Ванька IV
Глава 1 Вот и погуляли…
– Назовитесь.
Околоточный надзиратель внимательно посмотрел на меня. Сочувствие в его взгляде отсутствовало. Причем, напрочь.
– Иван Иванович Воробьев.
Сказанное мною было аккуратно вписано в казенного вида бумагу.
Сидящий напротив имел, как и положено, благообразный вид, весьма крепкое телосложение, на мой профессиональный взгляд – завидное здоровье. Очки отсутствовали, возраст – чуть за тридцать, три класса городского или уездного училища были просто на лбу написаны, ну и военная служба в анамнезе.
Такие в столичной полиции и служат…
– Что же Вы, доктор…
Да, я врач. Самый теперь настоящий. Правда, сутки всего. Только-только на груди моей появился знак выпускника Императорской военно-медицинской академии.
Кстати, вчера не у одного меня такое событие произошло.
Вот и решили мы это дело отметить.
В «Старом Додоне» на Английской набережной. Он только-только с Мойки на этот новый адрес перебрался.
Ресторан первоклассный, с историей – ему уже пятьдесят лет. От макаронной лавочки свою историю ведёт. Правда, кроме макарон, некий француз Жорж там ещё и печеный картофель продавал, а потом трактирное заведение в гору пошло, стало постепенно излюбленным местом посещений представителей высшей бюрократии, ученого мира и литературы. Тургенев и Костомаров «Старым Додоном» не брезговали. Да, что они… Лица Императорской фамилии здесь неоднократно обедали. Даже фотографии соответствующие об этом имеются.
Сейчас ресторан в роскошном дворце у Николаевского моста размещается. В нём много лет турецкое посольство пребывало, а вот вчера – мы кушали…
На стенах подлинный Сверчков, Вуверман и другие дорогие теперь мастера кисти, ценная бронза…
На столах – старинное серебро, в винном погребе – бургундские ещё запаса середины девятнадцатого века, а также старые бордосские вина.
Виноградарство в регионе Бордо было введено ещё римлянами в середине первого века нашей эры. Сейчас там не только повседневное столовое вино производится, но и самые дорогие и престижные вина в здешнем мире.
Последняя информация – от молчуна-поручика, впрочем, он уже капитан. Капитаном Александр Владимирович тоже не так давно стал. Несколько дней назад ещё в штабс-капитанских погонах красовался. Вот и присоединился он к нашей компании своё производство отпраздновать.
Дорого в «Додоне». Да, уж ладно. Не последний хрен без соли доедаю…
Глава 2 Домой, но…
– Здесь остаться? Для продолжения обучения у сэнсэя?
Поручик на меня, как на умом порушившегося посмотрел.
Я ничего не ответил. Глубоко только вдохнул-выдохнул.
Ну, озвучил я свои мысли Александру Владимировичу, и что? Это ведь в порядке обсуждения. Окончательное решение я ещё не принял.
– Не знаю, не знаю…
Поручик хмыкнул и по комнате туда-сюда вышагивать начал.
– Остаться…
Судя по его реакции, такая мысль ему в голову не приходила.
Мой товарищ по додзё наконец мерять своими ногами циновки на полу перестал, остановился, снова глаза в меня упёр.
– Я – домой, ты, Иван, сам решай… Не маленький…
– Да, я, это так…
– Так, да не так… – Александр Владимирович как китайский болванчик головой замотал.
Такая фигурка у нас дома на журнальном столике стояла. Отец шутил, что она злых духов отгоняет. Их, невидимых сущностей, полным-полно вокруг. Есть – добрые, иные – настроены враждебно. Вот болванчик и борется с атаками злыдней.
Я в этих самых духов не верил, но любил смотреть на плавные покачивания головы фарфорового старичка с большими ушами. Да, у него ещё и кисти рук качались – туда-сюда, туда-сюда…
Как-то я отца про уши спросил. Ну, почему они у этого толстяка такие большие? Отец ответил, что в Китае крупные уши считаются признаком хорошей судьбы и лёгкого характера.
Отец, тогда ещё спросил меня, знаю ли я, откуда такие болванчики появились? Я ответил, что нет. Тогда рассказал мне папа про злобного императора – всё ему не нравилось, всё его раздражало. Подданным от него никакого житья не было. За всё это и превратил его сам Фу Шень – китайский бог счастья, в улыбающегося и согласно кивающего болванчика.
Александр Владимирович сейчас головой тоже кивал, но – совсем не в знак согласия.
– В Россию-то вообще потом собираешься, Иван, возвращаться?
– Да, – ответил я в стиле самого поручика.
Далее, мне были освещены мои возможные проблемы вследствие задержки возвращения из плена в Японии. Мы, хоть и здесь, но со службы-то нас никто не уволил.
– Поедем сейчас домой, а там со временем и сможешь вернуться, – подвёл итог поручик. – Так лучше будет.
Действительно, аргументы Александра Владимировича были весьма весомые.
– Может, и вместе сюда отправимся.
Последнее и помножило на ноль мои сомнения.
– Сэнсэй ещё нас с тобой переживёт, успеем у него поучиться. – поручик усмехнулся.
– Не, мы – дольше жить будем…
У меня как гора с плеч спала, даже на душе легко-легко стало.
– Я – тоже домой, – заверил я поручика.
Между тем, в лагере военнопленных каждое утро у ворот толпа собиралась. Солдаты, матросы и офицеры японской лагерной администрации чуть ли не хором один единственный вопрос задавали – когда их домой отправлять будут?
Ответ ежедневно был один и тот же – ждите.
Перемирия заключено, значит – скоро.
Однако, ожидание затягивалось. Российский император ратифицировал Портсмутский договор только в октябре. Еще через четыре дня последовал Манифест о мире с Японией. В этот же день было дано Высочайшее соизволение о демобилизации. Однако, увольняли со службы офицеров и нижних чинов не всех сразу и не в один день. Демобилизация должна была закончиться только в апреле следующего одна тысяча девятьсот шестого года.
Линевич отдал приказ о возвращении с Дальнего Востока офицеров, нижних чинов, а также чиновников, состоящих прикомандированными в Маньчжурских армиях, в свои части. Однако, план демобилизации полетел кувырком – в Чите и Харбине начались народные волнения.
