Осиянная

© Ольга Щекотинская, 2024

ISBN 978-5-0065-0080-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1

Мужчина моей жизни умер в самый первый день весны. Но в Голландии весной еще и не пахло. Ни малейших признаков ее не наблюдалось и спустя 10 дней, когда, обеспокоенная его молчанием и долгим отсутствием в Сети, я надела все самое теплое, что смогла найти среди зимних вещей, и, не решившись сесть на велосипед, с очень тяжелым предчувствием отправилась на окраину Амстердама трамваем. С трудом доковыляв от остановки до его дома – накануне сильно подвернула ступню, – позвонила снизу в дверной звонок. Ответа не последовало.

Бросилось в глаза, что почтовый ящик доверху забит письмами. Сквозь щель снаружи торчали концы нескольких конвертов. Сердце тревожно забилось. Плохой знак…

После недолгих колебаний решилась позвонить в соседнюю квартиру. Сосед – пожилой марокканец открыл дверь, и я поднялась на третий этаж. Как выяснилось, он тоже не видел Алексея около двух недель. Это же подтвердили и другие соседи, с которыми удалось связаться.

Вызванная мною полиция долго пыталась достучаться в квартиру, пока я сидела у соседей, уже почти в истерике. Приехавший вместе с ними специалист по вскрытию дверей без особых усилий открыл замок. Сразу войти внутрь мне не позволили. К тому моменту на лестничной площадке уже собрались почти все соседи. Из недр квартиры до меня донеслась фраза:

– Он внутри…

Я истерично выкрикнула:

– Мертвый?

Услышав ответ, с хриплым стоном выдохнула воздух и села, вернее повалилась на пол.

Пока полиция проводила необходимые действия в квартире, я сидела на полу в соседском коридоре и, раскачиваясь, выла. Присутствовало ощущение нереальности всего происходящего, но боль при этом была настоящей, раздирающей все внутри.

Жена соседа принесла подушку и пыталась ее под меня подсунуть. Время как будто остановилось. Сколько все это длилось, не могу даже предположить. Все вокруг словно исчезло, и я осталась наедине с невыносимой болью. В реальность меня вернула женщина-полицейский, подошедшая спросить, хочу ли я увидеть Алексея. Я с трудом, держась за стенку, поднялась с пола. Да, хочу, конечно, а как же иначе? Вернее, должна, не могу не увидеть… Как бы это ни было страшно…

Его тело, уже упакованное в черный мешок, вынесли в коридор. Он лежал головой к двери, глаза больно резанули седые волосы, борода… все такое знакомое, родное… Лицо не выглядело слишком искаженным, только слегка опухшим. В квартире было холодно, отопление отключено, и открыто окно – он всегда, в любую погоду спал только с открытым окном, – поэтому не было ни запаха, ни следов разложения.

В глаза бросились белые сабо, стоящие в коридоре, – никакой другой обуви он не признавал – висящий на двери в спальню серо-бежевый домашний халат… Точно такой же – унисекс – он подарил когда-то и мне… Я буквально согнулась от пронзительного чувства боли… Стало тяжело дышать. Полицейские попросили подтвердить, что я узнаю Алексея, включив диктофон служебного телефона.

Спустя какое-то время меня, усаженную на диван в соседской квартире, снова попросили подойти. Спросили, кем я, собственно, прихожусь умершему. Так странно… но получалось, что – никем. Вместе мы много лет уже не жили. Очень давно, 32 года назад, вдвоем приехали в Голландию. Мы не были официально зарегистрированы, хотя прожили вместе почти 11 лет. Так кто же я? Практически уже никто. Бывшая подружка. И ни на что не имею права… Похоронами будет заниматься муниципалитет, как это всегда бывает, когда человек абсолютно одинок…

Практически уже никто… Это невозможно осознать. И то, что все эти долгие годы даже после того, как разошлись, мы были в тесном контакте и виделись не реже двух раз в неделю, это никого не волнует. Больше половины жизни так или иначе, но вместе – это все теперь тоже неважно? Да, похоже, что так. Ни для кого, кроме меня. А для меня… Для меня он – главный мужчина моей жизни, моя кармическая близнецовая половинка, моя боль, моя вина, моя страсть, моя родственная душа, пришедшая вместе со мной на землю, чтобы я получила свой самый значимый, самый главный урок… И самое странное и страшное, что окончательно поняла все это я только сейчас, сейчас, когда его уже нет…

Видя мое плачевное состояние, соседка с нижнего этажа предложила отвезти меня домой на своей машине. Полиция охотно одобрила это решение, и скоро я была дома. Первое, что я сделала, войдя в квартиру, разыскала в недрах коробки с лекарствами таблетки оксазепама и выпила сразу две. Кажется, позвонила подруга, но как и чем она пыталась меня утешить, что говорила, я совсем не могу вспомнить… Потом раздался официальный звонок из полиции, мне сообщили, что смерть наступила примерно полторы недели назад. От чего – непонятно, и вскрытие делать, скорее всего, не будут, так как это возможно только по запросу родственников, а таковые отсутствуют. Но сомнений в том, что смерть была естественной, нет.

Совершенно не помню, как я провела остаток вечера. Видимо, сработали успокаивающие, и мне даже удалось уснуть. Но на следующее утро боль навалилась на меня со всей своей жестокостью. Я даже не могла предположить, что будет так невыносимо больно… Казалось бы, мы давно уже не были парой. Скорее родственники. И отношения между нами были далеко не радужные. Частые ссоры, безобразные сцены с оскорбительными абсурдными обвинениями с его стороны, разрывы на довольно длительные периоды, мои заверения, что никогда больше не пущу его в свой дом, но спустя какое-то время, как правило не более полугода, мы все равно оказывались рядом. Казалось, избавиться друг от друга по каким-то причинам было совершенно невозможно, что страшно тогда меня расстраивало. С горечью я говорила подругам, которые искренне удивлялись, зачем мне все это нужно и почему я опять его простила: видимо, карма. Крест, который мне нести до конца жизни. Он ведь мне уже теперь как близкий родственник, а родственников не выбирают.

И вот теперь избавилась… Теперь уже навсегда… Отработала карму, видимо. Но что же теперь? Почему освобождение воспринимается как величайшая трагедия? Почему такое ощущение, что с его смертью и моя жизнь тоже закончилась и совершенно непонятно, зачем я здесь? Почему меня оставили? Что мне тут без него делать?

Я как сомнамбула бродила по квартире и понимала, что все, абсолютно все здесь, в моем доме, связано с ним. Все предметы, все, на что натыкается взгляд, тут же вызывает воспоминания. И эти воспоминания так больно ранят… Его любимое кожаное кресло, за которое у них постоянно шла война с котом, на полке с посудой большая желтая чашка, только из нее он всегда пил чай. Розовая подушечка для шеи, лежащая на диване. Это он мне ее подарил… В спальне на вешалке висит халат, который он надевал, приезжая ко мне, – очень ему хотелось чувствовать себя по-домашнему, – абсурдно нежно-голубого цвета – я ему свой старый отдала. Серия магнитиков с оригинальными изображениями кошек на холодильнике, он привез их мне как-то из Испании. Его домашние сабо. Открываю шкаф для верхней одежды, и тут же бросается в глаза ярко-оранжевая клеенчатая куртка, оставленная у меня на случай, если вдруг пойдет дождь. Никакого другого транспорта, кроме велосипеда, он не признавал. Огромное количество привезенных мне в подарок бытовых мелочей. И вот именно они, эти мелочи, почему-то особенно сильно цепляют и вызывают невыносимую боль…

Я всегда возмущалась:

– Ну зачем ты столько всякой фигни покупаешь? Мне не нужно ничего лишнего, да и квартира маленькая, куда все это класть?

Тут же вспоминаются и многочисленные пакеты, которые он постоянно с собой таскал, возил на руле велосипеда. Почти всегда они были заполнены подарками для меня – чаще всего теми самыми ненужными мелочами, но иногда там были и продукты из русского магазина. Они раскладывались на столе в ряд, и мне было предложено немедленно все попробовать.

Беру в руки телефон, и конечно же, на глаза попадается наш чат в ватсапе… Бесконечные ссылки на интересные по его мнению публикации. Многочисленные ролики о котах, тиграх и других животных, которыми он забрасывал меня в переписке… Его мысли, идеи, рассуждения… шутки…

В отчаянии выползаю на улицу, глотнуть свежего воздуха и чтобы предметы в комнате так больно не цепляли воспоминаниями, но понимаю, что и здесь, в этом городе, все тоже связано с ним. Каждое место, каждая улица, каждый перекресток, каждый кирпичик мощеной мостовой – все как будто говорит со мной о нем… 32 года в этом городе, так или иначе – но рядом…

Вот здесь он всегда парковал свой велосипед, приезжая ко мне. Проходя мимо витрины сувенирного магазина, вижу фигурки из Делфтского фарфора – и снова болезненный укол – он всегда покупал их здесь в подарок для моей подруги детства, когда я улетала в Россию в отпуск. А вот в этом кафе мы недавно брали еду навынос. Он был таким гордым, довольным, видимо от того, что мы пришли вдвоем, будто мы пара, и продавец, упаковавший нам заказ, конечно же, так и подумал. А через этот парк, в котором я любила гулять, он всегда проезжал на велосипеде, направляясь в центр города, чаще всего в библиотеку, и нередко мы там случайно встречались.

