История США

Моим сыновьям – Игорю и Борису,

внукам – Иво и Ивану Чернявским,

а также всем будущим внукам,

правнукам и правнучкам

Слово об Учителе

Он человек был, человек во всем

Ему подобных мне уже не встретить.

Шекспир

Написав книгу о США полвека тому назад, не имея надежд на её публикацию, автор тем более сегодня не претендовал бы на право быть первооткрывателем. Исследовательская мысль по истории США за эти полвека ушла далеко вперед, и публикацией данного, по-своему очень скрупулезного и добросовестного труда вряд ли можно внести что-либо принципиально новое в изучение проблематики страны, добившейся распада Советского Союза, притязающей на распространение своих геополитических интересов на бывшие составные СССР, закрепившей уничтожение содружества стран социализма структурной ломкой всей системы международных отношений и претендующей сегодня на новый мировой порядок, который гарантировал бы Соединенным Штатам Америки безраздельную монополию господства на земном шаре.

Но к этой книге, вне сомнений, можно отнестись как к свое-образному документу ушедшей эпохи, тем более что она написана мыслящим человеком, ровесником XX века, которому самой историей было суждено стать субъектом творческого созидания, вызванного к жизни победой Великой Октябрьской социалистической революции, пройти поля сражений на фронтах Великой Отечественной войны, восхититься прорывом советского человека в космос. Все важнейшие вехи истории России XX века прошли через его сознание и судьбу.

Эта книга может стать интересной и для многочисленных учеников ее автора, которые благодаря ей, я думаю, будут иметь возможность и захотят вернуться в свою юность, сесть, хотя бы мысленно, за школьную парту и вспомнить свою школу после-военного времени, середины недавно ушедшего от нас столетия, дерзкого по своим свершениям исполина, покорившего космос, осмелившегося воплотить в жизнь древнейшую мечту о воспитании совершенного человека, и показавшего его обреченность на трагическую поступь, породившего фашизм и вызвавшего к жизни силы, способные одержать над ним победу. И конечно, эта книга не оставит, я думаю, равнодушными, в первую очередь, выпускников Сихтерминской средней школы Юхмачинского района Татарской АССР, где ее автор на рубеже 40— 50-х годов со всей щедростью своего неистового сердца стремился реализовать свое неординарное понимание миссии учителя истории и истории, как науки, в формировании личности.

Для самого автора это были годы, когда он постигал крутые зигзаги и премудрости развития этой древнейшей науки на историко-филологическом факультете Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина, куда он поступил, уже имея довоенный, многолетний (по окончании в 1931 г. Азербайджанского государственного политехнического института имени М. Б. Азизбекова) опыт работы инженера-технолога в нефтяной промышленности Сахалина, на Уралмаше, и фронтовика, артиллериста, за плечами которого были не только, артакадемия, но и Курская дуга, Корсунь-Шевченковск, Сандомирский плацдарм, знаменитая Пражская операция 9 мая 1945 года, великая победа над гитлеровской Германией, и глубочайшая вера в освободительную миссию Советской Армии.

Для нас, школьников, он был героем Великой Отечественной войны, о чем свидетельствовали его ордена и медали на гимнастерке уже без погон, в которой он часто приходил на уроки. Было бы преувеличением сказать, что Борис Львович сразу стал самым любимым учителем (любимыми были другие: наши прекрасные математики и среди них Ефросиния Ивановна Иванова; Надежда Петровна Ямщикова, завораживавшая нас красотой русского слова, Зоя Алексеевна Павлова, прививавшая нам любовь к языку Гёте и Шиллера). К истории же до прихода Бориса Львовича – а любовь к учителю начинается прежде всего с любви к предмету – мы были равнодушны. Лишь ему оказалось под силу изменить наше отношение не только к истории, как к предмету, но и само восприятие мира из глубины веков. Его сравнение истории с геометрией, воспринятое нами поначалу с иронией, заставило нас изменить отношение к истории. Он стал первым учителем, кто учил нас системному анализу общественных явлений и пониманию исторических событий в их причинно-следственных связях. Радуясь пробуждению в наших головах мысли, он не прощал расхлябанности формулировок. (Бывали случаи, когда отвечающий получал «двойку», заглядывая при ответе – с разрешения учителя – в учебник, если он не в состоянии был ответить на поставленные перед ним и имеющие прямое отношение к тексту вопросы: «почему?».) Уроки истории стали не похожи на все предыдущие и не соответствовали нашим представлениям об уроке вообще. Реакции на происходящее были неодинаковыми со стороны и других учителей, и родителей и, конечно, самих учащихся. Отношение к «эксперименту» на уроках истории, было разным, оценки полярно противоположными. Как ни странно, эту новизну с интересом восприняли наши, так называемые «двоечники», как-то сразу с радостью уверовавшие в то, что пришел-таки конец «зубрилам», которых им постоянно ставили в образец, и воспрянувшие надеждами изменить отношение к себе со стороны учителей. Это были по-истине трудные уроки постижения нашего собственного отношения к обретаемым нами в школе знаниям и понимания нашей собственной ответственности перед тем, как мы распорядимся полученными знаниями. Но в душу нам уже успела запасть мудрость восточной притчи, с которой поделился с нами Борис Львович пока знакомился с классом и изучал нас. Вот она эта притча. Домулло (учитель) пришел в класс, к своим будущим ученикам, передал написанный им самим учебник и попросил учащихся прочитать. «Мы ничего не поняли», – был ответ. «Плохой учебник», – сказал учитель. Через неделю он принес новый. Восторженный гул: «Нам все понятно!» – заполнил класс. Но наступила тишина. «Плохой учебник!» – сказал учитель и огорченный покинул класс. Еще через неделю он принес уже третий вариант учебника. «Нам все понятно, но у нас много вопросов», – был ответ. «Вот по этому учебнику и будем вместе учиться!» – сказал домулло. Мы поняли тогда, пожалуй, главное, какой учитель был его идеалом и учились задавать вопросы. Это стало важнейшим элементом работы с учебником при выполнении домашнего задания. Так мы под влиянием этой прекрасной восточной притчи постигали мудрость истории, стараясь понять сущность общественных явлений.

Со временем нам стало известно, откуда у нашего учителя истории любовь к этой притче. В 20-е, свои студенческие, годы он выезжал из Баку в Среднюю Азию на заработки, и, работая журналистом, побывал в различных уголках Таджикистана и Узбекистана (в его семейном архиве хранится справка что им в газете «Правда Востока» было опубликовано более сотни заметок, очерков и статей), встречался с мудрыми старцами, хранившими заветы Абулькасима Фирдоуси и Абуабдулло Рудаки, Джалалиддина Руми и Абдуррахмана Джами. И видимо, есть что-то символическое и не случайное в том, что прах его покоится в Душанбе.