Сначала забастовали читинские телеграфисты, их поддержали другие железнодорожные служащие. Демонстранты сделали попытку овладеть складами с оружием. Их рассеяли, при этом один рабочий, пытавшийся напасть на офицера, был ранен. После этого забастовку поддержали учащиеся старших классов мужской и женской гимназий, семинарии, реального и ремесленного училищ Читы. Связь армии с Россией была утрачена. Линевич отдал приказ о сбережении железнодорожного и телеграфного имущества и отправил полковника Захарова с двумя железнодорожными ротами и ротой телеграфистов на станцию Манчжурия. Чуть позже этот отряд был усилен еще одной телеграфной и одной железнодорожной ротами. Задачей Захарова было восстановление железнодорожной и телеграфной связи с Читой и Иркутском.
Почти одновременно, буквально на следующий день, к забастовке присоединились и служащие КВЖД. Захарову удалось арестовать часть телеграфистов на станции Манчжурия и заменить их военными. Однако, связь с Петербургом главнокомандующий вынужден был поддерживать только через Пекин.
Вскоре перестала работать и Кругобайкальская железная дорога.
Что происходит к западу от Урала – в штабах Маньчжурских армий практически не знали. Распространились слухи о том, что Москва охвачена пламенем, что количество убитых и раненых в ней перевалило за сорок тысяч человек…
В начале ноября в Харбине начались беспорядки. По городу ходили толпы. Одни – с красными флагами, вторые – с портретами императора. Первые были многочисленнее и их было больше.
Начались волнения и во Владивостоке…
Понятно, что вывозить нас из Японии на этом фоне посчитали пока не целесообразным. Вот поэтому мы и продолжали находиться в Мацуяме.
Глава 3 Владивосток
Генерал-лейтенант Георгий Николаевич Казбек уже не первый раз был комендантом крепости. После Ивангородской и Варшавской, Владивостокская крепость была у него уже третьей.
Город Владивосток не велик. Гражданского населения тут чуть больше двадцати шести тысяч. Из них русских уроженцев – едва двенадцать тысяч насчитается. Остальные – инородцы.
Вместе с тем, сам гарнизон крепости скоро шестидесяти тысяч достигнет.
Георгий Николаевич поморщился – толку-то… Дисциплина – хуже не бывает. Особенно она упала после того, как стало известно, что запасных полностью распустят только весной следующего 1906 года.
Офицерский корпус – состав офицеров и военных чиновников более чем неудовлетворительный. Большинство – пьяницы или отягощенные иными пороками, плюс – полные невежды в военном деле. Почти половина офицеров – запасные. Этим всё сказано.
Генерал-лейтенант тяжело вздохнул – такого ненадежного гарнизона у него ещё никогда не было.
Сухопутные части гарнизона сформированы уже во время войны с японцами из маленьких кусочков кадров старых частей, собранных со всех концов России, разжижены запасными и слиты наспех в безобразный конгломерат…
Демобилизация уже началась, а выехать на запад эти наполовину уже гражданские, а наполовину ещё военные люди не могут.
Георгий Николаевич уже не первый раз начал перебирать поступившие к нему на стол бумаги с донесениями.
Демобилизованные, которые не могут выехать домой, начали продажу личного имущества…
Понятно – жить-то им на что-то надо.
На рынке города наблюдалась драка бывших солдат и матросов с китайцами…
Ну, что… Такое уже не первый раз.
Начались волнения в городе…
Как бы войска использовать не пришлось.
Генерал опять поморщился. Очень не хотелось ему доводить дело до такого.
Забегая вперёд, надо сказать, что применить войска всё же понадобилось. Иначе успокоить бунтующих никак не получилось. Из принимавших участие в наведении порядка был убит один офицер и тринадцать солдат, ранено шесть офицеров и двадцать два солдата.
Среди бунтовщиков было убито два солдата, тринадцать матросов, шесть гражданских лиц и три китайца, ранено – тридцать два солдата, пятьдесят два матроса, двадцать два гражданских лица и двенадцать китайцев.
Разгром Владивостока был неслыханный. Бунтующие грабили всё, что только можно. Причем, делали это безумно – тут же портили свою добычу, бросали её…
Выгорела в ходе беспорядков почти треть города.
Комендант Владивостока сложил просмотренные бумаги в аккуратную стопочку.
Не гарнизон, а просто гнилая палка…
Начнёшь ею порядок наводить – она и развалится…
Тут ещё и эти пленные… Ожидается их не менее семидесяти тысяч…
– Пригласите ко мне контр-адмирала Греве, – приказал адъютанту генерал-лейтенант.
Его распоряжение было выполнено незамедлительно.
– Николай Романович, что думаете в отношении военнопленных? – обратился комендант к командиру Владивостокского порта.
– При настоящем положении дел, пленных везти во Владивосток, безусловно, нельзя, – последовал незамедлительный ответ.
Глава 4 Вот и Новый год…
– С Новым годом, Александр Владимирович!
За неимением хрустального бокала я поднял сакадзуки. Небольшую такую пиалку из глины.
Есть тут у нас любители, они саке принимают внутрь из маленьких деревянных кадушек. Делают их из криптомерии, вечнозеленого японского хвойного дерева. Говорят, что хвойный оттенок выгодно подчеркнет вкус и аромат саке. Однако, пить саке их этих кадушечек крайне затруднительно. На это требуются годы интенсивных тренировок. Ну, чтобы делать это изящно и неспешно. Совсем как местные жители.
Это мы дома – наливаем, пьем и закусываем. У них тут с этим самым саке – целый ритуал. Распитие японцами национального рисового напитка – строго регламентированная церемония.
Конечно, сейчас уже хозяйка дома не согревает бутылочку с саке теплом своего тела, но много заморочек и осталось…
С правилами этого мероприятия меня опять же поручик-молчун познакомил. Ну, а кто же ещё тут все тонкости местной жизни знает?
Сначала надо определиться, что же пить будем? Разных саке – как у дурака махорки.
Плен в этом отношении мне на пользу пошёл. Сейчас меня насчёт саке на хромой козе не объедешь.
Саке, надо сказать, – напиток многогранный. Видов его – великое множество. Имеется в Японии сладковатый саке с фруктовым, почти цветочным ароматом. Есть полусухой саке со свежим вкусом. Довелось во время плена мне попробовать и саке с легким мятным запахом и богатым мягким вкусом. Угощался я как-то раз пряным саке светло-золотого цвета, имеющим вкус ореха и запахом хереса. Поручик говорит, что в лучших сортах саке встречается вкус выдержанного сыра, соевого соуса и свежих грибов, но такое саке мне попробовать не довелось.
