Конец лесной вольницы
– Товарищи, – председатель уездного комитета постучал пальцами по столу, посмотрел сперва в окно, а потом на лист бумаги перед собой, – тут такое дело… Значит… В то время как наша героическая Красная Армия добивает в хвост и в гриву всяческую белогвардейскую нечисть, чтоб поскорее наступила светлая эра, в лесах подняла свою гнусную пасть гидра бандитизма. Вот… Зелёные, мать их… На железную дорогу нападают, продотрядам не дают работать на полную катушку, сволочи… А вчера сообщили из села Гаврюшино, что сожгли там подлые гады школу. Обнаглели гниды так, дальше и некуда. И терпеть эту гнусь, товарищи, уже нет никакой возможности. Кроме того, утречком сегодня из губкома пришла депеша с указанием – в две недели изничтожить всю контрреволюцию в наших лесах. Потому как есть сведения о заговоре подлых наймитов царского режима не только в губернии, но и поднимай выше… Заегозили, гады… И вот товарищ уполномоченный с помощниками оттуда по этому делу к нам прибыл. Прошу, так сказать, любить и жаловать. Вместе бандитов истреблять начнём. Вот… Надо прижать сейчас гидре хвост, пока не разгорелось. И это теперь наша первостатейная задача…
– Прижмёшь их, – вздохнул начальник уездной милиции Фёдор Колотушкин, доставая из кармана кисет. – Пробовали уже, когда они весной продотряд разгромили… Ловить бандитов в наших лесах, что иголку в сене искать. Тут дивизию надо, да и то вряд ли…
– Согласен с Фёдором Лукичом, – сказал краском Седов, командир роты охраны железнодорожной станции, – в лесу нам самим с бандитами не справиться. Они там все тропы знают и контролируют самые важные из них. Уйдут они из-под нашего удара через леса с болотами, а потом оттуда нам же в спину и врежут. Надо просить подкрепление, а пока подкрепление не прибыло, организовать разведку, чтоб ударить в самую болевую точку противника, а не абы куда получится. Без разведки планировать боевые операции, это как воду в решете таскать.
– Вас послушать, так мы сами ничего и не можем, – усмехнулся председатель, разглядывая улицу, где румяная молодка несла на коромысле вёдра с водой и ещё при этом умудрялась защищать ногами котёнка, на которого тявкали две лохматые собаки. – Будто и не мужики мы вовсе… Дивизию им подавай…
– Дивизию не надо, – мотнул головой краском, отгоняя чёрную жирную муху, – а вот ещё пара стрелковых рот да при хорошей разведке – будет в самый раз. Узнаем, где основная дислокация бандитов, заблокируем пути отхода и всё…
– Фёдор, – председатель посмотрел на начальника милиции, – кого на разведку пошлёшь?
– Да, ты чего, Иван Филиппович, – подавился махорочным дымом и громко закашлял милиционер. – У меня всего сейчас восемь человек живых да здоровых. И каждого в уезде на лицо знают. Моего человека посылать в лес, это как в муравейник голым задом…
– Не надо голым задом, – слегка усмехнулся уполномоченный из губернии, доселе не проронивший ни слова. – А про разведку совершенно правильно сказал товарищ командир роты. Без разведки здесь никак не обойтись. Это нам давно известно. Есть у меня нужный для этого дела человечек … Будет вам логово бандитов. Да и без подкрепления, пожалуй, мы обойдёмся. Это для нас дело привычное. Мои ребята в Муроме в восемнадцатом Гольберга мигом вокруг пальца обвели, и мы весь отряд его там повязали. А уж с сотней бандюков справимся без разговоров.
– А ты особо не ерепенься, товарищ уполномоченный, – взял слово, сидевший в уголке пожилой комиссар депо Лагутин. – Не так просто всё здесь. Бандитов по лесам шляется около сотни, это верно: дезертиры, беглые уголовники, недобитые белогвардейцы и прочая шваль. Командует ими бывший белый офицер Никитский по прозвищу Саша Морс. В основном все они местные, и с жителями лесных деревень у них договорённости: крестьяне бандюков кормят, а те за это деревенских не трогают. Шалят на железной дороге, на городских окраинах, в соседний уезд ходят, но своих ни-ни. Даже, наоборот… Там свой мир – лесной. Школу Гаврюшинскую сожгли, это тоже верно, но случился тот пожар после того как местные мужики подрались с зелёными из-за баб на Троицу. Возле школы как раз и подрались. Сторож с керосиновой лампой вышел постыдить буянов да и попал под горячую руку: сам в крапиву свалился и убежал от греха подальше, а лампа под крыльцо упала. Когда протрезвели – помирились, а школы нет. Вот так вот… У бандитов в каждой деревне свои люди. Чужого они мигом определят, и в лес быстренько накукуют… Несдобровать в наших лесах твоему разведчику.