Дело в том, что в последние годы жизни его вновь потянуло к романтике своего юношеского выбора – инженерной работе. Мне кажется, что решение вернуться к инженерной работе было принято под влиянием встреч с друзьями студенческих лет – Мишей Авшаровым и Мишей Усышкиным, мнением которых он дорожил. Авшарова он любил за цельность его натуры, от-крытый характер, остроумие, надежность в дружбе, и конечно, за верность плану ГОЭЛРО (для инженеров первых лет советской власти этот Ленинский план значил нечто большее: они были современниками его разработки и принятия). Именно к М. Авшарову, завершавшему тогда строительство Мингечаурской ГЭС в Азербайджане и гордившемуся своим объектом как его главный инженер, поехал Борис Львович перед принятием окончательного решения. Их общий выбор пал на строительство Сулакской ГЭС в Дагестане. Для инженера Чернявского он стал шагом на пути к участию в сооружении гиганта Средней Азии, одного из чудес XX века – Нурекской ГЭС. Этот грандиозный объект, как мне кажется, позволил ему, уже немолодому, почувствовать масштабы своих огромных организаторских способностей на посту начальника отдела оборудования и утолить жажду к инженерному творчеству, которая, похоже, не покидала его никогда несмотря ни на какие повороты в судьбе. Здесь он закончил и свою трудовую биографию, и жизнь, скоропостижно скончавшись 28 апреля 1966 года, не дожив несколько дней до своего 65-летия.

Но вернемся на уроки истории. Ситуация в школе сложилась так, что для своих учеников он, как учитель, сразу стал наиболее интересным и самой авторитетной личностью, которую ученики стремились испытать, вплоть до того, что вооружившись всякого рода книгами и словарями, распределив между собой слова, «устраивали экзамен» на знание значений редко употребляемых слов. Этим, правда, занимались десятиклассники (Виталий Мукусев, Лева Давыдов, братья Мурзины: мы были тогда в восьмом) и не очень долго – экзамен учителем был вы-держан, а ученикам становилось все более стыдно не знать, не уметь отвечать на вопросы. В нашем классе у Бориса Львовича были два самых любимых ученика – Никита Ротов и Юра Мо-розов. Ревности к ним у нас не было. Это были действительно очень самобытные ребята. В феврале 1964 года, спустя тринадцать лет после окончания школы Никита мне писал: «Борису Львовичу передай, что знания, которые он дал всем нам, умение анализировать то или иное событие, которому он научил нас, сидят в моей голове прочно и очень помогают в работе, в полит-работе, которую как и любой другой офицер, я провожу с солдатами». (Никита погиб трагически в августе 1966 года в Казани при очень странных обстоятельствах.)

Теперь я, пожалуй, твердо могу сказать, что и мой путь ученого, историка, даже, быть может, и выбор специализации, своими первыми шагами уходит именно в мою любимую Сихтерминскую среднюю школу, которую я окончила ровно пятьдесят лет тому назад. Нетленна память – а было это в январе 1949 года – о первом уроке нового учителя истории по теме «Великая французская революция 1789—1794 годов» в восьмом классе. Рассказ Бориса Львовича о санкюлотах и взятии Бастилии был столь ярким и впечатляющим, что урок пролетел незаметно. К реальности вернуло обращение учителя к классу: есть ли у нас вопросы? что нам не понятно? Класс, завороженный этим необычным уроком, молчал. Я не очень смело, но достаточно решительно спросила: «А Вы можете спеть «Марсельезу»?» Класс рассмеялся, посчитав мой вопрос, видимо, нелепым, не-уместным, во всяком случае – не для урока. Какое может быть еще и пение на уроке истории? Но сильный, красивый баритон уже выделял слова:

Нам ненавистны тиранов короны, Цепи народа-страдальца мы чтим. Кровью народа залитые троны. Кровью мы наших врагов обагрим. Месть беспощадная всем супостатам. Всем паразитам трудящихся масс, Мщенье и смерть всем царям-плутократам, Близок победы торжественный час.

– Но ведь это «Варшавянка», – сказала я. – А мне нужна «Марсельеза», на французском! Настоящая! – скороговоркой произнесла я, боясь, что вот-вот прозвенит звонок с урока, и я останусь без «Марсельезы». Звонок прозвенел, но «Марсельезу» на французском мы все же услышали. И не только мой класс, но и другие ученики, сбежавшиеся на звуки французского гимна и слушавшие его, приоткрыв нашу дверь. Все было необычным: и гимн, и французский (в школе мы учили только немецкий, а французский нам, сельским школьникам, казался недосягаемым). Я была отличницей, и мне многое в школе прощалось. Но то, что я «заставляю» учителя на уроках истории заниматься пением, долгое время было темой для добрых, а порой и колких шуток как среди учеников, так и среди учителей.

Наверное, этому школьному эпизоду с «Марсельезой» обязана была я тем, что в девятом классе при изучении революционных выступлений в 60-е годы XIX века в России мне к удивлению всех вдруг было поручено сделать на уроке доклад о Сигизмунде Сераковском (мы и понятия не имели, что на уроке ученики могут выступать с докладами, не было такого до сих пор). Задание было совершенно необычным, и работа по его выполнению свелась в основном к прочтению мной статьи (некролога) Герцена, посвященной Сераковскому. На всю жизнь я с тех пор запомнила мысль Герцена о «правильно поставленном сердце» человека и о том, что таким человеком был польский революционер Сераковский, больше всего в своей жизни возненавидевший телесные наказания русских солдат, среди которых он оказался в Оренбургском корпусе у берегов Сыр-Дарьи, в очень молодых летах, как писал Герцен, попавшись в одну из николаевских проскрипций. В этом моем знакомстве с Сераковским, как оказалось, затаилось нечто провидческое. Конечно, никак не могла я предположить тогда, что кровь Сераковского и моя будут бежать в моем внуке, Иво Чернявском.

И все же, придя в университет с аттестатом зрелости, я выбрала физмат, а не исторический факультет. Для Бориса Львовича это было не просто неожиданностью, а ударом по его профессиональному самолюбию учителя истории. Узнав от меня, куда я подала документы, он молча, сурово посмотрел на меня и не сказав ни слова, круто, по-военному повернувшись, зашагал прочь от меня как от «предательницы» (так я восприняла эту вспышку молчаливого гнева). Мне ничего не оставалось делать кроме как идти в приемную комиссию и забирать документы, чтобы пойти учиться на исторический.

Включенные в эту книгу рукописи (это лишь часть его творческого наследия) по истории США свидетельствуют об увлеченной работе автора с имевшимися в его распоряжении источниками и литературой, наличии собственной концепции по принципиальным вопросам, в особенности когда речь идет об агрессивной сущности внешней политики США и циничных методах её реализации. Характерно, что Борис Львович при анализе внешнеполитических позиций США не злоупотребляет «облагораживающей», так сказать, терминологией типа «геостратегия», «геополитика», которая зачастую способна упрятать, завуалировать алчность, хищничество и цинизм политиков, пренебрегающих интересами других стран и народов, которые также наделены правом на суверенитет и независимость. Аннексионистская политика США с особой остротой воспринималась вчерашним фронтовиком, ставшим, очевидцем гибели миллионов во имя своей независимости. Велико было и недоверие к союзникам в войне, трагедию которой он испытал на полях сражений. Отсюда, быть может, в книге и та убедительность и искренность, с которой автор стремится показывать хищническую природу американского капитализма и страны, которая, по сути, свою антиколониальную революцию и победу в войне за собственную независимость превратила в главный фактор аннексионистской политики, если через столетие обретения своей независимости и всего лишь трети столетия после собственной кровопролитной гражданской войны (1861—1865 годов) стремительно форсировала развязывание на международной арене первой империалистической войны за передел мира, навязала собственную волю и власть бывшим испанским колониям – Пуэрто-Рико и Филиппинам, установила новый вид колониализма на Кубе, растоптав революционные завоевания кубинского народа, достигнутые за тридцать лет антиколониальной войны за независимость с мадридской монархией.