Наиболее распространены тут сорта очищенного саке – сэйсю. Это напиток бесцветен и по вкусу напоминает херес. Однако, некоторые японцы предпочитают более древний неочищенный саке – нигоридзакэ – желтоватого цвета и несколько горьковатого вкуса.
Раньше я думал, что саке – это рисовая водка. Ничего подобного. При приготовлении саке перегонка не используется. Вином его тоже в полном смысле назвать нельзя. Поручик наш – просто энциклопедист. Он мне и объяснил, что саке не брожением получают, а какую-то плесень используют. В общем, саке – это саке.
Сортов саке очень много, сразу разобраться трудно. Таким как я, новичкам в этом деле, главное решить – каким он будет на столе, подогретым или охлажденным. Обычно в жаркую погоду местные пьют прохладный сладкий саке, а когда на дворе холодина – теплый пряный саке.
Сегодня – холодно.
– С Новым годом, Иван!
Поручик подмигнул мне и выпил. Есть у него такая привычка – во время тоста подмигивать.
Грели мы с поручиком сегодня саке как положено – в токкури, кувшинчике с узким горлышком. Он не велик – если на домашние мои мерки переводить, в него только пол ноль пятой бутылки и войдёт. В чайнике воду вскипятили, в мисочку её налили, а потом туда токкури и поместили. Примитивно, конечно, не как сами японцы это делают, но как уж смогли.
Здешние местные несколько степеней подогрева различают: хинатакан – градусов до тридцати, это если я правильно Александра Владимировича понял, итохадакан – до температуры человеческого тела, нурукан – чуть теплое, градусов до сорока, дзёкан – теплое, ацукан – горячее, тобикирикан – такое уже пятьдесят пять градусов. Но, у нас термометра нет. Подогрели немного и ладно.
Перегревать саке нельзя – вкус его теряется.
Выпили мы по сакадзуки и тут же опять из токкури налили. Пить-то там всего ничего – один большой или пара маленьких глоточков.
Наливали опять же правильно. Самому себе наливать саке нельзя. Кто-то другой должен это делать. Ты же свою сакадзуки должен поднять и под тоненькую струйку саке подставить. Токкури надо держать двумя руками, но не за горлышко или под дно. На кувшинчике есть две выемки с боков, вот на них и надо ориентироваться. При разливе нельзя пролить ни капли. Начинает мне наливать поручик сначала медленно-медленно тоненькой струечкой, затем – быстрее, а под конец – опять медленно. Соблюдает до точности ритуал. Затем опускает токкури тоже как положено – перемещает вниз дно кувшинчика не поднимая вверх горлышка, ещё одновременно и поворачивает токкури, приводя его в вертикальное положение. Ни одна капелька саке из горлышка вниз на стол не падает.
Вот только пьем мы саке по-нашему. Быстро. Японцы же вливают его в себя медленно, тягуче, неспешно.
Реабилитируемся закуской. На нашем столе сегодня – сплошь морепродукты. Скинулись мы с Александром Владимировичем и купили сушеных кальмаров и какое-то готовое кушанье из угря. Название я его не запомнил, хоть поручик его и озвучивал.
Тосты у нас – русско-японские. К нашим обязательно добавляем – кампай! Это примерно – до дна. Ну, а как же с такими ёмкостями ещё можно…
– Александр Владимирович, про нашу вывозку отсюда ничего не слышно? – я задаю поручику ставший уже традиционным вопрос – он всегда первым все новости узнает.
– Пока ничего нового…
Глава 5 Домой!
Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили.
– День-два и прощай сакура, – весьма поэтично выразился Александр Владимирович.
– Ну, не прошло и полгода, – поддержал я его уже гораздо прозаичнее.
Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить.
Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу.
Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили.
Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда…
Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо.
Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но – всему хорошему когда-то приходит конец.
– Судами Доброфлота нас будут вывозить.
В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал, словно ему из Санкт-Петербурга это по прямому проводу сообщали.
– На пяти судах пленных во Владивосток будут отсюда отправлять, – уточнил поручик.
То, что это будут десять генералов, два адмирала, тысяча шестьдесят шесть офицеров, пятьдесят одна тысяча триста тридцать солдат и восемь тысяч семьсот восемьдесят три матроса, он, само-собой, знать не мог. Но, именно столько вернулось в Россию. Небольшое количество пленных решили остаться в Японии, но Бог им судья…
Кстати, позднее оказалось, что информация по кораблям Добровольческого флота у Александра Владимировича оказалась не совсем точная. Но, тут уж он совсем был не виноват. Так ему сказали.
Я и поручик собрали свои узелки, поближе к сердцу выданные японцами бумаги спрятали.
При оформлении документов я ещё и одно дельце в своих интересах провернул. Правда, это мне некоторой суммы йен стоило. Почти всё отдал, что у меня было тут скоплено из ежемесячных офицерских выплат. В лагерных документах я подпоручиком числился, но японец-писарь, не поедут же в Россию его бумажку проверять, указал, что возвращается на родину нижний чин – санитар Воробьев Иван. Больше я переживал – осёл, нагруженный золотом, ворота любой крепости открыть может…
Первоначально нашу партию военнопленных думали в Кобе на пароход посадить, но там началась эпидемия чумы. Причем, не слабенькая такая – в день умирало до четырехсот человек.
Из-за всего этого нам с поручиком получилось ещё и в Нагасаки побывать. Правда, самим городом мне не получилось полюбоваться, но хоть порт увидел. Поэтому я себе в актив записал и этот город. Ну, что побывал я в нём.
– На «Воронеже» домой пойдём. – поручик кивнул на доброфлотовский корабль, что был пришвартован в порту.
Да, в принципе, какая мне разница, на «Воронеже», так на «Воронеже».
– Смотри, сам Рожественский с нами возвращается…
Вслед за человеком в адмиральской форме на борт «Воронежа» сейчас поднималась группа старших офицеров. Скоро и до самого поручика очередь дойдёт. Пока же он рядышком с нашей толпой нижних чинов стоял. Солдат и матросов на набережной сейчас не одна тысяча была. Как на «Воронеж» все и войдём? Большинство – порт-артурцы, но были и такие как я, кто в других местах в плен попал.
