Заповедник мертвецов. Дилогия

Нежва

В поселке уже везде погасло редкое уличное освещение, только на сельском магазине, массивном одноэтажном деревянном здании, почерневшем еще в советские времена, дико мерцала лиловая неоновая вывеска «Мясо-Электроника», из-за огромных размеров подходящая больше для городского магазина на центральной улице, чем для такой глухомани. Дверь в магазин была приоткрыта. За прилавком усталая пышнотелая продавщица разлила по стаканчикам рябиновую настойку – себе и седовласому импозантному мужчине в галстуке-бабочке с капиллярной сеточкой на сером лице. Мужчина облокотился о прилавок, его влажный взгляд деликатно ощупывал формы женщины, она же придвинула собутыльнику вспоротую плитку шоколада и, наконец, спросила:

– Антон Палыч, скажи ты мне как доктор, посоветуй по-соседски, что делать? Вот я и рентгеновские снимки уже сделала, а мне говорят – в центр надо с ними ехать, на прием к специалисту. А на кого я магазин оставлю? Может, пропишешь какие-нибудь пилюльки что ли, или, ну не знаю, но чтоб я не моталась туда-сюда?

– Наденька Петровна, голубушка, а что вас, собственно, беспокоит?

– Да поясница, Антон Палыч. И между лопатками че-то так ноет: как начнет – потом и вовсе на голову перекидывается. С утра еще ничего, а к вечеру совсем невмоготу.

– Наденька Петровна, я же гематолог. По болезням крови больше. А вам к другим специалистам надо. И обязательно обследоваться сначала. Правильно говорят – в центр отправляйтесь. Что мешает-то?

– Да не могу ж я магазин оставить! – Женщина возмутилась непонятливостью доктора, выпила рябиновку, разлила еще, заговорщически придвинулась к доктору и начала излагать заготовленную с утра еще идею.

– Антон Палыч, по телику видела, что можно рентгеновские снимки в интернет отправить, специалисты посмотрят на снимки и лечение назначат. И ехать никуда не надо. Давай прямо сейчас отправим, а? Ты человек умный, по-медицински правильно их спросишь? У меня вот и снимки, и телефон с собой.

– Не получится. У вас телефон еще кнопочный. Не смартфон. Экран – черно-белый. На нем нет интернета.

– Да как же нету? Я когда симку покупала, сказали, что сколько-то там гигабайт бесплатно, смски – тоже. Да и рентгеновские снимки тоже ведь не цветные. Давай отправим, а?

Доктор снисходительно улыбался, мечтательно глядя на пышнотелую Надежду, вертел испачканными шоколадом пальцами недоеденный кусочек, а другой рукой полез в карман за смартфоном. Не бог весть какой аппарат, но с доступом в сеть. Однако пока копошился, столкнул с прилавка пластиковый стаканчик – рябиновка вылилась на его белый плащ и деревянный обшарпанный пол. Доктор стал осматривать на себе кровавые пятна, искать платок, достал его и вдруг от неожиданности вздрогнул, обронив в небольшую лужицу и платок. Рядом с ним стоял высокий бледный и худой молодой человек в толстовке с капюшоном и вопросительно смотрел на Надежду. Та тоже от неожиданности всколыхнулась телесами, но тут же совладала с собой и недовольно буркнула:

– Как бы дала вот за то, что так подкрадываетесь вечно. Вот, ей-богу, бесит уже! Чего надо, нежить?!

– Террабайт памяти, – проскрипел молодой человек так, будто пенопластом по стеклу проскребли, и сглотнул.

Надежда кинула на весы полукилограммовый кусок свиной вырезки, посчитала что-то на калькуляторе:

– Чуть больше террабайта получается. Один и два. Возьмешь?

Молодой человек кивнул. Смел кусок свинины с весов, и медленно направился к выходу, на ходу отрывая зубами свежую плоть. После его ухода Надежда тяжело вздохнула, и, взяв швабру, стала затирать на полу редкие капли крови от свинины. Заодно и пролитую рябиновку. Доктор налил себе еще.

Тревожный звонок

В старой деревянной избе посреди комнаты стоял массивный стол, на нем – большой и дорогой монитор с клавиатурой, беспорядочные листы официальных бумаг, чашка с остатками кофе, пепельница, доверху набитая окурками. В помещении стоял спертый запах курева. Зазвенел телефон. Из-под стола высунулась рука и стала разрывать ворох бумаг. Под ворохом прятался, и не очень удачно, проводной, доисторический, еще дисковый телефон с гербом. Рука взяла трубку.

– Майор Исмогилов на связи. Здравия желаю, товарищ генерал.

– Виктор Федорович, – голос на том конце провода был приветливый, но властный, – рад вас слышать в добром здравии. Решено направить к вам сотрудника на усиление в связи с прошедшими инцидентами. У него есть боевой опыт, недавно вернулся из командировки. Есть мнение, что такая необходимость наступила. Прибывает завтра, по расписанию. Необходимо встретить. Ввести в курс дела.

– Эээ… Так точно. Встретим. Введем.

– Это официальная легенда, Виктор Федорович. Причины его отправки не только в этом. Второе задание, связанное с этим визитом, только для вас и Антон Палыча. От того, как вы с ним справитесь, будет очень многое зависеть. Вы меня понимаете?

– Дык… Да, конечно. Так точно. – Рука Исмогилова в поисках карандаша или ручки нервно смела половину бумаг на пол, вслед за бумагой чуть не грохнулась и пепельница.

– Отлично. Как я уже сказал, сотрудник побывал в командировке, имеет боевой опыт. Парень хороший, но в командировке с ним произошел неприятный инцидент. Ушел на задание в составе группы и вместо двух дней пробыл в тылу врага четыре. Вернулся один. Все остальные – двухсотые. Изложенные им в рапорте события подтверждаются, но медики, осматривая его, сделали неоднозначный вывод – телесные повреждения, с которыми он вернулся, могли быть получены в результате пыток. Психолог также утверждает, что моральное состояние сотрудника подавленное. Возникли подозрения, что он мог быть завербован. Надо за ним понаблюдать. Есть мнение, что в нестандартной обстановке он быстрее сможет раскрыться и выдать себя. Либо начнет искать связь с кураторами. Если что-то такое произойдет – вы должны зафиксировать и доложить.

– Так точно. Понаблюдаю. – Из-под стола с кожаной кушетки вскочил еще не совсем проснувшийся, взлохмаченный майор Исмогилов, до которого стала доходить важность миссии, которую ему поручали.

– И доктора подключите обязательно, Виктор Федорович. Пусть он также как психиатр в нем покопается. Перед этим возьмите расписку о неразглашении. Все по форме.

– Есть подключить! Хотя… – Исмогилов окончательно протрезвел, – Наш доктор – он же гематолог, а не психиатр…

– Гы, – довольно хмыкнули на том конце провода. – А Антон Палыч молодец, хоть что-то про себя не рассказал. Я думал вы там столько лет вместе, что друг про друга всю подноготную знаете. Он и гематолог, и психоаналитик. Если, конечно, от отсутствия практики не сдулся. Ввожу вас в курс. Бывает такое.

– Разрешите обратиться!

– Разрешаю.

– А если выяснится, что он завербован, то каковы мои действия?

– Ликвидировать. Но только в самом крайней случае. Если будут неопровержимые доказательства того, что он завербован и попытается выйти на связь с кураторами, то для пресечения контакта – ликвидировать. Подчеркиваю. Очень взвешенно к этому подойти. При наличии неопровержимых доказательств. Если такое случится, не дай бог, конечно, и в доказательствах будут хоть малейшие сомнения – задолбаешься объяснительные писать. И из органов вылетишь – это самый минимум. Парень хороший, за просто так терять его не хочется. По глупости – тоже. Все ясно? Вы уж не обижайтесь, Виктор Федорович, но навыки оперативной работы у вас там, в глухомани, скорей всего давно атрофировались, поэтому несколько раз повторяю о доказательствах. Кстати, у вас там на территории вы на многое закрываете глаза, что нормально, лишь бы делу не вредило и рабочий климат сохранялся. Командировочный не из таких – может по началу рьяно отнестись к соблюдению законности, формализм демонстрировать. Тактично объясните ему, что принято, а что нет в поселке. Без конфликтов, ладно? И еще – он будет вести расследование насчет того, что популяция мертвяков сокращается. Так что окажите содействие.

После неожиданного разговора майор ФСБ Виктор Федорович Исмогилов задумчиво поставил кофейный аппарат на приготовление двойного эспрессо и оглядел комнату как будто в последний раз. На стене рядом с портретом В.В. Путина висели российский флаг, благодарности и грамоты. Новость о том, что кто-то может его заменить (а он понимал, что и легенда об усилении, и задание оказать содействие в расследовании могли быть ширмой для плановой замены) ему не особо понравилась. Точнее – совсем не нравилась. Это в центре его работа могла восприниматься как ссылка – глухомань, рутина. И пусть! Его-то все более чем устраивало. Охота, рыбалка. Нравились надбавки за особые условия службы, нравилось, что контроль осуществлялся только по телефону. Ревизоры не приезжали, только коллеги – да и то, чтоб отдохнуть. Он, разумеется, понимал, что под видом отдыха они наблюдали, что у него да как, чтоб затем доложить наверх, но это не смущало – еще одна особенность службы.

Как-то вся жизнь и работа были налажены самым удобным образом. Хоть он и числился бобылем, но имелись парочка женщин в поселке, к которым он захаживал по очереди. Обе друг про друга знали, но даже тут эксцессов не возникало. Все в его жизни и работе было как-то очень комфортно и складно устроено. Место службы менять абсолютно не хотелось – это означало бы… Впрочем, Исмогилов даже представлять не хотел, как пришлось бы менять жизнь. Короче говоря, сегодняшнее утро, по мнению Виктора Федоровича, не задалось.

Где моя зажигалка?!!

– Итак, с какой целью вы вышли на пикет с плакатом, на котором утверждали, что глава государства занимается маструбацией?

– Это мое мнение.

– На чем основано это ваше мнение? Чем-то вы его можете аргументировать?

– Мне кажется, что термин «самодержец» вполне применим и к любому онанисту. Это не противоречит ни нормам русского языка, ни тому, что любителя данного физиологического процесса можно назвать и так.

В кабинете опера отдела «Э» было душно и тоскливо.

А ведь действительно получается просто блуд. Приводишь себя, сначала поглаживая пальчиком, а затем и всей пятерней жамкая, в сиюминутный восторг, а в результате полотенце оказывается в грязном белье. В этом смысле и путь к сердцу девушки приводил Кирилла в точно такой же волокнистый тупик. Он искренне не понимал и не мог принять тот факт, что результат завязан на предшествующем ему процессе. Ему казалось, что если хочется автомобиль – тот должен появиться без каких-либо усилий. Хочется девушку или счастья – это тоже должно на тебя свалиться просто так. Тем более что, как правило, корреляция между затраченными усилиями, полученными эмоциями, допустим, радостью, от достигнутого результата и, собственно, результатом, почему-то всегда оказывалась с понижающим коэффициентом не в твою пользу. Разочаровывающих примеров в жизни Кирилла было предостаточно.

Как-то раз он поиграл на игровой приставке у однокурсника всю ночь. Родители приятеля уехали на дачу, а на следующий день вернулись. Игру пришлось закончить. Кирилл сразу же захотел приставку, чтоб не зависеть от такого рода обстоятельств. Копил, работал, буквально недоедал. В результате через пару месяцев удалось заполучить, разумеется в кредит, заветный девайс, оплатив первый взнос. Наигрался за месяц, и после к приставке не притрагивался. Кредит же пришлось гасить еще полгода. С тех пор в справедливость обменного курса затраченных усилий по отношению к результату он не верил.

И как же можно было объяснить оперативнику отдела «Э» эту концепцию? Как объяснить, что Кириллу важен был процесс, из которого он черпал энергию жизни, а не результат, следующий за ним? Так он сидел перед оперативником в задумчивости, пока тот заполнял в бланке допроса установочные данные, и машинально вертел в руках оставленную кем-то на столе зажигалку. Неожиданно дверь кабинета распахнулась, в кабинет ворвался паренек в такой же, как у Кирилла, серой толстовке с мокрым лицом, взъерошенными волосами и истерично вскрикнул: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» Однако почти сразу заметил ее в руке Кирилла, выхватил и так же стремительно умчался. Кирилл пожал плечами, достал свою, и снова занял пальцы бесполезным занятием.

– Как ты попал-то в эту компанию и докатился до жизни такой? Мне просто интересно. Ты ж завсегдатай абсолютно всех акций протеста. Такое ощущение, что тебе без разницы, против чего протестовать, главное протестовать. – спросил оперативник. Не то, чтобы ему это было интересно, но надо было как-то разговорить Кирилла и подвести к нужным показаниям. – Объясни, зачем сегодня оказывал сопротивление сотрудникам полиции на несанкционированной акции протеста? Зачем оскорбительные лозунги выкрикивал в адрес президента и премьера?

– Вы будете, наверное, удивлены, но я ни в чем не виноват. Я не могу и не должен нести никакой ответственности за все эти поступки. Могу доказать.

Опер удивленно откинулся на спинку стула и кивнул – дескать, слушаю внимательно.

Началось все как-то случайно. Еще в студенческие годы. Вокруг его длинноволосого неформального однокурсника Пчелкина постоянно крутилась стайка таких же безбашенных, как он, но очень миловидных девушек. Застенчивый тогда еще Кирилл предложил как-то вместе выпить пива, пообщаться. Буквально через пару выпитых бутылок, они вместе с однокурсником уже мчались на какую-то тусовку в больницу, где их общий знакомый подрабатывал сторожем. Больницу по ночам студенты благополучно использовали для пьянок и разврата. Кириллу понравились сначала пьянки и разврат, но потом, как-то незаметно, он оказался втянут в первую акцию протеста.

Выйдя утром, не то, чтобы с похмелья, а скорей еще пьяными, Кирилл вместе с шестью собутыльниками-неформалами заскочили в автобус до университета. Денег ни у кого не было. Когда автобус тронулся, Пчелкин объявил всем пассажирам: «Товарищи! Я последний король вандалов! Автобус национализирован Анархистами Седьмого дня! Платить за проезд не нужно!» Тут же кто-то достал заранее отпечатанные листовки и стал раздавать пассажирам. Кирилл был не в курсе, что акцию спланировали заранее, но с удовольствием подключился к раздаче. Весело же. После первого крещения, последовали другие, более радикальные акции.

Разбили, например, как-то палаточный лагерь около крупной нефтяной компании с плакатами «Нефтяники – убийцы!», «Хватит загрязнять нашу землю!». И несколько суток жили в палатках. Менты дежурили, но почему-то не пытались лагерь ликвидировать. Особого драйва от житья в на асфальте под брезентом Кирилл не почувствовал и, скорей всего, ушел бы из него раньше времени под благовидным предлогом, если бы не реакция нефтяников. На протестующих натравили каких-то пьяных гопников, и началась потная возня среди пластиковых бутылок, окурков и в кровавых лужах разлитого борща. На кураже Кирилл умудрился одного из нападавших замотать в палатку, другого повалить на землю. Мельком зафиксировал восхищенный взгляд давно приглянувшейся девушки, но затем его повязала полиция.

Отсидев три дня в обезьяннике, по выходу Кирилл получил долгожданный бонус в виде начавшихся, довольно трепетных, отношений с девушкой, оценившей по достоинству его бойцовские навыки. Они стали первыми отношениями в его жизни. Разврат в больнице никак не мог считаться таким опытом из-за постоянной смены партнерш, которые, похоже, и сами были не особо заинтересованы в моногамии. Девушка оказалась еще более радикальна, чем Кирилл, – на общих собраниях рубила сплеча, часто обвиняла соратников в трусости, если те не соглашались, например, приковать себя наручниками к грузовому поезду, на котором должны были перевозить химические отходы. Так что, хоть пьянки и разврат в больнице частично исчезли из жизни, его протестная деятельность стала только насыщенней. Примерно так, издалека, начал подводить оперативника к главному тезису о своей невиновности Кирилл, но тот не оценил масштаба повествования.

– А боролись-то все-таки за что? И почему ты не должен за это отвечать?

Кирилл недоуменно, как на непонимающего, посмотрел на собеседника и продолжил.

– Нельзя сказать, товарищ лейтенант, чтобы я разделял идеологию протеста. Я вам больше скажу – я в нее даже не вдавался. Листовки с призывами даже почти не читал. Я парень из деревни. Искал в городе, за какую бы тусовку уцепиться, чтобы себя как-то обозначить принадлежностью к чему-то. Это, во-первых. Во-вторых, разумеется, и это самое главное, драйв и адреналин. До сих пор коленки дрожат перед всякой акцией. Помню, как-то стоял перед залом областного парламента, чтобы ворваться туда и раскидать листовки. На голове противогаз, дышать трудно, лицо горит, и, знаете, этот мерзкий холодный пот струйками вдоль позвоночника. И малодушные мысли – бежать не в зал, а на улицу. Но если переступаешь этот страх, то получаешь ни с чем не сравнимый кайф! Адреналиновое возбуждение. Уже потом, после акции, хочется рассказывать о своем подвиге, а слов подобрать не можешь, фразы глотаешь и не договариваешь, захлебываешься слюной, глаза расширены… Вы, товарищ лейтенант, испытывали такое?

Опер неопределенно покачал головой. Кирилл продолжил.

– Идеология оказалась капканом для членов движения «Анархисты Седьмого Дня». Наверное, любая идеология рано или поздно заводит своих последователей в тупик. И теперешних унылых борцов с коррупцией заведет. Уж я-то знаю. Если вы помните, у нас случались более интересные и креативные акции, чем сейчас у молодых. Мы захватывали администрацию города и держали оборону целую неделю. Приковывали себя наручниками к дверям различных учреждений. Митинги и пикеты представлялись нам архаичной формой протеста. Впрочем, в то время и законодательство к таким как мы было менее строгим. Если и арестовывали, то, как правило, не более чем на трое суток. Сейчас все строже и жестче. Но наше движение сошло на нет не из-за этого.

Идеологи движения разочаровались в людях. Мы боролись за их интересы, сидели в каталажках, ночевали в палатках, нас избивали, но мало кто к нам присоединялся. Люди приходили, говорили о своей проблеме, просили нашей поддержки, но сами участвовать в акциях категорически не хотели. Идеологи обиделись на людей. Те, кто нас юзал, как правило, отсиживался в кустах. Как будто ради мертвых стараешься. На фоне мертвецов нетрудно прослыть пассионарием. Какое-то время этот ореол героя и мученика грел, но затем наступило разочарование. Разочарование в людях.

