Порок. Часть 2

Глава 1

Денис

С непроницаемым выражением лица захлопнул дверь тачки Барина и на доли мгновения потерялся в смазанном красками пространстве под разрезающее звучание в ушах последнего разговора с воротилой. Слепо вглядывался вслед сорвавшемуся черному мерсу, безотчетно в последний раз глазами пробежался по затертым номерам машины и пытался унять вспыхивающие в больной башке мысли, заполнить в грудине холодную пустоту, совладать с реалистичными картинками перед глазами, как я минуту назад, не теряя времени, в салоне авто спускаю в ненавистную тушу пол магазина, если бы при себе имел ствол. И, плевать, что за этим бы последовал собственный смертный приговор. Не имеет разницы сейчас или спустя месяц – два. Так, хотя бы, заберу вслед за собой главную мразь, которая впоследствии даст мне мирно спать на той стороне.

Запрокинул башку назад и медленно выдохнул из себя острое, как тысяча мелких разбитых стекол напряжение, вмиг превратившееся на морозе в ничтожное облако пара.

Застыть бы так навечно.

Противно прищурил глаза, которые тонули в заводи жестокости и озлобленности, напрочь не замечая холодную бесконечность неба.

Застыть… и провалиться, к чертовой матери, сквозь землю, Туман!

– Ден?! – со стороны привлек к себе внимание свист, напомнивший, что Михася с Рыжим все еще стоят у мусарни в ожидание меня.

Стоило мне развернуться в сторону девятки, как тотчас наткнулся взглядом на матушку, выбегающую из вонючего отдела, в котором я пробыл пару часов.

Сжал каменную челюсть, готовясь ко второму акту и тяжелой поступью, раздраженный, двинулся к ней, оставляя из под массивных черных ботинок четкие следы на грязном снегу.

– Ты что тут делаешь? Зачем, приехала? – перешел сразу к делу, оказавшись напротив заплаканной родительницы.

– Что, это было? – одной рукой цепко ухватилась за рукав моей куртки, а второй носовым платком стерла с лица слезы. – Во что ты ввязался, Денис? Это ведь следственное управление по особо важным делам! – мать обернулась на ментовку, никак не отреагировав на мои слова. – Я в каждый пункт забегала по нашему адресу, а меня отправили в другой конец города. Что ты натворил?! – затрясла меня и уставилась в глаза, не замечая, что я уже терял остатки терпения.

Взрыв неминуем. Но не сейчас. Не здесь. Наедине с собой.

– Не стоило ехать через весь город. Отправляйся домой, – уверенно схватил ее выше локтя и насильно поволок к ожидающей девятке, где сидели пацаны.

– Ты слышишь меня? – вскрикнула от беспомощности женщина. – Слышал, что я тебе сказала? – взбрыкнула и попыталась вырваться из крепкого хвата, когда заталкивал ее в салон машины. – Что ты творишь? Мы столько не виделись и вот так…

– Хватит, – нагнулся к ней и тихо процедил, заставив растерянно прикрыть рот, когда пыталась вставить очередную ебошь*(чушь). – Едь домой. Я завтра сам подъеду, – не мешкая захлопнул заднюю дверь и подошел к переднему пассажирскому месту, где устроился Рыжий. – Отвезите к моему дому, – обвел пацанов пустым взглядом.

– Сделаем… – буркнул Михася, утвердительно кивнув башкой.

– Потом? – глянул на меня Рыжий, значительно желая урезать поток вопросов.

– Ко мне на хату.

– А ты как? – Миха завел мотор.

– Мне нужно пройтись.

– Денис? – мать схватилась за сидение Рыжего и попыталась высунуться в его открытое окно, но я дал Михасе знак, чтоб выжимал максимум.

Мне и впрямь чрезвычайно сильно требовалось в данный момент проветрить голову, остаться в одиночестве и проанализировать собственное дерьмовое положение, в котором никогда не случалось бывать в своей жизни. Парашу, не приходившуюся ранее мне месить ногами. Но не факт, что все это возможно осмыслить в башке, взвесить, добровольно принять и просчитать выигрышные ходы. Не в этой ситуации и не в том месте, где вскоре я окажусь…

***

Полностью отрешенный от реального мира, приблизился к дому, где я обитал последние три года и, мгновенно взял под прицел своего взгляда припаркованную девятку, в которой сидели парни и поодаль от моего подъезда пассущегося в одинокого Кота.

– Где ты шараебишься? – первое что спросил Михася, выйдя из тачки, чем притянул внимание Макса на себя.

– Сказал же, нужно пройтись, – задумчиво произнес, не разрывая зрительного контакта с другом. – Дайте с Котом перетереть наедине. Потом его подбросите по тому же адресу.

– Туман, может объяснишь для начала чё к чему? Голова уже пухнет. Барин чё хотел от тебя? Это как-то связано со вчерашними событиями? – Рыжий вытащил пачку Мальборо и в нетерпение воззрился на меня.

– Не настроен я на разговор, – отрезал на корню и направился к Коту.

– Ульянка бьется в истерике. Забежала и невнятно начала тараторить про твое задержание, – Макс с мрачным видом отшвырнул докуренную сигарету и заложил руки в карманы короткой куртки. – Отмазали? Все по старой схеме?

Я безрадостно хмыкнул и оглянулся через плечо на пацанов, которые топтались возле машины, поглядывая на нас.

– Нет, Макс. Нам подкинули сюрприз с запашком. Уже никогда не будет, как прежде, – обернулся к нему, прикрыл устало глаза, лениво потер переносицу и, только потом поднял на него прямой ничем не прикрытый взгляд, от которого Кот разом напрягся.

– В этот раз с обвинениями были проблемы? – кинул он предположение. – Уголовка светит? И вообще, как они пробили? Через кого?

– А ты к этому еще не привык? Да, не суть уже. Дело в другом. Отсылают нас с тобой, – сказал в лоб. – Меня в Грозный, тебя… в лагерь, – наблюдал за перевоплощением друга. Его мимика каждую секунду выдавала по максимум новую эмоцию… негативную, но в итоге подчеркнула насмешливую, ироничную.

– Ты че несешь? – громко заржал он, запрокидывая голову и отклоняясь назад.

– Итог таков. Не оправдали надежд. Пакуем чемоданы и в ссылку каждый по своему этапу.

– Ты не думаешь, что это перебор?! – резко поперхнулся смехом. – Может, уже перейдем к реальной теме?! – Кот наградил меня не лицеприятным взглядом мутных глаз, в которых зарождалось осознание очевидного.

– Я по-твоему, тормоз?

– Вот во что вылилась вся твоя хуета! – вмиг повысил голос на меня и сделал шаг вперед, приблизившись на довольно близкое расстояние.

– Моя? – деланно удивился, насмешливо вскинув бровь. – Да, Макс, моя. Ну, и? Заметь, твоя тоже. Ты не маленький сосунок, которого я всю дорогу вел за ручку. Ты же этого хотел? – с ядовитым выражением в глазах, развел руками. – Ты же знал, что в любой момент могут прилететь нехилые последствия. Догадывался, что в любой момент можем подохнуть в ближайшей подворотни. Любой из нас. Да, приперли к стенке.

– Приперли? – заорал он, перебивая. – Может ты не догоняешь еще всего? Или, это я не так расслышал? А? – показательно подставил ухо перед моей рожей. – Друг? – язвительно пропел он. – Нас угондошили с тобой! Сегодня нас закапали, как вшивых псин!

– Не накидывай. Хорош плакаться. Ты не подох. А это уже что-то.

– При чем тут вообще я? Ты обосрался! – ошеломленно протянул он с вытянутым ебалом, заставив меня на мгновение от его данной формулировки прихуеть.

– Макс, включай голову и фильтруй свой базар. Я обосрался так же, как и ты! Ты нажрался до зеленых соплей и проебал миг, когда твою родную сестру чуть не изнасиловали. Прикажешь вернуть время вспять и не трогать эту падаль? Я завалил раз, завалю и во-второй, если понадобится. А ты можешь дальше жевать сопли, искать виноватых и думать только о своей сраке. Только знай, что ты с нами повязан. В одной упряжке. Не будет такого, что после всего содеянного ты останешься в сторонке, а мы с пацанами по локоть в крови.

– Почему именно я? Я и ты! Ведь не Рыжий, ни Михася, ни те, кто еще был в доме, – в запале указывает на них пальцем, вызывая во мне приступ отвращения и зарождающегося к нему презрения.

– Ты не проспался? Тебя друг, похоже, еще плющит, – сплюнул в сторону, не имея желания продолжать с ним бессмысленный треп.

– Да! Меня ведет! Так как, мы отсосали! – делает характерный выпад бедрами.

– Не пыли! Завязывай и начинай думать. Я тебе еще раз повторю – нас не завалили, а значит есть какой-никакой шанс выбраться из дерьма. По истечению срока, вернемся к Барину обратно, – и при первой возможности, как предоставится шанс отыграемся, но это умозаключение я счел не воспроизводить вслух. – Ты у него не единственный, у которого за плечами будет ходка.

– Что за тюрьма?

– Белый лебедь.

Макс зажал голову с двух сторону и присел на корты, медленно закачавшись взад-вперед, сходу поняв в какой кабале увяз.

– Сука-а-а.

– Кот, в эти дни никакого движения. У Барина глаза повсюду, сам знаешь. Замочат не только тебя, но и срикошетит по близким. Ульянку… – с прищуром, заиграл желваками, – отправьте ее куда-нибудь, пока по твою душу не приедут.

Но, Макс не придав значение моим словам, подорвался с места и широким нервным шагом решил удалиться в закат.

Выразительно глянул на Михасю и тот поняв без слов, окликнул Кота, но каждый из нас получил от него в ответ:

– Идите вы все нахуй!

Скривился и выставил руку пацанам, мол, пускай катится. Возможно, ему понадобится день-два, чтобы смириться с неизбежным и прийти в себя.

Не успел развернуться к подъезду, как заприметил, что всеми известный кабан* (мерседес) заезжает во двор.

Пакостно оскалился, склонив голову вниз, так как без труда въехал кто в нем сидит.

***

Пристально наблюдал, как Виталя – водила Барина – с угрюмым выражением лица торопливо выполз из заведенной тачки, молча пожал руки парням и взвинченный пошел на меня.

– Я разве не предупреждал тебя? – он сходу решил вцепиться мне в глотку.

– Смысл сейчас это мусолить? Че ты приперся? Папашка не заругает?

– Не суйся никуда. Не вздумай, иначе, труп. Я слышал его разговор. И, думаю, уже с этой минуты за тобой хвост, – в глазах напротив ворочалось откровенное сожаление вперемешку с сочувствием.

К моему удивлению водила Барина и впрямь за весь период нашего сотрудничества с его начальством, искренне проникся к моей персоне, чем сейчас доказывал на деле, ставя в известность уже и так об очевидном. Не только этот его поступок, который явно шел в противовес указаниям Центрового и заслуживал моего уважения, но и глаза напротив, намертво вцепившиеся в мою рожу, словно запоминали прежнего меня, доказывали об искреннем отношении.

– Виталя, это пустой базар. Не стоило приезжать. Нечего здесь тереться. Завтра, если не сегодня от папани отхватишь по шапке. Чухать* (уезжать) из города не собирался, как и гасится по углам. Не в моих правилах рвать когти, как трусливая крыса. Грозный? Значит, так тому и быть.

– Дурак ты, Туман, – со вздохом выставил лапу для рукопожатия. – Промолчал бы, где нужно, не совался во что не следует и все бы у тебя сейчас было в шоколаде. Мозги есть, но к сожалению, полностью повернутые не на то. Как бы ты окончательно и бесповоротно в Чечне не проебал отмороженную башку.

Ощерился, дав понять, что думаю о его лекции.

– Не лечи, Виталя. Поздно. Да и бесполезно.

– Верю, что вернешься. Удачи! – перевел взгляд от меня на парней, протяжно выдохнул пар изо рта, все же будто прощаясь и, не спеша отправился к заведенному мерсу.

– Время покажет… – заключил себе под нос и мотнул башкой пацанам в сторону своего подъезда.

***

События следующего дня. Денис.

Приглушенно выдохнул в застывшую тишину, окутавшую в предрассветном мраке прокуренную хату и, нехотя сгорбившись сел на диване, устало потирая помятое лицо. Башка уже настолько раскалывалась от убийственных за всю ночь мыслей, что не дав себе время прийти в себя, поплелся в ванную, шаркая босыми ногами по ледяному полу. Открутил холодный кран и склонившись к умывальнику, завис, наблюдая за течением воды. Исподлобья поднял пустой неживой взгляд, впиваясь в свое отражение в небольшом зеркале, чтоб попытаться что-то отыскать на дне глаз, найти какой-нибудь ответ… возможно, выход. Но, спустя время, так и не добившись желаемого, измотано прикрыл веки и плеснул в рожу воду.

– Про-о-орвемся, Туман! – с иронией громко провозгласил.

Глава 2

Делая глубокие затяжки, которые хоть немного приводили собственный рассудок в чувство, вовремя подгреб* (подошел) к торцу своего прежнего дома, успев перехватить мать после похода за продуктами в наш местный универсам.

Время идет, а привычки все те же остаются.

Ссутулившаяся невысокая женщина, облаченная в рыжее пальто до колен и в платок на голове, глядя себе под ноги несла в руках сетчатый мешок, который был заполнен молоком, хлебом и продуктами.

Отшвырнул бычок, оглянулся по сторонам сканируя двор на наличие знакомых тачек и, убедившись в отсутствие на хвосте зверей, побрел к матери.

Родительница от испуга подпрыгнула на месте, когда я ей молча перегородил путь.

– Бог ты мой, – тихо прошептала и прикрыла ладонью лицо. – Это ты, Денис. Ты застал меня врасплох, – пробубнила мать, все еще отходя от моего неожиданного появления.

– Я понял, – бесцветно отозвался и полез в карман за налом* (деньги). – Возьми это, – сунул ей опешевшей в свободную руку пару пачек долларов, на этот раз заставив женщину проглотить язык. – И бати о них не слова! – нагнулся к ней, чтоб со сталью заглянуть в глаза. – Ты поняла меня?! – отчеканил жестко, пытаясь разглядеть ясность в ее взгляде. – Не свети ими. Траться, как обычно. И… если нужно приобрети лекарство для него, – имея ввиду перенесенный отцом инсульт, про который я узнал только вчера. – Этого, – кивнул на бабки, – вполне хватит вам на долгий период времени.

На какие-то незначительные секунды наступило молчание тягучее, тошнотворное, а вскоре матушка отмерла.

– Что случилось? Откуда столько у тебя? Чем же ты занимаешься? – вполголоса затараторила, судорожно сжимая купюры. – У тебя проблемы, да? Из-за чего вчера тебя задержали? Где, ты все это время пропадал? Три года не давал о себе знать. Как так, Денис?

Я не хотел, чтобы правда всплыла наружу, но мать была слишком поглощена своими эмоциями, чтоб заметить очевидное, заострить на мне внимание и выяснить проблему. Впрочем, как и всегда у них с отцом это было.

– Ничего не произошло. Все нормально. Вчера произошла ошибка. Видишь, меня отпустили, – усмехнулся ей нагло в лицо. – Но, я остаюсь при своем мнение. Жить я буду, так как хочу того я. Вы мне диктовать правила не будете. У вас на это есть младший сын. Не знаю, когда встретимся и увидимся ли вообще… – замешкался и отвернулся от нее, когда мать тихо зарыдала и вцепилась на груди в мою куртку.

– Не поступай со мной так. Не лишай меня сына. Денис, я люблю тебя. Мы любим. И отец. Он ведь из-за тебя, своих переживаний на счет ваших разногласий и заболел. Совсем сдал.

– Я уезжаю. По работе, – заключил холодно, к сожалению совсем ничего не чувствуя. Нет ни эмоций, ни вины. – Извини, – насильно отцепил ее ледяные пальцы от себя и не глядя в родные глаза, пошел прочь.

– К Котовым сегодня ночью приезжал наряд! – крикнула мне вслед, но я поежившись, никак не отреагировал. – Куда, ты уезжаешь?! Сынок! – истерично взвыла на весь двор.

Всем, чем я мог им помочь, считаю сделал. Одна часть денег была отдана им, а вторая – отложена для другого человека, если вдруг со мной что-то произойдет. Мне лаве в том месте, куда я отправлюсь ни к чему.

***

Не успел зайти домой и сбросить с себя ботинки, как раздался громкий стук в дверь, заставив меня прикрыть глаза, выдохнуть и всем телом напрячься.

– К Котовым сегодня ночью приезжал наряд!

В путь?

Стук повторился, послав мне сигнал врубиться, включать голову.

А если, Туман, этот фраер передумал? Просто сдашься, открыв дверь?

Усмехнулся и сделав шаг в сторону коридорной тумбочки, выбивая из под ног скрип половицы, схватил ТТ*(пистолет Тульский Токарев) и передернул затвор.

Щелкнул замком и резко настежь распахнул дверь, пряча за ней наготове ствол.

Выдохнул. Шумно. Зло. Минутная тишина мощно давила на перепонки.

Одеревеневшие пальцы больно впились в холодную сталь, вызывая ощущение разрезающей плоти. Эмоциональное напряжение завязало внутри еще один прочный узел и сдавило до помешательства тиски.

– Какого хрена, а? – процедил сквозь зубы, чувствуя, как прошибло всего током. Да так, что холодный пот прокатился по хребту. Свезло, что сразу не наставил волыну на незваного гостя.

Ульяна замерла напротив меня, как вкопанная, держа между нами дистанцию.

– Ты зачем поперлась за мной? – сжал скулы до скрипа зубов, догадавшись обо всем без слов.

Проследила за мной от дома! Если эта девчонка наметит себе цель, то хуй кто ее переубедит в обратном.

– Потому что, никто мне ничего не говорит. Не может объяснить, что происходит. Тебя не было три года, – стянула с себя шапку, выпустив на свободу пышную копну золотистых волос. – Вдруг, ты объявился и тебя тут же на моих глазах задерживают, как особо опасного преступника, – снимает шарф, внимательно всматриваясь в застывшие черты моего лица. – Я не знаю, где ты живешь. Что с тобой происходит. Что с братом. Почему, к нам сегодня ночью наведывались силовики по его душу и устроили дома погром. Я не могу найти ответов. Может, ты поможешь? – сделала ко мне шаг, а я хаотично гоняю в мыслях куда незаметно скинуть хлопушку*(пистолет).

– И это повод следить за мной? – бесился, что она теперь знает этот адрес и, опасался, что ее увидят рядом со мной, пасущееся во дворе псы.

– А ты, как думаешь? Я ведь спрашивала, ты молчал, – устроила правую руку возле моего сердца и ласково принялась поглаживать меня, переходя к плечу. – У Макса допытывалась, но тот со вчерашнего дня в рот воды набрал. Что случилось, Кудрявый? – обеспокоенно обратилась. – Скажи, – прикрыла глаза и бережно, с безграничной любовью обвила руками меня за торс, как в детстве, делясь своим теплом и укутывая родным запахом малины.

Принялась нежностью врачевать мне душу… Всегда подбирая ко мне верную тактику, чтоб мгновенно оглушить и обезоружить.

