Я взойду к небесам

За толстыми стёклами гермотрака сливался в сплошную полосу дорожный эскарп. Время от времени на его сером боку мелькали цифры – единственное разнообразие, доступное глазу. Бетонная полоса, выступ укреплённой фермы, светоотражающая лента – повторить, повторить, повторить…

Каждые двадцать минут попадались капониры для стоянок: иногда там виднелись гермотраки или простые автобусы, но чаще не было ничего, кроме пустоты и редкого мусора. Однажды конвой въехал в низину, заполненную водой, и поднял тучу брызг – вот и все дорожные развлечения.

Яна не возражала. Утопленная в землю магистраль казалась ловушкой, из которой, случись что, и выхода не найдёшь, но перспектива очутиться посреди голой равнины без прикрытия мощных бетонных стен была хуже. Настолько хуже, что приходилось стискивать зубы и делать несколько глубоких вдохов и выдохов. Заглублённые дороги защищали от ОМП и загоризонтных быстрых ракет, а прилетит авиация – так разницы никакой: сожгут и на равнине, и здесь.

Снаружи темнело. Солнце ещё не скатилось с неба, но стояло уже так низко, что внизу, за эскарпами, растекались настоящие сумерки. Ехали без фар и прожекторов – жалкая попытка укрыться от всевидящих глаз, которым не помеха ни ночь, ни облака, ни древняя, как сама степь, светомаскировка.

Ожил динамик. Яна насторожилась.

– Говорит командир батальона сопровождения ландком1 Курои Дан. Через четыре тысячи секунд конвой покинет условно безопасную зону. Примите пищу и завершите все текущие процедуры. Старшие по машинам обязаны приступить к проверке мер безопасности не позднее, чем через две тысячи секунд. Обо всех возникших проблемах немедленно докладывать по выделенному каналу связи. Знайте: мы сделаем всё возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность. Встречайте испытания с честью, следуйте инструкциям, сохраняйте праведность и присутствие духа. Вместе мы выстоим.

Голос ландкома прозвучал в оповещениях в первый раз.

«Раньше хватало батальонного джинна. Теперь, наверное, недостаточно.»

Стало зябко.

Кругом зашелестели упаковки рационов, и Яна послушно достала собственный пакетик: тюбик с витаминным напитком, белковый батончик да полоска фруктовой пастилы. Есть не очень-то и хотелось, но надо – значит надо, так что она старательно сжевала и выпила всё, что полагалось, спрятала мусор и постаралась хоть немного расслабиться.

Две тысячи секунд.

Тысяча пятьсот.

Тысяча.

Когда таймер добежал до отметки ноль, Яна ещё раз глубоко вздохнула и решительно встала с места.

– Внимание, товарищи! Меня зовут Яна Айне, я – старший нашего гермотрака.

Длинный салон. Духота. Вентиляция на пределе. Жёлтый свет потолочных лент – больной и грязный, он почти не освещает лиц, лишь топит их в полумраке. Зато глаза блестят. Сколько же их тут, этих глаз…

– Сейчас я ещё раз повторю инструкцию, а затем пройду по салону и проверю правильность соблюдения. Итак: всем необходимо пристегнуть ремни безопасности. Взрослым надлежит проверить правильность фиксации соседних с ними детей. Проверьте ваши фильтр-маски: они должны располагаться на груди и обеспечивать не менее пятидесяти процентов от полного времени работы. Если вам необходимо принять лекарства – сделайте это сейчас. Если кому-то плохо, и он не знает, что делать – сообщите мне, как только я к вам подойду. Пути эвакуации из салона…

Она говорила, стараясь избавиться от чувства, что играет чью-то чужую роль. Что табельный пистолет, оттянувший пояс – просто игрушка, которую положено носить во время спектакля. Что вот-вот придёт кто-то мудрый и ответственный, выставит ей оценку и отправит на своё место.

Но увы – всё это по-настоящему. И она, и люди кругом, и спёртый воздух салона, и сгоревший Эдельвейс – тоже.

По шесть кресел в каждом ряду. Три справа, три слева, над головой – багажные полки. Нужно проследить, чтобы весь багаж был закреплён и не свалился на голову при манёврах. Потом – осмотреть кресла и огоньки фиксации пассажиров на спинках. Особое внимание – детям. Проверить маски, они должны быть на груди, чтобы надеть сразу же, как потребуется. Объяснить…

Красная, в пятнах, кожа. Наскоро залеченные ожоги. Повязки. Шрамы. Мужчина со смертельно бледным лицом и уродливым протезом вместо правой руки – никакого корпуса, просто голый функционал. Яна улыбнулась ему и он едва заметно кивнул, взмахнул уцелевшей рукой, но тут же снова откинулся назад и застыл.

Девочка лет десяти. Лица не разглядеть из-за повязок, только воспалённые глаза смотрят дико и следят за каждым движением.

Двое. Наверное, пара или родственники – так похожи. На черепах видна наспех внедрённая периферия, разъёмы, каких не ставят здоровым людям, у женщины – внешний протез глаза, а что с настоящим глазом, даже не разобрать.

Новороссы и эрдлингены, и несколько азиан – все основные идеонарии2 Союза. Все, что остались верными.

– Мама, а когда мы приедем?

– Уже скоро. Сейчас поспишь, а проснёшься – и мы на месте.

«Вечная ложь во благо. Как же повезло, что я сама – без детей.»

– Товарищ… Яна, да? Этот парень, похоже, один остался. Я возьму временное опекунство, до… в общем, до когда нужно.

Лет сорок. По лицу – как раскалённую сковороду протащили. Половины волос нет. Улыбается. Рядом – мальчик. Сидит молча, неестественно прямо. Целый, пара ссадин только. Смотрит прямо перед собой.

– Благодарю вас. Какие-нибудь лекарства?..

– Спасибо, у меня всё с собой.

Пара слов здесь. Успокаивающая фраза там. Поправить маску. Проигнорировать детский плач. Вот и всё, да? Это ведь правда всё?

На задней площадке теснились кресла, установленные совсем недавно. В гермотрак, рассчитанный на шестьдесят пассажиров, набилось больше восьмидесяти и набилось бы ещё больше, но системы очистки воздуха имели собственные пределы.

«Да и эти – все ли доедут?»

Яна поймала себя на мысли, что думает об остальных пассажирах, как об «этих», и покраснела от стыда. Она ведь и сама – «эта». Обычная присягнувшая, невесть как отобранная к эвакуации. Если уж везут раненых, больных и наскоро прооперированных – то каждый из них ценен, как настоящее сокровище. Ещё и батальон мобильных сил в охранении…

Пара лиц в салоне точно казались знакомыми: видела в репортажах с каких-то конференций, посвящённых промышленным и научным проектам. Наверняка и прочие – специалисты, каких поискать.

И дети.

Из убежищ к местам эвакуации добрались не все. Саму Яну разбудили посреди ночи, замотали в комплект защиты и вывели в галерею, с десятком таких же «счастливчиков», отправленных на эвакопункт. Солдат, упакованных в обычные городские «Панцири», ни о чём не спрашивали – те и между собой общались посредством линков, не произнося ни слова и не глядя на подопечных. С собой – только герметичный рюкзачок с предметами личной гигиены, пайками и парой безделушек. Прошлое – прошлому.

Солдаты чего-то ждали. Застыли тёмными статуями, не шевелясь, потом – выбросили наружу парочку дронов, подождали ещё – и потащили гражданских в хищное нутро города.

Тогда Яна и увидела первый бой. Вернее, сперва услышала.

На юге, где-то за Московской осевой магистралью, пульсировали вспышки, и в такт им, с запозданием, доносился тяжёлый гул. Обгоревшие сормовские башни вдоль Кима высились тёмными, без единого огонька, громадами, освещаемые лишь отблесками далёких взрывов. Ущельями меж домов их тесная группа вышла к безымянному проезду, где стояли раздолбанный в хлам автобус и два военных автомобиля с турелями на крышах. Канонада, вспышки и топот ног – без единой мысли, почти без страха.

