Курортно-детективный роман, и прочие неприятности

Глава 1.

На фоне лазурной, бесконечной, искрящейся солнцем морской глади белели паруса катамаранов. Вдали – там, где небо незаметно сходилось с морем – сонная, нежнее пуха, дымка на горизонте; и колыхалась эта дымка, тихонечко так… Шикарный вид на бухту открывался с уютной веранды отеля!

Словом, пейзаж ослепительно прекрасен, веранда очаровательно красива, теперь нам для действия нужна героиня, не так ли? И вот она – это я.

Я вхожу на веранду отеля легким шагом, звонко цокая каблучками-шпильками и демонстрируя шаг от бедра. Ноги у меня длинные, коленки красивые, педикюр супер – все видели? Все, спрашиваю? То-то же.

Спина прямая, плечи развернуты, вид неотразимый. В зеркалах отражается девушка модельной внешности, с пышной шевелюрой ржаных волос; безупречное тело покрыто безупречным бронзовым загаром, а слегка надменное выражение лица демонстрирует уверенность в себе, да-да, уверенность в себе и еще раз уверенность в себе.

Потому что если честно – мне страшновато…

Мое появление произвело если не фурор, то близко к тому. Все, кто был на веранде, повернули голову в мою сторону и ощупали оценивающими взглядами.

Я села за столик, положила ногу на ногу и, не снимая черных очков в пол-лица, осмотрелась по сторонам.

Его я заметила сразу. Крепкое телосложение, лет тридцать восемь на вид. Дорогая тенниска обтягивала широкую грудь, открывая мускулистые руки, кисти которых были холеными, с кожей нежной, как у человека, о физическую работу отродясь не пачкавшегося. Молодая девица рядом с ним явно старалась его закадрить: она стреляла глазками, дарила улыбки, и щебетала, щебетала, явно желая произвести приятное впечатление. Однако глаза мужчины были полны скуки.

Я сравнила его с фоткой в моем телефоне: да, это был именно тот, кто мне нужен.

– У вас тут не занято? – проскрипел старческий голос над ухом.

– Нет, прошу вас, – улыбнулась я любезно.

Старик, кряхтя, устроился за столик, затем кинул взор на мужчину, мотнул головой и заговорил обиженным тоном:

– Уже которая к нему клеится, и это за два дня только! Медом он им намазан, что ли?

– А он кто? – осведомилась я, невинно хлопая глазками. – Знаменитость, или как?

– Да поди пойми, скорее всего – просто богач. Номер у него самый лучший…

– Оу! А откуда вам известно? – удивилась я.

– Ну так, – отвечал старик уклончиво. – А главное – девки эти вокруг него так и гимзят, так и вертятся!

Я снова бросила взгляд на этот дамский магнит.

Ну что же, мужчина и впрямь был хорош собой. И ухоженный, и спортзала не избегающий – этакий ядреный огурчик. Словом – хорош так, что хоть положи этот огурчик в банку и законсервируй.

Затем я рассмотрела девицу. Длинноногая, с копной ржаных волос, и слегка надменным выражением лица: тот же самый типаж, что и у меня, сиречь бронзовая фотомодель с обложки. Мда.

– Вот в наше время, – продолжал скрипеть над ухом старичок, словно назойливая муха.

– Что будем заказывать? – прервал его излияния голос молоденького официанта.

– Омлет и черный кофе, пожалуйста.

– А вам?

Что заказал старик, я не расслышала. Сидя к мужчине спиной, но наблюдая за ним в зеркальце пудреницы, я видела, как он встал, сказал что-то холодно-любезное своей собеседнице, и, чуть поклонившись, покинул веранду.

Так, сказала я себе. На модных красавиц а-ля «светская львица», он не клюет. Надо срочно менять имидж!

Глава 2.

После похода по магазинам, я примерила обновки. Остановилась на скромном голубеньком платьице в белый невинный горошек, с белым кружевным воротничком и юбочкой ниже колен. Шляпку надела соломенную, туфельки без каблука с носочками. Волосы заплела в две косички. Само целомудрие в клюквенном сиропе. Портрет ангела довершался повестью Тургенева «Дворянское гнездо» под мышкой.

И уселась я с книгой возле бассейна, точно зная, что его шезлонг – рядом. Долго сидела я ожидаючи, но пришел, голубчик яхонтовый, в рубашечке гавайской расцветки, расположился рядышком, потягивая из стакана что-то оранжевое через трубочку. И сидит, на горизонт взирает этак скучающе.

– Не подскажете, который час? – пропела я голосом голубки сизокрылой.

Не ответил он. Продолжал таращиться то ли на бассейн, то ли на горизонт, то ли видения перед ним проплывающие, мне неведомые.

– Не правда ли, сегодня такой чудесный вечер, – продолжала я.

Он не шевельнулся. Моя скромная персона для него просто не существовала, а мой голос был раздражителем, недостойным внимания – то ли комар пищит, то ли что еще такое мелкое шебуршится. Даже головы не повернул.

Похоже, тургеневские девушки его интересуют еще меньше, чем фотомодели, решила я. Но все равно – гад невоспитанный!!!

Я вытащила из сумочки свой телефон, и, тронув мужчину за локоть, прощебетала просительно:

– Вы не могли бы меня сфотографировать на фоне бассейна? Хочу послать мамочке фотку, как я отдыхаю…

Он посмотрел на меня с раздражением, неохотно взял мой телефон, сделал рукой приглашающий жест, как бы говоря «Давайте, позируйте». Когда я встала у края бассейна, он навел на меня телефон.

– А теперь вот так, – я приняла кокетливую позу, – а теперь еще вот так, пожалуйста, без шляпки… И вот так…

Коварный мой расчет был на то, что в процессе фотканья он меня рассмотрит получше, а уж я-то покажу ему свою грациозность! И он меня, разумеется, оценит.

– А теперь еще вот та-ак, – пропела я, сделала особо изящную позу, и вдруг поняла, что на мокром кафеле моя нога куда-то скользит, потом мир опрокинулся… и я рухнула в бассейн.

– Пом… помогите! – заорала я, барахтаясь.

– Там мелко, – заметил флегматично этот негодяй. И, прикрыв глаза, расслабленно присосался снова к трубочке своего бокала с оранжадом.

Мокрая и злая, в облепившем меня платье, я вылезла из бассейна и подошла к подлому типу.

– Последний снимок вышел особенно удачно, – заметил подлый тип, возвращая мне телефон, – вашей маме понравится.

Я уставилась в телефон. И обнаружила, что, пока я падала, этот гад зловредный невозмутимо сделал снимок, в котором лучше всего вышли брызги фонтаном и мои ноги пятками кверху. Лицо с отразившимся на нем ужасом получилось на фотке каким-то смазанным.

Я молча отправилась в номер. С меня капала вода на ковровые дорожки, в туфлях хлюпало.

В номере я стащила с себя мокрые вещи, рухнула на кровать и попыталась успокоиться.

