Я ненавижу вас, Доктор Робер!

© Фокс В., текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Яна

Этот ужасный день начал отравлять мою размеренную жизнь еще до того, как я встретила человека, с которым меньше всего хотела бы оказаться в одном бункере во время апокалипсиса.

Все началось с будильника. Я так резко подскочила в кровати, что ненароком опрокинула стакан воды на тапочки. Моего корги Шелби стошнило на белоснежный ковер, а потом, буквально через двадцать минут, я с воплем «А ну стой! Что ты там сожрал?!» носилась вокруг детской песочницы, подрабатывая бесплатно местным будильником.

Сейчас, стоя у металлических дверей лифта в белом холле, пол которого выложен элегантной мраморной плиткой, я меньше всего хочу, чтобы кто-то зашел со мной в кабину. Несколькими минутами ранее охранник на проходной успел заценить мой дерьмовый видок, пока я копалась в сумочке в поисках пропуска. Секунд через пять я вспомнила, что для всех сотрудников включили вход по биометрии.

Дерьмовый день. Но эти гребаные неудачи – ничто по сравнению с тем, что разозлит меня позже.

Я биолог в Центре молекулярной генетики, обожаю все, что связано со вселенной Marvel, и лавандовый капучино. И вообще, моя жизнь чем-то похожа на кольцевую плазмиду, где все идет по одному и тому же шаблону. По крайней мере, мне так казалось до этого утра…

Мои мучения прерывает тонкий пронзительный сигнал прибытия лифта. Металлические двери раскрываются, и я быстро захожу в кабину. Нервы потихоньку сдают, я судорожно жму на кнопку восьмого этажа, да так рьяно, что мне кажется, она вот-вот сломается. Голова гудит, я не выспалась… Хотя когда я в последний раз нормально высыпалась?

Лифт, словно зевающий консьерж, лениво закрывает двери. Я пытаюсь расслабиться, закрыть глаза и выдохнуть накопившиеся переживания, но внезапно раздавшийся оглушительный писк дает мне понять, что кто-то еще вызвал лифт. Сердце подпрыгивает к горлу, перекрывая кислород. Дьявол.

Я опускаю голову и вижу мыски идеально начищенных мужских ботинок. Я поднимаю взгляд. В лифт заходит мужчина. Он не нажимает ни на какую кнопку— это означает, что ему тоже на восьмой этаж.

Обернувшись, будто не заметил раньше, он оглядывает меня с ног до головы с таким отвращением и в то же время любопытством, что я невольно ежусь, и мне становится не по себе. Ситуация на самом деле дурацкая. Легким движением руки он снимает очки и, кривя губы, словно задумываясь перед тем как что-то сказать, вновь скользит по мне взглядом.

На нем стильное серое драповое пальто. Оно расстегнуто, но ослепительно-белая рубашка застегнута до самой верхней пуговицы. Идеально выглаженные серые брюки, пахнет от него… дорого и удушливо. У него большие серо-голубые глаза, ровный прямой нос и вытянутое лицо с тонкими бледными губами.

Я одариваю его таким же красноречивым презрительным взглядом. Мужчина приглаживает и без того ровно уложенные темные волосы, нажимает на сенсорную кнопку наушников и, вынув их из ушей, спрашивает бархатистым голосом:

– Утро не задалось?

Мне становится любопытно. Кто он такой? Удушливый дорогой аромат подчеркивает его тщеславие красной линией.

Опускаю взгляд и с интересом рассматриваю мыски своих ботинок. Мужчина тоже не отказывает себе в удовлетворении интереса. Его холодный взгляд прожигает кожу через пальто – не буквально, конечно, просто метафора такая.

– Да. Какой-то слепой индюк обдал меня из лужи и покатил спокойно дальше на своем драндулете.

Наверное, нужно добавить, что я выкрикивала непристойные слова вслед. Не припомню даже, когда я в последний раз была так раздражена.

Злобная ухмылка на лице мужчины меня настораживает. Приходится прикусить язык, чтобы не ляпнуть лишнее.

Мужчина убирает наушники в чехол и следом – во внутренний карман драпового пальто.

– Прискорбное событие! – восклицает он так, словно разделяет со мной это горе. – Я видел это.

Он лжет. Уголки его губ невольно подрагивают. Удивленно смотрю на мужчину. Что-то тут не сходится…

– Правда?

– Да, – кивает он. – Потому что этот, как вы выразились, «индюк» – это я. И это мой «драндулет».

Говорю же, дурацкая ситуация.

– Ох… – срывается с моих уст, словно я удивляюсь чему-то волшебному. А потом еще раз, только чуть тише: – Ох…

– То, что сейчас сорвалось с вашего языка, выражает сожаление, досаду, печаль, горе, боль, удивление и восхищение, – тараторит мужчина, пока лифт несет нас на нужный этаж. – Скорее всего, это попытка извиниться. – Он меняется в лице, будто съел дольку кислого лимона. – Я подумаю над вашими извинениями.

Кажется, по моему выражению лица понятно, что он перегнул палку. Очертил слишком большую область для своей территории, совершенно забыв всю этику. Его раздутое самомнение чуть ли не щиплет мне глаза.

– Вообще-то, не я была за рулем, зачем мне извиняться?

– В отличие от некоторых, я не сравниваю человека с домашней птицей, – парирует тот. – И вообще, я думаю…

– Вот-вот. Индюк тоже думал, да в суп попал.

Острый, пронизывающий до костей холодом взгляд мужчины действует мне на нервы. А еще эта дурацкая неловкая пауза, повисшая между нами, давит на совесть. Быть может, я слегка перегнула палку, но этот индюк ничем не лучше. И если бы я была чуточку хуже воспитана, то вряд ли смогла бы прикусить язык, чтобы не сболтнуть лишнее.

Мужчина кидает взгляд на мой бейдж, который мне выдали только две недели назад и который по этой причине еще не потерял презентабельный вид. Он склоняется ко мне, и я дергаюсь.

– Хамить старшим – дурной тон.

Размеренный мужской бархатистый голос кажется мне привлекательным. Я полагаю, в ораторском искусстве этот мужчина лучший. По крайней мере, его речь поставлена очень хорошо.

– Как и обливать пешеходов на своем драндулете, – стою я на своем, не замечая, что мой голос слегка дрожит – не от страха, а от волнения.

Если бы он притормозил у чертовой лужи на парковке около центра, то никакой бы неловкой ситуации не было. Моя жизнь продолжила бы идти по заданному шаблону, а я не переживала бы, что меня выбило из колеи. Ведь именно так сейчас я себя ощущаю: стою одной ногой на тонком канате, стараюсь сбалансировать равновесие своего размеренного дня.

Последнее, что я вижу перед прибытием лифта, – кривая ухмылка мужчины. Кажется, наше противостояние только начинается. Двери лифта открываются, и мужчина, больше ничего не добавляя, выходит первым. Галантности у него нет, так и запишу в свой воображаемый черный блокнот ужасных людей.

Выйдя за ним, вижу, что мужчина идет в левое крыло. Именно туда, куда и мне нужно. Тяжело выдохнув, следую за ним, стуча каблучками по ламинату.

Ровная мощная спина, уверенный широкий шаг. Его походка настолько выдает раздутое самомнение, что мне становится противно. А еще подливают масла в огонь мысли о секундном споре в лифте. Никак не могу выбросить его из головы, прокручиваю снова и снова наш дурацкий диалог.

Мужчина останавливается так внезапно, что я врезаюсь в него, не успев затормозить. Хотя, честно говоря, если бы я снова не была настолько поглощена раздумьями, то миновала бы и это происшествие.

– Вы что, решили меня преследовать? – спрашивает он, резко встав вполоборота.

Мы стоим настолько близко друг к другу, что эта дистанция щекочет нервы. От недовольства дыхание становится прерывистым – и у меня, и у мужчины. Теперь я могу его рассмотреть поближе. Тонкие бледные губы приоткрыты, ровная спина, брови слегка вздернуты в непонимании. Его взгляд заставляет меня ощущать, что я чем-то провинилась перед ним. И это чувство бьется в груди рвущейся наружу птицей.

– Не бойтесь, – сухо отвечаю ему, – таких, как вы, в суп не добавляют.

– А куда же таких добавляют? – интересуется он и полностью поворачивается ко мне.

Ладно, скажу откровенно. Когда я оказываюсь в подобных ситуациях, мой разум отключается напрочь. Я работаю над тем, чтобы быть сдержаннее, а с учетом того, что моя жизнь размеренна и стресса в ней куда меньше, чем у эритроцита в гипотоническом растворе, то любое подобное обстоятельство напрочь затмевает чистые мысли. Но почему-то именно сегодня и именно рядом с этим мужчиной мне хочется язвить сверх дневной нормы. И даже барометр ломается, зашкаливая давление и не выдерживая вырывающийся наружу, будто действующий вулкан, сарказм.

Мужчина продолжает смотреть на меня, ожидая ответа, а мне в голову ничего не приходит. И чем дольше мы смотрим друг другу в глаза, тем сильнее затухает во мне желание отвечать ему. В голове резко становится пусто, лишь игрушечная мартышка стучит тарелками с периодичностью в пять секунд. Вполне возможно, это голос разума призывает меня закончить бестактную полемику.

Поджав губы, огибаю мужчину и ускоряю шаг, чтобы побыстрее добраться до комнаты отдыха.

– Я так и думал.

Глухой нож ненависти едва не долетает до моей спины. Слова, сорвавшиеся с уст мужчины, колкие, интонация кажется мне котлом насмешки, который при случае может взорваться. В этот раз нужно просто отпустить ситуацию. Не идти на поводу у эмоций, постараться проглотить колючий ком возмущения.

Иду в комнату отдыха, которая располагается ровно посередине этого крыла, и, дернув за ручку, захожу внутрь. Комната очень просторная, светлая. Здесь несколько диванов, два стола, за которыми мы можем что-то почитать, поделать или поесть, даже несмотря на то, что в Центре есть полноценное место для кофе-брейка. Из комнаты отдыха можно попасть в мужскую и женскую раздевалки, для каждой предусмотрен свой отдельный вход.

– Доброе утро, – приветствую я Женю, которая распласталась на диване, лениво читая какой-то журнал.

С Женей мы познакомились две недели назад, прямо в тот момент, когда я пришла сюда трудоустраиваться. Она административный лаборант, знает, где что лежит, проводит инструктаж для новеньких, составляет график дежурств и много чего еще делает.

Собеседование я прошла онлайн, потому что в лабораторию срочно требовался сотрудник. И в девять часов вечера, пока я сидела перед камерой ноутбука в домашних шортах и стильном пиджаке, который впопыхах натянула на себя, приятная эйчар задавала мне неимоверно глупые вопросы. Она вообще не в курсе того, чем занимается лаборатория. И когда я начала задавать ей встречные вопросы, эйчар тактично съехала на абстрактные ответы, которые зачитала с листка бумаги. Было странно, но все-таки меня приняли.

– Доброе, – отзывается Женя и, подняв на меня глаза, добавляет: – Кто тебя так?..

Я аккуратно снимаю пальто и рассматриваю его на свету. В ткань въелись грязные пятна. Отстирать их будет очень сложно. Уж не знаю, из чего сделаны лужи в Москве, но выглядят пятна ужасающе.

– Индюк какой-то, – отвечаю Жене с досадой в голосе.

И, стоит мне опустить пальто, как в дверях появляется он. Мое сердце замирает, кажется, дважды за одну секунду. В проеме застыл мужчина, тот самый, которого я видела в лифте. Тот самый индюк, окативший меня грязью на своей машине у центра.

– Доброе утро, Марк Борисович, – здоровается первой Женя.

Я перевожу взгляд на нее, потом снова смотрю на мужчину.

Робéр Марк Борисович. Сын самого Робера Бориса Алексеевича, владельца этого медицинского исследовательского центра и одного из самых почетных ученых в моей записной книжке. Тот самый красавчик, о котором все девочки судачат во время обеда.

Будучи молодым аспирантом, в свои двадцать семь он защитился на PhD в Высшей технической швейцарской школе (ETHZ) по направлению наук о жизни. Зарубежной ученой степени PhD более чем достаточно, чтобы к тебе обращались как к доктору.

– Я смотрю, вы времени не теряете? – спрашивает тот, выгнув бровь, по всей видимости обращаясь ко мне.

Женя с удивлением смотрит на меня, но мне ответить ей нечего. Я вообще хочу провалиться сквозь землю, лишь бы этот день не продолжался.

– И вам доброе утро, – добавляет Марк с едва слышимой ноткой сарказма и, удалившись в мужское крыло, закрывает за собой дверь.

В комнате отдыха на секунду воцаряется тишина.

– Ты чего встала как вкопанная? – спрашивает Женя.

– Легок на помине, – выдавливаю из себя и вешаю свое пальто на руку.

– Ты о ком?

– О нем, – киваю в сторону закрытой двери мужского крыла.

Женя отводит взгляд от журнала и смотрит на меня с удивлением своими серыми глазами.

– Подожди, – говорит она шепотом, а потом подрывается с места и подлетает ко мне, – ты хочешь сказать…

– …именно то, о чем ты сейчас подумала, – фыркаю в ответ и выдыхаю: – Это он меня облил.

– Ты же знаешь, кто он?

Иду в женское крыло, чтобы убрать уличную одежду и переодеться в халат и тапочки, и кидаю через плечо:

– Ну, теперь знаю.

