Колье потерянной любви

1 глава. Новая жизнь.

За окном серые тучи грозно собираются вместе, предупреждая о своем намерении намочить весь Лондон крупными каплями, которые уже поодиночке падают вниз, ударяясь о крышу дома, из-за чего по крохотной квартире разносится глухой звук, заставляющий съежиться. Все английские дома затягивает густой смог, который кажется плотным мягким одеялом, а не банальным явлением природы. Серые пятна на небе становятся темней, словно какой-то художник разбавляет их черной краской с помощью своей старой кисти, желая добавить в этот мрачный вечер еще больше уныния, —это все-таки хмурый Лондон, а не солнечный Сан-Марино. Прохладный ветер усиливается, о чем свидетельствуют деревья, оранжевые листья которых колыхаются, еле удерживаясь, чтобы не улететь вместе с остальными спутниками осени. Атмосфера в воздухе также нагнетает, буквально сдавливает горло, из-за чего хочется вдохнуть как можно больше кислорода. Постепенно дождь усиливается, разгоняя бродячих кошек, ищущих себе пропитание птиц и прохожих людей, которые, прикрывая слегка намокшую макушку руками или газетой, убегают домой, чтобы укрыться от непрошеной погоды, и беспокоя густой туман, который невольно начинает рассеиваться.

Я выше натягиваю зеленый плед, который подарила мне мама, сдерживая слезы и улыбаясь как самый светлый человек на свете, перед тем как я отправилась в Лондон, чтобы начать новую жизнь – свою жизнь, и чувствую разливающееся тепло по телу, похожее на толику счастья. Я удивляюсь, как приятные воспоминания о матери и плотный плед могут согреть буквально за мгновение. Заправив выбившийся темный локон за ухо, слушаю тишину, которую разрезает ливень, так смело напавший на мирный город Англии. Капли падают с такой силой и грохотом, что я невольно дергаюсь и бессмысленно переживаю, будто крыша может упасть прямо на мое счастливое лицо и испортить все грандиозные планы, которые так упорно составлялись. Я хочу просто сидеть и улыбаться, осознавая, что наконец-то исполнила мечту всей своей жизни. Что отбросила все непонятно откуда взявшиеся страхи, доказала всем, что я могу, и утерла нос Джону, который так бесстыдно прервал наши отношения когда-то.

Я вспоминаю, как решилась на этот шаг, осознав, что больше не могу так: жить чужой жизнью, пытаясь угодить всем и не обращая внимания на свои истинные желания. Как же меня угнетало чувство того, что я делаю что-то не так. Будто мной управляла неведомая сила, которая была мне неподвластна. Но как можно не знать, чего на самом деле хочешь? Этим вопросом я задавалась каждый раз, когда папа пытался уговорить меня продолжить его бизнес, совсем не спрашивая о моем мнении. Хоть я и упорно твердила, что ни в коем разе не собираюсь потакать кому-то, тем самым губя свое будущее, но отец все равно не воспринимал мои слова всерьез. Он просто разворачивался, сжав губы в тонкую линию, и оставлял меня наедине со своими мыслями, – такова была его повседневная реакция на мои вполне обоснованные, как мне казалось, слова. И когда мне надоело давление со стороны отца, я без задней мысли заявила, что буду жить в Англии и работать в Британском музее, где буду изучать экспонаты и местные легенды. Это вылетело совершенно случайно, как мыло из мокрых рук, отчего я прикрыла рот дрожащей ладошкой, сама испугавшись столь громких слов, которые ввели в ступор всю семью. Но это не было настолько странным, потому что всю сознательную жизнь я любила Англию, – на самом деле там жили родители, когда были еще незнакомы, до моего рождения. Лишь потом им пришлось переехать в Нью-Йорк, где, по их мнению, намного больше перспектив. «Меня всю жизнь тянуло в Англию, я хотела жить там, – твердо говорила я, внезапно для себя повысив тон. – Поэтому, папа, прости, но я перееду в Лондон. Буду работать в Британском музее. Твой бизнес – это не то, о чем я мечтала». Эти слова были как молитва для меня, так как впервые в жизни я смогла отстоять свою точку зрения, и это придало мне столько сил, отчего я была более чем уверена, что и вправду добьюсь желаемого. Я даже не обратила внимание на слова отца, которые он бросил после: «Твои мечты такие же непостоянные, как и ты. Посмотрим, что будет через год». В чем-то он был прав: я не из тех людей, кто всегда и все доводит до конца. Но единственное, чего мне хотелось в тот момент – следовать себе. Остальное было неважно. Хотя отец и махнул на меня рукой, что-то недовольно буркнув и прескверно закатив глаза, я лишь улыбнулась, потому что теперь у меня была цель. И к счастью, только отец пренебрежительно относился к моей позиции, ведь мама поддержала, сказав, чтобы я не обращала внимание на недовольство отца, планы которого замарала жирными чернилами. Она так радовалась за меня, словно я выиграла в лотерее миллион долларов.

Сидя в лондонской квартире и рассматривая сквозь оконное стекло таблички с названиями уже знакомых улиц, я лишь улыбаюсь и умиротворенно вздыхаю.

Вдруг из воспоминаний меня вырывает звонок, который кажется таким громким, словно звучит прямо над ухом.

– Привет, красотка! – слышу я звонкий голос Луизы.

– Привет из Лондона, – отзываюсь я, невольно подняв корпус и поджав колени.

– Как у тебя дела? – интересуется Луиза.

Я не видела ее всего несколько дней, а уже так скучаю по ее голубым, словно ясное небо, глазам, которые краснели и извергали потоки слез при просмотре любой мелодрамы, из-за чего мне каждый раз становилось неловко, потому что я могла пустить лишь жалкую слезинку, – и то, если мой любимый герой умирает трагичной смертью. Мне не хватает ее необдуманных фраз, из-за которых нам обеим не раз приходилось краснеть. Наверное, сейчас разлука невыносимее, потому что я осознаю, что увижу Луизу через мучительно долгое время.

– Я слишком волнуюсь перед завтрашним собеседованием, – с чувством необъяснимого стыда говорю я. – Просто… Вроде я так мечтала об этом, готовилась, но все равно боюсь, что что-то пойдет не так. Ведь это Британский музей! – восклицаю я, разведя руками в стороны. – Есть множество более профессиональных людей, желающих попасть туда…

– Джулия! – перебивает меня Луиза раздражительным тоном. – Ты, как всегда, накручиваешь себя! Сколько раз ты боялась не поступить, не сделать, не угодить? Но все у тебя получалось даже лучше, чем должно было. Я каждый раз тебе говорю, чтобы ты не накручивала себя, потому что делаешь еще хуже. Знаешь, – после недолгой паузы продолжает подруга, – я уверена, что тебя возьмут, ведь ты Джулия Франческо! Согласись, Джексон? – спрашивает она у мужа, и я слышу одобрительное «конечно», за которым следует детский крик.

Я улыбаюсь, вспоминая милого Джексона, который когда-то очаровал мою подругу, по ее словам, своей харизмой и добротой. Все говорят, что они слишком милая парочка, чтобы быть настоящими. Но вот Луизе, в отличие от меня, повезло еще как – родить прекрасную дочь от любимого мужчины, который так трогательно обрадовался, узнав, что станет отцом. Помню, как он расплакался у Луизы на плече, не веря, что это наконец-то случилось. Я искренне рада за подругу, так как для ранимой Луизы нужен только самый лучший мужчина, а Джексон более чем подходит.

– Ну, и как там семейная жизнь? Все путем?

– У Рони лезут зубки, поэтому так часто капризничает, что Джексону приходится возиться с ней, когда я работаю. Это тяжело, но что поделаешь, – с тяжелым вздохом говорит подруга, постоянно шепча что-то вроде «подгузник там» или «соска закатилась за диван».

Как ни странно, – хотя Луиза твердит, что это довольно странно, – но мне нравится слушать их бытовую жизнь, потому что она наполнена таким родным теплом, словно я наблюдаю за родительскими беседами из детства. Благодаря доброте Джексона и мягкости Луизы эта пара никогда не кричит друг на друга, даже когда те ссорятся. Но несмотря на все это, они всегда остаются верны своим чувствам и никогда не бросают друг друга даже в самой сложной ситуации, из которой, кажется, нет выхода. И как этим можно не любоваться?

– Жаль, что мы так далеко друг от друга, – слишком грустно протягиваю я, наблюдая сквозь окно за женщиной, которая догоняет свою собаку, сбежавшую с поводка, попутно прикрывая лицо ладонью.

Я слышу тяжелое дыхание и понимаю, что не одной мне жаль.

– Джулия, только не смей ни о чем жалеть, – ободряюще произносит Луиза. – Это твоя мечта и я очень рада, что она сбылась. Осталось только дождаться момента, когда ты будешь научным сотрудником в Британском музее. И я искренне желаю тебе этого! И самое главное – перестань накручивать себя. Наслаждайся пока безработной жизнью.

Я тепло улыбаюсь, понимая, как мне повезло с подругой.

– Это те самые слова, которые я хотела услышать. Спасибо… Передай привет Джексону и Рони от тети Джулс, – с ухмылкой произношу я.

– Обязательно, тетя Джулс. – На фоне слышатся мольбы Джексона успокоить плачущую Рони. – Мне пора. Люблю.

– И я тебя, – напоследок произношу я, после чего звонок завершается.

И я понимаю, как сильно мне будет не хватать Луизы – ее поддержки. В свое время она так сильно мотивировала меня, что, может быть, многое из того, что я имею, не случилось бы без наставлений любимой подруги. Но еще больнее от того, что теперь мне придется жить одной и искать поддержку лишь в себе и желанном городе. Наверное, эта поездка, если даже мне придется вернуться в Америку, хотя верить в это я наотрез отказываюсь, научит меня обходиться без всех и полагаться лишь на себя.

C горьким чувством ответственности я иду в миниатюрную, как и впрочем, вся квартира, кухню, чтобы вскипятить чайник. Хоть на улице и довольно мрачно, я не хочу включать свет из-за странного желания прочувствовать такую погоду Лондона во всех красках, думая, что смогу привыкнуть и в будущем частые дожди не будут навивать на меня тоску. Я и вправду хочу свыкнуться с этой тесной квартирой с минимум мебели, она кажется мне конурой, хоть и очень гостеприимной. Но смогу ли я в будущем считать это место домом? Я так привыкла к апартаментам в Нью-Йорке, где выросла: эти панорамные окна, вид которых будоражил и заставлял восхищенно охать; мягкие кожаные диванчики, которые можно спутать с живыми бегемотами; и как я обожала свою огромную кровать, в которой, в детстве представляла я, спала настоящая королева английских кровей. Это кажется мне таким родным, что я боюсь признать все остальное, будто предам свое прошлое. Но мечты не исполняются так легко, поэтому я знаю, что еще тысячу раз придется преодолевать себя и свои страхи.

Раздается гулкий звонок от чайника. Я и не замечаю, как стою две минуты, просто всматриваясь в прозрачные капли, резко скатывающиеся по стеклу. Развернувшись, наливаю в свою любимую кружку с фотографией меня и Луизы, которая смешно кривляется и делает мне «рожки», зеленый чай, приобретенный мной в соседнем безлюдном магазинчике. Капитальная вылазка по городу мне еще предстоит.

Приятный аромат чая ударяет в ноздри, и я чувствую дикое желание сделать первый глоток, чтобы согреться. На удивление, напиток даже лучше, чем тот, который я постоянно приобретала в родном городе. Нотки вкуса открываются медленно и не придают никакой горечи, отчего кажется, будто чай даже сладкий, хотя я не добавляла ни крупинки сахара. Довольно улыбаюсь, обняв замершими ладонями горячую кружку, и неосознанно плюхаюсь на диван, отчего часть чая выплескивается прямо на мягкую обивку.

– Замечательно! – сквозь сжатые зубы говорю я, быстро хватая салфетку и пытаясь оттереть пятно с дивана цвета зефира. Слава богу, что я пила не черный кофе.

Утром я встаю в пять часов, что совсем несвойственно для меня. Целую ночь ворочалась и думала о предстоящем собеседовании, которое должно изменить мою жизнь. Мысли прерывал ливень. Но к четырем часам он все-таки прекратился и уступил место яркому солнцу. И поняв, что больше я глаз не сомкну, иду умываться, пытаясь убрать с лица разочарование, тревогу и довольно заметное негодование. К сожалению, в зеркале вижу ту же недовольную Джулс с мешками под серыми, совсем не светящимися счастьем глазами, опущенными уголками губ и жирной кожей. С разочарованием принимаю душ, довольно хорошо ободривший и сумевший придать уверенности моему дню, который уже не задался, когда я ударилась тазом о столешницу, из-за чего на месте удара теперь красуется большое багровое пятно. Ноет даже при легком прикосновении. Прекрасно!

Я не могу скрыть факт того, что изрядно волнуюсь, ведь это не обычный поход в магазин, а собеседование, на котором мне нельзя ошибиться. А прекрасно зная себя, я вполне могу. Поэтому прокручиваю в голове все возможные вопросы и отвечаю на них максимально профессионально и четко, даже если не совсем получается. Но я должна доказать всем, а самое главное себе, что могу достичь своей цели.

Эти мысли заставляют меня выровнять спину и поднять подбородок выше, словно я читаю грандиозную речь. С каждой добротной мыслью уверенность повышается, поэтому не мудрено, что к десяти утра я буду держаться достойней, чем сейчас.

Чтобы скоротать время, я листаю телевизионные каналы, которые смотрит добрая часть Лондона. Все-таки мне необходимо как-то окультуриваться, если я хочу здесь поселиться на всю жизнь – начну хотя бы с английских телеканалов. Посмотрев какое-то шоу, показавшееся мне немного абсурдным своими вопросами, которые задавились звездным гостям, я принимаюсь завтракать и грустно осознаю, что аппетит вовсе пропал, хотя по утрам у меня должен быть самый плотный прием пищи. Видимо, небольшой стресс стеснил чувство голода. Но несмотря на слабые позывы, я, можно сказать, через силу пихаю в себя пищу, совершенно понимая, что иначе на собеседовании мой живот будет урчать, словно озлобленный волк. А даже такая погрешность приводит меня в ужас – точно сумасшедшую.

Когда до собеседования остается час, я начинаю судорожно собираться, так как мгновение назад мой рот, да и ключицы тоже, были измазаны шоколадным батончиком, который я так беспристрастно поглощала и который все-таки смог соблазнить мой желудок. Я начинаю надевать поглаженные вещи, которые приготовила еще с вечера: черную юбку карандаш до колен и бежевый жакет, который приятно сочетается с белой рубашкой, приобретенной мной на распродаже в США. В плане макияжа я всегда непостоянна: то хочу роковую красногубую львицу, то скромную девочку с бантом на затылке. Но сегодня я решаю не мудрить и просто подчеркиваю глаза подводкой и водостойкой тушью, расчесываю густые брови и придаю припухлость губам розовым блеском. На голове делаю строгий пучок, который просто кричит о моих серьезных намерениях на эту должность. Посмотрите, я сама серьезность! После этих мыслей показываю самой себе в отражении зеркала язык.

Спустя долго время, когда, наконец, я точно решила, что ничего не забыла и не потеряла, вызываю такси и иду обуваться.

На самом деле сначала я хотела дойти до музея пешком, так как очень люблю ходить, к тому же я не желаю терять возможность лишний раз прогуляться по Лондонским улицам, но, признаться честно, мне необходимо экономить, потому что такси здесь недешевое, а автобусная остановка довольно далеко. Но потом, прикинув, сколько придется до туда идти и во сколько придется вставать, чтобы вовремя выйти, я ужаснулась. Поэтому, скрепя сердце, я решаю доехать на такси. А вот обратно можно и пешком! Все-таки те деньги, которые я отложила и которые мне благополучно дали родители, заканчиваются.

Запираю дверь, перед этим еще раз проверив наличие всех нужных документов, и выхожу на улицу, преодолев вниз один этаж. Такси уже ждет меня у ворот, поэтому я, уверенно подняв голову и заправив выбившийся темный локон обратно в пучок, иду к машине уверенной походкой, словно на подиуме. Хотя, наверное, это мне так кажется.

Когда я сажусь в машину и повторяю адрес назначенного пункта, расслабляюсь, увидев довольно опрятного водителя, который не задает лишних вопросов. Из-за Луизы я теперь более настороженно отношусь к водителям. Та рассказала мне однажды про таксиста, который буквально домогался до нее, хотя та довольно четко дала понять, что не имеет к тому никакого интереса. Весьма неприятно оказаться в подобной ситуации. Хотя, может, британцы более воспитаны и не позволят себе такого?

Пока мы едем, я рассматриваю улицы Лондона, которые быстро сменяют друг друга, позволяя нечетко рассмотреть их. Золотые деревья украшают каждый дом предвещаниями о долгожданной осени, которая встретила меня дождями. Мне уже нравится этот город: его добродушная атмосфера, крайне эстетичный вид и довольно дружелюбные люди, которые рады помочь приезжим. Улыбаюсь при мысли, что мои ожидания оправдываются и что я вижу город своими глазами, без толики чужих лестных прилагательных, в которых Лондон совсем не нуждается. Думаю, как долго буду восхищаться этим городом, гуляя по одной из улиц. Особенно я ожидаю того момента, когда наконец отправлюсь в центр Лондона, чтобы узреть величественный Биг-Бен, который так любопытно рассматривала в книгах: его благородный цвет, большой циферблат, благодаря которому хочется проверять время чуть ли не каждую секунду. По телу проходят мурашки, когда я понимаю, что совсем скоро смогу сделать селфи для всех близких мне людей на фоне этой достопримечательности, изящно облокачиваясь о красную телефонную будку. Казалось бы, моя мечта была нереальной, но сейчас я стою напротив главного входа Британского музея, поражаясь красотой его внешнего вида. Именно с сегодняшнего дня моя жизнь не будет прежней, осознаю я с мурашками по коже. И всеми мыслями пытаюсь погрузиться в положительный для меня исход событий – буду верить, что у меня получится.

В жизни Британский музей совсем другой, нежели на самых качественных фотографиях в интернете. Его величественные колонны, на фоне которых я кажусь ничтожной букашкой, возвышаются вдоль всего музея, словно без них здание бы рухнуло. Хотя, скорее всего, так и было бы, потому что вся тяжесть музея приходится именно на огромные колонны, рядом с которыми встают туристы и фотографируются, корча рожи и делая «пис».

Я немного останавливаюсь, чтобы привести себя в чувство, потому что все это слишком напоминает хороший сон. Но поняв, насколько это является реальностью, я сжимаю ручку офисного чемодана и на дрожащих ногах двигаюсь к главному входу.

Сначала я вхожу в небольшую палатку, где милый мужчина проверяет мой чемодан на наличие запрещенных предметов и веществ. После благополучно выхожу и с трепетно бьющимся сердцем двигаюсь к главному входу.

Вокруг так много людей, ожидающих открытия музея. Они кричат, смеются, визжат, отчего уши сворачиваются в трубочку. И я на миг чувствую себя самозванкой, которая пытается пройти в музей без очереди, совсем не обращая внимания на время открытия и эту толпу.

Когда я слишком близко подхожу к главному входу, то останавливаюсь, чтобы перевести дух. Кажется, словно я иду навстречу смерти, которая вынесет окончательный приговор. Хотя негативный исход для меня сравним с крахом, так что перевести дух не помешает. Когда я оглядываю массивные двери музея, в которые мне с минуты на минуту предстоит зайти, смотрю налево, где вижу статую Ханса Слоуна – в прошлом врач и путешественник. Его стальной взгляд и слишком реалистичные черты лица пробирают до мурашек. Даже кажется, будто сейчас эти медные длинные волосы затрепещут из-за легкого ветра, а тонкие губы вымолвят слово. От этих мыслей я неосознанно мотаю головой.

Вдруг из дверей появляется светлая копна волос:

– Ты Джулия Франческо? – спрашивает меня девушка с наивными глазами ребенка.

Я киваю, не в силах что-то сказать.

Блондинка с голубыми глазами неожиданно хватает меня за руку и тянет внутрь, быстро закрыв за собой дверь. Я чувствую, как ее длинные ногти больно впиваются в кожу, но та испуганно убирает руку, когда видит мое сморщенное от боли лицо.

– Прости.

Я чуть ли не с открытым ртом оглядываюсь вокруг: огромные люстры, возвышающиеся над залами, множество экспонатов, хвастающиеся своими сотнями лет древности, блестящие от чистоты полы, на которых, кажется, с легкостью можно поскользнуться.

В центре музея находится огромная библиотека, которая раскололась в 1972 году. Это читальный зал, где можно взять любую книгу и насладиться чтением. Белый купол обвивают лестницы, которые ведут куда-то за библиотеку. Подняв взгляд, я обращаю внимание на решеточный потолок, который гипнотизирует своими узорами, зато позволяет дневному свету проникнуть в музей. Из-за отсутствия посетителей и до того необъятное место кажется целым городом, в котором можно запросто потеряться. Мне становится немного душно – похоже, я забыла дышать, пока любовалась этим местом, пытаясь запечатлеть свои первые эмоции. И я на самом деле теряюсь в этом месте, потому что объятия музея слишком большие. В таких местах я еще не бывала.

– Ты здесь никогда не была? – спрашивает девушка, немного обогнав меня.

Я киваю, будто немая.

Но, наконец, прихожу в себя, прекрасно понимая, что совсем не знаю эту девушку и куда та ведет меня. Я вопросительно смотрю на блондинку и только сейчас замечаю, каким странным кажется ее наряд – даже немного смешным. Меня вовсе не интересует обычная черная футболка на ее костлявых плечах, нет, я обращаю внимание на ее серую юбку, чуть ли не касающуюся пола. Она кажется такой старомодной и унылой, будто девушка отобрала ее у своей прабабушки. А необычные узоры в форме… Кажется, бананов?.. В общем, они явно делают юбку еще страннее.

Подавив в себе улыбку, я обращаюсь к незнакомке, которая продолжает куда-то меня вести:

– Извините, мисс… А вы кто? – Надеюсь, этот вопрос не звучит неуместно, ведь я не хочу показаться грубой, но пока, к сожалению, причуды лондонской речи выучить не успела.

Девушка сконфуженно улыбается и подходит ко мне, вытянув руку для рукопожатия:

– Извини, я совсем забыла представиться. Меня зовут Камелла Эймбрамсон. Я младший сотрудник, который отведет тебя к Сюзанне.

Я вопросительно хмурю брови.

– Сюзанна Роберто наш рекрутер. И она же проводит собеседование, – поясняет Камелла, уводя меня все глубже в музей. И с каждой минутой перед моим взором появляются новые экспонаты, заставляющие восхищенно ахать.

Но, к моему сожалению, Камелла ведет меня в сторону, где статуй и различных экземпляров становится заметно меньше. Видимо, мы уже подходим к нужному кабинету. Ноги начали предательски дрожать, а в горле першит.

– Ты не волнуйся так, – видимо, заметив мое состояние, произносит девушка. – Сюзанна хоть и строгая, но она очень понимающая.

– Надеюсь, ты права… – подаю голос я.

Камелла ухмыляется.

– Это правда. Она ладит со всеми, особенно с Патриком, – с ноткой зависти заявляет Камелла.

– С Патриком?

Девушка сжимает тонкие губы, будто сказала что-то лишнее.

– Это один из средних сотрудников здесь. Всего лишь на голову выше моей должности, – поясняет девушка и замолкает.