В конце концов, я ж не виновата, если этот крендель не идет на контакт. И незачем на него злиться. Я его, по сути, благодарить должна, за то, что оказалась тут – у моря, в роскошном отеле, среди пальм и цветов тропических: а началось все с глупейшего предложения, которое сделала мне моя однокурсница Данка.

Глава 3.

Про Данку надо рассказать отдельно. Выросшая в богатой… нет, не так: в очень богатой семье, лиха не хлебавшая, была она немного с придурью, если честно. Прожив всю жизнь в роскошном доме своих предков, как в башне из слоновой кости, она не вполне осознавала реальность, витая в каких-то фантазиях.

Одной из ее фантазий стало то, что она, «золотая девочка», неожиданно решила завести дружбу со мной, девушкой из скромной интеллигентной семьи. Она была весьма настойчива. Она то приглашала меня в гости в свой роскошный дом, то тащила в дорогие кафе, оговорив заранее, что платить будет сама. Что ее привлекло во мне, я не знала, но объяснила себе это так: девочки из богатых семей часто бывают неприкаянными: родителям, занятым бизнесом, явно не до них, а девочкам-то одиноко…

Но однажды она предложила мне впрячься в авантюру совершенно нелепую.

– У тебя получится! – уверяла она. – Ты вон какая, к тебе все клеятся… вся в кавалерах!

Преувеличивала подруженька, ох, преувеличивала. А мне не хотелось честно признаваться, что я-то, несмотря на то, что парни ко мне клеятся, я-то сама понятия не имею, что с этими приклеенными дальше делать и о чем говорить. Все свое детство я прожила в облике тощей очкастой отличницы-зубрилки. Неожиданные перемены во внешности, которые случились со мной после восемнадцати, застали меня врасплох. Мне словно подарили безумно дорогой, и столь же бесполезный подарок, с которым я не знала, что делать.

Однако взяла я себя в белы рученьки, научилась ходить не сутулясь, головушку в плечи боязливо не втягивать, как прежде-то, в школьные годы, в ожидании щелбана по затылку. И походняк от бедра отрепетировала, и одеваться научилась так, как оно красавице видной положено. Даже в кружок бальных танцев записалась, чтобы научиться двигаться пластично! Одного преодолеть не сумела: страха нутряного стихийного перед каждой мужской особью. Вроде как недостойна я, ботанка очкастая, этого распрекрасного короля королевишного… ой, подождите, я ведь уже не та очкасто-заморенная, я ж вроде как гурия райская, но как себя уговорить-то в это поверить?

– У тебя получится, – с энтузиазмом повторила Данка, показывая мне фотографии красивого видного мужчины, – Игорь Витальевич точно на тебя клюнет; я уже с гадалками своими советовалась, они сказали – все точно выгорит.

– Какими гадалками? – не врубилась я, уставившись во все глаза на узенькое, веснушчатое Данкино личико.

– Ну, у меня есть две постоянных, берут, правда, дорого, одна на картах Таро гадает, а другая на хрустальном шаре. И всегда все правильно предсказывают. Ты его, главное, в себя влюби, а уж дальше мы придумаем.

– Да зачем тебе это надо? – попыталась разобраться я.

– Да затем, что нафиг маме этот альфонс ! – прошипела она, понизив голос, – этот Моравецкий, он же на все готовенькое прилетел, что маме по наследству после папы осталось. И разорит он ее дотла, помяни мое слово – разорит… Влюби так, чтобы он на тебе жениться захотел!

– А почему не подсунуть лучше какого-нибудь красавчика твоей маме, чтобы она сама с ним расстаться захотела…

– Не выйдет. – Данка погрустнела. – Она в него просто втрескалась, как в свой последний шанс. Замуж за него собралась, прикинь?! Он ее высосет, как паук муху…

– Какой ужас, – вздохнула я.

– Поэтому ты его влюби, – продолжила Данка.

– А если он меня в постель потащит? – усомнилась я опасливо.

– Ну и потащит, тебе что? Он красивый…

– Ну, спасибочки! Ты за кого меня?!… Я еще ни с кем, между прочим…

Данка хлебнула воздух и уставилась на меня как на чудо-юдо.

– Да ты что! Да при твоей внешности…

– А при чем тут моя внешность?

– Да при твоих возможностях…

– Дана, – рявкнула я, – знаешь анекдот про верблюда? Его можно привести к водопою, но пить он должен сам, а если ему не хочется, он и не будет. Вот и я. Водопой у меня может, и обильный, только жажды никакой…

– Ну ладно, – махнула рукой Данка, – в конце концов, придумаешь что-нибудь. Главное, я тебе оплачу дорогу и путевку в тот же отель, в котором он отдыхает. А если выгорит и он маму ради тебя бросит – то я плачу тебе, – и она подвинула мне бумажку с цифрами, от которых мне стало жарко.

– Откуда у тебя такие деньжищи?!

– Ну, кое-какое наследство мне все же досталось от папеньки, – пожала плечами она, и скривилась, как от лимона. – Так согласна?

Я замялась.

– Ну, Ва-аля, ты же моя подруга, – протянула Данка. – Подруги должны помогать друг другу, верно?

Короче, Данка давила на все кнопки и клавиши моей души…

И вот тут-то устоять бы надо было мне, проявить гордость, честность и принципиальность. Но как представила я себе, что вернусь я из Москвы на каникулы в родной городишко к папе и маме, что проведу очередное лето в душном городе, в квартире родительской, и вид из окна на пыльную дорогу, по которой грузовики едут потоком нескончаемым – проявила я малодушие. Судите меня, все те, кто устоял пред соблазном. А меня море голубенькое с прибоем белоснежно-кружевным так поманило, что силушки устоять не было никакой.

Только спросила на прощанье:

– А почему бы тебе просто не поговорить со своей мамой? Она же разумная женщина…

– Была, – ответила Данка коротко и мрачно.

– Ты же ей сердце разобьешь, если он ее бросит…

– Зато разум на место верну, а он ее и так бросит – и останется она и с разбитым сердцем, и без денег, когда он все израсходует…

– А он много тратит?

– Да почем я знаю. Но ведь не за бесплатно он с ней живет, верно?

– А может, по любви?

Данка презрительно расхохоталась.

– По любви? Да он моложе ее на семь лет. Мог бы себе молодую девушку найти, но ему же надо упакованную!

– Верно, – согласилась я задумчиво. – Но если для него деньги важнее всего, то с чего он на меня клюнет? Вдруг дело не выгорит?

– А вдруг выгорит? В любом случае у тебя будет прекрасный отпуск, – пожала Данка плечами, – но помни, у тебя на его обработку всего четыре дня, потом к нему мама подъедет, как только свои дела тут закончит.

– Четыре дня?! – возопила я. – Да как же я успею что-то за четыре дня…

– Ну, гадалки же мне сказали, что все получится, значит, так и будет, – решительно заявила Данка, – короче, не тушуйся – вперед!

И вот итог: я здесь – полная неумеха в делах сердечных, призванная исполнить роль роковой соблазнительницы.

Конечно, шансов у меня ноль, это сразу понятно. Но я Данку предупреждала! Поэтому я честно постараюсь отработать программу и представлю Данке аккуратный отчет. Соблазнять старалась столько-то раз, такими-то методами. Результат эксперимента нулевой, ну что же, не все от меня зависит.