Женя вприпрыжку следует за мной. Мы проходим через шлюз, где я оставляю верхнюю одежду и переобуваюсь в сменные тапочки. Дальше идет крохотная раздевалка – двадцать шкафчиков в полный рост на нашу лабораторию, где мы храним свои вещи под замком, и две лавочки, на которых переодеваемся. В углу стоит контейнер для грязных халатов. Туда можно бросить испачканную реактивами одежду, и через несколько дней прачечная вернет тебе ее чистой. У меня есть несколько комплектов белой пижамы из футболки и штанов и столько же халатов, на которых вышит закрепленный за мной номер.

Я кладу сумку на лавочку, подхожу к своему шкафчику, нахожу маленький ключик на брелоке и ввожу пин-код на сенсорной панели.

– То есть… ты хочешь сказать… что Марк Борисович…

Задор в голосе Жени начинает подбешивать.

– Он ехал с такой скоростью, что не заметил, что я иду по тротуару, – говорю Жене и вытаскиваю халат.

– Очуметь! – хихикнув, выдает Женя.

– Ничего смешного.

Коллега аккуратно садится на край лавочки.

– Нет, ну это просто очуметь не встать!

Я надеваю белую футболку, следом – халат и, застегнув его на все пуговицы, добавляю:

– Более того – я назвала его индюком в лифте.

Женя прикрывает рот рукой, хотя перед этим с ее уст сорвалось протяжное «а-а-а…», а после начинает смеяться как ненормальная. Ее лицо краснеет от напряжения. Конечно, если бы я была на ее месте, то наверняка бы тоже смеялась. Но почему-то мне не до смеха.

Пока я переодеваю штаны, Женя вроде бы успокаивается. Она одергивает свой халат и, заправив волосы за ухо, говорит:

– Ты же понимаешь, что теперь ты враг для Марка Борисовича?

– С чего вдруг?

– Ну…

Коллега отводит взгляд в сторону и с некой долей загадочности продолжает:

– Как-то раз к нам пришла стажерка. Марк уже работал тут, и они сцепились насчет какого-то эксперимента – какого точно, я не помню. Так вот… – Женя облизывает бледные губы и усмехается: – Марк Борисович до последнего изводил бедную подколами, и той пришлось попросить о переводе.

– Думаешь, он и меня будет изводить? – продолжаю мысль за Женей, хотя самой в это очень мало верится.

– Ну, не знаю… – пожимает плечами она. – Быть может…

– Мне все равно, – заявляю ей.

Хотя на самом деле, конечно, не все равно. Но это будет уже моя проблема, поэтому… поживем – увидим.

Убрав свои вещи в шкафчик, я закрываю его и, не обращая внимания на коллегу, выхожу из раздевалки. В это же мгновение из мужской раздевалки выходит Марк Борисович.

Прямо синхронизация культур. Как самый нелепый ситком по телевизору.

Марк одаривает меня пронзительно-холодным взглядом, отчего я невольно сжимаюсь, поправляет очки и щурится, словно что-то рассматривая.

– Значит, – раздается эхом в комнате отдыха его мягкий баритон, – Яна Андреевна Аланина…

Ну надо же. А я полагала, что он слеп. Оказывается, зрение у него отличное.

– А вы…

– Робер Марк Борисович.

Я складываю руки на груди, а этот четырежды индюк сует руки в карманы своего белоснежного халата.

– Приятно познакомиться, – любезничаю я.

– Нет, вряд ли, – отрезает тот и, кинув напоследок презрительный взгляд, удаляется прочь.

– Я же тебе говорила, – говорит коллега у меня за спиной, – он просто так тебе это не спустит с рук.

– Ну, посмотрим, кто кому что спустит!

Глава 2

Марк

За стаканчиком вкусного ароматного кофе я обычно хожу в кафетерий в общем вестибюле первого этажа. Сегодня же, как назло, он закрыт. Что ж, придется обойтись кофе из автомата, расположенного в лифтовом холле нашего восьмого этажа. Подхожу к автомату, выбираю американо и, приложив карту, после протяжного сигнала ожидаю, когда машина выдаст мне горячий напиток.

Мне вот любопытно, кто эта пигля, которая осмелилась перечить и язвить мне? Стоило один раз в отпуск уйти – и вот сотрудники уже хамят налево и направо.

Хмурюсь, прокручивая в голове события этого утра. Я лишь на наносекунду отвлекся от дороги и из-за этого не заметил лужу, что вылилось впоследствии в недовольство девушки. Но это произошло случайно, асфальт везде сейчас мокрый. И даже если чисто гипотетически принять к сведению то, что при нормальном распределении (я же нормальный?) и девяностопятипроцентном доверительном интервале возможность вины не превышает пяти процентов, то моей вины в некоем, очень малом, соотношении процента к моей удаче нет. Однако я все же остаюсь виновным в этом происшествии.

Сигнал автомата означает, что кофе готов. Наблюдаю за тем, как машина выплевывает остатки кофе в бумажный стаканчик, и беру его в руки. Выпрямив спину, делаю глоток, но в этот момент кто-то задевает меня плечом. Неосторожный рывок корпусом, за ним следует жжение в области груди, а потом пронзает боль. Странно. Даже слишком. Шиплю сквозь зубы и хочу выругаться и тут слышу знакомый голос:

– Ой, простите, простите!

Та самая девушка, которая буквально двадцать минут назад обозвала меня индюком, смотрит, выпучив темные, как смоль, глаза. Замечаю в них глубочайшее море разочарования. Ровный, слегка вздернутый носик, небольшая аккуратная родинка под пухлыми губами, которые сейчас застыли в нелепой гримасе.

– Вы решили добить меня? – развожу я руками, чтобы эта ходячая катастрофа увидела то, что натворила. – Вам мало обозвать меня индюком?

– Послушайте, я…

– Даже и не постараюсь слушать вас, юная леди!

Девушка продолжает буравить меня испуганным взглядом. Я отдаю ей стакан с кофе, точнее, то, что от него осталось. Она машинально берет его в руку, не понимая зачем. Я демонстративно отворачиваюсь и слышу сзади:

– Марк Борисович…

– Доктор Марк Борисович, – поправляю ее с нотой высокомерия в голосе.

– Доктор Марк Борисович, – повторяет со всей серьезностью Яна, – послушайте, я правда не хотела вас задеть. Это произошло случайно.

– Слова о домашней птице в мой адрес тоже были случайны?

Выгибаю бровь. Я не потерплю, чтобы мои сотрудники разбалтывались, как бактерии-«единоличники», пытаясь получить выгоду, но ничего не отдавая взамен.

– Нет, вы их заслужили, – четко отвечает Яна, словно признаваясь мне в любви.

Ее слова достаточно колкие, я вижу, что девушка едва сдерживается, чтобы не нахамить мне снова.

Видимо, она новенькая. Пока я был в отпуске, пришлось срочно искать замену предыдущему сотруднику, поэтому решение принималось без меня. Если бы я собеседовал это юное создание, то вряд ли ответил бы ей: «Вы приняты на работу».

– Значит, вы лжете, – отвечаю ей.

Девушка хмурится. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но в ту же секунду закрывает его. Она похожа на выброшенную на сушу рыбу, жадно хватающую ртом воздух. Но все же девушка решается мне ответить:

– Вам говорили, что вы невыносимый сноб?

Это уже что-то новенькое. Я думал, нездоровую любовь она испытывает только к пернатым друзьям. Быть может, у нее дома есть павлин? Или попугай? Ей бы очень подошла какая-нибудь пестрая птица. Главное, чтобы она болтала так же без умолку, как Яна.

– Да. Только что, – отвечаю ей, продолжая смотреть в ее темные глаза.

Людям не нравится это. Не нравится, когда ты не уважаешь границу их личного пространства, не нравится, как смотришь им в глаза, нарушая душевное спокойствие. Но Яна не отводит взгляд. Стойкая, однако. Со мной мало кто может соперничать в таком. Девушка продолжает смотреть мне в глаза, будто испытывая на прочность.

– Значит, скажу еще раз: вы сноб.

Яна протягивает мне обратно стаканчик с остатками кофе, и я машинально беру его в руки, а после добавляет:

– А за кофе все-таки извините.

И, не дождавшись ответа, удаляется в лабораторию. Хорошо, что в автомате кофе, а не жидкий азот. Я уверен, что если бы Яна захотела меня и им облить, она бы это сделала.

Уже нет никакого желания допивать кофе. На моей белоснежной рубашке красуется коричневое пятно. Наверное, именно так чувствовала себя Яна, когда я случайно поддал газу около лужи, – бессмысленно и глупо, без четкого плана, как действовать дальше. Но, в отличие от нее, у меня есть запасная рубашка.

Уж не знаю, откуда во мне проснулась совесть, но мне стало даже… жаль этого гнома, который едва доходит макушкой мне до груди.

К счастью, у меня в шкафчике в запасе осталось еще несколько комплектов и два халата, которые я каждую неделю отдаю в прачечную. Неприязнь к микробам у меня с детства. Чистота – залог светлого ума. Если что, это я сам придумал и горжусь тем, что мои слова растаскивают на цитаты в научном центре, как бесплатные горячие пирожки.

Дойдя до раздевалки, нахожу в своем шкафчике сменную одежду, переодеваюсь и вновь выхожу в коридор. Секунду с опаской смотрю по сторонам – вдруг эта катастрофа решит еще раз отыграться на мне? И, убедившись, что ее нет рядом, иду, вспоминая злосчастный автомат, в свою лабораторию.

Центр спроектирован так, что у каждой команды есть своя лаборатория для «мокрой» биологии и офисное пространство для бумажной волокиты. Наша лаборатория занимает целый этаж, не считая зон общего пользования. Прохожу через крыло отдыха, где для сотрудников организована небольшая рекреация, но не успеваю ее пройти, как слышу голос нашего руководителя направления:

– Эй, Марк! Иди сюда!

Я хотел было сделать вид, что не услышал его, но не получилось.

Максим Дмитриевич – хороший человек, но у него ужасное чувство юмора. Я бы даже сказал, что для ученого слишком ужасное.

Он давно ведет нашу группу. Отец очень ценит его с самого момента основания центра, а начали они вместе работать еще раньше. Потом он дал ему возможность возглавить одну из ведущих отраслей, и теперь мы все дружно варимся в биоинженерии и прочем биотехе. Играемся с РНК и ДНК, как закройщики с ножницами.

Максиму Дмитриевичу сорок шесть лет, он в самом расцвете сил. Он рано защитил докторскую, благодаря которой они и сошлись с отцом. Высокий, подтянутый. Карие глаза, короткие волосы. Носит костюмы из среднего ценового сегмента, обувь покупает на распродажах. Любит растворимый кофе, бесплатные круассаны по четвергам, тако и «Звездные войны». Откуда у меня такое досье на него? Все просто: я люблю четкость, ясность, факты, и внимательно слушаю рассказы отца. Хочу знать, с кем веду дела… Впрочем, не суть.

– Народ! – восклицает он, подняв одну руку вверх.

Я останавливаюсь у стены, и мои глаза разом попадают… на эту девчонку! Она сложила руки на груди и не видит меня, зато внимательно слушает Максима Дмитриевича.

– Хочу вам представить нашего нового сотрудника!

Он поворачивается ко мне и протягивает руку. Я оглядываюсь по сторонам и ищу новенького, на которого он показывает. Знаю, что он таким образом просит меня подойти, но все же всеми силами делаю вид, что не понимаю, о чем речь.

– Марк, давай! – добавляет он и хмурит брови, будто я его расстраиваю.

– Вы мне? – удивленно смотрю на шефа, и он кивает мне в ответ. – Что ж…

Выхожу в центр рекреации. Шеф кладет одну руку мне на плечо.

– Леди и джентльмены!..

– Мы не в театре…

Я точно знаю, что шеф услышал мои слова, но он даже не подает вида.

– Хочу представить вам нового работника нашего центра – Робера Марка Борисовича!

По всей видимости, сейчас должны прозвучать аплодисменты, но никто и бровью не ведет. Все как стояли, так и стоят.

– Теперь он будет возглавлять Группу вирусных инфекций! Прошу любить и жаловать!

– Но ведь Марк Борисович уже и так возглавляет нашу группу, – подмечает Александра Петровна, которая работает тут с основания центра.

Ее светлые волосы собраны в пучок, и, сколько тут работаю, я ни разу не видел, чтобы она их распускала. Морщины уже проедают ее лицо, а серые глаза выцветают и теряют свой блеск. Александра Петровна жалуется на лишний вес, поэтому каждое утро понедельника садится на диету и каждое утро вторника съедает два пончика, думая, что я этого не вижу.

– Александра! Ну что ты за человек! – восклицает шеф.

– Когда доктор Максим Дмитриевич сообщает новость, нужно со всей ответственностью подходить к своей реакции на нее! Слово не воробей, вылетит – не поймаешь!

Денис Бурков, еще одна заноза в ж… хм. Он просит называть его Дэвид, через протяжное «э» – так ему кажется, что он выделяется из горы серого пластика. Но мы все равно называем его Денисом.

– Но ведь Марк Борисович давно тут работает, – продолжает настаивать Александра.

Я стою с прямой спиной, мечтая, чтобы этот спектакль закончился.

– Да, почему вы его представляете как нового сотрудника? – поддерживает Александру Екатерина, которая тоже входит в мою команду.

– Дурдом какой-то… – шепчет рядом Михаил.