По ушам хлестнуло оглушительным треском – будто кто-то великанскими лапами рвал толстенные листы пластика. Один из броневиков буквально перерезало пополам и он съёжился, чихнул ядовитым дымом. Кто-то закричал. Яна, позабыв обо всём, задрала голову вверх и увидела, как по стене дома бегут огромные чёрные пауки. Их лапы блестели в народившемся зареве, а стволы спаренных пулемётов непрерывно двигались, словно настоящие хелицеры.

Огневую точку на балконе ликвидировали мгновенно. Кто-то всадил туда ракету, и стену вывернуло наизнанку огненным шаром. Перестрелка солдат с пауками заняла от силы десять секунд – Яну почти сразу сдёрнули вниз, под лестницу, что-то грохнуло, с визгом полетели осколки, а бетон у неё над головой вдруг усеяли чёрные оспины попаданий.

Всё закончилось почти сразу. Её опять выдернули – как манекен. От шока не гнулись ноги и голова почти не соображала.

– В автобус. Быстро! – велел один из солдат, и она буквально рухнула на сиденье, только теперь заметив, что автобус лишился крыши. Кругом – тела и обломки.

– Предатели, – бросил кто-то в открытую. – Асгардийцы, местные.

Запоздалый страх выпустил внутри свои когти. Яна знала. Все знали. Нижний Новгород был почти полностью монодоктринален – почти, к сожалению, лишь почти! – но в других регионах измена богостроителей прошлась граблями по живой ткани общества. В сети сновали страшные сообщения о бойнях внутри жилых башен, о кровавых схватках между соседями по этажу, о геноциде в отпавших районах и о вещах куда худших, в духе мятежа иниматов, когда и смерть порой становилась благом.

А потом корпораты походя сожгли Эдельвейс.

С кем сейчас дрались войска Союза, она не знала: десант Альянса или блуждающие силы предателей – разницы никакой. Не осталось ни линии фронта, ни по-настоящему безопасных мест. Война прокатилась через Евразию, накрыла Африку и Америку, зажгла в космосе звёзды ядерного огня – и обрушилась тяжким молотом на неё, Яну Айне, слишком молодую и слишком избалованную, чтобы оставаться сильной и праведной.

Автобус и уцелевший броневик крались по ночным улицам, объездными путями покинули Сормово, а потом свернули на Коминтерна: там стояли танки Союза и можно было проскочить без лишнего риска. Местность вдоль Оки считалась безопасной вплоть до западных окраин Заводского района, но только в том смысле, что активных боевых действий около реки не велось. Полностью контролировать лабиринт города, в котором блуждали чьи-то дроны и прятались группы предателей, армия не могла – она и так напрягала все силы, чтобы защитить хотя бы самое важное.

С Коминтерна въехали на Московскую осевую, а оттуда, лабиринтом дореволюционных улиц, выбрались к проспекту Ленина. Когда-то полный красок район вымер и затаился, и только деревья шуршали кронами да разбитые фасады горевали о своём прошлом.

На Орбитальном кольце снова встретили союзную технику – несколько устрашающих дронов разместились у НИИ орбитальной автоматики и под стенами Дворца творчества, медленно поводя стволами, но ни одного человека было не разглядеть. Пункт сбора располагался за мостом Монолита памяти, на той стороне Оки, и проехать оставалось лишь проспект Памяти да сам мост – но именно там выбралась из воды автоматизированная нечисть и снова вспыхнула схватка.

Через мост Яна бежала уже пешком. Бежала, задыхаясь в своей фильтрующей маске, а мост всё не кончался и не кончался, и каждая машина, каждый джинн, каждый ствол в этой яростной кутерьме смотрели ей в лицо или в спину. Уже миновав открытую эстакаду, она различила в предрассветных сумерках резкое движение и рефлекторно перепрыгнула перила, покатилась под откос, свернувшись клубком. Замерла, прижалась к бетонной опоре, незаметная и тихая, словно мышь – только сердце стучало изнутри, никак не желая смолкнуть.

Так она просидела минуты три, и когда уверилась, что опасность миновала, рискнула пошевелиться.

И сразу же увидела это.

Оно шло на высоких ногах-ходулях, передвигая их с пугающей быстротой. Остановка, поворот корпуса, выброшенный манипулятор – Яна с ужасом поняла, что на стальной лапе извивается чьё-то тело. Человек не закричал – машина прикончила его походя, жестоко и эффективно, а потом повернулась к ней.

Прятаться и бежать не имело смысла. Дрон-охотник видел её лучше, чем она сама видела при дневном свете.

«Значит, так – даже в глаза не посмотреть. Смерть от смерти, опосредованная ненависть. Ну, надеюсь, вы сейчас тоже корчитесь в предсмертной агонии – это было бы символично.»

Охотник до неё не дошёл. Вспыхнул, надломился и завалился на бок, смешно подёргиваясь. Под мост вкатились две машины поменьше, четырёхногие – покрутили орудийными платформами, просканировали Янину метку и убежали дальше, выискивать прорвавшегося врага. А Яна, не позволяя себе повалиться наземь, двинулась наверх – туда, где ждал, наверное, гермотрак, где были живые люди и куда она непременно должна дойти – чтобы никто из её защитников не умер напрасно.

***

БМП вздрогнула, преодолев выбоину от какой-то шальной ракеты. Повреждения встречались всё чаще: неделю назад орбитал Альянса выбросил в этот район пару кассет с барражирующими боеприпасами, которые принялись охотиться за гражданской техникой. С тех пор дорогу обезопасили и подлатали, но горелая техника в отстойниках по сторонам живо напоминала о цене такой безопасности.

Курои Дан отключился от висевшего над ними дрона-наблюдателя и развернул кресло внутрь отсека. Командирская машина несла в своём брюхе всего четырёх бойцов против обычных восьми, так что каждый мог расположиться с комфортом – в личном коконе, подвешенном на активных амортизаторах.

Белка заметила, что он вернулся в реальный мир, и показала два пальца – дескать, всё в порядке и мы вам рады. Ландком скорчил в ответ осуждающую гримасу. Трое операторов составляли весь его батальонный штаб: лейтенант3 Ксения Белякова по прозвищу Белка, лейтенант Шульц Эрхард, которого зачем-то прозвали Шубертом, и штурмкоммандер4 Алексей Европос. Европоса так и звали – Европосом, хотя Дан не улавливал здесь никакой логики. Прозвища появлялись в среде батальона мгновенно, приставали намертво и становились вечными позывными, и всё это – будто само собой.

Ландком не препятствовал. Не видел ни морального права, ни смысла.

Вечность – штука короткая.

– Что с фронтов? – спросил он без всякой цели. Батальон сохранял радиомолчание, но входящие данные шли потоком – популяция спутников на орбитах не потеряла ещё и половины состава.

Белка игриво встряхнула головой.

– Наши взорвали кибер-центр «Амао» в северной Атлантике. Два миллиона богачей этого их «метаверса» превратились в горстку джоулей и обломки кремния.

– О геноциде уже вопят?

– Не переставая. Это ведь не жители Эдельвейса, а «самые прогрессивные представители человечества», предпоследняя ступенька элиты, что б её плесень съела. Вот бы ещё до «Небес» добраться! И до «Олимпа».

– Доберутся, – мрачно пообещал он. – Ни один виртуальный рай не уцелеет. Ладно, что по нашим делам?

По делам выходило кисло. За Врата Славы шли упорные бои: предатели давили с запада и востока, угрожая перерезать дорогу, орбиталы Альянса отбомбились по промышленной окраине, а в степях южнее и вовсе начиналась серая зона.

– Там странное, – добавила Белка, закончив доклад. – Отдельной сводкой передают – непроверенная информация и тому подобные слухи, ну, вроде выжимки для общей картины.

– Ну?

Дан решил, что ещё пара минут у него есть и достал из рациона тюбик с фруктовой пастой.

– Да ерунда всякая. Неопознанный противник, погодные аномалии, «фантомы»… А, ещё кибержуков туда насыпали – просто жуть. Они частью из строя вышли, но частью – расползлись во все стороны, теперь без из-под брони и носа не высунуть.

«Жуки. Ещё один акт террора, бессмысленного и беспощадного.»