Или все же хоть малюсенький шансик у меня есть? Не совсем же я безнадежна в этой роли? Этот вопрос меня приятно возбуждал…

Первый день я потратила на слежку за объектом. Игорь Витальевич, надо признать, был педант в вопросах распорядка дня. Рано утром, еще до завтрака, он шел купаться. После завтрака загорал у бассейна, совершал променад по набережной, неспешно обедал и удалялся вздремнуть в свой номер. Вечером шел в бар, пил коктейль у стойки. Затем снова прогуливался по набережной, заглядывал в ресторан, где играла музыка и на танцполе топтались несколько пар, но сам не танцевал, а посиживал в кресле, лениво наблюдая за танцующими и медленно поглощая один коктейль за другим.

Я обдумала все имеющиеся данные.

И, поразмыслив, решила утонуть.

Глава 4.

Утонуть я решила не всерьез, разумеется, а чтобы заставить красавчика меня героически спасти. Я уже представляла, как он выносит меня из воды на сильных руках, прижимая к мускулистой груди; как я благодарю его слабым голосом, одаряю его взором, полным неги и томности – и вот он уже в меня, такую красивую, влюблен, что и требовалось доказать.

Итак, наутро я встала пораньше, и отправилась на пляж, вдыхая полной грудью аромат утренней свежести. До чего же я люблю запах раннего утра в курортных городках!

Оно пахнет… покоем – каким-то немыслимым, невероятным покоем. Этот аромат складывается из томного, тягучего запаха роз и почти неслышного запаха туи. Запах сосны смешивается с ароматом соленого морского бриза. Запах праздности, сладкого безделья, неги, безмятежности…

Я спустилась к пляжу; море было настолько тихим, что прибой даже не бился о берег пышной пеной, а лениво, еле-еле шлепал по песку. Я вошла по колено в воду – она была такой прозрачной, что на дне была отчетливо видна каждая песчинка, каждая обточенная прибоем ракушка… Вода была нежно-изумрудной, и золотой мерцающей сеткой переливалось в ней солнце, и сетка эта ежеминутно меняла очертания, светилась, искрилась… и смотрела бы я на это до бесконечности.

Но мой объект преследования отвлек меня от созерцания красоты утреннего моря. Спустившись к воде, Игорь Витальевич бодро разделся до плавательных шортиков, и, разбежавшись, влетел в море, как бешеная акула, и брызги веером. Влетел и кролем поплыл к буйкам.

Ладно, мы тоже так умеем.

Подплыв к буйкам и даже заплыв за них, я попыталась изобразить утонутие, для чего подняла руки над головой, и даже немного выдохнула воздух. Голова моя, в соответствии с законами физики, тут же ушла под воду, а над поверхностью моря остались лишь мои ладошки, судорожно хватающие воздух. Затем, чуть вынырнув, я прохрипела: «Спасите, тону», и слова погрузилась в морскую пучину.

Чертов Моравецкий даже головы не повернул. Он мирно лежал на воде, жмурясь от ярких солнечных лучей, нежился, и плевать хотел на утопающую.

– Спасите, тону! – пискнула я снова. И снова ушла под воду.

Так продолжалось раз пять, и все с нулевым результатом. Утону я или нет, это, очевидно, Игоря Витальевича не волновало совершено. Неожиданно он пошевелился, и неторопливым брассом поплыл к берегу.

Я уже приготовилась проорать ему: «Куда намылился, гад, видишь, человек тонет!», как вдруг ощутила, что меня реально кто-то пытается сцапать и тащить непонятно куда.

С перепугу я хлебнула воду носом, закашлялась, забилась в сильных руках мужчины, понимая, что, кажется, захлебнулась не на шутку, и «спасите, тону» уже вовсе не притворство. Мужчина как-то ловко меня зафиксировал и со скоростью дельфина увлек к берегу…

Вытащенная на берег, я кашляла, срывая горло, в то время как добродушно-укоризненный молодой баритон над ухом вещал:

– Ну куда вы претесь за буйки, если не умеете плавать!

– Спасибо, что вытащили, – прохрипела я сорванным голосом.

– Не стоит благодарности, работа такая.

– Работа?!

– Ну да, я спасатель. Увидел с вышки, как вы тут…

– А, вот как, – я подняла голову и уставилась на своего героя. Симпатичный парень был этот герой, лет двадцати пяти, загорелый, с белозубой улыбкой. И разозлиться бы мне на него, что чуть меня не утопил – но, другой стороны, топил-то он меня из самых лучших побуждений.

– Я Сергей, – представился он мне.

– Я Валентина, – протянула я ему ладошку, улыбнулась.

– Может, встретимся вечерком? – подмигнул он мне.

Я замешкалась с ответом. Не объяснишь же ему, что я тут вроде как не свободный человек, а с некоей миссией. Но, здраво поразмыслив, я решила, что упускать такого красавца грешно. И я уже готовилась сказать, что с удовольствием приду на свидание – однако не прошло даром мое замешательство. Парень, видимо, расценил это так, что некоторые тут шибко гордые, а у него своя гордость есть.

– Ну, всего вам доброго, – проговорил он быстро, и удалился. Я смотрела вслед его широкой спине и не знала – то ли окликнуть его, то ли не окликать? Так и ушел он восвояси, а я ничего и не надумала. Потому встала и пошла себе в номер, размышляя, что я могу еще предпринять для влюбления в себя неприступного господина Моравецкого?

Вот что: попробуем очаровать его на танцполе, решила я. Все же полтора года занятий в кружке бальных танцев чему-то меня научили – не пропадать же добру даром?

Глава 5.

Я вспомнила, как наш танцевальный руководитель, Володя Яров, наставляя нас, кричал:

– Шарм, пластика, экспрессия! Девочки, вы должны двигаться так, чтобы вас хотел каждый мужчина в зале!

Вот, воплотим его заветы в жизнь.

Я подошла к гостиничному зеркалу, сосредоточилась, и, когда в моей голове зазвучала мелодия румбы, сделала правой ногой шаг назад, медленно, плавно, словно нехотя, словно утопая в густом душистом меду. Замерла; так же медленно и тягуче потянулась телом вперед, затем быстрый шаг, рывок – и снова тягуче-медовое движение. В чем прелесть румбы – в чередовании движений томно-плавных – и стремительных, по-кошачьи быстрых. Потанцевав минуты три, я решила, что я неотразима. Жаль, румбы в этом ресторанчике не будет, будут обычные дискотечные попрыгушки, а то б я им – ухххххх!

Что за жизнь, вздохнула я, если неотразимой девушке и показать-то негде все свои возможности?!

Ну, раз нельзя продемонстрировать, что мы умеем, пусть увидят хотя бы остальное, решила я. Нацепила платьице, в котором хоть сейчас на бразильский карнавал: минимум полупрозрачной пестрой ткани, максимум обнаженного тела. Я навертела на голове прическу, выпустила ужасно кокетливый локон, намазала веки какой-то искрящейся фигней…

Берегись, коварный Моравецкий!