Я осторожно киваю и замедляю ход, так как из-за слишком большого возбуждения ноги несут меня без разрешения. Хоть Камелла и выше меня, я умудряюсь обогнать ее. Либо девушка и вправду не может ходить быстрее, либо она просто не торопится.

К моему разочарованию, не успеваю осмотреть даже малую часть хотя бы какого-нибудь уголка музея, так как Камелла уводит меня прежде, чем я успеваю взглянуть хотя бы на Розеттский камень. Хотя я и без этого могу поразиться красотой внешних колонн и простором внутри.

Вдруг Камелла останавливается, прервав мои мысли.

– Заходи, – приглашает она меня, махнув рукой.

Я благодарно улыбаюсь, и девушка растворяется в длинном проходе, после чего по музею эхом разносятся множество возбужденных голосов посетителей.

Глубоко вдыхаю, пытаясь расслабиться, но дрожь в руках и ногах снять не получается. Перед глазами пролетают все исходы событий: как меня не принимают, и я с позором возвращаюсь в США; или как меня берут на оплачиваемую работу, благодаря чему я позволяю себе снять квартиру ближе к музею. Я очень надеюсь, что именно второй исход меня ожидает. Хотя, может, есть и другие? Но об этом нет времени думать, потому что, собрав всю силу в кулак, я настойчиво стучу в дверь и открываю ее, пытаясь держать на лице уверенную улыбку.

В конце не очень большой комнаты сидит женщина, упорно печатающая что-то на клавиатуре, состроив каменную мину. Но как только замечает меня, всю дрожащую от волнения, расплывается в улыбке и собирает темные волосы в маленький небрежный пучок.

– Доброе утро, вы Джулия Франческо? – спрашивает та стальным голосом, который странно контрастирует с теплой улыбкой на лице.

– Доброе утро, да. Пришла на обязательное собеседование для научных сотрудников, – тараторю я, медленно подходя к креслу, которое одиноко ждет меня у деревянного письменного стола.

– Да-да, я Сюзанна Роберто. Мы разговаривали с вами по телефону. – Я машинально киваю. – Присаживайтесь, – приглашает меня женщина, показав на кожаное кресло рукой.

Я ускоряю шаг, одновременно разглядывая книжные шкафы, полагаю, из красного дерева, которые заполнены книгами и папками с документами. Обои салатового цвета спокойные, умиротворяющие дух, а ламинат вовсе не скрипучий, будто недавно уложенный. И этот интерьер не вгоняет в тоску или страх, словно я нахожусь в собственной уютной комнате.

Стуча каблуками по полу, продвигаюсь к креслу, по пути споткнувшись, отчего смущаюсь, хотя Сюзанна и не подает виду, что забавляется моей неуклюжестью. Пристроившись на мягкой поверхности цвета марсала, я вытаскиваю все документы из чемодана, который неохотно одолжил отец.

– Это все копии документов, которые вы просили сделать, – улыбаясь, произношу я, небрежно пытаясь расправить смятый лист, который, как на зло, вылез из файла.

Сюзанна молча наблюдает за моими неловкими руками, словно я показываю фокусы. Она не кажется мне строгой, и я вижу доброту в ее карих глазах, которые неловко стреляют в мою сторону. Видимо, рекрутер смущается этой неловкой тишиной, повисшей из-за моей медлительности.

– Теперь я задам вопросы, а вы смотрите в камеру, сюда, – произносит женщина, показав пальцем на маленькую камеру, установленную подле меня, на которую я даже не обратила внимания.

Неосознанно дергаюсь, словно вижу призрака. Сюзанна робко смеется, а я улыбаюсь, сама сконфуженная своей пугливостью.

– Не переживайте, – начала Сюзанна, проверяя наличие всех копий, которые я ей выложила на стол, – вся информация строго конфиденциальна.

Я, сжав губы, киваю и жду поток вопросов. Волнение я уже привыкаю не замечать, так как знаю, что из-за нее мой голос будет дрожать.

– Джулия, как давно вы работаете в музее? Каков ваш стаж научного сотрудника? – задает первый вопрос рекрутер, хотя отлично знает ответ на него, так как упорно смотрит в копию документа, который несет информацию моего стажа работы на прошлом месте.

Я машинально поднимаю подбородок и выпрямляю спину. Вспоминаю те времена, когда работала в музее в США, нарабатывая определенный стаж и изучая целый год обломок какой-то вазы, которая оказалась всего лишь на пятьдесят лет старше меня, хоть и выглядела на все двести.

– Я работала в Национальном музее Нью-Йорка три года, где нарабатывала опыт и знакомилась с работой в музее, – уверенно произношу я, четко смотря в камеру, а потом перевожу взгляд на непоколебимую Сюзанну, которая слегка улыбается.

– Почему вы решили пойти именно в сферу истории? Музеи нуждаются и в других сотрудниках.

Именно этот вопрос я ожидала услышать, потому что тот довольно банален. И к своему счастью, я прокручивала ответ на него всю последнюю неделю.

– Я с детства интересуюсь историей. Изучала все на свете и увлекалась самыми старыми памятниками и рукописями даже больше, чем современными. Я считаю, что прошлое нельзя забывать ни в коем случае – его нужно изучать, чтобы в будущем уверенно говорить, что мы знаем историю наших предков. И это самое главное, ведь мир так интересен, что, гуляя по современному парку, можно наткнуться на кости настоящего динозавра! К тому же каждая вещь имеет историю, и каждая такая история может быть полезна для современных людей. Плюсом нельзя упустить факт того, что все циклично. И если мы будем знать нашу историю, будем готовы к нашему будущему.

Сюзанна на миг замирает, словно проникается моей речью, что, несомненно, льстит мне. Но когда она отмирает, то переводит взгляд на камеру, будто проверяя, работает ли та. И помедлив секунду, задает следующие вопросы, которые не отличаются особой сложность. Кажется, все не так страшно.

– Почему мы должны взять именно вас, Джулия Франческо? – с заметной паузой спрашивает Сюзанна.

Я неожиданно для себя теряюсь, потому что такого вопроса услышать точно не ожидала. Он такой странный и, на мой взгляд, неуместный, что я даже не прокручивала его в голове, напрасно думая, что уже никто не пользуется этим приемом. Что мне сказать?.. Почему именно я, ведь вокруг есть множество сотрудников, которые намного профессиональней меня? Но под натиском обнадеживающего взгляда Сюзанны Роберто я вспоминаю, насколько важна для меня эта должность. Насколько важен для меня этот музей. Насколько изменится моя жизнь, если я сейчас скажу то, что на самом деле думаю. Ведь я обещала себя, что пойду на все, чтобы добиться цели, навстречу к которой уже сделала чертов шаг. И мне нельзя сворачивать назад. Уже точно нет.

– Вы должны меня взять, просто обязаны, – четко произношу я, пытаясь не смутиться, – потому что я хочу здесь работать не из-за денег или определенного места в этом мире, а потому, что я люблю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если на это не будет сил, потому что хочу расти. Я буду работать, даже если у меня будет день рождения в рабочий день, потому что ценю то, чем занимаюсь. Я буду работать, даже если моя карьера будет обречена на провал, потому что верю в то, чем занимаюсь… Я думаю, именно этого требует каждый начальник от своих подопечных.

Возможно, речь оказалась слишком пафосной, будто передо мной сидит Джимми Фэллон и от моих слов зависит судьба всего человечества. Но я лучше попытаюсь, чем предамся своей чертовой неловкости и страху. В конце концов, на войне все средства хороши. И я хороший солдат, папа всегда так говорил, пока не понял, что его доченька не хочет быть в его отряде.

Повисает молчание, и мне становится душно, хотя замечаю, что окно открыто. Когда я снова смотрю на Сюзанну, на лице той улыбка немного гаснет, но потом снова радует меня. Значит, все было не так плохо?

После Сюзанна Роберто мучает меня следующими вопросами, на которые я отвечаю вполне четко и уверенно, даже не замечая, сколько времени прошло. А я так боялась оплошать, хотя все идет не так уж и плохо.

– Благодарю за выделенное время, Джулия, – наконец говорит рекрутер. – Через два дня вам на почту придет письмо с вердиктом. Если вас примут, то в течение дня, после получения письма, вы должны занести оригиналы документов, – говорит Сюзанна, не сводя с меня пристального взгляда.

И все? Теперь она оставляет меня в мучительном ожидании?

Я, не скрывая тревожности, тянусь за чемоданом, стоящим у кресла, и неуверенно смотрю на Сюзанну, которая выключает камеру. Значит, я могу идти.

На ватных ногах покидаю музей словно в трансе. Когда выхожу на улицу, легким становится больно от слишком резкого поступления свежего воздуха, который кажется теперь таким соблазнительным и расслабляющим, отчего хочется сесть на ближайшую скамейку, чтобы снять с себя все накопившееся напряжение. Но я неподвижно стою у огромной колонны, позволяя лучам солнца обнимать мое тело, и наслаждаюсь таким редким в это время года голубым полотном наверху. Осознаю, что даже забыла об идее прогуляться по музею, сославшись на то, что не хочу смешивать противоречивые чувства, которые я получила от собеседования и красоты музея. Это было бы слишком несправедливо. Поэтому я не оглядываюсь и отправляюсь, предварительно настроив GPS, в двухчасовое путешествие до дома, потому что тратиться на такси не хочется.

Путь и вправду оказывается продолжительным, хоть я и не замечаю, потому что восхищаюсь улицами любимого города. В такую хорошую погоду Лондон кажется очень даже приветливым, ведь солнце ни разу не ушло за тучи, которых со временем все-таки пригнал ветер. Проходя слишком открытую местность, которая встречается мне по пути, я даже думаю, что вижу кусочек башни «Биг-Бена», но когда принимаюсь рассматривать его, как на зло, едет строй грузовиков, которые загораживают весь вид, поэтому я, огорченная, решаю не задерживаться и продолжаю путь. Все равно скоро увижу его всуе, подбадриваю себя я. На самом деле даже не ожидала, что такая долгая и одинокая прогулка может быть интересной! Еще раз убеждаюсь, что мне нравится ходить по улицам, мимо зданий, которыми я любовалась в интернете, – внутри сразу зарождается такое тепло чувство, будто я здесь была. Особенно меня приводят в странное чувство старые памятники, посвященные каким-то людям, жившим двести и более лет назад. У одного такого я даже останавливаюсь, прочитав фамилию «Бекер», которая славится, как оказалось, парком, на входе которого и помещен памятник. Не придав моему странному порыву значения, я продолжаю изучать город, лишь всматриваясь в детали домов и парков.

Наконец дойдя до дома, буквально падаю на пол, снимая эти дурацкие черные туфли, которые проклинала всю дорогу, пытаясь не обращать на них внимания. Закрываю глаза, чувствуя, как тело расслабляется. Почему-то сейчас это чувство обострено, словно что-то во мне поменялось. На ватных ногах, – я отказываюсь их чувствовать, – волочусь в спальню и плюхаюсь на кровать, пытаясь не закрыть глаза, чтобы не уснуть, ведь еще только полдень и мне нужно идти в магазин, а то холодильник просто кричит о том, что он пуст. В голове сразу зарождается мысль сделать уже полюбившийся мной английский зеленый чай, с каждым глотком которого я чувствую себя все более жительницей Лондона, – и я верю этой мысли, несмотря на ее абсурдность. На моем лице сияет улыбка, пока я нахожу на лондонском небе яркое солнце, хотя прекрасно понимаю, что чаще всего оно будет затягиваться плотными грозными тучами, а туман будет обнимать каждого, кто посмеет выйти на улицу, опасаясь еще и промокнуть. Но мне нужно привыкать к такой погоде, если я хочу всем сердцем стать ближе к Лондону.

Вспоминаю про Луизу, которая просила позвонить ей, когда пройдет собеседование, но я искренне не хочу делиться отчасти и хорошими впечатлениями. Уж слишком переживаю. По жизни я человек пассивный, но в таких ситуациях почему-то дикий меланхолик, накручивающий себя каждую секунду. Но я же решила начать жизнь с чистого листа, так почему бы не начать хотя бы с этого?

Вдруг на черном экране телефона, который я зачем-то держу в руке, будто предчувствуя неминуемое, появляется имя подруги. Я недовольно закатываю глаза, но отвечаю:

– Привет, – устало произношу я, намекая, что долгий разговор поддержать не смогу.

– Привет! Как все прошло? Рассказывай! – возбужденно спрашивает Луиза, не понимая моего далекого намека.

– Ну… Все прошло вроде нормально. Я ответила на вопросы и ушла, – скудно отвечаю я, будто хожу на важные для меня собеседования каждый божий день.

Слышу, как Луиза возмутительно фыркает – она недовольна таким ответом.

– И все? Так уныло?

– Я не хочу что-то говорить раньше времени, Луиза. Ты же меня знаешь, накручу себе всякого.

– Ну, а музей? Ты так восхищенно мне о нем говорила, – предлагает начать тему Луиза, но я слишком выбита из сил, чтобы красочно что-то описывать; к тому же я увидела совсем не много.

– Ну, дело в том, что я не посетила музей, как хотела… В смысле, я там не гуляла, почти ничего не видела. Я слишком устала, чтобы восхищаться экспонатами… У меня еще будет время. Надеюсь.

– Конечно, будет, – без промедлений отвечает Луиза немного расстроенным голосом. – Представляешь, – начинает подруга после небольшой паузы уже более веселым тоном, – Рони пролепетала сегодня что-то вроде «мама». Так необычно.

– Ого! Это так здорово! – искренне радуюсь я.

Но вперемешку с этим чувством меня настигает легкая грусть. Я понимаю, что не могу находиться рядом с Луизой в столь важные для нее времена. Нам обоим жаль, что теперь живем так далеко друг от друга, но я выбрала этот путь. И мне приходится ему следовать, невзирая на тоску по родным мне людям.

– Обещай, что снимешь на видео это зрелище, – потребовала я.

– Заметано!

Я перевожу взгляд на окно, вид в котором начинает меня разочаровывать, когда замечаю, как тесные тучи в небе все быстрее затягиваются, предвещая о скором дожде.

– Слушай, мне пора идти в магазин, а то скоро пойдет дождь, – добавляю я, наблюдая за белой бабочкой, порхающей на улице.

– Ладно, обязательно позвони мне или напиши, когда получишь ответ.

– Конечно, позвоню. Пока.

Я кладу телефон на край стола и, допив чай, иду надевать самую удобную и просторную одежду, – потому что после обтягивающей юбки и неудобной обуви на каблуках я наотрез отказываюсь надевать что-то менее удобное, чем кроссовки и мешковатые штаны, – для похода в продуктовый магазин. Более того, я уже составляю список, посчитывая расходы буквально до пенса. Теперь для меня самое дешевое – самое вкусное!

***

Присмотрев для себя продуктовый магазинчик неподалеку от дома, я с радостью осознаю, что мне не придется каждый день преодолевать часовой путь до него. К тому же, отмечаю я, в этом супермаркете не бешеные цены, как, например, в магазине напротив, из которого я вышла сразу, увидев, сколько стоит обычный хлеб.

Я изучаю полки магазина, всматриваясь в каждый продукт, – его цену, качество и марку, – пытаясь найти что-то знакомое. Но к моему огорчению, продукты в США и Лондоне сильно-таки отличаются, – я могу найти всем известные марки на подобие «Colgate» и чипсов «Lay’s» (лишь такие популярные марки есть на прилавках). Поэтому понимаю, что придется привыкать к новому и, искренне надеюсь, вкусному, иначе я просто не выживу. Но у меня нет средств, чтобы тратиться на дорогие печенья к чаю или качественные макароны, поэтому я хватаю самые дешевые продукты, успокаивая себя тем, что в скором времени мой рацион изменится, – я пообещала купить себе тот дорогущий десерт, покрытый «золотой» глазурью и настоящим английским шоколадом.

Запоминая марки продуктов, которых я набросала в корзину, чтобы в дальнейшем знать, покупать их или нет, медленным шагом иду к кассе, выбирая наиболее свободную, хотя почему-то наблюдаются плотные очереди, словно перед Рождеством. Но в самый последний момент я замечаю зубную щетку по акции и вспоминаю, в каком состоянии моя нынешняя, поэтому, слишком резко развернувшись вместе с корзинкой, почти бегом подхожу к стеллажу и тянусь рукой. Но из-за моего резкого порыва и довольно неудобного расположения стеллажей, между которыми слишком узкий проход, в меня кто-то врезается, неудачно попытавшись обойти преграду в виде переменчивой девушки, которая вспомнила про свою уже растрепанную зубную щетку.

Я виновато поднимаю взгляд, – мужчина с голубыми глазами оказывается почти на две головы выше меня – и молюсь, чтобы этот человек оказался добрым и незлопамятным.

– Боже, простите! – отпрянув и выставив руки вперед, извиняюсь я. – Я вас совсем не заметила.

– Прощу прощения, – в ответ извиняется тот. Мы так и не поняли, кто врезался: то ли он загляделся, то ли я своим резким движением создала помеху. – Вы в порядке? – обеспокоенно спрашивает незнакомец, одетый в джинсовку и брюки цвета хаки.

Я чувствую ноющую боль в области бедра, где недавно посадила синяк, но сразу подавляю желание скорчить гримасу.

– Все хорошо. Простите еще раз.

Мужчина расплывается в лучезарной улыбке, словно секунду назад не произошла «авария», в которой он потерял свою невозмутимость. Только сейчас замечаю, какой светлый голубой оттенок имеют его глаза.

– Мне следовало быть осмотрительней, – вежливо проговаривает мужчина, не переставая разглядывать меня, словно экспоната в музее.

Наверное, укладывал волосы все утро, неосознанно думаю я, замечая его темную шевелюру, идеально лежащую в плавной волне. Неожиданно для себя смущаюсь от такой мысли.

Я еще раз улыбаюсь и, прижав к себе корзинку, двигаюсь к стеллажу, где и лежит виновница аварии. Боковым зрением замечаю, как силуэт мужчины колеблется, словно тот не знает, куда идти, но потом продолжает движение, и я, облегченно выдохнув, бегу к кассе, которая только что открылась.

Вот так вот, сразу же в первый день, как я вышла в людное место, чуть ли не сбиваю с ног человека! Надеюсь, мое дальнейшее будущее не будет таким неуклюжим, иначе из-за меня половина Лондона останутся калеками.

2 глава. Необычный сон.

Два дня длятся вечность. Я совсем не знаю, куда себя деть и чем заняться, потому что мои мысли витают в музее, который так и не смогла должным образом исследовать. И я знаю, что пожалею об этом, если все-таки моих навыков и опыта недостаточно для должности младшего сотрудника, ведь в таком случае, когда я посещу музей, буду осознавать, что недостойна находиться здесь. Что музей меня не принял… Но я всеми силами пытаюсь отбросить эти пока не обоснованные предположения, но, к моему сожалению, слишком люблю накручивать себя, отчего настроение постоянно падает ниже плинтуса. А пока сижу и просто смотрю в потолок, думая о том, какая прекрасная жизнь ожидает меня, если я буду работать в Британском музее. И будто соглашаясь со мной, или же наоборот, тишину разрезает гром молнии, отчего я слегка дергаюсь. Лондонское небо вновь покрывается тучами, которые постепенно сгущаются и приобретают грозный оттенок морского дна. Воздух становится влажнее, намекая на скорый дождь, который снова намочит прохожих, безуспешно верящих, что ветер унесет грозовые тучи подальше от города. Позже, как я и предполагала, крупные капли стали биться о крышу, с каждой минутой ускоряя темп. Я тяжело вздыхаю, осознавая, как сложно привыкать к настоящему Лондону.

Лениво перевернувшись на бок, я решаю занять голову другими мыслями: не о музее, погоде или страхах. Смотрю на часы, секундная стрелка резко двигается, создавая громкий звук, который я раньше не замечала. Закрываю глаза, чтобы расслабиться, но тут в мою голову приходит воспоминание. Этим утром мне снился необычный сон! Мало того что мне чрезвычайно редко снятся красочные сны, так этот еще был таким реалистичным, словно я посмотрела кино. Резко открываю глаза и зажмуриваю их с двойной силой, будто это помогает мне вспомнить. Но на удивление, в голове стали появляться картинки.

Перед глазами возникает красивый пейзаж, который кажется таким светлым, что инстинктивно хочется зажмурить глаза. Сотни деревьев с аккуратными светло-зелеными кронами высажены в два ряда, представляя из себя незамысловатую аллею. Но помимо этого рядом по всей местности хаотично разбросаны обладатели зеленых крон и их плоды алого цвета яблоки, которые будто натерты воском, – так сильно они не похожи на настоящие. Все это окружено красивым металлическим заборчиком, который является, кажется, собственностью самого императора, ведь так величественны их форма и благородный серый цвет. Еще от глаза невозможно утаить статуи с изображением разных богинь: например, вот стоит Афродита, мягко смотрящая вперед и раскинувшая руки в добром жесте. Кажется, словно она сейчас подойдет и обнимет, но та продолжает сосредоточенно смотреть в сторону, не двигаясь с места. Даже солнце обнимает это место, словно оно особенное. Нельзя не обратить внимание на то, с какой любовью природа обращается к этому месту, будто к чему-то интимному и личному, не позволяя даже таракану осквернить статую своей уродливостью.

Вдруг слышится чей-то тоненький голосок:

– Мисс Шелтон, нас точно никто не видит? – обеспокоенно спрашивает девушка, скрывая свое милое личико красным капюшоном от плаща.

Рядом с ней идет женщина, так же скрывающая свое уже слегка морщинистое лицо, постоянно оглядываясь назад.

– Ариэль, я уверяю тебя, никто не последовал за нами, – успокоила та девушку.

Но по-видимому, Ариэль не верит женщине и натягивает капюшон еще выше, словно скрывается от толпы людей. Но можно разглядеть ее милые и совсем юные черты лица: аккуратный носик, плавные впадины, пухлые алые губки. А ее волосы! Мягкие и шелковистые цвета какао, слегка закрученные в волны, они обрамляют ее лицо, словно защищая от посторонних глаз. Наличие элегантной красоты в этой милой особе невозможно не отметить, как и утонченность ее фигуры; девушка, кажется, вот-вот улетит от легкого дуновения ветра.

– Все равно надо быть начеку, мисс Шелтон. Вы же знаете, что мне за это будет! – выделяя слово «это», внося в него какой-то особый смысл, произносит Ариэль, все еще не осмеливаясь скинуть с головы капюшон, что уже сделала женщина. Благодаря этому теперь можно разглядеть ее тонкие и в некоторых местах седые волосы, морщинки в области носогубных складок, будто та всю жизнь улыбается. Женщина кажется мягкой и доброй, совсем не способной на сплетни и проявление жестокости.

– Успокойся, Ариэль, – мягко, но четко произносит мисс Шелтон. – Лучше поторопись, иначе скоро заметят твое слишком долгое отсутствие и спохватятся, – остерегает женщина, еще раз обернувшись.

Но она никого не замечает, поэтому продолжает следовать за обеспокоенной девушкой, которая не хочет снимать капюшон, держась за него, как за спасательный круг. Ариэль высматривает что-то, или кого-то, впереди, сужая глаза и вытягивая голову, будто бы это помогает. Яркий свет ослепляет двоих, отчего те прикрывают ладонями лицо. Как странно, при свете радужки глаз Ариэль кажутся темно-серыми, а в тени они четко карие.

