Трудности перевода

Эпизод 1

Я стояла в ревущей толпе у служебного входа театра, где спустя секунды должен был появиться Эдриан Фолкнер. Было холодно – промозглый московский вечер проникал до костей. Я зябко поёжилась, чувствуя, как пронизывающий ветер пробирается под пальто, но старалась держать себя в руках, сжавшись в невидимую пружину. Толпа вокруг бурлила: кто-то перекрикивался, кто-то оживлённо обсуждал спектакль, но мне казалось, что я просто стою в центре вихря. Не знаю, как мне удавалось сохранять спокойствие после двух часов и сорока двух минут, которые буквально пронеслись, как одно мгновение. «Анна Каренина» потрясла меня до глубины души, но это была не только магия сюжета или таланта постановщика. Всё дело было в Эдриане.

Он сыграл Вронского. Но не того картонного хлыща, которого я представляла себе. Его Вронский был живым, настоящим, со своей внутренней войной. Словно смерть Анны стала для него не просто трагедией, а катализатором его собственной катастрофы. На сцене он был лёгким, щеголеватым, обаятельным – идеальным светским львом. Но в глубине глаз бушевали шторма, которые разрывали его душу на части. Я смотрела, как он одновременно живёт и умирает на сцене, и чувствовала, как накатывают слёзы. Впервые мне было жаль не Анну, а Вронского.

Новость о том, что Эдриан Фолкнер привезёт в Москву постановку «Анны Карениной», застала меня врасплох. Я наткнулась на её афишу случайно, возвращаясь домой с работы. Громкое объявление на красочном плакате обещало «современное прочтение великой русской классики».

– Ну конечно, – пробормотала я тогда, смотря на яркие буквы. – Опять переиначат всё по-своему. Но уже через минуту я фотографировала афишу, чтобы купить билет.

Моя любовь к Эдриану началась давно, ещё с его первых фильмов, которые я смотрела в одиночестве поздними ночами. Сначала он казался мне просто симпатичным парнем с экрана, но потом… Всё изменилось. В одном из интервью он вдруг начал цитировать Пушкина. Причём делал это на таком прекрасном русском, что я была очарована.

– Он читает русских классиков, – говорила я себе, пересматривая запись. – Значит, он… другой.

С тех пор всё пошло по нарастающей. Я смотрела фильмы, интервью, клипы с его участием. Перечитывала отзывы о его работах, следила за всеми новостями. Это стало чем-то большим, чем просто увлечением. Он казался далёким и одновременно близким, как друг, которого никогда не встречала, но который всегда был рядом. И вот теперь я стояла здесь, в толпе таких же, как я, поклонников, держа в руках букет.

Толпа гудела, словно гигантский улей. Кто-то смеялся, кто-то вслух обсуждал сцену дуэли, а кто-то просто молча ждал, поглядывая на служебный вход. Я подняла глаза, и именно в этот момент дверь открылась. Эдриан вышел, и толпа взорвалась. Возгласы, крики, вспышки камер – всё слилось в единый звук, который, казалось, заполнил всё вокруг. Я не могла отвести взгляд. Эдриан улыбался, отвечал на вопросы, с лёгкостью оставлял автографы. Всё в нём – от чуть приподнятых бровей до жеста руки – было идеальным. Но вживую это было… другим. Настоящим.

Когда подошла моя очередь, сердце заколотилось так, что, казалось, выскочит из груди. Букет в руках стал невыносимо тяжёлым. Он поднял глаза на меня, и всё вокруг исчезло.

– Фото? – спросил он, его голос звучал мягко, словно тёплый бархат.

Я кивнула, не находя слов.

Он взял мой телефон, поднял его и сделал снимок. Его плечо слегка касалось моего, а дыхание обжигало щёку.

– Спасибо, – выдавила я, когда он вернул телефон.

– Это вам спасибо. Цветы чудесные, – ответил он с улыбкой.

На несколько секунд мне показалось, что он сказал это только для меня.

Я свернула за угол театра, оставляя толпу позади. Тишина была оглушительной после шума и криков. Я остановилась, втягивая ночной прохладный воздух, и провела рукой по плечу, словно пытаясь понять, осталось ли тепло от его прикосновения. Шаги за спиной заставили меня вздрогнуть.

– Разрешите вас проводить? – раздался голос.

Я обернулась. Эдриан стоял всего в нескольких шагах, обняв себя за плечи, будто защищаясь от холода, но улыбаясь так, словно это была запланированная встреча.

– Просто так? – прошептала я.

– Почему бы и нет?

Мир пошатнулся. Его голос, эта неожиданность, тёплый взгляд – всё было слишком неправдоподобным, чтобы быть реальным.