– Да боже правый! – восклицает Максим Дмитриевич. – Вы даже подыграть не можете, что за коллектив из вас?!

– Полностью с вами согласен, – добавляет Денис, подходя к Максиму Дмитриевичу.

Шеф фыркает и, молча развернувшись, идет в свой кабинет. Круг редеет, все разбредаются кто куда. Кто-то остается поболтать, кто-то уходит работать.

Нет, мне нравится моя команда и то, что меня наконец-то формально назначили ее руководителем. То есть по факту я продолжаю быть своего рода заместителем Максима Дмитриевича по научной работе, но без административного ада, и имею возможность посвящать науке все свое время.

А что касается Максима Дмитриевича… Ну, чаще всего его шутки и попытки разыграть нас выливаются в два русла – или в трагедию, или в фиаско.

Пожимаю плечами и, поправив очки, направляюсь в лабораторию. Все-таки написание статей еще никто не отменял.

Глава 3

Яна

– Ничего не могу понять.

Откидываюсь на спинку кресла и с трудом пытаюсь собраться с мыслями. День-дребедень, никак иначе. Ничто не вяжется в нем. Будто высшие силы пытаются испортить и пробить дно невезения в моей жизни. И только черт знает, что будет в следующее мгновение.

Вокруг темнота, свет исходит только от монитора компьютера и лампочек конфокала. Микроскопная – это маленькая душная комнатка без окон, чтобы свет не мешал рассматривать светящиеся метки.

– Что такое?

Женя стучится в микроскопную и с любопытством смотрит на меня через защитные очки.

– Никак не могу понять, почему светятся сплошные артефакты, это мешает окрашиванию.

Женя пододвигает ко мне скрипучее кресло.

– В плане? Что не так?

– Я уже в шестой раз крашу антителами с GFP и проваливаю опыт. Ты сейчас ослепнешь, там все зеленое.

Обреченный вздох, словно девиз этого дня, срывается с моих уст.

– Вот, видишь?

Даю Жене возможность посмотреть в окуляры моего конфокального микроскопа. Она снимает защитные очки и щурится, настраивая фокус под себя.

– Это те кастомные антитела? – спрашивает Женя, продолжая рассматривать клетки под микроскопом.

– Да.

Снова тяжело вздыхаю. Как будто все, что я умею в своей жизни, – это исследовать глупые клетки и механически капать пипеткой.

– Я делаю все по протоколу, только на прошлой неделе был тренинг.

– И тебе сразу выдали препараты на окрашивание?

– Я уже несколько раз повторила, никакой вообще специфики.

Женя отстраняется от микроскопа и задумывается, поджав губы.

Наша лаборатория – открытого типа, правда, столы для исследований разделяются тонкими гипсокартонными перегородками. На каждом столе стоят компьютеры, над которыми Максим Дмитриевич чахнет как Кощей над златом и готов шкуру содрать, если мы их будем выключать, а не переводить в спящий режим. Почему так? Я не знаю.

На самом деле мне нравится центр. Тут просторно, коллектив хороший (за исключением некоторых личностей), и кормят тут сносно. Да и зарплата достойная для недавней выпускницы магистратуры. Вот только иногда – а точнее, частенько – хочется посидеть в гордом одиночестве, чтобы хоть как-то собраться с мыслями, ведь наблюдение требует тишины. Поэтому я с большим энтузиазмом взялась за работу с микроскопом, надеясь подольше посидеть в уединении. В большинстве случаев в лаборатории шумно.

Вот и сейчас кто-то болтает по телефону, хотя можно уйти в переговорную на другой этаж, кто-то бранится, потому что очередное относительное стандартное отклонение беспощадно улетело за пятьдесят процентов, а кто-то вообще ест, хотя это запрещено техникой безопасности. Беспредел? Однозначно. Но пройти через все шлюзы до кухни, чтобы съесть бутерброд, – это перебор.

Я устала от своих кривых рук. Я провалила свое первое же поручение. Столько затрачено сил, и никаких результатов. Неужели вся наука такая?..

– Ну должен же хоть один раз сработать!

– Нет, не должен.

Я подпрыгиваю на месте. Позади Жени стоит сам доктор Робер. Самовлюбленный высокомерный павлин сложил руки на груди и буравит меня своими серо-голубыми глазами через линзы очков в темной оправе.

– Простите?..

Марк прищуривается.

– С чего оно вдруг заработает?

– Но DAPI же видно!

– Можно взглянуть? – перебивает он меня.

Мы с Женей переглядываемся. Я одобрительно киваю и отъезжаю от микроскопа, а Женя и вовсе возвращается на свое место, покинув темную комнату.

Доктор Марк снимает очки и наклоняется к микроскопу. Буквально пара секунд, и он отстраняется от него, однако благодаря небольшому свету, падающему сквозь щель приоткрытой двери, я успеваю разглядеть его длинные ресницы, едва заметную родинку около правого глаза в тон лица и свежую щетину. Доктор выпрямляется, поворачивается ко мне спиной и что-то настраивает в Цейссевском Зене.

– Вы делаете одно и то же из раза в раз и ждете других результатов.

Хмурю брови, не особо понимая, что он имеет в виду. Но я не хочу показаться какой-то глупой простофилей, поэтому со всей твердостью в голосе заявляю:

– Я сдала на «отлично» эту тему. И делаю все так, как написано в стандартном протоколе нашей лаборатории.

– Тогда почему результат у вас не совпадает с ожиданиями?

Замираю в изумлении, приоткрыв рот. Высокомерие так и брызжет из него нотками второй октавы, противно и звонко.

Женя как-то упомянула, что доктор Робер постоянно должен в чем-то лидировать – в высказываниях, в работе, в шутках, в стиле. Поэтому с ним не просто сложно работать – с ним находиться рядом и в нерабочее время достаточно неприятно. Он и впрямь жуткий зануда.

Хотя сейчас я не знаю, что сказать в свое оправдание. Доктор Робер прав: если я все делаю правильно, тогда почему у меня отрицательный результат? Быть может, мне стоит отступить от протокола и подойти к вопросу творчески?

Марк Борисович, не поворачиваясь ко мне, начинает рыться в настройках, которые отображаются на экране монитора. Двигает то одним ползунком, то другим, то третьим. Затем находит в своей папке фотографии двухмесячной давности, открывает их на весь экран, и я с любопытством рассматриваю из-за его широкой спины овальные очертания эпителиальных клеток, светящихся то зеленым, то голубым, то красным, то всеми цветами сразу.

Вдруг боковым зрением я замечаю небольшую, струящуюся, едва различимую татуировку на шее, аккурат над воротником халата. Похоже, это верхняя часть рисунка, который скрывается уже где-то под халатом и рубашкой. Кончик татуировки шипаст – как будто лоза стремится добраться до затылка и пронзить его острой иголкой. Почему-то меня разом окатывает холодный пот, словно я увидела что-то запретное. Слава всевышней генетической клетке, что тут темно!

Яна, успокойся. Это просто татуировка. Но мне чертовски интересно узнать, откуда она у него. Ведь доктор Робер – человек принципов, и вряд ли он сделал такую татуировку на теле просто так. Она явно что-то означает. Но что?

– Просто возьмите другой блокирующий раствор из холодильника номер четыре и, ради всех святых, перестаньте поливать эти несчастные препараты литрами антител.

Хлопаю ресницами, снова глядя на красочные фотографии, которые открыл доктор Робер. Кажется, где-то мелькнул Z-стэк. Боже, да Робер просто хвастается!

Он поворачивается ко мне вполоборота и опирается руками на стол.

– Так, с разведением поняла. Но… при чем тут блокирующий раствор?.. – в недоумении спрашиваю я.

– При том! – фыркает доктор Марк.

Он разворачивается ко мне полностью и продолжает:

– У вас слишком много фонового окрашивания, вам следовало адаптировать протокол.

Я хмурюсь и вспоминаю, что мне рассказывали на семинаре по иммуногистохимии.

– Да, кажется, нам что-то такое говорили… Ну конечно!.. Где, вы говорите, можно найти буферы?

Кажется, доктору Роберу нравится мой энтузиазм, потому что его взгляд разом меняется на удовлетворенный, и в нем появляется радостный блеск.

– Вон там, – он показывает рукой направление. – Если не найдете, спросите Женю, она здесь все знает.

Сказать по правде, доктор Робер меня переиграл. Я же знаю, что не надо механически повторять одно и то же, но почему-то упустила такой важный момент. И теперь мне стыдно. Стыдно за то, что не попыталась разобраться сама, не посмотрела литературу и потратила неделю и кучу дорогущих реактивов впустую. И еще противно – оттого, что дала доктору Роберу поблажку. Теперь он выглядит как самый счастливый индюк на всей планете. Аж тошнит от выражения его лица!

– Пользуйтесь мозгами, Яна Андреевна, иначе вы даже испытательный срок не выдержите, не говоря уже о том, чтобы принести пользу науке.

Марк Борисович делает загадочную паузу, словно переводит дух, но полагаю, эта пауза должна как-то меня напугать. Дать понять, что я должна делать все так, как хочет Робер, играть по его правилам. Его реплика прозвучала так, будто он нанес добивающий удар мне в спину и вырвался в этой гонке вперед.

И знаете что? Он меня победил. С разгромом.

– Да. Вы правы. Я что-то упустила этот момент, – соглашаюсь я, опустив глаза на свои руки в латексных перчатках.

– Вы его просто не знали, – с издевкой произносит доктор Робер. – И вряд ли вы добились бы результата, не будь я рядом.

Мы буравим друг друга взглядами. В его серо-голубых глазах я различаю искры ненависти, которые то и дело, как нервный импульс, мечутся туда-сюда.

– А что вы тут делаете, собственно говоря? – задаю я ему вопрос и складываю руки на груди, продолжая прожигать мужчину взглядом.

В лаборатории становится тише. Женя и вовсе делает вид, что занята чем-то важным. Будто нарочно она гремит банками, а сама внимательно навострила все свои локаторы, только бы получше нас расслышать.

– Яна Андреевна, если вы не в курсе – я сижу прямо напротив вас.

Марк указывает левой рукой на стену, которая разделяет два рабочих места, одно из которых – мое.

– Вы мне очень сильно действовали на нервы.

– Интересно чем, – вопросительно вздымаю брови, потому что это уже чересчур – обвинять своих коллег в том, что они ему мешают.

– Вы слишком шумно освещали свои неудачи в работе, что, несомненно, меня отвлекало. Дизайн эксперимента, который я провожу сегодня, требует концентрации внимания.

Развожу руками, давая понять, что не вижу ни единой причины упрекать меня в том, что я ему чем-то помешала.

– Включили бы музыку. Вы же любите ее?

– Да, но не в лаборатории, – отвечает он и сует руки в карманы брюк.

– С каких это пор вы командуете другими?

– С тех самых, когда меня назначили заместителем шефа, – с гордостью говорит доктор Марк.

– То есть это единственное достижение в вашей жизни? – с издевкой интересуюсь и издаю короткий смешок.

Он получается скомканным, но все же, думаю, правдоподобным.

Однако Марк Борисович – крепкий малый. С угрожающим взглядом он склоняется ко мне, словно хочет получше разглядеть что-то в моих глазах. Я стараюсь дышать ровнее, потому что меня тошнит от его парфюма. Меня тошнит уже оттого, что мы работаем с ним вместе, и уж тем более – оттого, что он пытается помыкать мною. Он застывает в паре сантиметров от меня.

– Вы сегодня меня оскорбили и облили кофе. Хотите что-то еще добавить в свой послужной список?

Его освежающее дыхание обдает мою щеку.

– А у вас на всех сотрудников есть послужной список?

– Нет, но…

Марк Борисович склоняется к моему уху. Дыхание опаляет мочку, когда с его уст срывается:

– Но мне придется открыть его. И, раз вы настаиваете, я начну с вас.

Затем, как ни в чем не бывало, он отстраняется от меня, не меняясь в лице, и ровной походкой, обогнув Женю, идет к своему месту.

Сглотнув, возвращаюсь к микроскопу и смотрю на экран компьютера, на котором он оставил свои схемы. Рассмотрев их, я сохраняю свои записи (точнее, то, что сказал Марк Борисович). Выключаю приборы, протираю объективы от иммерсионного масла и прибираюсь на столе.

Краем глаза замечаю, что Женя подает мне знаки. Поднимаю голову, не особо понимая, что она хочет мне сказать. Мотаю головой из стороны в сторону, как бы говоря, что ничего не понимаю. Но моя коллега спешно поднимается с кресла и рукой манит меня к себе, показывая пять пальцев. То ли она предлагает выйти на пять минут, то ли хочет, чтобы я вышла после нее через пять минут, – не пойму. Кивая, знаками прошу ее выйти первой, потом я пойду за ней. Коллега соглашается и быстрым шагом выходит из лаборатории.

Откидываюсь на спинку кресла, словно это мне даст новых сил. Но нет, все тщетно. Голова идет кругом, а тот факт, что доктор Робер, по всей видимости, точит на меня зуб, отзывается ноющей головной болью. Понедельник – явно не мой день, и никогда он моим не был.

Тяжело вздохнув, я смотрю на свои маленькие часики, которые получила в подарок от своего парня. Они крошечные, аккуратные, из белого золота. Он купил мне их на нашу годовщину – мы встречались целый год. Я пыталась возместить ему расходы, поскольку знаю, что дарить часы – плохая примета, но Паша напрочь отказался взять хотя бы рубль за них. Что ж… Я надеюсь, что сегодня мне удастся увидеться с ним и немного расслабиться.