А однажды мы случайно столкнулись на рынке рядом с моим домом. Я увидела его и окликнула. И почему-то он страшно обрадовался и даже растрогался. Ему показалось, что в тот момент на моем лице отразилось смущение и неуверенность, в котором он вдруг узнал меня ту – ту самую милую, застенчивую девочку, 35 лет назад влюбленную в него до безумия и готовую абсолютно на все…

Да, это действительно было так. Хотя странно, в первый момент знакомства никакой особой искры не вспыхнуло. Это не было четким узнаванием, которое приписывают встрече двух близнецовых половинок, каковыми, как я теперь абсолютно уверена, мы и являлись. Хотя лицо Алексея и показалось мне смутно знакомым, я решила, что он просто напоминает мне одного из приятелей отчима. И даже особенно красивым в первый момент он мне не показался, хотя потом я не переставала восхищаться и любоваться его ослепительной мужественной красотой и не могла понять, осознать, за что же это мне такой подарок? Красавец, интеллектуал, творческая личность с великолепным тонким юмором и к тому же подающий надежды молодой режиссер, успевший сняться как актер в популярном в то время фильме. Кроме всего этого, ВГИК был уже вторым его высшим образованием. До этого он закончил архитектурный.

Наше знакомство состоялось в начале июня в Москве. Я возвращалась с работы, а он проезжал мимо на своем любимом красном велосипеде марки «Кама». Потом, в моменты наших таких частых в последние годы конфликтов, он проклинал тот момент и свою шею, повернувшую голову в левую сторону, и страшно возмущался, когда я утверждала, что это была карма. Как же он не понимал, не чувствовал интуитивно, что не мог он тогда мимо меня проехать. Все было предопределено, прописано в нашей книге судеб с момента нашего рождения, а возможно, даже и с момента ухода из прошлой жизни.

Он подъехал и заговорил со мной, легко, непринужденно, хотя, если честно, показался мне в тот момент усталым и слегка циничным. И фразы, с которыми он ко мне обратился, тоже были стандартными и, по моему ощущению, уже набившими ему оскомину. И это было правдой. В то время он действительно был любимцем женщин. Потом, когда мы уже перестали быть парой и наши отношения стали просто родственными, он часто делился со мной воспоминаниями об этом периоде своей жизни и о своеобразном проекте, которому дал название «Осиянность». Суть его заключалась в том, чтобы осчастливить собой как можно большее количество женщин.

Познакомиться на улице с какой-нибудь красоткой не представляло для него никакого труда. Пикапером он был почти профессиональным, хотя никогда этому не учился и ничего особенного для этого не делал. Да и слова такого в то время еще не существовало, мне кажется. Девушки быстро влюблялись в него, ослепительно красивого, легкого в общении, невероятно обаятельного, умного, эрудированного и плюс ко всему – страстного опытного любовника. Они дарили ему искреннее обожание, теплоту и любовь, были наполнены невероятным счастьем – ведь каждая считала себя единственной избранницей такого яркого, необыкновенного мужчины – и светились изнутри особенным светом. Он каким-то образом видел, чувствовал, считывал это свечение и называл это явление «осиянностью».

Существовали обширные списки, фиксирующие победы, и графики встреч. Путем проб и ошибок была определена минимальная частота свиданий, при которой «осиянная» все еще способна таковой оставаться. По его рассказам, бывали периоды, когда он встречался с 12 любовницами в один и тот же период времени.

Самым удивительным для меня было то, что он не чувствовал никакой вины и даже искренне считал своей заслугой то, что смог осчастливить такое количество женщин. Ведь они не притворялись, а действительно были по-настоящему счастливы, они существовали «во благе», он это видел, видел в их глазах, они излучали восторг и искреннюю благодарность. Может быть, он, сам того не сознавая, питался их энергией любви?

При этом его почему-то нисколько не волновал вопрос, что с ними случалось потом, после того, как объект их любви вдруг исчезал из поля зрения. А Алексей поступал именно так. По его словам, он никогда ни с кем не расставался, просто пропадал, переставал звонить. И они, как правило, тоже не звонили и ничего не выясняли. И раз не звонили, значит, спокойно пережили пропажу, почему-то был уверен он.

Но в первый год наших отношений я об этом его проекте даже не подозревала. Конечно же, поначалу и я была одной из обширного списка осиянных. Но чем-то он все же за меня зацепился. Хотя сейчас это кажется вопросом чисто риторическим. По-другому быть просто не могло. Карма. Вероятно, мы сталкивались не в одной жизни. Это была невероятно плотная 35-летняя сцепка. Как мы ни пытались – а попыток было немало, – разойтись окончательно у нас так и не получилось.

Как он потом признавался, его привлекла моя очаровательная и ничем не обоснованная неуверенность в себе. Я действительно была в то время страшно закомплексованной. Абсолютно не осознавала своей привлекательности, хотя сейчас, глядя на фотографии тех лет, недоуменно пожимаю плечами. Как можно было не видеть в зеркале своей собственной красоты и невероятного обаяния? Высокая, тоненькая, длинноногая, с чуть по-кошачьи раскосыми, огромными глазами, рассыпанными по плечам пышными, слегка волнистыми светло-русыми волосами… Тогда я считала себя слишком высокой и всегда мечтала поправиться – в то время еще не вошли в моду девушки модельного типа. Тем более что я родилась и до 14 лет прожила в небольшом подмосковном городке, где были совсем другие представления о красоте. Но я была абсолютно во вкусе Алексея, видимо, он чуть опережал время. И вероятно, особенно притягательным был именно этот контраст – блестящая, с его точки зрения, внешность и при этом странная застенчивость, неуверенность в себе и наивная доверчивость.

Потом, уже здесь, в Голландии, когда Алексей обвинял меня в том, что я изменилась не в лучшую сторону – приобрела наконец уверенность в себе, над чем долгие годы работала, и научилась давать отпор и ставить границы, – он с горечью вспоминал:

– Ты не представляешь, что это была за прелесть… что это было за чудо… – и очень любил разглядывать мои юношеские фотографии, где эта самая прелесть проявлялась во всей своей красе.

Влюбилась я в него так, что весь мир просто перестал для меня существовать. Вернее, весь мой мир сместился и сконцентрировался на нем. Все, что осталось на периферии, просто перестало иметь значение. Я, если честно, из-за своих комплексов никак не могла понять, что он во мне нашел. Как так могло случиться? За что же мне такое счастье? Кто он – и кто я… Обычный врач в поликлинике, молодой специалист… Я не способна, не умею вести столь содержательные беседы на философские темы, не могу делать такой всесторонний, глубокий анализ просмотренных фильмов или прочитанных книг… Я вовсе не была глупышкой, но из-за застенчивости чаще всего молчала, не любила быть на виду и привлекать к себе внимание. Единственное, что я умела, – это любить его безмерно, и страшно боялась его потерять. Я была уверена, если он уйдет, я просто сразу умру. В ту же минуту. Да нет, в ту же секунду! Просто не смогу сделать следующий вдох.

Мы стали жить вместе почти сразу же после первого свидания. В тот день мы долго гуляли по парку рядом с моим домом. Проводив меня до подъезда, он, видимо, использовал один из своих привычных донжуанских приемов – попросил вынести стакан воды, так как его якобы страшно мучила жажда. И мне ничего другого не оставалось, кроме как проявить гостеприимство и пригласить его зайти на чашку чая.

Первое, что он сделал, войдя на кухню, схватил телефон – у меня был редкий в то время кнопочный телефонный аппарат новейшей конструкции – в виде трубки, висевшей на стене, – и начал шутливую беседу:

– Масик, это ты? Это Пусик…

Я рассмеялась, и с того момента так и повелось. Я всегда была для него Масей, а он для меня Пусей. Все 35 лет. Даже не могу вспомнить, чтобы я когда-нибудь называла его по имени.

А когда, попив чаю, мы прошли в комнату, сразу же вспыхнула страсть… Ночь была невероятной. Впрочем, как и все последующие ночи на протяжении 11 лет. Вероятно, это тоже признак отношений близнецовых половинок.

Следующий день был теплым, и утром, уходя по делам, он оставил у меня в шкафу на вешалке свой плащ. И дальше все произошло очень естественно, само собой. Появился он, кажется, через день, и постепенно, в течение недели или двух, окончательно переселился ко мне. Было лето, мой маленький сын от первого недолгого студенческого брака жил с мамой на даче, и ничто не мешало нам проводить время так, как мы хотели.

