Терзающий
Я тебя совсем не пожалею –
выпью жизнь до самого дна.
На прощанье крепко поцелую,
Жуткая прелестница моя…
Глава 1
Май,1861года.
Брентвуд,
штат Нью-Гемпшир.
Весна в Брентвуде никогда не была особо тёплой.
Нынешний май не стал исключением. Почти неделю шли дожди. Целых грёбаных шесть дней небо над городком грязной ватой свисало с уголка крыши каждого дома и каждого высокого дерева. Оно давило своей серостью и влагой, что нескончаемыми каплями падали на чёрную жижу из земли. В такую паршивую погоду хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит, думал Леви Маджетт, спешиваясь с лошади. Его ноги, обутые в сапоги из грубой свиной кожи тотчас же, по щиколотки погрузились в грязное, густое месиво. Оно напоминало мужчине холодную похлёбку, которую он съел перед тем, как отправится в другой конец города. И, Слава Господу, что в их Брентвуде была повитуха, иначе Леви пришлось бы скакать в ближайшую деревню в десяти милях отсюда.
− Мистер Маджетт, помогите мне слезть с лошади! − опомнившись от голоса повитухи, Леви машинально протянул руки к пожилой миссис Кроунэлл. Было бы лучше привезти её на телеге, но времени на упряжь лошади у него не было.
Мужчина аккуратно подхватил старушку за её тонкую талию и словно пушинку перенёс с лошади на крыльцо своей призимистой хижины. Как только ноги миссис Эмили Кроунэлл коснулись каменной плиты, она словно маленькая птичка − впорхнула внутрь дома. Мистеру Маджетту ничего не оставалось, как последовать за ней.
Он слышал как в дальней комнате дома, подальше от посторонних глаз, его жена Теодейт страдала от родовых мук. Время от времени, её громкие крики переходили в глухие стоны, а после утопали в зажатом между зубами полотенце. Леви уже был отцом четырёх девочек и до сих пор не мог спокойно выносить мучения жены. Стремясь немного отвлечься от происходящего в их доме, он достал из кармана поношенных хлопковых брюк мешочек с горьким табаком и насыпал щепотку в свою трубку. Но то ли от волнения или просто по рассеянности, мужчина никак не мог найти кремень. Он впопыхах пошарил в карманах брюк, а после его руки наведались в потайной кармашек влажного от дождя плаща.
Камней не было. В последней, тревожной надежде, подталкиваемый очередным громким вскриком супруги, Леви быстрым шагом направился к камину в поисках спичек. Глубоко посаженные, орехового цвета глаза внимательно изучали поверхность каминной полки. Но здесь их не оказалось. Этих чёртовых спичек! Тогда, мужчина от досады круто развернулся и нечаянно задел небольшую фигурку глиняной коровки. Она с тупым звуком упала на дощатый пол и разбилась на две половинки. Леви чертыхнулся, представляя, как расстроится его старшая дочь Маргарет, когда увидит, что он натворил. Он тотчас присел на корточки, чтобы подобрать осколки и тут, к своему удивлению обнаружил то, что искал.
Из передней половины коровы, что была выкрашена детскими руками в белый цвет, торчали несколько штук спичек. Они были скреплены тонкой бечёвкой. Рассмотрев разбитую фигурку внимательней, Леви обнаружил, что та была сделана с небольшим отверстием на спинке животного. Это позволяло складывать туда всякие мелочи вроде монеток, цветных камушков или в данном случае – спички.
Спрятав сломанную игрушку за ведром для угля, мистер Маджетт чиркнул спичкой, медленно поднося огонёк к самодельной трубке. Он затянулся, наслаждаясь крепким ароматом табака. Тот, как опиум, притупил переживания и нервные, какие-то неправильные мысли, связанные с родами жены. Это случилось очень кстати, ведь в следующее мгновение Теодейт закричала так, что даже дети в соседней комнате заплакали от страха. Леви стоило бы пойти к девочкам и успокоить их, утешить, но он просто не успел сделать и шага. В тот самый миг, когда мужчина надумал было это сделать, до него донёсся громкий плач новорождённого. Следом в гостиную влетела маленькая и очень юркая птичка миссис Кроунэлл. На её морщинистом лице сияла улыбка.
− Поздравляю вас, мистер Маджетт! Ваша супруга родила прекрасного малыша. У вас теперь есть наследник!
Лицо Леви медленно расплылось в расслабленной, слегка идиотской улыбке. Такого подарка судьбы он не ожидал.
Всю беременность Теодейт, он старался не думать о том, кто же у них родится. Безусловно, мужчина любил своих детей независимо от их пола самой крепкой, неукротимой отчей любовью. Только, как и все мужчины, Леви Маджетт тайно лелеял мечту – иметь сына. Здоровое, вполне естественное желание для любого главы семейства.
− Герман. Герман Уэбстер Маджетт. Так будут звать нашего сына, − произнёс мужчина, пройдя в их с женой спальню. Он, с кривой ухмылкой наблюдал за супругой, которая позабыв все трудности рождения новой жизни, прижимала к груди седьмого члена семьи Маджеттов.
***
Наши дни.
Москва.
Она стояла не в силах поверить в происходящее. Что все эти люди собрались здесь сегодня на похороны её сестры. Не может быть. Катя отказывалась в это верить! Но правда заключалась в том, что в обитом красным бархатом гробу действительно лежала её сестра.
Катя сама выбирала для неё белое платье, в последний раз расчесывала длинные волосы и красила губы Карины её любимой помадой… Всё что она делала с самого утра до этого момента, не было иллюзией или сном. Наверное, Катя должна была, как любящая сестра рыдать от горя и стараться не упасть в обморок, но: из глаз не лились нескончаемыми потоками слёзы. Пусть она и мечтала, чтобы лицо стало вмиг влажным, чтобы весь макияж потёк вниз по подбородку, оставляя на чёрной шёлковой рубашке мокрые, местами цветные пятна. Но как бы не старалась, Екатерина не могла выжать из себя ни одной слезинки. Со стороны она выглядела равнодушной, не похожей на скорбящую сестру. В подтверждение этому, девушка ловила на себе недоумевающие, порой даже осуждающие взгляды присутствующих на похоронах. Но Кате было глубоко наплевать на их лицемерие. Ведь она знала и видела, кто, что каждый из них из себя здесь представляет. Поэтому их мнения о своей персоне её совсем не трогали. АБСОЛЮТНО И НИКАК.
Куда больше девушку волновало состояние родителей. Она не могла при всём своём желании представить, что они чувствовали с гибелью Карины. С того самого момента, когда им сообщили о смерти любимой дочери и сестры, мать рыдала ночи напролёт, а отец, никогда не бравший в рот и капли алкоголя, топил свою боль в спиртном и беззвучно, по-мужски оплакивал своего ребёнка. Кати словно не стало для них. Растворяясь в собственных переживаниях и острой боли, они не замечали её присутствия. И, девушка старалась лишний раз не попадаться им на глаза. Сутками пропадала на работе, приезжая домой лишь за сменой чистого белья.
Словно воришка, каждую ночь она пробиралась в квартиру тихо, стараясь не шуметь. Катя не хотела случайно сталкиваться с родителями и замечать этот их взгляд. Взгляд, полный тоски и обожания, который появлялся, когда в её лице они видели Карину. Ведь с сестрой они были как две капли воды: абсолютно идентичные близнецы, без единого внешнего отличия. Даже родинка под правой бровью, с внешней стороны глаза – одна на двоих. Но, всё же, у них была одна весомая физическая разница, о которой знали только близкие родственники. Екатерина была слепа на один глаз. Родилась такой. И тут же столкнулась с неравенством в отношении себя. Когда она подросла и стала анализировать всё и вся, то поняла, что Карину в семье любят больше чем её. Это проявлялось через обычные бытовые вещи: общение, игры, помощь…
В начале, ей прощались многие шалости, любая провинность, покупались всегда любимые Катей сладости. Такая своеобразная жалость родителей и плюшевый компромисс. Когда девочка пошла в школу, ситуация стала хуже. Намного больше переживаний и обид. Это сейчас девушка выглядела безупречно, уверенной в себе, красавицей.
А тогда…
Начиная с малышей из детского сада, дворовой детворы и заканчивая школой, они все, всегда пытались высмеять и ранить девочку больнее. Она до сих пор помнила каждое слово, лица унижавших её людей.
Но вскоре это закончилось. С окончанием школы и, прямо на выпускном вечере, когда Катя пришла в актовый зал в шикарном зелёном платье в пол, с завитыми волосами в крупные, чёрные локоны и с обворожительным макияжем. Но, ни её платье, причёска и мастерство визажиста отняли языки педагогов и однокашников. Они просто смотрели на Катю, словно видели в первый раз. И неспроста. Перед самым выпускным, она сходила в магазин оптики, где купила линзы под цвет здорового глаза. Это был самый большой и полезный подарок самой себе на совершеннолетие и окончание школы.
Когда Катя увидела своё лицо, то она расплакалась от счастья. Ведь теперь, она могла быть как все и не напрягаться от чрезмерного внимания окружающих, жалости или насмешек. По крайней мере, внешне она могла не отличаться, а внутренние, душевные раны принадлежали только ей одной и никого больше не касались. И со смертью сестры, этих ран стало на одну больше.
После похорон, проходя мимо комнаты Карины, до неё донёсся голос матери:
− Какая ты у меня красавица, Кариночка! Умница ты моя, ненаглядная! – Катя остановилась посередине коридора и застыла.