Да, мне определенно нужно сегодня расслабиться. Встаю и удаляюсь прочь из лаборатории, оставляя грозного шефа позади.

Глава 4

Марк

– Как тебе наша новенькая?

Мы с Арсением сидим в столовой и медленно поедаем свой обед, который сегодня отвратителен как никогда. Повар решил, что непременно нужно пересолить всю еду из меню, потому что, по всей видимости, у него нет настроения. И приходится давиться этими помоями, чтобы получить хоть какие-то питательные элементы для функционирования организма. Времени пойти в ресторан сегодня нет, и мне ничего не остается, кроме как цедить эту отраву.

Арсений – мой близкий друг. Один из самых преданных людей на всей планете. Я уже и не вспомню, как так вышло, что он стал мне роднее, чем собственный отец, хотя, бесспорно, я его уважаю по сей день, для меня он один из эталонов. Но не суть.

Арсений – среднестатистический российский мужчина. Простой, добрый, не шибко красивый, с небольшим животом, что его, несомненно, раздражает, водит машину среднего класса, за которую все еще выплачивает кредит. С мозгами у него туго, если сравнивать со мной, однако он всеми силами старается быть наравне со всеми. Светлые русые волосы, присущие русскому мужчине, зеленые глаза, овальное лицо и… щетина. Ненавижу щетину. Это самый первый признак неопрятности мужчины. Мать когда-то давала мне хороших пенделей, если я забывал побриться, поэтому я до сих пор вздрагиваю, когда у меня щетина появляется быстрее, чем я успеваю закончить с пересадкой очередного пассажа клеточной культуры SiHa.

– Ты о ком? – непонимающе смотрю на друга.

– О Яне, – выгибает бровь Арсений.

По всей видимости, он думает, что я слежу за теми, кто у нас появляется в штате.

– Пока ты был в отпуске, ее взяли к нам… Ну, девушку, с которой ты сидишь через стенку.

– Аланину?

– Именно.

– Хм…

Задумываюсь над вопросом Арсения, но сразу же вижу ответ.

– Не в моем вкусе.

– Это вроде бы твой типаж…

– Нет, – перебиваю друга, кусая пересоленный сэндвич с индейкой. – Она даже не может понять свою ошибку после шести повторений. А еще дерзит и одевается безвкусно.

– Я смотрю, у тебя высокие требования после зарубежья? – насмешливо произносит Арсений и отправляет в рот сырой бифштекс.

Он жует его, а я до сих пор не понимаю, как можно есть такую дрянь.

– А зачем их занижать? Ради чего? Ради бесплатного секса?

Арсений, кажется, не был готов к такому высказыванию, потому чуть не подавился очередным куском мяса. Я облизываю губы и придвигаюсь ближе к другу.

– Вот скажи, ты часто занижаешь свои требования к женщинам?

– Нет, – качает головой из стороны в сторону друг. – Я даже как-то не думал об этом.

– Потому что у тебя нет стандартов и уж тем более представления о том, какую женщину ты хочешь видеть рядом с собой. Ты западаешь на любую, какая поманит пальчиком.

– А что в этом плохого?

Иногда мне кажется, что Арсений издевается. Прямо специально издевается надо мной. Его вопросы, по большей части неуместные, вызывают тошнотворный рефлекс и желание закатить глаза так, чтобы увидеть нейроны в мозгу и затылочную кость, лишь бы не видеть его и не слышать его болтовню. И Арсений когда-нибудь этого добьется.

– Связь на один раз не сулит ничего хорошего.

Арсений продолжает смаковать бифштекс, а у меня пропадает аппетит. Но я ничего ему не говорю по поводу того, что его ждет, если он будет постоянно есть сырое мясо. Я же ему не мама. Он взрослый человек, вполне может сам о себе позаботиться.

Арсений размахивает вилкой и явно хочет меня чему-то поучить.

– Ой, да брось! Хочешь сказать, что ты сам никогда не развлекался ни с кем?

– Нет. А зачем?

– Ой, ну прости! – театрально парирует друг. – Я забыл, что ты в отношениях, и уже, поди, давно!

Я непонимающе буравлю его взглядом через линзы очков.

– В отношениях со своей работой, – с улыбкой на лице добавляет друг.

– У меня, вообще-то, есть девушка.

– Да? И кто же она?

Я молчу, потому что не люблю обсуждать свою личную жизнь даже с Арсением. Нет, конечно, поспорить о девушках мы любим, но как-то не привык я открывать свою душу никому, кроме себя самого.

– Я не обсуждаю свою личную жизнь, забыл?

– Интересно, как твоя девушка позволяет тебе забавляться еще и с работой?

– Очень остроумно.

– Еще скажи, что это неправда!

Я ничего не добавляю, потому что спорить с дураком – дело провальное.

Остаток дня я стараюсь не придавать значения возгласам, которые доносятся из-за перегородки. Даже чертов шепот Яны Аланиной приводит меня в дикое бешенство. Почему? Да потому, что я люблю тишину! В тишине легче сосредоточиться, отбросить ненужные мысли и полностью отдаться науке. Надо уже подумать о переезде в отдельный кабинет… Хотя тогда мне надоест бегать к приборам на третий этаж… Нет, это нереально! А еще как бы было хорошо, если бы рядом с Евгенией никто не сидел! Она та еще болтушка, и ей палец в рот не клади – откусит и заболтает до звона в ушах.

Я жду того момента, когда офис опустеет и мне удастся спокойно поработать. Дизайн и планирование экспериментов – очень важный этап исследования. Я всерьез собираюсь расширить наш маленький проект по вирусу папилломы человека. И я, как сын науки, должен помочь всем, чем смогу.

Мои душевные терзания прерывает звонок телефона. Я вздрагиваю, промазываю мимо одной из трехсот восьмидесяти четырех лунок и проливаю на стол мастер-микс для ПЦР.

– Дьявол!

Отодвигаюсь от своего стола и, не снимая перчаток, вытаскиваю телефон из кармана брюк. На экране высветился номер моей матушки.

– Алло!

– Марк, а ты где?

Тревога в голосе матери меня беспокоит больше, чем почти испорченная ПЦР.

– Работаю, – со всей серьезностью отвечаю ей.

– Ты не забыл, что сегодня ужин?

Смотрю на часы в углу монитора компьютера и вздыхаю. Сегодня понедельник, и я приглашен на ужин с давними друзьями родителей.

– Нет-нет, – говорю ей, а сам снимаю очки и потираю глаза свободной рукой.

– Забыл, – расстроенно констатирует мать.

Ничего не отвечаю, потому что не хочу показаться безответственным в ее глазах. Но матери все чувствуют и понимают, ведь так?

– Заработался немного.

– Марк, я тебя очень прошу, не опоздай, ладно?

Я вспоминаю, что ужин намечен на восемь часов в ресторане «Прага», который находится на Арбате. С учетом московских пробок мне понадобится более получаса, чтобы добраться до него, и еще минут десять, чтобы попробовать припарковать машину. Сейчас стрелки часов показывают семь часов двадцать минут, и я, собственно говоря, опаздываю.

– Да, мам, – стараюсь говорить как можно спокойнее. – Я уже выхожу.

– Я рассчитываю на тебя, сынок.

– До встречи.

Кладу телефон и еще минуту пытаюсь прийти в себя. Как я мог забыть о таком важном для своей мамы событии? Чувствую себя паршиво. Я быстро заклеиваю плашку пленкой, устанавливаю ее в амплификатор и нажимаю «Старт». Бегу в раздевалку, забираю портфель и пулей вылетаю из лаборатории.

Осенняя вечерняя Москва окутывает неоновыми огнями, переливающимися радужным блеском на лобовом стекле. Я мчу с Менделеевской на Арбат так быстро, как могу, при этом соблюдая правила дорожного движения. Но, естественно, я опоздаю на встречу. В этом не может быть сомнений. Но что я могу сделать, если эксперимент превыше всего? Ничего.

Подъехав к назначенному месту, я минут пять верчусь, пытаясь припарковать машину на стоянке. Иметь внедорожник, конечно, хорошо, однако парковаться иногда негде. Расправившись с этим нудным делом, я выныриваю из салона, закрываю дверь, поправляю костюм под пальто и целеустремленно иду в проходную.

Меня встречает швейцар, который услужливо открывает передо мной дверь.

– Добро пожаловать в ресторан «Прага»! – приветствует меня хостес.

На ней строгое черное платье, волосы собраны в хвост. Острые черты лица и чересчур маленькие глаза, которые ну никак не вяжутся с пропорциями ее лица, да к тому же она еще нацепила узкие очки с тонкой оправой, что еще сильнее уменьшает их.

– У вас заказан столик? – интересуется она, лучезарно улыбаясь.

– Да, на фамилию Робер.

– Одну минуту.

Девушка смотрит список, а я оглядываю ресторан. В прошлый раз, когда я сюда приходил, мне было лет восемь, а то и меньше. Один из друзей отца в две тысячи пятнадцатом году выкупил это здание, отреставрировал его в лучших традициях под старину, сохранив очень много деталей, и теперь ресторан «Прага» принимает посетителей. Но не всех. Вряд ли такие, как Яна Аланина, могут позволить себе тут даже один ужин…

Почему я вспомнил Яну?.. Не суть.

Цены высокие, блюда не каждому по карману, поэтому в ресторане крайне редко удается увидеть средний сегмент населения Москвы, и от этого приятно на душе.

Я отдаю свое пальто швейцару и получаю взамен номерок.

– Пройдемте со мной, – говорит наконец-то девушка и выходит из-за стойки.

Перед нами открываются двери, и мы входим в один из залов. Раньше «Прага» славилась своими роскошными банкетными залами – царский интерьер, едва ли не золотые столовые приборы, хорошее обслуживание и живая музыка. Теперь же, зайдя в первый зал, куда я проследовал за девушкой, вижу, что интерьер стал более современным. Нет той роскоши, которую я помню из детства. Однако это не касается стен в барочном стиле эпохи Просвещения в светлых тонах и с резьбой.

Оглядываю зал. Он полностью забит. Мужчины – в строгих костюмах, женщины – в шикарных платьях и дорогих украшениях. В воздухе витает аромат роскоши, и мне это чертовски нравится.

Замечаю около окна мать, отца и его лучшего друга детства Давида с женой и дочерью. Поджимаю губы, потому что не очень рад видеть эту дочь. Кажется, мне придется держать язык за зубами, чтобы не высказать пару-тройку замечаний о ее умственных способностях.

Хостес провожает меня к столику.

– А вот и гордость семьи! – восклицает Давид, улыбаясь мне.

– Спасибо, что подождали! – задорно отвечаю и протягиваю ему руку.

Он подтянут, в хорошем сером костюме с шелковым галстуком в тон. Серые впалые глаза, небольшая аккуратная бородка и проседь в густых светлых волосах.

– Да ты вымахал! – добавляет он и жмет мне руку.

– В детстве мама уронила меня в ведро с фактором роста у папы на работе.

Все оценивают мою шутку, и, кажется, становится немного легче.

Отец поднимается со стула и крепко меня обнимает. Я не видел его месяц. Я был в отпуске, а он – в Германии на конференции, да еще вел там семинар для аспирантов и постдоков. Целую матушку в щеку. Она улыбается мне в ответ милой улыбкой. Подхожу к Диане Рамзановне, жене Давида, и целую кисть ее руки.

– Ну какой же душка! – говорит она и обнимает меня.

Диане лет сорок, она доктор наук и специалист по нейробиологии. Большие темные глаза, нос горбинкой, пухлые губы, пышные формы и невероятно красивый голос. Слушать ее одна услада.

А вот рядом сидящая Эльвира – еще та заноза в том самом месте. Девушка светится от счастья, видя меня, но, увы, она не в моем вкусе. Нарощенные ресницы, на которых можно улететь в космос, татуаж бровей чернее гуталина, накачанные филлерами губы напоминают рыбу Cheilinus undulatus из семейства губановых. Боевой макияж, словно она собралась в цирк, слишком откровенное платье с декольте, которому не видно конца и края, и длинные локоны с начесом.

Как только мои губы касаются ее руки, Эльвира вздрагивает.

– Рада видеть тебя, – говорит она.

Вот только я не рад ее видеть. Совершенно.

Сажусь за стол и поправляю костюм, расстегивая одну пуговицу.

– По-прежнему работаешь допоздна? – интересуется Давид, поднося к губам бокал с вином.

– Как и все увлеченные исследователи, – с улыбкой на лице даю ответ, которого от меня все ждут.

Подоспевший официант предлагает налить алкоголь. Закрываю бокал рукой, отказываясь.

– Нет, спасибо.

– Ты посмотри, какой у тебя сын правильный вырос! – с издевкой говорит моему отцу Давид. – Я восхищаюсь им!

– Да. И Марк похорошел, – добавляет Диана Рамзановна, оглядывая меня заинтересованным взглядом. – Возмужал, я бы сказала!

Хочется ответить что-нибудь колкое, однако не могу сообразить.

На меня исподлобья смотрит Эльвира. Она, словно голодный хищник, с любопытством рассматривает меня, строит глазки и часто облизывает губы. От этого зрелища мне становится противно.

– Марк в последнее время очень много работает, – говорит мама, хотя я об этом не просил. – Теперь он руководит целой лабораторией.