Узнавая его ближе, я не переставала восхищаться его богатейшей творческой фантазией, эрудицией и невероятным интеллектом. И от этого мои комплексы только росли. Однажды после его долгого разговора по телефону с какой-то приятельницей, может быть даже и с одной из осиянных – они, кажется, обсуждали новый спектакль на Таганке, – я решилась задать ему крайне тревожащий меня вопрос:

– Тебе со мной не скучно?

Голос мой при этом предательски задрожал, и, не сдержавшись, я горько расплакалась. Он тогда растрогался, обнял меня и попытался успокоить. Но страх его потерять становился все сильнее. Я ничего тогда не знала о его многочисленных осиянных, но интуитивно чувствовала, что, скорее всего, я не единственное его увлечение. И боялась… мучительно боялась, что эта сказка, так неожиданно вдруг со мной приключившаяся и, как мне казалось, совсем мною не заслуженная, очень скоро закончится…

Не знаю, что именно привело меня к этой роковой мысли. Может быть, совет подружки, может быть, случайно услышанная или прочитанная сомнительная информация, но я решила подстраховаться. Он был необходим мне, как воздух, и я мало соображала, что делаю. Решила попробовать привязать его к себе, добавив в чай или сок, уже сейчас не вспомнить, куда именно, каплю своей крови… Сейчас при воспоминаниях об этом дне мне кажется, что я действовала словно в бреду.

Самый черный день в моей жизни. Нет слов, чтобы описать, как я жалела об этом поступке спустя много-много лет, когда стала совсем другим человеком, и мысль о подобном деянии не могла бы прийти мне в голову даже в самом страшном сне.

Сейчас я понимаю, что вряд ли это сыграло решающую роль, ведь, судя по всему, нам и без этого кармически было предопределено быть вместе, несчастная капля крови не могла здесь сильно изменить ход событий. Или же как раз наоборот – мне кармически предопределено было его привязать… Но чувство вины за этот чудовищный поступок преследовало меня и доводило до безумия потом, спустя долгие годы, когда я уже сполна настрадалась от наших больных отношений и решила, что весь этот ужас мне в наказание за то, что я тогда совершила.

Что я только ни делала, чтобы искупить вину. К шаманам, экстрасенсам, тарологам, регрессологам обращалась, даже в церковь на исповедь ходила, но окончательно избавиться от этого чувства так и не смогла. У Алексея я тоже пыталась попросить прощения, но он только отмахнулся, не верил он во всю эту, по его словам, мистическую чушь. Он ведь всегда считал себя хозяином своей судьбы и в конце жизни горько сожалел о многочисленных совершенных ошибках.

А тогда ничего особенно не изменилось. И страх потери мой тоже не уменьшился. Хотя по прошествии времени, когда я поняла, что бросать меня он пока не собирается, может быть, немного и поутих.

Первый год нашей совместной жизни я с полным основанием могу назвать настоящим земным раем. Незадолго до встречи со мной Алексей закончил ВГИК и как раз тогда получил гонорар от купленной в прокат дипломной работы с известным актером в главной роли, поэтому мог позволить себе заниматься чем душе угодно.

От предложенного запуска на студии «Мосфильм» Алексей гордо отказался, так как сценарий, рекомендованный для фильма, показался ему бездарным и он решил написать свой собственный, который обещал быть просто гениальным. Идея была основана на сюжете коротенького научно-фантастического рассказа, прочитанного им когда-то в юности. Речь там шла о продавце книг и о его странном посетителе, ведущем с ним философские беседы о связи времен. Присутствовал в сценарии и сдвиг во времени в финале, когда подземный переход – постоянное место работы книжника – превращается в своеобразный портал – огромный тоннель, по которому, подобно параду, в хронологическом порядке под сопровождение величественной музыки Баха начинают двигаться известные исторические персонажи. Ежедневно Алексей зачитывал мне уже готовые куски, вызывавшие у меня неизменный восторг. Я была абсолютно уверена, что его ждет блестящее будущее.

Продуктивнее всего Алексею работалось в ночные часы. Моя квартира была небольшой, однокомнатной, он творил на кухне, и когда среди ночи, выныривая на короткий момент из сна, я лениво открывала глаза, узкая полоска света из полуприкрытой двери дарила мне моменты невероятного счастья.

Собственно, весь этот год был наполнен подобными моментами. Особенно яркими – в летнее время. Вот я стою на низком багажнике его складного велосипеда – нашей любимицы, красной «Камы», – обхватив руками его плечи и прижимаясь бедрами и низом живота к спине – мы очень любили кататься так по улицам нашего района и по московским паркам. Легкий теплый ветерок в лицо, день близится к концу – его любимое время, он называл его – земляничные закаты. Я, наклоняясь, шептала в эти моменты ему на ухо:

– Боже, как же хорошо! Так хорошо, что хочется умереть.

И он прекрасно понимал, что я имела в виду. В такие моменты я буквально парила над землей, опьяненная счастьем, понимая, что ничего подобного в моей жизни уже никогда не повторится. Потому что ничего прекраснее быть просто не может. Это совершенно невозможно. И по сравнению с этим вся последующая жизнь покажется серой и унылой. И зачем она тогда?

Мне даже в голову тогда не приходило, что, вообще-то, это довольно опасно. Особенно когда с горки, на полной скорости. Однажды нас даже милиционер остановил.

– Ну что вы себе позволяете, ведь взрослые же люди… – Но разве это могло нас остановить? Мне даже нравилось, что в этой рискованной ситуации я полностью завишу от любимого, и с радостью и восторгом доверяла ему свою жизнь.

Вот мы со своим неизменным средством передвижения пересекаем на пароме Строгинский залив по дороге в Серебряный бор. Чудесный теплый день на верхушке лета. Прогретый, пахнущий рекой воздух, солнечные блики в воде. Алексей сидит напротив. Я откровенно им любуюсь: отливающие на солнце бронзой, слегка вьющиеся темно-каштановые волосы, красивое загорелое точеное лицо. У ребят, сидящих рядом, на коленях магнитофон, из которого звучат звуки чудесной музыки – «A Comme Amour» Клайдермана, идеально подходящей к ситуации. И в этот момент меня пронзает вспышка невероятного, почти неземного счастья, отпечатавшаяся в сознании на всю оставшуюся жизнь.

На нашей горячо любимой красной «Каме» мы объехали почти все парки Москвы и ближайших окрестностей. Велосипед был складной, и его легко можно было пронести с собой в метро. Доехав до станции, ближайшей к выбранному для велопрогулки парку, мы, поднявшись наверх, собирали наше средство передвижения и дальше добирались уже ставшим привычным способом. Иногда мы даже по центру Москвы так катались.

Как-то в одном из тихих сквериков арбатских переулков Алексей о чем-то разговорился с очень интеллигентного вида, колоритной старушкой, явно благородных кровей. Он просто обожал таких «арбатских старух», видимо, они напоминали ему бабку – слова «бабушка» он не признавал – со стороны матери, имевшую дворянское происхождение. Сам Алексей в детстве тоже жил в одном из этих переулков, они с матерью занимали комнату в коммуналке в доме, который раньше полностью принадлежал семье его бабки.

Что именно Алексей обсуждал с этой случайно встреченной пожилой женщиной, уже не вспомнить. Он любил заговаривать с незнакомыми людьми, и темы для беседы всегда легко находились. Я тихо стояла рядом и буквально светилась от счастья, очевидно всем своим видом излучая абсолютную преданность и восторженную влюбленность. В какой-то момент, отвлекшись от разговора, старушка внимательно на меня посмотрела, а потом вдруг очень громко и темпераментно заговорила, обращаясь к Алексею:

– Берегите свою лапочку… Берегите! Ведь она же у вас просто чудо… Таких сейчас не найти.

Я страшно смутилась, а Алексей как-то по-новому, словно со стороны на меня посмотрел и, улыбнувшись, демонстративно погладил меня по голове, как гладят маленьких послушных девочек.

Иногда он брал меня с собой на премьеры в Дом кино. Какой же счастливой и невероятно гордой я себя чувствовала, появляясь вместе с ним в этом элитном месте. Мне казалось, что все на нас смотрят. И конечно же, завидуют мне. Ведь со мной рядом такой мужчина! Я считала его невероятно, божественно красивым. Куда там до него всем голливудским звездам вместе взятым! К тому же, вероятно, его все узнают, он ведь не так давно, еще будучи студентом ВГИКа, снялся в популярном фильме. И этот мужчина со мной… Как же мне повезло! Иногда я просто не верила своему счастью.