Вдруг женщина замедляет шаг и вовсе останавливается, с надеждой посмотрев на спутницу. Но Ариэль не замечает этого взгляда, потому что сломя голову бежит в чьи-то объятия, совсем забыв о присутствии мисс Шелтон, которая даже отворачивается, чтобы не смущать тех двоих.

Девушка почему-то начинает чувствовать себя такой счастливой, греясь плотью мужчины, так же крепко обнимающего ее. Ариэль переполняет незнакомое чувство, заставляющее плакать оттого, что он рядом с ней. Она держит и не хочет отпускать, боясь, что тот может уйти. Ее желание остаться с ним навсегда настолько велико, что Ариэль готова вечность простоять так и ни разу не пожаловаться на затекшие ноги. И когда она смотрит в бесконечно красивые голубые глаза мужчины, то понимает, что ее чувство – любовь. Она больше не хочет смотреть на кого-то другого – лишь на него. Ариэль ничто на свете так не волнует, как возлюбленный. Ее тело начинает дрожать рядом с ним, словно тот поселился в ее сердце нечестным путем – магией. Горячие слезы ранимой девушки текут по розовым щекам, и мужчина аккуратно вытирает доказательство ее сильной любви к нему. Внутри девушки разгорается огонь, который она не может потушить. Его прикосновения такие мягкие, нежные, словно само перышко касается ее щеки.

– Клинтон, – произносит Ариэль, смотря в небесно-голубые глаза мужчины, не в силах даже моргнуть, чувствуя, как ее тело каменеет рядом с ним. Он кажется колдуном, который забрал ее сердце.

– Моя Ариэль, – произносит Клинтон. – Моя Ариэль Бекер…

Клинтон медленно приближается к губам Ариэль, сердце которой бешено бьется, будто сейчас выпрыгнет. Она в немом страхе смотрит на лицо возлюбленного, словно ища там подсказку. Но тот лишь закрывает глаза, предвкушая момент. Ариэль не знает, что делать. Она напугана, словно загнанный ягненок. Но почему? Она же любит этого мужчину.

Видимо, поняв и приняв свои чувства, Ариэль берет волю в кулак и закрывает глаза, с любопытством и толикой страха ожидая того самого момента. И спустя долю секунды их губы нежно соприкасаются. Клинтон не спешит и не накидывается на девушку, чтобы та не испугалась еще больше. Он очень медленно позволяет возлюбленной привыкнуть ко вкусу его губ, приятным ощущениям. И Ариэль испытывает бурю эмоций в этот момент. Она чувствует теплую плоть ближе, чем когда-либо. Его мягкие губы такие приятные, словно бархат. Она боится, но желание сильнее страха, поэтому не отстраняется, наслаждаясь этим чудесным опытом. Ариэль чувствует, как ее сердцу становится сладко, что оно замедляет свой ход. И лишь после того как она привыкла, Клинтон действует напористей, касаясь ладонями ее горячих щек. Но девушка не пугается, а только потакает возлюбленному, потому что ей тоже нравится его доминантность. Двое влюбленных забывают дышать, поэтому воздух в легких заканчивается и оба отстраняются, хватая воздух ртом, словно после долгого бега.

Они смотрят друг другу в глаза, ища в каждом любовь и поддержку, и улыбаются, видимо, найдя то, что искали. Их трепетная грудь поднимается, потому что те не в силах так быстро привести дыхание в норму. Глаза блестят, словно драгоценные бриллианты, переливаясь под лучами солнца. Чувствуя трепет внутри, Ариэль улыбается, не в силах отвести взгляд от Клинтона.

Так они гуляют под зелеными кронами деревьев, взявшись за руку, то и дело постоянно оглядывая друг друга, не веря в свое счастье. Их взгляды настолько похожи, – такие томные и влюбленные, – отчего кажется, будто они единое целое. Словно какая-то потусторонняя магия посмела разделить их, хотя они все равно нашли свою половинку, цепляясь за нее всеми силами. И чувства Ариэль такие искренние… Как и любовь Клинтона.

– Я устала прятаться, любовь моя, – произносит Ариэль, неожиданно остановившись, испепеляя Клинтона проницательным взглядом.

– Ариэль, – грустно произносит мужчина, еще крепче сжав руку девушки, – ты же понимаешь, что будет, если узнают, с кем ты пропадаешь все это время.

Ариэль несогласно мотает головой.

– Нет, Клинтон, нет! Мы даже не пытались! А если случится чудо – и моя семья одобрит этот союз? – с надеждой произносит Ариэль, прижавшись к груди Клинтона.

Но мужчина лишь гладит ее по голове, успокаивая.

– Ариэль, – шепчет он, поцеловав возлюбленную в макушку, – прости, но ты прекрасно понимаешь, что в этом случае надеяться на чудо нет смысла… Твои родители верны принципам, хоть это и опрометчиво, и слишком категоричны. А моя семья…

– Но какой это имеет смысл, если я люблю тебя, Клинтон? – со слезами на глазах спрашивает Ариэль. – Моя любовь чиста и невинна! Разве этому может помешать хоть кто-то?

Клинтон в сожалении вздыхает, и Ариэль начинает рыдать, покоясь на груди мужчины, который с сожалением ее утешает, не в силах остановить слезы любимой. Он болезненно кривит губы, словно слезы девушки причиняют ему физическую боль.

– Давай убежим, – вдруг шепчет Ариэль, резко перестав плакать.

– Что? – с удивлением в голосе спрашивает Клинтон, недоуменно смотря на свою возлюбленную.

– Мы можем убежать на край света, где нас никто не найдет. Где сможем жить так, как хотим, – слишком уверенно произносит Ариэль, все еще не сводя карих глаз с ошеломленного лица Клинтона.

Мужчина сильно теряется, не зная, что сказать, ведь столь громкие слова сложно принять всерьез. А внутри девушки зарождается такая сильная надежда, что ее лицо принимает внушающие черты, будто та уверена в своих словах, хотя и Ариэль пугает такой неожиданный для нее порыв, – но она готова на все ради своего счастья.

– Представляешь, – начинает девушка мечтать вслух, – только ты и я… Мы могли бы убежать от всех, кто нас знает. Поселиться где-нибудь в глуши, завести свое хозяйство, детей… Разве ты не готов убежать со мной на край света? – с толикой обиды спрашивает девушка.

– Любовь моя, – нежно произносит Клинтон, – разве ты готова на такой шаг? Ты готова бросить свою семью ради такого, как я?

Ариэль улыбается, подтверждая свои слова, и нежно целует Клинтона, притянув его за покоцанную рубаху.

– Моя семья недостойна меня, ты же знаешь. И мы сделаем это, только если ты готов, – шепчет та, неловко глядя на мужчину. – Я очень этого хочу, – добавляет Ариэль, пока Клинтон замер в раздумьях, – но если ты не готов бросать семью, не нужно…

И Клинтон, с улыбкой на лице, поднимает на руки свою возлюбленную, нежно касаясь тонкой талии и кружа девушку вокруг себя. Они оба сладко смеются. Кажется, они более чем счастливы.

– Ради тебя я готов на все.

Возможно, это всего лишь эмоции, а не искренние намерения, ведь мужчина довольно взволнован и будто неуверен, хотя его глаза все равно блестят, смотря на счастливую Ариэль. Его Ариэль…

Они обнимаются, целуются и, кажется, все хорошо, но тут неожиданно появляется мисс Шелтон, обеспокоенно оглядываясь назад и держа капюшон на голове.

– Ариэль, дорогая, там кто-то есть! Нам лучше скрыться! – кричит та, хватая Ариэль за плечи, и тянет девушку за собой.

Та и глазом не успевает моргнуть, как находится уже в нескольких метрах от Клинтона, который лишь кричит:

– До скорой встречи, любовь моя! Мы скоро свидимся!

Он так и продолжал стоять, смотря на свою возлюбленную, словно видел в ее последний раз…

Я мотаю головой, чтобы растворились те картинки, неожиданно возникшие в памяти. Что это за странный сон? И так необычно, что я довольно хорошо ощущаю все чувства той девушки… Что это за люди? Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить что-то похожее из моей жизни. Но к своему разочарованию, на ум не приходит ничего. Видимо, мозг собрал какую-то несуразицу из недавних впечатлений. Чудно!

После я вяло встаю с кровати, решив немного прибраться: протереть пыль с полок и подмести. На самом деле я люблю убираться и жить в чистоте, но почему-то последние, или же первые, дни в этой квартире сильно ленюсь, что совсем не свойственно мне, и желание что-либо сделать оборачивается лежанием и сопением на боку, словно я не спала целые сутки. Но взяв волю в кулак и решив покончить с ленью, встаю и берусь за влажную тряпку. Прохожусь по всему дому и спустя двадцать минут берусь за веник, которым уже изрядно-таки попользовались. Почувствовав сильную слабость, я решаю отложить идею помыть пол.

Прерывая звук моего тяжелого дыхания, раздается громкий звонок телефона из другой комнаты. Я, споткнувшись и ударившись об угол бедром, буквально добегаю до мобильника:

– Алло? – быстро говорю я, даже не посмотрев, кто звонит.

– Дорогая, привет! Как ты там? – Облегченно выдыхаю, услышав голос мамы. Странно, что мы не созванивались все эти два дня. – Ты что, бегаешь, что ли? – спрашивает мама, услышав мое громкое дыхание.

– Привет, мам! Нет, я просто слишком интенсивно убираюсь.

Мама заливается легким хохотом, попутно вставляя едкие шуточки, а я жду, пока та прекратит надо мной издеваться. Будто она звонит мне ради этого!

– Со мной все в порядке, – вспомнив первый вопрос мамы, сообщаю я, плюхаясь на диван в гостиной. – Сегодня-завтра мне должны сообщить, буду я работать в музее или нет, – с необъяснимой досадой произношу я, уныло посмотрев в окно.

Переживания продолжают меня истязать.

– Уверена, тебя примут!

Я улыбаюсь, благодарная маминой поддержке, которую она оказывала все время до приезда в Лондон, при этом споря с отцом и уверяя меня, что его слова сказаны на эмоциях. Наверное, без нее я бы сломалась под напором папы.

– Мне бы быть такой уверенной!.. Ну, как у вас дела? – решая перевести тему, спрашиваю я.

– Джулия, у нас ничего нового. Лишь папа с каждым днем ворчит все больше, – смеется мама. – Но ты не переживай, отец смирится с твоим решением. Он должен.

– Думаешь, долго он будет считать, что это мои очередные хотелки?

– Джулс, не обижайся на него. Просто для отца очень важна его карьера, поэтому, раз Бог не наградил его наследником, он пристает к тебе. Но я всегда на твоей стороне, дорогая, и буду убеждать его всеми силами. К тому же папа тоже переживает, просто не хочет показывать свои слабости. – Мама ухмыляется, видимо, пытаясь меня ободрить, но это не помогает.

Я неосознанно киваю, немного обиженная на отца, который не ставит мое мнение ни во что, будто я его объект нереализованных планов. Мне грустно от этих мыслей, потому что я всегда думала, что отцы благословляют своих маленьких принцесс, соглашаясь с любым их мнением и поддерживая. Если это так, то почему отец воспринимает мои взрослые решения в штыки? Видимо, мой папа исключение из правила.

– Ладно, у тебя, наверное, дела, так что звони в любое время, мы всегда будем ждать твоего звонка, – заботливо произносит мама. – И обязательно позвони мне, когда все будет известно, хорошо?

– Да.

– Ну ладно, милая, пока.

– Пока, мама.

После того как из трубки раздается длинный гудок, я с мучительным выражением лица откидываю телефон в сторону, отчего тот падает на пол, подтверждая мою неаккуратность неприятным звуком удара мобильника об ламинат. Я закатываю глаза и не решаюсь поднять телефон, не в силах смотреть на черный пустой экран.

Как ни странно, этот разговор расстроил меня, потому что я до сих пор не могу принять папины принципы, которыми он так легко разбрасывается, словно моя жизнь ничего не значит. Сколько раз я твердила отцу, что хочу слушать сердце, а не искать все решения проблем в мозге, на что отец всегда отвечает одной фразой: «Давало бы это сердце тебе денег!», после чего растворяется в дверях, оставляя меня со слезами на глазах в комнате, словно брошенную собаку. Слова отца так ранят меня – мне больно слышать, что мое любимое дело совсем безразлично ему. Что мои искренние чувства он ни во что не ставит, будто не я его родная дочь, а его бизнес. Несомненно, он любит меня, но его любовь совсем не вяжется с той примитивной нежностью отца к дочери в моей голове. Он по-другому выражает эту любовь; или не выражает вовсе. Я люблю его, но порою сомневаюсь в искренности этих чувств, потому что слишком много прозвучало из уст отца. Иногда мне кажется, что папа делает лишь вид того, что я его дочь… Я хотела спросить его, почему он так со мной, но не решилась – побоялась, что он снова воспримет мои слова не всерьез. И каждая такая мысль заставляет свернуться в клубок и заплакать: разве легко слышать такие вещи от родного отца? Как бы я хотела верить в слова мамы – что отец просто не показывает своих чувств. Но как в это можно верить, если он всегда надевает маску в надежде скрыть то, что под ней?.. Хотя я помню день, когда маска неожиданно пала передо мной. Когда я, наконец, увидела настоящего отца.

Был зимний вечер, когда впервые за эту морозную пору с неба летели крупные хлопья снега. Я лепила с папой снеговика. Мороз неприятно покалывал мои руки и нос, но я упорно катала снежный ком. Темнота уже окутала большой город, с радостью показав одинокую луну, которая тускло освещала путь. Снег был таким белым, отчего казалось, будто деревья и дома окутала пелена ваты, а не холодное явление природы, которое выпадало в таком количестве довольно редко. Нам с папой было так весело, будто тот был моим ровесником, а не взрослым мужчиной. Мы, преодолевая изнеможение, упорно катали уже довольно большой ком, который являлся основанием снеговика. Порой папу захватывало ребячество, и он кидался в меня снежками, которые я безуспешно пыталась поймать. Мама звала домой, чтобы мы согрелись и попили горячего чая, но нас было не уговорить – уж очень были увлечены зимним развлечением. Именно тогда папа был настоящим – веселым и понимающим. Помню, как он держал меня, чтобы я подарила «снежному страшилищу» нос в виде морковки. И когда мы закончили, то упали прямо на снег, пытаясь восстановить дыхание. Мы делали снежных ангелов, смеялись, играли – и все это тот самый Мистер Франческо, владелец крупной компании и строгий босс. Только сейчас я понимаю, насколько важен для меня этот день. Наверное, благодаря ему я стараюсь верить в отца и не обижаться на него, ссылаясь на его супер-замкнутость. И всем сердцем надеюсь, что не ошибаюсь. Все-таки я его единственная дочь…

Я зажмуриваю глаза в попытке все забыть – просто открыть глаза и почувствовать такую радость и облегчение, что смогу взлететь. Но к сожалению, это лишь мои мечтания, которые пока реализовать невозможно. Поэтому, вся расстроенная и разочарованная, открываю свой черный ноутбук, на который когда-то так долго копила, в надежде найти желанное письмо.

3 глава. Случайная встреча.

Я с трепетом в груди открываю браузер и устремляю взгляд на вкладку почты. Сердце начинает бешено стучать, словно точно знаю, что долгожданное письмо уже у меня. В сотый раз прокручиваю в голове все возможные варианты исхода, но не могу осмелиться открыть нужный сайт, словно все тело налилось свинцом и не может совершать ни малейшего движения. Но я, наконец, лишаю возможности моему быстро бьющемуся сердцу выпрыгнуть из груди, открыв почту. Сразу замечаю, что новых писем пять. Быстро прохожусь взглядом по всем в надежде на то, что моим мучениям пришел конец. Не дыша, я открываю письмо от Сюзанны Роберто, которое пришло буквально час назад. Волнуюсь – это ничего не сказать! Внутри будто все сжалось, отчего мое самочувствие вмиг падает и я перестаю мыслить здраво, как пьяная. Открыв письмо, начинаю бегать глазами по тексту, ища ответ на мучающий меня вопрос.

«…Вы приняты на должность младшего сотрудника в Британский музей…», «Вам необходимо предоставить оригиналы необходимых документов».

Больше ничего не читаю, потому что понимаю, насколько это сейчас неважно.

– Боже, да! – кричу я, закрывая лицо руками, чуть ли не плача. – Господи, спасибо!

В голове крутятся сотни мыслей; одна за другой проносятся у меня перед глазами. Я просто кричу от счастья и плачу оттого, что добилась своей цели. Доказала всем, кто в меня не верил, что я могу, и оправдала ожидания преданных мне людей. Доказала себе, что я все-таки могу. Внутри разливается до жути вдохновляющее тепло, называющееся – счастье. Сейчас я самый счастливый человек на свете.

– Я буду жить в Лондоне, работать в Британском музее, иметь хорошую квартиру и покупать все, что захочу!.. – шепчу я, вытирая горячие слезы. Эти мысли должны быть озвучены вслух, потому что в моей голове они не звучат столь потрясающе.

И я вспоминаю про Луизу – она первая должна узнать эту новость! Я с трясущимися руками беру мобильник и ищу в контактах «Луиза». Она, наверное, даже не подозревает, что я сейчас буду кричать ей в трубку.

– Меня взяли! – пищу я как ненормальная, услышав тихий голос Луизы.

– Боже! Боже мой! – громко шепчет та, словно не может закричать. – Как же это здорово! Я за тебя так рада, поздравляю! Джексон, Джулия теперь у нас англичанка, – говорит Луиза мужу, после чего я слышу одобрительный хохот и что-то вроде «поздравляю ее!». – Рони спит, поэтому я не могу кричать. Но знай, была бы я в самом центре города, заорала бы так сильно, что ты бы смогла услышать мой крик!

Я заливаюсь смехом, довольная посредственностью Луизы.

– Я узнала буквально минуту назад и до сих пор не могу поверить, – тараторю я, в конце громко выдохнув, словно этим действием избавилась от всех переживаний.

– Джулс, это твоя мечта! – поддерживающее восклицает подруга. – Теперь у тебя начнется новая жизнь. Разве это не здорово?

Я мысленно соглашаюсь, но неожиданно понимаю, что боюсь новой жизни. А вдруг все старое уйдет и не вернется? Если я не смогу сама начать эту жизнь? Я так привыкла к своей канители, что боюсь иметь новую, будто к ней не готова, хотя понимаю – это взрослая жизнь, с которой я должна уже свыкнуться. Хотя меня все равно не покидает мысль, что это все просто иллюзия, которая скоро прекратится.

– Конечно, это здорово, – соглашаюсь я, хотя не имею улыбки на лице. – Но я боюсь разочароваться, – признаюсь я, пытаясь убрать все прескверные мысли в моей голове.

– Джулс! – возмущается Луиза. – Ты слишком не уверена в себе! К тому же всем рано или поздно грозят кардинальные перемены, и не нужно этого бояться. Просто помни – все к лучшему! Даже что-то плохое.

Я киваю, пытаясь поверить в эту фразу, хотя понимаю, что скептически отношусь к подобному. Но новая жизнь – новые принципы, разве нет?

– Да-да, я помню, – с улыбкой на лице произношу я, вспоминая, как часто Луиза говорит подобные фразы, думая, что звучит убедительно и что все ее слушают. Хотя я и вправду всегда прислушиваюсь к ней, несмотря на абсурдность некоторых мыслей подруги. – Скоро пойду относить все необходимое. И мне хочется сделать это быстрей, чтобы убедиться, что меня не обманули.

– Или просто пошутили! – добавляет Луиза, сдерживая смех.

– Точно! – хохочу я. – Ну, в общем-то, уже почти полдень, поэтому мне нужно собираться, – устало произношу я.

– Ни пуха ни пера! – желает удачи подруга.

– К черту!

После звонок прерывается, и я плюхаюсь на пол звездочкой, смотря в потолок и думая о том, что со мной будет спустя несколько месяцев. Для меня это такое неизвестное будущее, словно для маленького ребенка его двадцать лет. Но, довольно отмечаю я, мне интересно идти по этому пути, так что я совсем не жалею, что выбрала для жизни Лондон и Британский музей. Зато теперь я буду заниматься тем, что мне реально интересно. И как же здорово осознавать, что теперь отец не будет докучать мне, словно я пятилетняя девочка.

Услышав звук больших капель, ударяющихся о металлическую крышу, я брезгливо корчусь и недовольно вздыхаю, понимая, что придется намокнуть. Хотя, неожиданно осознаю я, теперь мне можно не экономить, так как я буду получать стабильную высокую зарплату. Если стало немного прохладно, то теперь греют мысли о том, что каждый день меня будет подвозить такси и мне не придется нести уставшие ноги после тяжелой работы, – и что в скором времени я без зазрений экономной совести смогу купить тот десерт, на который уже нацелилась.

И с довольной улыбкой на лице, немного повизгивая от радости, иду переодеваться и строить грандиозные планы на жизнь.

***

Со стороны я, наверное, выгляжу нелепо, продвигаясь чуть ли не вприпрыжку и улыбаясь каждому незнакомцу, некоторые из которых улыбаются мне в ответ, хотя и смотрят как-то отстранено, словно их улыбка – банальная вежливость. Но разве меня это волнует? С этого дня совершенно ничего не может испортить мое настроение; только осознание того, что лучше уже быть не может.

Я с чемоданчиком в руке иду, огибая большие колонны, ко входу музея, пытаясь вспомнить маршрут до кабинета Сюзанны Роберто, потому что уверена, что теперь та милая девушка, Камелла вроде, не встретит меня, ведь сейчас она наверняка работает. Хотя я бы не отказалась от помощи этой девушки в старомодной юбке.

Сложив мокрый от дождя зонт, я вхожу в музей, немного прищурившись от ожидания. Глаза режет яркий свет. Перед моим взором открывается целый лабиринт, из которого, кажется, нет выхода: множество лестниц, залов и балкончиков. Тысяча указателей помогают сориентироваться, где и какой зал, как и множество сотрудников музея, готовые подсказать. Повсюду туда-сюда снуют люди, внимательно изучающие экспонаты и наслаждающиеся древней атмосферой музея. Я медленно прохожу мимо больших статуй и не решаю свернуть с пути, боясь совсем заблудиться, поэтому просто шагаю в одном направлении, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть заинтересовавший меня экспонат.

Вдруг я вижу Камеллу, пролетающую мимо и немного задевшую мое плечо.

– Ой, это ты! – радостно восклицает девушка, резко остановившись. – Тебя все-таки взяли?

Я неловко заправляю выбившийся локон за ухо, осматривая девушку, которая надела не ту серую юбку; наоборот, ее теперешняя черная юбка кажется мне слишком короткой.

– Да, представляешь! – улыбаясь, произношу я. – Вот, несу документы. Сюзанна Роберто у себя?

– Так мы будем коллегами! Это здорово! – игнорирует мой вопрос девушка, ткнув в меня локтем. – После найди меня, а я проведу тебе экскурсию, – кидает напоследок девушка и убегает куда-то вперед, где быстро растворяется среди толпы.

Я недовольно вздыхаю и, почесав затылок, бреду дальше в поисках кабинета, который должен быть уже рядом.

Иногда мои мысли прерывают радостные восклицания, отчего я даже дергаюсь, словно меня нарочито пугают. Но все равно не останавливаюсь, не поддаваясь влечению рассмотреть все экспонаты и обследовать музей, отчего не отказалась бы. Но я продолжаю идти и, наконец, натыкаюсь на нужную дверь, о которой думаю последние полчаса, – пока сидела в такси и миновала пешеходные переходы. Постучав дважды, я захожу в кабинет, где вижу всю ту же, яро что-то печатающую и сосредоточенно смотрящую куда-то Сюзанну Роберто, которая, увидев меня, сразу отвлекается от своей работы.