– В двадцать семь лет?! – восклицает Давид и кладет в рот кусок мяса.

– Да. Поэтому Марк все свободное время посвящает ей.

Гордость в голосе матери подбадривает меня.

– И что же ты исследуешь?

В этот момент официант приносит блюдо, на котором лежит отборный кусок мраморной говядины, и выглядит он лучше, чем тот кусок мяса, который сегодня жевал Арсений. И надеюсь, что на вкус он тоже лучше.

– После защиты я решил окунуться в новое направление. Меня заинтересовал вирус папилломы человека. Крайне неприятная штука, целая эпидемия среди населения.

– Ну точно, вылитый Борис!

– А что не так? – басом отзывается отец.

Давид с отцом – давние друзья, прошли через огонь и воду. Вместе записались в армию, вместе отучились и вместе построили каждый свой бизнес. Шутки у них, на мой взгляд, глупые, но нужно как-то вливаться, стиснув зубы, и понимать, о чем они говорят.

– Да все так, – отвечает Давид, размахивая бокалом. – Я же из лучших побуждений говорю. Тебя, как и Марка, не испугать новым проектом!

На его мизинце красуется драгоценный перстень с темным камнем. Отец улыбается ему в ответ и продолжает жевать мясо.

– Как ты, мальчик мой? Что у тебя нового? – переводит разговор в другое русло моя мать, пригубив вино.

Моя мама – единственная женщина на планете, которую я боготворю. Невысокий рост, темные, слегка кудрявые волосы, мягкие черты лица, которые уже успела тронуть своей рукой старость, добавив в уголки глаз и губ небольшие морщинки. Подтянутая и вечно следящая за собой. Глаза у меня мамины. Я помню, как отец смеялся в детстве над тем, что я ее вылитая копия. Анна – так ее зовут. Прекрасное светлое имя для такой святой женщины.

На ней темное строгое платье с вырезом лодочкой и аккуратные сережки-гвоздики с бриллиантами. Мама доброжелательно улыбается мне, пока я собираюсь с мыслями.

– Увы, мне похвалиться сегодня нечем, – отвечаю я.

Перед глазами всплывает Яна Аланина, которая облила меня кофе и надерзила. А вести светские беседы о своем отпуске я уж точно не планирую.

– Как на работе?

– Сносно. Правда, Максим Дмитриевич опять взялся за свое.

– Поди, подшучивает над вами? – интересуется отец.

– Это мягко сказано.

– Он просто поддерживает дружескую обстановку, – разбавляет наш разговор Диана, пригубив вино. – В вашей работе юмор незаменим.

– Особенно когда в очередной раз дохнут первичные культуры? – выгнув бровь, замечаю я.

– И не говори! Как же сложно работать с живыми!

Остальную часть ужина мы разговариваем обо всем, меня заставляют отвечать на некоторые вопросы, которые мне неприятны. Где-то удается увильнуть от ответа, где-то приходится думать над правильной формулировкой, чтобы меня не посчитали идиотом.

– А на личном фронте как?

Вопрос от Давида под конец ужина застает меня врасплох. Я даже не до конца понимаю, почему он этим интересуется.

– Сносно, – отвечаю я и делаю глоток воды.

Ненавижу обсуждать свою личную жизнь.

– Есть кто-нибудь у тебя?

Хочу ответить, что есть, но моя мама опережает меня:

– У моего сына, кроме работы, никого нет.

На этой фразе разукрашенная Эльвира поднимает свои глаза. Я даже не представляю, как под весом таких огромных ресниц она вообще чувствует веки. Ее глаза сияют надеждой, услышанное заряжает ее интересом. Я натянуто улыбаюсь ей, потому что не знаю, что еще можно в такой ситуации сделать.

– Трудоголизм, видимо, передается по наследству, – ехидничает Давид, продолжая пить вино.

– Вот и у Эльвиры нет никого, – с досадой в голосе произносит Диана.

– Ну ма-а-ам… – едва слышно тянет Эльвира, пихая мать рукой в бок.

– Ну а что? – настырно продолжает Диана. – Я говорю как есть.

– Надеюсь, что Эльвира найдет своего избранника, – произношу я и добавляю самую милую улыбку, на какую вообще способно мое лицо.

– Ваш Марк одинок, и наша крошка Эльвира одна. Из наших детей могла бы выйти отличная пара! – говорит Давид.

Я давлюсь водой и едва не выплевываю ее на стол. Ловлю недовольные взгляды всех, включая Эльвиру. Откашливаюсь немного, чтобы унять першение в горле.

– Простите, вдохнул, когда делал глоток…

– Марк молод и успешен, а у Эльвиры хороший характер – да, пончик?

«Пончик»? Ну да. Я согласен, что Эльвира похожа на пончик в таком одеянии. Девушка прячет глаза в пустой тарелке, но при этом искоса смотрит на меня.

– Хорошая была бы пара, да и дети получились бы красивые!

Дети? Я не ослышался? Кажется, мои глаза становятся больше, чем орбита Земли. Не верю своим ушам и тому, что сейчас сказал Давид.

– Да, Марк – прекрасный парень, – добавляет отец.

– Ты представляешь, какие внуки у нас с тобой будут?

– Замечательные! – с гордостью и улыбкой на лице отвечает отец. – Эх…

То ли они перебрали вина и изливают наружу все свои сокровенные желания, то ли они это всерьез. Эльвира все это время натужно лыбится мне, и я уже не знаю, куда деть взгляд.

– Это чудная идея! – подхватывает Диана и поправляет салфетку около тарелки. – Я уверена, что Эльвира и Марк поладят!

Они говорят так, будто меня тут нет. Конечно, Эльвира уже расплылась, как мороженое по асфальту в жару, а обо мне, кажется, никто не думает. Каково мне слышать такое?!

– Марк, – обращается ко мне Давид, сложив руки на груди, – тебе нравится Эльвира?

Я кидаю испуганный взгляд на девушку, которая кокетливо улыбается мне. Галстук начинает сдавливать шею, воздуха не хватает в легких. Нужно просто успокоиться, Марк. Ты сможешь ответить правильно. Соберись!

– Эльвира – красивая девушка… – делаю лживый комплимент – то, чего хотят от меня родители.

– Нет, я не спорю, что моя дочь красива. Я задал другой вопрос. Нравится она тебе?

Помощь зала сейчас была бы очень актуальна. Размышляю о том, сколько обиды будет со стороны семьи Давида, если я скажу как есть. Или я не должен говорить то, что чувствую, и нужно применить смекалку?.. В горле опять першит.

– Я… мне…

Давид опирается локтями на стол. Я окидываю взглядом всех, с кем сижу. Отец, мать, Диана и Эльвира в ожидании моего ответа. Но что мне сказать?

– Она тебе нравится, Марк?

– Мы не знакомы близко, – выпаливаю я, потому что понятия не имею, что еще придумать. – Поэтому я воздержусь от таких громких заявлений на данный момент.

Давид щурит глаза. Я сглатываю и едва заметно улыбаюсь.

– Справедливое решение, – соглашается со мной Давид, и я чувствую небольшое облегчение. – Правильно, у вас все впереди!

Да едрить-колотить! Что ж за день сегодня такой!..

Оставшуюся часть ужина никто не осмеливается затрагивать тему отношений. И мне это на руку.

Минут через пятнадцать мы собираемся покинуть ресторан. Дамы устремляются в уборную, а мы с отцом и Давидом выходим на улицу. Я стараюсь больше не поддаваться чувствам и говорить только то, что от меня ожидают услышать. Мы говорим о науке, и это расслабляет.

Наши женщины возвращаются к нам. Прощаясь с ними, я целую ручки Диане и Эльвире. После рукопожатия с Давидом он напоследок добавляет, склонившись ко мне:

– Подумай о том, что мы обсуждали. – И кивает в сторону Эльвиры. – Она без ума от тебя!

Я мельком смотрю на девушку, которая прямо расцвела, как роза в мае. С ее лица не сходит улыбка, а глаза сияют от счастья.

– Хорошо, – киваю в ответ. – Я подумаю.

Слова даются с трудом, во рту ощущается сухость.

Мы провожаем друзей взглядом, пока те садятся в такси и уезжают.

– Эльвира хорошая, – говорит отец, будто желая меня добить.

– Фиктивные браки давно вышли из моды.

Отец сует руки в карманы брюк и равняется со мной. В его серых глазах я вижу разочарование.

– С твоим характером… Что-то я не вижу толп женщин рядом с тобой. Подумай об этом.

Стиснув зубы, я позволяю отцу выиграть эту битву.

Но меня гложет другой вопрос: он действительно думает, что я соглашусь на эту авантюру? Нет уж! Ни за что!

Глава 5

Яна

– И что, он не позвонил даже?

Я мотаю головой. Досада, закравшаяся в сердце, разрывает меня изнутри.

– Мы с ним договорились провести вечер вместе, но он ушел смотреть футбол с друзьями.

– Вот козел! – восклицает Женя, нахмурив брови. – Он и в прошлый раз тебя продинамил?

– Да, – сухо отвечаю, стараясь не расстраиваться.

Но как не расстраиваться? Паша вновь поставил друзей выше меня, пошел на глупый матч в бар, который можно посмотреть потом в записи.

– Я бы не простила, – говорит Женя и отводит взгляд.

Комната практически пуста, лишь изредка приходят и уходят коллеги из других отделов – бегают по своим вопросам на другие этажи, несут бумажки в тот или иной кабинет.

Вздыхаю, потирая правый глаз указательным пальцем.

– Я тоже не хочу прощать… Не знаю, что делать.

– Ничего. Просто не отвечай на звонки.

– Думаешь, это так просто? Паша закатит истерику, опять начнет меня обвинять в том, что я много требую и не ценю его.

– Он рыбы, что ли?

Хлопаю глазами, лишь смутно понимая, что спрашивает Женя.

В науке нет места нумерологии, гороскопам и прочей глупости, есть только факты, результаты и исследования. И уж точно характер Паши никоим образом не формируется из гороскопа, иначе все люди, рожденные под его знаком, были бы одинаковыми.

Женя продолжает смотреть на меня в ожидании ответа. Как я поняла за столь короткое время, ей нравятся гороскопы и астрология. Интересно, как в ней сочетаются любовь к точным наукам и абстрактная романтическая хрень?

– Нет, телец.

Отвечаю лишь потому, что Женя не успокоится, если я не скажу, кто по гороскопу мой парень.

– Странно, – задумывается она, подняв глаза вверх. – А кажется, что рыбы…

– Это не имеет значения. Он все равно не позвонил.

Мы замолкаем, погрузившись в свои мысли.

К нам подходит Денис, сунув руки в карманы.

На самом деле он неплохой парень, правда, полнейший зануда. Но нужно отдать должное, Робера ему вряд ли удастся переплюнуть в этом. Денис высокий, с острыми чертами лица, носит очки в прозрачной оправе. Вечно задает вопросы, воспитывает и пытается учить, как правильно работать.

– Прохлаждаетесь? – спрашивает он, остановившись перед нами в полутора метрах.

Денис всегда держит дистанцию. На первый взгляд может показаться, что он парень простой и добрый, но вот Женя совершенно другого мнения о нем.

– У нас перерыв, – раздраженно отвечает Женя, сложив руки на груди.

Он состраивает угрюмую гримасу.

– Вообще-то, здесь нельзя сидеть в лабораторном халате. Вы имеете право на перерыв лишь в отведенное время, которое находится в промежутке между часом и тремя, а не сейчас, в половине пятого, – говорит он, взглянув на свои наручные часы.

– Ага, – отвечаю ему.

Денис тяжело вздыхает, словно его раздражает все окружающее. Как будто все вокруг неправильно.

Я тоже порой это ощущаю.

– Если вы забыли, – начинает он с поучительной интонацией, – я заместитель шефа. И имею полное право выдать вам предупреждение за нарушение регламента лаборатории.

– Нет такой должности – заместитель шефа, – скучающе замечает Женя.

– Меня сам шеф назначил!

– Ага, в пьяном угаре, – практически шепотом отвечает коллега.

– Что? – переспрашивает Денис, будто не расслышал.

Нет, все он прекрасно расслышал. А вот собачиться с Женей ему нравится больше, чем поучать других. За эти две недели я заметила, что после перепалки они потом ходят довольные, даже если один из них проиграл. Странный подход к заигрыванию, но что тут поделаешь…

– Пойдем.

Игнорируя Дениса, Женя встает и тянет меня за руку. В это время мы с коллегой встречаемся взглядами. Мне чудится победоносный огонек, быстро пробегающий в его глазах, но, ничего не добавив, пожимаю плечами и следую за Женей.

– Денис всегда так себя ведет? – спрашиваю я шепотом, чтобы, не дай бог, он не услышал нас.

И оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за нами он не идет.

– Сколько я здесь работаю, столько он и ведет себя так. Всех поучает, везде пытается преуспеть.

Тон Жени – скучающий, будто она каждый день повторяет эту фразу раз по двадцать на дню.

– Ясненько…

Дойдя до автомата с кофе, я вытаскиваю карту, чтобы оплатить латте.

– Я в лабораторию, – говорит Женя.

Кивнув ей в ответ, жду, когда автомат выплюнет последние остатки горячего напитка. Я уже даже привыкаю к этому кофе, который готовит самый обычный автомат.

