Я ищу тебя, Радость моя

Книга вторая

«Я ищу тебя, Радость моя»

(1997- 2002 гг.)

Мой стойкий солдатик. 1997

В марте 1997 я рассталась со всеми своими мужчинами, кроме одного, которого я бы не бросила ни при каких обстоятельствах. Моего сына Кирилла. Мальчик рос ранимым и был эмоционально травмирован постоянным отсутствием обоих родителей в его жизни. Это вызывало невроз. Да и физически он был слабым, худым до костей. Обучение в начальной школе давалось тяжело. Кирюша отставал от большинства, но благодаря и терпению учительницы, и безусловной любви единственной бабушки, которая полностью взвалила на себя воспитание внука, медленно-медленно выправлялся.

Я, как могла, компенсировала сыну недостаток материнского внимания. Старалась любую свободную минуту проводить рядом с ним. Разрывалась на части, ведь вынуждена была часто отсутствовать. По-прежнему нужно было зарабатывать, чтобы содержать нас обоих.

И, хотя деньги никогда не давались мне легко, на отпуске не экономила. Потому что и море, и солнце дарили силы. А главное, это время мы с сыном проводили вдвоем. Везде с Кирюшей были вместе.

Ни разу я не сдавала его в мини-клуб в отелях. Кирюша ненавидел сад, потом школу, не вписывался в детские компании, и я привозила его на отдых, чтобы полностью посвятить всё время сыну. Мы играли в песочек, строили замки, заполняли рвы водой, потом прыгали через волны, захлебываясь и солёными брызгами, и счастливым смехом. Я научила Кирилла плавать и гонять на велосипеде. Мы ныряли с высокого мола и купались в шторм. Я показывала, как преодолевать страх, и что значит быть мужчиной, вынуждено исполняя функции не только матери, но и отца. Мой свекор, Александр Афанасьевич, который раньше помогал в этом, был уже не так бодр, а со вторым дедом мы виделись редко, поэтому мне ничего не оставалось, как взвалить на себя и эту роль.

При общении с Кирюшей я невольно копировала папу. Удивительно, что в поисках идеального поведения мысленно обращалась именно к мужскому образу. Да нет, что ж тут удивляться, к сожалению, перед собой была честна: я только внешне имела привлекательный образ «слабого пола», но внутри давно уже превратилась в рыцаря в стальных доспехах и с копьем.

Поэтому, наверное, и в отношениях с сыном не пыталась воплотить ласку и доброту своей мамы, при воспоминаниях о которой до сих пор подступали слезы. Меня-то никак нельзя было назвать нежной матерью. Я хотела научить сына быть сильным и пыталась скрывать собственные слабости. К сожалению, часто перегибала палку и срывалась на ребенке.

Папа оставался для меня важным человеком. Мне хотелось, чтобы рядом с моим сыном присутствовал такой светлый человек. Но это место пустовало. Потому что он, к сожалению, не имел возможности воспитывать внука. Сначала жил далеко, в покинутом мною городе, куда возвращаться совсем не хотелось, а приглашать папу к себе до появления собственного угла было просто некуда. Овдовев, папа дважды попытался построить личную жизнь. Сначала рядом с ним появилась Галина Михайловна, с которой они были вместе два года. Но затем Галина Михайловна уехала на Кубань помогать дочери с ее детьми, и союз распался.

Несколько лет назад папа сообщил, что переехал в Москву и собрался жениться еще раз. Я обрадовалась, что будем встречаться гораздо чаще. Однако этого не случилось. Я была заинтересована в расширении родственных отношений, но его новая супруга Лариса Христофоровна не допускала тесного сближения. У нее была дочь Арина, чуть старше меня, и внук Стасик, ровесник Кирилла.

Мы изредка ездили к ним в гости, но теплой связи между моим сыном и его родным дедом, на котором, как обезьянка, постоянно висел активный Стасик, не образовалось. Скованный Кирюша стеснялся и за краткие визиты не успевал даже рта раскрыть. Более развитый и говорливый Стасик оттеснял его и с легкостью перетягивал всеобщее внимание на себя, ясно давая понять, чей это дед и кто тут главный внук. Я, конечно, расстраивалась. Зато дома передавала Кириллу те мужские навыки и умения, которые освоила вместе с папой в собственном детстве. И паять научила, и с дрелью, и с шуруповертом свободно обращаться. Мы пилили, строгали, мастерили и даже собрали гирлянду по схеме, и она заработала!

Кирюше уже исполнилось девять, он оставался нервным и дерганым. При этом в нем проявилось колоссальное чувство юмора. Он шутил с серьезным лицом, а я хохотала, думая, что он случайно оговорился. Но, чем старше сын становился, тем более тонкими оказывались его замечания. Например, когда я ему купила книгу Волкова «Волшебник страны Оз», Кирюша взял ее в руки, внимательно глянул на меня и прочитал:

– Волшебник страны ноль три.

Я рассмеялась, решив, что он ошибся, и стала объяснять ему, что ОЗ – это две буквы, а не две цифры. Но Кирюша помотал головой и лукаво повторил:

– Нет, тут написано волшебник страны ноль три.

Это было так неожиданно и так смешно, что я не могла поверить, что он это придумал, но потом дошло, что сын остроумнее меня. И более чуткий, как к окружающей действительности, так и ко мне, его вечно занятой, издерганной матери. И, несмотря на постоянные слезы, которые Кирюша лил по любому поводу всё детство, я начала чувствовать твердую поддержку с его стороны.

Мы часто выглядели как брат и сестра, оба сироты. Когда в прошлом году на море сын неудачно нырнул, разодрав ногу о край мола, пришлось накладывать швы в больнице. Я, с еще влажными волосами, в мини-сарафанчике, стояла рядом с восьмилетним Кириллом, а врач строго говорил мне:

– Передай маме, что нужно купить вот эти лекарства.

– А какой маме? – удивленно переспросила я.

– Ну вашей маме, конечно.

Несмотря на стресс, я рассмеялась и сказала, что мама мальчика – я.

У нас оставалась еще неделя, а купаться было запрещено. Под пластырем рана скоро загноилась, но на перевязках не разрешали его снять. Сын мучился, но не давал дотронуться до ноги. Меня такое «лечение» не устраивало, и вечером, силой прижав Кирилла к кровати, я оторвала наклейку.

– Ты хочешь моей смерти?! – зарыдал он.

Но я отказалась лепить новый пластырь. Удивительно, за ночь рана подсохла, запретные купания в морской воде промыли гной, а солнце завершило выздоровление. Швы я тоже сняла сама, пинцетом для бровей, прямо на пляже. Провести последний день в офисе доктора мне не хотелось.

Подрастая, сын продолжал тихо ненавидеть школу. Он всё так же неважно учился, мало разговаривал и часто плакал. Поводом для плача мог стать любой пустяк. Например, я радостно сообщала, что заказала путевки в Испанию. Сын в ответ горевал, потому что не хотел ехать. Однако сам отдых протекал прекрасно, Кирилл пребывал в восторге, но в день отъезда опять рыдал, потому что не хотел уезжать. Я покупала новые джинсы – он плакал, потому что не хотел менять старые. Приносила шоколадного медведя – плакал, потому что было жалко откусить ему голову. И так каждый день. Слезы утром перед школой, слезы над уроками, притом, что никто не требовал от Кирилла высоких оценок. Слезы перед сном. Слезы, что его ударили, а он не мог дать сдачи. Никого не мог никогда ударить. Даже в ответ.

– Ему же будет больно! – говорил сын и плакал.

Я бесилась. Я старалась скрывать свои неудачи и если плакала, то так, чтобы никто не видел.

– Ну сколько можно рыдать? – раздражалась я.

Но не понимала, что мой сын был в стрессе, и источником которого во многом была я сама. Плохая мать. Ехидна. Меня постоянно где-то носило, внимания и заботы Кирюше не хватало. Я была бойцом на войне, и то, что сын выжил и стал человеком, мужчиной, скорее удивительно для меня.

Но тогда, в конце девяностых, он был мой стойкий солдатик, надежный партнер и верный попутчик. Я могла наорать на него, и он прощал. Мы вместе открывали удивительный мир, и Кирилл был рядом. Молча, со слезами на глазах, подставлял плечо, а я неосознанно искала в нем защитника.

Но несмотря на всю мою силу и поддержку моего малыша, мне так нужен был взрослый мужчина рядом. Я была счастлива, что у меня есть сын, но так устала быть одна… И не теряла надежду встретить свою Любовь. Свою Радость.

Работа на износ. Март – октябрь 1997

На удивление, работу я нашла быстро. В конце марта 1997 года меня приняли в иностранную компанию, крупного производителя кофе, шоколада и детского питания, в отдел обслуживания клиентов, тех самых дистрибьюторов, в числе которых недавно была сама. Поэтому основные условия «игры» я хорошо знала. Но так как теперь оказалась на другой стороне баррикады, то возникли тонкости, и их предстояло изучить. Добавляла проблем и коммуникация внутри компании. Хотя весь сервис для клиентов происходил на русском языке, но документация, отчеты, а также инструкции и общение с руководством в офисе – только на английском.

Зарплату, как показалось мне, предложили космическую, и, привыкнув жить скромно, я тратила не более четверти, а основную часть откладывала в наличной валюте. Нарядов себе не покупала, так как гардероб ломился от стильной дорогой одежды, доставшейся от спонсора, и размер ее не менялся. Только изредка баловала себя красивым бельем, которое было моей слабостью.

К сожалению, деньги были единственным плюсом на новой работе, потому что сразу со всех фронтов навалился стресс. И обязанности оказались сложные, нельзя было ошибиться ни в одной цифре, нужно было оставаться предельно внимательной и правильно оформлять множество документов. Но самое трудное заключалось в том, что ежедневно возникали конфликты с агрессивными покупателями, часто предвзятые ситуации по типу «клиент всегда прав», даже если он неправ, а по-хамски решил сорвать раздражение. Например, дистрибутор орал и истерил, что я не разместила вовремя заказ, а потом оказывалось, что он сам забыл отправить мне заявку. Но жалоба начальству уже поступила. И так каждый день. Было обидно, что, тщательно исполняя свои обязанности, я постоянно и несправедливо получала злобные разносы и сверху, и снизу, постепенно превращаясь в «девочку для битья».

Да и персонал в офисе подобрался мерзкий. Никто не хотел никому помогать, даже если это и тормозило завершение проекта. Стиль был принят «подставь другого, топчи, пока тебя не затоптали». Я была к этому не готова. В небольшом коллективе на прежней работе тоже были страсти и интриги, но я всегда стояла особняком, и меня не трогали. А тут вонзали зубы со всех сторон, только уворачивайся. «Откуда столько яда, – поражалась я. – Что я им сделала?» Я не только не конкурировала ни с кем, наоборот, участвовала в общем проекте, успех которого зависел от усилий всей команды.

Но склоки и подставы коллег не были пределом мучений. Скоро я выяснила, что задает этот тон в нашем отделе руководительница Нелли, незамужняя дама лет под сорок. Всю злобу нереализованной женственности она вымещала на подчиненных, выбирая жертву и с задором добивая ее. Я с ужасом наблюдала, как Нелли расправляется с умелой и порядочной сотрудницей, безответной девушкой, беспричинно унижая ее. Я еще не знала, что следующей в очереди на растерзание руководительница выберет меня.

Я зашивалась. Хотя мне и была знакома изнанка дистрибьюторской работы, но пришлось заново и быстро изучить множество сложных тем, которые бегло объясняли по-английски, особенно не разжевывая. Но и мой, вроде бы неплохой, язык подвел. Я довольно уверенно разговаривала на бытовые темы, но специализированную бизнес-лексику знала плохо, от этого стеснялась и чувствовала себя малограмотной. Еще у меня присутствовал ужасный акцент, русско-греческий, который звучал покруче нижегородского. Кроме того, иногда я допускала и грамматические ошибки, которые коллеги желчно высмеивали, и от этого совершала еще больше ляпов.