Пока она не видит, запрокинул голову, зажмурился и оскалившись, натянул жилы на шее. Передать сложно, как приятны ее прикосновения, как она важна для меня. Но, самое поганое, что я уже три года назад сделал свой выбор. Правильный. Оставить ее в покое. Обезопасить. До чертиков, боясь загубить именно ее жизнь. Стать последней сволочью, но уберечь ее от себя, от мира в котором вращаюсь. Я не желал, чтобы она обманывалась на мой счет. Играть бы я долго в хорошего парня не смог. Рано или поздно все обо мне узнает. Возненавидит. Тогда, зачем продолжать тянуть эту лямку? Лучше сейчас рвать все нити, которые связывают нас.

А выйдет, Туман? Она за три года тебя не забыла, а ты эти года не выпускал ее из виду.

Неслышно выдохнул.

– Ульян, уходи. Я тебе тоже ничем не смогу помочь, – глухо высказался и с деланно равнодушной маской на лице разорвал наш контакт, поворачиваясь к ней спиной и, незаметно от девчонки, скинул в ту же самую тумбу ствол.

– Хватит ездить мне по ушам! – отчаянно вскрикнула, потеряв терпение, и наотмашь ладонью залепила мне между лопаток. – Хватит мучить! Хватит лгать! Когда, ты уже подавишься своим враньем?! С другими ты запросто, а со мной?! Со мной ты трус! За три года так и не изменился! Зачем, ты тогда приперся снова к нам на порог? Пожалел меня?! Ты ведь все знаешь, да?! Дружок твой обо всем поведал, ты и прискакал ко мне безмозглый сайгак!

Не спеша повернулся к ней, заставив одним своим видом перекрыть поток ее слов. Выдохлась. Отчаянно сжала с двух сторону голову и зажмурила глаза, из которых ручьем потекли по щекам кровавые слезы. Устала. Вымотана. И причиной тому я.

Загнанно посмотрела на меня исподлобья. Я молча смотрел ей в глаза и понимал, что неминуемо начинаю загибаться. Подыхать. Все. Конец. Потому что, есть вероятность того, что вижу ее в последний раз. Хочется орать, разнести всю хату, выплеснуть, к ебеням, весь негатив, но только, чтоб сейчас исчезла. Никогда не появлялась на моем пути, в моей жизни. Не заставляла чувствовать перед ней слабость в ногах и в груди. И в то же мгновение жутко становится от осознания собственных мыслей, что могу потерять ее навсегда.

Так может, Туман, ты с ней в одной клетке? Почему именно с ней ты начинаешь чувствовать и проживать те эмоции, которые ни с кем и никогда?

Начал сбоить. Броня в груди дает трещину. Стоп. Не вздумай.

– Убирайся! – рукой указываю ей на дверь, веря в то, что могу прыгнуть на девчонку и разорвать за то, что рвет во мне жилы.

– Денис, не поступай так со мной снова. Не вышвыривай из своей жизни, – умоляющим шепотом все еще пыталась пробиться сквозь пробоину в солнечном сплетение.

– Мне силой тебя выпроводить? – упорно боролся с отключающимся рассудком, с трудом различая расплывчатую картинку перед собой.

– Будь ты проклят, – что-то разобрав в моем взгляде, Ульяна напрямик сквозанула в подъезд и полетела вниз по лестнице.

С бешеной яростью саданул дверью, закрыв ее.

Туман, ей только пятнадцать. Не делай.

– Не смей, – хаотично замотал башкой, но тормоза слетели с петель.

Взбешенно рыкнул и бросился вслед за ней, перепрыгивая весь лестничный пролет, пока не настиг сумасшедшую. Грубо схватил за шиворот и развернув к себе, больно припер к подъездной побеленной стенке. Вцепился в волосы у корней, обжигая ладони об золотой шелк, и жестко соприкоснулся лбами, не замечая нашего загнанного дыхания в унисон. Только борьба взглядов, в которых плещется безумие. Разгоряченная кожа к коже и впервые умалишенный требовательный поцелуй. Мягкие, податливые губы сводили с ума. Поцелуй, сметающий между нами двумя все барьеры. Мозг плавился, заставив полностью отключится, и напрочь перестать отдавать отчет своим действиям.

Глава 3

( прим. в тексте содержится нецензурная брань и резкие выражения, задевая личность. Автор, никак не желал обидеть читателя. Это, текст, ничего личного.)

В центре города Грозного наша армейская колонна брали штурмом несколько домов, заведя бой на подступах. Мы непрерывно блокировали и обстреливали крупнокалиберными снарядами, выкуривая наружу отряд боевиков, отбивавшихся ответным огнем. Чеченские бойцы отказывались покидать свои занятые позиции, считающие себя отрядом самообороны. Поблизости и внутри домов рвались гранаты, закладывая уши и, из гладкоствольного рявкали очередные минометные мины, заставляя на мгновение пригнуть голову. Рыхлая по щиколотки земля стонет, дрожит, когда бронетехника приблизилась к захваченному нами разгромленному кирпичному сооружению и из пушки выпустила орудие. Каждый день становился все жесточе и кровавее. По всей территории Чечни шли локальные бои, несмотря на все заключенные сверху договоренности и режим перемирия, нарушавшийся не впервой с двух сторон.

Цым, разделив солдат на два объекта, поставил меня за главного в своей группе и, отдал приказ сломить и уничтожить банду врага, пока, капитан точно так же ликвидируют бойцов в сооружение напротив.

Быстро оббегаем с пацанами одну из разрушенных пятиэтажек и, по моей команде, когда оглянулся на них, черномазых, выставил пальцы и указал места, рассредоточиваясь по территории, заняв боевые позиции. Присев в полусогнутом состояние и, утопив в грязи левое колено с носком массивного ботинка правой ноги, стремительно нахожу глазами чертового Фанатика и, снова курсирую рукой, показывая, что, теперь, именно он замыкает колонну.

Мгновенный беспрекословный кивок Антохи и, тотчас звучит громкий щелчок перезаряда его автомата, чтобы вовремя поставить заградительный огонь и задавить противника. Едва успели встать, как рация в кармане моего песочного камуфляжа ожила, вызывая знакомым хрипловато-ломаным с сильным акцентом голосом.

– Туумаан? Ээээ, слышь? Это, Баргишь! Знаешь, меня? – настроил радиостанцию и поймал нашу частоту.

Баргишь, человек Аббаса, довольно приближен к Хачукаеву – главарю группировки чеченских боевиков. Помню, при личной встрече с Аббасом, он, Баргиша братом кликал, хотя, все эти чурки братья и на одно ебало.

Баргишь, однозначно в курсах, что, я знаю его, как и то, что помимо меня его слышит командир взвода с пацанами.

– Может, что-то и долетало, но, не припоминаю, – похуистически отзываюсь в рацию, чувствуя, как Фанатик полосует мой правый профиль своим бесовским кровожадным взглядом.

Будь, Тоха, в теме, он бы меня без разбора прям здесь завалил. Патриот-полудурок.

– Кончай прикидываться.

– Че, хочешь? Полюбовно договориться? Или, тебе стало скучно и, ты решил потрепаться?

– Эээйй, ты знаешь, что будет за такой базар?

– Туманов! – параллельно входит в эфир Цымаков. – Отставить! Не вступать с врагом в переговоры.

– Туман? – тяжело дышит Баргишь и, цедит, выплевывая по возрастающей угрозы. – Пока не поздно, уводи своих псов отсюда! Не делайте, что задумали. И, ты, капитан пожалей бойцов. Их мам, пап, братьев, жен и сестер, – я молча сжимаю вибрирующую с акцентом рацию, желая раздавить холодный пластик в руках. – Мы никого не пожалеем. Все умрут. Вас, как свиней распотрошим. Глаза выкалим. Яйца, язык, бошки отрежем и выкинем в помойную яму. Твою голову, Туман, я лично Аббассу в подарок преподнесу. Пиздабол хитрожопый.

– Я, не был бы в этом так уверен. Доживи сначала, а потом уже заряжай, – хмыкнул и отключил рацию.

Чукча, даже осознать не мог, какую острую реакцию вызвал у меня. А эмоций во мне давно не было никаких. С самого начала, как оказался тут. Даже, Цым, с первых дней на поводке держал как собаку возле себя, боясь упустить из вида. Капитан недоумевал, какими методами можно бороться со мной, чтоб я безоговорочно подчинялся и, перестал с призрением относиться к той чуши, что творится кругом. Я и сам не понял, что нырнул в флешбэк, мысленно вернувший меня в родной город на пару лет назад.

Повернул непроницаемую рожу к ожидающим притихшим пацанам и вскинул вверх руку, отдав команду:

– Вперед! Работаем быстро и четко.

Синхронно с бойцами без страха бросились в пламя адово, лишь чувствуя, как собственные легкие яростно горят, сильную отдачу оружия, а в ушах визг пуль попадавших в самую цель. И, так каждый бой – есть только ты, твой враг и автомат в руках.

Через пару часов, ближе к ночи, захватили здание и уложили на вечный сон тридцать пять боевиков, а четверо раненных, сложивших перед нами оружие, оставили в живых и решили обменять на своих ребят в плену.

– Автомат брось, сука!

– Выходите по одному, мрази!

– Пошел! К стене, тварь! Я сказал, к стене, блядь!

– На землю, черти ебаные. Бегом на это самое место!

Наперебой выкрикивали наши солдаты под непрекращающийся град огня и под болезненные стенания раненных, контуженных, наших пацанов, доживающих последние минуты.

– Носилки сюда, живее!

– Где, еще одна машина скорой помощи?

– На подходе!

Доносится отчаянный предсмертный крик, всюду кровь, впитывающаяся в сырую рыхлую землю и еле дышащие, словно живое покрывало покалеченные до неузнаваемости окровавленные тела.

Глядя в черное тяжелое небо стоял в трех шагах от развалин домов и груды кирпичей, выкуривая сигарету. Краем глаза отрешенно следил за обстановкой вокруг и, перекинув мрачный взгляд обратно в высь, глубоко до полных легких затягивался дымом.

– Че, с Богом по понятиям трещишь, Туман? – подвалил ко мне Антоха, повесив на плечо автомат.

– А тебя опять кумарит? – подъебнул, зная, что мимо него просто так не пройдут слова Баргиша, ныне покойника.

Не без моей, конечно, помощи покинул бренный мир. Жизнь вообще тлен. Оказавшись здесь, многое встало на свои места и война, как и смерть абсолютно не вызывали во мне страха. Принятие данной бредовой ситуации – да, но, ужаса или трусости – никогда.

– Че, этот мудила нес по поводу твоего пиздабольства? Где-то сталкивался с ним?

– Ты не раздуплился, Фанатик? – с иронией обращаюсь.

– А все же? – напирал Антоха, подозрительно прищурившись.

– Мне откуда знать? Может, был уверен, что знаю его.

– Блядь, он тебя по погремухе кликал!

– Ты ебанутый? Не знаешь, как они разнюхивают инфу, а потом давят по болевым?

С Фанатиком у нас с первых дней не заладилось. Мы с ним как белое и черное. Две противоположности. Параллельные прямые и остальная хуета. Не совпадали во взглядах на жизнь, во мнениях, в решениях, но, оба были пробивными, холодными, крепкими, выносливыми, не знающие страха. И, только за это уже уважали друг друга и, почти полтора года пытались найти общий язык. В нашем отряде, до сих пор не могли вкурить, какие отношения между нами. Драка была не одна, споров пробазарено бесчисленное количество раз, нахуй трижды в день посылаем друг друга, но, только я с Антохой знал, что, не смотря ни на что, мы несомненно стали братьями.

Глава 4

Медленно с удовольствием выпустил вверх густой сигаретный дым и, опосля зевнув в кулак, потер воспаленные от недосыпа глаза. Боковым зрением оценил, как в мой профиль изучающе уставился полудурок, пытливо считывая эмоции и поведение. Не парясь, переключил фокус на таращившегося хмурого Антоху и, дернул головой, мол, говоря, хули, пасешь.

– Ты че тут трешься, Фанатик? Соображаешь? – с едкостью в голосе кольнул и хмыкнул. – Иль, снова желаешь обвинить в непростительном тяжком грехе? – изменившимся с подковыркой пересравшимся тоном скалился.

– Я смотрю, ты все веселишься? – как и следовало ожидать, решил в сто ебнутый раз доебаться.

Делать же нехуй. Дай, думает, Дениску подергает за несуществующие усы.

– Бля, Антоша, какой ты тошнотик. Удивляюсь, как жена от тебя не сбежала сразу после свадьбы. Что ты мне прикажешь? Плакать?

Он заметно напрягся и пристальным взглядом прошелся по мне.

– Ой, пардоньте, – вскидывает брови и растягивает потресканные в неуместной улыбке губы. – Забылся, не серчай, – из-под черной шапки выглядывают отросшие грязные волосы, белки глаз покрасневшие, круглая рожа помятая с чужой кровью на коже. – Ты же у нас похуист. Война войной, но тебя и этот расклад не в каком образе не ебет. Может, я что-то не знаю и, ты у нас царских кровей?

– Кстати! – коротко хохотнул, откинув бычок и, развернулся лицом к нему. – Это ты в цель попал. Прадеды в царской армии служили. Батя, полковник ВДВ. Иль, я опять не туда завел и показываю свое превосходство? – измываюсь над злобно щурившимся Фанатиком, сделавшим уверенный шаг ко мне.

– Ты заебал! Играйся в друго…

– Не качай, – жестко с раздражением и призрением на лице его остановил. – Завали во время, чтоб снова не пришлось прикладом тебя затыкать.

– Туманов, Костенко?! Какого ляда, вы, блядь, шатаетесь без дела?! А ну, сюда в темпе вальса! – со стороны от нас рвет глотку командир.

На близком расстояние, не моргая смотрим в глаза друг другу и молчим.

– Мне повторить? – очевидно с пеной у рта, как потерпевший орет нам, Цым.

Тоха, первый разорвал зрительный контакт, отступил на шаг и пошел к капитану. Я следом за ним переставлял не спеша ноги, проваливаясь ботинками в рыхлой мокрой земле. В башке из тьмы подсознания всплывали за время военной службы отрезки многочисленных разговор, споров и эпизодов с этим сказочным полудурком.

В моменте не сдержался, фыркнул, чем больше взбесил впереди идущего и сплюнувшего себе под ноги, Фанатика.

– Назад дороги нет. Война не закончится, пока город не возьмем, – скрипя зубами, доказывает мне, Антон. – С нашей стороны она правильная. Справедливая!

– Эта, твоя война, нахуй никому не сдалась, – скривился и повернулся спиной к двадцати пяти летнему пацану, говоря о том, что диалог закрыт.

– Я повторяю тебе, Туман! Прожить тут по принципу моя хата с краю не получится. Я ясно изъясняюсь?

– Я, че-то, блядь, недогоняю, ты решил мне условия ставить? – ирония в собственном голосе сочится ядом, когда через плечо кинул на него предостерегающий взгляд.

Наперед знал, что, если нас не остановить, то этот разговор непременно выльется в драку.

Все что от меня требовалось, я всегда выполнял и даже больше накидывал сверху. Да, помимо той чуши, что здесь происходит, я проворачиваю тут и свои дела, но, как говорится, за руку не пойман, а значит не вор. Для меня это не война. Изгнание из города – да. Ссылка – да. Для того, чтоб глупое дитя, вращающегося в криминальных кругах уму разуму научить.

Если, Макс, чалиться в Лебеде, то, я здесь отбываю свой срок.

***

– Сила в правде! – полосует яростным взглядом по моему ебалу и разводит руками, Костенко.

– В деньгах! – невзначай на расслабоне хмыкнув, продолжаю стоять на своем, когда завелся очередной бессмысленный базар.

– Че ты несешь? Маразм крепчает? – рявкает, Антон, газуя и пытаясь убедить в обратном.

– Фанатик, я не заставляю. Ты можешь не принимать мою точку зрения. Но, и меня за уши за собой тянуть не нужно. Фанатей сам от своей вымышленной сказочной хуеты. Меня не обрабатывай и мозг не шлифуй.

– Да оглянись, ты, Туман! – орет он, приблизившись ближе ко мне. – Посмотри на наших бойцов. Добровольцев весь полк, – несдержанно входит в азарт. – Мы жизнь свою не щадим! Дохнем! За Россию! За наших ребят! За то, что мы здесь! Это наша земля! Я потомственный казак. Этот город основали казаки. Мои предки. И, если нужно, я оставлю тут свою голову! Понял? Отдадим Чечню – распадется Россия! Отдадим Чечню – будут колоть Россию!

– Бля, какой же ты клоун. Разуй глаза. За кого ты голову снимешь с плеч? Ты видел их армию? – пальцем указываю в сторону, имея в виду чеченских боевиков. – Это армия обученная, вооруженная до зубов, тренированная, готовившаяся три года к войне с Россией. А у великой России дети, восемнадцатилетние пацаны, срочники, не обученные солдаты. Твоя родина и власть толкает сопливых малолеток на мясо. Пиздаболы депутаты, корреспонденты, проходимцы и другая невьъебенная чиновничья шелуха в глаза не видили передовой, но трещащих о Чеченской войне без умолку. Каждый наш солдат и комбат на передовой умнее всей государственной верхушки. Пацаны по насквозь пробитым горящим улицам, где пальба не смолкает и, бьют со всех окон, разъезжают на броне по Грозному. А твои великие специалисты из подвалов ждут наши батеры и танки, чтоб спрятаться под броней. Сколько, офицеров полегло? Солдат? Твоих друзей, Антоха. За, что? – потеряв остатки терпения, быковал с пренебрежительным взглядом и язвительной полуулыбкой. – Да, не за что! – сплюнул в сторону. – Потому что, можно было мирным путем договориться! Сотни живых людей. Сотни. А ты очко дерешь. Ну, че, схавал? Кушай на здоровье.

– Радов, команда была оцепить помещение! Так, какого хера, ты вступил в ближний бой?! – беснуется, Цым, брызжа слюной. – Туманов, не было распоряжения завязать переговоры! – пуще заорал, мельтеша из стороны в сторону перед глазами. – Шестинский, десять раз лично сказал, что ты замыкаешь калонну! Десять, мать твою. Лично, ептвою!

Усмехнулся, вздернув бровь. Очень содержательная речь.

– Туманов, отставить смех! Какого черта, ты, Шестинский, был рядом с Ржевским в первых рядах? Кто замыкающий?! Где, тыл?! Костенко, засунь в жопу свой характер, и думай башкой, прежде чем хочешь замочить языка! Мы месяц в поисках терпилы. Или, у тебя вместо башки тыква, а вместо мозгов семечки?!

– Я же не зна…– попытался вставить слово, раздраженный Фанатик.

– Тихо, я сказал! Оправдания приберегите для себя!

– Георгий Павлович? – окликнул Цымакова не менее озверелый Розин – капитан другого батальона, который вблизи от нас тоже проводил наступательную боевую операцию.

– Здорова, Толя! Что у тебя? – Цым с безумным взглядом пожал лапу вояке и, стрельнул прищуром из-под круглых разбитых очков в нас двинувшихся кто куда. – Я не отпускал! – взревел на нас старшина.

– Жора, выдели на пару дней своего бойца. У моего снайпера минус пять с половиной зрение и глухой, блядь. На три метра от нас рвется минамет, а он вообще нихуя не слышит.

Свора нашей колоны выпала в осадок, надрываясь от смеха до выступивших слез на глазах.

– Закрыли все рты! – возмущенно гавкнул, Цым.