– Кофе? – спросил он.

– Латте, – выдохнула я, чувствуя, как щеки вспыхивают.

Он рассмеялся, наклоняясь чуть ближе, чтобы взглянуть мне в глаза.

– Отлично. Тогда пойдём.

Его ладонь нашла мою. Я вложила пальцы в его руку. Всё это было так неправильно. Но и правильно одновременно.

Расширенная глава:

Мы шагали по узким, вымощенным булыжником улицам. Ночной воздух, насыщенный сыростью, казался почти осязаемым. Холод больше не чувствовался, возможно, из-за тепла его ладони, которая легко держала мою. Шаги гулко отдавались от стен домов, и город вдруг стал казаться другим: менее шумным, более личным.

– Почему Вронский? – вдруг спросила я, сама удивившись своему голосу.

Эдриан чуть замедлил шаг, склонил голову и улыбнулся. Это была его фирменная улыбка – слегка хитрая, с лёгким оттенком иронии, будто он уже знал, что я скажу дальше.

– Почему я выбрал эту роль? – переспросил он, словно наслаждаясь моментом.

Я кивнула.

– Мне хотелось понять, что стоит за этим образом, – сказал он, посмотрев вдаль, где свет фонарей растворялся в лёгком тумане. – За его высокомерием, равнодушием… или тем, что кажется равнодушием. Вронский – это человек, который всю жизнь был рабом чужих ожиданий. Но внутри он тонул. Мне захотелось показать эту тонкость, эту борьбу.

Я остановилась, не в силах оторвать взгляд от его лица.

– И вы показали, – сказала я, и мой голос вдруг стал почти шёпотом.

Эдриан внимательно посмотрел на меня, словно хотел понять, насколько искренни мои слова.

– Это вы так считаете?

– Это чувствовалось. В каждом вашем движении, каждом взгляде.

Он тихо засмеялся, проводя рукой по волосам. Это движение было таким естественным, что на секунду я забыла, с кем иду.

– Спасибо, – произнёс он.

Мы дошли до небольшого кафе. У его входа висел старинный колокольчик, и он мелодично звякнул, когда Эдриан распахнул дверь передо мной.

– Здесь делают лучший латте в Москве, – сказал он, подмигнув.

Внутри кафе царила уютная, почти домашняя атмосфера. Тусклый свет ламп отражался в деревянных столах, а из-за стойки доносился аромат свежемолотого кофе. Эдриан выбрал столик у окна, откуда можно было видеть улицу, залитую жёлтыми бликами фонарей.

Мы сели друг напротив друга. Он снял пальто, и я заметила, как идеально сидит на нём белая рубашка. Его движения были плавными, почти ленивыми, но в них чувствовалась уверенность.

– Русская культура всегда меня притягивала, – сказал он, заговорив неожиданно.

– Правда? – спросила я, чувствуя, как внутри просыпается гордость.

Он кивнул, задумчиво постукивая пальцем по столу.

– В ваших книгах, пьесах, стихах… всё пронизано чем-то, что я не могу объяснить. Это как музыкальный аккорд, который сначала кажется чужим, но чем больше ты его слушаешь, тем больше он отзывается в тебе.

– Какой аккорд? – подхватила я.

Он посмотрел на меня, его взгляд стал мягче.

– Минорный, но с отблеском надежды.

Я рассмеялась, но быстро замолкла, боясь нарушить атмосферу.

– А когда это началось? – спросила я.

Эдриан задумался.

– Думаю, с «Евгения Онегина». Мне было лет пятнадцать, и я помню, как читал эти строки: «Я к вам пишу – чего же боле?» Это было как удар молнии.

– Вы читали на русском?

Он засмеялся, его глаза озорно блеснули.

– Тогда – в переводе. Но позже я попытался прочитать на вашем языке. И да, это было сложно.

– Но получилось?

– Почти. Я, конечно, делал много ошибок. Но знаете, что странно? Даже через ошибки я чувствовал каждое слово.

Когда мы вышли из кафе, дождь стал тише, но воздух ещё пах сыростью. Эдриан держал руки в карманах пальто, и его шаги, казалось, стали медленнее.

– Это был чудесный вечер, – сказала я, глядя перед собой.

– Он ещё не закончился, – его голос прозвучал тихо, но в нём было что-то, от чего у меня пересохло в горле.

Я повернулась к нему, и он остановился, обернувшись ко мне.

– Ия… – произнёс он моё имя так, будто пробовал его на вкус.

Его рука поднялась, коснулась моего плеча, а потом мягко скользнула к щеке. Его взгляд был таким глубоким, что я почувствовала себя уязвимой. От него, сплошной волной, шел невыносимый жар. Я не сдержалась и судорожно сглотнула.

