ДОРОГА ЖИЗНИ ГВАРДИИ РЯДОВОГО

ОТ ИЗДАТЕЛЯ:

Долгие годы на самых разных уровнях – в самых различных общественных кругах в мире (в том числе и в нашей стране – России) задается вопрос: почему так важна для народов бывшего СССР память об истории Великой Отечественной Войны?

Часто это объясняют невообразимой трагедией, болью звенящей даже не в памяти страны – но в каждой семье народа, ценой трудно вообразимых жертв завоевавшего право зваться Народом-Победителем.

Все верно. Но дело – вероятно – не только в этом…

Пожалуй – крайне важно эмоциональное восприятие этих исторических событий. Великая Отечественная Война – не просто история страны. Это личная – персональная история практически каждой семьи. История, можно сказать, вчерашнего дня. Всего лишь одно-два-три поколения отделяет живущих сегодня от непосредственных участников тех событий. И лишь «родства непомнящие» готовы сегодня отказаться от Памяти.

Речь о Памяти народа, которую сегодня многие бы назвали генетической. Трудно сказать передается ли память генетически – но вряд ли подлежит сомнению то, что на уровне ментальном эволюционные процессы происходят. И Память, о которой идет речь, является для нашего народа стержневой. Сотни лет в народе ковался стержень выживания под гнетом «своих» и «чужих». Стержень, дававший и дающий силы противостоять всем мыслимым угрозам, возрождаться казалось бы из пепла и упорно развиваться (неизбежно двигаясь к подлинному величию). Стержень, определяющий восприятие окружающего мира как народом в целом – так и отдельным человеком в частности. Разумеется восприятие различно и всегда сугубо индивидуально, но именно стержень дает силу сохранять личную и народную независимость (иногда – в силу обстоятельств – глубоко укрытую, но всегда живущую в душе). Стержень, иногда, может быть спрятан, будучи свернут в тугую спираль – но в нужный момент эта спираль разворачивается и придает невероятную силу (бывают исключения из правила – «родства непомнящие» отказывающиеся от Памяти и, тем самым, отнимающие у себя Стержень Силы – но это их выбор).

Публикуемая книга могла бы быть написана чуть ли не в каждой семье нашей страны… Различался бы, пожалуй, только пройденный боевой путь участника событий.

В этой книге сплелось в единое целое многое. Восприятие войны глазами маленькой девочки (папа которой ушел на войну и вернулся – а многие близкие люди не вернулись), прожившей эту войну и то, что было после войны. Немногословные и редкие воспоминания вернувшегося с войны отца вплелись в нить повествования. Девочка со временем стала Ученым-Историком (доктором исторических наук) и научный подход к изучению оставшихся в прошлом событий не мог не стать частью этой книги – вот только эмоции (личные – глубинные) не могли не окрасить даже академический научный подход.

Книга получилась и не совсем художественная, и не совсем научная – но, абсолютно точно, документальная.

Следует отметить, что писалась книга в начале 2000-х, что не могло не сказаться на вплетающихся в текст деталях.

… Детали…

Десять лет планомерной работы так называемых экономических и политических элит (во многом как раз из числа «родства непомнящих») по «окончательному уничтожению страны», оставленной Победителями своим потомкам в наследство…

Пришедшая и только выстраивающаяся на тот момент новая власть (никому еще на тот момент неизвестный В.В. Путин) воспринимается еще со вполне объяснимым недоверием и болезненным восприятием необходимых – возможно – на тот момент «политических маневров»…

Боль от бессилия что-то исправить и невозможности просто принять утрату суверенитета, завоеванного столь дорогой ценой…

… Да уж – детали…

Текст публикуется именно так, как был написан тогда. Быть может сегодня автор бы многое изменила. Но это уже тогда была бы иная книга.

Думается, что данная книга безусловна интересна и важна для потомков «Гвардии Рядового», ставшего героем (одним из – но очень важным для автора) повествования.

Отдельный интерес представляет данная книга для близких и потомков той самой «маленькой девочки» – читая, нельзя избавиться от ощущения что именно эта «маленькая девочка» руководила взрослым Ученым-Автором.

Для многих потомков сослуживцев «Гвардии Рядового» (в самом широком смысле – все Победители сослуживцы) эта книга, думается, будет говорить об именно их Близких.

Для тех, кто интересуется историей, в книге собрано (кратко и скрупулёзно) огромное количество фактической информации.

А кроме всего прочего – это книга не только о событиях в ней описываемых.

Это книга – в философском смысле – о судьбе России (в том числе об абсолютно современной Судьбе).

Текст сохранен абсолютно – до последнего знака – в авторской версии.

Книга не была автором передана как завершенная – возможно, что-то могло быть иначе…

Но уж как есть – с Уважением и Благодарностью.

ГВАРДИИ РЯДОВОЙ ИВАН АНТОНОВИЧ

«Историк должен ликовать и горевать со своим народом. Он не должен, руководимый пристрастьями, искажать факты, преувеличивать счастье или умалять в своем изложении бедствие; он должен быть прежде всего правдив, но может, и даже должен все неприятное, все позорное в истории своего народа передавать с грустью, а о том, что приносит честь, о победах, о цветущем состоянии говорить с радостью и энтузиазмом».

Н. Карамзин. Соч. Л., т. 2, С 49-50.

Поймут ли мудрые потомки

Как тяжелы в огне войны

Солдат защитные котомки

И как пути солдат длинны!

И пусть, листая наши годы,

Потомок выпишет резцом

Глухие ночи непогоды

Снег вперемешку со свинцом!

Борис Озерный

НЕВОЛЬНЫЕ РАЗДУМЬЯ ПЕРЕД НАПИСАНИЕМ КНИГИ.

Может настать такое время (есть признаки), когда кому-то станет выгодно пересмотреть все наше героическое прошлое. Великая Отечественная война, которую мы помним вживую по ее разрушениям и по еще живущим среди нас ее инвалидам и ветеранам, может быть превращена лишь в исторический эпизод Второй мировой, а подвиг советского солдата извращен и опошлен. Сегодня антироссийскими, антинародными в сути своей, силами введен в действие политический заказ: одурманив разум наркотой антисоветизма и антикоммунизма, столкнуть молодежь в болото обывательщины, влить отраву ненависти к самым светлым, самым драматичным страницам прошлого, из трагедии народа на пути к своей подлинной свободы скомпоновать этакий низкопробный фарс.

Прискорбно объяснять, почему общество с такой легкостью и с чисто плебейской уничижительностью смиряется с тем, как далеко не без умысла, «возвращаются» в страну всякие пропахшие нафталином в «антантовских закромах» монархически-белогвардейские штандарты и прочие сомнительного духа «раритеты». Все это вытащено сегодня из кованых ненавистью к русскому народу («черни») сундуков потомками (а нередко еще и ими самими!) тех, кто в самую тяжкую годину для судеб брошенной (во спасение лишь собственной шкуры!) ими страны пребывал в надежде на разгром Советского Союза гитлеровским фашизмом. Даже стыдно за генеральские погоны бывших царедворцев, склонивших седовласые головы перед ефрейтором, вознамерившимся уничтожить Россию с первых минут хмельного бдения от «пивного путча», поклявшимся превратить в пыль не только русских, но и вообще все славянство. Ослепляющая ненависть белогвардейщины к СССР, к тебе, стоявший тогда у власти и беззаветно сражавшийся народ страны Советов, питала их жажду увидеть Россию растерзанной.

Где же теперь твоя воля, твоя гордость, народ? Иль тебя растворили, или ты растерялся? Или ты породил поколенье, предавшее дух твой, детей, не способных даже подумать о том, во что с такой легкостью превращают тебя, советский народ. Или сам ты обрек себя прозябать у ничтожных «парадных подъездов» и позволил тем самым навеки духовно почить, осеняя крестом свою участь, доверившись всякого рода «возвращениям» всякого рода поддельных «святынь», принимая на веру узы крови сомнительных «мощей» чужеродных «княгинь», неизвестно откуда берущихся ныне? Иль тебя охватил паралич «умиленья», с которым нисходят к тебе те самые мытари, которых сам Спаситель прогнал за двери священных приходов.

Небесхитростна цель новоявленных русских. Пекутся ж они лишь о том, чтоб сегодня заставить народ позабыть о величье былом, отказавшись от вольнолюбивого духа и той доблести, что залогом спасения была всякий раз, когда над страной нависала угроза. Их цель: разменять неподкупность народной души, ее святость на проделки пронырливых мытарей, потянувшихся толпами в храмы на элей сладкозвучный священников; воспеть ту лжесвятость, что уходит корнями к развратнику царских покоев Распутину, и сего «мужика»-проходимца представить «народным управителем» страны. Слава богу, у Архиерейского собора (2004) хватило то ли совести, то ли мудрости отмести эту мерзость и от себя и от «воцарения» в святость.

И доколе все это? Видать надолго, если даже глава государства беззастенчиво (не хочу говорить о безграмотности политической и всяческой) бросает тень на святое, на истинно святое: порыв отдать жизнь во имя победы над супостатом, терзавшим страну.

И ходить далеко не надо! Вот, пожалуйста, телеинтервью главы государства. В. В. Путин интерпретирует пример героического поведения молодежи в навязанной стране ее внутренними недругами чеченской войне. Будь она в общем-то проклята. Она – фрагмент загнанной внутрь гражданской войны в стране после распада СССР. «Конечно, и в годы Великой Отечественной войны тоже (?) было немало случаев такого (?) героического самопожертвования, но тогда эти воины шли на свои подвиги под дулами винтовок и автоматов заградотрядов (???). Сегодня же они идут на них движимые лишь чувством патриотизма и любви к своей Родине». Даже стыдно об этом писать: глава государства, не рядовой чиновник от военного ведомства, а главнокомандующий! В чем корень нелепой параллели? Уму-разуму не поддается этот политический «экскурсо-опус». Ведь это не что иное, как пасквиль на красноармейцев, их поступки в Великой Отечественной войне. Речь-то шла при сравнении о подвиге рядового Александра Матросова.

Обратимся к подлинным страницам истории войны.

23 февраля 1943 года в бою за деревню Чернушки, что на Псковщине, Матросов закрыл своим телом амбразуру немецкого дота. До него такие подвиги совершили 98 человек. Но эти подвиги канули в общий котел безвестного и бескорыстного героизма. Назначенный командующим Калининского фронта А. И. Еременко (апрель 1943 года) узнал, что Матросов, боец 254-го стрелкового полка, не отмечен признательностью народа. И чтобы сохранить этот порыв души человека в памяти народной на века, он обратился с рапортом о награждении бойца. Матросову было присвоено звание Героя Советского Союза, хотя и не он был пионером такого рода подвига. Военные историки установили, что впервые такой подвиг был совершен младшим политруком роты 126-го танкового полка 28-й танковой дивизии Северо-Западного фронта Александром Константиновичем Панкратовым. Произошло это 24 августа 1941 года под Новгородом, в критический момент штурма Кирилловского монастыря. Увлекая за собой бойцов, 24-х летний политрук бросился на вражеский пулемет и грудью закрыл огонь. 16 марта 1942 г. Панкратов был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Приказ же Сталина № 227 о заградотрядах, широко известный как «Ни шагу назад», появился 26 июля 1942 года и действовал до 29 октября 1944 года, когда было отдано распоряжение о их срочном расформировании до 13 ноября. Подобный приказ действовал в вермахте на протяжении всей войны и неоднократно ужесточался по мере продвижения Красной Армии к границам третьего рейха.

Всего героев-матросовцев – 402 человека. По годам: 1941 – 20, 1942 – 61, 1943 – 107, 1944 – 140, 1945 – 74. (Правда, 20 – 23 августа 2004 г.). Не вяжется ни с действительностью, ни с историческими фактами и тем более с духом народным утверждение, что на подвиг и бессмертие «матросовцы» шли под дулами «заградотрядов». Не мешало бы помнить, что обречены на бесславие и позор те, кто хоть намеком позволяет себе оскорбить сегодня память о подвигах героев Великой Отечественной войны. История хранит и помнит все, даже то, что глубоко запрятано в ее анналах.

К сожалению, сегодня все чаще появляются в обществе чуждые народному духу силы, сеющие семена лжи, искажения образа советского воина-освободителя. Их цель – дегероизация священной для нашего народа Великой Отечественной войны. Значит, это кому-то выгодно! Но кому – вот вопрос, на который должны ответить потомки.

Президент Академии военных наук РФ, генерал армии Махмут Ахметович Гареев дает исчерпывающее объяснение истокам массового героизма советского народа. «Можно без преувеличения сказать, что наше поколение, с точки зрения своего воспитания, было уникальным. Если в царские времена деды и отцы наши были неграмотны и жили в крайней бедности, то мы, молодые люди, в годы Советской власти получили широчайший доступ к образованию, невиданную возможность проявить себя в государственной и общественной жизни. Армия тоже стала великой школой воспитания прежде всего патриотического». Понятна тревога генерала армии.

«Принижением значения подвигов фронтовиков, тружеников тыла и вообще нашей Победы хотят лишить главного компонента боеспособность армии – ее духовной силы, что было отличительной чертой Красной, Советской Армии, да и вообще русской армии на протяжении веков. Писатели, историки, журналисты неолиберального толка прямо говорят о том, что Победа в Великой Отечественной войне – это последний плацдарм, который удерживает старшее поколение – «консерваторов», и призывают ликвидировать его. В международных кругах тоже давно развернута кампания по пересмотру итогов Второй мировой войны с целью расчистить путь для установления «нового мирового порядка», а России внушить, что поскольку у нее не было ничего путного в прошлом, то она не может рассчитывать и на достойное будущее. Поэтому у наших соотечественников нет другого выхода, как противостоять всем этим фальсификациям, клевете, не допустить поругания и принижения значения Победы, одержанной во второй мировой войне при решающей роли нашей страны и ее Вооруженных сил».