Освежающий вкус пасты немного примирил его с реальностью. Впереди ждал бой, сомневаться не приходилось, и пока этот бой не будет выигран, всё прочее особого значения не имело. Где-то далеко могли гореть города, взрываться орбитальные станции и охотиться друг за другом молчаливые подводные стаи, но у него, простого ландкома, была своя маленькая задача и свой собственный участок фронта – как раз по силам.

«По силам, да?»

Первые потери они понесли ещё в Нижнем. Вражеские автоматы атаковали гражданских, бой начался с панических сообщений в эфире, мечущихся людей и россыпи красных точек на мониторах. Широкую площадку над рекой прикрывало до роты «пауков» и несколько бронемашин гарнизона – тысяча семьсот первый уже выстроился в колонну и оказать немедленную помощь мог только частью сил. Быстроногая нечисть выскакивала на берег, укрывалась под откосом и охотилась на людей, пара «Вьюг» вела бешеный огонь из всех своих огневых средств, разворачивались замыкающие БМП – а на мосту горели автобусы и бежали от них крошечные фигурки.

Нападение без всякой цели и смысла, не военная операция, а извращённое желание перебить как можно больше бегущих от войны – словно само бегство было в глазах предателей непростительным грехом. Батальон потерял в той стычке двух бойцов, высадившихся из БМП, чтобы помочь раненым, а сколько погибло беженцев, Курои Дан выяснять не стал. Живых всё равно оставалось больше, чем свободных мест в гермотраках.

В ухе пискнуло и тёплый, чуть хриплый голос вернул его в настоящее.

– Эльф, это Гвин. На двести шестьдесят, глянешь?

Риттерком5 Ефремова, командир танковой роты. Дан поймал себя на том, что не помнит её имени: в памяти остались лишь позывной да задорная ухмылка.

…и танк, летящий на скорости в полторы сотни, а над ним – фантомы оптических иллюзий и облака пыли, сквозь которые пробивается упрямое июньское солнце.

Он активировал внутреннюю сеть, и машины, нащупав друг друга коннекторами лазерной связи, превратились в единый организм под управлением батальонного джинна. Двенадцать «Могильщиков» Гвин шли во внешнем периметре охранения, уставившись по сторонам пассивными датчиками: ночь в их глазах играла многоцветьем полей, засветок и контурных реконструкций.

Пометка, сделанная Ефремовой в тактическом поле, указывала на россыпь сигнатур где-то за восточным горизонтом: левофланговые танки почуяли далёкое присутствие, ещё не переросшее в засечки целей, но уже грозившее неприятностями.

– Гвин, это Эльф. Вижу, анализирую. Похоже, что-то насыпают с орбиты. Руса полагает, что на двухстах идёт бой, но во входящих на этот счёт – тишина. Если повезёт, нас не заденет.

– А по нам с орбиты не сыпанут?

– Да ты этого прям ждёшь, судя по голосу.

– Конечно, жду. Всегда лучше ждать, чем глазами хлопать.

– Никакой активности, поняла? Привлечём внимание – точно накроют.

– Есть никакой активности. Но нас ведь всё равно уже срисовали, а прилететь может хоть сейчас. Неуютно мне.

– Всем неуютно. Но чем меньше мы светимся – тем ниже наш приоритет у Альянса. Орбиталы у них тоже не бесконечные.

– Да плевать на Альянс, нам до орбиталов всё равно не достать. Предатели рядом.

Уверенность в её словах звучала такая, что Дан ощутил в себе невольное желание включить подсветку и нарушить свой же приказ.

– Ты их по запаху находишь, или уши из-за холма торчат?

– По запаху. Мысли у них воняют.

– Ладно, отставить. Дальше идём в сети. Подними птичек, если… а, вижу, ты уже.

«Могильщики» запустили собственных дронов, расширив поле пассивного обнаружения, но дальнюю разведку Дан решил придержать: сводки с орбиты всё ещё поступали, так что привлекать лишнее внимание не хотелось.

– Гвин, как настроение?

– А? – она, казалось, действительно удивилась. Картинки не было, но Дан легко представил, как поднимается бровь, а губы кривит кислая гримаса – риттерком тактичностью не страдала.

– Закрой рот, а то жук влетит. У нас жара на носу. Тысяча сто семнадцатый ещё удерживает Врата Славы. По крайней мере, окрестности магистрали. Мы должны добраться туда к утру: не знаю, сколько ещё будет открыта дорога, но жду худшего.

– Мои пойдут впереди? – спросила она полуутвердительно. – После пауков?

– Скорее всего. В завесу разверну всё, что есть, а дальше уже ты. Времени на долбёжку не будет, или прорываемся – или нет.

– Прорвёмся.

– Конечно, – согласился он. – Смерть предателям.

– Смерть предателям, командир.

Связь отключилась. Дан снова вернулся в освещённое призрачными огоньками нутро БМП, потёр глаза, уставшие от смены режимов, и зевнул.

– Белка, Европос – спать. Шуберт, присматриваешь за Русой.

– Есть присматривать.

Белка немного поворчала, отлипая от своей станции. Достала бутылочку витаминного тоника, глотнула, сморщилась и забралась в кресло с ногами. Европос молча опустил на лицо забрало шлема и откинул спинку.

«Следующая станция – Врата Славы.»

Лица подчинённых в полутьме отсека казались бледными масками. Дурацкими, неуместными масками подростков, которых зачем-то обрядили в защитные комплекты и посадили изображать солдат внутри здоровенной боевой машины, летящей по дороге к полыхающему участку фронта.

Дан стискивал зубы всякий раз, когда вспоминал, кем именно он командует. «Личный состав», так полагалось их называть – юношей и девушек, самым младшим из которых едва исполнилось пятнадцать. Гвин в свои условные двадцать два была второй по старшинству после него самого и единственной с реальным боевым опытом – все остальные шли в огонь после виртуальных полигонов и короткой, как человеческое счастье, практики. Утро готовило для них первое настоящее испытание – и ни автономные дроны, ни умная Руса, ни огневая мощь батальона не гарантировали, что испытание пройдут все.

«А мне и вовсе не поставят оценок.»

БМП снова тряхнуло. Дан окинул взглядом отсек и развернулся к рабочей станции, погружаясь в тактическое поле.

С неба падали звёзды.

***

Высоко в небе кто-то царапал тьму золотым гвоздём. Росчерки света вспыхивали и тут же гасли, оставляя медленно затухающие следы на сетчатке глаз.

«Бой? А может, обломки?»

Яна бездумно глядела в окно – на тёмную равнину, что стелилась под колёса гермотрака. Дорога выбралась из укреплённого рва, всё чаще попадались рытвины и следы бомбардировок, так что конвой постепенно сбрасывал скорость, одолевая километр за километром. По сторонам мелькала разбитая техника – силуэты выныривали из ниоткуда пятнами чернильного мрака. С момента последнего предупреждения не случилось никаких происшествий и напряжение в салоне немного спало – люди дремали, негромко беседовали, слушали музыку и читали. Последним Яна завидовала особенно сильно. Ей самой ни за что не удалось бы сосредоточиться на книге в таких условиях, и даже сонливость, хоть и накатывала волнами, тут же отступала, стоило в самом деле закрыть глаза.

Тёмный салон. Человеческое дыхание. Чей-то кашель. Мягко качается гермотрак. Вот бы всегда так было – час за часом и день за днём. Длинная-предлинная ночь, а утром окажется, что они уже приехали и больше не о чем волноваться. Ведь можно, а?

Ей всё-таки удалось заснуть – прерывистым, тревожным сном. Муторные сновидения тут же выбрались из усталого подсознания и принялись водить хоровод, сотканный из беготни, страха, бесконечных улочек и целых верениц укутанных в химзащиту людей, которые всё время оказывались то антропоморфными дронами, то какой-то безлицей жутью.

Когда Яна выбралась обратно в реальность, за окнами гермотрака было уже светло. Она кое-как привела себя в порядок, потом встала и обошла салон, считывая показания медицинских мониторов. Дети спали. Мужчина с протезом руки снова кивнул ей и слабо улыбнулся.

