формой змееречи была модифицированная структура языка Птиц, где краткость и сжатость почитались достоинствами, поэтому узелковые фразы, которые змейки изображали телами, довольно просто ретранслировались в стаккато-ритмы устной речи.

Насколько Тананарив удалось установить по перекрестным ассоциативным цепочкам, сквозившим в змее- речи, пальцезмейки были мятежниками или кем-то вроде этого. И, кстати, любознательным народцем. Они быстро поняли, что люди – новички в их мире, и последовали за группой – скоординированно и бесшумно, как диктовала традиция. Их преимуществами были знания об устройстве Чаши и умение использовать различные орудия труда. Змейки обитали повсеместно, занятые техническим обслуживанием. В особенности – поддержанием функций метрового слоя между жилой зоной и корпусом. Тонкий слой этот разграничивал обитель бессчетных миллиардов живых существ и убийственный вакуум.

Змейки спрашивали о том, чего не смогли понять из наблюдений за группой. Они правильно догадались о базовом устройстве организма приматов, поскольку конечности самих змеек крепились к органическому подобию рамы с консольной балкой, несколько сходному с плечевым поясом у людей. Это – и миллион прочих деталей – выяснилось при отрывочных переговорах. Мыслили змейки необычно. Их культура, биология, напевная речь и питание сплетались в тугой клубок, лишенный очевидного контекста. Но если пальцезмейки сталкивались с чем-то неподдельно важным, то действовали сразу, не тратя, в отличие от людей, времени на болтовню.

Когда стало ясно, что люди в конце концов погибнут, застряв в зоне пониженной гравитации, змейки без лишних слов отвели их сюда: в гараж маглев-ботов. Тут была ремонтная база.

Пальцезмейка – Тананарив показалось, это Фистер, мужская особь, – щелчком по утопленной панели бота опустила керамический обтекатель. Фистер принялся за работу, изогнувшись так, чтобы наблюдать за действиями своих заостренных пальцев. Жилистое тело существа извивалось, точно провод. Фоштха, чуть в стороне, стояла на страже.

Тананарив еще толком не умела различать их по полам, но поведенческие критерии помогали. Мужская особь не выпускала из руки инструментов, а женские в незнакомой обстановке осторожничали. Фистер был мужской особью; Фоштха и Штирк – женскими.

Фоштха опустила голову и извернулась, оглядываясь в поисках вероятной угрозы. Штирк нигде не было видно; наверное, тоже где-то дежурит. Тананарив не чувствовала никакой опасности, но едва слышный высокочастотный писк ее напрягал.

Фоштха скользнула к ней.

– Фистер с компьютерами говорит, – сказала она. – Он управляет компьютерами, как живыми. Быстро переделает под нас параметры управления, знаком с компьютерами он, адепт. Тебе плохо?

– У меня было ранение, – ответила Тананарив. – Я поправляюсь. Мне уже хорошо. – Они говорили на птицеречи; трели и раскатистые звуки звучали подобно песне.

– Знаем мы это.

С тонким металлическим визгом откинулась боковая панель грузового бота. Внутри все было зеленым-зелено. Салон бота оплели растения – некоторые были установлены на подвесных лотках, другие свисали лианами с изогнутого потолка и стен. Лампы сияли ярко, словно солнца. Фистер продолжал работу. Внезапно подвесные лотки стали выдвигаться из стен и опорожняться. Половина растений упала на палубу, потом все прекратилось.

– Оставляем немного растений, – сказала Фоштха, ускользая, – воздух нужен, пока ехать будем.

Лау Пинь быстрыми при низкой силе тяжести скачками подлетел помочь Тананарив.

– Ты в порядке? Может, тебя понести?

– Я в порядке. А что это за писк?

Писк усиливался, в нем появились низкие рыкающие нотки.

– На борт, быстро, – сказал Лау Пинь, озираясь на змеек.

Он попытался увлечь Тананарив за собой, перехватив за пояс, но отступил, увидев, что ей больно.

Тананарив подошла к отливающей медью стене и прислонилась, ощутив тепло. Пальцезмейки с ошеломляющим проворством сновали по платформам и что-то чирикали друг другу. Она разглядывала их, потом шум увлек ее… далеко.

Она снова оказалась в родной чаще – хотя понимала, что никогда больше ее не увидит. Позволила себе откинуть голову и почувствовала хруст в позвоночнике; что-то заклинило, потом встало на место. Окруженная металлом и керамикой, она мечтала о зелени. Странное сооружение вокруг, превосходящее размерами планеты, располагало собственной версией райского сада… только поэтому Тананарив тут и выжила. Исполинские загадочные леса, веселый щебет летающих существ, бескрайние травы и деревья, изогнутые зигзагами, животные такие странные, что само существование их отрицало привычную Тананарив биологию – в каком-то смысле естественное, в другом же… противоестественное. Кто-то спроектировал их обличье, если не вид в целом.

С этими просторами на поверхности Чаши она могла примириться. С механическими лабиринтами под поверхностью обитаемой зоны – нет. Ей осточертели моторизованные чудеса, приводящие в движение исполинский артефакт. Отдых, вот что ей сейчас нужно было. Она соскальзывала в благословенный сон, перекладывая на подсознание процессы обработки странных впечатлений.

Тананарив медленно отключалась, закинув голову. Отдых давался нелегко, но она приучила себя нырять в сон на считаные мгновения, совсем ненадолго, прежде чем снова сорваться с места и пуститься в бегство, накачивая себя мыслями о цели и не позволяя отвлекаться на маленькие слабости… совсем ненадолго…

– Похоже, тот чувак заканчивает возиться с панелью управления, – заметил Лау Пинь.

Тананарив смутно ощущала, как движутся рядом змейки. Фистер шмыгнул в кладовую, за ним Фоштха и Штирк.

Тананарив медленно выплыла из благословенной отключки. Голоса кругом казались ей гулкими и неживыми. Конечности налились ядовитым свинцом; движения давались с огромным усилием. Она неуверенно переставила ноги и отошла от стены. Облака, затмившие разум, постепенно расходились… зеленое великолепие, тихое величие лесов, родители…

Она вздернула подбородок и сверкнула глазами, изоб- ражая полную боевую готовность, медленно развернулась, оглядываясь. А где Бет?

Облака не отпускали. Дыши глубже, держись.

Тананарив двинулась вслепую, хватаясь за переборки и контрфорсы. Людей поблизости не наблюдалось.

Змейки прошмыгнули в бот, устроившись на расчищенном от растений пространстве. Лау Пинь последовал за ними. Потом оглянулся, помахал ей рукой, снова обернулся и ступил на борт…

Облака, опять облака. Она внимательно вслушивалась, переставляя ноги по очереди. Шаги казались ей очень маленькими, а движения – чрезвычайно трудными.

Скрежет, резкий свист, чириканье. Тананарив неуверенно двинулась к боту. Перед взором все плыло, глаза щипало от пота.

Большая изогнутая дверца затворилась у нее перед носом.

– Эй? – проговорила Тананарив. Остановилась, проморгалась. Облака разнесло внезапным приливом адреналина…

– Стойте!

Бот отчалил из доков и двинулся прочь, сперва медленно, затем все быстрее.

– Черт подери! – завизжала Тананарив. – Черт!..

Свистящий рев заглушил ее слова. Спину обожгло струей горячего воздуха.

– Стойте! – вскричала Бет Марбл. Она ощутила нарастающее ускорение. Пальцезмейки оплели телами опорные колонны, а людям пришлось вцепиться в стяжные ремни. Бет держалась руками и упиралась ногами, перегрузка давила на нее всей тяжестью.

– Тананарив! – простонала она.

– Она больна, – в глазных впадинах Фоштхи что-то блеснуло. – Перегрузки бы не вынесла. Она бы нас задерживала.

– Что? Вы нарочно?.. – Бет осеклась. Сделанного не воротишь; препирательства можно оставить на потом. Змейки существа полезные, но стремные.

Аппарат быстро набирал скорость; Бет переползла в клиновидное кресло. Для людей не слишком подходит, но сгодится. Магнитная начинка издавала легкий шум, по всей длине бота катились скрипы и стоны. Это перераспределялась нагрузка.

– «Искательница» на связи, – сказал Лау Пинь.

– Редвингу курс перешли. Поговори с ним. – Бет не могла пошевелиться; она едва держалась за подлокотники. – Используй наилучшее приближение к нашим прежним координатам.

– Есть. Я его рассчитаю по текущим векторам. – Лау Пинь включил динамик, чтобы и другим было слышно. – Лау Пинь слушает.

– Это Джамбудвипа, квартирмейстер. Капитан Редвинг тут малость прохлаждается, так что на мостике Айян Али рулит. Что у вас?

– Мы движемся намеченным курсом. В целом порядок. Мы почти никого не встретили, кроме пальцезмеек. С нами трое. И… мы потеряли Тананарив Бэйли.

– Вот черт, – отозвался офицер. – Ну ладно, а вы-то сами? Так, вижу вас… все в порядке. О. Ничего себе. Вы прямо на тыльной стороне Зеркальной Зоны.

– Джамбудвипа, этот бот движется за счет магнитов обратной стороны Чаши. Наверное, большая часть местных кораблей и поездов тоже. Топливо экономят. У нас выбора не было.

Микроволновые помехи сожрали часть ответного сигнала. Потом:

– …зовите меня Джам. И что, у вас нет скафандров?

– Нет. И шлюза тоже нет. Мы не знаем, как пристыковаться.

Пауза.

– Ладно. Айян может вывести «Искательницу» на свидание с вами часов через десять. А потом что?.. Так-так, стоп. Лау Пинь, есть шанс, что получится использовать палубу, где у нас «Эрос» стоял, пока мы его не потеряли. Если нет, то… гм.

Лау Пинь ответил:

– У пальцезмеек совсем другое восприятие времени. Наверное, мы для них слишком заторможенные. Я все проверю и поговорю с ними.

– Мы будем на связи. Вам нужна медпомощь? Четыре месяца в пониженной гравитации, в бегах… могу себе представить. Капитан Редвинг уж освободит свою койку, но в лазарете все равно только два свободных места. Выберите самых слабых.

– Тананарив была самой слабой.

Бот исчез. Зашипели и разжались магнитные страховочные зажимы. Тананарив осталась стоять в ошеломленном молчании.

На соседнем пути снова прозвучало протяжное свистящее шипение. Она развернулась, намереваясь позвать змейку, потребовать как-то остановить бот, – а змеек не было. Все трое уехали на боте. Резкое шипение стало громче. Тананарив отступила от источника звука, и тут на перрон ворвался аппарат чужаков. Он двигался не на магнитной подушке, а на реактивных движках и влетел по нисходящему туннелю.

Тананарив заозиралась, размышляя, где укрыться. В корпусе реактивного корабля имелась узкая прорезь, забранная прозрачным материалом, и показалось, что за ним промелькнула морда пилота: высокого, худощавого существа с коричневой шкурой и в униформе. Пилот был немногим крупнее самой Тананарив, а вытянутый трубковидный корабль – огромен, и далеко позади кабины полыхало пламя реактивных двигателей. Корабль поравнялся с главной платформой и замер, исторгнув мягкие, белые, как хлопок, струи выхлопа. Тананарив не знала, что делать: спрятаться, бежать, поговорить с…

И тут за большими иллюминаторами хвостовой части корабля возникло колоссальное пернатое существо. Оно оглядывало ремонтную базу. Тананарив его узнала. Огромная голова вертелась, пытаясь обозреть все кругом быстрыми сверкающими глазами, тяжелая шея аж похрустывала от натуги. У Тананарив захватило дух. Мемор.

3

Редвинг окидывал взглядом головокружительные дали и хмурился.

Далеко внизу изящные контуры суши и моря зависли перед ликом теплого солнца, словно роскошные, еще дымящиеся из печи яства на прочном стальном подносе. Здесь все было грандиозней и загадочней, чем могло показаться.

Моря Чаши представляли собой светло-синие водоемы крупней Юпитера, ограниченные невысокими скалами коричневого оттенка. Величественные волны катились по морям годами, прежде чем разбиться о берег. Если увеличить разрешение, проявлялись раскиданные по мелководью песочно-бежевые и шоколадные мазки, а следом насыщенно-зеленые протоки, покрытые морскими водорослями. Приплюснутые цепи холмов простирались на расстояния большие, чем Азия на Земле. Дрейф континентов не нарушал их покоя; так, высеченные реками, бессильными пробиться глубже корпуса Чаши, они, подобно координатной сетке, размечали безмятежные пространства. В некоторых местах прихотью ветров и вод обнажались листы ржавеющего металла; там плодородный слой жилой секции износился. При еще большем увеличении Редвингу с Карлом стали заметны ремонтники, занятые устранением прорех.

Пустыни здесь тоже были грандиозны. Бежевые дюны расходились дальше, чем Луна от Земли, и лишь редкие зеленые точки оазисов нарушали это однообразие. Там, где рекам удавалось напитать леса влагой, иссушенные земли заканчивались. Огромные ярко-белые буревые вихри проносились по пустыням крупней планет и над лесами такими дремучими, что за всю жизнь нечего было и думать найти выход оттуда.

Как вообще проектировать такое? Плотная атмосфера под удерживающей мембраной, океаны размерами с планеты и озера в масштабах континентов, но настоящих гор нет. Возможно, это и есть ключ. Конечно, пожелай кто водрузить на Чаше Эверест, ее динамика непредсказуемо исказилась бы. Здесь невозможна была тектоника плит и, следовательно, не существовало вулканов, но как же циркулируют в биосфере углерод и вода? На Земле сложный цикл занимал сотни миллионов лет. Тектонические гряды Земли способствовали хаотическим движениям воздуха, которые у людей зовутся погодой. Обитатели Чаши не страдали от аэродинамических теней или порывистых ветров в узких горных ущельях; это ведь горы стимулируют буреобразование на Земле. Итак, Чаша отличается более мягкой погодой, чем планеты. Но зачем строить такую махину, если можно просто во Флориду переехать?

Вопрос не был риторическим. Если понять, зачем создавалась эта конструкция, быть может, получится найти общий язык с ее творцами.

Автоматический секретарь звякнул, напоминая, что пора перекусить.

Про себя Редвинг называл это помещение кают-компанией – очень старый термин; на Флоте использовали более официальный, офицерская столовая. Как всегда в последнее время, капитан заказал блюдо номер 48, классический обед: индейка с густым сливочным со- усом и клюквой. Он пытался отгонять назойливые мысли о том, что компонентам блюда, наверное, многие сотни лет; ему самому, впрочем, тоже.

Он так и не разобрал, что же говорила за каждой трапезой Майра Викрамасингх; нож Фоме, примерно так это звучало. Когда они с мужем, Абдусом, отправились в ту катастрофическую экспедицию по Чаше, он навел справки. Лингвистический ИИ располагал функцией преобразования нечетких данных и опознал источник фразы даже в его скверном произношении; это оказалась индийская застольная присказка, нош фармайе, то есть «пожалуйста, насладитесь этой едой». Редвинг счел ее удачным аналогом bon appétit.

– Нош фармайе вам всем, – склонил он голову. Команда ответила тем же. У Клэр сделался озадаченный вид.

– Кэп, у меня проблемы с когерентностью артилектов, – сказал Джамбудвипа.

Редвинг продолжал величать корабельные системы, терпеливо надзиравшие за бортовой жизнедеятельностью, небрежной аббревиатурой, так, как в детстве: ИИ. Но на Флоте предпочитали другой термин, артилекты, поскольку интегрированные искусственные разумы порождали истинно коллективный интеллект. Легко было поймать себя на мысли об этих системах как о людском коллективе постоянных спорщиков, занятом обсуждениями текущего состояния звездолета.

– И в чем проблемы?

– Они хотят вернуться в режим полного забора топлива.

– В пределах звездной системы? У нас же плотности плазмы тут недостаточно.

– Знаю. – Джамбудвипа пожал плечами. – Наверное, это глюки начались. Усталостные эффекты.

– Ты не пробовал их отключать на время, поодиночке?

– Они сопротивляются.

– А ты заставь. Скажи, что им психическая разгрузка нужна. Умасли их.

По кают-компании прокатились смешки.

– Дипломатия не относится к нашим лучшим умениям, – заметила Клэр Конвей. Она выделялась среди пилотов общительностью, за это Редвинг ее и разбудил. Он внимательно просмотрел досье членов экипажа, когда выбирал, кого размораживать.

Айян Али хмурилась.

– Когерентность артилектов – серьезная проблема. Они начинают спорить, выдвигать собственные идеи… это опасно.

– Они требуют невозможного, – произнес Карл Ливан. Сплел руки и откинулся на переборку. Он был старшим офицером техподдержки и отвечал за повседневный мониторинг артилектов, не считая дюжины других обязанностей. – Мы не можем переключиться в меж- звездный режим.

Клэр отхлебнула кофе.

– Им приходится подстраивать отбор топлива под наши текущие условия, с десятисекундными интервалами. Это напрягает их внимание и увеличивает рабочие циклы. Они устают.

– У нас системный сбой в плазменной ловушке, – сказал Карл. – Он напрягает артилекты, возникают всякие рывки, сдвиги, индуктивные пробои, оборудование изнашивается…

– Та же проблема с катушками на малых масштабах?

– Ага. Системы под постоянным стрессом. Им никогда не приходилось так маневрировать на малых скоростях. А мы не можем подъюстировать магнитные компоненты и помочь им.

– Если проблема в железе, – добавила Клэр, – ее можно устранить, но только в случае, если запустим робота в индукционную камеру. Мы, наверное, могли бы изготовить таких, но те, с которыми мы работаем сейчас, не годятся. У них даже в меню такой опции нет.

– А нельзя их пока заглушить? – Редвинг знал ответ, но посчитал, что лучше дать экипажу выговориться. Трое его товарищей заговорили наперебой, излагая свои версии одного неприятного факта. Корабль, спроектированный для перемещения на межзвездных скоростях, с трудом управляем на планетной орбите и маневрировать не слишком приучен. Артилекты принимали на себя самую тяжелую часть этой задачи.

Редвинг кивал, слушая их, но и о своем думал.

Его ноги подавали настойчивые сигналы, что неплохо бы наконец разогнуть колени. Наверное, утренняя норма силовых упражнений снова перевыполнена. Тревожный знак; переутомление порождало в Редвинге склонность анализировать подсознательные опасения. Он попытался сконцентрироваться на подробных выкладках, которыми сыпала Клэр, на том, что происходило во внешнем мире, кивал и фиксировал взгляд на нужном члене экипажа, продолжая размышлять о команде в целом. Они хорошо сработались, как и предсказывал артилект-психолог Адепт перед разморозкой новых людей. Но каково им придется, когда вернется группа Бет? Да, там осталось всего четверо из шести, и тем не менее… на корабле станет несколько тесней, начнутся взаимные терки. Еще остается время решить, какое направление более перспективно: попытаться ли ускользнуть в межзвездные просторы, оставив всю эту ситуацию позади, или же… Снова высадиться в Чаше, на сей раз в достаточном числе, чтобы пополнить запасы и… и что? Слишком много неизвестных факторов.

Он некоторое время позволял команде выговориться, отмечая, что форма слегка испачкана там и сям, волосы всклокочены, бороды небриты уже несколько дней. Надо бы их призвать к порядку; возможно, сейчас подходящая для этого минута.

По крайней мере, когда и если вернется группа Бет, эти смогут отдохнуть и привести себя в человеческий вид. Но придется потесниться. Поддерживать порядок и рабочий дух, однако, станет тяжелее. Начнется обратный отсчет до…

Он мягко проговорил:

– Офицер Джамбудвипа, если артилекты продолжат капризничать, насколько безопасно будет доверять им управление мостиком, например в моменты обеда?

Понимающие кивки, моргания. Джамбудвипа расстроенно прикусил губу, но тут же собрался.

– Вполне, сэр. Они в режиме коллективного согласования, но… да, можно.

Редвинг с облегчением переключился на остальных.

– Через несколько часов группа Бет будет на борту. Если, конечно, нам повезет и мы сумеем решить проблему, которая сейчас перед нами стоит. И тем не менее я хочу, чтобы все выглядели прилично: глаза сверкают, подбородки выбриты, униформа выстирана.

Все закивали, но чуть пристыженно.

Он развернулся к Карлу.

– Основная проблема – как поднять их на борт?

– У меня есть фото транспортного средства, которым они пользуются. Это по сути поезд на магнитной подушке с функцией герметизации, для перемещений в вакууме, – сказал Карл. – Но у них нет скафандров. Эти чужаки, Народ, отобрали скафандры, когда захватили их в плен.

– Значит… – Редвинг выдержал паузу, позволяя всем обдумать услышанное. – Можно ли уравнять скорости и пробросить им какой-нибудь надувной шланг для перехода?

– Непростая задача. – В уголках губ Карла возникли складки. – У нас имеется кое-какое оборудование для внекорабельной деятельности, но оно рассчитано на ремонтников и одноместное.

– А как насчет «Бернала»? – вмешалась Клэр. – Это грузовик, я знаю, но, может, получится его переоснастить так, чтобы соорудить надувной шлюз.

– Я бы не стал полагаться на какие бы то ни было надувные шлюзы при таких рывках и скручиваниях, – ответил Карл. – Но, да, если вообще пытаться это сделать, то лучше «Бернала» нам ничего не найти.