– Посмотрим, – опять улыбнулся уполномоченный, – посмотрим…
Летний день пошёл на убыль. Солнце уже скатилось к крестам собора Пресвятой Богородицы, и базар на торговой площади уездного городка Княжье Поле стал потихоньку сворачиваться. Торговцы укладывали в мешки не проданный товар, снимали навесы над прилавками и мысленно считали выручку, если, конечно, было что считать. Рой недовольных мух кружился и ныл над мясным прилавком, с которого убирали последние кости. В тенёчке под кустом черёмухи курил усталый милиционер. Чумазый мальчишка в грязном рванье приноровился и стащил у толстой торговки свежий огурец да кругляш прошлогодней репы. Торговка заверещала, словно ей ненароком прищемили дверью пальцы. Мужики за соседним прилавком громко захохотали. Плешивый старичок вышел из чайной, глянул на весёлых мужиков, утёр ладонью раскрасневшееся лицо, перекрестился на солнышко, и стал отвязывать лошадь от глубоко вбитого в землю кола.
– Дедушка, – к старику подошел молодой человек с большим коробом и мешком, – не возьмёшь меня в попутчики?
– А тебе куда надо-то? – старик с превеликим подозрением глянул на незнакомца.
– В село какое-нибудь подальше от города, – ответил тот. – По лесным сёлам хочу походить…
– Это зачем же?
– Фотограф я. В городе с заказами сейчас плохо, вот мне и посоветовали по деревням идти. За фотографии продуктами буду брать, а потом в городе продукты на что-нибудь обменяю. В общем, выживать как-то надо…
– Садись, коли так, – вздохнул старик. – В Храпково тебя свезу. Село у нас самое большое в округе. Мужики справные, стало быть, есть… Значит, фотографические портреты будешь делать?
– Буду.
– И дорого брать собираешься?
– Посмотрим. Тебе могу сделать бесплатно, если ты меня сейчас до своего села подвезёшь, а потом, когда я продукты за работу получу, поможешь мне их сюда на станцию доставить.
– Это мы запросто, – улыбнулся старик. – Садись. Меня Митричем все кличут, а ты кто?
– Иван.
– Поехали, Ваня. Значит, портрету мою сделаешь. Вот, раскудрит твою за ногу… Дожил… Но, милая! Чего встала, курва?! Вот, я тебя сейчас!
Лошадка буланой масти тряхнула гривой и подгоняемая удалыми окриками пожилого возчика
потянула скрипучую телегу с базарной площади к проезжей дороге. А у дороги старика опять окликнули.
– Дед! – кричал развесёлый коробейник. – До Гаврюшина довезёшь? Я тебе иголку за это дам!
– До Храпково довезу, а оттуда до Гаврюшино версты полторы лугом, – ответил Митрич, останавливая лошадь. – Пешком дойдёшь?
– Пойдёт такое дело, – подмигнул возчику коробейник. – Давай ещё и солдата с девчонкой возьмём, им как раз до Храпково…
– Это за одну иголку-то? – скривился Митрич. – Ишь, как распоряжается… А у меня лошадка, чай, не казённая…
– Две дам, – уселся на телегу коробейник. На том они и сговорились.
Проехав городские окраины и изрядно залатанный серыми досками деревянный мосток, Митрич свернул на лесную дорогу. Разговорились. Коробейника звали Семеном, и он шёл торговать по деревням нитками, иголками, пуговицами и прочей галантереей. Солдату Николаю нужно было поместье генерала Храпова.
– Так, пустое сейчас поместье, – крепко удивился Митрич на слова солдата. – Давно уж сбёг оттуда генерал. Разворовано там теперь всё да травой-бурьяном поросло.
– Сынку генеральскому слово я дал, что нательный крест его положу на могилу матери, – сказал солдат. – Я на перевязочном пункте фельдшером служил, так прапорщик Храпов у меня на руках и умер. А перед смертью такая блажь с ним случилась. Свези, сказал, крест нательный на родину мою. Под городом Черновцы дело было. Я и пообещал исполнить, куда тут денешься. Богу душу человек отдаёт. Да, только, всё некогда было, а тут меня по ранению уволили. Вот и иду в ваше Храпково. Третий месяц иду… Положу крест и сразу домой. Мне еще сто вёрст отсюда до дому-то…
– На погосте рядом с храмом барыню схоронили, – вздохнул старик. – Как раз перед войной дело было. А погост у нас большой, со всей лесной округи покойников туда несут. Вот, и мне скоро… Чего еле плетёшься, подлая?! Вот я тебя сейчас!
Девчонка о себе ничего не сказала, да это и не мудрено. Убогая она. В лохмотьях, грязная, волосы торчком, лицо перекошено, болячка на носу, а из ноздри чего-то не особо приятное торчит. С такой не то что говорить, глядеть на неё не особо хочется. Вот и сидела она нахохлившимся воробушком на заду телеги ко всем спиной.
Лес, поначалу берёзовый и не частый, становился всё гуще и темнее. Дорога пошла вниз. Скоро за деревьями и солнца не стало видать, хотя оно ещё висело где-то над самым горизонтом. Над канавами по краям дороги поднимался туман. Из придорожного тумана вылетали злые серые комары. Комары нудно зудели и больно кусались. При нападении этого врага рода человеческого спокойно не посидишь. Путники стали махать руками и бить себя: то по лицам, то по шеям. Попалась на дороге большая лужа, заросшая по краям высокой осокой. Копыта лошади вязли в грязи, и телега поехала еле-еле.
– Ах ты, курва! – сердился Митрич, дёргая вожжи. – Чего встала, окаянная?! Давай, давай, милая! Давай! Пошла, родненькая!
Лошадь, как бы освоившись в грязной луже, стала часто перебирать копытами и скоро вытянула телегу на твёрдую дорогу.