Однако трудно сказать, чья роль более неприглядна в той «исследовательской» казуистике, которую создали пренебрегшие своей научной ответственностью некоторые российские ученые, клюнувши на соросовские гранты. Поиск истины по нерешенным научным проблемам заволокла аллилуйя в адрес полковника, руководителя Центра зарубежных исследований армии США, главного редактора журнала «Journal of Slovic Military Studies» Дэвида М. Глентца. Автор такой книги, как «Внезапность в операциях Советской Армии» (1989), вдохновленный, возможно, избранием его действительным членом Российской Академии естественных наук (РАЕН) расширил научное поле своих исследований. В 1994 году появился его труд «История советских воздушно-десантных войск», он принял участие в научной конференции, посвященной 50-летию окончания Второй мировой войны, выступив на ней с докладом «Недостатки историографии: забытые битвы германо-советской войны (1941 – 1945 гг.)* [См. Вторая мировая война. Актуальные проблемы. К 50-летию Победы. М., Наука. С. 339 – 362.]

Обращает на себя внимание, что для американского историка и полковника армии США не существует такого научного понятия, как «Великая Отечественная война». Ему удобно или идеологически выгодно вводить в научный оборот понятие, принципиально чуждое научному аппарату советских исследователей – «советско-германская война». И пишет он о «недостатках» нашей отечественной историографии в освещении драмы и трагедии войны, которая унесла жизни 27 миллионов человек, стала всенародной войной для всех народов, населявших Советский Союз. Историографические недостатки вне сомнений имели и могли иметь место. Но никто из наших исследователей не позволял себе игнорировать такую методологически важную для отечественной исторической науки категорию, как «Великая Отечественная война», не позволял низводить эту войну до заурядного понятия: «германо-советская». В действительности она и не была таковой. Статья же Глентца изначально задумана была как своего рода программная, как оказалось, на ближайшие десять лет.

К 60-летию Победы сей автор в духе своих замыслов подготовил монографию с ни много ни мало претенциозным названием: «Величайшее поражение маршала Жукова». Сам Д. Глентц последователен и верен себе. Удивляет другое: почему достойная лучшего применения «научная» активность этого автора не получает должного отпора со стороны наших специалистов. В этой связи особо значимыми представляются мысли М. Гареева о методологической несостоятельности позиций американского военного историка. Так, по его убеждению общепризнанно значение Нормандской операции союзников 1944 года. Но если пользоваться методом Глентца и других горе-историков, то можно и эту операцию совсем по-другому изобразить. Судите сами. В начале данной десантной операции еще без воздействия противника 10 десантных судов, на борту каждого из которых находились около 300 человек и 26 артиллерийских орудий, пошли ко дну. На участке «Омаха» танки были спущены на воду в 6 километрах от берега и начали тонуть вместе с экипажами (из 29 танков только два добрались до берега). Здесь погибли 3 тысячи американцев. А 8-я воздушная армия 13 тысяч бомб сбросила по берегам Нормандии, где совсем не было противника. Или еще: 270 саперов (половина из которых была убита или ранена) смогли сделать только один проход в заграждениях. По тогдашней оценке генерала Брэдли: «сложилось впечатление, что наши войска попали в катастрофу, из которой нам не выбраться».

Описание подобных эпизодов войны, считает М. Гареев, можно продолжать. И прийти к выводу «о величайшем поражении генерала Эйзенхауэра». Но очевидно, что в любой операции, будь то Нормандская или Берлинская, есть главный итог, по которому и надо судить о ней. («Правда» 20—25 февраля 2004).

В связи с приближением 60-летия Великой Победы пишущая братия кинулась на освещение конъюнктурно «выгодной» темы, чтобы быть, так сказать, «услышанной». Но делает это с грязной душой и нечистой совестью. Все вторично. И источник не важен: чем грязнее, тем лучше. И жалкий, не нюхавший пороха мещанчик пытается сквозь призму собственной психологии торгаша или премудрого пескаря разглядеть – непосильная для него задача – характер народа, поднявшегося на отражение врага, отторжение захватчика. Психологии и умонастроению воспитанного в советских условиях молодого поколения он пытается навязать собственную гнусь, привнести навыки пресмыкающегося психологии и умонастроению воспитанного советской властью молодого поколения, принявшего на себя удар и на протяжении трех лет сражавшегося один на один с врагом фактически при попустительстве так называемых союзников, обещавших второй фронт в 1942 году, а открывших только в июне 1944 года. Через три года (!) после нападения Гитлера на СССР. Сражающийся советский народ за эти годы поднял себя на такую духовную высоту, на которую за всю историю человечества не способен был подняться никакой другой народ.

СОЛДАТСКИЕ ДОРОГИ ГЛАЗАМИ СОВИНФОРМБЮРО.

Светлой памятью о Васильке Соколове, первом послевоенном сыне Ивана Антоновича, которому суждено было прожить всего один год, диктуются эти строки. «Младенческая» (так говорила, я хорошо помню, мать) скосила годовалого с солнечным ликом ребенка дивной красоты, огромные глаза которого вобрали в себя, казалось, всю голубизну небес. Что говорила сельская «медичка» (врача возле него не было), неизвестно. Кажется, что это была вроде младенческая эпилепсия, которая не поддается лечению. А по мне: до него – еще в утробе матери – долетела пущенная в его отца фашистская пуля. На судьбе и здоровье сына солдата, вернувшегося с самой тяжелой войны длиною в 1410 дней, сказались фронтовые тяготы, ранения, контузии его отца. Фашизм продолжал убивать. Только теперь – уже ни в чем неповинного младенца, жизнь в которого вдохнул ратник, истосковавшийся за годы каждодневных битв и сражений по любви и страсти. По семье. По образу жизни, какой она была до войны. Война не в силах была вытравить его память о поре его молодой зрелости, жажду жить, творить, растить детей, которых должно было быть обязательно много. Ту жизнь, что была растоптана сапогом вероломно ворвавшегося супостата, теперь надо было восстанавливать заново, по крупицам, из обломков старой, помноженной на горький опыт огненных лет, на время ставших для человека его повседневностью.

Умер Василек на крещенье, в большой православный праздник, 19 января 1948 года. Это дитя, поразившее повитуху в момент своего рождения «ангельской красотой», с неземной силой всматривалось в отходивший от мрака мир удивленными глазами всего один год. Что успели эти глаза заметить, запомнить, сокрыть во глубине своей не по-детски успевшей отяготиться земной жизнью души? Что успела эта светловолосая головка младенца понять перед тем, как навсегда покинуть сей тленный мир, от самих корней взваливший на него бремя судьбы раненых и павших на бранном поле? Это навсегда останется тайной. Его тайной, которую он, еще безмолвный, унес с собой. Для вчерашнего солдата держать на своих руках бездыханное тельце годовалого сына было продолжением ужасов все той же войны. Я помню молчаливые слезы на глазах отца.

Сегодня Василек лежит в окружении тех, кто даровал ему жизнь: спустя тридцать один год к нему в фамильный склеп сельского погоста явился отец, через сорок восемь – мать. Все эти годы его родители жили в убеждении, что рождение сына после всех тягот и испытаний войной было их достойным отваги ответом надменному врагу, вздумавшему посягнуть на землю, принадлежащую их предкам.

Работа над этой книгой близилась к завершению, когда на глаза мне попалось интервью кинодраматурга Станислава Говорухина. Его убежденность в том, что мужчина воспринял Великую Отечественную войну как счастье – при всей парадоксальности этого созвучия – существенно повлияла на мое понимание личности отца, на осознание того личного, что жило в нем нераскрытым, быть может, даже для него самого. И прав, наверное, кинодраматург, когда он, сопоставив личностные начала мужчины и женщины, стремится выделить общую для них гражданственность. И подчеркивает то, что присуще только женщине. Сплавляя воедино будничность, серость повседневной жизни с высокой степенью гражданственности, он возвышает этот сплав чувств до высот, достойных пера непревзойденных авторов любовной лирики всех времен. И трижды прав, когда он сам говорит о женщине сухой прозой: «Муж у нее – достойный защитник Отчества не только потому, что у него такая профессия, а еще и потому, что у него тыл крепкий. Значит, она тоже участвует в таком деле, как защита Отечества. Женщины всю жизнь себя так проявляли. Вспомните: войну кто выиграл – Жуков что ли с маршалами? Генералиссимус? Войну выиграли солдат и его баба. Бабы трудились в тылу. И дети, и бабы, и бабушки. Поговорите сейчас с любым из воевавших мужчин – для него эти четыре года чуть ли не самые счастливые были, самые интересные. И спросите женщину, которая переживала войну в тылу: был ли у нее хоть один счастливый день? Ни одного. Они защищали Отчество».

В жизнь тыла война врывалась катастрофически непостижимой правдой сводок Совинформбюро. С этими сводками сверялся каждый день и каждое мгновенье самого драматичного в истории России четырехлетия. Весь ритм жизни советского общества был подчинен одной задаче: с честью преодолеть небывалую трагедию. Народ нацелил себя на священную войну. Далеко не каждому (поколению даже!) дано испытать великое чувство сопричастности ходу истории, почувствовать себя ввергнутым в водоворот событий, исход которого зависит от тебя. Даже сегодня, спустя шестьдесят лет, эти события – не есть просто материал для учебника истории. Живы сами участники войны, кровоточит израненная память потомков тех, кто с нее не вернулся. Ни один мальчик, ни одна девочка в школе не должны относиться к страницам Великой Отечественной как к школьному уроку, а всегда – только как к уроку беззаветного мужества, неколебимой преданности и верности своей Родине. В книгах же надо сохранить дыхание грозового времени, а не сводку событий. Это дыхание с удивительной силой духа передали советские писатели и журналисты, которых в несгибаемую когорту объединило Совинформбюро, превратило в публицистов высочайшего накала мысли и взлета чувств. Благодаря этой когорте мир стал свидетелем рождения в советском обществе доселе неведомой силы в сражении с вероломным захватчиком, в борьбе с наглой фашистской нечистью. Из недр народных эта когорта извлекла силу, показала ее несокрушимую мощь как неотъемлемой составной военного потенциала социалистического государства. У этой чудотворной силы есть имя собственное: раскрепощенный дух человека.

Уже на второй день войны главная газета страны, «Правда» обратилась к народу с простыми, понятными каждому словами: «За оружие, товарищи и друзья! Оружие везде: и на кораблях наших, и на самолетах, и на танках, оружие на заводах наших, на полях, шахтах. Каждое лишнее зерно урожая – лишняя пуля врагу. Каждый кусок угля – лишний снаряд. Каждый стакан горючего – драгоценность: именно его и может не хватить самолету, забравшемуся в далекий тыл врага. Каждая мысль, каждое слово наше – оружие: оно поможет сокрушить прыжок осатаневшего зверя. Оно поможет победе во имя будущего счастья народов».

Так случилось, что эпизод, связанный с этим номером «Правды», навсегда врезался в мою память. Полуторка отца остановилась не у самого нашего дома, как это бывало раньше, а чуть подальше. Из нее выпрыгивали вернувшиеся из военкомата мужчины и расходились по своим домам. Захлопнув дверцу кабины, отец пошел навстречу нам, детям, бежавшим к нему со всех ног. В его руках была схваченная бечевкой связка книг, букварь, арифметика, тетради, из авоськи торчал пенал, несколько коробок цветных карандашей. Я заметила, одну книжку отец держит отдельно и протянув ее мне попросил прочесть ее название. Читать я уже умела и к радости отца громко вслух прочла «Герои и мученики науки». Эта книга Берковой об ученых, можно сказать, стала родоначальницей моей домашней библиотеки. Зачитанная мною, моими друзьями, детьми, а теперь и моими внуками, обветшалая, истертая, местами даже порванная эта книга стала своего рода талисманом на моем пути в мир науки.

Деревня знала, зачем вызвали всех мужчин в военкомат. Слово «война» висело в воздухе с тех самых минут, как председатель сельского совета Иван Кувшинов принял накануне телефонограмму с сообщением о нападении Гитлера на нашу страну и предписание всем призывникам незамедлительно явиться наутро в военкомат. Для нашей тихой, объятой пасторальным спокойствием деревни, где не было даже радио, с красотой ее благоухающих пахучими цветами лугов, готовых к сенокосу, с трудовым людом, не без гордости любующимся полями, где зрел «небывалый», как – я помню – говорили все, урожай озимых и яровых, тогда не было слова страшнее, чем слово «война». Было это как раз 23 июня 1941 года. Мужчины нашей деревни – наши папы и дяди – Шмелев, Кочергин, Горячевы, Петряковы, Муравьев, два родных брата отца – Петр и Федор Антоновичи, их двоюродный брат Семен Соколов, уже вернувшиеся из военкомата, и Иван Христофоров, собравшись вместе, не присаживаясь, сосредоточенно и озабоченно дымя папиросами, обмениваясь скупыми словами, обсуждали страшную, нежданную новость. Мы, дети, не такие резвые, как всегда, крутились тут же. Я запомнила их потому, что это были наши ближайшие соседи, отцы моих друзей по играм. Особенно памятен мне момент, когда к нам подошел дядя Ваня Христофоров, напарник отца по шоферским делам, любимый наш сказочник по долгим зимним вечерам. Отозвав нас с Раей, его старшей дочерью, чуть в сторону, он сказал: «Вы с Раей 1 сентября пойдете в 1-й класс. Сидите всегда рядом, как мы, ваши отцы, за рулем». Попросил меня поделиться тетрадками, сказав, что он не успел их купить. «Читайте книги. Учитесь уму и добру». Это были его последние слова, для меня ставшие вообще последними живого дяди Вани. Вскоре пришло сообщение, что он пропал без вести. С войны он так и не вернулся.