В то время огромный постер, хотя такого слова тогда еще не было, точнее, плакат, или афиша, с рекламой фильма висел на стене кинотеатра «Россия». На нем было несколько кадров, и на самом верху – красивое одухотворенное лицо Алексея. Этот же плакат в уменьшенном формате висел и в его комнате, над кроватью, где он ублажал своих осиянных. Мне, наверное, повезло, я не побывала в этой постели, так как у меня была своя квартира, где гораздо удобнее было встречаться. Алексей жил вдвоем с мамой, которая, скорее всего, не слишком одобрительно относилась к визитам осиянных.

На момент знакомства я еще не успела посмотреть этот довольно популярный в то время фильм, поэтому не узнала в своем новом знакомом красавца-актера, сыгравшего главную роль. Потом он, конечно, рассказал мне о съемках, но настойчиво отговаривал смотреть фильм, так как считал его неудачным. Но все же спустя месяца три я решилась его не послушаться. Было это сразу после нашего отдыха в Сочи, когда он решил там на неопределенное время задержаться, ведь он был совершенно свободен, а мне нужно было возвращаться на работу.

Страшно соскучившись, я решила посмотреть на любимого хотя бы на экране. Сидя в кинозале и созерцая кадры, на которых он проводит время на берегу моря с возлюбленной, глядя на его красивое, точеное, такое желанное полуобнаженное тело, я удрученно думала, что сейчас, в реальности, скорее всего, происходит ровно то же самое… Так оно и было, и позже я получила этому подтверждение, но тогда я могла только предполагать и, обманывая себя, все же верить в невозможное.

Я с нетерпением ждала его приезда, почти каждый день звонила – вдруг он уже вернулся, и по каким-то причинам не ко мне, а в свою квартиру… Отвечала мама. Однажды, удивленная моей настойчивостью, она предложила встретиться. Мы гуляли по парку, разговаривали, она задавала вопросы, смотрела на меня печальными глазами и говорила:

– Деточка, ну зачем он вам нужен, ведь вы же прелесть… прелесть…

Он приехал спустя две недели, в середине сентября, загорелый, похудевший, красивый до безумия. Отпечаталась в памяти первая ночь после его приезда, наполненная беспредельным счастьем. Мы спим прижимаясь друг к другу, в обнимку, что было неизменным на протяжении всех 11 лет совместной жизни – мы даже переворачивались с боку на бок одновременно, тут же подстраиваясь и находя удобное положение для максимального соприкосновения всех частей тела. Балконная дверь приоткрыта, оттуда веет свежим, уже прохладным, осенним воздухом. Он, вдруг на секунду просыпаясь, почти сквозь сон:

– Господи, как же хорошо… Неужели это когда-нибудь закончится…

Я вся замираю, таю от необыкновенного счастья, целую его, глажу лицо и тихо отвечаю:

– Не надо, не думай об этом… Счастье мое, радость моя…

Как описать это необыкновенное родство душ близнецовых половинок? Подобного я не испытывала больше ни с кем и никогда. Это очень тонкое чувство невероятной близости, соединяющее двух людей скорее на энергетическом уровне. Мы совпадали во многом. Одинаковый юмор со склонностью к легкому абсурдизму. Возможно, мало кто бы понял, над чем мы смеялись до спазмов в животе.

Однажды он что-то пытался мне доказать, а я не особенно верила. Тогда в середине разговора он вдруг с особым пылом заявил:

– Ну, хочешь, голову расколю… – небрежный кивок в сторону, – вон, об угол!

Взрыв хохота… Или еще. Он лежит на диване и читает книгу по буддизму – его серьезное увлечение в то время. Иногда бросает шутливые реплики.

– Мася, ты хочешь быть Брахмопутрой?

– Нет, – отвечаю машинально.

Он, философски-удрученно, с глубокой печалью в голосе:

– Никто не хочет быть Брахмапутрой…

Господи, ну почему это так смешно? И вот еще перед стрижкой – а я стригла его сама на всем протяжении нашей совместной жизни – я усадила его на стул, небрежно накрыв только что помытую голову полотенцем, которое соскользнуло на глаза. Какое-то время он сидел не шевелясь, а потом жалобно и смиренно, почему-то по слогам произнес:

– Пло-хо вид-но…

Спустя многие годы Алексей с умилением вспоминал одну и ту же сцену, повторявшуюся в то время неоднократно. Я настолько была к нему привязана, что с трудом переносила даже кратковременные его отлучки. Он стоит в дверях и произносит фразу: «Ну все, Мась, я ухожу». А я, лежа после близости на разложенном диване и выглядывая из-за диванного подлокотника, смотрю на него полными печали глазами и издаю чуть слышные, жалобные, протестующие звуки, больше всего похожие на мяуканье котенка, тянущего лапки из клетки и умоляющего забрать его из приюта. Однажды даже случилось так, что после подобной сцены он передумал и остался. А потом весь вечер повторял:

– Чуть не ушел… – чем вызывал у меня взрывы хохота.

Благодаря своей невероятно богатой творческой фантазии он постоянно придумывал забавные сценки и талантливо их изображал – актером он тоже был от бога. Когда он отказался от запуска на «Мосфильме» и плотно залег на моем диване с книгами, частенько мы смеялись над придуманной им, как всегда, несколько абсурдной ситуацией: раздается звонок в дверь. Алексей в полосатом домашнем халате, немного заспанный, держа под мышкой нашего любимца – крупного рыжего кота Антона, открывает дверь и тупо таращится на двоих мужчин в строгих костюмах и галстуках, которые вежливо спрашивают: «Скажите, пожалуйста, а здесь живет кинорежиссер Алексей Б.?» Алексей медленно переводит вопросительный взгляд на кота, который изображает недоуменную гримасу, какое-то время молча смотрит на незваных визитеров ничего не выражающим взглядом, а затем лениво совершает свободной рукой медленные выметающие движения и закрывает за ними дверь. Как же я смеялась, наблюдая гениально, как мне казалось, сыгранную сцену.

А его невероятно острый ум… Однажды кто-то из нас уронил ключи в шахту лифта. Звонить в ЖЭК он запретил и целый вечер просидел за кухонным столом, вычерчивая какие-то схемы, производя расчеты, и когда я уже улеглась спать, куда-то вдруг удалился. Через несколько минут он принес мне ключи. Умудрился вытащить их изогнутым под вычисленным им углом проволочным прутом. Я не могла поверить своим глазам. Вот это мозги!

Удивительным образом у него работала голова. Он мог говорить часами, перескакивая с одной мысли или идеи на другую, и это не было пустой болтовней, это всегда было необычно, ново, глубоко и содержательно. Идеями он просто фонтанировал.

В начале наших отношений я слушала его, буквально раскрыв рот, и очень многому у него научилась. Казалось, он знал абсолютно все и мог ответить на любой вопрос, и не только из области кинематографии и архитектуры. В шутку я называла его «живая ходячая энциклопедия». Иногда я даже уставала от такого потока информации и молила о передышке.

Пожалуй, только одно событие омрачило безоблачное счастье первого года отношений. Это моя беременность. Подвели противозачаточные таблетки. Вопроса о том, что делать, у меня даже не возникло. Я прекрасно знала, что Алексей категорически против детей. Здесь у него были совершенно четкие установки – он был убежден, что рожать детей в стране с тоталитарным режимом, за железным занавесом равно преступлению. Это все равно что родить ребенка в тюрьме. И всех женщин, имеющих детей, включая и свою собственную мать, он считал настоящими преступницами. Следуя своим низменным инстинктам, они обрекли собственных детей на жизнь в этом «помойном ведре». Так за что же их, скажите на милость, любить или хотя бы уважать?

Некоторые его идеи и жизненные установки были настолько для меня непривычными, что поначалу вызывали некое подобие шока. Но он всегда мог обосновать их логически и я была склонна принимать его сторону в любых рассуждениях.

Поделившись с ним неожиданной новостью о беременности, я тут же сообщила, что у меня уже есть направление на аборт. И он отнесся к этому совершенно спокойно, примерно так, как если бы мне предстоял визит к стоматологу. Помню, как врачи, когда я уже лежала на операционном столе, настойчиво уговаривали меня сохранить ребенка. Но я была непреклонна. Ведь я по сути выбирала между ребенком и любимым человеком. Ребенок – это пока было чем-то абстрактным, а без любимого я не смогла бы прожить и минуты.

Когда я вернулась домой после операции, меня встретила пустая квартира. Не появился Алексей и в течение вечера. Пришел, кажется, уже ночью, когда мне, наглотавшейся снотворного и обезболивающего, все-таки удалось заснуть. Не задал ни одного вопроса ни о прошедшей процедуре, ни о моем самочувствии, а я была так рада, что все позади и он снова со мной, что мне даже не пришло в голову в чем-то его упрекнуть. Я вообще его редко в чем-то упрекала. Поэтому и причин для ссор не было. Единственной моей мыслью в первый год совместной жизни была: «И за что же мне такое счастье?»