– Здравствуйте, я Джулия Фран…

– Да-да, я помню, – перебив, улыбается та. – Можете положить документы сюда. – Рекрутер хлопает пухлой рукой по единственному свободному месту на письменном столе, который завален кипами бумаг.

Я кладу бумаги на стол, тем самым лишив Сюзанну возможности спокойно допить свой кофе, потому что теперь нет места даже для ручки, и сажусь на кресло, ожидая слов женщины.

– Я поздравляю вас с получением должности, – начинает она.

– Спасибо, – улыбаясь как дурочка, произношу я.

– Да, – протягивает та, – и сейчас я выдам вам должностную инструкцию младшего сотрудника – ее вы должны выучить. Также ваши коллеги должны ввести вас в курс дела: провести экскурсию, показать рабочее место и все, что вам нужно знать – так у нас все устроено. И советую сделать это быстрей, Джулия, так как первый рабочий день начинается уже завтра.

– Завтра? – удивляюсь я.

– Понимаете, сейчас наш музей проживает не лучшие времена и отдел кадров не может набрать подходящих нам сотрудников. И как назло, они нам очень нужны, потому что в последнее время новых находок, которых требуется изучить, все больше… А с вашими знаниями и целеустремленностью, думаю, вы сможете помочь нашим работникам, – улыбается женщина, протянув мне документы в файле.

Я немного теряюсь и улыбаюсь, – наверное, это защитная реакция, – но придя в себя, беру документ и, пробегаясь глазами по тексту, кладу в свой чемоданчик.

– Как я уже сказала, наши сотрудники вам в помощь. Камелла Эйбрамсон уже должна подойти… К тому же вам на почту придет вся информация. На всякий случай.

Я киваю и не понимаю, должна ли сейчас уходить, или же эта женщина хочет дать мне что-то еще? По крайней мере, я начинаю волноваться, потому что чувствую себя важной, – а это чувство, к сожалению, посещает меня настолько редко, что я не могу поверить в его существование.

– Желаю вам удачи. До свидания, – потеребив свои огромные бусы, дает ответ на мой немой вопрос Сюзанна.

– Да, до свидания, – дрожащим голосом прощаюсь я и, слишком резко покинув кресло, направляюсь к двери, прокручивая в голове слова рекрутера.

Выйдя, я облокачиваюсь о стену, громко выдохнув, и пытаюсь нормализовать дыхание, закрыв глаза и слушая биение своего сердца. Прислоняюсь спиной к холодной стене и ударяюсь затылком несколько раз, пытаясь привести себя в чувства. Может, легкая боль сможет отвлечь меня от нежеланных эмоций? И к моему удивлению, спустя минуту я чувствую, как дыхание выравнивается, а сердце стучит не так бешено. Облегченно выдыхаю и направляюсь на поиски моих коллег, – как странно это слово звучит в мыслях. Сюзанна сказала, что Камелла должна меня ждать, но здесь никого нет, поэтому выбирать мне не приходится, – все-таки я не хочу потратить целый день на ожидание безответственного сотрудника вместо того, чтобы прогуляться по музею.

Я иду вдоль стеллажей, где представлены экспонаты. Они выложены в ряд и у каждого есть таблички, на которых написано его происхождение и особенности. Меня заставляет вдохновлено улыбаться мысль о том, что всем экземплярам в музее не менее нескольких сотен лет, а их количество превышает восемь миллионов! Это целый древний мир, а не какое-то развлечение для туристов. Подумать только, и я приму участие в изучении будущих экспонатов музея! От этой мысли по телу проходит приятная дрожь, и я чувствую внутри тепло, которое уже называю счастьем.

Поверхностно обследовав какую-то ничтожную часть музея самостоятельно, изучив многие даты на табличках и немного запомнив расположение залов, я начинаю искать Камеллу, которая должна мне помочь, как сказала Сюзанна. Все-таки самой себе экскурсию по незнакомому месту я провести не смогу, именно поэтому мечусь по залам, как пчела, не знающая, где искать пыльцу. Я не решаю попросить помощи у здешних работников, любезно указывающих дорогу посетителям, поэтому преодолеваю зал Древнего Рима в надежде увидеть ту милую блондинку. И к моему счастью, прямо в центре зала я вижу Камеллу, бурно обсуждающую что-то с пожилой дамой.

– Камелла! – восклицаю я, ускорив и до того быстрый шаг.

Девушка мгновенно отвлекается и обвораживает меня белоснежной улыбкой и длинными ресницами, обрамляющими ее голубые глаза.

– Джулия, ты пришла за документами? – спрашивает Камелла, прощаясь с женщиной с седыми волосами и малиновой шапочкой. Та хмуро смотрит на меня, но, натянув улыбку, уходит.

– За какими документами? – непонимающе спрашиваю я, сузив глаза.

– Сюзанна взвалила на меня роль… Так скажем, помочь тебе влиться в работу музея. Я выдам тебе все остальные бумаги, типа карт залов и их описаний, потом проведу экскурсию, – задумчиво тянет Камелла, поглядывая по сторонам. – Хотя ты, наверное, осмотрелась.

– Не особо, – усмехнувшись, произношу я. – Пока плохо получается запомнить это все… – Я развожу руками, пытаясь показать весь простор зала.

Камелла вновь улыбается и, махнув мне рукой, идет куда-то вперед.

– Я тоже вначале переживала, – начинает рассказывать она, – что не запомню весь музей. Но со временем придет, можешь не переживать. К тому же в самом начале от тебя не будут многого требовать как от младшего сотрудника. Несмотря на то что ты уже здесь работаешь, к тебе все еще присматриваются, помни, – уверенно произносит Камелла. – Для начала, Джулия, тебе нужно выучить расположение всех тематических отделов, их девять: древний Египет и Судан, Ближний Восток, гравюра и рисунок, доисторический период и Европа, еще Азия, Африка, и Северная и Южная Америка, также монеты и медали, сохранность и научные исследования, а последний – библиотека и архивы, – быстро проговаривает Камелла.

Я немного замедляю шаг, округлив глаза и немного раскрыв рот, от слишком большого потока информации. Камелла смотрит на меня и заливается хохотом:

– Не бойся, Джулия, вся нужная информация будет в документах, которые я уже приготовила. У тебя будет достаточно времени, чтобы выучить эту кашу, – успокаивает девушка, хотя я понимаю, что ее слова на данный момент просто звук в моей голове.

В один момент мной завладевает страх. Я в сотый раз начинаю сомневаться в собственных силах. Мне кажется, что я взваливаю на себя непосильную ношу. Даже осознавая, что не могу по-другому и что пути назад нет, я принимаю все происходящее за сон, который скоро закончится… Но я должна быть сильной, чтобы найти себя. И уже сделала это, поэтому не имею права сдаваться.

– Хотя большую часть ты все равно будешь проводить не в центре этой суматохи, – разрезает тишину в моей голове мягкий голос Камеллы. – Все-таки наше место в другом корпусе, где мы изучаем новые объекты, поступившие к нам.

– Ты, я смотрю, тут бываешь намного чаще, – замечаю я.

– Ну, просто у нас обстановка нудная и… такая рабочая, – брезгливо протягивает девушка. – Кстати, отдел Древней Греции и Рима есть на нулевом и первом уровнях, – между делом добавляет Камелла.

Я киваю, пытаясь впитать информацию, хотя прекрасно понимаю, что из-за эмоций не смогу запомнить ни слова Камеллы, – но я хотя бы постараюсь.

– Я сейчас проведу тебя до кабинетов сотрудников, где и выдам все документы. Также покажу тебе места, куда складывают только появившиеся, неизученные, то есть рассортированные, готовые на изучение, изученные и готовые на показ экспонаты, но все это практически в одном кабинете, так что не переживай. – Камеллу, видимо, забавляет мой ступор, раз она дает мне так много информации, хотя, уверена, прекрасно понимает, что я смогу запомнить лишь то, где находятся массивные двери на выходе.

Я иду, оглядываясь и удивляясь древностью нашего мира – столько всего существовало даже до появления человека. И как они смогли сохраниться до наших времен? Чудо – ничто иное. Лишь оно смогло сохранить структуру камня, на котором человек разумный впервые опробовал письмо.

Вдруг Камелла останавливается, из-за чего чуть ли не врезаюсь в девушку. Я недоуменно смотрю на нее, но понимаю, что ее взгляд устремлен куда-то вперед. Поднимаю глаза и поражаюсь случайностью, которая почему-то произошла именно со мной.

– О, а это Патрик Джонс, наш средний сотрудник, – восхвалено произносит Камелла, похлопав мужчину по плечу и обкатившись об него локтем так непосредственно, что тот даже не обратил на это внимание.

Мужчина непринужденно оглядывает меня, а потом заинтересованно останавливает взгляд на моем лице. Но я уверена, что моя гримаса выражает не меньше удивления. Я сразу узнаю голубизну глаз мужчины и его темную шевелюру, которая не так старательно уложена, чем в прошлый раз. Патрик улыбается, обнажая белые зубы, и скрещивает мускулистые руки на груди, не скрывая своего удивления.

– Тот Патрик, с которым так хорошо ладит Сюзанна? – наивно спрашиваю я, не отводя взгляда от, признаюсь честно, приятного на вид мужчины, которого совсем недавно чуть ли не сбила с ног. – Хм, забавно.

– А вы разве знакомы? – удивленно спрашивает Камелла, одаривая взглядом то меня, то Патрика, который совсем не обращает внимания на детский интерес девушки.

– Не совсем. Просто недавно мы столкнулись в магазине, – иронично объясняет Патрик, говоря о «столкнулись» в прямом смысле.

Лицо Камеллы сразу расцветает, будто она узнает о женитьбе друзей, которых лично познакомила. Она мне кажется слегка инфантильной, но это ей явно идет.

– Вот же совпадение! – восклицает Камелла, хлопая в ладоши.

– А вы?.. – произносит Патрик, с надеждой смотря на меня.

Я только открываю рот, чтобы представиться, как меня перебивает Камелла:

– Ой, это Джулия! Джулия Франческо, наша коллега.

Удивление накрыло Патрика второй волной. Естественно, он не ожидал такого поворота событий!

– Ну тогда принимайте мои поздравления, Джулия Франческо, – с обворожительной улыбкой произносит мужчина.

Я киваю и добавляю, даже совсем не подумав:

– Я бы хотела попросить без формальностей. Просто Джулс.

Я перевожу взгляд с Камеллы на Патрика, чувствуя резко появившийся страх того, что мои слова сейчас засмеют. Все-таки Патрик, как оказалось, выше меня с Камеллой по должности, поэтому может показаться неправильным то, что я хочу обращаться к нему – словно к другу! Из-за этого я, незаметно для себя, начинаю теребить край ткани синей юбки, но потом быстро одергиваю руку, поняв, что вокруг много людей.

– Как скажешь, Джулс, – не подавляя усмешки, произносит Патрик, наконец взглянув на Камеллу, которая с восхищением смотрит на происходящее.

Но ее лицо искажается в ужасе, и она вытаскивает из кармана своей серой блузки мобильник.

– Черт, уже двенадцать! – восклицает она, с ужасом смотря на экран телефона. – Патрик, пожалуйста, покажи ей тут все, мне нужно бежать!

– Что? – с недовольной гримасой растерянно спрашивает Патрик, разводя руками в возмущенном жесте. – Но…

Камелла умоляюще смотрит на мужчину, слегка теребя его за плечо, словно та уже готова бежать, и не дает Патрику сказать ни слова, как бросает на прощание «спасибо» и растворяется где-то в длинном коридоре. А мы с Патриком стоим в центре зала, непонимающе глядя друг на друга и подавляя еле заметную неловкость, которая возникла еще при встрече. Когда он медленно переводит взгляд на меня, поднимая густые брови, я больно закусываю губу.

– В принципе, я могу сама… – начинаю я, указывая рукой на вход в другой зал, но Патрик заставляет меня замолчать, протестующе подняв руку и сказав:

– Нет-нет, Джулия, я сейчас свободен, – пожимает плечами он.

– Но я, наверное, все равно тебя отвлекаю.

– Не волнуйся! Пойдем… – Он поворачивается спиной ко мне и, усмехнувшись, бросает напоследок: – Только, прошу, не сбей никого.

Я закатываю глаза, уверенная, что Патрик этого не видит, и иду вслед за ним.

Около получаса мужчина водит меня по залам музея, рассказывая о самом важном. К моему удивлению, его грубый голос так приятно слушать, что порой я замедляю ход и мечтательно смотрю по сторонам, отчего несколько раз чуть ли не врезаюсь в посетителей, что очень забавляет Патрика. Но несмотря на некоторые неприятные нюансы, мини-экскурсия от голубоглазого мужчины мне понравилась, потому что его монологи были не то чтобы интересны, они были профессиональны, что я очень оценила, ведь не хочу всю жизнь быть младшим сотрудником, а его речи я запомнила даже лучше, чем Камеллы. Может, он по профессии преподаватель, предположила я, но ответа на это знать не очень хотела, потому что не желала, чтобы Патрик подумал, будто мне интересна его жизнь, – эти слова могут показаться грубыми, но я, наверное, просто не хочу признавать того, что мужчина очень привлекателен. Хотя он сам порой задавал вопросы скорее личного характера, нежели профессионального. Но на них я отвечала не развернуто, а очень скудно, постоянно обращая свое внимание на древних статуй. Каждый раз вдохновлено вздыхала, на что Патрик улыбался; видимо, тот ценит такое отношение к работе. Интересно, а чем для него является музей?.. Я помотала головой, отбросив эти мысли, которые мне совсем не интересны!

Видимо, показав мне все красивые места, которые предназначаются для посетителей, Патрик повел меня в более безлюдный корпус, где снуют туда-сюда люди с бейджиками, а некоторые в белых халатах.

– А это наше рабочее место, Джулс, – поясняет Патрик, подойдя к письменному столу и начав перебирать какие-то бумаги.

Я оглянула огромный кабинет с белыми, скучными обоями и ослепляющей лампой наверху, из-за которой я зажмурила глаза. Пол такой же бледный, а пустоту комнаты заполняют книжные шкафы, хотя по помещению все равно разносится небольшое эхо. Кабинет какой-то безжизненный, словно совсем недавно обустроенный, но что-то мне подсказывает, что работники проводят здесь не очень много рабочего времени. Теперь я начинаю понимать слова Камеллы.

И в подтверждение моих слов Патрик произносит:

– Не обращай внимания на унылость этого место. – Он обворожительно улыбается, из-за чего я почему-то немного смущаюсь. – Мы, научные сотрудники, основное время проводим в лаборатории или хранилище, где изучаем экспонаты и помогаем им хоть как-то возродиться. Ну, найти их место происхождения и, по возможности, узнать их историю, – поясняет Патрик. – А вот и документы, – протягивает он, подойдя ко мне с папкой, на которой прикреплена бумажка «Джулия Франческо», и протянул ее. – Там все карты, описания и прочее.

Я благодарно улыбаюсь и, чуть не уронив бумаги, кладу их в свой портфель. Заметив, как довольно улыбается Патрик, я спрашиваю, непринужденно оглядывая кабинет, который на самом деле меня уже не интересует:

– Получается, один из этих столов будет моим?

Патрик кивает и подходит к пустому и одинокому столу, на котором, как мне показалось, даже есть небольшой слой пыли.

– Вот здесь, рядом с Камеллой, – произносит мужчина, показывая одной рукой на уже мое рабочее место и заваленный кипами бумаг письменный стол.

– А можно я сейчас загляну в хранилище? – спрашиваю я, мечтая о том, чтобы посмотреть на экспонаты, которых нет даже в музее.

– Конечно. Я тебя провожу.

– Спасибо.

После мы выходим из кабинета и Патрик легкой походкой, странно взглянув на меня, бредет куда-то дальше по коридору. Мои каблуки громко стучат, отчего кажется, будто очень тихо, хотя вокруг ходят люди, оживленно что-то обсуждая и катая маленькие тележки, на которых лежат предметы, укрытые белым полотном. Я то и дело пытаюсь заглянуть в открытые двери, но вспоминаю про Патрика, который из-за меня тратит свое свободное время, поэтому послушно шагаю за ним, пытаясь не отставать, хотя наша разница в росте не позволяет этого сделать, из-за чего мужчине приходится замедлять шаг. Но когда мы, наконец, приходим, я ускоряю шаг втрое, потому что перед моими глазами возникают сотни экспонатов, еще не выставленных на полки музея для всеобщего восхищения. Куча маленьких фигурок, древних камней и рукописей покоятся на полках и ждут своей очереди. Яркий свет позволяет рассмотреть их глубокие трещины, подтверждающие древность этих предметов. Все кажется таким хрупким, будто одно касание может погубить их, хотя мне все равно так хочется дотронуться до шершавых поверхностей, провести пальцем, но я не позволяю себе этого сделать, понимая, чем мой порыв может обернуться. Поэтому я просто иду вдоль полок, чувствуя трепет в груди. Но неожиданно для себя резко останавливаюсь и таращусь в одно место, будто вижу привидение. Былой трепет почему-то превращается в неприятную дрожь, словно я испытываю страх, хотя сердце бьется с былой скоростью.

– Кстати, здесь хранятся только появившиеся, неизученные и готовые на показ экспонаты. А готовые на изучение и уже изученные в другом помещении, – говорит Патрик, но его голос, постоянно прерываясь, эхом разносится у меня в ушах, словно неисправное радио.

– Какая красота, – шепчу я, не обращая внимания на громко говорящего мужчину, и приближаюсь к стенду, на котором аккуратно расположено колье.

Такое красивое и блестящее, заставляющее восхищенно ахать! Первым в глаза бросается большой розовый сапфир (карат тридцать, не меньше!) в виде сердца, которое обрамлено десятками маленьких бриллиантов. Помимо этого, колье украшено синими сапфирами цвета моря, они переливаются с крошечными белыми бриллиантами, которые похожи на первый снег в декабре. Некоторые камушки уже потерты и потеряли свой блеск, но даже несмотря на это, глаза ослепляет их красота. Будто сама природа сделала это колье и наделила его особой силой.

– Нравится? – подойдя ко мне, спрашивает Патрик.

Я, будто выйдя из транса, моргаю и резко киваю, словно душевно больная. Мой жест странно забавляет Патрика.

– Только вчера выловили это сокровище из Северного моря, – начинает рассказывать Патрик, но почему-то останавливается, наблюдая за моей реакцией. Когда я заинтересованно поднимаю брови, тот продолжает: – Позвонили какие-то рыбаки, сказали, что нашли это колье в своих сетях, которые были расставлены довольно далеко от берега. Видимо, принесло течением, объяснили они.

– Какие порядочные оказались, – ухмыльнулась я, рассматривая голубой сапфир, изуродованный глубокой царапиной, которая вблизи очень заметна. – Мне кажется, любой бы на их месте просто забрал себе да продал это колье.

– Но это незаконно!

– Разве кого-то это останавливает?

Патрик будто машинально пожимает плечами и отходит от меня, рассматривая что-то в другом месте. Я продолжаю стоять, желая запомнить угол каждого камня, будто от этого зависит моя жизнь.

– А неизвестно, в каком году оно попало в море? – в нездоровом любопытстве спрашиваю я, кивая на колье.

– Примерно с 1820 по 1870. Пока точнее установить не можем, потому что основные работы начнутся только завтра. К тому же, – громко добавляет Патрик, – вряд ли такую дорогую вещь просто выкинули бы за борт как ненужную. Возможно, где-то есть потонувшая шлюпка или же что-то побольше. Но во всяком случае, у этой безделушки наверняка интересная история.

Я согласно киваю и отхожу от стенда, когда краем глаза замечаю уходящего Патрика. Плетусь за ним, напоследок посмотрев на колье, которое здорово меня заинтересовало. Поверить не могу, что я буду работать с подобным!

– Патрик, – спрашиваю я, догнав мужчину, – а кто будем изучать это колье?

– Ну, как обычно, историки, лаборанты, подключится, наверное, местный геммолог… И я.

– Ты? – удивленно спрашиваю я.

Патрика, кажется, обидела моя реакция.

– Джулия, я почти что старший сотрудник, поэтому имею отношение ко многим здесь происходящим вещам, – с некой иронией произносит Патрик. – К тому же я уже сказал, что история, я уверен, у этого колье интересная.

\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\

– А я? – с надеждой спрашиваю я, обогнав Патрика. – А я тоже буду… изучать его?

Мужчина тепло улыбается, будто утешая.

– Прости, Джулс, но ты даже дня не проработала… А это колье слишком ценное, чтобы отдавать его новичкам.

Я хочу еще что-то сказать, но решаю замолчать, потому что и вправду прошу слишком многого. А Патрик, как я смею предположить, очень хороший человек, поэтому я не хочу ставить его в неловкое положение, уговаривая на авантюру, которая выйдет ему боком. Поэтому я решаю просто попросить его, если что-то выяснится об этом колье, рассказать мне. Но к сожалению, я делаю это у себя в голове, почему-то не желая просить об этом Патрика именно сейчас. Будто мне неловко это делать, пока я его совсем не знаю…

Так как Патрик мне рассказал абсолютно обо всем и показал какую-то часть музея, – полностью музей обойти нереально, так как он настолько необъятный, что потребуется более двух дней на его изучение, – мы идем к выходу из музея. Он провожает меня, вновь пошутив, чтобы я никого не сбила. Я не обращаю внимания на его колкости, опасаясь того, что он и дальше продолжит пускать едкие шуточки, которые меня совсем не забавляют. Поэтому я прерываю его вопросами наподобие: «Ты знал об этой истории?» или «Этот экспонат часто хотят украсть?»

Когда мы, наконец, доходим до огромных дверей, которые открываются новым посетителям, приходит время прощаться.

– До завтра, Патрик, – робко произношу я.

– Не заблудись, Джулс! – С чего он вообще взял, что я теряюсь?!

Я скрываю свое недовольство и дружелюбно улыбаюсь. Мне почему-то хочется еще раз заглянуть в гамму голубых глаз, от которых исходит какая-то прохлада синего моря. Они такие красивые и знакомые, будто я видела водоем с точно таким же темно-голубым отливом. Какая нелепость, подумала я и, медленно развернувшись, пошла ближе к дороге, попутно вызывая такси, ведь экономить мне уже не нужно.