– У тебя тоже?

– А у меня-то с чего? Я ж на акциях ради адреналина, а не за что-то конкретно. Или против чего-то. Я придумал в своей жизни только одну акцию, которую мы реализовали. И она не была протестной. Наоборот – мирной. Хотя исполнили мы ее радикально. Может, помните? «Поле мира» называлась. Я как раз тогда расстался со своей девушкой. Не то, чтобы сильно переживал, к тому времени у меня уже завелись поклонницы и свой круг общения, но депрессняк периодически накатывал. Девушка при расставании в сердцах довольно грубо бросила, что она на одном поле со мной даже срать не станет. Из этого, устойчивого, в общем-то, выражения и родилась идея акции. В то время шел нешуточный конфликт между газовиками и нефтяниками. То ли какие-то земли они не поделили, то ли месторождения, фиг их разберешь. Конфликтовали везде, где только можно, – в СМИ друг про друга регулярно компромат сливали, натравливали прокуратуру и полицию, другие проверяющие органы. Нанимали людей для уличных акций протеста. В общем, дрались – не то слово. Между ними шла настоящая война. Информационная, подковерная с привлечением чиновников и ведомств. Однако война войной, а обед, как говорится, по расписанию. На майские праздники руководство и газовиков, и нефтяников традиционно вывозили персонал за город на корпоративы. Базы отдыха находились не так, чтобы совсем близко друг от друга, но примерно в одной стороне. Вывозили сотрудников организованно на автобусах.

Мы заменили водителей автобусов на своих соратников. Как? Кого-то тупо накануне напоили, кого-то соблазнили молодой активисткой. В автобусах на каждое сиденье положили бутылку с водой, в которую подмешали пурген. Запаслись туалетной бумагой. Через какое-то время по многочисленным просьбам возжелавших вдруг посрать тружеников нефти и газа остановились около заранее выбранного поля. Кто пил воду – моментально выскочили, кто – нет, остался. Из одного автобуса выскочили нефтяники, из другого, следовавшего за ним, – газовики.

Теперь, товарищ лейтенант, представьте картину. Поле. Около одного автобуса у кромки поля срут нефтяники, около другого – враждующие с ними газовики. На том же поле. Мы сфотографировали все это и распространили в интернете – «Газовики и нефтяники срут на одном поле: мир, дружба, жвачка!». Назвали акцию «Поле мира». Фотографии разлетелись по соцсетям и СМИ. Акция вызвала хорошую реакцию. После какие-то серьезные дяди из Москвы заставили враждующие стороны прекратить военные действия друг против друга.

– Рискованно. Никто на вас заявление в полицию не написал за попытку отравления?

– Обошлось. Это была последняя акция анархического движения. Все старички куда-то разбежались. Разочарованные в людях. В собственной нужности. А я присоединился к борцам с коррупцией. Мне снова насрать на то, кто сколько украл. Мой организм требует адреналин. Именно поэтому я не должен нести ответственности за все эти выходки. Не я, а потребность организма в адреналине определяет мои действия.

– Если исходить из твоей логики, то наркоманы и алкоголики тоже должны быть освобождены от ответственности?

– Не-не, не путайте сознательное с осязательным. Алкоголики и наркоманы в какой-то момент сами осознанно выбрали себе путь, который привел их к зависимости. А я такой путь не выбирал. Организм у меня такой. Он не может без адреналина. Именно поэтому я не должен привлекаться к ответственности за свои действия.

– Предлагаешь тебя на лечение отправить?

– Тоже неверно – тогда давайте всех отправлять. Тех, у кого избыток серотонина, отправлять на лечение, чтоб сильно жизни не радовались. Тех, у кого дофамина в избытке, изолировать, чтобы целеустремленность снизить. И…

– Подпиши здесь и здесь. – Перебил его опер. – И свободен. До суда. А в суд можешь справку принести об адреналиновой зависимости, и как она за тебя все решает. Глядишь – прокатит.

Кирилл вышел из душного кабинета и сразу направился в туалет. Ополоснул лицо холодной водой. Он совершенно не беспокоился о том, что его ждет. Он через это уже много раз проходил. Будет суд. Так как он официально безработный, штрафовать его не будут. Назначат 100 или 200 часов обязательных работ. Тут он что-то вспомнил и кинулся бегом обратно в кабинет к оперативнику: «Где моя зажигалка?! Не оставлял?» В кабинете сидел уже другой задержанный. В такой же, как у Кирилла, серой толстовке, и крутил в руке его зажигалку. Кирилл ее выхватил и так же поспешно вышел. Ситуация ему что-то напомнила. И не только напомнила. Может, действительно в больнице справку для суда взять? И забухать, чтоб убить время.

Капитан дальнего плаванья

Инженер Максим Андреевич Боширов-Петров оказался в затруднительном положении. Он приехал на железнодорожный вокзал задолго до посадки, в кассе по командировочному листу и служебному удостоверению получил билет. В билете было четко обозначено – платформа № 5, путь № 9. Спустившись в подземный переход, он дошел до четвертой платформы и метров через пять уткнулся в тупик. В тупике была только небольшая деревянная и обшарпанная дверь, которая никак не походила на проход к перрону, скорей – на служебное помещение. Тем не менее, он подергал ручку на себя. Затем потолкал дверь. Она, разумеется, не открылась – кто ж держит незапертыми двери служебных помещений? Он вернулся к выходу на четвертую платформу, чтоб при свете еще раз проверить билет. Разумеется, все он запомнил правильно – пятая платформа, девятый путь.

Промелькнули, как тени, смешанные эмоции. С одной стороны досада, с другой – чувство удовлетворения от собственной прозорливости. Обилетившись, он хотел было, благо времени оставалось прилично, выпить где-нибудь кофе и потом уже идти на перрон. Но решил перестраховаться – посмотреть, где находится пункт посадки. Не зря. Вернувшись, он обнаружил, что касса, в которой он брал билет, закрыта, в других была очередь. Так же как и в справочную.

Под электронным табло санитары деловито укладывали на носилки умершего, похоже, бомжа. Полицейский с врачом, лениво переругиваясь, заполняли бумаги. Если бы людей хоронили там, где они скончались, у бомжа оказался бы на зависть всем ультрасовременный надгробный камень – электронное табло с регулярно обновляющейся эпитафией. Почему, кстати, жанр эпитафии не получил своего развития? Как застыл еще при древних греках в стихотворных кратких изречениях, так в этой форме до сих пор и пребывает. Вполне реально ведь ставить на могилы какие-нибудь всепогодные экраны, на которых транслировались бы нон-стоп любимые видео покойного, многочасовой фильм о нем, отзывы друзей. Кто-то со временем наверняка догадался бы установить камеру с подсветкой к себе в могилу и транслировал процесс гниения как на экран, так и в онлайн – например, какой-нибудь телевизионный репортер назвал бы могильный перфоманс «Мой последний репортаж». Художник – «Мир, я тоже разлагаюсь!» Такие примерно буйные фантазии пронеслись вихрем у Максима, что его очень удивило.

Он был технарем, формалистом, скучным в общении, мыслил только предметными категориями – параметрами технических изделий, автоматизированных систем управления, структурами программного кода и формулами. Всплески гуманитарных, не технических фантазий были ему совершенно несвойственны, и он списал их на пограничное состояние сознания. Всю ночь перед поездкой он не мог уснуть из-за взбунтовавшегося желудка, отказавшегося вдруг принимать любую пищу.

Между тем, на электронном табло его рейса не значилось. Это уже эпитафия по его поискам или еще есть надежда? Было непонятно и тревожно. С пешеходного надземного перехода нужная платформа тоже не проглядывалась.

Вполне допуская, что кассирша, впечатывая данные в билет, могла ошибиться, он категорически не мог допустить, что, выписывая командировочные бумаги, могли допустить ошибку его коллеги. Точнее где-то на периферии сознания он мог допустить и это, но одновременно ошибки двух разных ведомств абсолютно точно произойти не могли. Кофе отменяется.

Вернувшись в подземный переход, он решил осмотреть выходы на перроны с обеих сторон. Он знал, что на некоторых вокзалах такое бывает – справа может быть выход на четвертый перрон, а слева – на пятый. Максим в прошлый раз двигался по правой стороне. Значит, сейчас пройдет по левой…

Это тоже ничего не дало. Он снова уперся в тупик. Но в этот раз у дверей подсобки стоял молодой человек в форме проводника и в полумраке, подсвечивая миниатюрным фонариком, что-то записывал в блокнот. Растерявшийся инженер достал билет и обратился к проводнику:

– Уважаемый, подскажите. То ли ошибка в билете, то ли я туплю. В билете пятая платформа и девятый путь…

– Давайте ваш билет, – не отрываясь от блокнота, сверкнул ослепительно белыми зубами проводник. Подсветил фонариком оранжевый квиток, сверил с посадочным листом, а затем открыл дверь в подсобку (оказывается, она открывалась не внутрь или на себя, а как в лифте, задвигалась в стену). – Проходите.

За дверью оказалась слабоосвещенная лестница, уходящая вниз. Максим не слышал, чтобы в городе имелась подземная железная дорога, а потому захотел еще раз все уточнить, но проводник опередил. Он снова закрыл дверь и подсветил фонариком надпись на ней. Там и вправду на съемной табличке было написано: «Платформа № 5, Путь № 9». Проводник снова открыл дверь и ободрил: «Проходите-проходите, не заблудитесь!»

Максим спустился по лестнице и, миновав три пролета, оказался в похожем на станцию метро зале. Даже вход в вагон был на уровне пола. Только перрон оказался намного меньше. Точь-в-точь размером для одного вагона. На посадке никого не оказалось. Он зашел, и пустой вагон, реагируя на его вес, как-то странно покачнулся. Как будто это был не вагон обычной электрички, а лодка на воде. Может какая-нибудь магнитная или воздушная подушка? Не могут же рессоры так реагировать?

Он уселся и достал планшет. WiFi, разумеется, не было. Только запустил шахматы, чтоб убить семь часов поездки, как сзади по плечу его кто-то тактично ткнул. Оказалось – проводник.

– Извините, вас разве не предупреждали – на время пути все электронные приборы необходимо выключить.

Ну – точно на магнитной подушке. Надо же.

– Как в самолете? – усмехнулся Максим, выключая гаджеты, и неловко, как технарь, пошутил – а на английском эту просьбу не повторите?

– На английском я знаю только матерные выражения. Из фильмов. Могу вам предложить чай, кофе, бутерброды газеты и книги. Через пару часов будет готов комплексный обед. Но его можете заказать и позже. Это режимный объект, поэтому рекомендую отнестись серьезно к нашим требованиям.

Режимный объект, да. Задание ему не формализовали. Объяснили в общих словах – провести технический аудит. Зачем-то оформили штатным сотрудником регионального УФСБ, оформили допуски, взяли подписку о неразглашении. Выдали документы и провели инструктаж. Для чего, зачем – никто не объяснял. Повторяли, что инструкции будут переданы уже на месте и выдали планшет, через который они будут доставлены. И эта неизвестность его раздражала – не потому что неопределенность в принципе раздражает, а потому что она могла помешать выполнению работы. В какой сфере необходимо было провести технический аудит? Связь? Электроника? Оценить программное обеспечение? Максим мог бы заранее подготовиться, закачать справочные материалы – неизвестно же, что в этой глухомани будет с интернетом, – но никаких уточнений не было, поэтому он закинул на жесткий диск все подряд.

Между тем, кофе в наличии оказался только растворимый. Выбор, разумеется, пал в таком случае на чай. Ну и на бутерброд с заветренной красной рыбой непонятного происхождения. Тронулись. Плавно как будто отчалили от берега. За окном появилась старая кирпичная кладка тоннеля, вид которой успел надоесть еще до того, как с перекусом было закончено. Иногда вагон задевал стенки тоннеля, и Максим все гадал – по какому техническому принципу движется эта электричка? Кое-какие мысли на этот счет появились, затем отошли на задний план и трансформировались в глянцевые открытки расплывчатых сновидений – укачивало.

Расфокусированный до уровня мерцающей голографической картинки генерал (его официальный куратор текущего задания) объяснял, что работать Максим будет под прикрытием кирпичной кладки, что необходимо притвориться вагоном, чтобы войти в доверие к дилерам, торгующих чем-то важным. Чем именно – не уточнялось. Расплывчатое лицо генерала трансформировалось, согласно физическим законам сновидений, сначала в образ кроваво-синей пчелы по имени Хилари, затем в лицо надувной резиновой женщины, находящейся почему-то под водой. Сначала прозрачная, затем помутневшая вода медленно превратилась в черную. То ли генерал, то ли пчела, то ли резиновая женщина исчезли в жидкой мгле.

Затем из мглы появилась черная женщина – почему-то Максим знал, что эту афроамериканку зовут Джессика, она многодетная мать из штата Небраска. Она показала кукиш и заявила, что отказывается отвечать на вопросы без адвоката. Тут же появился адвокат. Это был маленький мальчик, который как бы бежал, а на самом деле отталкиваясь то одной, то другой ножкой проплывал из комнаты на кухню в интерьере тесной хрущовки. Джессика взяла Максима за запястье металлической холодной рукой и куда-то поплыла с ним по узким коридорам. Максим пытался вырвать руку, но не получалось. Иррациональный ужас почти поглотил его, но буквально тут же декорации стали рушится, послышались всплески воды, сквозь веки забрезжил солнечный свет. Где-то на периферии сознания мелькнуло: выехали из тоннеля? Максим, вздрогнув, открыл глаза.

Понять по картинке, которую он увидел, – продолжение ли это сна или действительно явь – оказалось спросонья проблематично. Вагон оказался посередине широкой реки где-то в тайге. Берега в виде отвесных скал были обильно покрыты величавой осенней растительностью. Напротив Максима сидел небритый полноватый мужик с плутовской улыбкой и вертел в руках ключи от наручников. Инженер Максим Андреевич Боширов-Петров правой рукой был прикован к сиденью. Что за хрень!

– Здорово, Максим! – радостно воскликнул мужик. – Ну, ты и поспать. Я уж час с тобой попутчиком, а ты все пять проспал. Давай знакомиться, Виктор Федорович Исмогилов. Твой коллега. Можно просто – Витя. Мы с тобой теперь напарники.

Виктор Федорович потянулся для рукопожатия, затем как бы невзначай перевел взгляд на прикованную руку собеседника, грубовато заржал – ах, да! – и протянул ключи. Максим снял наручники и с непроснувшейся еще претензией уставился на Исмогилова. Дать бы ему в бубен за дурацкие шутки, так ведь работать еще с ним.

– Максим, извини, перегнул палку с наручниками. Скучно стало. Ты так крепко спал. Будить сначала не хотел, но я уже час здесь. Достал у тебя документы – ты не просыпаешься. Зеленкой тебе усы подрисовал – все равно спишь. Ну, приковал тебя наручниками – думал, что неудобно станет – проснешься, так и вышло. Кофе будешь?

– Я растворимый не пью, другого здесь нет, – буркнул Максим, роясь в портфеле в поисках зеркала (ну точно – дебил, приколы как в детском саду – надо же додуматься зеленкой измазать). В это время к ним подошел проводник, и Максим обратился к нему. – В туалете тут зеркало есть?

– Максим, ну ты че! Да пошутил я насчет зеленки! Успокойся! И кофе у меня хороший – из термоса. Сам варил. Авторская обжарка зерен, все дела. Держи. Налил уже. Сахар сам клади – я ж не знаю, как ты пьешь.

С первым глотком действительно вкусного кофе Максиму показалось, что майор Исмогилов не такой уж и мерзкий. Шутки дурацкие, конечно, да и бухает, судя по опухлости, прилично, но в общем можно сработаться. Поймав себя на смене отношения, Максим отметил – физиология правит сознанием.

Ликвидация

В вагоне майор не замолкал, но ни словом не обмолвился о работе. Рассказал про природу, где лучше ловить хариуса, как правильно готовить строганину из муксуна, под какие напитки ее употреблять, сколько грибов он в этом сезоне заготовил, а также – откуда и как ему присылают в элитный кофе. Выяснилось, что попал он в вагон плавучей электрички на своей моторной лодке, пришвартованной сейчас к вагону, и скоро (да уже пару часов осталось!) они на ней и доберутся до берега, потому что – так удобней. Да и быстрей получится.

Проводник регулярно подходил и интересовался – не желают ли пассажиры что-то из меню? Виктор Федорович довольно грубо ему отказывал («Fuck off!»), но на проводника, кажется, это не производило никакого впечатления. «В какой-то момент вылетает, значит, лось на манок, и тут у тебя два выхода – либо завалить его, либо он тебя трахнет, у него же брачный период, понимаешь, да?» Проводник, не обращая внимания на злобный взгляд майора, присел рядышком, чтобы дослушать рассказ. Не так чтобы совсем рядом, но достаточно близко, чтоб показать, что и ему охотничьи байки интересны. Виктор Федорович демонстративно прервал рассказ на полуслове, посмотрел на часы, и скомандовал: «Ну, что, Макс, хватай вещи, меняем судно. А то прямо чешутся руки уши кому-то надрать!»

Пока пассажиры садились в лодку, проводник суетился вокруг, предлагал донести вещи («жопу свою до туалета донеси» – обрезал Исмогилов), спрашивал – не надо ли чего в дорогу перекусить, а то ведь долго, наверное, еще добираться? Максим не знал, сколько еще добираться, но из-за грубости напарника испытывал чувство неловкости, поэтому попросил сделать с собой пару бутербродов. «Да, да, конечно! Сейчас принесу!» – охотно согласился проводник, но почему-то никуда не ушел, а остался смотреть, как пассажиры перебираются в лодку, как Виктор Федорович заводит мотор. Даже, когда отъехали, провожал взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду. Странный.

Из-за шума мотора разговаривать не было никакой возможности. Максим любовался на суровый фронтиспис уральской природы с золотыми вставками наступающей осени. Река была метров триста в ширину, по пути в нее то и дело вливались речушки чуть поменьше, однако не очень часто. Практически весь путь берег состоял из скалистых и отвесных гор. Также изредка попадались короткие равнинные участки, куда при желании можно было бы высадиться. Однако Виктор Федорович к берегу не приставал и на всей мощи гнал куда-то по течению, как будто старался как можно дальше оторваться от вагона электрички. Таким и было его желание, как выяснилось чуть позже. Примерно через полчаса они, наконец, пристали к берегу. Максим помог спрятать лодку в прибрежных кустах, так, чтоб не было видно с берега. В кустах были спрятаны еще несколько катеров с мощными дорогими моторами.