«Май Амберг», – прочла Яна на своём терминале. – «Инженер-разработчик, специалист в области магнитной гидродинамики. Последнее место работы – Нижегородский завод термоэмиссионных машин. Внедрённые адаптации… к условиям микрогравитации… полный комплекс устойчивости к радиологическим факторам… ага, травматическая ампутация правой руки, прогноз…»

Инженер Амберг лишился руки в результате «насильственных действий», и ясно было – совсем недавно. Вслед за орбитальным ударом город захлестнул мятеж новотеистов, а с теми, кто попадал им в руки, случалось всякое. В мирное время на одну только реабилитацию мог уйти месяц – зато новая рука ни в чём не уступала бы старой. Война диктовала свои правила: инженер получил технический протез и новое назначение, а боль – и не только физическая – заставляла его ежедневно принимать психотропные и болеутоляющие средства.

«А я вот улыбнуться ему могу. И всё. И что дальше?»

Ей хватало базовых медицинских знаний, чтобы понять – тем пассажирам, кто действительно нуждается в помощи, оказать её возможно лишь в стационарных условиях. Будут ли эти условия там, куда направляется конвой? Или…

«Или полное выздоровление беженцев теперь – не приоритет в сравнении с их временной работоспособностью», – закончила она жутковатую мысль. – «Но дети ведь могут хоть на что-то рассчитывать?»

Гермотрак снова притормозил. Яна быстро прошла к своему месту, и вовремя – в салоне зазвучал голос джинна:

– Говорит тактический интеллект Руса. Внимание! Боевая ситуация. Возможны резкие манёвры транспортных средств. Приказываю оставаться на своих местах, пристегнуться и надеть маски. Немедленно исполняйте все распоряжения представителей сил сопровождения. Не теряйте присутствия духа. Соблюдайте осторожность и будьте праведны.

«Началось», – отстранённо подумала Яна. Маска прилипла к её лицу и пискнула, сообщая о нормальном прилегании. На внутренней стороне линзы заалели параметры работы и значки остатков ресурса: почти восемьдесят процентов. Ремни автоматически натянулись, мягко прижимая тело к анатомической спинке.

Колонна продолжила замедляться. Яна выглянула в окно: там, под чистым июньским небом, обгоняла гермотраки боевая техника батальона. Здоровенные чёрные танки с величавой грацией плыли по степи, вздымая за собой шлейфы пыли. Приземистые, будто распластанные над землёй, они уверенно набирали скорость, и над каждым дрожал и переливался сам воздух – миражи плащами укутывали технику, не давая рассмотреть её настоящий облик. Потом с гермотраком поравнялась начисто лишённая кабины платформа, поверх которой горбились шесть крупных серых машин. На глазах у Яны они шевельнулись, в унисон разгибая мощные лапы, и принялись попарно соскакивать наземь, формируя короткий строй. Тусклые тела пошли пятнами: через несколько секунд четвероногие создания уже сливались с рыжей шкурой равнины, а доставивший их трейлер сбросил скорость и пропал позади, уступая место собратьям. С других платформ тяжело взлетали угловатые штурмовые дроны и спрыгивали роботы-пехотинцы – ноги их мелькали с такой быстротой, что начинало рябить в глазах.

Пара здоровенных гусеничных чудовищ догнала гермотрак и теперь держалась наравне с ним, неспешно вращая башнями. Эти были поменьше танков, но тоже выглядели внушительно – Яна опознала БМП «Холод» и машину-арсенал «Вьюга», про которые рассказывали на лекциях в убежище. Они съехали с дороги и пылили поодаль, а что-то ещё – большое, незнакомое – тащилось позади, почти на пределе видимости.

Гермотрак теперь едва плёлся километрах на сорока. Пассажиры прилипли к окнам, а разноцветные маски делали их похожими на инопланетных туристов, прилетевших посмотреть военные игры глупых землян. Яна ощутила, как внутри неё нарастает дрожь – та самая, какая бывает перед хирургической операцией или признанием в любви. Постаралась отвлечься – не помогло. Мысли бестолково перескакивали с одного на другое, неизменно возвращаясь к бесконечному ожиданию страха, затаившегося на пути конвоя.

«Мы прорвёмся», – убеждала она себя. – «Наши бойцы уничтожат всех, кто встанет на пути, и мы спокойно проедем по их горящим останкам. Мы – охотники, а не жертвы.»

Дрожь в ногах убеждала её в обратном.

Минута за минутой – в мёртвом молчании салона, где слышно стало даже гудение двигателей. По лбу под маской медленно стекал пот.

«Могли бы рассказать нам хоть что-то. Что, вообще, за боевая ситуация? Враги? Засада? Или просто бродячие автоматы?»

Словно услышав её мысли, ожила Руса.

– Внимание! Боевая ситуация! Возможна разгерметизация салона. В случае остановки транспортного средства следуйте моим указаниям!

Последние слова джинна потонули в протяжном вое. Он пробился сквозь двойное остекление, врезался в кости черепа и заметался внутри. Хотелось закрыть руками голову, согнуться в три погибели, замереть – но Яна пересилила себя и обернулась, чтобы увидеть, как пронзают небо пламенные копья ракет.

***

Европос выделялся даже по меркам тысяча семьсот первого. Невероятно светлая, почти блестящая кожа и серебристые, будто из металла, волосы тут же выдавали в нём азианина. Утончённая аугметика, эстетически выверенный сплав плоти и встроенной периферии, а поверх всего – манеры пришельца из какого-то дивного мира, где аристократы вдруг стали праведниками. В кластере эрдлингенов, где Дан провёл почти всё детство, азиане встречались редко – и без того не слишком многочисленные, они предпочитали новые города вроде Эдельвейса или сверхтехнологичные северные аркологии. Верность азианского идеонария никогда не подвергалась сомнению, однако культурные различия всё ещё бросались в глаза и требовали некоторой привычки. Кое-кто болтал, что азиане слишком похожи на атлантистов, но это была откровенная чепуха: говорить такое мог лишь тот, кто понятия не имел ни о первых, ни о вторых.

Сейчас Европос дирижировал авиакрылом батальона, состоящим из двадцати четырёх штурмовиков и пары сотен малых дронов, размывая между ними своё сознание, и мало кто мог бы так же хорошо сгодиться на эту роль. Ни коллективный интеллект стаи, ни Руса не могли полностью заменить оператора-человека, способного разглядеть внутреннюю логику в головоломке сражения, так что изощрённая азианская аугметика служила штурмкоммандеру отличным подспорьем в управлении подопечными.

Оба лейтенанта – Шуберт и Белка – занимались передовым эшелоном. Десятки «Пауков» и мелких «Ведьм» обогнали основные силы и оторвались на пять километров, формируя широкую завесу пред фронтом наступающего батальона. Средства ПВО уже сбили несколько вражеских разведчиков, так что прятаться не имело смысла: Дан лишь надеялся, что основные силы и задача батальона пока не вскрыты. Надеяться надеялся, но особенно на это не полагался.

Поступила сводка от тысяча сто семнадцатого. Связь работала с перебоями, но картинка со спутников по-прежнему шла и полученные данные заставили ландкома беззвучно рычать.

Ситуация стремительно ухудшалась.

Врата Славы, город с довоенным населением тысяч в сто, стоял на пересечении двух магистралей – недостроенной «Полосы заката», которая тянулась к Чёрному морю, и Двести восьмой вертикали, соединяющей центральные регионы Союза с обезлюдевшим Восточным Прикаспием и Центральной Азией. Войска целестиалов развивали наступление с запада и востока, имея целью овладеть важным перекрёстком и отрезать южные кластеры Союза от центра.

Город ещё держался: северное направление оставалось свободным, но на южных подступах шли бои. О том, что это означало для конвоя, даже думать не хотелось. Они опоздали всего на сутки – шанс проскочить без боя закрылся совсем недавно, а оборонявшие город войска медленно, но верно продолжали терять позиции.

– Европос, доклад о состоянии маршрута.