Всем дали одни сутки на сборы, на клятвы семьям, на прощанье с детьми. Каждый дом погрузился в заботу: кто-то выпекал солдатский круглый каравай в самодельную котомку, кто-то подбирал шерстяные носки, а дядя Влас, муж старшей папиной сестры Аграфены, принес для отца напутственный «талисман» – полотняные портянки, которые хранились у него новенькими, как реликвия времен гражданской войны в память о 25-й, чапаевской, дивизии, красноармейцем которой он был. Наутро деревня «честь-честью», как и положено среди близко знающих друг друга людей, провожала своих защитников на войну. Это была людская масса, шагавшая по главной улице деревни по ей одной присущим законам. Не помню уже, кто играл на «тальянке», но до сих пор живет во мне красивый голос запевалы и певуньи нашей деревни, тети Нюры, племянницы отца. Помню и песню: «Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты», которую я воспринимала тогда как специально посвященную отцу. Это была процессия, сопровождалась она беспорядочной беготней босоногих малолетних детишек. По мере ее движения народу становилось все больше. И на «кузнечной площади», как бы замыкавшей наш «главный пришпект» вся эта людская масса затормозила свое движение, чтобы отдать дань уважения кузнице, первой достопримечательности колхоза. Здесь подковывались колхозные кони, приводились в порядок серпы, изготовлялся нехитрый, создаваемый по эскизам собственных народных умельцев инвентарь для хозяйственных нужд. Эта площадка была любимым местом мужчин. Нередки были стихийно возникавшие соревнования в мастерстве «на понимание кузнечного искусства». Здесь всегда горел огонь, а рядом была запруда, искусственный водоем, который не зная устали заполняла мелководная, но достаточно ретивая во время весеннего половодья речушка Шапкинка. Над ней красовался новый, добротной постройки деревянный мост, предмет особой гордости его главного проектировщика и прораба Александра Емельяновича Христофорова. Это был «Мост Мельяныч», ничуть не меньшая, чем кузница, гордость деревни.

Вся эта людская масса, управляемая только ей присущими законами бытия, прошагав по мосту, взобралась на пригорок, где в ожидании мобилизованных на фронт стоял колхозная полуторка, наименованная почему-то «Студебеккером» (не уверена, что это была действительно американская машина, так ее окрестил народ) и откуда брал начало «тракт». Так именовалась достаточно широкая, на редкость прямая и очень пыльная дорога, по сторонам которой колосились слева – рожь, справа – пшеница и гречиха, окруживши зеленый островок сельского погоста, где обрели для себя покой еще первые поселенцы нашей деревни. Тракт вел в райцентр Базарные Матаки. Заметив взбирающихся на возвышение людей, машина стала сигналить. За рулем сидел мой отец, рядом дядя Ваня Христофоров, а у капота машины стоял председатель сельского совета. В гул плачущих женщин и детей ворвался властный голос Ивана Кувшинова: «По коням!». Мужчины в мгновение ока взобралась в кузов полуторки. Почти все они были молодые, крепкие, загорелые и улыбающиеся (чего это они улыбаются, запомнила я свою мысль) в возрасте тридцати – тридцати пяти лет. У каждого из них было общее для всех воинское звание – рядовой. Солдат, одним словом. Мать передала отцу котомку, где поверх всего содержимого лежал круглый каравай пшеничного хлеба с отрезанной от него горбушкой. Эту горбушку тетушка Аграфена, старшая сестра отца, отрезала от каравая специально перед тем, как положить его в котомку и сказала мне: «Этот кусок надо сохранить, тогда отец вернется целый и невредимый». Затем она положила его в заранее заготовленный ею холщовый мешочек, стянула шнурками и дала мне со словами: «Ты старшая и, стало быть, самая умная дочка отца (мне было семь лет, сестренке Гале – пять, брату Юре – не было и трех). Ты должна сберечь этот хлеб и этим хлебом встретить отца, когда он вернется с войны. А он вернется. Оставленный в доме кусок от его солдатского каравая будет его ждать и беречь от пуль». После этого она попросила меня собственными руками спрятать мешочек за божницей, которая была у нас, сколько я себя помню, в углу избы над обеденным столом. Я восприняла все это как обряд, который непременно надо соблюсти, как особый ритуал, как заговор на возвращение отца. До сих пор я не знаю, и нет у меня объяснений, что за ритуал это был, но я внушила себе, что этот мешочек нельзя трогать, нельзя открывать и уж ни в коем случае нельзя хлеб ни откусывать, ни отрезать. Иначе с отцом может что-то случиться: ранят, убьют. С этими словами у семилетнего ребенка ассоциировалось, как я теперь понимаю, что-то страшное. И только я, хранящая этот мешочек с отрезанным ломтем, могу спасти отца, противостоять гитлеровцам, уберечь отца от всех несчастий, которые поджидают его на войне. К рассказу об этой горбушке мне еще придется вернуться.

«Даем газ!» – крикнул, высунувшись из кабины, отец. Машина рванулась, оставив за собой клубы дыма и пыли.

Возвращение по домам было унылым. Молчали даже совсем малые дети, притих и мой обычно крикливый двухлетний братишка Юра. В каждом доме об ушедших на войну теперь напоминали прикрепленные к стенам на самом почетном месте их фотографии, где они, совсем молодые, были запечатлены в лихих буденовках на голове как память о былой их службе в рядах Красной Армии по призыву. Отныне в каждой семье эта фотография становилась святыней, обретала особо высокий смысл и в глазах детей как свидетельство причастности семьи к живой истории отчизны, которая в свой трагический час нуждалась в том, чтобы самые сильные в стране сменили свои мирные занятия на ратный труд. Это понимал каждый, хотя и не совсем представлял себе, во что в действительности вылился он за годы войны. И это следует, наверное, знать и помнить об этом в заботах дня, разумных или праздных, в житейских буднях на горестной земле..

Тяжкий труд, к примеру, рядового пехотной роты, который земли под траншеи, стрелковые ячейки, ходы сообщения столько перекопал за войну, что уже одной ее хватило бы ему на грандиозный памятный курган Славы. А его ведь еще бомбами с пикировщиками забрасывали, снарядами и минами накрывали, из пулеметов косили, танками утюжили, морозами и ветрами на прочность испытывали, похоронками на родных и близких душу на части разрывали, но выстоял он, не запросил пощады – такого он и в мыслях не держал.

Думается, что существенными слагаемыми Победы были не только стойкость и храбрость солдат, не только их воинская выучка и смекалка, не только беззаветная любовь к Родине, но и тот идейно-нравственный склад личности, основанный на советском, социалистическом мировоззрении, который обеспечил их безусловное моральное превосходство над наглым, жестоким, до зубов вооруженным врагом. Вся мерзость этого врага начала публично раскрываться уже 20 октября 1945 года, когда главные немецкие военные преступники предстали перед судом народов в Нюрнберге. На протяжении десяти месяцев Международный военный трибунал расследовал совершенные гитлеровцами преступления против человечности и мира.

1 октября 1946 года был вынесен приговор двенадцати военным преступникам: Герману Вильгельму Герингу, Мартину Борману, Иоахиму фон Риббентропу, Вильгельму Кейтелю, Эрнесту Кальтенбруннеру, Альфреду Розенбергу, Гансу Франку, Вильгельму Фрику, Юлиусу Штрайхеру, Фрицу Заукелю, Артуру Зейсс-Инкварту, Альфреду Йодлю. Смертная казнь через повешение.

16 октября 1946 года приговор в отношении всех был приведен в исполнение. Кроме Геринга, который успел отравиться, и Бормана, в отношении которого еще не было доказательств, что его нет в живых.

Преступников в действительности было больше. За решетку попали Гесс, Шпеер, Функ, Нейрат, Дёниц, Редер, Ширах. Преступными были объявлены нацистская партия и орудия кровавого фашистского террора – гестапо, СС, СД. Предстали перед судом и понесли наказание высшие чины фашистского генералитета, монополисты Круп, Флик, Тиссен, директора «ИГ Фарбениндустри».

Главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе Роберт Джексон в своей заключительной речи произнес: «Главным злодеем, на которого возлагается …вся вина… является Гитлер, на [него] почти каждый из подсудимых поднимает указующий перст. Не оспариваю этого единодушного мнения… Но… Гитлер не унес с собой всю вину в могилу. Вся вина не окутана саваном Гиммлера. [Гитлер] был безумным мессией, который… начал войну и… ее продолжал. Поскольку он не мог уже властвовать, для него была безразлична судьба Германии… Гитлер пытался использовать поражение Германии для самоуничтожения германского народа. Он продолжал войну, зная, что не может победить, а продолжение войны означало лишь катастрофу…Гитлер приказал каждому сражаться до конца и затем отступил, покончив жизнь самоубийством. Он ушел из мира таким, каким жил – обманщиком. Он оставил сообщение, что погиб в бою, в качестве официальной версии…Я позволю себе на минуту превратиться в адвоката дьявола… Допускаю, что Гитлер был главным злодеем. Но возлагать всю вину на него одного будет немужественно и несправедливо со стороны подсудимых. Нам известно, что даже глава государства так же ограничен своими умственными способностями и количеством часов в сутки, как и все остальные. Он должен доверять другим, быть его глазами и ушами, чтобы следить за тем, что происходит в «великой» империи. Он должен иметь ноги, которые бы выполняли его поручения; руки, которые выполняли бы его планы. На кого полагался Гитлер в выполнении всего этого, как не на тех, кто находится здесь на скамье подсудимых? …Подсудимые сейчас просят Трибунал признать, что они не виновны в планировании, осуществлении и составлении ими заговора для совершения длинного списка преступлений и злодеяний. Они стоят перед… судом подобно тому, как стоял запятнанный кровью Глостер [один из главных персонажей трагедий Шекспира «Генрих VI» и «Ричард» III, на совести которого несколько жертв] над телом убитого им короля. Он умолял вдову так же, как они умоляют вас: «Скажи, что я не убил». И королева ответила: «Тогда скажи ты, что они не были убиты. Но ведь они убиты, тобой убиты, гнусный раб!» Признать этих людей невиновными – значит с тем же основанием сказать, что не было войны, не было убийств, не совершалось преступлений».

(Расплата. Третий рейх: Падение в пропасть. М. Республика, 1994. С. 3 – 4).

Из признаний Риббентропа: «Гитлер считал величайшим достижением Сталина создание Красной Армии».

Тогда же Керенский заявил: «Сталин поднял Россию из пепла. Сделал великой державой. Разгромил Гитлера. Спас Россию и человечество».

Не обошлось без сенсационных эксцессов.

Присутствовавшим на процессе журналистам запомнился эпизод с молоточком лорда Лоуренса. Для успокоения зала во время заседаний председатель Нюрнбергского трибунала лорд Джеффри Лоуренс всегда держал под рукой специальный молоточек. Когда становилось слишком шумно (а шумно было почти всегда!), он стучал им по столу, призывая к порядку. Молоточек этот был непростой. Инкрустированный сапфирами и бриллиантами, изготовленный из сплава благородных металлов, он стоил огромных денег. Причем игрушка была в определенном смысле исторической: когда-то ее использовали во время выборов Франклина Рузвельта губернатором штата Нью-Йорк. Рузвельт долго хранил в неприкосновенности эту особо чтимую им вещь, а потом отдал ее судье Фрэнсису Биддлу. Символично, что тот взял молоточек в Нюрнберг и, после того как председателем избрали Лоуренса, преподнес ему реликвию – видимо, в знак уважения. А скорее всего как знаковую память о президенте США, который много сделал для того, чтобы был открыт второй фронт. Однако через несколько дней после первого судебного заседания молоток украли. Лоуренс так расстроился, что перестал приходить на работу. Процесс остановился. На ноги была поднята вся полиция Германии, спецслужбы союзников. Специально для поисков из США приехала бригада лучших сыщиков. Конечно, они ничего не нашли. Пока Лоуренсу не изготовили дубликат трибунал бездействовал.

Свидетели процесса зафиксировали немело деталей характера преступников. Так, Риббентроп к месту казни шел, не видя ничего, на ватных ногах. Фельдмаршалы Кейтль и Йодль вели себя спокойно, а вот заместитель Геббельса Вальтер Функ рыдал навзрыд. Кальтенбруннер из-за сильнейшего ревматизма весь процесс провел в инвалидной коляске. Когда зачитали приговор, он впервые встал, повернулся лицом к судьям и картинно поклонился. Единственный, кто был оправдан – это Ялмар Шахт, министр без портфеля, президент Имперского банка. Когда огласили приговор, он наотрез отказался выйти из камеры. Объяснял это тем, что его дом находился в зоне советской оккупации, интервью журналистам давал только за плату – одна шоколадка (по стандартной таксе), наблюдалось помутнение рассудка. Весь процесс Герман Геринг провел с массивным перстнем на большом пальце. После попытки передать нацисту цианистый калий кольцо от греха подальше забрали. Ампулу с ядом нацисту № 2 все-таки сумели передать. При обыске в его камере нашли записку: «Фельдмаршалов не вешают, они уходят сами». Однако по решению трибунала мертвого Геринга вместе со всеми вздернули на виселицу.

Исполнять приговоры приехал Джон Вуд – палач экстра-класса из США. Знаток своего дела он за долгую карьеру не имел ни одной осечки. В гимнастическом зале Нюрнбергской тюрьмы был оборудован специальный помост, и приговоренный становился на один из четырех специальных люков. Потом ему на шею надевали петлю, предоставляли последнее слово, и … створки люка раскрывались. Всю конструкцию возводили и проверяли на надежность под руководством того самого палача-американца. Но во время казни Юлиуса Штрайхера, главного нацистского идеолога антисемитизма, гауляйтера Франконии и редактора любимой Гитлером газеты «Штурмовик» – этот механизм дал сбой. Приговоренный провалился в яму, но остался жив. После секундного замешательства под помост бросились помощники палача и добили Штрайхера. Ситуация, конечно, была ужасной, и Вуд потом долго переживал за свою репутацию.

(Из воспоминаний Эры Аркадьевны Богданович, которая вместе с мужем в 20-летнем возрасте попала на Нюрнбергский процесс как юрист. Роман Кармен подарил ей снимки процесса).