Некоторые солдаты и матросы были под хмельком. Ну, понятное дело – с Японией прощаемся, домой едем…
Нижние чины грузились на «Воронеж» гораздо дольше офицеров. Тех-то едва с полсотни было, а нас – вон сколько. Некоторые охрану задирали, матом японцев крыли. Нехорошо это как-то, чем, конвойные-то перед ними виноваты? Служба у них такая.
Пароход прогудел и мы отчалили.
Я стоял и на море смотрел. Когда ещё придётся.
– Табачком не богат?
Ко мне морячок подошёл. Пьяный. Глаза наглые.
– Угощайся.
Мне не жалко, да и табак нам на дорожку выдали.
– Э, ну не столько же!
Морячок у меня себе чуть не половину из кисета отсыпал.
– Чего?
Явно, нарывается.
Да, ладно. Хрен с ним.
– Кури, говорю, на здоровье…
Морячок на меня нехорошо зыркнул и отошёл. Кулаки у него, явно, чесались. В лагере мира между солдатами и матросами не было, а сейчас хоть и домой едем – та же байда продолжается.
Ну, вырубил бы я его, а это мне надо? Пусть живёт, убогий…
Глава 6 Бунт на корабле
Отплыли.
Пока-пока, Япония.
Час идём, второй, третий…
Штормит немного, но я морской болезнью не страдаю. Ещё и ветерок на палубе хорошо так обдувает.
Кормить-то нас тут собираются? Что, сухой паек выдали и всё? Горяченького бы сейчас… Аппетит у меня что-то разыгрался…
На палубе уже местами песни стали слышны – отмечает народ возвращение в родные палестины.
Ещё где-то часа два всё было нормально, но тут «Воронеж» что-то стал свой ход замедлять, а потом и вовсе разворачиваться.
Что за дела? Возвращаемся? Случилось что?
Как-то на душе у меня стало не спокойно.
Тут Александр Владимирович подошёл. Вот его сейчас и спрошу.
– Во Владивостоке восстание, – опередил мой вопрос поручик. – От коменданта Владивостокской крепости телеграмма пришла. Возвращаемся в Японию.
– Да уж…
Вот и отправились домой… Недолго музыка играла…
Во Владивостоке восстание… Вот те на… Вроде, всё уже успокаивалось.
– Пошли. Охраны у адмирала сейчас нет никакой, а мы с тобой, если что…
Если что, поручик не сказал. Так понятно. На «Воронеже» сейчас у нижних чинов дисциплина ниже плинтуса, могут и отчебучить что-то.
– Кроме Рожественского на «Воронеже» сейчас и генерал-майор Данилов со своим штабом, и адмирал Вирен, ещё какой-то генерал, но я его не знаю…
Говорил всё это Александр Владимирович вроде и обычным своим голосом, но нотки беспокойства в его речи всё же проскакивали.
– Пошли, – не стал я отказываться.
– Так, а это кто ещё там?
Поручик перегнулся через борт. К «Воронежу» подходила какая-то лодка.
– Пираты, – блеснул я остроумием.
Если бы пираты…
Позднее уже жандармы выяснили, что подплывал к нам доктор Руссель. Личность весьма интересная – русский врач, революционер, сенатор, а затем и первый президент сената Гавайских островов, учредитель множества школ и библиотек, первой в Океании консерватории… Человек не бедный и ненавидящий всей душой российское самодержавие.
Он и плеснул маслица на угольки. Так на «Воронеже» уже черт его знает, что творилось, когда солдаты и матросы узнали, что мы в Нагасаки возвращаемся.
– Рожественского за борт!
– Офицеров туда же!
– Домой!
– Во Владивосток везите!
– Домой хотим!
Рожественский вышел, чтобы бунтующих успокоить, но куда там…
– Домой, в Россию!
– За борт адмирала!
Толпа напирала, вот-вот схватят Зиновия Петровича, на куски его порвут. Цусиму они ему простить не могли…
– Стоять!!! – рявкнул поручик.
– Ты ещё кто?
– За борт его!
– Бей!
В голову Александра Владимировича полетела пустая бутылка. Тот отбил её предплечьем.
– Стоять!!!
Я переместился вперёд, встал между моряками и адмиралом.
Давешний матросик, что кисет мой ополовинил, попытался меня ударить. Блоком я ему перебил руку. Этого хватило. Матрос завалился назад, но упасть ему не дали. Подхватить успели.
– Петю убили! – заорал кто-то.
Тут и началось…
Бузники ногами не бьют, ими они убивают… Я ногами не бил, да и тесно здесь было. Работал руками. Локтями, кулаками. Старался больше мягкую технику использовать – наши всё же против меня.
В общем – отбились мы с поручиком. Правда, не без ущерба. Наши морячки тоже не лаптем щи хлебают.
– Японцы!
– Японцы!
– Японцы!
Со всех сторон вдруг загомонили в немного отступившей от нас толпе.
Действительно, ещё далеко, но явно – в нашу сторону, двигалась пара кораблей. Наших тут сейчас быть не могло. Значит – японские.
Матросы и солдаты стали расходиться.
Не прошло и часа, как на борт «Воронежа» поднялись вооруженные японцы.
Дальнейшее возвращение в Нагасаки обошлось без приключений.
На палубу я уже не вернулся. Мне было выделено место в каюте Александра Владимировича.
Глава 7 Нагасаки
Ещё до отплытия из Японии, когда я узнал, что мы с поручиком из Нагасаки домой отправляемся, у меня сразу же сработала ассоциативная память, или как там это правильно называется.
Нагасаки…
Ну, понятное дело, тут же вспомнилось устойчивое словосочетание – Хиросима и Нагасаки. На эти города американцы свои атомные бомбы сбросили. Погубили непонятно для чего кучу народа. Исход войны, как в школе ещё говорили, был уже совершенно ясен…
Таких словосочетаний в запаснике памяти советского человека много – Карл Маркс и Фридрих Энгельс, страны социалистического содружества, мир во всём мире…
Ещё и песня в голове раз за разом стала проигрываться. Владимира Высоцкого. Про девушку из Нагасаки.
Тут, наверное, сыграло роль ещё и то, что морем мы в Россию возвращаемся.
Он капитан и родина его – Марсель.
Он обожает споры, шумы, драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.
Что и говорить – хорошая песня. Марсель, эль, Нагасаки…
Я в своё время её слова чуть ли не с первого раза запомнил.