И отправилась покорять танцпол.

Ресторан был полон. Пестрая летняя толпа заполняла столики; на танцполе топталась дюжина пар. Моравецкий сидел со скучающим видом, что-то потягивая из стакана.

Я уселась за столик поближе к танцполу, и стала ждать, что меня кто-то пригласит. Но желающих почему-то не было… или они были, но боялись отказа? Трудно сказать… А между тем, в одиночку на танцпол не выйдешь, и если меня не пригласят, то как же мне себя презентовать, да так, чтобы у Моравецкого слюнки потекли, на меня глядючи?

В конце концов, можно пригласить Моравецкого на белый танец, подумала я – и при мысли об этом поморщилась. Как известно, белый танец потому и называется белым, что приглашение женщиной мужчины равносильно подъему белого флага.

Неожиданно перед моим взором возникли великолепно отглаженные кремовые брюки, и уже смутно знакомый голос молвил:

– Позвольте вас пригласить?

Я подняла голову. Выше кремовых брюк я обнаружила симпатичную тенниску, затем крепкую загорелую шею, а затем – знакомое лицо.

– Сергей! – обрадовалась я.

– Вы позволите?

– О, с удовольствием.

– А я уж опасался, что вы откажете, – заметил он, когда мы начали «обнимашки под музыку».

– Ну что вы, как бы я могла отказать своему спасителю? – улыбнулась я.

Он ничего не ответил, и некоторое время мы танцевали молча. Внезапно он спросил тоном почти интимным:

– Интересно, о чем вы сейчас думаете?

– О, вы будете смеяться, но я думаю – как жаль, что нынче не танцуют, как прежде, вальс, мазурку… или хотя бы румбу.

– Чтобы была возможность себя показать? – спросил он слегка насмешливо.

– Ну да, а что в этом плохого? Вот именно, свое умение танцевать, и вообще..

– Грацию, ловкость, изящество..

– Да.

– А давайте, попросим их сыграть для нас румбу? – в его глазах замелькали озорные искорки.

– Каким образом? – удивилась я.

– Одну минутку, я вас оставлю на секунду, не уходите, – отвечал он, таинственно подняв палец, и направился к оркестру.

Там он, наклонившись, что-то шепнул музыкантам, и, к моему изумлению, оркестр и впрямь заиграл румбу. Потом, вернувшись ко мне, подал мне руку и, движением опытного танцора, повел меня в танце…

– Вы занимались бальными? – изумилась я.

– Разумеется, вы ведь уже поняли. Но это было давно, еще в школьные годы.

– Не ожидала. Но очень приятно, – отвечала я, с упоением вкладывая всю себя в чувственные движения, полные томной неги и тропической страсти.

Меж тем, остальная танцующая публика как-то сама уползла подальше от центра, где мы развернулись от души. И теперь весь ресторан смотрел только на нас.

И вдруг, делая очередной хип-твист, я скользнула глазами по той стороне, где сидел Моравецкий. Он смотрел на нас неожиданно внимательно, даже напряженно, и – возможно мне показалось, – но мне почудилась в его глазах какая-то тоска или даже зависть… не пойму. Да нет же, не может быть зависть, чему бы он завидовал?

Сергей, между тем, показывал чудеса ловкости. Танцевал он лучше меня, я по сравнению с ним была не очень умелой – но хороший партнер и партнершу заставить творить чудеса. «Смотрите, Игорь Витальевич, какую девушку вы упускаете», – отправила я мысленное послание, покосившись на Моравецкого, и разошлась в танце по полной, вспоминая наказ нашего танцевального руководителя: «чтобы каждый мужик в зале тебя захотел». Собственно, мне-то нужен был только один мужик – Моравецкий. Но когда танец кончился, и я скосила глаза туда, где он сидел, то обнаружила пустое кресло. Растерянно поозиравшись, я заметила, что он пробирается к выходу, и я поняла, что тут я потерпела очередное фиаско. Зато из зала на меня смотрели мужчины, много мужчин, смотрели во все глаза, и мне вдруг представился дикий, зловещий темный лес, и стая голодных волков, чьи глаза горят во тьме… и я опасливо подумала, что выполняя завет нашего Володи, я слегка перестаралась…

– С-спасибо за танец, – прошептала я, когда Сергей усадил меня за столик.

– Шампанское будете? – спросил он.

Но не судьба была нам выпить шампанское в тот вечер, ибо возле столика , откуда не возьмись, возник некий расхлябанного вида типчик, и заявил:

– Хорошо прыгаешь, красотка! Пойдем со мной, потанцуем?

– Я бы с удовольствием, но не сегодня, – я старалась быть любезной, – сегодня я танцую только со своим кавалером.

– Детка, да я же лучше, чем твой недомерок. Пойдем, тебе понравится, – он ухватил меня за руку.

Рука была левой. Это было первое неудачное стечение обстоятельств, ибо правая моя рука оставалась свободной. Второе неудачное стечение обстоятельств – я же была в прошлом ботанкой, заучкой и отличницей. А теперь вспомните, кого всегда травят, травили и будут травить в любом классе любой школы?

Правильно. Отличницу. Потому что – а чего она, зараза, все знает?! Она же имеет наглость отрываться от коллектива, который вечно не знает ни бельмеса!

И единственный способ для отличницы выжить в этой обстановке – драться, драться и драться.

Никаких секций карате я не посещала, разумеется, но удар правой под дых у меня был отработан до автоматизма еще с пятого класса. Он включался у меня как-то сам по себе, в случае опасности. Я еще не успевала подумать, во что я ввязываюсь, а правая рука уже стремительно двигалась в направлении солнечного сплетения очередного придурка.

В данном случае все вышло именно так. Я еще не успела опомниться, но моя правая рука уже двигалась куда надо, вкладывая все мои девичьи силы в удар. Не знаю, много ли у меня этих девичьих сил, или просто удачно попала, но приблатненный типчик сложился пополам.

Только теперь я опомнилась. Что же я творю? В такой ситуации девушка должна жалобно хныкать и звать на помощь своего парня. А я тут самодеятельность развела.

Я растерянно посмотрела на Сергея. Он давился от смеха.

– Давайте уйдем отсюда, – прошептала я жалобно.

– Буду только рад прогуляться, – согласился он, и мы, выйдя из ресторана, побрели вдоль аллеи, усаженной цветами.

– Вам не холодно? Могу одолжить вам свой пиджак, – предложил он, потряхивая пиджаком, висящим у него на руке.

– Нет, что вы, вечер такой теплый.

Вечер и впрямь был теплым, мягким, бархатным, какими бывают только южные вечера. Я любовалась на звезды, прислушиваясь к тихому шепоту прибоя, наслаждалась свежестью ночного воздуха…

– Обожаю курортные городки, – вздохнула я.