Она осторожно приоткрыла дверь, застав мать за альбомом с фотографиями. На первый взгляд, ничего в этом не было подозрительного. Но ненормальное затаилось рядом, и скрежетало зубами. Как и Катя, оно наблюдало, как женщина стеклянными, бессмысленными глазами разглядывала школьную фотографию Кати и разговаривала. Но обращалась она не к Екатерине, а к Карине.
«Как быть? Сказать или нет, что на том фото я, а не сестра?» Сомнения раздирали. Она не знала, как поступить и поэтому, просто стояла за дверью.
− Как же я по тебе скучаю, милая! По твоему смеху, шуткам, совместным посиделкам на балконе, за чашечкой чая. Твоей сестры всегда нет рядом, а ты никогда не оставила бы меня в одиночестве! – слова жгли уши как угли. – Кто же это сделал, милая моя?! Зачем?! Кто эта мразь, нелюдь?!
Ааааа душегуб проклятый! Господи-Боже! Помоги найти его, накажи! Пусть не живётся ему на белом свете, пусть не лежится в сырой земле! Господи, накажи, накажи, молю!
Солёные слёзы покатились из глаз. Прикрыв рот рукой, чтобы не обнаружить себя, девушка бесшумно проскользнула мимо комнаты. А потом, со всех ног помчалась вниз по лестнице. В голове крутились десятки вопросов и невысказанных мыслей, камнем тянувшие её в пучину необоснованной вины. Осаждаемая ими, девушка перепрыгивала по два пролёта, стремясь поскорее убраться из дома и прийти в себя где-нибудь в тихом месте. И тут, ослеплённая эмоциями, она на кого-то налетела! Отец! От неожиданности, Катя отпрянула от него, как ошпаренная.
− Осторожнее, милая. Ты могла упасть и ушибиться.
− Прости, пап. Просто я…
Опаздываю на работу. Всё нормально, − пряча от него свои глаза, она пыталась подавить такие непрошенные слёзы. Горло сжалось в стальных тисках, не давая продохнуть и сказать что-то в ответ.
− Я знаю, что ты избегаешь нас, доченька. Но ты не права. Я никогда не воспринимал тебя тенью Карины. Несмотря на вашу удивительную внешнюю схожесть, ты другая. Такая рассудительная, серьезная, а Карина, − голос отца дрогнул. – Она была как расшалившееся дитя: хохотушка и озорница, какую поискать. Мы с мамой тоскуем по ней, как и ты, Катенька. Нам всем тяжело и без поддержки друг друга нам со всем с этим не справиться, − не сдержавшись, отец расплакался. Впервые в жизни.
Девушка крепко и неосознанно бережно обняла отца. Гладила по волосам, успокаивала и всё ещё чувствовала на плечах груз вины. У неё внутри полыхали огонь и злоба, боль, ненависть к убийце сестры. Человеку, отнявшему у них смысл жизни и перевернувшему размеренную жизнь с ног на голову.
***
Мужчина шёл. Он курил, попутно всматриваясь в ночной город. Ему было скучно, и он жаждал развлечений. Он ещё помнил то животное наслаждение, тот неописуемый восторг, который получал лишь от убийства. Эти предсмертные агонии, хрип из разодранного горла жертвы! Тупой, но всё же довольно осмысленный взгляд умирающего. Понимание, что жизнь утекает из него…
Ноздри мужчины инстинктивно раздулись при воспоминаниях. Он живо вырвал из своей крепкой памяти образы убитых им людей. Их лица, цвет волос, глаз… Они снова и снова возбуждали дремавшую в нём тёмную сторону. Он не противился этому. Он был охотником, а они его дичью. Многие из тех, кого он лишил жизни, по натуре были бойцами. Почти каждый боролся до последнего, если даже у него были перебиты ноги, сломаны рёбра и, он истекал кровью. В знак своего уважения, мужчина не обезображивал лица (как обычно любил делать), оставляя напоследок свой самый щедрый подарок – их личность.
Жертв он выбирал спонтанно.
Не было никаких особых предпочтений. Женщины, мужчины, старики. Бедные не очень люди, приличные и моральные ублюдки – все они были в списке его трофеев. Он отнимал жизни всегда по-разному, ни одно убийство не шло по одному и тому же сценарию. Каждый раз это чистая импровизация, приправленная бешеной фантазией. Это было его гордостью. А осознание своего мастерства или даже виртуозности − сексуально возбуждало и вынуждало кончать. Да, он любил убивать. Отнимать, отбирать жизни, купаясь в брызгах крови, измазываясь в нечистотах их тел.
И вот, сегодняшняя ночь звала его. Мужчина чувствовал в воздухе легкий аромат предстоящей жертвы. Этот запах дразнил ноздри, а чресла вмиг затвердели от представленного воображением картины. В паху стало тесно, и убийца сжал зубы от окатившей его сладкой боли. Смех, который он услышал через мгновение, обострил ощущения вдвое. Убийца повернулся, и перед ним предстала прелестная картина: совсем молоденькая, хрупкая блондинка отбивала чечётку (что за нелепый танец!), кокетливо улыбаясь своему сопливому дружку. Время от времени, воздух сотрясался от её заразительного смеха, а после, отдышавшись, девушка что-то щебетала в ухо парню.
Мужчина стоял, изучая внешность своей жертвы. Стоило признать, что блондинка имела очень выразительное лицо, огромные глаза и манящие, пухлые губы. И прямо сейчас, он до боли хотел увидеть какого цвета у неё глаза, и как они расширятся, когда он начнёт душить её, грубо целуя в этот дивный рот.
«Чудесно, просто идеально», − решила его тёмная сторона. Она уже впилась длинными, острыми когтями в жизнь этой юной особы. И теперь, будучи в нетерпении, она подгоняла своего раба к действию. Ведь тьма давно не питалась кровью и плотью по-настоящему. Что же, пора нагонять упущенное…
***
Осень 1871 года.
Брентвуд,
штат Нью-Гемпшир.
− Я вчера читал, что во всём виновата корова! – очкарик и огромный воображала Уильям О'Доннелл сидел, рассказывая о большом пожаре в Чикаго, попутно вытаскивая на божий свет огромную козявку из носа.
− Да ладно, Уилли, где ты мог такое прочитать! – Дон Макьюри, главный задира школы сплюнул через выбитый передний зуб на пыльный пол класса.
− Клянусь Иисусом, это опубликовали в «Чикаго Трибьюн»! – не унимался Уильям. – Корова перевернула стоявшую в сарае керосиновую лампу, и начался пожар!
− Какая-то чёртова небылица! Столько возни из-за какой-то глупой коровы?
Все с интересом слушали воображалу.
И один только Герман Маджетт сидел в самом углу класса, вжавшись в стол. Мальчик старался не привлекать внимания одноклассников, и все-таки не мог удержаться от любопытства, время от времени поднимая карие глаза от библии, лежавшей на столе перед ним. Он посматривал в сторону рассказчика и снова впивался взглядом в книгу, пугаясь, что его могут заметить.
В то же время он, с жадностью впитывая каждое слово Уилли. Фантазия десятилетнего мальчика переносила его в Чикаго. Закрыв глаза, Герман ощущал жар пламени, запах древесного дыма, непокорными столбами поднимавшимися ввысь неба. Языки пламени обвивали и обгладывали каждую деревяшку домов, что плотными рядами стояли вдоль улиц. А их, этих улиц было десятки! Слившись воедино, они напоминали волны в бушующем море огня.
Ещё он видел, как по плавящимся от жара дорогам неслись горящие лошади, коровы и свиньи, с обгоревшими в черноту боками. Там были люди, чья одежда, обуглившись, падала наземь, и их сбивали, затаптывали обезумевшие от боли и страха домашние животные. Если бы возможно было выключить звук, то каждый здравомыслящий человек сделал бы это. Пронизывающие городской воздух дикие, рвущие душу в клочья крики горящих, корчащихся от жуткой боли людей и животных, сводили с ума. Любой, кто был в этот момент в Чикаго, невольно закрывал глаза и уши так крепко, как только мог, чтобы не обезуметь от происходящего. Но от запаха палёной шерсти, горелого мяса невозможно было скрыться. В отличие от криков, которые рано или поздно затихали, запахи преследовали тебя повсюду и всегда. Даже после пожара, они стали бы назойливо проникать в твой нос, не желая оставлять в покое. Ведь запахи будут везде: пропитают собой одежды, волосы, землю, что была под огнём, даже все те здания, дома и общественные места, чудом оставшиеся целыми.
Ткани и все товары в лавках впитают этот дух тяжкой смерти. И только через много недель и месяцы, он, напоминающий о пожаре и жертвах, рассеется в ароматах свежей древесины вперемежку с холодным камнем и красок…
Герман распахнул глаза. Он не сразу заметил, как собственным воображением напугал самого себя. Как и те, нафантазированные люди, мальчик сидел, закрыв уши руками и опустив голову вниз так, что касался лбом библии. Почти мгновенно до Германа долетели оскорбления Дона Макьюри:
− Полоумный снова учудил! – он заржал как цирковой клоун. – Небось, ещё и в штаны наделал!
Ребята в классе начали смеяться и тыкать в Германа Маджетта пальцем. Их голоса слились в один огромный гул.
− Он, похоже, испугался мертвецов! – Филипп Гилберт или «косой Филипп», встал со своего места и противнее, громче остальных принялся унижать Германа. – Мы ведь все хорошо помним, как старина Маджетт «жалует» покойничков.
− Да, да, да!!! – взревели голоса в классе.