Если бы работал кафетерий, был бы риск столкнуться с нашей «звездой», а мне этого не хочется. Но там кофе в разы лучше и цивильнее. А еще там есть лавандовый сироп…

Тяжело вздыхаю, а автомат радостно пиликает, и красный свет в окошке меняется на зеленый. Это значит, что кофе готов и его можно забирать. Я протягиваю руку и вздрагиваю оттого, что кто-то шепчет мне на ухо:

– Осторожно, горячо!

С краев бумажного стаканчика падают на руку несколько капель. Пронзающая боль режет кожу. Я дергаюсь, оставляю стакан все в том же окошке автомата, а сама чуть ли не ругаюсь вслух.

Передо мной красуется наш индюк, то есть Марк. Он, по всей видимости, замечает, что я из-за него обожгла руку, поэтому, кидая надменный взгляд на меня свысока, добавляет:

– Кофе очень горячий.

– Я это и без вас знаю, – фыркаю в ответ, ощущая, как раздражение растекается по жилам молочной рекой.

– Правда? – искренне удивляется Марк. – А по вам и не скажешь.

– Вы что-то хотели?

Выгибаю бровь в надежде, что этот индюк отстанет от меня. Но где-то внутри чувствую, что это лишь начало необъятного айсберга издевательства.

– Все, что хотел, я уже произнес.

– И что же это?

– Предостережение.

– Держаться подальше от страшного автомата с кофе?

На последнем слове я не сдерживаю издевательский смешок. Нет, ну кто бы мог подумать, что сама звезда лаборатории Робер будет предупреждать меня об опасном кофейном автомате!

– Не думаю, что вы понимаете весь ужас ожогов.

Робер делает паузу, будто ждет, когда я ему или одобрительно кивну, или что-нибудь отвечу. Соблазн съязвить настолько велик, что мне приходится прикусить кончик языка.

– А вы всем читаете нотации в разгар рабочего дня?

Рука по-прежнему ноет, и мне, на самом деле, нужно побыстрее обработать ожог. Но если быть честной, то больше всего мне хочется, чтобы Робер сгинул с моих глаз.

– Только тем, кто неряшлив.

Издевка прозвучала, попав в самую точку. Но это не отменяет того факта, что Робер ведет себя чересчур высокомерно.

– Мне не нужны наставления.

Я протягиваю руку к стаканчику. Все-таки желание выпить кофе перевешивает желание поругаться с Марком.

– С вашей неряшливостью вряд ли вас спас бы наставник.

Марк делает коротенькую, но многозначительную паузу, словно прицеливается через оптику, чтобы не промахнуться словом.

– Вы же ходячая катастрофа!

Накрываю кофе крышечкой и, развернувшись, встречаюсь с ним взглядом. Наверное, стоило бы промолчать, чтобы потом не жалеть о словах, которые я брошу в этого высокомерного индюка, но почему-то внутри свербит от раздражения и сложно держать язык за зубами. И сейчас буквально пару секунд мы рассматриваем друг друга. Марк распрямил свои плечи, и мне чудится, что он выше меня на две головы. Такая огромная глыба сарказма и высокомерия возвышается надо мной в надежде, что я ему поддамся, что проиграю раунд обмена издевками. Знаете, он не с той связался.

– Мне есть с кого брать пример.

– Да? – выгибает он бровь, а в его серо-голубых глазах загорается искра азарта, которую видно невооруженным глазом через оправу дорогих очков.

– Ага, – добавляю я и делаю глоток кофе.

Восхитительно! Кажется, один стаканчик кофе может сгладить любой неудачный день своим терпким вкусом. Или же вовремя заткнуть меня.

Робер театрально смотрит в разные стороны, словно ища кого-то.

– Странно, – говорит он с досадой в голосе, – я не вижу вашего двойника…

Я задираю нос, щуря глаза.

– Послушайте, вам никогда не говорили, что по вам плачет «Оскар»?

Кажется, Марка эта фраза заинтересовала. Он задумывается, сдвинув темные брови.

– Вы мне льстите, – наконец говорит он с таким удовольствием, что меня передергивает от мысли, вдруг он только что представил, как ему вручают «Оскар».

– Ровно так же, как и вы мне.

Не дожидаясь очередной издевки, разворачиваюсь и направляюсь в сторону лаборатории. Мне хочется выдохнуть оттого, что Робер оставит меня в покое на какое-то время, однако, дойдя до двери лаборатории, я вновь вздрагиваю от того, что чья-то рука перекрывает валидатор для пропуска. Слава богу, в этот раз ничего не проливается из-за плотной крышки на стакане.

– В лабораторию запрещен вход с напитками.

Баритон Марка строг, заставляет чувствовать, что я провинилась.

– Как и с домашними животными, – парирую я с издевкой и, отодвинув его руку, открываю дверь.

Боже мой, мне определенно нужна плазмида с устойчивостью к таким придуркам, как Марк!

Нет, на самом деле вход в лабораторию с напитками запрещен, но я не собираюсь нести стаканчик дальше комнаты отдыха. И вообще, надо уже завести свою кружку и перестать тратить деньги в автомате.

Остаток дня мы стараемся не замечать друг друга. Мистер Важный Индюк работает за своим столом, а я – за своим. Никаких издевок, колких фраз и сарказма. Хотя, по правде говоря, от последнего я не хотела бы отказываться. Видеть, как он краснеет быстрее, чем помидор на грядке, – неистовое удовольствие.

Ближе к шести часам мне звонит мой парень. Я долго не беру трубку. Телефон раздражительно вибрирует, и спустя пару секунд мистер Важный Индюк выезжает из-за своего стола. Колесики его кресла громыхают по плитке, и, когда я обращаю внимание на него, он грозно высказывается:

– Яна Андреевна, вы либо ответьте на звонок, либо выключите телефон! Очень некомфортно работать в помещении, где стоит раздражающее жужжание! И вообще, телефоны в лаборатории запрещены!

Наверное, в этот момент на моем лице написано все, что я хотела бы сказать Марку про его тон и манеру общения. Напомнить ему, что он не пуп земли, чтобы крутиться вокруг него. Я хочу чем-то выстрелить в свою защиту, но Марк демонстративно отъезжает обратно за свой стол, не дав мне парировать его ход.

Телефон продолжает жужжать. Несомненно, меня тоже раздражает этот звук, но отвечать я не хочу. Однако настырность Паши прошибает мой панцирь, и, взяв телефон в руки, я выхожу из кабинета.

– Да?!

Раздражения у меня через край – вначале Марк ко мне цеплялся, а теперь Паша будет пытаться извиниться.

– Привет, малыш…

От нежности сводит челюсть.

– Привет.

– Как ты?

Рассматривая швы плитки на полу, я решаю, что пора все высказать ему.

– Послушай… – продолжает он, понимая, что я как минимум жутко зла на него, а как максимум – готова приготовить раствор, после которого он будет мучиться запором месяц, а то и дольше.

Знаете, с химиками шутки плохи!

– Я вчера…

– Не нужно оправданий, – останавливаю я его. – Мне и так все ясно.

– Ну, малыш… – мямлит он. – Я правда не специально забыл…

Дальше я уже не хочу слушать очередной перечень «правильных слов», которые звучат каждый раз в таких ситуациях. Кажется, я выучила их последовательность наизусть. В конце, конечно же, следует его коронная фраза «я тебя сегодня заберу с работы, обязательно!»

Я закатываю глаза в тот момент, когда Марк выходит из лаборатории. Он замирает, а за ним медленно закрывается дверь. Еще этого чудика мне не хватало, уж парировать атаки двух мужчин одновременно я не умею. Но замечаю, что Марк что-то хочет от меня.

– Яна Андреевна…

Тон Марк понизил специально, чтобы казаться более угрожающим, или ему яд попал на язычок?

– Кто это у тебя там? – спрашивает Паша в телефоне.

Действительно. Если бы Марк был у меня в записной книжке, то как бы я его обозвала? Важный Индюк? Мистер Зануда? Рóбер-Бóбер? Нужно подумать об этом чуть позже.

– Я на работе, Паш.

– А, да… – мычит он в трубку. – Я забыл.

Безусловно, он забыл. В этом и сомнений быть не должно.

– Яна Андреевна, вы нужны мне, – тверже говорит Робер и делает шаг ко мне.

Я даже не знаю, что лучше – продолжать слушать бессмысленные извинения моего парня, которые я знаю наизусть, или же пререкаться с Марком? Выбор очень сложен. Под натиском холодных глаз доктора Робера, я все-таки отдаю предпочтение работе. Быть может, потом я пожалею.

– Ладно, мне пора, – безэмоционально заявляю я в трубку, слышу что-то вроде ласкового слова и сбрасываю вызов.

Марк Робер смотрит на меня с неподдельным любопытством. Еще секунду мы пялимся друг на друга, но кто-то из нас должен разорвать эту неловкую паузу. Естественно, Марк начинает первым:

– Яна Андреевна, вы же способная ученица, судя по вашему резюме…

Я удивленно выгибаю бровь, перебирая в голове варианты тем, которые могут последовать дальше: я где-то накосячила; мой отчет не сохранился; я забыла о чем-то, о чем просил этот индюк…

– Но вы уже несколько раз нарушили правила пребывания в лаборатории.

Ах да. Вечерние нотации, кажется, войдут в ежедневный ритуал поощрения сотрудников от мистера Важного Индюка. Что ж, такого расклада событий я не ожидала.

– Это какие же?

Марк складывает руки на груди, продолжая рассматривать меня оценивающим взглядом. Под натиском его серо-голубых глаз мне кажется, что я молекула, которую изучают под микроскопом.

– Напитки, телефон…

В эту секунду в кармане Марка громко звенит телефон. Классическая музыка заливает пустой коридор, и между нами повисает молчание. На лице доктора читается удивление. На моем – кажется, кривая усмешка. Марк спешно вытаскивает телефон из кармана брюк.

– Ругаете меня, а сами ничем не лучше, – фыркаю я, огибая этого кретина, и направляюсь обратно в лабораторию.

Зайдя внутрь, я тяжело вздыхаю. Женя копошится в своих бумагах, а я медленно направляюсь к своему столу. Через пару минут в лабораторию входит Марк. Он демонстративно, как вальяжный индюк, идет к своему месту, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Возможно, это и к лучшему.

Остаток рабочего дня я провожу за рутиной.

Лаборатория постепенно пустеет. Я выключила звук на телефоне, чтобы тот, кто сидит за гипсокартонной стеной, лишний раз не раздражался. Пытаюсь сосредоточиться на окончательном отчете, но кто-то стучит мне по плечу.

– Эй, ты не идешь? – спрашивает Женя, задвигая свое кресло.

– Нет.

– Почему?

Я молчу. Ну что я ей отвечу? Что я наивная девушка и свято верю, что мой парень исправится? Конечно, где-то глубоко внутри себя я жду его, верю, что Пашка меня встретит с работы, подарит букет цветов и отвезет в ресторан на ужин. Верю в то, что он изменится, станет лучше и поймет, из-за чего мы вечно ссоримся. Но кажется, это лишь мечты, которым не суждено сбыться.

– Я позже пойду.

Женя медлит, словно переваривает информацию, а потом выдает слабую улыбку и говорит вполголоса:

– Ну что ж… тогда до завтра.

За стеной скрипит кресло. Я больше чем уверена, что наш угрюмый всезнайка навострил свои большие ушки. Прикусываю щеку изнутри, надеясь на то, что Женя не обидится на меня.

– Удачи, – говорит она напоследок и выходит из лаборатории.

– Пока, – кидаю ей в спину и вновь утыкаюсь носом в отчеты.

На самом деле, мне сегодня больше нечем заняться. Журнал заполнила, начинать новый эксперимент уже поздно. Тяжело вздыхаю и решаю отвлечься на поиск свежих публикаций – хочется быть в курсе новостей. Папки «Литература» и «Прочитанное» я создала еще в первый день работы. С тех пор первая пугающе растет каждый день, а во второй на меня укоризненно смотрит единственный файл с обзором.

Параллельно смотрю на часы. Мне любопытно, позвонит ли Паша еще раз. Быть может, все-таки встретит? Мысли путаются в голове, как шерстяная нитка, закручиваясь в плотный узел. Я спрашиваю себя практически каждые пять минут: «Яна, что ты в нем нашла? Почему вы все еще вместе?» Но внятного ответа в созданном мной монологе почему-то не нахожу.

Наверное, мне так удобно. Я боюсь остаться одна, зарыться в статьях и стать чокнутой, повернутой на науке. Боюсь вновь обжечься, почувствовать вкус одиночества и ненужности. Горько плакать по ночам, а потом рано утром замазывать синяки консилером. Ощущать опустошенность под ребрами, отводить взгляд от счастливых пар в надежде, что не заплачу вновь.

Да. Мне так удобно. И я машинально даю Пашке очередной шанс. Постоянно. Лишь бы не чувствовать себя одинокой.

– Яна Андреевна, – вырывает меня из мыслей голос Марка, – вы не могли бы вздыхать потише?

Закатываю глаза. Кажется, я понимаю выражение Жени «он ходячая головная боль, но чертовски обаятелен». Ведь Марк серьезен по отношению к работе и сотрудникам, но в то же время чертовски обаятельно делает замечания. Это балансирование между «плохим» и «хорошим» выходит у него весьма недурно.

– Вас не учили, что подслушивать нехорошо?

Слышится скрип колесиков, и вот Марк уже смотрит на меня, возвышаясь над стенкой.