Когда же у нас возник первый конфликт? Кажется, как раз через год, почти сразу после переезда в новую двухкомнатную квартиру. Тогда я включила все свои силы для того, чтобы организовать обмен. Расширение жилплощади было крайне необходимо. От этого, можно сказать, зависели наши дальнейшие отношения. Сын подрастал, и жить с ним в одной комнате становилось крайне проблематичным. Я отыскала среди своих пациенток сотрудницу районного ЖЭКа и попросила ее найти кого-то подходящего, кто, возможно, согласился бы на обмен за доплату. И – о чудо намерения – буквально спустя месяц отыскался одинокий алкоголик Юра, который по счастливой случайности жил в двухкомнатной квартире в нашем же доме. Мы быстро договорились о сумме, на нее как раз хватило сбережений на сберкнижке, открытой для меня мамой еще в детстве, и летом, спустя ровно год после начала нашей совместной жизни, мы переехали в двухкомнатную квартиру в соседнем подъезде.

Ремонт тоже делали мои пациентки. На моем участке находилось общежитие строителей, и девочки оттуда были наняты мною для побелки потолка и оклеивания стен обоями.

Обои в то время были огромным дефицитом. С большим трудом, с помощью отчима, удалось приобрести, кажется, какие-то чешские. Выбора почти не было, поэтому стены обеих комнат приобрели цветочный орнамент, который очень не пришелся по душе Алексею. Он вдруг, неожиданно вспылил и обвинил меня и всю мою семью в отсутствии вкуса и провинциальности. Он даже привез мне тогда для примера образец очень стильных обоев, который, как потом выяснилось, он позаимствовал в общежитии у тех же самых девочек-строителей, одна из которых, или, может быть, даже и не одна, входила в его список осиянных.

Вот ведь ирония судьбы… Наверняка эти осиянные строительницы хотя бы раз побывали у меня на приеме в женской консультации. Возможно, я даже выдавала им направления на аборт. Ведь в основном они приходили ко мне именно за этим. Но тогда я об этом даже не подозревала, как не подозревала и о существовании проекта Алексея и его списка. Обнаружила я его спустя два года нашей совместной жизни. Произошло это знаменательное событие во время отпуска на рижском взморье – я разбирала вещи после переселения в другой номер гостиницы и случайно наткнулась в его сумке на этот злополучный фолиант. Вероятно, он предполагал навестить кого-то из осиянных, живущих в Риге, и просто поленился переписать телефоны.

Да… какой же шок я, влюбленная в него до безумия, тогда испытала, обнаружив этот длинный, склеенный из плотных листов бумаги и свернутый в гармошку донжуанский список… В нескольких колонках каждой девушке там были выставлены оценки – за лицо, фигуру, темперамент и некие другие важные для Алексея качества. Колонок было семь или восемь, в первой слева фиксировались имена, а крайняя правая предназначалась для записи телефонов. И себя, конечно же, я там тоже отыскала. Когда увидела свои оценки за фигуру и темперамент – 5+, очень удивилась и даже слегка возгордилась… Но – о ужас… – после меня там было еще полтора десятка имен…

В тот злополучный день я не выдержала и устроила настоящий скандал, чего никогда себе раньше не позволяла. А Алексей, даже и не особенно смутившись, счел нужным привести в свое оправдание только лишь факт, что после моего появления в его жизни количество новых имен в списке за год значительно уменьшилось. И по его мнению, я должна была быть этим невероятно горда.

В тот же день я собрала вещи и уехала. Одна. Не дожидаясь конца отпуска. В поезде всю ночь ревела. А под утро мне приснился странный сон… Храм Христа Спасителя, который как раз тогда начали восстанавливать. И музыка… чудесная, какая-то неземная музыка, скорее даже и не музыка, а что-то похожее на ангельское пение… Она еще долго звучала в моих ушах после того, как я проснулась… Я посчитала это знаком и, приехав в Москву, пошла в сберкассу и положила 25 рублей – почти четверть своей зарплаты врача – на счет восстановления храма.

А когда спустя примерно неделю Алексей снова, как будто ничего не произошло, появился в моей квартире, соскучившаяся к тому времени до безумия, поняв, что жизни без него не мыслю, я безропотно пустила его обратно. И продолжала любить так же сильно. И прощала измены, которые, конечно же, не прекратились. Он не делал этого демонстративно, но я всегда чувствовала, когда он бывал у других женщин. Интуиция у меня была невероятно острой. Иногда это проявлялось даже на уровне тела. Как-то раз, спустя какое-то время после его ухода, меня вдруг резко начало тошнить, а потом, свалившись на кровать, я в течение получаса корчилась от боли во всем теле. Не то чтобы она была острой, скорее мучительной, выкручивающей все внутренности. Задним числом выяснилось, что он в этот день действительно был у одной из своих осиянных. Мы даже, помнится, время сверили.

К тому времени гонорар за единственный снятый Алексеем фильм уже закончился. И нам ничего не оставалось, как жить на мою зарплату врача. Мысль о том, что есть в этом что-то неправильное, мне даже в голову тогда не приходила. Единственное, чего я хотела, это чтобы ему было со мной приятно и комфортно, и для этого я была готова вывернуться наизнанку.

Я старалась соответствовать своему избраннику во всем и очень боялась показаться недостаточно сообразительной, интересной, творческой. Ярким примером этого был случай, произошедший как-то зимой. Алексей, уходя на свое очередное рандеву, бросил на меня, сидящую со скорбным видом на диване, ироничный взгляд и шутливо произнес:

– А ты, вместо того чтобы демонстрировать мировую скорбь, лучше бы делом занялась. Ну сценарий, что ли, напиши. Для короткометражки хотя бы… Про меня, например, как я подаю на алименты на собственную мать.

Столь кощунственная идея с алиментами была у него одной из излюбленных тем для шуток. Мы то и дело покатывались со смеху от его подобных, совершенно абсурдистских заявлений, которые, вероятно, никому, кроме нас, не показались бы смешными. Но юмор у нас был совершенно одинаковым.

– К моему приходу чтобы сценарий был готов, – еще раз шутливым тоном промолвил Алексей и удалился.

Каково же было его изумление, когда, придя за полночь домой, он обнаружил на кухонном столе исписанную до конца школьную тетрадку с готовым сценарием. И еще большим поводом для удивления было то, что написан он был, в общем-то, вполне неплохо, задорно и с юмором. Видимо, он совсем не ожидал от меня ни такого преданного рвения, ни какого-либо намека на литературные способности.

Скандалов по поводу измен я больше не устраивала, но не потому, что мне было все равно. Нет, ревновала я, конечно, страшно. Я закрывала на все глаза, поскольку панически боялась его потерять. Одна только мысль об этом была совершенно невыносима. А он, видимо, считал периодические измены чем-то совершенно естественным и обыденным. Но при этом был абсолютно уверен в том, что право на маленькие шалости на стороне – это исключительно его приоритет.

Однажды, совершенно измученная ревностью, я все-таки решила взять реванш, согласилась на встречу с братом институтской подруги, который давно уже просил о знакомстве. Мы все вместе отправились в кооперативную сауну – такие уже стали появляться в Москве в конце перестроечного периода. С кандидатом на роль моего утешителя ничего у нас не сложилось, хотя все этому способствовало – мы даже посидели обнаженными наедине в той самой сауне. Видимо, я себя переоценила. Я не смогла переступить эту черту. Она оказалась для меня совершенно непреодолимой… Я слишком сильно любила Алексея.

А когда после очередного его позднего возвращения, совершенно истерзанная ожиданием и переполненная желанием отомстить, я рассказала о нашем походе в сауну и намекнула, что там кое-что произошло, это вызвало бурную сцену ревности. Он даже ударил меня по лицу, причем так сильно, что в кровь разбил нижнюю губу. И тут же стал собирать вещи. Страшно испуганная, что он уйдет, я, заливаясь слезами, призналась, что соврала – хотелось, чтобы он понял, как это больно – знать, что тебе изменяют. Он снизошел и остался. Мы кое-как остановили кровь, потоком хлеставшую из разбитой губы, и сцена закончилась бурным примиряющим сексом.

Ударил он меня уже не в первый раз. Дебют состоялся незадолго до этого. Что явилось поводом? Бывший муж собрался приехать навестить сына в неподходящее, видимо, для Алексея время. Я поставила его в известность об этом за несколько часов до приезда бывшего супруга, что вызвало приступ ярости. Не знаю, что его так возмутило, не помню, чтобы у нас были какие-то совместные планы на вечер. Но услышав новость, он просто взорвался от злости, залепив мне пощечину. Что это было? Проявление ревности? Все же, получается, я много для него значила, раз он так сильно ревновал. Иногда даже и без всякого повода. В отличие от меня. У меня поводов для ревности было более чем достаточно.