− Я считаю, что хороший рассказ о пожаре должен закончиться не менее интересным действием, господа! − косой глаз на сияющем от предвкушения лице Филиппа отчаянно задёргался.
− Предложение принято! – грубый, полный насмешки голос Дона Макьюри озвучил решение за всех присутствующих. – Берём мистера Маджетта за шкирку и дуем в класс биологии. Ведь там как раз есть один, покойничек. Только тихо, пока наша миссис Гребель и другие у директрисы!
Герман сопротивлялся, как мог, когда его схватили за руки, ноги и вынесли из класса. Он брыкался, мотал головой и даже начал громко звать на помощь, но эта свора маленьких негодяев тут же заткнула его рот огромным кляпом из грубой бумаги. От беспомощности, мальчик просто мычал, продолжая извиваться всем телом. Но вряд ли это могло помочь юному мистеру Маджетту. Его в упорно-весёлом настроении прямиком и стремительно несли в класс биологии.
− Тссс, тихо, всем тихо! – зашипел Дон Макьюри, когда они дошли до нужного кабинета. – Спунни, ты остаешься снаружи. Если кого заметишь, свисти.
Иззи – «Ложечка» − не по возрасту высокий, крепкий парень быстро кивнул головой Дону и заступил на свой пост. Остальные, еле сдерживая смех, поспешили внутрь класса, неся с собой всё ещё борющегося Германа Маджетта.
Процессия быстро пересекала ученический ряд, тихо насвистывая похоронный марш, намеренно нервируя Германа. Он же вертел головой и провожал огромными от страха глазами мимо проплывающие шкафы, где стояли банки с заспиртованными лягушками, ужами, чучелами мертвой кошки, вороны, коробками с насаженными на иглы мотыльками и бабочками. Все эти «сокровища» выглядели жутковато при рано наступавших в короткий осенний день сумерках. Мальчик недолюбливал этот класс при ярком дневном свете, а теперь − ещё больше.
Герман вздрогнул, когда на него что-то упало. Повернув голову, мальчик увидел – то был череп. Жёлто-бежевый, человеческий череп. Его передернуло было от отвращения, но в ту же секунду в мозгу пробежала мысль, что глупо бояться каких-то костей. С другой стороны, они все знали, что и череп и скелет в кабинете были самыми настоящими. Это знание всегда отталкивало Германа, но сейчас, когда он вынужденно оказался лицом к «лицу» со своим страхом, то в нём внезапно зародился интерес. Потеряв чувство времени, мальчик сосредоточился на черепе. Он осматривал его, поворачивая в руках, заглядывал в пустые глазницы, удивляясь, какими они были большими. Проводил указательным пальцем по трещинам, ямочкам, пожелтевшим и стёртым зубам. Герман настолько увлёкся, что не заметил, как всеобщее настроение изменилось. Ещё недавно веселившиеся ребята разочарованно замолчали. Кто-то перешёптывался, кто-то пыхтел от перенапряжения, всё еще удерживая тело Маджетта. Но все они были едины в своём неожиданном провале. Даже когда мальчика опустили на пол, он не заметил этого. Герман просто стоял и изучал череп.
− А он оказался не таким уж и слабаком, − резюмировал Дон Макьюри. − Жаль, теперь придётся искать кого-то другого потехи ради…
И они ушли, оставив Германа одного. А юный мистер Маджетт стоял и улыбался. Только сейчас он в полной мере осознал, что одолел свой страх перед покойниками, освободив некогда занятое им место другому чувству…
***
Катя
Она проснулась от трели будильника. Вставать с постели не было желания, хотелось просто раствориться в мягких одеялах, подушках и просуществовать в таком состоянии неопределённое время. Амёбное существование её также устроило бы. Ведь ночь, сопровождаемая то бессонницей, то кошмарами, прошла тяжело. И потому, девушка чувствовала себя разбитой до основания.
Прошла целая неделя с похорон Карины. Боль утраты немного притупилась, притаилась где-то внутри её разбитой сущности. Казалось, это должно было упростить ей жизнь, но девушка иногда ощущала горький, тяжелый дух смерти за спиной. В такие моменты по коже бежали мурашки, и волосы шевелились на голове. Только Катя никогда не шла на поводу своих слабостей. И никто её этому не учил. Только сама, благодаря непростому детству и твёрдому характеру.
Она криво улыбнулась, не к месту вспомнив все обидные прозвища, которыми её щедро одаривали одноклассники. Кличек было слишком много, чтобы запомнить их все, но самые-самые она выжгла в своем мозгу навсегда: «Циклоп», «Око ада», «Уродка», «Мутант», «Планктон», «Экспонат Кунсткамеры» и ещё с десяток таких «шедевров». Но они закалили её. Именно благодаря таким жестоким детям, Катя очень рано сняла свои розовые очки. Когда сверстницы в детстве читали книжки о принцах и принцессах, а в подростковом возрасте сходили с ума от Тома Харди, Роберта Патинсона, Райана Гослинга и других, девушка засматривалась на ночное небо в выходные у бабушки с дедушкой в деревне. Там она вспоминала, сколько световых лет понадобится, чтобы добраться до следующей галактики, повторяла формулы и теории из уроков Астрономии. Она также не слушала модных в то время исполнителей и не смотрела музыкальные клипы на их песни. Катя засиживалась за учебниками математики, ботаники, биологии. А что делать, если у неё с самых нежных лет не было ни одной подруги. Пусть и плохой.
Красить ногти, накручивать бигуди на волосы и макияжу Катю учили не мама, не бабушка, а сестра. Она заменила Кате всех возможных подруг. Только Карина видела в ней полноценную личность и не стеснялась в компании Кати гулять по людным местам, встречаться с подругами и стараться вовлечь свою родную половинку в общественную жизнь. Но общество упорно не желало идти навстречу Кате. Как только девушка снимала солнцезащитные очки или наоборот, пыталась оставаться в них по возможности везде (даже в ночном клубе), то начинались расспросы, жалость или просто неуместные шутки. Карина всячески защищала её, учила давать таким людям отпор, но Катя покрывалась панцирем нелюдимости с головы до ног. И так было комфортней всего. Со временем, Карина оставила её в покое, перестала давить в попытках расшевелить, но пару дней в неделю они проводили время только вдвоем. Ходили в кино, гуляли или проводили один из выходных дней безвылазно в девичьей комнате, обсуждая ухажеров Карины, математику Кати, занимались всякими женскими штучками и просто много смеялись. То были самыми счастливыми, любимыми временами для Кати. И сейчас, девушка тосковала по ним. Так сильно, что хотелось поплакать. Но как всегда, у неё не получалось. Это одновременно раздражало и обессиливало её.
Поднявшись с постели, Катя прошла в ванную и, умывшись, посмотрела на себя в зеркало. Вот она − половинка от единого целого. И не самая лучшая половина, в которой сконцентрировалось куча «тараканов» и всевозможных странностей. Никто о том и не подозревал, так как Катя искусно научилась «прилеплять» на себя маску уверенной в себе женщины. Перед каждым выходом из дома, она становилась кем-то другим, запирая настоящую себя в их, некогда бывшей с Кариной общей комнате.
Девушка ещё с минуту разглядывала собственное отражение в серебристом стекле. После, она взяла в руки маленький контейнер, в котором лежали линзы. Несколькими ловкими движениями достала их из ёмкости и аккуратно надела. Теперь, Катю было не отличить от сестры-близнеца. Укладывая волосы и делая легкий макияж, девушка уже знала, куда направится сегодня.
После того короткого, скомканного диалога с отцом, она решила любыми путями найти виновного в смерти Карины. Возможно именно тогда, в их семью вернётся некоторая толика умиротворения. А может, и нет. Но попробовать определённо стоило. Пусть просто для того, чтобы плюнуть в лицо убийце и отправить его на всю жизнь за решётку.
Уцепившись за эту соломинку, уже через полтора часа Катя стояла у кабинета следователя. Основательно подобранный образ должен был помочь собрать мысли воедино, хотя она и не страдала никогда от глупости.
Поправив складочку на пиджаке брючного костюма, Катя потянула за ручку двери. Она вошла в небольшую комнату с бежевыми стенами и увидела сидящих каждый за своим столом троих человек. Двоих мужчин и женщину.
Женщина была в белой блузке со светлыми волосами, затянутыми в высокий, тугой хвост. Под её глазами залегли тёмные тени, лоб был испещрен множеством горизонтальных линий. Напряжённое лицо женщины, и то, как сосредоточенно она читала бумаги перед собой, давали понять, насколько серьёзным делом та была занята. Мужчина, расположившийся напротив неё, с кем-то горячо спорил по телефону. Его грузное, тучное тело подрагивало, когда он, возмущённый чем-то, орал в трубку. Третий, что сидел дальше всех, смотрел прямо на Катю. Он был самым молодым из всей троицы. Под его пристальным взглядом девушка съежилась.
Глава 2
День смерти Карины.
− Кать, может, передумаешь киснуть весь вечер над своими расчётами и пойдёшь со мной, а?
− Ты же знаешь, что я не пойду. Я чувствую себя не в своей тарелке среди толпы. Тем более, у меня завтра серьёзные клиенты. Мне нужно как следует подготовиться.
− Это просто отговорки. Зашториваешься работой, чтобы не показывать свой страх, − Карина устало выдохнула. – Никто и не догадается о твоём недостатке, дорогая.