Дмитрия Карбышева, генерала, не покорившегося врагу и не пожелавшего пойти к нему на службу, фашисты превратили в ледяную глыбу. И стоит памятник в лагере Маутхаузен как символ непокорности и воли советского (с царских времен генерала) человека.

(В Усть-Куте нынешние правители России, именующие себя демократами и не упускающие ни малейшего случая, чтобы пополоскать придуманный ими жалкий лоскут «красно-коричневого фашизма», превратили в кусок льда солдата, ветерана Великой Отечественной войны, одинокого пенсионера, заморозив его в его собственной квартире. О чем думал этот – не раз в стужу и мороз глядевший смерти в лицо – солдат-победитель, замерзая вместе с водой, залившей его квартиру? Что передумал за эти тягостные дни, что замерзал, солдат, одолевший в войну фашиста? Он не мог не понять, что издевается над ним та же вражья сила. И кто же? Ельцинская шантрапа, пришедшая во власть).

ЛИЧНОСТЬ ОТЦА

Отец прожил жизнь, полную собственного достоинства. Это жизнь труженика, ратника, от природы одаренного многим: абсолютный слух, прекрасный голос, идеальная пластика в русском плясе, бескрайняя любовь и вкус к художественному слову, редкая по восприятию способность восторгаться красотой природы.

После службы в Красной Армии в кавалерийских частях он, влюбленный с детства в буденовку, проникся страстью к автомашине, состояние «здоровья» которой он позже мог определить по ее ходу, на большом расстоянии, по шуму двигателя. А когда прикасался к ней, казалось, что это сельский лекарь со стетоскопом усердно вслушивается в каждый посторонний шорох в организме обратившегося к нему больного, отказать в помощи которому он не вправе. Он, кавалерист, подростком укротивший не одного жеребенка и каждому из них подаривший свою верность, когда они стали уже взрослыми, с такой же страстью и преданностью полюбил и коня стального. Он редко употреблял слово мотор. Всегда говорил «сердце машины» «шалит», «барахлит».

«Какие все же у него удивительные глаза: не то доверчивые сверх меры, не то мудрые. Как у ребенка ясные, но ведь видели эти глаза и смерть, и горе человеческое, и сам он страдал много… Не это ли есть сила человеческая – вот такая терпеливая и безответная? И не есть ли все остальное – хамство, рвачество и жестокость?» (В.Шукшин. Страдания молодого Ваганова).

Андрей Платонов о русском солдате: «Он и до войны был уже тружеником и принял войну как высший и самый необходимый труд, превратив его в непрерывный, почти четырехлетний подвиг. Русский советский воин не образовался вдруг, когда он взял в руки автомат, он возник прежде, когда не знал боевого огня; характер и дух человека образуются постепенно – из любви к нему родителей, из отношения к нему окружающих людей, из воспитания в нем сознания общности жизни народа». «…Красноармеец понимает значение своего дела, и дело это питает его сердце терпением и радостью, превозмогающими страх. Долг и честь, когда они действуют, как живые чувства, подобны ветру, а человек подобен лепестку, увлекаемому этим ветром, потому что долг и честь есть любовь к своему народу, и она сильнее жалости к самому себе» (очерк появился только после войны, хотя и был написан в 1943 году).

ДЕТСТВО, ЮНОСТЬ, ПЕРВЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ.

Удостоверение личности красноармейца, состоящего на действительной военной службе в кадровом составе РККА. 57 Кавалерийского полка 1 Эскадрона. 30 декабря 1930 г. № Ш 15/2812.

«В момент, когда «Свободная Франция» становится союзником Советской России в борьбе против общего врага, я позволю себе высказать Вам мое восхищение непоколебимым сопротивлением русского народа, равно как мужеством и храбростью его армий и его полководцев. Бросив всю свою мощь против агрессора, СССР дал всем ныне угнетенным народам уверенность в своем освобождении. Я не сомневаюсь, что благодаря героизму советских армий победа увенчает усилия союзников и новые узы, созданные между русским и французским народами, явятся кардинальным элементом в перестройке мира».

Генерал де Голль – Сталину. 2 сентября 1941 г.

На отца произвел впечатление состоявшийся парад. Его мысль часто возвращалась к этому событию. Он считал ее нашей первой всенародной победой над врагом и первым торжеством. Неоднократно возвращался к параду. Сколько времени могла двигаться по Красной площади его полуторка, на которой сидели бойцы? Одну-две минуты! Но они перевернули всю душу. Возвысили народ, страну, личность советского человека, наконец!

«Весь поздний вечер и ночь мы жили ожиданием плохой погоды. Обнадеживала метеосводка, какую вечером 6 ноября получили в войсках фронта: «Низкая облачность, Ограниченная видимость. Дороги для всех видов транспорта проходимы. В ночь на седьмое наступит похолодание. Вероятны осадки. Действия военно-воздушных сил будут затруднены»…

Конные патрули из конца в конец мерили притихшую площадь, из темноты доносился цокот копыт, приглушенный снегом. Циферблат часов на Спасской башне не светился, не горело рубиновое созвездие Москвы.

До поры до времени решение провести парад держали в тайне – в прифронтовом городе нужно опасаться враждебных ушей и глаз. Еще в половине десятого вечера площадь осталась без праздничного наряда и была пустынна. Но под стеклянной, побитой осколками крышей мерзлого ГУМа хлопотали декораторы и художники, там сколачивали рамы для транспарантов и лозунгов.

Здесь же, в ГУМе, расположился истребительный батальон добровольцев-спортсменов. Среди них были и знаменитые чемпионы, кого мы неоднократно видели на стадионах.

На крышу Исторического музея и ГУМа забрались саперы. В Ветошном переулке дежурили пожарные машины. Начиная с ночи 22 июля им часто приходилось тушить пожары, вызванные бомбардировками. И вот впервые за месяцы войны пожарным дали праздничное поручение – приставить свои высоченные лестницы к фасадам зданий, обступающих площадь, чтобы помочь ее украшению. Только электрикам было нечего делать в тот предпраздничный вечер. Площадь оставалась совсем темной. Ведь не развешивать же гирлянду из синих лампочек!

Ранним утром все заиндевело от тумана; сырой морозной тяжестью стлался он над землей. Колокольня Ивана Великого и соборные купола посвечивали тусклым золотом. Памятник Минину и Пожарскому был укрыт мешками с песком, а окна в храме Василия Блаженного походили на бойницы крепости: в нужную минуту там появились бы пулеметы и противотанковые ружья.

Погода была явно нелетной, но аэростаты заграждения после ночного дежурства в московском небе не опустили, как делали это обычно, не отвели на дневной покой.

Да погода не обманула ожиданий: ее следовало признать как нельзя более подходящей для парада, прямо-таки великолепной. Именно о такой погоде мечтали устроители и участники парада.

Есть в жизни Красной площади минуты, полные пафоса. Такие вот минуты всегда предваряют начало парада. Торжественная тишина, полная сдержанного волнения, овладевает площадью. Тишина ожидания, когда каждая минута ощущается во всем ее объеме. Тишина, которая позволяет различать могучую поступь времени.

Литыми квадратами стояли на заснеженной площади войска, готовые к параду. Еще движение не наполнило ветром знамена. Лишь слегка колышутся шелк и бархат. Безмолвен оркестр – еще не раздались голоса повелительной меди, мелодии не согреты живым теплом, дыханием трубачей.

Но в этой сосредоточенной тишине, в покое замершей площади уже слышится близость праздника, все ближе, ближе величественная и гордая минута – вот-вот начнется парад…

У стен Кремля отчетливее, чем где-либо, ощущается дыхание нашей эпохи, богатырское дыхание народа – созидателя и воина.

Предосторожности ради парад начался на два часа раньше, чем было до войны, – в восемь утра.

Погода шла на «улучшение»: перед утром стало очевидно, что снег не перестает идти, а усиливается. И когда куранты отбили восемь ударов и принимавший парад маршал Буденный выехал на коне из Спасских ворот, снег уже шел довольно усердно, а небо сделалось цвета шинельного сукна.

Снег набросил белые маскировочные халаты на шеренгу голубых елей.

Ветер сметал белую пыль с зубцов кремлевской стены, и казалось, это пороховой дым стелется над твердыней. Кое-где на стене виделись следы камуфляжа: летом там были намалеваны зеленые аллеи, чтобы затруднить ориентировку фашистским летчикам, ввести их в заблуждение.

Казармы Училища имени Верховного Совета РСФСР к этому утру изрядно опустели. Уже немало курсантов отправились на фронт; они героически отражают атаки противника на Волоколамском направлении.

Горстка военных корреспондентов собралась у левого крыла Мавзолея. До войны во время парадов на том месте обычно толпились атташе в своей разномастной форме. Сейчас военных атташе не было, все посольства эвакуировались».

С речью выступил не принимающий (как обычно) парад, а Председатель Государственного Комитета Обороны Сталин.

«В то утро, из разумных требований безопасности, радиотрансляция с Красной площади началась с опозданием – когда Сталин уже заканчивал свою речь. А вся страна услышала его речь в специальной радиозаписи…

Судя по сегодняшнему параду, в казармах Москвы осталось не так много войск. Но на парад вышли курсанты военных училищ, полки дивизии особого назначения имени Дзержинского, Московский флотский экипаж.

А отдельные батальоны были незаметно для противника отведены с фронта во второй эшелон и переброшены в Москву только для участия в параде.

Вслед за частями и подразделениями, прибывшими с фронта, прошагал полк народного ополчения – разношерстное и пестрое войско.

Полушубки, бушлаты, стеганые ватники, бекеши и шинели; иные шинели еще помнили Каховку и Царицын, Касторную и Перекоп…

Сапоги, валенки, ботинки с обмотками…

Шапки-ушанки, буденовки, треухи, картузы, кубанки, папахи…

Винтовки вперемежку с карабинами, мало автоматов и совсем нет противотанковых ружей…

Но именно отсюда, с Красной площади, где каждый камень принадлежит истории, начинается ваш путь в бессмертие. Сыновья и внуки будут гордиться вашим непреклонным мужеством, доблестные красногвардейцы сорок первого года, волонтеры прифронтовой Москвы!»

Путь с Красной площади вел не в казармы, а на позиции – у многих участников парада заплечные вещевые мешки. Что в них? Нехитрый гардероб: сухие портянки, пара чистого белья; запасной патронташ и арсенал: гранаты отдельно, запалы к ним отдельно; холщовая кладовочка с сухарями, пачками пшенного концентрата и банкой консервов;

Позже по площади с железным громыханием везли пушки (что везла машина Ивана Антоновича?). Иные из них казались прибывшими из другой эпохи – «времен Очакова и покоренья Крыма». Наверно то были очень заслуженные пушки, но за выслугой лет им давно пора на музейный покой. И если они дефилировали, то лишь потому, что все боеспособные пушки нужны, до зарезу нужны были на фронте и не могли покинуть своих огневых позиций.

Затем к нашей радости пошли танки, их было много, около двухсот, в том числе немало тяжелых. Танкисты оказались в Москве мимоездом. Накануне самого праздника две танковые бригады выгрузились на задворках вокзалов, на станциях Окружной дороги.

А с Красной площади танки держали путь прямехонько на исходные позиции. И на сей раз танки не спускались мимо Василия Блаженного к набережной, а возле Лобного места сразу сворачивали на Ильинку, площадь Дзержинского и по улице Горького спешили на север и на запад – Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе.

Евгений Воробьев. Святая святых. От Совинформбюро с. 78 – 84.

7 ноября 1941г. Парад Красной Армии по случаю 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. С Красной площади на Западный фронт.

Перед 7 ноября 1941 года на Ленинград были сброшены листовки. Написаны они были по-русски. Одна из них гласила: «Жителям Петербурга (немцы отказывались называть город Ленинградом). Примите теплую ванну. Наденьте в честь 7 Ноября свой лучший костюм или самое красивое платье. Приготовьте себе прощальный ужин и насладитесь им. Потом ложитесь в гробы и готовьтесь к приближающемуся концу. 7 ноября будет синим. Синим от наших бомб».

И это были не пустые обещания. Бомбежка в этот день была особо злостной и непрерывной.

«Они умрут от голода» – таков был приговор Гитлера.

8 ноября противник овладел г. Тихвином и перерезал единственную железную дорогу, по которой шли грузы к Ладожскому озеру для снабжения Ленинграда.

Произошло первое сокращение продовольственных норм для войск Ленинградского фронта: для войск первой линии фронта норма хлеба уменьшилась с 800 до 600 г в день, для тыловых частей с 600 до 400 г.

10 ноября началась Тихвинская наступательная операция войск 54-й армии Ленинградского фронта, 4-й и 52-й отдельной армий при содействии войск Северо-Западного фронта, продолжавшаяся до 30 декабря.

13 ноября. В Ленинграде произведено уже четвертое снижение продовольственных норм по карточкам: трудящиеся стали получать по рабочей карточке 300 г хлеба в день, остальные категории – 150 г.

20 ноября произведено пятое снижение продовольственных норм по карточкам: 250 г хлеба на рабочую карточку, 125 – на служащую, детскую, иждивенческую. С этого дня в Ленинграде наступил период голодной блокады.

Да и хлебом в то время называлась странная смесь, которая состояла из нескольких компонентов: мука ржаная дефектная – 50%, жмых – 10%, солод – 10%, соевая мука – 5%, отруби 5%, целлюлоза – 15%, обойная пыль – 5%.

К 60-летию Великой Победы хлебопекари Москвы захотели было испечь «блокадный хлеб», но им это е удалось не только потому, что был утерян рецепт, но и невозможно было раздобыть отдельные его компоненты. Например, обойную пыль или дефектную ржаную муку!

Снижены были нормы хлеба и для войск: войска первой линии стали получать 500 г хлеба, тыловые – 300 г.

