Q (Количество теплоты)

Пролог

Александру Варникову, в разговорах с которым родилась идея этой повести

Все события, персонажи, географические названия вымышлены, техническая и медицинская составляющая произведения ради художественного вымысла намеренно лишены достоверности

– С вами я, Василий Трифонов, и шоу «Раздевайся за девайсы»! Мы начинаем!

Экраны вокруг вспыхнули яркими огнями графических фейерверков. Прозвучала короткая музыкальная отбивка. Ведущий, обычно разряженный в пух и прах, сегодня облачился в строгий костюм.

– Сейчас я попрошу погасить яркие экраны, – ведущий сделал скорбное лицо, помолчал, одёрнул лацканы чёрного пиджака, оправдывая внезапную паузу. Зал погрузился в полутьму. Теперь Василия подсвечивал одинокий луч. Камера взяла крупно скорбное лицо ведущего, – сегодня произошло непоправимое.

Отрепетированная интонация прозвучала убедительно. Василий остался собой доволен.

– Моя соведущая, молодая красавица Ольга Воронова, ушла из жизни.

Пауза – тоже не единожды отработанная перед зеркалом.

Зал безмолвствовал – до середины этой паузы. А потом задохнулся в едином возгласе изумления. Василий вздрогнул: так естественно, пожалуй, впервые за время существования шоу, прозвучала реакция зала. Ещё бы! У интернет-канала эксклюзивное право сообщать о смертях сотрудников. Уже давно даже самые охочие до сенсаций левые источники информации побаиваются сливать в Сеть известия о гибели знаменитостей. Украденная рейтинговая новость может стоить болтунам карьеры. Вот теперь начнётся: репортажи с места события, интервью с полицейскими, версии, передачи об Ольге с неизменным рефреном «нас покинул великий человек и неподражаемая ведущая». И всё это – либо во время шоу «Раздевайся за девайсы», либо сразу после. Василий внутренне зарделся от удовольствия: внимание зрителя на ближайшее время обеспечено. Скорбь на лице осталась неколебима: она тоже была до чёрточки отработана.

Василий посмаковал реакцию зрителей. Попались, голубчики. Будете смотреть теперь наш эфир как миленькие. Подумаешь, в программе-кальке на конкурирующем канале ведущая вышла замуж. Это разве новость? Вчера ещё – да, но сегодня мы сообщили известие покруче.

Василий знал, что должен сейчас оживить в памяти образ Ольги, это придаст его взгляду необходимый влажный блеск. Вспомнился вдруг недавний эпизод в гримёрке:

– У тебя локон за серьгу зацепился. Позволь я поправлю.

Подумалось: Воронова была чертовски хороша! Окажись она участницей шоу, Василий заставил бы её раздеться и велел всем камерам бесстыдно шнырять по великолепному телу.

Кажется, выражение глаз стало не соответствующим ситуации, поэтому Трифонов снова заговорил:

– Сразу после эфира мы поделимся эксклюзивными материалами расследования. Оставайтесь с нами!

Реклама. Повезло фирмам, чьи ролики сейчас поставлены в блок. Шокированный зритель не отвлечётся от гаджетов.

Назойливая отбивка возвестила окончание рекламной паузы. Василий едва удержал на лице запланированную скорбь, когда увидел экран с транслируемым онлайн-рейтингом. Выпуск едва начался, а к просмотру присоединились сотни тысяч зрителей.

– Мы благодарны каждому скорбящему и сочувствующему нашему горю, – произнёс он в камеру.– Спасибо каждому из 4 миллионов зрителей, включивших сегодня наш канал, ведь именно сегодня нам особенно важна поддержка. Две трети населения нашей страны скорбит с нами. Светлая память Ольге Вороновой, мне тяжело продолжать шоу, но правила есть правила. Я надеюсь, меня простят присутствующие, но сейчас мы выберем для участия только тех, кто одет во всё чёрное. Итак, это шоу «Раздевайся за девайсы», первый тур!

Глава 1

Конечно! Он испортил ей день рождения! Как же иначе!

По дороге от вокзала Алёна держалась чуть впереди, как незнакомка. Не слишком тяжёлый чемодан на колёсиках волочила сама, не позволяя Евсею даже приблизиться. В беспилотном автобусе демонстративно подсела к пожилой женщине в конце салона, хотя в свободных местах недостатка не было. Евсей сел у переднего выхода, рассматривая знакомые пейзажи Айтигорода.

Он родился и вырос в этом городе. И чем больше жил здесь, тем больше верил в дурацкие тесты на тему «Кем ты был в прошлой жизни». Ни один из них ни разу не предложил Евсею эпоху прогресса и технических скачков. Скорее наоборот, отсылали во времена спокойствия, передышек, а места предыдущего рождения, если таковое возможно, доставались максимально уединённые и тихие.

Стоит ли говорить, что жизнь среди гаджетов ему не нравилась и даже раздражала. С чего бы? Другой он никогда и не видел. Бабушка всегда рассказывала сказки о недалёком прошлом, когда электронные новинки только входили в обиход, о том, как потом они постепенно перемешивались со своими механическими предшественниками в равных пропорциях и наконец вытеснили их окончательно. Всё и всех, кого можно было заменить автоматизированными помощниками, заменили. Успешно или нет? Бабушка вздыхала, а маленький Евсейка воспринимал её вздохи, как проявление задавленной тоски по прошлому и напитывался неприязнью к пиксельному миру, роботизированному персоналу и электронным книгам. Как ему нравилось листать старые бабушкины альбомы, печатные издания с яркими иллюстрациями, водить пальчиком по странице, вдыхать запах типографской краски. Картинки в книжках были застывшие, не анимированные, как это принято в электронных версиях, но ему казалось, что более живых персонажей, чем эти, замершие, и представить нельзя. Что мультик? Кончился и забыл. А тут – простор для воображения: может, заяц в лесок побежал, или за колодцем от огородника укрылся, или дождался, пока хозяин капустного поля удалится в избушку, и продолжил грызть заветный зеленый вилок.

Евсей рано выучился читать. В школе с ним не было сладу: «поганец» никак не носил с собой электронные учебники установленного образца, предпочитая искать в бабушкиной библиотеке бумажные аналоги. Букинистическая лавка сохранилась всего одна, на другом конце города, и Евсей не ленился кататься туда, чтобы найти нужное печатное издание. Учителя злились, негодовали, а иногда ужасались: в учебниках прошлых лет сохранились темы, полностью или частично изъятые из школьной программы. Про время без компьютеров говорилось теперь наспех, с пренебрежением. Люди до-гаджет эпохи презрительно назывались «наши далёкие необразованные предки». «Далёкие» и «необразованные»! Подумать только! Даже родители Евсея жили в ту эпоху. Да и сами Евсей и Алёна появились на свет в период «расслоения». Тогда ещё гаджеты не вытеснили всё и вся, но уже опутывали население электронными цепями по рукам и ногам.

Надо сказать, что Евсей так и проучился по бумажным учебникам прошлых лет, с горем пополам сдал экзамены – компьютерные тесты, полные неточностей и заведомых ошибок, на которые не стоило и указывать, всё равно составители не исправят.

В университете живые преподаватели не водились. Это, с одной стороны, ухудшило восприятие изучаемых предметов, зато позволило Евсею заниматься самообразованием по той литературе, которую удалось выкупить в облюбованном букинистическом магазинчике. Смешно сказать, но спроси у Евсея, как называется специальность, которая будет указана в дипломе, он трижды собьётся, прежде чем произнесёт эти новомодные обороты. Вот Алёна, та без труда выговаривает любую современную абракадабру. К слову, именно она и затянула Евсея в ненавистный вуз. Учился бы сейчас тихо в каком-нибудь затрапезном учреждении, а то и вовсе устроился бы продавцом в милую сердцу лавчонку с книгами. Но нет, Алёне не нужен парень-торгаш, парень-книгочей, парень-очкарик-ботаник. Нужен успешный, а успешные, по её меркам, сегодня те, кто могут сыпать терминами, половину которых никто не понимает – ни говорильщики, ни слушальщики.

Парень обернулся на Алёну. Сидит, уткнувшись в экран. Надо ли ради неё так убиваться? Плюнуть на «язык-свернёшь» специальность, бросить вуз и девчонку эту взбалмошную тоже?

«Красивая, – с нежностью подумал он, – хоть и бука!»

Чуднáя. Каждую фотку свою зачем-то пропускает через специальные фильтры. Что-то там они корректируют! Снимется на камеру, зовёт Евсея.

– Сейчик, я тебе нравлюсь?

– Нравишься.– а что делать, если Алёнка Евсею любая нравится?

– Дурак, – слышится через некоторое время, – я через «Супермодель-онлайн» прогнала снимок, перечень в двадцать пунктов: морщины, цвет лица тусклый, изгиб улыбки немодный, сами губы тонковаты, а щёки, наоборот, пухловаты. Тебя хоть о чём-нибудь спросить можно? Хоть что-то без вранья сказать можешь? Сейчас бы себя такую страхолюдину выложила на страницу в социальной сети! Спасибо хоть программа помогла, всё исправила.

Программа ей важнее человеческого слова. Евсей только пожимал плечами.

На день рождения она, конечно, ожидала очередную «суперскую примочку», а вместо этого получила путёвки на трёхдневную экскурсию «По следам диких предков». Экспериментальный тур, полностью воссозданная атмосфера конца двадцатого – начала двадцать первого века: продавцы в магазине, учителя в школах, водители в транспорте – люди, еда – приготовлена на плите, а иногда и в печах. Деньги можно в руках подержать, на рынке поторговаться. Евсей о таком только в книжках читал. А вот теперь экскурсию в прошлое придумали. Экскурсовод здесь была вполне живой, а не электронной женщиной, правда, всегда приговаривала:

– Обратите внимание, как тяжел быт наших предков. До изобретения девайсов, во многом облегчающих любую, даже саму непростую задачу, им приходилось всё это делать вручную, производить вычисления в уме, читать книги самостоятельно. Сейчас все нужные программы можно закачать ребёнку уже при рождении, и больше не нужно терять времени на обучение всякой… сложнятине.

Это слово ей при рождении в мозг закачали? Евсей был уверен, что она хотела сказать «всякой ерунде».