В отличие от своих современников, писавших на аналогичную тему, автор настоящей книги расширил свою источниковедческую базу за счет введения в научный оборот публицистических статей выдающегося революционного демократа Кубы – Хосе Марти. Методологически это обстоятельство имеет принципиальное значение для объективной оценки захватнических планов США в отношении Кубы, ибо X. Марти был первым, кто, по его собственным неоднократным признаниям, находясь в эмиграции в этой стране, изнутри рассмотрел хищническую природу американского империализма и с тревогой за судьбы всей Латинской Америки наблюдал за подготовкой США к новым захватам.

Весть о победе Кубинской революции в январе 1959 года Борис Львович встретил уже будучи инженером Сулакгэсстроя, воспринял ее как торжество величайшей исторической справедливости, как закономерность и сокрушался, предвидя неизбежность колоссальных трудностей её развития по причине соседства с США. Незадолго до этого он успел завершить этот свой труд, но мысль его, конечно же, еще продолжала работать в этом направлении. Он считал Кубинскую революцию поистине великой. Будучи активным лектором-международником, членом общества «Знание» и потому часто выступая с лекциями перед строителями Сулакской ГЭС, он широко популяризировал подвиг кубинского народа, одержавшего победу над США…

Несомненный интерес уже в наши дни может представлять и его дипломная работа, раскрывающая историю тайной и открытой борьбы США против СССР, анализирующая проблемы фашизации США. Не случайно же то, что события, связанные с нанесением бомбовых ударов по Ираку и злостная бомбардировка Югославии у прогрессивной мировой общественности ассоциировались исключительно как фашистские акции. Решающая роль в этих агрессивных действиях принадлежит Соединенным Штатам Америки, где цинизм и пренебрежение интересами других стран, возведенные в ведущий внешнеполитический принцип, обусловлены глубокими историческими корнями и богатейшей аннексионистской практикой. Кроме того, эта дипломная работа является не только важнейшей вехой в жизни Бориса Львовича, но и вызывающим интерес документом, вобравшим в себя присущие тому времени черты.

Готовя к 100-летию со дня рождения Бориса Львовича Чернявского данное издание, я невольно вспомнила высказывание о нем его друга, известного в свое время писателя В. Р. Козина. Относится оно к 1925 году и сделано в письме, адресованном к их общему другу – Г. В. Иоффе. «Вспомнил Бориса, трагическое несоответствие: неистовое, пылающее сердце – и холодная, узкая мысль! Он мог бы быть пророком, вождем или гениальным безумцем. – а будет лишь неуравновешенным человеком. Впрочем, не все ли равно? То, что не доделано природой в нем, отольется в другую, законченную форму. От этого потеряет лишь Борис. А, может быть, и нет. Кто когда-нибудь сам увязывал концы и начала?»

Об этом высказывании В. Козина сам Борис Львович узнал случайно и спустя тридцать шесть лет. Он писал мне: «Я не знал это «высказывание» Вольки. Оно похоже на него. И странного в нем нет. Козин мог стать писателем. У него были для этого данные. И мысль была. Не было у него никогда пылающего сердца. Он «сочинял», а не писал, а не жил со своими людьми. Он не умел творить и потому не стал писателем. А придираться к нему не следует. Он видел мое неистовое сердце – это очень много, другие не видели. Он понимал, что я из теста вождей – другие этого не понимали. И он задался вопросом – почему же я не выдвигаюсь? Ответить он не смог, потому что это уже дело творчества. Вот и заговорила в нем мещанская душа – ты права – убоявшаяся «неуравновешенности», правда, по-моему, несколько в ином смысле, чем представила ты».

Так получилось, что знакомство с В. Козиным я начала с его эпистолярного наследия, и уже много лет спустя я, прочла, можно сказать, все изданное писателем. Он мне показался интересным, но, пожалуй, творчество В. Козина лучше всего оценил Ю. Нагибин, когда писал: «Был разгромлен один из лучших новеллистов нашей литературы Владимир Козин, нежно любимый Андреем Платоновым, которого к тому времени вовсе перестали печатать. Помню, как многие недоумевали: а Козин-то чем не угодил? Ни в политику, ни в государственные работы он не лезет, пишет о нежных, чистых людях, поет их добрую любовь, радость жизни, единство с природой… Читая Козина, можно подумать, что прелесть жизни разбросана по всей земле, а не сосредоточена в одном человеке с трубкой. Козин казался с виду крепким, веселым, жизнерадостным малым, но душа у него была хрупкая и сломалась. Он жил и писал еще много лет, но писателя Козина, каким он был в тридцатые годы, не стало…»1

Известно мне, что в 1954 году Борис Львович нанес визит Владимиру Романовичу на его московской квартире на улице Горького. Похоже, что встреча друзей была далеко небезмятежной (в Великой Отечественной войне они оба были на фронте, между ними велась интенсивная, насколько это возможно в тех условиях, переписка, но письма не сохранились). О содержании их беседы мне не известно ничего и потому трудно судить, что внесла эта встреча в души обоих. И все же одна единственная фраза, оброненная Борисом Львовичем как резюме к визиту: «Нам всем суждено было остаться тем, чем мы были», – часто возвращает меня к мысли о судьбе поколения – ровесников XX столетия, драматичного и трагичного. И в последнее время я с радостью, мне самой кажущейся кощунственной, думаю: «Как хорошо, что их нет в живых, что они не стали свидетелями гибели страны, распада великого Советского Союза, которому были вверены их неистовые сердца». Личность человека этого поколения, его внутренний мир при всей кажущейся открытости, для меня во всяком случае, останется глубокой, влекущей к себе тайной. Быть может, письма с фронта к его другу и два адресованных мне письма, которые приводятся в этой книге в качестве приложения, чуть-чуть приоткроют завесу над тайной «неистовости» сердца и беспокойного характера человека, который стал для меня моей «Марсельезой» и остается по-прежнему Учителем.

Доктор исторических наук 3. И. Соколова

США: ОТ АНТИКОЛОНИАЛЬНОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ К ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ ВОЙНЕ ЗА ПЕРЕДЕЛ МИРА

Глава первая

Заселение Америки

Человек появляется в Америке впервые 10–15 тысяч лет тому назад, переселяясь из Восточной Азии через Берингов пролив и Аляску. Коренное население Америки составляли две антропологические группы: индейцы и эскимосы. Общее количество эскимосов, населявших все северное побережье Америки, невелико – не более 36 тысяч; индейцев к моменту прихода белых было на всем материке 50 миллионов, из которых на территории современных США жили от полутора до трех миллионов человек.

Неверны утверждения буржуазных историков, что индейцы были дикарями, для которых величайшим благом явилась европейская цивилизация. Правда, часть индейских племен в XV–XVI вв. еще жила материнским родом, но многие племена были организованы по отцовскому праву, некоторые индейские народы, как например, ацтеки, в начале XVI в. уже образовали государство. Для индейских племен майя, ацтеков, аймара и других было характерно интенсивное земледелие. Они умели выращивать кукурузу, картофель, помидоры, тыкву, подсолнух, каучук и многие другие производственные культуры. Но «испанское завоевание, как отмечал Ф. Энгельс, оборвало всякое дальнейшее самостоятельное их развитие»

Открытие Америки европейцами

Появление европейцев в Америке относится к X веку, но открытие американского материка связано с именем Христофора Колумба, который 12 октября 1492 г. открыл один из Багамских островов, а затем Кубу и Гаити. Через пять лет Джон Кэбот обследовал остров Ньюфаундленд и побережье полуострова Лабрадор. В течение первой половины XVI века исследователи изучили почти все побережье Северной Америки и проникли вглубь страны. Северо-Западная часть Америки впервые была исследована замечательной экспедицией Семена Дежнева в 1648 г., что было доказано, в частности, обнаружением в 1937 году на южном берегу Аляски остатков древнего европейского поселения.