Всю дорогу я, к своему удивлению, думала не о музее и долгожданной экскурсии, а о Патрике, который теперь в моих мыслях ассоциируется с началом карьеры в Британском музее – все-таки именно он познакомил меня с бытием музея, а не Камелла, убежавшая куда-то по делам. Хотя к девушке я испытываю странные чувства – вроде бы она очень даже милая и дружелюбная, но могу ли я конкретно судить о человеке, которого вижу во второй раз? И чтобы не разочароваться в будущем, я перестаю думать о ней как о подружке, с которой буду пить кофе в обед и сплетничать. Но, признаюсь честно, я очень хочу обзавестись в Лондоне не просто знакомыми, а настоящими друзьями, с которыми могу поговорить по душам. Все будет, успокаиваю себя я, просто нужно подождать! И чтобы отвлечься от этих мыслей, я смотрю в окно, огорченно вздыхая и замечая, что на небе ни одного просвета и что дождь льет еще сильней, чем утром. Эта картина навивает тоску на меня, но я пытаюсь найти где-то внутри свое одобрение или хотя бы намек на него, ведь привыкнуть к этой погоде уже пора, иначе я так и буду печально смотреть в окно, словно брошенная чихуахуа. Для еще большего эффекта я открываю окно, и в нос проникает мягкий свежий воздух города, от которого хочется закрыть глаза и уснуть. Звук радио, откуда доносится мужской хриплый голос, прерывают тяжелые капли, все-таки заставляющие меня закрыть глаза. Я чувствую их прохладу, которая одновременно освежает и расслабляет, словно приятная маска для лица. Решив, что ветер недостаточно сильно теребит мои волосы, я высовываю голову из окна, – со стороны это, наверное, выглядит нелепо. Но мне все равно, как я выгляжу, потому что именно сейчас, чувствуя холодные капли на лице и лондонский сильный ветер, начинаю понимать суть Лондона – особенности его климата и аромата, витающего в воздухе. Это расслабляет, но также и заставляет двигаться, словно после сильного энергетика. И, продолжаю думать я, это не унылая погода, а просто дождь, смывающий всю грязь и плохие эмоции, которые оставили люди, и приносящий с собой радость и силу – именно это я поняла всего за минуту. Видимо, только по-настоящему влюбленные в Лондон люди смогут понять и принять настоящий город. И, похоже, я именно из тех людей…

Машина резко останавливается, и я, даже разочарованно выдохнув, расплачиваюсь с водителем, после чего выхожу из машины, прикрывая голову чемоданчиком и ускоряя шаг чуть ли не до бега. Может, я и полюбила дождь, но вот промокнуть в планы не входит.

Когда я прихожу в квартиру, то вяло снимаю обувь и верхнюю одежду, а потом устало плюхаюсь на диван, доставая мобильный телефон, чтобы отправить сообщение Луизе. По-хорошему: я должна позвонить маме и поделиться с ней добрыми новостями, но почему-то желания у меня пока нет… От этого я начинаю считать себя плохой дочкой!

«Отнесла документы. Познакомилась с коллегами и осмотрела музей», – кратко написала я.

Спустя минуту телефон вдруг вибрирует, оповещая о полученном сообщении.

15:06 «Слава богу, все хорошо! Ну как там? Как новые коллеги?» – написала Луиза.

Я не решаю ее игнорировать и с охотой набираю новое сообщение, хотя и вымотана:

«Музей просто обалденный! Мне все понравилось, завтра первый рабочий день (я немного волнуюсь, хотя Камелла и Патрик меня успокоили). Коллеги вроде адекватные».

15:12 «Что за Патрик, колись!»

Боже, не надо было рассказывать ей о Патрике, а то Луиза всегда реагирует на мужчин, словно ей пятнадцать, особенно когда дело касается меня.

15:14 «Луиза, перестань. Это просто коллега».

15:15 «Ты и про Райана так говорила!»

Я закатываю глаза, вспоминая Райана, в которого влюбилась, пока работала в одном из музеев – он подрабатывал смотрителем и был на два года младше меня. Я думала, что ничего не испытываю к нему, но потом тот неожиданно признался в своих чувствах, и я вдруг поняла, что чувствую то же самое! Правда, у нас ничего не получилось, потому что он переехал с родителями в другой город. Тот еще маменькин сынок был.

15:18 «Фу, Луиза, не напоминай мне про него! А Патрик это другое, не драматизируй!»

15:19 «Да, Райан мне никогда не нравился. Вы были похожи на заботливую мамочку и капризного сына!»

15:19 «Может, сменим тему?»

15:20 «Ладно-ладно! Но если что, обязательно мне обо всем рассказывай».

15:21 «Можешь даже не сомневаться!»

15:21 «Рони проснулась. Удачи, Джулс, мне пора!»

Я мысленно прощаюсь с подругой, так и не написав это в электронном сообщении, потому что так устала, что засыпаю прямо на диване, расстегнув юбку и половину пуговиц на блузке.

4 глава. Эпоха Ариэль.

Ариэль сидела в своей просторной комнате, в которой порой чувствовала себя маленькой букашкой среди пышных платьев и дорогой мебели. Вся эта роскошь заставляла девушку сворачиваться в клубочек, обнимая худые коленки, потому что чувствовала себя не в своей тарелке, хотя уже должна была за девятнадцать лет привыкнуть к подобному.

За окном лил сильный дождь, из-за которого Ариэль не могла даже сходить прогуляться, что ее очень расстраивало. Она так любила ходить по парку, рассматривая красивые цветы и красные листья на деревьях, и вдыхать свежий воздух, который здорово бодрил ее и заставлял улыбаться. А мокрые капли, стекающие по стеклу, навивали такую сильную тоску на девушку, что та и пальцем пошевелить не хотела, будто целый день трудилась в поле. Она хотела просто лечь на пол и раствориться, – так она хотя бы смогла увильнуть от родительских попыток выдать ее за какого-нибудь богатого старика. Но, увы, все ее попытки исчезнуть были тщетны.

Ариэль сидела на мягком стуле и расчесывала свои длинные темные волосы, смотря в зеркало, в котором видела унылое лицо, синяки под глазами и впадины вместо пухлых розовых щек. В последнее время она так исхудала, что сама боялась смотреть на себя. Ариэль не привыкла видеть плоский – даже чересчур – живот и такие миниатюрные груди, которыми раньше могла похвастаться. Эта мысль теперь преследовала Ариэль, и девушка каждый раз чуть ли не плакала, не понимая, почему теперь она была не такой привлекательной, как раньше. Возможно, размышляла она, любовь заставляет нас так меняться. Но она не хотела этого признавать, ведь эти изменения были отнюдь не на пользу.

– Ариэль! – вдруг распахнула дверь в комнату Ариэль обеспокоенная Мисс Шелтон. – Ты что, еще не оделась? – воскликнула та, увидев разодетую Ариэль с расческой в руках.

Мисс Шелтон, не проронив больше ни слова, полезла в шкаф и вытащила оттуда милое платьице, которое Ариэль надевала крайне редко, называя его слишком старомодным, будто то принадлежало ее покойной бабушке. Но гувернантка и слушать не хотела девушку, которая устало твердила, что в этом платье пойдет лишь на одинокую прогулку по берегу моря, поэтому положила его на кровать, приказав девушке раздеться и тут же надеть что сказано.

– Но, мисс Шелтон, почему я не могу надеть что-нибудь другое? – мычала Ариэль в то время, пока гувернантка затягивала ее темные волосы в хвост.

– Милая, это семейный ужин, хватит носить одно и то же. В конце концов, мистер и миссис Бекер покупают тебе роскошные наряды не для того, чтобы они пылились в шкафу, – добавила мисс Шелтон и резко дернула девушку за волосы, пытаясь как можно сильней затянуть длинный хвост, который скоро превратится в пышный пучок.

Ариэль в недовольстве закричала и нахмурилась.

– Я не понимаю, зачем они тратят столько денег на эти тряпки! – возмутилась та и показала рукой в сторону лежащего позади платья.

Мисс Шелтон вздохнула, утомленная характером юной мисс Бекер, которая в последнее время то и делала, как придиралась и всем была недовольна. Что за вздор! Ее родители делали все, чтобы та ни в чем не нуждалась, но Ариэль все равно ничего не ценила, принимая эта как должное, хотя многие дети бы ей позавидовали. Но мисс Шелтон не могла долго сердиться на Ариэль, потому что слишком сильно любила ее. Она была ей как дочь. И как можно сердиться на свое дитя?

– Ариэль, милая, ты же знаешь, как важен семейный ужин для твоего отца, – мягко сказала мисс Шелтон, закончив с прической. – К тому же в последнее время ты так мало ешь! – Она оглядела девушку и ужаснулась ее худобой. – Ну что тебе стоит посидеть полчаса?

Ариэль утомленно вздохнула.

– Но с ними придется разговаривать.

– Они же твои родители, Ариэль! – воскликнула мисс Шелтон, обескураженная столь неуместными словами.

Ариэль пожала плечами и быстро объяснилась, зная, как мисс Шелтон уважает ее родителей:

– Мисс Шелтон, вы ведь знаете, что в последние пять лет они предпочитают работу мне. Их почти нет в моей жизни! А когда они, наконец, соизволят навестить меня, то примутся расхваливать завидных женихов! А мне противны эти разговоры, мисс Шелтон!

Женщина покачала головой, не зная, что и сказать, поэтому молчала. Ей было тяжело смотреть, как Ариэль мучилась, ведь ее родители не знали, что сердце той уже было занято. Но ничего не поделаешь, так надо…

Когда Ариэль поняла, что мисс Шелтон больше ничего не скажет, послушно надела платье, оголив свои до жути худые плечи. Только ноги внушали надежду на то, что девушка не умрет от голода. После Ариэль встала, как солдат, напротив мисс Шелтон и словно ждала приказа, хотя прекрасно понимала, что никто ей не указ. У Ариэль была лишь наставница, которую она любила, как матушку – наверное, даже чуточку больше.

– Я готова, – с нескрываемой грустью произнесла Ариэль, тяжело вздохнув в конце.

Мисс Шелтон сидела и смотрела в глаза Ариэль в отражении зеркала, сжимая в руках письмо, которое она не осмеливалась отдавать получателю. Но она не могла скрывать от Ариэль того, чего та ждала с замиранием сердца.

– Ариэль, тот мальчуган, почтальон, принес еще одно письмо…

Ариэль вмиг расцвела: улыбка стала сиять на ее лице, бледность лица как будто ушла, и теперь на щеках красовался румянец. Она подбежала к мисс Шелтон вприпрыжку и выхватила письмо, в нетерпении разворачивая бумагу, которая изрядно смялась в кулаке гувернантки. Девушка была так счастлива, что готова была прыгать от радости: Клинтон написал ей! Значит, он ее по-прежнему любил, несмотря на все трудности. В животе Ариэль разлилось приятное тепло, которое она чувствовала каждый раз при упоминании имени любимого.

Задержав дыхание, она прочитала:

«Любовь моя, не знаю, с чего начать! Мои руки дрожат, как тогда, когда мне впервые посчастливилось увидеть твое прекрасное лицо. Я так устал жить без твоей улыбки, твоего голоса… Это мука! Ничто иное, дорогая! Мне так горестно от мысли, что, возможно, нам не суждено быть вместе – ведь столько преград мешает нам даже просто посмотреть друг на друга. Ох, а как бы я хотел на глазах у всех обнимать тебя и говорить комплименты, не боясь последствий. Но мне каждую ночь снятся твои нежные черты лица, твой звонкий смех, ради которых я продолжаю жить и нести столь тяжелое бремя на своих плечах. И из-за этого я все чаще засыпаю, – только чтоб тебя увидеть!.. Как я надеюсь, что мои чувства взаимны, – надеюсь только, что не настолько губительны, иначе мне больно от того, что я причина твоей боли! – и что в твоих мыслях лишь я.

Любовь моя, пишу я не просто так – сейчас наша семья переживает самые худшие времена, – не хочу говорить об этом в письме, боясь тебя расстроить! – поэтому от меня не было вестей. Прости, Ариэль, я проклинаю себя, но я просто не мог бросить семью… Но лишь в твоих глазах я нахожу утешение! Прошу, моя милая Ариэль, завтра в пять часов я буду ждать тебя в парке. Если ты простишь мне мое долгое отсутствие, иди туда. Я буду ждать до самого вечера с мыслями о скорой встрече…

Твой Клинтон».

Ариэль еле сдержала слезы, которые грозились вот-вот потечь, но та не привыкла показывать эмоции на публике, поэтому, отвернувшись от любопытной мисс Шелтон, состроила болезненную гримасу, которая изображала всю ее боль. Он написал ей! Клинтон не бросил бедную Ариэль! Это ли не чудо? Девушка одновременно была и счастлива, и расстроена тем, что у Клинтона появились проблемы, которые и стали причиной резкого отсутствия даже малейшей весточки от возлюбленного. И как он мог подумать, что я обижусь и не приду, возмутилась Ариэль. Хоть слова Клинтона были не такими уверенными, Ариэль не раздумывая приняла решение пойти на встречу в парке, где будет ждать ее возлюбленный. Ах, как же она соскучилась по голубизне его глаз, в которых читалась искренняя любовь! Ей так не хватало его, что перед сном Ариэль думала лишь о Клинтоне, который целует ее, – хотя эти мысли были явно запретными, – и обнимает, воркуя что-то на ушко. Как же Ариэль хотела, чтобы это были не просто мечты. Но разве такое возможно? Слова Клинтона о том, что им, скорее всего, не суждено быть вместе, ранили девушку, но она в то же время понимала, что это чистая правда. Ее родители никогда не позволят выйти замуж за тех, у кого куча долгов и нет прислуги, – в общем, за бедняка. Но сердцу не прикажешь, и Ариэль было плевать на статус и достаток семьи Клинтона – она знала самого мужчину, который совсем не был похож на своего отца. Клинтон добрый, заботливый и никогда не будет ставить любимых под удар – он лучше сам умрет, чем позволит кому-то причинить родным боль. Не это ли качество настоящего мужчины? Если бы папа знал его, подумала Ариэль, то наверняка бы дал добро на наши отношения…

– Мисс Шелтон, – уверенно произнесла Ариэль, свернув письмо и незаметно положив его в декольте, – завтра в пять в парке.

– Неужто Клинтон? – удивилась женщина, подняв левую бровь.

Ариэль, сжав губы в тонкую линию, кивнула, после чего мисс Шелтон лишь одобрительно кивнула, понимая, что ее слова сейчас не значили бы ровным счетом ничего.

Ариэль совсем не боялась разговаривать о Клинтоне с мисс Шелтон, потому что та не имела ничего против. Она растила Ариэль как собственную дочь и не представляла, как можно не поддержать девушку. Гувернантка видела искру в ее глазах, которые были полны счастья; ее улыбка, обычно возникающая на лице как маска, стала искренней. К тому же мисс Шелтон понимала, что если не она, то кто поддержит девушку, когда та в первый раз влюбилась? Ариэль не повезло с родителями, для которых статус оказался важней единственной дочери, но зато ей повезло с гувернанткой, готовой всегда выслушать девушку.

– Представляешь! – улыбнулась Ариэль. – Оказывается, его отсутствие можно объяснить серьезными проблемами. – Голос Ариэль стал подавленным, но она все равно не могла скрыть радость.

– И что это за причины?

Ариэль пожала плечами:

– Он не захотел писать об этом… Наверное, скажет при встрече, – предположила та и посмотрела в зеркало. Почему-то теперь она казалась себе не такой худой, будто одно лишь упоминание о Клинтоне исцеляло ее. Несомненно, любовь меняет людей, и Ариэль хотелось верить, что в лучшую сторону.

Мисс Шелтон лишь хмыкнула и принялась торопить Ариэль, которая, в принципе, была уже готова, но всеми способами тянула время – так сильно ей не хотелось на семейный ужин, который она в последнее время усиленно избегала. Но мисс Шелтон уже давно поняла негативный настрой девушки, поэтому, немного подбодрив, повела ее в столовую, где и проходили трапезы.

Все восхищались этим блестящим полом, люстрой, которая была вместо солнца, освещая бликом всю комнату, над большим столом из дерева, но Ариэль никогда не придавала этому значения, считая подобное как должное. И она вовсе не стыдилась этого, – зачем стыдиться своего статуса, из-за которого и складывается подобное мнение?

Тело Ариэль будто налилось свинцом – так сильно она не хотела идти на ужин, словно малое дитя, что ноги не слушались ее команд. Она через большие усилия шла вперед, смотря в пол, который драили прислуги. Ариэль тошнило от всех статуй, которые, по мнению девушки, портили это место и заставляли передумать трапезничать. Лишь красивые сервизы порою поднимали настроение и аппетит. Но сейчас для Ариэль все казалось таким серым и скучным, что она не решилась демонстрировать улыбку, которая все равно была бы неискренней. Пусть родители знают, что ей никогда не нравилось здесь находиться.

Подойдя ближе к столу, Ариэль увидела папу, лицо которого выражало недовольство, хотя это было его обычное состояние, и маму, всем своим видом показывающую надменность. Ариэль хоть и любила своих родителей, но их меркантильность была ей противна.

– Дорогая! – протянула мама, улыбнувшись, и обняла дочь. Ариэль лишь приветственно кивнула, не желая и рта открывать.

Мистер Бекер последовал примеру дочери и сдержанно кивнул, немного ухмыльнувшись и вытянув руку, показывая на пустой стул, видимо, предназначавшийся для Ариэль.

Девушка без промедлений села и начала ждать. Но она ожидала вовсе не жареного цыпленка с овощами и шербетом – она жаждала, когда весь этот фарс закончится. Когда наступит завтра и она увидит Клинтона. Ариэль смотрела на свои руки, не желая даже взглянуть на родителей, подозревая, что они начнут свои скучные беседы. Девушке совсем не хотелось поддерживать разговоры о деньгах и женихах, ведь ей это было неинтересно. Как жаль, что ее родители не понимали того, что их дочка совсем не хотела быть, как они. Хотя примут ли они такую правду, подумала Ариэль. Наверное, нет.

Еду постепенно приносила прислуга: аромат вкусного мяса был настолько манящим, что у Ариэль потекли слюнки. Только сейчас она поняла, как мало ела. Чтобы не разговаривать, девушка сразу накинулась на куриную грудку с овощами, которая манила не только запахом, но и своим видом. На удивление, аппетит начал возвращаться к Ариэль, и родители одобрительно кивали, видя, как их дочь с наслаждением принимала пищу. Она жадно глотала куски, почти не жуя, как голодный волк проглатывает косточки. Она вдруг ощутила резкую бодрость и залпом выпила сладкий холодный сквош1. Хоть и за столом было неприлично вести себя подобным образом, но, на удивление, никто не возражал.

Сначала Ариэль даже облегченно вздохнула, подумав, что сильно утрировала навязчивость родителей, но сразу же забыла про это, когда мама начала нелюбимый для девушки разговор:

– Ариэль, что на тебя нашло? – хмуря брови, спросил мама. – Мы видим тебя за семейным ужином два раза в неделю – не больше!

Миссис Бекер была непонятна позиция дочери, ведь та была уверена, что дает Ариэль все – от внимания до материальных благ. Она считала странное поведение дочери театром, который только смешил. Но она даже не подозревала, что делала ее милая дочь у нее за спиной.

Ариэль тяжело вздохнула, помещая в рот огромный кусок мяса, чтобы растянуть свой ответ, который она усердно придумывала – предсказуемый и безразличный, чтобы мама поняла, что Ариэль не желала участвовать в разговоре, хотя миссис Бекер вряд ли бы это остановило.

– Аппетит совсем пропал, матушка…

Миссис Бекер остановила взгляд на Ариэль, которая даже не смела смотреть на родителей, и начала медленно жевать пищу, будто ожидала какой-то выходки от дочери. Но та так же сидела и молчала, как партизан.

Все чувствовали себя не в своей тарелке: в воздухе витала напряженность, которая появилась после прихода Ариэль. Мистер Бекер ничего не сказал дочери – он болтал исключительно со своей женой, которая постоянно поглядывала на дочь и предлагала что-нибудь съесть, хотя та поглотила уже вторую порцию. Девушка и забыла, как хорошо быть сытой! Но ей было ясно, что родители стали обычными опекунами – без заботы, ласки и должного воспитания. Смотря на незаинтересованные глаза отца и слушая безучастные вопросы матери, Ариэль понимала, что сейчас самым родным человек для нее являлась мисс Шелтон, которая, впрочем, и воспитала девушку.

Но миссис Бекер нарушила размышления Ариэль, когда задала совсем не уместный в данной ситуации вопрос:

– Ариэль, милая, когда ты снова выйдешь в свет? – медленно кладя в рот кусочек курицы, спросила женщина, смотря на дочь так презренно, словно та никуда не выходила несколько лет.

Ариэль скрыла свое недовольство, не пожелав разозлить маму. Она попыталась натянуть улыбку, хотя вышло это не очень искренне.

– В каком смысле? – прикинувшись дурочкой, спросила Ариэль, хотя прекрасно понимала, к чему вела мать.

– Мы с отцом много раз ходили на балы и ужины в другие поместья, но ты так и не составила нам компанию, – мягко проговорила миссис Бекер, пригубив бокал вина.

– Ну, мне пока незачем ходить. – Ариэль знала, что эта фраза выведет мать из себя, так как для той балы являлись неотъемлемой частью жизни – они помогают поднимать свой статус в обществе. Но Ариэль совсем не была в этом заинтересована, считая все это шоу, которое показывают только для богатых.

– Как это?! – возмутилась женщина. Ее взгляд прожигал Ариэль. – Миледи, тебе уже девятнадцать! Стоило бы задуматься о своем будущем! Вот я в твоем возрасте была уже при своем дворе и муже, – заключила миссис Бекер, сжимая вилку в руках.

– Но, мама, у меня еще куча времени… – пролепетала Ариэль, желая успокоить мать.

Но та только сильнее злилась.

– Ариэль, глупая! Вот пройдет уже несколько лет, твоя невинная красота покроется морщинами! И разве после ты способна найти мужчину?!

Мистер Бекер, поняв, что его жена довольно-таки разнервничалась, нежно шикнул на нее и погладил по руке. Ариэль сделала вид, что не заметила осуждающего взгляда матери, которая теребила свои темные локоны, аккуратно забранные в пучок. Девушка обернулась, найдя свою гувернантку где-то у двери, и состроила недовольную гримасу, на что женщина понимающе кивнула и одними губами приказала потерпеть. Ариэль не стала потакать своим прихотям и смирно сидела.

– Боже, Генри, что творится с нашей дочерью? – задала вопрос мистеру Бекер женщина, хотя смотрела на Ариэль, которая больше всех мечтала, чтобы этот вечер закончился. – Сколько завидных женихов мы ей предлагали, а она ни в какую! Ариэль, может, ты вообще замуж не собираешься?! – чуть ли не выкрикнула миссис Бекер, гневно посмотрев на дочь.

Ариэль лишь подавила ухмылку, понимая, насколько мать все утрировала – по сути, она ничего не сказала, а матушка уже устроила трагедию. И Ариэль знала, что в таких моментах лучше промолчать, чтобы мама успокоилась, а то все, что можно вымолвить, окажется против тебя.

– Дорогая, – начал успокаивать мистер Бекер, – Ариэль уже взрослая и наверняка сама разберется.

Хоть отец тоже сватал Ариэль с каждым завидным холостяком, но он никогда не принуждал ее что-то делать и не задевал дочь, как мама, которая спала и видела, какими бы словами обидеть Ариэль, чтобы та, наконец, поняла, что замужество слишком важно, чтобы им пренебрегать. Наверное, ее можно назвать тираном.

– Генри, если мы не будем ее наставниками, тогда кто подаст нашей дочери пример? Она начиталась сказок и теперь думает, будто принц на белом коне сам прибежит! И кто будет учить ее уму разуму? – Глаза миссис Бекер были такими разгневанными, что сам мистер Бекер испугался. Видимо, только сейчас матушка дала волю своим эмоциям.

Ариэль сидела и сдерживала слезы, потому что ей было так больно, что родная мать не понимала ее… И даже не хотела! Как можно осуждать собственное дитя? Еще обидней было то, что Ариэль даже не могла рассказать про Клинтона, потому что если расскажет, то беды не миновать. Ариэль была уверена, что они бы ее не поняли, ведь семья Клинтона бедная и потеряла свой когда-то высокий статус. В глазах родителей эта семья была позором. Поэтому даже мысль о том, что родители узнают о Клинтоне, пугала Ариэль до безумия. Но она все равно хотела защитить свою сторону.