По ленинградскому радио передали следующее сообщение: «Военная комендатура города не хочет скрывать правду от населения. В связи с временной потерей города Тихвина не приходится надеяться на улучшение в ближайшее время продовольственного снабжения. Генерал Мерецков и его герои-красноармейцы сражаются за свою и нашу жизнь. Их героизм несомненно не пропадет даром, и Тихвин снова вернется к нам. Городской совет решил, что необходимо проложить дорогу по льду Ладожского озера, она протянется к востоку на 300 километров. Лишь это позволит снабжать город продовольствием. Освоение дороги начнется, как только ледяной покров озера сможет выдержать необходимый груз».Тогда никто не знал точно, насколько реально проложить дорогу через Ладожское озеро, длина которого достигает 200, а ширина – 120 километров. Однако на 83-й день блокады военная автотрасса № 101 была открыта.

Первый караван из тощих лошадей потянулся к Ленинграду. Но лед был еще слишком тонок, чтобы выдержать грузовики. Лошади были слишком слабы, чтобы тащить тяжелые грузы. Состояние льда проверяли ежечасно. Суровые морозы, к счастью, быстро сковывали лед

Указ об организации дороги вышел 15 ноября 1941 года. 20 ноября прошли конные подводы, а 22 ноября – первая колонна из 60 автомашин. Толщина льда в тот момент не превышала 20 сантиметров. За столь малый срок была проведена разведка всего пути. Более: выведена теория прочности льда, разработаны нормативы для продвижения гужевых повозок автомобилей, гусеничных грузов по льду с расчетами и формулами. Группа молодых ученых во главе с академиком Абрамом Иоффе изобрела и построила специальный прибор с уникальным по своей будничности названием – «прогибограф» – для измерения гибкости льда. Попытки найти этот уникальный прибор в связи с празднованием 60летия Великой Победы не увенчались успехом. Оказалось, что он не сохранился даже в музеях.

В архиве Музея обороны обнаружена карта движения изыскательских подразделений по льду Ладоги. Она датирована 19 ноября 1941 года, то есть за день до того, как проехали гужевые повозки. Параллельно шли и научные изыскания. Итоги работы отражены в брошюрке под названием «Наставления по устройству снежных и ледовых дорог» Этих брошюрок осталось всего несколько штук, хот тираж был приличный.

Ледовая дорога была не одна: такая же дорога была проложена от Кронштадта до Питера и по Финскому заливу. Она соединяла Шепелевский маяк, остров Сескар и остров Лавенсари. Ее перекала аналогичная ледовая немецкая дорога. Перекресток, на котором регулярно происходили стычки между немцами и нашими, прозвали «Международным». Было еще несколько ледовых дорог. Всего же за два года блокады их было проложено около трех тысяч километров! И строились они все по тем же «Наставлениям». Но первой была именно легендарная «Дорога Жизни».

Усталость льда наступала через 15 дней. И поэтому другие дороги приходилось прокладывать параллельно на значительном удалении от прежней. По этой же причине наши отказались от установки на льду зенитных орудий: после нескольких выстрелов они уходили под лед. Зенитки были только на берегу, но дальности их боя хватало, чтобы отражать нападения с воздуха. Сохранилась карта с графиком обстрела и бомбежек Дороги Жизни. Через день то обстрел, то бомбежка, включая 1 января (странное замечание!)

Директор музея Дороги Жизни Александр Войцеховский (по совместительству – дайвер) считает, что на дне Ладоги лежит гораздо больше сбитых самолетов, чем потопленных машин. Дорогу постоянно чистили те же полуторки и ЗИС-5, к их бамперу прикреплялся скребок,

Больше напоминающий нос корабля. Вдоль трассы были расставлены информационные указатели с надписями, например, «Трещина». Также там стояло много палаток для обогрева, заправочные пункты и посты ПВО. (Танки шли по льду со снятыми башнями, башни позли сзади на полозьях, чтобы по возможности сократить давление на лед. Тросы были до 100 метров длиной, хотя в тех же Наставлениях» говорится, что при толщине льда в 50 сантиметров допускается транспортировка гусеничных грузов массой до 45 тонн, а это как раз вес среднего танка.

Сего по Ладоге ездило тогда около 3000 машин «ГАЗ АА», в первую блокадную зиму использовали «ЛиАЗы» Но они были очень тяжелые и во вторую зиму от них отказались. Были автобусы «ЗИС-8» и «ЗИС-16». Их снимали с московских маршрутов и прямо с номерами маршрутов доставляли по железной дороге на Ладогу. Только на них было вывезено 68 тысяч человек.

«ГАЗ АА» – полуторка, Первые машины были выпущены еще до войны. У них были штампованные крылья – полусферы и кабина, обитая металлом. Потом пошли машины военного производства с гнутыми крыльями: стальной лист загибали под 45 – 90 градусов. Кабину не обивали металлом: деревянный корпус, деревянная подножка и только крыша была обита брезентом. Новый, военный вариант оказался легче и это тоже был «плюс»: можно было перевести на 100 килограммов (?) груза больше.

В скором времени не стало хватать запчастей. В 1980-х годах была выловлена машина, у которой на заднем мосту стояли колеса без протектора. То есть ставили лишь бы какую, но резину. И на этом ездили по льду, хотя машина заднеприводная (?). Кстати, у этого агрегата из шести колес лишь одно оказалось спущенным. Все остальные накачана еще тем воздухом, воздухом военного Ленинграда.

Вообще про «полуторку» можно сказать, что это идеальный автомобиль для фронта. Он предельно простой – сел и поехал. Очень низкооборотистый двигатель, заглохнуть га ней при трогании с места практически невозможно. Полная тяга при низких оборотах позволяет тому автомобилю легко, без пробуксовки тронуться полностью загруженному и на любом грунте. На современных джипах такого можно добиться только включив пониженную передачу. Что касается комфорта, то в нем достаточно удобно. Хот, конечно, прямая деревянная спинка водителю не товарищ. (Вот и неправда! Очень даже товарищ! Отец хвалил эту спинку. Она сохраняла прямым позвоночник и тем самым давала свободно дышать!!! Рост отца – 160 см был в самый раз для этой кабины).

На удивление легкий руль. Колеса можно повернуть на месте, что большой плюс для раненого. Передачи не синхронизированы, но втыкаются тоже легко, можно без перегазовки. Не сразу, через нейтраль, но можно. Все полуторки были без печки, но боролись с этим недостатком очень теплой одеждой: двойные ватные штаны, телогрейки и шапки-ушанки. А также вырубленным полом в кабине – чтобы от выхлопного тракта тепло шло в салон. И вырубленной перегородкой моторного отсека, чтобы и тепло мотора шло в салон.

Многие из водителей ездили с открытыми дверями или вовсе снимали их, чтобы в случае чего выпрыгнуть из машины. Хотя это сложно проделать, руль практически лежит на животе.

Во вторую зиму Дорога Жизни напоминала современный Невский проспект: машины шли нескончаемым потоком в обоих направлениях. Благодаря ПВО и авиации машины шли без светомаскировки с зажженными фарами. С ними же уходили под лед. Фары долго горели под водой, обозначая полынью. Эти огни называли «светляками». Ни в коем случае нельзя было останавливаться на льду. Потом машину можно было тронуть в путь только с толкача. Зимней и шипованной резины не было, цепи противоскольжения уже были, но не использовались. Красивые кадры в художественных фильмах, когда одна машина уходит под лед, все остальные останавливаются и бросаются спасать людей, – сказка. За остановку – трибунал. Полмиллиона жизней дороже двух десятков.

Придумки водителей. Водители тогда делали по пять-шесть «ходок», работали по 15 часов. При этом практически ничего не ели – что такое 250 граммов хлеба на целый день? При такой работе сон наваливался тяжким грузом, а в машине груз дорогой: будь то люди, либо мука! Вот и был придуман котелок для борьбы со сном. В крышу кабин вбивался гвоздь, на него вешался котелок, в который кидали гайки, шайбы, болты… Машину трясет, а трясет ее жутко – полностью зависимая подвеска, плюс рессоры, на любом окурке подпрыгнешь так, что головой потолок пробиваешь – этот котелок болтается над ухом и гремит. К тому же, раскачиваясь, он периодически бьет человека по голов.

На самом деле страшные морозы той блокадной зимы, из-за которых город остался без электричества, воды и тепла, не дали окончательно замкнуть кольцо. Благодаря Дороге жизни уже 25 декабря 1941 года удалось увеличить суточный паек хлеба со 125 граммов до 200.

Почему же тогдашняя блокадница тот период своей жизни считает самым счастливым временем??? Есть над чем задуматься!!!

Как ходили по ледовой дороге машины. Прошло их более четырех с половиной тысяч, около тысячи утонуло, меньше тысячи подняли.

22 ноября вступила в действие ледовая трасса «Дорога жизни»: на автотранспорте из Кобоны до Кокорева и Ваганова (около 30 км), далее до Ленинграда по железной дороге. Ответственный за организацию перевозки грузов по «Дороге жизни» – начальник тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенант Ф. Н. Лагунов, непосредственное руководство военно-автомобильной дорогой осуществлял зам. начальника тыла фронта генерал-майор интендантской службы А. М. Шилов.

Отец: лед качался под колесами, иногда казалось, что ты не едешь, а плывешь по волнам, подо льдом была видна вода. Левую дверцу кабины в первое время приходилось держать открытой, чтобы успеть выскочить, если треснет лед. Все дороги через озеро подвергались постоянно обстрелу и бомбардировке с немецких самолетов.

29 ноября советские войска отбросили противника в районе Волхов к югу от железной дороги Волхов-Тихвин.

Враг устремил свои силы на Ленинград. Обратимся к дневниковым записям начальника Генштаба сухопутных войск генерала Ф. Гальдера:

6.12.1941. «Группа армии «Север» усиливает свои войска в районе Тихвина. Среди солдат большое количество обмороженных. Температура 38 градусов мороза». «На севере мы ничего не теряем, установили связь с финнами. Ленинград как промышленный центр и как ворота в Белое море нельзя возвращать противнику. Если город действительно будет отрезан, он не сможет выстоять» (Гальдер Ф., Военный дневник, т 3, кн. 2, с. 98).

Надо удержать Тихвин. Не начинать наступления до тех пор, пока в распоряжение не будут переданы новые силы: пополнение личного состава и танки ( там же, с.99).

7.12. У Тихвина обстановка очень напряженная. Командующий группы армии «Север» считает, что войска не смогут удержать город и поэтому подготавливает отход войск на новую отсечную позицию. В районе Ладожского озера отмечено действие новых частей противника, переброшенных по-видимому по озеру. У Ленинграда противник предпринял сильные атаки (там же, с.102).

8.12. в районе Валдайского выступа противник предпринял только мелкие атаки на участок 250-й испанской дивизии. На отдельных участках Волховского фронта проводится отвод наших частей.

Тихвин эвакуируется. Отражена атака противника против 254-й дивизии.

Продолжается переброска войск противника по Ладожскому озеру на восток, транспорт с грузом идет на запад. Согласно данным радиоразведки учреждение НКВД переформировано в полевой дивизионный штаб. Тихвин освобожден 8 декабря. (там же, с.105).

9.12. Состояние войск Гудериана вызывает опасения, и он не знает, справятся ли они с задачей отражения русского наступления. Войска теряют доверие к своему командованию. Понизилась боевая мощь пехоты. (там же, с.108).

10.12. Наши войска оставили Тихвин. Передвижение противника по Ладожскому озеру не прекращается. (там же, с.110).

11.12. Данные о том, что 15.12 противник предпримет наступление 15 армии (такой армии не было – прим. переводчика) с целью уничтожения и разрушения наших позиций на Валдайском участке (там же, с.112).

13.12. При отходе из Тихвина мы понесли чувствительные потери (2 легких артиллерийских дивизиона, одну тяжелую зенитную батарею). Ожидается наступление противника. (там же, с.117).

20.12. Приказ: сделать все возможное, чтобы выдержать натиск противника в районе «бутылочного горла» (там же с.138 – 139).

Гитлер запретил употреблять выражение «русская зима», требовал отбирать зимнюю одежду у пленных и гражданского населения (там же).

23.12. Мороз. Сильные снегопады мешают действовать авиации (там же, с.145).

Вряд ли мог предвидеть складывающуюся на фронте на тот момент ситуацию Франц Гальдер, потомственный военный старинного баварского рода, теоретик войны, начальник штаба сухопутных войск (ОКХ), разработчик директивы «Барбаросса», когда ровно год назад, в декабре 1940 года он с присущей ему внушительностью уверял Гитлера в том, что хорошие, как он считал, шоссейные и железные дороги вермахт поставит на службу северной группы армий и что это позволит быстро овладеть сразу двумя столицами – Москвой и Ленинградом. И тем более он не мог предвидеть, что на пути к реализации его планов препятствием станут «ледовая дорога» и упорство, с которым встретит Красная Армия врага.

В тяжелейших условиях 6 декабря войска 52-й отдельной армии разгромили гарнизон противника в г. Большая Вишера и начали продвижение к реке Волхов.

17 декабря Ставка ВГК образовала Волховской фронт (с 23 апреля 1942 г. преобразован в Волховскую оперативную группу войск) под командованием генерала армии К. А. Мерецкова, воспитанника военной академии, получившего военное образование в Германии (в рамках разработанной в 30-е годы программы сотрудничества РККА и рейхсвера), члена Военного совета – армейского комиссара 1 ранга А. И. Запорожца, начальника штаба – комбрига (с конца декабря 1941 г. генерал-майор) Г. Д. Стельмаха.

Появляются новые записи в военном дневнике Гальдера: 25.12. генерал Бранд получил задание составить расчет по использованию химсредств против Ленинграда (там же, с.150).

30.12. Настроение нервозное. Большое беспокойство вызывает атака противника в районе Ладожского озера (там же, с.155).

Противник продолжает наступление. 9.1.42 отбита атака противника.

12.1.42. Состоялась перепалка Гитлера с фон Леебом. Гитлер настаивал на удержании фронта на Валдайской возвышенности. Фон Лееб требует дополнительные силы. И 15.1. требует освободить его от должности. Наступил «кризис командования». 17.1. командование группой армии принял на себя Кюхлер (там же).