Вскоре после прибытия в систему Чаши Редвинг выслал ремонтных роботов проинспектировать состояние внешнего корпуса «Искательницы солнц» и сейчас молча согласился с Карлом. В межзвездном режиме мощные магнитные поля предохраняли корабль от столкновений с метелью нейтральных атомов и пыли. Маневрируя на низких скоростях в Чаше, «Искательница солнц» подвергалась куда более интенсивному износу. Внешний корпус пестрел рубцами и следами точечной коррозии, и Редвинг не мог не задумываться, а не пропустили ли ремонтные роботы угроз, способных оказаться смертельными при переправке группы обратно на корабль. И выстоит ли надувной переходник под уколами внутрисистемного мусора. Его донимала добрая тысяча таких вопросов.

Редвинг проговорил:

– Попробуем принайтовить переходник к нашему нижнему заднему люку. Придется использовать какой-нибудь стыковочный шпангоут.

Идея им понравилась. Редвинг снова отстранился от беседы, позволяя экипажу поработать в режиме мозгового штурма. Айян Али оставалась молчалива, но он заметил, как внезапно расширились ее глаза, и кивнул, жестом призывая высказаться.

– У меня… идея, – тихо произнесла она. – Но нужно действовать быстро.

4

Бет разглядывала внешнюю сторону Чаши: будто поставили на ускоренную перемотку ролик, в котором мир внизу летит через черную бездну космоса. Даже выступы размером с небоскребы представлялись размытыми серыми пятнами. Напротив, газовые облака и ближайшие звезды застыли в неподвижности, хотя скорость вращения Чаши достигала многих километров в секунду. Звезды были снисходительно-равнодушны даже к скоростям, огромным в межпланетном масштабе.

Узкий вытянутый в длину бот скользил по наружной поверхности Чаши, держась магнитных направляющих рельсов. Бет оглядывала колоссальные равнины из серой стали и кремовой керамики. Ландшафт внизу менялся так быстро, что трудно было судить, какие детали более важны. Вот стена, по которой деловито ползают занятые неведомой работой механические черви. Вот скользящий каскад дымящихся лент из жидкого металла, отливаемых в высоком вакууме в чернильно-черные слябы, цилиндры цвета слоновой кости и серые каплевидные слитки – эти изделия быстро опускались в недра артефакта для использования на каких-то новых работах; странные объекты с загадочными функциями. Они пронеслись мимо за считаные секунды, как на растянутом широкоформатном голодисплее: полномасштабное производство в холоде вакуума, далеко от плазменных бичей светила Чаши. Вокруг кишели проворные роботы. Плясали и раздувались дымные струи, улетучиваясь голубоватыми полупрозрачными кружевами в космос.

А вот показались колоссальные спутанные структуры, размерами с горные хребты. Бет видела ячейки сеток и конструкции в форме кубков, но не понимала, что там происходит. Трудно было сохранять чувство перспективы, а бот, такое впечатление, продолжал ускоряться, вдавливая Бет под углом в кресло. В окнах со всех сторон мелькали ландшафты, озаренные сиянием звезд и редкими яркими вспышками среди странных построек. Над головой что-то время от времени клацало, шипело и посвистывало – работала магнитная транспортная система.

– Это все промышленная инфраструктура, – тихо проговорил Фред, сидевший рядом. – Служит поддержанию жизнедеятельности обитаемой зоны.

– Да-да, – сказала Бет, не сводя взгляда с мелькавших в большом панорамном окне картин. – Но городов пока не видать.

– Ну, доступная для жизни в Чаше площадь колоссальна, а теперь становится понятно, что механистический компонент их цивилизации вынесен наружу. Значит, на самом деле у них даже вдвое больше места, чем мы полагали.

Бет покосилась вверх, в условное небо, туда, где в неверном свете поблескивал отполированный металл корпуса.

– И все, кто здесь обитает, живут вверх ногами. Центробежная сила отталкивает их от корпуса, и Чаша все время у них над головами. А под ногами – звезды. – Бет негромко рассмеялась. – Опрокинутый мир, в самом деле.

– Разумно. – Фред тоже смотрел в окна, глаза его перескакивали с одной детали величественного ландшафта на другую, несущуюся навстречу. – Можно тут какие угодно производства организовывать, а отходы просто сбрасывать в вакуум.

Бет решила, что хватит глазами хлопать.

– Послушай, это ж грузовой бот. Надо быть готовыми, что в любой момент он может остановиться, выполняя программу доставки.

– Расслабься. Мы загодя торможение почуем.

– По крайней мере, стоило бы сходить поискать раздатчики еды. В пассажирском отсеке должны найтись припасы для тех, кто сопровождает грузы.

– Растения, – отстраненным тоном отозвался Фред, не сводя глаз с невероятного ландшафта. – Пальцезмейки ухитрились втиснуться, оставив нам немного растительной пищи. Чистая работа.

Бет улыбнулась. Реплика Фреда подвела итог многодневным переговорам. Попытки найти общий язык то и дело срывались из-за трудностей перевода. Даже обретя его в виде смеси птицеречи и англишского, они не избавились от неоднозначностей, порождаемых различием способов восприятия окружающего мира у разных видов. Змейки выражали дополнительные оттенки смысла, подергиваясь и едва заметно поводя несуразно крупными мордами, и люди это не сразу поняли. Если тело змейки дергалось вправо, значение высказывания менялось в сравнении с тем, что было бы при левом подергивании. У змеек в свой черед возникли трудности с пониманием того, что они окрестили лицевыми жестами приматов.

Фред развернулся к Бет.

– Ты переживаешь за Тананарив.

– Я… да.

– Тебя удивляет, что я это заметил?

– Не совсем. Я…

– Послушай, я в курсе, что обо мне в личном деле записано. Я классический аспергер, не спорю. Но есть надежда, что со временем я выработаю, гм, кривокостыльную замену эмоциональному восприятию. Ну, так в личном деле говорится.

– Откуда ты знаешь, что о тебе там записано? – спросила Бет, чтобы как-то разорвать повисшее молчание.

Фред неподдельно удивился. Бет сообразила: он попросту не понимает, что такие действия не вполне моральны, ну, до тех пор, пока его на этом не поймают.

– Это легко. Я взломал досье.

– Ну… да. Я тоже читала эти досье, прежде чем мы покинули «Искательницу». Стандартная часть подготовки к экспедиции.

– Значит, я недооценил, как ты за нас переживала, особенно за Тананарив.

– Она не до конца оправилась от ран, и мне стоило бы заметить, что она не поспевает за нами.

Фред криво усмехнулся.

– Послушай, это место нам было совсем незнакомо, и времени оставалось в обрез. Она заплутала и отключилась. Пальцезмейки подняли шум и стали забрасывать нас вопросами. – Он вздохнул. – Ладно, оставь. У нас тут другая проблема скоро нарисуется: как перебраться на корабль.

Она тоже вздохнула.

– Да, конечно. – Хорошенький из него аспергер, неспособный к восприятию невербальных общественных сигналов. Что бишь там на тренировках рассказывали? Когнитивная поведенческая терапия может улучшить показатели стрессоустойчивости. Однако Фред кажется спокойней нас всех…

Фред настойчиво продолжал:

– Змейки говорят, бот будет пересекать область, к которой сможет подлететь «Искательница», чтобы нас подобрали. Но придется высаживаться на большой скорости: иначе не перехватят. И…

– На боте нет ничего похожего на вакуумные скафандры, – сказал Лау Пинь. – Змейки говорят, что не успеют соорудить им замену. Не так быстро.

Они с Майрой подошли к Бет и Фреду, неся миску с чем-то вроде овсянки. Майра зачерпнула немного ложкой, попробовала.

– Безвкусно, но вреда, если верить биорегистратору, никакого. Это из раздатчика в соседнем вагоне.

Они приступили к еде. Бет проголодалась, так что отсутствие вкуса у мутной вязкой смеси сахаров и углеводов ее не смущало. Поглощая кашу, она продолжала размышлять. Ели в молчании, если не считать высокого щебета пары змеек, присоединившихся к людям. Бет игнорировала их, а Майра взялась о чем-то болтать.

Разумные чужаки, цель многовековых поисков, а у меня на них времени нет…

Ее рука с ложкой каши замерла на полпути. Бет уставилась в пространство, потом медленно повернулась к Майре.

– Спроси, можно ли отцепить бот с линии, – сказала она.

Главная проблема оставалась до времени сокрыта, пока они беспечно прыгали в пониженной гравитации, не слишком приглядываясь к небу. Здесь же, в поезде маглева, небо пестрело звездами, и потребовалась пара часов, чтобы заметить следствия перемещения. Размышляя, Бет следила за тем, как отодвигается от края окна яркая звезда. Чаша совершала оборот за тридцать два часа, и кажущееся движение ночного неба было медленней земного. Бет вспомнилось, как поражена она была в начальной школе, узнав, что, неподвижно сидя за партой, в действительности несется по кругу со скоростью больше тысячи километров в час. Земное вращение уносило ее на тридцать километров за каждую секунду. Теперь Бет сидела в скоростном поезде, который несся по наружной поверхности Чаши и одновременно вращался вместе с нею, со скоростью несколько сотен километров в секунду. Это значило, что, покидая Чашу, они неизбежно вылетят в космос на огромной скорости.

Майра заметила:

– Они напуганы. Зачем ты?..

– Они могут это сделать?

– Да, на следующей станции. Там имеется пусковая установка, которую они используют для полетов в сторону от Чаши, но…

– Как будем гасить скорость? – спросил Фред.

Бет ответила:

– Очень осторожно. Если они этой установкой пользовались, то понимают, что нас нужно запустить в сторону, противоположную вращению, чтобы скорость на вылете с Чаши понизилась до приемлемой.

– «Искательница» выдает, думаю, несколько десятков километров в секунду, – сказал Фред. – Чтобы сбросить полтысячи километров в секунду… – Голос его упал до хрипа: наверное, горло разом пересохло от такой перспективы. – Нет, так дело не пойдет.

Бет смотрела, как мимо проносятся детали ландшафта. Замедляется ли бот?

– Они называют эту штуку Перемычкой, – сказала Майра.

– Пусковую установку? – спросила Бет. – Фред, а ты это о чем?

– Очевидный способ покинуть Чашу – пробраться вдоль ее оси, там, где центробежная гравитация почти отсутствует и скорость не так велика. Потом выпрыгнуть в вакуум.

– Мы туда и направлялись, но… – Бет замолчала. – Где эта Перемычка?

Майра пощебетала со змейками и ответила:

– На следующей станции, если с маневром не облажаемся. Они так говорят.

Вид у нее был неуверенный, словно события развивались стремительней ожидаемого. Ну, так оно и есть, подумала Бет, и даже в нескольких аспектах.

Пальцезмейки пощелкали когтями. Бет наблюдала, как они с молниеносным проворством манипулируют сложными инструментами, которые носят в боковых мешочках. Теперь когти издавали шум вроде треска кастаньет – или колец гремучей змеи, готовой к броску. У каждой змейки было четыре когтя, на концах четырех пальцев. Бет смотрела, как Майра, тревожно хмурясь, сторонится чужаков.

– Что?..

– Они оценивают риск как очень высокий, – сказала Майра, – риск прыжка в этом грузовозе.

– Он не рассчитан на космос?

– Нет, тут дело в нехватке жизнеобеспеч… хабитатного оборудования, я думаю. Этот шум… Брр.

– Ага, его трудновато переносить, – согласилась Бет. Змейки привстали на кожистых сильных конечностях, выпрямились и стали извиваться из стороны в сторону. Мускулистые тела напрягались и расслаблялись, как пружины, глаза поблескивали; чужаки то и дело переглядывались.

Фред заметил:

– Может, они решают, стоит ли затея риска.

– Какая? – спросила Майра. Лицо ее оставалось тревожным, скованным.

– Стоит ли отправиться с нами, – сказал Фред. – Ты ведь об этом, да, Бет?

– Я подумала, должен быть способ стартовать в открытый космос, не выходя на полюс, к Свищу, чтобы сбросить скорость. Уверена, такой способ существует.

Майра проговорила:

– Пальцезмейки намекают, что существует. Они спорят, нужно ли помогать нам… Ну, я так думаю. – Безэмоциональное пожатие плечами. – Я, по правде сказать, не уверена.

Бет наклонилась к иллюминатору, оглядела мелькавшие вспышками ландшафты над вечно звездным небом. Да, бот замедлялся. Определенно. А убывает ли сила тяжести? Так что, они к Свищу направляются?

– Они смогут управиться с Перемычкой?

– Говорят, да. Но… нам придется тяжело. Сильная перегрузка, и…

Змейки щебетали и трещали; Майра склонила голову, внимательно прислушиваясь.

– Кресла подстроятся, так что мы… выживем.

– Это настолько тяжело? – спросил Фред.

– Высокая перегрузка. У нас нет скафандров, чтобы компенсировать рывки. – Майра пожала плечами. – Ну, мы ж не могли столько месяцев их на себе волочь, правда? – Медленная, печальная усмешка.

Бет поняла, что Майра вспоминает своего покойного супруга; Абдус погиб при побеге, раздавленный громадным паукообразным существом.

– А что еще?

– Говорят, времени в обрез. Как только на следующую станцию прибудем, им придется передать управление ботом местной маневровой системе. Говорят, персонал той станции… в основном пальцезмейки… их старые друзья. Потом нас должны будут переместить в накопитель, а оттуда запулить к стартовой щели, как они это называют. Когда подойдет наша очередь, нас подхватит электромагнитная пусковая установка… ее фиксаторы нечувствительны к форме конкретного грузовоза… и вышвырнет в космос, по вектору против вращения Чаши.

Майра давно не была так словоохотлива; Бет расценила это как добрый знак. Да, с оборудованием напряженка; инструментов мало, придется использовать только то, что под руку попалось. Кресла странной формы не приспособлены для людей. Пальцезмейки хотя бы вокруг своих кушеток обвиться могут. Что до туалета, то он представлял собой узкую кабинку с дырками в полу, и маленькими, и неприятно большими.

Она вздохнула.

– Я знаю, знаю, будет неприятно. Но иного пути нет.

Молчание. Даже змейки перестали трещать.

Лау Пинь заметил:

– Если останемся здесь, нам кранты. Нас снова сцапают. Мы сбежали от Птиц однажды, но повторно тот же трюк не провернуть.

Майра и Фред кивнули.

Одобрено голосованием. Отлично.

Бет поймала на себе взгляды змеек. Чужаки определили в ней лидера группы странных приматов, ворвавшихся в их жизнь. Может, у всех разумных существ имеется определенная иерархия?

– Ладно, так и сделаем. Вы заметили, что мы тормозим?

Фред кивнул.

– Ага.

Лау Пинь сказал:

– Времени мало. Сложа руки сидеть нельзя. Пускай змейки скажут, что делать.

– Ага, – Бет покосилась на Майру. – Что-нибудь еще?

– Ну, э-э… – Майра помедлила. – Пальцезмейки… хотят с нами за компанию.

5

Редвинг сорвал банан, который вырос в странной тороидальной конфигурации, очистил от кожуры и съел; аромат навевал воспоминания о теплых тропических ночах и шелесте волн. Привилегия капитана.

Комм завибрировал. Клэр Конвей сказала:

– Пожалуйста, пройдите на мостик.

– Уже.

Но он медлил. Что-то скреблось в подсознании.

Редвинг однажды прочел, как одного из его любимых писателей, Эрнеста Хемингуэя, спросили о наилучшем способе тренировки романного мастерства. Тот ответил: несчастливое детство. Редвингу в детстве жилось неплохо, но экспедиция сейчас стала скорей похожа на роман, где вину за сюжетный поворот возлагают на одного персонажа: на него. Может, если детство было счастливым, а взрослая жизнь несчастливой, то это тоже считается за основу романа.

Мать старалась, чтоб он был счастлив. Отец постоянно отлучался то на одну войну, то на другую, а в промежутках интересовался скорее спортом да алкоголем. Но спортивные увлечения не включали игру в карты с Редвингом или посещение футбольных матчей с участием сына. Мать подарила ему на день рождения телескоп, микроскоп и большой набор для химических опытов. Реактивы для него Редвинг докупал, продавая местным ребятам порох и пиротехнику. Можно сказать, наукой проникся до мозга костей, как только читать научился. Но и другие компоненты смеси учитывать стоило. Мать была гроссмейстером по бриджу и постоянно играла с маленьким Редвингом в покер на символические ставки, пока они ждали в машине начала занятий в музыкальной школе. Он применил усвоенные приемы, когда стал играть на деньги с соседскими мальчишками. Те не знали, как прикидывать расклад и вероятности. Платили ему также и за то, чтоб он устроил потешный взрыв или вскрыл в биологическом эксперименте какую-нибудь бедолажную зверушку. Он был беспринципен и вскоре обрел достаточный авторитет, чтобы двигаться дальше. В университетской карьере, в научной, потом в космосе, куда он всегда стремился. Но так далеко?..

Возможно, анализ дерева отказов, примененный к биографии Редвинга – а также вечное отсутствие отца, – и позволят причислить капитана к кандидатурам, достаточно несчастливым, по меркам Хемингуэя. Но отыскать ошибку еще не значит решить проблему, гм?

Пока корабль месяцами напролет петлял по Чаше, у Редвинга отрастало брюшко. Бортовой анализатор показывал, что виной тому кортизол, стероидный гормон, выделяемый организмом в стрессовых ситуациях, когда тело не знает, бежать или готовиться к сражению. Редвингу мерещилось, что его раздувает вина за тех, кто сейчас там, внизу, вынужден спасаться от чужаков, а он им помочь бессилен.

Он остановился у входа на мостик, оправил форму и вошел, держась прямо.

– Капитан на мостике, – сказала Айян Али отрывисто.

В этом не было нужды, но ее реплика задала тон. Сердце так и прыгает при мысли, что «Искательнице» предстоит ввязаться в сражение или нечто очень близкое к нему.

– Мы жмемся к ободу Чаши, как только можем, – доложила Айян Али. – У нас проблемы с тягой.

Редвинг старался обходить мостик размеренным шагом, спокойно поглядывая на экраны.

– Похоже, у вас неплохо получается.

Форма старшего технолога на Карле Ливане аж скрипела от чистоты.

– Проблемы с магнитной ловушкой снова проявляются, капитан. И стали сильнее.

Редвинг покивал.

– Постарайтесь с ними справиться в ручном режиме. Пришпорьте артилекта воронки.

– Есть, капитан. Он в курсе проблемы, и я на него пока не жалуюсь.

– Отдохнул, наверное, – тихо произнес Редвинг. Старый фокус: говори потише, и прислушаются.

Он не хотел размораживать новых членов экипажа даже для того, чтобы разгрузить эту вахту, не говоря про масштабную экспедицию в Чашу. Разморозить и ввести их в курс дел – долгая и ненадежная затея. Собственно, и в первоначальном варианте, когда всех спящих предполагалось разморозить на Глории в неопределенном будущем, команде пришлось бы основательно потесниться, урезать рационы втрое и мыться всего раз в неделю. Как бы они себя повели под таким стрессом? Ему не хотелось проверять. Пока не хотелось, во всяком случае.

На «Искательнице» бодрствовали пятеро, включая капитана Редвинга. Когда появится группа Бет – четыре человека, – неспящих станет девять. Если же повезет спасти группу Клиффа, то целых четырнадцать. Толкучка. Но рискнуть можно.

– Мы идем на сближение, капитан. – Айян Али внимательно смотрела на дисплеи. – Обод выглядит неизменным, но та большая пушка поворачивается, пытаясь нас достать.

– Мы в ее слепой зоне?

– Вон те стены видите?

Он видел внизу атмосферную пленку и место ее крепления к Чаше. В вакуум выступала кольцевидная структура обода, усеянная большими конструкциями. Айян отыскала щель между двумя из них, в нескольких километрах над краевой зоной, куда пушка нацелиться не могла бы. Туда они сейчас и направились. Под кораблем скользили сложные переплетения построек и колоссальной машинерии.

Позади вздымался край Чаши, утыканный шишками и буграми размером с государства Земли. На обращенных туда экранах он видел тонкую пленку, под которой блестела в косых лучах солнца голубовато-белая атмосфера Чаши. Они впервые так сблизились с атмосферным покровом. Оставалось надеяться, что по ним не станут стрелять снизу; впрочем, до Великой Равнины около тысячи километров, и любой залп оттуда прорвет пленку. Карл наверняка рассчитал верно, тут геометрия элементарная. Но…

– Мы достаточно низко?

– Да, сэр. Они не смогут опустить ствол той штуки так, чтоб та дала залп по Чаше.

– Социологически оправданно, да. Если здесь бывают войны, никому, по крайней мере, не удастся продырявить систему жизнеобеспечения.

Мы идем ниже линии их прицела – и в безопасности. Или так утверждает теория. С тех пор, как на «Искательнице» заметили огромную вертушку, было опровергнуто слишком много теорий. Но если неточной окажется и эта, то их вынесет под удар… как там говорил Карл? Гамма-лучевого лазера.

– Карл, что там в спектре излучения?

– У них какой-то мощный генератор микроволн. Накачка и разряд через конденсаторы, думаю.

– И что, разряд в нашу сторону путем плазменной имплозии дает гамму?

– По моей оценке – да, капитан.

– И что посоветуете в данной ситуации?

– Я исходил из общих знаний по роботизированным боевым системам. Дерево решений – целеселекция, захват, оценка, удар. Артилекты поставляют данные в реальном времени. Больше ничего не знаю.

– А курса ксеностратегии и ксенотактики у вас не было?

На мостике фыркнули от смеха, как и планировал Редвинг. Пускай пар малость выпустят.

– Э… нет, сэр. Пару веков назад его еще в учебную программу не ставили.

Вежливая и меткая ответная подколка. Редвинг кивнул и улыбнулся, признавая это.