– Пришлось, раньше смотаться из-за проводника. Достал он меня, – объяснил Исмогилов, когда спрятали лодку, и сразу перешел к сути. – Значит, так. Сейчас мы с тобой поднимемся на вершину этой скалы. Там у меня схрон, надо кое-что достать. Пока взбираемся, я расскажу тебе про объект, куда направляемся. Двигаемся быстро, от меня не отставай. Готов? Тогда за мной.

Скала отвесно нависала над рекой и казалась неприступной – без альпинистского снаряжения на нее было не взобраться, но, похоже, Исмогилов знал, как добраться до вершины по невидимой с берега тропе.

– Объект, на который ты скоро прибудешь, не совсем обычный. Это что-то вроде дата-центра. Или самого мощного в мире компьютера. Или искусственного интеллекта. Или вообще все в одном. Объект секретный, потому что компьютер работает, скажем, так, по биологически-химическому принципу, а не на привычных микросхемах, процессорах. Такой принцип работы позволяет задействовать на порядки меньше электричества, а раз потребление электричества незначительное, то и для разведки нашего вероятного противника объект обнаружить очень и очень затруднительно. Если не сказать невозможно. Не отстаешь?

– Иду-иду. Какой смысл прятать самый мощный компьютер в мире? Этим, мне кажется, гордиться нужно.

– Правильный вопрос. Ты знаешь, что в сумме вычислительные возможности всех компьютеров в мире все равно меньше, чем возможности мозга одной человекоединицы? И при этом мозг потребляет на свою работу всего 20 ватт. Сейчас, по-моему, даже таких тусклых лампочек не выпускают.

– Только не говори, что мы едем на объект, где в качестве самого мощного компьютера в мире используется мозг человека. Не верю я в такие научные прорывы. Ученые ведь помешаны на этической стороне изобретений, особенно после появления ядерной бомбы. Вряд ли они бы даже приступили к таким опытам.

– Нет, ни над чем таким ученые не работали. Перед Великой Отечественной войной в этих местах случайно обнаружилась аномалия. А именно – живущую достаточно замкнуто малочисленную народность Абу из группы финно-угорских народов. Тут ссыльный край, как ты знаешь. В конце 1930-х годов недалеко построили исправительно-трудовой лагерь для политзаключенных. Основным контингентом оказались репрессированные ученые. Многие очень именитые. Зэки время от времени контактировали с местными. И со временем репрессированные профессора и академики стали замечать, что есть местные нормальные и обычные люди, а есть какие-то очень странные. Эти странные приходили только по ночам, проникали беспрепятственно, куда хотели. Охрана их сначала пыталась гонять, но потом даже внимание перестала обращать – заключенных не подкармливали, никому не мешали. Чрезвычайных ситуаций не создают, ну и ладно. И вот как-то во время одного из теоретических споров между учеными выяснилось, что этим странным местным есть что сказать. Абсолютно равнодушно и даже монотонно (они и сейчас так разговаривают, потому и знаю) они стали разжевывать выдающимся репрессированным физикам, химикам и инженерам практически любые спорные вопросы. При том – с формулами, вычислениями, готовыми данными. Сказать, что ученые были в шоке – ничего не сказать.

– Ну да. Народность, чьей характерной чертой является высокий интеллект – это на фантастику похоже. Я бы тоже в шоке был.

– У представителей народа Абу интеллект не выше и не ниже, чем у других. Дело не в этом. Как-то ученые днем на лесоповале поспорили и обратились к местному – мол, рассуди наш научный спор. И давай ему втирать, что-то про ядерную физику. Тот пальцем у виска покрутил – дескать, не понимаю, что за дурь вы несете. Тогда они попросили его позвать человека, который к ним по ночам приходит, и описали гостя. Местный рассмеялся – так к вам мертвяк приходит, это дед мой, он лет десять как помер, увижу – попрошу, чтоб зашел.

– Это он так пошутил что ли, насчет того, что «увижу и попрошу, чтоб зашел»?

– Да в том-то и дело, что нет. К ним мертвые после смерти возвращаются. И в этом особенность этого народа или этой местности – не знаю. Факт остается фактом возвращаются после смерти в той же телесной оболочке. Ходят, разговаривают, даже что-то по хозяйству семье помогают. Их местные, кстати, раньше так и использовали. Ведут себя разумно и неагрессивно. При этом холодные, как мертвецы, и ко всему равнодушны. Не испытывают никаких эмоций ни к родным, ни к близким. И заключенным местные это буднично так рассказали. Как будто, так и надо. Потом зеки выяснили, что у них мирное сосуществование с мертвяками – такое же привычное явление, как у нас с кошками или с собаками бок о бок жить. Они так веками живут.

– И мозг приходящих мертвяков при этом работает на несколько порядков выше, чем все компьютеры в мире?

– Ага. Я в документах не копался, но, говорят, что и изобретатели «Катюши», и создатели атомной бомбы, и космические разработки – все здесь обсчитывалось. Кстати, в сороковые годы руководство страны пыталось дискредитировать кибернетику и называло ее лженаукой именно потому, что вычислительные мощности у СССР уже имелись, но надо было всему миру показать, что их как бы нет, и они нам не нужны. Недолго, правда, на этой дезинформации продержались.

– А ты меня не разыгрываешь, Виктор? Я заметил, у тебя шутки не всегда удачно получаются.

– О, вот мы и пришли. Давай-ка уберем этот валежник. – Виктор начал откидывать от скалы ветки, за ними оказался вход в небольшое углубление. Он втиснулся в углубление и уже оттуда ответил – Макс, уже сегодня ночью ты увидишь первых мертвяков, поэтому, на фига, мне пургу гнать? Ну и, сам знаешь, есть приказ ввести тебя в курс дела, я – ввожу. Приказ – это не шутки.

Из углубления сначала показалась массивная сумка, затем Исмогилов: «Давай подтащи ее!» – Максим вытащил сумку. Виктор с видимым удовольствием расстегнул молнию, достал сначала армейский бинокль еще советского образца, затем РПГ-18 «Муха» в сложенном виде: «Глянь, Макс, раритет какой! Поди, и не стрелял из такого!» Последней он достал снайперскую винтовку Драгунова, затем пару гранат, но, секунду подумав, засунул их обратно.

– Значит, Максим Андреич, диспозиция такая. Сейчас подымаемся на вершину и ждем вагон. Он вот-вот должен подойти. Ты держишь наготове винтовку, я шмаляю по вагону из «Мухи», ты мне сразу передаешь винтовку, а сам ведешь наблюдение в бинокль, чтоб этот проводник нигде не выплыл. Если все-таки выплывать начнет, и ты первым увидишь – сигнализируй.

– Витя, это ты его за то, что он твои охотничьи байки подслушать хотел?

– Смешно. Ага. Живо наверх!

Площадка на вершине оказалась действительно очень удачной для операции – просматривалась вся река, к тому же она немного огибала скалу, что увеличивало сектор обстрела. Минут через десять показался вагон. Виктор и Максим приготовились. Когда вагон стал проплывать прямо под ними, Исмогилов выстрелил. Затем бросил использованный тубус, забрал винтовку и через прицел стал наблюдать за тонущим вагоном, расколовшимся пополам от взрыва. Максим тоже наблюдал через бинокль, но по характеру повреждений понятно было, что выжить в вагоне никто бы не смог. В воздухе терпко пахло гарью.

– Виктор, может, объяснишь, что это было?

– Санкционированная операция. Этот проводник – ЦРУшник. Его приказано ликвидировать. Причем именно здесь. Есть вероятность, что он, погибнув в аномальной зоне, превратится в мертвяка, придет к нам и расскажет что-нибудь интересное. С живым больше мороки. 12 лет назад легализовался в России по поддельным документам, женился даже, устроился на РЖД работать, затем за взятку напросился на этот маршрут. Знать-то они не знают, конечно, что именно здесь находится, но им известно, что объект секретный, поэтому пытаются проникнуть. Не первый раз уже.

– И вагон утопить тоже санкционировали? Смотри, какая природа, река чистая, а ты на дно груду металлолома отправил, зачем?

– А тебе за семь часов не надоело на деревянных сиденьях жопу отсиживать? Я сколько раз просил заменить вагон на более современный! Ну, чтобы хоть сиденья мягкие были, – реально задолбало на деревяшках сидеть. Ты-то один раз проехался, а я в месяц не один раз туда-сюда мотаюсь. Жопа уже в полоску, как кроссворд от этих сидений. Насчет экологии – не парься. Приедут наши – все достанут.

Пока болтали – спустились со скалы, и Виктор пообещал, что за полчаса до поселка они доберутся по тропинке, которая срежет путь: «По дороге мы пешком будем километров 30 топать. Я если налегке – всегда по тропинке, а если с грузом приезжаю, то машину заранее у берега оставляю и тогда уже по объездной дороге возвращаюсь».

Бахилы и осиновый кол

Виктор Федорович сел за рабочий стол заполнять какие-то бланки, а Максиму предложил диван и кофе: «Через час уже, наверное, движение и шатание начнутся, тогда и пойдем знакомить тебя с хозяйством». На улице и вправду смеркалось. Максим так и сделал, проглядывал инструкции, пил кофе, иногда выходил на крыльцо проветриться. Примерно через час ожидания в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел взъерошенный бледный парень лет 27-30, тщедушный и часто моргающий необычно огромными ресницами. Он решительно подошел к столу майора.

– Беда у меня, Исмогилов. Жена пропала. Надо народ поднять и прочесать лес в округе – не могла она далеко уйти.

Майор быстро кинул на парня взгляд и снова принялся заполнять бланки отчетности. Не поднимая головы, бросил ему:

– Садись, Витек, рассказывай все по порядку. Что случилось? Как случилось? Когда? И присядь – ты мне свет загораживаешь.

– Да какой садись, Виктор Федорович, ну! Жена, говорю, пропала. Искать надо. – Тем не менее, парень сел. – Прихожу домой, а ее нет. Везде посмотрел.

– Откуда пришел-то?

Этот вопрос неожиданно поставил Витька в тупик. Он наморщил лоб, затем часто-часто заморгал так, как будто хотел взлететь как бабочка, но в какой-то момент передумал.

– Не помню. Да какая разница! Лизку искать надо, Виктор Федорович! – неожиданно посетитель завелся. – Вы че думаете – я пьяный?!!

Майор на этот эмоциональный всплеск никак не отреагировал, лишь слегка отстранился, когда парень попытался на него дыхнуть.

– А в бане смотрел? Может там твоя Лиза?

– Не-е-е… – растеряно протянул Виктор, но потом как будто сам себе начал задавать вопросы, – а как она в бане могла оказаться? Она же неходячая? Она бы с крыльца-то никак одна не спустилась? Хотя кресла-то ее в доме не было. Может как-то спустилась сама?

– Ну, а говоришь, что не помнишь ничего. То, что жена неходячая и на инвалидном кресле передвигается, вспомнил же! – Исмогилов отвлекся от бумаг и теперь, казалось, издевался над посетителем.

– Так чего мне – сходить в баню, что ли, посмотреть? – озадачился парень.

– Нет ее в бане. Бесполезно ходить. Сгорела твоя баня, – отрезал майор и, глядя прямо в глаза, собеседнику добавил. – И Лизы твоей нет. Она во время пожара в бане была.

– Так искать не пойдем что ли? – растерялся Витек, до которого смысл сказанного, очевидно, не дошел.

– А рассказать тебе как баня-то сгорела, Вить? – губы Исмогилова неожиданно стали злыми и узкими, в уголках рта появились белые сгустки. – Я тебе расскажу. Женился ты Витя на хорошей девушке Елизавете пять лет назад. Она была, ой, как счастлива – мужиков итак в поселке не много, а она еще и калека с рождения. Кто такую возьмет? Но тут подвернулся ты. Ей казалось – вот же повезло. Ты ее и правда, скорей всего, любил. А еще больше ты любил выпить. И оправдание нашел – дескать, генетически передалось, от родителей. Ничего не поделаешь. Для некоторых родители-алкаши – пример и урок на всю жизнь, чтоб не пить. Для тебя, наоборот – оправдание. Вот ты и заливал. И жену споил – бабы-то скорей к алкоголю привыкают. И вот накатили вы на прошлой неделе самогона и торкнуло вас по пьяни баню затопить. Отвез ты Лизу в затопленную баню да там и продолжили бухать. А потом ты отправился за закуской. Или за водкой – не знаю, это ты сам вспоминай, чего не хватило. Ушел ты, значит, и оставил жену в парилке. Думал – быстро вернешься. После бани, однако, тебя вдруг сморило, странно, как, да Витек? И ты вырубился прямо в подполе. А, может, скатился со ступенек да встать не смог – пьяный же. А баня через некоторое время загорелась. А Лиза ничего сделать не могла – она же неходячая. А может и смогла бы на руках выползти. Если бы не была такой же пьяной как ты. Соседи прибежали тушить, но не успели. Нашли тебя в подполе. Пьяного вусмерть. Там и оставили. Как тебе история? Баню-то жалко? Отец еще твой строил. Кстати, выпить хочешь? У меня есть.

Исмогилов достал из под стола бутылку, налил окаменевшему Витьке полный стакан и стал тыкать в лицо:

– Пей. Самое время горе залить. В запой уйти. Пей-пей давай. Тебе же к этому не привыкать. Жизнь счастливая – пьем, горе пришло – тоже бухаем!

Витек оттолкнул стакан, расплескав половину, схватился за голову и начал тихонько выть. Майор успокоился, отошел к окну и презрительно, четко разделяя слова, добавил:

– Ты не помнишь, откуда ты шел и не можешь выпить, Витя, не потому что ты от горя умом тронулся, а потому что ты – мертв. Ты мертвяк, Витя. Ты в тот же день, как протрезвел, как узнал все про баню и Лизу – повесился. У меня на столе акт о твоей смерти. Сегодня ж как раз девятый день. Ты должен был прийти, и – пришел. Теперь, Витя, ты – мертвяк. Осваивайся в новом качестве – на сороковину придешь отметиться. Решим, что с тобой делать. А теперь иди к своим.

Исмогилов уже без злобы, крепко взял Витька за плечо, отвел к двери (парень шел сам, лишь изредка поскуливая) и тихонько вытолкнул в темноту.

Максим во время беседы даже не притронулся ни к инструкциям, ни к кофе. Он подошел к двери и пытался в темноте разглядеть удаляющуюся фигуру впервые увиденного им вживую, ну, так получается, мертвяка.

– Виктор, разреши я догоню этого… Пообщаюсь, ну и потрогаю хотя бы…

– Макс, ты педик, что ли? – Исмогилов, казалось, искренне удивился. – Чего тебе приспичило – мужика ночью трогать?

– Да не. Я мертвяка первый раз вижу. Надо же как-то входить в курс дела.

– Остынь, Максим, увидишь еще. Никакой он не мертвяк. Нормальный парень. Живой. Просто бухает сильно. Редко, но сильно. Год не пьет, а каждый год ровно один раз как на пару недель загудит – так себя не помнит. И с Лизой у него нормально все. Ее родители во время Витькиных запоев к себе забирают – он ухаживать же не может в таком состоянии. Я ему после каждого запоя новую историю придумываю. Он на почве стресса в завязку уходит.

– Не перебор?

– Не. Иначе бы еще пару недель бухал. Ну и я так тренируюсь. Точней – в форме себя держу.

– В какой форме? Тут регулярно приходится алкоголиков запугивать?

– Это стандартная процедура, Максим. Считается, хотя научных обоснований и нет, что для того, чтобы улучшить производительные мощности усопшего, необходимо в первый же день появления, то есть на девятые сутки после кончины, нагрузить его эмоциями максимально. Вплоть до катарсиса. С девятого по сороковой день эмоции начинают угасать. После сорокового дня мертвяк уже не способен их испытывать. Может лишь имитировать какие-то чувства за счет ярких воспоминаний. Чем ярче впечатления при жизни или в первые дни после смерти – тем больше стимулов у мертвяка нагружать мозг. Так и получает наша страна супермозги, все как в жизни, не находишь?

– А если погиб не трагично? И нет такой истории, чтоб прямо до катарсиса? Погиб, допустим, как-нибудь глупо – косточкой подавился или, не знаю, во время тяжелой работы сердце не выдержало, как у таких потрясение вызывать?

– В этом, Макс, и состоит тренировка – придумывать каждому свою историю. И жителей надо примерно всех знать. Кто как живет, чем дышит.

Озадаченный Максим вернулся в кабинет. Исмогилов между тем продолжил инструктаж.

– Мы идем знакомиться с нашим контингентом, поэтому сразу о том, как себя вести с мертвяками. Они, как правило, выползают в поселок только по ночам. Могут и днем, конечно, но обычно – нет. Негласное правило сосуществования мертвых и живых. Также и живые обычно по ночам сидят по домам. Только мы с тобой – выходим и работаем. По мере необходимости, разумеется. Сейчас ты пойдешь к местному доктору Антон Палычу, я его уже предупредил. Во-первых, он тебя определит квартироваться к местной продавщице – у нее хорошие условия. А, во-вторых, расскажет все по науке – зачем здесь мертвяки, откуда и все такое. А я пройдусь по объекту. По дороге пару чудиков, полагаю, встретим. Так и увидишь своих первых мертвяков. Полапаешь, гы-гы-гы.

– Я в такой темени дорогу-то найду?

– Найдешь – там издалека вывеску видно. В принципе мертвяки безопасные, но возьми на всякий случай вот это. Бахилы и осиновый кол.

– Эта палка теперь мое табельное оружие? Виктор, ты серьезно? А сам тогда чего не «вооружился»?

– Так потому что меня здесь уже все знают, а ты новенький. Бахилы, видишь, я тоже беру. Тут дорога глинистая и местами лужи. А у тебя кроссовки – светлые. Обувь не жалко – не надевай.

Про осиновый кол Максиму почему-то не очень верилось, да и на ощупь он не походил на деревянный, а скорей на пластиковый бильярдный кий. Чувствовал он себя с этой палкой и в бахилах глупо, но Исмогилов тоже их натянул на ботинки. Ну чего уж.

Обычно ночью в глухомани кромешная темень. Максим, городской житель, помнил это по поездкам на дачу Выйдя из кабинета отделения, ему сначала показалось, что здесь будет так же. Однако, привыкнув, глаза стали различать очертания домов, затем невдалеке метрах в пятистах он увидел яркие и большие неоновые буквы магазина, даже разобрал надпись про мясо.