Сын баварского юнкера, участник Первой мировой войны, активный участник Польской кампании 1939 года Георг фон Кюхлер, командующий 18-й армией, которая получила в 1940 году лично от Гитлера «почетную задачу»: взятие столицы Франции – Парижа. Это его армия после объявления Парижа открытым городом 14 июня 1940 года – за месяц до национального праздника Франции – прошла победным маршем по Елисейским полям. Кампании 1939 и 1940 годов 60-летний Кюхлер провел блестяще. Часто он сам, сидя в люльке мотоцикла, командовал боевыми действиями, был внимателен к раненым и простым солдатам. За боевые операции тогда ему было присвоено звание генерала-полковника. При формировании наступательных сил для вторжения в Советский Союз 18-я армия была приписана к группе армий «Север» под командованием Вильгельма фон Лееба. В состав 18-й армии вошли 8 пехотных дивизий и 3 корпуса. После захвата Литвы, Латвии и Эстонии 18-я армия вплотную подошла к Ленинграду, но взять город не смогла. После его назначения командующим группы армий «Север» !8-я армия, перешедшая под командование генерала Георга Линдемана, действовала вместе с 16-й армией, которой командовал Э. Буш. Им противостояли 12 советских армий. Армии Кюхлера не были готовы к ведению войны условиях зимы, тем более что морозы в то время достигали 30 градусов. Для прорыва к Ленинграду и разгрома частей Красной Армии, в чем он не сомневался, Кюхлер ждал наступления весенней распутицы. А пока он пытался навязать позиционную войну. Но 21 января 281-я дивизия попала в окружение под Холмом, 8 февраля был окружен 2-й корпус под Демянском. Контрнаступление частей Красной Армии у Старой Руссы удалось остановить только после рукопашных уличных боев. Успех начатого 15 марта контрнаступления немецких частей с приходом весенней распутицы и новых «весенних дивизий», позволившие немцам уничтожить 17 дивизий к середине июля в Волховском котле, не решил для Кюхлера его главную задачу – захват Ленинграда. За успехи в боевых действиях он сам был произведен в фельдмаршалы, но стоявшая перед ним боевая задача так и осталась нерешенной. Новая атака на Ленинград была назначена на конец осени 1942 года. Для этих целей сюда была переброшена 11-я под командованием Эриха фон Манштейна. Под его началом в составе этой армии находились 4 пехотные и 1 танковая дивизии, 2 дивизии люфтваффе и 1 горная. Планы немцев по новому наступлению на Ленинград были сорваны более «ранним», чем полагали немцы, переходом в наступление частей Красной Армии. И армия Манштейна оказалась связанной оборонительными боями, а вскоре после окружения Сталинграда эта армия была переброшена туда. Единственное, что оставалось делать Кюхлеру, поддерживать блокаду и отражать непрерывные атаки частей Красной Армии. 12 января силами 12 дивизий советское командование нанесло удар по Шлиссельбургу и через неделю к городу был пробит 10-километровый коридор. Впервые за семнадцать месяцев город получил связь с внешним миром.

Блокада Ленинграда фактически погубила военную карьеру Кюхлера. В его распоряжении были оставлены 43 неукомплектованные дивизии, в основном пехотные, одна мотопехотная, практически не осталось артиллерии.

«Кризис командования», зафиксированный Гальдером, имел свои корни, чреват был и значительными последствиями для вермахта. Считается, что Вильгельм фон Лееб открыто выражал свою ненависть к нацистам, что за это он получил от Гитлера прозвище «неисправимого антифашиста». Однако, военная биография и деяния милитаризованного баварца контрастируют с эпитетом, данным ему главным немецким фашистом. Он отнюдь не был противником второй мировой войны. Так, ознакомившись с оперативным планом «Гельб», он выступил против Западной кампании вермахта «дабы, как он считал, не погубить (!?) репутацию (!?) Германии в глазах мировой общественности», но был ярым сторонником «Барбаросса», движения на Восток, вторжения в СССР. Любил не раз вспоминать, как он, 24-х летний артиллерист, в составе экспедиционного корпуса душил Ихэтуаньское 1900 года восстание в Китае. Показательно также и то, что не отказался от фельдмаршальского жезла и от рыцарского креста за Французскую компанию 1940 года. Правда, эти почести, полученные от Гитлера, замешаны были на его личной и семейной горечи: у 63-летнего потомственного военного прервалась династия – в Польской кампании 1939 года погиб его единственный сын. Непосредственным же виновником его гибели он считал Гитлера.

Не могу не привести «оценку» деятельности фон Лееба автором «Зубра» (книги о Тимофееве-Ресовском, коллаборационисте, работавшем на Гитлера и проводившем опыты на людях, среди которых могли быть и его соотечественники) Даниилом Граниным, никогда не упускающем ни единого случая, чтобы не бросить камень или хотя бы тень на советского человека (кем бы ни был этот человек: солдатом или хотя бы просто «советским»). Одним из тех, кому хочется, чтобы Россия, ее народ вечно каялись. Не кажется ли Вам, господин Гранин, что настанет и такое время, когда вам, вкупе со всеми недругами советского человека придется покаяться перед ним. Автор разразился огромной статьей на страницах «Российской газеты» от 1 апреля 2005 года под названием «Немецкий лейтенант и его дочь». Выпестованный писательским трудом талант Гранина позволяет ему вуалировать свои истинные замыслы и мысли. Так, автор пишет, критикуя, так сказать, некоего немецкого лейтенанта Гейнца, одного из вояк группы армии «Север»: «Голодная смерть сотен тысяч горожан его не смущает, он ее торопит, скорей бы они передохли. Не все офицеры вермахта так настроены, командующему группы армии «Север» генерал-фельдмаршалу фон Леебу претит мысль (?), что он командует войсками, которые не столько воюют, сколько заняты «полицейской операцией» удушения гражданского населения. Он неоднократно признает это в своем дневнике. Кончается тем, что он подает в отставку».

Трудно сказать, что вызывает умиление у Гранина. То ли сам факт прошения об отставке, то ли неприемлемость неких «полицейских функций», то ли несогласие с Гитлером о методах уничтожения (но уничтожения же!) Ленинграда и ленинградцев!? Но Гранин верен своим устремлениям «облагородить» врага советов.

А что же в действительности? Обратимся к историческим фактам и действительности.

30 августа фельдмаршал Лееб вышел на реку Нева, но был остановлен у Красногвардейска. 8 сентября 126-я пехотная дивизия и части 39-го танкового корпус захватили Шлиссельбург и блокировали Ленинград с суши, а !-й воздушный флот люфтваффе начал бомбить город. Фон Лееб приступил к заключительному этапу операции, Ленинград был уже в пределах досягаемости германских 240-миллиметровых пушек. Командующий созданного Ставкой 5 сентября Ленинградского фронта Ворошилов располагал 55-й, 42-й и 23-й армиями, которые отчаянно сражались по внутреннему периметру сужающегося кольца окружения.

В первую неделю сентября 1941 года фон Лееб по июльской директиве Гитлера № 34 получил из группы армий «Центр» подкрепление в виде 3-й танковой группы генерала Германа Гота. Перед ней была поставлена задача занять Валдайскую возвышенность и обеспечить прикрытие группы армий с флангов. В перспективе на эту группу возлагалась задача осуществить наступление на Москву, продвигаясь вдоль берегов Волги, Герман Гот не принимал участия в сражении под Москвой. Его танковая группа стояла на территории между Вязьмой и Калинином. У Гитлера этот генерал был в фаворе. В Польскую кампанию корпус Гота: прорвал оборону польской армии «Краков», охватил с юга группировку противника «Прусы» и окружил ее в районе Радома. Затем танки Гота на высокой скорости двинулись на север, чтобы принять участие во взятии Варшавы. Корпус Гота ворвался в польскую столицу и отпраздновал там свою победу. За успешные боевые действия в Польше фюрер наградил своего генерала Рыцарским крестом. За отличные действия во Французской кампании Гот получил звание генерал-полковника. С началом Великой Отечественной войны танки корпуса Гота утюжили советскую землю, за Смоленск он был награжден дубовым листом к Рыцарскому кресту. За участие в танковом сражении на Курской дуге к дубовому листу Рыцарского креста были добавлены и мечи. Но фюрер не простил своему фавориту поражения под Харьковом, сдачу Киева: снял со всех постов и отправил в отставку. Однако не от хорошей жизни Гитлер в апреле 1945 года вернул 60-летнего отставного генерал-полковника на службу, назначен командующим оборонительных сооружений в Рудных горах. Не прослужив на этой своей новой должности и трех недель 60-летний Гот со своими частями в конце апреля сдался американским войскам. На Нюрнбергском процессе он был объявлен военным преступником, осужден ан 15 лет. Выйдя из тюрьмы раньше срока. Он в 1957 году издал свои мемуары «Танковые операции», которые были переведены на многие языки.

6 сентября фюрер подписал директиву № 35, согласно которой на взятие города фон Леебу отводилось две недели. Именно на «взятие города», его «штурм» (таков был замысел и Лееба!). После трехдневной передышки фельдмаршал начал штурм Ленинграда. 9 сентября 41-й танковый корпус перешел в наступление. Сражение было ожесточенным. Главный удар в этот день нанесли 16-й танковый корпус и 36-я моторизованная дивизия, атаковав Пулковские высоты. На левом фланге 39-й танковый корпус, усиленный 20-й моторизованной дивизией, нанес удар в направлении Шлиссельбурга. 1-я танковая дивизия наносила удар вдоль левого берега Невы, а 6-я наступала по обе стороны железной дороги Москва-Ленинград. Продвижение немецких армий шло крайне медленно, счет велся едва ли не на метры. Обе стороны несли огромные людские потери. За один день 10 сентября 1-я танковая дивизия потеряла столько танков, что из оставшихся машин можно было с трудом укомплектовать полбатальона, но к исходу дня дивизия заняла важнейшие высоты, с которых прекрасно просматривался Ленинград. На левом фланге немецкая пехота пробилась в пригороды Пушкина и стала продвигаться к Красному Селу. Утром 11 сентября морские пехотинцы поначалу потеснили немцев, но, не имея никаких резервов, через несколько часов были вынуждены оставить Красное Село. В тот же день Ворошилов, прокомандовавший всего 6 дней, был снят с должности командующего Ленинградским фронтом, а его место занял Жуков.

13 сентября Жуков прибыл в Ленинград. К этому времени 6-я танковая дивизия захватила Пулково, а 58-я пехотная дивизия взяла Александровку, где находилась конечная станция трамвайной линии, ведущей к Невскому проспекту. Напротив Кронштадта, на узкой полоске побережья Финского залив близ Ораниенбаума, морская пехота и то, что осталось от 8-й армии, при поддержке главных калибров кораблей Балтийского флота сдерживали натиск двух корпусов 18-й армии вермахта.

14 сентября Жуков бросил в бой свой последний резерв – 10-ю стрелковую дивизию, провел контрудар в направлении Сосновки. На следующий день, 15 сентября, 4 дивизии фон Лееба смяли 10-ю стрелковую дивизию, захватил Урицк и вплотную подошли к Ленинграду.

16 сентября Вильгельм фон Лееб получил приказ Гитлера не брать город боем, а взять его в блокаду, чтобы заставить капитулировать. Кроме того, фон Леебу приказали незамедлительно снять с фронта 41-й танковый и 8-й авиационный корпуса для передачи их в распоряжение Ставки для наступления на Москву. В обмен фон Леебу была обещана пехотная дивизия (250-я испанская «Голубая») и два парашютных полка. В ту же ночь 1-я танковая дивизия приступила к погрузке уцелевших танков на железнодорожные платформы в Красногвардейске, а 38-я моторизованная дивизия своим ходом отправилась к Пскову.

Фон Лееб заявил о своем несогласии с «неразумным» стратегическим решением Гитлера – отказаться от взятия Ленинграда, но безрезультатно. Он решил до наступления зимы и холодов как следует закрепиться на берегах Ладоги. Но Гитлер приказал ему захватить Тихвин. Теперь ему предстояло соединиться с финскими войсками восточнее Ладожского озера. В середине сентября 1941 года 39-й моторизованный корпус генерал-полковника фон Арнима при поддержке частей 18-й полевой армии нанес удар по позициям Северо-Западного фронта южнее Ладожского озера. Сломав сопротивление 4-й советской армии, танки фон Арнима 8 ноября захватили Тихвин, но дальше продвинуться не смогли. Через неделю, подтянув из Сибири свежие дивизии, советские войска перешли в контрнаступление. Части 4-й и 52-й отдельных армий 9 декабря выбили немцев из Тихвина и ликвидировали выступ. Вслед за этим советское командование нанесло второй контрудар, атаковав южный фланг фон Лееба. 3-я и 4-я ударные, 11-я и 34-я армии Северо-Западного фронта 7 и 9 января 1942 года нанесли фланговые и фронтальные удары по позициям 16-й армии в районе Дамянска. 12 января Вильгельм фон Лееб потребовал от фюрера разрешить отвод 2-го армейского корпуса, которому грозило окружение, но получил отказ. После этого 65-летний фельдмаршал подал в отставку. Новым командующим на его место был назначен Кюхлер. В довершение можно отметить, что, уйдя в отставку, фельдмаршал вернулся в Баварии, в военных операциях больше участия не принимал. 2 мая 1945 года на пороге своего семидесятилетия он был арестован американской военной полицией как преступник, правда «второстепенный», осужден на три года. Выйдя из тюрьмы в 1948 году, вернулся в ту же Баварию в городок Хоэншвангау, где и скончался, не дожив полгода до своего 80-летия. Судьба Лееба оказалась намного более благополучной, чем судьба его близкого друга – генерал-фельдмаршала немецкой армии Вильгельма Кейтеля, которому было суждено подписать акт о безоговорочной капитуляции Германии, 16 октября 1946 года по приговору Нюрнбергского суда кончить жизнь на виселице, воскликнув слова фашистского гимна: «Deutschland uber alles».