– Нас разделяет гипсокартонная перегородка. Ее пропускная способность составляет порядка двадцати децибел, а человеческий голос в помещении достигает тридцати децибел.

Я вновь закатываю глаза. Каким же нужно быть дотошным, чтобы на каждый вопрос Вселенной знать ответ?

– Вы это в «Википедии» вычитали?

– Я сам составлял там статью про уровень звукоизоляции и пропускного шума.

Что ж. С дотошностью я, кажется, погорячилась.

– В мире существует хоть одна тема, которую вы не знаете?

Марк театрально задумывается.

– Нет, не думаю.

Придвигаюсь чуть ближе к Марку, ощущая нарастающее напряжение в воздухе.

– А вы, случаем, не в доме Всезнайки родились?

Марк ехидничает:

– А у вас аргументы закончились?

– Вопросом на вопрос не отвечают.

– С чего это вдруг?

Я ничего не отвечаю. Пускай последнее слово останется за ним.

Не выдержав натиска тишины и разгорающейся внутри меня обиды, я привожу в порядок свой рабочий стол и, убедившись, что по чек-листу я все сделала правильно, выхожу из лаборатории, оставив Марка в давящей тишине. Все, как он любит.

Пока иду по коридору, проверяю телефон на наличие пропущенного звонка или сообщения. Но, к моему сожалению, там пусто. Даже на чертовой почте ничего нет.

Быстро переодевшись, поправив прическу и освежив макияж (хотя кого я обманываю, консилер и пудра не скроют моего разочарования в отношениях), выхожу из раздевалки, спускаюсь вниз и ищу пропуск. А потом вновь вспоминаю, что вход и выход – по биометрии. Я сегодня какая-то рассеянная. Тяжело вздохнув, даю возможность камере просканировать мое лицо, попутно натянув слабую улыбку, и, как только турникеты пропускают меня, выхожу.

Сегодня пасмурно. Солнце давно скрылось за густыми налившимися тучами, будто не желая ласкать город теплыми лучами. Я оглядываюсь по сторонам в надежде, что увижу Пашу. В надежде, что он просто решил так пошутить надо мной. Но понимаю, что это неправда. Он забыл. Снова.

Обещания, срывающиеся с его уст, теперь равнозначны пустому звуку. Он не изменится, как бы мне этого ни хотелось. Как бы мне ни хотелось видеть в нем ответственного человека, с таким каши не сваришь. Тянуть на себе отношения за двоих у меня попросту нет сил, а значит, дальше наши дороги расходятся к разным полюсам.

Машинально достаю телефон и набираю его номер. Зачем я это делаю? Почему бы просто не поехать домой и не забыть его? Просто исчезнуть, заблокировав номер? Ведь Паша вряд ли вспомнит, что у него есть девушка, так и будет сидеть в очередном баре за просмотром футбола.

В трубке слышатся длинные гудки. Долгие. Протяжные. Нудные. Я хочу уже сбросить звонок, но тут Паша отвечает:

– Алло?

Едва сдерживая эмоции, я вдыхаю через нос и проглатываю всю обиду.

– Привет. А ты где?

– Ай, блин…

Где-то глубоко внутри меня до сих пор тлел уголек надежды, но теперь он потух.

– Забыл, да?

В трубке слышится мычание. Впрочем, Паша все равно ничего путного сказать не сможет.

– Прости, малыш…

– Нет, Паш! – повышаю голос, обхватив себя руками. – Не прощу! Никогда!

– Ну, малыш, я…

– Мне надоело нести отношения на себе.

– Я… просто забыл, милая… – продолжает оправдываться Паша.

Мне настолько грустно от осознания, что меня вновь променяли на какое-то более важное дело, что к глазам подступают слезы.

– Ты даже и не пытался вспомнить.

– Нет, я…

– Думаю, что на этом можно поставить жирную точку в наших отношениях.

– Яночка, милая моя… – скулит он в трубку, но я даже слышать не хочу его лживые оправдания.

– Пока, Паш.

Я сбрасываю вызов и закрываю глаза, чтобы полной грудью вдохнуть тяжелый воздух Москвы.

И тут вздрагиваю от голоса, который раздается позади меня:

– Ваши вздохи до добра не доводят.

Марк. Что он забыл возле меня?

Разворачиваюсь к нему и вижу, что на его лице застыло изумление, словно это я какое-то привидение, которое потревожило его, а не наоборот. Складываю руки на груди и выгибаю бровь, потому что меня жутко раздражают его глупые и неуместные замечания. Попутно пытаюсь сдержать слезы, которые вот-вот польются соленой рекой.

– У вас что, какая-то личная неприязнь к женским вздохам?

– Вы сейчас раздражены, – говорит Марк, обжигая ледяным взглядом.

– Послушайте, Марк… – специально делаю паузу, словно собираюсь с мыслями, – что вы ко мне прицепились?

– Даже и не пытался.

Врет. Иначе он не обращал бы на меня больше внимания, чем на других коллег. Ведь за эти дни, которые мы проработали с ним, я ни разу не заметила, чтобы Марк испытывал к кому-нибудь еще столь сильное желание поиздеваться.

– Если вы полагаете, что ваши неуместные шуточки и замечания в мой адрес всегда справедливы, то вы глубоко ошибаетесь.

– Правда?

Издевка прозвучала довольно убедительно.

– Марк Борисович…

– Я внимательно вас слушаю, Яна Андреевна.

Мы замолкаем. Где-то вдали воет сирена «Скорой помощи». Через секунду с другой стороны доносится рев выхлопной трубы мотоцикла… А мы все продолжаем стоять и буравить друг друга взглядами.

Марк издевается. Решил, что нашел себе новую грушу для оттачивания остроумия и сарказма. Нет уж. Не сегодня, Марк Борисович. И никогда после. Я хочу высказать ему все, что накипело внутри.

– Я все никак не могу понять… – начинаю я с такой раздраженной интонацией, какую наш индюк совершенно не ожидал. – Вы настолько одиноки, что норовите каждого новичка извести, или у вас такое отношение ко всем, кто вам не ровня?

– Яна Андреевна, я…

– Подколы, издевки, унижения в адрес других молодых сотрудников… – перечисляю я, повысив тон. – Я даже не представляю, какой арсенал рычагов воздействия у вас в кармане. Вы самый недружелюбный коллега, с каким мне приходится работать.

– Очень польщен вашим комплиментом, – отвечает он и улыбается.

Улыбка натянута, от нее веет ложью. Она не настоящая. Он лишь скрывает свое настоящее «я» за ней. Я его раскусила.

– Вы неисправимы, – заявляю я.

Развернувшись, удаляюсь прочь. Не желаю его больше слышать. По крайней мере сегодня.

– И вам хорошего вечера.

Пропускаю мимо ушей его слова и из последних сил сдерживаюсь, чтобы не показать ему средний палец, прямо как в зарубежных фильмах.

Ну хам! Просто. Полнейший. Хам!

Остаток дня я провожу в гордом одиночестве. Паша так и не соизволил перезвонить, поэтому нашим отношениям явно конец. Немного расстроившись, что так глупо они закончились, я включаю какую-то мелодраму и беру большое ведро мороженого.

Скажу я вам, это отличное средство, чтобы выплакать то, что так долго копила в себе. Понять и осознать свои ошибки. Порадоваться за героев и расстроиться, что у тебя отношения не как в фильме (или не как в книге). Мелодрама плюс мороженое равно превосходный домашний психолог. Дешево и сердито. Как говорится, народный выбор женщин.

Завтра мне нужно явиться на встречу с директором по персоналу по случаю окончания первого месяца моей работы. Мы будем встречаться каждый месяц, пока не закончится испытательный срок, который длится три месяца, и меня окончательно не примут в штат.

Каждый день испытательного срока первой работы в лаборатории проходит волнительно. Мне кажется, что я что-то упускаю, недостаточно хорошо соблюдаю инструкции или же делаю совершенно все не так по технике безопасности. Легкое волнение иногда накатывает волной паники: а что, если меня не возьмут в штат? Что, если завтра мне скажут «вы нам не подходите»? Что тогда?

Когда меня завалили на английском при сдаче экзаменов в аспирантуру, мне показалось, что весь мир рухнул в одночасье. Практически то же самое я ощущаю сейчас, когда наши с Пашей отношения закончились. Но ведь всегда после бури наступает затишье, правда?

Откинувшись на спинку дивана, чешу Шелби за ушком. Мой питомец кладет голову мне на коленку и тяжело вздыхает.

– Да, ты прав, – говорю ему. – Ужасный день выдался.

Шелби смотрит на меня темными глазами с такой грустью, что мне сразу хочется затискать его. Но эта собачья «грусть» – лишь способ выклянчить у меня мороженое, оставшееся в пластмассовом ведерке.

– Ты это хочешь? – выгибаю бровь, продолжая наблюдать за Шелби.

Он радостно приподнимается, высунув язык и виляя хвостом.

– Вот прям это? – указываю на мороженое, и Шелби аккуратно дотрагивается лапой до моей руки, слегка поджимая когти. – А ты был хорошим мальчиком весь день?

Шелби крутится вокруг своей оси, издавая едва уловимое глухое рычание. Он настолько неуклюже радуется, что чуть не падает с дивана. Я грустно смеюсь.

– Ну ладно, – разрешаю я.

Зачерпываю последнюю ложку мороженого и… кладу ее себе в рот. Шелби неодобрительно наблюдает за мной, навострив уши.

– Тепе нильфя фтолько флаткого, – говорю Шелби, пытаясь проглотить холодное мороженое. И как только мне это удается, я добавляю: – А вот облизать ведерко ты можешь.

Шелби едва может усидеть на месте и поскуливает от предвкушения. Я знаю, что нельзя давать собакам сладкое, да и кошкам тоже, но чуть-чуть изредка можно. Тем более сегодня такой ужасный день. Отдаю пустое ведерко из-под мороженого Шелби, и он моментально опускает в него голову и начинает тщательно вылизывать стенки.

Фильм продолжает идти, озаряя нас то белым светом, то зеленым, то красным. А я утыкаюсь в одну точку, ощущая, что в сердце вновь погасла звезда надежды. Но почему-то я чувствую и тяжесть расставания, и легкость будущей новой жизни. По крайней мере сейчас.

Эйчар завтра также познакомит меня с моим новым научным руководителем. Кто он, я не знаю. Знаю лишь, что мне нужно сегодня хорошенько выспаться перед таким «грандиозным» событием. В этот раз нужно подойти к диссертации куда серьезнее. И я верю, что во второй раз у меня все получится.

Шелби уже вылизал все ведерко из-под мороженого и теперь, вытащив мордочку из него, высунул язык и радостно посмотрел на меня. На мордочке осталось мороженое, и выглядит он очень забавно, поэтому я не удерживаюсь и смеюсь со слезами на глазах.

– Ну ты и грязнуля! – говорю ему, вытирая мороженое, а у самой капают горькие слезы. – Ну ничего… как-нибудь переживем, – произношу на автомате и спустя секунду понимаю, что эмоции сами рвутся наружу из груди.

Обида. Боль. Горечь. Весь спектр.

Задрав голову и шмыгнув носом, я пытаюсь оставить глупую идею поплакать. Лучше от этого мне явно не станет, а завтра важная встреча. Поэтому я кое-как пытаюсь вытереть слезы, которые предательски не хотят прекращаться. Ведерко из-под мороженого падает на пол, и Шелби сразу же залезает на меня и пытается успокоить, ловя шершавым языком спускающиеся по моим щекам слезы. В приступе нежности я крепко обхватываю собаку и прижимаю к себе. Шелби единственный, кто сейчас рядом. Единственный, кто показывает свою любовь без какой-либо выгоды для себя (выклянчивание вкусняшек не считается!). И от этой мысли я еще сильнее расстраиваюсь. Так мы сидим полчаса, пока я окончательно не успокаиваюсь, а потом ложимся спать вместе. Шелби всегда переживает, когда видит меня расстроенной, поэтому залезает на кровать, убеждается, что я уснула, и лишь потом засыпает сам.

Утром, выгуливая Шелби, я думаю о том, что, возможно, резка с Марком. Быть может, не стоило обзывать его индюком, тогда бы и он по-другому ко мне отнесся. Но что сделано, того не исправить.

Исполнив все обязанности хозяйки собаки, я собираюсь сама. Время – девять утра, а знакомство с научным руководителем назначено на одиннадцать. Я еще успею зайти в кофейню, взять свежесваренный кофе и дойти, не торопясь, наслаждаясь прелестью ранней и теплой, но такой переменчивой московской осени.

В метро, как всегда, час-пик, полнейшая давка, поэтому мне очень хочется побыстрее выйти на свежий воздух. Доехав до нужной станции, выхожу. До встречи полчаса, поэтому направляюсь в любимую кофейню, чтобы насладиться кофе. Заказав лавандовый раф, один из самых любимых видов, я выхожу из кофейни и направляюсь к работе. Машины гудят, птички поют, а молодежь гуляет, прижимаясь друг к другу.

Прикладываю пропуск и иду на третий этаж, где мне скажут, в какую группу я подхожу и кто мой руководитель. Остается всего лишь пара месяцев предельного нервного напряжения, но что поделать… Нужно было меньше развлекаться с Пашей.

Найдя кабинет, я стучусь в него.

– Добрый день, Алена Семеновна, – приветствую эйчара, спрятавшуюся за кипой бумаг.