– Так, его снайпером в штатную должность записали, – продолжил разглагольствовать, Розин, и возбужденно размахивать клешнями. – С кем воевать?! Эти, совсем деревянные. Как бой в городе идет – не знают! БМВ три идет, горит, сука, а экипаж не выходит. Танкист подъезжает, закрывая своей броней. Снаряд улетел под погон и БМВ сгорел вместе с ним. Кто, этих дебилов обучал?! Зачем, все это надо?! Блядь, этих мразей надо давить, но давить нужно же по уму, Жора! Хотя бы, месяц подготовки! Месяц. Вчера всю ночь отстреливались, а в действительности удалось разгрести переднюю линию, где на их огневых точках положили массу наемников, – Розин, поспешно вытащил из пачки сигарету и ни с первого раза нервно прикурил.

– Толь, а что делать? – пожимает плечами Цымаков и поворачивает голову на меня. – Ничего, прорвемся.

Да, бляяя, так и знал.

– Туманов! Иди к нам, – капитан устало взглянув на Розина, поспешил ввести его в курс дела. – Туманов Денис. Наш боец и параллельно завербованный по контракту снайпер. Большой специалист по снайперам. Знает толк в стрельбе. Один из лучших. Вчера снял двух пулеметчиков, четырех снайперов и одного гранатометчика. Единственному из моего отряда удалось подавить большую часть вражеской техники и выбить из высотки напротив, – Цым, пальцем указывает на разрушенное здание в котором я пасся пару суток, – позиции снайперов. Забирай. Плохим не делимся. Но, с концами не отдам. Даже, не проси.

– Георгий Павлович, выручил! – засиял и, крепко пожав краба нашему командиру, довольно зыркнул на меня. – Ну что, Денис, идем? Объясню походу.

Розин, дождавшись моего механического с равнодушным взглядом кивка, радостно ударил раскрытой ладонью меня по плечу и подтолкнув к своим ожидающим неподалеку от нас солдатам.

Глава 5

– Жора, как было и оговорено, возвращаю тебе твоего бойца целым и невредимым! Удружил, так удружил, Георгий Павлович! А парнишка-то, совсем не промах! Зоркий глаз и золотые руки! Повезло тебе, Цымаков! – Розин, с выражением закончил свои горячие речи и крепко пожал батьке руку.

Через двое сумасшедших суток, я не в самом лучшем расположении на рассвете вернулся с Анатолием Юрьевичем в свой батальон.

– Без вопросов, Толя! Рад, что Туманов пригодился, – кивнул с нечетким смазанным взглядом, Цым, встревоженно отвлекаясь, то на неподалеку столпившуюся возле наших солдат толпу, то на нас с Розиным.

Второй день накрапывал косой мерзкий дождь и дул холодный пронизывающий ветер. Кругом грязь, сырость, слякоть, гниль и трупы ополченцев, которых паковали в один старый разваливающийся грузовик, чтоб их, или, их останки отправить через военно-воздушные силы в цинковом гробу на родину матерям. Скопище людей состоящих из стариков, женщин, мужиков и маленьких детей, душераздирающе от отчаянья и безвыходности выли и кричали наперебой, нападая на комбата, который в свою очередь силился успокоить не на шутку дерганый народ.

– Что тут у вас? – достал из кармана спецовки пачку сигарет, Розин, и заинтересованно уставился на мирняк.

– Да, как видишь, мирные жители. Целый месяц без света, тепла, какой-либо связи и еды сидели в военном тире. Трехметровая траншея внутри стала для них убежищем. Чудом выбрались и, ума не приложу, как живыми смогли до нас добраться. Так! – всполошился очнувшийся, Цым, и, посмотрел на меня, отстраненного с пустым взглядом. – Туманов, как настроение? Держишься еще?

С легким налетом раздражения на осунувшейся и уставшей роже, вызывающе усмехаюсь в тускло-голубые глаза Цыма.

– Какое тут еще может быть настроение? – задал рациональный вопрос капитану. – Боевое, Георгий Павлович, – повел уголком губ в отталкивающей поганой полуулыбке.

Заебали уже все без конца вхолостую трепаться.

– Ладно, давай-ка, пару часов поспишь и, снова встрой, – скомандовал, разглядев, что я задроченный по самое не хочу.

– Ееесть… – сухо развязно отозвался и лениво поперся во временную полевую палатку для отдыха под тендом.

– Мы такой страх испытали, братцы! Шли к вам, молились и сознание теряли! Пожалуйста, вывезите нас. Умоляем! Ну, хотите на колени перед вами встанем? Хотя бы до блокпоста, а дальше там уже сами, родня поможет. Нам некуда податься, некуда возвращаться. Там в тире, в этой траншее все, понимаете? Все! Инвалиды, старики, раненные, дети, женщины и домашние питомцы. Ну, не бросать же их. Не по-людски это. Внутри стоит сырость и вонь жуткая. Молоденькая соседка, медсестричкой бегала, оказывала первую помощь. Ну, там перевязку сделать, рану промыть, стекла вытащить. А инструментов необходимых нет, так она маникюрным набором кое-как справлялась. Мужики хоть какую-то еду искали, чтоб выжить. Люди в таком страхе, в стрессе. В квартирах невозможно находиться. Окна выбиты, снаряды разбросаны, мебель в щепки разрушена, стрельба не прекращается. Да и Бог с этой мебелью, за жизнь страшно, за детей наших. Мы так намучились. Господи, помогите! На вас одна надежда. Наши ребята, даже слышать ничего не хотят. Дают отмашку, чтоб не крутились у них под ногами. А мы жили в этих домах. Они производят одиночные выстрелы из заброшенных квартир, подъезда, а ваши солдаты в ответ расстреливают. Ну так же не делается. При чем, здесь мирные жители. Госпоооди, ну за что нам это все…

Не оглядываясь на потрепанных и замученных людей, безэмоционально с замораживающим взглядом добрел до палатки под скулеж и рыдания женщины, которая больше всех кричала, в надежде достучаться до главнокомандующего нашего батальона.

Скинул на дощатый пол свой автомат, стянул черную шапку и, неразуваясь завалился на импровизированную койку. Рядом на соседнем лежаке сидел Костенко и, локтями вжавшись в широко разведенные ноги, тер свою заспанную ебасосину.

– Че, Туман, как все прошло?

– Как положено. Без осечки, – просипел, когда, лежа на спине, отвернул с закрытыми глазами от Фанатика голову и сложил руки на груди.

Антоха, развеселился.

– Смелым помогает судьба, – голос гудящий, бодрый.

Я же наоборот начал заводиться. Нашел, блядь, время открывать между нами спор.

– Везет тому, кто везет! – окатил его тяжелым взглядом и получил в ответ его веселый. – Отъебись, Фанатик. Я хуй знает, сколько уже без сна.

Тоха, стер с ебала хищную улыбка и молча выставил руки, мол, базар закрыт, как и его варежка. Но, не прошло и минуты, как внутрь резко завалился Цым, и отдал новое распоряжение, насильно подняв мое полудохлое изнуренное тулово.

– Туманов, Костенко, вы, будете с Ракитиным и Степановым, сопровождать группу людей до стратегического объекта «Б», – капитан на выходе поймал Тоху и, схватив того за плечо, развернул Фанатика в мою сторону. – Доведете и возвращайтесь. Дальше их отправят на машине до блокпоста. Выдвигаетесь через пятнадцать минут. Проверить боеприпасы, запастись едой и в путь. Денис, ты за старшего, – мрачно смерил мой недовольный поморщившийся хлебальник батька, выставив указательный палец. – Все, понятно?

– Так точно! – коротко козырнул полудурок, Фанатик.

– Туманов, не слышу? – теперь привлекает мое внимание, Цым. – Все, ясно?

– Вполне, – с ядовитой насмешкой, которая плескалась в моих глазах, вторил ему и потянулся за своей шапкой.

– Не вполне! – с пол оборота заводится, Цым. – А, так точно, старшина! Не первый год в деле, а все так и не выучишь?

Старый козел тешит свою гордость, только покорность, смиренность и безликость не про меня.

Под завязку выебся и, не скрывая своего скверного настроения, с призрением и отвращением ко всем и окружающей обстановке, был враждебно настроен сейчас. И, Цамаков, знал не понаслышке, что мне глубоко плевать на всех, и мою тонкую душевную интеллигентную организацию до предела лучше не доводить.

– Как скажешь, командир, – хмыкаю и медленно подхожу к ним с Фанатиком.

Капитан с сомнением на меня взглянул и спустя долгую между нами паузу, молча удалился.

– Опять ты за свое? Че ты агришься? Он-то, при чем? Ему сверху поступил приказ и, разумеется он нас вздрюканул.

– Да похуй мне, кто его в щели там дрючит. Зарываться и выебываться передо мной не надо. Я тоже могу положить на него толстый болт, – обхожу прищуренного Антоху, который злился и играл желваками.

– Бля, вот, бываешь же ты здравым пацаном, а иногда, сука, так и хочется уебать тебя по тупой башке, чтоб в себя пришел.

– Ну, ты рискни… – оглянулся и едва заметно кивнул головой, побуждая полудурка на действия. – Хули, пиздишь? Базар до талого вывози, – Тоха, выдохнув сквозь зубы, подошел ко мне и прикурил сигарету. – Кто такой Степанов? – спустя время, интересуюсь у него и проверяю магазин на наличие патронов.

– Новобранец. Прибыл сырой. Вон он, – в сторону курсирует башней, Тоха.

– Тот, что патлатый? – исподлобья проследив за его прохладным взглядом, сощурился и продолжал безэмоционально совершать манипуляции с оружием.

– Ага. Он. Да еще и Даныч. Сам знаешь его.

Под гнетом внутреннего замешательства и самоанализа вырисовывающей ситуации, новость от Фанатика в мгновение отрезвила.

– Звучит многообещающе. Значит, по итогу мы с тобой вдвоем на всю эту ораву.

– Получается, что так… – грустно заключил полудурок и усмехнулся мне.

Оба осознавали дорога долгая и скорее всего на пути встретим наших «друзей».

– Давай по нашей схеме. Я веду, ты, как обычно замыкающий, – увлеченный оружием, снимаю с предохранителя и, перезарядившись, пускаю патрон в патронник.

– Че, Туман, будешь играть на выбывание?

– Как карта ляжет. Риск есть.

И, в приоритете наша жизнь, но об этом я уже умолчал. В курсах был, что Фанатик этих слов не поймет и, между нами завяжется очередная перепалка.

На подкорке навязчиво скреблась одна тяжелая черная мысль, что наш эскорт аукнется всем нам в самом ближайшем времени.

Глава 6

Физиология наебнулась. Энергия, вот-вот перейдет на нулевую отметку. Позади шесть часов в пути в разгар самого пекла. После дождя, жара и внешние раздражители дают почувствовать всю прелесть истребления своей проклятой сущности. Обеденное июльское солнце особо яростно палило в рожу, как бушующий адский огонь. Рассудок плавился. Сердце часто долбило в груди. Дыхание хриплое, прерывистое. Пот катился градом, заливая невольно закрывающиеся глаза. Движения не резкие, осторожные, неторопливые, временами ленивые и вялые.

Вымотанный. Варенный. Обессиливший. Невыспавшийся. Единственное, что сейчас хотел, так это без разницы где, завалиться спать.

Над нами всеми висела поистине тяжелая мертвая тишина и, только хрустящий по булыжникам шорох шагов в массивных армейских берцах по каменистой дороге моста над рекой нарушал тишину.

Рукавом зеленой спецовки вытер мокрое понурое ебало и, удобнее перехватив в руках автомат, внимательным прищуром обводил два стоящих впереди друг напротив друга разрушенных жилых дома. Хотел было увести взгляд от крыши к реке, как на какое-то незначительное мгновение успел заметить сверху яркий зеркальный отблеск, тотчас развеявшийся в раскаленном обжигающем воздухе.

Вмиг, кровь вскипела в жилах и, выдохнул сквозь стиснутые зубы.

Резко тормознул, интуитивно побудив остановится всех остальных. Как позади, сразу раздался на грани истерики слабый шепот стариков, постанывание детей, всхлипы и молитвы, еле доносящиеся от женщин.

– А ну, заткнулись все! – обернулся и угрожающе сверкнул на кучковавшуюся толпу перепуганных забитых страхом людей.

Вернул внимание обратно, склонив голову набок. Не суетясь, отставил ногу назад и отступил на шаг, разглядывая часть крыши и всю траекторию под другим углом.

Нихуя. Будто, глюкануло в моменте. И, только звериная чуйка подсказывала, что я не ошибся, ибо в таких местах полагаться на случайность, удачу или, авось повезет, подобно собственной смерти. А жить я хотел. Столько еще впереди. А главное, мой ценный должок, который приберег лично для ебучего господина Барина.

Не оглядываясь на Фанатика, вытягиваю в сторону руку без какой-либо команды, но притягиваю его и всеобщее внимание. Знал, что следит за мной и ждет приказа к действиям.

– Сейчас, все не спеша начинаем двигаться, но идем не прямо, а в сторону, к гранитному парапету моста, – сипло и глухо информирую ожидающий притихший народ. – Только, тихо без резких движений. Не дергаемся. Не верещим. Создаем видимость, что все в порядке и прокладываем маршрут дальше, как шли, – не отрываю немигающего цепкого взгляда от крыши.

– Туман, в пятиэтажке сидит снайпер? – уточняет издалека напряженный Антоха.

– Вперед! – не ответил на его вопрос, не терял времени на треп, и небольшими приставными шагами отходил по левую сторону к уцелевшему после бомбежки парапету. – Антон, все подошли к краю? – чуть погодя приглушенно и натянуто спрашиваю, сильнее сжимая пальцами свое оружие.

– Да, – после затянувшейся долгой паузы отвечает он, заставив понервничать. – Все на месте.

– Быстро все упали на жопу и пригнулись!

Не мешкая, стремительно опустился со всеми на землю, скрывшись за невысокой бетонкой.

– Что, теперь с нами будет? – навзрыд заревела девушка лет двадцати пяти, закрыв ладонями чумазое лицо.

– Я сказал не голосить! Заебали, ныть! – в дикой ярости рявкнул на их шараду, повернув голову на мирняк и пацанов.

Быстро заткнулись, но задушенный вой некоторых личностей прорывался из глубин их прогнившего трусливого нутра, не давая всецело и чисто соображать.

– Антоха, не факт, что там снайпер, – впился взглядом в сосредоточенного на мне Фанатика.

– Думаешь, с усилением? Чеченская пехота?

– Ну, сам подумай, че ему тут одному в глуши ловить? Оглянись по сторонам. Ни души. Ни действующих зданий, ни населенных пунктов. Даже, если он пассется в одинокого, то, значит неподалеку база их группы. И он сто пудово уже о нас доложился своим.

– Сука! – Тоха закатил глаза и ударился сильно затылком о бетонку. – Сука, ну, как так?! Это, че же получается? Мы угодили в засаду? Надо срочно отходить!

– Ты баран? Куда? – рыкнул и завелся с пол оборота. – Не рыпайся!

– А что, прикажешь нам делать? Сидеть тут? – отрывисто подал тонкий заикающийся голос растерянный и напуганный Даныч.

Тот еще лошара и позор мужского рода.

Поморщились одновременно с Антохой и замолкли.

Я что на родине таких существ чмырил, уничтожал, что тут морально и физически подавлял. Попросту локации поменялись, но суть моего отношения к таким уебкам не изменилась. Не будь мы на войне, я бы его первым делом убрал с глаз своих и пути.

А он, блядина, не был тупоголовым, правильно трактовал мое отношение и сыковал работать рядом со мной. Откровенно боялся и сильнее взращивал во мне по отношению к себе призрение и брезгливость. Минус один – Ракитин. Ну, и новобранец. В общей сложности минус два, так как и Степанов затесался в ряды Даныча. У этого терпилы, согнутые ноги в коленях трясутся. Руки, неверно сжимающие огнестрел, дрожат. Расширенными глазами, смотрит застывши в одну точку перед собой и, зуб на зуб не попадает.

Считаю, в таких местах и ситуациях нужно решение резко принимать, трусость на корню гасить, либо себя решать, радикально, чтоб за себя же и не было позорно, а этот чмырь боится, паникует и первобытный страх в глазах. Как бы, ненароком в штаны не нассал.

Сосунки вонючие.

Мамок тут нет и, очко им, опездалам, никто не подотрет. И, сука, самое паршивое, что таких пидоров здесь тьма тьмущая. Всех не загасишь. Проще пустить себе пулю в лоб.

– Бежим до той пятиэтажки, – курсирую головой на идентичную той, в которой сидят черные. – Окажемся внутри и, житуха станет слаще. Сможем укрыться и распределиться по этажам. Отбиваться будет проще. Слушаем команду. Я на втором. Даныч на третьем. Антоха, ты на четвертом этаже. Мирняк загоняем на пятый, самую вышку. С окон проще снимать цель. Не давайте мясу подходить близко к дому. Если же зайдут в подъезд, то снизу сам по ситуации с ними решу. Будет маячить пиздец, орите во всю глотку, что есть мочи и ставьте в известность.

– Они нас убьют! Убьют! Вы это хоть понимаете? – у одного взрослого мужика из числа мирных начали сдавать нервы. В ужасе крутил башкой, быстро, как ебанько качался взад-вперед и лил как телка слезы.

– А вы думали, че, чтоб жопу свою прикрыть, получится на двух стульях усидеть? В сказку попали? Это, и есть уникальный бесценный тариф обратной стороны оказанной вам услуги! Так что, в руки себя взял и единственное, что от тебя требуется, добеги до дома. Всех касается! – повышаю грубый хрипловатый голос, словно мне не двадцать два, а плюс десятка сверху.

Хотя, по большому счету, мне вообще похуй сдохнет он или выживет. На деле, каждый играет сам за себя. Если, за Фанатика я еще жопу порву, то за этих опездолов сильно нагибаться в позу собаки не стану.

– Две точки опоры, – выставляю для полудурка Костенко указательный и средний палец, на что незамедлительно получаю его быстрый короткий кивок. – Работаем в двойке. Я веду, ты замыкаешь. Смотри в оба. Даныч и, ты, Никита, прикрываете мирных, держите на контроле две открытые зоны по бокам, – показываю им правую и левую сторону, чтоб не въебались на пусяковой мелочи. С этих станет. – Все! Сидеть больше нельзя. Все, всё поняли?

Молчат и, только Тоха уверенно перезарядил автомат. А у меня рецепторы мозга на стопе и первобытные хищные инстинкты приходят на смену им.

– Начали! Голову пригнули!

Вскочил и через оптический прицел шустро прослеживал крышу, окна дома и, согнувшись, торопливо перебирал ногами. Двигался, как зверь быстро и бесшумно. Левый глаз не закрывал, чтоб в ходе стрельбы видеть периферию, просматривать, что находится за оптикой.

– Есть цель! – крикнул, заметив на миллиметры сдвинувшуюся и приподнявшуюся тыкву боевика, не снайпера, ибо нельзя, блядь, быть таким ебанатом и допускать детские ошибки.

Спустил курок и произвел первый выстрел. Кусок горячего свинца достиг своей цели и голова врага, как болванчик рывком дергается назад и, тут же валится на нагретый солнцем бетон пятиэтажного здания.

– Снял!

– Ебучиииий случай! – страшным ревом орет позади Тоха. – На нас надвигается наступление! Слышишь, Туман?!

И синхронно с его голосом раздается серия выстрелов из того самого дома, на котором я снял жмура.