Таковы исторические факты и обстоятельства, вынудившие генерал-фельдмаршала Вильгельма фон Лееба писать рапорт об отставке. И совсем ни к чему искать какую-то благородную подоплеку, на которой по недоумению акцентирует внимание читателя автор книги о Зубре (предателе Тимофееве Ресовском).

Можно было бы на этом завершить и рассказ о судьбе отставного фон Лееба, вознамерившегося покорить ленинградцев, штурмом взяв Ленинград.

Но образы и личности гитлеровских генералов, фельдмаршалов становятся более «объемными», если посмотреть на них через привитую ими философию немецкой солдатне. Как нельзя более точно передана эта философия, идеология, степень нравственности в выставленных, на показ письмах на выставке в Берлине, которая была посвящена Ленинградской блокаде. Писал лейтенант, командир пулеметной роты, некий Хейнер Генц. Д. Гранин утверждает, что располагалась эта рота как раз напротив батальона, в котором служил писатель, тогда инженер. «Они располагались, пишет Гранин, примерно напротив участка нашего батальона. Местами нас разделяло сто-полтораста метров. В тихую погоду доносилась немецкая речь. Иногда немцы без всякого радио кричали нам: «Рус, иди к нам булку кушать!» – и поднимали над окопом наколотую на штык булку. Была зима 1941 года, затем весна 1942 года – самое голодное, страшное врем. Мы ползали ночью по заснеженным полям на «нейтралке», пытаясь выковырять из мороженой земли мороженые листья капусты, кочерыжки». На выставке Гранина умилила фотография автора писем, о которых пойдет речь ниже. «На фотографии лейтенант предстал молодым, крепким, привлекательным, чистенький мундир сидит на нем ловко, без единой складки, сшитый на заказ». 17 октября этот лейтенант пишет: «Вчера пала Одесса, наши войска стоят вокруг Москвы. Иван на исходе своих сил. Нас ожидает спокойная зима». Через две недели ем же ровным он сообщает своей жене: «Петербург окружен и голодает. Ежедневная норма хлеба составляет лишь 100 граммов. Мясо и масло давно кончилось. У нас время есть, если сегодня не хотят сдаваться, то через четыре-шесть недель уж точно». Он в восторге: «Гению фюрера все подвластно. Мы должны быть ему вечно благодарны». С помощью артиллерии и авиации вермахт рассчитывал расправиться с городом.

«Это была правда, пишет фронтовик Гранин. С утра над нами летели на город бомбардировщики. Эскадрилья за эскадрильей. К полудню начинался обстрел, воздух наполнялся мягким шелестом снарядов, они пролетали невидимые, огромные, калибра 150, не меньше. В одни и те же часы, когда на улицах народу было больше, когда шли за водой, шли с работы».

Вермахт прекрасно знал, что происходит в блокадном городе. Командование во главе с фон Леебом методически и спокойно голодом уничтожало население. Голод стал их оружием.

Письмо Гейнца, датированное ноябрем 1941 года: «После последней попытки прорыва русские заметно поутихли. Порции хлеба солдата сокращена до 400 граммов. Перебежчиков становится все больше. Но народ упрям и стоек, так пусть они там и умирают с голоду». Декабрьское письмо: «Когда город падет, несомненно, половина жителей вымрет». Февраль 1942 года: «Хотя мы не рассчитывали на скорое падение Петербурга, эти сволочи сдаваться не намерены, но они вынуждены будут … медленно умирать от голода».

Похоже, эти бесконечные сообщения о голоде в Ленинграде вызвали у жены Гейнца интерес: как питается ее мух. В ответ она получила: «Дорогая моя Ленекен! Ты хотела узнать, как нас кормят: каждый день 50 г масла, 120 г колбасы, 125 г мяса, еще рис, горох, макароны. Кроме того, натуральный кофе, чай, шоколад, сигареты, консервированные фрукты, конфеты и другая вкуснятина». Наевшись всего этого он выходил из укрытия на обозрение через бинокль панорамы города – черные столбы дыма, пожарища. Вернувшись, он садился за письмо, чтобы сообщить, что «погода становится сносной», «Иван слабеет»; «Иван постепенно смиреет, стреляет лишь изредка, его пища становится все хуже… Поляк и француз сдаются, когда их положение безвыходно. Англичанин бьется до самого конца, но русского же надо забивать до смерти». Он уверяет, что «дело идет к концу. Хотя мы не рассчитывали на скорое падение Ленинграда – эта сволочь сдаваться не намерена, – но они вынуждены будут оставить нас в покое и медленно умирать от голода. Через месяц наступит потепление, и тогда дело будет сделано. Постоянно с любовью думаю о тебе, моя хорошая Ленекен. Твой Гейнц».

Потепление действительно пришло. Его принес май. Но война есть война. 5 мая 1942 года лейтенант Хейнер Гейнц был убит. Может быть символично, что его мозг был выпотрошен пулей или осколком, попавшим в голову. Для семьи он был героем. Дочь Инга, которой мать читала его письма сразу по их получении и позже росла с чувством гордости за отца. Память о нем была для нее священна. Но вот не стало матери и Инга Франкен, у которой появились свои дети, внуки Гейнца, решила перечитать письма отца. От ее глаз не ускользнуло, что при чтении писем мать пропускала отдельные строчки. Теперь эти письма перевернули весь ее внутренний мир, встрепенулась, быть может, душа, заговорила совесть, стыд за отца. Перед ней возник уже не портрет отца-героя, а образ убежденного нациста. И трудно было совместить в себе понятия учитель, кем был до войны ее отец, руководитель местного гитлерюгенда. Они смешались. Отец перед Ингой предстал убежденным нацистом, для которого уничтожение «Ивана» превратилось в цель жизни, нести погибель славянам Восточной Европы стало ее смыслом. Но возмездие настигло Гейнца. Родная дочь простилась с отцом, а боль и стыд, нанесенные ее совести отцом, вряд ли можно стереть и из памяти и из сердца Так что удар по «Ивану» обернулся, быть может, предопределенной генетикой ударом по своим же потомкам и вряд ли им удастся освободиться от ощущения скверны в себе, отмыть ее.(?).

Боевая деятельность Волховского фронта до января1944 г. носила активный характер. Проводимые им боевые операции были направлены на частичное деблокирование Ленинграда. Сковывал силы противника.

1941 (вторая половина). Советские Вооруженные силы потеряли свыше 5,3 млн. человек убитыми, попавшими в плен и пропавшими без вести..

Предвидя осаду Ленинграда, ЦК партии 30 августа приняло постановление «О транспортировке грузов для Ленинграда по Ладожскому озеру». А когда озеро сковали морозы, по льду впервые в мире была проложена Военно-автомобильная дорога № 101, по праву названная «Дорогой жизни». Ее обслуживали 21 тысяча бойцов, 4 тысячи грузовых автомашин, 150 гусеничных тракторов, более тысячи санных упряжек с лошадьми и 350 регулировщиков. Известны в деталях и результаты работы этой уникальной трассы: из города по ней эвакуировано 554186 человек, а в город переправлено свыше 460 тыс. тонн продовольствия, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, угля и фуража. Разорвать кольцо блокады и спасти тем самым мирных жителей было решено на самом узком –шлиссельбургско-синявинском выступе, где гитлеровцы вбили мощный клин десятикилометровой ширины между войсками двух фронтов – Ленинградского и Волховского. Этот выступ, укрепленный тремя практически неприступными линиями обороны, немцы так и называли: «фляшенхальс» (бутылочное горло).

И вот в ночь с 19 на 20 сентября батальон 4-й отдельной бригады морской пехоты, полк 115-й стрелковой дивизии и полк 1-й дивизии НКВД из района Невской Дубровки на правом берегу Невы под ураганным огнем противника форсировали 600-метровую водную преграду и захватили село Московская Дубровка – узкую полоску земли на левом берегу Невы.

Сегодня мало кто знает об одной из самых героических и трагических страниц отечественной военной истории. О том, как, зацепившись за обрывистый берег, краснофлотцы и красноармейцы, неся огромные потери, стойко удерживали крохотный плацдарм (два с половиной километра по фронту и 600 метров в глубину), названный позже «Невским пятачком». Изнурительные кровопролитные бои велись здесь днем и ночью с невиданным ожесточением и упорством. Гитлеровцы бросали в атаки все новые подразделения. Не раз дело доходило до рукопашной. Немцы в буквальном смысле слова перепахивали снарядами и бомбами «пятачок», на котором не осталось ни деревца, ни кустика. Здесь царила страшная картина опустошения и смерти. Вот в таком кромешном аду отдавали свои молодые жизни защитники и спасатели ленинградцев.

К несчастью фронт не мог сколько-нибудь основательно поддерживать плацдарм ни артиллерией, ни авиацией, ни танками. Зато каждую ночь сюда, пополняя потери, десантами высаживались новые и новые батальоны. И наказ им был один: вы своими жизнями защищаете жизни сотен и тысяч ленинградцев. И полуголодные, израненные защитники «пятачка» вгрызались, как кроты, в землю, строили подземные ходы сообщения, разобрав для этого все уцелевшие дома и надворные постройки Московской Дубровки. И вновь бросались в контратаки, воодушевленные комиссарами и политработниками, стояли насмерть, сражаясь с яростью обреченных и умирали как герои. Убитые и тяжелораненые во время переправы под огнем артиллерийских и минометных батарей врага тонули и уносились течением через Ленинград к Кронштадту, где зависали в ячейках противолодочных сетей…

К весне 42-го из-за таяния льда все реже добирались десанты на «Невский пятачок». 29 апреля прервалась последняя связь. Радист Стародубов передал: «В неравном бою плацдарм пал. Все до единого защитники погибли смертью героев. Прощайте!»

В живых остался только начальник штаба 330-го полка 86-й стрелковой дивизии майор Александр Соколов. Мастер спорта по плаванию, чемпион Приволжского военного округа, он, несмотря на серьезное ранение, сумел под огнем – где по льдинам, где вплавь – преодолеть Неву, сохранив при этом штабные документы.

А осенью 1942 года Военный совет Ленинградского фронта решил вновь захватить «Невский пятачок». После мощной на сей раз артиллерийской и авиационной подготовки части 70-й и 86-й стрелковых дивизий, 11-й отдельной стрелковой бригады с немалыми потерями форсировали кипящую от взрывов Неву. «Невский пятачок» возродился и снова вспыхнули ожесточенные бои, не стихавшие до января 1943 года, до того самого первого прорыва кольца, когда ценой огромных усилий и жертв войскам удалось наконец отбить горлышко-«фляшенхальс» у этой зловещей немецкой «бутылки». Но до окончательного снятия блокады оставался еще один год. Немцы пытались перехватить «дорогу жизни». Предпринимали операции

1941 декабрь – 1942 февраль. По «Дороге жизни» в Ленинград доставлено свыше 360 тыс. т. грузов, в том числе 32 тыс. т боеприпасов и взрывчатки, около 35 тыс. т горючего и смазочных материалов; переправлены с полным вооружением 6 стрелковых дивизий, 1 танковая бригада; одновременно эвакуированы 539400 человек, около 3700 вагонов промышленного оборудования, культурных ценностей.

«Дорога жизни» имела своих регулировщиков и указатели в виде ледяных домиков. Ранней весной на смену воинственному племени дорожников и шоферов пришли отважные моряки.

Самое тяжкое впечатление оставляла встреча с маленькими ленинградцами. А. Фадеев:

«Больно было видеть детей за столом, как они ели. Суп они ели в два приема: вначале бульон, а потом все содержимое супа. Кашу и кисель они намазывали на хлеб. Хлеб крошили на микроскопические кусочки и прятали их в спичечные коробки. Хлеб дети могли оставлять как самую лакомую пищу и есть его после третьего блюда и наслаждались тем, что кусочек хлеба ели часами, рассматривая этот кусочек, словно какую-нибудь диковину…»

Александр Фадеев по каналам Совинформбюро опубликовал рассказ о дошкольном детском доме № 38 Куйбышевского района Ленинграда.

А.Фадеев. Дети. (Речь о дошкольном детском доме № 38 Куйбышевского района Ленинграда).

30 декабря 1941 г. Завершилась Тихвинская операция. Советские войска нанесли существенный урон 10 дивизиям врага (в том числе 2 моторизованным и 2 танковым), продвинулись на 100-120 км и обеспечили сквозное движение по железной дороге до станции Войбокало, сорвали план противника по созданию второго кольца окружения Ленинграда.

Зима, казалось, стала союзником советского солдата и пугала противника. Увиденная глазами корреспондента агентства Ассошиэйтед Пресс Генри Кэссиди она предстала как нечто ужасное. Декабрь 1941 года под Москвой в его описании выглядит следующим образом: «Мы покинули настороженную Коломну и свернули с нанесенной на карту московской дороги в дикие пустые степи. Машина с трудом отыскивала путь, еле различимый в снегу. Ее фары один за одним выхватывали серые, подгнившие от дождей телеграфные столбы, стоявшие как маяки в непроглядной тьме. Вдруг снова пошел снег… лучи наших фар отражались точно от белого полотна. Дорога исчезла, затерявшись в снежных полях. Мы поспешили поехать до следующего телеграфного столба. За ним в слепящей снежной круговерти ничего уже не было видно. Шофер остановил машину и пошел вперед, чтобы отыскать под снегом дорогу и найти следующий телеграфный столб. Сориентировавшись, он попробовал ехать дальше. Но единственный результат – ЗИС сполз в канаву, как и другие машины.