– Тогда полный вперед. – И добавил в знак почтения к древним флотским традициям: – На всех парах.

– Не хотелось бы напрягать нашу магнитную ловушку еще больше, сэр, – заметил Карл.

– Какие-то проблемы на малых масштабах?

– Да. Система сильно сжата. Не получается подъюстировать магнитные компоненты. Проблема механическая, не программная.

– Сделайте, что сможете. – Не время для обмена техническими деталями. Хотя, конечно, именно эти детали сохраняли им жизнь. – Отложите ремонтные процедуры, пока Бет не заберем. Как там наша парусина?

– Еще на принтере, – ответил Джамбудвипа. – Думаю, сетка и складки получатся достаточно устойчивыми для захвата в момент стыковки.

– Отлично. Клэр?

– Взгляните на экран. Лазерные гнезда прямо над нами.

Как там в старину говорили? Идем под радарами. Но это означало что-то другое. Мы летим под крепостными пушками, которые не могут обстреливать обитаемую зону Чаши внизу.

– Гм. А получится так близко к атмосфере проскочить?

Вместо ответа Карл показал на переливавшуюся синим атмосферную пленку. При столь тесном сближении она казалась океанской гладью, но сквозь нее виднелись земли и моря, уходящие в бескрайнюю даль; сложные многослойные нагромождения их купались в солнечном сиянии вечного дня. Пленка отливала голубоватым, точно яичная скорлупа, и это дурачило разум, склонный воспринимать ее как поверхность океана, а земли внизу – как дно. По ней даже перекатывались медленными шеренгами длинные ленивые волны.

Редвинг отдавал должное изумительному мастерству разработчиков структуры. Плотность атмосферы Чаши не убывала плавно, по экспоненте, как на планетах, а резко обрывалась. На высоте сотен километров воздух был уже довольно тонок, однако многослойная умная пленка сдерживала ветровые течения и вихри, образуемые в его толще, перераспределяя колоссальные энергии по огромным расстояниям. Молекулы не ускользали из Чаши с концами, как на бедном Марсе. Собственное магнитное поле объекта, подобное невидимой паутине, защищало атмосферу от космических лучей и гневных солнечных бурь, исторгаемых питавшей всю конструкцию центральной звездой под бичами рефлекторов. Поля Чаши, словно вермишелинки спагетти, опутывали атмосферу, навивались виток за витком, отражая пришлые частицы и не давая им растерзать молекулы безвинных газов, удерживаемых под пленкой.

Редвинг спросил:

– А какие еще системы оружия здесь могут нам встретиться?

– Помощнее наших, – вежливо ответила Клэр.

– Послушайте, – раздраженно дернул[4] уголком рта Джамбудвипа, – этой штуке невесть сколько лет. Древняя она! Неимоверно древняя. На Земле и ста лет хватало, чтобы оружие основательно усовершенствовать. Я об этом читал в истории веков до Выброса, когда мы еще обитали только на одной планете. Удивительное дело: в том же столетии, когда произведен первый атомный взрыв, люди еще рубились штыками и стреляли друг в друга из однозарядных ружей. И как прикажете оценивать их?

Запальчивая отповедь вынудила всех притихнуть и задуматься.

Карл осторожно заметил:

– Законам физики повинуются все – даже Птицы, кем бы они ни были. Или чем бы ни были.

– У техники свои законы эволюции, – сказала Клэр. – Что же там, в огромных куполах на ободе Чаши?

– У нас нет возможности это узнать, – произнес Редвинг. – Остается лететь пониже.

Я веду корабль в неизведанные воды… Честность этой мысли даровала освобождение.

Они заложили быструю дугу над стремительно вращавшимся ободом Чаши. Сенсоры не зарегистрировали изменений в состоянии куполов и их исполинских стволов.

Перелет через обод Чаши и снижение вдоль быстро вращавшегося корпуса принесли полезную информацию. «Искательница» влетела в Чашу сзади и со стороны, держась оси ее вращения и Свища. Теперь Редвинг увидел, что́ находится на обратной стороне: колоссально сложное переплетение опорных структур, сочлененных длинными ребрами исполинских лифтов и транспортных туннелей; кое-где на стыках торчали острые башенки. То и дело, однако, попадались секции с признаками недавнего ремонта – желтые и зеленые пятна более новых листов и орнаменты заплаток таинственного назначения.

Редвинг счел их позднейшими обновлениями и переделками. Так накапливается слоями грязь, а потом ее пытаются счистить на скорую руку. Будто пожелтевший от времени лак на шедевре эпохи Возрождения, подумал он. Если сковырнуть наносное, откроется первозданная красота. Археология в межзвездном масштабе.

6

Карл врубил электрошок и отправил умную ткань развертываться. Бархатно-синий материал надулся под киловольтовым ударом тока; ткань была такая тонкая, что сквозь нее маячили контуры проносящейся мимо оболочки Чаши и просвечивали сияющие из бездны звезды. Зрелище странным образом успокаивало: на бескрайнем и вечном звездном поле приближавшаяся точка словно бы теряла свою важность.

Статика закрепила ткань на «Бернале». Сенсоры, повинуясь встроенной электронике, должны будут откликнуться на его команды. А теперь – самое интересное…

Он дал электрокоманду, и шлюз приоткрылся. Микросенсоры на дальнем конце шлюзового рукава, если верить наручному дисплею, остались активны и в добром здравии. Движения тканевого пузыря были плавны и текучи: так соскальзывает с плеча пелерина. Вот только все это происходило в высоком вакууме, где нет ни силы тяжести, ни атмосферы, способных повлиять на динамику материала. Ткань представляла собой многослойный композит на основе наноуглерода, изготовленный и сформованный корабельными синтезаторами. Раньше Карлу ни разу не доводилось работать с таким сложным изделием, а теперь его предстояло использовать в операции спасения группы Бет из здоровенного поезда, летящего навстречу. Точка двигалась со скоростью чуть выше расчетной. Намечались проблемы. Наверное, не смертельные.

Пока не смертельные.

Карла еще не разморозили, когда «Искательница солнц» пролетала в Свищ, поэтому исполинская архитектура была ему в новинку. Восхищенно оглядывая ее, он на миг потерялся в сложности деталей.

– Они приближаются по графику, – передал ему Джам. – Поезд на векторе.

– Принято.

Карл обеими руками взялся за контроллеры и потянул. На корабле все были правшами, чтобы не возникало лишних проблем с ручными операциями. Карл, впрочем, умел одинаково хорошо управляться и левой рукой. В университетские годы зарабатывал, выступая с жонглерскими фокусами.

– Они летят слишком быстро, – тревожно передал Джам.

– Я врубил поля, может, получится оттолкнуть.

Карл увеличил амплитуду поля до максимума. Грузовой челнок вроде «Бернала» был тонкостенным, и такая нагрузка граничила с предельной для его спецификаций; Карл услышал металлическое позвякивание.

Он смотрел не на экран. Он выглядывал из реального иллюминатора. После звездолета, где приходилось довольствоваться дисплеями, он испытывал некоторую дезориентацию. Было нечто особенное, более реалистичное, в том, чтобы улавливать своими глазами фотоны, отраженные Чашей. Карл подумал, что материал артефакта, должно быть, необычайно прочен. «Искательницу» снабдили опорным костяком из моноатомных нитей, чтобы таранной ловушке в сердцевине звездолета легче давались колоссальные нагрузки. Возможно, и Чаша из чего-то похожего. Он разглядывал перекрестные фермы и материал основания через длиннофокусные телескопы на мостике. Толщина опор не превышала нескольких десятков метров, хотя они были оплетены густой сетью вспомогательной машинерии и каких-то обтекателей. Это означало, что характеристики опорных конструкций Чаши даже лучше, нежели у «Искательницы».

Какие же кудесники были здешние инженеры…

Джам нарушил молчание:

– Поезд тормозит. Возможно, маневрировать пытаются.

– Я вижу их, – тихо ответил Карл[5].

Он дал предельное увеличение. В боках грузового состава имелись окна, а за ними маячили человеческие головы. Он подивился мужеству команды Бет. Выбраться из плена, совершить переход по неизведанной чужацкой территории, похитить транспортное средство инопланетян, освободиться – и вот теперь они возвращаются на корабль с докладом.

– Принимай их, – сказал Джам. – Только аккуратно.

– Крен почти ноль, рыскание ноль пять, но вот тангаж… аж семь с половиной градусов.

Карл зачитывал данные просто затем, чтобы чем-то заняться, а штурвалом направлял «Бернал» в искомую позицию, уравнивая векторы.

– Есть пеленг, – сообщил Джам. – Подтверждение получено. Ха! Можно подумать, мы тут кого-то еще ждем.

– Уравнял. Теперь самое сложное.

Шарик в центре проекции сошелся с перекрестьем наводки; скорость громоздкого отполированного грузового вагона, похожего на огромную обувную коробку, упала до нуля в системе отсчета, связанной с «Берналом». Обеими руками Карл взялся за контроллеры и стегнул ткань электростатическим хлыстом.

Умная ткань метнулась через разделявшее их расстояние, как синий бархатный шарф, пойманный ветром. Развернувшись, прицепилась к металлической стене вагона рядом с примитивным тамбуром, окружила его. И передала утвердительное сообщение от сенсоров: ГЕРМЕТИЗАЦИЯ ЗАВЕРШЕНА.

– Есть! – Карл налег на регуляторы давления, и в импровизированный стыковочный туннель между челноком и вагоном хлынул воздух. Конечно, скорости их уравновесились не полностью, но ткань старалась компенсировать эту разницу, продолжая растягиваться и выкручиваться, принимая на себя рывки и рыскания двух транспортных средств в магнитных фиксаторах. ДАВЛЕНИЕ СТАБИЛЬНО.

– Шлюз работает! – Джам оставался немногословен, но чувствовалось, что он очень рад. – Айян все правильно угадала. Запрограммировать двойной шлюз, и проблема давления решится. Потом выпрямить.

Дверца тамбура со стороны вагона открылась. Он увидел, как первый человек пролезает оттуда в туннель. Узнал Бет: он ее видел на фото.

– Я их принимаю. – Нужно было торопиться, пока магнитная хватка не сбойнула. Карл смотрел, как один за другим члены группы перебираются в туннель. Отталкиваясь от полупрозрачных стенок, они направлялись к «Берналу». Он считал по головам.

А это еще?..

– А кто это там с вами?

– Змейки, – сказал по прямой связи Джам.

– Разумные змеи, – подтвердила Бет. – Они нам помогали.

– Ой, блин, – пробормотал Карл.

7

Путешествие выдалось нелегким. Мемор сердилась. Ее зажимало в тесной душной кабине и дико трясло. Пилот, казалось, наслаждался, швыряя корабль в воздушные ямы и закладывая резкие повороты. Магнитные корабли, конечно, движутся более плавно, однако Мемор предпочла судно с ракетным двигателем, которому нет нужды держаться так близко к внешней стороне мира. Мемор снова встряхнуло резким рывком; интересно, не из недовольных ли этот пилот? Возможно, он так выражает затаенный гнев, и надо за ним приглядывать?

Впрочем, нет, невозможно. Вест Блад из Адаптов, но он при Мемор уже давно служит, еще с тех пор, когда она не была самкой. Вест слишком умен, чтобы не проявлять лояльности.

– Ага! – Вот она, ее добыча. Хромает. Это Тананарив. А жилистые объекты, замеченные зондами, заползают в один из грузовых вагонов магнитного поезда; это пальцезмейки. Измена! Наверняка они и помогли двуногим сбежать. Пальцезмейки – полезный вид, но их адаптация к цивилизации всегда протекала нелегко.

Дверь вагона закрылась. Состав рванул прочь из ангара, к звездам.

Мемор поразмыслила. Ускорение корабля было достаточным для погони. Можно ли повредить выстрелом магнитные фиксаторы, не убив тех, кто внутри маглев-бота? Но нет, Асенат запретила по ним стрелять – к тому же, как внезапно вспомнила Мемор, приматка Тананарив осталась стоять в доках. Именно Тананарив из всей группы была выбрана для языкового контакта: много периодов сна провела приматка в аппарате, изучая язык Народа. Асенат по каким-то причинам больше всего стремилась захватить именно ее, приматку со знанием речи Птиц. Но… существо едва на ногах стоит. Не в силах же она далеко убежать, прежде чем Мемор захватит остальных и вернется подобрать Тананарив? А тогда, как знать, в ней и особой нужды не будет… но стоп…

– Вест Блад, опустись рядом с двуногой. Не слишком близко. Нельзя, чтоб ее поджарило.

– Слушаюсь, госпожа.

Да, так о чем бишь?.. Мемор изменила первоначальное решение. На миг заглянув в Подсознание, она увидела почему. Приматка явно на грани жизни и смерти, а ведь именно ее Мемор исследовала, обучала, с ней свыклась. Остальных… возможно, и получится захватить, если они не погибнут под нерасчетливым залпом чересчур мощных орудий корабля Мемор, но… но раз Тананарив здесь, то зачем за ними гнаться?

Тананарив утерла пот, заливавший глаза, и стала смотреть, как опускается в отдалении громоздкое судно, пыхая двигателями. Ее все еще трясло; она покачивалась, стоя в жарком влажном дыхании ракетных дюз, и ждала, что случится дальше. Она понимала, что бежать нет смысла. Огромные Птицы развивали колоссальную скорость.

Мемор открыла большую клиновидную прозрачную дверь в боку корабля и выкатилась наружу. Вид у Птицы оказался помятый: на корабле ей явно было тесно. Мемор вразвалку приблизилась к Тананарив, грозно ухнула и склонилась вплотную, посмотрев женщине в глаза.

– Куда они улетели? – спросила она на своем наречии.

Тананарив задумалась, как бы сподручнее солгать. Бет обсуждала с командой разные варианты, и в том числе отбросила…

– Они хотят найти Клиффа.

– Других? Беглецов-убийц?

– Да. Группу Клиффа.

– Куда?

– Не знаю, – ответила она. – Чужаки знали.

– Ползуны? Они Адапты, но мятежного нрава. Надо их прижать к когтю. Ну что, Тананарив, нагулялась?

– Мы умирали от потери веса, – сказала Тананарив. – Теряли костную и мышечную массу. У нас что, был выбор?

Мемор, казалось, сдерживала эмоции.

– Теперь у вас его нет. Идем. Или тебя понести?

Тананарив сделала шаг, другой, покачнулась и упала. Очнувшись, она почувствовала себя на твердой поверхности со множеством ребер под нею: лапы Мемор. Расслабив сжатые кулаки, помотала головой, попыталась собраться с мыслями. Они на корабле. Прямо перед лицом – стена с иконками: панель управления? Что-то вибрировало и взрыкивало. Язык? Стена изменилась; проявился далекий лес с деревьями, какие росли в областях низкой гравитации, в месте ее первоначального заточения. Существо из расы Мемор выступило в поле зрения и распростерло миллионы разно- цветных перьев.

Тананарив нечего было и надеяться проследить разговор, состоящий в основном из обмена узорами встопорщенных перьев и безмолвными инфразвуковыми импульсами, пробиравшими ее до костей. Мемор держала Тананарив напоказ, выставив, словно приз, а другая Птица, кажется, негодовала…

Старшая Мудрица Асенат была в прескверном расположении духа.

– Одну! Только одну ты поймала, да и та при смерти!

– Я ее вылечу, – сказала Мемор. – Я отвезу ее… вниз, на Быстроземли, где центробежная гравитация поможет ее мышцам восстановиться, а костям укрепиться. Я знаю, чем они питаются, и прослежу за ее диетой. Эта самка лучше всех понимает наш язык. Она одарена, хотя во многих отношениях простушка. Она уже достигла первого уровня ТрансЯзыка. Не хотите ли ее допросить, Старшая Мудрица?

– И о чем мне с ней говорить? – Перья Асенат отображали гнев, но плюмаж выдавал, что она лжет. Подсознанием Мемор уловила, что Асенат в отчаянии.

Мемор это заинтересовало. Ранее Старшая Мудрица пыталась привлечь Мемор к суду и добиться ее казни. Что же с ней произошло? Мемор решила предоставить ей инициативу и воздержалась от вопросов.

Асенат первой нарушила молчание.

– Пришло сообщение со звезды, куда мы держим путь. От Цели Полета.

Перья Мемор встопорщились все одновременно, придав ей сходство с грибом дождевиком. Человечица, окутанная ими, задергалась, пытаясь освободиться.

– Поразительно! – воскликнула Мемор. – И опасно, не так ли? Вы смогли интерпретировать?..

– Визуальные образы. Сложные. Но кажется, что сообщение адресовано этим чужакам. Позднейшим Захватчикам.

Перья Мемор сложились в хаотическом узоре бурного веселья.

– Это… бесконечно любопытно.

– Не спускай глаз с этой твоей говорящей приматки. Попытаемся расшифровать сообщение. Его еще не закончили принимать. Если я снова вызову тебя, будь готова ответить немедленно и держи приматку при себе.

Тананарив мало что поняла из этой беседы. Мемор дала ей ломоть дыни, и она взялась его грызть. Тананарив злилась, что снова попала в плен – щурилась в странном свете, кусала губы, – но испытывала неохотную признательность Мемор за то, что Птица захватила с собой еду. К тому же огромное существо не переживало за секретность своих разговоров при пленнице.

А о чем они говорили? Тяжело разобрать. Обитаема ли Глория? И что, оттуда кто-то сообщение прислал? Конечно, оно предназначается не Земле; глупо было бы туда сигналить, если прямо на пути между Землей и Глорией гораздо более могучая Чаша. Надо капитана известить. Они там разберутся.

Полыхнули ракетные движки, Тананарив ощутила хватку ускорения – корабль Мемор полетел. Тананарив навалилась на ремни; пристежка была слишком туго затянута и не позволяла толком шевелиться. Когда отпустило, Тананарив кое-как расслабилась на полу и попыталась принять позу шавасаны, снять мышечную усталость. Оставалось надеяться, что Птица размером с динозавра не наступит на свою пленницу.

8

В лазарете «Искательницы солнц» было не протолкнуться. Бет, Фред и капитан Редвинг топтались на пороге, наблюдая, как Майру с Лау Пинем ведут на осмотр. Навстречу новоприбывшим вытянулись сенсоры и катетеры. Джам, исполнявший обязанности медика, следил за приборами. Он взял пару проб, потом спросил:

– Вам удобно?

Майра с Лау Пинем что-то пробормотали в ответ.

– Я введу вам успокоительное. И запись жизненных показателей сниму. Майра Викрамасингх, насколько я понимаю, вы потеряли мужа в экспедиции?

– Экспедиции? Да твою ж мать! Мы стали эксп… подопытными животными. Эти большие птицы нас…

Редвинг обратился к Бет:

– Идемте. Вам скоро тоже туда, а пока отдохните немного в нормальной гравитации, перекусите.

Бет замялась.

– Вы ее испытываете этими разговорами про Абдуса? Его убила одна из тех паукообразных тварей.

– Нужно понять, насколько тяжело это травмировало ее психику. И вашу, кстати. Как вы?

Фред ответил:

– Есть хотим. – Он дернулся было по коридору в сторону кают-компании, но налетел на переборку и обессиленно соскользнул по ней. – Ослабели.

– Как там Клифф? – спросила Бет. – И где он?

На лице Редвинга мелькнула тревога, но капитан тут же одернул себя и вернул на место прежнюю маску спокойной деловитости.

– В последней передаче от группы Клиффа говорится, что они там прячутся вместе с какими-то разумными аборигенами. Птицы пытались убить их всех. Стреляли по ним с живого цеппелина – звучит странно, ну да здесь все такое… Местные помогали группе Клиффа скрыться. Айбе нам посылает снимки, когда удается. Мы получили фото какой-то хреновины вроде динозавра и эволюционировавших обезьян. Я вам их пересылал. Вы получили?

Фред ответил, не оборачиваясь:

– Получили, кэп. Чаша пролетала около Солнца как минимум дважды. Один раз выдернули динозавров, потом обезьян, так думаю. А еще мы нашли карту. В том музее, на глобусе.

– Вы переслали нам эту карту, – сказал Редвинг и поторопил их по коридору. Навстречу потянулся приятный аромат теплой пищи. – Как вам удалось прийти к таким выводам?..

– Ну, это странное дело. Может, реальная история, может, пропаганда для масс.

– А разница разве есть?

Бет улыбнулась.

– Это в большом парке было. Там всякие сложные здания и произведения искусства.

Фред, спотыкаясь, брел в кают-компанию. У Бет тоже подкосились ноги, и она взялась за вездесущие поручни. Наверное, ее команда соскучилась по земным блюдам. В областях Чаши, где лежал путь беглецов, красное мясо было редкостью. Говяжья вырезка? О, душу продать готовы. Мясо чистое, свежее, будто только что из мясной лавки. Даже странно, что Фред ограничился салатом из бобов и бутербродом с сыром.

Редвинг заказал салат от шеф-повара, что б то ни означало.

– Мы записываем все, что поступает из Чаши в электромагнитном диапазоне, – сказал он, – но этого мало.

– А как вы поступите с нашими союзниками? – спросила Бет. – Я про…

– Змей? Если честно, у меня от них мурашки по коже, но они вроде как мирно настроены. Мы помогаем пальцезмейкам разгружать поезд, который вы угнали. Растения там скорей для них, чем для нас, так ведь? Мы их в саду поселим, наверное. Надо подумать, чем заменить солнечный свет, почву и воду Чаши. Хотите посмот- реть? – Редвинг завозился с сенсорной панелью.