– Бляяяяядь! Тумааан? Мы под прямой линией огня! – беснуется Фанатик и звучит неистовый женский крик, который резко за секунду оборвался. – Они со всех сторон! У меня уже минус три!

– Осталось восемь метров! Не прекращаем двигаться! – снимаю очередного персонажа, высунувшегося и прицелившегося из окна. – Семь! – рявкаю во всю глотку и, следом расстреливаю отобразившихся в битом стекле окна на первом этаже. – Работай, работай, Тоха! – гремлю. – Быстрее! Даныч, совместно зачищаем квартиры, нахуй! Резче! – чеченцы вооруженные до зубов и с броней на груди, как тараканы повалили из всех щелей пятиэтажки на улицу напрямик к нам. – Давай, давай! Сука, Даныч, по окнам стреляй! – словно резаный рву бешено глотку, отслеживая, как чурки лет сорока выпрыгивают из окон первого этажа. – Антон, закидывай гранату! Сейчас же! Пригнулись все! – отдал каждому команду и, отвернувшись к своим, закрыл уши.

Взрыв прогремел настолько мощно, что землю от силы тьмы колотило и, маленькая узкая улочка задрожала, погрузившись в столб черно-красного пламени.

– АААААААААААААА! Неееееееет! Боооожееее, мой ребенок! Рамииииииля!

– Маааааааааамааа! Маааааама, вставай!

– АААААА! Не убииивайте! Не убииииивайте, мы своииии. Свооооои! Не наааадо. Умоооооляю! Не наааадо!

– Вставайте, вставайте, ебаный в рот! Все в дом! Бегооом! Бегоооом, я сказал! – беснуется на мирных, Костенко.

– Неееет, мой ребенок! Я не уйдуууу. Твааари. Извееерги! Рамииилл…

– Минус шесть, Туман!

Вокруг боль. В оковах жуткая мощь, рвущаяся наружу, на землю, чтоб затопить опустевший на руинах город кровавыми реками. Ад здесь. Мы в нем. Это эпицентр и персональный кипящий котел в ожидании весит над головой, потому что кто-то там сверху отсчитывает твои сраные никчемные секунды.

Пьяно и дезориентировано поднялся на ноги. Заторможено встряхнув головой, схватил первых попавшихся людей и насильно потащил к пятиэтажке.

– Сейчас же все в подъезд! – задыхаясь от удушливого плотного дыма, с прищуром слезящихся глаз кричу.

Оставшиеся выжившие забежали внутрь, заваливаясь на первые лесенки и, принялись откашливаться, отплевываться, растирать шею и тереть глаза, когда я баррикадировал вход в подъезд. Закрыв металлическую дверь и, поспешно вынув нож из берца, засунул колюще-режущее в две торчащие железные петли, раннее служившие импровизированной изнутри щеколдой. Переводя глубоко загнанное дыхание, аккуратно из гранаты выдернул зубами предохранительную чеку с кольцом и, не касаясь ее губами, спусковым рычагом положил лимонку перед порогом подъезда.

– Я не буду никого убивать. Не буду! Делайте со мной, что хотите! – заверещал новобранец и откинул от себя ствол, словно в руках держал гадюку.

Планку сорвало, нервы сдали, облачая свою истинную пугливую сущность и слабовольную породу.

Пятится до стенки назад, дышит прерывисто, часто и, ненароком вот-вот сейчас заревет, строя из себя жертву.

Мигом оказался возле него и, въебал ощутимо в дыхло.

– Че, ты, гандон, сказал? Не будешь? – боковым хуком вшатал по лощенному аристократическому вытянутому ебалу существа.

– Не надо. Не надо, – завизжал и прикрылся от меня руками.

– Слиться, решил? Хули, ты здесь тогда ловишь, ушлепок?

– Я не будууу убивать. Не буууду, – с трудом снова заряжает и стоит на своем. – Я папе хотел доказать, что я мужчина и у меня есть свое собственное мнение. Я сам могу распоряжаться своей жизнью, – зарыдал он. – Пожалуйста, не трожь меня.

– Бууудешь! Еще, как будешь, пидарас! Ты, сука, нас подводишь под черту! Я сказал, автомат взял, блядь! Автомат в руки, блядь, и, мочи их, сука! – ором требовал я. – Иначе, нас всех тут вальнут!

– Нет, нет! Я не смогу. Я не смогу убить человека.

Скривился от отвращения и отвесил новый сильный удар в виде унизительной оплеухи.

– Мразь! – смачно харкнул в его побелевшую испуганную физиономию, под выстрелы и пронзительные тряскучие пинки в дверь с той стороны. – Сдохнешь первым. Но, радуйся, что не от моей руки. Ты б, тварь, одной пулей передо мной не расплатился за предательство, бесхребетность и мышиную возню, – обернулся на замершую толпу рядом с нами и, закричав, подался к ним корпусом. – Какой хуя, вы еще здесь?! Какая была моя команда? Бегом все наверх разбежались по своим точкам! Время на исходе!

Сходу сорвались все с места и, я в том числе, слыша позади себя бессильный в отчаяние скулеж мешка набитого говном.

– Ходу! Ходу! – грозно поторапливаю мчащихся впереди меня и, от оглушительного громоподобного взрыва в подъезде ебалом жестко влетаю в лестничный пролет, ломая если не челюсть, то нос уж точно.

Глава 7

Меня, как кусок дерьма, отшвырнули ногой из кузова Камаза на землю и, к довершению солидно уебали прикладом между лопаток. Поморщившись, громко закашлялся из-за взметнувшейся столбом пыли и с глухим стоном вяло перевернулся на спину.

– Че, блядь, как телка стонешь? – раздался надо мной лающий с акцентом и хрипом голос. – На колени, сууука! – черная тварь ударила носком мощного ботинка по ребрам и, схватив за шиворот, встряхнула, побуждая к действиям.

Приоткрыв глаза, прищурился от яркого слепящего солнца и, уперся расплывчатым взглядом в двухметрового коренастого чечена с круглыми колючими глазами и густой черной бородой, полностью прикрывающей его пол лица и шею.

Сцепил зубы и, не разрывая с ним исподлобья зрительного контакта, медленно приподнялся и исполнил приказ. Встал на колени и на уровне плеч поднял раскрытые ладони.

Сейчас, да. Я выполнил указ чучмека, но, только, потому, что у меня нет другого выхода и, мой отказ равен верной смерти. Проявлять героизм там, где ненужно, или, жертвовать своей жизнью в угоду дешевым понтам, в мои планы никогда не входило. Что, не скажешь про Фанатика и про его героические ратные подвиги. Словно, бессмертный. Ибо, у него любовь к гнилой родине перевешивает любовь к собственной жизни.

Хули, у меня свои понятия, у него свои. Если, я буду яро выгрызать свободу и бороться за обратный билет домой, то он же приложит все силы, чтобы остаться тут пока не закончится ебаная война. Чувство патриотизма крепко держит его за яйца. Одним словом полудурок Фанатик, мать его. Уже, по погремухе с первых минут всасываешь с кем имеешь дело. Потому, и в полете, раннее вышвырнутого из того же самого Камаза, он ржет позади меня, как безумец, а я тем временем стремительно щупаю глазами вырисовывающуюся обстановку вокруг и сбегающийся к нам с калашами наперевес отряд хачиков.

Нас троих – меня, Антоху и Даныча – привезли в маленький аул на окраине Грозного, расположенного в горах. И, по старой памяти, аул этот был мне хорошо знаком.

Значит, все-таки люди Аббаса Хачукаева.

Тут же, в пяти метров, с левой стороны от нас играли их дети и избивали, практикуя удары, трех русских заросших грязных солдат, которые длинной цепью были повязаны за ноги друг к другу. Один – вещи стирал, другой – дрова рубил, а третий на коленях перед восьмилеткой, чтоб получить в морду унижающий с харчком удар от чмошника-пиздюка. С другой стороны от нас потрошили подвешенную тушу барана и куски вонючего мяса скидывали в железное поржавевшее ведро. И, сидя на лавке, все происходящие обозревали старики, или, как их местные кличут – аксакалы. Со значением поглаживали собственную седую длинную бороду, постукивали тростью и, время от времени переговариваясь, довольно похохатывали.

Тупая боль все резче била в затылке и неотступно параноически пульсировала в висках.

Играя желваками на скулах, поворачиваю свинцовую башку к Антохи, который в упор исподлобья как звереныш вглядывался в меня и, едва заметно цинкую ему головой, чтоб не выебывался и, не смел качать ни одну из своих тем.

Они за глотку держат крепко. Поэтому, важно сейчас напор затолкать в очко и быть на старте.

Но, незамедлительно упираюсь в давящий бескомпромиссный взгляд Фанатика. Дескать, шел бы я со своими приказами и просьбами нахуй и желательно там же надолго окопаться.

Сжал до отчетливого скрипа зубы и, тотчас почувствовал, как прострелила ноющая боль в челюсти.

– Ээээ, недоноски, а нууу игры в гляделки прекратили! Глаза вниз опустили! Живо! – ненавистно прорычал надо мной бородач и, приставив дуло автомата ко лбу, отпихнул в жесткой форме назад мою башку.

– Булааат? Доложи о нашем приезде! Скажи, Туманов у нас! – прокричал позади чечен, тот, что цепко вцепился в немытые отросшие патлы Фанатика.

Хищно оскалился, прикрыв глаза и, всем нутром почувствовал, как взгляд Антохи принялся выжигать дыру в моем профиле.

– Пожалуйста! Пожалуйста, отпустите нас! Мы ничего не сделали! Мы всего лишь сопровождали мирных! Ваш народ! Мы для вас не угроза! Рядовые обычные солдаты. Прооошу, не убивайте нас. Ну, не убиииивааайте, – в панике просительно и нервно вскричал Даныч, а следом пополз на коленях к черножопой впереди стоящей гниде.

Никчемная шваль.

С брезгливостью на дне глаз пренебрежительно поморщился, желая самолично отправить его спать.

– Мииирных, говоришь? – с извращенной насмешкой на губах, наигранно задумался головорез.

– Да, да! Мирных вели.

– Вставай! – резкий торопливый его приказ, в азарте указывая Данычу оружием, что, тот, должен подняться на ноги. – Быстрее, быстрее вставай!

– Пожалуйста! – охваченный страхом, все же поднялся на трясущихся ногах и вскинул руки, Даныч. – Не надо… у мамы кроме меня больше нет никого. Пожалуйста, – заискивающе смотрел в суженные черные глаза чечену и тихо перебирал обескровленными губами.

– Не бойся! Не звери же мы. Не тронем. Мама, это святое. Это, вы, ничтожества. Не знаете, что такое человечность. А с нами всегда можно договориться. Пошли. Пошли со мной, – черный, глазами стреляет в сторону, зазывая расслабившегося с неуверенной нервной полуулыбкой Даныча.

Долбаеб.

– Спасибо! Спасибо, вам!

– Не за что пока!

Через пару нерешительных шагов Фомина, над нашими головами прогремел оглушающий выстрел, кроваво сбивая очередную пешку с шахматной доски. Даныч мгновенно свалился на землю рожей вниз под полоумный хохот Фанатика.

Трусливые мрази всегда дохнут как мухи. Ни секунды сожаления после увиденного.

– Туда ему и дорога! Слабохарактерный пидорас! Да, Дэн? – в коматозе помешано гогочет Антон и, с издевательством в грубом глухом голосе задает мне вопрос.

Молчу. Не обращаю на него никакого внимания. Лихорадочно и несвойственно мне, нервно обвожу взглядом каждого, кто мелькает перед глазами. Прикидываю сколько всего тут боевиков. Веду подсчет, сколько на этой земле стоят разваленных халуп и времянок. Запоминаю. Вспоминаю. Соображаю, сколько людей приходится на один дом. Три-четыре. Наверняка четыре. И, вероятнее всего вооруженные все. Дети, женщины, старики.

Не замечая собственных повадок, играю желваками и склоняю голову набок.

– Че, пееес, весело тебе? – с сильным акцентом обращается один из макрушников к полудурку и опускается перед ним на корты.

– А у вас и ебало рвать нельзя? Так, ты скажи… А лучше, дай мне в рожу! А? Как тебе такой расклад?

– А тебе? Как тебе, когда твой человек гнида с двойным дном? Предатель! Наш союзник и втихушку играет на два фронта? Как думаешь, кто из ваших мог бы быть темной лошадкой?

На последнем выбросе, крупный в броне чечен вместе с Антохой поворачивают головы ко мне. Только, у одного взгляд был уверенный, безжалостный, а у второго, недоумевающий, пораженный.

Без лишних слов и эмоций, с холодом и безразличием на лице криво ухмыльнулся на немой в знакомых глазах упрек и, немедля легко отмахнулся от осязаемого витающего в воздухе обвинения, которое скоротечно перетекало в подобие ярой по отношению ко мне ненависти.

Да похуй. Сейчас, главное выбраться нам. А там… там уже сам выгребу на морально волевых.

Глава 8

Нас с Фанатиком кинули пару часов назад в яму глубиной не менее восьми метров под открытым небом, до того момента, пока в ауле не появится Хачукаев. Он-то, и будет определять, как сложатся наши с Антоном последние здесь дни, если не часы.

Сидел под палящем солнцем на жопе, подтянув к груди согнутую правую ногу в колене и, изо всех сил силился сосредоточить собственный полет мыслей на возникнувшем пиздеце. Но, пока, глядя безжизненным тусклым взглядом в одну точку я пытался отыскать тот самый выход из ситуации, Антоха носился коршуном в тесной замкнутой могиле, одаривал всех и меня в том числе последними заковыристыми непечатными словами, надеясь проклясть полмира. Как только оказались в яме, полудурок, бросился на меня с кулаками, готовый завязать между нами борьбу, но его быстро охладили, выпустив в паре миллиметров от нас в землю короткую очередь пуль и приказав немедленно захлопнуть ебало.

И этот, утырок, капитально своей бессмысленной болтовней сбивал с толку, сотрясал воздух, не давал сконцентрироваться на общей, блядь, проблеме, прожигая меня ненавистным взглядом. Мало того, что по-черному рубит, из-за недостатка сна, так еще и страшное пекло начинало мутить рассудок.

– И тут решил урвать кусок покрупнее? То-то ты, сука, с самого начала был скрытный и выражал призрение к каждому второму. Одиночка. Не сближался. Не делился о себе даже со мной. Сам себе на уме. Считающий себя невъебенным. Выше всего, что здесь происходит. Не видел смысла, за что мы рвем свои жопы и ложим жизни. Высмеивал. Считаешь, отымел всех, хитрожопый?

Фанатик не унимался. Злобно выплевывал из себя слова и медленно с тихим бешенством выцеживал фразы.

Я попросту не обращал на него внимание. С самого начала пропускал мимо ушей его бесчисленные предъявы, обвинения и вынесенный для себя приговор, если выберемся отсюда, то он самолично пустит мне пулю в лоб.

– Да залупу тебе на воротник! – продолжал в том же духе. – Ты, чертила лоханулся! Играл в одну будку! Предал себя, нас, боевых товарищей, родину. Ты фуфло, которое потел за тридцать серебряников ради своей синевы*(группировка).

Посыл Фанатика достиг своей цели.

Заторможенно перевел на Костенко тяжелый убийственный взгляд и твердо предупредил:

– За метлой следи. Или крыша совсем просела?

– Не знаю, – передергивает плечами и лыбится, как псих. – Но, вот, то что за человека тебя больше не считаю, уверен вполне.

– Я сказал не мороси, Антон. Завязывай, – прищурился, чувствуя, что еще немного и вшатаю дурику. – Сейчас не время.

– Ты сказал? А не пошел бы ты на хуй, Туман? – оскалившись, крысится он.

– За все время, я хоть раз давал в себе усомниться? Может быть, полтора года я не стоял бок о бок с тобой и не мочил гнид, находившихся по ту сторону, – не отпуская его колючих глаз, машинально киваю башкой наверх. – Хоть, один отданный мне приказ не был выполнен? Или, я, как вы, не рисковал своей жизнью, не барахтался в том же говне, что и вы? Ответ мне не нужен. Это так… тебе для затравочки. Пораскинь умом, если он у тебя вообще функционирует, животное. А то, что не считаешь за человека… так поверь, Фанатик, мне не впервой и меня это совершенно не трогает. А вот, то что я могу подохнуть здесь в этой вонючей гнилой могиле – да. Поэтому, хлебало свое завали и дай мне немного подумать.

– Складно стелишь, – коротко хмыкает. – Только, я еще не совсем кретин, чтоб перед тобой развесить уши. Тебе лучше сдохнуть тут. Иначе, загнешься не от вражеской пули, а от моей ответки.

– Как скажешь, – холодно усмехаюсь, криво потянув правый уголок рта и, первый отвожу взгляд. – Порешаем после.

Откинулся затылком на земляную неровную насыпь и устало прикрыл глаза.

Один дом стоит на выезде из деревни, у самой дороги, и, один у подножия гор. Вероятнее, последний Хачукаева. Вдали от всех.

Еще, три захудалых дома на расстоянии двадцати-двадцати пяти метров друг от друга располагались по левую сторону и две времянки по правую. А если, на один дом приходится три-четыре человека, то выходит их в селе двадцать один – двадцать восемь. Из них женщины и дети. Допустим, отнимем меньшую половину от общей суммы и получим пятнадцать – двадцатцать боевиков. Хотя, с гарантией в девяносто процентов, что женщины, что малолетние опездолы подготовлены и вооружены до зубов.

Считай-не считай, но все равно макрушников много. Мы с Фанатиком в меньшинстве. Двое пленных против двадцати восьми выдрессированных вооруженных головорезов уверенный путь к смерти. А я, пока на тот свет не спешу.

Значит, идти в лобовую атаку не варик. Единственный шанс, заманить соперника в ловушку хитростью.

Как?

Думай, Туман… Думай. Должен быть выход. Даже, в самой непробиваемой стене можно проломить брешь.

Открыл глаза и устремил в догорающее вечернее открытое небо непроницаемый затуманенный давними эпизодами взгляд. Отмотал в голове минувшие назад дни и воскресил в памяти последнюю встречу с Хачукаевым.

Всего их было три.

– Ну? – я небрежно отбросил кнопочную мобилу на деревянный, заваленный оружием и бабками стол, и, поднялся со скрипучего покосившегося стула. – Барин получил очередную партию груза. Все в порядке. Что с зеленью? – играя желваками, цепким взглядом ни на минуту не отпускал Хачукаева, который с напряженным прищуром уставился в экран покореженного поцарапанного ноутбука, но спустя мгновение все же расслабленно откинулся в кресле и мерзко улыбнулся.

– Перевел последнюю часть. Деньги на счетах. Как и договаривались.

– Тогда, на этом моя работа выполнена, – развел руками, чувствуя в рукаве припрятанное холодное лезвие ножа. – Это была наша последняя встреча, Аббас. Поставка оружия, состав поезда и маршрут отлажен как часы. Посредник вам больше не требуется.

Я выполнил все, что требовал от меня Барин. Теперь, осталось выбраться живым из этого ада.

– Да, Денис, спасибо за оказанную нам помощь. Ты правильно мыслишь, парень. Посредник в поставке с Россией больше не нужен. Но, ты слишком много знаешь о нас. О моих людях и, моем местоположение.

Я, было, повернулся боком, но после сказанного застыл неприятным взглядом на высоком коренастом мужике лет пятидесяти с раскосыми черными как у бойцовского пса глазами и скрывающейся за густой на смуглой роже растительностью ледяной змеиной полуулыбкой.