У ней следы проказы на руках,
У ней татуированные знаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.
Текст ещё у этой песни чуть-чуть медицинский. Это – про проказу. Сейчас-то она редко встречается, а раньше её ужас сколько было… Проказа – лепра. Даже специальные медицинские учреждения имелись – лепрозории. После крестовых походов, когда лепра распространилась в Европе, количество лепрозориев там достигало девятнадцати тысяч. Больных туда помещали навсегда, а жизнь в них была просто адом на земле.
У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки.
И в порту Нагасаки эта песня у меня в голове вертелась, и уже когда отплыли. Никак я от её отвязаться не мог. Нагасаки, Нагасаки, Нагасаки…
Вот ведь как. Мог, мог, Владимир Семенович, тут уж ничего не скажешь. Жаль, рано ушёл из жизни, а сколько ещё мог…
Кораллы алые, как кровь
И шелковую блузку цвета хаки,
И пылкую, и страстную любовь
Везет он девушке из Нагасаки.
Что ни строчка – слово, намертво привлекающее внимание, рождающее ассоциации… Кровь, хаки, любовь… Грудь, губы, путь… Нет, гений, он и есть гений…
Сейчас мы с поручиком снова в порту Нагасаки были. Вернулся обратно в Японию наш «Воронеж».
Нижних чинов пока на борту оставили – решают, как с ними дальше поступить, а офицеры на берег сошли. Рожественский в своей каюте заперся. Никого видеть не желает. Сейчас его японская полиция охраняет, в наших с поручиком услугах он не нуждается.
Да, солдаты и матросы с «Воронежа» своих предводителей-бузотеров выдали, их куда-то в город увезли. Всё тихо и спокойно стало. Ну, так, относительно…
Вернулся капитан издалека,
И он узнал, что джентльмен во фраке,
Однажды накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.
Сколько нам здесь ещё куковать – никто сказать не может. Успокоится всё во Владивостоке, вот тогда домой и поедем. Так нам было сказано.
Есть у меня огромное желание город посмотреть. Тем более, что никто этому сейчас не препятствует.
– Александр Владимирович, осмотрим местные достопримечательности?
– Не имею возражений… – последовал ответ поручика. – Могу даже в роли проводника выступить.
Во как… Тут тоже он всё знает!
У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь,
Не видев девушки из Нагасаки.
– Тогда, пойдемте. Что время терять.
Я кивнул Александру Владимировичу в сторону города.
– Пошли.
Глава 8 Прогулка с комментариями
– Раньше, здесь в бухте почти каждый день можно было увидеть корабли с голубым крестом Андреевского флага…
Александр Владимирович опять разговорился. Всё – больше я его молчуном называть не буду. Может, в прежние месяцы на него так плен влиял?
– Нагасаки до войны был постоянной базой для зимовки русского флота, с отцом мы сюда часто приезжали…
Так, так, так… У меня опять, в который уже раз, возник вопрос о роде деятельности отца поручика. Может, он тут с какой секретной миссией находился? Разведчиком был?
– Российских подданных на каждом шагу тут просто было встретить. Особенно – артистов… – Александр Владимирович улыбнулся, видно что-то ему забавное из прошлого вспомнилось. – У японцев одно из главных удовольствий жизни – театр. Они тут не только в городах имеются, но даже и в деревнях. Входная плата в данные заведения самая ничтожная. Представления начинаются с утра и продолжаются до самого вечера. Сюжеты представлений – исторические, игра – правдивая, создающая полное впечатление действительности. Пришедшие в театр себя как дома чувствуют – разговоры ведут, чай пьют, закусывают принесённым с собой.
Поручик прервался. Кивнул на изрядно обветшавший дом.
– До войны здесь российское консульство было. Над воротами наш герб имелся. Сейчас, в связи с текущими событиями, его видно и сняли. Часто здесь мы с отцом бывали.
Вот, часто бывали… Поручик, ещё в Мацуяме как-то обмолвился, что его родитель здешние целебные растения изучал и методики их применения при разных заболеваниях, интересовался восточными оздоровительными системами. На этой почве он и с сэнсэем знакомство свёл. Учитель не только мог жизнь одним ударом отнять, но и умел хорошо здоровье поправить. Зачем отцу поручика часто в консульстве бывать? Про цветочки рассказывать? Точно, он сюда какие-то сведения, нужные родине, передавал, работал под прикрытием.
– Так вот, про наших артистов, – последнее слово, опять как-то с некоторой издёвкой прозвучало. – Повадились сюда наши певчие птички приезжать. Лавры пожать, йены заработать. Сами – ни голоса, ни вида приличного. Сразу бегут к консулу с просьбой в распространении билетов. Он помогает, глядишь и зала полна. Начнут петь… Публика до первого антракта еле-еле дотягивает. Ничего, они ничуть не смущаются, только перед каждым выходом краску на своё лицо гуще накладывают. Едут в Порт-Артур, тут, в Нагасаки концерт дают, едут обратно – ещё один здесь устраивают. Словно тут город полон дойных коров.
Александр Владимирович опять улыбнулся.
Между тем, мы до третьей улицы от набережной дошли. На второй, что миновали, наше консульство и было расположено.
– А, мошенников с российскими паспортами здесь сколько было… Всё якобы графы и князи… Шагу ступить некуда. В магазинах Нагасаки, тех, кто по-русски говорит, сразу два-три приказчика со всех сторон окружали. Боялись, что такой посетитель сделает бесплатную покупку.
То и дело нас обгоняли рикши, не мало их и навстречу попадалось. Мы же решили пешком пройтись, размять ноги.
– Вот здесь я первый раз в Японии подрался… Уже посещал я тогда додзё. Иду, а пьяный американский матрос ногами рикшу пинает. Сбил его на землю и свою силу показывает. Мне тогда пятнадцати не было, а матрос – здоровенный… Ничего – справился.
На лице Александра Владимировича опять мелькнула улыбка. Настроение у поручика на глазах становилось всё лучше и лучше. Полезным образом на него воздух свободы влияет, иначе и не скажешь.
– Тут всё больше публичные дома, – продолжал знакомить меня с достопримечательностями города поручик.
Подмигнул ещё лукаво при последних словах.