– А вот, Максим, и твой первый мертвяк. Видишь, там, на крыше дома мужик сидит и рукоблудием занимается? Левей, ага, там, да. Это он таким образом WiFi раздает. Ты уже подключился?

– Да, в смысле кого-то вижу, но разобрать от чего он там дергается, не могу. К сети, нет, не подключался.

– Ну и правильно. Я тоже брезгую. Единственный кабель, по которому связь и интернет от города до нашего отделения, по дну реки проложен. Традиционная точка доступа только через аппаратуру в отделении. Хотя можешь и через мертвяков подключаться. Ладно, завтра об этом. Видишь, да, магазин с вывеской? Тебе к нему. Иди прямо по дороге на свет. Там с одной стороны сразу увидишь вход в магазин, тебе туда не надо, тебе с другого торца дома заходить. Справа. В этом доме и магазин, и квартира докторская. А как побеседуешь с Антон Палычем, обойдешь дом и уже – на ночлег. До завтра.

Задание руководства

Максим отошел от отделения на приличное расстояние, то и дело скользя по глинистой дороге, бахилы оказались отнюдь не розыгрышем, свернул туда, где, как ему показалось, никого нет – к забору дома, в котором не горел свет. Зябко поежился – стоило, наверное, выпить рюмку коньяка… Ведь не могло же у Исмогилова не быть коньяка, если есть водка. Он представил, как спиртное согревает изнутри, стекая по пищеводу, и его снова передернуло. Оглядевшись по сторонам, он убедился, что поблизости никого нет.

И только удостоверившись в полном одиночестве, присел на корточки как ему будто приспичило сходить по большому. Так это выглядело со стороны, но только выглядело. Максим достал из рюкзака увесистый конверт из плотной бумаги с гербовой печатью. Из конверта вынул толстый планшет неизвестной марки. Затем – маленькие наушники и блокнот с ручкой. Один наушник спрятал в нагрудный карман, другой сунул в ухо – все равно оказалось неудобно держать и планшет, и блокнот с ручкой да еще и осиновый кол подмышкой. Поерзав, он нашел на засыхающей траве наиболее сухое место, бросил туда рюкзак, на него – планшет, осиновый кол – рядом. На коленке решил записывать. Хотя ноги и затекали, но в доме, куда его определили на ночлег, получать задание от руководства не стоило. На всякий случай. На планшете хранился звуковой файл с инструкциями о задании, который самоуничтожался после прослушивания. Инженер Боширов-Петров нажал на воспроизведение. На экране появилась статичная заставка – кадр из фильма «Ходячие мертвецы», а в наушнике послышался голос его куратора, генерала, которого он никогда не видел вживую:

«Значит, так, Максим Андреич. С момента получения задания и вплоть до его завершения ты для всех – местного населения, Исмогилова и доктора, – не военный инженер, а действующий оперативный сотрудник ФСБ в чине капитана. В горячей точке по легенде ты был не как армейский, а именно как сотрудник Федеральной службы безопасности. Этой легенды и придерживайся. О твоей инженерной специальности никто не должен знать.

От себя лично. Соболезную. Извини, что долго держали тебя в неведении, но сейчас ты, наконец, понимаешь, учитывая последние трагические события, почему на этот объект послали именно тебя.

Теперь к делу. В общих чертах характеристики объекта тебе описали. Мы осуществляем охрану объекта и обеспечиваем его нормальную жизнедеятельность. О том, чем занимаются на объекте, мы, то есть те, кто осуществляет возложенные на нас функции за периметром, имеем общее представление. Если кратко, то на объекте находится то, к созданию чего ученые запада только приступили, а именно – Искусственный Интеллект. Это их название, у нас он не искусственный, а скорей биологический, но суть примерно та же. Он занимается разработкой вооружений, научно-техническими изысканиями и, насколько я понимаю, чем-то в области социальной инженерии. Его вычислительные мощности в миллионы раз превышают мощности всех компьютеров в мире. Исходя из описания объекта, ты понимаешь, как спецслужбы стран нашего вероятного противника хотели бы на объект проникнуть. Узнать, что он из себя представляет, а еще лучше заполучить образец нашего Искусственного Супер-Интеллекта. Наша первоочередная задача – не позволить узнать о расположении объекта и жестко пресечь любые попытки на него проникнуть.

Пока с этими задачами мы успешно справляемся. Однако спецслужбы, не зная, что именно находится на объекте, совершают регулярные попытки к нему хотя бы приблизиться. С трех сторон объект окружен естественными природными и непреодолимыми преградами, как-то – горы, тайга, болота. В основном, конечно, горы. С четвертой стороны объект огибает река, по которой ты прибыл, двигаясь по течению. Это единственный способ добраться до объекта. Этот путь полностью под нашим контролем. Воздушным транспортом добраться практически невозможно – спасибо ПВО. После поселка, далее по течению, на сотни километров нет никаких населенных пунктов. Мы контролируем, чтоб такие поселения не появлялись. Это диспозиция.

Теперь о стоящих перед тобой задачах. Их три. Первая – официально для всех, в том числе для местного населения. В связи с участившимися попытками агентов иностранных разведок приблизиться к объекту или даже на него проникнуть, ты прислан на усиление. Понимаю, это не совсем твой профиль – ты военный инженер, а не охранник. Тем не менее – базовые навыки военной подготовки у тебя есть, в реальных боевых действиях участвовал. С армейскими, то есть твоим руководством мы этот момент согласовали. Пока ты на объекте – выполняешь и задачу по охране.

Вторая задача – это технический аудит объекта. Необходимо выяснить – есть ли возможность утечки нежелательной информации с объекта иностранным разведкам? Как-то – точное местоположение объекта, его характеристики и назначение. Существуют ли такие риски или уже налаженный канал обмена информации? Мог ли на объекте появиться агент иностранных разведок? Доктору и Исмогилову ты скажешь, что тебя прислали выяснить причину сокращения популяции мертвяков. В детали аудита не посвящай. Руководство считает, что между уменьшением популяции и возможной утечкой информации с объекта есть какая-то связь. Составь подробное техническое описание, принципы работы, особенности и уязвимости системы. Это твоя основная задача.

В процессе выполнения второй задачи обрати внимание и выясни причину сбоев некоторых разработанных на объекте образцов техники. Не могли ли западные спецслужбы завербовать наш Супер-Интеллект через виртуальное пространство?

Объяснять, что объект – это наиважнейшая часть обороноспособности страны не буду, да? Тебе предоставлен допуск к ходу любых разработок вооружения, научно-технических новинок и социальной инженерии. Знакомься, выясняй.

Докладывать будешь через выданный планшет. Там иконка «Безопасные платежи» – нажмешь один раз, приложение откроется, твой номер карточки туда введен – осуществляешь платеж, если необходимо. Быстро нажмешь три раза – будет установлен звонок со мной. Набирай в любое время. Исполняй».

На последней минуте воспроизведения в доме за забором вдруг загорелся свет, а как только запись закончилась, во дворе жалобно взвизгнула дверь. «Успел» – отметил удовлетворенно Максим, погасив экран на планшете, и потихоньку, не вставая, стал укладывать в рюкзак обратно все, что достал.

В это время за забором, судя по всему, пьяный глава семейства распекал сына: «Что ж ты семью и страну предаешь! В глаза мне смотри и признавайся, за сколько ты продался америкосам, чтоб такими оценками Родину позорить!» После минутной паузы отец продолжил: «На Западе только прикладные мыслишки стоимость имеют, от того они и копят богатства в скучных условиях жизни, а у нас в стране за каждым чихом – осмысленность, имеющая духовную ценность. Нам заменители не нужны. А откуда у тебя осмысленность появится, если ты тройки по рисованию и математике получаешь и общую успеваемость по стране портишь?» – «Че я порчу, ниче не порчу» – флегматично возразил сын. «Что?!» – переспросил взрослый и, пропустив мимо ушей возражение сына, продолжил: «Вот смотрят враги Отечества со спутника на твои оценки сейчас и злорадничают! И злорадничают себе на уме – слабая страна у них, раз дети так плохо учатся. Не фиг дело ее захватить! Ты ж безопасность державы подрываешь! Кого я вырастил? Врага, получается! Ты хоть это понимаешь?!» – Сын, похоже, был привычным к алкогольному патриотизму, а потому, зевая, миролюбиво, предложил: «Бать, ну реально уже спать хочу. Пойдем в дом. Ты и так старое лицо носишь да еще водку в него льешь. Станешь как торфяник – мамка любить перестанет». – «Молчи, отпрыск! Это из тебя еще неизвестно что выйдет, а из нас с мамкой – ты вышел! То ли хороший сын, то ли предатель Родины плохими отметками!». Тут дверь в дом снова взвизгнула, женский голос что-то прошипел, звякнула кастрюля, отец испуганно пробормотал: «да иду я, иду». Красный огонек описал плавную дугу, окурок упал буквально в метре от Максима. Стало тихо. Вонь сигаретного дыма резко контрастировала с запахом грибной сырости.

Капитан втоптал окурок, и отправился к доктору. Русский народ живет для того, чтобы Запад о себе много не возомнил – подытожил Максим, то ли передразнив домашнего патриота, то ли цитируя что-то давно забытое, возникшее из уснувших, казалось навечно, ассоциаций.

Трепанация Надежды

Этот удушливый сладковатый запах бабских духов, смешанный с потом, бока со складками, красная помада на бледном от пудры лице, сквозь которую иногда в периоды внутреннего напряжения проступали красные пятна, низкий голос… И, да, эта манера на ровном месте сбить тебя с толку каким-то гипнотизирующим напором, убедить, хоть и на короткое время в чем угодно, любой глупости, даже в том, против чего восстают разум, жизненный опыт и элементарная логика одновременно. Как все это может привлекать?

Доктор Антон Палыч хотел разобраться в природе своих чувств к Надежде, но не мог. Да и что это были за чувства? Точно не вожделение. Случившийся между ними однажды деловитый секс, разумеется, нельзя назвать случайным уже в силу того, что доктор к нему заранее фармакологически подготовился, – все-таки возраст, – как нельзя было его назвать страстью или наваждением. Доктор просто захотел проверить – не заурядное ли вожделение является причиной странного влечения к ней. Проверил и более повторять телесные упражнения Антон Палыч не хотел. Значит природа его чувств к ней точно не имела плотской основы и не потому, что такой опыт тактильного общения разочаровал. Методом исключения он вылепил в голове наиболее комфортную форму сосуществования с Надей. Накатить вечером двести грамм коньяка или водки и прийти в магазин, чтобы помурлыкать. Именно состояние легкого опьянения да ее присутствие каким-то странным образом создавали в душе уют и спокойствие. Хотелось вести с ней тягучий разговор с вкраплениями ленивого и расслабленного флирта. Слушать глупости. И все же – что это? Экзистенциальная похоть?

Отсутствие вожделения, – не полное, иногда порывы возникали, и он точно знал, что предложи еще раз повторить, она бы деловито и буднично согласилась, а потому сразу их гасил, – Антон Палыч списывал на возраст и даже не заморачивался. Благо, есть дела интересней. Однако вопросы оставались. Чем может эта примитивная во всех отношениях особа привлекать его? Когда она между делом обмолвилась, что закончила педагогический институт, он не сразу поверил. Ему казалось, что высшее образование через мимику, жесты, речь меняет человека так, что выделить его из толпы можно безошибочно. Хотя, давно ли он выезжал в город, чтоб это помнить? При том, выделить даже в том случае, – Антон Палыч в это истово верил, как верил в силу науки, – если человек совсем деградировал или вообще ни разу в жизни не прикасался к полученной некогда профессии. В Надежде же ничто не выдавало даже мимолетную принадлежность к студенчеству – как будто высшее образование прошло рядом или через нее, как вода через сито, не оставив вообще ничего. В этом отношении ее мышление было девственным. Так чем же? Чем?

Этот вопрос мучал Антон Палыча последние несколько лет. Сначала пунктуационный крючок только щекотал ноздри, а затем расплылся во все заполняющую черную кляксу, навязчивую идею. Конечно, будь у него опыт семейной жизни, хоть сколь-нибудь длительных отношений он бы сопоставил это влечение с предыдущим опытом, классифицировал, объяснил для себя все и успокоился. Однако такого опыта у Антон Палыча не было. Наука стала его женой уже в студенчестве.

В результате доктор стал искать корень проблемы, если можно назвать это проблемой, единственно доступным ему методом. А именно – научным. Ничего глупей в обычной жизни нельзя было придумать, именно поэтому в данном случае это оказалось самым разумным. Почему? Потому что в распоряжении Антон Палыча имелся самый мощный компьютер в мире, точнее – Искусственный Интеллект. Обычный психиатр или детектив, обладая ограниченным набором инструментов – психологических тестов, методов анализа личности человека – провозился бы с поставленной задачей тысячу лет. А с помощью правильно запрограммированного мертвяка можно было использовать абсолютно все передовые современные методики и психологической диагностики сразу. Совместить полученные данные и получить объективную картинку. Вот оно решение! Препарировать, кстати сказать, Антон Палыч собирался не себя, что было бы логичнее, а – Надежду.

Задача была поставлена такая. Составить реальную, а не отредактированную под представления Надежды биографию женщины, выяснить из истории ее жизни, из составленных психологических и физиологических характеристик, – что может привлекать Антон Палыча? Для этих целей доктор изъял под свои нужды мертвяка, и поселил в подвале. Вместе наметили, какие знания необходимо «закачать», и каким образом Антон Палыч будет выпытывать у Надежды детали биографии и подробности жизни. Почти два месяца доктор посещал Надежду, вел закамуфлированные под непринужденную беседу допросы. Выпытывал, согласно указаниям мертвяка, в нужной последовательности: как училась, какие любимые блюда, кем себя видит, чем запомнилось то или иное событие, почему не сразу, отчего все так, быть или не быть и еще много подобного. Скрытно записывал ответы, реакцию на видео, аудио или в виде рукописных конспектов и передавал собранный материал равнодушному напарнику для анализа. Мертвяк также собирал все упоминания о Надежде, ее скудного окружении в социальных сетях, новостных сообщениях, переписках однокашников, судебных актах и официальных документах. Массив данных оказался большим, но не для мертвяка.

Отчет оказался готов незадолго до появления капитана Боширова-Петрова, оцифрован и скинут на компьютер для приятного вечернего чтения. Антону Палычу с одной стороны не терпелось прочесть, с другой, по заданию генерала, необходимо было протестировать гостя на предмет его благонадежности – а к допросу в виде непринужденной беседы необходимо готовиться. Долго и старательно. Надо ли объяснять, что подготовке к разговору с Максимом доктор решил уделить минимум времени, рассчитывая, что для начала стандартным методом погружения допрашиваемого в непривычные обстоятельства пошатнет основы его мировоззрения. А продолжит чуть позже. Да и разговор он решил не затягивать, а отделаться от посетителя как можно скорей. «Пошатнем – пусть созреет, в следующий раз закончим,» – тщетно успокоил себя Антон Палыч и открыл файл с восстановленной мертвяком биографией Надежды.

Что же удалось выяснить? Продавцом и владелицей магазина Надежда Петровна стала по праву наследства. Ее мать всю жизнь проработала в сельмаге, затем должность передала дочери. Дочь училась в областном центре в институте, где не без труда закончила филфак по специальности «преподаватель русского языка и литературы». Как-то незаметно для себя осталась строить карьеру в городе. Мать звала в письмах Наденьку обратно, но влюбленный однокурсник по окончании учебы пристроил работать в пресс-службу небольшой фирмы, торгующей стройматериалами. С однокурсником затем не сложилось, платили в фирме немного, но мать помогала – девушка не бедствовала, даже позволяла себе регулярно шиковать, покупая модные вещи, оплачивая общие с друзьями счета в ресторанах.

Как-то незаметно через несколько лет Наденька возглавила пресс-службу мэра областного центра. Отправляла редакциям СМИ по факсу пресс-релизы, пила чай с журналистами, составляла отчеты о публикациях, где упоминался мэр и администрация города. Иногда с выпученными глазами прибегала в кабинет к мэру с газетой в руках, тыкала пальцем в статью «нет, вы только полюбуйтесь!» и, брызгая слюной, исполняя энергичный танец губ и бровей, убеждая активной мимикой шефа, что все пропало. Надвигается катастрофа, против мэра объединились все элиты и готовы стройными рядами под звуки марша выступить и свергнуть. Представления о пиаре в те времена были смутные, как и сами времена, убедить старенького мэра можно было в чем угодно – для этого хватало перечислить негативные эпитеты и прилагательные в статье. Даже если эти коннотации не относились к градоначальнику. Регулярные истерические всплески, по ее мнению, подтверждали компетентность Наденьки как главы пресс-службы в глазах начальства.

Журналисты, впрочем, ее не жаловали. Не любили не столько за истеричность и привычку раздувать из любой мелочи проблему вселенских масштабов, сколько из-за того, что она была заурядной дурой с непомерно раздутым самомнением. Разумеется, в ее редакции эта нелюбовь объяснялась завистью и политическими интригами, которые плела против ее шефа администрация губернатора.

Однажды бойкий репортер, статью которого она как-то представила мэру как враждебную, в рамках муниципального заказа принес свой хвалебный материал о градоначальнике для того, чтобы наладить отношения. Надежда милостиво приняла статью на вычитку, перед этим, снисходительно подчеркнув, что такой выпад, который допустил репортер в прошлом, не смыть никакими извинениями. Только кровью. И вообще его счастье, что она соизволила новый материал просто взять в руки. Статья, к удивлению Надежды, оказалась наполнена искренним восхищением автора управленческими талантами мэра, приводились примеры его мудрых решений, благодаря которым городской бюджет сэкономил миллионы рублей. Позитивные эпитеты, прилагательные, характеризующие достоинства мэра, били через край. Уж насколько привычной Надежда была к восхвалениям, но даже она сочла необходимым сократить несколько приторно экспрессивных формулировок. С репортером заключили мир, статью пропустили в печать. И даже оплатили.

В день выхода газеты разразился скандал. Выяснилось, что репортер описал в статье несколько коррупционных схем мэра, и, собственно, восхищался он градоначальником как вором и взяточником, издевательски заменив эти термины на «крепкий хозяйственник». Прокуратура не обратила внимания на позитивные эпитеты и сосредоточилась только на изложенных в статье фактах. В результате против мэра возбудили несколько уголовных дел. Надежду в срочном порядке уволили. Некомпетентность главы пресс-службы стала вдруг очевидной даже для чиновников.