– Я тоже, – согласился он, – здесь особая атмосфера… Романтичная…

Романтичность вечера, видимо, настолько растрогала душу моего нового друга, что он начал декламировать:

– Это было у моря, где ажурная пена, где встречается редко городской экипаж… Королева играла в башне замка Шопена…»

Но не судьба была нам закончить этот вечер романтически. Ибо дорогу нам преградили три фигуры, одна из которых принадлежала типчику, которого я «приласкала» в ресторане. И это еще не все: у него в руках был кусок арматуры.

Глава 6.

Странное дело: глядя на гопников, я не испытала никакого страха. Просто какое-то отупение чувств. Сейчас, разумеется, начнется потасовка, бесстрастно соображала я – но сначала будет прелюдия, в виде серии издевательских высказываний. И я не ошиблась.

– Ну что, королева, допрыгалась, – высказался первый.

– Сама себе смертный приговор подписала, сучка, – подхватил второй.

– А я б ей вдул, прежде чем прикончить, – проблеял третий, осклабившись.

– Я тебе мало врезала в ресторане? – прошипела я. – Захотел добавки?

– Ты гли, какая борзая. А твой парень только за твою спину прятаться способен?

– Да нет, почему же, – отозвался Сергей, извлекая что-то из кармана пиджака, перекинутого через руку.

«Боже, бедный парень, это я виновата, втравила его в неприятности», – простонала я мысленно. Сейчас будет кровавый мордобой, и он, конечно, пострадает…

Но случилось вот что: я услышала тихий шипящий звук.

Вместо того, чтобы показать мне чудеса бокса, самбо и карате, Сергей просто пшикнул в глаза придуркам из перцового баллончика.

И, оставив негодяев корчиться на асфальте, мы гордо удалились.

– Надеюсь, вы извините меня за отсутствие показного героизма? – осведомился мой кавалер немного смущенно. – Понимаете, много было отважных боксеров, которые давали хулиганам отпор – и где они сейчас?

– Где же?

– На нарах, увы, – ответил он, – а вот это – талисман от тюрьмы.

И повертел в воздухе баллончиком.

И вдруг, когда мы уже почти подошли к отелю, мне стало дико страшно. У меня так часто бывает: страх накрывает меня тогда, когда все уже кончилось, и я вцепилась в плечо Сергея, прерывисто дыша и постукивая зубами.

– Что с вами?

– Кажется, я… мне страшно, – призналась я.

– А к вам страх всегда приходит с опозданием? – хмыкнул он, и принялся гладить меня по голове, приговаривая: «Ну будет, будет…».

Вот теперь мне стало себя совсем, совсем жалко – может, потому что в кои-то веки меня кто-то пожалел. Я всхлипывала, повиснув у парня на шее, а Сергей осторожно поцеловал мои волосы, потом мокрую щеку, потом губы…

И сама не знаю как, я вдруг обнаружила себя целующейся с красивым загорелым парнем под цветущей азалией, усыпанной пышными розовыми цветами.

И, черт возьми, это оказалось очень даже приятно! Губы у него были теплыми, нежными; и руки какими-то такими, что гладил бы он меня и гладил… Грудь широкая, теплая, надежная… Как романтично, отметила я – и представила, как много лет спустя, когда я буду уютной старушкой в меховых тапочках, сидя у камина, в окружении внуков, я вспомню: да, когда-то, в незабвенной юности, я целовалась под азалией с загорелым красавчиком… Под цветущей азалией, а не как-нибудь – вот вам!

Однако, вернувшись в номер, я подвела итоги. Они были неутешительными: моя миссия начинала казаться невыполнимой.

Неудача за неудачей! Это толкнуло меня на отчаянный шаг, и назавтра я отправилась в местный зоомагазин, где по сходной цене приобрела мышь.

Глава 7.

Неудачно вышло то, что мышь была белая. Серых в ассортименте не было.

Решив, что в неярко освещенном коридоре на расцветку мыши никто не обратит внимания, я приготовилась действовать.

То, что Игорь возвращается в свой номер около двенадцати ночи, я знала – расписание его я уже выучила наизусть. Поэтому, примерно без пяти двенадцать, я вытащила мышь за розовый хвост из коробочки, посадила на ладошку и вышла в коридор.

Мышь растерянно топталась по моей руке, щекоча ее крошечными розовыми лапками.

Я воровато выглянула на лестницу, и убедилась, что Игорь Витальевич пунктуален – ровно без трех минут двенадцать он, слегка пошатываясь, поднимался в свой номер.

Шаги все ближе, ближе, ближе…

Я выпустила на пол несчастное животное. И, едва Моравецкий ступил на красную ковровую дорожку коридора, я заметалась, издавая истерические взвизги, а затем с криком: «Мышь! Там мышь!» – прыгнула ему с разбегу на шею и поджала ноги.

Бедняге ничего не оставалось, кроме как подхватить мою довольно-таки увесистую тушку руками, из опасения, что его шея такой нагрузки просто не выдержит… Потому как, несмотря на моё изящное телосложение, вешу я все-таки пятьдесят килограммов, а это, как ни крути, половина центнера.

– Что с вами, девушка? – осведомился он, держа меня на руках.

– Там мышь, – простонала я. И обвила его шею руками покрепче.

– Как странно, что в таком дорогом отеле водятся мыши, – заметил он. – Кстати, а где она?

– Кто? – прошептала я томно, приближая губы к его губам.

– Мышь, – пояснил он, отодвигаясь.

– Вон там, – я указала на пол, где несчастный белый мышонок обнюхивал стену, явно размышляя в смятении, куда он попал.

– Очень странно также, что мышь белого цвета, – заметил Игорь Витальевич, – обычно домовые мыши бывают серыми.

– Наверное, это мутант, – предположила я.

– Чего на свете не бывает, – согласился он философски, – где ваш номер?

– Там, – я обрадовано ткнула рукой в сторону своего номера, предвкушая, что, кажется, что-то затевается интересное.

То есть, он, конечно, будет меня обольщать, я буду сопротивляться, и в процессе мы познакомимся.

Однако я рано радовалась. В номере Игорь свалил меня на кровать жестом, каким грузчик сваливает мешок с картошкой, и дважды шлепнул ладонью о ладонь, словно стряхивая пыль.

– Спокойной ночи, – пожелал он мне, и покинул номер. Дверь он прикрыл, но неплотно, поэтому из коридора я услышала:

– Что, бедолага, кинули тебя? Использовали и кинули? Ну, не грусти, бабы, они завсегда такие. Иди сюда, малыш…

Я выглянула в щелочку. Игорь удалялся, бережно держа моего мыша на ладони, и нежно поглаживая его пальцем.

Хм. Неужели в нем есть что-то человеческое?

И, да, кстати, я спалилась по полной…

Впрочем, мне нечего терять; ибо мое время вышло – завтра уже приезжает его супруга!

Кстати, о супруге. Я ее никогда прежде не видела: Данка приводила меня к ним домой, но ее матушку мне повстречать не довелось. И стало мне очень любопытно, что это за неотразимая женщина такая? И чем она так очаровала Моравецкого, что он ни на кого больше не смотрит?!

Глава 8.

Как выяснилось впоследствии, супруга приехала не одна. Вместе с ней приехали: личная массажистка, личный астролог, и, впридачу к ним, Данка.