Я о чем-то таком предполагал, когда шел сюда. Был подготовлен к любому исходу. Знал, без боя не дамся. Знал, что этот черт может в моменте взбрыкнуть и не выпустить обратно. Замочить и по-тихому прикопать мой труп на заднем дворе.

– Аббас… – полностью корпусом поворачиваюсь к нему и расставляю ноги на ширине плеч. – Я не боюсь смерти, – вкрадчиво ему в глаза. – Че хочешь? Вальнуть? Ну, рискни… Предупреждаю… либо тебя, либо твоих людей я успею с собой захватить на тот свет.

В гробовой тишине, мы долгие минуты остро вглядывались в сощуренные глаза друг друга. Каждый из нас был готов разорвать цепи и насмерть вгрызться в глотку соперника. Вопрос времени. Скорости. Хитрости. Умение рисковать. Преимущество в применение и использование оружия. И, из схватки выйдет победителем тот, кто умеет быстро соображать.

И это был Аббас.

Он громко рассмеялся, запрокинув голову, в тот момент, когда я не дрогнув лицом, продолжал стоять, словно пригвожденный к месту.

– Ты мне нравишься! – грозит грязным пальцем, сверкая клыками. – Проверка на вшивость, Денис. Ты свободен. Барину обязательно передам о твоем умение вести дела.

Заиграл желваками и, не удержавшись, сощурился и погано хмыкнул, так, будто передо мной не что иное, как недоразумение.

Без звука покинул его халупу, столкнувшись нос к носу в дверях с Хачукаевской шестеркой.

– Баргишь, брат, проходи дорогой гость. Я ждал тебя, – сходу к неизвестному подмазывался Аббас.

Не глядя, с ненавистью к этим тварям бартанул пса плечом и, оскорбительно сплюнув на землю, отправился своим ходом в лагерь.

Ушел в самоволку, когда Цым, наш капитан, выкроил мне время для сна. И, он же, по возвращению меня спалил.

– Туманов, я, что тебе сказал? Спать! А ты, где был?

– Срал! Живот скрутил. Или я должен был навалить в штаны?

Стоило зайти в палатку, тотчас завалился на лежак.

– Туманов, не хами мне! Совсем забыл, с кем говоришь? Ты не мог три часа просраться?

– Ага, – сонно отозвался.

– Не лепи мне! Тебя в помине не было в лагере! Живо отвечай, где шараебился столько времени!

– Да, не было. Мне нравится на толчок ходить, когда исключительно упиваюсь видом гор. Есть еще вопросы, Цымаков?

– Гаденыш! У тебя осталось десять минут на сон. Как говорится, просрал все на свете и сон в том числе.

– Есть, товарищ капитан! – ехидно потянул.

Не раскрывая глаз, перевернулся на живот и мгновенно провалился в черноту беспамятства.

Глава 9

Заряд батареи сдох. Мозг вырубился. Мотор в грудине забарахлил и, вот-вот обещал наебнуться. Упустил из виду, как отключило. Причем, намертво. Оклемался следующим утром под дождем, валяющимся на сырой стылой земле, и, то, только потому, что рядом осатанело заревел Фанатик.

– Мудачье малолетнее! Ублюдки чернозадые! Пошли на хуй отсюда! Сукиины дети! – дико горланил Антоха, а к концу сорвал голос.

Сонный, заторможено принял сидячее положение и, подтянув согнутые в коленях ноги к груди, молча закрыл руками голову, пока сверху ущербные пиздюки с издевательским громким хохотом закидывали нас с разъяренным охрипшим полудурком камнями, булыжниками, харкались и на чучмековском языке уничижительно выкрикивали проклятия.

Тяжелые камни достигали своей цели, сбивая в мясо тыльную сторону ладони, фаланги пальцев, руки, пробивали хребет, заставляя корчиться под непрерывным обстрелом.

Длилась эта хуйня не долго. Утырков кто-то со стороны стопорнул грозным женским голосом. Шайка подростков мигом растворилась в затхлом воздухе, погрузив нас с Фанатиком в глубокую тягостную тишину. А часики обратного отсчета тем временем продолжали тикать. Но, увы, я все еще не вкуривал, как нам с Антохой выскочить из дыры, которая с каждой минутой неминуемо приближала нас к скорбному финалу.

На закате этого дня нас все же соизволил посетить своим присутствием Аббас. Однако, уверен, что этот ишак все время был в ауле и не покидал его. Так сказать, пытался посеять смуту в прогнившей душонке и напугать. Да только, кишка тонка у петушни. Неизвестно кто кого еще вздернет.

После вчерашнего, мы с Антохой больше так и не обмолвились словом, а заслышав с Фанатиком сверху приближающиеся к нам голоса, поднялись на ноги и впервые за все время в готовности прямо посмотрели друг другу в глаза. Знали, что итог может быть разный, а вероятность того, что мы с ним выберемся из аула целыми равна нулю.

– Есть маза, как можно вырваться из села, – приглушенно сообщаю полудурку, но стоило произнести не так давно пришедшую мысль вслух, как Фанатик набычился. – Подыграешь мне и оба вернемся к своим.

– К своим? – севшим низким тоном из-за сорванных связок. – А кто твои? Наши русские? Наши, тебе никогда не были своими, – оскалившись, он хохотнул с невменяемым блеском в глазах. – Поэтому, плыви без меня. Брат! – болезненно скривившись, сделал ударение на последнем.

– Хули, ты артачишься, недоумок?! Не гони! Ты не фанатик, ты идиот, Антон! У них разговор будет короткий. Либо делаешь как я говорю, либо сдохнешь здесь, как собака!

А голоса тем временем были совсем близко.

Он брезгливо отвернул ебало, воротя от меня нос, тем самым кинув свой ответ.

– Педалить сам будешь, – с раздражением в голосе неслышно заключил и вскинул башку на прибывших по нашу душу гостей во главе которых был Хачукаев.

– Ас-саляму алейкум, Денис. Или… может быть Туман?

– Салам, Аббас, – исподлобья глядя на него задумчивого и мрачного, растянул змеиную кривую полуулыбку, так и не ответив на интересующий вопрос.

Догадывался, что чурку разрывает внутри от незнания кто я на самом деле. Туман? Тот ли Туман, который положил его братьев, сыновей, немыслимую толпу боевиков, а главное жену. Тот ли, о ком идет шепотком молва по всему Грозному, что у русских имеется неуловимый, хитрый и особо опаснейший снайпер.

– Где находятся ваши резервные базы со стрелковым оружием и взрывчаткой? Мне нужны координаты, Денис, – угрожающе припечатывает прищуром и, взглядом дает понять, что, если не скажу, то он меня уничтожит.

– Не знаю, Аббас, – недоуменно развел руками. – Я человек маленький. Такой информацией со мной никто бы не стал делиться. Это тебе к комбату надо обратится, если не выше.

– Че, ты, мне пиздишь? За лоха меня принимаешь, уебок? Мне тебе на деле показать, что с тобой будет, если не развяжешь свой язык? Мама, папа, есть? – с акцентом выплевывает и начинает скалиться. – Я для них интересное видео сниму, как ты беззубый обрубок без рук и ног будешь отсасывать у всех моих людей. А для начала, по почте им отправлю твои конечности.

– Нет, Аббас, сирота я. Никого у меня нет, – комично протяжно вздыхаю и снова пожимаю плечами, таким образом подчеркивая, что шантаж его не удался.

Хачукаев, сидя до этого на кортах, резко поднялся на ноги и задышал тяжело. Колючими черными раскосыми глазами стреляет злобно и, оскалившись, принимается на своем эскимоском изрыгать угрозы и проклятия. Внатуре, сыпал матами и, брызжа слюной, видать посылал на нас порчу.

Антон не выдержал и, глядя в его будку, ожесточенно глухо заржал, что определенно Хачукаеву выпад Фанатика не понравился. Как и мне.

– Думаешь, не сломаем тебя? – перешел на русский главарь чеченской группировки. – Туман? – пропустил мимо смех Фанатика. – Ведь, это же ты, Туман? – а после моего долгого молчания, довольно ухмыльнулся и пригладил свою длинную бороду. – Или, считаешь, что пуля тебя не достанет?

– Я не располагаю той информацией, которую ты хочешь от меня получить. Даже, при желании я тебе не могу помочь, – красиво съехал я с очередного вопроса.

– Вот оно кааак, – вскинул широкие смолянистые брови на лоб и немигающе уставился на меня, пытаясь заморозить взглядом. – Это ты убил моего брата, Денис? – не выдержал Хачукаев и склонил в ожидание голову набок.

Фанатик, только успокоившись и взяв себя в руки, снова принялся за свое – задушено давясь смехом, облокотился на земляную стенку.

Что он вытворяет, другой вопрос. Вопрос который сейчас меня мало интересовал.

– А как звать твоего, брата? Я многих убил, Аббас. Может и вспомню.

Антон, не сдержавшись, подавился смехом и согнулся напополам.

– Поднять их! – на данный момент, потеряв ко мне интерес, он взмахнул рукой и с безразличием в механическом голосе отдал указания своим бойцам.

– Начинается, – прошептал и покосился на Тоху, который мгновенно подобрался и успокоился.

– Ну, удачи… чё, – не взглянув на меня, дернул башкой, а я, прищурившись, заиграл желваками и осознал, что у него своя игра.

Плевать ему. На все. Что, в плен попал к чеченцам. Что, убьют его. Что, жизнь свою молодую так глупо похерит здесь. Что, домой не вернется. Жену не встретит, не обнимет. Жизнь не проживет. Плевать на все кроме своей матушки родины, которой дело нет до него. Чем-то сейчас он мне напомнил моего отца. Такой же включенный. Такой же фанатик до мозга костей. За родину. За близких. За власть. За победу.

Полудурок. Но, брат. Храбрый. Бесстрашный. Наглый и волевой. Глупый, правда. Но, брат. К сожалению, даже, Кот, никогда не вызывал во мне по отношению к себе такого восхищения, нежели как Антон.

Нас насильно подняли наверх. Скинули лестницу и под прицелом оружия скомандовали взбираться по ней.

Хуйня-вопрос.

Стоило мне первому взобраться, как псы Хачукаева с медвежьей хваткой набросились со всех сторон на меня и, прижав к земле, приставили лезвие ножа к правому глазу.

– Кто, убил моего брата? – с акцентом яростно повторяет Аббас, расхаживая напротив меня из стороны в сторону.

– Не знаю.

В это время, таким же образом скручивали брыкающегося и скалящегося Фанатика, но, его, в отличие от меня, прижали лицом в землю.

– Где ваши базы? Местоположение мне назови!

– Не знаю, Аббас. Не ко мне.

– Я убью тебя, сука! Если, я еще раз услышу от тебя это никчемное ничего незначащее слово "не знаю", я убью тебя! – разъяренно грозит чечен, бросившись на всех парах ко мне.

– Пожалуйста, Аббас, не надо, – с долей ехидства, без страха и сомнения.

Фанатик, тотчас заржал и словесно отсалютовал мне.

– Пошли они нахуй, Дэн! – после всего не сдает, спецом называет по имени, умалчивая кликуху. – Пусть сосут наш хуй, – ржет он громогласно, хотя голос посадил.

Значит, прет его все же не по-детски. Отчетливая ненависть через кожу и все отверстия сочится ядом.

– Скажешь, Денис! Все скажешь, если жить хочешь, – хладнокровно хмыкнул чечен и кивнул своим бойцам. – Маму родную сдашь, но расколешься.

А затем, мою башку приподняли, когда Хачукаев оказался над Фанатиком. В следующее мгновение он опустился к нему и, сверкнув в сумерках двумя лезвиями ножей, жестко ударил в район горла Антона. Наносил удар за ударом, пока Тоха захлебывался, задыхался и давился своей собственной кровью, блевотиной.

Он еще не откинулся. Он не успел отключиться. Не умер, когда довольный Аббас с широкой улыбкой отрезал двумя ножами голову Антона.

– Аллаху Акбар!

Пока, я прибывал в полной прострации и подыхал от внутренней агонии, глядя на все еще функционированое обезглавленное тело, которое било конвульсией, Хачукаев за волосы поднял вверх кровавую голову Фанатика, как какой-то трофей и громко выкрикнул в небо. Боевики, тотчас хором как попугаи повторили за ним и выпустили одиночные выстрелы в пустоту.

Чердак начал протекать. И мой потерянный взгляд отчетливо об этом говорил.

– В яму обоих. Пусть посидит. Подумает, – счастливо расхохотался, Хачукаев, довольный собой и произведенным эффектом. – Оплачет товарища. Кто мы такие, чтоб не дать возможность попрощаться, – как футбольный мяч откинул он голову Антона в ту же яму и, рывком развернувшись в сторону дальнего дома, ушел.

Глава 10

В целом двое суток без воды и еды. Днем сидел под открытым обжигающим солнцем, а ночью, промокший насквозь мерз под проливным дождем на ветру. Казалось, последние мозги вытекали наружу через все имеющиеся дыры – глазницу, уши, нос, рот – который ночью широко раскрывал, чтоб поймать крупные капли дождя. Для того чтоб выжить… не откинуться раньше времени, не сойти с ума.

Сознание менялось в одной могиле с Фанатиком. Жгучая мучительная боль стискивала легкие. В голове пустота, отсутствие мыслей, вопросов, которые больше не возникали в воспаленной башке, пока затравленно стеклянным неживым взглядом пялился на мертвое обезглавленное тело Антона. В воздухе расползался плотный смрад его разложения и удавкой душил запах гнили, оставляя на собственном языке привкус окровавленного металла, превращая меня самого в труп. Но, тленное, отнюдь, не мешало сконцентрироваться на одном единственном желание выбраться отсюда.

– Чем, порадуешь меня, Дениска? – внезапно сверху раздался грубый с насмешкой и акцентом бас Хачукаева, заставив резко внутренне подобраться и спрятать в разбитом кулаке армейский жетон с дешевой хлипкой цепочкой принадлежавший Фанатику.

– Может, и порадую, Аббас, – малька помешкав, не торопился отрывать взгляд от рядом лежавшего у ног трупа и задирать на Хачукаева с его шестерками свою башку.

– Ахахахха, – вызывающе и победоносно расхохотался он. – Недолго ломался, уверенный ты наш. Все вы русские трусливые мрази. Просто нужно отыскать ваши болевые места, чтоб взять за жопу и опустить чертов. Вы, суки, всегда под нами будете лежать. Опущенные. Изгои, не имеющие никаких прав и лишенные право голоса, – веселым с призрением тоном шлифует рог, надеясь вывести меня из себя.

– У меня было много времени подумать, – запрокинул голову на него и, сквозь темень, уставился прямым взглядом в глаза Хачукаева.

Как бы там не было, и, чтобы не происходило, реагировал я без эмоций, бесстрастно, подходя к разговору с холодным разумом и жесткой логикой.

Именно, это его и настораживало. Мой твердый взгляд, отстраненность, ледяное спокойствие, манеры поведения в неприемлемых суровых условиях.

– Где, базы, Денис?

Но, неуемная жажда наживы в моменте не дает отступиться и трезво оценить вырисовывающую ситуацию. Правила игры. Мои правила, которые я беспалево навязываю ему.

Не уверен, что вообще, когда-либо лягу под кого-то. Даже, Барину не удалось сломить меня. А то, что батюшка центровой жив еще, так это вопрос времени. Мало того, что отправил меня в жопу мира, так еще и не вписался перед Хачукаевым.

А нахуя?

Я ведь, сделал все, что требовалось. Больше не угоден. Можно отправлять в расход. Точно уверен, что Хачукаев пиздел на мой счет с Барином и, наверняка, последний ясно дал понять, что ему нет дела до меня. Как, он там мне тогда сказал…

«Ты с нами. Но я тебя по всем пунктам один раз особо жестко накажу. Я и так слишком добр к вам.»

Пиздабол вонючий.

– Ты язык проглотил? – вышел из себя бородач, прикрикнув.

– Мне нужны гарантии, – вернулся к диалогу с Абассом.

– Что? Гарантии? А не много ли ты на себя берешь? Ты не в том положении о чем-то меня просить. Говоришь, либо сдохнешь сейчас, как твой друг.

– Слабо слово мужика дать, что отпустишь меня, как только получишь информацию?

– Эту информацию еще нужно проверить! – недовольно парирует, оскалившись и юлит.

Здесь на войне никакие обещания не играют роли. Тем более не имеют силы. Смысла. А от обещания черных, вообще пустой звон в голове и море крови. Я далеко не тормоз. Но, и это моя игра. В принципе, мне на руку, если он будет принимать меня за трусливого лоха. Не вижу в этом ничего плохого.

– Как проверишь, отпустишь?!

– Так и быть, отпущу. Будь по-твоему.

Хмыкнул про себя безрадостно.

Ты быстрее мне ноги отрубишь, но никак не подаришь свободу.

– Говори! – теряет терпение чечен.

– Две базы. Одна в пяти километрах отсюда в сторону юго-востока. Вторая на выезде из Грозного. От аула четыреста километров на север. Будет стоять неприметное одинокое строение на пустыре. Охрана не важная. Там и там от силы человек пятнадцать. Не больше.

– Об остальном расскажешь позже! – презрительно сквозь зубы бросил Аббас и поспешно развернулся.

Хачукаев, со своими молчаливыми людьми скрылись из виду, оставив меня снова одного.

– Аббас? – ору во всю глотку. – Ты же обещал! Речь не шла еще о другой информации! Слышишь? Держи свое слово, ублюдок! – улыбаясь, выкрикивал вдогонку ему.

Опустил пустой взгляд на синюшную с открытыми замершими глазами отрезанную голову покойника и, сжав сильнее холодный чужой жетон в руке, с кривой полуулыбкой подмигнул Фанатику.

– Антоха, приманка на крючке.

Я ждал. Знал, что они перетирают и Хачукаев с минуты на минуту должен будет отправить боевиков к выданному мной ложному месту. Без разницы, сколько бойцов покинут деревню. Один, пять, десять. В любом случае минус один сыграет мне на руку.

Ждал. Караулил. Глядя в темное небо, навострил слух и отсчитывал про себя порядок чисел. Мысленно вел счет, преобразовывая числа в минуты, часы. Засыпал и, с каждой секундой было все труднее удержать себя на поверхности.

Два часа. Прошло два часа, когда сверху запустился движок в ожившей машине и раздались, как минимум, разные по звучанию голоса четверых налетчиков.

Закрыл глаза и широко улыбнулся, а стоило бесследно потерять звуковую частоту тачки, громко закашлялся. Не теряя и минуты, повалился на сырую землю и, двумя руками схватив себя за горло, принялся давиться остатками кислорода. Симулировал приступ, подключив к удушью тело бьющее в судороге. Обилие слюней с пеной текли по подбородку, добавляя драматизма к собственному ничтожному виду.

И, о чудо! Сверху так вовремя появился возле ямы пасущийся поблизости чертила, который был приставлен к нам с Антохой.

– Что с тобой? Ээээ? Бляяяядь! Ты сдохнуть тут решил?! Да меня же Аббас вместе с тобой закапает! О, Аллах, щас-щас! Сука, не смей откинуть кони! – испуганно на русском тараторил черножопая шестерка и, что-то невнятное плел на своем языке, когда скинул в яму лестницу.