– Вам не кажется, что живая человеческая речь – один из самых надёжных способов закачать информацию в любой мозг? – хотел было поспорить он, но экскурсовод прошествовала дальше, демонстрируя очередной «пережиток прошлого». В конце экскурсии после разрешения задавать вопросы Евсей попробовал вновь завести дискуссию, но гид избегала встречаться с ним глазами и краснела, словно он спрашивал что-то возмутительное.

– Меня уже ждёт следующая группа, – облегчённо выдохнула она, зацепившись за надуманный предлог, чтобы улизнуть от прилипалы-туриста.зацепившись за надуманный предлогМеня уже ждёт следующая группа, – облегчённо выдохнула она, зацепившись за надуманный предлог, чтобы улизнуть от прилипалы-туриста.

Алёна, хоть и согласилась ехать на этот «отстой», не упускала возможности всякий раз попрекнуть молодого человека. Всё ей казалось отвратительным, ужасным и совершенно не соответствующим представлению о дне рождения, отпразднованном хотя бы «неплохо».

– Что я должна выкладывать в социальную сеть? Вот это? – и она брезгливо ковыряла ложкой щи или гречу с подливой. Потом всё-таки выкладывала с подписью «Такую мерзость я ела на днюху». Ещё обиднее было читать Евсею комментарии к фотографии. Друзья жалели бедняжку, сравнивали содержимое тарелки со всем самым неаппетитным и несъедобным, интересовались, кто довёл именинницу до такого позора. Столь же едкими отзывами друзья обласкали планировку номера в гостинице и особенно нищенскую обстановку ванной комнаты.

«Вау, купальник секси. А что за убожество на заднем плане?» – а на заднем плане как раз был Евсей, случайно попавший в объектив, испортив селфи. Обсуждали они самого Евсея или его немодные плавки – всё равно одинаково неприятно.

В кабинке, которая выдаёт моментальные фотографии без ретуши и – о, ужас! – сразу на бумаге Алёна устроила истерику, увидев собственное лицо, не пропущенное через «Супермодель-онлайн», изорвала в мелкие клочки полоску с четырьмя их совместными изображениями. Евсей кривлялся и высовывал на фото язык, за что ему тоже влетело.

– Уродские фотки, – припечатала девушка и без сожалений бросила клочки в урну, – Ты бессердечный придурок, который думает только о своих удовольствиях. Даже мне на день рождения подарил то, что интересно тебе.

– Я хотел провести выходные с тобой, – пытался оправдаться Евсей.

– Ничего ты не хотел. Просто бабла пожалел! Вернее, не пожалел, у тебя его просто нет, потому что ты нищий. И неудачник.

– Алик, я студент, откуда у меня деньги на сверхнавороченные суперновинки?сверхнавороченные суперновинкиАлик, я студент, откуда у меня деньги на сверхнавороченные суперновинки?

– Ищи. Если любишь, найдёшь.

Хорошо говорить. А всё дурацкая передача «Раздевайся за девайсы» виновата. Ведущий в ней – змей-искуситель, улыбается слащаво, комплименты отвешивает, подбадривает игроков. Ладно бы хоть что-то для ума или для сердца, а то – полуночное шоу, где парни и девушки раздеваются ради классных новинок гаджет-рынка, каких нигде больше не найдёшь, а если и встретишь, то отдашь немалые деньги, чтобы приобрести.

– Ну-ка, посмотрим, кто сегодня играет? Невероятная красотка и смазливый мачо! Ольга, ты должна оценить эти мышцы, подговори кнопку быть благосклонной.

Теперь, когда Ольга Воронова мертва и в каждой передаче смакуют подробности, Алёна и вовсе не отлипает от экрана.

– А я напоминаю правила, – вещает расфранченный шоумен, – они просты до невозможности. Игрок ставит что-то из предметов одежды, которая сейчас на нём, кнопка предлагает оценить этот предмет в чём угодно: в граммах или килограммах, миллиметрах или сантиметрах. Игрок снимает одежду, за каждую обозначенную единицу измерения кнопка выдаёт наши местные деньги. А в финале игрок, который заработает больше, сможет купить невероятные, модные девайсы, только сегодня полученные нами из сверх-интеллектуального чуть не сказал завода. Ха-ха, никаких заводов, это супер-гаджет-центр! Центр только и думающий о гаджетах, живущий гаджетами и позволяющий жить с гаджетами мне и вам! Ну вы поняли принцип. Наше шоу смотрят миллионы, неужели мне надо повторять правила?

Зал ревёт и требует обнажёнки.

– Зачем вы пришли сюда? – спрашивает Ольга Воронова у крепкого парня. Видно невооружённым глазом, что на нём несколько рубашек с коротким рукавом и с длинным, нарочито тяжёлые ботинки вместо удобных и подходящих к спортивному стилю кроссовок. Он готовился к любым капризам кнопки.

– Я хочу выиграть подарок на день рождения девушки, – отвечает парень, и Алёна тут же пеняет Евсею:

– Смотри, есть ещё нормальные мужики, готовы принародно раздеться, лишь бы порадовать любимую.

– А вы, прелестная крошка, – ведущий обращается к девушке. Она словно и не готовилась к шоу. В лёгком платьице и балетках.

– Я просто хочу новый телефончик, – сюсюкает она в ответ.

– Ути, умница моя, – отзывается Трифонов и тут же меняет тон на бравурно-зазывный, – ну что? Вы готовы раздеваться?

Зал гудит. Участники неловко кивают.

– Обнажаться полностью? Снимать с себя всё – до нитки? Это шоу «Раздевайся за девайсы»! И мы начинаем! Первый раунд.

– Запретить бы вообще эту дрянную передачу, – буркает Евсей, – это же унизительно, Алик! буркаетЗапретить бы вообще эту дрянную передачу, – буркает Евсей, – это же унизительно, Алик!

– Просто ты зануда, Сейчик, – Алёна снова утыкается в экран. утыкаетсяПросто ты зануда, Сейчик, – Алёна снова утыкается в экран.

Тем временем на участниках остаётся всё меньше одежды.

– Не везёт тебе, парень. Кнопка тебя недолюбливает. Ты никогда не встречался с ней прежде? Может быть расскажешь, за что она сердита на тебя?

Парень застенчиво улыбается и мотает головой. На нём теперь только брюки и тяжёлые ботинки. За прежнюю одежду кнопка предлагала какие-то копейки. Даже рубашка, «проданная» по тысяче баллов за каждую пуговицу, не слишком увеличила его счёт. Зато девица, хоть и осталась в одном нижнем белье, ухитрилась «продать» сарафан по миллиметрам и выручить неплохую сумму.

– А вот сопернице везёт! – не умолкает ведущий под громкую музыку и фейерверки на экранах, – что поставите теперь?

– Обувь, – отвечает она.

– Сразу обе балетки? – уточняет Ольга.

– Да.

– А я напоминаю, – тут же вступает Василий, – парные вещи могут помочь вам или дольше продержаться в игре, или сразу сорвать куш покрупнее. Итак, что предлагает кнопка? Жмите!

Девушка лупит по красной кнопке, тут же на экране высвечиваются правила конкурса: «Постарайтесь бросить обувь как можно дальше. Мы оплатим каждый метр!»

– Мы оплатим каждый метр, – повторяет ведущий, – Метр – это не так уж плохо. Жмите кнопку ещё раз, узнаем, сколько стоит метр.

Девушка жмёт повторно. И зал ахает. Сумма велика.

– Ого, – восторгается и Ольга, – кнопка не скупится, значит, приз того стоит! Боритесь, друзья мои.

Девушка кидает по очереди обе балетки. К её игровому счёту добавляются баллы.

– Парень, на тебе одни трусы, – переключается ведущий, – порадуешь Ольгу и всю остальную публику? Ставишь ли ты их на кон?

– Ставлю! Любимая, это всё ради тебя! – парень посылает в камеру воздушный поцелуй и, не раздумывая, стягивает с себя «боксёры».

Теперь он полностью обнажён, – Ольга аплодирует, камера бесстыдно транслирует нагое тело во всех подробностях, – посмотрим, что предложит кнопка. О, нет! Увы, она предлагает килограммы! Взвесим ваши боксёры! И снова жмите кнопку… И опять неудача… Сумма мала, мне очень жаль. Вам не догнать соперницу, вы покидаете игру. Мы уходим на короткую рекламу, а после паузы узнаем, разденется ли полностью наша участница ради нового гаджета. Это шоу «Раздевайся за девайсы»! Оставайтесь с нами!

После рекламы начинается финальный раунд.

– У нас осталась одна участница. Ей сегодня повезло больше, кнопка давала ей шанс. Но мы обязаны спросить, хотите ли вы увеличить сумму? Никто по-прежнему не знает, сколько стоит наш сегодняшний приз и хватит ли вам заработанных баллов.

– Ставлю бюстгальтер, – решается девица. Зал аплодирует и одобрительно свистит.

– Тонны, и всего по сто баллов за тонну – выдыхает Ольга Воронова, – кнопка-шутница.

– А вы, операторы, пока возьмите крупно эту великолепную грудь, пусть порадуются те, у кого маленькие экранчики, – Трифонов сально рассматривает гостью.

– Тогда ставлю и стринги.

– Что ж, в них вероятно больше тонн, чем в лифчике, – шутит Ольга, – но всё же давайте проверим, что предложит кнопка.

И зал взрывается аплодисментами.

– Платим за каждый спущенный сантиметр! На сколько сантиметров Вы согласитесь спустить стринги?

– На три, – робко отвечает девица, вдруг растерявшая былую решимость. Она краснеет и пытается прикрыть грудь.

– Вы считаете, вам этого хватит, чтобы получить сегодняшний приз?

– Да.... Или.. Нет… Да… Хватит. Три сантиметра!

– Жмите на кнопку. Теперь ничего изменить нельзя. Мы узнаем, сколько вы получите за каждый сантиметр. Десять тысяч за сантиметр! Мы желаем вам удачи!

Её подводят к ростомеру. Движущаяся каретка со щупальцами крепко хватает тонкую нитку стрингов и спускает их ровно на три сантиметра.

– Эх, не дали вы нам насладиться обнажёнкой, – ведущий цокает языком, – но и то, что мы видели – потрясающе!

Зал аплодирует. Трифонов и Воронова жестами требуют увеличить уровень овации.