Я стала плохо спать. С работы уходила после восьми вечера, домой приползала почти в десять, а в семь пятнадцать утра уже выбегала, торопясь на электричку, чтобы не опоздать. За короткий период сна не успевала восстановиться и чувствовала, что хуже соображаю и медленнее работаю, а это удлиняло трудный день.

Утром втискивалась в набитый поезд и полчаса мучилась в тесноте в тамбуре. Затем ныряла в метро. Дорога в оба конца занимала более трех часов, и я выдыхалась. Вечером дома валилась в постель. Снова практически не видела Кирюшу, у меня не было ни времени, ни сил ни на что, кроме работы.

Тем не менее жилье в Москве я решила пока не снимать. Оно забирало бы львиную долю доходов и еще сильнее отдаляло от сына. Выдергивать его из школы, где учительница была чудесным человеком, не хотела. И одного оставлять у бабушки тоже. Да и свекровь, Анна Ефимовна, снова меня поддерживала. Уверяла, что никто нас не гонит несмотря на то, что Склянкин после нашего развода сразу подал заявление на вступление в брак. Мы обе лелеяли надежду, что возведение дома, на который я подписала договор долевого участия, закончится в срок. Анна Ефимовна радовалась, что любимый внук будет жить неподалеку.

Однако стресс на работе стал непосильным даже для меня, привыкшей к нагрузкам. Через пару месяцев я почувствовала, что превратилась в какой-то придаток к компьютеру. Перестала улыбаться, похудела до полупрозрачности и делала всё механически, существовала на автомате. Я расстраивалась. Из моей жизни полностью исчезли радость и счастье. Я написала заявление на отпуск и надеялась, что море и солнце улучшат положение. В последние дни мая мы с сыном улетели на Средиземное море, в отель системы «Клаб Мед»1. Это были чудесные две недели, и я приободрилась. Но после возвращения в первый же день меня так жестко и несправедливо отметелили за чужие ошибки, что я долго, навзрыд, плакала в туалете. С горечью осознавая, что раздавлена полностью, отдыха словно и не бывало.

Дело в шоколаде. Ноябрь 1997

Пролетело безрадостное лето, близилась к концу грустная осень. Каждый день был похож на предыдущий и приносил только страдания. Я ощущала, что платила слишком высокую цену за свою службу. Вкладывала здоровье и молодость, а что взамен? Не было личной жизни, сына тоже забросила, не получала ни удовольствий, ни возможности расслабиться. Но выбора не было, я залипла, как муха в паутине, связанная по рукам и ногам грустным знанием: никто не поможет, никто не защитит. Могла рассчитывать только на себя.

У меня давно не было мужчины. Да и либидо почти исчезло. Мне казалось, я потеряла свою привлекательность, глаза потухли, я была измождена. Держалась из последних сил.

Добивала мысль, что многолетнее скитание по чужим углам продолжалось, а мечта о собственном доме так и оставалась несбыточной. Я с нетерпением ждала своей мытищинской квартиры, но здание даже не начали возводить. Ездила туда несколько раз. Уже прошли сроки, указанные в договоре, но в котловане так и плескался мутный пруд, а рядом скрипел на ветру ржавый подъемный кран. От этой картины хотелось повеситься тут же, прямо на стреле. Тогда, в конце октября, достав свою волшебную бумагу «О долевом участии…», я поехала выяснить ситуацию к застройщику.

Серым тусклым днем, сама серая от усталости, я брела по жидкому месиву к серому мрачному зданию, расположенному в центре промзоны, разрухой и унылостью пейзажа больше напоминающей декорации пост-апокалипсиса. Я так долго тащилась вдоль нескончаемого ограждения, собранного из кривых полуразрушенных бетонных плит, вполне в стиле остального загаженного экстерьера, что этот бесконечный забор поверг меня в уныние и вызвал депрессивные ассоциации. «Вот и моя жизнь такая же, – подавленно думала я, – тяжелая, серая и тоскливая». Промчавшаяся мимо машина обдала с ног до головы мерзкой водой из лужи, продуктом техногенной катастрофы. Мои светлые брюки и куртку украсили пятна, подванивающие бензином. Мутные потоки смешались со слезами. Я шмыгнула носом. «Ну что нюни распустила? – тут же одернула себя, – хватит ныть, соберись! Не скулить, а радоваться надо. Договор есть, сейчас станет понятно, когда дом построят. А там и новоселье пора придет отмечать». Так, уговаривая себя, я немного повеселела. Тем более, за поворотом показалась проходная.

Но при входе я споткнулась о высокий порожек и упала коленями на склизкий каменный пол. Не зашла, а просто ввалилась в большой холл, где было многолюдно. Стало так больно и обидно, что снова заплакала. Но не смогла вытереть слезы, так как ладони были измазаны. Я вскочила и направилась к зеркальной стене напротив, громко всхлипывая. На меня даже обратили внимание несколько посетителей маленького кафе. Его пластиковые столики приткнулись тут же, в углу холла. Увидев свое отражение, я не поверила глазам. Кто эта несчастная горемыка с красным носом? Измазанная обувь, мокрая заляпанная одежда, слипшиеся волосы. Сирота казанская…

«И это я? Я? Хороша, нечего сказать. Нечего себя жалеть. Именно жалость и ломает людей, превращает в таких вот сопливых неудачников. Стоит только начать, и скатишься на дно. А моя дорога – вверх. Упала – встань и иди дальше. И не давай даже шанса ни раскиснуть, ни окружающим догадаться, что тебе паршиво. Итак, подбородок вздернуть, хвост держать пистолетом! Подумаешь, обрызгали! Известно, что нужно делать: “Обкатили – обтекай!”, это горе не горе. Итак, надо срочно привести себя в порядок».

Я зашла в туалет, умылась, оттерла куртку и почистила сапожки. И даже слегка подсушила волосы под феном для рук. Припудрила нос и подкрасила губы. Снова внимательно осмотрела себя в большом зеркале. Оценила, не стоит ли застирать пятна на коленках. Но решила, что торчать перед рукомойниками в трусиках, пусть даже и прекрасных, под взорами входящих посетителей не готова. «Ну да ладно, ерунда!» Вот теперь можно было и в бой. И с гордо поднятой головой, с совершенно другим настроем, направилась к двери.

Выйдя из лифта на третьем этаже, заглянула в ближайший кабинет, прикрывая испачканные коленки сумкой. Оказалось, попала в бухгалтерию. Спросила, как найти указанную в договоре сотрудницу, и услышала, что ее сегодня не будет. Слезы снова навернулись на глазах. А мне было так сложно отпроситься на работе! Другого шанса не будет.

Одна из бухгалтерш заметила мое отчаяние и сделала жест подойти поближе.

– Вы по поводу замороженной стройки? – спросила она. – Хотите переместить средства на готовый проект? Но это только Нина Петровна может подписать, а ее тоже нет.

Я сделала стойку. Вот это новость! Можно куда-то переместить средства из моего котлована? Оказывается, имеются и другие варианты, да получше. Надо только выяснить, где и что. И есть всесильная Нина Петровна, которая может достать деньги из засосавшего их болота и превратить их в квартиру. Вот это да!

Расстройство как рукой сняло, и я взбодрилась. «Так, так, нужно получить больше данных, чтобы условие этой задачи стало полным. Ну а если условие будет понятно, найдем и решение».

– А вы не против попить кофе? – спросила я говорливую женщину.

Она была за, и мы спустились в холл. Уже в лифте слила мне информацию, что скоро сдается еще один объект в Мытищах, улучшенной серии.

– Элитно-монолитный, – с придыханием сообщила она. – И планировки лучше, и район ближе к станции.

Я страшно возбудилась, мы сели за столик, я заказала нам кофе и по кусочку шоколадного торта.

– А как бы и мне переоформить договор с несчастного недостроя на такую роскошь? И… не могли бы вы замолвить словечко перед Ниной Петровной? – тем временем спросила я и придвинула к ней свою визитку, из-под которой торчал уголок крупной купюры.

– Я позвоню вам, – прошелестела бухгалтерша, и обе бумажки перекочевали в ее карман.

Довольные друг другом, мы съели тортик и расстались. «Не хуже, чем у Анны Ефимовны», – с удовольствием проглотив последний кусочек, подумала я. Потрясающие новости, шоколад и надежда так зарядили, что на обратном пути я и не заметила депрессивного забора, бодро проскакав мимо него, как породистый рысак. Держа хвост пистолетом.

Уже через пару дней я была приглашена на разговор к всемогущей Нине Петровне. Отпроситься у Нелли оказалось неожиданно легко. Я таким тоном произнесла просьбу об отсутствии, что она даже о причине не спросила и кивнула. И я рванула в Мытищи.

Проводила до кабинета своей руководительницы та самая говорливая бухгалтерша. И, прежде чем удалиться, снова с придыханием, несколько удивившим меня, произнесла:

– Она единственная, кто сможет вам помочь.

Я еще больше поразилась. Прямо волшебник Гудвин, исполняющий заветные желания.

Оставшись в одиночестве перед дверью, я не торопилась, а прикрыла глаза и сконцентрировала всю свою энергию и волю, нацелившись на достижение результата. Выдохнула и постучала. Услышав приглашение, зашла в кабинет, вежливо представилась. И заулыбалась во весь рот – в ушах Нины Петровны, которая царственно кивнула мне, качались два крупных изумруда. Я сочла это хорошим знаком. Волшебница небрежно взяла договор. Полистала его, пощелкала на калькуляторе пальцами с ярким маникюром и сказала, что свободных квартир уже не осталось. Но я подготовилась к судьбоносному разговору заранее и с собой захватила коробку конфет с откидной крышкой, под прозрачной пленкой которой виднелась пачка долларов.

– Вы любите шоколадные конфеты с такой начинкой? – тоже с придыханием, поскольку горло сжалось от волнения, спросила я и слегка приподняла крышку.

Острый глаз Нины Петровны сверкнул, как и бриллиант на ее пальце, она взяла коробку и сказала, что шоколад – лучший подарок, а начинка – ее любимая. Она посмотрит, что можно сделать, и думает, что найдет для меня вариант, а также посчитает, сколько надо будет дополнительно внести в кассу.

В полуобморочном состоянии я выползла из кабинета. У меня был богатый опыт переговоров, но сейчас, видимо из-за того, что на кону стоял мой дом, моя безопасность, я перенервничала, ослабла и держалась из последних сил. Спустившись в кафе, я, немного поколебавшись между тортом и алкоголем, выбрала коньяк. И хлопнула его сразу почти залпом. Приятное тепло прокатилось по горлу. Затем выпила еще одну рюмку и заказала-таки кусок шоколадного десерта, но не съела его, а завернула в салфетку и поспешила домой, к Кирюше. Мне так хотелось порадовать своего сына хотя бы вот таким маленьким подарком, чтобы и он разделил со мной переполнявшую меня радость. Я почувствовала, что дело сдвинулось. И всё будет в шоколаде.

Лина-Малина. Осень – зима 1997

Почти потускневшая надежда обрести свой уголок снова блеснула, как звездочка во тьме. Она дала мне силы и как по волшебству подтолкнула к изменениям и в других сферах. В первую очередь высветила необходимость ухода с работы. В меня, мертвую от усталости, словно влили глоток живой воды. И я сказала себе: «Стоп!» Несмотря на высокую зарплату, решила всё бросить. С меня достаточно. В безумном ритме, под тяжким прессом окружающей со всех сторон агрессии, я продержалась полгода, сведя жизнь до уровня раба на галере. Но больше не смогу. И чтобы выжить, нужно бежать отсюда. Сами обслуживайте ваших крикливых клиентов. Я разослала резюме и начала ходить на собеседования. Но ничего хорошего не предлагали. Вероятно, дело было во мне. Я не искрилась энергией, была тусклая и изможденная.