– Можно? – спросил Эдриан, голос был почти шёпотом.

На мгновение я замерла, не зная, что сказать. Время будто остановилось.

Но что-то внутри меня заставило отступить на шаг назад.

– Мне пора, – сказала я, чувствуя, как голос предательски дрогнул.

Он убрал руку, но его взгляд остался цепким.

– Почему ты пришла на спекталь?

– Наверное, чтоб полюбить Вронского.

Слабая попытка выдать это за шутку вызвала только улбыку на красивом лице Эдриана.

– Почему ты остановилась сейчас?

– Потому что иногда недосказанное ценнее.

Я повернулась и пошла прочь, чувствуя, как сердце стучит, почти вырываясь из груди.

Ночь была бесконечной. Я лежала на кровати, глядя в потолок, слушая, как дождь медленно стихает за окном. Голова гудела от мыслей, словно весь вечер, как фильм, застрял на повторе.

Его голос, его взгляд, то, как он произнёс моё имя… Всё это жило внутри меня, заставляя сердце то замирать, то пускаться в галоп.

«Почему я ушла?» – снова и снова звучало в голове.

Всё казалось неправильным. Но разве можно было поступить иначе? Этот вечер был как сон, который мог исчезнуть, если бы я осталась дольше.

Я попыталась закрыть глаза, но вместо сна передо мной вставала его улыбка – слегка ироничная, но в то же время тёплая. И этот вопрос, который я не могла выкинуть из головы: «Почему ты пришла на спектакль?»

– Почему ты такой? – прошептала я в пустоту комнаты, будто он мог меня услышать.

Телефон лежал рядом на подушке. Я взяла его, бессмысленно пролистывая ленту, пытаясь отвлечься. Но, конечно, это не помогало.

Я открыла его профиль в социальной сети. Миллионы подписчиков. Миллионы комментариев. «Он никогда это не читает», – сказала я себе, но это не остановило меня.

Пальцы сами набирали текст:

«Спасибо за вечер. Вы невероятный. Ваш Вронский заставил меня пересмотреть всё, что я знала. Это было волшебство».

Я нажала «Отправить» и тут же захотела стереть сообщение. Глупость. Он даже не увидит.

Наступило утро. Я так и не уснула. Чемодан был собран заранее, но я задержалась у окна, глядя, как первый свет пробивается через низкие облака.

В голове всё ещё звучал его голос. Я представляла, как он сейчас просыпается в другой части города. Или, возможно, он вообще уже улетел, оставив за собой этот вечер, который для него был, вероятно, лишь одним из многих.

На ресепшене я сдала ключ и вызвала такси в аэропорт. Телефон лежал в кармане, молчаливый, как и ожидалось.

Я уже сидела в зале ожидания, когда телефон вдруг завибрировал. Это был значок уведомления из социальной сети. Сердце замерло.

Я открыла сообщение, стараясь не торопиться, но пальцы дрожали.

«Спасибо. Это ты сделала этот вечер волшебным».

Я перечитывала его слова снова и снова, пока не почувствовала, что слёзы подступают к глазам.

Он подписал сообщение просто: "Эдриан Фолкнер".

Вот что подкупало меня в нем. Это преодоление дистанции. Будто он говорил мне: "Это я, именно я. И я здесь. Я – реальный. Я слышу тебя и отвечаю тебе"

На мгновение мне показалось, что всё это не настоящее. Но затем пришло второе сообщение:

«Мы можем встретиться сегодня?»

Мир закружился. Это был тот момент, когда всё могло измениться. Но что я могла ответить?

Я набрала текст, остановилась, потом стёрла. Наконец отправила короткое:

«Нет. Прости»

Ответ пришёл почти сразу:

«И все же, буду надеяться. Не люблю недосказанности».

Моё сердце замерло. В этот момент объявили посадку. Я встала, машинально направляясь к выходу на посадку, но внутри всё переворачивалось.

Он мог бы оставить сообщение без подписи, обезличить его – либо завысить планку, сыграть "звезду", которую все обязаны знать. Но он выбрал подчеркнуть своё участие, свою личность. Это ощущение, что в многоголосом хоре поклонников он услышал именно меня – и ответил не как знаменитость, а как мужчина, которому небезразлично наше общение – било сразу в сердце.

Все было настолько просто? Для него возможно. Но не для меня. И все же, хотелось верить, что это не просто случайность, не просто одна из сотни историй, в которых Эдриан Фолкнер был ой какой мастак. Хотелось, отчаянно хотелось верить, что и он, и вечер, и эти сообщения были настоящими.