– Но довольно! – восклицает Василий.– Настало время вскрыть конверт и узнать, сколько стоит сегодняшний приз. Всю игру конверт лежал вот в этом сейфе, стоящем на виду у всех! Как фокусник демонстрирую: в сейфе нет ничего, кроме конверта. И-и-та-а-а-к! Вскрыва-а-а-ю конверт! Вот неудача! Вам не хватило одного сантиметра! Одного малюсенького сантиметра. Гаджет стоит ровно на десять тысяч дороже! Давайте посмотрим, что вы могли выиграть. Ого! Да это же трансфератор! Новейшая система с функцией ТSM, Transfer to Social Media. Полного погружения в социальную сеть! Вы можете сами побывать во всех сфотографированных странах, сесть с друзьями за стол, даже потрогать любую звезду, где вам заблагорассудится, – он снова отпускает скабрезную шуточку, и зал захлёбывается, – но, увы, этот гаджет из-за вашей скромности остаётся в студии шоу «Раздевайся за девайсы»! А мы увидимся завтра в это же время! Раскрепощайтесь!

– Дура, – в сердцах бросила тогда Алёнка, – что ей трудно было совсем трусы с себя снять?

– А ты бы сняла?

– Конечно, – фыркнула Алёна.

Но, разумеется, она не собиралась идти на шоу «Раздевайся за девайсы». Она ждала, что Евсей подарит облюбованный гаджет ей на день рождения. Но если уж такого небывалого количества игровых очков оказалось недостаточно, то его скромных денежных средств точно не хватит на эту штуковину.

Глава 2

Из сорока прожитых лет больше десяти Тимофей Кириллович Головин возглавлял «Центр технической поддержки Айтигорода». На самом деле это был не просто центр поддержки, это было огромное предприятие по производству гаджетов – от задумки до воплощения. Специальный отдел занимался ремонтом любой сложности. Креативщики генерировали идеи, выискивая их в собственных головах или в письмах, сотнями тысяч приходивших на электронную почту. Был здесь и отдел сортировки информации, попадающей в сети – её распределяли по возрастным категориям, научные факты проверяли на достоверность, плоды интеллектуального труда – на авторство. Так что шеф без зазрения совести мог бы сказать, что правда сегодня – только то, чему есть подтверждение в Сети. За этим «Центр» следит строго.

Жалобы Головин всегда читал сам. Претензии – это сгусток живой человеческой энергии, гнева, дискомфорта, так сказать, месторождение бриллиантов и кладезь невольного изобретательства! Метод от противного. Не нравится потребителю услуга? Выслушаем и подправим. Что-то показалось неудобным? И это не беда, изменим.

Жалуются, что много стало слов в повелительном наклонении, и потому люди постоянно будто солдаты, выполняют приказы неведомых командиров. «Введите пин-код, подтвердите пароль, совершите выгодную сделку, успейте купить раньше всех, наберите комбинацию цифр»… Что ж, с этим и правда стоит побороться.

Ещё жалуются на плохое качество оказанных услуг, что люди всё больше стали считать, что любую оплошность можно объяснять сбоем техники и отделываться от недовольства окружающих коротким: «Ну извините». Испортили брюки при глажке? Сбой техники, уж извините. Не доставлена посылка? Сбой техники, ну извините. Денег сняли, а товар не доставили на дом? Простите. И плевать, что он нужен был к определённому часу. Техника подвела, мы-то тут при чём? Скоро и парикмахеры, отрезав клиенту ухо, будут говорить, как ни в чём не бывало: «Ну простите». Эдакая индульгенция нынешнего времени: свалить на технику и быстренько замять тему. А вы как хотите, так и живите с одним ухом и в прожжённых брюках…

«И тут трудно не согласиться, – думал Головин, – словно и правда это безликое «Ну простите» кого-то действительно извиняет. Не отдал вовремя деньги – ну прости… Опоздал на встречу – ну прости… Для кого-то время – деньги, для кого-то время – жизнь, для кого-то деньги – цель жизни, так можно ли отнимать (читай, красть!) у людей то или другое, прикрываясь издевательскими извинениями?»

А ещё жаловались, что многое, производимое «Центром», ломается едва ли не через несколько дней после покупки. Но таков уж закон коммерции: сделай на века и число покупателей вполне предсказуемо упадёт. Без связи сегодня и жизнь не жизнь, поэтому взамен сломавшейся техники хочешь – не хочешь побежишь приобретать пусть самый плохонький планшетик, а к нему в придачу можно впарить очередную лажу, которая тоже скоро сломается. Всё это начальник знал, понимал, что жалобы людские небезосновательны. Каждый случай потребительского недовольства он внимательно изучал и следил, чтобы конфликт был исчерпан в кратчайшие сроки.

«Репутация Сети превыше всего» – таков девиз «Центра».

Здесь работает такое количество народа, что шеф давно отказался от «летучек» в актовом зале – зачем зря народ от работы отвлекать? Собирал на короткие ежеутренние совещания только руководителей некоторых отделов и практически всегда звал двух пацанов-креативщиков. Нравились они ему рвением и неуёмной фантазией. Петька Стекляшов по прозвищу Стекляш, и Ванька Барабкин, его Тимофей Кириллович звал Барабашем. Были они эти Стекляш и Барабаш, словно братья. Хотя и разные совсем. Первый блондин, второй – брюнет. Один розовощекий пухляк, другой сухой и тощий. Стекляш – болтун, каких мало, зато фонтанировал идеями неустанно, Барабаш, наоборот, молчаливый, ценные мысли держал при себе до тех пор, пока не обдумает всё до мелочей. Один холостой, второй женат, с детьми, хотя обоим чуть за двадцать.

Сегодня шеф был рассеян и задумчив, слушал подчинённых невнимательно, в дела «Центра» не вникал, хотя стоило бы – Трифонов требует всё новых и новых стильных девайсов для своей передачи. Где ж их напасёшься? Идей хоть отбавляй, но на всё же время требуется!

– Да и вообще, Тимофей Кириллович, – выступил Стекляш, – сколько можно на индустрию развлечений трудиться? У нас за последние несколько месяцев на одну полезную вещь десять бесполезных получается! Инвалидные коляски стоят, недоработанные, зато в телефонах разве что нет функции «вылези из трубки собеседнику в ухо». Зачем всё это? Ради одного идиотского шоу?

Тимофей Кириллович, всё больше молчавший сегодня, вдруг поднял на негласного любимчика взгляд – тяжёлый, суровый, полный раздражения и досады.

– Пятиминутка окончена, – рыкнул Головин и потёр виски.

– Вам нехорошо, Тимофей Кириллович? – это Барабаш.– Принести что-нибудь от мигрени?

– Я сейчас таблетку приму.

– Таблетку? – ужаснулся Петя.– Их ещё производят вообще? Мы ж давно разработали замену всем препаратам. Программы специальные! В любом телефоне есть.

– Знаю я, что вы разработали. Благо не весь мир ещё перешёл на гаджет-терапию. Кто-то ещё по старинке лечится. Вот и присылают мне любимое средство. Ступайте по рабочим местам, мальчишки.

Казалось, ещё чуть-чуть – и он потреплет этих сорванцов с горящими глазами по головам. Смышлёные и заботливые. Забавные. Вон как вытаращились, узнав, что глава такого могучего технического центра, словно дикарь из далёкого прошлого, глотает химию. А ему, Тимофею Кирилловичу, другие средства не помогают, даже самые модные.

Настенный монитор заморгал зелёными вспышками: кто-то хочет пройти в административные коридоры. Шеф глянул на экран. Васька. И радостно, с одной стороны – сейчас поболтает со старым другом, и тягостно, потому как общаться ни с кем не хочется. Он нажал на кнопку, дверь в конце коридора открылась – и Василий Трифонов, ведущий полуночного шоу «Раздевайся за девайсы», зашагал по коридору «Центра».

– Я так часто бываю у тебя, – сказал он вместо приветствия, – что пора бы уже сделать мне электронный ключ.

– Да без проблем, – Тимофей открыл ящик стола и выудил пластиковый прямоугольник, – пользуйся. Ты не просил, а я не предлагал. Не знаю почему.

Шеф улыбнулся, поднялся с продавленного кресла и обнял друга. Тот по привычке проверил, не измят ли после объятий дорогой костюм и что-то смахнул с рукавов. Отпечатки пальцев Тимофея, что ли? Он бы и пиджак вытряхнул, но сдержался.

– Вот смотрю на тебя, год за годом идёт, а ты всё такой же…

– Какой?

– Оборванец, Тима. Стулья в кабинете обычные, не автоматизированные, хотя давно во всех офисах кресла для начальства и сотрудников сами выезжают из-под столов и обратно задвигаются, а у тебя не переговорная, а убожество! С подчинёнными общаешься запанибрата, слово «субординация» для вас для всех пустой звук! И одеваешься ты не как начальник: джинсы, поношенный свитерок…

– Свитерок. Хорошее название для девчачьей группы, не находишь? Sweety-rock, девчушки, играющие что-то такое сладко-тяжёлое. Продюсерством не занялся ещё? Дарю идею.

– Мне хватает нескольких шоу и собственного издательства. Вот только думаю, не стоит ли прекратить вообще выпуск бумажных книг?

– Почему?

– Они своё отжили.

– Мне казалось, ты только что удачно запустил серию книг, написанных компьютером. Нет?

– Да. Пусть остаются в сети. Зачем ради десятка-другого человек заморачиваться?

– Но «Бутафорию» ты распечатал.

– Угу. Это последняя. Правительственный заказ, ты же знаешь.

– Ну да, помню, ты рассказывал. Мол, хотят живых врачей заменить на автоматы.

– Да, врачи – одна из немногих специальностей осталась почти нетронутой. Разве что растворы и таблетки на приборы заменили. А так всё, как раньше: врач решает, назначает, наблюдает. Вот и хотят попробовать доверить лечение роботам. А я что? Моё дело маленькое – всю необходимую информацию загрузил в программу, она мне повестюшку накропала. Добро пожаловать – в печать! Так сказать, через художественную литературу народ к ближайшему будущему подготовить.

– Правительство одобрило размышления программы?

– Одобрило.

– Ну да, ну да… У нас теперь кругом недоактёры, недоповара, поэтому можно и недоврачей делать. А потом и всех этих недолюдей просто роботами заменить, и дело с концом. Значит, финал в книге счастливый? – шеф перебил сам себя.– Хотя нет, молчи. Не спойлери. Сам прочитаю. Ты привёз мне экземпляр?

– Лови.

Василий бросил на стол книгу в твёрдом переплёте с таким видом, словно тащить её в кожаном портфеле стало для него непосильной задачей.