Добило и то, что руководительница выбрала меня новой жертвой. Та подчиненная, которую она изводила, вынуждена была недавно уволиться, и Нелли сладострастно сжала челюсти на моем горле. Теперь она откровенно издевалась надо мной, просто как Салтычиха2. Я поняла, что если не уйду прямо сейчас, то заболею.

Однако жизнь распорядилась по-другому. Неожиданно я ощутила поддержку оттуда, откуда не ждала. В середине осени в нашем отделе появилась новая сотрудница, звали ее Алина, но она предпочитала, чтобы ее называли Лина. Фамилия у коллеги была Мàлина, с ударением на первое «а», но я впервые прочитала ее, как название ягоды. Так и стала называть, Лина-малѝна. Тем более, она не возражала. Ей это милое прозвище вполне подходило. Она и правда выглядела, как налитая солнышком летняя ягодка. Светлые, словно выгоревшие, волосы, нежная кожа, ясные, голубые глаза. Лина составила яркий контраст принятому в компании стилю «топи другого». Она была единственной, кто предлагал помощь в сложных ситуациях, и открыто выступала против «добивания слабых», в категорию которых меня недавно и поместили. За эти полгода я, и правда, обессилила, не обладая никакими источниками подзарядки. Так что поддержка коллеги стала неоценимо важной.

Лина была спокойна и доброжелательна, а ее уверенность в себе – непоколебима. Она знала себе цену и давала это понять окружающим. Но при этом Лина не была агрессивной, как большинство в нашем коллективе. Но если наезжали на нее, Лине даже не приходилось повышать голос. Цвет глаз менялся, мгновенно приобретая стальной оттенок, и под ее жестким взглядом нападающий терял мысль и весь свой напор. Она не давала спуску никому, даже нашей злобной начальнице.

Хотя Лина была грациозной и роскошно-женственной, ее мягкость была обманчива, а прямая спина олицетворяла ее несгибаемость. Я видела, что многие коллеги, и даже лютая зверюга Нелька, начали побаиваться Лину. Я пребывала от Лины-малины в восхищении. Надо же, какое дивное сочетание величия духа, ума и красоты! Такая пленительная девушка не может быть одинокой, как я. На мой вопрос, замужем ли она, Лина подтвердила:

– Да, и мы венчаны, – при этом ее лицо так засияло, что я с легкой грустью подумала, что брак со Склянкиным не мог бы спасти никакой церковный обряд.

Можно сказать, Лина вернула мне веру в хороших людей, которых я уже отчаялась встретить. Я была старше ее на шесть лет, но Лина относилась ко мне, словно к младшей сестре, и давала ценные советы, как выпутаться из трудной ситуации с выигрышем. Я почувствовала, что она сможет подсказать, как правильно искать работу, и поделилась мыслями о решении бежать отсюда.

Рассказала, что оставаться здесь больше не могу. Нелька съест. Лина согласилась, но помогла взглянуть на ситуацию по-новому и найти альтернативный выход.

– Уволиться ты всегда успеешь, не торопись, у нас большая и хорошая компания, – сказала она, – лучше поспрашивай про вакансии в других отделах.

И я вняла совету, поражаясь гениальности этой идеи. Такая простая мысль, поискать работу внутри, даже не приходила в мой замученный мозг. Из-за низкой энергии и постоянного давления Нелли, которая, как мачеха Золушке, всё время подбрасывала самые тяжелые и запутанные дела, и из-за несправедливых жалоб клиентов я еле успевала выполнять рабочие обязанности. Но вместе с Линой мы продумали последовательный план действий, и я начала в обеденный перерыв и в частые отсутствия своей кровопийцы, посещать другие подразделения, разговаривать с их руководителями, расспрашивая о вакансиях.

Кроме того, опять же с подачи Лины, я встретилась и с начальником отдела кадров, которого попросила дать возможность расти и развиваться. Он спросил, чего я хочу и что умею. Тут пригодился мой богатый разносторонний опыт работы у Юрия Фомича в начале карьеры, когда приходилось крутиться по принципу «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Тогда я попробовала всего понемногу и теперь смогла создать впечатление, что знаю больше, чем на самом деле. Я рвалась в бой, решив, что «смелость города берет».

Если молчать, никто и не узнает про твои желания. А я страстно хотела перемен, и не просто хотела, а активно действовала. Главным для меня было переломить ситуацию. И это сработало! Мне пошли навстречу. В середине декабря предложили перейти в отдел маркетинга, заниматься детским питанием. Руководителем там был обаятельный голландец Эрик. Этот высокий жизнерадостный мужчина лет сорока, приветливый и дружелюбный, составлял контраст Нельке, стремившейся перемолоть меня челюстями даже в ущерб общему делу. А тут я – оп-па – и выскользнула из ее зубов! Вот уж правда, из любой безвыходной ситуации всегда есть выход.

И это был не просто «выход», а подъем на ступеньку по служебной лестнице. А может быть, сразу на две. Потому что на текущей должности я была администратором, а теперь стала, хотя и младшим, но менеджером. В иностранной компании, где я работала, слово «менеджер» не было пустым звуком. Я автоматически становилась «белой костью». Меня вводили в элиту, в святая святых. В маркетинг.

Я приняла предложение с энтузиазмом. Лина радовалась за меня и никому ничего не рассказывала. Пока шло переоформление документов, в нашем отделе я тоже хранила секрет. Моя начальница ничего не знала до последнего момента. Она по-прежнему чморила и унижала, но я, памятуя, что осталась лишь пара недель, уже совершенно не реагировала на гадости.

Перед новым 1998 годом я притащила в отдел торт и объявила, что ухожу. Сотрудники удивились. Вид мой был довольный, торт огромный. Сообщение оказалось новостью и для Нелли. Все были уверены, что я увольняюсь из компании. Спрашивали, куда устроилась. Но я лишь намекала: “вверх” и приглашала на чаепитие.

Я специально выбрала торт «Малиновый», весь усыпанный крупными ягодами. Это было тайным знаком Лине-Малине. Она считала код и заулыбалась. Нелли, уверенная, что добила меня, плотоядно щерила зубы и желала успехов «на новом месте». Она уже выбрала другую жертву и готовилась попить свежей крови. Меня считала трупом.

Каково же было ее разочарование, когда после каникул мы столкнулись на собрании, где я была представлена на новой позиции: «Младший бренд-менеджер, отдел детского питания, молочные смеси “МАМ”». Стоило видеть выражение ее лица. Абсолютно уверенная, что выжила меня из компании, Нелли не ожидала не только встретить меня, но и тем более услышать о повышении. Как в сказке, Золушка преобразилась и в красивом сверкающем платье уехала от мачехи во дворец маркетинга. Тут не было только принца, но присутствовали все остальные атрибуты роскошной жизни: интересные внутренние и заграничные командировки, полезные тренинги, увлекательные проекты. Я, реально, в другой касте оказалась. High society*. (*Высшее общество). Вроде бы работала в той же компании, только как на корабле, поднялась с нижней палубы, где вкалывала в кочегарке, на верхнюю. Здесь меня ждали променад, ресторан и теннисные корты, предназначенные только для избранных пассажиров. Маркетинг, безусловно, был в их числе.

Правда, в этой области я ничего не понимала. Но вспомнила, как преподавала английский по принципу «сама не умею, но вас научу», и решила, что смогу. А в детском питании опыт у меня как раз был, ведь кормила я Кирюшу не грудью, а смесями. «Вот и прекрасно, разберусь как-нибудь».

Зарплату увеличили почти в два раза. Теперь я ощущала себя просто миллионершей. Ехала в электричке и думала: «В этом вагоне среди этих людей я самая высокооплачиваемая, сомнений нет». Но по-прежнему жила скромно, часть отдавала Анне Ефимовне на свое и Кирюшино питание, и откладывала в валюте большую долю заработка. Из одежды ничего не покупала, только иногда новые трусики. Мои наряды, подаренные спонсором, были в классическом стиле, и подолгу не выходили из моды, как многие дорогие вещи высококлассных брендов. Было в чем прогуляться по парадной палубе нашего лайнера. Я подумала, что благодарна старику Андреасу, что он не только одел-обул меня, но и изменил вкус к лучшему. До встречи с ним меня тянуло на чересчур короткие юбки, косые срезы, обнаженные плечи или пупок. А грек научил выглядеть элегантно, но при этом не менее сексуально.

Взлет… и надвигающаяся катастрофа. Январь -июль 1998

Однако в первое время на новой должности мне было не до нарядов. Ведь недостаточно переодеть Золушку в красивое платье, надо обучить ее правилам этикета, чтобы выжить во дворце с его интригами. Задача была со многими неизвестными. Вначале я вообще не понимала, чем должна заниматься. Ни у шефа не могла спросить, чтобы не показать свою некомпетентность, ни у новых коллег. Видела, что никто не хотел ни помочь, ни объяснить. Было невообразимо тяжело. Тщательно это скрывая, я замирала от ужаса, что взлетела высоко, а ни навыков, ни компетенций не хватало. Образование «ученый-химик» не соответствовало позиции «бренд-менеджер». Каждый день я шла на работу уверенная, что не справлюсь. Но также была уверена, что назад пути нет, только вперед и вверх.

От меня требовалось умение выступать публично. Я переживала до спазмов в желудке. Краснела, бледнела и блеяла. Необходимо было придумывать и реализовывать проекты. Я не умела. Моя креативность была придавлена комплексом «профана». Казалось, мои идеи не могут никому быть интересными. Чувствовала, что меня скоро уволят. Я попала сюда, во дворец, по ошибке. Ощущала, что иду, как канатоходец, с завязанными глазами над бездной, где внизу горит кочегарка и злая Нелька щелкает зубастой пастью, приближая мой неминуемый провал. Один неверный шаг, ох…

Но здесь, на верхней палубе, мне понравилось. И я решила, что раз я уже тут, сделаю всё, чтобы не упасть. Тем более, меня поддерживала Лина, с которой я продолжала дружить. Каждый день она была такой нежной, воздушной и наполнена внутренним светом, что казалась мне подсвеченной солнышком. Однако, когда я в ужасе сообщила ей, что не тяну, и меня скоро попрут, Лина холодно взглянула на меня, и ее строгий голос изрек:

– Не ссы. Ты сможешь.

Ее тон отрезвил и поддержал меня. Я переступила через свои страхи и, сжав зубы, бросилась вперед.

Лина и сама через полгода, повторив мой путь, поднялась на позицию менеджера, перейдя из отдела обслуживания клиентов в трейд-маркетинг. Лина-малина была не просто умна. Она была великим стратегом. Четко планировала жизнь и хорошо знала, что делать дальше. Сбить подругу с намеченного курса было невозможно.

Советы, которые она давала, действительно изменили мою судьбу к лучшему, словно в кромешной тьме появился маяк. До встречи с ней я брела как в тумане сквозь непролазную чащу, набивала шишку за шишкой, падая, спотыкаясь, но поднимаясь и двигаясь дальше. Утирала сопли и пёрла вперед. Моя сила была в упорстве. А Лина видела ровную дорогу и не только уверенно двигалась по ней, но и знала правила движения, которые я постигала через болезненный опыт. Я была гораздо слабее Лины и ужасно трусила, но привыкла не сдаваться. Рассуждала: «Если не знаешь – не ной, а ищи решение». Вот и сейчас, поколебавшись, решила обратиться к своему руководителю Эрику за разъяснениями. Неожиданно всё оказалось не так страшно. Эрик вовсе не пришел в ужас от моей неопытности. Он мягко начал учить, не унижая, постепенно доверяя трудные ответственные задания, направлял на тренинги, давал четкие, но не мелочные указания и поощрял инициативу.

Постепенно выяснилось, что работа в отделе маркетинга хотя и труднее, но и намного приятнее обслуживания конфликтных клиентов. Вместо обработки массы технической информации и урегулирования непрерывных скандалов у меня появилась возможность заниматься творчеством. О, это меня всегда привлекало!

И я стала бросаться, как на амбразуру, на проекты, еще не зная, как их выполнить, по принципу «не боги горшки обжигают». Усваивать приходилось даже не на ходу, а на бегу. Процесс был таким интересным, что я не скучала. Каждый день был битвой. Я преодолевала и препятствия, и себя. Главным бонусом оказалось саморазвитие.