− Но себя не обманешь. Если даже они не узнают о моей неполноценности, об этом буду знать я. Линзы не перекроют моей неуверенности. Пусть я и умею хорошо притворяться, это не отменяет того факта, что всю ночь мне предстоит провести в напряжении. Я не хочу так. Не хочу быть кем-то другим.
− Так будь собой! Плюнь на всех недалёких. На кой хрен тебя должно волновать, что они думают, милая?
− Ты не понимаешь! – Да ты представить себе не можешь, каково это, когда тебя с младенчества унижают, смеются в лицо и принимают за уродца, за второй сорт! Как бы ты не была мне близка, ты никогда не сможешь понять, Карина!
− Да, ты права. Я не смогу в полной мере прочувствовать всё, что выпало на твою долю, но я никогда не позволю тебе мучать себя! Пора избавиться от своих страхов. И знаешь, что? – Карина делает долгую паузу, чтобы сестра сосредоточилась на ней, а не на своих цифрах в ноутбуке. – Я записала тебя к психотерапевту.
Брови Кати поползли вверх от неожиданности.
− Смеешься что ли? На кой чёрт мне нужен психотерапевт? За семь лет ни один сеанс не принёс облегчения, а ты снова пытаешься меня туда засунуть?! Спасибо за заботу, но нет, я не пойду.
− Ну, пожалуйста, Кать! Ну, сестрёнка, ради меня, а? Всего десять сеансов и всё. Если и в этот раз они не помогут, то я больше не стану на тебя давить, − Карина надувает губки и смотрит на сестру как тот рыжий кот из «Шрэка». Большими такими, щенячьими глазами.
− Нет. Извини, но твой приемчик не пройдёт.
Карина разочарованно вздыхает и возвращается к зеркалу, продолжая накручивать на плойку свои иссиня-чёрные, длинные локоны. Катя смотрит на неё из-под длинной, густой чёлки и снова в душу заползает привычное чувство вины. Хочется подбежать к сестре и обнять её, сказать, что она согласна пойти к чёртовому психологу, но девушка не поддаётся порыву. Просто надоело. Она устала от мнимой вины. Хотя бы раз в жизни Катя должна выгнать её из себя поганой метлой. Поэтому она продолжает сидеть и проверять свои расчёты.
− Ладно, на правах старшей по рождению сестры, я объявляю о перемирии, − Карина поворачивается спиной к зеркалу и взбивает руками только что завитые волосы. – Я не могу на тебя обижаться. Давай сменим тему и поговорим лучше о мужчинах, − и загадочно улыбается.
− Давай не будем, а?
− Ничего не знаю. Как представлю эти накаченные, красивые тела… − Карина мечтательно закатывает глаза и порочно улыбается.
− Ну ты и дурында! – Катя, не сдержавшись, прыскает со смеху.
− Дура или нет, но в медицинский я сама поступила и при чём заметь – на бюджет, сестрёнка!
Они дружно хихикают и обнимаются.
Чтобы не случилось, при любых обстоятельствах обе умели не обижаться, быть опорой друг для друга. Возможно, это самое ценное, что может быть между родными людьми.
***
Незнакомец в тёмной куртке и в надвинутой до глаз кепи внимательно наблюдал за парочкой по ту сторону дороги. До него доносились радостные крики и поздравления толпы.
− Да ты сумасшедший, Паша! Какой ты у меня классный!
− Так это значит «Да», Карина? – улыбнулся мужчина.
− Да, да, да!!!
Этот мужик сделал своей девице предложение. Как мило. Они целовались как полоумные, обнимались и не могли остановиться. Их радость раздражала, хотелось сделать что-то плохое с ними обоими.
Незнакомец закрыл глаза. Предвкушение и тяга к задуманному вызывали дрожь по всему телу. Ещё его захватила животная похоть. Непонятно почему, но ему до боли в паху захотелось оттрахать эту молодую бабу. Чтобы она орала от боли и от того, что непроизвольно кончает, течёт под ним. Единственное, что разочаровывало убийцу, так это то, что он не мог в целях осторожности позволить себе извергаться в ней, чувствовать влажное тепло упругой киски.
А невеста была красавицей, и незнакомец не мог отвести от неё глаз. Но дело было не просто во внешности девушки. Как опытный чтец чужих лиц, каждой непроизвольной мимики, жестов рук и реакций тел, он видел её глубже под этой косметикой, под безупречной фарфоровой кожей. И то, что уловило его чутье и наблюдательность манили убийцу. Как кошка, теряющая голову от валерьянки, незнакомец терял рассудок от редкой, сильной тяги к жертве. Но он прекрасно знал, что конец этой историй будет неизменен. Наигравшись, он разделается с ней. Легко, непринуждённо, как то было десятки раз до неё. Но до финала, эта девушка будет рыдать, страдать, молить о пощаде. И сливаясь в единой песне ужаса и боли, всё перечисленное покажет её изнанку жизни. Жуткая песня станет гимном, когда убийца разорвёт на части того, кого она так любит, кем так дорожит.
Карина…
Воображение рисовало прекрасные картины смерти, уже ощущался аромат свежий крови, женской влаги и смердящего мужского тела, которое незнакомец с особой изощрённостью трансформирует. Нужно лишь набраться терпения и подождать. Дождаться, когда голубки останутся наедине…
Ему не пришлось томиться в долгом ожидании. Через какие-то полчаса с лишним, глаза незнакомца снова уцепились за эту парочку, которая в обнимку вышла из клуба. Парень, которого Карина называла Павлом, достал из кармана брюк телефон и начал звонить.
Убийце только это и надо было. Он тотчас же подъехал на своей старенькой, неприметной девятке, с шашечкой на крыше.
− А знаете, я хочу отменить вызов. Извините, − парень завершает разговор и уже обращается к водителю. – Шеф, до Нагатинского затона подвезёшь?
Убийца слегка кивает головой и ждёт, пока они устроятся на заднем сидении. Затем, он трогается с места и едет по ночному городу, то и дело наблюдая за парой через зеркало заднего вида. Они даже не обращают на него внимания, слегка пьяные и поглощенные друг другом. Иногда они целуются, шепчутся.
− Паша, а давай закажем что-нибудь из еды, а? Я так голодна, что желудок сводит.
− Да без проблем, любимая. Прям сейчас и сделаем, с этими словами парень снова берёт в руки мобильный и прикладывает его к уху.
Из всей болтовни, незнакомец запоминает то, что ему нужно. А именно номер квартиры. Убийца криво улыбается, радуясь пьяной (или счастливой?) беспечности Павла. Видимо это судьба, раз случай так удачно подаёт палачу всё на блюдце с голубой каемочкой.
Через некоторое время автомобиль сворачивает к жилому кварталу у Нагатинского затона. Элитные новостройки встречают блеском стекла и современным архитектурным холодом. Автомобиль останавливается у одного из парадных и парочка не спеша выходит. Уходя парень протягивает две пяти сотовые купюры водителю. Мужчина за рулём саркастически улыбается им вслед и отъезжает от подъезда.
Он не спешит войти в дом, выжидая заранее высчитанное время в своём плане. Спешить некуда и не зачем. Тем более, должен приехать курьер из доставки. Так что, времени на последние приготовления у него есть.
Поэтому, мужчина сидит и проверяет рабочие инструменты, с особой нежностью поглаживая лезвия трёх острых ножей. Каждый из них выполняет свою функцию. Самый большой нож, с широким и длинным лезвием за раз перерезает сухожилия, мышцы. С ним очень легко работать по суставам, отделяя руки, ноги от туловища. Второй нож небольшой, с слегка загнутым острием, который вонзается в тело как когти хищника. Незаменимая вещь, когда жертва пытается убежать. И последний: он подобен хирургическому скальпелю. Самый любимый, фаворит из всех перечисленных. Им он работает по лицу, по коже, вырезая прекрасные орнаменты окроплённые кровью, или отделяет кожу от мяса.
Идеальная троица!
Когда к дому подъезжает автомобиль с рекламой «Додо пиццы», убийца фокусирует всё своё внимание на нём. Вскоре, парень с термосумкой садиться и уезжает. Отлично!
Пристегну специальный ремень с ножами к талии, убийца прикрывает их лёгким пальто. Потом его взгляд падает на наручные часы и мужчина понимает, что время пришло – пора идти. Легкими, быстрыми движениями, подобно хищному зверю, он выходит из машины и прямиком направляется в подъезд. Он прекрасно осведомлён, что в таких домах непременно есть консьержи, которым всегда до всего есть дело. У него в голове начинают крутиться шестерёнки, на ходу придумывая как обойти человека на входе. И тут, из арки появляется дама навеселе. Женщина сильно пьяна, но она, противясь законам физики не падает на землю, а упорно шагает к подъезду, пусть и прилично покачиваясь при этом. То, что надо!
Он пристраивается к ней почти вплотную, ожидая, когда она откроет дверь. Когда ей это удается с четвёртой попытки, мужчина прижимается к ней и шепчет на ухо:
− Я вам помогу дойти. Я новый жилец дома.
Дама пьяно смеётся и несвязно бормочет:
− О-ч-ч-ч-е-н-ь приятно.
Она совсем не сопротивляется и даже висит на нём, что раздражает мужчину, но он терпит, понимая, она – пропуск, чтобы попасть в этот охуенно пафосный дом.
Пьяная в говно мадам даже не пытается переставлять свои не по возрасту стройные ножки, когда убийца тащит её к входу.
− Доброй ночи, Маргарита Вячеславовна, − войдя, их приветствует консьерж. Кто бы сомневался!