– Ну вот, уголок обложки сломал. Что за человек! – беззлобно проворчал Тимофей.

– Ещё экскурсии какие-то придумали, видел? – Василий словно и не прерывал прежнего разговора, – Что-то вроде «возвращения к далёкому прошлому». Люди теперь могут поехать посмотреть, как было до всех придумок твоей Корпорации.

– «Центра», Вась. У меня не корпорация.

– И я задумался: а хорошо ли это, людям в прошлое погружаться? Надо жить настоящим, разве нет?

– Может и хорошо. Косплей своего рода, игра. Чем плохо-то, Вась?

– Вот смотрю я на тебя и не понимаю. Ты как будто сам против того, чем занимаешься.

– А чем я занимаюсь? Людей я роботизирую! А они и рады. Они сами себя, Вась, роботизируют. И ты с ними. Вот скажи я сейчас: на рыбалку хочу! Что ты мне ответишь?

– Отвечу: поехали, раз хочешь.

– Да, только ты с собой возьмёшь тучу всякой галиматьи и будешь мне всю дорогу с помощью технических приблуд самое подходящее место искать, водную толщу сканировать, угол заброса электронным транспортиром измерять, а потом каждую пойманную рыбу на экологическую чистоту проверять и тут же в вакуумную упаковку запаивать. Так?

– Ну так. И я не понимаю, что в этом плохого. Раз уж человечество, и твоя команда, кстати, как часть этого человечества, придумала приспособления, чтобы с рыбалки наверняка с уловом вернуться.

– Вот… Об этом и речь. Рыбалка – это процесс, Вась. Улов – это только конечный результат, не всегда, кстати, и нужный. Накопал червей, насадил на крючок, закинул, поплавочек на воде подрыгивает, ты на него краем глаза посматриваешь, а сам чаёк из термоса попиваешь, бутербродом закусываешь. А вокруг никого, только предрассветный туман и солнце сквозь него розовое зарево льёт. И вдруг рыбка – хоп, и на крючке. Успел подсечь – доволен и счастлив, не успел, сорвалась – начинай всё сначала. А бывает, такую красавицу упустишь, щуку, например, она тебе покажется, о борт лодки ударится, через него перескочит – и была такова. Вот ведь обидно. А поймаешь такую – так гордости нет конца. А ты говоришь, чтоб наверняка с уловом вернуться, – передразнил Тимофей, – или мальчишки прыгают с тарзанки! И что теперь? У них специальные противоударные костюмы, а перекладина подаёт сигнал, когда лучше всего отцеплять руки, чтобы не промахнуться мимо воды. И где авантюризм, где азарт? Вот, скажем, в детстве я клал шоколад на печенье и радовался своей изобретательности, а теперь печенье в глазури делают на фабрике и уже сызмальства пропадает дух естествоиспытательства, ведь ребёнку всё подносится на блюдечке. Мир становится безопаснее и проще, но, вместе с тем, теряет свою первозданную прелесть.

– Мне кажется, не нужны Корпорации такие люди, как ты, Тим.

– А какие нужны? Такие, как ты? Так забирай моё место, руководи.

– Не говори ерунды. Я актёр, шоумен, шут балаганный. Это я так, предостерегаю, не треплись где попало об этих настроениях своих «рыбацких».

И так у Тимофея Кирилловича на душе с утра беспокойно было, а теперь ещё разговор этот дурацкий с другом вышел. Совсем настроение испоганил.

* * *

– Нам с тобой пока расстаться бы надо. Отдохнуть друг от друга. Мы разные, понимаешь? – так Алёна после поездки сказала Евсею.

– Угу, – только и кивнул он. Его словарный запас оскудел в секунду. Не хотелось ничего говорить, ведь и правда – разные. Что тут поделаешь? Отпустить? Но ведь любит. Ту самую любит, которая жить не сможет, если не сфотографирует еду, не подкорректирует собственное фото, не купит ультрамодный купальник. Ту, что копит на пластическую операцию, чтобы без «Супермодель-онлайн» выглядеть на все сто (и как из неё выбить эту ерунду?), ту, которая смотрит шоу, унижающее человеческое достоинство. Всякую он её любит. А она говорит – разные. Что тут ответишь, кроме произнесённого «угу»?

Евсей проходил по улицам города, в котором ничего не было, кроме ужасающе высоких небоскрёбов и развлекательных комплексов. Люди бежали по улицам, уткнувшись в экраны, словно набрали в пригоршни воду, которую нельзя расплескать. Они черпали эту воду где-то в офисных источниках, лелеяли в ладонях и мгновенно, ещё с порога, тут же припадали к источникам домашним. Ужас, что случится, если отвлечёшься от новостных лент, от переписки, от бесконечных потоков информации. Стоит подойти к ним с вопросом, например, как пройти в кинотеатр, люди вздрагивают, быстро и нехотя отводят взгляд от экранов и вновь утыкаются в них, чтобы открыть карту и посмотреть искомый адрес. Стоило бы провести эксперимент: задать вопрос про кинотеатр, стоя у этого самого кинотеатра. Евсей готов был поспорить, что только один человек из десяти махнёт рукой и воскликнет: «Да вот же он, перед тобой». Остальные по привычке полезут в Сеть.

А что там делать, в Сети-то? Лето! Разве ж не приятнее ну хотя бы попялиться на обнажённые девчачьи ножки? (Алёнка за такие мысли уже надавала бы Евсею по башке).

Не потому ли люди всё чаще в телефонах, что боятся оставаться один на один с собой? Из-за внутренней пустоты, что ли?

На экскурсии актриса, игравшая роль заблудившейся, ходила по улицам и просила помощи. Так Алёна даже отпрыгнула от неё, истошно закричав:

– Не трогай меня, – всю оставшуюся дорогу хлопала себя по карманам, проверяя, не пропало ли что-нибудь, а в номере намылась антибактериальным мылом.

Рекламные баннеры вокруг кричали: подари себе больше разговоров. С кем? О чём? Зачем? Куда уж ещё больше? Если вдуматься, человеку не надо столько общения! Только «Центр технической поддержки Айтигорода» считает, что надо. Уже давно спрос ничего не рождает. Теперь есть масса предложений, которые люди зачем-то по инерции продолжают потреблять. А сколько сейчас всяких тренингов: как убедить покупателя приобрести товар! Убедить! Это категорически не устраивало Евсея. Он всегда хотел сначала ощущать в чём бы то ни было потребность, а уже потом искать в Сети необходимое. И как же раздражают всплывающие окна, которые насаждают тебе очередной триммер для ушей и носа или собачую миску с функцией дозированной подачи корма. Неужели, это ненормально: сначала захотеть, а потом купить? Неужели, лучше приобрести, а уже потом научиться этой ерунде радоваться? Стерпится-слюбится, так, что ли? Вот и ходят люди, все такие «убеждённые» в необходимости приобретений, тратят деньги, а потом удивляются, почему ежемесячные расходы увеличились? Скажите спасибо маркетологам и навязчивой рекламе.

Алёна сказала бы: странные размышления для молодого парня. Разумеется, по её мнению, все мальчики должны любить играть в солдатиков, машинки и в крутые прибамбасы. А он вот, Евсей, не любит ни то, ни другое, ни третье.

– Твои карманы забиты всяким рекламным мусором, который суют в руки на каждом шагу, – говорил Евсей, – нам и мысли так же захламляют, потому что со всех сторон постоянно летят бешеные потоки информации. Выверни карманы – и поймёшь, какой треш у людей в голове!

– Не боишься, что за такие размышления тебя упекут в психушку, в отделение для несогласных?

– А ты не боишься, что тебя отправят на лечение, как зависимую?

Какой-то закон на этот счёт и правда приняли. Лечить принудительно и тех, кто не может оторваться от Сети и тех, кто яро отрицает её право на повсеместное существование.

– А ещё давай, – подначивала Алёна, – вступи в группу «Resistance»!

– Алик, я не сумасшедший и не собираюсь кидаться в крайности! Да, я не любитель электронных машин, но в то же время я понимаю, что прогресс неизбежен, и не все технические новинки так уж плохи, многие и правда облегчают жизнь! Поэтому мне не придёт в голову участвовать в показательных выступлениях вроде тех, что устраивают эти твои «сопротивляющиеся»!

Общество «Resistance» уже несколько месяцев устраивало флешмобы с уничтожением гаджетов на городской площади, а пару дней назад члены группы среди бела дня разбили терминал. Злые языки поговаривают, что терминал и так был нерабочий, а все выступления общества носят лицедейский характер. Тем не менее раз в неделю, или немного чаще, появлялись новые ролики с участием представителей оппозиционной группы. Евсея умиляла эта особенность: распространять своё «творчество» через презираемую Сеть. Появилась информация, что общество «Resistance» является так же автором ряда мошеннических схем, якобы так они пытаются доказать, насколько уязвимы люди и как легко обмануть пользователей Интернет-пространства. Евсею отчего-то слабо верилось в благородство помыслов возмутителей спокойствия.

– Золотую середину, Алик, – наставлял Евсей, – нужно искать в любом, даже в самом простом на вид занятии, даже в самом чёрном и неприглядном веке! Тогда и не придётся лечиться ни среди зависимых, ни среди несогласных!

Евсей вернулся мыслями к терминалам. В Айтигроде они повсюду! Хочешь купить – обратись в терминал. Хочешь спросить – обратись в терминал. Хочешь позвать на помощь – и тут всё только через терминал.

Всё это удобно: натыкал в экран хоть сто наименований из электронного супермаркета, через час беспилотный автокурьер в специальные шлюзы, которые есть в каждой новостройке, отгружает заказ. Дальше пакет в небольшом грузовом лифте поднимается прямо в квартиру. Не нужно присутствовать дома, всё происходит само по себе, и всё же Евсею чего-то не хватало. Ему казалось, что настоящий мир там – на экскурсии, а здесь – неудачный аналог, подделка. Актёром, что ли, устроиться? Хоть поиграть в любимую эпоху.

– Телефон не нужен?

– Нет, – отмахнулся Евсей от уличного приставалы.

– Хороший, возьми, через него в социальную сеть нырять можно. Прорыв!

«Прорыв, – мысленно согласился Евсей, – прежде все „переносы“ в Сеть ограничивались только игрой с сознанием, а новинка обещала перебрасывать в виртуальный мир ещё и тело!»