Данку я увидела первой. Она ворвалась в мой номер, и с ходу спросила жадно:

– Ну, как, Тишкина? Что-то получилось?

– Нет, конечно, – вздохнула я. – Вот, почитай.

– Что это? – спросила Данка недоуменно, когда я сунула ей опрятный блокнот с записями. Как положено ботанке-аккуратистке, я, с дотошностью юного натуралиста, наблюдающего за гнездом пеночки, вела дневник-ежедневник, в котором отмечала все свои действия в отношении Моравецкого.

– Отчет, – объяснила я. – Все мои действия, по порядку.

Данка пробежала отчет глазами, бормоча себе под нос:

– Упала в бассейн… Пыталась утонуть. Танцевала румбу… Мышь?

Она уставилась на меня и спросила:

– А где тот коридор, в котором ты ему мышь подкинула?

– За дверью моего номера, – отвечала я мрачно.

Данка не успокоилась, а, открыв дверь, показала пальцем на коридор:

– Этот?

– Этот, этот.

Она села на край кровати, опустила голову. Губы ее сжались, она смотрела в какую-то точку впереди себя. Затем вздохнула, и посмотрела на меня с улыбкой.

– Ну ладно, не переживай, не вышло так не вышло, – прощебетала она беспечно, – лично я на пляж.

– Пожалуй, я с тобой, – решила я.

Данка замотала головой, и прошептала таинственно:

– Слушай, Тишкина, давай притворимся, что мы незнакомы. Для конспирации. А то Игорь Витальевич поймет, что я тебя подослала.

– И что он тебе сделает?

– Он – ничего. А вот матушка вполне может устроить жуткий скандал.

– Ладно, пойду на пляж без тебя, – согласилась я, радуясь, что впереди еще неделя отдыха, и я могу расслабиться и просто бездельничать, не обременяя себя мыслями о соблазнении какого-то неприступного Моравецкого.

Ах, пляж!

Мягкий песочек ласкает ноги, кожу обдувает свежий бриз, из множества пакетиков и корзинок, разложенных под каждым навесом, пахнет дыней и персиками, разносчик предлагает рапанов и кукурузу, и чего еще нужно человеку для счастья?

Однако, видимо, кое-кому кое-чего для счастья не хватало. Проходя мимо лежаков, я услышала странные звуки: будто кто-то плачет. И точно: сидя на лежаке, хрупкая темноволосая женщина всхлипывала, да так горько, что я бы подошла и утешила ее, если бы рядом с ней не было другой утешительницы – пышной крупной шатенки, которая нежно поглаживала ее по плечу, приговаривая:

– Да не переживай ты из-за этой кикиморы!

– Но почему у меня все в жизни вот так? – ее собеседница сделала жест руками, словно воззвала к небесам в поисках справедливости. – Почему меня никто не уважает как профессионала? Я говорю ей, совершенно серьезно, что ей грозит фатальная опасность! Солнце в восьмом доме при конъюнкции с Ураном… И Сатурн в Раке при плохом аспекте с Луной. Я посоветовала ей вообще из номера не выходить, а она что?!

– А она что? – отозвалась ее подруга.

Женщина всхлипнула. Потом заговорила тоненьким голосом, явно передразнивая ту, которая ее так обидела:

– «Я не поняла! Я же вам заплатила?! Я плачу вам не для того, чтобы вы мне сочиняли всякие ужасы. Потрудитесь составить такой гороскоп, который будет приносить только благополучие! Или ищите другую работу, если не справляетесь со своими обязанностями!». Это я-то не справляюсь! Нет – какова?! Я говорю: Алина Геннадьевна, я астролог, а не сочинительница сказок! А она…

Тут у дамы-астролога кончились силы рассказывать про такое вопиющее безобразие, и она зарыдала в голос.

– Скушай персик, – отвечала ее подруга, протягивая огромный, покрытый пушком плод, янтарный с одного боку и бордовый с другого, – вот смотри, какой спелый. Скушай персик, и успокойся.

Женщина всхлипнула, чавкнула откушенным песиком, помотала головой, и прошипела задушенным шепотом:

– Гос-с-споди, как же я ее ненавижу! Не-на-ви-жу!

– Не ты одна, – флегматично заметила ее подруга, – от меня эта корова требует фигуру, как у модели. «Я же вам заплатила, вот и массажируйте!». А сама жрёт, как не в себя, какая там фигура?

– Убила бы своими руками, – вздохнула брюнетка, откусывая истекающий соком персик.

– Пойдешь на дело – прихвати меня. Помогу с удовольствием, – хмыкнула ее подруга.

Разговор показался мне занятным, и я устроилась рядышком на надувном матрасе, надеясь услышать что-то еще. Но потом на пляже меня разыскал Сергей. Появился вдруг рядом – веселый, загорелый, сверкающий накачанными мышцами, излучающий доброжелательность и отличное настроение. Угостил чудесным мускатным виноградом, предложил поплескаться вместе в море. И я хохотала, визжала, брызгалась, и решила, что сегодня замечательный день – все складывается как нельзя лучше.

– Встретимся вечером? – шепнул он интимно на прощанье.

– Непременно, – радостно согласилась я.

А вечером, ради свидания с Сергеем, я решила вытащить из чемодана свое «шикарное» темно-синее платье. Длинное, до самого пола!

Это платье я сшила себе сама, и было оно, по сути, нахальной подделкой. Оригинал я как-то увидела на витрине безбожно дорогого магазина, и стоило оно столько, что было страшно смотреть на ценник. Поразмыслив, я сфоткала витрину вместе с платьем, потом купила недорого подходящую ткань на распродаже и без особых проблем соорудила почти точную копию.

К вечеру, когда я уже успела забыть и о Моравецком, и о будущей мадам Моравецкой, означенная мадам вплыла в кафе под ручку с Игорем Витальевичем. Позади милой парочки, как неприкаянная, болталась Данка. Ни мамаша, ни ее друг сердечный не обращали на девушку никакого внимания – и я видела, насколько она себя чувствует неловко в этой компании. Внезапно Данка что-то спросила; ей никто не ответил. Тогда она попробовала тронуть мать за руку – та посмотрела раздраженно, и принялась тихо и зло что-то выговаривать девушке… Бедная Данка.

Я мирно ужинала, но, каюсь, я не смогла изобразить на лице незаинтересованность: любопытство меня сжирало изнутри. И – ой, мамочки – кажется, она одета… ну точно!

В этом не было никаких сомнений: на Данкиной мамаше было то самое синее платье, с витрины! И теперь она, окинув взором зал, обнаружила двойника в моем лице; одарив меня взглядом ледяным и в то же время испепеляющим (не спрашивайте , как это возможно совместить, у нее получилось), она брезгливо поджала губы.

А мое лицо, вероятно, выразило смесь недоумения и разочарования. Я ожидала увидеть, как минимум, Софи Лорен в расцвете зрелой красоты. Ну, вы понимаете: лебединая шея, точеная талия, и главное – от нее веет шармом той загадочности, таинственной недоступности, которая украшает женщину, познавшую жизнь и себя. Женщину, которая прекрасна, как драгоценное выдержанное вино… ах!