Войдя во вкус, я перестала пугаться сложных замыслов, научилась реализовать их «от и до» – сначала продумать все детали и тщательно спланировать, затем просчитать, защитить идею и бюджет перед руководством, привлечь агентство, обучить персонал, и, главное, получить результат! Идеи, которые я предлагала и развивала, приносили прибыль, отражались на продажах, а некоторые, наиболее успешные, копировались другими отделами. Мне нравилась моя работа!

Среди преимуществ, которые предоставляла новая должность, были и командировки, которые я обожала. Маркетинг часто мотался и по филиалам в регионы, и на тренинги за границу. Весной наш отдел направили на недельные занятия в Амстердаме, а на осень запланировали поездку в Милан.

Я посещала фабрики, выпускающие детское питание, расположенные в Швейцарии, Бельгии и Голландии. Каждая из них поражала воображение современностью, сверкающим оборудованием и идеальной организацией. Внутри производства детских смесей были разбиты на несколько зон чистоты: первую – «зеленую», вторую – «желтую» и третью – «красную», стерильную.

При входе мы снимали кольца, часы и оставляли в сейфах мелкие предметы. Нам выдавали халаты, маски и шапочки. Но этой подготовки было достаточно только для посещения первого «зеленого» сектора, где по транспортеру ехали уже запечатанные банки, которые упаковывали в коробки и везли на склад.

Но перед входом во вторую «желтую» часть фабрики, где готовились ингредиенты перед смешиванием и термообработкой, мы переодевались еще раз. Облачались в одноразовые костюмы. Волосы полностью скрывали под специальными шлемами с прозрачным экраном. Вход в «желтую» зону был перегорожен длинной скамьей. Надо было сесть спиной к входу, разуться, перенести ноги на другую сторону и снова обуться в специальные резиновые галоши, которые еще горячими привозили после термообработки.

Третий «красный» отдел был отгорожен стеклом. Туда гостей не пускали, но процесс был виден как на ладони. Стерильная готовая продукция фасовалась в банки и запечатывалась. Всё было полностью автоматизировано. Оператор из кабины следил за несколькими экранами и показателями множества датчиков, сидя за пультом, похожим на управление космического корабля. Я была впечатлена. Это и являлось целью поездки. Мы должны были стать уверены в качестве продуктов, и нести эту уверенность покупателям.

О, эти командировки! Я любила ездить везде, куда меня направляли: и в другие страны, которые воспринимались, как путешествия в неизведанный мир; и по регионам России, где я тоже никогда не бывала и исследовала terra incognita3 с неменьшим удовольствием.

В регионах располагались филиалы, которые маркетологи из центрального офиса посещали примерно раз в месяц. Встречали нас радушно, как дорогих гостей. Наша задача была навестить дистрибуторов, сделать презентацию новых продуктов, ответить на вопросы, зайти в местные магазины, проконтролировать промо-акции или принять участие в региональной выставке или конференции. Все это будоражило мой мозг и приносило радость.

Я посетила Екатеринбург, Ростов, Краснодар и Самару. Побывала во Владивостоке, Новосибирске, Иркутске, где меня свозили на Байкал. Я давно мечтала его увидеть, но, к сожалению, едва прикоснулась к этому чуду. Ночью должна была возвращаться в Москву, и свободной у меня оказалась только вторая половина дня. Времени было в обрез. А путь неблизкий, от Иркутска по трассе до озера приблизительно семьдесят километров.

– Скоро стемнеет, и ты ничего не успеешь увидеть, – отговаривали коллеги.

Но я стремилась туда, и ничего не могло меня остановить. «Значит, в темноте посмотрю», – упрямо думала я, упаковывая ноутбук в сумку. Уже хотела ловить такси, но тут меня вызвался подвезти наш дистрибьютор. Я только закончила презентацию в его офисе, и он услышал наш разговор. Я чувствовала, что и мое выступление, и я сама ему понравились. Он был брутальным мужчиной исполинского размера. Настоящий богатырь.

– Не будем терять время! – воскликнул он, и мы прыгнули в его праворульный джип таких же невероятных габаритов, как и он сам.

Рядом со своим попутчиком я ощущала себя Дюймовочкой. За час дороги он рассказал всю свою жизнь, что женат третий раз, и каждая супруга родила ему троих. «Ого! – подумала я, – девять детей!» И он со всеми в прекрасных отношениях, и обе бывшие, и нынешняя, и все отпрыски собираются у него по праздникам в большом доме.

– Позы вместе лепим, это такие пельмени, а потом едим. У меня стол большой дома, все помещаются.

Я представила, глядя и на богатыря, и на его гигантскую машину, каким же огромным должен быть стол и дом, где не тесно девятерым детям и трем женам, и думала:

«Есть же еще мужчины на свете, не только одна я мужик. Может, и мне нужно переехать в Сибирь, найти сибиряка-здоровяка и родить троих детей? Ну хорошо, один ребенок у меня уже есть. Еще двоих. Вон, у Маришки уже есть и дочка, и сыночек, и третий малыш на подходе. И живут они с мужем хоть и небогато, но душа в душу. Не то что я мыкаюсь, одна—одинока».

Но, хотя я и мечтала встретить свою Любовь, мысль о собственном размножении не нашла отклика в душе. Я не хотела возиться с младенцами, пеленками и кашами. Я вообще не хотела больше рожать. Мне гораздо больше нравилось рекламировать детское питание и работать, ведя захватывающе интересную жизнь. Классно было бы найти мужчину, который бы не настаивал на наследнике. Кирилл уже подрос, с ним стало легче и интереснее. Мы бы путешествовали все вместе, объездили бы весь мир!

Пока я мечтала, джип быстро несся по трассе. Приехали, когда солнце было уже на закате. Красота природы поразила. Я стояла на берегу Байкала и старалась вобрать в себя всё, что увидела. Подставляла лицо ветру, свежему и прохладному. Закрывала глаза и чувствовала, что здесь место силы. Было довольно холодно, но я опустила ладони в озеро и напилась чистейшей ледяной воды. «Может быть, мне остаться здесь жить? Перестать биться—колотиться и найти здесь гармонию? И… свою любовь? Может быть, и мне повезет? Такое здесь всё… настоящее…» – задумалась я. Громкий бас дистрибьютора вернул к действительности.

– Ты должна попробовать омуля! Это обязательно на Байкале. Здесь их очень вкусно готовят. Пойдем, это совсем рядом, – заявил мой спутник.

Я не возражала и оглянулась, поискав глазами точку питания, но не нашла. Ни ресторана, ни кафе, ни вообще никаких домов поблизости. Но дистрибьютор уверенно пошел вперед, и я побежала за ним, недоумевая, куда мы направляемся. Начинало смеркаться.

Неподалеку виднелась небольшая пристань, почти безлюдная, в углу которой стояла баба в довольно грязной телогрейке и сером пуховом платке. У ее ног находился большой алюминиевый бидон. Мы подошли к ней. Я думала, дистрибьютор спросит, как пройти к кафе, но он спросил только:

– Свежий?

И сунул бабе денег. Она кивнула, всучила нам по газете, затем подняла крышку и шмякнула каждому по копченому омулю. Я обалдела. Настолько не ожидала получить рыбину на газете, что была ошарашена. От рыбы шел аппетитный аромат. Мы вгрызлись зубами в сочную плоть.

– Нравится? – спросил мой спутник.

– Угу – промычала я, набив рот.

Вкус был восхитителен. Может быть, я проголодалась, или Байкал так подействовал, или произвела впечатление изысканная сервировка, но я никогда не ела ничего вкуснее.

Именно контраст между впечатлениями от «стерильной» зоны на производстве, которое я посетила совсем недавно, и рыбой на газете, которую баба в телогрейке доставала совсем нестерильными руками, и составлял максимум удовольствия, получаемого мной от разнообразия жизни.

Я любила новые впечатления и ценила такой бизнес-туризм за счет компании. Это была работа моей мечты. Но, как только я вошла во вкус, начала потихоньку разбираться в маркетинге и наслаждаться успешными проектами, как в нашем отделе появился человек, который решил меня уничтожить. И я начала стремительно катиться вниз.

Новоселье. Январь – июль 1998

Январь 1998 года начался с глобальных перемен не только на службе. В конце декабря я получила самый желанный подарок. Ключи от собственной квартиры! Не может быть, наконец-то! После долгих лет ожидания обрела свое жилье. Свою безопасность.

После памятной встречи в кабинете Нины Петровны и ее любимыми конфетами события начали развиваться лавинообразно. Волшебник Гудвин не подвел. Я подписала новый договор, и мне перезачли ранее внесенную сумму. Конечно, пришлось доплатить двадцать процентов, но при этом и качество «элитно-монолитного» здания, и его расположение (пятнадцать минут пешком до электрички) было гораздо лучше первого. Моя прекрасная новостройка росла не по дням, а по часам. Я бегала туда каждые выходные и радостно удивлялась, как быстро она вздымается вверх. За неделю прибавлялось по два этажа. Вскоре началась отделка, а 30 декабря выдали ключи. Я сразу переехала. Хотя первое время Кирюша спал на раскладушке, а я – на матрасе на полу. В пустых комнатах единственной «деревянной мебелью» оказалась елка.

Теперь мы жили вдвоем с сыном. Хотя логистика стала более сложной, так как мой «дворец» и хрущевка свекрови стояли по разные стороны железной дороги. В будни в семь двадцать утра мы с Кирюшей выскакивали из дома и неслись до станции, где расставались на мосту. Я провожала глазами маленькую худенькую фигурку и мое сердце сжималось от тревоги. Мой десятилетний сын уходил один в темноту. Но времени на сантименты не было. Я скатывалась по ступенькам на платформу и втискивалась в электричку, а он брел до школы еще минут двадцать. Уроки начинались в восемь. После занятий его ждали с обедом любимые бабушка и дедушка, квартира которых располагались неподалеку. А вечером я либо забегала к ним, и меня угощали ужином, либо, если опаздывала, перехватывала сына рядом со станцией у свекра. При этом он вручал мне вкусно пахнущий узелок от Анны Ефимовны, и мое сердце заполнялось теплом к этим добрым людям. И мы с Кирюшей возвращались домой. Домой!

Я плакала от счастья. Не верила, что после стольких лет скитаний появилось собственное пристанище. Я пыталась построить дом с мужем, которому родила сына, но не смогла. В итоге Склянкин послал меня «идти туда, откуда пришла». И не выгнал лишь благодаря поддержке Анны Ефимовны. На шатком, ненадежном фундаменте наших с Лёнечкой отношений, состоявшем из иллюзий и ложных установок «хорошей девочки», никакой брак долго продержаться не мог.

Я пыталась построить дом с моей любовью по имени Антон. Но была слишком ослеплена чувствами, и мне не хватило мудрости понять, что наша встреча случилась на разных этапах нашей жизни. Звезда Антона, побывав в зените, уже склонялась к закату, а моя только восходила. Мы встретились на одной высоте, но двигались в разных направлениях: я вверх, он вниз. Антон понял это первым. И оставил меня. Освободил, упав, а я взлетела выше.

Я пыталась построить дом с Вадимом, но наша связь была еще более шаткой, балансирующей лишь на огне страсти, как воздушный шар, надуваемый горячим воздухом. Который лопнул, как только угас наш секс.

И вот, я достигла цели, к которой шла больше четырнадцати лет, когда после смерти мамы потеряла свою безопасность. Я создала ее сама. Одна. Все эти годы, встречая таких разных мужчин, надеялась обрести и семью, и жилище, но, как в дурном сне, как только казалось, что цель близка, теряла и то и другое, все превращалось в мираж, таяло, утекало из пальцев. Теперь многолетнее ожидание закончилось, мечта сбылась.