Видеостена пошла волнами и действительно отобразила разгрузку маглев-бота; люди и пальцезмейки выносили из него лотки. Бет увидела, что на вахте новый экипаж. Айян Али – навигатор, Клэр Конвей – второй пилот, Карл Ливан – старший технолог. Население корабля увеличивалось. Люди проворно сновали взад-вперед, а три пальцезмейки пытались побороть языковую проблему. Бет выключила звук и продолжила смотреть, занявшись едой. Воцарилось молчание, только лязгали вилки и ложки, пока люди наслаждались трапезой, о которой так мечтали внизу, в Чаше. Потом Фред спросил:

– Вы про ту карту на большом глобусе?.. Она была незнакомая, но планета – синяя и белая, как Земля.

– Могла это быть Земля далекого прошлого?

– Да. Сто миллионов лет назад?

Редвинг возразил:

– Айян говорит, что нет. Такая конфигурация дрейфующих континентов соответствует скорее середине юрского периода. Твоя картинка была перевернута, Южный полюс находился наверху. Можете с Айян поспорить, если возражения есть.

Фред покачал головой.

– Я ее помню, но, э-э… я же посылал Айян то фото…

Редвинг обновил информацию на видеостене.

– От Струи много выбросов в ЭМ. Похоже, что они несут какие-то сообщения, но расшифровать не получается. В любом случае ваши фото пришли сильно зашумленными, и Айян немало потрудилась, восстанавливая карту. Она отфильтровала помехи и обработала, что смогла. Спроецировала на сферу, стянула в трехмерную проекцию снимки с разных ракурсов… в общем, вот так.

Фред вчитывался в метаданные.

– Ну да, понимаю… Конечно, эти преобразования размывали детализацию. Взгляните только на Южную Америку: это ж надо, как искажается восприятие, когда смотришь вниз головой и видишь только одну сторону. Да, теперь-то, когда она перевернута и дополнена, я согласен. Как я мог так облажаться?

Бет вежливо заметила:

– На самом деле ты не облажался. Мы же там все бегом да бегом, помнишь? Ну и потом, не слишком и похожа эта проекция была на земную, континенты стиснуты вместе. Но ты прав, Чаша как-то связана с Землей. Расскажи кэпу, что ты об этом думаешь.

Фред неуверенно покосился на Редвинга.

– Я просто думал вслух.

– И ты был прав. – Бет развела руками. – Ты попал в яблочко. Извини, что я тогда не обратила внимания. Давай расскажи кэпу.

Фред уставился в пространство.

– Ну, я подумал… смотрите, юрский период. Сто семьдесят пять миллионов лет назад? Динозавры тогда и стали большими. Чертовски большими. Не могли ли они обрести и разум? Капитан, в общем, я думаю, разумные динозавры построили Чашу и эволюционировали в разновидности Птиценарода, которые мы сейчас здесь наблюдаем. У различных видов здесь также имеются признаки генетической редактуры – дополнительными ногами просто так не обзавестись. Они возвращались к Солнцу, потому что эта система – их родина.

Вспомнив про голод, Фред умолк и вгрызся в бутерброд.

На губах Редвинга играла легкая улыбка.

– Если несколько сот тысяч лет назад они выдернули с Земли обезьян, то, вполне возможно, уже тогда направлялись на Глорию. Да, определенно на Глорию, как и мы. Бет? – Бет жевала и не могла ответить, так что Редвинг продолжил: – А помните, как с нас семь потов сошло, пока пытались разобраться, почему наши двигатели не выдают нужной тяги? С двигателями все в порядке было. Эту без малого сотню лет полета мы следовали в кильватере Чаши, и на всем тысячекилометровом размахе нашей ловушки Буссарда навстречу перли выхлопные газы Струи.

Бет кивала.

– Можно было бы изменить курс, облететь ее, но теперь уже поздно, правда? Мы в любом случае не успеваем.

– У нас всего в обрез. Топлива. Воды. Воздуха. Провианта. Чем больше народу придется разморозить, тем хуже. Но, блин, мы в любом случае не сможем их разморозить, если не дозаправимся в Чаше. И знаете что? Нам объявили войну.

– Это за тех Птиц, которых Клифф убил?

– Угу. И Птицы отвечают нам взаимностью.

Бет ожидала от Редвинга соблюдения протокольных формальностей, как то было у капитана в обычае. Но когда они прошли в тесную каюту Редвинга, тот первым делом спросил:

– И каково там, внизу?

На лице Бет замелькали переменчивые эмоции.

– Представьте себе землю в небесах. Непонятно, как далеко, потому что даже самые высокие облака ярче, а звезд вообще не видно. Солнце их все забивает. Сначала голова кругом шла от всего этого: земля высоко в небесах, ночи нет, спать трудно… – Она глубоко вздохнула; проведя столько времени на территории чужаков, Бет отвыкла дышать корабельным воздухом. – Остальное… другие земли Чаши… коричневые за облачными полосами… представьте себе ураган, который можно ногтем большого пальца закрыть. Его плохо видно, потому что солнце всегда яркое. Струя отбрасывает свои тени. Она тоже все время в небе, медленно изгибается там. Облака так высоко… их атмосфера намного выше нашей уходит.

– Вы не видели молекулярной пленки, в которой они удерживают воздух?

– Не было возможности. Облака все громоздятся и громоздятся, насколько хватает глаз. Деревья тоже не такие, как у нас, зигзаговидные, с длинными стелющимися по земле отростками вроде антенн. Думаю, это эффект пониженной гравитации. В любом случае, землю в небе я видела, хотя и смутно различимую. Целые континенты там висели. И моря. Но в основном видна Зеркальная Зона. И она не отражает солнечный свет в глаза, удивительно…

– Ну да. Рефлекторы нацелены на звезду.

– …поэтому они серые, только яркие пятна там и сям. Свищ тоже там, высоко, его плохо видно, потому что сквозь него все время прорывается Струя. Сужается и становится ярче там, у Свища. Если внимательно присмотреться, видно, как в Струе движутся огромные переплетенные и скрученные нити. Она все время меняется.

– А земля, животные…

– Даже прикинуть не могу, сколько там видов. Странные летающие существа, полно птиц и прыгающих рептилий, в низкой гравитации все стремятся летать, это дает преимущество. На нас то и дело пикировали птицы, может, думали поживиться нашими волосами или еще что.

Редвинг печально улыбнулся. Бет поняла, как ему неприятно застрять здесь, в Чаше, где его ионоточник превращен в игрушку непостижимых сил и принужден выделывать коленца. Он не хотел носиться по волнам. Он мечтал поскорее высадиться у Цели Полета.

Бет отхлебнула кофе и подумала, что лучше не рассказывать, как бегство по Чаше вселяло в нее странную, тревожную, но электризующую бодрость. Редвинг задавал вопросы, но она не хотела объяснять, каково ей было в нескончаемом марафоне.

Столкновение с непостижимым пришпорило синаптическую сеть, шок от безграничной Инаковости смягчился постепенным постижением смысла, привыканием к запахам, торопливыми заметками в ослепительном свете солнца, которое не выключалось по расписанию. Марафон затягивал, как наркотик.

Очнуться от криосна и ввязаться в это сразу после техницированной Земли с ее показухой, свистелками и перделками – ну, столько впечатлений сразу не переваришь.

Бет понимала, что Редвинг за нее беспокоится, опасается отпускать. Но она ничего не могла с собой поделать. Ее донимали назойливые мысли, блуждали в сознании эксцентричными незнакомцами… впрочем, это была не такая уж и проблема. Пережитое ощущалось как шрапнельные осколки, засевшие глубоко в ранах, полученных при столкновении с непостижимым.

9

Клифф стоял на окраине разрушенного города и пытался привести свое зрение в порядок.

Мир выглядел как-то странно. Синие и зеленые гало мерцали вокруг каждого обгоревшего дерева, каждого раздавленного здания. Плотную и яркую, цвета слоновой кости, сердцевину Струи в небесах, как обычно, обвивали спиральные потоки плазмы, но… теперь оттуда лукаво подмигивало такое же гало, только оранжевое.

Ладно… потрясти головой, поморгать. Повторить. Цветастые гало постепенно померкли. Он заставил себя глубоко, медленно вздохнуть. В воздухе стоял кисловатый запах гари.

Когда Птицы атаковали вторично, Клифф снова получил ранение. Ирма перевязала рану на правом плече, а потом… потом он провалился в забытье. Странное ощущение – проспать дни и ночи, хотя эти термины здесь ничего не означали, ибо рыжевато-красная звезда оставалась на одном и том же месте в небесах. Но спал он и впрямь очень долго, судя по тому, как затекла спина и ныли кости.

Он пробудился, чувствуя жажду, скованность и нервическое возбуждение. Не вполне придя в себя, стал смотреть, как силы ухаживают за ранеными и гасят распространившиеся вокруг пожары. После завтрака из непривычных фруктов и озерной воды, пусть даже не самой чистой, Клиффу стало гораздо лучше. Гало немного помельтешили и пропали. Ирма поддерживала его, пока он стоял, наблюдая за работой силов. Чужаки понуро блуждали, словно придавленные тяжкой ношей. От природы были они гибки, изящны, но не сейчас.

Ирма сказала:

– Небесная рыба пролетела над этой территорией, пока мы с тобой перетаскивали те тяжелые пушки силов. И все выжгла.

Он кивнул, смутно припоминая, как в лихорадочной спешке много часов помогал таскать тяжелые грузы на колесных платформах. Длинные цилиндры пушек, работавших на элементарной взрывчатке, требовали осторожного обращения. Тяжкая, монотонная, физически изматывающая работа под гулкие раскаты грома, подобные ударам молота гневного небесного божества. Над головами прокатывались ударные волны, и Клифф быстро смекнул, что лучше не оглядываться подолгу и не засматриваться вверх, чтобы не зацепило случайным раскаленным докрасна осколком или шрапнелью. Однажды он заметил, как вспыхивает зигзагообразно изогнутое дерево от попадания шипящего метеора. Он помогал заливать его водой, потом забрасывать грязью. В пылающем городе были запасы воды, но они вскоре иссякли.

Когда с пожарами удалось кое-как справиться, люди вернулись к работе с пушками. Орудия силов пытались выцелить и сбить небесных рыб. Коричневые и зеленые живые цеппелины метались по небу, огрызаясь лазерами и каким-то огнестрелом, наводя на город антенны.

Клифф старался занять мысли, строя гипотезы о том, как вообще функционирует небесная рыба. Сложно устроенные плавники ловили ветер, подобно парусам, и направляли газовый мешок в нужную сторону. Он предположил, что исполинское создание способно перераспределять массу внутренних органов так, чтобы создавался момент вращения, и за счет этого осуществляет навигацию. Морские корабли в похожих ситуациях брали бакштаг или бейдевинд, чтобы ветер надувал большие боковые паруса. У небесных рыб были большие глаза и крупные пузырчатые бугры на теле, так что, возможно, они эволюционировали из существ, подобных воздушным шарам. Биотехнология приспособила их к патрулированию Чаши с неба.

Он наблюдал за сражением и вспоминал, каким было это место совсем недавно. Силы имели тогда полное право гордиться им. Когда пятеро землян проснулись, отдохнув как следует, их повели на экскурсию. Пришельцам продемонстрировали величественные многоэтажные каменные здания, сияющие на солнце статуи древних савантов, изящные изгибы бульваров, улиц и башен, керамические мосты, взмывающие над влажными зелеными садами и бурлившими жизнью домами. Люди только и успевали охать да ахать. Город действительно оказался прекрасен и необозримо древен.

Больше он таким не был.

В продолжение битвы над городом кружило не менее пяти крупных небесных рыб, прикрывавших друг друга от артиллерии силов. Стоило пушкам огрызнуться, как вниз летели потоки снарядов и лучей, выводя пушкарей из строя. Особенно ужасали болевые проекторы. Когда ударил болеизлучатель, Клиффа поразило шокированное выражение на мордах силов. Чужаки развернулись и бросились наутек, хватая себя за шкуры, словно охваченные пламенем. На сенсорном уровне так оно и было.

Болеизлучатель представлял собой микроволновую пушку, возбуждавшую в нервной системе силов ощущения сродни агонии. Силы падали на землю, кричали, извивались. Некоторые, в панике убегая от болевых лучей куда глаза глядят, теряли рассудок, другим хватало хладнокровия более продуманно уворачиваться от проекторов. Эффект применения излучателей был интенсивным, проявлялся немедленно и гасил всякое сопротивление силов. Проекторы действовали беззвучно, что ужасало еще больше. Стандартное оружие устрашения Народа. Молчаливый террор делал свое дело.

Но на людей болеизлучатели не оказывали никакого влияния. Какое-то различие в строении нервов даровало нечувствительность. Поэтому Клифф, Айбе, Терри, Говард и Ирма таскали пушки и боеприпасы, решая попутно задачу собственного выживания. Небесные рыбы свирепствовали в небесах над городом силов, извергая ослепительное пламя. Некоторые прицельно били по зданиям и живым мишеням зелеными лучами. Колоссальные небесные бестии систематически выжигали город ковровой бомбардировкой, и целые кварталы, жилые или промышленные, таяли в желтом огне.

Силы оказали сопротивление, как ни архаично было их оружие, и обстреливали небесных рыб разрывными снарядами снизу. Один раз Клифф услышал протяжное гулкое у-у-уш-ш-ш-ш, раскатившееся над городом подобно басовой ноте. Ирма и Клифф подняли глаза и увидели, как взрывается одна из небесных рыб. Большой желтый огненный шар, лизнув зеленую чешую, стал расползаться по бокам.

– Водород, – сказала Ирма радостно. – Вот какой газ они используют для плавучести.

– Гелия бы не хватило для подъемной силы, – заметил Говард. – Умно.

– Да ладно, а откуда бы они гелий взяли?

Еще одна небесная рыба теряла высоту, хаотично металась из стороны в сторону, из множественных пробоин в ее чешуе хлестала жидкость. Район под нею пылал. Огромное существо падало с неба, рассекая дымные слои. Крушение горящего цеппелина напоминало замедленный повтор раскола зеленого яйца.

Разрушение, рев, вопли, резкий кисловатый запах гари. Вскоре после этого где-то рядом раздался взрыв, которого Клифф так и не увидел. Раскаленные осколки вонзились в левый бок и правую руку. Он упал. Потом все померкло, и серый экран боли заслонил языки пламени.

Клифф успел еще заметить, как небесные рыбы разворачиваются и начинают набирать высоту. Поднимались они быстро, ловя восходящие воздушные течения пожаров. Кто-то говорил, что огромные цеппелины, наверное, предприняли обманный маневр, что они дозаправятся на другой высоте, спустятся и атакуют снова… затем все отдалилось, и Клифф забылся тревожным сном.

Теперь же, приведя в относительную норму зрение, он диву давался: огромный мир кружился своим чередом, как будто ничего не случилось. Рядом трудились силы, не обращая внимания на людей. Движения их выдавали свинцовую усталость, но чужаки продолжали методично работать.

Так вот оно наверняка и будет после моей смерти, думал Клифф. Во всем мире продолжат как ни в чем не бывало физически трудиться, будет и дальше меняться погода, станут гадать о будущем, радостно танцевать, загораться страстью, крутить носами, прикалываться, давить блох.

Эти чужаки никогда прежде не подозревали о моем существовании, какая им печаль от моего отсутствия? Но ведь то же самое применимо и к тем, кого я знаю. Жизнь продолжается, мир движется в том же ритме. Вечно.

Команда Клиффа остановилась чуть поодаль окраины города. Люди провели время сна в пещерке, в холмах, чтобы вечный солнечный свет не так раздражал. Там и сям среди валунов на склонах встречалась пышная зелень, непривычные деревья, странные крупнолистовые фруктовые растения, уже созревшие для урожая. Команда как раз жевала некоторые плоды, не такие яркие, но богатые бледно-голубым соком.

– Кверт кажется совсем изможденным, – сказала Ирма.

Клифф развернулся и увидел, как к ним приближается изящный чужак. Его обычная легкая походка сменилась понурым усталым шарканьем. Кверт заговорил бесстрастным, шелестящим, как песок, голосом:

– Я-мы поговорить на это место явимся, – он дернул лапой в непонятном жесте, – и хотим помощь разделить.

Англишский Кверта постепенно улучшался. Несколько других силов тоже стали обучаться языку с помощью загруженных материалов и интегративного ИИ. Клиффа все еще удивляло, что Астрономы разрешают свободное распространение – среди охотников, как сказал Кверт, – программ, способных обучить пользователя англишскому за несколько гипнопедических сеансов. Он видел небольшую приземистую машинку, которая, по словам Кверта, учила силов, но и близко не понял, как она работает.

– Мы можем работать вместе с вами, – сказала Ирма.

Кверт по очереди оглядел каждого из людей большими желтыми глазами.

– Медицинская помощь нужна. Мертвые гниют.

– Их наверняка много, – кивнула Ирма. Силам особенно трудно давались неправильные формы англишского глагола быть, так что люди старались выражаться проще.

– Сожаление о наших действиях выражаю я.

– Вы же не могли знать, что Народ с вас потребует такую страшную цену, – заметил Терри.

– Много погибло. Не знали раньше пожаров в этом городе.

– И город вы, наверное, потеряли, – произнес Терри.

– Нет. Не так поврежден город. Мы умеем быстро строить. – Кверт помолчал, глядя в пространство, затем добавил: – Город говорит ныне о том, что было с нами. Всей Чаше разрушения и раны наши показывает.

– Ну да, – протянула Ирма, – разумеется.

– Когда нам будет что сказать еще, перестройку сделаем. Тогда город снова говорить станет, – закончил Кверт.

Этих слов Ирма тогда не поняла.

Астрономы, вероятно, надеялись, что различные виды этой местности придут им на помощь и воспользуются загруженным знанием англишского, чтобы заманить Клиффа с друзьями в ловушку. На силов это произвело обратный эффект. Силы уже давно проявляли недовольство правлением Народа и, улучив возможность, объединились против него с человеческим отрядом. Теперь они понесли за это кару, ибо Народ выдвинулся на поиски людей.

Надолго ли их хватит? задумался Клифф. Из-за нас они понесли такие тяжелые потери…

– Чем помочь? – спросил Айбе.

Кверт стоял молча, ритмично сужая и расширяя большие глазницы. Потом смежил веки, глазные яблоки под ними завибрировали, словно их что-то сотрясало снизу. У этих выражений не было явного людского аналога. Клифф поначалу принял их за знаки удивления или озадаченности, но затем чужак принял странную позу, словно на корточки опустился, сплетя перед собой жилистые лапы. Крупными блинообразными ладонями и толстыми пальцами он изобразил в воздухе какую-то изогнутую фигуру.

Потом глаза распахнулись, и сил резко поднялся. Клифф не спешил соотносить эмоции с мимикой морд силов, но в данном случае сомневаться вряд ли стоило. Сморщенная морда сила выражала печальную решимость.

– Мертвых много. Времени мало.

Ирма мягко спросила:

– Хотите, чтобы мы помогли вам с вашими мертвыми?

– Насилие встретили вместе. Конец вместе встретим.

Изящный, ухоженный город силов превратился в груду руин, от статуй великих предков остались одни серые осколки, улицы пестрели кратерами, изогнутые деревья посекло до корней или испепелило, из дорожного полотна торчали искореженные обгоревшие механизмы, и мертвую тишину ничто не нарушало, кроме редких ударов камней о землю, когда те падали с полуразвалившихся зданий. Никто уже не стонал. Город вымер.

Мрачная процессия следовала через несколько наскоро расчищенных улиц. Силы с почерневшими ободранными шкурами смотрели в пространство, угловатые морды их были лишены всякого выражения. Некоторые несли раненых, другие тащили мертвых. Никто ничего не говорил. В словах не было нужды.

Когда люди с Квертом спустились в город с холмов, Клиффу в нос ударил запах гниения. В разрушенных кварталах зловоние усилилось. Терри запасся тканевыми масками, которые им в этот бесконечный многотрудный день сослужили добрую службу.

Погребение мертвых здесь было неотделимо от потребности возвращать их физические оболочки Чаше, дабы замкнутые процессы экосистемы могли продолжаться. Особенным дефицитом считалась вода, так что тела старательно перетаскивали в яму с гибкой синей крышкой и сливными отверстиями на дне.

Клифф избегал заходить внутрь зданий. Ему попалось тело крупного сила, подле которого собралась семья. Труп закатывали в бледно-зеленый саван. Завидев Клиффа, силы прервали свое занятие, отступили на шаг и уставились на него. Чужаки были невысоки, астенического сложения, им, наверное, тяжело было управляться с телом. Кивнув, Клифф присел на корточки, коснулся жесткого пахучего савана, поднял его за конец, не чуя под собой ног, и забросил труп на закорки. Когда он поднялся, давлением газ вытеснило из гортани трупа, так что изодранную шкуру всколыхнуло тихое рычание. У него мурашки выступили на спине. На миг ему померещилось, что мертвый чужак протестует против такого обращения. Он принудил себя склонить голову на плечо и посмотреть на окоченевшую перекошенную морду сила. Розовый язычок высовывался между маленьких шишковатых зубов. Глаза лопнули, по угловатым щекам сползала слизь.

У Клиффа перехватило дух, он отвернулся. Потом короткими прыгучими шагами двинулся вперед, и семья покойного молча последовала за ним к яме. К тому моменту, когда труп пришлось аккуратно опустить в отверстие крышки, Клифф пропотел до нитки. Семья стояла и смотрела, как зеленый саван, заключавший тело, соскальзывает внутрь. Пошептавшись, силы развернулись и медленно пошли прочь. Никаких прощальных речей или церемоний. В этой демонстративной простоте было что-то гордое и величественное.

Силы не смотрели ему в глаза. Клифф не понимал, что это означает.

Первый день дался тяжелее всего. Потом накатила тупая отрешенность. Тела грузили на тележки и свозили в парки, единственные широкие открытые пространства в городе, не затронутые войной. Кое-где горели погребальные костры силов: некоторые трупы приходилось сжигать во избежание эпидемий.

– Грязь не все заберет, – сказал Кверт об этом. Клифф решил, что чужак имеет в виду возможную перегрузку систем переработки под таким наплывом биоматериала.

Много тел оставалось под завалами. Ирма мрачно заметила, что это все равно как за пасхалками в компьютерной игре охотиться. Поисковые группы пробивались в укрытия, где, как правило, ровными рядами сидели трупы силов. От людей требовалась только физическая помощь, поскольку силы сами обыскивали тела и иногда снимали у мертвых с колен ценные вещи – наверняка самое дорогое. Попыток идентификации уже не предпринималось. Силы лишь передавали ценности следовавшей за ними бригаде, брали трубчатый огнемет, отходили к дверям и кремировали застывшие тела. Забирали украшения и драгоценные металлы и сжигали всех. Чужацкий Берген-Бельзен, думал Клифф, и, если разобраться, виновны в этом мы.

Первые найденные тела земляне старались транспортировать аккуратно, перекладывая каждого мертвеца на носилки в некоем подобии погребальной процессии. Но уже на второй день работы среди многоакровых груд трупов и люди, и силы впали в апатию. Тела просто вытаскивали наружу, укладывали вповалку и, поднимая так, как было удобней, не разбирая рангов и званий, переносили на стеллажи в кузовах электрических грузовиков.

У силов имелось слово для определения этой зловещей картины: разрушенные элегантные каменные здания, всеобщий хаос, горы трупов, обгоревших до темно-коричневых головешек. На их языке оно звучало примерно как склила’рхофт. Однако по большей части все просто отмалчивались. Отвечая на вопросы, Кверт обычно показывал глазами да или скашивал голову, что значило нет.

Затем настало время терпеливого патрулирования среди серых каменных развалин. Там торчала одна лапа, здесь другая. Сначала не попадалось ничего, кроме фрагментов тел, но затем наткнулись на трагический клад. В подвальном помещении обнаружили около сотни трупов. Спустившись туда, Клифф вляпался в еще теплую грязную лужу – на выложенном плитками полу темнели остатки гниющих внутренностей. Наверное, когда сюда прорвалась вода из канализации, некоторые пытались спастись через узкий проход в дальней части подвала. Весь коридорчик оказался забит трупами. Ожогов на них не наблюдалось. Судя по всему, силы задохнулись от дыма или нехватки высосанного огненной бурей воздуха.

Одной самке удалось-таки забраться почти до половины лестницы, ведущей из подвала наружу, но там ее по шею завалило обломками камня и штукатурки. Она казалась совсем юной, изящного сложения, почти гладкокожей; труп уже начал разбухать и налился коричневато-голубыми полосами. Клифф вытащил ее наверх сам.

Люди, привыкшие к земной силе тяжести, были крупней и сильней силов, поэтому землянам поручали тяжелые работы. Типичное подвальное бомбоубежище напоминало Клиффу, проникшему туда сквозь завалы, салон автомобиля, битком набитого силами, у которых одновременно случился инфаркт. Все сидели на своих местах. Все были мертвы. В лесах огненная буря – явление естественное, а в городской застройке пожары так усиливаются, что возникает самоподдерживающаяся вет- ровая конфигурация. Клифф наблюдал издали первые стадии ее формирования, когда воздушные вихри плясали между зданий, точно пылевые дьяволы из чистого желтого и тускло-оранжевого пламени. Словно злобные огненные детишки, пускались они в танец среди жилых высоток.

Клифф начинал привыкать к сочившимся через неизменный облачный покров красноватому свету и теплу. К вони от мертвецов, вынуждавшей торопиться тех, кто разгребал завалы. Тела были разные, но поддавались странной типовой классификации. Некоторые погибли, сжимая какие-то сумочки, другие – ювелирку, иные же, полагавшие, наверно, что подготовились к самому скверному сценарию, умерли, цепляясь за большие рюкзаки с едой. Среди силов, которым помогал Клифф, попадались те, кто забирал вещи погибших, и тогда землянин лишь отворачивался, не зная, как реагировать, если реагировать вообще. При теле молодого сила, еще подростка, нашелся четвероногий пушистый зверек. Таких Клифф еще не видел. Животное застыло, привязанное к хозяйской руке, и глазки его продолжали поблескивать в смерти.

Люди работали методично, обходя дом за домом, когда вдруг появилась чужацкая самка и кинулась на Клиффа. Она осыпала его явными оскорблениями и колотила узкими когтистыми кулачками. Подоспел другой сил и оторвал ее от человека. Самка осела, разрыдалась, замурлыкала что-то, и ее увели. Клифф после этого некоторое время стоял неподвижно, пытаясь успокоить бурлящие эмоции.

Однажды его напарники вскрыли небольшой подвал, служивший ранее чем-то вроде винного погребка. Клифф потом снова прошел мимо этого места, неся на плечах тело, и услышал, как силы веселятся, горланя пьяные песни. Еще позже он снова встретился с их группой и отметил, что, в отличие от других поисковых отрядов, эти силы работают энергично, находя вроде бы даже некоторое удовольствие в своем труде. Что б они в подвале ни пили, а это им помогло.

Шло время, и Клифф потерял счет трупам. Число жертв, по его прикидкам, зашкалило за тысячи, может, десятки тысяч, и ему больше не хотелось об этом думать. Смертный приговор был безжалостно вынесен всем, кому не повезло в тот момент находиться в беззащитном городе: детям, старикам, домашним животным…

Рабочие силы держались все молчаливей, дни растягивались в вечность, словно утекали по извилистой трубе. Однажды, под конец, когда оставалось обыскать лишь несколько улиц, а поисковые отряды прочесывали последние полуразрушенные дома, в небе появился какой-то аппарат. Двигаясь с едва слышным шелестом, он пролетел над городом и сбросил овальные пленочные листы, усеянные замысловатым шрифтом. Людям, разумеется, воззвание ничего не говорило, но один из силов зачитал его вслух, переводя на ломаный англишский:

Вы уничтожены были за то, что приютили Позднейших Захватчиков. Если им потакать, разрушат наш уязвимый вечный рай, станут чинить переполох, принесут болезни и ужас вам, а еще многим другим, кто в теплом взаимопонимании обретается под Вечным Солнцем. Нанесли мы удар по месту, где, как было известно, находятся Позднейшие Захватчики и те, кто этим преступникам помогает укрываться после побега. Сопутствующие разрушения не входили в наши планы и стали неизбежным печальным следствием работы по наведению порядка в нашей великой Чаше.

Силы, услышав это, впали в ярость. Они стали швырять листовки на землю и попирать лапами. Потом пришли другие силы, собрали листовки и куда-то понесли. Клифф заинтересовался и последовал за ними. Силы направились в общественный туалет. Поскольку Клиффу как раз туда и было надо, он выяснил, что стопками пропагандистской продукции теперь предлагалось вытирать задницу.

Все это он воспринимал на эмоциональном уровне. Что же до самих действий, как то, – собирать куски тел в огромные корзины, помогать согбенному тоской силу, который лапами и совком раскапывал место, где, по предположению, застряла его жена… эти события сливались в бесконечности дней.

10

Ирма сказала:

– У тебя состояние плоского аффекта.

– А это еще что? – Клифф вынырнул из очередного долгого сна. Он выглянул из узкого отверстия – входа в пещеру, которая теперь служила им домом. Снаружи простирался неизменный, залитый солнцем пейзаж отчаяния. Он зевнул. По крайней мере, гало-эффекты в зрительном поле исчезли. Увы, помимо них исчезло немногое.

– Это неспособность выразить эмоции ни вербальным, ни невербальным способом, – то бишь даже в форме привычных тебе ворчаний или пожатий плечами.

Он продолжал рассматривать ландшафт снаружи, неловко ворочаясь на полученной от силов надувной постели. Постель была ему маловата.

– После того, что нам пришлось пережить, слов нет.

– Я на предполетных тренировках про это узнала. Нам рассказали, поскольку вероятность травматических переживаний в случае, если мы прилетим на Глорию…

– Когда прилетим. Чаша – просто интерлюдия.

– Ладно, когда. Тренеры говорили, нам там наверняка круто придется. Нас учили выходить из шока, узнавать симптомы боевой психической травмы, стрессового расстройства и так далее. И применять терапевтические методики. У тебя уже много дней низкоинтенсивное состояние аффекта.

Он не мог бы опровергнуть это заявление, потому промолчал. Промолчать всегда проще.

– Посмотри мне в глаза.

Он неохотно повиновался. Ему отчего-то было проще взирать на выжженный, опаленный солнцем ландшафт… хотя, если подумать, смысла в том никакого. И все же…

Ирма подалась вперед, взяла его виски в свои ладони и затрясла голову так, что он вынужденно сфокусировался на ее лице, заглянув прямо в яростные глаза.

– Отлично! Поверь, у нас проблема, и нам обоим придется над ней поработать. Нам рассказывали, что такое состояние следует ожидать в тех случаях, когда субъект…

– Ага, теперь я субъектом заделался?

– Ладно, напарник. Такое бывает, когда люди говорят о пережитом, ничем не выдавая эмоций.

– Я… просто пытаюсь собраться с мыслями.

– Еще симптомы – недостаток жестов экспрессии, слабая лицевая мимика, вялая артикуляция.

– Ага. Ну да. И что?

– Ты отделяешь свои эмоции от воспоминаний о событиях?

– Не… всегда. Я лишь пытаюсь держаться.

– Если получишь удовольствие от чего-то реального, это поможет.

– Гм?

Удовольствие. Хорошая идея, но такая абстрактная…

Он взглянул на вечно сияющее солнце – эта здешняя особенность начинала давить. Звездная Струя рассекала небо, ее неоновое сияние вливалось в резкий солнечный свет. Кое-где в этой нескончаемой экспедиции по удивительной, бескрайней Чаше удавалось выгадать периоды тьмы, и теперь, во снах, он мечтал о большем. Ему снилось, как он погружается на глубину и прохладная муть окутывает его, облепляет, точно влажная листва. Просыпаться не хотелось.

Он все еще размышлял об этом, когда до него дошло, что Ирма деловито расстегивает пуговицы на его рубашке. Голос ее стал низким, ласковым. Руки засуетились, принялись ласкать его тело. Ясное дело, разврат и безрассудство не в ее натуре, да и на мужской магнетизм не спишешь.

Значит, терапия. Не то чтоб это было важно.

Шелковистая услада, нарастающая готовность.

Затем – вспышка оргазма, они сжали друг друга в объятиях, и долгая дрожь экзальтации передалась от тела к телу. Это чувство проводило его в сон…

Когда Клифф проснулся, Ирма некоторое время поболтала с ним – он лишь потом сообразил, что и это были терапевтические упражнения. Мягким, настойчивым голосом она уговаривала его воспроизвести мерзкие кошмары. Прошла с ним через моменты, которые он выудил на поверхность, проследила сбивчивое хриплое дыхание умирающих, свинцовую тяжесть схваченных окоченением трупов, напомнила о резком гнилостном запахе… затем попросила понаблюдать, как ее рука колышется слева направо и снова налево… маятниковые движения странным образом успокаивали, погружали в безмолвную неподвижность, где Клифф мог отдохнуть, не соскальзывая постоянно в пыточные водовороты кошмаров. Вздохнув, Ирма опустилась рядом и стала ждать, пока он выплачется. По крайней мере, не в одиночестве. Клифф снова уснул.

И снова проснулся.

Теперь застал спящей Ирму и принялся раздумывать о прелестях старого доброго человеческого секса среди всей этой непостижимости. Заниматься любовью здесь было так же приятно. Он понимал, что у чужаков свои привычки, наверняка очень странные. На Земле у трутней отрываются совокупительные органы после секса с маткой; осы превращают тараканов в зомбифицированные инкубаторы; самцы скорпионовых мух приносят корм самкам, отвлекая тех на время спаривания.

Основной урок Чаши гласил: Ожидайте непредвиденного.

Он опять задремал. Спустя, казалось, весьма продолжительное время пробормотал:

– Нам нужно было… куда-то…

– К силам на поминки. Надо идти.

– Когда?

– Одевайся.

Ирма привела его в более-менее приемлемое состояние самым прямым из доступных методов. Он признал, что за ней водятся неожиданные таланты. Клифф, впрочем, и так всегда старался подбирать себе в напарники людей более умных, сноровистых, лучше приспособленных к окружению, чем он сам; но порой те проявляли совершенно непредвиденные умения. Ирма – как раз из таких. В межзвездной экспедиции, перевернувшей представление о мире с ног на голову, она проявила себя с лучшей стороны.

Вместе с тем он понял, что достиг своего потолка – и пробил его. Клифф не имел боевого опыта, но ему удалось выйти из первой стычки с Птицами, отделавшись единственным ранением. Эта рана почти зажила, когда Птицы вернулись, и не на одной небесной рыбе, а сразу на шести. И убили столько силов, что несть тем числа. Конечно, Птицы рассчитывали заодно зацепить и людей, но не этим объяснялся многочасовой обстрел.

Птицы требовали повиновения и знали, как его обеспечить. За нарушение дисциплины полагалась кара; возмездие восстанавливало порядок, порядок же обеспечивал стабильность, необходимую, чтобы исполинская вертушка Чаши продолжала полет по заданной в древности траектории, к Глории и более далеким звездам.

Учись мыслить, как мыслят Птицы, подумал он. Иного способа выжить в этом труднопостижимом, ужасном, но чудесном месте нет.

Он постепенно перенимал от Кверта отношение к насилию. В конце концов, потери случаются постоянно. На «Искательнице солнц» все понимали, что, покидая Землю, расстаются с близкими и друзьями навеки. Клифф попробовал оформить свои ощущения словесно, и это удалось.

Ты потеряешь тех, без кого не мыслишь жизни, сердце твое разобьется, и полностью компенсировать утрату любимых тебе так и не удастся. Но есть и хорошие новости. В твоем разбитом сердце пребудут они вечно, в незаживающей ране останутся жить. И ты пойдешь дальше, неся их в себе. Все равно как если, сломав ногу – да так серьезно, что она плохо срослась, – заново учиться танцевать, прихрамывая и помня, что в холодную погоду вновь испытаешь боль.

11

Клифф прислушивался к низким глубоким раскатам поминальной мелодии силов. Он понимал, какую честь оказали землянам: присутствовать на публичной тризне изящных чужаков, слушать медленную гулкую симфонию плачущих голосов, доступную и человеку, по крайней мере эмоционально. Поистине, основы музыкального восприятия едины. Основная тема переливалась сложными внутренними ритмами, рождала подтемы, но затем, словно набрав силу, те сливались в единый высокий стонущий плач, перемежаемый прекрасными и суровыми нотами. В скальном амфитеатре силов было принято стоять во время исполнения музыки и сидеть в остальное время. Угловатые морды силов, поднятые к небу, морщились и дергались от тоски.

Чужаки понесли тяжелые потери в бою с безжалостными небесными бестиями. Исполины уничтожили множество силов, но сделали это в довесок к наказанию за то, что те посмели укрыть людей. Вероятно, здесь огонь по гражданским не был чем-то необычным, поскольку силов развитие событий, казалось, не удивляло.

Клифф сидел и размышлял, а музыка обволакивала его. Обволакивала всех: он чувствовал, как ее тонкие эффекты овладевают соседями. Силы выражали эмоции едва уловимыми движениями глаз, и странное удлинение складок кожи рядом с глазницами, вероятно, выражало скорбь.

И всему виной земляне… Его маленький отряд уже долгое время в бегах, но лишь сейчас им придется свыкнуться с мыслью, что Птицы, правители этой исполинской крутящейся машины, без раздумий пойдут на массовое убийство, лишь бы схватить людей. Но почему люди им так важны? Вопрос мучил Клиффа, придавал медленной печальной поминальной музыке дополнительную суровую тяжесть.

Мелодия взлетала и опадала, длинные басовые ноты вибрациями катились среди изысканно отделанных скальных стен. Кверт, вождь силов, стоял, обратив лапы к небу, окруженный большими духовыми инструментами, которые, в отличие от земных оркестров, не были пространственно разделены, но это не мешало их партиям гармонично сливаться в единой глубокой симфонии, низкочастотными компонентами резонирующей с эхом в стенах амфитеатра. Зрелище внушало трепет. У силов тоска проявлялась в тех же музыкальных темах, что у людей: скользящие грациозные мелодии понемногу мрачнели и наращивали амплитуду. И вдруг все обрывалось шокирующе резкой трелью, которую голоса хора, казалось, возносили к небу на протяжении вечности, сопровождая грозный гул инструментов.

Молчание.

Никаких аплодисментов. Лишь скорбь.

Все земляне – Говард, Ирма, Терри, Клифф и Айбе – почтительно сидели, пока им не было разрешено сняться с мест. У Говарда на колене виднелись скверный порез и большой синяк, Терри с Айбе получили ожоги и мелкие раны, но в целом люди почти не пострадали. Они сидели, опустив головы, не только из почтения к чужому горю. Клиффу просто не хотелось смотреть силам в глаза. Силы начали расходиться. Скошенные морды, по впечатлению, вытянулись еще сильнее, и все молчали. Клиффа заинтересовали инструменты оркестра. Законы физики накладывали естественные ограничения – длинные трубы, полости резонаторов, отверстия для настройки; музыка, источаемая ими, одновременно внушала тревогу и казалась смутно знакомой, хотя формы были странные, непривычные. Искусные контрапункты, конвергенция гармоник, повторение музыкальных деталей, вставные реплики других инструментов, вроде клавишных. Универсальна ли музыка?

Покидая каменную чашу, Клифф оглянулся на опустевший полумесяц сидений, каждое – с небольшим углублением. Однажды на Сицилии он видел древний амфитеатр, очень похожий на этот. Но здешние скалы состояли из какого-то бледного конгломерата, а не известняка, и были куда древней. Тем не менее внешний вид зала совпадал.

По-прежнему ничего не говоря, скорбящие двинулись в город. Эта часть избежала огневой бури и кишела жизнью. Настоящее облегчение – оказаться здесь после блужданий по выжженным кварталам… кто знает, сколько времени. По меньшей мере неделю, хотя сейчас этот срок представлялся Клиффу скорей последней достоверной границей между прошлым, где он обладал властью над своим миром, и… Он отстранил воспоминания. Сфокусируйся. Тренировки делали это возможным, но не слишком облегчали душевные страдания.

Силы, как он заметил, селились так, как инстинктивно выбирал бы прикрытие опытный солдат. Вот стена, расположенная под углом к звезде. Вот другая, под углом к предыдущей, так, чтобы и Струя могла внести красноватую лепту, а каждая тень играла своим оттенком. Еще одна, защищает от ветра, с жилищем на вершине, там, где прохладней, и большими окнами, которые смотрят в сторону, противоположную полям яркого мелкого пес- ка на границе города. Было неподалеку и озеро, неглубокое, но достаточное, чтобы отражение неба в нем приобрело синеватую окраску. Силы отдыхали в тенечке, растянувшись на бледно-зеленом губчатом мху. Звучала напевная, низкая, задумчивая речь. Над толпой задувал влажный ветерок, туманные метелки носились среди зигзагообразно изогнутых деревьев.

Силы во все глаза следили за людьми. Землянам пришлось смириться с этим неудобством.

– Представьте себя звездами киноэкрана, – сказала Ирма как-то.

Так и было. Силы, по крайней мере, глядели искоса, полуотворачивая угловатые морды, но Клифф тем не менее чувствовал на себе их взоры.

– Они думают, как с нами поступить, – прошептал Говард.

Айбе сказал:

– Мы довольно похожи на них: две верхних конечности, две нижних, одна голова. Может, это и есть оптимальный дизайн для разумной расы? Выглядят симпатично. Во всяком случае, лучше, чем Птиценарод.

– И силы знают, что нужно держаться на расстоянии, не влезать в личное пространство, – отметил Терри. – Прикольно. Наконец-то настоящие, разумные чужаки, которые при этом за нами не гоняются.

– И не пытаются нас убить, – сардонически ответила Ирма. – Бет и ее ребятам не так повезло.

При этом воспоминании они приуныли. Проходя мимо поистине древнего на вид каменного здания, возведенного на скальном фундаменте, Клифф увидел, как с каждым порывом тумана на крупных каменных блоках выступает роса, и вдохнул влажный воздух. Крепкие ветра здесь дули, как хотели, извлекая гудящую музыку из улиц города силов. На ветру постройки каким-то образом рождали мелодии: гулкие живые мотивы, словно от духового оркестра, сочились, по впечатлению, прямо из воздуха.

Небо было ясным, если не считать стайки крупных линзовидных облаков цвета слоновой кости, пролетавших мимо, будто звено звездолетов на параде. Небесные рыбы размером не уступали им и перемещались с грозным шумом. По-своему красивые создания – и смертоносные. Облака же излились дождем на далекие холмы, откуда свежий ветерок принес в город приятные запахи.

Люди, как частенько случалось, не только наблюдали за окружающими странностями, но и одновременно строили гипотезы о них. Айбе с Терри настаивали, что воду вокруг Чаши должна перемещать грандиозная система трубопроводов, иначе все запасы ее скопились бы в областях низкой гравитации, на полюсах. Ирма перелистала снимки Чаши, сделанные с борта «Искательницы» на подлете, и действительно обнаружила там огромные трубы, протянутые по внешней стороне корпуса, в точности такие, как предполагали Айбе и Терри. Клифф слушал их беседу и сортировал свои снимки. Накопитель камеры почти заполнился – фотографий животных и растений собралось столько, что нужно было кое-какие удалить. А ведь Клифф сознательно решил игнорировать водоросли, бактерии, протисты, грибки и много чего еще. Вот пурпурнокожие звери на тонких ногах скачут по песчаной равнине. Вот колышутся в воздухе летающие ковры с крупными желтыми глазами, а внизу массивные рыжевато-красные шары, подобные валунам, оставляют за собой следы из слизи, вот движутся извилистые тонкие деревья, вот парят птицы, подобные крупноглазым голубым рыбам. Библиотека чужацкой жизни.

Клифф понимал, что многих представителей фауны просто упустил из виду, поскольку они перемещались быстро или прибегали к маскировке. Он это осознавал всякий раз, наступая на ветки, лишайники или скопления грязи, которые оказывались маленькими животными, камуфлирующими себя под окружение. Он вдыхал влажный воздух и вспоминал, как на Земле пустынные растения предотвращают потерю влаги, держа устьица сомкнутыми большую часть суток. Раскрываются они только ночью, чтобы вобрать порцию углекислого газа, не жертвуя влагой. Чаша не знала ночи, поэтому следовало обеспечить здешнюю атмосферу водой, чтобы растения могли дышать и производить кислород. А значит, климат здесь с необходимостью оказывался очень влажным. Отсюда и мощные грозы, и густой ароматный воздух, и широкие извилистые реки, которые земляне были вынуждены обходить, и туманы, зарождавшиеся, казалось, в самых мелких низинах.

Но в некоторых отношениях здешняя жизнь напоминала не современную земную, а куда более древнюю. Рядом Клифф увидел растение, подобные которому прежде встречал только в виде каменноугольных отпечатков на Земле: гигантский хвощ. Словно беглый набросок бамбука: высокие и толстые, сегментированные стебли бежевого оттенка. Стебли покачивались на ветру, непрестанно сражаясь за жизненное пространство, солнечную энергию и почву. Клифф замечал и существ, у которых влагообмен осуществлялся через ноги – уж точно не с Земли. Речь их напоминала одновременно свист и пердёж. Для обоих звуков необходимо испускание газа через дырку, но…

Кверт отделился от вполголоса переговаривавшейся толпы и, двигаясь с экономной грацией, скользнул к людям. Большие желтые глаза его были полуприкрыты тяжелыми веками. Чужак произнес:

– Благодарность за доставленное сочувствие. Теперь поговорить мы хотим.

Кверт изъяснялся короткими фразами, порою запинаясь. Клифф обычно догадывался, что он имеет в виду.

Движения сила были плавны, под шкурой неспешно перекатывались мышцы. Они словно разумные газели, подумал Клифф. Гибкие и проворные, силы умели пользоваться орудиями труда и работали с подповерхностной инфраструктурой Чаши. Жили они в небольших городах, так что разрушенный крупный город имел нерядовое значение. Кверт сообщил, что силов специально разбросали по просторам Чаши. Численность каждого племени, как правило, достигала максимум нескольких тысяч, расстояние изолировало их друг от друга. Они получали приказы от Народа и выполняли поручения. В остальном были предоставлены сами себе. Население уже много поколений оставалось почти неизменным, а общественные устои – непоколебимыми. Стандартная стратегия Народа, надо полагать. Разделяй и властвуй, подумал Клифф.

На поминки силы явились целыми племенами. Земляне стояли, наблюдая, как толпы чужаков колышутся, перетекают с места на место, принимаются петь. Возникали и затухали спонтанные движения. Теплое солнце и ослепительная Струя стегали их шкуры жаром, но силы продолжали танцевать, пока тела не заблестели от какого-то выпота.

– Возможно, таким образом они управляют циркуляцией жидкости в подкожных слоях? – предположила Ирма. Ритмичная музыка, столкновения и расхождения танцоров, повсюду блестящие золотистые шкуры, от которых словно бы исходило собственное влажное сияние.

Кверт повел землян в малоэтажное здание, стены которого были подперты каменными контрфорсами цвета слоновой кости. Под ногами похрустывала светлая галька. Когда людей провели в небольшой зал, предназначенный, видимо, для переговоров, цвет гальки сменился на зеленый и каждый камушек теперь облекала прозрачная слизистая пленка. Кверт наклонился, аккуратно снял с причудливых сидений какие-то маленькие шарики, при внимательном рассмотрении сильно напомнившие землянам слизней. Люди сели. Кресла плавно приняли форму их тел.

Молчание длилось долго, как того, видимо, требовал протокол встречи. Чужак заговорил первым.

– Мы цели Астрономов знать хотим.

– Они хотят нас поймать, – ответил Терри, – или убить.

– Смотря что проще, – добавил Айбе.

– Предпочтительно – поймать, – сказал Кверт спокойно. – Народ знать желает то, что знаете вы.

– Что именно? – спросила Ирма.

– Корабль ваш, растения, ваши тела, сказания. Вероятно.

Речь Кверта текла неспешно, спокойная уверенность облекала гуманоидного кота словно невидимый плащ. Да, Кверт здесь несомненно был главным.

Разговор продолжался. Они перешли к обсуждению причин атаки Птиценарода на город силов. Да, среди жителей скрывались люди, но почему уничтожение оказалось так принципиально? Клифф наблюдал за чужаком и пытался предугадывать реплики Кверта. По его опыту, люди строили свои жизни в основном вокруг денег, статуса, служения какому-то делу. А силы, видимо, концентрировались на познании. Аналогом всеобщего эквивалента служили у них ситуативные фрагменты знаний: Говард, например, восхитил подростков, показав им ленту Мёбиуса. Основное занятие силов состояло в исследовательской работе по какому-нибудь небольшому проекту или, скорее, десяткам таковых. Один сил, с которым Клифф общался, заявил, что ему проще перечислить профессии, каких он не имеет, чем наоборот.

Существовали коллективы, занятые получением электроэнергии из навозных ям, другие планировали возвести миниатюрную ГЭС на местной реке. Они разрабатывали и производили собственные инструменты, достаточно твердые, чтобы рассечь плотную древесину высоких деревьев этой местности. Силы, как показалось Клиффу, принадлежали к культуре фронтира. Вот они вгрызаются в деревья в поисках ароматных смол для умащения шкуры, вот разрабатывают особые цементные ульи для медоносных насекомых, защищая соты от зверей, похожих по описаниям на медоедов.

Они изолированы, размышлял Клифф, вокруг, куда ни глянь, нет других крупных племен силов, даже других разумных видов нет… пока не появились мы, затерявшиеся в бескрайних зарослях участники первой экспедиции.

Размышляя, он отвлекся от разговора. Айбе меж тем забрасывал Кверта вопросами, но ответы чужака оставались непонятны. Наконец Кверт откинулся в кресле, зевнул, обнажив крупные зубы, и поднял верхние лапы.

– Не о том говорите вы. Народ хочет, чтобы все Адапты подчинялись. Я-мы, вы… – он сделал плавный указующий жест, – не в Чаше сделаны. Опасность плохая исходит от нас, так говорит Народ.

Слова эти прозвучали резко, натянуто, выделяясь из текучего напевного ритма обычной речи чужака. Клифф сомневался, что корректно определяет эмоции силов по выражениям морд, но суженные губы и глазницы, вероятно, соответствовали негодующей гримасе.

– Вы сюда явились прежде нас, – сказал Клифф.

Кверт быстро поморгал, что у силов, очевидно, означало согласие.

– Не были Адаптами мы долго. Мы движемся, живем, работаем. Народ нам дает вещи. Мы выполняем их приказы.

Ирма спросила:

– Вы раньше, говорите, часто перебирались с места на место?

Кверт озадаченно глянул на нее: его часто сбивала с толку привычка людей подчеркивать вопрос восходящим тоном в конце фразы.

– Наше племя непоседы.

– Но вы построили город.

– Молодь должна учиться. Это я-мы знаем. И это дорогого стоит. Нужно платить. Нет такого, чтобы бесплатное обучение. А города, здания – они говорят.

– Говорят?

– Адапты нашу работу отовсюду в Чаше видят. Мы свои города так строим, чтобы сообщения посылать. Небольшие послания. Большие формы для улиц, парков и лесов. Когда мы узнаём, они тоже. Чего Народ от вас хочет.

Силы вели к тому, что хотели сказать, но бросали на полпути – дальше, дескать, сами. Порой это выбешивало. Если даже переформулировать вопрос, толку никакого: все равно что дубасить по двери, которая не откроется.

Силы предпочли показать на примере. Кверт повел людей на место, где почва сочилась вязким бежевым веществом. По словам сила, его источала сама Чаша, по запросу. Силы каким-то образом настроили систему под себя. Клифф исследовал один из их коммуникаторов, но по бугорчатому и трещиноватому корпусу не сумел сделать никаких выводов. Силы, видимо, получали информацию и отдавали инструкции, полагаясь на осязание вместо зрения. Странная черта для созданий, у которых так развита глазная мимика. Клифф еще продолжал об этом размышлять, когда бежевая гладкая поверхность начала подниматься. Выдуваясь, она сделалась зернистой, расцвел большой пузырь. На его поверхности проявились клинья. Они переродились в стены и поперечные балки, а по краю, точно сонные глаза, раскрылись окна. Воздух наполнился густым запахом, словно от подсыхающего цемента, и Клифф, как и другие, отступил. Сложные быстрые действия конструкторов, как называл их Кверт, остались непонятны Клиффу, а равно и сигналы, которыми они обменивались.

Через пару часов двухэтажное здание было готово. Перекрытия грубые, источников воды и электричества не заметно, однако овальные стены и покатые полы внутренних помещений отличались элегантным изяществом. Крышу венчали ряды странных скульптур, изображавших силов, и косых башенок, устремленных к горизонту.

Во всем доме чувствовалось какое-то напряжение, затаенный конфликт порядка, вносимого равномерной сеткой комнат, и спонтанного диссонирующего ритма слегка деформированных стен или продолговатых окон. В целом здание выглядело как раз настолько странным, чтобы донести экспрессию, хотя Клифф не понимал, как силам это удалось. Ему показалось, что проект должен был неким образом примирить их с потерей друзей и разрушением большей части города.

Кочевая жизнь. Каждое поколение возводило дом на новом месте, жило охотой и собирательством, вырабатывало свои архитектурные стили. Представители этого вида странствовали просто из любопытства, приспосабливаясь к интересующим регионам окружающей среды. Чаша достаточно велика, чтобы можно было позволить себе такую жизнь. Но передавать сообщения зданиями?

– А Птиценарод умеет читать вашу градоречь?

– Думаю, нет. – В широкой груди Кверта зародился рычащий шум. Чужак добавил: – Я-мы потеряли многих. Силы хорошие были, вроде вас, много таких, и все потеряны.

Неспешная текучая речь выражала глубокую печаль. Здание, сформировавшееся само собой, играло определенную роль в примирении со случившимся. И все же силы старались не смотреть на людей, даже искоса. Он не понимал, с какой стати чужакам вообще прощать землян за все беды, какие те навлекли. Впрочем, этим он опять-таки приписывал силам человеческое мышление, а они не таковы.

Разговор продлился еще некоторое время. Клифф слушал внимательно, пытаясь понять, каким видит мир Кверт. Колоссальное преимущество – общаться с чужаком, который уже немного знает англишский, но отрывистые, лапидарные фразы Кверта не позволяли составить цельной картины стоящего за ними ума.

– Будь я ящеркой, с меня бы уже семь кож сошло, – сказала Ирма в какой-то момент, и Кверт впервыерассмеялся. По крайней мере, было похоже на то: рявкающие звуки, вроде приказов, но морда подергивается вбок, а глаза бегают, подмигивают. При этом Кверт, однако, не сводил взгляда с землян, и Клифф вдруг почувствовал… сложно было найти нужное слово… единение. Общность разумов. И очень обрадовался.

Потом Кверт сказал, что у него еще запланированы встречи, явно собираясь завершить беседу в приподнятом настроении. Они расстались. Люди направились обратно, в обустроенное для них жилье – не слишком уютное пещерообразное пространство, размеченное валунами на коридоры и комнаты. Поверху на манер крыши растянули толстый лист материала вроде парусины. Кое-где выделялись нашлепки, которые можно было снять и впустить немного дневного света, а на время сна их без проблем ставили на место. Утилитарный подход – и, как осознал Клифф, всецело подчиненный нуждам миграции. Скатать тент, сняться с места, отыскать другое поле валунов. Только и всего. Силам пришлось задействовать целые отряды, чтобы перекатить эти крупные камни, а значит, чужаки были привычны к коллективному труду.

Люди устали, но визит на поминки к силам их почему-то успокоил. Земляне разошлись по своим комнатам. Клифф свернул в коридорчик, ведущий в его спаленку; улыбка Ирмы проняла его до самых бедер.

Он никогда не считал себя особо искусным любовником, но с тех пор, как люди нашли приют у силов, Ирма с Клиффом занимались сексом каждую условную ночь. Эта не составила исключения. Потом они поспали, а проснувшись, Клифф обнаружил, что Ирма смотрит на него сверху вниз и лениво улыбается.

– Правильная химия – залог успешного эксперимента, – проговорила она.

– Я скорей биолог.

– Ну и это тоже. Знаешь, а я за тобой наблюдаю. Ты делаешь успехи как командир. Ты учишься искусству играть на душевных струнках.

– И… на твоих тоже?

– Не до такой степени. Сам понимаешь, одно из основных умений женщины – играть на струнах мужской души. Я это тоже умею. – Впрочем, она смягчила реплику усмешкой.

Ему не очень понравилась мысль, что он теперь манипулирует людьми, но…

– Я вынужден был этому научиться.

– Ты позволяешь каждому высказаться, потом прикинуть, что почем, кто за кого. Как правило, этого достаточно.

– Ну, думаю, на твой голос я всяко могу рассчитывать.

Ирма расхохоталась.

– Туше! Но это не из-за секса в гамаке.

Они действительно лежали в своеобразном гамаке с подпорками, хотя лист умного углерода каким-то образом оставался ровным, даже будучи закреплен на брусьях. Клиффу не хотелось продолжения дискуссии. Он руководил маленьким отрядом скорее по наитию и рад был, что не приходится особо задумываться о своих действиях. Приподнявшись, он обнял Ирму и поцеловал.

– И что, по-твоему, дальше делать?

– Ты продолжай меня по ноге гладить, тогда расскажу.

Клифф рассмеялся: он и не заметил, что машинально поглаживает Ирму по стройному загорелому бедру.

– Не представляю, как нам отыскать группу Бет или скрыться от Народа. Не говоря уж о том, чтобы разобраться, как это место устроено.

Ирма передернула плечами.

– Я тоже не представляю. Пока.

– А почему ты думаешь, что нам это по силам?

– Ну, это же мы, начнем с этого. Мы умные.

– Умней тех, кто сотворил эту штуку?

– Помнишь, на Земле была поговорка про диванных аналитиков? Не исключено, что здесь мы столкнемся с планетными аналитиками.

– То есть?

Довольно очевидная попытка прикрыть свое непонимание, но многие ведутся.

– Кажется вероятным, что здешнее общество до крайности консервативно. И это неизбежно, если ставится цель управлять объектом такого масштаба. Да с первого взгляда ясно, что эта штука неустойчива. Если Чаша приблизится к своей звезде, биосфера разогреется, и целые сегменты конструкции сойдут с прежней орбиты. Думаю, что местные вносят коррективы, увеличивают мощность Струи, отталкивают звезду и возвращают Чашу на нужное для равномерного обогрева расстояние. Кроме того, остается другая проблема: что делать, если Чаша заходит ходуном под ногами. Тут совершенно точно есть механизмы курсокоррекции. На планетах большое значение имеют инерция и законы Ньютона. Но здесь учета этих сил недостаточно.

– Ох уж этот инженерный дух. Ты не ответила на мой вопрос.

Она фыркнула.

– Надо же, заметил! Отвечаю: нужно оставаться здесь и пробовать выйти на связь с «Искательницей». Пускай Редвинг себе голову ломает, как нам помочь.

– Он не знает как. Пока не спустишься, трудно понять, насколько велики отличия этой штуковины от обычной планеты. Они проявляются исподволь, странными способами.

– Например?

– Чаша невероятно просторна, но крайне слабо заселена. Почему?

– Наверняка потому, что такой ее задумали Птицы. Тут много естественных ландшафтов… то бишь неестественных, но их дизайн идеально воссоздает естественные. Это парк. И даже силы в него неплохо вписываются.

– Разумные кочевники, угу. Чаша тоже ведет кочевой образ жизни. Странствующие народы странствующего артефакта. Большого умного объекта.

Ирма поджала губы.

– С какой стати умного? За ним все время нужен глаз да глаз, иначе на свое солнце брякнется.

– Она перемещается опасным способом, совсем как мы. Любому двуногому существу приходится контролировать свое падение. Если не считать птиц, немногие формы земной жизни на такое способны. Наиболее обычная из них – мы.

Ирма поразмыслила.

– Птиценарод тоже на двух ногах ходит. Впрочем, я видела, как они и на четырех перемещаются, используя передние конечности для стабилизации. Возможно, они боятся падений. Они ж такие массивные.

– Но ими управляет тот же инстинкт: двигаться вперед, даже если это требует сложных усилий. Я…

Издали донеслись крики. Ирма вскочила, натянула порядком истрепавшуюся полевую одежду, отдернула занавеску.

– Кверт? Ты…

В комнату быстрой скользящей походкой, придающей движениям силов текучее изящество, вошел чужак.

– Прибыли… они.

Клифф выбрался из гамака. У него ныло все тело и слипались глаза. Непослушными пальцами натягивая свою одежду, он заметил, что Кверт уводит Ирму. Когда он закончил одеваться и подбежал к входу, там уже собрались все земляне, глядя, как в небесах что-то летает и гудит. Не живой цеппелин, с которого обстреливали город, а нечто куда меньшее и более проворное. Летает на малой высоте, мерно шумя крыльями. Изящное пернатое существо с большой чешуйчатой головой и крупными блестящими глазами методично сканировало территорию. Заметив уцелевшие дома силов, оно устремилось туда.

– Вроде гигантского овода, – шепнула Ирма.

– Разведчик, – сказал Кверт. – Умный. Ценят высоко. Народ наверняка…

Существо заложило петлю и метнулось к ним.

– Под прикрытие! – скомандовал Клифф.

Ближайший дом был облицован керамическими плитками со вставками из металла, похожего на старинную бронзу. Клифф бросился туда, озираясь на бегу.

Говард задержался глянуть в бинокль, как изящное создание, яростно взмахивая крыльями, несется к ним.

– Говард!

Кверт опередил людей и первым достиг входа в дом. Чужак придерживал большую навесную дверь, пока земляне вбегали внутрь, под арочные своды.

– Говард!

– Внутрь надо, – сказал Кверт. – Разведчик умный…

Его слова заглушило нарастающее гудение. Говард дернулся и схватился за голову скрюченными пальцами. Сдавленный крик его быстро перешел в дикий, отчаянный вопль. Говард упал и стал хвататься за ноги, руки, грудь. Челюсть его отвисла, изо рта вырвался жуткий вой. Глаза закатились, обнажив белки.

Кверт захлопнул тяжелую металлическую дверь и запер ее на засов. Крик Говарда точно ножом срезало.

Клифф остался стоять у двери, тупо моргая, не в силах отогнать жуткое видение Говарда, отчаянно борющегося с незримыми демонами.

Остальные земляне озадаченно озирались. В убежище яблоку негде было упасть от силов: мерно струились потоки певучей речи, шаркали лапы, нервно бегали глаза в явном страхе перед новой атакой. Некоторые привалились к стенам, откинув головы и смежив веки, точно готовились к очередной катастрофе.

– Они быстро в убежище спустились, – сказала Ирма. – Наверное, уже привыкли.

Окон не было. Узкие комнатки освещались фосфоресцирующими полосами. Клифф пробирался через толпы силов, чувствуя на себе взгляды, блуждал по коридорам в поисках выхода. Спертый воздух убежища пропах чем-то кислым и незнакомым.

Развернувшись наконец, он обнаружил, что Кверт следует за ним по пятам.

– Боль проходит через стекла, – проговорил тот.

– Вы тут прячетесь от микроволновых излучателей Птиценарода?

Кверт выразил согласие непривычным для силов кивком головы.

– Народ изменил оружие. Добраться до вас.

Ирма протолкалась по внушающим клаустрофобию коридорчикам следом за Квертом.

– На этот раз они нас достали… то есть Говарда. Народ наверняка нашарил нужную частоту.

– Народа хорошие технологии. Быстро приспособить их могут. Всегда так было.

– И выслали этого разведчика? – Клиффу хотелось выскочить на помощь Говарду. – Мне бы взглянуть, как…

– Нет окон в этом месте. – Кверт повел лапой в жесте, который, как стало ясно Клиффу по многодневным церемониям погребения силов, означал покойся с миром.

Силы не позволили Клиффу даже выглянуть наружу. Один выбрался на разведку через мусоропровод, а возвратясь, доложил через Кверта быстрыми текучими фразами, что разведчик с большими блестящими глазами долго кружил над городом, наугад выцеливая силов болеизлучателем, после чего, видимо утомившись, улетел прочь.

– Раньше прилетали такие? – спросила Ирма.

– Только металл боль остановит. – У Кверта был усталый вид, на бледной морде и кожистой шее прочертились глубокие морщины. – Плотно надо.