– По вашему мнению, мой жених должен быть богатым! – Ее неуверенный голос прозвучал как гром среди ясного неба. – Но а если я полюблю бедного? Вы что, откажетесь от меня?

Теперь родители Ариэль сидели в небольшом шоке, совсем не ожидая, что дочь подаст голос. Ведь они привыкли, что жизнью Ариэль вершат без ее участия. Но девочка росла и обретала собственное мнение…

– Что за вздор?! – возмутился мистер Бекер, перебив свою жену, которая уже было открыла рот. – Ариэль, ты же знаешь, какое будущее ждет тебя с такими людьми!

– Но разве это важно, если я полюблю человека?

– Любовь, – посмеялась миссис Бекер, махнув рукой. – Она приходит потом! Но так может и уйти. Я сначала тоже невзлюбила твоего отца – противилась как дурочка! Но сейчас… Живем с ним душа в душу. – Миссис Бекер улыбнулась своему мужу и пожала его руку. Это был слишком театральный жест, как и сама женщина очень меркантильного характера.

Ариэль замолчала, потому что поняла, что матери перечить мог только сам отец – и то она сделает вид, что не права. Поэтому, с отвратительным настроением и неприятным чувством к родителям, она допила шербет и поспешила удалиться, даже не спросив у родителей разрешения и не попрощавшись с ними, как принято это делать. Мистер и миссис Бекеры даже не стали перечить, потому что понимали, что развивать разговор ровным счетом ссориться, ведь никто не хотел уступать другому.

Ариэль сдерживала слезы обиды маленькой девочки, которая когда-то лишилась ласки родителей и их внимания. Она понимала, что для них являлась лишь наследницей, которая обязана продолжить род Бекер. Но девушка хотела быть счастливой… И разве можно иметь такое удовольствие, когда даже не спрашивают твоего мнения? Невозможно! А Ариэль не хотела такой жизни, но не знала, как поступить. Родители настолько внушили девушке то, что они всегда правы, что Ариэль, все-таки понимая сущность родителей, все равно не могла сама принять взвешенное решение. Теперь она постоянно сомневалась в том, что она делала. Ей нужен наставник. Но как она собирается быть счастливой, если не может сама сделать свою жизнь?

– Боже! Какие же они меркантильные!

Ариэль, как разъяренный бык, влетела в комнату и начала бить подушку, сжав кулаки, в надежде на то, что сможет спустить гнев. Ее грудь порывисто вздымалась, а ноги подрагивали от какого-то нездорового нетерпения, будто все чувства скопились там и наровились выйти наружу. Ее губы сжались в тонкую линию, отчего даже посинели. Со стороны девушка выглядела такой злой, – настоящей злюкой, что свет не видывал! Но на самом деле это была лишь маска, скрывающая всю боль и обиду, которые скопились в девушке. Она не привыкла проявлять свои эмоции, ведь, если тебя увидят слабой, быстро нападут, – ей твердила это мама с самого рождения, и Ариэль даже не осознавала, что следует этой фразе. Она не могла заплакать, думая, что надо быть сильной. Не могла закричать, потому что боялась, что кто-то услышит. Поэтому девушка могла лишь спрятать в подушке лицо, закричать, чтобы никто не услышал, и пустить слезу, которую сразу же смахнет рукой. Никто не видел настоящую Ариэль, даже мисс Шелтон. Хотя… Клинтон. Только у него на плече могла поплакаться девушка, услышать из его уст слова поддержки, почувствовать его любовь и ощутить себя свободной. Лишь Клинтон не оскорблял ее, не указывал, как и что делать, и не читал нравоучения. И за это Ариэль еще больше любила Клинтона – за его умение и желание любить и делать других счастливыми. Лишь его доброта была искренней.

– Ох, Клинтон, – прошептала Ариэль. – Поскорей бы завтра…

Ариэль лежала на кровати как тряпичная кукла. Теперь на ее лице не было ни единой эмоции, которая выражала бы хоть толику той злости, недавно накрывшую ту с головой. Девушка думала лишь о Клинтоне, потому что только он – то хорошее, что было в ее жизни. Она не хотела порочить свою голову раздумьями о родителях и недавнем ужине, который можно было сравнить со страшным сном.

Бледное лицо Ариэль пугало мисс Шелтон, поэтому та поинтересовалась:

– Милая, с тобой все хорошо?

Ариэль еле заметно кивнула, уверенная, что гувернантка внимательно наблюдала за ее обездвиженным телом.

Но мисс Шелтон понимала, что Ариэль просто хочет отвязаться от нее, поэтому подошла ближе, разглядев в лице девушки улыбку, которая сразу же исчезла, будто та не разрешала себе этого сделать. Женщина сочувственно сжала губы, переживая за Ариэль, которая и вправду уже настрадалась.

– Не хочешь поговорить? – прошептала мисс Шелтон и с замиранием сердца ждала отклика Ариэль.

Та не подала ни звука, даже не кивнула, поэтому мисс Шелтон проговорила, сев на кровать рядом с девушкой:

– Милая, я понимаю, как тебе тяжело, но прими родителей, какие они есть…

– Как их можно принять? – произнесла Ариэль, напугавшая гувернантку своим спокойствием. – Им все равно на меня, им важны деньги и статус. Тогда… Тогда зачем им я?

– Не говори так! – возмутилась мисс Шелтон, захотевшая легонько шлепнуть девушку, но поняла, что сейчас был неподходящий момент. – Они любят тебя. Но просто у каждого свое понятие о любви. Например, они выражают свою любовь заботой о тебе…

– А еще эгоизмом, – хмуро добавила та, любуясь одинокими каплями дождя. Эх, как Ариэль хотелось быть такой легкой и независимой.

– Ну хватит тебе… В конце концов, родители уймутся. Не до старости же они будут тебя опекать.

– Но Клинтон… – проскулила та, чувствуя, как слезы снова наворачивались на глазах. – Родители же ни за что не позволят мне быть с ним. Для них это настоящий позор!

Мисс Шелтон не могла перечить этим словам, потому что те были чистой правдой. Женщина сама не хуже остальных понимала, что, если бы те узнали о любви Ариэль, такое бы устроили своей дочери, что сам Бог знает, чем это обернется. Мисс Шелтон даже пыталась отговорить от тайных походов в парк девушку, чтобы та не подвергала себя опасности, но потом поняла, что Клинтон – настоящая любовь Ариэль. А она не хотела лишать свою некровную дочь единственным ее счастьем.

– Тебе нужно успокоиться, Ариэль…

Мисс Шелтон хотела высказать, что этого требуют родители и нормы нынешнего этикета, но не стала, ведь спорить с Ариэль – худшее, что сейчас можно было сделать.

– Ариэль, помни, что завтра ты увидишь Клинтона, – попыталась успокоить девушку мисс Шелтон. – Долой хандру!

Но слова женщины совсем не вдохновили Ариэль – она все так и продолжала лежать и хандрить, пробыв в таком состоянии весь последующий вечер.

На следующее утро она встала слишком рано, из-за чего даже немного расстроилась, потому что понимала, как долго придется ждать пяти часов. Ее сердце заранее трепетало, словно Клинтон стоял перед ней. Как ни странно, она светилась от счастья, совсем не желая думать о прочих проблемах и несчастьях, – ведь зачем, если она увидит своего любимого? Именно поэтому Ариэль старалась не вспоминать вчерашний вечер, хоть и удавалось с трудом.

Сделав все водные процедуры, она села за книгу, погружаясь в прекрасный мир, где растут лозы роз и всегда светит солнце. Она так хотел попасть в этот одновременно сказочный и реальный мир, что совсем забыла про время и пропустила завтрак. Но девушку не волновал урчащий живот – она думала о прекрасном юноше, который подарил милой девушке свое сердце, тем самым подтвердив свои истинные чувства любви. Ариэль даже прослезилась, когда закончила читать книгу – так сильно она впечатлилась! Хотя отчасти она пустила слезы еще и от четкого понимания того, что с ней подобного никогда не случится. Что она никогда не обретет счастья, а если и обретет, то сразу потеряет, потому что, в отличие от книжек, она понимала реальность и умела принимать ее, хоть и с большим нежеланием. Хотя в глубине души Ариэль все равно надеялась, что и в жизни бывает чудо, ведь надежда умирает последней, вера первой, а любовь живет вечность.

Ближе к обеду к Ариэль зашла обеспокоенная мисс Шелтон, которая вспомнила, как важны приемы пищи для девушки в это время.

– Ариэль, прошу, съешь хоть что-то! – молила мисс Шелтон, прискорбно смотря на худое тело. – Ты что, хочешь умереть от недобора веса? – с усмешкой спросила женщина, хотя понимала, что Ариэль и так выглядела нездоровой.

Девушка вяло покачала головой и откинулась на спинку стула со словами:

– Что можно поесть?

Мисс Шелтон улыбнулась.

– Милая, там твоя любимая запеканка! – торопливо произнесла гувернантка, радостно сложив ладони вместе. – Пойдем… Пойдем со мной!

Но Ариэль сидела и умоляюще смотрела на смуглое лицо женщины. Девушка не хотела даже из комнаты выходить, боясь встретить родителей, которые не упустят шанса пристыдить ее за то, что та снова сидит взаперти. Но Ариэль не хотела ковырять раны, которые благодаря Клинтону смогли затянуться.

– Принеси, пожалуйста, сюда… Я не хочу идти вниз, – попросила Ариэль и уткнулась в книгу, которую уже несколько часов назад закончила читать, но почему-то не могла положить на полку.

– Хорошо, – немного разочарованно произнесла мисс Шелтон и растворилась в дверях.

Спустя несколько мгновений Ариэль почувствовала замечательный запах, на который среагировал ее пустой желудок. Она снова начала корить себя за то, что противилась такой вкусной еде, словно это была не свежая запеканка с мясом, а плесневелый хлеб. Когда мисс Шелтон поставила поднос перед девушкой, та облизала губы, предвкушая сочный вкус говядины. Она чувствовала, насколько горячая еда, что придавало ей необычной аппетитности. Еще раз вдохнув аромат запеканки, Ариэль взяла вилку и положила первый кусок в рот.

– М-м-м, – довольно промычала та, чувствуя, как кусок тает у нее во рту, обжигая язык.

Словно она не ела неделю! Кусок за куском – и запеканка была полностью поглощена. Ариэль даже не заметила, как насытился ее маленький желудок большой порцией. Она выпила чистую воду, которая ей показалась немного сладкой, и плюхнулась на кровать, после чего услышала удаляющиеся шаги мисс Шелтон.

Ариэль была сыта и довольна. Этот прием пищи ей понравился больше, чем вчерашний. Как хорошо, когда ты ешь в тишине, слушая только свое чавканье! Наверное, это тоже одна из причин ее резкого похудения – слишком частые и довольно унизительные сентенции родителей, обычно происходящие за приемом пищи, когда не о чем больше говорить. Но если она и могла пропускать завтраки, то на ужинах была обязана сидеть за столом и слушать пустую болтовню родителей. Хотя в последнее время она плевала на это правило и совсем не жалела об этом.

Время тянулось как резина. Ариэль не находила себе места, вспоминая черты лица Клинтона и прокручивая в голове сегодняшнюю встречу, – ах, а что он скажет, что сделает? Но, вспоминая его письмо, в котором говорилось, как ему тяжело и что случилось что-то ужасное, ее былая трепетность гасла и превращалась в страх. Что такое могло случиться? Эти мысли еще больше тревожили девушку, поэтому она пыталась отогнать их, занимаясь учебой, которую немного забросила.

Она посмотрела в окно и, к своему сожалению, увидела капли, стекающие по стеклу, которые заставляли ее грустить, словно дождь имел такую способность. Лес за окном был таким унылым и жалким, словно вот-вот исчезнет с лица земли. Ариэль невольно вздрогнула, представив, какой бы мокрой она была – ее темные волосы, красный плащ – и как бы замерзла, если бы сейчас стояла на улице. Она очень надеялась, что на смену дождя придет солнце, ведь так она грозилась простудиться.

– Милая, нам пора собираться, – зашла спустя полчаса мисс Шелтон.

Ариэль вздрогнула и уверенно кивнула.

Так как на улице все еще моросило, Ариэль надела теплое платье и накинула плащ, который мог спасти ее от простуды. Девушка так переживала, что сначала надела свой красный плащ изнаночной стороной.

– Не переживай, никто нас не заметит, – успокоила мисс Шелтон, хотя та не понимала, что Ариэль беспокоилась вовсе не об этом – она боялась новости от Клинтона.

Тихо спустившись вниз, они вышли на улицу. В нос ударил запах сырой земли. Ариэль сначала замерла, наблюдая за тем, как дождь шумно бился о крышу крыльца. Ей казалось, что она выйдет и тот убьет ее своим напором. Но, переборов эти скверные мысли, Ариэль пошла за мисс Шелтон, которая постоянно ее поторапливала, отчего девушка несколько раз споткнулась.

Весь путь занял, как всегда, около двадцати минут. За это время девушка успела изрядно промокнуть, хотя дождь к концу пути закончился, а на небе появились голубые просветы. Ариэль испачкала свои сапоги и низ красного плаща, капюшоном которого прикрывалась, не давая темным кудрям стать ниточками от дождя. Ее хрупкие руки дрожали от холодных капель, которые одновременно и обжигали кожу, словно те были очень солеными слезами. Ариэль чувствовала тепло только в резиновых сапогах, которые додумалась надеть в такую мокрую погоду, в отличие от мисс Шелтон, которая почему-то надела обычные высокие сапоги, хотя гувернантка утверждала, что ей совсем не холодно. Ариэль не стала перечить женщине, так как ее мысли были совсем о другом. С каждой милей ее сердце билось чаще, предвкушая момент, который она и ждала, и боялась. Она отчаянно хватала воздух, словно ее душили. Ариэль постоянно останавливалась и поднимала голову вверх – навстречу холодным каплям, которые действовали отрезвляюще и немного успокаивали девушку. Но в конце пути Ариэль уже никто не мог успокоить.

Когда она увидела ворота парка и надпись «Бекер», ее сердце замерло, отчего она остановилась. Скоро она увидит его! Возможно, даже сейчас она сможет разглядеть его силуэт среди деревьев!

– Ариэль, с тобой все хорошо? – обеспокоенно спросила мисс Шелтон, подойдя к девушке ближе.

Ариэль тяжело сглотнула и, скрепя сердце, произнесла:

– Я… Так волнуюсь. Боюсь услышать от него что-то плохое. – Для Ариэль было странно делиться своими эмоциями, ведь ее научили держать все в себе.

Мисс Шелтон улыбнулась и обняла девушку, отчего та опешила, но приняла порыв женщины.

– Не волнуйся. Вы и не такое преодолеете.

После женщина взяла холодную руку Ариэль и повела ее вглубь парка.

На дворе была осень, поэтому деревья имели красные, желтые и золотые листья, которые – почему-то именно в этом месте – издалека были похожи на растущие на дереве драгоценности – так ярко они сверкали и так насыщен был их цвет. Под ногами шелестели листья, которые казались россыпью золота. На удивление, Ариэль отвлеклась от своих былых мыслей, переведя внимание на эту красоту.

Но ей пришлось вспомнить, зачем она тут, когда мисс Шелтон остановилась, ведь Ариэль увидела вдалеке стоящего Клинтона, его голубые глаза, которые она бы разглядела за сотни миль, и сверкающая улыбка…

5 глава. Смертельное известие.

Промокшая до нитки, чувствуя в ногах лишь холод, Ариэль смотрела на силуэт. Он заботливо развел руки в стороны для объятий, о которых девушка мечтала все последнее время. Клинтон не обращал внимания на дождь, который превратил его в мокрого щенка; он видел лишь ту, ради которой готов закрыть глаза даже на жуткую боль.

Ариэль, словно в тумане, ускорила шаг, пытаясь не заплакать от счастья, – только Клинтон мог вызвать подобные чувства у девушки. Ариэль шмыгала носом и старательно прятала замерзшие ладошки под красный плащ, пытаясь согреться, но эти действия были машинальными, так как Ариэль думала лишь о бездне голубых глаз, которые становились все ближе. В тот момент Клинтон был тем самым единственным лучиком в ее жизни: среди темных несчастий, преследующих девушку. Его улыбка была для нее надеждой на спасение, которое Ариэль просила так долго… С виду Клинтон был мокрым, грязным, его одежда в некоторых местах была рваной, – в общем, выглядел хуже, чем бедняк, – но для Ариэль это было абсолютно не важно – она видела лишь своего принца, ради которого, через силу призналась себе девушка, готова отдать жизнь. Ее чувства были настолько искренними, настолько настоящими, что девушке казалось, будто никто, кроме Клинтона, не сможет пробудить в ней подобное, – да и ей никто не нужен, лишь Клинтон! Поэтому, смотря в сияющие глаза мужчины и наблюдая за счастливой улыбкой, Ариэль надеялась, что ее чувства не будут осквернены.

И вот – она оказалась рядом с тем, кому доверила свое сердце, с тем, кого полюбила. Когда он обнял ее, – так трепетно и бережно! – ее сердце забилось чаще, а дыхание стало порывистым. Ариэль почувствовала себя в безопасности. И уже ни дождь, ни холод она не замечала – лишь дыхание Клинтона. Ариэль не чувствовала его тепла, потому что тот был холоден, как камень. Ее чувства и вправду можно было сравнить с тем, как она прижимается к холодному камню, но плоть мужчины была мягкой, и вскоре Ариэль ощутила тепло, которое обжигало юную кожу.

– Ариэль, – прошептал он на ухо девушке. Его дыхание так же обжигало.

Из его уст это имя звучало так нежно, словно из уст самого создателя! Ариэль не могла не заметить того, как реагировало ее тело – она вздрагивала, чувствуя тепло мужчины.

– Клинтон, что же случилось? Почему ты не писал мне так долго? – задала вопрос Ариэль, сжимая мокрый до нитки воротник Клинтона; она ужаснулась от мысли, что мужчина простынет. Это первое что волновало ее, ведь она так долго ждала от возлюбленного весточки, которой все не было. Поэтому она хотела узнать столь веские причины.

Клинтон сжал губы в тонкую линию, видимо, не в желании говорить. Его глаза потускнели, а взгляд упал в ноги. По его темным волосам вниз катились капельки холодного дождя. И когда он поднял тяжелую голову, капли попали ему за шиворот, отчего тот сморщился и сильнее прижал хрупкое тело девушки. Плащ был слишком мокрым и холодным, но Клинтону было все равно – он и до этого был уже насквозь мокрым.

– Милая… Ариэль… – начал он, но осекся, будто ком в горле не позволял ему раскрыть рта.

Ариэль забеспокоилась и попыталась утешить:

– Клинтон, я выслушаю тебя и поддержу. Только не держи это в себе!.. Ты же знаешь, я не отвернусь от тебя.

Клинтон слегка кивнул.

– Да… Ариэль, – его голос стал чересчур серьезным, из-за чего Ариэль сильней испугалась, – ты знаешь, какие у нас проблемы в семье…

Ариэль вспомнила, как ее отец осквернял семейство Буш: он говорил, каким нужно быть глупцом, чтобы потерять все, даже чуть не лишившись крова! Мистер Буш, отец Клинтона, потерял все, что имела эта фамилия – прислугу, ценности… А все из-за пристрастия к алкоголю и азартным играм, из-за которых ему пришлось отдать много денег, так как он влез в долги. Сначала казалось, что это пустяки – мужчина просто почувствовал вкус азарта! Но потом самое ценное начало исчезать – весь хрусталь, золото и прочее. Дом стал пустеть в пыли, так как и на прислугу денег совсем не было. Семья Клинтона была довольно большой – у него младшая сестра и старший брат, который уже жил в своем доме. Но с детства Клинтон не знал богатства, и это печально, ведь если его брат и успел вкусить прелести роскоши, то Клинтон уже с ранних лет ходил не в самой опрятной одежде.

На самом деле раньше фамилия Буш была у всех на устах. Отец мистера Буша был чуть ли не самым важным человеком в городе – его статус и деньги делали свое дело. И благодаря этому поместье семьи Буш было таким огромным и, пожалуй, одним из самых дорогих, ведь внутри дом был обстроен не хуже, чем снаружи. Клинтон говорил, что это самое лучшее время в жизни его семьи.

Но, к сожалению, мистер Буш не сумел удержать семейный бизнес на плаву, отдав его азарту. Поэтому семья Клинтона сводила концы с концами, чтобы просто прожить. И Ариэль всегда пугало то, с каким лицом рассказывал ей об этом Клинтон: будто ему было все равно! Но девушка была убеждена, что Клинтон просто не хотел показывать свою слабость.

– И случилось ужасное, – продолжил Клинтон, пытаясь найти в глазах девушки утешения. – Несколько дней назад умер мой отец, а до этого мы пытались его излечить, но… – Клинтон резко замолчал, будто боролся со слезами.

Ариэль стояла, открыв рот. Она не могла поверить словам Клинтона, который так упорно старался не показывать своих эмоций.

– Не может быть! – воскликнула Ариэль. – Но как такая ужасная новость не дошла до нас? – удивилась девушка. И вправду, слухи обычно разносятся быстро.

Клинтон пожал плечами:

– Мы сами узнали недавно – он заперся в комнате и там умер… Видимо, ваше поместье находится дальше от слухов. – Он слегка улыбнулся, словно хотел ободрить.

Ариэль приняла страдальческое лицо и прижала к себе Клинтона так, как не делала этого никогда. Она хотела быть для него тем утешением, которым Клинтон являлся для нее. Она хотела, чтобы он расплакался у нее на плече – чтобы излил свои чувства, но знала, что тот не привык показывать эмоции. Как и она… У них была общая боль, которая и соединила их. Ариэль раскрылась – она научилась любить и быть слабой. Но теперь ее очередь разбудить похожие чувства в Клинтоне, хоть она и понимала, что они не могут быть оба слабыми – один из них все равно должен быть сильней. Но девушка не добивалась его слез – она просто хотела, чтобы тот обнял ее и утешился.

– Поэтому все тягости падают на меня, милая Ариэль, – прошептал он, не прекращая объятий. – Поэтому я не мог написать тебе. Прости…

– Нет, – возразила Ариэль, поцеловав того в шею. В другой ситуации она бы покраснела, но не сейчас. Она даже не думала о мисс Шелтон, которая, наверное, наблюдала за ней – ей было плевать. Ведь любовь измеряется в том, насколько тебе плевать на мнения остальных, когда ты находишься с ним. – Не извиняйся! Я понимаю тебя, Клинтон, и мне очень жаль, что так произошло…

После они стояли так, обнявшись и принимая все холодные потоки ливня, минут десять или двадцать – оба потеряли счет времени. Потом пошли прогуляться по парку, постоянно оглядываясь в страхе быть пойманными. Хотя мисс Шелтон предупредила бы, ведь она только и делала, что смотрела по сторонам и вглядывалась в силуэты.

Дождь хоть и перестал лить как из ведра, но совсем не прекратился.

– Ты не замерзла? – заботливо спросил Клинтон.

– Нет, – соврала Ариэль, хотя уже не чувствовала пальцев ног. – Лучше о себе подумай, ты же простудишься!

Клинтон посмеялся, но не возразил.

– А что ты… – начала Ариэль, но сама поняла, насколько сложной задачей будет для Клинтона найти на этот вопрос ответ.