Колонизацию Северной Америки начали испанцы, которые в 1566 г. основали порт Сан-Аугустин на побережье Флориды и заняли территории Новой Мексики, Флориды, Техаса и Калифорнии. Отбирая у земледельческих индейских племен их возделанные поля, французы захватили в 1608 г. Канаду и приступили к грабежу индейцев, «скупая» у них пушнину. Голландцы в 1626 г. купили у индейцев остров Лонг-Айленд (Манхэттен) за безделушки стоимостью в 24 доллара. Газета «Нью-Йорк Тайме» в номере от 15 мая 1948 г. стоимость земли и недвижимости этого острова оценила в настоящее время в 7754 млрд. долларов. В начале XVII века к колонизации Северной Америки приступила Англия. Хотя Англия в 1588 г. и разгромила «непобедимую армаду», Испания продолжала вывозить из Америки золото и серебро, а голландские купцы наживали баснословные прибыли на торговле пряностями.

Захват земель в Северной Америке

Английские купцы все пристальнее всматриваются в далекие берега нового материка. Им мерещится там золото и серебро. Богатейшие леса могли стать источником снабжения английского судостроения корабельным лесом, промышленности – древесным топливом и красителями. Индейцы за погремушки отдают ценнейшую пушнину. Постоянные рыболовные поселения в Северной Америке, конечно же, сулят английским купцам немалые барыши. Здесь могут быть созданы и базы торговли с Дальним Востоком. Все эти захватывающие воображение перспективы привели к образованию в 1606 г. Лондонской и Плимутской компаний с целью захвата и колонизации американской территории. В 1607 году у Чесапикского залива 120 англичан основали первое поселение – Джемстаун на территории современного штата Виргинии. В течение XVII века в Северной Америке были основаны 12 английских колоний и в 1733 году появилась тринадцатая. Три группы колоний выглядели следующим образом.

Новая Англия: Нью-Гемпшир (1622), Массачусетс (1628), Коннектикут (1634), Род-Айленд (1636). Средне-Атлантические штаты: Нью-Йорк (1664, захвачен у голландцев), Нью-Джерси (1664, захвачен у голландцев), Пенсильвания (1681). Южно-Атлантические штаты: Виргиния (1607), Мериленд (1634), Северная Каролина (1663), Южная Каролина (1663), Делавер (1664, захвачен у голландцев), Джорджия (1733).

С первых дней колонизации американского материка английские короли – Яков I и Карл I – считали захваченные и подлежащие захвату территории своей собственностью и милостиво жаловали их своим приближенным. Они не были первооткрывателями этой «внешней политики». Курс Стюартов на колонизацию новых земель имел не менее именитых предшественников. На этот факт обратил внимание исследователей еще А. Б. Лакиер (1825–1870), русский историк, писатель и путешественник, посетивший США в середине XIX века. Опубликованное им «Путешествие по Северо-Американским Штатам, Канаде и острову Кубе» (1859) представляет исключительный интерес как ценнейший историографический источник.

Автор пишет: «Вправе ли был папа Александр VI распоряжаться материком Америки, когда он известною буллой 1495 г. давал Испании и Португалии исключительные права на открытые Христофором Колумбом и его спутниками земли в Новом Свете и на все пространство от одного полюса до другого? Обязаны ли были другие народы покоряться закону, исходившему от духовного главы католического мира? Цель папы при этом была – обращение в христианство язычников, которых европейцы встретили в новооткрытых землях; но сами европейцы поняли это иначе. Они руководствовались надеждою найти здесь несметные богатства, и первые рассказы про чудеса, встреченные в Новом Свете, про открытые в нем рудники влекли сюда, конечно, более, чем та святая цель, которую имел в виду папа.

Более ли права, впрочем, имела Англия, когда стала доказывать и поддерживать оружием притязания свои на все земли, которые видел в 1496 г. мореплаватель Жан Кабо (речь идет о Джоне Кэботе. – Б. Ч.)2 Родом венецианец, он долго жил в Бристоле и получил от английского короля Генриха VII привилегии брать под покровительство Англии все страны и народы, которые встретит вне зависимости от белых»3.

Своим вопросом: «были ли белые вправе лишать так называемых диких индейцев их земель и лесов?»4 – русский историк и путешественник ставит под сомнение правомерность и справедливость политики европейских духовных и светских правителей.

А. Б. Лакиер считает, что первые опыты колонизации в больших размерах были сделаны в правление Елизаветы. «Во главе первого подобного предприятия, – пишет он, – стоял известный Вальтер Ралей, любимец королевы. Ему нетрудно было получить уступку на земли, которые не только раздать ничего не стоило, но и в существовании которых не были положительно уверены… Сам Ралей был назван лордом-вотчинником с неограниченными правами господства и только в феодальной зависимости от английской короны. Она требовала себе одну пятую часть золота и серебра, которые могут быть открыты в этом крае. Права будущих поселенцев не были определены: они оставлены на взаимное их соглашение с самим Ралеем.

Первая экспедиция была отправлена для разведки, и отзывы увидевших впервые этот край были до того увлекательны, что королева, в память того, что не была замужем, дала будущей провинции название Виргиния… Но… неудача экспедиции – ни одного поселения не было оставлено. Король Яков заточил Ралея в Тауэр, где тот про-вел 12 лет. И здесь он разрабатывал планы колонизации Америки»5.

В 1620 году губернатору Плимутского порта Горджесу и его компании было дано право на владение всей Новой Англией. Однако не справившись с колонизацией столь обширных земель, Горджес оставил в своей личной собственности территорию современного Мэна. В 1632 г. Карл I пожаловал барону Балтимору земли бассейна по реке Потомак, превратившиеся в колонию Мэриленд. «Знатный, в почете, пэр Ирландии, благородный лорд, сам католик, – пишет Лакиер, – он не мог оставить без помощи своих единоверцев, терпевших гонение и преследование… Первая попытка завести католическую колонию в Виргинии в 1628 г. не удалась: будучи англиканцами, виргинцы смотрели на нее как на врага, и новый вождь переселения решился двинуться на север от Виргинии за Потомак к Чесапикской губе, на земли следовательно не принадлежавшие Виргинии, хотя они и были включены в грамоту Южной компании»6.

В 1663 г. группа придворных, в числе которых был первый министр Кларендон, получили территорию Каролины. В 1664 г. Карл подарил своему брату, герцогу Джемсу Йоркскому захваченную у голландцев колонию Новые Нидерланды. Герцог оставил себе часть земель, дав новой английской колонии название: Нью-Йорк, а другую часть, названную им Нью-Джерси, передал лорду Беркли и Картерету. В 1681 г. сын английского адмирала Вильям Пенн получил от Карла I в погашение долга обширную территорию под наименованием Пенсильвания.