Прожив около полугода в статусе безработной, Надежда по протекции отходчивого мэра, который, как это часто бывает, впоследствии все же избежал уголовного преследования, устроилась в пресс-службу машиностроительного завода. Там она как-то быстро освоилась, стала также регулярно устраивать истерики, с неуемной энергией бегать и решать какие-то ею придуманные проблемы. Директору было по большому счету наплевать. Он тырил деньги на закупках. Акционерам в качестве отчетов показывал, в том числе, и большое количество лестных публикаций о заводе. Всех на фоне растущего рынка такая отчетность устраивала.

Надежда могла бы, и хотела, так работать до самой пенсии, если бы ее профессиональные качества не подверглись в очередной раз проверке. Акционеры убедили директора выдвинуть свою кандидатуру в депутаты, чтоб получать более крупные заказы из бюджета. В областной администрации с пониманием отнеслись к этому желанию и за солидный взнос в предвыборный фонд партии власти «зачистили» выбранный директором округ от сильных конкурентов. В округе проживало большинство рабочих завода. Биография директора была под стать иконостасу из его почетных грамот в кабинете – до работы директором он возглавлял областное правительство, имел государственные награды и находился в том возрасте, когда приобретенный опыт еще не превратился в избыток, высыпающийся из тебя песком маразматического цвета. Да и акционеры разрешили потратить на предвыборную кампанию в два раза больше, чем кандидаты в других округах. При таких стартовых позициях не получить депутатский мандат было невозможно.

Так Надежда стала начальником предвыборного штаба. Наняла самых дорогих политконсультантов, журналистов, дизайнеров, избыточное количество бригадиров и агитаторов. Каждый день проводила оперативки и устраивала штабу громкие разносы, часто без повода, называя всех бездельниками. Чуть ли не ежедневно она переписывала концепции, графики встреч, медиапланы тут же бежала утверждать их к кандидату – изображала бурную и, наверное, даже деятельность. Также Надежда литрами пила кофе, похудела на двенадцать килограммов, стала курить и материться. Через пару месяцев напряженной работы выяснилось, что выборы выиграл технический кандидат, а директор набрал около шести процентов голосов.

Надежде бы, наверное, простили и этот провал, – все-таки своего кандидата (пусть и технического) в областную думу провели, если бы запасной кандидат не взбрыкнул. Молодой 28-летний парень оказался с амбициями. Плюс, вступая в предвыборную гонку, он полагал, что, пусть минимально, но предвыборную кампанию акционеры машиностроительного завода ему оплатят. Все-таки сами позвали да и пообещали. Однако на одной из оперативок Надежда заявила, что особой надобности в техническом кандидате нет, соответственно, тратиться на его предвыборную кампанию штаб не будет – ну и убедила в этом начальство. В результате технический кандидат обиделся и без всякой рекламы и особых затрат истоптал об округ пару крепких ботинок и встретился чуть не с каждым избирателем лично. Победив на выборах, он, разумеется, акционеров завода послал, аргументировав свою позицию тем, что финансирования его кампании, не смотря на обещания, не случилось: «с какой стати я буду ваши интересы теперь представлять? Давайте договариваться на новых условиях.» Соглашение было достигнуто, но акционеры, посчитав, сколько денег зря было потрачено на предвыборную кампанию директора, а также на покупку лояльности технического кандидата, решили, что директор посредством выборных чехарды их обворовал. За такие деньги можно было бы провести в региональный парламент не одного, а пять депутатов. О том, что участвовать в выборах предложили сами акционеры, как-то вовремя умолчали. С директором расстались, а затем еще несколько лет пытались взыскать с него хотя бы часть потраченного – фабриковали уголовные дела, инициировали по различными поводам судебные тяжбы ну и, разумеется, оказывали неформальное давление.

Хоть Надежда и была недалекого ума, но даже ей стало понятно, что после второго скандального увольнения ловить в областном центре ей больше нечего – никто с такой репутацией на работу не возьмет. К тому же мать стала жаловаться на здоровье и попрекать, что совсем не видит внука. Надежда, впрочем, и сама забывала о нем время от времени, отправив в интернат-пятидневку, – даже на выходные не всегда получалось забрать. Чаще из-за череды мужиков, с которыми почему-то не получалось выстроить длительные отношения, чем из-за работы. Пожив еще какое-то время в городе без работы на сбережения и мамины переводы, Надежда дождалась поступления сына в институт, и вернулась в родной поселок без него, но насовсем.

Антон Палыч вздрогнул – в дверь постучали. Доктор в замешательстве, про сына она ничего не рассказывала, подошел выглянуть в окно – у дверей стоял незнакомый молодой человек с осиновым колом. «Сейчас! Идуууу!» – крикнул он, чтобы посетитель услышал, и кинулся к компьютеру закрывать все файлы. Известие о сыне так удивило его, что беседу с Максимом он решил сократить даже радикальней, чем планировал.

– Добрый вечер, меня зовут Максим Андреич Боширов-Петров, я коллега Виктора Федоровича, – представился гость, войдя. – Собственно, он меня к вам и послал.

Антон Палыч внимательно осмотрел гостя, затем, ни слова не говоря, забрал «осиновый кол», переломил об колено и выкинул в камин: «К дурацким шуткам Исмогилова, извините, привыкнуть не могу. Что вам предложить? Чай? Кофе?»

Анонимный секс

В детстве мама и бабушка называли Кирилла ласково Котей, но сейчас он был Никто. После недельного почти запоя в ожидании судебного процесса его мучило дикое похмелье. Он сидел в кафе «Маленький принц» и ждал, когда принесут суп. Ничего другого организм не принимал, в ожидании пока же рылся в телефоне. Мутное сознание зацепилось за статью о японцах, которые, потеряв работу, семью или уважение общества, навсегда уходят из дома, чтобы скрыться от позора. Некоторые заканчивают жизнь самоубийством, некоторые навсегда исчезают из жизни родных и знакомых. Большинство из них мужчины, которые не смогли выполнить финансовые обязательства перед семьей. Эти «умершие» для своих родных и близких продолжали жить где-то на задворках общества, зарабатывать нехитрой работой на жизнь. Кириллу казалось сейчас, что он чем-то похож на такого японского «мертвеца». С определенными допущениями.

Бабушка давно умерла, с матерью отношения не ладились. Ежемесячно он получал от нее переводы, на что, собственно, и жил – снимал квартиру, покупал еду, кое-что из одежды. На выпивку приходилось зарабатывать. Университет он давно закончил, в период учебы примкнул к неформалам, шныряющим по всем акциям протеста, в связи с этим устроиться на работу все как-то не получалось. Да и не хотелось. Ничего он в жизни не достиг, и даже не было желания к чему-то стремиться. «Умершим» для общества он стал ощущать себя, когда собутыльники по институту перестали отвечать на звонки, справедливо прогнозируя, что разговор с Кириллом сведется либо к приглашению на пьянку, либо к просьбе одолжить денег. Зачетные девушки, которые еще могли себе позволить встречаться с ним, когда он был студентом, тоже куда-то со временем пропали – встречаться с безработным пьянчугой без целей в жизни стало неинтересно. Студенческая разгульная жизнь из Кирилла никак не выветривалась.

Между тем принесли тарелку ухи. Сегодня Кирилл решил прервать запой и с опаской оглядел кафе. Если бы тут оказались знакомые, то встреча трансформировалась бы в опохмел и новую пьянку. Знакомых, слава богу, не оказалось. Заведение пустовало. Только в глубине зала сидели две стареющие лесбиянки. Одна старела с чашкой капучино, другая – с коктейлем из водки и апельсинового сока. Как это часто бывает, блондинка была коротко стрижена под мальчика. Другая деловито собрала в пучок роскошные каштановые волосы и, блеснув из-под очков жестким и колючим взглядом бывшей зечки, процедила смазливому официанту: «сдачу не надо». Ее короткостриженная любовница мелодично рассмеялась и, пожав кокетливо плечами, снова пригубила коктейль. Было им ближе к сорока.

– Послушай, я не собираюсь…

– Я – тоже. Хи-хи.

– Прекрати, ради бога, паясничать.

– Прекрати радибогать…

Тут каштановая брезгливо зыркнула в сторону Кирилла и, зло потушив сигарету, задернула штору кабинки. Кирилл непроизвольно покрылся чувством вины, – все-таки невольно подслушал разговор, – усугубленной похмельем да жирной ухой, и уткнулся, обливаясь ручьями пота, в тарелку – не лезет, а надо.

С каждой съеденной ложкой накатывала отвратительная ясность бытия. Окружающее представало без мути, без слоя полировки ежедневными взглядами тысяч и тысяч прохожих в истинном и, безусловно, реальном виде. Убежденный трезвенник не поймет, насколько иллюзорно все, что он видит, и не узнает, что скрывается за потемкинскими деревнями, выстроенными обыденным сознанием в качестве рекламы трезвого образа жизни. Нужно пройти через многодневный запой, чтобы, усыпив на время бдительность внутренних цензоров, увидеть мир в его истинной неприглядности. В пьяном угаре реальность воспринимаешь через фильтры отчаяния, оптимизма или агрессии. Длительный период трезвости подсовывает тебе пыльные фильтры и также является исказителем бытия. Выход из запоя – именно тот период, когда ясность такая, что ощущаешь себя пророком. Сейчас Кириллу, например, было отчетливо ясно, что в ближайшее время примирение лесбиянок не состоится.

– Молодой человек, не угостите даму… – блондинка с короткой стрижкой отдернула штору кабинки и через весь зал обращалась к Кириллу. Она хотела показать рукой, что хочет курить, но локоть соскочил со стола. Она пьяно рассмеялась. Каштановая подруга вскочила, выплеснула ей в лицо бокал воды, и кинулась к выходу. Затем также порывисто вернулась и прямо в нос любовнице истерично проорала: «Дура!». Пьяная блондинка попыталась отодвинуть от лица подругу, но рука ткнула пустоту. Та уже убежала.

Официант равнодушно наблюдал за происходящим. Вообще-то курить в кафе «Маленький принц» не разрешалось, только кальян в кабинках, но персоналу уже объявили, что заведение дорабатывает последние деньки и затем закрывается. Их место займет фастфуд «Ешь-ка!». Поэтому официанту было наплевать на то, что делают посетители – он был занят. Искал в интернете и среди знакомых варианты дальнейшего трудоустройства.

– Молодой человек… – вытершись с излишней тщательностью салфеткой, она, видимо, уже забыла про сигарету, и хлопала место рядом с собой, – чего мы в самом деле будем одиночками сидеть?

Пьянеющая женщина у трезвеющего мужчины в виду разнонаправленности устремлений вызывает раздражение. Мужчине хочется выпить, но пьет женщина. Это бесит. С другой стороны Кириллу дико был нужен секс.

– Что мне от понимания вашей ссоры? – слегка осоловевший от ухи, спросил Кирилл, пересев к пьяной.

– А, ты про это… она просто, ну да не важно, у тебя, ик, девушка есть?

– Зачем тебе? Ты ведь поклонница не меча, а орала.

– Зачем орала? Дура, ик, потомычто, не хочу о ней… Забыла, кста, как тебя зовут?

– Мы не знакомились еще. Познакомимся после секса, ок?

– Ой, погоди, смска пришла… Вот сука какая! Пить закончилось, что ли?

– Можно по дороге купить.

– Ага… Помоги одеться. Все, ик, забываю, как тебя зовут.

– Трупариан.

– Труп… гриван. Тьфу, не выговоришь! И сока апельсинового купим, да? Я без сока, ик, не могу.

После второго раза в ее квартире блондинка впала в спячку, пролив на ковер бокал с коктейлем. Желтое пятно, увядающая голая женщина с натертой до красноты вагиной и полуоткрытым ртом, из которого доносился мужицкий, задорный храп – все это, как ни странно, не вызывало у Кирилла отвращения. Он был расслаблен. Ему думалось про японцев. И про то, что вот он уйдет, и женщины помирятся. И снова станут жить вместе. Как будто его и не было.

Пока же образовалась проблема. Оказалось, что дверь в квартиру не захлопывалась, ее можно было закрыть только ключом. Более того, от сквозняка она открывалась настежь, так что, даже вложив между дверью и косяком газетку, закрыть ее не получалось. Оставлять квартиру с распахнутой дверью Кирилл посчитал слишком рискованным – мог кто-нибудь залезть и обокрасть, а подумали бы на него. Проблем с ментами ему и так хватало. Блондинку разбудить не получалось. К счастью, вскоре завибрировал ее телефон с обнадеживающей смской: «Ты живая? Я приеду?» Кирилл ответил: «Приезжай. С пивом» – снова разделся и ушел в душ избавляться от нового приступа алкогольной испарины.

После контрастных обливаний он вышел более-менее посвежевший и столкнулся нос к носу с каштановой подругой: «Пиво привезла?» Она сунула пакет и прошипела: «Одевайся и вали со своим пивом!» Кирилл на агрессию не обратил никакого внимания и радостно потер руками: «Ну, наконец-то. Я уж думал не смогу из квартиры выбраться. А тут и пиво, и свобода».

– А она где? Дрыхнет? – тут же успокоилась почему-то подруга блондинки, – Пойдем на кухню, там холодное пиво есть. Я поняла, что это не она ответила. Она пиво не пьет. Только водку с соком.

Кирилл прошел на кухню, краем глаза увидев, как подруга одной рукой укрывает голую блондинку одеялом, другой прихватывает водочную бутылку и коробку апельсинового сока, третьей – затирает пятно на ковре. О, многорукие, расторопные и хозяйственные женщины!

– У нее такое бывает. Как начнет пить, так мужика подавай. Не остановить. А трезвой так не надо. – Каштановая села напротив, сняла очки и медленно стала протирать стекла. Кириллу подумалось, что она сейчас может линзой от очков хладнокровно убить, а ее спокойствие напускное, чтобы усыпить бдительность жертвы, но женщина, вздохнув, добавила – я уж привыкла. Слава богу, ты порядочный оказался. В прошлый раз, она так же отрубилась, а мужик деньги и золото вынес.

– А тебя на мужиков не тянет?

– А тебе ее мало?

– После запоя секса много не бывает.

– Так мы, поди, староваты для тебя? Хотя ты тоже неважно выглядишь.

– Ну, я так понимаю – ты уже согласна, просто на комплимент нарываешься.

– Я не знаю (задумчиво). У меня мужика уже два года не было.

Она оказалась более отзывчивой и приятной на ощупь. Обхватывала ягодицы, спину и плечи Кирилла сначала двумя, затем четырьмя ладонями и взахлеб частила: «вот так-так-так-да-так».

Чуть позже он устало откинулся на спинку кухонного стула и машинально достал сигареты. Она моментально подставила блюдце под пепельницу и открыла окно, в которое ворвался грохот трамвая и теплый воздух бабьего лета, обдавший его по голым и влажным ляжкам. По стеклу карабкалась сонная пчела. Налила себе и Кириллу пиво.

– Я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

– Я тоже не знаю, как вас обеих зовут. Это важно? Я чувствую себя мертвецом. У них имен нет. Свои имена они передают могилам.

– Не хочешь говорить? А и правильно – все равно продолжения не будет. Чего ты вдруг о мертвецах?

Кириллу не хотелось вдаваться в долгие объяснения, он пожал плечами и стал потихоньку одеваться. Каштановая усмехнулась:

– Вспомнила одно поверье, уже не помню какого народа, что после смерти человека к его родным и близким приходит мальчик с пустыми бутылками и собирает их слезы.

– Да, я тоже что-то подобное слышал. Только никогда не мог понять – зачем их собирать?

– Думаю, что чем больше соберет слез – тем легче на том свете покойному будет. Или что-то в этом роде.

Кирилл уже стоял у порога, но видел, что женщина запнулась, соображая, как лучше закончить мысль, а потому из вежливости ждал.

– Так вот… Мне почему-то хочется уже сейчас тебя оплакать. Хотя, наверное, это плохая примета. В любом случае знай – без моей порции слез ты на тот свет не уйдешь.

Кирилл уткнулся губами напоследок в роскошную гриву хозяйки: «Не задерживай мертвеца – возможно, он спешит к новой жизни». Каштановая закрыла дверь и поймала себя на мысли, что это малолетнее позерство ее ни капельки не взбесило. Если бы у людей, – думалось ей, пока она закрывала окно и выгоняла пчелу, – было устроено как у насекомых, было бы справедливо. Пчела вступает в физический контакт с соцветием и как бы занимается сексом, хотя оплодотворение происходит от пыльцы, которую она подцепила на другом растении. Вот бы этот мальчик выполнил такую же функцию – позанимался сексом с двумя, но оплодотворил бы каждую не спермой, а нашими женскими выделениями, от которых родились бы дети. Обеим подругам этого хотелось.

Антон Палыч против

Размеры кабинета Антон Палыча, так и его содержимое, впечатлили Максима. Комната площадью, наверное, больше ста квадратных метров, потолки – под три метра высотой. Все пространство очень плотно заполнила сияющая новизной и, похоже, весьма дорогостоящая медицинская техника. В одном из аппаратов Максим узнал аппарат для магниторезонансной томографии (МРТ). Другие, незнакомые ему медицинские и лабораторные агрегаты, также были в идеальном состоянии, все явно импортного производства, и стоили, наверное, не меньше чем томограф. Даже в клиниках областного центра Максим не видел такого разнообразия дорогостоящей техники. Несколько выбивалось из картины медицинско-технического великолепия старенькое гинекологическое кресло, в которое почему-то водрузили надувную резиновую женщину с нелепым открытым ртом. Антон Палыч, увидев, что Максим задержал взгляд на экспонате, поспешил объяснить:

– Это очередная дурацкая шутка Исмогилова. Подарил на день рождения. Сам больше всех ржал. Выкинуть все никак не соберусь. Работы много. Вы, Максим, присаживайтесь. Ну, вот к моему рабочему столу, скажем. Да, там, где компьютеры. Я вам буду кое-что показывать. Вы точно ничего не хотите?

Максим помотал головой, присел, и Антон Палыч ему тут же дал ему увесистую рукопись.

– Это моя монография. Исследование о мертвяках. Ознакомьтесь. И в журнале распишитесь. Вот здесь, что получили, а здесь, что сведения из монографии составляют государственную тайну. Таков порядок. После того, как прочитаете – задавайте уточняющие вопросы. Постараюсь ответить. А пока про шутки Исмогилова. Вы заметили, что он – некрофоб?

– В смысле – боится смерти?

– Нет. В том смысле, что очень негативно относится к мертвякам. Он ведь уже рассказывал, что вновь прибывших мертвяков он поначалу терзает апокалипсическими выдумками, чтоб вызвать у них катарсис?

– Да. Я сегодня даже был свидетелем такого разговора.