– Есть доклад, – прошелестел бестелесный голос. – Обработка результатов инженерной разведки не завершена, но главная магистраль на данный момент проходима для гермотраков. Разрушения укреплённой полосы незначительные, инженерная техника тысяча сто семнадцатого батальона продолжает работать по нашему запросу. В прилегающих районах города наблюдаются значительные разрушения и завалы. Маршруты тяжёлой техники добавлены в тактическое поле.

– Итого?

– Гермотракам лучше не съезжать с главной. Танки могут пройти в обход, но придётся ещё сильнее придержать основную колонну.

Бои, судя по текущим сводкам, шли уже в самой застройке. Пока только на окраинах, но…

Дан ещё раз просмотрел подготовленный ночью план атаки. Ударные группы выдвигались трёмя основными маршрутами – главной магистралью, пронзающей Врата Славы насквозь, и по обе стороны от неё, чтобы обеспечить достаточно широкую полосу прорыва. В первых рядах наступали автономные боевые машины, их поддерживала огнём танковая рота, разделившаяся повзводно, а следом за танками действовали три неполных роты на БМП, средства ПВО и пять машин ближней огневой поддержки. Все шесть УАМ6 поддерживали наступление, ведя огонь с закрытых позиций по целеуказанию дронов авиакрыла. Остальная часть батальона – БРЭМ, трейлеры, санитарные машины, несколько БМП и «Вьюг» охранения – двигалась вместе с гражданскими гермотраками, представляя собой огромную, чертовски уязвимую цель.

Оставались сто девяносто два… точнее, уже сто девяносто бойцов десанта, но задействовать их не представлялось возможным. Ключом к успеху операции были скорость и внезапность удара: любое промедление грозило уплотнением боевых порядков противника и привлечением дальнобойных огневых средств. Пехоте предстояло пережить бой внутри своих бронированных коробок, уповая исключительно на удачу.

«Так себе план, но другого у меня для нас нет. Южнее начнётся оперативная пустота: свалимся туда – и полдела сделано. Если повезёт, собьём передовые части целестиалов и дадим тысяча сто семнадцатому время на перегруппировку.»

В тактическом поле тревожно мерцали зоны контроля союзных войск. Их алые границы постепенно смещались к ярко-голубой линии – Двести восьмой вертикали, удержать которую пытались любой ценой.

«О нашем появлении уже знают. О том, что мы сошли с ума – пока нет. Пора бы и представиться, а?»

Трёхмерная схема операции ползла перед глазами, отсчитывая секунды. Техника развернулась в боевые порядки. Руса выдерживала интервалы между эшелонами, ударными группами и отдельными машинами.

– Входим в зону поражения огневых средств противника.

«Знаю.»

– Авиакрыло в бою, – доложил Европос, не отвлекаясь на обычную речь.

Сотни дронов, скоординированных с союзными силами, формировали теперь интерактивную карту поля боя, и в тактическом поле загоралось всё больше отметок вражеских позиций. Вслед за мелюзгой, на предельно низких, выходили к рубежу атаки штурмовики. Тяжёлые дроны проскальзывали вдоль улиц, прятались меж домов, лишь на миг всплывая над крышами, и уже открыли огонь – ракеты срывались с пилонов по внешнему целеуказанию, пытаясь выбить приоритетные цели.

Боковым зрением Дан увидел, как поползли первые сообщения о потерях – машины жертвовали собой, чтобы люди шли в пекло, вооружённые полным представлением о том, что их ждёт.

«Пора.»

Он вышел в сеть батальона и активировал связь со всеми машинами.

– Тысяча семьсот первый! Говорит Эльф. Мы начинаем. Пять тысяч секунд на то, чтобы все целестиалы, загородившие нам путь, превратились в пламя и дым. Смерть предателям!

– Смерть предателям! – первой отозвалась Гвин, и сотни голосов подхватили клич, что нёсся от машины к машине, как живой пульс наступающего батальона.

– Комбинированный залп, сорок восемь по низкому профилю, – доложила Руса. – Ракеты в воздухе.

Приотставшие артиллерийские машины выпустили залп тяжёлых ракет и перешли на беглый огонь управляемыми снарядами – они должны были насытить вражеское ПВО и обеспечить прикрытие для крадущихся следом дорогих «брёвен», нацеленных в несколько передвижных командных пунктов и обнаруженные с воздуха САУ.

Тряхнуло, да так, что амортизаторы кресла едва управились, сберегая хрупкое содержимое. Ведомая собственным интеллектом, БМП почти свалилась с эстакады и бодро поползла вниз, ломая тонкие ограждения. В тактическом поле воцарилась сумятица: батальон разделился на ударные группы, две из которых впитал полуразрушенный город. Третья, замедляя ход, продолжила движение вдоль магистрали, и её танки открыли огонь по невидимым пока что целям.

Преодолев внезапную тошноту, Дан вернулся к плану сражения. Предатели действовали малыми тактическими единицами, прикрепляя к пилотируемым машинам отдельные стаи боевых роботов. Стаи пытались вклиниться в оборону и просачивались, где только могли – «пауки» и «ведьмы» уже схлестнулись с этим противником, шныряя по неведомым закоулкам и забираясь внутрь уцелевших зданий.

«Скоро настанет черёд живых.»

Дан позволил себе на несколько секунд «выглянуть» из БМП и тактического поля, чтобы посмотреть на Врата Славы глазами обычных камер. Казалось неправильным, что он ведёт бой за место, внешний вид которого остаётся сугубо условным – а ведь там, до недавнего времени, жили десятки тысяч людей! Системы технического зрения и боевые алгоритмы разбирали ландшафт на символы и схемы, за которыми скрывался облик обитаемого до недавних пор города – и эта стена превращала бой в разновидность виртуальной игры.

С той лишь разницей, что проигравшие умирали по-настоящему.

Врата Славы строились давно, в те нелёгкие времена, когда и дышать без маски, и даже гулять под открытым небом в этих местах было небезопасно. Здания возводили в расчёте на изоляцию от окружающей среды, на века – о ментальной экологии городского ландшафта не шло и речи. Однотипные корпуса – серые, коричневые, охряные – возносили свои сглаженные формы этажей на тридцать, соединяясь герметичными переходами. Иногда они расступались, давая место могучим пирамидальным сооружениям: культурным и общественным центрам, больше похожим на гробницы-крепости безвестных царей. Улицы казались утопленными в бетон желобами, а тротуары если и попадались, то в виде крытых галерей с круглыми застеклёнными окнами.

«Союз тут наследить почти не успел. Старый рабочий городок, у которого отобрали будущее.»

Всё, что было во Вратах Славы нового – это здоровенные парки-оранжереи, втиснутые кое-где на окраинах, да оранжерейные же сады, прилепленные к старым зданиям наподобие зелёных террас.

Теперь на город обрушилась тяжкая длань войны. Центральные районы, которыми пробиралась первая ударная группа, эта длань задела лишь краем. Свисали, вывалив бахрому коммуникаций, перебитые высотные переходы. Чернели проломы в стенах. Одна из жилых башен оказалась буквально вспорота сверху донизу – внутри виднелись межэтажные перекрытия, а вдоль дороги громоздились груды обломков, тщательно убранных с проезда.

Ближе к окраинам – Дан видел это на схеме – разрушения становились масштабными. Здесь не применялось ядерное оружие, хватило артиллерийских обстрелов и пары залпов «гвоздей» с орбиты – крошился бетон, ломались несущие конструкции, здания оседали огромными курганами или превращались в обугленные трупы, раздетые до костей.

Замигали значки танков второй ударной группы. Дан перевёл на них фокус внимания, раскрывая оповещение – «беспокоящий обстрел, урон незначителен». Враг начал нащупывать порядки батальона и перестраивать собственные схемы огня, чтобы среагировать на угрозу. Пока что его действия не создавали серьёзных проблем, но ситуация могла измениться в любую минуту.

В пучке основных каналов связи ещё не творилось ничего экстраординарного. Технические линии, нервы Русы, перекачивали данные между машинами – трафик был далёк от пределов насыщения, так что джинн сигнализировал о своей полной осведомлённости. Командиры рот молчали: каждый из них плыл в пузыре собственной сгенерированной реальности, отвечая за выделенный ему объём тактического пространства.