– Что?

Ариэль помотала головой, пытаясь забыть вопрос, который она хотела задать.

– Ну расскажи. Я отвечу на любой твой вопрос, милая.

– А что ты собираешься делать дальше? – сдалась девушка. – В смысле, как будет жить теперь твоя семья?

Клинтон огорченно взглянул на Ариэль, и девушка начала проклинать себя за то, что заставила возлюбленного вспомнить его невзгоды.

Она почему-то обратила внимания на одну деталь: холодный ветер, который заставлял деревья колыхаться и направлял дождь прямо в лицо Ариэль. Она почувствовала необычный мороз, заставляющий дрожать и вызывающий приятные мурашки, словно ей нравилось это ощущение. Может, она перестала чувствовать из-за холода все тело? Или же просто привыкла к нему? Но она не знала ответа – лишь чувствовала, как этот холод распространялся по всему телу, словно она становилась ледышкой. Возможно, это то самое проклятие, которое она нанесла на себя несколько секунд назад. Это просто мороз решил материализовать ее слишком эмоциональную просьбу.

– Я… – начал Клинтон, но его голос дрогнул. Конечно, он не знал ответа! – Я просто буду стараться… Ну, попытаюсь приложить все возможные усилия – иметь другого выбора мне не посчастливилось, – грустно заключил он, запрокинув голову назад, словно обращался к небу.

Ариэль еле держалась, чтобы не пустить слезу, – она с горечью осознавала, что не в силах помочь возлюбленному, – но держалась и пыталась строить одновременно и сострадающую гримасу, и ободряющую, но не знала, получалось ли у нее…

– А что же теперь будет с нами? – скрепя сердце, спросила Ариэль, боясь услышать ответа. Она знала, что этим вопросом причиняет боль не только себе. Но девушка была слишком обеспокоенной, чтобы не задать его.

Ответа не последовало: лишь грустная ухмылка Клинтона и его руки, сильнее сжавшие девушку.

– Клинтон… – прощебетала та и уже не смогла сдержать слезу, на которые Клинтон не мог смотреть. Его сердце обливалось кровью, ведь так больно смотреть на слезы той, для которой готов был покорить самую высокую гору. Ему было больно осознавать, что он был беспомощен – возможно, даже жалок. Хотя он был уверен, что Ариэль не столь меркантильна, как ее родители. Что она любила его любым. Но имело ли это значение? К сожалению, это только мешало… Клинтон даже хотел, чтобы та нашла достойного мужчину, который смог бы ее обеспечить. Но он не осмеливался произнести это вслух, зная, какими словами оборвет его Ариэль.

Клинтон остановился и посмотрел на Ариэль, как в последний раз. Он надеялся, что они еще увидятся. Что их любовь не оборвется в этом месте! Но он не мог быть до конца уверенным, ведь его жизнь стала такой непредсказуемый – и, к сожалению, совсем не в хорошую сторону. Поэтому он смотрел на Ариэль, запоминая каждую деталь ее милого лица: пухлые алые губы, над которыми красовалась миниатюрная родинка, ровный нос, еле заметные морщинки на лбу и глаза, которые выражали всю боль… Он не хотел запоминать ее такой грустной. Клинтон желал всегда видеть ту счастливой, но понимал, что девушка была искренна и не пыталась спрятать свои чувства. А он хотел запомнить ее настоящую. Поэтому ее карие отливы, словно корни увядшего дерева, он запечатлел у себя в памяти навсегда.

– Я надеюсь, моя Ариэль, что мы еще встретимся… Но с меня клятвы брать не нужно, – нежно проговорил Клинтон, заправив мокрый локон темных волос за ухо девушки.

Ариэль стояла словно в трансе, прокручивая в голове те слова, которые уже успели ранить ее. Прошла всего лишь секунда, всего лишь миг, а ее сердце было уже разбито на миллионы осколков, которыми она до сих пор резалась.

– Но… А как же мы?..

Клинтон почувствовал, как руки Ариэль немного затряслись и тело девушки слегка наклонилось вбок. Ариэль еле держалась, чтобы не упасть в обморок, потому что лишь этого она хотела – просто уснуть на какое-то время, хотя слово «навсегда» казалось ей более заманчивым.

– Я понимаю, но ты тоже пойми… Мне придется работать, почти без сна, без еды! К тому же, когда все жители Лондона узнают столь ужасную вещь, за мной будет глаз да глаз. Столько людей захочет выразить соболезнования нашей семье или узнать подробности… А это риск, Ариэль!

– Если потребуется, мы пойдем на риск! – уверенно произнесла Ариэль, хотя сама понимала, что внутри она вся дрожала от столь громких слов.

И Клинтон понимал это.

– Нет. Ты не будешь рисковать ради меня! Я не достоин этого… – Ариэль хотела возразить, но Клинтон быстро перебил ее: – Ариэль, обещаю, когда все уляжется, я попытаюсь выкроить время, но кто знает, что будет…

– Пиши мне письма! Хоть так мы сможем поддерживать связь.

Клинтону было больно видеть надежду в глазах Ариэль: он понимал, что вряд ли сможет оправдать ее.

– Ариэль, я не могу обещать; не хочу обманывать тебя. Я могу поклясться лишь тем, что все время буду думать о тебе, даже если твое сердце будет уже в руках другого.

– Нет! – воскликнула Ариэль. – Ты же знаешь, что так не будет!

Но Клинтон все равно хотел, чтобы она нашла достойного. Он и вправду любил ее – лишь любящий человек будет желать счастья с другим. Но в глубине души, конечно, Клинтон хотел, чтобы девушка ждала его столько, сколько потребуется. Но эти мысли он осквернил сразу, понимая, что те созданы лишь на его эгоизме.

– Ариэль, – спустя короткую паузу начал он, тяжело вздохнув. – Я не могу обещать, что мы встретимся в ближайшее время, если этому суждено быть… Я не могу обещать, что буду писать тебе письма, потому что вся моя семья в трауре – лишь из-за уважения к отцу я не смогу радоваться, встречаясь с тобой. Но в моем сердце ты будешь моей… Моей Ариэль.

Девушка заплакала так сильно, что перед глазами все плыло. Влажные щеки вытирал Клинтон, но его руки будто оставляли ожоги. Ариэль не могла поверить: Клинтон больше не обнимает ее! Что за вздор? Перед глазами пронеслась жизнь без него: боль, скука, разочарование и смерть… Да, Ариэль чувствовала, как начала умирать изнутри; как ее сердце замедляло свой ход. Но она жила, имея надежду.

Спустя некоторое время они разошлись. Ариэль, задыхаясь от слез и не объясняя ничего мисс Шелтон, пошла в свое поместье, где плюхнулась на кровать в своей комнате и, словно холодный труп, лежала, не плача, так как даже через силу слезы больше не выступали. Клинтон, от боли почти разрывая на себе мокрую одежду и крича, ушел к своей горюющей семье.

Перед тем как уйти, Ариэль услышала полный боли крик Клинтона, который теперь хранился у нее в голове. Он причинял ей боль. Ариэль кричала точно так же, правда тише и в подушку, чтобы никто не услышал. Но крик возлюбленного теперь будет сопровождать ее скорбящую душу долго… И она боялась, что всю жизнь.

***

Неделя… Прошла целая неделя с того момента, как Ариэль лишилась своей любви. Это был момент ее крушения, которое она пережила, лишь имея надежду, что это был не конец. Когда она плакала, то утешала себя мыслями, что увидит Клинтона. Что наступит день, когда он обнимет ее, ласково что-то прошептав на ушко. И неважно, сколько пройдет времени – год или десять; ей было далеко плевать на это, ведь разве любовь измеряется в годах? И если Ариэль не верила, она просто надеялась, ведь надежда сильней веры…

Она хотела, чтобы Клинтон отправил ей письмо, в котором изливает свою душу, тем самым грея хрупкое сердце Ариэль. Она хотела, чтобы ее возлюбленный вновь позвал гулять в парк, который открыли много влиятельных людей, в числе которых был и отец Ариэль, – в честь этого события каждому из участников поставили небольшие памятники с их фамилиями как напоминание о том, кто здесь жил. И как ни странно, мистер Бекер почти никогда не посещал этот парк – у него были дела важнее, поэтому Клинтон и Ариэль не боялись, что их поймают с поличным. Девушке нравилось гулять по золотому в это время парку… Ох, как бы она хотела, чтобы те трепетные чувства вновь почувствовались глубоко в животе! Но она не хотела даже и вспоминать то приятное ощущение, боясь слишком привязаться к нему, а это было бы опрометчиво с ее стороны, ведь она была такой впечатлительной, хоть и не показывала этого.

За эту неделю Ариэль снова перестал есть, потому что все силы она отдавала мыслям о Клинтоне, совсем не переживая о том, что они утрачены напрасно. Для нее Клинтон был важнее приемов пищи, которые были так нужны худой Ариэль, как бы неразумно это не звучало. Она не сходила ни на один семейным ужин, а когда родители заволновались, соврала, что приняла пищу в комнате, так как плохо себя чувствовала. Мисс Шелтон подыграла девушке, хоть совсем и не одобряла ее поступки, но перечить не хотела, боясь еще больше расстроить Ариэль.

Но к концу недели мистеру и миссис Бейкер надоело поведение девушки, которая то и дело закрывала у них перед самым носом дверь. Поэтому в неблагополучный для Ариэль день миссис Бекер настояла на том, чтобы девушка, наконец, спустилась и поужинала с семьей. Ариэль всеми силами пыталась как-то убедить матушку, что она все еще не поправилась, но та и слушать не захотела: просто взяла девушку за руку и повела вниз.

Атмосфера за ужином была прежней: очень некомфортной и скучной, словно Ариэль слушала дискуссию о самой отвратительной книге. Она заставила себя есть, опять же отчасти для того, чтобы родители не желали ее отвлекать своими разговорами. Но в этот вечер правила решила построить миссис Бекер, которая начала свой план:

– Ариэль, как все-таки редко ты ужинаешь с нами.

Ариэль даже замерла, недовольная ненавистным ей вопросом матери, которая смотрела на нее так пристально, будто бросая вызов, отчего девушка отвела взгляд.

– Да, мам, в последнее время мое самочувствие не такое хорошее, как раньше, – без всякой надменности произнесла Ариэль, чтобы не вызвать гнева матушки.

Миссис Бекер подняла брови и ухмыльнулась.

– Милая, да ты и раньше не была слишком здоровой. Может, что-то случилось?

Ариэль посмотрела на отца, который даже не слушал, о чем говорила мама. Наверное, он совсем не хотел участвовать в грядущем разговоре.

Девушка не ответила, все так же медленно жуя пищу, от которой она не чувствовала бывалого насыщения и удовольствия – словно ела картон.

Миссис Бекер поджала губы, поняв, что Ариэль совсем не хотела вести с ней светские беседы, но та отступать не хотела, поэтому предприняла вторую попытку разговорить дочь:

– Ариэль… Мы тут с папой решили, – женщина перевела взгляд на мужа, который улыбнулся ей и кивнул, – что твоя безучастная жизнь не пойдет тебе на пользу. Ты должна взаимодействовать с обществом. К тому же в столь юном возрасте…

– К чему ты клонишь, матушка? – недоверчиво спросила Ариэль.

– Семья Флэтчер пригласила нас на званый ужин. Мы идем завтра… И говоря о нас, я имею в виду и тебя.

– Я не пойду, – сказала Ариэль, ожидая, что родители учтут ее слово, хотя в глубине души понимала, что такого они себе не позволят, но Ариэль была слишком вымотана, чтобы мыслить разумно.

– Прости, дорогая, но я не позволю сидеть тебе в четырех стенах. Ты познакомишься завтра с прекрасными людьми… К тому же старший сын мистера Флэтчера, Роман Флэтчер, завидный холостяк и…

– Ты же знаешь, мне это неинтересно, – с каменным лицом произнесла Ариэль, смотря в одну точку, словно под гипнозом.

Она не хотела никуда выходить. Не хотела видеть другого мужчину, кроме Клинтона. Не хотела… Но она не могла противостоять воле родителей, поэтому делала безуспешные попытки спасения своей преданности. Хотя Ариэль знала, чего бы пожелал ее милый Клинтон, но она так не хотела слушать голос разума. Но это же просто ужин, правда? Разве может что-то случится, если Ариэль просто посетит это поместье?

Приняв решение, Ариэль начала, перебив возмущенную матушку:

– Ладно, мама, я пойду, но, пожалуйста, не нужно искать мне женихов, – заключила Ариэль и, не слушая матушку, ушла прочь, оставив родителей, удивленных столь быстрым исходом событий, наедине.

Это решение ей показалось самым разумным, так как она не хотела ссориться с родителями, понимая, что, скорее всего, ее больше никто не поддержит в это время. Что больше никто не утрет ее слезы, которые проливались из-за слов матери…Теперь ей придется одной нести то тяжелое бремя. Самой себя успокаивать и надеяться, что Клинтон сможет преодолеть трудности. Что его любовь выживет.

Ариэль тем временем читала новую книгу, которую нашла в семейной библиотеке. Так как обложки у книги не было, девушка не знала ни названия книги, ни автора. Но несмотря на это, она читала, задержав дыхание – так эмоционально автор передавал переживания героини! Ариэль смогла немного отвлечься от своих чувств, погрузившись в личность главной героини романа. Когда она плакала, Ариэль чувствовала невольные слезы. Когда та смеялась, Ариэль чувствовала легкую улыбку на лице. И когда ее силы были на исходе, она закрыла книгу и поняла, что весь вечер даже не вспоминала о Клинтоне. И тут Ариэль нашла ту, казалось бы, невзрачную деталь, благодаря которой сможет помочь себе преодолеть столь тяжелое для нее время – чтение. Когда она читает, то забывает обо всем. Перестает слышать посторонние звуки. Не чует резкие запахи с кухни. Даже не видит ничего вокруг себя – лишь книгу.

И после этого Ариэль решила не выпускать книгу из рук, ведь только так она могла держать в себе чувства, не позволяя им вырваться на волю и при этом постоянно надевая маску безразличия. Как бы ей хотелось и вправду иметь ледяное сердце, ничего не чувствовать, но тогда она бы не была собой. Ведь отличие человека в том и заключается, что он умеет переживать, пускай иногда по пустякам, и любить.

Ариэль принесла большую стопку книг и вздохнула то ли устало, то ли смиренно. Потом она положила несколько книг для учебы, так как это тоже помогало ей отвлечься. К недовольству мисс Шелтон, Ариэль читала до того момента, пока ее глаза сами не закроются. Гувернантке пришлось вытащить книгу прямо из-под рук девушки, грудь которой спокойно вздымалась. Ее темные волосы беспорядочно лежали на белой подушке. Когда Ариэль спала, она была такой беззащитной и хрупкой, словно уже рассыпалась. Мисс Шелтон, безусловно, переживала за девочку, но знала, что если спорить с ней, то станет только хуже. А у девушки в жизни были и так неприятные перемены, поэтому мисс Шелтон не докучала ту своими вопросами.

Под утро Ариэль приснился сон, из-за которого она проснулась в холодном поту.

Вечер. Может, даже ночь. Сумрак окутал это место, где Ариэль чувствовала под ногами зыбучий и очень холодный песок. Прохладный ветер щекотал кожу и заставлял девушку съеживаться. Она почему-то была одета в легкое платьице, в котором, скорее всего, спят, а не гуляют среди ночи по берегу моря… Море! Ариэль почувствовала четкий запах, который отличался особой свежестью. Она, забыв о колючем песке, побежала вперед, не обращая внимания на туман, который затруднял возможность увидеть что-то впереди. Но вдруг она почувствовала, как ноги дотронулись до чего-то очень холодного, будто до льда, отчего Ариэль мгновенно отпрыгнула. Присев, она увидела, как тихие волны моря почти дотягивались до ее ног. Невзирая на темноту, вода была такой красивой – тот самый голубой оттенок, который пленил своей яркостью и насыщенностью. Ариэль дотронулась кончиками пальцев до воды и почувствовала неприятное и холодное покалывание, отчего отдернула руку.

Вдруг Ариэль поняла, что вокруг нее лишь свист холодного ветра.

Что она делает здесь одна и почему одета столь легко, будто на дворе было лето? Прокрутив у себя в голове этот вопрос, который прозвучал слишком странно, чтобы быть правдой, девушка пошла в противоположную сторону берега, надеясь увидеть – или услышать – там хоть что-то.

Ариэль шла, обнимая себя, так как ветер становился сильнее, словно с каждой минутой брал новые обороты. Она нахмурила брови, поняв, что туман стал гуще, отчего теперь еле-еле могла разглядеть свою вытянутую вперед руку, – на случай если впереди что-нибудь окажется. Но когда, казалось, она увидела впереди силуэты, услышала:

«Ариэль», – прошептал голос.

Ариэль сразу узнала этот голос. Узнала эти благородные нотки, в которых всегда крылись те нежные чувства. Она обернулась в ту сторону, откуда доносился звук. Сломя голову она помчалась навстречу к спасителю, позабыв о том, что в тумане может оказаться большое дерево. Но вдруг она услышала:

«Гудвин», – произнес совершенно не знакомый для девушки голос.

Гудвин? Кто это такой? И кому принадлежал столь низкий голос, который пробрал до мурашек?

Ариэль замедлила шаг, прислушиваясь теперь к каждому шороху, но не перестала идти на обеспокоенный, в какие-то моменты даже испуганный зов Клинтона, выкрикивающего ее имя среди тумана, который, казалось, никогда не закончится, потому что, сколько Ариэль не шла, голос не становился громче, словно тот от нее отдалялся.

И девушка с испугом осознала, что к ней приближался не голос Клинтона, а зов неизвестного, который начал смешиваться и с другими более высокими голосами. Все они произносили какие-то фамилии, лишь иногда в их фразах было что-то на подобие: «Опускай якорь» или «ослабь веревки». И все эти голоса эхом отдавались в голове Ариэль, что навевало еще больший страх. Она хотела найти Клинтона, но понимала, что ее желал найти неизвестный. И, похоже, у него это получалось.

Ариэль уже не обращала внимания на холодный ветер, даже порой проходилась по леденящему берегу моря. Она почти бежала, чтобы не увидеть владельцев голосов. Девушка уже заранее знала, что те будут ужасно некрасивы и напугают Ариэль, сердце которой и так билось слишком быстро. Оглядываться не было смысла, потому что Ариэль только бы напугала себя, если бы увидела, как кто-то бежит за ней.

Она не чувствовала осколков, на которых порой натыкалась. Не чувствовала крови, которая стекала с ее пят. Ариэль чувствовала лишь страх, двигающий ее хрупким телом.

Девушка слышала, как море буквально за минуту разволновалось так, что огромные волны бились о берег, иногда накрывая девушку почти по пояс. Вода была ледяной, но Ариэль бежала, желая упасть в объятия Клинтона, рядом с которым будет чувствовать себя в безопасности. Только с ним она готова была прыгнуть со скалы, так как ничего не боялась. И Ариэль была уверена, что он защитит ее. Но где он? Где его бархатистый голос, который был для нее маяком?

Вдруг все затихло: море остановилось, ветер перестал холодить кожу, а голоса резко замолкли. Теперь в ушах стояла давящая тишина. Воздуха стало не хватать, отчего девушка начала задыхаться.

Ариэль стояла, дрожа как осиновый лист, всматривалась вперед. Темноту разрезал яркий свет, заставивший зажмуриться. Он становился ярче, заслоняя собой все вокруг. И в один момент он просто взорвался, забрав с собой и Ариэль…

В этот момент девушка и распахнула глаза, резко вдохнув. Она почувствовала, как успокаивалось ее сердце и как стекали струйки холодного пота со лба. Она вытерла его тыльной стороной ладони, тяжело вздохнув.

Когда девушка вспомнила, что заставило ее проснуться, то ужаснулась. Подобные сны никогда ей не снились, поэтому Ариэль была напугана – это был явно не добрый знак. Странно, подумала она, во сне мне было так страшно – до смерти. И даже сейчас, вспоминая тот грозный голос, девушка вздрагивала.

Через несколько минут в комнату зашла мисс Шелтон.

– Наконец проснулась, – проговорила та, достав из шкафа платье девушки.

Ариэль потерла виски.

– А что, я так долго спала?

– Почти полдень, – ответила гувернантка, и Ариэль удивилась. Она почти никогда так долго не спала, исключая те дни, когда допоздна гуляла с Клинтоном, пока родители были в отъездах.

Ариэль кивнула и спустя минуту надела платье, которое чувствовалось на коже как настоящий бархат.

– Милая, – начала мисс Шелтон, и Ариэль поняла, что предстоял разговор, хотя гувернантка никогда ей не докучала, – ты же помнишь про званый ужин в поместье Флэтчер?

Ариэль прекрасно помнила про эту ужасную для нее новость, при воспоминании о которой хотела провалиться сквозь землю, чтобы ее никто не нашел.

– Да, помню, – коротко ответила девушка, не желая говорить об этом.

Но заботливая мисс Шелтон, наоборот, хотела помочь девушке разговорами по душам, хоть та и противилась.

– Ты молодец, что не отвергла предложение родителей. Знаю, как тебе тяжело, но, пойми, пока ты не вышла замуж, хочешь не хочешь, но должна потакать родителям. Увы, таковы правила, – грустно заключила женщина, тепло улыбнувшись.

Ариэль прекрасно понимала это, но ее необузданный характер не позволял делать то, что ей велят. По ее мнению, она вольна делать все, что вздумает ее разум, даже если у родителей другое мнение. Но рано или поздно это должно было случиться – теперь ее характер никто не поддержит.

– Если все будет так продолжаться, то у родителей будет меньше вопросов, и тогда они перестанут тебе докучать, милая, – подбодрила мисс Шелтон.

Ариэль, сжав губы, грустно кивнула.

– Надеюсь…

Девушка понимала добрые намерения гувернантки и не хотела ее обижать, но нежелание участвовать в разговоре о семье Флэтчер было сильней, поэтому Ариэль лишь отвернулась в другую сторону, дав понять, что разговор окончен.

На самом деле миссис Бекер весь последний месяц говорила о Романе Флэтчер, надеясь, что дочь прислушается к ее словам и захочет познакомиться с мужчиной. Но Ариэль, наоборот, похвала о мужчине наскучивали, поэтому она чувствовала еще большую неприязнь к нему, хотя ни разу не видела его персону воочию. К тому же ей было неприятно, как кто-то – даже если это ничего не знающая мать – хочет навязать ей любовника, когда ее сердце уже занято. Поэтому Ариэль имела негативные ожидания о завидном холостяке Романе Флэтчере. Девушка кривила гримасу каждый раз, когда мать начинала расхваливать его внешность, его голубые глаза… Нет! Только один оттенок голубых глаз она признавала. И она не теряла надежды увидеть их еще раз.

На удивление, Ариэль больше ни плакала, ни кричала и ни проклинала умершего отца Клинтона. Она просто смотрела в окно, наблюдая за стекающими каплями по стеклу и вспоминая тот дождливый день, который разорвал ее сердце. Может, подумала она, вскоре я не сдержусь и взорвусь: мои слезы, наполненные болью, потекут с небывалой силой. И она держалась, опрометчиво считая это проявлением силы. Хотя Ариэль не осознавала, что таким образом скрывала свои слабости…

Весь день Ариэль просидела в пустых мыслях. Ее завтрак и обед по-прежнему желали лучшего, но она поела суп и курицу – это был уже успех, по мнению мисс Шелтон. И когда время подходило к пяти, миссис Бекер проверила дочь.