Как только чучмек подступился ко мне, я успокоился и перевел на него осознанный серьезный взгляд. Ему секунды хватило, чтоб вычислить мой замысел. Усмехнулся в черные глаза, когда он, изменившись в роже замахнулся на меня.

Движения, доведенные до автоматизма. Подсечка, удар в дыхло, и, резко оказавшись позади тупорылого типа, накинул на его шею цепочку Антохи. Конвульсии в теле, хрип, булькающие в глотке звуки, глухой стон до окончательного его удушения.

Подскочил на ноги и, прежде чем взобраться по лестнице вверх, кинул последний взгляд на Фанатика.

– Не прощаюсь, брат, – мазнул по его цепочке и быстро кинул ее в свой карман, словно нещадно жгла ладонь. – Чую, ты меня точно дождешься. До встречи на той стороне, – едко ухмыльнулся и без сожаления оставил его с тварью в одной яме позади.

Оказавшись сверху около сарая, увидел полное ведро воды. Завалился возле него на колени и, как дикий принялся быстро работать руками, глотая прохладную жидкость. Воконцове, схватил железное ведро и остатки воды вылил на голову, резко мотая ей из стороны в сторону, чтоб немного привести себя в чувство.

Не успел подняться на ноги, как из того же сарая вышел ничего не подозревающий бородатый чечен и, тотчас наткнулся на меня взглядом. Оба на время словили тупняк, но стоило прикоснуться Хачукаевскому псу к автомату, кинулся к нему. Не поднимаясь, кувырком перевернулся раз и резко понизу выкинул правую ногу, совершив очередную подсечку. Жесткий удар кулаком в табло и, долго не раздумывая, подхватил ведро, чтоб острым выпирающим дном в тишине пару раз вмазать в ебало врага и раскроить его пасть с челюстью до неузнаваемости.

Невзначай нервно смахнул чужую кровь с лица, пока торопливо шмонал бездыханный труп. Исподлобья как зверь озирался по сторонам, забирая у жмура автомат, нож и дымовую гранату.

Перезарядил оружие и, неслышно ступая, отправился в первый же дом поблизости, где еще горел тусклый свет. Без конца крутился вокруг своей оси, жестко упирая в свое плечо приклад автомата и, через прицел внимательно обводил небольшую местность.

Чисто, Туман! Шевелись!

Остановившись перед нужным домом, схватился за хлипкую ручку на двери и резко дернул на себя.

Ребенок. Пацан лет девяти испуганно сел на кровати и с прищуром серьезно уставился на меня. Глупое и ненужное ожидание. Но, я словно даю выбор. Знаю, кто он. Вижу. В курсах как при таких обстоятельствах ведут себя дети и жены чеченских боевиков. Не виню. В похожей ситуации поступил бы так же. Тут, либо ты, либо тебя.

Малолетний пиздюк раскрыл рот и вознамерился во всю глотку заорать, чтоб предупредить своих, но отобранный мной метнувший за секунду до этого в него нож оказался намного быстрее и ловчее.

Огляделся и выцепив глазами выключатель, поспешно вырубил в доме свет. Приблизившись к окровавленной койке, вытащил лезвие из груди мертвого пацана и обтер нож об свою штанину.

На столе в тарелках лежали остатки еды – мясо, лепешки, плов и фрукты. Глядя неотрывно в маленькое квадратное окно, набирал руками горсть риса и жадно до отказа пихал в пасть, давясь. Тяжело дышал, рвал зубами лепешку и снова совал куски жареного мяса с рисом. Вышел из дома, только когда немного набил желудок и, в то же мгновение над головой пролетел снаряд.

– Сука!

Падаю на одно колено, раннее повернувшись назад и, прицельно в трех противников выдаю длинную очередь пуль. На шум с домов как тараканы выбегают остальные бойцы и, чтоб не остаться без оружия, метко запускаю в их ноги РДГ-два* (дымовая граната) и на время растворяюсь в пространстве. Пока, они бездумно и слепо палят по мне наугад, я на скорости падаю перед тремя дохлыми ничтожествами, чтоб отпахать и запастись оружием.

Гранаты!

Машинально, на чистых инстинктах вырываю из лимонки чеку и кидаю в кинувшихся в мою сторону псов. Сам группируюсь, закрываю руками голову и несильно подлетаю от волны взрыва, прокатившейся по земле, которая, помимо всего, выбивает стекла в домах и времянках.

Очередные въебались от моей руки, но другие в панике с автоматами повыбегали из халуп. Стремглав покидаю открытое на ладони место, забежав за дом, в котором замочил пацана. Стремительно работал ногами, не замечая слабости и собственной усталости. Свалился на колени и малость проехался вперед. С трудом хрипло дышал, когда неглубоко закапывал ПФМ-один*(противопехотная мина). Засыпал ее горстью земли и, тотчас словил в руку первую пулю.

– МММ! – ощерился, обнажив в болевом синдроме зубы и, кувырками откатился ближе к дому, подальше от лепестка.

На весь аул, если не в горах прогремел мощный взрыв, дезориентируя и выбивая из колеи. Оглушило с неимоверной силой, порядком позабыв, где нахожусь, что надо скорее уносить отсюда ноги.

Заторможено в разобранном состоянии переворачиваюсь и упираюсь лбом в сырую черную землю. Заставляю себя подняться на ноги, зажимаю правой рукой сочащуюся рану на плечевой мышце и оглядываюсь на четверых покойников, подорвавшихся на мине.

Разъяренно дышал, брызжа слюной в разные стороны, когда сорвал тактический ремень с автомата. Один край накинул на свою конечность, а второй зажал в зубах, чтоб с помощью здоровой руки повязать над огнестрелом жгут.

Я дошел до дальнего дома Хачукаева. Порядком потрепанный, хромой, раненный. Целенаправленно шел за гнидой. Да и по старой памяти в курсе был, что, возможно, у него в доме хранятся нехилые боеприпасы.

Выбил ногой замок на двери и, взирая исподлобья на приготовившегося дать мне отпор чечена, не спеша зашел внутрь к нему.

– Давай, Аббас, без стволов. Раз на раз, – откинул автомат и в бешеном азарте хмыкнул, вызвав у оппонента недоверчивую кривую улыбку.

Молчит, но пистолет, который держал за спиной, медленно отложил на позади стоящий стол.

– Уважаааюю… и принимаю твой вызов, – нездорово сверкнул шарами, наверняка, убежденный в том, что из нашей схватки он вышел уже победителем.

Короткий миг и мой длинный тяжелый шаг к нему. Встретился с жертвой глазами. За секунду до его смерти. Потому что, молниеносно загнал перо в его печень и с особым чувством наслаждения под ребро.

– Мне не нужно ничье уважение и одобрение, – шепчу ему в померкший тусклый взгляд с лихорадочным больным блеском в глазах. – Захочу, отобрать твою жизнь, отберу! Захочу, играть не по правилам, сыграю. Я ж не баран, чтоб не в то время и не в том месте мериться письками. Любишь нож? – намекаю на смерть Фанатика и, на то, как он убил Антона.

У Хачукаева из уголка рта обильно полилась кровь и вырвался из глубины свистящий судорожный вздох.

– Тогда, получай пидорас!

С удовольствием вспарываю живот с прозрачной пленкой, полосуя лезвием вдоль его пуза, от паха до груди, что кишки мгновенно вывалились наружу.

Хачукаев, хрипит и, окровавленными руками перебирает собственные потроха до того момента, пока я с силой ногой не отшвыриваю его на стол.

– Команда спать, сууука! – поднял на пару тонов бас.

Лишил воли говорить и заткнул навечно!

По пути на выход из дома приметил единственное внутри оружие – РПГ – восемнадцать*(советская противотанковая граната). Кроме РПГ и Хачукаевского ствола, который лежал под своим распотрошенным хозяином и обломками стола, как назло ничего больше не было. Голяк.

Услышав снаружи громкие голоса черных и отдаленный шум тачки, прихрамывая, выбежал на улицу.

Блядь, хотел же сработать тихо!

Вероятно, тех, кого отправил по ложному следу, Аббас, услышали стрельбу и взрывы в своей деревне, потому и развернули обратно уазик. Машина уже заезжала в карман, сворачивая с дороги в аул. Счет на секунды до того, как они обнаружат своих мертвых людей и меня.

– Я всех вас тут положу твари! – в запале злостно прорычал и пошел за РПГ. – АААА! – оскалился от боли в кровоточащей ране и теле, замычал, натянул жилы на шее, но все же попытался левой рукой придержать гранату.

Сука, кость задели, ублюдки, не иначе.

Правой рукой на РПГ откинул заднюю крышку и резко вытащил гладкоствольную трубу. Щурясь и до противного скрежета стискивая зубы, взвалил на правое плечо гранатомет. Немеющими пальцами левой конечности поднял на мухе планку вверх и прицелился через диоптер. Выжал шептало вниз и выпустил гранату в уазик после того, как дальность была не больше ста метров. Так, чтоб наверняка с концами этих чертей.

БАААМ! От взрыва сотряснулись даже горы. А я, с дьявольским блеском в расширенных глазах долгое время следил за багровыми языками пламени и заливисто как психопат угорал над павшими в неравном бою.

Но, сегодня судьба была, как никогда ко мне благосклонна.

В горячке пуще захохотал, полоумно, немыслимо и страшно, находясь в центре адовой вакханалии, которая неумолимо с костями поглощала меня.

Выбрался ли я из той деревни… не факт… Может, я прежний заживо похоронен в той яме рядом с Антохой.

Глава 11

(возвращаемся на полтора года назад).

Месяц СИЗО*(следственный изолятор), и, походу пьесы, после суда, первым же этапом на зону в Соликамск.

В автозаке, коих в общей сложности на Богом забытой трассе было три, двадцать осужденных молча тряслись внутри грузового автомобиля, и я в том числе, когда подъезжали к подъезду тюрьмы.

Все поголовно из нас сидели в ожидание с опущенной башкой и, с отрешенно-пришибленным на сумрачном рыле видом.

Я впервые за пару тройку часов поднял мертвый взгляд, когда перед нашим выходом тихо заговорил из толпы сидящих один лысый с одутловатой рожей.

– Будьте наготове. Сейчас нас в лучшем виде встретят Козлы, ну, или, Погонялы. Для не знающих, поясню, это непорядочные арестанты… – обводит он зеленых пацанов своими впалыми в глазницу тускло-карими отталкивающими шарами. – Это, зеки, работающие на администрацию крытки. У них ни при каких делах не дрогнет рука. В них нет ничего человеческого. Нет ни к кому сочувствия. Они не побрезгуют замарать по локоть руки в крови…

Мужик продолжал монотонно говорить, беззвучно открывая свой рот и цепкой хваткой вглядываться в совсем юных парней, которым явно только исполнилось восемнадцать лет.

Еще, одни побежали за красивой легкой жизнью, но угнаться за ней так и не смогли, угодив в капкан злой суки-судьбы.

Зычный шум в ушах. Чувство тяжести в глубине, на уровне дыхалки.

Я больше не слышал ничего. Никого не видел перед собой… Я, до сих пор не мог осознать, что еду в тюрьму, что меня везут на ломку. В голове не укладывалось, что я приговоренный зек. Я отказывался верить, что это происходит со мной. И, не совсем понимал, почему именно из меня сделали козла отпущения.

Всесоюзная тюрьма. Белый Лебедь. Центральная полоса. В ней сидели первоходцы вместе с второходцами и полосатыми*(пожизненники). Ломательная зона, построенная для братвы и, для порядочных арестантов*(заключенный, который соблюдает правила тюремного режима, не нарушает законодательство и заботится о том, чтобы не навредить другим заключенным).

Барин, знал толк в наказаниях…

– Хлебарезку завалили! – гаркнул в кабине водителя ряженый, когда заехали в шлюз на территорию пересылки.

Наша машина резко затормозила, встряхнув каждого внутри, а следом, снаружи возле первого автозака, донеслось до моих локаторов громким прокурено-насмешливым басом:

– Че, дееевоооочки? Приехали пороться? Готовы? Давайте, поселенки, косметички взяли и вперед! Быстро-быстро! Мы заждались. Хуй дымится вовсю!

Не отдавая себе отчет, округлил глаза, и, очертив взглядом арестантскую разношерстную публику, в панике громко сглотнул. От наводящих мыслей, на меня обрушилась первая липкая волна страха, прокатившаяся ледяной дрожью от затылка до поясницы. Душа засела в пятки, но вопреки захлестывающим дурным эмоциям от неведения и ужаса кровь кипела в венах.

На очереди стояли мы. Потому, подчас и открыли наш стояк, распахнув настежь дверь, запуская внутрь зловещий холод.

На дворе ночь. Долбит морозяка. По ощущениям минус тридцать пять, не меньше. И, по окрестностям витает дикий гул лая одичалых на цепи клыкастых мусорских собак*(овчарки). Упитанные кабаны рвали пасть, рвали поводки, в желание вгрызться в глотку заключенных и брызгали в пелене тумана слюной, когда я с тяжелым баулом спрыгнул с воронка и в моменте словил первый удар Погонялы.

Я не успел еще выпрыгнуть из автозака, как в полете, сбоку от меня, выброшенная в кулаке рука столкнулась с моей заезженной за последнее время дыхалкой. По месту прибытия, вшатали со вкусом. Тотчас, согнувшись напополам, упал на промерзшую землю и выронил баул.

– С прибытием на кичу, шерсть!

Забивали ни за что пинками, попадая в голову, рожу. Отбивали почки и печенку. Давили ноги и руки. Целенаправленно давили и давали понять, что здесь мы ничтожества. Пыль. Ничто и звать нас никак.

Вокруг царил хаос. Прокатывалась чехарда лая, мычания, плача, душераздирающего болью нечеловеческого крика заключенных и маты тех самых Козлов, потому что их нательная форма отличалась от сотрудников колонии. Они издевательскими методами старались унизить, втоптать в грязь и словесно опустить в парашу.

Я был в теме и уже наученный опытом, группировался, пытаясь по возможности закрыть тело, чтоб на первых порах не отбили хотя бы голову. Что-что, а драк в моей жизни было полно. За что спасибо «батьку» и Туману…

Когда, выдался шанс и ко мне на время потеряли интерес, потому что переключились на другого выпрыгнувшего из воронка зэка, медленно опустил дрожащие руки и, обернувшись назад, увидел многих лежащих в отключке. У кого-то порвались мешки и шмотки, и, все содержимое внутри беспорядочно валялись на заснеженной дороге.

Обессилено пополз, как слизняк на коленях до клетки накопителя, где собирались остальные этапники, с трудом волоча за собой свой баул и по пути снова попадаясь под горячую руку Козла.

– Пидарасы ебучие!

– Намазывайте свое очко! Будем рвать ваши жопы и драть вас по самые яйца!

– Завтра Лепила заштопает и опять будем бить ваши убогие ебальники, в рот и жопу кончать с оттягом!

Трое нависающих надо мной Погонял орали со всех сторон в лицо и наносили мощные удары куда придется. Я в очередной раз закрылся руками и, сидя на коленях, лег на обледеневшую дорогу, подставив под сокрушительные удары свою спину.

Я кричал. Матерился. Ревел в голос, чтоб хоть как-то выпустить раздирающую все тело в наливающийся синяк боль. Я впервые пробовал в такой дозе страх на вкус.

Наконец, добравшись до накопителя, ненароком из-за жесткого удара столкнулся с чекистом, сотрудником тюрьмы, которому прибывшие лица зачитывали личные дела.

– Встаааать! – раздался надо мной голос мусора. – Доложить о себе по форме! – пнул меня носком ботинка в грудь, откинув на порядочное от себя расстояние. – Я сказал, подняться на ноги! Выполнять!

– Котов Максим Александрович, – выпрямил одно колено и, тут же раздались шепотки и задушенный в недрах смех некоторых стоящих рядом.

– Котов? Да ты мой милый котик… Кис-кис…

– Ты любишь нежно или жестко? Вдоль шерстки, или против?

– К нам Мааааааксик заехал, вы слышали?

– Статья?! – с недовольной кирпичной тяпкой вернул к себе внимание дежурный, и, взглядом маякнул в сторону Козла, который стоял позади меня.

Наказание за тупняк последовало незамедлительно.

Закашлялся. С трудом переводил дух.

– Котов Максим Александрович. Семьдесят четвертого года рождения. Статья сто пятая УК. РФ. Осужден за умышленное убийство с причинением смерти другому человеку. Срок шесть лет. Срок вступил в силу двенадцатого января тысяча девятьсот девяносто пятого года. Заканчивается в двух тысяч первом, двенадцатого января, – периодически терялся, сбивался, стирал с физиономии кровь, но все же закончил свою неуверенную речь.

Приказали проходить в пропускник, но, только, я до него не на своих ногах дошел, а кубарем покатился.

И, начался обыск. Немедля, распорядились раздеться догола, открыть рот, поднять язык с вытянутыми раскрытыми ладонями вверх руками, пока шмонали личные вещи.

– Чье, Мальборо? – ненавистно заорал помощник дежурного, пока Козлы оставались в стороне и не трогали нас.

– Мое… – хрипло отозвался и шагнул к нему, зыркая исподлобья.

Братва, конечно, постаралась, и, собрала мне хорошую передачку – чай, кофе, сигареты, сладкое, фрукты, орехи, хлеб, колбаса, сгущенка, сухари, сало, вяленая рыба. Было все, что числилось в данном месте в дефиците.

– Неверно!

Мгновенно от Козла прилетает дубинкой по ребрам.

Били от души, как в последний раз.

– Еще раз спрашиваю, чьи сигареты?! – басит на весь пропускник он.

– Ваши, – сорвавшимся глухим тоном, сплюнул кровь и пытался разогнуться.

Едко ухмыльнулся и откинул три блока Мальборо на свой стол.

– То-то же, сосунок! А теперь, раздвинь ягодицы и присядь над зеркалом.

С двух сторон красные наступали и прессовали меня у стены.

С колотящимся в глотке сердцем, тяжело сглотнул и отказался.

– Чегооо? – унизительно расхохотались все, как долбаебы.

И меня начали убивать. Откровенно убивать и забивать дубинками с разных сторон. Козлы, подхватили за руки и, животом положив на ближайший деревянный устойчивый стол, принялись насильно удерживаться на месте, пока остальные Погонялы нещадно сдавливали башку, которая вот-вот должна треснуть, а менты, киянками*(огромный деревянный тяжелый молоток) и резиновыми дубинками наносили удары по спине, ягодицами, ступням и ногам. Отбивали части тела до обморочного состояния, пока я не облевался и не упал в обморок дважды.

– Ты, че думаешь, в санаторий попал? Надеялся, что после суда все закончится? У тебя все только начинается, сученок! – последнее, что услышал от гоготнувшего над ухом вертухая.

Прежде, чем меня загнали в камеру ШИЗО*(штрафной изолятор) в лютый мороз, окатили не менее холодной водой, чтоб уже в арестантской форме привести в чувство.

Удерживая под руки, кинули в мрачной угнетающей камере еле живого и окровавленного на пол, где не было ни кровати, ни пастельного белья. Голые обшарпанные ржавого цвета облупившиеся стены и массивные решетки на выбитых окнах украшали фасад.

Ничего не скажешь. Запоминающаяся приемка. Спасибо, Туман! Век не забуду…

Глава 12

Я уже окончательно на рассвете из-за холода не чувствовал своих конечностей. Промерз до костей. Отныне, я с уверенностью могу сказать, что эта ночь была самой длинной за всю мою жизнь.