Нет, сюда я не ходок. В портовом городе такую экзотику намотать себе можно…
– Это – «Морской дом». Любой наш соотечественник, по какой-то причине оставшийся в Нагасаки без гроша, мог здесь переночевать, иметь стол и трезвое времяпровождение. Устроил его наш консул князь Гагарин, причем – без копейки казенных денег. Даже фельдшер здесь имелся.
Поручик кивнул на повязку у меня на рукаве. Сейчас, при возвращении домой, я был уже обмундирован как положено. Никто пока со службы меня не увольнял, поэтому выглядеть я должен был соответственно.
Имелся, правда, маленький нюанс. Глупая жаба меня за горло щекотала. Из списков офицеров меня вычеркнули и поэтому триста рублей от государя-императора мне не были положены, как всем возвращавшимся из плена российским офицерам. Ладно, зато неприятностей избежал вследствие мнимого здешнего статуса.
– Обрати внимание, Иван, на лица. Тут много полурусских-полуяпонцев.
Я внял совету Александра Владимировича. А, ведь точно…
– Ресторан «Волга». – очередной кивок поручика на дом в типичном японском стиле. – Зайдём?
Где он тут название великой русской реки увидел? Ничего вроде такого не написано – сплошные иероглифы.
– Здесь наш император со знаменитой гейшей О-Матцу познакомился…
Поручик выговорил это гораздо тише, чем минуту назад звучала его речь. Ещё и глядел при этом куда-то себе под ноги.
– Ну, тогда он ещё цесаревичем Николаем был… Пошли, русских тут любят. У нас – душа нараспашку, последний рубль и тот ребром…
В море нижних чинов так и не накормили, поэтому я принял предложение Александра Владимировича.
Обстановка в ресторане оказалась самой обычной европейской – столы, стулья. Как будто где-то на родине, за столами сидели морские и пехотные российские офицеры. Часть уже была в расстёгнутых кителях, с красными лицами и осоловевшими глазами. Разбавляли компании растрёпанные подвыпившие японки. В заведении стоял разноязыкий галдёж. На стене в дорогой раме имелся фотографический портрет нынешнего российского императора.
Глава 9 Всё же – прощай, Япония!
Александр Владимирович поморщился – в ресторане было здорово накурено. Да, ещё и шумновато.
Я разделял его мнение. Хоть и сам курю, но предпочитаю это делать на свежем воздухе.
– Остаемся? – вопросительно посмотрел на меня поручик.
– Да. – когда ещё в заведении побываешь, где сам император изволил откушать. Такое потом и где-то в компании можно к слову упомянуть – вот де, обедал как-то в Нагасаки в ресторане, куда самодержец всероссийский захаживал.
Круто? Не то слово…
Хорошо тут, в больших городах, пленные время проводят. У нас в Мацуяме такого не было. Некоторые даже в кимоно щеголяют. Причем, на мой взгляд, в весьма дорогих.
Пообедать у нас с поручиком не получилось. Даже заказ не успели сделать. Дверь ресторана открылась и на пороге появился штабс-капитан. Обвёл зал глазами, перед этим поморщился, точь в точь как Александр Владимирович.
Быстрыми шагами вошедший приблизился к нашему столику.
– Прошу проследовать к адмиралу.
Сказано это было поручику. Я, хоть и с наградой на груди – нижний чин. Хорошо ещё в ресторан пустили. Дома такое у меня вряд ли получилось.
Да, дома… Сейчас я место, куда попал, как-то незаметно для себя стал домом называть…
Не говоря ни слова поручик встал из-за стола. Я – за ним следом.
Что там опять с адмиралом стряслось? Раз мы его уже спасали…
Оказалось, что во Владивосток мы всё же отправляемся. Это, опять же со слов Александра Владимировича.
Его, как мы в порт вернулись, к Рожественскому пригласили. Ну, или к кому-то ещё. До меня информацию об этом не соизволили довести. Я весь на ветру продрог, пока он вернулся. Что в Мацуяме, что здесь погода какая-то ветреная, да и влажность высокая. Не нравится мне такой климат, но меня кто бы спрашивал.
– Возвращаемся во Владивосток, – на ходу сообщил мне поручик. Мне рукой махнул, чтобы я за ним шёл.
– Матросов и солдат на «Воронеже» опять вывозят, а мы – отдельно…
Ага, мы – значит это и меня касается.
– Генерал-майор Данилов, что возглавляет комиссию по приему пленных в Японии, распорядился Рожественского и его сопровождающих на транспорте «Якут» отправить.
Вот, это правильно. Мне с солдатами и матросами во Владивосток сейчас совсем не с руки вместе следовать. Многие из них на меня обиду затаили. Не допустил я их до адмиральского тела, не дал его на лоскутки порвать. Да, впрочем, он и сам виноват. Как вышел к ним – орать начал, вёл себя не особо подобающе. Нельзя так с народом…
Нет, мы с поручиком себя, конечно, в обиду не дадим, но покалечим ведь многих. Сэнсэй учил по возможности лишний раз кулаками не махать, свои умения направо-налево не использовать. Вот, как в тот раз, когда морячок у меня пол кисета махорки отсыпал. Ну, поломал бы я его, но в этом нет никакой чести воину. Самый лучший бой – которого ты избежать смог. Так же, кстати, дед всегда говорил – самая лучшая операция, которую не понадобилось делать, получилось её избежать или предупредить. Ну, а он – врач от Бога. Так все говорят, не только друг его Соломон Соломонович.
Вот, опять я настоящий свой дом вспомнил. Не тот, в который я на «Якуте» возвращаюсь, а тот, который где-то там остался. Вроде и не малыш, а иногда так сердце защемит… Ну, хоть плачь.
Уже на транспорте, когда в море вышли, адмирал нас к себе пригласил. Вернее, опять Александра Владимировича, ну и меня, как бесплатное к нему приложение. Что ни говори, тут сейчас в России сословный строй.
Александр Владимирович – дворянин. Зиновий Петрович – тоже.
Причем, поручик в дворянской иерархии повыше адмирала будет. Он – потомственный дворянин, из знатного древнего рода. Не какой-то там личный, который свой статус и по наследству передать не может.
Ещё одно сословие – духовенство. Оно тут делится на черное и белое. Черное – это монахи. Белое, это священнослужители, не связавшие себя обетом безбрачия. Так, в селе Федора батюшка пятерых детишек имел, а когда я в армию от общества не совсем по своей воле отправлялся, попадья опять с большущим животом ходила. Пока я на Дальнем Востоке геройствовал, батюшка скорее всего ещё одного наследника настрогать сподобился.