Какое счастье, что в ту пору еще не существовало мобильных телефонов. Несомненно, это добавило бы особой остроты моим страданиям. Но все же однажды я умудрилась подслушать его разговор с очередной кандидаткой в осиянные. Как я уже упоминала, в моей квартире был кнопочный телефонный аппарат, вернее даже два, один висел на кухне, другой в нашей комнате рядом с диваном, и чуть сместив трубку с рычага, можно было услышать разговор по параллельному аппарату. Было уже очень поздно, и видимо, Алексей думал, что я сплю. Я услышала, что он договорился о встрече с девушкой завтра вечером на станции метро «Пушкинская».

На следующий день я обзвонила всех своих подруг. На мою авантюру согласилась только одна. Она отправилась в назначенное место в назначенный час и проследила за парочкой до ближайшей к нашему району станции метро. Потом она потеряла их из виду и решила поехать ко мне. Не прошло пяти минут после ее приезда, как раздался звук поворачивающегося в замке ключа. Подруга пулей рванула в туалет и закрылась там. Алексей побродил по квартире несколько минут, потом сослался на то, что ему надо бы сходить забрать что-то из дома – их с матерью квартира находилась на соседней улице, – и удалился. Я была в недоумении. Зачем он приходил? Ясность появилась только тогда, когда, заглянув в холодильник, я обнаружила пропажу бутылки вина. Хорошее сухое вино в те времена купить было почти невозможно, а Алексей знал, что у нас имелась одна в запасе. Почему-то этот факт подействовал на меня как красная тряпка на быка. И отправив подругу, безуспешно пытавшуюся уговорить меня не совершать необдуманных поступков, домой, почти бегом устремилась в квартиру Алексея.

Открыв мне дверь, он, кажется, даже не особенно смутился. Только не слишком охотно, после моей настойчивой просьбы, впустил меня внутрь. Войдя в комнату, я тут же увидела на журнальном столике бутылку того самого исчезнувшего из холодильника вина, усмехнулась и не замедлила заметить:

– А вот и она, моя пропавшая бутылочка.

Потом села на диван рядом с несколько смутившейся соперницей – сильно накрашенной высокой брюнеткой явно восточного происхождения и попросила себе бокал. Алексей спокойно мне его протянул и, обращаясь к девушке, произнес:

– Думаю, ты понимаешь, что сейчас происходит?

Она кивнула, не очень, видимо, соображая, как ей следует себя вести.

Не могу вспомнить, как вдруг завязался разговор, видимо, Алексей в полной мере проявил магию своего обаяния, но скоро мы уже оживленно беседовали на какую-то интересную тему. И в это время вдруг зазвонил телефон. Как оказалось, на проводе была еще одна из осиянных. Она сообщила, что уже подъехала к дому Алексея и звонит из автомата на углу. Решила сделать сюрприз.

Почти не помню лица этой девушки, помню только роскошные волосы, почти до талии, они так красиво струились под ее руками, когда мы все трое под включенную Алексеем музыку начали танцевать. Я вдруг осознала, что все это похоже на кадр из какого-то сюрреалистического фильма, которые так любил мой избранник. Вышла из комнаты, заперлась в ванной и какое-то время, открыв воду и смочив лоб и виски, стояла там перед зеркалом. Не плакала, нет, просто тупо смотрела на свое лицо, почти его не узнавая. Потом вышла и, ни слова не говоря ни Алексею, ни его осиянным, оделась и ушла.

После этого случая я предприняла еще одну попытку самоутвердиться и попытаться что-то доказать Алексею. Я решилась одна поехать в отпуск. И не просто куда-то там на юг, а за границу. Отчим занимал солидную должность в министерстве союзного значения и легко мог достать путевку в одну из стран социалистического содружества.

Я гордо объявила Алексею, что еду на две недели в Болгарию. И что ни в чем себе не собираюсь отказывать. Конечно, сравнять счет у меня не получится, это было бы абсурдным даже предположить, но по крайней мере с двумя-тремя обязуюсь переспать. Не знаю, принял ли он мое заявление всерьез, но возразить после вышеописанных событий ему было нечего.

Накануне моего отъезда мы целый день занимались любовью, исключительно по его инициативе. В перерыве между страстными соитиями я пыталась собирать чемодан. Поезд отправлялся вечером. Измученную, бледную, с синяками под глазами, он почти на руках внес меня в купе вагона. Как прошла дорога, я не помню. Кажется, большую часть времени я проспала.

Выполнить свою угрозу мне, конечно же, не удалось. И не потому, что не было претендентов – о, если бы я только захотела… Один из них был чрезвычайно настойчивым и даже довольно интересным и симпатичным, но нет, он получил достойный отпор. Я снова не смогла преодолеть эту черту, я слишком любила Алексея. И конечно, ужасно скучала. С трудом я дождалась окончания отпуска, но когда вернулась в Москву, меня встретила пустая квартира. Мама, позвонившая вечером с дачи, сообщила, что Алексей съехал почти сразу после моего отъезда и не появлялся за все время моего отсутствия.

Страшно встревоженная, я пыталась до него дозвониться, но это удалось только с третьей попытки. Он разговаривал со мной несколько отстраненно, но все же на следующий день появился на моем пороге. С большим трудом мне удалось растопить его недоверчивую холодность, и только после моего искреннего признания, что идея с отмщением не удалась – не смогла я через себя переступить, слишком сильно его люблю, – он постепенно начал оттаивать.

Вечером, уже в постели, мы очень долго просто лежали рядом в темноте и осторожно гладили друг друга, с огромной нежностью, словно заново на ощупь узнавая каждый квадратный сантиметр любимого тела, такого родного, такого желанного, с такой невероятной благодарностью за то, что нам, наконец, вернули друг друга.

Сценарий под названием «Тоннель», над которым Алексей трудился почти год, был дописан, но, к моему великому сожалению, нести готовую рукопись на «Мосфильм» он не торопился. Он, казалось, совсем потерял интерес к кинопроизводству, окончательно разочаровался в советской кинематографии и был убежден, что все попытки создать в этой стране что-то стоящее бесполезны. Такой альтернативный фильм, в духе Тарковского, никто ему снимать не позволит, а предложат опять какую-нибудь несуразицу про колхоз.

У него вообще были весьма шокирующие взгляды на окружающую действительность. Для меня, по крайней мере. Ничего похожего в кругу своей семьи и друзей я никогда не слышала. Никто из моих близких никогда не проявлял такого крайне негативного отношения к власти. Алексей люто ненавидел коммунистов и социалистический строй, считал революцию антропогенно-генетической катастрофой, срубившей верхушку нации, а основную массу людей, живущих в стране, – совковым быдлом. Он часто повторял, что ничего снимать в этой «империи зла» не станет. И очень надеялся когда-нибудь уехать на Запад.

Почти год, разочарованный во всем, он пролежал на диване в моей квартире, изучая книги по буддизму. Но все же творческая энергия искала проявления, и на третьем году нашей совместной жизни у Алексея вдруг появилась идея поставить спектакль.

«Поездка в счастье» – так называлась выбранная им пьеса Франца Ксавера Креца. Пьеса для одного актера, вернее актрисы. В кругу друзей – сценаристов и актеров отыскалась и претендентка на главную роль. Ее тоже звали Ольга, и впоследствии она стала моей близкой подругой. Прочитав пьесу, Ольга предложила великолепную идею по изменению ее концепции. Скучноватую пьесу Креца можно было превратить в настоящий психологический триллер. Героиня на самом деле никуда не едет, поезд стоит на месте – она забралась в пустой вагон… и никакого ребенка тоже нет, в руках у нее сверток из одеяла с куклой внутри… или, что еще интереснее, она даже может быть беременной, и у нее начинаются схватки – она в вагон рожать забралась, но зритель до последнего момента об этом не подозревает…

Алексей с восторгом поддержал и развил ее идею, и началась наша веселая и суматошная творческая жизнь. Ольга приезжала к нам как на работу. Мы совместными усилиями доводили сценарий «Поездки в счастье» до совершенства. Фанатично репетировали. Вернее, репетировали Алексей с Ольгой. А я пекла свои фирменные лимонники, которыми мы с огромным удовольствием лакомились после репетиций. Но не только кулинария была моим коньком. Я была полезна и в творческом процессе – выстраивала линию начинающихся родов. Вспоминала интересные случаи из своей практики, собирала информацию у коллег и пациенток о необычном поведении женщин во время схваток. Мы с Алексеем сочиняли очередную сцену, а потом я красочно пыталась описать нерожавшей Ольге, что чувствуют и как ведут себя роженицы, учила ее тужиться и часто дышать. Кроме того, я напечатала весь сценарий под диктовку на пишущей машинке, где-то раздобытой Алексеем.