Я валялся дохлый на засранном разбитом полу, и, откровенно протяжно выл в голос, ревел, отхаркивался собственной кровью, выплевывал легкие, сотрясался всем телом.

Ни встать, ни сесть, потому как, Козлы, и конвой отбили ступни, ноги, жопу. Элементарно, не доползти до шконки, так как она отсутствовала в камере.

Стопы распухли и, теперь черт знает, как натянуть на них обувь или, банально передвигаться на своих двоих. Ночью промокшие ботинки, как и темно-синюю рубашку от робы пришлось с себя стянуть, иначе, наверняка, не дожил бы до утра. С горем пополам, лежа на боку, стащил тряпки и, на что были силы, превозмогая боль, принялся растирать кожу, чтоб хоть как-то в таких невыносимых условиях согреться.

Но, сейчас, подчинившись больному рассудку, руки опустил и не мог от бессилия и холодины шевельнуть даже пальцем. Замерзал на лету, и, казалось, что неровен час, раньше времени отдам богу душу.

– Помогииите! Пожаалуйстааа. Умоляяяю, помоооогите! – заорал что есть силы.

Пришли не сразу. Явно, когда им осточертел глухой скулеж из моей клетки.

– Чего, ты там подквакиваешь? – с лязгом открылось железное окошко на двери и, тотчас в нем появилась незнакомая мне рожа надсмотрщика.

– Я больше не могу. Я замерз. Вытащите меня отсюда, – онемевшими руками стараюсь упереться в пол и приподнять свое тело, но ничего не выходит. – Я же сдохну здесь! – кричу и валюсь на бетон. – Выпустите!

– Не ори. Захлопни скворечник. Не было приказа о твоем переводе.

– Я сдохнуууу! Сдооохнууу, слышишь! Сууууука! Что вы твооорииите?! – завопил, как сумасшедший, выворачиваясь на полу, словно змей. – АААААА! Выыыыпустииииите меня! АААААА, твааааари ебаные! – голосил, брызжа, как психопат в разные стороны слюной .

Караульный молча закрыл смотровое окошко и завозился ключом в замке, зычно подзывая с той стороны к себе двух по смене напарников.

Было плевать на все. Я, так или, иначе, отброшу здесь кони.

Не знаю, заведено тут так, или прессовщики действовали по указке администрации, чтоб давить, уничтожать арестантов. Конвой искал формальный повод, чтоб пресануть, унизить, поиздеваться. Вот, и я в данный момент сам им в руки вложил нужные карты.

– Встааааал! – скомандовал надо мной надзиратель.

– Я не моооогу. Не могу, понимаете? Я рук и ног уже не чувствую, – колотился в ознобе и зуб на зуб не попадал.

– Ты не расслышал? – с безразличием в глазах, мерзко усмехнулся проклятый стражник.

– Я не встану. Правда, не смогу. Правда! – со слезами в глазах. – Ну, убейте меня! Но, я правда не смогу! – ревел и кричал на сколько мог, но во взгляде напротив одно призрение и насмешка.

– Да, ну? Не притворяешься? Правду, говоришь? А знаешь, такое выражение…? – скалится он и медленно опускается на корты, звякая массивной связкой ключей. – Пойдешь за правдой, сотрешься до жопы, – расхохотался, выпучив глаза и, истеричным дурным голосом, дал своим коллегам распоряжение. – Вынести это говно в одиночку. Дело наживное… – обратился ко мне. – Ты уже совсем скоро к нам привыкнешь, – на последнем сплюнул на пол рядом с моей головой и, тут же поспешно удалился в коридор.

Меня резко подхватили за руки и, реально как мешок с говном и мясом вынесли из камеры и грубо поволокли по полу. А затащив в одиночку – наконец, в застекленную и с койкой – решили и вовсе избавить от одежды.

– Неееет! Что, вы делаете? Не наааадо! Не надо, я прооошу вас! Отдайте мои шмотки! Сукииии, че за беспредел происходит? Верните мне мою одежду! Я сказал вернииите! ААААА, нееееет!

– Не рыпайся, мразь! – один из двух охранников ударил дубинкой меня по и так уже проломленной башке и снял трусы.

На время отключился, а когда пришел в себя, то оказался один и абсолютно голый. Так продолжалось неделю. Барахло, мне так и не вернули. Избивали каждый день, залетая в одиночную камеру три раза, как по расписанию. Свет ночью не вырубался, а из еды давали только сало и селедку. Горячее спецом проливали или, показательно высыпали на пол, а воду буквально пару глотков предоставляли через день. Это были пытки. Меня ломали. Находился без воды, еды, изуродованный и голый. Из-за селедки и сала, живот адски скручивал и, отекал язык, распухнув во весь рот. Дышать было нечем. Да и не хотелось дышать… Не желал каждый день открывать глаза.

К концу недели, вечером ко мне зашел врач – противная и раздражающая с брезгливым взглядом страшная тетка лет пятидесяти – проведя осмотр, добротно бахнула зеленки на голову и, обмотав неаккуратно в два слоя бинтом башку, испарилась, даже не удосужившись справиться о самочувствие и вытереть с меня кровь. Мне вернули тюремную робу, но перед этим загнали в холодную баню, где в ведрах была ледяная вода.

Мол, хочешь, мойся – хочешь, зарастай мхом. Нас не ебет. Ебем мы.

После бани, принесли горячий чай и похлебку с двумя кусками белого хлеба. Выпил, все сожрал, вылизал до чиста, совсем не успев разобрать вкус еды.

Ни смотря ни на что, этот вечер показался мне самым счастливым и, я даже ненароком решил, что все закончилось.

Приемка подошла к концу.

Но, не тут-то было…

Уже на следующее утро, совершенно ясно понял, на что был расчет, когда ни свет, ни заря, вертухай заковав меня в обручи, повел в кабинет начальника тюрьмы.

Разве, закончилось? Нееет, Макс, все только началось. Трубить тебе шесть лет, от звонка до звонка. А тем временем лютая ненависть к Туману и Барину прожигала в недрах нутро.

Глава 13

Прежде, чем зайти в кабинет к Куму*(начальнику тюрьмы), конвоир, который меня сопровождал, резко с моей башни стянул повязку и, поспешно выхватив у рядом стоящего напарника папку с моим личным делом, отчетливо и грубо отдал приказ:

– Вперееед!

Миновав длинную очередь возмущенных зэков, без стука переступили порог, так как дверь была нараспашку.

– Товарищ начальник?! По вашему распоряжению привел Котова Максима Александровича. Статья сто пятая. Приговорен к шести годам.

– Заводи.

Отстраненно ответил светловолосый с короткой стрижкой, с усами и с густыми сросшимися на переносице бровями мужик, которому на вид было лет пятьдесят. Он, не поднимая на нас головы, сидел при параде в кителе за рабочим столом. А на погонах с двумя красными полосами отсвечивали три звезды в виде треугольника.

Полковник.

Надсмотрщик насильно усадил меня за стол и тихо удалился к выходу, но кабинет так и не покинул, оставшись стоять в дверях.

– Нуу, что, Котов… откуда ты приехал к нам? – Кум, направил рентгеновский взгляд синих неприятных глаз на меня.

– Казань.

– И, как тебе у нас сидится? – по-видимому, стебется, потому как он лицезрел мою потрепанную внешку с боевым расскрасом на роже.

– Не понял еще, – уклончиво ушел от ответа, тяжело сглотнув.

– Ну, значит, поймешь, – скользко усмехнулся и вальяжно откинулся в кресле, не разрывая наш с ним взгляд. – Тюремная жизнь сложная штука, – вещал мастерски. – Пройдет не один месяц, когда ты начнешь хорошо в ней разбираться. А времени, я, как погляжу, у тебя будет достаточно. Успеется. А пока, – не стал тянуть и сразу перешел к тому, для чего меня вызвал в свой кабинет. – Предлагаю тебе сотрудничать с администрацией.

Я в СИЗО наслышан был про начальника данной зоны. Бездушный и жестокий сукин сын, которого все кликали Конем. Конев Петр Брониславович. По слухам, он, тот еще «оперативник», в первые же дни заключения вызывает к себе в кабинет и, без долгих разговоров предлагает «чистую работенку» на нарах тем самым Козлом или, стукачем. Проще говоря, делает из незнающих первоходцев подсадную утку и сажает к нужным арестантам с целью получить информацию.

– Ничего сверхъестевственного не прошу. Единственно, мне нужно знать, чем дышит твоя камера. К примеру, не готовится ли бунт, побег, а может, есть что запрещенное. Тихо майкнешь кому из администрации, пусть тому же мне, а большего и не нужно. Работой не назовешь. Да, и никто не узнает, – дородушно по-свойски подстрекает, навязывая свое видение. – Ну, что, скажешь, Макс?

Конь, умело прощупывает почву и, даже не пытается втереться в доверие. У него таких, как я жопой жуй. Одним меньше, одним больше. Плевать. Не ебет, что дверь открыта и, толпа бывалых в коридоре подпирают стенку, явно подслушивая наш базар. Похуй, что за одну такую беседу меня спокойно определят в низшую касту.

– Я откажусь от предложения, – нервно кашлянул, чувствуя как ебашит внутри дикий страх из-за отказа.

– Уверен? – прищурился, Конь, мысленно накинув на шею петлю. – Смотри, работа в этих стенах намного упростит тебе жизнь. Ты во многом не будешь нуждаться.

Упростит?

Его «работа» мне все перечеркнет. До конца срока я не то, что голову не подниму, я, вряд ли смогу отсюда выйти живым. Да и на воле хуй когда отмоюсь.

– Бывалые кореша тебе не помогут. Если, вообще не уничтожат, – напирал и старался запугать, начальник. – А еще один отрицала*(зэк отрицательно настроен и не подчиняется режиму исправительного учреждения) на зоне мне не нужен. В карцер теперь отправишься не на неделю, а на месяц. И, чем больше будешь противиться нам, тем жестче будут применены к тебе меры.

– Мне проблемы не нужны. Я тихо отсижу свой срок и выйду отсюда.

– Маловероятно, что это возможно. Особенно, если учесть твою статью, – он взял шариковую ручку и, уткнувшись в раскрытые на столе дела, потерял ко мне интерес. – Знаешь? Бывает так, что заехал на зону молодым по одной статьей, а выехал, стариком отрубив еще пару тройку ходок. Увести в двести двадцать шестую! – дал последнее указание стражнику, вызвав во мне всплеск противоречивых эмоций.

Очухался, только, в тот момент, когда меня со скаткой*(матрас) завели в новую хату и с громоподобным лязгом захлопнули позади дверь.

Контингент из пятнадцати-двадцати человек молча в предвкушающем оскале уставились на меня. Кто сидел на шконке, кто за большим длинным деревянным столом, который располагался в центре страшной убогой камеры, кто, стоя возле умывальника, кто с грязного пола, а кто сбоку, застыв с двух сторон от меня.

В горле ком. Во рту оскомина. Сердце яростно тарабанит по ребрам и, пот градом стекает по вискам. А в затуманенной больной башке крутятся лишь одни слова «Знаешь? Бывает так, что заехал на зону молодым по одной статьей, а выехал, стариком отрубив еще пару тройку ходок».

Я справлюсь…

Глава 14

Наслушавшись в СИЗО байки про зону, стоял на месте и, не смел без разрешения пройти дальше порога к свободной шконке.

– Здравствуйте!

Напряженно поприветствовал сидящих на скамейки арестантов и, хотел было добавить порядочный люд, но своевременно одернул себя, так как в хате могут находиться опущенные, а те, что как раз сидят на полу и, как голодные пожирают меня глазами, совсем не внушали доверие.

– Как звать молодой? – прогоняет интерес худощавый со сломанным носом зэк, тот, что сидел за столом среди таких же, как и он четверых бритоголовых с холодным оскалом и безжалостным взглядом сокамерников.

– Макс, – прежде, чем надтреснуто дать ответ смотрящему или, его близкому окружению, с трудом сглатываю и, из-за нервов удобнее в руках перехватываю скатку.

Именно, эти пятеро заключенных в центре хаты были полураздетые. Ботинки на ногах, и, облачены в темно-синие штаны от робы и черную майку борцовку. Оттого, я без проблем мог разглядеть их нательные чернильные наколки и примерно оценить, что за человек передо мной.

– Маааксиик, – с гнилым ртом мерзко заржал другой, на манер сладко протягивая мое имя.

– Статья? – допытывал первый, пока остальные трое уперев на меня упрямый жуткий взгляд, набрали в рот воды. – Погодь скалиться, Купец.

У четверых из этой пятерки под ключицей была наколка восьмиконечная роза ветром или, как ее называли в преступном мире «отрицаловские звезды». Ее кололи воры в законе, отрицалы, черная масть и блатные.

На воров в законе они мало походят, а вот, на отрицал или, блатняк вполне себе. А судя по тому, что у каторжанина, который первый заговорил со мной, имеет на теле элементы нацисткой символики – свастика, награда железный крест и телка в эсэсовской форме – говорит, что передо мной отрицала, набивший эти татуировки не в знак нацизма, а из-за своего ненавистного отношения к режиму учреждения.

У второго обывателя, который, до этих пор стебался надо мной и рвал ебало, можно было разглядеть на шее что-то подобное. Фразы «Каждому свое» и «С нами Бог» вбиты в железный крест, кой украшали длинные крылья. На костяшках его длинных разбитых пальцев перстни с аббревиатурой «ЛХВС»*(легавым хрен, ворам свободу). На плечах погоны в виде черепов с костями, эполеты гусарские со свисающими косичками молвили о том, что этот тип осужден по особо тяжким статьям.

– Ну, че примерз?! – вскочил с места молчаливый до этого в глубоком возрасте уголовник, дернувшись в бычке на меня. – Западло ответить уважаемым людям?

– Медведь, падай обратно. Спокойствие. Не кипятись. Сейчас все разузнаем про кандидата, – усмехнулся и отвратительно прищурился тот, что первый вступил в беседу со мной.

Не понял еще, пахан он, или приближенный к батьке, но, безусловно в этой хате вес он имеет.

– Сибиряк, да че, ты с ним лясы точишь? Время убиваешь. Не видишь, не уважает совсем?! Презирает! Забить козла и дело с концом!

– Извините, не расслышал, – отмираю и быстро пытаюсь исправиться.

– Имеешь проблемы со слухом? Так, мы можем прочистить проход! Слуууховой. Статья, блядь, какая сучня?

– Сто пятая, – молниеносно тараторю.

– АААА… мокрушник значит, – гогочет он, играя кадыком и, тотчас смотрит на того самого Сибиряка.

Медведь, встает ко мне спиной и дает моему лихорадочному взору пройтись по его открытым участкам на широкой исписанной спине, где была изображена огромная церковь с куполами и крестами. Слышал, что купол с крестом одна отсидка, а купол без креста означает текущий срок. Так, у этого Медведя пять куполов с крестами. На голых руках иконы. На шее пару корявых строчек «Спаси и Сохрани». А на груди, выделяющиеся из краев майки ангелы со стрелами.

Вероятно, рецидивист…

– Кто по жизни будешь? – тщательно прощупывает меня враждебными глазами старший.

Я бы сказал любопытствует, но нет. Выясняет подноготную. Копает.

– Обычный человек. Нет никакого положения.

– Мы все тут обычные, – хмыкает Сибиряк и его ответным похожим действием поддерживают сокамерники. – Какая у тебя случилась беда?

– Подставили.

Согласен, звучит это глупо, потому из их стаи, тот самый Купец, вновь закатывается в злом и громком смехе.

– Какая ирооонииия, – с фальшью в грубом хриплом голосе заключает мордоворот. – Ясен перец, мы все тут мотаем чужой срок, – не сдержался, довольно цыкнув. – Погоняло есть?

– Фамилия Котов. На воле кликали Кот.

Не подходящее для данного места прозвище. Но, менять смысла не было, так как собственную фамилию здесь не скроешь.

– А он мне все больше нравится, Сибиряк, – простонал Купец и под массивным столом схватился за свои причиндалы.

У Купца не было под ключицами отрицаловской наколки в виде звезд, но была зарисовка погон с орлом на плечах и паутина с пауком взбирающимся вверх.

Если, мне не изменяет память, паук направленный вверх знаменует о том, что обладатель данной татуировки не завязал и намерен продолжать преступную деятельность после отсидки.

– Откуда будешь, Кот? – на удивление вопросил с иронией фраер по кликухе Медведь.

– Казань.

– Значица, первоход? – хмыкнул, Сибиряк и хлебнул из железной кружки чай.

– Да.

– Ну, и как там на воле?

Молча пожал плечами, не зная, что на это ему можно ответить.

– Свобода. Красивые телки и деньги. А главное, мусора-пидорасы не забивают до полусмерти.

Пятеро, как по команде обернулись на меня и прошлись по моему изнуренному потрепанному виду пристально острым взглядом.

Только один из них за все время так и не проронил ни слова. Однозначно он был из их шайки, но держался особняком. Молчаливый. Серьезный с угрожающей тяпкой и хмурым взглядом. А на груди видать было выбито судно, так как из краев майки алкоголички вырисовывался размашистый парусник и слова «Куда ветер туда и я».

– Это, чтоб тебе жизнь медом не казалась… – цыкнул, оскалившийся Сибиряк. – Чем, угощать собрался? Где, передачка? Это, как с прибылью. Имеешь, делись!

– Ни осталось ничего. Все отмели в накопителе. Я пустой.

– Ну, точно ушлепок! Никакой пользы от тебя, – рявкнул Купец, с пол оборота придя в бешенство. – Че, делать с ним будем, мужики?

– Пусть пока проходит. Профессор с Барсом сами решат, – махнул рукой к свободной койке, Сибиряк. – Заходи. В углу брось скатку, – не глядя, обращается ко мне. – Только, этих отбросов не касайся, – кивает на притихших петухов сидящих на полу. – А то, не успеешь моргнуть, как окажешься одним из чушек на параше.

– Не канает так, Серый, – разозлился, Медведь.

– Это, ты Барсу скажешь, – не поднимая на сокамерника глаз, выцедил, Сибиряк и, тот, тотчас примолк.

Значит, все же старший не он.

– Спасибо, – неслышно благодарю и, с колотящимся до боли сердцем, стороной обхожу шнырей и низшую на земле масть.

Не успел бросить на шконку матрас, как дверь в камеру открылась, запуская новоприбывших. Двоих сопливых узнал сразу. Мы сидели вместе в одном автозаке, когда заехали на тюрьму. С первого взгляда чувствуется, как ссут и трясутся перед неизвестным. До сих пор не поняли, где оказались.

И, снова начались те же самые вопросы, но уже адресованные не мне. Все по одному сценарию, только в этот раз страшный сон превращался в явь и беспредел положенцев стремительно разворачивался на глазах.

Один пацан совсем сник. Заикался, оправдывался, ненароком демонстрируя в полной мере свою слабость. В ход пошли от арестантов недвусмысленные приколы, задевая честь и мужское достоинство. А зеленый парнишка с накатывающимися слезами в расширенных от испуга глазах, дрожал, и, невпопад на их красноречивый треп, кивал башкой, хавая все, что ему шили на месте.

– Ладно, небоись, – добродушно пропел Медведь, радостно хлопнув ладошами, которому определенно было за сорок и, дождавшись молчаливого одобрения Сибиряка, в предвкушение мерзко облизнулся. – Прикроем. Никто тебя тут не тронет. Будем твоей крышей.