Следующее полу привилегированное сословие – казачество. Это военно-служилые люди. Обязаны они нести службу со своим снаряжением. За это их освобождают от налогов, на каждого мужика в семье тридцать десятин земли дают и выплачивают пособие на полевые работы. Почти все казаки – люди зажиточные. Ну, есть и голытьба. Так, просто работать на земельке-то надо…
Мещане – мелкие служащие, прислуга, городские ремесленники, студенты из семей от сохи и бороны…
Купечество. Чтобы купцом стать, ты сначала раскошелься, денежный взнос уплати, а то так мещанином-мелким торговцем и останешься. В зависимости от товарооборота купцы тут на три гильдии делятся. У первой и второй такие же привилегии как у дворян и духовенства. В случае провинности даже телесным наказаниям они не подвергаются. Мне же, в морду дать – да, запросто…
Крестьянство – самое низшее и многочисленное сословие. Их почётная обязанность – с утра до ночи работать и платить налоги.
Зиновий Петрович не в настроении. Как будто червь его какой внутри точит.
Поблагодарил нас за охрану собственной персоны. На «Воронеже» ему не до того было.
– Чем после демобилизации собираетесь заниматься, молодой человек? – сказано мне было, причем, даже и доброжелательно. Ну, я же – его спаситель.
– Обучаться в Императорской Военно-медицинской академии, – отрапортовал я.
Рожественский перевёл взгляд с моего лица на Знак отличия Военного ордена.
– Похвально, весьма похвально…
Глава 10 «Шкурное дело»
– Шотландец…
Александр Владимирович постучал по переборке каюты, где мы с ним были расквартированы.
Я – не по чину, но поручик как-то там это дело решил. Ещё и заслуги у меня веские были…
В общем, залетела ворона в высокие хоромы.
– В Абердине «Якут» с верфи сошёл, – продолжил Александр Владимирович видя моё недоумение. – Кстати, весьма знаменитый кораблик.
– Чем же?
Ну, сейчас поручик опять что-то такое выдаст… Историю какую-то занимательную. Ему бы книги писать – мог озолотиться…
– В начале девяностых это судно было выкуплено Морским ведомством для снабженческих рейсов, а также для охраны котиковых промыслов на Командорских островах. Американские браконьеры там без зазрения совести вели свой незаконный промысел… Японцы, тоже не отставали.
Поручик вынул из кармана портсигар, вопросительно на меня посмотрел.
– На воздух? – предложил мне Александр Владимирович уже привычно.
– Пойдёмте, – не стал возражать я – нам в каюте-то спать ещё предстоит.
– Так вот, – продолжил поручик уже на палубе. – Что сторожишь, то и имеешь. В конце навигации девяносто четвертого года во Владивостоке в определенных кругах распространилась информация об ожидаемом привозе караулом Тюленьего острова крупной партии шкур котиков. Добыли де те их браконьерским путём. Причем, доставить их должны были на одном из судов, которые эти самые промыслы и охраняли. Стали тогда осматривать вышеназванные корабли при приходе их на рейд до схода караула на берег. На «Якуте» и нашли почти сто шкурок. Начальник караула пояснил, что это шкуры котиков, употреблённых караулом для питания. Он де их собирался сдать в казну по прибытии во Владивосток, но не успел по известным обстоятельствам.
Поручик затянулся, поёжился. На палубе было свежо. Это – ещё мягко сказано. Я уже покурил, и был не против вернуться в тёплое помещение.
– Буквально в том же месяце в одной из японских газет промелькнула информация о том, что некая известная гамбургская компания, торгующая мехами, получила пять тысяч котиковых шкурок от российских офицеров, которые котиковые промыслы и охраняют. В Морском министерстве разразился скандал, управляющий приказал немедленно разобраться с этим делом и самым строгим образом наказать виновных. Так и началось нашумевшее «шкурное дело». Всех причастных к нему офицеров доставили во Владивосток. Даже тех, кто уже к тому времени на Балтике служили…
Между тем, мы вернулись в каюту.
– Следствие показало, что начальник караула Тюленьего острова лейтенант Горшанов организовал массовый убой котиков. Вовлёк в это личный состав караула, а если кто из подчинённых отказывался – того запирали на несколько дней в сарай и не кормили. Заготовили тогда более тысячи шкурок котиков, доставили их на «Якуте» во Владивосток и продали. Денег Горшанов получил не мало. – Александр Владимирович криво ухмыльнулся. – Они ему весьма нужны были, имел он пристрастие к морфию…
В дверь постучали. Александра Владимировича просили через полчаса к ужину.
– Так вот, свято место пусто не бывает. Горшанова в другое место служить перевели, нового лейтенанта на остров назначили. Тот тем же самым занялся. Так же привлек к этому делу караул, пообещав каждому по триста рублей выдать на руки. Заготовили шкурок много. Первую партию в количестве трёх тысяч вывезли с Тюленьего на шхуне «Котик», а вторую – опять же на «Якуте». Упаковали их в ящики и промаркировали как казенный груз. Затем шкурки были переправлены в Лондон на аукцион. В следующем сезоне, уже третий по счёту лейтенант тем же промышлять задумал. Опять с участием своих подчиненных из караула. Котиков били тысячами, через Японию отправляли в Европу. Там с аукциона они шли просто нарасхват. Наконец, браконьеров и вывели на чистую воду. Помогла статья в японской газете. Правда, не всех. Кто таинственным образом скончался, кто-то и скрылся в неизвестном направлении. Ущерб насчитали в десятках тысяч рублей золотом. Лейтенантов за преступные деяния лишили всех особых прав и преимуществ, чинов и наград, а также исключили со службы и сослали. Первого – в Тобольскую губернию, второго – в Архангельскую, третьего – в Томскую с правом избрать место жительства через двенадцать лет в пределах Европейской и Азиатской России за исключением столиц и столичных губерний.
– Строго… – я был впечатлен приговорами за браконьерство.
– Строго, а как иначе? У державы воровали…
Александр Владимирович посмотрел на часы.
– Иван, мне уже пора ужинать.
Мой организм давно об этом же самом сигнализировал. Что-то после плена я всё наесться не мог. Почему? А, кто его знает…
Да, я столовался на «Якуте» с командой. Ну, не с адмиралом же.