Все эти владельцы обширных американских земель были заинтересованы в скорейшей их колонизации и за-селении, в связи с чем развили активную деятельность по переселению сюда людей из Англии. Так, Пенсильванию в значительной степени заселили гонимые из Англии квакеры, протестанты, единоверцы Пенна. А главным занятием, например, сына Балтимора, постоянно проживавшего в Англии, была организация массовых переселений в заокеанские земли своего отца. Владельцы колоний передавали своим поселенцам «свободные» земли, получая за них фиксированную ренту.

Истребление индейцев

Так называемые «свободные» земли, однако, вовсе не были свободными. Территория, которую «осваивали» переселенцы из Европы в XVII веке, была собственностью исконного населения Северной Америки – индейцев.

Трудолюбивые коренные жители Америки приложили огромные усилия для развития своих производительных сил. Они очистили от сплошных лесов берега морских рек и крупных бухт, освоили большие участки пашни и лугов. Производимые ими продовольственные культуры не были известны Европе, они и поныне составляют более половины сельскохозяйственной продукции США. Индейцы владели искусством изготовления оригинальных тканей по доступным только им технологиям. Их гончарные изделия вызывали восхищение у пришельцев. Набирал темпы процесс совершенствования орудий тру-да. Миролюбивые индейцы, по словам Ф. Энгельса, отличались «чувством собственного достоинства, прямодушием, силой характера и храбростью»7. Англичан они встретили дружелюбно, снабжали их продовольствием, охотно шли на обмен, обогащая европейцев, в частности, пушниной, делились с ними опытом возделывания местных сельскохозяйственных культур, передавали им свои знания местности: показали, например, только им известные пути через Аппалачский хребет. Короче говоря, англичане встретили за океаном друзей. Но английским лордам и купцам нужны были вовсе не друзья в Америке, а ее земля, золото, меха, рыба, сырье.

Первые же английские поселенцы, не успев высадиться на берегах новой земли, немедленно обрушились на коренное население, сгоняли индейцев с насиженных ими земель, заковывали в кандалы, предпринимали попытки превращения индейцев в рабов. Некий капитан Джон Смит, например, захватил в Виргинии 300 акров индейской пашни вместе с жилыми помещениями, изгнав ее давних владельцев. Торговлей именовался бесстыдный грабеж бесхитростных индейцев: за безделушки, грошовые фабричные товары английские купцы забирали бесценную пушнину. Так, предок семьи американских миллиардеров Астор делал свой капитал на обмене водки на меха. Спаивание индейцев стало одним из самых распространенных методов ограбления местного населения. Упомянутый выше Вильям Пени не без удовольствия сообщал: «За порцию рома стоимостью в полшиллинга можно купить у них мех… стоимостью в 15 шиллингов».

С первых дней своего расселения в Северной Америке захватчики приступили к массовому истреблению коренного населения страны, идя к своей цели любыми грязными путями, используя рознь между различными племенами, снабжая оружием враждующие между собой группы и организуя их взаимное уничтожение. «Пламенеющим языком меча и огня» говорили европейские «цивилизаторы» с американскими «дикарями». Не случайно признание президента США Рутерфорда Хейса (1877– 1881) в Послании конгрессу США в 1877 г.: «Большинство наших индейских войн, если не сказать – все, были вызваны нарушенными договорами и произволом с нашей стороны»8.

Глубоко саркастическую оценку процессу накопления первоначального капитала в Северной Америке дал Карл Маркс. «Однако и в настоящих колониях, – писал он, – не преминул обнаружиться христианский характер первоначального накопления. Пуритане Новой Англии – эти виртуозы трезвого протестантизма – в 1703 г. постановили на своей Ассембли (законодательном собрании) выдавать премию в 40 ф. ст. за каждый индейский скальп и за каждого краснокожего пленника; в 1720 г. премия за каждый скальп повышена до 100 ф. ст., в 1744 г., после того, как Массачусетс-Бей объявил одно племя бунтовщическим, были назначены следующие цены: за скальп мужчины 12 лет и выше 100 ф. ст. в новой валюте, за пленника мужского пола 105 ф. ст., за пленную женщину или ребенка 55 ф. ст., за скальп женщины или ребенка 50 ф. ст.!»9 Маркс добавляет, что британский парламент объявил скальпирование «средством, дарованным ему богом и природой»10.

Не кто иной, очевидно, как «бог» и помог английским колонизаторам свести 3 миллиона индейцев на территории США в XVII до 300 тысяч в XX веке.

Гневно обличал английских колонизаторов Америки великий русский революционер и мыслитель XVIII в. А. Н. Радищев: «Европейцы, опустошив Америку, утучнив нивы кровию природных ее жителей… заклав Индийцов одновремянно, злобствующие Европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к корени яростного убийства завоевателей прививают хладнокровное убийство порабощения, приобретением невольников куплей. Сии то нещастныя жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала, отринутыя своих домов и семейств, переселенныя в неведомые им страны, под тяжким жезлом благоустройства, взирают обильныя нивы Америки, трудов их гнушающейся. И мы страну опустошения… назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысящи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мраза укрова»11.

Дележ разграбленных земель

Основатели первой английской колонии никогда не видели землю и небо Виргинии. На их капиталы была организована «Виргинская компания», которая приступила к щедрой раздаче земель плантаторам – подлинным колонизаторам долин судоходных американских рек. В Виргинии, затем в Мериленде, а еще позднее в Каролине поселенцы захватили огромные пространства плодороднейшей земли с естественными заливами и бухтами. На словах – поощрение фермерства, сдача в аренду небольших участков земли; на деле – организация крупных латифундий. Богатые вкладчики и служащие компании получали в собственность первоначально участки в 100 акров. На основании введенного «права на подушный на-дел» собственники получали дополнительные участки на каждого ввезенного слугу, а позднее на раба. Мошенническими комбинациями, многократным получением земли на одних и тех же лиц, захватом земли при помощи взяток – так создавалось в южных колониях плантационное хозяйство. «Поместье Ферфакса в Виргинии охватило одно время 6 миллионов акров, а имение лорда Гронвиля в Северной Каролине занимало не меньше одной трети поверхности всей колонии»12.

В Новой Англии, где хорошей пахотной земли было меньше, чем на Юге, а судоходность рек была ограничена, крупное плантационное хозяйство почти не развилось. Здесь колонисты пытались создать некое подобие общины, совместное пользование пастбищами. Однако очень скоро в четырех северных колониях большая часть земли сосредоточилась в руках значительного числа частных собственников. Губернатор Массачусетса Томас Хатчинсон заявил в середине XVIII века, что в северных колониях «на одну арендаторскую ферму приходится пять собственнических».

Земля срединных колоний также была захвачена не-большой группой людей. Крупные помещики Нью-Йорка, по данным Г. Майерса, захватили больше двух миллионов акров земли13.

Таким образом, вне зависимости от того, кто управлял колониями – компании на подобие Лондонской или Плимутской, владельцы типа Пенна и Балтимора, чиновники английского короля – земли захватывались теми, кто был богаче, или теми, кто был знатнее. На долю основной массы эмигрантов приходились небольшие клочки земли, а чаще всего лишь работа в качестве «слуги-должника» или просто в качестве раба.

Белые и черные рабы

Первые колонизаторы Америки были представлены крупными феодалами Англии вроде герцога Йоркского или лорда Берклея, компаниями авантюристов, капиталистами, искателями легкой наживы. Короли Англии не только передали в их распоряжение огромные территории в Новом Свете, но предоставили им возможности получения дешевой рабочей силы. «Лондонская компания, трижды получавшая патент на владение землей и богатствами Виргинии, так же, как и на заселение ее, была наделена широчайшими правами и привилегиями, превратившими ее в абсолютную монополию»14.

Частные собственники и хищнические компании, за-хватившие американские земли, нуждались в рабочей силе. В старой феодальной Европе началась пропаганда «свободной и счастливой» жизни в Америке. Разоряющиеся ремесленники, согнанные со своих земель крестьяне слушали необычайные сказки о новом «рае» в заокеанской стране. Там, говорили им, свободные плодородные земли, богатейшие леса, реки, заполненные рыбой. Все это бесплатно! Там нет религиозных и национальных войн, нет тирании, нет эксплуатации. Для переезда туда не требуется денег. Надо подписать контракт, а в Новом Свете отработать затраченные на переезд деньги.

На социальный состав переселенцев большое влияние оказывали социально-политические и экономические процессы, происходившие в стране. И особенно ужесточение законов, направленных против трудящегося населения. В 1563 году был принят статут, по которому вся-кий, получивший жалование свыше установленного по закону максимума, подлежал трехнедельному тюремному заключению, а всякий, кто платил такое жалование приговаривался к десяти дням лишения свободы.

В 1606 г. в Шотландии был издан закон, по которому беглый шахтер приравнивался к грабителю, а работники не имели права по закону о хозяевах и слугах уйти от хозяина по своему желанию. Участившиеся мятежи без-работных, число которых все увеличивалось, становились угрозой для правящего класса, и он был заинтересован в «очищении» общества от мятежников путем их переселения в колонии.

Шотландец Джон Мак-Битц, фермер и сапожник, отец пятерых детей поведал о причинах своего переселения в Новый Свет: был неурожай, скотина его пала, арендная плата увеличилась, остался без работы. Средства на переезд он получил от друзей, уже находившихся в Америке и уверявших его в том, что в этой стране он вполне обеспечит существование себе, своей жене и детям15. Переезд же, по свидетельству современников, превращался в невыносимую пытку. «Ужас, что творится на этих кораблях. Зловоние, испражнения, рвота, лихорадка, дизентерия, мигрени, горячка, цинга и т. п. И все это из-за лежалых продуктов, солонины, тухлой воды… так что многие погибают ужасной смертью»16. «Мы должны были есть крыс и мышей, чтобы не умереть с голоду. Мы платили от 8 пенсов до 2 шиллингов за мышь»17.

XVII век вошел в историю Англии как век гражданской войны (1640–1649), разложения и крушения феодальных отношений, формирования нового буржуазного класса и развития капиталистических отношений. Крестьяне-копигольдеры были лишены земли и изгнаны из своих домов, часть из них была поглощена развивающейся английской промышленностью, остальные – громадное большинство – очутилось на больших дорогах Англии, погибая в безысходной борьбе с нуждой или в пытках на основании актов кровавого законодательства.

Экспроприированные и превращенные в пауперов ремесленники и крестьяне без раздумий ставили свои под-писи под заранее заготовленными контрактами и толпами устремлялись в обетованную землю; но достигали этой земли лишь немногие. «Счастливцы», уцелевшие в пути и ступившие на берег, тут же продавались землевладельцам для отработки долга по переезду. Так в Америке были заложены основы белого рабства. И когда в Виргинию в 1619 г. прибыла первая партия черных рабов, то они встретили там гораздо в большем количестве белых рабов. В 1670 г. там насчитывалось 2 тыс. черных и 6 тыс. белых рабов.

Добровольцев для поездки в страну, где свободный человек превращался в раба, становилось все меньше: перспектива оказаться в пожизненном рабстве отпугивала. Тогда владельцы колоний начинают скупать белых преступников с целью их перепродажи на аукционах в Виргинии. Английские власти и английские суды идут на помощь заокеанским хищникам: усиливают карательную практику, тысячи и тысячи людей осуждают за любой малейший проступок, отправляют их на американские плантации. Кроме того, получило широкое распространение похищение детей и даже взрослых с целью их отправки в Америку. Этим гнусным делом занимались специальные агенты – киднайперы. Один из таких агентов в 1671 г. похвалялся тем, что в течение одного года он похитил 840 человек. Статистика сохранила данные о том, что в Англии в те годы ежегодно похищалось до 10 тысяч человек. Вскоре началась настоящая погоня за людьми, особенно женщинами в европейских городах: их хватали средь белого дня прямо на улицах и бульварах и отправляли прямым ходом в Америку для продажи там в рабство. Речь идет о тех, кому удавалось остаться в живых после всех перенесенных в пути тягот. Процент же гибели в пути несчастных был огромным. По приводимым в книге А. Бимбы «История американского рабочего класса» данным «одно судно, вышедшее в 1730 году из порта с грузом в 150 пассажиров, привезло в Америку только 13 человек. Другое в 1745 г. вышло в море с 400 немцев, из которых только 50 человек увидели берега Америки. Еще одно судно вышло из порта с 1500 пассажиров, из которых 1100 человек погибло в дороге. Дети очень редко переживали подобное путешествие»18.

О циничном характере обращения с прибывшими свидетельствует следующее объявление: «Только что прибыла из Лондона партия молодых здоровых работников… Они продаются по сходной цене. Расчет за наличные деньги. Можно также в обмен на пшеницу. Обращаться к Эдварду Боуэну. Филадельфия». Непроданные остатки такого живого товара партиями до 50 человек отдавались за бесценок мелким земельным спекулянтам, которые гнали их через всю страну, пока их всех не удавалось сбыть.

По жестокости обращения с белыми рабами американские плантаторы превзошли непревзойденных мастеров пытки испанской инквизиции: они постоянно и жестоко бичевали своих английских рабов, они били мужчин и женщин колючими прутами и после этого поливали раны рассолом, они сажали их на кол, умирающих они заставляли рыть свои собственные могилы. В XVII веке обращение даже с неграми было мягче, чем с белыми рабами. За черного раба платили 25 фунтов стерлингов и пре-вращали его в полную собственность. Белый раб стоил 10 фунтов, но он обязан был эту сумму отработать в течение пяти лет, а за это время плантатор стремился выжать из него все соки и как можно больше дохода. Рабовладельцы находили различные способы продлить рабство белых: «по закону» продавали в рабство незаконнорожденных детей, удлиняли срок рабства женщины в случае рождения ею ребенка, превращали в рабов свободных американских рабочих и фермеров по приговорам колониальных судов. Правом продажи в рабство незаконнорожденных детей до их 30-летнего возраста была наделена и церковь, широко пользовавшаяся этим правом и распространившая его даже на законнорожденных сирот и детей из бедных семей.

Однако ни все эти меры, ни поток дешевой рабочей силы из Европы не удовлетворял растущие аппетиты американских плантаторов. Они с восторгом встретили в 1619 г. голландский корабль, который привез в Виргинию первых 20 негров на продажу. Торговля неграми быстро превратилась в выгодный бизнес. В 1630 г. работорговцы привезли новую партию рабов из Африки и продали их за «85 бочонков рома и 5 бочонков табака». После 1650 г. черное рабство начинает быстро распространяться. К 1860 г. в США насчитывалось около 4,5 млн. негров. Монополию на торговлю рабами захватили английские купцы. В 1713 г. эта торговля была объявлена привилегией королевы Анны и стала весьма доходной статьей монархии. Но колониальные дельцы вовсе не желали мириться с захватом англичанами этого бизнеса. Предприниматели из Новой Англии успешно скупали в Африке негров по 20 долларов, перепродавая их в Америке по 500. «Если позор рабовладения принадлежал югу, – говорится в «Истории американского народа» Мак Мастера, – позор торговли рабами должен быть поделен между Англией и северными штатами. Пока штаты еще были колониями, покупка негров и продажа их в рабство стали доходной статьей для жителей многих городов Новой Англии. Ежегодно в огромном числе направлялись они в Африку, где покупали или насильно забирали негров, привозили их в Америку и продавали в рабство плантаторам южных колоний»19. Когда же торговля рабами в XIX веке была запрещена, она вовсе не сократилась. Черный товар стал контрабандным. Если же контрабандистов настигали военные корабли, выполнявшие функции контроля, то тогда не оставалось ничего другого, как топить живых людей. Так, английское судно «Бриллианте» за десять рейсов доставило на Кубу 5 тысяч негров, но во время одиннадцатого рейса этот корабль был застигнут четырьмя военными кораблями. В итоге 600 негров были скованы цепями и сброшены в океан.

Ужасны были методы охоты за людьми в африканском заповеднике, кошмарны были условия перевозки негров в Америку.

Некоторые колонии, в частности, Виргиния специализировались на разведении рабов, что мало чем отличалось от скотоводства. Спрос же на рабов не сокращался, хотя постепенно становилось все более ясным, что рабский труд не окупает себя на мелких фермах и в промышленности и что необходимо внедрение наемного труда. Это обстоятельство стало одним из факторов распространения рабского труда главным образом на крупных плантациях плодородной земли, на выращивании табака, риса и хлопка, где труд был особенно тяжелым и где требовалось огромное количество рабочих рук. Рабы для плантаторов, как и во времена классического рабства, были говорящим орудием. Отношение к ним было хуже, чем к домашнему скоту.

Люди с черным цветом кожи протестовали против каторжных условий труда и ужасных страданий: они бежали от своих хозяев, но их часто ловили, объявляли вне закона, убивали. Их восстания жестоко подавлялись, а участники подвергались колесованию, вздергиванию на виселицы и даже сжиганию на кострах.

Беспощадная, бесчеловечная эксплуатация белых и черных рабов в Северной Америке заложила основы богатства многих семей современных поджигателей войны в США.

Хозяйство английских колоний

Английские авантюристы всех мастей, феодалы и купцы с завистью следили за бороздящими океан испанскими кораблями, нагруженными золотом и серебром из Центральной и Южной Америки, скупали из третьих рук дорогие пряности, на которых португальцы наживали тысячи процентов. Английские дельцы устремились за золотом в Северную Америку, но золота там на первых порах не нашли и с особым усердием они организовали торговлю мехами, хищнически истребляя руками индейцев пушные богатства колоний и беззастенчиво эксплуатируя аборигенов. До полного истребления пушного зверя этот промысел был одним из основных источников богатства четырех северных колоний – Нью-Гемпшира, Массачусетса, Коннектикута, Род-Айленда, объединенных общим названием – Новая Англия.

Основу богатства Новой Англии заложил также хищнический лов рыбы. В середине XVII века этим выгодным промыслом были заняты 1300 колониальных рыболовных судов, владельцы которых поставляли соленую рыбу во все страны Европы.

Замечательные американские леса дали возможность колонизаторам создать третий источник своего обогащения. Громадные мачты из белой сосны доставлялись из леса к берегу с помощью 40 волов каждая, а затем перевозились в Англию и устанавливались на кораблях королевского военно-морского флота. Дельцы вывозили из колоний лесоматериалы, древесное топливо, поташ и древесные красители, дубовую кору и строительный лес.

На грабеже сырьевых богатств Северной Америки выросли первоначальные капиталы многих предприятий современных капиталистов США.

Захват сырья в Северной Америке вовсе не был единственным источником обогащения английских колонизаторов. В Новой Англии были широко распространены сельскохозяйственные культуры, главным образом кукуруза и другие хлебные злаки, а также табак. В середине XVII века колонисты Новой Англии приступили к травосеянию и обеспечили кормами свой скот. Они начали разводить лошадей и заготовлять свинину на экспорт.

В южных колониях на громадных массивах плодородной земли складывается крупное плантационное хозяйство. Здесь развивается табаководство. Уже в 1617 г. Виргиния экспортировала 8 тыс. кг табака. А в конце XVII века довела вывоз табака до 4600 тыс. кг в год. Раз-ведение табака–тяжелый труд, требующий применения большого количества рабочих рук, в связи с чем мелкие фермеры не в состоянии были конкурировать с крупным плантационным хозяйством. В этом причина того, что владельцы крупных плантаций еще больше расширяли свои владения, быстро разоряя и вытесняя соседних мелких фермеров. Таким образом, на табачных плантациях Виргинии, Мериленда, Северной Каролины, а позднее и на рисовых плантациях Южной Каролины формируется класс богатых рабовладельцев, тесно связанных с метрополией как поставщики сельскохозяйственных продуктов и сырья в обмен на промышленные изделия, поток которых из Англии все более возрастал.

Однако, англичане не только не смогли помешать возникновению и развитию промышленности в своих американских колониях, но даже способствовали этому: многие английские предприниматели вступали в тесные экономические связи с заокеанскими бизнесменами и вкладывали свои капиталы, если это сулило барыши.

Всего лишь семнадцать лет прошло со дня появления первых английских поселений на американском побережье, и на воду спускаются два построенных здесь небольших судна для речного плавания. В 1631 г. был построен первый корабль для морского плавания. К 1670 г. в Массачусетсе было построено в общей сложности 730 судов. Больше того, 30% судов английского торгового флота было построено в Америке, а торговля Англии со своими колониями осуществлялась на три четверти колониальными судами.

Англичане рассчитывали снабжать колонии всеми железными изделиями, но в 1642 г. в Массачусетсе была образована компания для использования месторождения железа в районе Линн, и английские дельцы вложили в это предприятие свои капиталы. Здесь же еще в 1620 г. было основано первое дубильное предприятие. К 1639 г. относится зарождение текстильной промышленности: сначала в Массачусетсе появилась первая фабрика для отделки шерстяных тканей, а затем было налажено производство льняного полотна. Промышленность развивалась главным образом в центральных и северных колониях, где сельское хозяйство не играло существенной роли и куда устремились в основном переселенцы-ремесленники. Здесь строились ветряные и водяные мельницы, создавались лесопильни с использованием энергии рек. В значительной части этих предприятий присутствовал английский капитал. Они получали поддержку колониальных властей, передававших им бесплатно участки земли и не только освобождавших от налогов, но и предоставлявших субсидии. И тем не менее промышленность на протяжении всего колониального периода развивалась слабо даже в центральных колониях и в Новой Англии. Основ-ной причиной этого являлась слабость внутреннего рынка. Плантаторы юга экспортировали сырье в Англию и оттуда в обмен получали промышленные товары. Кроме того, большинство американских промышленных товаров не в состоянии было конкурировать с беспрепятственно ввозимыми изделиями английской промышленности. Значительное сужение внутреннего рынка было вызвано и наличием большого количества рабов, не обладавших покупательной способностью. К причинам, тормозившим развитие промышленности, следует отнести неразвитость путей сообщения: отсутствие удобных сухопутных дорог между населенными пунктами; необеспеченность грузовых перевозок, которые могли осуществляться только по судоходным рекам. Задерживалось развитие промышленности и по причине недостатка денег в колониях, куда до середины XVII в. был запрещен вывоз из Англии драгоценных металлов. Но даже после разрешения вывоза из Англии слитков сами колонии не имели права чеканить свою монету. Основной валютой, находившейся в обращении в колониях были испанские реалы, захваченные пиратами на испанских кораблях, перевозивших сокровища из Южной Америки.