Поступил вызов от Белки. Та предпочитала обычную голосовую связь – по крайней мере, когда позволяли обстоятельства. Шуберт порой подшучивал над «нашей ретро-девочкой», но беззлобно – владение нейроинтерфейсами не всем давалось одинаково хорошо. Шестнадцатилетняя лейтенант старалась, как могла и ремеслом владела на должном уровне – насколько позволяли ей возраст и отсутствие реального опыта

– Эльф, я Белка. Передовой эшелон пока продвигается, но такими темпами мы увязнем. Ещё секунд триста, и бой перейдёт в стадию насыщения. Глупая Руса меня не слушает, а Шуберт согласен.

Голосок звучал спокойно, но где-то на самом дне крылось немалое напряжение – прямо сейчас Белка вела свои машины сквозь дым и пламя.

– Основания?

– Они переигрывают. Не упираются по-настоящему, хотя могут. Чую, хотят уплотнить порядки и вывести эшелон под огонь в негодной конфигурации. Предлагаю ужать секторы атаки и сменить схему продвижения на три-пять.

– Перестраховка. Сильно замедлимся.

Он уже переключился на схему передовых порядков, пытаясь вычленить хоть что-то, способное подтвердить или опровергнуть «чутьё» лейтенанта. В области потенциальных решений уже висели предложение от обоих операторов и встречная рекомендация Русы не снижать темпов – главным императивом оставалась скорость прорыва.

– Запрос: кривая выбытия.

Руса откликнулась на команду наложением потерь первого эшелона поверх графика боя. В будущее уходили зубцы потенциальных потерь, помеченные показателями достоверности прогноза. Показатели никуда не годились: график распараллеливался в пространстве вероятностей, и к концу боя, в худшем случае, число машин могло опуститься ниже ноля, что означало фактический провал операции.

«У Эльфа было три яблока. Он отдал два яблока Белке и ещё три – Русе. Сколько осталось у Эльфа? А это смотря где: в Альянсе у него в активе пять яблок и проценты, в Союзе – яма с отрицательной энергией и премия имени Герасимова за прорыв в фундаментальной физике, в ДНД7 – статус просветлённого, а в административных районах ЕП8 – тюремный срок за незаконную раздачу яблок без лицензии и сертификата.»

– Руса, приказ на коррекцию. Первому эшелону сократить секторы фланговых групп в соответствии с запросом. Схему продвижения оставить без изменений. Второму эшелону ускориться на два такта. Европос!

– Руса к исполнению приступила.

– Европос на связи.

– На флангах намечается жара. Перестрой порядки крыла, чтобы поддержать первый эшелон хотя бы разведкой. Все ударники назад, скоро потребуется резерв.

– Вывод на перезарядку?

Быстрый взгляд на значки штурмовиков: чуть меньше половины боезапаса. Три машины уже потеряны.

– Отставить, слишком долго. Идём до упора.

– Есть.

По спинке кресла пробежала частая дрожь: БМП открыла огонь. Дроны всё активней прощупывали порядки батальона, так что летающие охотники, импульсные лазеры и скорострельные «молотилки» чистили небо почти непрерывно. Машины ПВО, ползущие следом, до поры до времени себя не выдавали – совсем скоро им предстояло работать на пределе возможностей, и Руса, управляющая огнём, придерживала ресурс.

«200 секунд до основного контакта.»

Спутники, передовые дроны и союзные подразделения выстроили более-менее точную карту вражеских сил. Карта пестрела разрывами и яркими пятнами интерполяций, но с вполне приличной вероятностью давала плотность распределения огневых средств на участке прорыва. Потенциалы выполнения план-графика поползли вверх – батальон, накладывая свои ударную возможности на порядки обороняющихся в городе сил, в моменте превосходил растянутые и связанные боем войска предателей и в подвижности, и в огневой мощи.

«Может даже прорвёмся – если впереди не будет сюрпризов. А они будут, и весь вопрос лишь в том, кто кого удивит сильнее.»

Неведомый интеллект, воюющий на стороне предателей, будто ждал этой мысли: взвыли сигналы оповещения и пронзительно вторил им голос Русы:

– Комбинированная ракетная атака! Множественные цели в пределах досягаемости!

«Вот и первый сюрприз…»

Он даже не пытался что-то предпринять – не было никакого смысла. Просто следил, как вспыхивают в тактическом поле десятки, а потом и сотни отметок – тяжёлые «брёвна», средние тактические «акулы» и множество целей поменьше, как насыщается купол ПВО и мечется над полем боя дух Русы, координируя огонь всех доступных средств батальона. Кресло швырнуло в сторону – штабная машина развернулась, почти не снижая скорости, чтобы укрыться за ближайшим зданием и хоть на миг исчезнуть из чужого прицела. Пушки барабанили непрерывно, кассета тактических ракет опустела уже на треть, воздух в отсеке нагрелся и пах озоном – автоматика изолировала боевое отделение от внешней среды.

Перед глазами ползла расшифровка происходящего.

«Фиксирую скоординированный пуск двухсот семидесяти одной управляемой ракеты по боевым порядкам батальона.»

«Профиль атаки – комбинированный, сектор – в пределах двухсот градусов, целеуказание – комбинированное, с приоритетом автономного обнаружения и захвата целей на конечном участке.»

«Предположительная цель атаки – превентивное поражение основных порядков батальона для создания помех дальнейшему продвижению.»

«Заявлен приоритет перехвата атакующих целей.»

«Выявлены скрытые позиции огневых средств противника.»

«Артиллерийская батарея приступила к уничтожению приоритетных объектов. Выделенный наряд боеприпасов – сто восемьдесят единиц УАС-20-КС, двадцать две единицы…»

Тактические ракеты – производства Союза! – проносились вдоль городских улиц. «Акулы», умные и опасные, умели маневрировать в изломанном урбанистикой пространстве, выискивая цели с расчётливой методичностью. Конечно, в таком режиме они и сами теряли скорость и подставлялись под огонь ПВО, зато приобретали возможность атаковать с любого ракурса и любого направления, сбрасывая ловушки-фантомы и ориентируясь даже на звук моторов. Сейчас они охотились на втянувшиеся в город машины, а их свита – самонаводящиеся ракеты классом ниже – отвлекала на себя изрядную часть наличных огневых средств.

Танки и БМП выпустили последний резерв – собственных дронов-наблюдателей, болтавшихся на привязи, будто летающие собачки. «Собачки» воспарили над крышами, чтобы вовремя предупредить хозяев о крадущемся хищнике, и немедля начали нести потери: в дело вступил ещё один сюрприз, подготовленный целестиалами для гостей.

– Это Европос. Часть вражеских дронов, просочившихся ранее, укрылась на крышах домов и обстреливает наши машины.

«То есть противник получил собственную ПВО прямо в наших порядках. Да нас тут съедят, как овец в лесу!»

– Ликвидируй их! Приоритет – обороне!

– Принимаю все меры, но задача непростая. Прошу разрешения задействовать машины второго эшелона по моему целеуказанию.

– Разрешаю! Руса, выдели наряд для этой нечисти!

– Исполняю.

«Вот я и утратил контроль над происходящим. Машины воюют с машинами, изредка спрашивая совета. Хорошо хоть, эта дрянь на крышах – просто мелкая мошкара, иначе гореть нам всем прямо на улицах.»

Встретила свою судьбу БМП третьей роты. Пиктограмма сменилась на стилизованный серый череп, и последние данные, просочившиеся из погибшего «Холодильника», говорили лишь о том, что температура в десантном отсеке подскочила до полутора тысяч градусов. Две машины получили серьёзные повреждения, но остались на ходу, уцелевший экипаж ещё одной ждал прибытия санитаров возле расколотого корпуса. Взорвалась машина обеспечения – находившийся в ней боец мгновенно погиб.

А потом над полем боя померкло небо.

Сотни снарядов и несколько толстых «брёвен» засыпали город безвредными гранатами, лишёнными и глаз, и мозгов, но шары в тонкостенной оболочке и не метили в машины тысяча семьсот первого: они взрывались, рассыпая облака «умной пыли», в которой гасли все виды связи. Тактическое поле разом оскудело: ослепла Руса, рассыпалась на фрагменты батальонная сеть, пропали три из четырёх спутниковых сетей и сам батальон, бывший только что единым организмом, превратился в россыпь отдельных машин – словно кто-то отбросил поле боя на несколько столетий назад.