Переночевали в поле. Утром пришел военный грузовик и солдаты вытащили увязнувшие машины на дорогу. Уехать далеко не удалось, на дороге лед. Застряли еще на ночь. На следующее утро мы отказались от нашей поездки и позорно вернулись в Москву… От Москвы до линии фронта было всего около ста миль. Я ехал два дня и две бессонные ночи, пытаясь покрыть это расстояние, – и не смог. Так впервые генерал Зима преподал мне урок своего могущества… Этот урок показал мне также, что генерал Зима не был генералом Красной Армии. Если бы он им был, его следовало бы расстрелять за измену, ибо он сражался против русских точно так же, как и против немцев. Он сражался только за себя» (Бучин, с. 44 – 45). (лягушка – фара для езды в условиях светомаскировки). Стояли сорокаградусные морозы.

Потери в Московской стратегической оборонительной операции (30.9 – 5.12 1941) составили 514338 (убитые и пленные) человек. Контрнаступление под Москвой (6.12 1941 – 7. 1. 1942) – 139586; Ржевско-Вяземкая операция (8.1. 1942 – 20. 04. 1942) – 272320. (Бучин, с 50).

1942

7 января. Началась Любанская наступательная операция войск Волховского (4, 52, 59 и 2-я Ударная А) и части сил Ленинградского (54-я А) фронтов, продолжавшаяся до 30 апреля. Перешли в наступление (с рубежа Волхова) 4-я и 52-я А. Завершилась 30 апреля. Войска 2-й Ударной А Ленинградского фронта, сковав силы группы армий «Север» перешли к обороне на фронте Кривино, Ручьи, Червинская Лука, Красная Горка, Еглино, оз. Черное.

8 января. Началась Ржевско-Вяземская наступательная операция войск Калининского (22, 39, 29, 31 и 30 А, 11-й кавалерийский корпус, ВВС фронта) и Западного (1-я Ударная, 20, 16, 5, 33. 43, 49, 50 и 10-я А, 2-й и 1-й гвардейские кавалерийские корпуса, ВВС фронта) фронтов. Продолжавшаяся до 20 апреля.

10-20 января. Войска правового крыла Западного фронта в составе 1-й Ударной (с 20 февраля в резерве Ставки ВГК), 20, 16 и 5-й А, 2-го гвардейского кавалерийского корпуса прорвали оборону противника.

17 января. Войска 2-й Ударной А Волховского фронта прорвали первый оборонительный рубеж противника.

24 января. Произведена вторая прибавка хлебного пайка в осажденном Ленинграде: рабочие и ИТР стали получать 400 г в день, служащее – 300 г, иждивенцы и дети – 250, войска первой линии фронта – 600, в тыловых частях – 400.

Конец января. 2-я Ударная А Волховского фронта продвинулась на 75 км, перерезала ж.д. Новгород – Ленинград и вышла на подступы к Любани.

Сталинградская битва. 62 армия. Чуйков. «Он – высокий человек с большим темным, несколько обрюзгшим лицом, с курчавыми волосами, крупным горбатым носом, большими губами, большим голосом. Этот сын тульского крестьянина Чуйкова почему-то напоминает генерала далеких времен первой Отечественной войны. Когда-то он был рабочим в шпорной мастерской в Петрограде, вырабатывал «малиновый звон». Девятнадцатилетним юношей он командовал полком во время гражданской войны. С тех пор он военный.

Для этого человека оборона Сталинграда не была одной лишь военной проблемой пусть даже первостепенного стратегического значения. Он переживал и ощущал романтику этой битвы, жестокую и мрачную красоту ее , поэзию войны, поэзию смертной обороны, к которой он обязывал железным приказом командиров и красноармейцев. Для него эта битва за Сталинград торжеством и величайшей славой русской пехоты. Когда черные силы немецкой авиации и танков, артиллерии и минометов, собранные фон Буком, Тодтом и Паулюсом на направлении главного удара, обрушивались всей тяжестью на линию нашей обороны, когда в черном дыму тонуло солнце и гранитный фундамент зданий рассыпался мелким песком, когда от гула моторов танковых дивизий колебались подточенные стены зданий и, казалось, нет и не может быть ничего живого в этом аду, – тогда из-под земли поднималась бессмертная русская пехота.

Василий Гроссман «Военный совет» (От Совинформбюро с. 313 – 314).

10 февраля. Сдана в эксплуатацию ж.д ветка от ст. Войбокало до Кобоны, связавшая восточный берег Ладожского озера с сетью ж.д. страны. Это увеличило поступление важных для Ленинграда грузов.

19 февраля. Войска Волховского фронта овладели Красной Горкой.

27 февраля Красной Горкой снова овладел противник.

1 марта. Партизаны доставили через фронт в Ленинград обоз с продовольствием (220 подвод), собранный жителями партизанского края Ленинградской области (прибыл 3 апреля).

2.03.42. Гальдер: Совещание у фюрера в присутствии командования армии «Север». Решение: переход в наступление на Волхове 7.03 (до 12.03) сосредоточение авиации ( 7.03 – 14.03). Фюрер настаивает провести до начала наступления бомбардировку местности бомбами сверхтяжелого калибра. Завершив прорыв на Волхове, не следует тратить сил на уничтожение противника. Гитлер: «Если мы его сбросим в болото, это обречет его на голодную смерть» (с.205).

12.03. Начало наступления на Волховском фронте откладывается из-за нелетной погоды. (с.210).

13.03. Наступление откладывается из-за несогласованности действий сухопутных и воздушных сил. (с.211).

29. 03. Гальдер: противник делает отчаянные попытки добиться успеха до наступления оттепели (с.222).

8.04 291-й день войны (там же).

Ф.Гальдер. Военный дневник. Т. 3 в двух книгах. М.,1971.

Переход фашистов в наступление…

«Вот уже девятый день, как это село окружено огнем и дымом. В нем засели немцы, ушедшие из Юхнова. От села ничего не осталось. Немцы засели в блиндажах. Несколько раз наши бойцы доходили до передних блиндажей, очищали их. Немцы тотчас шли в контратаку. Не замолкают артиллерия, минометы. Кажется, за эту войну я не видел еще таких ожесточенных боев, и я не удивляюсь, когда молодой майор говорит мне: «Это маленький Верден», – я был у Вердена.

Еще стоят суровые морозы. Еще немецкие пленные, которых ведут в штаб, стонут: «Kalt. Kalt». Еще в полевой бинокль можно увидеть, как русские крестьянки с маленькими детьми под штыками немцев воздвигают ледяные валы – нагребают снег и обливают его водой. Но за последнюю неделю, может быть за две, война вступила в новую фазу. Направо, налево от этого участка – повсюду замечено появление свежих немецких дивизий. Я разговаривал со многими пленными, взятыми на разных участках фронта, – все они был переправлены в Россию за последний месяц. С января по март немцы перебросили на наш фронт несколько десятков свежих дивизий. Это так называемые «весенние дивизии». Большинство из них во время последних боев понесли огромные потери. Установлено присутствие на нашем фронте тридцати восьми свежих «весенних дивизий».

Задолго до жаворонков появились в небе снова «юнкерсы» и «мессершмиты». Они упорно бомбят все дороги, стараясь создать пробки, заторы. Это им не удается. В летную погоду движение по фронтовым дорогам начинается с сумерками и кончается на рассвете. Наша авиация проявляет большую активность. В воздушных боях наши летчики обычно берут верх. Но бои жаркие – в небе, как и на земле. Немцы придерживают авиацию для весенних операций. Они были вынуждены выпустить ее в марте.

Особенность новой фазы войны – ее исключительная кровопролитность. Потери немцев на редкость велики. Но и наши потери чувствительны.

Трудно было бы нарисовать линию фронта – она оказалась бы непомерно извилистой и длинной. В ряде мест наши части прошли далеко вперед. Кое-где вокруг развалин небольшого городка или даже деревни идут отчаянные бои. Солдатам кажется, что судьба кампании зависит от того, в чьих руках окажется несколько блиндажей. А в пятидесяти километрах налево или направо – тишина. Есть места, где люди спокойно переходят через фронт. В освобожденной зоне можно найти деревни, где немцев и не видали. А рядом – деревня, которая десять раз переходила из рук в руки.

Почему немцы подвезли свои резервы? Почему они идут в контратаки? Они боятся дальнейшего отхода. Они во что бы то ни стало хотят удержаться на занимаемых ими позициях. И все же каждый день то здесь, то там наши части продвигаются вперед. Это медленное и трудное продвижение. Его значение сейчас не в километрах пути, не в названиях селений, а в перемалывании живой силы противника. Инициатива по-прежнему в наших руках. Если бы завтра замолкли наши орудия, остановились бы наши бойцы, на всем фронте воцарилась бы тишина – враг сейчас хочет покоя. Он принужден быть активным – в этом наша воля, в этом наша тактика.

Мы видим сейчас в развернутом виде операции всех видов оружия. Вот только танки, как звери, подверженные зимней спячке, не торопятся. Немцы пускают танки небольшими соединениями – по пять или десять танков.

Снега очень много. Холода держатся позднее обычного. Следует предполагать, что весна будет дружной и распутица сильной. Так что вряд ли мы скоро увидим на западном и северном фронтах большие танковые бои. Но пленные рассказывают о приготовлениях немцев к танковому наступлению.

Пленные стали словоохотливее, хотя, согласно инструкции немецкого командования, они должны «прикидываться дурачками». Зима явно сказалась на психике немецких офицеров и солдат: эти люди, привыкшие к слепому повиновению, начали думать. Разгадка проста: жесткий артиллерийский обстрел неизменно пробуждает мысли в голове молодого гитлеровца, я скажу, – первые мысли. Я видел вчера одного пленного. На его голове были краденые дамские рейтузы – повязался от мороза. Он не был уже стандартным немецким солдатом. Он сам признался, что не отдавал честь офицерам – не удобно был подносить руки к рейтузам, да и офицеры отворачивались. Эта мелочь имела последствия: солдат, не отдающий чести задумался и многое понял: под рейтузами в голове гитлеровца родилась человеческая мысль.

Меня больше не удивляет смелость наших бойцов – мы видим каждый день подлинных героев. Но меня не перестает удивлять смекалка каждого отдельного бойца. Еще вчера он был земледельцем, не видел ничего кроме родного села. И вот один в разведке он всегда перехитрит противника. Он прикинется мертвым. Он подползет к блиндажу. Он пропустит мимо танк. А потом вскочит и прикончит врага, кинет в блиндаж гранаты, подорвет танк. В его поступках как бы сказываются все разветвления мозга, и это особенно ясно, когда напротив – автомат, – как иначе назвать солдата гитлеровской армии?»… Март 1942.

Илья Эренбург. «Весенние дивизии». От советского информбюро… с. 149 – 151.

2 апреля. «Правде» опубликовано обращение ученых (Варга, Бардин, Ферсман и др.) ко всем научным работникам принять активное участие в строительстве танковой колонны «За передовую науку».

12 мая Гитлер о планах по отношению к советскому народу: «Никаких прививок, никакой гигиены, только водка и табак. Лучше было бы обучить их языку жестов».

Тогда же ему вторил Гиммлер: «Принципиальная линия для нас абсолютно ясна – этому народу не надо давать культуру. Вполне достаточно, чтобы они научились подписывать свою фамилию. Больше ничего не надо».

(Что сейчас? В стране 4,2 млн. неграмотных. 2 млн. беспризорников. Только 14% детей здоровы, 35% – хронически больны. Водка, пиво, табак, не сходят с рекламных щитов. – «Советская Россия» 20 – 23 июня 2003).

21 мая – июнь 16 . Построен магистральный Ладожский трубопровод (35 км, из них 27 по дну Ладожского озера) от мыса Кареджи на Ладожском озере (пункт приема горючего с ж\д) до ж\д станции Борисова Грива (в 45 км к северо-востоку от Ленинграда). С июня 1942 по март 1943 по трубопроводу в Ленинград поступило свыше 40 тыс. т горючего.

Крупный ученый Англии, хирург Гордон Тейлор в статье в еженедельнике «Британский союзник» (1944, № 15) писал: «Организационные способности советской администрации не нуждаются в похвалах. Достижения русских вызвали уважение и восхищение всего мира. Точно так обстоит дело и в медицинском обслуживании бойцов Красной Армии. Раненых быстро подбирают, быстро транспортируют и эффективно лечат. Русским сейчас нечему учиться у хирургов воюющих государств в области лечения сложных переломов. Русские хирурги получили в неслыханных еще масштабах оказывать медицинскую помощь тем, кто был изувечен в нашей общей борьбе против цивилизации» (И. Б. Ростоцкий. Тыловые эвакуационные госпитали. М. :Медгиз. 1967. С. 79.)

8 апреля касательное осколочное ранение левой щеки и губ с разрывом левого угла рта. ПМП 9 гвардейского СП (саперного? Стрелкового? Полка);

9 апреля – 8 МСБ;

ППГ (полевой подвижный госпиталь) 739; ЭГ – 3415 г. Тихвина; ЭГ – 1324: ЭГ – 948;

6 июня – ЭГ 1480 г. Чита;

12 августа – выбыл в нестроевую часть

12 августа Военно-врачебной комиссией по ст. 95, гр. 1 расписания болезней Приказа НКО СССР № 194 1940 г. по поводу стягивающего рубца в области левого угла рта, препятствующего полному открыванию полости рта, после осколочного ранения признан годным к нестроевой службе с переосвидетельствованием через 6 месяцев. Войсковая часть записана также «13 саперная рота» и «13 гвардейская». Пластическая операция по поводу деформации левого угла рта 20.06.1942.

Подлинная история болезни 509 ЭГ 1480.

РЭП (распределительно-эвакуационный пункт) – 95.

О масштабах работы РЭП – 95 по спасению раненых красноречиво свидетельствуют цифры. За первые два года войны с Ленинградского, Карельского и Волховского фронтов в госпитальную базу эвакопункта были доставлены 360645, а транзитом в госпитали глубокого тыла 98110 раненых. Таким образом, всего эвакуировано с театра военных действий 458755 человек. В тыловых госпиталях Урала и Сибири для дальнейшего прохождения лечения военно-санитарные поезда доставили 268428 раненых. В итоге общий объем эвакуированных перевозок за два года Великой Отечественной войны составили 727183 человека.