– Мертвяк прибыл? Странно, что я не в курсе. Обычно они сначала к себе домой, а затем к Исмогилову, а он уже ко мне их ведет.

– Не совсем так. Он на местном алкоголике Витьке это продемонстрировал. Якобы для того, чтоб у Витька прервать запой.

– Вот как?! Витек – такой щупленький парень лет 27? С огромными коровьими ресницами?

– Да.

– Он не пьет. Совсем. Среди местных вообще алкоголиков нет. Этот Витек ушел, насколько я знаю, чуть больше недели назад на охоту и не вернулся. Никто не стал его искать, потому что некоторые тут и на месяц, бывает, в тайгу уходят. Умер, значит. Жаль парня. А вас поздравляю – первого вы все-таки увидели. Исмогилов опять неудачно пошутил. Или не хотел вас с мертвяком сводить до разговора со мной.

– Тогда уже давайте сразу все проясним. А мужик на крыше (я только силуэт видел), который дрочит, и якобы таким образом WiFi раздает, это тоже дурацкий развод?

– Не развод. Действительно есть такой. Правда-правда. На самом деле все мертвяки могут в интернет выходить и доступ в сеть раздавать, но мы для контроля попросили все выходы в виртуальное пространство через одного осуществлять. Роутером его назвали, после кончины он почему-то немым стал. Из-за проблем с коммуникациями решили его под это дело приспособить. Гм, отвлеклись, кажется. У меня еще много работы, поэтому давайте сегодня, если позволите, не с ознакомительной лекции начнем, а с некими общими представлениями о том, где мы находимся, вы ведь не против?

– Не против. Давайте.

– Отлично. У нас в поселке в некоторых местах ведется круглосуточное видеонаблюдение. Я на основе этих видео смонтировал небольшой фильм. Сейчас покажу… Смотрите внимательно.

Антон Палыч повернул экран монитора к Максиму, придвинул свое кресло поближе к гостю, и начал комментировать:

– Видите, Максим, старика с тележкой. В ней камни. Он ее тащит вон на ту гору, видите? Всю ее, конечно, не видно, это даже не гора, а небольшое взгорье – для понимания. Это старик с тележкой неделю назад. А вот точно такое же видео с тем же сюжетом. Тот же старик, та же тележка. Камни. Погода отличается, потому что этой съемке уже около двух месяцев. Сейчас вы сможете убедиться, что и год назад, и ранее этот старик занимался тем же самым…

– Это мертвяк или живой?

– Смотрите далее. А вот та же самая запись, сделанная год назад. А вот – семь лет назад. Дальше не покажу, потому что камеры мы только семь лет назад установили. Но, поверьте на слово, я здесь уже почти двадцать лет работаю – все эти годы старик каждый день в одно и то же время везет тележку с камнями на гору.

– И что он там строит? Часовню?

– Не спрашивал, если честно. Вы обязательно осознаете позже, к чему я веду. Подсказка. Сюжет из древнегреческой мифологии. Смысла в таскании камней на гору никакого нет – там киркой наверху можно добыть столько породы, сколько хочешь.

– Сизифов труд. Это понятно. В чем смысл?

– Да. Сизифов труд. Сизиф в загробном мире был приговорен к такому наказанию. Таскать камень на гору. Старик занимается тем же самым. Повторюсь, Максим, никакого смысла в его работе нет. Гораздо легче на этой горе необходимое количество камней киркой отколоть.

– И? Я каждый квартал отчетность вынужден писать – так я тоже выходит в загробном мире, потому что чаще всего мне это кажется бессмысленной тратой времени.

– Хорошее сравнение, Максим, но, насколько я понимаю, вам ведь ничего не мешает принять мое толкование действительности в виде допущения, верно? Вы ведь свободномыслящий человек. Отлично. Тогда попробуйте воспринимать древнегреческие мифы в нашем контексте буквально. Вы ведь помните, что в загробный мир живые попадали по подземной реке Стикс? А как вы сюда добирались? Тоже ведь сначала по подземному каналу?

– Да, но не на лодке, а в электричке.

– Вагон – это та же самая лодка, отнюдь не на электричке вы добрались. Электричка по рельсам ходит, а не по воде. Этот подземный канал мы ведь можем теоретически назвать Стиксом? К какому выводу, исходя из вашего путешествия и места, где оказались, вы пришли бы?

– Говнянкой бы назвал. Запашок там был тот еще. Скорей всего – это был какой-то канализационный тоннель.

– Согласен, но это уже ненужные детали. Давайте сформулируем из вашего путешествия сюжет. На основе знаний мифологии. Вы, Максим, прибыли сюда по подземной реке Стикс в самое настоящее царство Мертвых. Или Загробный мир, если вам так удобней. Здесь реально обитают мертвые. Вы также видите здесь, по крайней мере, одного человека, который занят не метафоричным, а вполне реальным Сизифовым трудом. На самом деле, Максим, таких примеров больше, просто вы здесь первый день – увидите еще. Исходя из этих фактов, как вам кажется, где вы находитесь?

– Ну, если с этой точки зрения, то в Царстве Мертвых. Так и что? Это режимный объект, есть такая аномалия, с которой, слава богу, государство научилось работать и извлекать пользу. Вы, Антон Палыч, какие-то очевидности мне разъясняете.

– Максим, хороший вы мой, вы, разумеется, в душе осознаете, что это не очевидности. Согласно древнегреческим мифам, живые Царство Мертвых посещать могут (прецеденты были), но вот долгое время находиться там не могут. Тем более не могут заводить там хозяйство, обустраивать быт, заниматься плотскими утехами с женщинами и так далее, верно? А мы с Исмогиловым, по крайней мере, здесь находимся уже долгое время. Да и вы уже приличное время. Не кажется ли вам, что мы тоже мертвы? Вы, я, Исмогилов. И здесь нет никакого деления на живых и мертвых. Просто одни знают, что они мертвы и потому ведут себя соответственно, а других, таких, как нас с вами, например, почему-то об этом не оповестили. И вот мы здесь существуем, изображаем из себя живых, поддерживаем связь с внешним миром, едим, пьем – но все это только видимость. А на самом деле мы покойники, и ничего этого в мире Живых нет. В мире Живых нас давно похоронили. Задания, которые мы выполняем для центра, – это на самом деле инерционные судороги сознания, цепляющегося за жизнь. Вряд ли вам приходила эта мысль в голову, судя по течению нашего разговора. Однако по мере того, как вы будете успешно продвигаться в своем расследовании, вы будете находить ей все новые и новые подтверждения. Как вам такое представление о месте, в котором находитесь?

– Действительно интересно. Я, Антон Палыч, обязательно об этом подумаю. И даже вопросы на эту тему вам регулярно буду задавать. И по мере поступления вопросов вы обязательно будете чувствовать, начиная с температуры мизинца на левой ноге, себя все более и более живым.

– Максим Андреич, вы обиделись что ли? Не обижайтесь на старика. Я иногда сам не замечаю за собой эти суггестивные формулировки. Если бы хотел поманипулировать вами – придумал что-то умней, чем эти речевые формулы, которые вы еще на первом курсе, поди, изучали. Простите старика великодушно. Это на автомате.

Так «умней» и было придумано – решил для себя Максим, когда вышел от доктора, – еще на стадии вводных о греческих мифах он понял, что идет тестирование, а потому сознательно «тупил». Затупить хотел и на последнем речевом шаблоне из нейролингвистического программирования, но он был настолько явным, что пришлось его вскрыть, иначе бы доктор сделал вывод о том, что Максим лукавит, а потому его реплики и поведение непригодны для анализа. Зачем это все?

Формула «бытие определяет сознание» несколько не точна, потому что бытие и есть сознание. Они тождественны. Не нужно внушать обычному неподготовленному агенту, что он должен быть стоек в случае провала. Не нужно грузить его чувством ответственности за родных, близких и Родину. Нужно просто внушить ему, что он агент, для которого допросы и пытки – это не способ проявления геройства, а вполне естественный повод держать язык между зубами, чтоб в критической ситуации его откусить. Если создать любому человеку такую реальность и обозначить его функции в ней, то ничто не сможет заставить его быть другим – слабым, предателем или чиновником. Он будет стойким агентом, который провалился, но ничего не расскажет врагу. Он просто не будет знать о других сценариях поведения. Именно молчание будет казаться ему единственно возможным развитием сюжета.

А что предлагает доктор, – рассуждал Максим, – альтернативный сценарий или все-таки навязывал единственно возможный? Пытался внедрить мысль, что в этой реальности я мертв. Какую же тогда роль он пытался мне навязать в так называемом Царстве Мертвых, если я не жив, а мертв? Какой функционал хотел мне придать доктор? И, главное, – зачем? И вообще, кто меня тестирует – свои или враги? С такими вопросами и подозрениями Максим и добрался до Надежды, с биографией которой доктор продолжил знакомиться после ухода гостя.

Надежда также была предупреждена о постояльце. Провела Максима через подсобку в жилую часть дома. Показала комнату. Опрятную и чистую. Предложила ужин. Ничего особенного – жареная на сале картошка, котлета и квас. Выдала постельное и ключи. Сама, пока он ел, застелила постель и еще немного посидела с Максимом. Наблюдала, как он ел, расспрашивала о жизни в городе. Что нового построили, закончили ли ремонт набережной и все такое. И было в этой обыденности, запахе укропа и ее удушливых духов все абсолютно живым.

Знакомство с Нежвой

Пасмурным утром поселок Нежва производил странное впечатление. В воздухе задорно и весело разносился запах коровьего говна. Ухоженные, в основном каменные, а если деревянные, то из клеенового бруса или обшитые сайдингом дома привычней было бы видеть в загородном коттеджном поселке, расположенном где-нибудь близ областного центра в престижном месте на берегу реки или озера. На то, что это не коттеджный поселок, а типичная российская глубинка, напоминала главная улица, верней, дорога. Совершенно разбитая грунтовка, в выбоинах, колеях с огромными коричневыми лужами, расположенными в шахматном порядке.

Шустрый паренек лет двенадцати, ловко огибая препятствия, катил впереди себя двухколесную тележку, в которой гремело что-то то ли стеклянное, то ли металлическое. Заборов почти не было. От главной улицы дворы отделяли причудливые разноцветные штакетники да местами деревянный тротуар. Тоже почему-то разноцветный. Почему, удивился Максим, паренек не катит свою тележку по более надежному на вид тротуару? Но даже не стал развивать удивление предположениями, а переключился на изучение того, что бросалось в глаза сразу же.

Над некоторыми дворами кружили соединенные с землей проводами и тросами какие-то массивные летающие предметы с пропеллерами. При том по плавности движения полет этих аппаратов напоминал парение воздушных змеев, а никак не тяжелых металлических конструкций. Складывалось впечатление, что пропеллеры выполняют декоративную функцию, и на движение устройств никак не влияют. Тем более, все они были яркие и разноцветные, как будто кто-то выпустил сразу много воздушных шариков. Максиму как инженеру захотелось выяснить, что это за механизмы – они похожи были на ветрогенераторы, но это была лишь догадка. Между тем мальчуган с тележкой остановился рядом с седовласым бородатым мужиком, похожим то ли на Фиделя Кастро в старости, то ли на цыганского барона, и что-то увлеченно рассказывал. Дед был занят – на массивный пень установил вместо столешницы большой ЖК-телевизор экраном вверх и приклеивал к нему что-то скотчем – и мальчугана, кажется, не слушал. На главной улице было совершенно безлюдно.

– Бог в помощь! – поприветствовал Максим деда и кивнул пареньку. Паренек вытащил из носа козюльку, насадил ее на шов джинсов, для верности обтер руку о пузо и протянул ее:

– Ешка. – Максим торжественно пожал руку, представился по имени-отчеству и поинтересовался «Ешка» – это имя или прозвище? Забавно – фастфуд в городе такой есть «Ешь-ка!», в честь него, что ли, назвали?

Дед поднял голову, помахал рукой мальчугану, типа иди-иди, и тут же сунул офицеру скотч:

– Как бы подержи, пока прилажу. Обычное имя у пацана. Нашенское. Сейчас все больше русскими именами называют.

Оказалось, что всю площадь экрана телевизора дед покрыл оргстеклом и теперь обматывал конструкцию по краям скотчем. Капитан, не желая отвлекать деда, вопросов не задавал, пока тот сам не созреет для разъяснений. Дед созрел быстро и объяснил предназначение конструкции, с которой возился.

– Хотим как бы суши-бар в деревне открыть. И чтоб все как у китайцев. Тараканьи бега как бы, чтоб были. А тараканов нету. Вообче как бы ни у кого. Вот телевизор решил под тараканьи бега сделать. Пустим как бы видео тараканьих бегов. А чтоб не расколошматили экран – вот защиту делаю. Как тебе задумка?

– Неплохо. Только суши-бар – это японское заведение. И вроде там тараканьих бегов нет.

– Да как бы неважно. Развлечение же. – Дед замолчал так, что Максиму показалось, будто он обиделся за уточнение, но тот просто переключил тему – К Исмогилову приехал? Заместо него как бы или на время?

– Пока не знаю. – Честно признался Максим и не удержался – спросил: и ставки на тараканов делать будете?

– А как же. Будем как бы. А то че бы я морочился?

– Не советую. Мне придется вас оштрафовать. У нас азартные игры запрещены.

– Гм… А мы о прошлом годе казино делали, всю зиму играли – и ниче. Исмогилов ни слова не говорил. Рулетка там, виски со льдом. Шебутно было.

– Тематические вечера, значит, у вас регулярно. А в город не легче съездить – там все попробовать.

– Как бы можно. Но в городе не так пьется. Похмелье жуткое. Как бы воздух плохой что ли. Да и зачем? Не любители мы в город ездить. Мы ж как бы режимные – кучу бумажек заполнять на выезд надо. Даже если на день. За то, что живем тут, государство денежку хорошую платит. Мы ж как бы малая народность. На особом положении. Это у вас там, на большой земле, капитализм, а у нас тут давно коммунизм. Мы денег-то тут в глаза не видели. Все на карточках да на сберкнижках. Тратить особо не на что. Если что из города заказать – пишешь заявку на телевизор или холодильник, или стройматериал какой, с твоего счета списывают, в городе закупают и привозят. У нас почти все миллионеры. Даже работаем – кто в свинарнике, кто в механическом цеху – не за ради денег, а чтоб руки занять.

– Пьют-то много, раз жизнь такая вольготная на гособеспечении?

– Как бы да. Много. Каждую пятницу. Иногда так напиваются – еле до дома доходят.

– Только по пятницам? А среди недели?

– Среди недели как бы если только отгул взял – на охоте или рыбалке святое дело выпить.

– Ну, если так, то это еще немного. Кстати, меня зовут Максим Андреич Боширов-Петров, а то болтаем, а так и не представились.

– Ну а я Зиновий Михалыч, как бы глава администрации сельского поселения Нежва.

– О, как я удачно подошел. А что ж дорога-то такая плохая, раз все тут миллионеры – скинулись бы да щебенкой хотя бы ее обсыпали.

– Нельзя. Хорошие дороги из космоса видно – как бы демаскируемся. Нам даже электричества не подвели по этой причине. Сами его тут производим. Видишь, над поселком летают механизмы – это ветрогенераторы. Если на столбах ставить, то высоко не поставишь – на малой высоте ветер слабенький, как бы смысла нет. Да и шума много от них – пробовали. А эти летающие запустишь метров этак на сто – там и ветер хороший и шума почти не слышно. На бытовые нужды всем хватает. А на коровник и прочее хозяйство электричество уже в Верхней Нежве как бы вырабатывают. Там другие генераторы. Помощней.

– Еще и Верхняя Нежва есть?

– Как бы да. Это заброшенный лагерь для политзаключенных. Зона. Там в основном мертвяки обитают. Из живых – три двора. К слову сказать, мертвяки нам как бы выход с электричеством и подсказали – чертежи сделали, расчеты. Говорят, таких ветрогенераторов нигде в мире больше нет. Лет пятнадцать уже никаких проблем. А раньше чуть перебои с привозом топлива – так сидим при свечах, как в древности.

Зиновий Михайлович неторопливо встал, потянул затекшую спину и предложил:

– А пойдем-ка, Максим Андреич, в дом – как бы чаем напою, об Нежве расскажу, заодно поможешь телевизор донести?

Максим согласился. Хотелось узнать, за счет чего парят в воздухе ветрогенераторы. Хотя, разумеется, это волновало его во вторую, если не в десятую очередь. Главное пока что – наладить контакт и осторожно начать прощупывать обстановку. К техническому аудиту без предварительных опросов приступать было бы самонадеянно. Стоило узнать, чем поселок живет и дышит. Глава поселковой администрации должен всех знать, и, может, у него или у местных есть какие-то версии сокращения популяции мертвяков. К тому же раз мертвяки для местных механизмы конструируют, то, возможно, и с агрегатами для них что-то не так, не только у военных проблемы? Спешить, впрочем, не следовало – Зиновий Михайлович мог и сам оказаться потенциальным агентом, так что пока говорим про все и ни о чем. Знакомимся.

Обстановка дома внутри была неотличима от убранства стандартной городской квартиры. Даже немного напоминала официальное помещение – из-за стеклообоев, видимо, и минимального наличия мебели. Первый этаж дома оказался каменным (снаружи из-за обивки сайдингом было непонятно), второй – деревянным. Компьютер с парой принтеров, телевизор, большой стол, похожий на переговорный. Если бы не детские каляки-маляки на стене, помещение можно было бы принять за офис. Зиновий Михайлович подвел капитана к настенной карте и начал презентацию Нежвинского района.

Район располагался на плато общей площадью свыше тысячи квадратных километров. Состоял из двух населенных пунктов – Нежвы и Верхней Нежвы. «Нельма, муксун, кабанчики, хариус, медведи, лоси – все у нас водится в достатке. Даже если не охотник и не рыбак – со временем пристрастишься» – похвастался глава. Со всех сторон, кроме одной, примыкающей к реке Мертшеть, плато окружают высокие и практические непроходимые горы. Добраться до поселка можно только водным транспортом, а причалить – только к одному месту, где единственный пологий выход к Мертшети среди как бы заковавших реку Нежвинских притесов, отвесных известняковых скал. От склона к поселку ведет извилистая дорога, по которой можно доехать до Нежвы (около 30 километров) с грузом. Отдельно на карте обозначена пешеходная тропинка, сокращавшая путь до пяти километров. По ней – предположил глава – вы с Исмогиловым скорей всего и добрались вчера.