Я ходила по квартире, трогая стены кончиками пальцев, на ощупь, как слепая, знакомилась со своим убежищем. Сидела на подоконнике, подолгу глядя в окно. Лежала голая на полу, всем телом вжимаясь в него, вбирая необыкновенные ощущения обладания недвижимостью. Моим домом. Кирилл тоже был рад обрести собственную комнату. Он по одному перетащил туда все свои конструкторы, и, как только я увидела высокие стопки ярких коробок на полках, то поняла, что он принял новое жилище.

Я хотела сделать дом просторным и легким. Светлые стены, минимум вещей, много свободы. По договору предполагалась отделка, но убогая. Поэтому еще в декабре, пока шли работы, я доплатила мастерам солидный гонорар, и они не стали стелить казенный линолеум, а заменили его на «Таркетт» из бука. Положили белоснежную плитку «кабанчик» в ванной. Поклеили фактурные обои и покрасили их в теплый молочный цвет. Тем временем я заказала модную кремовую кухню. Купила современную детскую мебель, естественно, выбрав цвет «ванильный». Наполняясь, интерьер стал напоминать сливочное мороженое, но по-прежнему акцент был на «чисто и пусто».

Я тратила деньги, но не жалела их, а наслаждалась. Внутри постепенно создавала свой мир, в котором мне было комфортно. Он был привольным и полным воздуха. Никаких безделушек, магнитов на холодильниках, ковров, даже занавесок не хотела, только жалюзи. Ничего, за что цеплялся бы взгляд. Всё было скрыто в шкафах, одежда не валялась. Как в респектабельной гостинице, когда только входишь в номер. На кухне ни техника, ни посуда не стояли на сверкающей столешнице, всё было спрятано внутри. Никаких, боже упаси, сохнущих тряпочек. Нигде ни пятнышка. Всё безупречно. Открытые солнцу большие окна были вымыты до прозрачности, как учила меня мама.

Мне тут нравилось. Минимализм. И много света. Лампы были везде. Вечером я неэкономно включала всё, что можно, так как страдала в темноте. Люстры, подсветка, бра, торшеры, настольные лампы освещали безукоризненно чистое пространство.

Первый месяц, пока ждала заказанной мебели, я готовила на ящиках. Соорудила из них подставку, накрыла пленкой. Пришурупила самодельные полочки. Разместила электроплитку. Получилось похоже на детскую игрушку. Было тесновато, но эти потешные трудности были забавны, дарили предвкушение перемен. Зато каким событием чуть позже стала установка новой кухни, кремовые фасады которой меня ввели в восхищение. Кирюшин набор в его комнату тоже задерживался, а я не хотела отмечать переезд, пока интерьер в стиле «пломбир» не будет закончен, и решила совместить новоселье с днем рождения, уже тридцать вторым, в начале лета. Я была далеко не юной, но впервые свой праздник проводила в собственной квартире.

Готовилась к двойному торжеству тщательно, купила черешни и клубники, с утра напекла пирогов, настрогала салатов, запекла гуся с яблоками. А на десерт заказала огромный торт-мороженое, в виде сказочного домика. Он даже не влез в холодильник, и я спрятала его у Леночки, дверь которой была рядом с моей на площадке. Наше недавнее знакомство было приятным сюрпризом и превратилось в многолетнюю дружбу.

Еще в зимние каникулы, вернувшись с Кирюшей после катания с горки, мы впервые столкнулись с соседями. Эта встреча стала чудесным продолжением череды сюрпризов. Эффектная брюнетка с внешностью модели, высокая, пышногрудая, с тонкой талией распахнула свою дверь, расположенную рядом с моей, и игриво поздравила нас с прошедшим Новым годом, протянув мне бокал шампанского, который я осушила с наслаждением. Из-за ее плеча выглядывал худенький подросток. Естественно, такая милая парочка пришлась нам с Кириллом по душе, мы немедленно пригласили их в гости, а потом завалились и к ним. Красотку звали Леночка, а ее сына Арсением, он был старше Кирюши на два года.

Выяснилось, что Леночка недавно развелась, получила деньги после продажи общей с бывшим супругом большой квартиры, и купила на свою долю однушку. Леночка с искренним восторгом наслаждалась и удачным решением сложного жилищного вопроса, и расставанием с деспотом-мужем, и сама была такая ладная и задорная, что я пребывала в полной уверенности, что она моя ровесница, настолько молодо и свежо она выглядела. К удивлению, оказалось, что соседка старше меня на пять лет. Цветущий вид ее создавали улыбка и глаза, которые искрились детским интересом. Леночка смеялась и радовалась недавно обретенной независимости, словно не развелась, а, наоборот, удачно устроила судьбу.

Гостей пришло немного. Было грустно, что не приехал папа, у которого накануне заболела жена, что отсутствует и моя верная подруга Люся, уехавшая в Америку вместе с сыном, и школьная подружка Маришка, недавно родившая третьего ребенка. Зато появились новые друзья. Соседка Леночка с Арсением. И, конечно же, чета Малиных, Лина и Семён, с которым мы познакомились недавно.

Семён был настоящим «добрым молодцем», высоким, почти на голову выше Лины, «косая сажень в плечах», и рыжим. Волосы его были яркими, как языки пламени. Он и сам был ярким и полным жизни. Спокойная, сдержанная Лина была ему полным контрастом, совершенно как у Пушкина «Лед и пламя», но вместе они удивительно подходили друг другу. Впрочем, и сами Малины это знали. Линины голубые глаза, которые, уж я-то была этому свидетелем, могли мгновенно приобрести цвет стали, при взгляде на Семёна наполнялись такой нежностью, что я смущалась. Было видно, что она гордится мужем. И Семён был влюблен в жену по уши. Он буквально пылинки с нее сдувал. Ухаживал трепетно и бережно.

Я искренне радовалась за подругу. Я боготворила Лину-малину. И Лина, и Семён не были москвичами. Но эта пара пребывала в оптимизме и не сомневалась, что в ближайшие годы сможет купить себе квартиру. И я знала, что всё будет именно так, как запланировали Лина и Семен.

Женаты Малины были уже три года, но детей пока не завели. За столом речь зашла и о будущих малышах. Малины планировали «двух рыжиков», как сообщила Лина с улыбкой, вороша огненные волосы мужа, но только после приобретения собственной недвижимости, не ранее, чем лет через пять. Тем более что время позволяло, ведь Лине-малине всего-то исполнилось двадцать шесть, а Семён был ее ровесником.

Я не сомневалась, что и квартира, и дети у Малиных появятся согласно графику. Мне так нравилось сочетание имени и фамилии Лины-Малины, что я предложила, полушутя-полусерьезно, что будущую дочку было бы здорово назвать Полина, Полина-Малина. Но Семён оборвал меня и громко сказал, чеканя каждое слово, что имена детям он уже придумал. Сын будет Аркадий, а дочь Варвара. Только так, и никак иначе. Я удивилась неожиданной резкости его тона и уточнила:

– Э-э-э… это в честь кого-то из родственников?

– Нет, родственники тут ни при чем.

Семен сказал это так жестко, даже с агрессией, что я удивилась и смолкла. А имена их будущих детей врезались в память.

Разочарование. 1998

Несмотря на эйфорию от приобретения собственного жилья, скоро я открыла, что мир за его стенами совсем не так идеален. Микрорайон оказался необустроенным и достаточно неприятным местом. Хотя по расположению и считался удобным, так как был в пешей доступности от станции Мытищи, где концентрировалась основная жизнь города-спутника Москвы. Мой дом стоял чуть особняком, рядом с больницей. Близость к станции спасала от ежеутренней и ежевечерней битвы за автобус, но это было единственным плюсом «престижного» места. Ни тротуара, ни даже тропинки от нового здания до ближайшего магазина, располагавшегося в старой застройке приблизительно в километре, не предусматривалось. Соединяло нас с цивилизацией только разбитое автомобильное шоссе с еще более раздолбанными обочинами. Машины у меня не было, а статус мытищинского пешехода был бесправным и унизительным, но, главное, небезопасным.

Можно было, конечно, брести по краю, но, если недавно выпал снег, или лил дождь, проносящиеся мимо автомобили щедро окатывали прохожих с ног до головы брызгами из глубоких луж, не просыхающих даже в хорошую погоду. «Кто не видал такой грязищи, приезжайте к нам в Мытищи», – было моей поговоркой в то время. Поскольку я ненавидела темные одежды, а предпочитала светлые вещи, каждый поход за продуктами заканчивался большой стиркой.

А когда смеркалось, передвигаться так становилось рискованно и чревато бедой. За продуктами можно было сходить с угрозой для жизни. Кроме того, тяжелые покупки надо было еще донести. Я кормила и себя, и сына, которому требовались и молоко, и мясо, и соки, и овощи, и всё это было неподъемным. О доставке тогда даже не слышали. Я еле пёрла увесистые пакеты, надеясь, что меня не собьют проносящиеся со свистом лихачи.

Однако и эта «дорога жизни» была нестабильна. В начале марта ее надолго перекрыли, вырыв поперек глубокую канаву для каких-то труб. А закапывать не торопились. Никакого мостика возведено не было. Движение прекратилось, и жизнь замерла. Я реально почувствовала себя в осажденной крепости. Этот средневековый оборонительный ров быстро наполнился мутной жижей. А новый маршрут стал намного длиннее, обходить теперь приходилось далеко, вокруг огромной территории больницы, по всему периметру огороженной бетонным забором. «Да что ж тут, в Мытищах, сплошные лужи да нескончаемые заборы», – злилась я.

Как-то решила, чтобы сократить путь, взять ров штурмом и перепрыгнуть. Но не долетела, а увязла буквально по колено. Когда на карачках вылезла на край канавы, ноги были покрыты ровным толстым слоем грязи и выглядели, словно я была обута в черные блестящие сапоги. Пришлось возвращаться, мыться и переодеваться. И пробираться кривым маршрутом.

Больше всего мучила необходимость таскать тяжелые, как пудовые гири, сумки. Да и реально, весили они ненамного меньше. Когда я приносила их домой, на ладонях виднелись красные вздувшиеся полосы от врезавшихся в них ручек. Поэтому, как только растаял снег, я купила два велика, себе и Кирюше, и с тех пор почти не ходила пешком. Теперь и в магазин, и на родительское собрание, и за сыном к бабушке я гоняла на велике. Кирилл либо седлал «своего коня», либо клал портфель мне на багажник и сверху садился сам. Он был таким худым, что я почти не ощущала нагрузки.

Этот транспорт стал мне другом и выручал с ранней весны и до поздней осени. Однако и здесь была проблема. В нашей десятиэтажной «элитно-монолитной» новостройке лифт не включали – та-дам – полтора года. Невозможно в это поверить, но это было запрещено по указанию управляющей компании. Будто, все жильцы делают ремонт, а лифт не рассчитан на стройматериалы. Да и потом, когда его запустили, были постоянные перебои. Лифт то работал, то не работал, вернее, так: изредка работал. А мы жили на восьмом этаже. Или, как сформулировал в своем стиле Кирюша:

– Мы живем на третьем этаже. Сверху.

Да, если считать сверху, то на третьем, а снизу – на восьмом. И мне приходилось сначала бежать поднимать продукты, часто за два-три приема, потом тащить первый велосипед, а затем и второй. То есть получалось сгонять на восьмой этаж раз пять минимум, да с тяжелыми грузами.

В одну из суббот после обеда я обнаружила, что лифт был включен. Я долго откладывала крупную закупку, дожидаясь такого счастья, поэтому срочно рванула на оптовый рынок, прихватив сына в помощники. Нагрузила багажники сзади и спереди, повесила по две сумки на свой руль, и еще полностью навьючила велосипед Кирюши. Когда мы добрались домой через пару часов, лифт уже не работал.