Загорелый черноволосый парень в футболке с жёлтыми от пота подмышками и светлых шортах со следами грязных пальцев, между тем, продолжал:

– Дёшево отдам, бери.– И он озвучил смешную цену.озвучилДёшево отдам, бери.– И он озвучил смешную цену.

– Врёшь. Такой аппарат только недавно в программе у Трифонова показывали: новинка! Бешеных денег стоить должен. У тебя подделка наверняка.

– Ну как хочешь.

«Легко согласился и отстал, – подумал Евсей, – значит, точно подделка».

Тем не менее в ближайшем терминале он набрал «телефон с погружением в социальные сети».

Надо же! Есть ссылка. Цена, конечно, не была такой смехотворной, какую назначил парень на улице, и всё же Евсею покупка оказалась по карману. Он оформил заказ.

Жалко, что на улице нельзя перекусить: новые законы. Антисанитария – это во-первых. И ещё можно испачкать людей вокруг. Ну конечно, где им увидеть чужое мороженое или сосиску в кетчупе, если всё внимание они тратят на устройства в руках. Несколько разрешённых кафе и ресторанов были в центре Айтигорода, но туда тащиться Евсею не хотелось. А дома в холодильнике мороженое и так было.

Бутафория (главы из романа)

Если бы кто-нибудь спросил Дениса Владимировича Корневецкого, что привело его в медицину, он бы непременно соврал про призвание или, наоборот, про волю случая, сказал бы все напыщенные и высокопарные слова о долге, верности профессии, о внутреннем стремлении быть полезным человеку и человечеству, припомнил бы пару курьёзных случаев из детства и юности (такие бывают у каждого врача). Скажем, удачно обработанная царапина приятелю, с которым вместе носились босиком по траве. Все эти детские врачевания заканчиваются умилённым покачиванием головы кого-нибудь из оказавшихся рядом взрослых с обязательным последующим диалогом:

– Эх, будущий доктор растёт!

– Тьфу на тебя. Что ты парню нищенскую судьбу пророчишь!

И Дениска, конечно, услышал и решил, что станет врачом назло и вопреки прежде всего этому вредному дядьке, говорившему про «нищенство», и обязательно будет лелеять в себе идею, что врач – это прежде всего порыв, а вовсе не жажда наживы! С малолетства станет играть с дворовыми мальчишками только «в доктора» и утомлять их своими вечными: «дышите – не дышите», «так, поднимите рубашку, ага, теперь спустите штаны». Он, конечно, обзаведётся белой шапкой с красным крестом и в любой ребячьей войнушке станет отвечать за «починку» боевого состава. Он будет усерден, перебинтует раненому руку и не пустит его в игру, пока тот не поправится или не озвереет от лежания в госпитале настолько, что наподдаёт малолетнему эскулапу по бело-красному чепчику и сбежит на «фронт». И, конечно, это стремление помогать и лечить распространится на соседей: одышливой и тучной тётке Лиде научится измерять артериальное давление, сухощавому вечно пахнущему перегаром и крепкими папиросами дяде Вите с сизым носом с крайне учёным видом предложит стакан мутного рассола в часы утреннего похмелья, а возможно, молодая мамочка из первой парадной разрешит посмотреть, как ставят газоотводную трубку её новорождённой дочке. И, разумеется, дома Денис будет незаменимым помощником: принесёт градусник загрипповавшим брату и матери, наварит им куриного бульона, придумает, из чего соорудить импровизированный пузырь со льдом или, наоборот, грелку (наверное, подойдут пластиковые бутылки?), замешает в тазике спирто-уксусную смесь, как научит всё та же тётка Лида, и будет помогать делать обтирания, а на ночь – обязательно поставит всем горчичники. Это несложно: просто обмакни обсыпанный коричневатым порошком листочек в горячую воду и положи на спину.

– С этим любой ребёнок справится, – отмахнулся бы Денис от родительских похвал.

Такие истории рассказывали Денису однокурсники. Однако, когда очередь откровенничать доходила до него, он либо отмалчивался, за что ровесники считали его букой, либо отделывался коротким:

– Да так же, как у вас, у меня всё было… Соседки, горчичники, родственники больные…

И ни с кем студент Корневецкий не собирался обсуждать подробности своего детства, которое и впрямь подтолкнуло его к дверям медицинского вуза, только довольно резкими пинками.

Семья Корневецких состояла из трёх человек: мамы Светланы Валерьевны, брата Олега и маленького Дениски. Разница между братьями была большая, почти пятнадцать лет. Мать дома бывала редко, работала санитаркой в городской больнице и, чтобы получать хоть немного больше, не отказывалась ни от дневных, ни от ночных, ни от суточных смен. Брат после рождения Дениса бросил школу. Где он был и что с ним происходило с 15 до 18 лет, мать вряд ли могла бы рассказать. Ей хватало забот и без старшего сына и, откровенно говоря, совершенно не хотелось рожать младшего. Но, казалось, тогда она встретила любовь всей своей жизни, до последнего тянула с признанием о беременности, поэтому, когда обещавший любить до гроба кавалер сбежал, осталась одна на позднем сроке. Аборт врачи делать отказывались, самостоятельные меры спровоцировать выкидыш ни к чему не привели, и на свет появился бодрый и здоровый Денис. Мать записала в метрике отчество беглеца в надежде, что тот вернётся, едва увидит младенца. Надежды не оправдались, мать-одиночка в отчаянье бросила свёрток с новорождённым сыном под первым попавшимся кустом, но, уже спустя полчаса одумалась и, к счастью, нашла малыша на прежнем месте – живым, но молчаливым, хотя по всем срокам ребёнку давно надлежало проголодаться. Вздумай младенец закричать, на свёрток обратили бы внимание прохожие, и судьба Дениса и его матери сложилась бы как-то иначе, но младенец предпочёл отмалчиваться и довольно благоразумно перенял эту черту для всей последующей жизни.. ГСемья Корневецких состояла из трёх человек: мамы Светланы Валерьевны, брата Олега и маленького Дениски. Разница между братьями была большая, почти пятнадцать лет. Мать дома бывала редко, работала санитаркой в городской больнице и, чтобы получать хоть немного больше, не отказывалась ни от дневных, ни от ночных, ни от суточных смен. Брат после рождения Дениса бросил школу. Где он был и что с ним происходило с 15 до 18 лет, мать вряд ли могла бы рассказать. Ей хватало забот и без старшего сына и, откровенно говоря, совершенно не хотелось рожать младшего. Но, казалось, тогда она встретила любовь всей своей жизни, до последнего тянула с признанием о беременности, поэтому, когда обещавший любить до гроба кавалер сбежал, осталась одна на позднем сроке. Аборт врачи делать отказывались, самостоятельные меры спровоцировать выкидыш ни к чему не привели, и на свет появился бодрый и здоровый Денис. Мать записала в метрике отчество беглеца в надежде, что тот вернётся, едва увидит младенца. Надежды не оправдались, мать-одиночка в отчаянье бросила свёрток с новорождённым сыном под первым попавшимся кустом, но, уже спустя полчаса одумалась и, к счастью, нашла малыша на прежнем месте – живым, но молчаливым, хотя по всем срокам ребёнку давно надлежало проголодаться. Вздумай младенец закричать, на свёрток обратили бы внимание прохожие, и судьба Дениса и его матери сложилась бы как-то иначе, но младенец предпочёл отмалчиваться и довольно благоразумно перенял эту черту для всей последующей жизни.

Историю своего рождения он выслушивал от матери ежевечерне вместо сказок, она же служила наказанием за любую провинность. Сначала бывала непременная порка всем, что под руку попадётся, а потом стоящему в углу Дениске повторялось «преданье старины глубокой»:

– Зря я тебя, негодяя, под кустом не оставила, – мать обычно начинала тихо, но постепенно заводилась, распалялась и накручивала себя до того, что могла выдернуть Дениса из угла для повторного телесного наказания, – а то, ишь, смотрит на мать, глазами отцовскими бесстыжими! Ничего моего в лице, зато от него все черты перенял! И характер мерзкий! Пропадёшь с таким характером, хуже твоего отца мужика на свете нет, запомни!

И она ходила у Дениса за спиной, то вдруг начинала кричать, если он пытался обернуться:

– Стой смирно! Никто не позволял тебе поворачивать ко мне глазёнки бесстыжие!

То вдруг резко хватала мальчика за плечи и с силой поворачивала к себе сама со словами:

– Ты почему на мать не смотришь? Я для стенки здесь распинаюсь? Лицом ко мне стой!

И продолжала маячить, упрекая малолетнего сына за испорченную жизнь. И то замахивалась в пустом, задержанном в воздухе движении, а то и правда отвешивала оплеуху – никогда и не угадаешь, что на уме! А потом заливалась слезами, и маленький Дениска жалел, хотел подойти, приласкаться, обнять, а вместо этого снова бывал бит. В другой раз рыдающая мать вскакивала со стула и налетала на пленника в углу:

– Что? Сложно к матери подойти? Пусть мать рыдает, тебе и дела нет!

И что-то в Денисе ломалось. Само понимание мира создавалось в нём, словно карточный домик: готовое рухнуть в любую секунду. Любить маму или не любить? Или любить только тогда, когда она просит? Или любить всегда, даже если прогоняет? И самое главное: его-то, Дениса, она когда-нибудь любит? Всегда? Или только в хорошем настроении? Или когда ставит в угол – всё равно любит? Тогда почему иногда шипит ему прямо в лицо:

– Ненавижу тебя, выродка… Ненавижу…

Мама любила смотреть сериалы по телевизору. Маленькому Денису разрешалось задавать вопросы и обращаться с просьбами только во время рекламной паузы или по возвещению громкоголосой матерью конца серии. Мальчишка даже придумал себе игру: слышал первые звуки финальных титров и пытался в один голос с матерью (правда гораздо тише) произнести волшебное заклинание, открывающее доступ к суровой родительнице:

– Конец серии.