Это был замечательный период. Мы были молоды, полны энтузиазма, энергии. Да и время было очень интересное, самый конец 80-х, разгар перестройки. Повеяло духом свободы. Передачи по телевизору неожиданно стали совсем другими. Почти все вдруг стало дозволено. До сих пор помню наше изумление при первом просмотре клипа Гребенщикова «Поезд в огне». Мы даже слова вымолвить не могли, просто молча переводили взгляд с экрана телевизора друг на друга, видимо с целью удостовериться, что не спим. Программы «Взгляд» и «До и после полуночи» были словно глотком свежего воздуха. Вечерами мы не отлипали от телевизора, а дни были заняты работой над сценарием и репетициями.

Я была абсолютно счастлива тогда, Алексей – не знаю… но казалось, что и он был вполне доволен. По крайней мере, он находился в творческом процессе, а это для него, несомненно, было самым главным. Нам даже казалось, что что-то, наконец, сдвинулось с мертвой точки, жизнь стала свободней, интересней и насыщенней, и даже предположить тогда не могли, что очень скоро все изменится и «Поездка в счастье» обернется поездкой в Голландию, где мы и задержимся до конца жизни. По крайней мере, для Алексея это случилось именно так…

ГЛАВА 2

Воспоминания… За эти долгие годы их накопилось такое количество… Удивительно, как смерть близкого человека все меняет. Воспоминания 30-летней давности, которые, казалось, уже давно забылись или стали историей и уже не так важны, одно за другим всплывают в памяти, так ярко, полные подробностей и красок. И каждое из них больно цепляет, ранит и долго не отпускает.

Как странно… Раньше это были наши общие воспоминания, а теперь они только мои… Но самое странное то, что только сейчас, когда его уже нет, я поняла, как много он для меня значил и что я всегда его любила, всегда, все эти долгие годы, целых 35 лет… даже после того, как мы разошлись… Возможно, сама этого не осознавая.

Наверное, правильнее будет сказать – смерть не меняет, а просто расставляет все по своим местам. Перед ее лицом вся шелуха из взаимных претензий и обид разом отвалилась, и осталась только самая суть – Любовь, Любовь в чистом виде, Любовь почти безусловная. Под моим толстым защитным панцирем, созданным болью и многочисленными обидами, накопленными за долгие годы, где-то глубоко внутри, всегда тлела чуть заметная искорка, которая до конца никогда не угасала. Я хорошо помню это чувство, даже после наших ссор, в периоды сильнейшей неприязни, где-то внутри несмотря ни на что всегда присутствовало четкое ощущение ЕГО, его настоящего, его энергии, его души и нашей невероятной космической и, скорее всего, кармической связи.

Неужели для того, чтобы это осознать, необходимо было потерять человека? Теперь ведь уже ничего не вернуть, ничего не исправить… Как же тяжело… Отвлечься от горьких мыслей и воспоминаний не получается ни на минуту. Он везде, в каждой мелодии, в каждом факте, в каждом предмете, везде… Осознание того, что я никогда больше не смогу с ним ничем поделиться, переслать смешной ролик о животных, ссылку на фильм, рассказать о забавной истории, произошедшей на работе… больше ничем и никогда… вызывает невыносимую боль. Как выжить? Да и для чего мне теперь вообще жить? Как найти хоть какой-нибудь смысл, за что зацепиться? Еще ведь кремацию надо как-то пережить… Транквилизаторы не помогают. К психологу длинный лист ожидания… Неужели и правда – время лечит? Неужели такое возможно, что когда-нибудь станет легче?

Церемония прощания перед кремацией прошла в присутствии всего 10 человек, включая трех моих подруг и двух соседей по дому. В конце жизни Алексей почти ни с кем не общался. Родственников найти, конечно же, не удалось – у него никого не было, я сразу сказала об этом полиции, – и поскольку я была единственной контактной персоной, организационная часть прощания была возложена на меня.

Я оповестила всех знакомых, всех, кого смогла найти, подобрала красивую музыку для церемонии. Долго мучилась с выбором. Сначала хотела что-то из классики, переслушивала Шопена, Рахманинова, но все казалось слишком пафосным, неподходящим. И вдруг совершенно мистическим образом, сама собой открылась ссылка на «Ютьюбе». Зазвучала мелодия из моей подборки герцовой спиритуальной музыки. Обычно я занималась под нее йогой. Тут же вспомнилось, как пришедший не вовремя Алексей застал меня за этим занятием. Он прислушался к музыке, обратил внимание на красивейшие виды природы, медленно проплывающие на экране планшета при ее воспроизведении, и восхитился:

– Какая прелесть, какой покой, благодать… Вот что еще нужно, сиди и смотри на эту красоту… И музыка чудесная. Перешли мне.

Конечно же, я тут же переслала. И конечно, сейчас выбор был сделан. Именно эта мелодия будет звучать во время прощания. И изображение тоже идеально подходило к моменту, его можно будет транслировать на экране во время церемонии.

Первой войдя в ритуальный зал, я положила на гроб четыре крупные темно-бордовые розы и поставила рядом портрет Алексея, сделанный в фотоателье из старой фотографии. Удивительно, но у меня почти совсем не осталось его снимков. С трудом нашла единственную фотографию, сделанную в первый год приезда в Голландию. Мы стояли на ней вдвоем на фоне витрины магазина с надписью «Nederlandse…". Продолжение надписи в кадр не уместилось. На Алексее был длинный, модный в то время плащ, купленный нами по дешевке на рынке, белый шарф, и под ним даже виднелся галстук – видимо, мы основательно готовились к фотосессии.

Четверо, включая меня, произнесли прощальные слова. Я закончила свою речь фразой: «Люблю тебя. Благодарю тебя. До встречи в следующей жизни…» После завершения церемонии, когда все приглашенные вышли из зала, я повторила ее еще раз, подойдя к гробу, приобняв его и прикоснувшись губами к деревянной крышке.

Вот и все. Легче не стало.

Спустя несколько дней после кремации ко мне пришло первое после смерти Алексея осознанное сновидение. Не то чтобы я практиковала их постоянно. Нет. Хотя в свое время внимательно изучила том Кастанеды, посвященный этой практике. Осознанные сновидения всегда приходили ко мне спонтанно и чаще всего в момент наибольшего стресса, как правило в конце бессонной ночи, когда под утро вдруг, неожиданно удается заснуть. И сейчас мое состояние тоже было соответствующим.

ОСОЗНАННОЕ СНОВИДЕНИЕ 1

Как всегда, неожиданно приходит осознание – я сейчас во сне. Сразу же, что совсем для меня нехарактерно – обычно всегда теряюсь в такие моменты, – вспоминаю, что мне необходимо сделать. Да, да, конечно, мне обязательно как можно скорее нужно увидеть Алексея, где бы он сейчас ни был. Мгновенно оказываюсь рядом с дверью в большой серый каменный дом. У входа встречает женщина в длинных одеждах, задает вопрос: кого я ищу? Называю имя, она кивает:

– Да, он здесь, у нас, скоро можно будет его увидеть.

Разрешает подождать внутри. Я стою в темном коридоре у входа в большое, вытянутое, совершенно пустое помещение, слабо освещенное тусклым мерцанием, исходящим из зыбкой субстанции вместо стен слева и справа. Наконец, с левой стороны из этой странной субстанции появляется Алексей. Он медленно идет мимо меня по направлению к противоположной мерцающей стене. Поравнявшись со мной, на секунду останавливается, взгляды наши встречаются, он смотрит на меня внимательно и очень спокойно, потом отворачивается и снова продолжает свое движение, отдаляясь от меня. Я почему-то стою молча, не заговорив с ним, не окликнув, потом так же спокойно поворачиваюсь и иду обратно, к выходу. Выйдя наружу, вдруг спохватываюсь: почему же я с ним не заговорила, ничего не спросила? Ведь я же так к нему стремилась, столько важного хотела сказать, прощения попросить… В отчаянии бросаюсь обратно, но дверь уже закрыта. И женщина, стоящая у входа, строго произносит, что время закончилось и больше ничего не разрешено. Просыпаюсь в слезах.

Депрессия… она охватывает тебя своими щупальцами, погружается все глубже и глубже, сжимая сердце и легкие, не давая дышать… А если к ней еще примешивается чувство вины, появляется мысль, что так тебе и надо, сама виновата, заслужила. Теперь ты вообще не имеешь права испытывать радость, даже от мелочей. Все эти распустившиеся листики на деревьях, это цветение и благоухание – это все не для тебя. Даже и без чувства вины – все равно не для тебя. Ведь как можно чему-то радоваться, если родного человека уже нет рядом. «Зачем мне теперь красота, я без тебя сирота…» Как же я рыдала, случайно услышав эту песню Арбениной…

Чувство вины… Понимаю, что оно возникает у каждого, кто теряет близкого человека. Но у меня для этого гораздо больше оснований. Этот мой злосчастный ритуал с кровью в начале наших отношений… Какой же я была эгоисткой, как можно было такое совершить… Кто я такая, какое право имела решать, с кем ему быть… И что было бы, если бы я не делала этого приворота? Остался бы он со мной? А вдруг – да… и все у нас было бы по-другому? Не было бы этих страшных скандалов, обвинений меня в абсурдных вещах, унижений… Ведь он становился словно одержимым, не мог себя контролировать. Однажды даже проклял меня, и я серьезно заболела. Вдруг это приворот так повлиял? И всем этим я отрабатывала карму… Очень страшно об этом даже подумать. Что же я наделала? И себе жизнь испортила, и ему, и сыну. Он ведь тоже настрадался от наших деструктивных отношений. Как жить-то дальше с этим чувством вины? И имею ли я вообще право жить? Зачем меня здесь оставили?