Мужчине за стойкой далеко за пятьдесят. Лицо у него моложавое, на котором морщины залегли лишь в уголках глаз и несколькими нитями на лбу. Даже под не слишком дешёвым, строгим костюмом проглядывалось подтянутое, всё ещё крепкое тело.
− У вас гость? – он снова задает вопрос и, прищурив глаза, смотрит на незнакомца.
Убийца спокоен. Пусть смотрит. При тусклом освещении и опущенной до самых глаз кепке, он вряд ли рассмотрит его как следует.
− Ага-а-а-а, − вырывается изо рта в хламиду пьяной женщины.
− Доброго вам вечера, − получив подтверждение из уст жильца, консьерж теряет к ним всякий интерес.
***
Проникая в квартиру, убийца тихо пробирается в гардеробную рядом и закрыв раздвижные двери прислушивается.
− Малыш, я быстро в душ и к тебе, − он слышит еле различимый голос Павла.
− Ты уж постарайся, иначе твоя будущая женушка уснёт!
− Не успеешь, − смеётся «жених», − Но если такое случится, то не беда, просто придётся заняться некрофилией.
− Ну ты и дурак!
− Не забывай: твой, любимый, самый-самый дурак.
Он слышит, как Павел шлёпает босыми ногами по ламинату и вскоре звук закрывающийся двери подстёгивает убийцу к действию. Он делает это быстро, бесшумно, с отменным профессионализмом. Затем, также бесшумно передвигаясь по квартире, он останавливается у гостиной. Девушка не видит его. И это чистое наслаждение! Удовольствие, подглядывать за жертвой, которая уверена, что находится в безопасности. Но это далеко не так.
Дыхание убийцы учащается, когда красавица начинает снимать с себя короткое, красное платье на тонких бретелях. Её стройное, аппетитное в нужных местах тело мгновенно возбуждает наблюдателя. Кровь бурлящим потоком приливает к детородному органу. Тот распухает, и мошонка ноет от болезненно-приятной тяжести. Ноздри мужчины раздуваются от еле сдерживаемой похоти, но он всё ещё продолжает наблюдать за тем, как раздевается Карина. Она же в это время скидывает с гладких, длинных ног туфли на огромных шпильках и начинает прихорашиваться: расчёсывает волосы, освежает макияж. Осмотрев себя в зеркале во весь рост, девушка обольстительно улыбается.
− Ах, Пашенька, как же тебе со мной повезло!
− Это вряд ли.
Карина в ужасе оборачивается и не успевает вскрикнуть. Тяжёлая рука тут же зажимает ей рот, и незнакомец поваливает девушку на кровать. Несмотря на страх, она начинает брыкаться, что есть мочи. Она мычит, извивается и пытается укусить за ладонь.
Мужчину лишь забавляют эти жалкие потуги девушки.
− Успокойся. Ты не можешь вырваться. Прекрати делать себе хуже.
С этим словами, убийца разворачивает Карину лицом к себе и вновь наваливается на неё сверху. Теперь, она видит его лицо. Очень красивое, на котором самыми завораживающими были глаза. Они у него цвета аквамарин с чёрными крапинками. Настолько необычные, что гипнотизируют лишь при одном взгляде.
− Я уберу руку. Но если станешь кричать, то сломаю тебе челюсть, а возможно и язык отрежу. Так что подумай, прежде чем делать глупости.
Девушка кивнула.
− Где мой жених? – прошептала она.
− Хочешь увидеть его? – мужчина улыбается. – Что же, желание дамы…
Мужчина достает из-под ремня огромный нож, приставляя его к горлу Карины.
− Вставай и пошли.
Она поднимается, и они направляются в сторону ванной комнаты.
− Открой дверь! – командует палач.
Девушка слушается и дрожащими пальцами дотрагивается до ручки, надавливая на неё. В ту же секунду, когда дверь открывается, по квартире проносится нечеловеческий крик, который тут же обрывается.
− Я же предупреждал, чтобы ты не кричала.
***
(Эту часть автор решил написать от первого лица, чтобы ярче передать эмоции жертвы).
… Я разлепила глаза и почувствовала острую боль в затылке. Голова раскалывалась так, что было страшно пошевелиться. Стон боли вырвался из моих легких. Всё сознание впитало только боль и источало её же.
Я захныкала, потом этот жалкий писк перерос в неконтролируемые, истеричные рыдания. Но слёзы текли потоками отнюдь не от физической боли. Они были скорбью по человеку, которого убили, которого я любила…
− Ну, наконец, − этот голос парализовал меня. – Я уже устал ждать, когда ты очнёшься.
Человек, с аквамариновыми глазами подошёл ближе и остановился. Он присел на корточки, попутно расстёгивая на себе чёрное пальто. Только сейчас, я начала замечать что-то знакомое в его голосе, в его внешности. Алкогольный туман давно рассеялся, и внезапное узнавание ошарашило меня. Это был он, тот таксист, что подвёз нас до дома! О, Господи!
− Я знаю вас! Вы тот таксист!
− Очень польщен, Карина. Ты право удивляешь меня своей способностью думать и трезво рассуждать даже в такой плачевной для тебя ситуации. Но, сейчас не имеет значение, знаешь ты меня или нет. Куда интереснее, что ты думаешь о моей работе. Так как ты считаешь, всё что ты видела жутко?
Я промолчала. Этот сумасшедший ждал чего? Похвалы? Как смерть может быть красивой? Особенно такая жестокая, что он совершил?!
Перед моими глазами всплывала картина, которую я никогда не смогу стереть из памяти.
«Распахнув дверь ванной, я словно попала в преисподнею. Боже!!! Все стены, пол, всё пространство было залито кровью. И по центру алой лужи лежал… Павел! Вернее то, что от него осталось.
У него не было лица! Этот ненормальный, больной урод содрал лицо моего любимого! »
А после я истошно кричала…
Это всё, что я помнила до того, как провалилась во тьму.
Слёзы полились из глаз новыми, ещё более сильными потоками. Моего Павла больше не было! Как бы я хотела быть неправа, но мои глаза не обманывали меня. Всё происходящее сейчас являлось ужасной реальностью, как и пол под ногами.
− Молчишь? – убийца наклонился к моему лицу. – Это ненадолго. Скоро ты скажешь мне всё, что я пожелаю.
Мужчина улыбался. Его и без того красивое лицо стало ещё более привлекательным. Но я видела лишь уродливого, мерзкого ублюдка под прекрасной маской.
Я плюнула ему в лицо со всей злостью, на которое только могла быть способна. В ответ ожидала всего что угодно. Но он только рассмеялся. Так звонко, непринуждённо, словно играя с малолетним ребёнком, а не был занят истязанием и убийством людей. В следующую секунду он резко наклонился и поцеловал меня. Грубо, страстно, прижимая к себе крепко, что я не могла дышать. Я сопротивлялась: пыталась укусить его, ударить головой, расцарапать! Только мужчина был удивительно силён. Пресекая мои попытки вырваться, он продолжал истязать мой рот.
Я кричала изо всех сил , только вместо крика ужаса и отвращения, из гортани вырывались мычащие, хлюпающие звуки. Потом, он так же резко отстранился и прошептал в ухо:
− Игры закончились, крошка. Теперь, я получу от тебя всё, что мне причитается.
И тут я поняла – мой Ад только начинается.
Глава 3.
Нью-Гэмпшир, 1871 год.
− Негодный мальчишка! Я же велел тебе вычистить шкуру Звезды, а не читать эти свои книжки!
Звезда была конём Леви Маджетта. Временами Герману казалось, что отец любит своего зверя больше чем их, своих детей. И даже больше чем свою жену, их мать. Но так было не всегда. Мальчик помнил времена, когда отец, приходя с работы, нежно целовал Теодейт в щеку и обнимал. Потом, по очереди щекотал сестёр и жал руку Герману. То были хорошие времена и мальчик, откровенно говоря, скучал по ним. Год назад отец странно и очень резко переменился. Он частенько возвращался с шахты недовольный, молчаливый. О том, чтобы уделить время жене и детям и речи не было. Каждый шум, издаваемый детьми, и любые слова Теодейт, распаляли его не хуже открытого огня. Поэтому домашние старались держаться подальше от Леви и после ужина каждый забивался кто-куда: любой тёмный уголок дома занимался четырьмя сёстрами и Германом. Но скрыться от ворчания отца, это мало чем помогало. Они то и дело не сдерживались и заполняли дом внезапным смехом или тихим перешёптыванием между собой. Тогда Леви начинал злиться и наказывать неугомонное чадо. Если девочек он заставлял стоять в углу или коленями на горохе, то Германа ждала совсем иная участь: отец бил его широким кожаным ремнём, не зная жалости и оставляя на спине и мягком месте мальчика ровно по десять кровавых полос. В такие неудачные вечера Генри еле соображал и обижался на отца с матерью. Но мать он ненавидел больше всего. Ведь она спокойно наблюдала за тем, как супруг истязает сына и даже не пыталась пресечь это.
И сегодня Герман вновь чувствовал надвигающуюся угрозу. Отец был зол как никогда. И Звезда была лишь предлогом, чтобы прицепиться к мальчику. Ещё Леви был пьян. Его нетвёрдые шаги по раскисшей от дождя земле и мутный взгляд усугубляли участь Германа. О, он прекрасно знал, что будет дальше. Поэтому, мальчик тут же вбежал внутрь дома и понёсся прямиком в комнату сестёр. Там было небольшое окно, через которое Герман мог легко вылезти и скрыться в лесу.