Но только на первый взгляд.

Предатели пытались лишить союзные силы их основного преимущества – превосходной координации внутри тактического поля, недоступного подразделениям с более низкой организацией. Эту тьму и гаснущий свет Курои Дан встречал не впервые – и на учениях, и в бою. В те разы они были его собственным преимуществом.

Облака «умной пыли» держались дольше, чем обычные аэрозоли, но всё же не слишком долго. Он помнил нормативы и помнил, как засыпали наступающий фронт Альянса генераторами ЭМИ и точно такими же пылевыми гранатами, чтобы вспороть ослеплённые порядки чужих машин в самоубийственной атаке накоротке.

«Мы – охотники, а не жертвы.»

Ждать, пока рассеются облака, не было ни возможности, ни нужды. Затенённые ущелья улиц сделались для батальона готовым укрытием, а прогностических способностей бортовых компьютеров вполне хватало, чтобы танки и БМП продолжали движение согласно общему плану. Связь тоже не пропала окончательно: тонкий ручеёк данных перетекал через последнюю видимую сеть, а несколько дронов приняли на себя функции ретрансляторов, пробивая сигналом менее плотные участки туч и соединяя между собой технику отдельных рот.

«Поле 1701. Подсеть 1ТР1В. Входящее сообщение. Срочность: текущая. Абонент: риттерком Марина Ефремова.»

Текстовое сообщение пробилось к Дану сквозь все преграды.

«Говорит Гвин. Есть контакт с передовыми формированиями предателей. Веду бой. Потерь во взводе нет. Против нас задействован незарегистрированный тип тяжёлых штурмовых ботов, предположительно – глубокая модернизация РШК02 или сходной модели. Идентифицирована и уничтожена машина управления на базе ТБТР РЕКС. Артиллерийский огонь средней интенсивности. Ожидаю дальнейших попыток комбинировать действия тяжёлой робототехники с постановкой аэрозольных завес.»

К сообщению прилагался крохотный пакет данных со схемой боя на участке танкового взвода Гвин – четыре «Могильщика» под прикрытием двух «Вьюг» и нескольких БМП вели огонь с предельных дистанций, маневрируя вдоль магистрали и экономно применяя оставшиеся дроны для доразведки. План противника, очевидно, состоял в том, чтобы навести на утративший единое управление батальон группы автономных ботов, неплохо приспособленных к условиям городского боя – но что-то пошло не так и завеса накрыла город раньше, чем следовало. Теперь её пытались поддерживать вдоль переднего края, а роботы столкнулись с передовым эшелоном «пауков» и «ведьм», охотников как раз на такую дичь. «Могильщики» не рисковали: их орудия уничтожали двуногих оппонентов одним попаданием и могли работать по внешнему целеуказанию, так что танки исполняли роль штурмовой артиллерии.

Батальон продолжал движение, истребляя всё на своём пути. Осколки тактического поля всё ещё не могли собраться в волшебное зеркало, но и того, что они отражали, хватало для осторожного заключения: у предателей не оказалось достаточно сил, чтобы остановить эту методичную поступь. В бой были брошены все резервы, подставилась под ответный огонь часть дальнобойных огневых средств, неудачно выступили автономные силы – и фаза насыщения миновала.

«Если у целестиалов остался мобильный резерв – сейчас самое время бросить его в топку, чтобы попытаться переломить ситуацию.»

Завеса неспешно таяла под горячим дыханием южного ветра. Частички пыли над городом питались атмосферным электричеством и тепловой энергией, чтобы удержать себя в воздухе, но противиться движению воздушных масс не могли, а уцелевшая артиллерия уже не рисковала работать в прежнем темпе. Возвращались в активное состояние символы машин и подразделений, спутники сбросили новый пакет целеуказаний – а Дан, наблюдая, как оживает батальонная сеть под его началом, старательно игнорировал новые сообщения об уничтоженной технике и погибших вместе с ней экипажах.

«Всё в пределах допустимых потерь, ага?»

Бой сместился к южным границам города. Оставшиеся в строю роботы первого эшелона отчаянно грызлись за дома и улицы в секторе наступления, а с флангов всё чаще летели сообщения от подразделений тысяча сто семнадцатого – нажим усиливался и окно прорыва грозило захлопнуться.

– Гвин, танки вперёд. Тебе придётся впитывать огонь, чтобы «лёгким» досталось меньше.

– Есть. Мы для этого существуем.

В голосе прозвучало особенное торжество: риттерком как будто ждала возможности повстречаться с целестиалами накоротке. Дан вполне понимал эти чувства, но разделить не мог. Ему отчаянно не хотелось вести бой под диктовку обстоятельств, бросая своих ребят в огонь и разменивая выигранные секунды на чьи-то жизни. Не хотелось, но приходилось.

Там, где главная магистраль вбирала в себя ручейки развязок и улиц, выплёскиваясь из городских теснин в привольные степи, застройка расступалась. Когда-то по сторонам дороги высились огромные здания, нисходящие уступами к самой эстакаде, но теперь их изувечила и обглодала война. Стены и перекрытия превратились в осыпи, огонь вычернил уцелевшие секции, соседние башни стояли частью обрушенными, а частью – зияли проломами в несколько этажей и держались разве что чудом.

Первые «пауки» заняли позиции на краю города, наблюдая перед собой лишь степь и разрезавшую её магистраль. Конвой, постепенно набирая ход, подтягивался к ударной группе, но хвост колонны до сих пор болтался в глубине города.

«Что ж, начнём.»

– Руса, охранение – вперёд. Колонну – в прорыв.

– Исполняю.

– Европос, всем уцелевшим штурмовикам – прикрывать тех, кто выдвинется из города.

– Есть прикрывать, – отозвался штурмкоммандер. – Вывожу последних с перезарядки.

Несколько «Холодильников» и пара «Вьюг» уже выскочили на простор из лабиринта городских улиц, с флангов двинулась первая пара «Могильщиков», воздух резали поредевшие группы дронов – а обстановка вблизи прорыва продолжала накаляться, как броня под палящим солнцем.

«Ретранслятор: Сфера-400-РТК. Поле 1117. Подсеть 1Ш. Входящее сообщение. Срочность: высокая. Абонент: ландком Саур Местергайзе.»

«Противник смял наши заслоны в районе 22-07-Сибирская, 04-06-Аргон. Мобильные группы движутся к вам параллельно фронту. Тактическое поле фрагментировано, нет прямой связи, не могу оказать немедленную помощь.»

«Правый фланг. Нужно…»

Мысль так и осталась незаконченной – злобно и горестно взвыла Руса.

– Внимание! Общее оповещение! Смертельная угроза гражданским лицам! Всем наличным силам батальона – защитить конвой!

Батальонный джинн уже выискивал малейшие возможности прикрыть оголившийся фланг и вывести гермотраки из-под удара, но растянувшаяся вдоль магистрали колонна была слишком уязвимой и слишком длинной. Целестиалы жертвовали остатками своих автономных групп, чтобы заткнуть узкое горлышко, сквозь которое конвой утекал из города – стаи боевых роботов, автономные боты и управляющие группы на тяжёлых транспортёрах прорывались через полосу разрушений на окраине, не заботясь о собственных потерях. Обескровленные силы тысяча сто семнадцатого не выдержали, и между колонной с её охранением и наступающими предателями не осталось никого. Будь это обычный бой, Дан лишь порадовался бы, обрушив всю мощь батальона на бестолковые порядки врага, только вот не был обычным этот бой и задача была – уберечь людей, а не уничтожить лишний десяток чьих-то машин.

Ему даже не нужно было посылать кого-то на смерть – Руса и экипажи техники справились без ландкома. Отрешённо, словно смотрел какую-то хронику, он переключался между тактическими схемами и обычной картинкой с дронов, выбирая, сколько артиллерийских заклинаний может потратить прямо сейчас – и хватит ли оставшейся магии на остальной участок пути.