Дорога прорезала поселок надвое и доходила до Верхней Нежвы. От поселка до бывшего лагеря – около семи километров. Перед лагерем – свинарник, механический цех и генерирующая станция. Дальше идут непроходимые болота, сбоку – горная гряда, с пещерами, которые во время сильных ливней подтапливало. «Неприятное место, – уточнил глава, – даже за морошкой туда редко ходим. Нежить там всякая дикая водится. Не путай с мертвяками. Исмогилов с Антон Палычем над нашими рассказами о нежити смеются, а зря». Карту поселка Максим по привычке для себя сфотографировал. Хозяин не возражал.

Уже выйдя во двор, прощаясь с Максимом, Зиновий Михайлович указал на крепко сбитый и просторный сарай у себя во дворе, сообщил, что там и устроен суши-бар. Пригласил вечером посетить и заранее извинился, что не все еще готово ни по кухне, ни «по убранству». Капитан ответил неопределенно – на вечер он запланировал зарыться в чтение монографии доктора. Хотя и упускать возможность познакомиться в неформальной обстановке с местными тоже не хотелось. Максим действительно не мог пока решить что важнее.

Первый конфликт

В отделении за столом сидел Виктор Федорович и, судя по звукам, резался на компе в какую-то стрелялку. Не отрываясь, Исмогилов бодро поприветствовал коллегу:

– Приветствую, Макс! Как спалось на новом месте? Надежду не оприходовал? Не? Смотри – доктор тебя за нее на дуэль вызовет. Или скальпелем нашинкует. Он давно на нее неровно дышит. А она…

– Виктор Федорович, поговорим? – прервал его Максим.

– Разумеется, мой друг, поговорим. Щас я тут зомбаков допотрошу бензопилой и… а зараза! Грохнули! Вот зачем под руку говорить! Кстати, как тебе осиновый кол? Отбился от мертвяков? Гы-гы-гы…

– Об этом я и хочу поговорить. Попросить хотел.

– Ну-ну. Валяй.

– Не заходят как-то в меня ваши шутки, Виктор Федорович. Категорически не нравятся розыгрыши. Видимо, с чувством юмора у меня все плохо. Не понимаю я их. Поэтому. Очень прошу. Упражняйтесь в розыгрышах на ком-нибудь другом. Кто понимает ваши шутки. Нам с вами еще работать. Зачем ссориться из-за мелочей? Это скажется на деле, а нам этого не…

– Я услышал, капитан. – Голос Исмогилова стал таким же металлическим, как при вчерашней встрече с Витьком. – У вас все, Максим Андреич?

– Нет. Я сразу все выложу, чтоб камень за пазухой не держать. Мне сообщили, что в поселке всю прошлую зиму работало казино, и вы были в курсе насчет азартных игр.

– Да. И что?

– Вы здесь единственный представитель правоохранительных органов, почему не вмешались? Не закрыли? Что значит ваше «и что»?

– Максим Андреич, позвольте напомнить. Я здесь, а теперь еще и вы, отвечаем за то, чтобы режимный объект нормально функционировал, чтоб устранять помехи, которые могут помешать работе, а также защитить его, если на объект захотят проникнуть враждебные или посторонние элементы. Вы сюда прибыли, как меня уведомили, для усиления. Именно на тот случай, если вдруг произойдет несанкционированное вторжение, так ведь? Так вот я вам поясню за конфликты с местным населением. Представьте себе ситуацию. Происходит нападение (не дай бог, конечно!), мы идем его отбивать, а тылы нас не то, что не поддерживают, они нам готовы в спину шмальнуть. Тут все охотники, у всех карабины. Они белке не то, что в глаз попадают, они комару хобот за сто метров отстрелят! И пальнут нам в спину эти добропорядочные граждане за наше завинчивание гаек очень даже, не задумываясь. Просто за то, что мы их невинных развлечений лишаем. Заметьте, пальнут не со злобы, а потому что к смерти относятся как к еще одному периоду существования. Это для них как у ящерицы хвост оторвать. И после смерти жить можно – так они рассуждают. Пристрелят, не моргнув! А после вашей смерти, Максим Андреич, они к вам, мертвяку, подойдут и извинятся. Зла, мол, не держи, но ты и нас пойми, сам палку перегнул. И руку тебе пожмут.

– То есть тут можно под этим предлогом и на азартные игры глаза закрывать и бордель устроить, и наркотики продавать?

– Давайте так, Максим Андреич. Я держал эту ситуацию под контролем. Если бы этот игровой клуб повлек за собой социальные последствия, и я бы увидел, что все близится к тому, что кто-то может проиграть имущество или начать отстреливать друг друга за долги, то вмешался бы. Играли они на фишки, ставили мелочь, азартных среди местного населения нет. Играть закончили, потому что фишки все по домам растаскали, а на деньги им неинтересно. Тут каждый житель получает больше, чем нормальный опер в городе, им бабло девать некуда! На кой еще выигрывать?!! Про бордель и наркотики даже комментировать не буду!

– Виктор Федорович, согласен. Это режимный объект, тут своя специфика. Но все же – это Россия, здесь те же законы как во всей стране. Вы – представитель власти. Можно было не жестко, но как-то мягко разъяснить, что так нельзя. Вам напомнить про меры профилактики преступлений? В конце концов, сообщили бы в полицию – это их юрисдикция, пусть они бы закрыли притон.

– Они тараканьи бега собираются еще сделать, в курсе, да? Тоже азартная игра. Сделаем так. Как откроют, вы, Максим Андреич, придете туда, зафиксируете факт организации азартных игр, а затем сами отправите в полицию сообщение, договорились?

– В чем подвох?

– А никакого подвоха. Полиция сюда возможно приедет (если найдет, конечно, такой поселок), а встречать, коллега, пойдете их вы. И сами объясните, что объект режимный, доступ для полицейских закрыт. Предъявите свои корочки. Дальше, наверное, случится конфуз. Они посмотрят документы и скажут – ой как странно! Сообщение о совершенном преступлении нам отправил некий Боширов-Петров, а теперь некий Боширов-Петров запрещает это правонарушение на месте запротоколировать. Вы случайно не родственники? А если не родственник, то с головой у вас все в порядке?

Неожиданно в дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, в отделение вошел мальчуган Ешка, с которым Максим познакомился пару часов назад. Офицеры вопросительно уставились на него.

– Там это… – мальчик поморщился, дернул головой и громко чихнул.

– Вот те здрасьте! – едко прокомментировал Исмогилов, – Признавайся, диверсант, тебя враги подослали нас заразить и парализовать работу отделения?

– Да не! – Ешка, судя по всему, был привычен к такой манере общения Исмогилова и нисколько не смутился, – там глава спрашивает по поводу Витька. Собрание же проводить надо. Пропесочить за то, что умер. Вам когда удобно?

– А давай сегодня! – радостно предложил Исмогилов. – Только скажи Зиновию Михалычу, что вместо меня коллега придет. Максим Андреич. Он у нас шибко умный, поэтому на собрании и поприсутствует. Проведет самостоятельно профилактическую беседу с вновьпреставленным. Заодно расскажет о вреде азартных игр, да ведь Максим Андреич? А я на охоту схожу на пару дней. Вот почему-то убить вдруг кого-то прямо сейчас захотелось! Беги, шкет!

– Сколько раз говорить – я не ш кет, а Ешка! – обиженно огрызнулся пацан и убежал.

– Что за собрание, Виктор Федорович? – спросил Максим, когда мальчик ушел, а Исмогилов начал переодеваться в охотничье.

– А я ж говорил, что отношение у местных к смерти спокойное – все равно ведь почти все обратно возвращаются. В виде мертвяков даже удобней – они все такие покладистые, что даже поссорится невозможно. Помогают семье по привычке. Поэтому одно время местные начали суицидом злоупотреблять. Чтоб этот вал смертей прекратить, решили профилактировать это дело. Сейчас после каждой смерти, без разницы естественной ли, от несчастного ли случая, проводят сбор жителей, приглашают нас, представителя мертвяков и коллективно выясняют – не была ли кончина суицидом? Рассказывают, как плохо заканчивать жизнь самоубийством. Общественное порицание выносят, если выясняется, что смерть была спровоцирована или инициирована самим покойником. Собрание в баре проводят, будьте в 20.30, вы ведь бар уже знаете где?

– Знаю. Это все?

– Все. Мне эти собрания уже вот где, – провел ладонью у горла. – А вам, коллега, стоит поприсутствовать. Влиться, так сказать, в местный ритм жизни. И вникнуть в особенности менталитета. Про вред суицида несложно ведь что-то сказать? Ну и отлично! Удачи! Ваш ключ от отделения на столе – не забудьте закрыть.

Исмогилов вышел, но буквально через минуту просунул голову в дверь и добавил напоследок:

– И, кстати, если по вашему сообщению полицейские все-таки приедут в Нежву, а ваши корочки на них не подействуют, то придется, Максим Андреич, согласно инструкции, применить табельное оружие, чтоб не допустить на объект посторонних. Пару мертвяков, учитывая ваш боевой опыт, полагаю, вы сделаете без проблем, да ведь? Инструкции под ключами. Ознакомьтесь внимательно и распишитесь.

– Какое табельное?! – крикнул вслед Максим, но Исмогилов уже скрылся, и добавил уже для себя – Осиновый кол, что ли?!

И принялся за чтение монографии доктора.

История репрессий

На рукописи Антона Павловича ожидаемо стоял гриф «Совершенно секретно» и пометка «ДСП» (для служебного пользования). Она представляла собой, по всей видимости, регулярно пополняемый новыми результатами исследований труд, стопку не сшитых между собой страниц. Некоторые листки были пожелтевшими и старыми, некоторые – совсем свежими. И на тех, и на других встречались заметки, сделанные от руки. Большинство страниц оказались напечатанными либо печатной машинкой, либо на принтере, но попадались и листки с рукописными записями.

Как обозначалось в аннотации, в данном труде автор решил доказать, что наличие мертвяков в современном мире – это не аномалия, свойственная данной территории, а явление, известное с древних времен у многих народов. С некоторыми кокетливыми оговорками, мол, я не историк, не этнограф по образованию, прошу отнестись с пониманием, автор называл свой труд «отчасти историческим и этнографическим, отчасти медицинским».

Максим, прочитав аннотацию, непроизвольно отодвинул рукопись в сторону. Вроде бы захотел кофе, а на самом деле? Чем был вызван этот жест? Аннотация, очевидно, вызвала отторжение. Вызвала из-за личности автора, который попытался манипулировать Максимом с первой встречи? Формулировками? Подбором словом? Выбором шрифта? Плотностью бумаги, наконец? Максим быстро вспомнил моменты, когда он испытывал похожее чувство, и у него была такая же непроизвольная реакция отторжения. Срач в соцсетях! Когда сразу не находилось достойного ответа оппоненту, Максим невольно откидывался от монитора на спинку кресла. И ответ сразу возникал в голове.

Так и тут, сделав кофе, он понял, что его оттолкнуло. Сама постановка задачи исследования рушила его едва сложившиеся представления о мире с учетом появления в нем мертвяков. В этой, сложившейся в его голове системе, мертвяки казались аномалией, присущей только российской территории, чем-то уникальным. Как борщ, купание в проруби, баня. А тут автор утверждал, что мертвяки сосуществовали с живыми у всех народов с давних времен. Было в таком утверждении что-то непатриотичное. Этот конфликт своего представления с авторским Максим специально зафиксировал, чтоб при прочтении критическое отношение к монографии не мешало выстроить более-менее объективную картинку.

Для начала автор дал вводные об особенностях взаимодействия мозга и сознания человека. По мнению доктора, личность человека после смерти оставляет в мозгу лишь свой отпечаток, то есть мертвяк – это человек, лишенный сознания, или личности (автор использовал эти термины как синонимы), но сохранивший работоспособность мозга. При жизни мозг человека использует сознание как инструмент познания мира. Этот инструмент более сложный, чем элементарные сигналы, поступающие в мозг напрямую через органы чувств, вроде кинестетических, аудиальных, визуальных. Мозг с помощью сознания формирует представление о внешнем мире, его элементарных законах и способах существования в нем. Сознание для мозга что-то вроде аватара, разведчика или аккаунта в соцсетях.

«Сознание или личность – утверждал автор, – и лепят в мозге структуру восприятия, способы мышления, приоритеты. Так называемые паттерны (схемы взаимодействия образов). При этом нельзя сказать, что сознание управляет мозгом. Мозг вполне способен заменить одну личность на другую (примеров раздвоения личности в медицине описано множество), довести организм до самоуничтожения (требует наркотики, выпивку или сладкого при противопоказаниях), заставить сознание поверить в то, чего нет, сконструировав галлюцинации. У мозга нет чувства самосохранения и пиетета перед сознанием. Он может манипулировать сознанием, и мы не можем знать, до каких пределов. Мы действительно обладаем собственной волей или нами управляет мозг, о котором наука пока мало что знает?».

Максим опять прервал чтение и решил для себя, что автор больше размышляет, чем информирует. Эти дискурсы интересно почитать на досуге, но хотелось бы больше фактических данных. Максим решил пролистывать такие моменты, а выискивать что-то более конкретное. Например, чисто медицинское описание того, что представляют собой мертвяки.

Мельком пролистав весь труд, он делал закладки в наиболее информативных местах. Большая часть рукописи, примерно три четверти, составляли результаты медицинских исследований, но уж очень специфических. Максим не совсем понимал, какой практический смысл содержался в исследованиях на такие темы, как, скажем, «Влияние бактерий и вирусов на организм мертвеца», «Особенности пищеварения мертвого человека», «Морфология внутренних органов, не участвующих в жизнедеятельности трупов», «Отличие и сходство по составу трупных ядов, выделяемых «живыми» мертвецами и трупами», «Особенности легочной вентиляции мертвеца в обмене веществ» и так далее. Однако именно они, похоже, в этом труде и являлись наиболее корректными с научной точки зрения – изобиловали графиками, таблицами, фотографиями с подробнейшими комментариями.

Среди этой массы исследований оказалось очень трудным найти общее описание мертвяка. И только пролистав несколько раз соответствующую главу, Максим заметил, что описание было сделано шариковой ручкой с множеством правок, каких-то остервенелых исправлений. Это больше походило на заметки на полях, чем на отдельную главу. Некоторые фразы в описании обрывались на середине – похоже, доктор до сих пор не мог сформулировать даже для себя, что же такое – мертвяки.

Тем не менее, что-то удалось разобрать: «Мертвяки – писал доктор, – внешне практически не отличаются от живых – они двигаются как живые, могут вступать в разумный контакт, достоверно имитировать поведение и даже эмоции. Отличия от живых заключаются в том, что практически все они лишены каких-либо эмоций и привязанностей. У мертвяков отмечается повышенный (можно даже сказать запредельный) уровень интеллекта, у большинства проявляются необъяснимые с научной точки зрения умения. Например, практически все могут производить в доли секунды сложные математические действия – интегральные, дифференциальные исчисления с любым количеством переменных – и это объяснимо. Необъяснимо, утверждал автор, то, что они могут передавать информацию на расстоянии. При том не только от мертвяка мертвяку, но и от мертвяка – напрямую в Интернет, используя любые в мире точки доступа в сеть. Физически мертвяки представляют собой организм с пониженной температурой тела (до уровня окружающей температуры или даже прохладней)…».

Далее был тщательно заштрихован большой кусок текста, и с маленькой буквы шло продолжение: «…хотя иногда могут имитировать и температуру 36,6 С. Сердце не бьется, хотя мертвяк периодически его «запускает» (зачем?!! – где-то сбоку надписал автор, видимо, чтобы затем вернуться к этому вопросу). Как правило, имеют крайне бледный, сероватый оттенок кожи и губ, свойственный больным анемией. Их питание ориентировано на бесперебойную работу мозга, остальные органы мертвяка получают необходимые для живого человека элементы по остаточному принципу. Поскольку для нормальной работы мозга требуется натрий и калий (именно эти элементы используются при передаче информации от нейрона к нейрону в нервных клетках), то рацион мертвяка состоит из сырого мяса (натрий), а также небольшого количества калийсодержащих элементов (капуста, пшеничные отруби, морковь)».

Доктор скрупулезно перечислил все растения, которые произрастали в окрестностях Нежвы и употреблялись в пищу мертвяками в качестве биологически-активной добавки: бубенчик лилистный, водяника черная, гравилат городской, гулявник лекарственный, гусиный лук желтый, девятил высокий, дудник лесной, живучка ползучая, зверобой продырявленный, змеевик (горец змеиный), зопник клубненосный, крапива двудомная, кровохлебка лекарственная, купырь лесной, лапчатка гусиная, лебеда (марь), лилия саранка, мокрица (звездчатка средняя), осот огородный, пастушья сумка, просвирник маленький, пырей ползучий, рогоз, свербига восточная, сныть обыкновенная, стрелолист обыкновенный, сурепка обыкновенная, сусак зонтичный, таволга вязолистная, чертополох гладколистный (поникающий), чина, чистяк весенний, щавель, ярутка полевая, яснотка белая. Большинство названий растений Максиму были неизвестны, и даже мелькнула мысль – не выдумал ли их доктор?

Затем доктор как-то очень кратко и скомкано добавил, что вопрос о том, что происходит с мертвяком при голодании или недостатке каких-либо элементов в рационе, не исследовался ввиду неэтичности. Затем в конце страницы доктор добавил, что если мозг мертвяка не загружен работой, то начинается деградация. Под работой подразумевались как масштабные вычисления, так и передача данных в Интернет. Мертвяки безошибочно определяли, сколько продуктов им необходимо употребить для того, чтобы обсчитать тот или иной проект, поэтому объемы и мяса, и биологически активных добавок они определяли в единицах измерения информации – терабайты, гигабайты и так далее. Описания признаков деградации, в чем она выражается и чем заканчивается, Максим не нашел.

Наиболее занимательным оказалось историко-этнографическое исследование доктора. Если в двух словах, то мертвые сосуществовали с живыми с древних времен. Поминки, на которых родные и близкие усопших ели и пили, – это трансформация ритуала кормления мертвых. В Древних Греции и Риме (куда мы ж без греков и римлян – усмехнулся Максим) родственники обязаны были кормить своих мертвых близких. И это являлось не ритуалом, а обязанностью. Обильная еда предназначалась только покойнику. За несоблюдение этой нормы нарушителей преследовали в рамках уголовного права. Греки прямо утверждали, что умершие продолжают жить в могилах, а потому нуждаются в пище и питье, как и во время своего земного существования.