Глава 11 Про липовую ложку
Егор-то вон как поглядывает…
Злодей, ой злодей…
Убить тебя желает…
Голос в голове уже по третьему разу это повторять начал.
А, Егор-то, правда, нехорошо поглядывает.
Ухмылочки строит.
Ну, ничего… Ничего…
Меня так просто не возьмёшь…
Знаем, Егорушка, мы твои чёрные задумки…
Опередить Егора надо. Он, пусть росточком не велик, но здоров… Медведь…
Матрос первой статьи Василий Журавлев неторопливо, даже с некоторой ленцой встал из-за стола. Зевнул. Потянулся. Затем темп его движений резко поменялся. Мгновение, и в его руке появился шлюпочный нож. Причем, уже раскрытый.
Из шлюпочной укладки нож в карман Василия вот уже почти как десять дней переместился. Лезвием такого рабочего инструмента колоть практически не получится, разве что свайкой, но резать – за милую душу. Тем более, что теперь нож до остроты хорошей бритвы доведён…
Пара шагов и Василий уже за спиной Егора.
Поздно теперь ухмылочки строить.
Ишь, со свету хотел меня сжить.
Не получится у тебя это, голубанчик…
Лезвие шлюпочного ножа моментально перехватило горло сидевшему за столом. Тем более, Василий все очень профессионально сделал – свободной от ножа рукой запрокинул голову Егора назад. Жилки кровяные на шее почти без защиты и остались. Вот они – прямо под кожей, бери и режь…
Алая кровь брызнула на стол.
От Егора избавился, а Фома?
Про Фому, Вася, забыл?
Вот же он – рядом с Егоркой, вместе они тебя жизни лишить собирались…
Голос в голове не исчез, с Егора на Фому переключился.
Кровь Егора на столешнице смешалась с кровью Фомы…
Что он творит?
Высоченный матрос творил ужасное. Одного своего товарища уханькал, второго. Ещё через одного я уже сижу. Меня как Александра Владимировича в кают-компанию не зовут трапезничать. Ужинаю я сейчас с матросами.
Щи я уже выхлебал, к оставшемуся на дне тарелки мясу макарон добавил. Кстати, от тут приличные. Вообще, кормят в плавании нижних чинов нормально, дважды в день винную порцию выдают. Мне казенная чарка не положена – к экипажу я отношения не имею.
Ты, Вася, неужто Петра так оставишь?
Ночью он тебя и ухайдакает…
Отомстит за дружка своего – Фому.
Надо и его…
Голос в голове матроса первой статьи никак не угомонивался. Указания его летели быстрее пуль – мысли, они быстрые.
Василий шаг влево сделал, своей, опять же левой рукой за волосы моего соседа по столу схватил. Правая его рука с ножом начала двигаться по смертельной траектории.
Я, как сидел, так и ударил из весьма неудобного положения. В руке у меня ложка была, её я и использовал.
Сэнсэй всем нас учил работать. Ложка имеется – прекрасно. Тарелка перед тобой? Лучше не бывает, это ещё повезло тебе…
Ложка у меня была деревянная. Другой у солдата и матроса не имеется. Форма её – почти такая же, как у Федора в селе. Но, имелся один нюанс. Черпало ложки на «Якуте», той, что мне тут выдали, было несимметричным – более выпуклым с левой от черенка стороны. Так удобнее суп отхлёбывать. Качает тут иногда, знаете ли…
Ложка была липовая, простой работы, ручка круглая. Семеновская, скорее всего. Там их десятками миллионов каждый год делают.
Липа – мягкое дерево, но матросу, что сослуживцев своих жизни лишал, хватило. Черенок ложки между рёбер куда надо скользнул. У большинства такое, ясное дело, не получится, но у ученика сэнсэя, любая палка – меч…
Глава 12 Снова по Транссибу
Во Владивостоке мне раньше быть не приходилось. Ну, всё когда-то бывает в первый раз.
Впечатление на меня город произвёл… своеобразное. Словно его сначала какие-то дикие орды захватили, потом войска нашего государя отбили. И так – раза два, не меньше.
Часть города выгорела, на улицах – мусор. Словно все дворники забастовали. В центре ещё было почище, а на окраинах – полная разруха.
На афишных тумбах и заборах – листовки. Причём, одни – властями напечатанные, другие – явно какими-то возмутителями спокойствия. Революционерами, если можно, так сказать.
«Запасные! Близок уже тот желанный час, в который каждый из вас увидит снова свои родные поля и близких сердцу лиц! Больше ждали – меньше осталось! Не одни вы – с вами и все действительной службы генералы, офицеры, и нижние чины также почти два года пробыли на театре войны, разлученными многими тысячами верст от своих семей и детей, и теперь, когда война закончилась, когда каждый исполнил свой долг – все-таки должны оставаться в Маньчжурии! Исполняйте же, воины, свой долг до конца, терпеливо ждя каждый своей очереди, помня, что всех сразу, по многолюдству, в один день не отправить!»
Ну, эта явно, где-то в штабе Маньчжурских армий писана. Успокаивают в ней демобилизованных, чтобы они порядок не нарушали, своей очереди отправки в Россию ждали.
«Большие чиновники – алексеевы, безобразовы и т. п. – разграбили Россию, сделали казну пустой, теперь у них нет денег на вашу перевозку, чтобы дать вам на дорогу продовольствие, одеть и заплатить жалованье. Да они боятся вас пустить домой, после всего того, что вы видели на войне их грабеж, распутство и беспорядок».
Эта – уже не от командования. Размером поменьше, бумага у неё похуже. Характер текста – подрывной. Точно, какие-то революционеры постарались.
Надо сказать, что демобилизованных и пленных, вызволенных из Японии, из города всё же уже вывозили. Весь рейд Владивостока был забит судами. Причем видел я там не только российские флаги, но и были суда немецкие, английские и бельгийские.
Я и поручик должны были отправиться домой по железной дороге. Так командование решило в отношении большинства бывших пленных. Для нас никто исключение делать не собирался.
Мне и Александру Владимировичу несказанно повезло. Наш эшелон уже сегодня вечером отправлялся, так что мы в городе не задержались. Да и честно говоря, делать в нём было нечего. Даже нормально поесть, по словам поручика-привереды, тут было негде. Все рестораны во Владивостоке стояли с закрытыми дверями.