А ещё можно было прижаться к маме, пока она смотрела фильм и делать вид, что его увлекает игра заграничных актёров и небезразличны судьбы их героев. На самом деле ему просто нравилось утыкаться носом в мамину пушистую кофту и вдыхать её родной запах и знать, что, пока идёт серия, она не станет кричать и ругаться, а, наоборот, может крепко обнять сынишку и даже несколько раз чмокнуть в макушку, особо расчувствовавшись от какого-нибудь слезливого эпизода. .А ещё можно было прижаться к маме, пока она смотрела фильм и делать вид, что его увлекает игра заграничных актёров и небезразличны судьбы их героев. На самом деле ему просто нравилось утыкаться носом в мамину пушистую кофту и вдыхать её родной запах и знать, что, пока идёт серия, она не станет кричать и ругаться, а, наоборот, может крепко обнять сынишку и даже несколько раз чмокнуть в макушку, особо расчувствовавшись от какого-нибудь слезливого эпизода. сынишкуА ещё можно было прижаться к маме, пока она смотрела фильм и делать вид, что его увлекает игра заграничных актёров и небезразличны судьбы их героев. На самом деле ему просто нравилось утыкаться носом в мамину пушистую кофту и вдыхать её родной запах и знать, что, пока идёт серия, она не станет кричать и ругаться, а, наоборот, может крепко обнять сынишку и даже несколько раз чмокнуть в макушку, особо расчувствовавшись от какого-нибудь слезливого эпизода.

Иногда Денис шептал эти слова – «конец серии» – просто так, когда ему хотелось, чтобы мама побыла с ним. А вдруг сработает? Когда стал старше, произносил это словосочетание в особо яркие моменты жизни – это давало ему убеждённость, что сейчас рядом окажется мама в том самом «растроганном» настроении, и поддержит, и погладит по голове, и чмокнет в макушку… А потом он и вовсе уверится, что всё вокруг только бутафория, декорации. А, значит, и относиться нужно ко всему, как к очередному любимому маминому сериалу. Но это будет чуть позже.

Кажется, Дениске исполнилось три года, когда домой неожиданно вернулся восемнадцатилетний Олег. Дениска тогда и не знал, что незнакомец, заявившийся без приглашения ближе к вечеру, его брат.

Олег принёс кое-каких деньжат, увидел, что в квартирке есть ребёнок, ушёл и снова вернулся с запретными для Дениса вкусностями: шоколадными конфетами, яйцами с сюрпризом, мандаринами. В другой руке брат держал связку воздушных шаров, надутых гелием, пружинящих на нитках от каждого движения и готовых вырваться из пальцев и разлететься, словно замедленный салютный залп.

Мать кричала Олегу, чтобы убирался, чтобы забирал подачки, кинула ему в лицо сложенные стопочкой на столе купюры, проткнула несколько воздушных шаров, пока тот не схватил родительницу в охапку, не прижал к себе, ожидая окончания истерического припадка, а потом, поглаживая по голове, усадил на диван и ровным, спокойным голосом заговорил:

– Я больше никуда не уйду, мам. Я теперь работаю. Была девушка, но недавно расстались, сама понимаешь, у молодёжи все отношения недолгие. От армии отмажут, а если нет, то схожу и вернусь. Непременно буду тебе помогать всегда.

И мама почему-то его слушалась. Успокаивалась, вытирала лицо, поправляла волосы и даже улыбалась Денису. Становилась ласковая, трепала мальчишку по голове. А Олег всегда находил минутку, чтобы научить младшего братишку счёту и чтению, запустить воздушного змея или прокатиться в парке на аттракционах. Жили небогато, но довольно хорошо.

Одно пугало маленького Дениску: мама часто стонала по ночам. Иногда сдавленно, будто сквозь зубы, а иногда громко, едва ли не во всё горло. Денис подскакивал с постели, но Олег был начеку и укладывал мальчишку обратно, приговаривая:

– Спи, брательник, спи. Сейчас тихо будет…

А потом Денис видел, как из маминой спальни выходили мужчины.

«Наверное, мама тяжело больна, – думал четырёхлетний мальчик, – и эти дяденьки – доктора, которые безуспешно пытаются её лечить!»

Когда в день зарплаты Олег повёл брата «кутить», мальчик вместо привычной программы (игрушечный магазин и кафе-мороженое), запросился в книжный магазин.

– Мне нужна медицинская энциклопедия, – сурово заявил он продавщице и получил желаемое. Красочные картинки из этого первого в своей жизни издания для врачей он запомнил навсегда. До зрелых лет в его памяти сохранился язык больного скарлатиной, и багровый рубец на ладони, и желтоватый фурункул. И была на страницах энциклопедии фотография какого-то солдата с ампутированными ногами, и казалось Денису тогда, в детстве, что палата, где лежал пострадавший, пахнет именно так, как эта страница: типографской краской, немного пылью и магазином, где была приобретена энциклопедия. А ещё засохшим яичным желтком, которым Дениска испачкал страницу, листая книгу за завтраком.

Денис читал энциклопедию вдумчиво, всё подряд, но особенно среди симптомов его интересовали стоны. Он понял главное: стонут люди в основном от боли. И чем сильнее боль, тем громче стон, а если боль невыносима, то стон переходит в крик. Значит, у мамы бывают по ночам невыносимые боли?

Когда в очередной раз в их двухкомнатной квартире из-за стены послышались мамины возгласы, Дениска вскочил, и, пойманный братом, начал отчаянно брыкаться, пинаться и верещать:

– Пусти, пусти! Маме больно! Это может быть приступ панкреатита!

Выговоренное без ошибки четырёхлетним ребёнком слово «панкреатит» удивило Олега, но хватки он не ослабил.

– Маме нужно дать лекарство!

– Давай сделаем так, – сказал брат тем успокаивающим тоном, который всегда действовал на маму, – сейчас ты ляжешь, я принесу тебе энциклопедию, и ты откроешь её на нужной странице. Я пойду и полечу маму. Читать медицинскую литературу можно маленькому мальчику, а назначать таблетки без диплома нельзя! Согласен?

– У тебя тоже нет диплома врача, – резонно возразил Денис.

– Верно, но лекарства в аптеке продадут только мне.

Денис поверил брату и уснул. Чуть позже Олег наедине сделал матери строгое внушение:

– Мам! Я тебя от панкреатита сейчас лечить буду. Ты, когда с мужиками своими по ночам развлекаешься, потише, а? Дениска пугается.

С той ночи материнские крики прекратились, а Денис был горд, что смог самостоятельно поставить первый правильный диагноз. Но привычка просыпаться по ночам и прислушиваться к окружающей обстановке осталась у него на всю жизнь.

На лето они втроём выезжали на дачу. За давностью лет уже и не вспомнить, кто их пускал в свой деревенский дом. То ли родственники, то ли коллеги по работе – матери или брата…

Однажды брат ушёл помогать деревенским мужикам косить. Тракторной косой – это малолетнему пострелу врезалось в память очень хорошо.

Мама отправила Дениску отнести на поле хлеба, варёной картошки, огурцов и кувшин с молоком. Мальчик перекинул через плечо плетёный берестяной туес, накрыл крышкой провизию и отправился в путь по знакомым тропинкам: он не первый раз выходил искать брата во время косьбы.

Денис осмотрел поле. Несколько небольших разноцветных тракторов шустро сновали туда-сюда, оставляя за собой ровные, свободные от травы полосы. Казалось, полю нет ни конца ни края. Сколько ни коси, а травы не убавится. Но нет. Сельскохозяйственные машины, как заправские парикмахеры с гребёнкой-косилкой, брили буйную зелёную шевелюру. Один трактор остановился. Дверца приоткрылась, и на землю спрыгнул Олег. Дениска окликнул брата и прибавил шагу. Тропинка вела вдоль поля, но он заспешил навстречу трактору наискосок по нескошенной высокой траве.

Брат махнул Денису рукой и прокричал что-то через ветер и шум колышущегося поля. Кажется:

– Я сейчас… Ножи забились, траву уберу!

Потом трактор коротко и резко дёрнулся. И вот уже брат снова машет Денису, только что-то не так с рукой. Одно понятно, что пальцы в крови. Издали всего не увидеть, а ближе подходить страшно. Дениску замутило от волнения, он скинул с себя короб с провизией, развернулся и дал стрекача с поля, иногда останавливаясь под деревьями – его тошнило. «Хорош доктор, – ругал он себя, – крови испугался». Но ведь крови-то маленький Денис никогда прежде не видел!

Он бледный, вбежал в дом. Мать кинулась к нему, отшвырнув на бегу недомытую тарелку (та разбилась об угол деревенской печи), и тряхнула за плечи:

– Что? – она снова встряхнула Дениса. Мыльная пена с материнских рук попала Денису в лицо.– Что?

Мальчик вырвался от неё, убежал вверх по лестнице и закрылся на шпингалет в чердачной комнате. От стыда он не мог выговорить ни слова, кроме того, любое воспоминание об окровавленных пальцах тут же вызывало новые рвотные позывы. Мать, не сумев ни дозваться, ни открыть дверь, сама поспешила на поле, где и узнала, что старшему сыну косилкой отрезало палец.

Денис просидел на чердаке до вечера, за это время Олега свозили в ближайшую больницу, где доктора с сожалением констатировали, что пришить палец обратно не в силах, хотя кто-то из деревенских нашёл отрезанную фалангу в траве и даже довёз до больницы, увы, не сообразив положить часть пальца, в лёд.

– А что ж малец-то ваш сбежал? Струхнул? Он же у вас вроде доктором хочет стать? – услышал Денис через чердачное окно. Брата из больницы привёз на машине сосед по даче. Мать, шофёр и брат вышли и ещё некоторое время общались у калитки. Повязка на покалеченной руке Олега подсачивалась розоватым пятном, но сам он был бодр и даже шутил.

– Он гинекологом будет, – со смехом ответил Олег, – пальцами не интересуется.

Мать была настроена не столь дружелюбно и, едва сосед на машине двинулся в сторону своего участка, взбешённой фурией она взлетела на чердак и принялась колотить в дверь комнаты, за которой, сжавшись в комок, сидел напуганный и пристыжённый Денис.

– Ты что? Брату смерти желал? Ты чего убежал? Ты почему мне ничего не рассказал? Пусть бы он сдох там, на поле, да? Пусть бы кровью истёк, так? Тебе всё нипочём! И всё потому, что брат тебе неродной, да? Неродно-о-о-ой, – протянула она через дверь, – а неродного брата можно и под нож, и на колбасу, да? Пусть себе умирает!

Сквозь материнский крик Денис услышал привычные успокаивающие нотки голоса Олега:

– Мама, что ты говоришь? Он маленький, он испугался… Он и крови-то никогда прежде не видал! Успокойся, пожалуйста, пойдём вниз. Всё же хорошо, да? Всё хорошо, пойдём…

Стук в дверь прекратился, стало тихо, только было слышно, как на первом этаже льётся вода из рукомойника и звенят тарелки – накрывают к ужину.