Вместо этого я увидела обычную тетку лет сорока пяти, полноватую крашеную блондинку, с пышной шевелюрой – прическа, подходящая для юной девушки, но никак не для дамы. В молодости она, вероятно, была миловидной, но молодость ее давно миновала, как и красота. Ничего примечательного в ней не было, если не считать выражения лица. Это было выражение маленькой капризной девочки, которая привыкла топать ножкой и всегда получать желаемое.

Контраст между уже солидным возрастом и мимикой пятилетней капризули был настолько нелепым, что, наверное, изумление отразилось на моем лице.

С ума сойти. И ради этой странной особы мужик отказывается от кучи приятных знакомств с юными девчонками?

Меж тем означенная особа, закончив обзор посетителей кафе, указала мужу на меня взглядом, и требовательно-капризно спросила что-то тоненьким голосочком (слов я не разобрала) – видимо, кто эта нахалка, которая посмела явиться в таком же платье, как у нее?

Моравецкий с недоуменным видом пожал плечами.

А я ощутила досаду.

Ах, как неудобно вышло с этим платьем! Я бы предпочла, чтобы эта дама меня не заметила. Тогда, притаившись, исподтишка, я могла бы рассмотреть ее получше, дабы разгадать тайну ее неотразимости. Но теперь мне оставалось только спешно завершить ужин и выйти из кафе. Тем более, у меня там назначено свидание с Сережей…

Свидание прошло чудесно. Пунцовый закат догорел; на небе, еще голубом, но уже темнеющем, появилась тоненькая белая долька луны. Сергей опять читал мне Игоря Северянина, а заодно Бальмонта и Волошина, и я могла только поражаться эрудированности этого пляжного спасателя. И да, мы снова сладко целовались под азалией… или под магнолией… или под обеими сразу…. короче, я уже не помню. В темноте мерцали светлячки, и его глаза мерцали во тьме, и мне показалось, что я, кажется, влюбляюсь…

Словом, я уже окончательно решила, что это лучший день моей жизни. И, на обратном пути, в превосходном настроении я брела под руку с Сергеем по направлению к отелю – мимо набережной, мимо платанов и пальм, мимо газонов, усаженных розами. Вот и пришли – кованая ограда, высокая кованая калитка…

Я снова смотрю на небо, на луну. Боже, какая ночь! И эти мириады южных звезд, рассыпанных, как мерцающие бриллианты по черному бархату! И как красивы эти острые пирамиды кипарисов на фоне ночного неба!

Затем я томно смотрю в глаза Сергея, привстаю на цыпочки… Наши губы встречаются в прощальном поцелуе, потом я отстраняюсь с нежной улыбкой, и захожу в калитку ограды. Теперь осталось пройти мимо бассейна и можно войти в здание. Я хихикнула, покосившись на то самое место, где я три дня назад так неудачно плюхнулась в воду – и вдруг замерла, ибо мне почудилось что-то странное…

Ой, что это?!

Нет… нет!!! это обман зрения…

Не веря своим глазам, я подошла поближе и присмотрелась. Недалеко от бортика бассейна плавало тело женщины в длинном синем платье – и плавало оно лицом вниз.

Глава 9.

Сергей.

Эту девушку я заметил сразу, как только она вошла на пляж.

Было солнечное утро, я сидел на вышке, радуясь наступающему прекрасному дню. В полдень будет жарко, но, слава Богу, мне не придется сидеть тут весь день, не то, что бедному Мишке, который попросил меня «покараулить», пока он отсутствует. Ну, я и караулил. И докараулился…

Первое, что я заметил – совершенно идеальную фигурку этой красотки. Высокая, стройная, с легкой походкой, она выделялась на фоне отдыхающих, как прекрасная лань на фоне стельных коров. Я схватил бинокль и навел его на ее личико… Ого!

Мордашка была тоже что надо: глазищи в пол-лица, милый привздернутый носик. И пышные волосы. Ну и купальничек ее мне понравился, особенно его миниатюрность. Чисто номинально, его можно было считать одеждой, но де-факто простора для воображения он не оставлял: все и так было видно, а именно – девчонка такая, что хоть на подиум.

Она зашла в воду осторожно, боязливо делая первые шаги, и даже потрясла ножкой, как кошка, наступившая в лужу. Стояла, осматривалась. Потом вдруг с разбега влетела в воду, и уверенным красивым кролем поплыла к буйкам, потом за буйки, а потом…

Потом я увидел с ужасом, что она тонет. Она вся была под водой, и только лапки судорожно хватали воздух. Тонет, реально!!!

Это непорядок. Такие девчонки тонуть не должны! Это золотой генофонд нации, и разбазаривание его просто преступно.

Короче, я вихрем слетел с вышки, сделал мировой рекорд на скорость по заплыву на сколько-то метров, подцепил красотку и вытащил ее на берег.

Вытащенная, она долго откашливалась. Поблагодарила за спасение. Я за это время мог рассмотреть ее поближе, и все, что я увидел, мне понравилось еще больше, особенно аппетитная грудь и спелые, сочные губы. Настолько понравилось, что, не удержавшись, я спросил ее, не хочет ли она со мной встретиться вечерком.

Она замялась.

И тут я только сообразил, какой же я дурак. Девчонка явно вон из того дорогого отеля, а уж я представляю, сколько стоят там номера. Явно дочь богатеньких родителей, и зачем ей какой-то пляжный спасатель?

Она ведь «мааасквичка». Столичная жительница. Ей олигарха подавай, или чемпиона пор теннису, на худой конец – короля эстрады.

Обидно, но даже если я ей честно скажу, кто я и откуда, что это особо изменит? Да, сам был москвичом, следователем прокуратуры, пусть рядовым, но с перспективами карьерного роста – был, да все в прошлом. Был, пока не связался с этой проклятой строительной фирмой, не подозревая, что ее крышуют слишком серьезные люди… И – конец моей карьере.

Впрочем, что значит – «не подозревая»? А если бы и подозревал? Все равно бы пошел напролом, закусив удила. Я и так знал, что легко мне не будет. Но ведь люди погибли, когда в нарушение всех правил техники безопасности рухнул строительный кран. А когда я начал раскапывать грязные делишки директора, некоего Максима Кружельникова – то словно из всех щелей смрадом потянуло… И чем дальше я копал, тем больше понимал, что от этой мелкой на вид фирмочки тянутся нити к структурам совсем не мелким…

Когда мне пришлось уйти, места себе не находил. Тошно было – слов нет. Спас меня от депрессии Мишка, мой одноклассник, который тяжелых путей в жизни отродясь не искал; сразу после школы он не стал никуда поступать, а устроился рабочим пляжа при санатории, а потом – спасателем. Этот лоботряс с философией гедониста и кондовой ленью дауншифтера, узнав о моих проблемах, сказал:

– Да пошли ты их! Ты же молодой, Серега, а теперь посмотри – на что ты уже и так ухайдучил лучшие свои годы? Ты половину молодости грохнул на свою учебу и карьеру, и что в итоге? А я вот никуда не рвался, и у меня каждый день – праздник. Приезжай ко мне, отдохни, поживи у меня – дом просторный, места хватит. А там и устроишься куда…

И вот я здесь. И, действительно, море лечит все обиды и печали. Смотришь в эту бескрайнюю синеву, слышишь этот плеск прибоя, и невольно думаешь: оно вот так шумело миллионы лет назад, и будет шуметь еще целую вечность, когда нас всех не будет – и кто мы для него? Мы – крошечные песчинки в океане мироздания, мы – живем сущее мгновение, если сравнить нашу жизнь в этим бесконечным, нежным, величественным морем… Так не преувеличиваем ли мы значимость наших мелких переживаний и крошечных страстей? Не смешно ли думать о них всерьез, как о чем-то значимом? Расслабься, дружище, сотни поколений ушли, и сотни поколений еще придут, а ты – созерцай красоту этого моря, упивайся ей, пока тебе дано смотреть и дышать.