Мальчик любил этот дом. Небольшой, вырубленный в двух рядом стоящих шестиметровых пнях кедра, он представлял собой надёжное жилище. К тому же высота позволяла оборудовать дополнительные комнаты, что Леви Маджетт и сделал. В то время он только женился на Теодейт и полный решимости обзавестись большим семейством, бодро орудовал топором с пилой. А работать мужчина умел на совесть. Поэтому, когда жена родила первенца, у четы Маджеттов имелся добротный дом со всей необходимой утварью и мебелью, также смастерённой главой семьи.
Герман очень нравилось, что зимой в их доме хозяйничало щедрое, гостеприимное тепло, а жаркими, летними днями хозяев ласкала деликатная прохлада. Мальчик знал в доме каждый уголок, каждый дюйм. По этой причине, именно здесь он чувствовал себя уверенно и в безопасности. Но только не сегодня и не сейчас.
− Где ты, чёртов мальчишка! – рычал отец, пытаясь догнать сына. – Как ты смеешь меня ослушаться! Не позволю своевольничать под моей крышей! Иди сюда, Герман Уэбстер! Немедленно!
«Да, конечно, сейчас!» − подумал мальчик и, аккуратно ступая по скрипучим доскам соснового пола, медленно, но верно продолжил, продвигаться к заветному окну. Он слышал, как громко хлопнула входная дверь, затем, звуки тяжелых шагов угрожающе начали надвигаться в его сторону. Страх объял Германа, но лучше оказаться в тёмном, неприветливом лесу на ночь глядя, чем быть избитым.
При воспоминании о порках ремнём, мальчик невольно вздрогнул и поморщился. Он чувствовал, как по правой стороне тела пробежал холодок, иглами мурашек пронзая шею, правую руку, ногу. После, они прошлись по левой стороне, и холодок решил не отпускать Германа, схватившись в самое сердце ребёнка. Но мальчика не мог остановить ни один страх. Раздвинув одну из льняных занавесок, он распахнул окно и тотчас же проворно подпрыгнул. Фигурка мальчика была такой тонкой, лёгкой, что это не составило труда.
Вот он перекинулся наружу. Здесь, с внешней стороны домика, на стене остались несколько старых вырубок от топора, в которые Генри ловко ставил ноги и, когда он переместил правую ногу в последнюю из трёх, до земли оставалось совсем чуть-чуть. Он не дал себе времени на раздумья и спрыгнул на сырую землю, пачкая башмаки. В ту самую секунду мальчик ощутил облегчение и, сделав глубокий вдох, поднялся на ноги.
«Теперь никто не посмеет меня тронуть!» − пронеслась радостная мысль, которая в следующее мгновение сменилась ужасом: на худое плечо опустилась крупная мужская рука, резким рывком развернувшая Германа лицом к лицу к красному от гнева лицу отца.
***
Москва.
Утро после убийства Карины.
− Санёк, собирайся, у нас убийство на Нагатинской новостройке.
− Кто ещё едет?
− Остальные уже на месте, ждут только нас.
Старший следователь Сергей Иванович Веньяминов, несмотря на свой довольно молодой возраст, отличался неординарным мышлением и хваткой. За свои двадцать семь с хвостиком лет у него за плечами было внушительное количество раскрытых уголовных дел.
В управлении многие считали его выскочкой и сопляком, который после вуза так быстро, легко вскарабкался по карьерной лестнице. Следователь не обращал на это абсолютно никакого внимания. Его мало интересовало, кто какого о нём мнения. Сергей Иванович любил свою работу, отдаваясь ей полностью. Именно по этой причине у него не было никакой личной жизни. Да он и не стремился к отношениям. «Семья стала бы помехой для продуктивного труда», − рассуждал Сергей с сарказмом. А так, его дома ждала им же любимая живность: кот Корейка и пёс Самсон. Их молодому мужчине было достаточно, чтобы ощущать себя нужным, даже обожаемым, приходя после работы домой. Хотя…
У него имелась одна зазноба, для редких, «запоминающихся» встреч. Но это, как говорится, совсем другая история…
Сергей не спеша собрал в папку всё необходимое и накинул старый, потёртый, но горячо любимый кожаный пиджак. Он принадлежал его отцу – единственная вещь, которая осталась у следователя как память.
Отгоняя от себя грустные мысли, Сергей Иванович ускорился в шаге, попутно здороваясь в коридоре с сослуживцами. Как только Сергей появился из дверей, коллега Александр встретил его коронным:
− Ну, поехали что ли?
− Как на ракете, Санёк!
То была их традиция: начинать каждый выезд на труп именно с таких фраз. Иногда шутливых, временами глупых, а порой совсем бредовых. В чём была соль, оба не знали, но перца получали предостаточно. Странно, ведь и правда, помогало сосредоточиться на работе.
− Всё, приехали!
Их автомобиль остановился перед новостройкой из красного кирпича, с большими, панорамными окнами, с балконами, утопающими в цветах.
− Судя по всему, приехали мы не к бедным людям, − хмыкнул Саня.
− Богатый, бедный – не важно. Совершено убийство и наш долг разобраться и отработать на все сто.
− Да, да. Помню я: беспристрастность, ясный ум и железная логика.
Сергей кивнул и первым вышел из машины. Александр последовал за ним. У входа в подъезд их встретил седовласый мужчина.
− Доброе утро. Вам в пятнадцатую квартиру. Это на четвёртом этаже. Ваши коллеги час как там.
− Здравствуйте, а вы кем будете?
− Да я консьерж, уже как третий год здесь за порядком слежу.
− Вот оно как.
− Не уследили в этот раз, дядя, раз такое случилось, − заметил Саня.
Старик нахмурился.
− Вместо меня вчера замена сидела, я по делам за город ездил.
Вот и…
А так мимо меня никто и никогда не проходил незамеченный.
− Да не обращайте внимания на моего коллегу. Своеобразное у него чувство юмора, − Сергей улыбнулся и спросил:
− Вы лучше скажите, как поняли, что мы приехали на убийство?
− Я ведь сам когда-то в милиции работал. Так что свой свояка, как говорится…
− Ясно. Ну, спасибо, отец, пойдём мы.
Пожилой мужчина кивнул и ушёл в свою каморку, что-то приговаривая и вздыхая.
Когда они поднялись на лифте на нужный этаж и вошли в пятнадцатую квартиру, Александр не заметил, как заматерился:
− Ах ты! Вот же блять!
Сергей нахмурился и сжал челюсти так, что стало больно. Многое они видели до этого, но с таким встречались впервые.
Напротив входной двери, в конце длинного коридора висел Ангел.
***
Она была прекрасна.
И будучи даже мёртвой, вызывала в нём бурю эмоций. Он испытал доселе неизвестные ему чувства, и от этого пребывал в некотором недоумении. Убийца не мог забыть, какой она была. Его злило и в то же время поражало, что глубоко внутри себя он сожалеет. Жаль, он оборвал эту жизнь, украл её у Карины. То, как он это делал, всё, что окружало палача в тот момент, не давало покоя. Мужчину преследовали запах, вкус девушки. Казалось, взгляд Карины до сих пор впивался в него иглами ненависти. Эти синие глаза жалили убийцу, пока он насиловал прекрасное тело, пока стиснув зубы, их хозяйка глотала коктейль из боли с обидой.
Странно, но всё это задело что-то нормальное в нём. Душа палача дала трещину: многие годы замурованная в кокон из цемента жестокости, безразличия и кровожадности, она впервые откликнулась человечностью.
Что же то было? Он раскис? Начал терять стойкость и сноровку?
Бред. Он никогда не был идиотом, нюней. Но стоит признать, в нём всё же произошли определённые изменения, которые совсем ему не нравились.
Убийца перевернул обнажённое тело девушки. Ладонью прошёлся от основания шеи до поясницы. Он ощущал, как кожа Карины стала прохладной и последние искры микро жизни безвозвратно угасали…
Поэтому, ему в голову пришла мысль, которой его извращенное нутро с удовольствием поддакнуло. Мужчина взял свой нож и выдохнул. Твёрдой, набитой рукой он стал быстро орудовать им над телом девушки. С каждым лёгким взмахом лезвия над белоснежной спиной Карины стали появляться кровавые очертания перьев. Через пятнадцать минут убийца закончил единственный в своём роде шедевр.
***
−Ну как вам, нравится? – в дверях появился худой, с проседью в висках мужчина.
− Не очень, − тут же ответил Сергей.
− Что может быть притягательного в убийстве? Особенно такой девушки.
− Приятного мало. Но, удивительных деталей достаточно, чтобы любоваться ею, − Худой улыбнулся странно-мечтательной улыбкой.
Мгновение спустя он, словно опомнившись, убрал с лица это блаженное выражение.
− Я осмотрел тела. Да, тела два, − он кивнул Сергею, – второе принадлежит мужчине. Опознать в нём хозяина квартиры весьма проблематично, так как у него содрана кожа лица вплоть до грудины. И вообще, − судмедэксперт нахмурился. – То, как убийца или убийцы расправились с его телом, меня немного шокирует.
− С чего вдруг? Я думал тебя, прожжённого специалиста сложно чем-то удивить, − ухмыльнулся Александр.
− Сам сейчас взглянешь на него и поймёшь, о чём я.
− Так, минутку. Ты сказал, что убийц двое?
− Ну, на данный момент я именно такого мнения, Сергей. Жертвы убиты по-разному. В каждом два отдельных почерка. Вот, смотрите, − Худой вплотную подошёл к телу девушки. – Убийца очень точно, мастерски орудовал ножом. Видите, какие края надрезов? ОН аккуратен, очень собран. То, как он срезал кожу с поясницы жертвы, как подвесил убитую и расположил «крылья» − говорит о том, насколько он преуспел в своём деле. А теперь, второй труп.