«Неродной, – подумал тогда Денис, – как может быть неродным такой хороший брат?»

И ещё он поклялся себе, что станет хирургом. Или кто там пришивает оторванные пальцы? Обязательно! Только так он сможет заглушить в себе чувство стыда за сегодняшний поступок и вины перед братом. Брата он стал несколько сторониться, исподтишка подглядывал за перевязками, которые делала мама на дому, борясь с подступающей дурнотой, следил, как исчезают тур за туром подсохшие розоватые бинты, как обнажается покрасневший шов, как непривычно шевелится укороченный палец. Брат не единожды подходил к Денису, гладил по голове, обнимал и говорил, что всё в порядке, Денис ни при чём, он сам нарушил технику безопасности, полез незащищённой рукой к ножам, трактор дёрнулся, а помощь ему тут же оказали мужики.

– Всё хорошо, всё в порядке, братишка, – приговаривал Олег, но что-то во внутреннем мире Дениса изменилось. К брату он теперь подходил крайне настороженно, разговаривал с ним коротко и всякий раз пытался увернуться от Олеговой руки, когда тот хотел потрепать Дениса по волосам или хлопнуть по плечу.

– Знает, что вы от разных отцов, вот и сторонится. За свою кровь тебя не считает, – взвивалась мать. Это теперь добавилось к прежней присказке про «кулёк в кустах» и считалось обязательной частью устного наказания.

– Мам, успокойся, – Олег кидал на Светлану Валерьевну укоризненные взгляды, но та всё равно нет-нет, да и напоминала Денису, что родство между братьями не полное. В конце концов, Денис уверился в этом и Олега стал откровенно избегать. Не помогали ни подарки, ни ласковые слова, ни совместные занятия. Больше Олег для Дениса не существовал. Осталось только чувство вины и стремление пришивать пальцы.

А потом мама покончила с собой. Денису было семь лет. Он обнаружил её в ванной. Опять розоватый цвет крови. И ступор. Теперь без тошноты, без попытки убежать, без страха и слёз.

Денис помнил только одно: как он спрашивает самого себя:

– Это же всё не взаправду? Этого нет?

И вдруг в его голове прозвучал чёткий ответ:

– Конечно, всё, что ты видишь вокруг, – ненастоящее. Бутафория. Весь мир вокруг – бутафория. Правда – только то, что внутри тебя.

– А ты кто?

– Я – твой единственный друг на всю жизнь.

Глава 3

Тимофей Кириллович думал сегодня только об одном: куда пропала Ксюша. Гуляли, созванивались, переписывались каждые пять минут. Вчера успели пожелать друг другу спокойной ночи. Письма от неё были настоящие, с законченными фразами, не аббревиатурные. Босс «Центра поддержки» уже отвык от таких. Даже зрелые женщины, которые бывали в его жизни, отделывались короткими посланиями, в которых было больше картинок и смайликов, чем букв. А тут – молоденькая девчушка с вьющимися длинными волосами, заливисто хохочущая! От неё не ждёшь ни глубоких размышлений, ни философской переписки.

Познакомились неожиданно две недели назад. У терминала. Тимофей Кириллович, даром что большой босс, по вечерам после работы любил оставить свой беспилотник и пройтись пешком, как он по старинке говаривал «до магазина». Даже не так, если быть точным, он говорил: «прогуляюсь до магазинчикамагазинчика». «Магазинчиком» он называл ближайший к дому уличный терминал. Именно уличный. Разумеется, в каждом доме, на каждой площадке были мониторы, через которые можно приобрести хоть лунные кратеры, а в каждой квартире, как правило, во всех комнатах, у людей стояли компьютеры, в руках – телефоны. Программа видеопереговоров была устроена таким образом, что обитатель квартиры мог переходить из одной комнаты в другую, тут же загорались экраны и можно было не переживать: слышит ли тебя собеседник, видит ли. В ванной, в туалете – по желанию, функцию мгновенного переключения можно не использовать.

В тот день у терминала приплясывала девушка. Она тыкала пальцем в экран, словно впервые имела дело с сенсорной панелью, чертыхалась, зачем-то поджимала ногу, тут же пыталась перехватить висящую через плечо сумку, сумка падала, девушка опять чертыхалась, приговаривая:

– До чего же неудобно всё сделано.

– Что неудобно? – Тимофей со свойственной ему простотой обратился к незадачливой «танцовщице».

– Ой, – она обернулась и смутилась, – не слышала, как вы подошли. Это не терминал неудобный, а я, вероятно, техническая кретинка. Меня вся электроника как огня боится. Искрит, ломается, не слушается.

– Да? Ну смотрите, а то я мог бы сделать пару звонков, и терминал сделают специально для вас самым удобным на свете.

Он лукавил. Зачем пару звонков? Одного достаточно. Но звучит солиднее – пару. Да и девушка почувствует, какой он джентльмен, сделал для неё всё, что мог. Большой босс улыбался и ругал себя за эту улыбку.

«Перестань, старый дурак, клеиться к девчонке».

Прежняя возлюбленная Тимофея была женщиной зрелой, с тяжёлым характером и с запросами. Такую не удивишь, даже если ты босс всемогущего «Центра». Ни подарками не порадуешь, ни сюрприз не устроишь. Всё она принимала с кислой миной:

– Ох уж эти твои ребячества. Верни, пожалуйста, все накупленные глупости, и загляни в список подарков, который я составила на ближайшее торжество.

То же касалось отпусков.

– Что значит ты уже купил путёвки? Мы должны отдыхать только там, где в ресторанах подают нужную мне еду. У меня диета, если ты помнишь.

– Мы можем заказать что угодно из любого уголка страны и мира.

– Я не намерена ждать каждый раз, когда привезут обед или ужин.

Отбраковывались и билеты на концерты и в театр.

– Перестань вести себя, как слюнявый тинейджер. Нам с тобой выбранный концерт не по статусу. Ну и что, что ты любишь эту музыку. Слушай дома, не позорься. И смени наконец джинсы и джемпер на что-то приличное. На фрак или смокинг.

А эта девчушка – юная. Перед ней можно и хвост распушить, и подарков ей накупить, и на танцы сбегать, благо клубов в Айтигороде много и концертные площадки никогда не пустуют. Поют, правда, все сплошь под фонограмму, а некоторые и вовсе обленились, выпускают вместо себя компьютерного графического близнеца. На какие только ухищрения не идут, чтобы в афиши информация не просочилась. Тимофей три шкуры дерёт с отдела оповещения, чтобы билеты на фэйковые концерты не оказались по цене вровень с настоящими. Вся информация через «Центр» проходит, мышь не проскользнёт.

«Сказать ей, кто я? – билась мальчишеская мысль и тут же другая, более зрелая.– Оставь девушку в покое, ты выглядишь смешно!»

Девушка тем временем смущённо, и всё же не без кокетства, спрашивала:

– А может этот терминал меня, скажем, с понедельника, по имени, Ксюшечкой, называть?

– Почему с понедельника? Прямо завтра с утра уже может.

– А все остальные терминалы в городе могут?

– И все остальные могут.

– И поцелуйчик в конце обслуживания присылать?

– И ручкой махать, – уверил большой босс.

– Только мне?

– Только вам – и никому больше. Знаете что? Вы мне сбросьте письмо (номер я задиктую) со всеми пожеланиями. А завтра утром идите к терминалу, к любому, – уточнил он, – абсолютно к любому терминалу в городе. Да хоть даже и в телефоне проверяйте, всё будет сделано.

На том и попрощались. От неё в скором времени прилетело сообщение.

– Дань, – начальник сделал тот самый один нужный звонок, – внеси поправки в работу терминалов. Срабатывать должно только для одной персоны.

– Имя, фамилия?

– Зовут Ксюшей вроде. Телефон скину, пробей.

– Ай-ай, шеф, Вы же запрещаете влезать в личные данные без особой необходимости.

– Здесь особая. Сделай поскорее, пожалуйста.

Подчинённый хрюкнул.

– Вот для кого другого, ни за что не сделал бы, а для вас, шеф, что угодно. И не потому что вы – шеф, а потому что – свой вы какой-то. Человеческий. Другой бы приказал и точка, а вы – «пожалуйста». Будто упрашиваете меня. Будет сделано в лучшем виде, через час, устраивает?

– К утру надо.

– Может, девушку эту и для вас поподробнее проверить, Тимофей Кириллович?

– Нет, подробнее не надо. Отпишись, как сделаешь.

И как мальчишка, как влюблённый идиот ждёт послания, он проверял почту, пока не пришло сообщение: «Готово, шеф». И потом снова, как ребёнок, боролся с желанием написать посреди ночи этой Ксюшечке, что всё сделано. Всё сделано… ради неё.

«Сотри, старый дурак, эти розовые слюни и не смей отправлять!»

Утром она написала сама. И после этого были две недели беззаботной влюблённости.

А теперь Ксюша исчезла.

«Всего только один день прошёл, не паникуй. Она не маленькая девочка, что с ней может случиться?»

И всё же ни работа, ни принесённая Васькой книга не отвлекала. Книга даже немного раздражала: что за новая мода, доверять литературу программам? Разве это дело? Задача писателя или погрузить читателя в несуществующую реальность, но сделать это так, чтобы никто и не поверил, что описанный автором мир – всего лишь выдумка. Или же рассказывать о привычном, стараясь разбудить в голове читателя воспоминания о местах давно известных и даже, может, горячо любимых. А что напишет машина? Разве что в чёрную дыру затащит. А люди почему-то всё равно радуются, словно их в живописный уголок привели.

Тимофей кое-как добрался до конца главы и отложил «Бутафорию» на прикроватную тумбочку.

* * *

Алёнка открыла дверь и улыбнулась Евсею. Потом привычным, отработанным до автоматизма внутренним усилием сменила радостный блеск в глазах напускной сердитостью и надула губы.

«Рада видеть, но чуть не забыла, что мы в ссоре», – подумал Евсей.

– Чего пришёл? – уточнила девушка, не помешав ему сбросить кеды и пройти в комнату. Пакет с красочным логотипом Евсей нарочно заменил на неброскую полиэтиленовую «майку». Плотный чёрный материал оставлял для обозрения только размытые очертания лежащей внутри коробки. Пусть подруга помучится неведением, как он, Евсей сейчас мучится созерцанием: Алёнка по дому всегда ходит полуголая.