Я выругалась. К вечеру резко похолодало, мы замерзли, устали, и у меня не было сил гонять по лестнице, перетаскивая сорок килограммов покупок плюс два велосипеда. Я чуть не расплакалась от отчаяния. Не собираясь сдаваться, на всякий случай заглянула в другой подъезд и обнаружила, что там лифт работает. У меня появилась идея пробраться через крышу. Я оставила Кирюшу сторожить покупки и съездила на разведку. К выходу на крышу вели ступени, перегороженные решеткой. Замка на ней не было. Я потянула ее, вылезла наверх и перебежала к нашему отсеку. Тут удача меня оставила, эта дверь оказалась закрыта. Но я не расстроилась, а придумала, как выкрутиться. Вернулась к Кирюше, велела ему одному идти на десятый этаж в нашем подъезде, а сама подняла сумки через соседний, протащила весь груз волоком к нашей секции, спустилась к запертой двери и просунула покупки по одной через щели в решетке. С той стороны их принимал Кирюша, который потихоньку спускал пакеты с десятого этажа на восьмой. То есть, в точном соответствии с его логикой, «на третий этаж сверху». И это ведь это он, в итоге, оказался прав, а не я! «Теперь и я всем буду говорить, что живу на “третьем этаже сверху”. А что, может, у меня в моем “элитно-монолитном” жилище – вертолетная площадка, и мне удобнее так считать!» – я даже хихикнула, пропихивая сыну продукты. Не пролезла через щель только увесистая замороженная курица, крупная, как динозавр. Но я нашла веревку, которая валялась тут же, на крыше, привязала птичку за мощную когтистую лапу и спустила на уровень наших окон. Пока она покачивалась, касаясь стекла твердыми боками, я спустилась к велосипедам и за два раза из последних сил взметнула их наверх к нашей квартире. «Силач Бамбула поднял два венских стула», – пыхтя, переставляя подкашивающиеся ноги по ступенькам, повторяла я забавную поговорку, которой смешила меня мама, когда я в детстве, сама худая, как велосипед, хвасталась перед ней своей «силой».

Я так утомилась, что про курицу и думать забыла. Но она про меня помнила и требовательно стукнула мороженной лапой по стеклу. Мое сердце ухнуло вниз. Первая мысль, которая пронеслась, лишь усилила ужас. Показалось, что это Вадим вернулся тем самым способом, каким он однажды воспользовался, когда хотел меня подставить. Это же был неповторимый стиль появления моего героя-любовника, в прямом и переносном смысле. Я гнала его в дверь, он лез в окно. Но сразу же с облегчением рассмеялась: «Ну что за глупость у меня в голове? Вадим далеко». Я открыла форточку и поймала синюю птицу.

Но главными бытовыми трудностями в Мытищах были даже не сложное добывание еды, и не поднятие тяжестей. Основной проблемой были время и усилия, которые я тратила на дорогу до работы. Туда-обратно у меня уходило больше трех часов, и я выматывалась. Конечно, столько же времени уходило, когда мы со Склянкиным учились в МГУ, но тогда я не считала это проблемой. Конечно, я была намного моложе.

Кроме того, поездки были не отдыхом в комфортной обстановке, а битвой не на жизнь, а насмерть. И утром, и вечером попадала в самые часы пик и едва втискивалась в электрички. И всегда, независимо от погоды на улице, внутри была липкая духота и давка. Обычно я стояла в тамбуре, зимой на ледяном полу мерзли ноги, а летом я покрывалась потом. И у меня не получалось выглядеть свежей и элегантной, как полагалось по статусу. Я же теперь была не кочегар, а пассажир первого класса.

Накопилась транспортная усталость. С перерывом на съемное жилье я прожила в Мытищах, сначала у свекрови, а теперь и в собственной квартире, в сумме около десяти лет, и в будни тратила столько времени зря. Я любила свой дом, но разочаровалась в городе. Грязь, пыль, неустроенность, отсутствие тротуаров, убогость городского пейзажа, главным украшением которого являлись бетонные заборы, раздражали. А дорога на работу просто добивала. Я поняла, что дом – это не только пространство внутри, но и снаружи, и мне стало там некомфортно. Но как же так! Я обустраивала его со вкусом и радостью и вломила туда так много… Столько усилий, такой ремонт! Я колебалась и не могла принять решение. Меня раздирали сомнения и неудовлетворенность.

Как обычно, помог случай.

В начале лета я должна была выступать перед своими коллегами во главе с начальством, поэтому наряд приготовила с вечера: тщательно отгладила шелковую блузку с бантом и отпарила юбку. Когда утром оделась и посмотрела в зеркало, осталась довольна. Белая блузка, узкая серая юбка и туфли-лодочки, элегантный бизнес стиль. Утром вышла пораньше, чтобы не торопиться. Светило солнышко, теплый ветерок гнал легкие облачка. Жизнь, казалось, удалась. Я подняла лицо к небу, улыбаясь, и произнесла вслух:

– Как же здесь хорошо! Так надо ли отсюда уезжать? Чудесный город, и мой дом, милый дом. Ну и что, что полтора часа до работы, зато какой воздух!

Но электричку, на которую я рассчитывала, отменили, а на следующую через двадцать минут собралась приличная толпа. Я знала, где надо встать на платформе, чтобы оказаться точно напротив дверей вагона, но, когда они открылись, ахнула. В тамбуре народ был настолько плотно спрессован, что места не было совсем. Но и выбора уже не оставалось. Сзади напирали, и меня просто впечатали в слипшуюся людскую массу. Вязкая влажная духота воткнулась в рот как кляп. Под ребра впился локоть соседа, в лицо дышали тяжелым перегаром с амбре чеснока, но я не могла ни пошевелиться, ни отвернуться. Через полчаса, борясь с тошнотой, мятая и потная, еле выбралась на платформу. Бант был полуоторван, блуза выглядела, будто в ней спали, дорогая обувь оттоптана. Меня мутило, словно с похмелья. Едва придя в себя и отдышавшись на свежем воздухе, снова подняла лицо к небу и сказала:

– Спасибо. Ответ ясен. Все вполне доходчиво.

Решение продать эту квартиру и купить в Москве другую было принято окончательно и бесповоротно. И, как обычно, едва я поняла чего хочу, то сразу же начала действовать.

Я выставила на продажу свою новую, милую и прекрасно отделанную двушку и… облезла. На сумму, которую могла получить за нее, можно было претендовать на убитую однушку в пятиэтажке и где-то далеко на окраине Москвы, так что длительность времени в дороге оставалась бы прежней.

На дворе стоял июнь 1998 года, цены на квартиры были просто ломовые и росли как на дрожжах. У меня было желание, но не было возможности приобрести квартиру, равную моей. Доплата была космической. Неважно, что моя современная новостройка была со свежим, стильным дизайном. Дорогостоящий ремонт не имел значения. Москва ценилась за прописку.

Однако я не оставила идеи переехать в столицу. Приняв решение и наметив цель, стала делать всё возможное, чтобы добиться результата. Поняла, что мне придется вкалывать и ужиматься во всем несколько лет, как и раньше, но я смогу. Ну что-что, а это умею.

Вот только на отпуске с сыном не собиралась экономить. Это была единственная статья расходов, которую я себе позволяла один раз в год. Выделяла на это приблизительно один месячный доход, получалась круглая сумма, на которую пару недель мы с Кирюшей отдыхали на широкую ногу.

В прошлом году ездили на Средиземном море. А на август этого года у меня было запланировано и вовсе увлекательное путешествие. В Америку!

Поскольку я всё делала заранее, то еще весной оформила визы и купила билеты. Ну а раз всё заказано, надо было наслаждаться! И я решила использовать такую возможность, а потом уж затянуть поясок, наметив новую цель.

Коллегу звали Вася. Июль 1998

Коллегу звали Вася. Я давно поняла, что он положил на меня глаз, но увиливала от его ухаживаний, как могла. Упитанный, с вечно желтыми подмышками на белой, промокшей от пота рубашке, предупредительно-суетливый, Вася мне не нравился. Он несколько раз пытался заговорить при встречах в офисе, но я лишь поддавала ходу и проносилась мимо, прикрываясь занятостью. Однако, узрев меня обедающей в корпоративной столовке, он присел за мой столик. Мы поболтали ни о чем, и я не сочла нужным продолжать сближение.

Но Вася был настойчив. Мобильные телефоны тогда были редкостью, но у каждого из нас на столе стоял рабочий телефон, четыре цифры которого были закреплены за сотрудником. Вася начал часто звонить мне, но я, видя на определителе его личный номер, никогда не брала трубку. Как-то раз он набрал мой номер с телефона своего коллеги и застал меня врасплох.

В этот момент я была расстроена и чувствовала себя никому не нужной. До отпуска оставался почти месяц. Москву накрыло июльское пекло. Свекор со свекровью сняли дачу и забрали туда Кирюшу, а я совершенно изнемогала от духоты и жары. И от одиночества.

Вася бодро поинтересовался, какие у меня планы на завтра. Я как раз сидела и думала над этим вопросом. Кирюшу посещала в прошлые выходные, а каждый раз мотаться на электричке за Сергиев Посад по два часа в один конец и плюс час пешком было сомнительным удовольствием.

Я была не тусовочным человеком. Никогда не любила ночную жизнь. Не ходила в кафе и рестораны – жалко было тратить денег, да и что, одной, что ли, туда ходить? Мои любовники исчезли, подруги разъехались, Лина в отпуск, Леночка к родителям в деревню. Да и ритм работы был бешеным, сил не оставалось на развлечения. Какие развлечения, выспаться бы. И… переспать с мужчиной. Я уже и забыла, что это такое. Но у меня не было ни мужчины, ни возможности его искать. Напрягало отсутствие секса, и не только. Мне было грустно. И ужасно одиноко.

В последнее время моим настоящим другом стал сын. В течение года в выходные мы обычно катались на лыжах, коньках или велосипедах, ходили гулять в лес, но летом, когда он жил на даче, меня накрывала тоска. Я стремилась использовать это время, чтобы как-то построить личную жизнь, но кандидатов в мужья не было. Да бог с ними, с мужьями. Хотя бы просто развлечься. И вот Вася попал прямо в цель. Его голос ласково журчал и приглашал в гости на дачу. «А почему бы и нет?» – решила я, и мы договорились встретиться в субботу утром у метро.

Вася подкатил на раздолбанных проржавевших жигулях с прикрученным сверху багажником. Позиция в нашей компании у Васи была не самой последней, зарплата точно не ниже моей. Однозначно, он мог позволить себе кое-что и покруче. Если бы я не была матерью-одиночкой, озабоченной приобретением одной недвижимости за другой, то точно купила бы себе автомобиль получше этого, из недорогих иномарок.

Вася вышел из машины, любовно протер тряпочкой стекла, похлопал по крыше и сказал:

– Этот конь борозды не испортит.

«Но и далеко не уедет», – мрачно подумала я и полезла в нагретую дребезжащую таратайку. Села на неудобное продавленное сидение, и моя спина вспомнила «Запорожец» Вадима. Ехали больше часа. Вася непрерывно трындел, а я погрузилась в свои мысли, угукая и делая вид, что слушаю его болтовню. В конце он уже порядочно утомил, но тут мы свернули с шоссе и поскакали по разбитой дорожке.

Примерно через полчаса тряски, когда из меня была готова выскочить и душа, и завтрак, мы въехали в узкие ворота какого-то СНТ4, состоящего из крохотных шестисоточных участков и маленьких домиков за заборами из профнастила.

– Сейчас я познакомлю тебя с мамой и папой, – сообщил Вася с энтузиазмом.

Я напряглась. Ни про маму, ни про папу речи не было. Ну ладно, так проще было уклониться от близости, которую я желала всё меньше и меньше.

Вася подкатил к убогому домику, покрытому разного цвета шифером как будто (а на самом деле, так и оказалось) его собирали по помойкам, и громко забибикал. Ворота тут же заскрипели и открылись, их толкал тощий мужичонка в провисшей почти до пупка майке-алкоголичке и семейных трусах, по-видимому, Васин отец. С крыльца навстречу нам спешила рыхлая мамаша, одетая в выцветший до полной потери рисунка ситцевый сарафан. Оказывается, нас давно ждали. Уж не знаю, что наговорил родителям Вася, но меня встречали, как его невесту.