А что до красивых девушек… Да, я сегодня упустил эту красавицу, обидно, но – их много, и если какая-то запала в душу – пройдет, Серега, уговариваю я себя, все пройдет. И эту забудешь.

Именно с такими мыслями я зашел в ресторанчик в тот вечер. И тут же увидел ее, сидящую за столиком. И пригласил, не слишком рассчитывая на удачу.

К моему изумлению, она не просто согласилась, а даже подпрыгнула от радости. Танцевала, полуприкрыв глаза. А я пытался понять, что творится в ее хорошенькой головке… И решил просто спросить.

– О чем вы сейчас думаете?

Как ни странно, она всего-навсего мечтала потанцевать румбу. Устроить это было парой пустяков. В школьные годы я увлекался бальными танцами – настолько, что даже был вторым на чемпионате столицы среди юниоров. Поэтому устроить малютке удовольствие труда не составило.

А дальше все пошло как по маслу. Говорить с ней было легко, молчать легко, плескаться в море с хохотом и визгом – так же просто, как с любимой сестренкой, и я уже начал подумывать о том, что эта девушка достойна куда большего, чем просто курортный роман.

В тот вечер все было чудесно: поцелуи, стихи, нежное прощание… Когда калитка закрылась за ней, я с минуту нежно смотрел ей вслед, любуясь бесподобной грацией ее походки. Когда она завернула за угол, я повернулся, чтобы уйти – но сначала полюбовался на небо, полное звезд, вздохнул полной грудью, не спеша сделал несколько шагов… и вдруг услышал отчаянный женский крик, полный ужаса.

Глава 10.

Валентина.

Я тупо смотрела на труп женщины в бассейне; на ее волосы, которые разошлись по поверхности воды кругом, и всей душой не хотела осознать, что это – смерть, безысходность, из которой обратного пути нет, и уже ничего не вернешь.

А потом… Я хотела сделать вдох – но из моей груди вдруг вырвался то ли визг, то ли истеричный вопль. А дальше мое тело содрогнулось, выгнулось, ноги сами собой подкосились, и я упала на влажную плитку. Меня колотило, и каждая попытка вдохнуть воздух сопровождалась пронзительным криком, и я не могла прекратить эти крики, так же, как и конвульсии. Никогда в жизни со мной такого не было! Впрочем, труп я тоже нашла первый раз в жизни.

Через полминуты приступ истерики прошел, я смогла дышать, хотя и неровно…

– Что там у вас опять случилось, девушка? – услышала я над своей головой мужской голос – недовольный, с ленцой: голос барина, которого отвлекли от чего-то важного.

Я обернулась. Так, я не ошиблась: голос принадлежал Моравецкому.

– Там, – голос мой был хриплым и сорванным от крика, – там…

Я указала рукой на бассейн.

– Ну и что «там» – опять очередная мышь? – осведомился брезливо Моравецкий, даже не поворачивая головы в указанном направлении. Он смотрел на меня сверху вниз, взглядом, преисполненным презрения, и даже не подумал подать мне руку, чтобы помочь встать.

Я не знала, что и ответить. Не скажешь ведь ему: «Сударь, там не мышь, а труп вашей невесты». Это было бы неделикатно. Человека надо сперва как-то подготовить к такому известию, ведь верно?

– Девушка, вы повторяетесь, – процедил Игорь Витальевич, – я не знаю, кто вас подослал, но ему следовало бы вас получше проинструктировать. Я не покупаюсь на дешевые трюки.

– А почему вы решили, что меня подослали? – мое любопытство было задето настолько, что я почти забыла про покойницу.

– А это не так? – осведомился он.

Я промолчала. Щеки мои горели.

– Значит, все-таки именно так, как я и предполагал, – от усмехнулся, – вы не первая, поверьте. Меня пытались скомпрометировать неоднократно, и с нулевым результатом.

Еще раз презрительно хмыкнув, он удалился.

Я встала, шатаясь. Едва ли я соображала, что я сейчас делаю; страх колючим ледяным ознобом охватил меня всю. Одного мне хотелось – подальше отсюда, туда, где люди, свет и нет никаких покойников… Я бегом бросилась к лестнице, поднялась зашла в кафе, и сообщила администратору, что в бассейне плавает труп женщины, да, да, я не шучу, нет, это точно труп, надо вызвать полицию, а мне дурно и я пошла в свой номер пить валерьянку. Извините.

То, что мне едва ли дадут уснуть, я понимала, но прилечь и немного восстановить силы после потрясения мне было точно необходимо.

Со стоном рухнув на кровать, я попыталась успокоиться. Но, будучи отличницей и ботанкой, я, разумеется, не могла просто так отмахнуться от тайны – кому была выгодна смерть супруги Моравецкого? – ибо разум ботанки на то и заточен, чтобы при виде любой задачи испытывать азарт и желание задачу решить.

Да, да. Ботанке может быть страшно, ботанка может быть в панике, ботанка может быть в отчаянии, но неугомонные мозги ботанки будут работать как швейцарский брегет в час Апокалипсиса, и наплевать ему на четырех всадников…

И тут мой мозг выдал шальную мысль – О! ну конечно! – покойную даму прикончил сам Моравецкий. Гад коварный. Ну конечно, он ведь оказался совсем рядом с местом преступления!

А теперь рассуждаем логически: что должен сделать преступник, который фактически застигнут на месте преступления, но не хочет, чтобы его заподозрили?

Правильно. Лучший способ защиты – это нападение. И вот он, увидев меня, кричащую от ужаса, поворачивает дело так, что якобы я устроила очередную провокацию с целью его, неотразимого, закадрить! И далее, он даже не поворачивает головы в сторону, куда я ему указала – не потому ли, что и так слишком хорошо знает, что там лежит?!

Но зачем ему это понадобилось, избавляться от своей невесты? Ответ тоже пришел сам собой.

Ну конечно! Увидел разницу между мной, такой юной и очаровательной в синем платье – и увядшей злобной невестой своей в таком же платье, сравнил – и подумал: а нафиг мне эта старуха? Хотя, зачем ему эту клушу убивать в таком случае? Проще отказаться жениться.