Противник выползал из развалин и вступал в бой. Всё новые огневые точки возникали на грязной туше мёртвого города, стремительные «ведьмы» метались между домов и рассыпались огненной пылью, если не успевали вовремя скрыться. Снова вспыхнул сигнал беды и смерти – очередь кластерных снарядов прошила один из гермотраков, обратив его в облако пламени, где сгорали десятки душ.

Пальцы Дана сжались на подлокотниках кресла, словно пытались их раздавить.

«Не успеваю. Ещё чуть-чуть – и смогу достать всех, но это чуть-чуть… сколько оно будет стоить?»

«Могильщик» из первого взвода танковой роты буквально втиснулся между краем эстакады и посечённым осколками гермотраком. Оптическая защита сорвана, генераторы сожжены, испятнанный попаданиями чёрный корпус дымится в десятке мест – но башенная турель по-прежнему огрызается короткими очередями. Сама башня, плоская и огромная, дёргается из стороны в сторону, стремительно наводя орудие.

Танк стрелял непрерывно, не экономя боекомплект и не жалея ресурс ствола. Правый борт взорвался длинными снопами огня и тут же вся машина скрылась в ярчайшей вспышке, будто растаяла – но вспышка угасла, а чёрная туша, истекая языками гари, всё так же ползла вперёд, прикрывая собой гражданских. Сработал последний рубеж обороны: ударно-шрапнельные заряды «активной брони», выпалившие по обнаруженному на подлёте боеприпасу.

БМП первой ударной закладывают вираж по степи, стреляя из всех орудий.

Взрывается в воздухе штурмовик – но шесть ракет успевают отыскать цель.

Складываются воедино огневая задача и схема продвижения сил врага.

– Артиллерия, шестнадцать по высокому, поддержать конвой!

– Комбинированный залп, шестнадцать по высокому профилю, – отозвалась Руса. – Распределение целей завершено. Ракеты в воздухе.

Две посылки успели срезать притаившиеся в застройке скорострелки, ещё три перехватили в зените стрелы противоракет, но хватило и уцелевших. Над магистралью вспухли «зонтики» раскрывшихся боевых блоков. Семь десятков поражающих элементов индивидуального наведения полыхнули двигателями и ринулись к земле, навстречу заранее распределённым целям, наконец-то выбравшимся из укрытий. Яркие гвозди разогнанного до сверхвысоких скоростей металла протыкали боевые автоматы, словно те были сделаны из бумаги. В одно мгновение поле боя усеяли чадящие трупы нежити – защититься от таких ударов могли лишь танки и тяжёлые БМП.

– Конвой – вперёд, вперёд, вперёд!

«Мы прошли?»

***

Врата Славы. Маленький старый город, пыльный и скучный.

«Был.»

То, что осталось, громоздилось за окнами гермотрака – и невидимые силы продолжали свою разрушительную работу. На глазах у Яны верхушка и без того истерзанной башни расцвела огнём, огонь сменился облаками пыли и дыма, а потом сразу несколько этажей величаво осыпались вниз потоком обломков. Куски керамобетона размером, наверное, с микроавтобус, рушились, пробивая перекрытия, отскакивали от балок и вздымали новые клубы пыли, так что всё здание, казалось, вот-вот рассыплется, как игрушечное. В салон почти не пробивалось звуков извне, но эстакада дрожала и сотрясалась, отзываясь на губительные удары молотов войны с обеих сторон.

Она вдруг вспомнила Эдельвейс – сожжённый, почерневший, раздавленный – и ощутила острую жалость к его маленькому собрату. Эдельвейс не агонизировал – его убили холодно и расчётливо, с бесчеловечной жестокостью, но сделали это быстро. Врата Славы умирали медленно и мучительно, расставаясь с каждым зданием и каждой улицей по отдельности. Если бы город был живым существом, он наверняка корчился бы от боли, не в силах понять, почему его создатели решили вдруг пожрать своё детище.

Надо было пригнуть голову, вжать в колени, как сделали все прочие пассажиры, но какая-то неодолимая сила заставляла Яну смотреть.

«Вот она, война – из первых рядов.»

Редкие вспышки взрывов. Клубы пыли. Чёрные кляксы в небе. Не разглядеть ни своих, ни чужих – не сказать даже, кто и откуда ведёт огонь.

Гермотрак снова набирал скорость, вихляя по усеянной мусором эстакаде. Мимо промчался танк – страшный, огромный, чёрный. Батальонный джинн по имени Руса назойливо выкрикивала всё новые предупреждения, но Яна почти не слушала – её судьба была в руках чужой воли да безжалостных статистических величин. Чем, спрашивается, могут помочь себе пассажиры автоуправляемых машин, оказавшись посреди поля боя? Разве что согнуться в три погибели – для самоуспокоения.

Сгибаться Яна так и не стала. «Чтобы гордо смотреть в лицо опасности», – хотела бы она верить, но не верила, потому что причина была в другом. Ей было слишком страшно ничего не видеть и покорно ждать своей участи, и это тоже было глупо, потому что видеть и контролировать – совсем не одно и то же, сколько бы ни твердил об обратном иррациональный атавизм внутри черепной коробки.

«Я ведь даже не успею понять, от чего умру.»

Ремни удержали её, когда гермотрак резко вильнул в сторону, объезжая пылающий остов своего собрата. Яна приказала себе не думать о людях, оставшихся внутри этого костра, и усердно не думала ни о чём, пока кусок крыши прямо над ней не пропал в одно мгновение – с диким треском и пугающей лёгкостью. Незримая плеть хлестнула по салону, вырывая куски обшивки, раскалывая толстые стёкла и рассеяв серебристый туман осколков. Сидящая прямо перед ней пара – биотехнологи из Горизонта – превратилась в кровавую пыль и мелкие клочья плоти, усеявшие окна напротив. Алая взвесь осела на линзу Яниной маски.

Мир ворвался внутрь салона, в одно мгновение став реальным.

В дырах и пробоинах свистел ветер. Что-то грохотало и ухало, надсадно выли турбины, гермотрак вибрировал, но держался, и Яна поняла, что жива, и едва не засмеялась от осознания этого факта. Бояться больше не было смысла.

По правую сторону от эстакады, ощутимо идущей под уклон, мелькали обезображенные фасады и желоба второстепенных дорог, на десятки метров заваленные обломками. Там то и дело рвались снаряды, а однажды – только однажды – мелькнул угловатый корпус «Вьюги», ведущей безумный огонь по невидимому врагу. Гермотрак затормозил, объезжая застывший танк, на который нехотя взбирались язычки пламени, и взгляд Яны упёрся в дорожную развязку – та провалилась внутрь самой себя под тяжестью рухнувших сверху балок.

На ней, среди осыпавшихся зданий, в облаках пыли, шевелилось что-то страшное и громоздкое. Мелькнул клиновидный корпус, озарилась вспышками выстрелов турель на мощном манипуляторе, и машина вдруг проявилась целиком – метров четырёх ростом, двуногая, безголовая. Вся покрытая грязными разводами и какими-то щитками, серая туша выбиралась наверх с пугающей целеустремлённостью.

«Слишком проворно», – мелькнула торопливая мысль. – «Почему оно шагает так быстро?!»

Корпус робота раскачивался из стороны в сторону, но машина не оступалась и не скользила. Нижние конечности двигались удивительно точно, с каждым шагом буквально вбивая себя в груды колотой керамики и бетона. Сочленения изгибались под неестественными углами, так что бипедальная конструкция даже отдалённо не походила на человека – скорее уж, напоминала жуткое насекомое, безостановочно движущееся к намеченной жертве.

Ещё одну очередь робот дал куда-то в сторону, развернувшись так быстро, что Яна едва смогла уследить. Незримая цель отвлекла чудовище на секунду, не больше, гермотрак наконец проскользнул мимо танка, а последние мгновения жизни всё тормозили и тормозили, расслаиваясь на отдельные кадры. Мозг будто пытался растянуть оставшееся время до бесконечности, но иллюзия оставалась иллюзией и Яна отчётливо видела, как рывками совмещаются стволы пушек и её собственный взгляд.