Мать хлопотала вокруг чуть ли не с хлебом-солью, а потом передала опеку супругу и побежала накрывать стол на веранде. Отец подцепил меня под руку и повел показывать сад. Вася поддерживал с другой стороны. Они так плотно взяли меня в кольцо, словно (и не без оснований) боялись, что я сбегу. В легком шоке я позволила выгулять себя по крохотному саду и большому огороду, обозрела грядки, посадки картошки, капусты, кабачков и огурцов. Осмотрела теплицу. Всё было вскопано, ни клочка свободного места. Между грядками были проложены узкие дорожки, так что мы перестраивались в шеренгу и шли, дыша друг другу в затылок. Папаша первый, сыночек замыкающий, а я, зажатая как сосиска между булочками, не имела шанса ступить ни влево, ни вправо.

Наконец, зычный голос мамаши позвал к столу. И тут началось настоящее представление. Еще на участке я обратила внимание, что везде используется мусор. Грядки огорожены какими-то осколками пластика и кусками железа. Металлические изголовья кроватей служили опорой для огурцов, теплица была сооружена из старых оконных рам. Посреди участка громоздились видавшая виды ванна, рядом кривые бочки, в углу пустые бутылки, сваленные в огромную кучу.

Но когда я вошла на веранду, то просто обомлела. Прилепленная к дому, она была собрана из разного размера и цвета окон. Большое пластиковое окно сочеталось с деревянным поменьше, затем снова пластик, кусок профнастила и снова деревянное окно. Две двери, расположенные рядом, были разной высоты. Всё помещение было завалено пустыми банками, коробками, ржавыми кастрюлями, завешано какими-то пыльными коврами и грязными одеялами. Всё пропахло плесенью. На небольшом свободном клочке расположился стол. Посуда на нем была со сколами и трещинами и собрана из разных сервизов. Стулья тоже были разномастными, колченогими. Меня проводили на лучшее место – драное плетеное кресло у окна. Оглядев «трон», я стянула с него какую-то засаленную тряпку, предпочитая сидеть на фанере, нежели непонятно на чем. Я брезгливо держала ее в руках, не зная, куда засунуть.

– Ах! – воскликнула мамаша и выхватила у меня тряпку. – Это же первое Васенькино пальтишко! Я покупала его в центральном Детском мире! А это, – и она выхватила не менее засаленную тряпку из-под зада мужа, – его штанишки!

Я пришла в ужас. Я не из брезгливых, у меня было обычное советское детство, и воду из-под крана могу пить, если жажда мучит, и яблоки из сада не мою, но здесь напряглась. Поняла, что в этом доме не выбрасывается и хранится всё, включая использованные Васенькины памперсы. Самое ужасное, что мои предположения оказались недалеки от истины.

За обедом я старалась есть только картошку в мундире, которую чистила сама. После трапезы Вася предложил поехать купаться. Я с облегчением согласилась, потому что не представляла, что делать на участке. Мы сели в машину.

– А далеко ехать? – спросила я, предполагая ответ: «Минут десять», но вместо этого услышала:

– Нет, близко, километров сорок.

Я с ужасом взглянула на Васю. Он не шутил. Подумала, может мне показалось, и переспросила:

– Сорок километров? Это же около часа.

– Да не, – бодро отреагировал мой спутник, – меньше.

Мы снова протряслись по грунтовке, потом выехали на шоссе и рванули. Вася не обманул. Мы ехали меньше часа, всего пятьдесят девять минут. И шли еще от дороги минут двадцать. Но тихое озеро, наполненное парной водой, было божественным. Вода смыла раздражение, мы долго плавали, пока не устали. Потом лежали на солнышке и снова купались. Собрались уезжать, когда солнце клонилось к закату. Вася даже похорошел. Купание освежило его, но, садясь в машину, он надел белую майку, с такими же, как на рубашке, желтыми пятнами на подмышках, и меня снова окатило волной гадливости.

Тронулись в обратный путь. Я была расслаблена, но совершенно напрасно потеряла бдительность. Мы прибыли к вечеру, но меня ждали еще два потрясения. Сладко улыбаясь, мамаша сообщила, что постелила нам обоим на чердаке.

– Нет! – резко возразила я, – я буду спать отдельно! Или уезжаю в Москву, немедленно!

Никакое длительное отсутствие секса, никакое расслабляющее купание не могло сподвигнуть меня на любовь с Васей. Мои вопли вызвали неожиданную реакцию.

– Вот и правильно, приличная девушка себя до свадьбы беречь должна, – проворковала маманя.

«Э-э-э.. кто? – удивилась я. – Я уж точно не девушка, и давно уже не “приличная”, в понимании Васиной мамаши». Я была разведенная тридцатидвухлетняя женщина с ребенком десяти лет. Может быть, Вася не сообщил этой отягчающей информации? О собственной девственности я давно забыла, как о пережитке глупых правил «хорошей девочки». Секс я любила, но если мужчина меня не привлекал, действительно, «собиралась поберечь себя».

Вася притащил раскладушку и постелил себе на веранде, сдвинув стол в угол. А я отправилась на чердак. Но перед сном случилась еще одна сцена, которая произвела тягостное впечатление. Я уже готовилась забраться по лестнице, чтобы завалиться спать, но внезапно началась движуха. Вася и его папаша открыли все двери и багажник своей древней машины и начали всё, абсолютно всё, вытаскивать и заносить в дом. Они перетащили аптечку, накидки на сидения, какие-то тряпки, домкрат, и еще целую кучу какого-то мерзкого барахла. Может быть, они на металлолом автомобиль собрались сдать и освобождают от посторонних предметов? Меня это так поразило, что я залипла на веранде и наблюдала за процессом, не в силах разгадать смысл. В конце Вася снял лобовые щетки и вытащил запаску. Запаска и щетки меня доконали. Я не выдержала и спросила:

– А зачем вы ее разгружаете?

– Да, чтобы ночью не украли ничего, – был ответ.

Машина при этом стояла в метре от входной двери, на территории участка, за закрытыми воротами. Я захлопала глазами и попыталась разгадать смысл происходящего:

– А что, здесь так воруют?

– Да нет, но могут, если оставить, такие люди здесь, такие люди! – сообщил мне папаня, вытащил коврики из машины и переместил их в дом.

–Такие люди… – эхом повторила я. «Подальше от вас, таких людей, подальше», – продолжила мысленно, провожая его взглядом. Если бы могла, немедленно покинула этот странный дом и его бережливых хозяев. Но было уже темно, и я не представляла, где нахожусь. Повторяя, как мантру, «такие люди…такие люди», я полезла на чердак и провалилась в сон.

Утром проснулась рано, потому что нестерпимо захотела в туалет. Извините за подробности, по-серьезному захотела. Живот требовал немедленной эвакуации. Я осторожно спустилась. Ступени ужасно скрипели, и Вася, который спал рядом с лестницей на раскладушке, встрепенулся.

– Ты куда? – хрипло спросил он, и я почувствовала, что меня то ли охраняют, то ли стерегут, чтобы не сбежала.

Но мне было не до сантиментов, еле терпела.

– Мне надо в туалет, – сообщила я, пытаясь прорваться к двери.

– Тебе туда не надо! – всклокоченный Вася вскочил.

Я так удивилась, что баланс «надо – не надо» слегка сдвинулся.

– Я сейчас дам тебе горшок – выдал перл Вася и ловко выудил из-под раскладушки детский эмалированный горшок с крышкой.

Судя по его обколотым краям, он тоже принадлежал к первым Васенькиным артефактам, более тридцати лет хранимых его мамашей. В моем ясельном детстве тоже были такие. Одним из моих ранних травматичных воспоминаний было, как няни сурово высаживали нас, двухлеток, на эти ледяные горшки и не разрешали вставать, пока не сделаем «дела».

Я так растерялась, что застыла изумленно, сжимая в руках почти антикварную «ночную вазу».

– А почему нельзя в туалет? – пролепетала я.

– Там пол прогнил, ты упадешь. Иди наверх, вот бумага, – Вася всучил мне газетку.

Живое воображение нарисовало ужасную картину моего падения в глубокий дачный сортир. Стресс вернул к жизни, а живот призвал не медлить ни секунды. Я взлетела по лестнице, прижимая сосуд к груди. На чердаке дверь отсутствовала за ненадобностью, и все громкие звуки, которые издал мой взбудораженный кишечник, скрыть не удалось. Я произвела такой трескучий звуковой ряд, что неподвижно замерла в ужасе, жалкая, сгорающая от стыда. В глазах навернулись слезы. Чувствовала себя настолько интимно незащищенной, словно присела голой на городской площади, полной народа.

– Ты всё? Давай сюда горшок! – крикнул Вася снизу, как только всё стихло.

Это было уже слишком. Я впала в панику. Я не могла никому отдать столь ценный предмет, собиралась его опорожнить и вымыть, никому не показывая содержимое.

– Нет! Я сама! – закричала и начала спускаться.

Вася протянул руку к моему драгоценному сосуду.

– Нет! – снова заорала я и так резко дернулась, что чуть его не расплескала.

Но дуболом Вася, которому всё было нипочем, всё-таки продолжал бороться за приз и уже почти победил. Но и я не собиралась упускать столь важный трофей. Тогда я приняла решение отступить, развернулась и снова полезла наверх, всхлипывая и пытаясь не уронить и не разлить продукт своей жизнедеятельности.

На чердаке я приоткрыла окно и выглянула наружу, прикидывая план побега. Вася умудрился довести меня до отчаяния. Горшок вонял. Он источал отвратительные миазмы. Я содрогалась и трепетала. И боялась очередной схватки с Васей. Но вот увидела, что он спустился с крыльца и пошлепал к умывальнику. Я схватила свою ношу и резко рванула вниз. Моя поспешность чуть не привела к катастрофе, я зацепилась за ступеньку, и… но из последних усилий удержала равновесие. Выглянув из-за угла и увидев широкую Васину спину, на цыпочках спустилась с крыльца и побежала в угол участка. Сортир, действительно, был прогнивший. Я осторожно вылила содержимое в дырку и стала возвращаться.

Веселый мокрый Вася встречал у крыльца и снова протянул лапы:

– Давай, я помою.

– Да отстань ты! – рявкнула я и ловко увернулась.

Подбежала к бочке, водой из ковшика несколько раз обмыла горшок, каждый раз, опорожняя его в вонючую дыру, замирая от ужаса возможного провала в пропасть. Потом поставила его сушиться на солнышко и отправилась мыть руки. В пластиковой баночке из-под майонеза рядом с умывальником лежали обмылки, склеенные вместе. «Экономненько, – подумала, несколько раз намыливая руки и тщательно ополаскивая водой, – а я тут такое разоренье устроила, наверное, копеек на тридцать, не меньше».

Выдохнула и посмотрела на часы. Было шесть часов утра. Я хотела домой. Очень. Мой нежный зад, не привыкший к утиранию газеткой, горел огнем. Последний раз я подтиралась газеткой чуть позже времени, когда делала «дела» на горшок. Моя душа содрогалась от воспоминаний.

– Вася! – жалобно позвала я, – отвези меня домой. Пожалуйста!

Наверное, я выглядела печально. Вася же был непробиваемо бодр и весел.

– А разве мы не поедем купаться? А на обед у нас шашлык, и мама пирог испечет!

– Нет! – отрезала я. – У меня есть срочные дела. Мне немедленно надо вернуться. Довези меня хотя бы до шоссе, там поймаю попутку.

– Хорошо, но надо подождать, пока проснутся родители, все вещи из машины лежат у них в комнате.

Я вспомнила ночное перемещение и вздохнула. С трудом дотерпев до девяти и отказавшись от завтрака (боялась, что он может снова спровоцировать позыв, а повторный позор уже не пережить), собрав все силы, с тоской наблюдала обратную загрузку ковриков, запаски, аптечки, домкрата и остального барахла в машину.