Клифф знал, что микроволновое излучение длиной волны около трех миллиметров воздействует на человеческую нервную систему. Для силов длина волны, очевидно, другая, ведь раньше болевые проекторы на людей не действовали. Значит, Народ модифицировал свои излучатели и подобрал частоту примерно 100 ГГц, так, чтобы причинить Говарду смертоносную боль, и на эту перенастройку ушло совсем немного времени. Впечатляющее достижение.

– Наверное, они силов очень хорошо знают, и… – начала Ирма.

– Акьюладаторпа знает нас. Он вас искал.

– Вы уже давно вместе с Народом. В смысле, под их властью. Как вам удается это переносить?

Кверт долго не отвечал, но Клифф не торопил его. Он понимал, что людская привычка перебивать собеседника, забрасывая его вопросами, силам наверняка показалась грубым нарушением этикета.

Наконец Кверт с тяжким вздохом заговорил:

– У вас есть слово, услада, по-нашему – охиг. Или как-то так. Свет усладу дарует, солнце и Струя. Жизненная сила усладу несет. Охиг потоками вниз идет. Растения, животные, силы, а теперь и люди растут и учатся, и думают благодаря охигу. Крутится Чаша, сохраняет нас здесь, чтобы охиг сквозь нас перетекал, усладу дарил. Силы в мире, люди в мире, Народ в мире. Народ больше охига имеет, плотнее их охиг. Движется охиг в мире, узоры образует. Народ зрит узоры. Если узор неправильно понять, то Народ неправильно действует.

– Они не кажутся нам лучше вас, силов.

– Не лучше. Они просто на своем месте.

– И что, они были на своем месте, когда учинили среди вас бойню?

– Правосудие грядет. Охиг пребудет.

То была самая длинная речь, какую они слышали от Кверта за все время, да и от любого сила. Силы, вероятно, предпочитали ловить момент, а не рассуждать о нем. Клифф им позавидовал.

Он пустился в бесцельные блуждания по дому. Перед его мысленным оком все еще корчился от боли Говард, терзая тело скрюченными пальцами. Клифф наткнулся на Ирму, которая забилась в какую-то каморку и тихо всхлипывала, сидя там на холодном каменном полу. Он сел рядом, обнял ее за плечи и привлек к себе, что-то зашептал на ухо, сжал в объятиях, изливая эмоции, которым не хотелось подбирать имен. Ему стало легче от одного этого. Он погладил напряженные мышцы у нее на шее и плечах. Ирма сделала то же самое для него. В сумраке они долго делились эмоциями и чем-то большим. Клифф не нашел в себе сил плакать, а Ирма тихо всхлипывала у него на груди. Время растягивалось.

Они просидели в убежище много часов, прежде чем силы рискнули отпереть дверь и убрать блестящие пленки, которыми автоматически обматывались все дверные петли и промежутки между ними. Интенсивное электромагнитное излучение миллиметрового диапазона проникает в такие щели, даже если они миллиметровой ширины или еще теснее.

Клифф выглянул на улицу и увидел скорчившегося Говарда на земле. Силов поблизости не наблюдалось. Выбравшись через боковую дверь, они окинули взглядами небо. Пусто. Айбе с аптечкой первой помощи кинулся к товарищу… и тут же замер.

Говард и на человека-то почти не был похож. Скорей на скрюченного подгоревшего цыпленка табака. Губы синюшные, бескровные, руки пурпурные, в пузырях. Глаза немо взирали на людей, будто спрашивая, что случилось.

Клифф долго простоял, глядя в лицо мертвеца. Они с Говардом провели вместе много дней, с того самого момента, когда покинули корабль и пробились через воздушный шлюз при первой высадке, исходили много кривых дорожек, вместе переживали приступы паники. Говард был физически крепок, но ему все время не везло: там оцарапается, тут неудачно прыгнет и неправильно приземлится, то что-то расшибет, то связки растянет. Как говорили им на предполетных тренировках, окончательной проверкой станет столкновение планов экспедиции с действительно серьезным препятствием, и никакие тесты, никакие тренировки не способны к этому полностью подготовить. Реальность разит быстро и пленных не берет. Клифф не предвидел угрозы, а Говард, по своему обыкновению, отстал на пару шагов. Отстал навеки, а Клифф его не уберег.

– Это быстро, – тихо признес Кверт. – Больно луч бьет.

Говарда погребли вместе с остальными силами. Клифф сказал на прощание пару слов, а на обратном пути заслышал знакомое слабое гудение в небе. Вздернулись головы. Силы рядом с Клиффом тревожно зашумели.

Изящный разведчик несся на малой высоте, стремительно взмахивая крыльями. Силы кинулись наутек. Их желтые глаза панически замельтешили в глазницах.

– Пора нам отсюда, – сказал Кверт.

Люди последовали за ним.

12

Мемор наблюдала, как приматка вопит и корчится. Пытается вырваться из лучевых пут, спотыкается. Сучит конечностями и задыхается. Оружие продолжало ее выцеливать, но бедняга не прекращала попыток спастись. Когда же оружейники слегка перенастроили большие антенны, вопли перешли в высокий прерывистый плач. Так продолжалось, пока Мемор не встопорщила перья в нетерпеливой команде. Болеизлучатель отключили.

Оружейники, весьма довольные собой, горделиво распушили перья, но промолчали. Им удалось найти правильную настройку и добиться устойчивого резонанса с нервной системой чужаков.

– Тананарив, – Мемор с акцентом произнесла имя приматки на неуклюжем языке людей, в котором освоилась лучше прочих, – как бы ты оценила предельно допустимый для тебя срок пребывания в такой агонии?

Приматка, оправившись от мучений, вскочила. Глаза ее сузились в щелки, губы сжались, голос взлетел.

– Ты меня пытаешь, словно лабораторную зверюшку!

– На войне, – вежливо пояснила Мемор, – это вполне допустимо.

– Война? Мы просто высадились тут, попытались начать переговоры…

– Нет нужды прошлое ворошить, малышка. У нас полно работы, и опыт, в котором ты приняла участие, принес пользу.

– Как? – Приматка обессиленно осела на колени, потом изменила позу, опустилась на ягодицы, утерла пот со лба. – Чего вы добьетесь, потыкав в меня этим гребаным болевым лучом?

– Нам нужно понять, как лучше… вести переговоры… с твоими соплеменниками.

– То бишь – как с ними воевать.

– Разумеется. Переговорам предшествует открытое столкновение.

На лице Тананарив возникло выражение, которое Мемор узнала: осторожная расчетливость. Приматы передавали эмоции едва заметными движениями рта, глаз и подбородка. Вероятно, они развились в условиях плоской равнины и лишены были доступа к широкому разнообразию оттенков перьевого дискурса. Тананарив медленно проговорила:

– Я очень рада, что они все еще на свободе. Это означает, что вы не в курсе, как с ними совладать.

Мемор терпеть не могла увертливую логику рассуждений приматки, но понимала, что придется втянуться в спор.

– Нужно призвать их к порядку. Причинение страданий куда более… благородно, чем обычное убийство. Полагаю, ты согласна с этим.

Тананарив огрызнулась:

– У тебя есть за что умереть? Например, за свободу жить так, как тебе хочется?

– Нет, смерть представляется мне бессмысленной. Если умереть, не получится воспользоваться результатами поступка.

– А гибель во спасение других? Или за свои убеждения?

– Я бы точно не стала жертвовать собой за свои убеждения. Я ведь могу ошибаться.

Тананарив помотала головой: надо полагать, принятый у этих существ жест отрицания.

– И ты ставишь на мне опыты, чтобы понять, какой уровень мощности подходит для пыток болевым лучом?

– Да, и частоту подстраиваю. А как еще узнать?

Сжатые губы, глаза-щелочки. О да, это гнев; Мемор уже разбиралась в их мимике.

– Не делай так больше.

– Не вижу необходимости. Ты явно испытала ужасные мучения. Этого достаточно.

– Я хочу… спать.

– Эта возможность будет тебе предоставлена.

Мемор, честно говоря, устала от пыток. Она не любила причинять другим боль. Но Асенат, ее начальница, приказала разработать новое оружие, пригодное для резких болевых импульсов. Обычная конструкция, с успехом применявшаяся против силов, оказалась малоэффективна в той первой, неуклюжей битве. Мемор избегала вспоминать то сражение. Тогда погибла ее небесная рыба. Спасательная шлюпка отчалила с достаточным запасом времени, чтобы Мемор пронаблюдала, как извивается в воздухе исполинское летучее существо, которому пушечными залпами снизу продырявили водородные пузыри. Затем водород взорвался, гневные оранжевые пламенные шары полетели во все стороны, и небесная рыба издала длинную, раскатистую басовую ноту агонии. Вскоре предсмертный вопль оборвался, и огромное цилиндрическое тело, уже смятое и объятое пламенем, грянулось на склон холма. Какое фиаско!

Мемор требовалось загладить позор. Она могла добиться прощения, в сжатые сроки разработав и представив вышестоящим модифицированный болеизлучатель: новая модель должна была поражать приматов, не перегружая их нервную систему сверх меры и не вызывая гибели. Теперь такое оружие у нее есть. По наитию, поддержанному оружейниками, Мемор приказала провести предварительные испытания на небольших приматах-древолазах, которых для этой цели отловили в Садах Цитадели. Казалось, что их нервные системы и уязвимости в значительной мере аналогичны, а раз так, то они и выступят оптимальными кандидатами.

Мемор горделиво напыжилась. Испытание оружия в городе силов носило предварительный характер; с небесной рыбы трудно было разобрать, сработало ли оно вообще против людей. Но с новыми настройками такое вполне вероятно. Силов нужно было призвать к порядку, а если заодно повезло нанести смертельный удар людям, которые там прячутся, то это уже приятный бонус.

– Потом поговорим, – сказала она приматке. – У меня на уме еще более интересные опыты, в которых ты поучаствуешь.

Приматка издала серию низких тоновых сигналов, – наверное, обычное ворчание, а может, остаточный болевой симптом. Мемор рассудила, что лучше не отвлекаться на них, и отбыла, а за ней утянулись маленькие адъютанты и оружейники.

13

Мемор ненавидела попытки ее внутренней личности вывернуться перьями наружу.

Она не испытывала радости, тестируя новое оружие на своей подопечной, приматке. Мемор от этого мутило, у нее все закисало внутри. Но Асенат недвусмысленно потребовала быстрых результатов, и Мемор вынуждена была подчиниться, чтобы не рисковать головой. Она смирилась с навязанной логикой, как бы омерзительно ни было сопутствующее ощущение.

С другой стороны, болевой хлыст не просто причинял страдания: он обучал. Он в точности передавал информацию о власти более великой, стоящей за причиняемыми страданиями. В этом знании таилось гениальное умение применять, даже ценою труднопереносимых унижений. Болеизлучатель предоставлял жертве шанс принять наказание во имя высшей цели, быть может, более тяжкого бремени – и то выдалось бы действительно более тяжким, случись жертве отвергнуть предложение. Понимание высшей цели с необходимостью достигается через боль.

Разумеется, приматам это пока невдомек, но со временем и они Адаптируются. Если же их все-таки не получится раскрыть, то… ну, что ж, тогда они будут истреблены прежде, чем их непокорность обернется серьезными проблемами.

Мемор шла по коридорам под величественными арками, разглядывая чудеса древности и позволяя себе немного отвлечься. В Чаше клыки времени стачиваются медленно. По природе своей Чаша обязана существовать в равновесии. Виды-Инженеры должны исправлять возникшие проблемы, не позволяя себе роскоши метода проб и ошибок. Это значит, что Инженерам необходимо руководствоваться не изобретательностью, но памятью. Интеллект менее важен, нежели заученные до автоматизма реакции на то, что уже случалось раньше, отклики, вошедшие в культурный багаж. Ментальные качества оформлялись соответственно. Таков был Путь.

Мемор размышляла об этом, наблюдая за отбраковкой каких-то мутантов. Их вид был близок пальцезмейкам, но особи вырастали меньшего размера; их тоже подобрали давным-давно с мира, отличавшегося быстрой тектоникой плит. Эволюция развила у них быстроту отклика на опасности предательски изменчивой среды; так зародился умелый интеллект. Мемор видела города, которые сооружала эта раса под поверхностью Чаши, когда получала на то позволение: элегантные, изящные лабиринтоподобные структуры, выдающие несомненный и весьма впечатляющий вкус. Мемор весьма удивилась, узнав, что у этих змей в геноме имеются фрагменты, вынуждающие их противиться нирване Чаши. Ведь, по логике вещей, им бы надлежало исполниться бесконечной благодарности за то, как их освободили от лишений родного мира, где устрашающие землетрясения, яростные непредсказуемые вулканы и ревущие океанские волны зачастую камня на камне не оставляли от их надежд и подповерхностных обиталищ?

Возможно, эти переживания слишком ощутимо запечатлелись в их интеллекте, побуждая стремиться к независимости. Мутантов засунули в палату с прозрачными стенами, а исследовательская группа проводила эксперименты, нацеленные на коррекцию ментальных ошибок у змей. Видимо, один такой опыт привел к нежелательным последствиям, и теперь экспериментаторы травили змей газом; Мемор задержалась поглядеть на их кончину – разумные змеи свивались тугими узлами. Тела их скручивались от боли, пасти растягивались в агонии. Ну, по крайней мере, не слышно воплей, как было с Тананарив. Глядя на умирающих мутантов через прозрачную преграду, Мемор поневоле вернулась мыслями к приматам, которых в случае дальнейшего неповиновения ждет такая же участь.

Как, впрочем, и силов, которые, объединившись с приматами-ренегатами, низвергли с небес летающую рыбу Мемор. После такой наглости не осталось выбора, кроме показательного уничтожения города силов, хотя, стоило отметить, впервые эта идея пришла в тонкую, но увесистую голову Асенат, нынешней Старшей Мудрицы на царствии.

Мемор вздохнула и двинулась дальше, оставив змей наедине с агонией. Ей самой предстояла немногим более приятная встреча с Асенат, а Старшая Мудрица была известна непостоянством характера, за что Мемор ее искренне недолюбливала и боялась.

Волею случая долгая история Чаши повернулась таким образом, что камеры смертников и тюрьмы соседствовали с древними местами последнего упокоения. Ныне все эти территории входили в состав раскинувшейся среди роскошных зеленых полей Цитадели. Мемор шла мимо величественных каменных сооружений несомненной древности, мимо замшелых входов в отполированные временем каменные крипты. Кое-где виднелись следы активности расхитителей гробниц, но даже эти свидетельства грубого взлома уже в основном сгладились. В гробницах покоились умершие давным-давно, когда ритуал погребения еще был допустимым, прежде чем стало ясно, что все жизненно важные элементы и биомасса должны подвергаться переработке. Несомненно, нет чести высшей, нежели упокоиться в жизни вечной, а не просто окислившейся окаменелостью. Тела внутри гробниц давно стали добычей воздуха, и остались одни высохшие кости – незначительный, неубранный урожай кальция. Погребенные с усопшими ценности – украшения и семейные реликвии – также давно исчезли, став добычей бесцеремонных взломщиков. Прошлое всегда грабить легче.

Но постичь – не так легко, явилась непрошеная мысль. Мемор замерла от неожиданности. Адъютанты зашуршали перьями, не зная, как реагировать. Мемор шелестом своего оперения велела им сохранять дистанцию. Это «но постичь – не так легко» было окутано виной и страхом. Мемор почувствовала мысленный голос и поняла, что исходил он из Подсознания. Там что-то нагноилось, а ныне пытается пробиться наверх, взывая к ней. Необходимо разобраться с этим происшествием, постичь смысл эмоционального скачка.

Но не сейчас.

Она принудила себя двинуться дальше в прежнем темпе: свита не должна видеть, как она напряжена. Лучше пошелестеть еще перьями, вздохнуть и пойти своей дорогой как ни в чем не бывало.

Она замечала вокруг бесцельные послания неведомому будущему, вот, скажем: ПРОЧЕСТЬ ПОСЛЕ ПРОБУЖДЕНИЯ – это из той давно забытой эпохи, когда сознание записывали на кремниевые носители либо погружали в криосон, надеясь, что их разбудят в неопределенном более продвинутом и изобильном будущем. Не будили никого, ибо Чаша никогда не испытывала недостатка в умах. Как и в телах, ибо численность говорящих, способных передвигаться существ регулировалась соображениями стабильности, а не достатка. Цель Чаши – не в этих умах, но в дальней перспективе, коей привержен и сам Народ… а с ним, разумеется, виды-счастливчики, которых за бессчетные обороты принимали на борт, дабы использовать на благо Чаши, дабы она плыла в космосе все дальше и дальше, созерцая и постигая величие странных, изобильных, чудесных и могучих порождений Галактики. Кто бы ни, или, вернее, что бы ни написало ПРОЧЕСТЬ ПОСЛЕ ПРОБУЖДЕНИЯ, его питала какая-то иллюзия прошлого. Ныне же они суть ароматная пыль, дрейфующая в воздухе под тяжелыми шагами ножищ Мемор.

Она озиралась, смакуя впечатления. Некоторые мавзолеи были снабжены высеченными на камне эпитафиями; возможно, уважение к изяществу этих надписей помогло тяжелым, насыщенным углеродом стенам устоять в неприкосновенности, граничащей с почитанием. Вот одна:

Другая была строже и суше:

Приятно было прикоснуться к древним шуткам. Вот бы еще и гены одарили Асенат хоть минимальным чувством юмора… Ага, а вот эпитафия, вполне подходящая к меланхоличной натуре Старшей Мудрицы:

Мемор подумалось, что с момента, когда была высечена эта надпись, на множестве планет зародилась жизнь и столь же многие миры стали непригодными для жизни в силу жестокости истории. Но Струя над головой пребывает и ныне.

О! Вход в Цитадель уже близок; нет больше времени предаваться размышлениям. Ступай горделиво и с достоинством…

Мемор величественно проследовала внутрь, держась с обычным изяществом и высоко воздев голову; свита адъютантов сопровождала ее под исполинскими арками Цитадели Воспоминаний. Ее приветствовали торжественной музыкой. В ее честь испустили пикантно пахнущую дымку, и Мемор из вежливости вдохнула, поклонилась и взъерошила перья в быстром рубиновом салюте. Ее тут же окружили с предложениями ухода за оперением, стали ласкать кожистые наросты на голове, шептать пожелания удачи и отпускать сальные комплименты, мимоходом приглашать в разные места, соблазняя усладами. Ароматы пьянящих перспектив устремились ей в ноздри, окрасив вдыхаемый воздух предвкушением сочных развлечений.

Она нетерпеливо отмела все соблазны и стала оглядываться в поисках портала, ведущего к Асенат. Придворный гомон ошеломлял разнообразием сенсорных возбудителей, приветствий, запахов; щекотали кожу и оперение мимолетные разряды, бередили слух высокочастотные призывы, дрейфовала по залам ажурная дымка сплетен. Все это надлежало старательно игнорировать, показывая тем самым, что Мемор выше суеты светских бесстыдников.

Под бастионами Цитадели, напоминавшими скальные отроги, увитые красочными мегацветами, собралась шумная толпа. Большинство явилось поглазеть на казни. Древние законы запрещали любую регистрацию ритуальных смертей, визуальную или звуковую, на любом носителе, и зевак манил непосредственный чувственный опыт. У всех были увеличительные приборы, всех окутывала аура нетерпеливого предвкушения. Мимолетные голоса изнывали от голода по чему-то неопределимому, не осознанному зрителями до конца.

Все это Мемор отринула.

Административные помещения надежно экранировались от нежелательного присутствия. Толпу, влекомую простой жаждой ощущений, и еще большее число скудных умом случайных посетителей отклоняли от путей туда бледными люминесцентными преградами, возвращая к скитанию по сырым коридорам в поисках элементарных безыскусных наслаждений. В таких местах особи, не слишком одаренные интеллектуально, обретали преходящие услады и забывали, зачем явились, утрачивали на краткое досадное время, увы, даже память о смысле бытия Народа как такового. Впрочем, они на это не сетовали.

Бледные сияющие занавески умных сенсоров знали, кого пропускать в сии стены и по чьему приглашению. Встроенные интеллектуальные системы в неусыпном круговом дозоре своем указывали Мемор сияющими янтарными пальцами путь по древним мрачным коридорам. Мерцающие сети систем безопасности покрывали шероховатые стены и будто бы приветственно подмигивали. Мемор вдыхала влажный прохладный воздух. В Цитадели перемены дизайна были обычным явлением, но лишь древнейшая зона комплекса, неизменная, наилучшим образом воплощала колоссальную мощь. Тайны, высеченные в камне, элегантная и благородно-возвышенная мудрость предков, ниспославшая формы грубой скале. Мемор удовлетворенно вздохнула. Чувство принадлежности этому месту охватило ее.

В Подсознании расцвела изысканная и неяркая смесь удивления и страха перед неведомым; Мемор не без облегчения приняла ее. Отринув воспоминание о странном неприятном уколе мысли, она сконцентрировалась на сиюминутном. Подсознание предостерегало, что из древней, любезно привечавшей гостью Цитадели возврата не будет и ее тут казнят. Случись ей потерпеть неудачу – а полная ответственность за укрощение приматов теперь возложена на Мемор, – пощады не видать.

Но эти думы не смогли изгнать непроизвольный трепет восторга перед здешним величием. Разумеется, Подсознанию свойственны повадки трикстера, оно порою остроумно внедряет в речь Птиц отдельные слова или целые фразы. Классическая литература, как и современная комедия, пестрела шутками о непокорных Подсознаниях.