– Ты готова? – с недоверием спросила мать, зайдя в комнату Ариэль.

Ответа не потребовалось, потому что Ариэль сидела в пышном красивом платьице, которое она бы ни за что в жизни не надела для своего удовольствия, потому что не признавала столь дорогие платья. Миссис Бекер считала это дурным вкусом, но исправить этого не могла. Ариэль всю жизнь была слишком самостоятельной и, наверное, даже избалованной – так размышляла миссис Бекер. Но истинные причины женщина знать не желала. А зачем, если она знает лучше дочери?..

И так всю жизнь… Сколько Ариэль не говорила, что она не хочет, что ей неприятно, что она просто не в силах это сделать, родители говорили «надо», не обращая внимания на слезы дочери. Ариэль одновременно и любила, и ненавидела их, потому что считала, что они слишком лезли в ее жизнь, пытаясь создать из нее идеал. Но девушка понимала, что родители так воспитаны – и с этим ничего не поделаешь. Она просто мечтала о том, что однажды Клинтон заберет ее навсегда и ей больше никто не будет указом. Если для родителей роскошью были дорогие платья, люстры, украшенные драгоценностями, то для Ариэль роскошью была – свобода. И, к сожалению, она не могла похвастаться ее наличием, как бы не хотела.

Тяжело вздохнув, она посмотрела на мисс Шелтон, которая судорожно собирала сумки, шепча, что она положила в кулек, а что нет. Видимо, она ничего не забыла, так как кивнула Ариэль и тепло улыбнулась, подбодрив.

Хоть мисс Шелтон была и огорчена, что настоящая любовь Ариэль на неопределенный срок – а может, и навсегда – покинула жизнь девушки, ей было радостно от того, что та наконец-то заведет новые знакомства. Не обязательно же их сватать, думала мисс Шелтон, может, он станет ей хорошим другом… И пожалуй, мисс Шелтон в этой ситуации была самой разумной.

Когда все были готовы, семья Бекер вместе с гувернанткой и еще парой слуг сели в белую карету и двинулись в путь, который должен был длиться не более двадцати минут.

В дороге Ариэль старалась ни о чем не думать, чтобы не выдавать своих чувств, которых сидящая напротив мать могла бы заметить на лице девушки. Ариэль просто наблюдала за фейерверком красных и оранжевых листьев на деревьях и уже опавших на земле. Сегодня дождя не было, поэтому Ариэль ничто не мешало наслаждаться природой, ее вдохновляющим свежим запахом.

Миссис Бекер хоть и пыталась разговорить дочь, но та лишь отнекивалась и вновь обращала свое внимание к окну, на что мать тяжело вздыхала, а мисс Шелтон сжимала морщинистые ладони, надеясь на то, что слишком вспыльчивая миссис Бекер не отреагирует на безучастные реплики дочери. Но та, на удивление, молчала, словно унимала свой характер. В итоге она сдалась и больше не докучала Ариэль.

Дорога заняла пятнадцать минут. Все это время в воздухе летало напряжение, которое сжимало грудь Ариэль. Она слышала, как разговаривали родители, иногда упоминая ее имя, и с грустью понимала, что вовсе не хотела участвовать в их беседах, хоть те и настаивали. За последний месяц взгляды Ариэль изменились, а мировоззрение родителей осталось прежним. И теперь для девушки мистер и миссис Бекер казались какими-то недалекими. Хотя она осознавала, что родители во многом умнее ее, но мудрее ли?..

Карета остановилась. Ариэль почувствовала в животе небывалое волнение, словно она шла в неизвестность. Хотя та была точно уверена, что будет делать и как себя вести, чтобы не предать Клинтона. Она будет просто прилежной дочерью, которая не нуждается в «спонсоре» ее личности. Ариэль и вправду хотела быть независимой, но понимала, что просто не могла. Ей нужен был ориентир, чтобы плыть по течению дальше. Ариэль хотела применить в жизни свое идеальное знание письменности и умение читать, но этим мог похвастаться почти каждый богатый человек, у которого есть деньги на учебу, как у родителей Ариэль, которые спустили свои сбережения на лучших учителей. Наверное, это один из немногих трудов, который Ариэль и вправду ценила. Может, мистер и миссис Бекер в тот момент не думали о дочери, но девушке это пошло явно на пользу.

Ариэль вышла из кареты и оказалась прямо перед огромным домом с красивым садом, который встречал гостей у самого входа. Благородный коричневый цвет произвел хорошее впечатление на семью Бекер, глава семьи которой одобрительно кивнул, взяв супругу под локоть и приглашающее посмотрев на дочь. Дорожка до огромной двери в дом была украшена зелеными кустами, которые уже начали желтеть, в виде небрежных ангелов и других незамысловатых фигур, выглядевших довольно эстетично. Свет падал на поместье так, что оно мерцало, будто облито маслом. А металлический забор, огораживающий это место от незваных гостей, было нельзя не заметить: практически такой же коричневый цвет, может, чуть темней, в виде завитушек, которые к концу сужались. Даже Ариэль заметила красивые узоры на этом заборе, хотя та совсем не желала запоминать это место.

Когда на крыльце дома Ариэль заметила смуглого немолодого мужчину, она поняла, что времени оттягивать больше не могла, потому что, преодолев эту мини-аллею из фигурных кустов, она попала в огромный зал, в конце которого эхом раздались довольные смешки, один из которых принадлежал Роману.

6 глава. Это все мечты.

Из другого конца огромной комнаты, которая буквально сверкала от чистых полов, приближались два мужчины – один выглядел лет на пятьдесят, другой же моложе – не больше двадцати пяти.

Они шли элегантно, но в тоже время и мужественно, делая широкие шаги, тем самым приближаясь к гостям. Их разговор был непринужденным, будто Ариэль и ее родители не стояли, отдав свою верхнюю одежду молодому мужчине-швейцару, который держался так хорошо, что Ариэль подумала, будто у того онемело лицо. Но для тех двоих дело было привычным – встречать очередных гостей, которые пытались скрыть свое восхищение. Но Ариэль было плевать на те дорогие вещи, которые миссис Бекер расхваливала на ушко супругу. Она уже желала поскорей уйти и зарыться в свою мягкую подушку, от которой всегда пахло шалфеем.

– Добрый вечер, мистер Бекер. Рад, что вы и ваша семья оказали нам такую честь, посетив наш скромный двор! – раздался низкий голос мужчины, который развел руки в стороны, тем самым доказав искренность своих слов.

Наверное, это мистер Флэтчер, предположила Ариэль, судя по многочисленным морщинкам на его лице и заметному превосходству. Харизму мужчины можно было почувствовать сразу.

Мистер Флэтчер твердо пожал руку мистеру Бекеру, поприветствовал дам и, наконец, представил рядом стоящего мужчину:

– Хочу представить вам моего сына – Романа Флэтчера. Сегодня он тоже будет присутствовать на ужине, – пояснил мистер Флэтчер, с теплой улыбкой обведя всех вокруг.

Роман поприветствовал мистера и миссис Бекер. Потом задержал взгляд на Ариэль, которая немного покраснела.

Роман был довольно высоким и, призналась Ариэль, красивым. Его большой нос лишь красил резкие черты лица, а голубые глаза, обрамленные черными ресницами, сверкали. Мужчина начал часто моргать, будто в глаза попала соринка. Его тонких губ коснулась улыбка, и Роман отвел взгляд, когда мистер Флэтчер пригласил всех к столу.

Ариэль последовала за толпой, смотря себе под ноги. Но боковым зрением она заметила высокий силуэт Романа, который плавно, но быстро сопровождал ее, хотя та в этом и не нуждалась.

Перед глазами Ариэль были те глубокие голубые глаза, которые можно было прочесть, словно книгу: испытывающие такие теплые чувства радости и удовлетворенности, словно Роман был доволен жизнью. И для девушки это чувство показалось таким привлекательным, что она снова захотела взглянуть в эти глаза, но быстро оборвала себя.

Клинтон! Только его глаза были доступны и позволительны ей. Она обругала себя за столь неуместные для нее мысли. Как она могла думать о ком-то другом, когда ее любимый утопал в горе? После этого Ариэль и вовсе перехотела смотреть в сторону Романа.

– К сожалению, моя супруга, – начал мистер Флэтчер, – не смогла поприветствовать вас, потому что в ее положении сложно ходить туда-сюда. Но через некоторое время она спустится, чтобы разделить нашу трапезу.

Мистер Флэтчер начал принимать поздравления от мистера и миссис Бекер, которые искренне желали ему здорового малыша. Лишь Ариэль молча шла, слушая стук каблуков о пол и боясь даже взглянуть вперед, словно там ее ждала смерть. Она боялась подтвердить свои скверные мысли, за которые сама себя бы не смогла простить.

Когда две семьи в неполном составе прошли длинный зал, они стали рассаживаться вокруг большого стола, на котором лежали приготовленные блюда. Ариэль немного оживилась, почуяв притягательный запах еды, но не подала виду, боясь, что со стороны она будет выглядеть странной.

Ариэль села туда, куда ей указала миссис Бекер, и только потом девушка поняла эгоистичные намерения матери: когда девушка осмелилась оглянуться, то увидела рядом Романа, который сидел по правое плечо. Она смущенно отвела взгляд, сделав вид, будто не заметила милую улыбку, явно обращенную к ней. Так как пересаживаться было уже неуместно, Ариэль, сжав кулаки, попыталась абстрагироваться от молодого мужчины, чтобы тот не подумал, будто та в нем заинтересована. Девушка хотела просто поужинать и лечь спать без воспоминаний о вечере.

– Хочу выразить свои благодарности, что пригласили нас, – прозвучал холодный голос мистера Бекера.

– Да, мы еще ни разу не посещали ваше поместье, мистер Флэтчер. Хочу выразить свое восхищение – ваш дом весьма красив, – прощебетала миссис Бекер, кокетливо улыбнувшись.

Мистер Флэтчер благодарно кивнул и резко развернулся, услышав шаги сверху.

Из дверей показалась женщина в мешковатом платье, которое все равно не скрывало округлившийся животик, куда женщина положила свою ладонь. Она двигалась медленно, немного покачиваясь, но не убирая с лица улыбку, словно та не испытывала никакого дискомфорта.

– Моя жена, – протянул мистер Флэтчер и взглянул на свою супругу такими влюбленными глазами, что Ариэль засмущалась.

Мистер Флэтчер заботливо посадил свою жену, придерживая ту за руку. Женщина же сияла: ее длинные ресницы, черные волосы и темные глаза казались слишком красивыми, чтобы называть их естественными. Ее белоснежная улыбка заставляла дрожать изнутри. А ее эффектность, казалось, не знала границ.

– Слышал, на ваш бизнес покусились недруги, – начал разговор отец Ариэль, который уже поедал главное блюдо – свинину под непонятным для Ариэль соусом.

– Да, были трудности, которые… – подхватил мистер Флэтчер, но слушать светские беседы Ариэль не хотела, поэтому просто погрузилась в свои мысли.

Она положила на свою тарелку много салата, который показался ей довольно аппетитным. Также решила попробовать свинину, но съела лишь немного, так как для ее желудка эта порция была слишком жирной. К сожалению, особого удовольствия она теперь не получала, словно еда была безвкусной. Ариэль вспоминала те времена, когда она хорошо питалась, закрывала глаза от чудесного вкуса… Но разлука с Клинтоном заставила лишиться этого. Какая-та мелочь, а уже превратилась в недобор веса. Ариэль хоть и понимала это, но бороться со своими чувствами совсем не хотела.

Неподалеку стояла мисс Шелтон, которая слишком часто косилась на девушку, но Ариэль пыталась этого не замечать. Она понимала, что гувернантка беспокоилась за нее, но ее прожигательные взгляды нервировали девушку, поэтому та старалась совсем не смотреть на женщину.

Думая о еде и связывающих с ней деталях, Ариэль не забывала и о Романе, который порой вставлял свои фразы в разговоры старших. Его статный голос, будто принадлежащий взрослому мужчине, будоражил Ариэль. Иногда он касался ее кисти – девушка не знала, случайно или нет, и тогда даже через ткань Ариэль могла почувствовать тепло его тела, будто у него была лихорадка! Каждый раз девушка машинально отдергивала руку и невинно улыбалась, хотя была уверена, что Роман этого не видел. Это были довольно неловкие моменты, поэтому Ариэль еще больше захотелось уйти.

Но прошел час – а для девушки целые сутки! – и родители даже не собирались уходить. Они смеялись и вежливо болтали, словно друзья, отчего потеряли счет времени. Миссис Бекер порой поглядывала на парочку, которая сидела словно на другом столике, а не рядом с беседующими, и разочаровывалась, когда видела, что те даже и слова не проронили, но не показывала этого.

Но вдруг, к несчастью Ариэль, Роман решил заговорить:

– Их разговоры надоедают, не правда ли? – усмехнулся Роман.

Ариэль на секунду замерла, подумав, что ей показалось. Но увидев белоснежную улыбку Романа, опешила.

– Да, – неуверенно произнесла Ариэль и осушила бокал, почувствовав сухость во рту.

Роман снова усмехнулся.

– Меня часто привлекают к подобным посиделкам. А вас?

– Пытаются, но не всегда удается, – ответила Ариэль как можно холодней, но вдруг поняла, что ее фраза прозвучала слишком мягко, а губы растянулись в улыбке.

Роман выдал искренний смешок и пригубил бокал, не переставая смотреть на Ариэль, которая все больше смущалась и пыталась смотреть куда-то вдаль, в пустоту, в которой не смогла бы разглядеть чужих ей голубых глаз. Она боялась признать, что Роман был очень приятным молодым человеком. Словно от этих мыслей она умерла бы.

– Не сочтите меня грубым, но почему вы такая грустная? – спросил Роман, от слов которого Ариэль тяжело сглотнула. – С тех пор как вы вошли в дом, на вашем лице не сияла улыбка более секунды.

Роман хотел расположить к себе скромную Ариэль, которая совсем не хотела идти с ним на контакт. Хотел разговорить ее, не в силах видеть такую прекрасную даму грустной. Флэтчер был почему-то уверен, что за стенами этого дома она хохочет без устали.

Ариэль пожала плечами.

– Ну, если честно, у меня нет поводов для радости, – сказала девушка так тихо, чтобы никто, кроме Романа, не услышал ее слова.

Ариэль закусила губу, когда поняла, что без задней мысли начала слишком личный для нее разговор.

– Почему же? – удивился Роман.

Его голубые глаза засверкали, заинтересованные словами Ариэль. Он незаметно повернулся корпусом к девушке и чуть наклонился, чтобы лучше ее слышать. Эти действия показались Ариэль немного неуместными, хотя она, на удивление, не отвернулась от мужчины.

– Видите ли, быть единственной дочкой в богатой семье непросто. Все вокруг ищут тебе женихов, не заботясь о твоем мнении…

– Получается, сегодня «женихом» являюсь я? – сузив глаза и усмехнувшись, спросил Роман.

Ариэль смущенно улыбнулась, не видя смысла как-то комментировать это. Пусть он знает, что она здесь не по своей воли!

– Не беспокойтесь, мисс Бекер! Я не ищу себе невест. – Роман рассмеялся так громко, что это услышали все, но, к счастью, не придали этому особого значения. Хотя Ариэль заметила довольную улыбку миссис Бекер. – Хоть мой возраст и заставляет иметь жену, я слишком молод для этого.

– Неужели? Я думала, каждый завидный холостяк пользуется своим статусом.

– Меня обижает ваша позиция, мисс Бекер. Я, наверное, исключение, так как не ищу невест из серых масс, которые готовы выйти за меня вслепую. Я выше этого! Вот мой отец – никогда не искал себе новую пассию целенаправленно. Он просто работал и находил удовольствие совсем в другом, не в женщинах. Но потом… Встретил мою матушку, а сейчас живут они душа в душу. Наверное, я пошел в отца, поэтому мне чужды эти светские мероприятия для знатных семей…

Ариэль слушала, вникая в каждое слово, будто для нее эта информация была очень важна. Словно она слушала близкого ей человека. Речь Романа была такой простой и незаурядной. Его тембр голоса и плавное окончание каждого предложения давали значительный бонус его харизме. И вправду, семья Флэтчер не была похожа на семью Бекер.

– Жаль, что моя семья как раз из «знатных», – произнесла Ариэль, озвучив свои мысли.

– Увы, мы не выбираем родителей… Самое главное, чтобы вы знали, к чему идете. Уверен, влияние ваших родителей сильное, но я надеюсь, что и вы от них не отстали. Ведь так? – спросил Роман.

Ариэль опешила. Она поняла, что и сама не знала ответа на этот, казалось бы, легкий вопрос. А что означает «быть сильной»? Держать эмоции в себе, говоря всем вокруг, что у тебя все хорошо, хотя изнутри твое тело погибает? Или же, наоборот, позволить своим эмоциям выйти наружу: проплакать кучу слез, рассказав, что с тобой; кричать во все горло о том, как тебе тяжело; бить кулаками стену, тем самым стараясь заглушить ноющую боль? Если второй вариант, то Ариэль была слабей хрупкой ветки.

– Не знаю… – искренне призналась девушка.

Роман как-то понимающе сжал губы. Будто он хотел посочувствовать, но не знал, стоило ли.

– Знаете, – все-таки решился он, – я считаю, что вы сильная. Ну, возможно, просто не осознаете, – пояснил тот, и Ариэль заинтересованно посмотрела на мужчину. – Я вижу в вашей хрупкой натуре силу, просто, наверное, не было случая показать ее… Хотя сколько бы женщин я не видел, все они сильные, но только тогда, когда это необходимо. В этом и вся женская натура. Так что не думайте, что вы безнадежны.

– Вы так много знаете, – поразилась Ариэль. – Сколько же вам лет?

– Двадцать три.

Ариэль не могла скрыть своего удивления. Обычно в таком возрасте мужчинам не подобает делиться мудрыми советами – лишь потому, что в их рассуждениях пока нет того стержня, на котором и строится весь смысл слов. А Роман говорил такие правильные вещи, что в Ариэль зародился небывалый интерес. Она хотела слушать его. И вправду хотела! И уже не видела в этом ничего непозволительного, так как Роман сам признался, что не ищет в каждой девушке свою спутницу. Разве не этого Ариэль хотела – по душам разговаривать с человеком, который ее понимает?..

– Тогда почему же вы на этом ужине, если не ищете спутницу? – непонимающе спросила Ариэль.

– Какое это имеет отношение? Я просто хотел вкусно поесть и пообщаться с мудрыми людьми. – Ариэль усмехнулась. – К тому же теперь я знаком с девушкой, непохожей на других. – Это явно был комплимент, хоть Ариэль и не покраснела, как обычно это делала.

– Непохожей? – возмутилась девушка.

Роман задумчиво сжал скулы и улыбнулся:

– Вы же сами сказали, что родители не считаются с вашим мнением. Значит, оно у вас есть и, я уверен, вы выражаете его. – Ариэль недовольно скорчила гримасу, услышав такие глупые рассуждения, совсем не присущие мудрому Роману. – Дело в том, что любая ваша ровесница приняла бы помощь родителей и не стала бы возражать. А вы… – Роман рассмеялся. – Хотел бы я иметь такую смелость, как у вас.

– Хотела бы я иметь такой позитив, как у вас, мистер Флэтчер, – залившись хохотом, произнесла Ариэль в ответ на его слова, в которых он ошибся…

Ее поступки и слова – это вовсе не смелость, это нужда! Ариэль была вынуждена перечить родителям, иначе потеряет самое дорогое. Если уже его не лишилась…

– Что же вам мешает?

Ариэль не хотела отвечать на этот вопрос. Роман понял позицию девушки, поэтому продолжил:

– Знаете, когда мне грустно, я стараюсь абстрагироваться от всего происходящего. Ну правда, – усмехнулся Роман, придвинувшись к столу, – просто закройте глаза и… – Мужчина почему-то замолчал, словно забыл слова.

– Подумать о хорошем? – продолжила Ариэль, но Роман резко помотал головой.

– Только не это! – возразил он. – Если подумаете о хорошем, то потом вспомните, как вам плохо сейчас, и тогда станет еще хуже… Я просто закрываю глаза и ни о чем не думаю, словно, кроме меня, в этом мире ничего и никого не существует. Просто слушаю шорохи за дверью, пение птиц за окном… И когда открываю глаза, то понимаю – а зачем грустить? Разве моя печаль сможет помочь мне? Тоска ведь не красит окружающий нас мир, а наоборот, лишь губит. Поэтому мне становится стыдно, что я своим нытьем уродую этот мир, который подарил мне такую прекрасную жизнь. Вспомните, что она одна и никто, кроме вас, не сделает ее лучше… Попробуйте, мисс Бекер, мне всегда помогает.

– Обязательно, – с улыбкой произнесла девушка и перевела взгляд на пустую тарелку с мыслью о том, что ее желудок был уже полон.

Поэтому она без всякого смущения сама начала разговор с мистером Флэтчером, и они проболтали весь ужин.

К своему удивлению, она и вправду прислушивалась к Роману, который говорил, по ее мнению, умные вещи. В другой бы ситуации она бы ни за что не прислушалась к едва знакомому ей мужчине, но почему-то именно сейчас ситуация была другой. Ариэль не хотела признавать, что ее тянуло к младшему мистеру Флэтчеру, боясь показаться предательницей.

Клинтон… Она почти не вспоминала его, занятая беседами с Романом. И Ариэль не знала, стоило ли этого стыдиться, ведь она не сделала ничего плохого. Девушка все равно любила Клинтона и ждала его. К тому же, подумала Ариэль, Клинтон был бы не против, ведь сам хотел, чтобы у меня появился друг…

На самом деле так и было. Прошел месяц и Роман стал для Ариэль тем дружеским утешением, в котором девушка так нуждалась. Он понимал ее как личность, как нечто уникальное – он помогал ей обрести себя и излечить самое больное. Лишь к его словам девушка готова была прислушаться, и именно его поддержка придавала сил. Ариэль улыбалась искренней улыбкой, когда была с ним. Она видела в нем свою душу. А Роман видел в ней свою. Кто бы мог подумать, что Ариэль примет в свою жизнь другого человека, которому сможет доверять, как Клинтону…

Клинтон! За целый месяц он отправил лишь одно письмо, что просто убивало Ариэль. Но содержимое ее сжигало. Клинтон написал ей, что почти умирал. Умирал душой, которая постепенно тухла, не имея возможности увидеть Ариэль. Умирал физически, потому что его тело изнывало от такой нагрузки, которая сейчас была на его довольно крепком теле. «Каждый день я работаю почти без сна, лишь чтобы прокормить маму и младшую сестренку. Нам помогает лишь мой старший брат, Генри, но у него своя семья, поэтому нам все равно не легче…» – писал Клинтон. Ариэль плакала, пока читала это письмо. И плакал Клинтон, пока писал его, потому что на бумаге были характерные следы засохших слез. После этого письма девушка вновь замкнулась в себе – даже Роман не мог вытащить ту из дома. В ее голове были только последние строчки из письма: «…когда-нибудь я смогу все бросить, бросить семью и поместье, но я никогда не брошу тебя, поэтому просто жди с надеждой в сердце». Теперь эти слова преследовали девушку, отчего она каждый раз пускала слезы, не в силах сдержать их. Ее будние дни стали похожими на те, когда она впервые рассталась с Клинтоном.