В половине одиннадцатого Вася припарковался у моего дома в Мытищах. Я сухо поблагодарила его за прекрасный отдых и пошла к подъезду. Если Вася и надеялся на приглашение, то совершенно напрасно. Мой шаг всё ускорялся, и в подъезд я уже вбежала. Горящий анус не давал расслабиться. Я бросила вещи на пол и сразу залезла под душ. Минут десять наслаждалась упругими струями, сразу смывшими боль. Тщательно и с удовольствием вымыла голову, и снова долго стояла, получая удовольствие от теплой воды. Потом вылезла, прошлепала к зеркалу, полюбовалась на себя, засмеялась от удовольствия, не спеша натерлась душистым кремом. Высушила волосы феном, завернулась в пушистое полотенце, налила бокал ледяного белого вина и вышла на балкон. И чуть не выронила бокал из рук в шоке от увиденного.

Хотя прошло уже не менее сорока минут, но Вася всё еще был на том же месте. Он увлеченно сортировал вещи. Сначала раскладывал их на газоне, перетряхивал коврики, протирал и тщательно расставлял по местам запаску, аптечки, домкрат и остальное барахло. Потом начинал по кругу. Он был полностью поглощен этим процессом. Творил и наслаждался. Я изумленно наблюдала сверху, потом тихонько попятилась и скрылась. Мне понадобилось выпить еще два бокала, прежде чем я окончательно пришла в себя.

В понедельник на работе Вася как ни в чем не бывало продолжал названивать, но я больше ни разу не разговаривала с ним. Вскоре я уехала в отпуск, а Вася уволился, к моему облегчению.

Отпуск в Америке. Август 1998.

В начале августа мы с Кирюшей улетели в США. Программа была обширная: и в Нью-Йорке побывать, и посетить любимую подругу Люсю, и на Ниагарский водопад мотнуться, и в Диснейленд заглянуть.

– Прилететь в Америку на каруселях покататься, это в твоем стиле, – смеялась Люся, узнав про наши планы.

В течение двух недель мы с Кириллом побывали в разных штатах. Приземлились в Майами, опоздав из-за жуткой грозы на следующий перелет в Орландо. Было уже поздно, и я в панике рванула на стойку авиакомпании, готовая ругаться, умолять и доставать кошелек, но нас спокойно и без доплаты воткнули на последний рейс. Но, чтобы успеть на него, пришлось совершить марафонский забег с багажом в руках. Вещей у нас было немного, но, если бы не помощь Кирюши, я бы не справилась. Дыхалка у меня всегда была не очень, и я с ужасом поняла, что не добегу. Но сын молча забрал у меня чемодан, и мы рванули дальше, успев запрыгнуть на борт в последний момент.

После полуночи мы добрались до отеля, где рухнули на кровати. Однако утром подскочили и помчались «кататься на каруселях» в знаменитом парке развлечений. В Диснейленде провели несколько дней и полетели в Кент к Люсе. Она, в отличие от меня, была увлечена химией, давно защитила диссертацию и теперь возглавляла исследовательскую лабораторию в научном центре. С Люсей и ее сыном Валериком мы побывали на озере Эри, в котором я чуть было не утонула. От смеха. Мы так веселились вчетвером, что я сильно захлебнулась, камнем пошла ко дну и еле выплыла. «Не хватало еще в Америке найти свою погибель, – задыхаясь и кашляя до рвоты, думала я. – Устроила всем развлечение. Досмеялась почти до смерти». Кирюша плакал, Валерик колотил меня по спине, а Люся в панике искала телефонную будку, чтобы звонить 911. Но всё обошлось, и мы отправились за приключениями дальше, на Ниагарский водопад.

У Люси была машина, но навигаторов тогда не было, и когда мы немного сбились с дороги, пришлось уточнять путь. Тут тоже возник смешной момент. На заправке, пока Люся заливала бак, я задала местному шоферу вопрос:

– Как проехать к Ниагарскому водопаду?

Но, со своим выученным по бумажкам английским, естественно, произнесла «Ни-а-гара». И огребла массу негатива в ответ.

– НИ-А-гара! – передразнил американец. – Немчура проклятая! – выругался он. – Правильно говорить НА-Я-гара!

Я засмеялась. Я уже была в своей жизни «понаехавшей», «мордвой», «татарвой», но «немчурой» назвали в первый раз. Это было еще одно блестящее впечатление в мою копилку. Хохотала, просто кисла от смеха. Видя неожиданную реакцию, борец за правильное произношение поостыл и показал нужный поворот.

НА-Я-гарский водопад меня поразил. Нам выдали желтые плащи, похожие на те, в которых в триллерах из леса выходят маньяки, на ноги что-то типа бахил, и мы побрели по скользким деревянным настилам, подойдя почти вплотную под струи. Конечно, не под самые мощные, но было интересно. В результате мы стали мокрые и веселые. Конечно, еще и на пароходике «в туман» сплавали. И на мосту постояли. И монетки побросали. На следующий день вернулись к Люсе и погостили у нее еще немного.

А последним пунктом назначения стал Нью-Йорк.

Мы приземлились там рано утром. Я зевала и чуть не забыла сумку в кафе, где мы пили кофе. Однако Кирюша оставался начеку. Он всё время подставлял мне свое плечо и был рядом. Молчаливым, но надежным спутником. На равных с мужчинами поднимал багаж на ленту транспортера, как взрослый, выдерживал длительные переезды, не пикнув, сопровождал на многочасовых экскурсиях, не ныл во время затянувшихся набегов в аутлеты, где я зависала, обнаружив цены, против которых не могла устоять. Прилетели мы в Америку с одним чемоданом, но мне пришлось купить второй, набив его обновками.

В Нью-Йорке пробежались по улицам, поднялись на Эмпайр Стейт Билдинг и сплавали на кораблике к статуе Свободы. Заглянули и в Центральный парк и покатались там на взятых в аренду роликах. Единственными, куда я не потащила сына, так как сама была к этому равнодушна, стали знаменитые музеи Нью-Йорка. В художественной сфере я была приблизительно так же неразвита, как и в сфере музыки. В детстве меня к ней не приобщили, а в юности и молодости всё время и усилия были посвящены неотложной задаче выжить, а в нее не входили думы о прекрасном. Я не имела ни малейшего представления ни о библейских сюжетах, ни о реальных исторических событиях и людях, отраженных на старинных картинах, поэтому все они были мне непонятны и вызывали лишь скуку. Contemporary art (*современное искусство) также осталось за зоной моего интереса. Поэтому ни Метрополитен, ни Модерн Арт-музей не были включены в список «must see» (*посмотреть обязательно).

Но и остальных достопримечательностей в этой огромной стране хватало, а время поджимало, и вечерами мы валились с ног от усталости. Маршрут был насыщенный. В целом, мы провели отличные две недели, открыли для себя Америку и почувствовали ее вкус.

Я не была любительницей сувениров, предпочитая копить впечатления, но, увидев в витрине половину чашки с надписью «New York was so expensive that I could afford a half of cap only» (*Нью-Йорк был настолько дорогим, что я смогла позволить только половину чашки), не удержалась и купила ее. Она меня рассмешила, и я решила, что это будет хорошее воспоминание.

В этой стране меня поразили огромные порции еды, ни одну из которых я не смогла осилить, несмотря на суровое советское детсадовское воспитание с его железным правилом «доедать до конца». При заказе напитка в Макдональдсе меня спросили, какой размер я предпочитаю, большой, средний или маленький. Я сказала «маленький», ожидая стандартный стаканчик, как в Москве, но получила пол-литровый сосуд, который не смогла допить. Кирилл тоже. Честно говоря, наша худосочная парочка на фоне полнотелых американцев выглядела такими ходячими скелетами, что даже я, всегда радующаяся собственной стройности, смущенно почувствовала себя заморышем. Что уж говорить про моего сына, просто кожа да кости.

Но мы вовсе не были слабаками, поднимались на небоскребы, подплывали на кораблике почти под самые струи Ниагарского водопада и замирали в свободном падении на аттракционах Диснейленда. А я дополнительно замирала от ужасных новостей, которые произошли в последние дни перед нашим возвращением.

17 августа 1998 года в России случился дефолт. Крах банковской системы. Катастрофическое обесценивание рубля. Стремительная инфляция. Курс доллара взлетел в три раза, с шести до восемнадцати. Мне было страшно. Непонятно, что делать и как жить дальше. Хотя я сообразила снять в американском банкомате остатки зарплаты, около тысячи долларов. И правильно сделала, так как на родине это сделать было уже невозможно.

Впечатлений было так много, что я уже устала и хотела домой. Но, как обычно в такие моменты, жизнь лишь усиливала степень накала испытаний, явно проверяя меня на прочность.

То, что совсем подкосило, случилось за день до отъезда. Вернее, это «приключение» назревало постепенно, так же как назревало на бедре Кирюши воспаление, образовавшееся из пустяковой царапины. Кирюша задел колючку еще в Орландо, но маленькая ранка в тропическом климате неожиданно превратилась в гнойник. Я была уверена, что воздух и солнце его подсушат, и он рассосется сам собой, как и было однажды на море. Поэтому сначала нарыв не очень беспокоил меня, но он рос и рос, и к концу нашего двухнедельного вояжа превратился в устрашающего размера красно-фиолетовый фурункул. Нога вокруг также опухла. В последний вечер в Нью-Йорке я не выдержала, и мы поехали в городскую больницу.

В приемном отделении Кирюшу осмотрел врач и обвел фломастером границы области воспаления вокруг абсцесса, своими размерами больше напоминающим гору Эверест со снежной вершиной. Доктор спросил, когда мы улетаем, и, услышав, что рейс утром, кивнул. Сделал какой-то укол, дал Кириллу таблетку антибиотика и еще одну, на завтра, протянул мне и велел следить за распространением красного пятна, обведенного линией. Если бы антибиотик не сработал, и воспаление перешло границу, утром нужно было срочно ехать в больницу.

– Но это будет операция, и обойдется она вам очень дорого, если у вас нет страховки, – предупредил врач. – Если же воспаление останется за линией, то можно лететь.

– А, может быть, вскрыть прямо сейчас?

Но хирург решил подождать до утра и отправил к медсестре, которая выписала счет за консультацию. Когда я взглянула на сумму, нули в глазах сначала слиплись. Мне показалось, что там указана цифра 200, и я охнула. Расстроилась, так как это был приблизительный эквивалент моего месячного прожиточного минимума в России. Но когда внимательнее рассмотрела счет, мне стало реально плохо.

На бумаге черным по белому значилось: 2000. Две. Тысячи. Долларов. Я так и села. Эта сумма в 1998 году была равна всем моим расходам, потраченным на наше двухнедельное путешествие вместе с билетами. Моя квартира пару лет назад стоила около пятнадцати тысяч долларов.

«И как это понять? Две тысячи баксов? За что? За десять минут и две таблетки? А если завтра надо будет делать операцию? Сколько же она будет стоить? Двадцать тысяч? Тридцать? Чтобы вскрыть гнойник, мне надо будет продать квартиру? И еще останусь должна? И что делать сейчас? В кармане у меня тысяча, но этого мало. На карте ноль. Денег уже не хватает. Как же заплатить за прием?» – судорожно соображала я.

Но медсестра всё решила за меня. Она дала мне заполнить стандартное заявление, где я обязалась оплатить счет, и попросила указать адрес, куда его следует прислать. Я в замешательстве промямлила, что мы живем в отеле.

– Ну вот и укажите адрес отеля, – равнодушно сказала медсестра и забрала подписанный мною листок.

Я честно указала адрес и свое имя, хотя никто не спрашивал мои документы. Я приготовилась оплатить этот счет позже и благодарила бога, что дома у меня валюта есть, ведь я всё время ее копила.

Мы вышли на улицу. Я сжимала в кулаке самую дорогую в моей жизни таблетку. Кирюша сжимал мою вторую руку. Он плакал. Я тоже готова была разрыдаться, но вместо этого прошептала вслух: