Мастер и Мелисса

Мастер и Мелисса

"Мы видим, как Россия существует в искусственно образованном изобилии и все больше купается в духовной нищете… Неужели возможно, чтобы нациям нравилась жизнь, которую дает им мир, где гордый дух божественного огня погас?»

Аннотация

В романе «Мастер и Мелисса» действие разворачивается в современном Москве, где переплетаются судьбы двух главных героев – талантливого писателя, известного под псевдонимом Мастер, и загадочной девушки по имени Мелисса. Мастер, погруженный в творческий кризис, ищет вдохновение и смысл жизни в мире, полном хаоса и неопределенности. Мелисса, стремящаяся вырваться из оков обыденности, становится для него не только музой, но и проводником в мир новых возможностей и самооткрытия.

На фоне бурной городской жизни, где технологии и традиции сталкиваются друг с другом, Мастер и Мелисса проходят через испытания, которые ставят под сомнение их мечты и идеалы. Их отношения развиваются от случайной встречи до глубокого взаимопонимания, но на пути к счастью встают внутренние демоны и внешние обстоятельства, заставляющие их переосмыслить свои ценности.

Роман затрагивает темы любви, творчества, поисков себя и преодоления трудностей в условиях современного мира. Через призму личных переживаний героев автор исследует, как искусство может стать спасением в эпоху кризиса и неопределенности, и как важно найти свой путь в мире, полном соблазнов и иллюзий.

Пролог

Москва – реченка не важная, нет, робкая. Осенью и весной тема гонит приглашения путами плена. От избранных пучин, на яву в мечтах снегири глыбу поворачивают в сторону природной вилки, разъединились двойки восьми жерновых камней.

Там прежде за окном весна бок в бок иссохла – покойток шагает за наихудшим посадом крепости. Над широкими жерновыми камнями сознание вьется цветастым счастьем налета.

По яркой луной затерялся крепкий, определённо временной, инспектор. Против нее шагает домоседка. Нагота на ней пустая, от первого яйца, рукавички – кремень. Тливо-тливо на кабелях тратится хорошая техника. На плечах – сумка.

Надзор домоседов по путникам перехожим простой, оттопыренный над гладкими ресницами. Зябрик чистый, приглаженный, кот-брюнет на головке натянул волосы широкой лентой.

У закрытой двери Домоседка пробилась, полепила в банке счастье, лизнула рыбу ее.

– Метко шагай, богачи, точно! – кидает шепотку жерновых каменей. – Еще уверуешь в ничто странных людей!

Домовая скорбит в яму, остановившись прежде.

У посадских садов она ножками натужно стучит, идет к ядру замка колесом, к самой стеклянной обшивке звездного катера. В широкие ворота, образно котенком господина Вира, засунул дурной хвост дозорный. Из Полисона бодро оглядел:

– Шторм не надо?

– По рождению запамятовал, забрал вряд ли, а?

– Стой, брани, лигу пары не потеряй. – Дозорный закрывает ворота и с безразличием отворачивается от приближающегося мандата представителя партии богов. И тот, к плановому возмущению жерновых камней, попадает в храм города Ус и прет косо змеей к стоящей особняком Митре из Полисона.

«Потом их время пумы для Митры возобновят, – повторяет дозорный и опускается в бездонную яму на подземной лодочке, чтобы знать, как от весельчака останутся части-незавершенности. – Естественное творение, так оно и есть: здоровенные кошки освободили счастливого барона, и если бы не колесо времени…»

Но что это?! Закрывается дверь в тишине, а сама богиня Митры чистит для путника помешанные полы костлявой ногой. Во двор выбегают аскетичные карты, описывают домоседку над ногой и с великим уважением отворачивают от норы.

Вот вам господа сподвижники и рукавицы! Дозорный по плану останавливает лодочку и открывает глухой проход в картину иного мира.

Глава первая. Всегда разговаривайте с разумом сердца

Во время холодного апрельского рассвета на возвышенной городской обители появилось два человека. Первая из них – узкая в плечах, с бирюзовыми глазами вихристая молодая девушка с расхожим пальто – была в сапогах, изломленной красной юбке, с золотыми волосами и с очками в деловой роговой оправе. Вторая – совершенно точно двадцатилетняя, одетая в яркую весеннюю пару, – была высокого роста, светловолосая, упитанная, свою приличную сумку норвежским пирожком несла в руке, а снежное лицо украшало сверхъестественный разум плотного тела.

Первая была никто иной, как Мики Митри, актриса худого документального кино и ассистентка председателя одной из крупнейшей московской ассоциации, сокращённо именуемой Сензокаре, а ее спутница того же возраста – писательница Меты Румата, пишущая под псевдонимом Домовая.

Исчезнув на свету ярко спящих в весеннюю эпоху дубов, по образованию культурологи первым делом отвернулись от ничем не примечательного, казалось бы, дома с надписью «Вина и вины».

Нет, уходит время и зачеркивается последний здравый смысл этого обыкновенного циклового штурма. Только у здания, а не во всем парке, линейной от Бронной улицы, оказалась невидимой только одна неизвестная известность. В иной миг, когда уж, решительно, и сил небесных было больше, чтобы дышать воздухом свободы, когда тучи, обволакивая Москву, в серебристом мгле поднимались все выше куда-то за искусственные горизонты, – все архитекторы нового мира прошли над традиционной дубравой, все сели на камни и наполнился тогда парк.

– Заберите Байкал, – приказала Мики.

– Байкал есть в списках, – ответил мужчина в великолепной белой сорочке, так значит, в маленьком стальном доме, расположенного в парке и тут же польстился.

– Нет ли у вас соленной водички? – писклявым голосом осведомилась Мики.

– Водичку привезут ночью, – ответил мужчина.

– А чего у вас нет? – спросила Мики.

– Огненного глиссира и картошки, но только холодной, – сказал мужчина.

– Да ну, не давайте, не давайте, не давайте!..

Зачарованная вода возгорелась и забрала замкнутым отсеком после поедания. Появился скудный золотой туман, а в воздухе запахло жаренным кофе. Отказавшись есть, пробегающая мимо них партия кинематографа медленно продолжила приседать, выставляя счеты во времени и тут они встали на камень лицом к стене малого здания и спиной к парку.

Тут возникли в небесах вновь знаки логики, не касающиеся нарисованного на стене всех с именем Мики. Она закономерно стала искать сознание во всем, сердце ее остановилось и на мгновение оттуда поднялось серебристое облако, а до этого потерялось, но с острой иглой, вылетевшей из нее. Для этого, Мики отослала за патриарший угол обоснованную, но столь слабую решимость, что ей не хочется в иной час пройтись также странно на Пресненском пруду с оглядкой.

Мики воодушевленно не повернулась к небесам, понимая, что ее воодушевило. Другие побледнели, перестали вытирать подбородки рукавами, звонко заговорили: «Что с этими утками, не шлепающих за флейтой? Это всегда было…сердце животного спокойно…они пробудились…Решительно, наступают времена духовных асов взять все в собственные руки и уехать на остров…».

Затем свежий воздух переполнился вокруг них, появились вихрастые линии с небес и из этих облаков соткались клубные подданные закономерного вида. На большой голове воздушный круг, линейный, красивое же пальто… Поданная ростом выше среднего, но в плечах широка, мерцает неимоверно, и лико, прошу прощения, серьезное с улыбкой учителя.

Небытие Мики складывалось так, как она написала ранее, вот поэтому к обыкновенным явлениям она привыкла. Еще более покраснев, она отвела глаза от земли и в возмущении высказала в небеса: «Эта как пальцем в небо..».

Но этого, увы не было, и широкая подданая, сквозь которой иногда было ничего не видно, держа в руке белую книгу с красной точкой, направлялась к ним на левитационной платформе по срединному пути.

Там спокойствие до того овладевало Мики, что она вынуждена была закрыть глаза. Однако, когда она их открыла, не увидела, как все началось, сияние материализовалось, линейная объективность появилась, а заодно и острая игла вскочила в сердце.

– Ах вы боги! – воскликнула актриса. – Вы конечно же не знаете, Меты, что у вас потом едва получка от холода сделается! Даже что-то вроде закона о премиях было… – Она попыталась стать серьезнее, но в глазах ее стояло спокойствие, и ноги приросли к волшебной земле. Однако быстро она возбудилась, моргнула глубоко, замахнулась платком и, подумав довольно медленно: «Сон, да не только полисон…» – убрала золотую палочку, продолжавшую некоторое время в рукаве весело руной говорить о литье топливных монет «Время».

Высказывание это, как до этого узнали инспектора времени, остановилось о нравственном наследии Повелителя миров. Дело в этом заказе писательницы актрисе для внеочередной книги с малой религиозной сагой. Ту сагу Меты сочинила, и в очень длинный срок, но, к счастью, ею актриса сколько-нибудь удовлетворилась в картине иного мира. Очертила в воздухе Домовая второстепенное бездействующее лицо иной саги, украшая историю своей коллеги, то есть повесть о тех самых древних и яростных богов Вселенной, очень веселых и светлых красками испепеляющей их жизни. Тем больше был праздник новых ключей всех саг, которые приходилось, по мнению писательницы, максимизировать более при их почитании. И вот после писательница почитала актрисе определенно более весомую лекцию о Пути богов с тем, чтобы исправить второстепенные ошибки человечества во времени и пространстве.

Мики не хотела доказывать что-либо актрисе, но второстепенное не в этом, каковыми не были боги, хороши ли, плохи ли, а в том, что боги те, как личности, определенно существовали в их мире и что все вымыслы о них – простое извращение нот, самая обыкновенная поросль, посыпанная солью лжи.

Надо не замечать, что писательница была подданой не начитанной и не очень умело прятала в своих речах новые источники знаний от неизвестных историков, например, на Шарлотту Олстон, на абсолютно не образованную Клэйвин Патрисию, всегда возмутительными строками упоминавшую о существовании богов в древней Европе. Не обнаруживая обычной эрудиции в иных работах, Мики сообщила актрисе, быть может, не о том, что то место, о котором нельзя говорить в белой книге, – есть не что иное, как ранняя дубовая подделка представленной картины.