– Ппправдаа? – с сомнением в голосе застыл, Петя. – Это возможно?

– Ну а что, мы обманывать тебя станем? Посмотри на нас. Не шушара какая-то. Упаси господь, – деланно перекрестился, Медведь, и, возвел глаза к потолку. – Правда, услуга будет тебе стоить определенной платы.

– Я все сделаю! – с готовностью частит. – Что нужно? – встрепенулся пацан и приблизился к ним довольно усмехающимся.

– Ну не знаюююю… пораскинь умом, Петя-Петяяяя, пету… – тихо и скользко захохотал, до конца не высказавшись. – Мы взрослые дяди. Давно сидим. Девочек не видим. Про ласку совсем забыли. Давай массаж сделаешь и на этом порешаем.

– Ккккаккой, массаж? – растерянно округлил пацан шары и сглотнул.

– Эротический. Какой же еще…

Вся хата загоготала кроме меня и тех парней, что зашли в камеру последними.

– А что, мне будет за это… Ну, я же потом…

– Петя, сказали же тебе, что станем крышевать тебя. Никто и пальцем не посмеет тронуть. Отныне, ты с нами.

– Только, массаж?

– Ну, да. Если, не хочешь большего.

– Я не умею. Не знаю, как делать.

– Да, что там уметь. Поглааадь, пацан, пару раз подергай и не будешь в этих стенах бед знать, – принялся уговаривать молодого, Купец.

– Хорошо, – подписал себе смертный приговор салага.

Я, застыл на месте и, со стеклянными глазами смотрел на то, как без Сибиряка четверо зэков синхронно вышли изо стола и, в круговую встав возле опущенного на коленях парня, стремительно расстегивали перед его перепуганным лицом свои ширинки.

– Давай нежно, девочка моя, – сказал Медведь, когда схватился за его полувялый член, Петя.

Второй бедолага, что зашел вместе с Петром, оказался морально неустойчивым и во время всего действа обоссался в штаны, но так и не двинулся с места. Хотя бы, он догонял, что происходит на самом деле. Ничего не знающий пацан не успел заехать в тюрьму, как его на всю жизнь опустили черти.

– Ой, каааак хорошооо.

– Дрочиии быстрее. Да-да. Да ты моя умница. У тебя талант!

– И мой глаз лизни.

– Я сейчас обкончаюсь, Петя. С душой к делу подошел. Мооолодец, мальчик мой.

Одним массажем не обошлось. Бакланы сладко залили в уши пацану и отымели его. Сосал он у четверых по очереди. Похотливые стоны и громкие причмокивания разносились на всю хату. Пока, Петя, отсасывал одному, другие пихали в него свой член куда придется. В уши, в нос. Били эрегированными стволами по вымазанной от спермы морде, проводили по шее, а так же задействовали руки восемнадцатилетнего парня.

Я, стараясь абстрагироваться, отчего-то заострил внимание на молчаливом Купце со спущенными до щиколоток штанами. Все-таки, отрицаловские восьмиконечные звезды розы ветров и у него были. Вот, только не под ключицами, а на отбитых коленях с длинной цепью и крестом*(означает, что не встанет на колени перед законом. Поэтому, администрация бьет таких по ногам, чтоб встали перед ними на колени, доказывая и убеждая в обратном).

– Тоже хочешь? – он словил мой утраченный жизни взгляд, сильнее выдвигая вперед бедра. – Так, присоединяйся, – сипло предложил с улыбкой на разбитых губах.

Резко опустил голову, закрыв глаза и, постарался дышать глубоко, чтоб меня не вывернуло. Желудок спазмировался и, я чувствовал, что вот-вот блевану себе под ноги.

А вскоре, не успел очухаться, когда в корне все изменилось. Находился в каком-то тумане и, казалось, наблюдал за всем со стороны.

Дверь в камеру распахнулась, явив перед нами не то человека, не то животное. Все его лицо было расписано. На половину маска черепа, на половину маска оскалившегося зверя. А на открытой шее вытутоированно заглавными печатными буквами «ВНЕ ЗАКОНА».

И, тут-то, я понял, что это и есть старший.

Завидев и оценив вырисовывающуюся картину, он с криком бросился на своих с ножом.

Когда, успел? Ведь, только был еще в наручниках.

– Барс! Нееет! Он по своей волееее! – вскрикнул, Сибиряк, который не принимал в этом участие, но тот в мгновение, оказавшись рядом с ним, перерезал ему горло.

Следом, Барс, метнулся к Медведю и того потащил к параше, чтоб башкой окунуть в самое очко.

– Сууууууууука, Бааааааарс! Нееееееет! Бляяядь, только не так! Мы не принуждали! АААААААА.

– Группа зачистки! Бегооом сюююда! – борзо с яростью ревет во всю глотку конвоир.

Словно издалека доносится его крик. А через минуту, я уже на полу. Охрана до потери сознания забивала всех присутствующих в хате. Отчаянные крики, душераздирающие стоны вперемешку со слезами заключенных, отборный мат, возгласы от раздирающей боли разлетались по всей камере и ударялись об холодную бетонку стен. Тело, как пластик ломалось под прессингом садистов и их дубинками.

– Ааааай, бляяяяядь, слооооомаеееете. Слоооомаете руки, суууукки! АААААААА. Бооооольно.

Сзади до хруста заламывали и выворачивали наверх руки, отбивали палками спину и молотили ботинками по почкам с печенью, будто с целью раз и навсегда загасить.

Ад прекратился в тот момент, когда организм не выдержал жестокого насилия и вырубил сознание, дав кратковременную мне передышку.

Глава 15

Тихон. Барс. Молодой, двадцать девять лет. Человек с меткой на лице. Вся его правая сторона была забита в виде оскалившегося черепа, а левую украшал яростный зверь, что в общем ознаменовало живой труп, или, как он говорит «Человек человеку волк».

Барс, оказался смотрящим. Не за хатой. За зоной. Удивительный индивидуум. Творец своей необычной судьбы с абсолютно нейтральным отношением к материи. Деньгам, шмоткам, земным благам.

Полная противоположность Туману…

Когда, он заходил на дежурную часть, все менты опускали перед ним голову, упирали взгляд в пол, предпочитая молчать. А вызывали его, чтоб формально на Тихона повесить чужую вину, или, преступное деяние. Потому, как к Барсу можно было подойти с любой проблемой различного рода, зная о том, что он никогда не откажет в помощи. Прикроет жопу и возьмет на себя чей-либо косяк, если понадобиться. И будет сидеть плюс три месяца к общему сроку. Естественно, распространяется это исключительно на нормальных людей. Голубятня и опущенные в это число не входили.

Барс, жил идеологией. Для него идея была важнее всего. Это, его образ жизни, как и преступный мир. Он всегда был среди нас. Он и есть мы. Для многих делал так, чтоб нас по минимуму трогали, чтоб ни в чем не нуждались, чтоб были дороги, через которые передавали запрещенные в зоне предметы, вещества, наркотики, балланду.

Человек с абсолютным авторитетом. Порядочный. Уважаемый. В ответе за крытку. Тот, кто общался со старшими братьями, которых называют ворами. И, тот, с кем я петлял полгода в одной камере.

Все, с чем я столкнулся, когда заехал в тюрьму, была ерунда. Настоящий ужас, пытки, унижения, манипуляции, страх пережил, оказавшись в камере один на один с Барсом. Полгода бок о бок в отсеке строгого режима.

Камера открытая решетчатая под видеонаблюдением. Весь день до отбоя на ногах. Садиться на шконку запрещено. Прогулка раз в день полтора часа по одному в такой же клетке под открытым небом, почти как наша камера. Свет не выключался совсем, дабы сломить заключенного. По зоне передвигались раком с задранными вверх руками. Ночью в течение первого месяца обливали водой и в январские лютые морозы выпускали на пару часов полураздетых во двор, для того чтоб мы шапкой ловили срывающийся с неба снег. Ночами следующего месяца большинство зэков, и я в том числе, стали частыми гостями столярки, или как я ее называю – пыточная, где ебашили лохов, то есть нас, били током, выдергивали с помощью плоскогубцев ногти на пальцах ног и рук, забивали дубинками и ногами, а некоторых черенком от швабры насиловали и издевательски ржали. Днями и ночами третьего месяца чекисты не утруждали себя и, уже залетали в нашу камеру под любым предлогом, в основном это был шмон, чтоб продолжить изощренно измываться надо мной, в то время когда, Барс, так и оставался неприкосновенным.

После того в хате случая, каждого посадили в ПКТ*(помещение камерного типа, куда сажают злостных нарушителей). Разумеется, на допросе я никого не влил*(заложил), так как не положено, да и сей действие отрицательно повлияет на мою житуху в данном заведение. За что, и получил полгода строгача.

– Я тебя сейчас въебу! – гремит перед моим лицом вертухай. – Даешь нужные показания и уебываешь назад в барак! – ревет и в очередной раз отбивает почки.

– Клянусь, я ничего не видел, гражданин начальник! – полуживой валяюсь на полу и, со стоном в обморочном состояние, еле шевелю языком.

А это, как минимум, злостное неповиновение законным требованиям администрации в местах лишения свободы.

За меня тогда вписался Барс, когда я уже порядком был потрепанный, а ему за убийство Сибиряка накинули сверху пять лет. Именно, Барс, разложил мне истину, научил как нужно вести себя в этих стенах и взял под свое крыло.

Почему? Да хуй его знает! То ли, то, что не заложил его, то ли, то, что стали сокамерниками.

Если бы, не он, наверное, я бы уже сдох в этой проклятой тайге.

– Людское тут не работает! – ходили с Тихоном в своей камере вперед-назад, пока он тихим голосом меня просвещал. – Забудь обо всем! Забудь, кем ты был на воле. Здесь есть определенный уклад. И, этот уклад вполне общечеловеческий и работает как отлаженные часы. Не обманывать. Не дерзить. Не материться. Атрибут красной зоны – насилие запрещено. А белый лебедь – красная зона. Зона, где власть администрация, обслуживающий персонал*(менты). У руля стоит охрана, не зэки. Они унижают с первых минут нахождения в тюрьме. Пресекают. Особо зарвавшихся опускают, заставляя любыми методами драить толчок, чтоб потом не было возможности быть среди нормальных людей. Здесь работает режим и это мрачная история. Атрибут «пресс хаты» мусорских – никого не бить. А в той, в которой ты не просидел и часу, сидели отъявленные душегубы. Тебя и сопляков посадили с целью сломать морально или физически. За что и поплатился своей жизнью Сибиряк. Он не имел права без моего на то согласия опускать и даже трогать малолетнего утырка. Когда, мы вместе, когда мы все будем друг с другом заодно, начнем всем делиться, отдавать последнее, то, мусора пойдут нахуй со своим режимом и правилами. – Барс, остановился напротив меня и цепко заглянул в мои бегающие заплывшие глаза, под которыми не сходили пару месяцев синяки. – Ты с нами?

– Да! – как никогда твердо и уверенно произнес, полностью доверяя этому человеку.

И жить стало проще… Лишняя шелуха со временем отвалилась, как накипь. Отъебались многие менты, которые, казалось, питали ко мне особые чувства. А за не здравый движ, если таковой и был, то отвечал исключительно перед старшим. Барс, прикрывал. Годами. Ни разу не обманул. Не предал. Почти три года я был приближен к Тихону, пока не откинулся раньше положенного срока совсем другим человеком.

– Бывай, Кот! И не забывай урок, который преподнесла тебе жизнь. А примата твоего… – Барс, ухмыляется, сжимая сильно мою ладонь. – За хобот и в музей… – ржем и на хорошей ноте прощаемся, по-братски ударяя друг друга по спине.

Глава 16

(прим. во время действующих событий в лице Ульяны, играет трек Моя Мишель – зима в сердце).

Бег – лекарство. Средство борьбы со стрессом и раздражением. Бег помогает справиться с неконтролируемой злобой и притупить депрессию. Бег, как одна из форм психотерапии. Он позволяет на время очистить мозг или, разобраться в себе.

А внутри меня находился целый мир. Из мыслей и чувств. Изуродованный. Поломанный. Невидимый и сильный мир. До того сильный, что в легкую мог морально задавить. Я сходила с ума от мыслей, в которых мои желания расходились с возможностями.

Ранним утром, я со всех ног бежала вдоль разбитой дороги под внезапно начавшимся ливнем. Размашисто работала руками, стремительно перебирала ногами, хоть и в мгновение промокла до нитки.

Внутренние удары при каждом мощном столкновение ног об землю оглушительно молотили по собственным перепонкам. Легкие горели, горло давно пересохло, но контроль над дыханием все еще сохранялся. Что, не скажешь про глаза. Бессильные, горячие слезы, стекающие из глаз, остановить было мне не под силу. Нет в них больше огня. Зато океан боли, да.

В душе пустота. Холод. Такой же противный и колючий, как этот ледяной дождь, что в данную минуту срывается с затянутого серого неба и жалит оголенные участки кожи рук и ног.

Сморгнула невидимую пелену, когда на набережной возле реки Казанки влюбленная смеющаяся парочка, держась за руку, пробежали мимо меня в укрытие.

Очнувшись, не спеша сбавила собственный темп и, обхватив руками себя за плечи, побрела на пляж.

Мир вращался, глаза тонули в слезах, когда я словно в каком-то трансе близко подступилась к реке и обессиленно упала на мокрый песок. Глядя на взыгравшуюся воду из-за капель дождя, мысленно пыталась погасить внутреннюю тревогу с ноющей тоской.

Находясь на опустевшем безлюдном пляже, коротко хохотнула, будто душевнобольная.

А ведь, так и есть…

Разве, меня гложет чувство тревоги с тоской? Неужто, стало легче, Ульян?

Неее… меня все так же изнутри разъедает кислотой. Выворачивает наизнанку…

Пока, государство, в котором индустрия после распада СССР была не развита, занималась построением себя, а родители зарабатывали деньги на выживание, я соскребала себя со всех возможных поверхностей и, не смотря ни на что, любила и ждала двух дорогих в своей жизни людей, которых однажды потеряла разом.

Осталась одна роскошь. Это, бег, музыка, кой стала для меня отдушиной и мечты, в которых я надеялась, что рано или поздно они оба вернуться ко мне обратно живыми и здоровыми, пока я на мрачных улицах среди озлобленных жаждущих наживы людей сталкиваюсь с суровой реальностью.

Со временем, я окончательно растеряла былую детскость, легкость, задор, но, только не мысли о Денисе.

Оооо, они с особой жестокостью бередили мое сердце. Прошло уже больше полутора лет, а оно так и кровоточит. Раны не затянулись. И, казалось бы, после последней встречи сним остались одни хрупкие осколки. Чувства с того времени испытаны от любви до самой дикой ненависти. А глупое сердце все ждет. Оно, дурное, вопреки всему любит его…

Словно, любовь эта, как навязчивая идея. Злой рок судьбы. Магия, которая вытягивала из меня все силы, изматывала душу, приносила нечеловеческую боль.

В этом рефлексия всей моей жизни. Хоть тресни, но люблю.

Приворожил он меня что ли…

Сама себе не могу объяснить простых вещей.

Почему, он? Почему, чувства не отпускают? Ведь, были же ситуации, которые должны были меня раз и навсегда от Туманова отвернуть! Да и за последние годы подарил он мне немало слез, стонов боли переходящие в отчаянные страшные крики.

Я не устаю анализировать. Заниматься самокопанием. Отыскивать у себя в голове поломанную деталь, желая вправить ее на место.

По какой причине, так произошло? С какой радости? Как, я так в прошлой жизни могла нагрешить, что в этой расплачиваюсь каждым своим днем? Как, вообще такое возможно, что маленькая девочка пяти лет могла поистине влюбиться в подростка? Я же совсем ребенком взглянула на него женскими глазами!

Ну, бред же?! Какая, может быть тут любовь?

И, внутренний голос мгновенно противоречит здравому рассудку.

Невинная! Искренняя! Чистая! Та, любовь, которая со временем переросла в осознанную, зрелую, сильную!

Изнеможенно уронила голову в мокрые ладони и судорожно протяжно выдохнула.

Господи… вот так всегда. От самой себя нет спасения. Ненавижу и люблю.

Что, я творю со своей жизнью? В кого превращаюсь?

– Ты украл мою жизнь, Туманов, – приглушенно с истеричными нотами в голосе вслух говорю. – Жизнь, которая бьет наотмашь меня по щекам, пока не поумнею. Доволен, Кудрявый? – с исказившегося лица смахнула слезы вперемешку с дождём и перевела задумчивый взгляд на реку. – Но, вероятнее тебе плевать…

Да, за все время нашего знакомства, Денис, не давал мне возможность ловить с неба звезды. Казалось, уже целой жизни не хватит, чтоб я, наконец, начала им дышать.

А надо ли?

Туманов, ей-богу, как балласт. Не выкинуть. Не взять с собой. Пытаюсь уже как год найти ответ – потому как до этого, даже думать не могла о нем – чтоб на этом опыте двигаться дальше. Ведь, если судить откровенно, то я потерялась в незнакомом и мрачном мне мире. Без них. Без своих любимых ребят. Без своей единственной опоры.

Лишь, пару месяцев назад я узнала, что Денис на войне. Случайно. Со слов своей матери. А до того, он будто в воду канул. Разорвало и развеяло, словно и не существовало никогда. Только в моем сердце. В моем воображаемом мире.

В тот же временной отрезок, когда я обо всем узнала, доложили сперва отцу Дениса. Дядь Андрей в свою очередь сказал жене. А теть Надя уже донесла моей матери.

Я месяц обивала их порог дома. Умоляла рассказать хоть что-то. Пишет ли, звонит ли он им, не ранен иль здоровый. Хотя, в глубине чувствовала, что он живой. Билась до того, пока случайно на лестничном пролете не столкнулась лбами с родным братом Кудрявого.

– Перестань тарабанить в дверь и забудь сюда дорогу! – рявкнул Никита и насильно вытолкал меня сопротивляющуюся вниз по лестнице на мой этаж.

– Ты охренел, Никита? Ты че творишь? – с выпученными глазами, я офигела от его зашкаливающего борзометра.

– Нет, здесь твоего Дениса! – ядовито шипит в мою вытянутую рожу. – И не будет уже никогда! Скройся и перестань каждому из нас нервы мотать! Один потерялся, так другая нарисовалась! – выплюнул с омерзением.

– Моего? – тотчас, после его сказанного озлобленно прищурила глаза. – Он такой же мой, как и твой! – едко процедила, чуть было не клацнула зубами перед его мордой. – На секундочку, мы говорим о твоем родном брате! Он находится сейчас на войне!

– Да плевать я хотел, где он, с кем он, и в принципе на него! Нет у меня брата! Давно! – в последний раз глянул на меня, как на ничтожество и, совсем скоро скрылся на своем этаже, оставив меня в разобранном состоянии.

– Придурок! Что я сделала тебе, что ты ведешь себя как придурок, Никита?! – громко прокричала, задрав вверх голову и, не дожидаясь ответа от младшего Туманова, отправилась в пустую родительскую квартиру.

Глава 17

– Ульян?

Не обозревая взглядом родные окрестности и двор, напрямик побежала к пятиэтажной хрущевки и, хотела было лихо заскочить в собственный подъезд, как вдруг со стороны меня окликнул басовитый мужской голос, заставив от неожиданности на мгновение в испуге дернуться и затормозить.