Мемор чувствовала, что Подсознание взбудоражено и исполнено рвения, и лишь надеялась, что сумеет удержать его под тщательным контролем. И вправду, не так легко его познать.

Драматические переживания для Астрономов – редкость, и Мемор была за них благодарна.

Ага! Вот и нужный портал. Она оказалась в компании нескольких Астрономов, которые приветствовали Мемор оранжевыми и изумрудными перьевыми гребнями и сообразными статусу трелями. Поворачивались головы. Расширялись глазницы. Эхом отдавались в стенах глубокие басовые дружелюбные ноты. Конечно, все и так знали, что Мемор вызвана на ковер, и с плохо скрываемым нетерпением ожидали развития событий. Предвкушением сияли их глаза и трепетали шейные перья.

Мемор пришлось дождаться, пока завершится ритуал Проявления Перемены. Трансформация эта была весьма трудоемкой и требовала нешуточной целеустремленности. Птица, прежде бывшая самцом, приблизилась к приветствовавшему ее собранию шаткой походкой, неуверенно и близоруко озираясь, и с трудом, но не без торжества пала ниц. Новая Она обвела взором других Птиц, не скрывая замешательства и морща кожу у клюва. После изумленно заморгала, озадаченно зарябила перьями и отобразила мутно-пурпурный дискурс теплящейся надежды. Мемор вспомнила себя в аналогичном состоянии: память о мужской фазе существования тает, а новая Она оглядывается на свет слезящимися глазами.

Отныне ей предстояли трудные обороты постижения перспектив Самки, в продолжение коих, однако, требуется сберечь как можно больше воспоминаний о нетерпеливой, полной исследовательского пыла ипостаси Самца. Мемор не сдержала порыва и влила свое глубокое сопрано в поднявшийся радостный хоровой напев, исполненный глубоких приветственных нот басов и окаймленный высокими резонансами теноров; все вместе славили они успех обряда перехода и новую, обретенную в опыте симпатию, даруемую Переменой. Новая Она со временем, причастившись фундаментальной астрофизики и Древней Истории, вступит в орден Астрономов. Основополагающий баланс Его и Ее, подобный танцу, рождал мудрость в прошлом, принесет он ее и в будущем.

Устремившись торжественным и внушительным шагом к новенькой, Мемор осведомилась о новом Ее имени: Дзетаса. Со временем новая Она может – должна – влиться еще одним жизнеупрочняющим элементом в сообщество, как то диктовала мудрая методика, разработанная Народом за многие двадцатки тысячелетий великой древности. Истина сия была фундаментальна, проверена временем и несла устойчивость Порядку Жизни. Мемор смаковала ее.

– Мемор! – прервал ее размышления глубокий, суровый басовый возглас Асенат. – Приветствую, давненько не виделись.

Это было не так, но, вероятно, полезней согласиться.

– Приветствую и вас, – произнесла Мемор, растягивая ноты. – Я хотела бы посовещаться с вами о текущих трудностях.

Ее перья приобрели полутеневую светло-желтую окраску; присутствующие возбужденно зашептались. Мемор, следуя традиции, игнорировала хор сопрано-трелей, выражавших предположения о ее участи.

– Надо полагать, трудности твои за последнее время умножились.

– Я схватила одну приматку, и мне многое удалось узнать от нее, – сказала Мемор без обиняков. – Прямо сейчас, когда мы говорим, небесная рыба опускается над землями силов, чтобы либо пленить остающихся в Чаше приматов, либо уничтожить их.

– Но, как губернаторы, мы обязаны считаться с возможным недовольством держателей Чаши, которым подобные меры могут не понравиться.

Асенат подчеркнула свое беспокойство, встопорщив красные и золотые перья, но Мемор оно показалось притворным.

Тут что-то другое.

– Пожалуйста, просветите меня, – сказала Мемор, решив перевести беседу в режим, отвечавший статусу участниц. Пускай Асенат берет инициативу на себя.

– Если мне правильно помнится, ты показала нам результаты допросов и исследование нейронных сетей этих приматов. Эукариоты, многоклеточные, с двусторонней телесной симметрией и закрытыми Подсознаниями – увлекательная история. После этого ты предположила, что интеллектом они значительно уступают Народу, хотя и, вероятно, превосходят Адаптов. Несмотря на это, они продолжают успешно скрываться от нас, а теперь половине приматов удалось сбежать из Чаши!

Низкоранговые слушатели, не сговариваясь, изумленно выдохнули. Сбежать?! – означало это невысказанное восклицание. Мемор полуразвернулась, закрывая большую часть группы от пронзительного взора Асенат.

– И теперь эти беглецы вернулись к себе на плазменный ионоточник. Тебе по-прежнему кажется, что мы их сможем наставить на Путь?

Мемор ответила, сопроводив свои слова перьевым просверком почтительного смущения:

– Я приношу вам свои самые искренние извинения за неудачу, какая постигла меня в попытках удержать или возвратить странных приматов. Полагаю, их диковинная поступь – непрерывное контролируемое падение с задних конечностей, какие у них покрыты плотными искусственными оболочками, – дает символический ключ к их способности импровизировать. Они куда быстрее схватывают новые идеи, чем поначалу нам казалось. Взять, к примеру, то, как им удалось в краткие сроки наладить союз или сотрудничество с силами – другим видом двуногих, что, смею отметить я, в известной мере раскрывает причину их мятежа. Приматы, приехавшие на поезде, немедля вступили в битву между силами и небесной рыбой. Как такое могло произойти столь стремительно, я не понимаю. Возможно, мы имеем дело со случаем инстинктивной межвидовой сигнализации.

– Я бы сказала, что их двуногость указывает на предварительную Адаптацию к некоему агрессивному миру, скорому на расправу.

– Итак… вы склоняетесь к истреблению?..

Асенат поняла, что ее подталкивают к поспешному решению, какие она неизменно почитала ошибочными.

– Возможно, однако не сразу. Их корабль обладает интересными характеристиками; в частности, нам было бы полезно изучить устройство их систем контроля магнитной ловушки.

– Ах да. В таком случае, полагаю, я вправе рассчитывать на ваш совет?

Мемор поманила Асенат в сторону переговорного клуатра, на миг встопорщив перья с намеком, что беседу следует уподобить обычной прогулке. Люминесцирующие стены аркад источали теплое зеленое сияние; пройдя в эти тесные пределы, Мемор опустила за собой мерцающую электрическими оттенками голубого завесу звукопоглотителя.

– Я бы не хотела при них упоминать о том, что наши проблемы с регуляцией Струи продолжаются.

– Ты считаешь, приматы могут нам как-то помочь? – Шейная бахрома Асенат скептически встопорщилась.

– Они изобретательны…

– Ты же не всерьез предлагаешь доверить им управление самым священным, самым важным для Чаши объектом!

– Я пыталась только…

– Некоторые в нашем Народе саму идею посчитают отъявленной ересью. – Испытующий неспешный взор, никаких перьевых сигналов. – Не исключаю… что и я тоже.

Несомненная угроза. Перьевые узоры Асенат из ярких, приятных глазу, розово-пурпурных и оливковых стали оловянно-серыми и тревожно-синими, приглушенными. А вдобавок зловеще зашуршали. Если Мемор лишится милости Асенат, перед нею откроются несколько путей, и ни один не будет привлекателен. Значит… признать поражение, первым долгом и сейчас же.

– Я упомянула о такой вероятности лишь потому, что к этой мысли меня склонила история моего собственного едва удавшегося побега, когда приматы и силы атаковали небесную рыбу. Я обнаружила, что приматы быстро приспособились пользоваться оружием силов, основанным на химической энергии. Нашим группам захвата также следует это учесть. Приматы умны, оригинальны, непредсказуемы. Я хотела сразу же доложить…

– Твоя гибель от их рук послужила бы той же цели не менее успешно, – сухо ответила Асенат.

Мемор, игнорируя выпад, продолжала:

– Старшая Мудрица, я предоставила вам записи, которые…

– Которые показали, что Позднейшие Захватчики отличаются непредсказуемым поведением, импульсивны, непостоянны, своенравны. Коротко говоря, они воплощают все те качества, какие мы, Птицы, подавили в себе во имя благополучия Чаши Небес. И этих же Позднейших Захватчиков ты предлагаешь использовать, подрядить, чтобы…

– Нет, нет! Мне показалось, мы могли бы получить от них информацию о новых технологиях, убедить их помочь нам, узнать об их мире, быть может, даже не посещенном ранее…

– А потом?

– Ну, если их Адаптация к нашему обществу не увенчается успехом, то и их, и этот странный корабль придется ликвидировать.

Асенат отдала едва заметную честь перьями, запятнав ее, однако, скептическим красным мазком на горле.

– Вынуждена признать, Уполномоченная Астроном-Дальновзорка, что ты хорошо маневрируешь в палатах Цитадели, но, увы, не на поле битвы.

– Я не командовала небесной рыбой!

– А у меня иные сведения…

Мемор с опозданием вспомнила, как отдавала приказы капитану небесной рыбы. Отзвуки залпов примитивной артиллерии силов так бухали в переборках живого цеппелина, что у нее сдали нервы. Еще не начали лопаться водородные пузыри, а на борту уже воцарилась паника. Лишь своему быстрому решению взять командование на себя она была обязана жизнью. На прощание Мемор бросила капитану обреченного судна: Времени на споры у нас нет. Дайте мне мою шлюпку сейчас же. Капитан, конечно, не оценил заключенной в реплике иронии. А Мемор сбежала не оглядываясь. Облажавшийся капитан получил по заслугам.

Мемор не успела еще толком удалиться от серокожей громыхающей туши, как очередной залп силов, рикошетировав от килевой кости, пробил один из водородных пузырей и внешнюю стенку туловища. Конечно, пушкарям просто повезло, но Мемор в это время находилась неприятно близко и в деталях пронаблюдала, как накатывает на спасательную шлюпку ударная волна от взрыва водородного пузыря; малого не хватило, чтобы шлюпку сбило в смертоносное рыскание и послало кувыркаться к земле. Мемор вздрогнула, услышав долгий пронзительный вопль небесной рыбы, означавший, что той пришел конец.

Мемор поймала себя на том, что молчание под неожиданным приливом воспоминаний слишком затягивается. Подсознание тогда не обработало травматические переживания, но и сейчас для них поистине нет времени.

– Я всего лишь высказала несколько предложений капитану в горячке момента.

– И после твоего побега стало еще жарче, – с брезгливой лаконичностью подытожила Асенат, глядя на Мемор сузившимися глазами.

– Не решись я сбежать, вы бы мало что узнали о случившемся.

– Ты отдаешь себе отчет, что уже в немилости?

– Я отдаю себе отчет в том, что мои действия не встретили всеобщего одобрения. С приматами нелегко сладить, поскольку их ментальные структуры работают в примитивных режимах. Нам давно уже не приходилось встречаться с подобными существами.

– Ну, по крайней мере, ты сумела вернуть себе одну из особей, сбежавших ранее. Остальные же, насколько можно судить, разделены на два отряда: те, кого нам так и не удалось пленить, скрываются где-то среди силов, а другие четверо вернулись на свой звездолет. Последнее особенно возмутительно. Их кораблю каким-то образом удается маневрировать так, что гамма-лазеры на ободе бессильны выцелить его.

– Да, это чрезвычайно досадно. – Мемор зарябила янтарными и серовато-синими перьями, выражая всемерное раскаяние. – Однако мне хотелось бы подчеркнуть, что наши системы обороны специально устроены так, чтобы их орудия не могли нацелиться внутрь Чаши; это решение было принято Древними давным-давно, после восстания Максимизаторов.

– Твои знания истории точны. К сожалению, движение Максимизаторов не искоренено полностью, и я опасаюсь, что им-то приматы и обязаны сведениями об этой прорехе в нашей обороне.

– Я этого не знала! – Удивление Мемор было непритворным; воистину скверная новость, но, если рассудить, старая прореха в системах защиты вряд ли могла бы проявиться в более подходящий для таких целей миг, чем при вторжении Позднейших Захватчиков.

– А это и не твое дело, Мемор. Сосредоточься на Позднейших Захватчиках.

– Вы имеете в виду, на их поимке и уничтожении?

Так было бы проще всего, а заодно и Мемор вывела бы себя из-под удара. Впрочем, она бы потом жалела о потере приматов, ибо архаичная таинственность этой расы будоражила ее любопытство.

– Нет! Я склонялась к такому решению прежде, но теперь приходится учитывать новые факторы. Чтобы постичь их, а также по соображениям секретности, спустимся в Убежище.

У Мемор из Подсознания поднялась рябь неуверенности. За консультациями в Убежище по приятным поводам не спускаются.

– Но зачем?

– Об этом тебе придется спросить Унаджьюханах, библиотекаря Убежища.

Само по себе это предложение так озадачило Мемор, что ее охватил ужас.

14

Про Унаджьюханах рассказывали старую шутку, что она любит распевать древние песни на общественных церемониях, даже на похоронах. Когда ее спрашивали, произошло ли такое на очередной церемонии, Унаджьюханах всегда отвечала, что нет, и тут же получала подначку: тогда то была воистину легкая смерть.

– Приветствую тебя, Асенат, – Унаджьюханах начала разговор с ритуального перьевого салюта – серо-фиолетовой ряби. Выяснилось, что при этом ее высокое оперение воссоздает Великую Печать Убежища; зрелище немало впечатляло. Мемор даже заметила белый просверк на месте официального девиза древних времен, что ныне уже не поддавался толкованию, однако сохранял символическое значение. На Печати он поблескивал безмолвным напоминанием о долговременных целях Чаши и, следовательно, Убежища.

Асенат представила библиотекарше Мемор; впрочем, необходимости в том не было, поскольку Унаджьюханах взмахом перьев прервала пересказ биографии Мемор и обратилась к ней напрямую.

– Мемор, я с интересом прислушаюсь к твоему мнению, ибо знавала великих твоих предков и в определенном долгу перед ними. Самим нынешним существованием обязана я тому обстоятельству, что много поколений назад некая НароДама воспротивилась беспорядкам, непосредственно угрожавшим Убежищу, и встала на его защиту. Эта древлеПтица ныне предстала передо мною снова, ибо малая толика ее генетического наследия присутствует в тебе.

– Весьма признательна вам, – отвечала Мемор, сопровождая слова простым мягким розовым сигналом перьевой бахромы на шее.

– Есть у меня для тебя своеобразный сюрприз, дабы могла ты затем в полной мере предаться дискуссии. Вот твоя вторая половинка. – Унаджьюханах выдержала паузу и возвысила голос: – Войди же, Бемор.

Бемор. При звуках этого имени нахлынули воспоминания юности – а глаза сосредоточились на высоком, слегка неуклюжем самце, который был… у нее перехватило дух… ее копией. По крайней мере, генетической. Бемор! Потерянный брат! Их разделили задолго до того, как Мемор подвергся Перемене. Бемор. Теперь ей припомнилась их старая шутка. Как хорошо им было вместе в молодые годы, много кубодюжин оборотов назад… но с тех пор к шутке успела примешаться горечь. Бемор стал кем-то большим, нежели Мемор. Сделался умнее, прозорливее, познал больше, оказался сопричастен большей власти, постигал глубины Порядка Вещей, поднялся выше, приказывал большему числу подчиненных. Бемор. Больше, чем Мемор.

– Брат! – воскликнула Мемор, ибо Бемор не претерпел в молодости агонической трансформации Перемен, в отличие от большинства остальных. Быть больше, чем Мемор, означало остаться самцом.

– Мне показалось, такой сюрприз будет уместен, иначе вы могли бы столкнуться друг с другом в менее непринужденной обстановке, – весело прокомментировала Унаджьюханах, раздельно топорща рубиновые перья на груди.

Она явно наслаждалась происходящим.

– Прекрасная турбина твоего разума вращается гладко, – произнес Бемор вместо предисловия. – Я прочувствовал твои доклады. Весьма сложные и глубокие.

– Прочувствовал? – Мемор сообразила, что результаты полного сканирования ее личности, проводящегося в рутинном порядке для корректировок производительности труда, были доступны не ей одной. Обычно в таких вопросах старались блюсти приватность, но сверхсекретная операция требовала презреть личные границы.

– И крайне занимательные, – продолжил Бемор. – У тебя отличная память, а Подсознание служит ценным источником прозрений. Сами по себе факты, с какими довелось тебе столкнуться, достойны напряженной драмы. С трудом постигаю я природу этих странных чужаков, Позднейших Захватчиков. Но как же они дерзки!

– Что ты имеешь в виду? Что они от меня улизнули?

– Нет, я имею в виду их неожиданное технологическое мастерство, представляющее для нас интерес.

Мемор уверилась, что прекрасная турбина твоего разума была ироническим комплиментом, но почла за лучшее не привлекать к тому внимания Унаджьюханах.

– Ну, возможно, если только сумеем их адаптировать…

– Не думаю. Они чересчур нестабильны в видовом отношении. Лучше будет применить их для более масштабных задач нашего путешествия.

Это было что-то новенькое, выходящее за пределы проверенных временем предписаний Астрономов, да и других каст. Более масштабные задачи путешествия? В другой ситуации Мемор бы это шокировало, но не сейчас.

– Я пыталась ограничить их активность по настоянию Асенат.

Бемор отмел ее замечание раздельными вспышками зелени и морской синевы в оперении.

– Эти приказы отныне недействительны. Новая муд- рость явлена нам со звезд.

Мемор помахала перьями, пытаясь успокоиться, и предоставила инициативу Асенат. Она еще не отошла от ментального потрясения, в какое повергла ее неожиданная встреча с близнецом; Бемор воплощал путь, по которому могла бы двинуться и она сама, решив остаться мужчиной. Бемор держался резковато, говорил лаконично, без всяких претензий на дипломатичность и вежливых иносказаний. По-мужски. Лучше сменить тему.

– Я встретила непредвиденные трудности у силов, предоставивших приматам убежище. Должна признать, их оборона против нашей небесной рыбы оказалась эффективней, чем можно было прогнозировать для существ с химическими пушками. Я…

– Ты спаслась бегством, как и должна была, – мягко закончил Бемор, переминаясь с ножищи на ножищу в едва уловимом танце приветствия – пытается смягчить то, что последует дальше? – Находчивость приматов обрела нелинейное подкрепление у силов, которые в свой черед всегда отличались непредсказуемостью и доставляли нам проблемы.

– Они – дестабилизирующий фактор, – добавила Асенат, – и таковым остаются.

Но тут же отошла в сторону, позволяя близнецам скоординировать новообретенное равновесие. За ней удалилась Унаджьюханах, отвесив вежливый неглубокий поклон. До Мемор стало доходить, что встреча была устроена с намерением ввести ее в курс секретного дела, но так, чтобы это оптимально соответствовало вечной иерархической борьбе в обществе Астрономов, а также, разумеется, не поколебало статуса Убежища, где хранились самые старые записи и продолжалась работа по интеграции их со вновь поступающими данными.

Что же, придется ловить момент.

– И куда вторгается новая мудрость? – спросила Мемор, употребив древнее выражение, унаследованное, как считалось, от Строителей, хотя с надежностью ориентироваться среди бесчисленных эр Чаши было невозможно.

– Она пополняет кладезь наших знаний о гравитационных волнах и подлинном происхождении оных, – ответил Бемор.

– Насколько мне помнится, – сказала Мемор, – они приходят с Глории или из какого-то источника, расположенного за нею. – Это было известно еще до ее рождения.

– Не за нею, – произнес Бемор. – Не из другого источника. Источник расположен непосредственно в системе Глории.

– Нет ли все же вероятности, о какой ранее строили предположения, что гравитационные волны приходят из какого-нибудь иного места, волею случая проецирующегося на Глорию? Из какого-нибудь источника космологических масштабов, очень далекого?

– Нет. И близко нет. Вижу, ты зря тратила время своей ранней учебы.

Мемор поняла, что эта подколка отсылает к результатам их предварительного тестирования в сложном отборе перед возведением в касту Астрономов. Мемор никогда особо не давалось квадлинеальное исчисление, а Бемор никогда не забывал ей об этом напоминать… Положительно, она обязана вернуть себе хотя бы часть уверенности в разговоре, который проходит на глазах у вышестоящих.

– Но ведь такие огромные массы просто не могут перемещаться по соседству с планетной системой. Они бы дестабилизировали орбиты всех близлежащих миров…

– Эти представления надлежит пересмотреть. Если верить нашим торговым партнерам по Сети, факты говорят о противоположном.

– А при чем тут…

Бемор довольно просиял, но от избранной суховато-фактологической манеры разговора не отошел.

– Как тебе может помниться, несколько долгооборотов назад мы попросили их установить у себя гравитационно-волновые антенны и сфокусироваться на Глории. Они выполнили наше пожелание, и ныне, прибегнув к хитроумным торговым схемам, мы заполучили нужные данные.

Хорошо же. Нужно выгадать время на размышления.

– Я этого не знала. Дорого, да?

Бемор сохранил достаточное сходство характеров с Мемор, чтобы та без труда прочла по резким движениям его перьев, шелесту плюмажа, изгибам спинных гребешков (отчего перья из синевато-стальных стали индиговыми), что он предвкушает срыв покровов с какой-то потрясающей вести.

Асенат пошелестела розовыми шейными перьями, умело подав иронический сигнал. Мемор догадывалась, что между Бемором и Асенат разыгрывается один из актов игры высших каст, Status Opera, единственно допустимой в статичной общественной структуре – а именно таким должно было оставаться общество Чаши во имя стабильности. Допускались маневры в поисках предпочтительной позиции, но лишь осторожные, умелые, ибо незыблемость системы превыше всего.