Ей лет пятьдесят, у нее кудрявые белые волосы. Она смотрит на меня из-за огромной прозрачной оправы очков. Сколько я тут хожу, она всегда в этом образе. Никогда его не меняет.

– А-а-а, – протяжно произносит она, – привет, Яночка! Заходи, заходи…

Я прохожу и сажусь на стул напротив ее стола.

– Так, Максима Дмитриевича еще нет. Я лично ему напоминала о тебе!

– Ага…

На Алене Семеновне расписная зеленая кофта. Она достаточно плотного телосложения, но любит носить слегка обтягивающие юбки, балетки и расписные кофты. Сколько у нее этих кофт, вообразить невозможно. Мне кажется, все цвета радуги собраны в ее гардеробе.

– Так-с… – говорит она и что-то листает в телефоне. – Ага, нашла!

Она нажимает на кнопку, включает громкую связь, и раздаются гудки. Видимо, Алена Семеновна решила, что Максим Дмитриевич должен присутствовать любой ценой, даже если это будет виртуально.

– Алло, – спустя довольно долгое время отвечает запыхавшийся женский голос.

– Здравствуйте! А где Максим Дмитриевич? Мы тут ждем его на совещании… – растерянно говорит Алена Семеновна.

Я немного выпрямляюсь, поняв, что что-то произошло.

– Никакого совещания! – выпаливает женщина – ей явно хочется выговориться. – Этого идиота сейчас пакует «Скорая»! У нас сегодня годовщина свадьбы, и муж решил показать, что умеет готовить. Он швырнул заморозку на сковороду, на кипящее масло! Сам обжегся, да еще пожар устроил! Химик, блин!

Алена Семеновна изо всех сил пытается держать лицо, пока я мечусь между жутким чувством неловкости и желанием рассмеяться в голос.

– Ой… – только и отвечает Алена Семеновна и что-то быстро печатает в мессенджере. – Пусть не забудет оформить больничный… То есть пусть лечится! – Она сбрасывает вызов. – Кажется, Максим Дмитриевич не придет.

– Это точно!

– Но я могу вас поздравить с успешным прохождением первого месяца. По задумке, Максим Дмитриевич должен был привести вашего руководителя сюда. Пойдемте, я вас сама с ним познакомлю.

Алена Семеновна встает, поправляет юбку и прихорашивается в небольшом круглом зеркале. Я встаю вслед за ней, и мы выходим из кабинета. Она что-то напевает себе под нос, какую-то несуразную мелодию. Мы проходим к переговорной, Алена Семеновна стучит несколько раз и заходит внутрь.

– Входите, – доносится из-за закрытых дверей голос мужчины.

– Я привела вам вашу… подопытную, – ехидно говорит Алена Семеновна, пока я закрываю дверь за собой.

Обернувшись, я вижу перед собой… Марка Борисовича!

Укусите меня дважды! Он что, мой новый научный руководитель?!

Глава 6

Марк

Яна округляет глаза до такой степени, что они вот-вот выпадут из глазниц. Ее удивлению нет предела. Впрочем, я и сам не меньше удивлен.

– Яна Аланина, – представляет мне девушку Алена Семеновна, – очень выдающийся молодой специалист.

– Поэтому уважаемая Яна завалила первое же задание по такой легкой теме?

Складываю руки на груди, облокотившись на край большого овального стола. Я щурюсь. Естественно, никому не нравится, когда его тычут носом в собственные промахи. Но эта ситуация комична тем, что с Яной мы уже знакомы. И мне чертовски любопытно, что она предпримет, оказавшись в таком нелепом положении.

– Марк Борисович… знаете… – начинает Алена Семеновна, но я ее прерываю:

– Быть может, Яне просто не нужна биология?

Продолжаю буравить ее своим взглядом, от которого девушке не по себе. Она принимает такую же позу – складывает руки на груди. Смыкает губы, будто боясь, что с ее уст сорвутся очередные обидные высказывания.

– А… хм… – мычит Алена Семеновна.

– У всех бывают взлеты и падения, – практически выдавливает из себя Яна. – Поэтому, если у меня не получилось в прошлый раз…

– То и в следующий тоже может не получиться, – заканчиваю за нее фразу.

В переговорной повисает тишина. Алена Семеновна не знает, что еще добавить, Яна продолжает хмуриться и злиться, а меня эта ситуация лишь забавляет. Я-то знаю, что все придет при должном усердии.

Пока я витаю в своих же мыслях, Яна продолжает пристально смотреть на меня карими глазами. А Алена Семеновна и вовсе не знает, куда себя деть.

– Ну, Марк Борисович… – тревожно вздыхает Алена Семеновна, – при всем уважении…

– При всем уважении – я надеюсь, что Яна не будет самовольничать, а будет с уважением относиться к своему руководителю…

Яна сглатывает. Встаю, засовываю руки в карманы брюк и медленным шагом подхожу к ней. Девушка внимательно наблюдает за мной. И сдается мне, что, если бы не Алена Семеновна, Яна выпустила бы на волю всех своих язвительных демонов, лишь бы выйти из ситуации с победой. Ну ничего. Мы перевоспитаем ее.

– …и не станет доводить его до белого каления.

Застываю в двух метрах от нее. Мы смотрим друг другу в глаза, как боксеры перед схваткой. Девушка злится. Вернее, закипает одновременно от ярости и… стыда. На ее лице появляется маленький румянец, губы искривляются в неестественной улыбке.

– Да ну, бросьте! – тараторит Алена Семеновна. – Там была очень скользкая ситуация. Вы не знаете, что там было!..

– Знаю. Знаю, Алена Семеновна. Научный мир тесен.

– Ну-у… тогда вы должны понимать, что…

– Я все прекрасно понимаю, – снова обрываю ее, не переставая смотреть в глаза девушке. – И верю, что Яна усвоила прошлый урок жизни.

Яна медленно закипает. Румянец на щеках становится более заметен, а взгляд хищной кошки должен нагонять страх или волнение. Но мне почему-то смешно. Едва сдержав смех, я добавляю:

– Думаю, мы поняли друг друга.

Она чуть заметно кивает.

– Ну и славно, – расплываюсь в улыбке, переводя глаза на женщину. – Видите, Алена Семеновна?

– Да уж… – произносит она с ноткой грусти. – В смысле, я рада, что все мы друг друга поняли!

– Ага, – хмыкает Яна.

– Я уже отправил на согласование тему Максиму Дмитриевичу, и ответ пришел положительный.

– Почему мы меняем тему? – удивленно спрашивает девушка.

– Потому что я так решил. Мне ваша тема показалась скучной и заезженной. А вы можете куда лучше выполнить проект.

Мы встречаемся взглядами. Вновь. Как будто в переговорной больше не на что посмотреть.

– Но ведь меня брали на другой проект!

Язвительно улыбаюсь ей.

– Ничего страшного. Ваша академическая успеваемость впечатляет. Вам не составит труда начать все сначала и сделать из нового проекта конфетку. Глобально ведь тема остается, не зря же у лаборатории есть такое направление. Просто углубимся в другой объект.

– Спасибо, – практически выдавливает из себя Яна, словно ее заставили высказать благодарность.

– Ну-с, – натужно произносит Алена Семеновна, – если будут какие-то спорные моменты, то…

– Спасибо, Алена Семеновна. Вы свободны.

Женщина в замешательстве. Ее рот приоткрыт, будто она хочет что-то сказать, но не решается.

– Спасибо, – повторяю я, – вы свободны. Всю документацию я принесу чуть позже.

Так ничего и не ответив, Алена Семеновна разворачивается, как мне кажется, в смешанных чувствах, выходит из переговорной и закрывает за собой дверь. Яна тяжело вздыхает и тоже делает пару шагов к выходу.

– А вас я никуда не отпускал, – произношу как можно тверже.

Яна замирает на месте.

– Вы не хотите поинтересоваться, какой проект будет у вас?

Девушка разворачивается ко мне, снова складывает руки на груди и буравит своим взглядом.

– Я поверить не могу, что вы мой руководитель!

– Это хорошо или плохо?

– Это… это…

Яна сдерживается. Точнее, держится из последних сил, чтобы не нахамить мне.

– «Это» – частица речи, которая может как подчеркивать какой-либо член предложения, так и усиливать значение предшествующего местоимения или наречия в вопросительном предложении.

– Вы редкостный зануда!

– Спасибо, я польщен.

– Вы специально стали моим научным руководителем?

– Нет, так сложились обстоятельства.

– Я вам не верю! – Девушка тычет в мою сторону указательным пальцем. – Вы это сделали специально, Марк Борисович! Специально! Я в этом уверена!

– Ваши причинно-следственные связи нелогичны.

– Для вас все, что не совпадает с вашим мнением, нелогично, неправильно, вызывающе, глупо или вульгарно!

– Вот с последним бы я поспорил.

– Я сейчас же пойду и попрошу перевести меня в другую группу!

Я застываю в изумлении. Нет, ну нахалка какая! Лучше меня она не найдет никого!

– Давайте, давайте.

– Вот и пойду!

– Вот и идите.

– Вот и пойду!

Она разворачивается и идет к двери.

– А как же посидеть на дорожку? – спрашиваю с издевкой и наблюдаю веселую картину.

Яна, краснеющая как помидор, оборачивается и сверлит меня своим взглядом. Ее зеленые глаза, наполненные гневом, становятся похожими на темные озера, в которых мерцают искры ярости, готовые вспыхнуть в любой момент. Только всевышняя бактерия знает, почему я не смеюсь в этот момент. Давясь смехом, стараюсь сохранять невозмутимый вид. Ну не всегда же мне быть серьезным ученым!

– Не думайте, что вы выиграли.

– Выиграл что?

Яна фыркает, сощурив глаза. То ли ей нечего ответить, то ли она готовит армагеддон. Девушка резко открывает дверь и вылетает из аудитории. Не сдержавшись, я наконец смеюсь.

По наблюдениям, ученые с ее знаниями больше походят на зануд или же очень важных людей с принципами. Но Яна Аланина перечеркивает все стереотипы. Яркая, дерзкая, импульсивная. Ей палец в рот не клади – она его откусит. Ей нужно всегда доказывать свою точку зрения, постоянно. А когда у Яны заканчиваются аргументы, в ход идут угрозы. Я даже впечатлен, как умело она выкручивается из ситуаций, в которые попадает. Браво!

Еще раз мотнув головой и улыбнувшись сам себе, иду в лабораторию. Нужно еще заполнить кое-какие документы. Бумажная волокита не нравится ни одному ученому. Мы впустую тратим свое время на заполнение бланков, таблиц, различных журналов… Каждый ученый мечтает, чтобы из его головы автоматом брали все выводы и заключения и сразу же переносили их на нужную бумагу, как в научно-фантастических фильмах. Это бы помогало не только не отвлекаться на ненужные действия, но и уделять как можно больше внимания экспериментам.

Закончив с одной из скучных частей моего рабочего дня (кстати, сюда я отношу и сон), сверяюсь с расписанием в календаре. Больше запланированных мероприятий на сегодня нет. А вот завтра одна лекция для студентов.

Ненавижу студентов! Они глупы, ничего не смыслят в науке, лишь хвастаются названием своей будущей профессии перед такими же глупыми друзьями. Ненавижу глупых людей!

На вечер у меня тоже ничего не запланировано, поэтому я со спокойной душой направляюсь в лабораторию. Но на лестнице меня настигает Алена Семеновна.

– Марк Борисович! Постойте!

Я закатываю глаза в надежде, что увижу сосудистую сетку, собираюсь с мыслями и, развернувшись, с улыбкой на лице отзываюсь:

– Да?

– Марк Борисович, у вас все хорошо прошло с Аланиной Яной?

– Более чем, – отвечаю ей со всей серьезностью.

– Тут такое дело…

Скукотень. Бла-бла-бла. Я знаю, что она сейчас скажет: «Яна попросила сменить группу, вам нужно быть мягче с новичками». Или что-то типа этого.

– Что-то случилось?

– Да, случилось, Марк Борисович, – с одышкой говорит женщина. – Как вы поговорили с ней?

– Ближе к делу, Алена Семеновна, – тороплю ее.

– Это часть моей работы – разруливать спорные ситуации! Яна пришла ко мне в кабинет и в ужасе спросила, есть ли возможность поменять рабочую группу, потому что она считает, что вы с ней не поладите.

Я же говорил! Скукота смертная!

– И что вы ей ответили?

– Я ей сказала, что это ваше подразделение и смена невозможна, но Яна…

– У Аланиной просто переизбыток норадреналина, – перебиваю женщину, желая как можно быстрее закончить этот бестолковый разговор. – Не переживайте. Если она хочет, чтобы ее проект был успешен…

– Она решила обратиться к высшему руководству за помощью.

Вот так дела… М-да… Не думал, что Яна на такое способна.

– Что, простите? – выгибаю бровь и поправляю очки, которые не съезжали.

Чертова привычка, никак не отделаюсь от нее.

Алена Семеновна перепугана так, словно случился апокалипсис.

– Она сейчас нацелена обратиться к вашему отцу. И намерена добиться смены группы.

– Ну и пускай тратит время на глупые дрязги вместо того, чтобы начать работать над проектом.

– Но…

Алена Семеновна в замешательстве. Женщина явно не ожидала такого ответа от меня. Ну а что еще я ей могу сказать?

– Не переживайте. Ситуация разрешится в ближайшее время, – успокаиваю ее, зная, что отца все равно нет на месте.