Сергей с Саней проследовали вглубь квартиры. Пройдя через огромную гостиную, они вошли в просторную спальню, где несколько человек то входили, то выходили из ванной комнаты, расположенной в ней.
− Ну, вот и вторая жертва.
Худой ухмыльнулся и, поправляя очки, отошёл в сторону, поглядывая то на Сергея, то на Александра.
− Вот блин! – Саня прикрыл нос рукавом. – Что за маньяк, а? Ладно, убил ты человека, но зачем так над трупом-то измываться!
− Тише!
Сергей Веньяминов рассматривал эту ужасающую картину со стальным хладнокровием.
О том, что перед ними лежал труп мужчины, можно было понять лишь по определённым, характерным частям тела и выраженной мускулатуре. Оголённый череп с подсохшими лентами мускулов на лице, словно в немом изумлении таращился на них пронзительными, остекленевшими глазами. Челюсти мертвеца были плотно сжаты и, нетрудно было представить себе, как жертва сходила с ума от боли, когда её освежевали. Живот мужчины вспороли, из него вытянули кишки, обмотав ими всё тело. Руки и ноги переломали, а после, по местам переломов его конечности скрутили так, что кожа на них сморщилась неприятным образом…
Сергей представил, как близкие этого человека придут в ужас, когда узнают подробности того, как разделались с их сыном, братом, другом. То ещё испытание.
Что же все-таки произошло здесь?
Вот в чём предстоит разобраться.
***
Им только сообщили, что Карина мертва. Казалось, всё сказанное – часть розыгрыша. Просто Карина решила вот так вот над всеми пошутить. Грубо, жестоко, по-чёрному. Но если это лишь вымысел, почему она, Катя идёт по тёмному, холодному коридору, подавляя подступающую панику?!
Ближе к обеду, когда Катя сидела за рабочим столом, зазвонил мобильный.
− Да, мама, привет!
Но вместо обычного, суетливого и весёлого голоса, услышал всхлипы.
− Катенька, нам тут позвонили из полиции… Карина… Её убили…
Этот шок. Девушка на несколько секунд застыла с непониманием, не веря в сказанное.
− Нас с папой попросили приехать в морг на опознание… Я не могу. Я боюсь, Катенька.
Тут Катю словно ударили по всем каналам восприятия. Она почувствовала горячую, окутывающую со всех сторон волну. Обжигающее пощипывание в глазах, удушающие спазмы в горле захватили девушку целиком. Он не могла говорить. Это как видеть кошмарные сны. Кричишь в ужасе, но не получается издать ни единого звука. Как рыба, выброшенная на берег.
− Катя? Катя, ты меня слышишь?
− Я, я приеду, мама! Куда? Где она? – словно очнувшись, спросила девушка.
Почти час спустя, пережив небольшую пробку, Катя стояла на окраине города у входа в морг на Литовском бульваре. Она боялась. Всего, что происходило сейчас.
В голове пульсировала мысль: «Убежать бы и всё стереть! И сутки переписать! Всё перемотать, переделать, пересмотреть! Не отпускать сестру одну, быть рядом!»
Приложив ко лбу прохладную ладонь, девушка закрыла глаза. Сделала вдох, выдох. Снова вдох и снова выдох. Эти шесть проклятых подходов! И вот она снова будто бы пришла в себя. Та Катя, которая всегда сильна, рассудительна, адекватна, бесстрашна. Н-е-е-е-т, чушь всё это, неправда. Чувствует она себя иначе: уязвимой, потерянной и несчастной. Но Кате стоит забыть об этом и собраться силами ради родителей.
С такими мыслями девушка мотает головой, чтобы рассеять лезущие в голову непонятные, неуместные думы.
Наверное вот теперь пора. Катя идёт медленно, пытаясь унять дрожь в подкашивающихся ногах. Дрожащей рукой она открывает дверь и входит внутрь. Её родители уже там и тут же заключают в объятия. Они оба рыдают, а Катя не может говорить, даже плакать она не в силах. Абсолютно ничего. Тут, взгляд девушки цепляется за женщину в белом халате. Та не замечает этого, рассматривая что-то за окном. Красивая, стройная, с моложавым лицом, но все же довольно в возрасте, она привыкла, что сюда приходят в горе. Женщина ждёт, пока новоприбывшие успокоятся.
Вдруг она отворачивается от окна и встречается с глазами Кати. Мгновение – девушка читает на её лице смущение, после – удивление. В следующую секунду на лице женщины появляется маска невозмутимости, и она приближается в их направлении.
− Простите, но нам пора.
У женщины-врача приятный голос. Только интонация нетерпеливая, противоречащая сказанному − ей совсем не жаль. По ней видно, что она куда-то спешит, а возможно, просто устала. Одним словом, женщина дает понять, что желает покончить со всем быстрее. У неё таких, как они достаточно за день.
Кате тоже хочется пройти быстрее через предстоящее испытание. Одной, без участия отца с матерью. Не стоит им туда идти. Девушка поворачивается к родителям и произносит комками застревающие в горле слова:
− Вы останетесь здесь. Я сама пойду туда. Так надо.
Катя впервые замечает, как они не сопротивляются, не спорят. Лишь кивают головой и, присаживаясь на шаткие стулья у стен длинного, мрачного коридора продолжают обниматься, в слезах утешая друг друга.
− Идёмте.
И вот, Катя следует за этой моложавой женщиной. Ей кажется, всё происходящее часть розыгрыша. Просто Карина решила вот так вот над всеми пошутить. Грубо, жестоко, по-чёрному. Но если это лишь вымысел, почему она, Катя идёт по тёмному, холодному коридору, подавляя подступающую панику?!
Потому что это правда.
Её сестра мертва.
Глава 5
Настоящее
Катя стояла и не могла не смотреть на молодого человека, который, к слову, так же впился в неё взглядом.
Несколько секунд спустя, мужчина все же встал из-за стола. Мягкой, совсем невесомой походкой он подошёл к ней и заговорил:
− Александрова Екатерина Валерьевна? – голос удивительно приятный, бархатный. Видимо, он и был следователем, что занимался расследованием убийства Карины.
− Да, это я. Но, как вы узнали?
− А вы сами как считаете?
− Ах, да!
Катя почувствовала себя дурой. Она забыла, что они с Кариной были близнецами.
−А вы… −
− Ну а я следователь Сергей Веньяминов, который работает над делом вашей сестры.
− М-м-м, я бы сказала приятно познакомиться, но, к сожалению, при нынешних обстоятельствах это не так, − голос Кати дрогнул, но она тут же постаралась скрыть это, прочищая горло.
− Понимаю, − Сергей рассматривал девушку ещё пристальнее, чем в начале, – так вы пришли…
− Я хотела узнать, как продвигается дело моей сестры, Карины Александровой.
− К сожалению, порадовать мне вас пока нечем.
− Ясно.
Девушка сникла. Разочарование было таким явным, что ей стало безразлично всё происходящее вокруг. Визит Кати оказался впустую. Но это ничего не меняло. Она не сдастся. Она докопается до истины, будет искать ниточку, которая приведёт Катю к убийце сестры.
− Екатерина Валерьевна!
Голос молодого следователя выдернул Катю из кокона отстранённости.
− С вами всё в порядке? – в голосе мужчины улавливалось нечто непонятное: то ли раздражение, то ли волнение.
− Вполне. Просто призадумалась. Эм, ну я пойду, раз ничего нет. Не буду отнимать ваше время.
− Почему же сразу «отнимать»? Наоборот, раз пришли, я хотел бы расспросить немного о вашей сестре. Возможно, у неё были знакомые, о которых не знали ваши родители, но известно вам? Сёстры и братья обычно очень близки, они делятся многим друг с другом.
− Я так не думаю. Несмотря на то, что мы обожали друг друга, она имела принцип: не делиться деталями личной жизни. Тем, что не касается нашей семьи напрямую. Её жизнь была её делом. Родители разделяли эти взгляды, а я прекрасно понимала Карину и не лезла к ней в душу.
− И всё же, мне нужно лучше узнать об окружении вашей сестры. О друзьях, знакомых, обо всех, кого вы знаете.
− Хорошо, − выдохнула Катя, − задавайте ваши вопросы.
Девушка шагнула было в сторону стола, как он мягко остановил её, дотронувшись до плеча.
Жест смутил Катю. Видимо, Сергей тоже понял, как это выглядит со стороны и тут же одернул руку.
− Лучше поговорим в кафе. У некоторых моих коллег день задался непростой, поэтому спокойнее поговорить где-нибудь вне управления.
Катя лишь пожала плечами. Какая разница?! Она проводила его взглядом. Наблюдала, как он взял со спинки стула кожаный пиджак, папку с бумагами и направился к выходу.
− Идёмте!
Они вышли на залитую полуденным солнцем улицу. Горячий воздух мгновенно окружил их и после прохлады помещения, духота улицы утомляла.
Кафе через дорогу, куда привёл девушку следователь, было приятное. Спокойные тона стен, убранства, лёгкий запах маргариток и тихая, расслабляющая музыка невольно перестраивали на романтический лад. Как неуместно. И мужчина рядом, вызывал напряжение. Катю нервировали его холодные манеры, чрезмерная серьезность, буравящий, словно уличающий взгляд. Желание сорваться и сбежать от этого человека так и захлёстывало.