– Подарок принёс, – парень пожал плечами, пытаясь одним только тоном и коротким жестом перечеркнуть надежды возлюбленной на продолжение недавнего скандала или на извинения.

– Мне от тебя ничего не надо, – она пристально осмотрела цветок в горшке на подоконнике, – мне герань пересадить надо, уходи.

– Не порть ногти, к тому же цветы у тебя в доме искусственные, – Евсей заржал, подошёл и чмокнул строптивую девчонку в обнажённое плечо.

– Я соскучилась, Сейчик, – она повернулась и нежно прикоснулась к его губам, – ты же знаешь, что я тебя люблю.

– И я тебя, – внутри разлились тепло и спокойствие. Пусть даже и на пару минут. С этой девчонкой никогда не знаешь, чего ждать дальше, но сейчас ведь любит!

– Хорошо, – она ещё раз поцеловала Евсея и медленно, в такт словам, прошлась пальчиками сверху вниз по пуговицам его летней рубашки, – сейчас мы с тобой по-ми-рим-ся…

Она скосила глаза на чёрный пакет, застывший на диване (только одну полиэтиленовую «бретельку» немного колыхал ветер, скользящий освежающей полосой из форточки). Скосила и снова вернулась взглядом к любимому лицу.

– А потом ты всё-таки покажешь мне, что принёс. А я, так и быть, тебе тоже кое-что вручу!

В такие минуты она забывала обо всяких гаджетах. Она полностью принадлежала Евсею. Вырываясь из всех шкур, накинутых современностью, становилась хрупкой и беззащитной. Сбившееся дыхание, разметавшиеся по подушке волосы, лицо с закрытыми глазами и счастливым румянцем – всё это не проходило коррекции через «Супермодель-онлайн». Это чудесные минуты, когда губы, спрашивающие: «Хорошо ли я выгляжу?» сразу после ответа: «Великолепно» можно утопить в поцелуе, не дожидаясь уточнений и споров. А руки, возможно и мечтавшие схватить телефон, можно укутать в нежные прикосновения, приласкать, уделить внимание каждому пальчику, обжечь живыми выдохами. Как в сказке о спящей красавице, разбудить бледную ладонь и прошептать в неё: «Разве ты забыла, что создана не только для бездушного пластика? Разве твои пальцы счастливы, когда бьются мотыльками о бездушное стекло сенсорных панелей? Проснись, сейчас под моим дыханием, расцветай, живи полной жизнью!» И ладонь сдаётся, а телефон может теперь взорваться вибрациями или захлебнуться рингтоном: никто даже не шелохнётся, чтобы его спасти.

Жаль, что эти минуты не бесконечны.

– Наверняка дешёвый аналог, – фыркнула Алёна, распаковав подарок.

Она скривилась. Евсей пожал плечами: почему аналог? Других в продаже нет.

– Спасибо, – она скупо чмокнула Евсея в щёку, нарочно сжатыми губами, чтобы поцелуй вышел максимально сухим и холодным, – это тебе. И пусть тебе будет стыдно! А я пошла в виртуальный мир.

Пёстрый шуршащий свёрток плюхнулся поверх одеяла. Евсей спокойно поднялся с постели, оделся и только после этого развернул упаковку.

– Алик, ты сумасшедшая? – крикнул он и прислушался, не нырнула ли Алёна в социальную сеть с нового устройства.

Свеженькая, недавно из типографии «Бутафория», приятно холодила руки глянцем. Светлый блик пробежал по изображённой на обложке разорванной медицинской маске, так, что казалось, это он только что распорол её надвое, а не графические дизайнеры.

«Сумасшедшая, – вдогонку словам повторила мысль, – ей пришлось ехать через весь город в букинистический магазин!»

Иногда там появлялись новинки.

– Книга написана компьютерной программой, – Алёна заглянула в комнату одним лицом – из-за дверного косяка – и показала Евсею язык. Это значило что-то вроде: книга бумажная, как любишь ты, а начинка со вкусом ненавистной тебе современности.

– Алик, – он снова окликнул, а она снова появилась в комнате, теперь уже полностью, – спасибо. Я не знаю, что сказать. Ты лучшая.

– И тебе спасибо. Я мечтала об этом прибамбасе. Ну, поцелуешь меня, нет?

Вот и ещё несколько минут искренности прежде, чем она скажет:

– Не ищи меня пару часов, побудь здесь, почитай книжку. Я ушла в виртуальный мир.

– Меня не возьмёшь?

– Нет, хочу насладиться долгожданным событием в одиночестве.

Евсей с облегчением вздохнул: каждый получил что хотел. Пусть себе Алёнка бегает по чужим страницам, рассматривает фотки, в общем, занимается всем, что доставляет ей удовольствие.

– Учти, я прочитаю две главы и отправлюсь тебя искать!

– Ты не оторвёшься от книги, пока не прочтешь полностью. Знаю я тебя.

Она надела на руку прилагавшийся к устройству браслет. Это был пульт дистанционного управления для возвращения из виртуальности в реальность. Хмыкнула, когда Евсей уточнил, достаточно ли хорошо она изучила инструкцию

– Не провожай, – только и ответила Алёна, перед тем как нырнуть в виртуальное пространство социальной сети.

– Не буду, – ответил Евсей, перед тем как нырнуть в виртуальное пространство художественного вымысла.

Глава 4

– Стекляшик, мальчик!

– Да, баба Вера?

С бабой Верой Петя Стекляшов жил на лестничной площадке дверь в дверь. Пожилая соседка всегда выглядела моложе своих лет, одевалась эффектно, но соответственно возрасту: как правило это были костюмы – жакет, блузка и юбка пастельных тонов. Ни на улице, ни дома парень никогда не видел её растрёпанной. Короткие крашеные волосы она завивала в мелкие кудряшки. Неброский макияж зрелой дамы явно разработан онлайн-визажистом.

Соседка частенько подлавливала общительного отзывчивого паренька во дворе. В основном, чтобы накормить какой-нибудь вкуснятиной: наваристыми щами или супом харчо, пирогами, запечённой рыбой или мясом по фирменному рецепту. А Стекляш всегда приносил пожилой опрятной женщине какие-нибудь новинки вроде чистилки для яиц или самостоятельных консервных ножей с таймером. Задумал салат – и пожалуйста: яйца – хоть целый десяток разом – избавляются от скорлупы в специальном отсеке, банки с консервами открываются, как по волшебству. Стоит ли говорить, что новейшие многофункциональные мультиварки тут же оказывались у соседки, едва сходили с конвейера «Центра технической поддержки Айтигорода».

– Ох, ты балуешь меня, Стекляшик, – восклицала баба Вера, но подарки принимала охотно, долго изучала инструкцию восстановленными глазами (такая операция теперь и пяти минут не занимает), а потом радовала румяного обжору кулинарными шедеврами.

– Баб Вер, как у вас получается? В технике нет таких программ. Она придумана для блюд на скорую руку.

– Петенька, техника должна помогать человеку, а не заменять его. Она чудесная, но я знаю, например, что просто нарезать и нажать кнопку – это не готовка. Пару раз попробовала стряпню ваших машин и решила им помогать, неумехам. Ингредиенты сразу никогда не кладу, непременно помешиваю, иногда даже приостанавливаю процесс или готовлю по очереди на двух разных режимах. Что, скажешь, разве так не вкуснее?

– Вкуснее, – Стекляш согласен был уплетать за обе щеки всё, что предложит соседка. Сам-то он всегда слепо следовал инструкциям, прилагавшимся к электронному повару. А что? Времени мало, на работе пропадает целыми днями, жены нет. Как там говорится про сыро и горячо?.. У мультиварки не сыро и горячо. А вот у бабы Веры – вкусно.

– Только одно меня пугает, – одинокая баба Вера любовалась, как Петя ест, мысленно, а иногда и вслух называла внучком, – вот у меня отними это всё, и я вспомню, как руками тесто месить, как котлеты на сковороде переворачивать да чтоб не пригорали, как солить без электронных весов и красного индикатора пересола, на глазок, так сказать. А вот рухнет ваш «Центр», кончится время технологий и что? С голоду все помрут? В сеть не выйти, не узнать, как мамонта поймать, как костёр развести. У вас же теперь даже спички силой мысли разжигаются: под дождём и в любой другой воде. Люди стали стремиться к виртуальным лайкам, а ведь можно ж получать «лайки» реальные! Вот ты похвалил мою стряпню – мне и радость. А сердечко рисованное это разве похвала?

– Хвалил и хвалить Вас буду, баб Вер! А «Центр» не рухнет! Он сильный и могучий! Вечный он, баб Вер! Сто тыщ лет простоит.

– Ну кушай, Стекляшик, кушай. Прости старуху за брюзгливость.

Сегодня баба Вера окликнула Петю из окна. Она уже знала, когда названный внучок с работы возвращается, и старалась подгадать, чтоб на столе горячий ужин был – посытнее да повкуснее. Эх, ещё бы девочку такому парню подыскать, но в это уж баба Вера не полезет.

– Зайдёшь? Вареничков налепила.

– Зайду, только душ дома приму.

– А у нас тут, Стекляшик, непонятность одна, – рассказывала соседка, пока оголодавший Петя с неимоверной скоростью поглощал приготовленный ужин.

– Что за непонятность? – спросил Стекляш, запивая кусок свежего батона сливовым компотом из огромной кружки.

– Внучка моей подруги исчезла.

– Как исчезла? – Стекляш выудил из кармана джинсов планшет.– Диктуйте все данные, сейчас же запущу поисковую программу. Что ж вы, баба Вера, такая продвинутая, а простейшие правила забыли: если хоть на секунду засомневались в безопасности близких, вбиваете имя-фамилию-дату рождения, и очень скоро вам найдут вашу потеряшку.

– Нет, Стекляш, она не просто пропала. Она из социальной сети не вернулась.

Петя впервые смерил старушку недоверчивым взглядом, словно проверяя, понимает ли она смысл каждого произнесённого слова.

– Ты давно меня знаешь, внучок, – баба Вера правильно истолковала Петин взгляд, – я с гаджетами на «ты», они меня не пугают. И не пытайся меня убедить, что нет такой услуги – полное погружение в социальную сеть. Даже Трифонов, когда ещё Воронова жива была, в своей программе показывал.