Нет, так дальше нельзя. Понятно, что я не справляюсь. Мне просто необходимо обратиться к кому-то за помощью. И конечно, к кому-то, кто в теме. Многие ведь могут просто у виска покрутить, услышав мои рассуждения про приворот и карму. Илона… Это первое имя, которое приходит в голову. Она совсем недавно была у нас в Амстердаме с воркшопом по даосским практикам. Эта женщина, живущая в Прибалтике, обладала очень сильной энергетикой, я была тогда впечатлена ее способностью видеть, считывать информацию о людях. И обо мне она тогда тоже рассказала много такого, чего знать никак не могла. Хватаюсь за эту идею как за соломинку и тут же пишу ей сообщение в Сети. Она отвечает очень быстро, и мы назначаем онлайн-встречу на следующий вечер.

Илона начинает разговор с фразы, которая меня просто ужасает:

– Пожалуйста, отнеситесь ко всему серьезно, вас сейчас тянут за собой…

Я испуганно вскрикиваю.

– Нечего паниковать, работать надо. Рассказывайте все с самого начала.

Я рассказываю историю нашей с Алексеем жизни, честно, ничего не утаивая. И про свой приворот, который сейчас вызывает невыносимое чувство вины. И про его проклятие.

Илона внимательно слушает, что-то себе записывает, потом выносит вердикт:

– Он использовал энергию женщин. Забирал ее и отправлял в нижний мир. И сейчас он продолжает тянуть вашу энергию. Спасайте себя, иначе это плохо закончится.

Отношения ваши, конечно же, кармические, и здесь вы правы. Даже больше, чем кармические. Вы близнецовые пламена и встречались во многих жизнях. Я могу сейчас увидеть четырнадцать ваших совместных воплощений. Но может быть, их было и гораздо больше. Все ваши переживания по поводу приворота абсурдны. Вы друг с другом и не такое делали. То, что он вас проклял, – это тоже кармический бумеранг. В одной из прошлых жизней вы его прокляли. Он вам сделал очень больно, оставил в тяжелой ситуации одну с ребенком, ушел к другой. Прямо вижу вас, как вы кричите ему вслед: «Проклинаю тебя». Еще вижу жизнь, где у вас были очень сильные чувства, вы стремились друг к другу, но не могли быть вместе. Вас куда-то от него увезли, а он от тоски и отчаяния лишился разума и что-то с собой сделал. Вы даже рождались близнецами в одной из жизней, были очень близки, вместе занимались наукой… медициной. А ваши терзания по поводу приворота… Так должно было случиться. Слишком много о себе возомнили, считая, что его привязали… Не вы это решаете. Не берите на себя функции бога. И потом – ему ведь это тоже за что-то. Вашей общей задачей на эту жизнь было прийти к безусловной любви, но вам это не удалось. Значит, еще встретитесь.

– И это опять будет так больно? Снова деструктивные отношения? Мы ведь все забудем…

– В этом и трагедия близнецовых пламен. Это всегда очень непросто, очень болезненно. Редко кому удается в этой нашей реальности принять друг друга такими, как есть. А близнецовым пламенам тем более, ведь они на уровне души половинки, а здесь, в нашей реальности, полные противоположности, два разных полюса магнита. Но сейчас не об этом надо думать. Надо себя спасать, он вас тянет за собой в нижний мир.

– В нижний мир? Он в нижнем мире? Но почему? Мне кажется, в последние годы жизни он изменился. Стал добрее, более чувствительным, что ли… В нем было сочувствие к людям, очень любил животных…

Голос Илоны вдруг смягчается.

– Да, в нем было и хорошее, конечно.

– Ему можно как-то помочь? Что я могу для него сделать?

– Молитесь за него. Обращайтесь к его хранителям, архангелам, божественной матери, просите спасти его душу. Закажите годовой молебен в семи монастырях. И каждый год 1 марта это повторяйте.

– Но он не был крещен.

– Да глупости все это. Вы думаете, Бог производит четкую селекцию и слышит только тех, кого окунули с головой в купель?

– Да, конечно, я все сделаю. Но он считал себя буддистом. Может быть, и в буддистском храме что-то заказать.

– Конечно, сделайте и это. Поговорите с ринпоче, вам подскажут, что можно сделать.

После разговора с Илоной я почувствовала себя еще хуже… То, что мы кармически связаны и проживали не первую совместную жизнь, не было для меня сюрпризом. Я и сама давно уже пришла к этой мысли. Слишком уж много мистических событий было в нашей истории. Но то, что он сейчас где-то в нижнем мире… Нет, нет, я не верю, не верю, не хочу верить! Этого не может быть. Ну почему, почему нижний мир? Да никакой он не злодей! Нет, я же помню, помню его искренние слезы перед экраном компьютера, он искренне сопереживал героям фильмов, ему было жаль людей, животных. Сам про себя говорил:

– Старею, наверное, сентиментальным становлюсь, слезоточу от всего…

Он, без сомнения, изменился к концу жизни, сожалел о многих своих ошибках. Он ведь сам мне об этом говорил…

Я должна сделать все возможное, чтобы его спасти… Я спасу его во что бы то ни стало, вытащу, сделаю все возможное. Перед его фотографией постоянно горит свеча, я зажгла ее сразу же, как вернулась домой в тот страшный день. Стоя перед ней, я каждый день повторяла свою собственную молитву:

– Родной мой, любимый, иди к свету, пожалуйста, иди к свету. Я люблю тебя, мне так жаль, пожалуйста, прости меня, благодарю тебя. Прошу тебя, главное, иди к свету…

После разговора с Илоной я добавила к своей молитве просьбу к ангелу-хранителю:

– Пожалуйста, будь с ним, помоги ему в переходе.

К божественной матери:

– Молю тебя, не оставляй его душу.

И к спасителю:

– Прости и прими его душу, протяни ему руку и приведи к свету.

Так я молилась ежедневно, неистово, со слезами. В буддистском центре, куда я раньше ходила медитировать, мне посоветовали провести два ритуала, первый как можно скорее и второй на 49-й день. Рекомендованные для ритуала тексты из «Тибетской книги мертвых» я нашла в интернете и от руки переписала их в тетрадку, потратив более двух часов. Почему-то почувствовала, что надо сделать именно так. Мы читали их с пожилым мужчиной, возглавлявшим центр, по очереди – он на голландском, я на русском, сидя со скрещенными ногами перед алтарем с буддийскими ритуальными принадлежностями и прицепленной на две деревянные палочки фотографией Алексея, распечатанной мною на принтере. После первого ритуала эта фотография была помещена на алтарь в большом медитационном зале, куда я почти каждый день приходила. А в конце второго ритуала, на 49-й день, она была сожжена. Наблюдая за тем, как исчезает в огне любимое лицо, я снова про себя повторяла:

– Иди к свету, родной, люблю тебя, прости меня, благодарю тебя…

Медитировать я продолжала и дома, старалась каждый день после занятий йогой, которые возобновила примерно через неделю после страшного события. Только они и помогали мне хоть как-то продолжать жить. В медитации я пыталась остановить поток горьких мыслей, на какое-то время это удавалось, но потом они все равно возвращались к Алексею, и я снова твердила свою молитву:

– Я люблю тебя, пожалуйста, прости меня, благодарю тебя…

В один из таких дней во время медитации я вдруг увидела внутренним зрением яркий белый свет, он будто заполнил меня изнутри, и в голове сама по себе возникла фраза: свет проходит сквозь меня и боли больше нет… И тут же я ясно почувствовала, осознала, что эта энергия исходит от Алексея… В этом не было никаких сомнений, я просто знала – так оно и есть. Словами известной песни он хочет мне что-то передать… «Я свободен от любви, от вражды и от молвы, от предсказанной судьбы и от земных оков…»

Мы часто слушали с ним эту песню, слова ее казались нам очень глубокими, и вовсе не о разбитом сердце шла там речь, я тогда думала – о духовном пробуждении. А сейчас… Сейчас это было как раз о том, что происходит с Алексеем. Как же точно в ней, оказывается, описан процесс ухода из жизни. И именно это пытался он мне сейчас сообщить. «И вот свободен я от зла и от добра. Моя душа была на лезвии ножа…»