− Вы голодны?
− Нет, − Катя отодвинула меню. – Травяного чая достаточно.
− Травяной чай? – мужчина улыбнулся. – Тогда и я с вами, за компанию.
Сергей подозвал официанта и озвучил заказ. А через секунду девушка заметила, что он снова изучает её лицо.
− Простите, Сергей. Не знаю как вас по батюшке, но не могли бы вы не делать так? Рассматривать меня как таракана. Понимаете, это сильно раздражает.
− Извините, это профессиональное. Но я обещаю больше так не делать.
«Да что вы говорите», − подумала Катя.
− А теперь, давайте поговорим о вашей сестре. Кого из её близких друзей и знакомых вы знаете лично?
− Человек пять-шесть.
− Можете назвать их имена, адреса места жительства?
− Конечно. Мы знаем друг друга почти с детства. Если нужно, могу предоставить и номера их телефонов.
− Обязательно, − следователь начал черкать что-то на листе бумаги. – Скажите, а не замечали ли вы кого-то из новеньких в компании вашей сестры?
− Нет.
Вопросы сыпались на Катю целых полтора часа. Именно столько времени мучил её следователь Веньяминов. Одни и те же вопросы повторялись по два-три раза, как заезженная пластинка: каким было настроение Карины в день её убийства, что она говорила Кате – мужчина вытянул из Екатерины всё, что только выуживалось из мозга девушки. Он её вымотал, выжал до капли.
− На этом пока всё.
− Надеюсь.
Сергей странно посмотрел на неё и Катя не сразу смекнула в чём дело. И только когда уже ехала обратно в офис, она поняла, что сморозила.
− Плевать. Он же следователь, пусть и проверяет, отрабатывает каждую версию. А я посмотрю, насколько вы хороши, Сергей, − пробормотала девушка себе под нос, наблюдая через окно такси за тем, как по пешеходной дороге шли две девочки-близняшки. Они были совсем ещё крохи, так доверчиво идущие под ручку со своей мамой.
«Совсем как мы», − подумала Катя и сразу осеклась, вспомнив, что не было больше «их» и осталась только она − одна…
***
Убийца не мог уснуть.
С той самой ночи просто не получалось. Как лихорадочный, он дрожал каждый раз, как в памяти всплывало лицо девушки.
И даже в паху каждый раз становилось приятно больно, когда мужчина прокручивал в голове её всхлипы, стоны и, полный ненависти, обжигающий взгляд. В такие моменты он всё чаще и чаще сожалел об убийстве этой красавицы. Готов грызть землю под ногами – то было о нём, до трещин в зубах стискивающий зубы от желания снова ощутить тепло и обволакивающую мягкость плоти девушки вокруг своего члена.
Проклятье! Он не хотел сходить с ума по ней. Но нездоровая похоть не отпускала. Преследовала подлой тенью и странным образом приловчившись, задевала его давным-давно мертвую совесть. И вот, кроме вездесущей физиологии, в нём зародился запоздалый интерес: что случилось бы, если бы он имел возможность встречаться с Кариной в рамках нормальных отношений?
Сейчас, убийца видел в этом определённый смысл и некую потребность. Долгие годы, прожитые отшельником, давали о себе знать. Мужчина ни к кому не привязывался и до этого момента всё его устраивало. Свою жажду в женском тепле палач время от времени утолял в кругу шаловливых дам и заурядных проституток. Эти девицы нравились ему не только своей ненавязчивостью, но и исключительной понятливостью. Среди таких женщин он отдыхал без лишних мыслей в голове.
И лишь сейчас всё пошло не так как обычно. Его система ценностей дала сбой. Причём катастрофический сбой. Он столько времени не жаждал ничьей крови. Мысли крутились совсем не там, где обычно. Мёртвая брюнетка крепко засела в мозгу, чем бесила и так же возбуждала палача. Кровь закипала в жилах, и он тайно проклинал свою сущность. Доходило даже до того, что мужчина был готов в порыве бешенства чресл овладеть и растерзать первую встречную женщину средь бела дня.
… Мужчина зарычал от своего безнадёжного положения. Откинув от себя мокрую от пота простыню, он приподнялся с постели. При свете ночного города его совершенное, обнажённое тело завораживало. Высокий и сухопарый, его фигурой можно было любоваться часами напролёт.
Под белой, упругой кожей играли мускулы. Руки, ноги, грудь – невозможно оторвать глаза. Любая согласилась бы на что угодно, только дай доступ к телу. И это погубило бы этих глупых женщин.
Грациозной, плавной как у пантеры походкой, он пересёк спальню и, пройдя в ванную, включил ледяной душ.
***
Сергей
Как только он прошёл в прихожую, на него с диким лаем накинулся Самсон. Следом за ним, шипя и распушив хвост, появился Корейка.
«Снова что-то не поделили», − промелькнуло в голове Сергея.
Кое-как отбившись от пса, он потрепал того за ухом и устало вздохнул. Денёк был тот ещё. Но не работа так измотала его, а общение с Катей. Когда она вошла в кабинет, Сергей сильно удивился. Кто же мог предположить, что они с сестрой так похожи. Это лицо, волосы, стройная и изумительная фигура – он обомлел. Но поскольку он был сдержанным человеком, ни один мускул не дрогнул тогда на его лице. Признаться, ему тяжело далось заставить себя не смотреть на неё все время. И конечно, Катя это заметила, в конце концов, дав словесный пинок. Как она выказала своё недовольство! Тоном учительницы, что отчитывает ученика. Он чуть сквозь землю не провалился от стыда. Надо же, какой профессионализм с его стороны.
После, следователь совершил очередную ошибку, нарушив установленное самим же правило: под деловым предлогом пригласил девушку в кафе.
А ведь он никогда так не поступал. Но что-то нашло на Сергея, что он пошёл на такую глупость.
Естественно, Катя не поняла, какое произвела на мужчину впечатление. Теперь, оказавшись в родных пенатах, Сергей выдохнул. Потому что самоконтроль всегда истощал его. Особенно, когда дело касалось женщин. Их возможные истерики и эмоциональность были катастрофичны по своей силе поражения для мужской брони. И посему, выжить морально для Сергея являлось делом сложным и энергозатратным. А вот работа наоборот, было местом умственного и душевного равновесия. Здесь никто, ничто на свете не могло бы вывести Сергея из себя. Все трудности и прессинг начальства действовали на молодого следователя подобно допингу. Мужчина не замечал, сколько времени сидит за изучением бумаг, экспертиз, не знал меры в делах. А женщины, как правило, таких не любят. Это знание напоминало Сергею, что неплохо бы держаться подальше от Екатерины Валерьевны и пересекаться с ней в рамках сугубо рабочих вопросов. Внешняя привлекательность и ум, который следователь заметил при первых её словах, говорили ему, что эта девушка не была пустышкой, дорогой куклой, как многие другие молоденькие девушки и женщины. Тем привлекательнее она была для Сергея. Но в то же время, следователь не спускал со счетов подозрения эту красавицу – девушка вполне могла быть причастна к убийству сестры. Ведь такие историй в жизни происходили довольно часто, когда самые близкие люди оказывались самыми циничными, безжалостными душегубами, − размышлял Сергей, насыпая корм в миски питомцев.
Покончив с ужином для Самсона и Корейки, мужчина поставил на плиту турку с хорошим молотым кофе, а после присел на слегка поскрипывающий табурет советской эпохи. Он открыл увесистую папку с документами, начиная изучать бумаги, в ожидании бодрящего напитка.
Вот он начал просматривать фото жертв, снова и снова пытаясь понять, что из себя представляет убийца. И сотни вопросов, роем кружившиеся в голове следователя лишь усложняли работу. Они противно щипали мозг, ставя под сомнение даже отчёт от судмедэксперта. Сергей действительно не верил в то, что на месте преступления находились несколько человек. Но если отбросить все свои тараканы и допустить версию эксперта, то нутро следователя всё равно противилась ей. Чутье подсказывало, что в этом деле всё было не таким очевидным. А мужчина верил своей интуиции, которая никогда не подводила. И сейчас, он как всегда, беспрекословно последует за ней. Чтобы не случилось.
… Запах подгорелого кофе отвлёк Сергея. Чертыхнувшись, он погасил плиту и оглядел масштаб катастрофы, что растекалась по варочной поверхности. Чёрная лужица художественно окружило конфорку в плотное кольцо, внеся в скучную чистоту плиты немного житейского беспорядка.
Сергей не стал ждать, пока сбежавший кофе начнёт сохнуть и, взяв в руку тряпку, быстро вернул плите его девственную чистоту. И, немного поостыв в желании сварить ещё одну порцию кофе, плеснул в стоявший рядом стакан немного водки. Осушив его одним быстрым, коротким глотком, мужчина снова расположился за столом, планируя поработать до глубокой ночи.
***
Катя
Она проснулась посреди ночи.
Сон, что видела Катя, будоражил сознание. Он оказался немного жутковат и оставлял неизгладимое впечатление, ведь прежде ей никогда не снилось ничего подобного. Сны девушки всегда или почти всё время были спокойными и, наверное, немного скучными, что поутру, после пробуждения, Катя благополучно их забывала.
А этот, заставил её вскочить с постели.
Всё ещё часто дыша и приглаживая взъерошенные, мокрые от пота пряди волос, девушка подошла к чуть приоткрытому окну. Здесь прохладный ночной воздух играл лёгкими занавесками, а лунный свет падал на лицо Кати, приглаживая обеспокоенное выражение чистым холодом.