И римляне, и греки считали покойников богами. Это, по мнению доктора, говорило о том, что древние пользовались возможностями интеллекта мертвых. Знали о его безграничных возможностях. Также доктор полагал, что очень многие древние мыслители и ученые создали наиболее значимые труды, будучи уже мертвыми.

Например, как уверяли современники, философ Демокрит, создавший учение об атомах, вернулся к людям после смерти. Демокрит объяснил свое возвращение тем, что не успел закончить важные дела. Современники считали его странным – он постоянно уходил из города, скрывался на кладбищах. К философам и ученым, создавшим свои основные труды после смерти, доктор относил также Аристотеля, Платона, Архимеда и Сократа.

С приходом монотеистических религий отношение к покойникам стало меняться. Христианство не терпело конкурентов. Для того, чтобы покойники не возвращались, их стали сжигать или хоронить в гробах. Кормление мертвых трансформировалось в поминки, ритуал коллективного обсуждения жизни усопшего за совместной трапезой. На поминках еда предназначалась уже не мертвому, а его близким. По мнению доктора, война Церкви с мертвяками продолжалась вплоть до Средневековья. Доходило до того, что подозрительную могилу могли вскрыть и вбить покойнику в сердце осиновый кол. Иногда могилы для верности накрывали железной решеткой, чтоб мертвяк уже точно не смог вернуться. Максим тут же отметил для себя, что это утверждение спорное – железной решеткой могилы накрывали также для того, чтобы их не разграбили.

Сжигание ведьм доктор также объяснял кампанией по уничтожению мертвяков. «Боролись не с инакомыслием, – утверждал доктор, – боролись со всем, что выходило за рамки привычных представлений. Именно мертвяки с древних времен являлись драйверами развития философии и науки. Любое подозрение в том, что ты знаешь чуть больше остальных, приводило к заключению, что ты мертвяк и немедленно приводило к расправе». Эта борьба принесла свои плоды – нигде больше мертвецы не возвращаются к живым. Затем доктор описал несколько единичных случаев из современности, когда вроде бы умерший человек вновь приходил к живым, но отметил, что не может ручаться за достоверность сведений. Не обошлось без упоминаний о культе Вуду, о том, как африканские колдуны пользуются трудом зомби, умерших особым образом соплеменников.

По мнению автора, только в оторванной от цивилизации Нежве, где компактно проживает одна народность, удалось сохранить уклад мирного сосуществования мертвых с живыми. Здесь, как отмечает доктор, никогда и никого не хоронили в гробах. Покойника в легком саване просто топили в болоте. Через девять суток усопший возвращался в дом, где жил вместе с родственниками около месяца. Как правило, покойник не осознавал, что он умер, не помнил, как и при каких обстоятельствах лишился жизни. По мере приближения к сороковому дню он все вспоминал, принимал тот факт, что скончался, после чего уходил в Верхнюю Нежву к таким же, как он, мертвякам. Возвращался только за едой. Если родные просили его помочь по хозяйству, советом или посидеть с маленькими детьми – мертвяк не отказывал. Правда, в дом его после сорокового дня уже приглашали – местные считают это дурной приметой.

Ближе к Богу и Ленину

В Церковь «Свидетелей Нового Воскрешения» Кирилла привел здоровый, похожий на викинга бородатый рецидивист Дмитрий Скрытник. Познакомились они, отбывая наказание в виде обязательных работ, во дворике полицейского участка. Подметали листву, складывали кучи в черные одноразовые пакеты и уносили на свалку. Мокрая листва прилипала к асфальту, что сильно затрудняло процесс уборки. Осужденные, впрочем, никуда не торопились, работу выполняли неспешно, в охотку.

– Так, значит, ты на суде пургу про адреналин гнал? – громогласно ржал Дмитрий над Кириллом. Сам он четырежды побывал на зоне, и, наверное, из-за буйного характера вернулся бы туда еще не раз, если бы не Церковь. Не то, чтобы он был сильно верующим, просто в общине его как-то быстро отметили как хорошего организатора и поставили сразу на пару направлений бизнеса (ремонт, строительство). Церковь вкладывала в раскрутку вверенных ему фирм приличные деньги, Дмитрию лишь требовалось набрать работников и обеспечить выполнение заказов. Он достаточно легко находил общий язык с зеками, наркоманами и алкоголиками, руководил ими жестко, нередко пуская в ход огромные кулаки. Церковь обеспечивала заказами. Иногда он тайком от общины перекидывал и бригады, и стройматериалы на объекты, заказы на которые получал от знакомых, что позволяло класть в карман несколько больше положенного. Деньги текли рекой, дело оказалось выгодней, чем разбой и другие уголовные делишки, за которые он мотал срока. Дмитрий взялся за ум, стал ограничивать себя в выпивке, женился, завел детей. Даже, по настоянию пастора, выдвинул на выборах свою кандидатуру в депутаты. Срывы, разумеется, случались. Вот и выборы он проиграл, уйдя по непонятной причине в двухнедельный запой.

Во время запоя немного похулиганил (обоссал чью-то машину, на замечание водителя полез в драку), за что ему и присудили 120 часов обязательных работ. Кирилл его мало интересовал, но раз уж поставили в напарники – приходилось общаться. За разговорами ни о чем время быстрей пролетало. Рассказы о протестной деятельности Кирилла он пропускал мимо ушей, то и дело, без сожаления о прерванном рассказе, отвлекаясь на телефонные звонки по работе. Кирилл и сам видел, что ему нечем заинтересовать бывалого напарника. А уважение собеседника из-за возраста, житейского опыта, огромных габаритов молодому Кириллу бессознательно заслужить хотелось. Предложил даже как-то вместе после работы выпить, но Дмитрий тяжело вздохнул и с грустью сообщил, что в завязке: «Я, братан, как начну, так остановится не могу, так что – не искушай».

Как ни странно, напарник проявил неподдельный интерес к его рассказам о раннем детстве, проведенном в сельской глуши. Кирилл охотно делился воспоминаниями, искренне не понимая, что может быть в его детстве занимательного. Особенно Скрытника зацепили байки про мертвецов, которые восставали из могил и сосуществовали с живыми. Кирилл ввиду того, что уехал из поселка еще в дошкольном возрасте и с тех пор туда не возвращался, с трудом выковыривал из недр памяти рассказы о мертвецах. Иногда ему казалось, что он даже видел в детстве мертвецов, явственно различал их лица с бледной пергаментной кожей, серыми белками глазниц. Иногда возникали картинки, как бабушка о чем-то с ними разговаривала, когда отпускала в магазине товар. Он считал эти воспоминания местным локальным фольклором, страшилками для непослушных детей и не понимал, что может заинтересовать в них такого бывалого и прагматичного уголовника.

Скрытник, однако, требовал подробностей про мертвецов чуть не в каждую рабочую смену – и когда они кронировали деревья, а затем приходилось отмывать голову от опилок, и когда приколачивали линолеум в кабинете оперов, поскольку клея не было, и когда загружали и разгружали всякий бумажный хлам. Отвлекся от рассказов о мертвецов Скрытник только один раз, когда выгружали из «Газели» кипы каких-то документов, в которые рецидивист украдкой все пытался что-то вычитать. Выросшему без отца Кириллу льстило внимание взрослого опытного мужика и то, что хоть чем-то он смог его, бывалого, заинтересовать.

Так в разговорах и «общественно-полезном труде» срок Кирилла подошел к концу. Дмитрию оставалось работать на благо государства еще неделю. В последний день напарник стал вербовать Кирилла вступить в Церковь «Свидетелей Воскрешения». Кириллу аргументация вступления в секту понравилась – никаких нравоучений про веру, бога и прочей теософии. «Братан, ты все равно, как говно в проруби болтаешься, ничем не занят, – проникновенно убалтывал его Дмитрий. – Давай займемся делом. Ты парень неглупый, пора лавэ зарабатывать. Я тебя научу, есть схемы. Они тебя на бизнес поставят, бабло ввалят на первое время – организуй процесс, и все! Ты в шоколаде. Я помогу, если что!» Буквально на следующий день он привел Кирилла знакомиться с пастором. Познакомив их, Дмитрий потерялся для Кирилла уже навсегда.

Церковь располагалась в необычном месте. Община с помощью западных кураторов в свое время купила один из крупнейших дворцов культуры областного центра. Раньше дворец культуры им. Ленина числился на балансе завода, где когда-то работала Надежда. Акционеры решили избавиться от непрофильного актива и предложили властям выкупить эту недвижимость. Для того, чтобы не платить откат, выдвинули в депутаты директора завода, однако выборы он проиграл и переговоры о продаже зашли в тупик. В какой-то момент в качестве покупателя объявились «Свидетели Нового Воскрешения», оплатили полностью запрашиваемую сумму и очень быстро оформили все документы. Разразился скандал. Жители возмущались, что их детей, которые занимались в кружках, теперь либо выгонят, либо начнут вербовать в последователей секты. Власти попытались оспорить сделку и перекупить объект, но, как это обычно у властей бывает, ничего не вышло.

Дворец выглядел солидно – фронтиспис монументального трехэтажного здания был украшен гранитным десятиколонным входным портиком. Здание проектировали московские архитекторы в стиле классицизма с добавлением греческих архитектурных ордеров. В элементах оформления были использованы два барельефа, изображающих жизнь советского общества, на площади перед дворцом на массивной колонне возвышался бюст Ленина. Дворец являлся архитектурным памятником областного значения. Все это советское великолепие теперь принадлежало секте. Даже памятник Ленину.

Кирилла это несоответствие формы и содержания дико рассмешило, поэтому знакомился с пастором он в благодушном настроении. Ожидания, что ему тут же начнут рассказывать что-то о вере, не оправдались. Пастор, сухонький энергичный старичок с орлиным профилем, деловито повел его в свой кабинет пить кофе, где показал «семейный» (мы все – одна большая семья) альбом рентгеновских снимков общины, поскольку «не во внешней оболочке проявляется человек и вера его». Он с упоением демонстрировал чьи-то кривые и запломбированные зубы, снимок треснувшей ключицы, чьи-то ребра и смещенные позвонки. Кирилл с интересом наблюдал за этим неподдельным восторгом и еще больше веселился над происходящим – пастор рассказывал о каждом снимке с таким неподдельным восторгом, как будто это были не рентгеновские снимки, а фотографии. Затем его повели на экскурсию по зданию.

– Все кружки работают, – объяснял пастор гостю, – как работали. Зря жители возмущались. Мы никого не выгоняем. Разумеется, дети наших прихожан в кружках занимаются бесплатно, но мы никого не принуждаем вступать в нашу общину. Все по доброй воле. Мы используем прогрессивные методы вовлечения новых прихожан в Церковь. Помогаем решать действительно насущные проблемы – избавиться от пагубных страстей, вроде алкоголя, наркотиков, или трудоустраиваем, даем возможность реализовать себя в бизнесе. Вы, Кирилл, каким бизнесом хотели бы заняться?

– Да я как-то не думал…

– Мы обязательно поможем его создать. А вот наша гордость – информационный центр.

Они прошли в самый конец коридора, и пастор торжественно открыл массивную дверь в большую, хорошо проветриваемую комнату. Жужжание вентиляторов системных блоков, которых было, кажется, не меньше полусотни, напоминало гул пчелинного роя. Единственное рабочее место, – стул, монитор, стол, – в комнате пустовало.

– Вы, Кирилл, слышали что-нибудь про Искусственный Интеллект, нейросети?

– Что-то слышал, и даже общался со специалистами на эту тему, но сам, разумеется, не специалист. Это он и есть?

– Да. Наша гордость. Наш Искусственный Интеллект находит в социальных сетях потенциальных членов нашей общины. С некоторыми даже общается. Наиболее подготовленным обитателям сети дает задания, выполнив которые они приближают себя к новому воскрешению. Я ведь вам говорил, что мы используем самые прогрессивные технологии для работы с паствой?

– Угу. Только мне друзья с физико-математического факультета определенный скепсис по отношению к перспективам развития Искусственного Интеллекта внушили. У меня нет оснований им не доверять. Есть определенные барьеры.

– Очень интересно. Какие же? Вот ведь как здорово, что мы с вами встретились. Божье провидение!

– Самый главный барьер состоит в том, что тренированная на один тип операций нейросеть не может быть применена к другой задаче. То есть у нее будет очень узкая специализация. Поэтому я вполне допускаю, что искать потенциальных прихожан по заданным параметрам ваш ИИ может. И даже, наверное, вполне успешно. А вот по поводу общения, а это другая операция и совершенно другая специализация, по крайней мере, более-менее успешно – в этом я сомневаюсь. Второй барьер для развития Искусственного Интеллекта – проблема контроля. Как вы контролируете его алгоритмы? А вдруг нейросеть в процессе общения не вербует, а отпугивает вашу потенциальную паству? Ну и третий барьер – электроэнергии много жрет нейросеть. Даже больше, чем на майнинг крипотвалют. Поэтому прежде чем ставить задачу, приходится очень тщательно считать экономику процесса.

– Вы правы, Кирилл, но лишь отчасти. Нейросеть, которая на наших серверах работает, действительно заточена только на поиск новых прихожан. Общением и распределением заданий занимаются другие нейросети – они находятся в общинах других городов. У наших зарубежных братьев. Ваши знания меня приятно удивили, у нас мало таких – в основном люди заблудшие, слабые, с исковерканной судьбой. Полагаю, мы сработаемся, а вы сможете построить какой-нибудь бизнес. Нам уже пора. Не хотите остаться и послушать мою проповедь?

Они вышли из кабинета, и пока пастор запирал дверь, выискивая в связке ключей нужный, все рассказывал и рассказывал. Про коучеров, разъезжающих по России, и бизнес-тренинги, под видом которых в массы внедряли мысль о том, что надо «возлюбить смерть». Кирилл же изучал вывеску на кабинете: Информационный центр «Синий кит» и слоган: «Семь шагов к осознанной жизни после смерти». А и действительно – почему бы не сходить на проповедь?

Поселковый сход

Выйдя из отделения вечером, Максим впервые увидел на главной улице что-то похожее на многолюдность. Парочками, по одному, небольшими компаниями сельчане направлялись к дому главы администрации, верней, к сараю, который должен был стать в скором времени суши-баром, а на сегодня – выполнить функцию поселкового клуба. Кто-то дружелюбно помахал Максиму рукой – оказалось мертвяк Витька. Он шел рядом с самодвижущимся инвалидным креслом, в котором ехала его жена Лиза. Рядом с ними под ручку шла пара старичков – видимо, родители. Лизы или Витька – не понятно. Старичок балагурил, Лиза в ответ рассыпалась звонким смехом – они не были похожи на скорбящих по покойнику. Рядом с ними поравнялась не по погоде цветасто разодетая парочка среднего возраста, мужик фамильярно хлопнул Витька по плечу: «Че! Пропесочим тебя, мертвечина, по самое не хочу?!» – и задорно рассмеялся. Витек отмахнулся, но растекся по лицу довольной улыбой.

В баре, как и положено, царил приглушенный свет. Роскошная, с дорогой столешницей из камня, барная стойка, витрина с напитками на любой вкус – от виски до текилы и кальвадоса, – местами китайские бумажные фонарики, плакаты с красивыми девушками, деревянные столы, какие бывают в пабах, – выглядело все вполне респектабельно, если бы не ассорти стилей. Дизайн местами лопался японскими пузырями иероглифов, где-то приглушался мятной Ирландией, а заканчивалось все в конце совсем неожиданно – подиумом для стриптиза с хромированным пилоном. На подиуме, перед шестом, стояли три кресла. Одно уже было занято молодым человеком в мешковатых штанах и толстовке с капюшоном. Напротив подиума, видимо, по случаю собрания, расставили кресла и скамейки для посетителей. Большинство мест оказались уже заняты. Максим увидел одно как раз рядом с доктором.

– Присяду?

– Гм, добрый вечер, Максим. Вообще-то я на Надежду занял, к тому же вам на сцене место приготовили, как я понял.

– Ясно. Без проблем. Займу тогда у вас минутку. Придет Надежда – тут же пересяду. Антон Палыч, введите в курс дела. Что тут будет происходить? Что я должен буду делать?

– Конечно, Максим. На сцене – представитель от мертвяков. Их всегда приглашают, но редко о чем-то спрашивают. Они не очень словоохотливые. Насчет всего остального не волнуйтесь. Зиновий Михалыч все проведет. Всем предоставит слово. Слушайте его – и все нормально будет. Очень формализованное мероприятие. Выступили, послушали, проголосовали – все. Никаких вопросов ни у кого обычно не возникает. Ну, разве что вас еще местным представят.

Тут же подошел и глава поселка, тактично положил Максиму руку на плечо и вопросительно уставился:

– Вы как бы чего здесь? Вам на сцену.

Максим взобрался на подиум. Окинул зал. Освещение хоть и было тускловатым под клубный вариант, но позволяло разглядеть все пространство бара. Собралось около сорока человек, зал вполне мог вместить еще двадцать. Максим присел рядом с мертвяком, тот сидел, согнувшись, и никак не отреагировал. Представиться? А вдруг здесь так не принято? На сцену вышел Зиновий Михайлович почему-то в поварском колпаке и фартуке, зал одобрительно загудел, он поднял руку, объявил, что «сейчас как бы начнем», и наклонился к Максиму с мертвяком.

– Архип, это как бы Максим Андреич, коллега Исмогилова. Познакомься. Максим Андреич, это Архип, уполномоченный по правам мертвяков.

Мертвяк поднял голову, но лица из-за капюшона все равно было не разглядеть. Протянул Максиму руку для пожатия. Оказалась действительно холодной, но не сказать, чтоб совсем ледяной. Просто как будто кисти на улице обветрились. Между тем, глава поселка начал.

– Земляки, как бы рад видеть всех. Сегодня… – неожиданно в зале раздались смешки, местами гогот, – что такое? Ах, ты ж! Людка, возьми же фартук с колпаком! Забыл снять. Итак, на чем мы остановились? Ах, да – на Витьке! Нет? (в зале начали подсказывать). Да-да! Что за напасть сегодня! Совсем памяти нет, хоть у мертвяков занимай (в зале рассмеялись). Спешу как бы представить вам нового человека в поселке, а это как бы у нас не часто случается, чтобы ну как бы новый человек приехал. Коллега Исмогилова – Максим Андреич Боширов-Петров. Прошу как бы поприветствовать.

В зале раздались дружные и громкие аплодисменты. Если бы были пожиже, Максим бы, наверное, просто обозначил вставание с кресла, а на искренность, с которой хлопали, пришлось реагировать более явно. Он смущенно встал, сделал шаг вперед и несколько раз кивнул залу. Хлопки, когда он присел обратно, так же резко прекратились.