Баланс внешней торговли для колоний был отрицательным: ввоз английских промышленных изделий превышал вывоз в Англию сырья из Америки. Американские купцы между тем ищут (и находят!) для себя новые рынки сбыта сырья. Мука, рыба, солонина и лесоматериалы идут в Вест-Индию, Испанию и Португалию. Чрезвычайно выгодной статьей дохода купцов Новой Англии становится торговля рабами, которые особым спросом пользуются в Вест-Индии, откуда за все эти товары купцы Новой Англии получали золото, серебро, сахар и векселя на лондонских купцов; а из Испании и Португалии – серебро, фрукты и вино, имевшее огромный спрос в метрополии.

В целях смягчения нехватки денег купцы практиковали систему счетов, кредитов и векселей, нередко прибегали к прямому товарообмену, используя вместо денег другие эквиваленты, такие, как табак, бобровые шкуры, кукуруза, смола, сахар, индейское ожерелье из раковин. С 1690 г. в колониях по почину Массачусетса начался выпуск бумажных денег, причем ограничение их количества обеспечивало нормальное обращение банкнотов, хотя они и не подлежали обмену на серебро. Превышение вы-пуска денег над потребностью обращения приводило к обострению противоречий между должниками и кредиторами, к обогащению в конечном счете купцов и к обнищанию фермеров, сбывавших свой товар на бумажные деньги.

Классовая борьба в английских колониях

Классовая борьба в английских колониях начинается с момента возникновения этих колоний. Формы ее были чрезвычайно сложны и многообразны, что станет понятным, если учесть сложный классовый и социальный состав населения Северной Америки. К господствующим классам надлежит отнести владельцев крупных латифундий с их полуфеодальной природой. Английские лорды и авантюристы, захватившие плодородные и зачастую обработанные земли американских индейцев, успешно акклиматизировались в новых для себя условиях, образовав новый класс – класс плантаторов. Ожесточенная, никогда не прекращавшаяся классовая борьба велась индейцами против этого класса в защиту своего исконного права аборигенов жить на своей земле, пользоваться ее ресурса-ми, отказываясь отдавать за бесценок природные богатства, смерть предпочитая рабству.

Не менее жестокую борьбу против крупных земельных собственников вел класс фермеров и «кабальных слуг» – белых рабов. Английские феодалы пытались перенести на американскую почву европейский феодализм. Большинство переселенцев еще до переезда превращались в «слуг-должников», обязанных в оплату переезда отрабатывать некоторое количество лет на американских латифундиях. Но землевладельцы не довольствовались этой постоянно пополняемой армией крепостных барщинников. Они пытались превратить в крепостных оброчников всю массу фермеров, предоставляя поселенцам земли и фермы на условиях оплаты фиксированной натуральной ренты, замененной затем денежной рентой. Острая классовая борьба и скваттерство20 были ответом фермеров и белых рабов господствующему классу. Вмешательство английского правительства, запретившего в 1683 г. покупку частными лицами земли у индейцев, указ короля 1763 г., запретивший переселение на запад с целью прекратить скваттерство, только усилило его и еще больше обострили классовую борьбу в колониях.

Уже в 50-х годах XVII века противоречия между крупными землевладельцами и фермерами обостряются на-столько, что начинается вооруженная борьба. За тридцать пять лет фермеры и «кабальные слуги» Мериленда пять раз поднимали восстания против собственников, требуя отмены фиксированной ренты, но все эти восстания были жестоко подавлены. Еще раньше, в 1636 г., группа поселенцев во главе с Роджером Вильямсом в Массачусетсе восстала против богатых пуритан, была изгнана и, переселившись на территорию Нью-Йорка, основала новую колонию – Род-Айленд. В 1675 г. восстание фермеров Виргинии, возглавил Натаниэль Бэкон. Участники этого восстания потребовали снижения налогов на бедных и предоставления им политических прав. Отряды фермеров, к которым присоединилось много беглых слуг и рабов, захватили столицу колонии – Джемстаун. Но восстание все же было подавлено; заболевший лихорадкой Бэкон вскоре умер, а 37 вожаков восстания были повешены. Король Карл II отозвал губернатора Беркли, сказав: «Этот старый дурак повесил больше людей в этой безлюдной стране, чем я повесил за убийство моего отца». В отчете эмиссаров короля по расследованию причин восстания Н. Бэкона говорилось, что оно было вызвано «нищенским положением подонков общества, которые будучи в состоянии озлобления, позволили сбить себя с правильного пути»21.

В мае 1682 г. было подавлено «табачное восстание», когда вновь восставшие мелкие фермеры Виргинии уничтожили много посевов табака, надеясь таким образом добиться повышения цен на свою продукцию.

В народе в те годы было популярно четверостишие как выразитель его настроений:

Скоро выборы назначат.

Господа в каретах скачут.

Бедняков они не чтут.

Уготован им лишь труд.

В 1689 г. «бэконист» Джон Лейслер возглавил в Нью-Йорке борьбу народных масс против торговой аристократии, овладел фортом. Власть местная была свергнута и был создан комитет безопасности, который объявил о предоставлении всем избирательных прав. Однако это движение вскоре также было подавлено, а «подонки общества, Тайлеры (имеется в виду Уот Тайлер, предводитель крестьянской войны в Англии в 1381 г. – Б.Ч.) и прочие проходимцы», как их охарактеризовал губернатор Белламонт, были жестоко наказаны22.

В 1734 г. на выборах в муниципалитет Нью-Йорка по-беду одержала народная партия во главе с редактором газеты Джоном Зенгерсом. Она шла на выборы под лозунгом «честный бедняк лучше богатого мошенника». В состав муниципалитета избранными оказались в основном ремесленники. Зенгерс немедленно был арестован, обвинен в мятеже и подстрекательстве, назван пасквилянтом. Но состоявшийся по «делу» Зенгерса суд вынужден был его оправдать. И все же победа в конечном итоге оказалась на стороне консерваторов, которым удалось взять верх в муниципалитете.

История Северной и Южной Каролин также наполнена борьбой с восстаниями фермеров против уплаты фиксированной ренты, против стремления властей и плантаторов переложить на них всю тяжесть налогового бремени, насаждения феодальных порядков. Ожесточенная борьба фермеров, занимавших земли на правах аренды, не раз переходила в восстания и в центральных колониях. Наиболее значительным и серьезным из них было восстание в долине реки Гудзон в 1765 г., когда две тысячи вооруженных мелких фермеров выступили против землевладельцев, требуя отмены фиксированной ренты. Борьбу фермеров возглавил Вильям Прендергаст. Восстание было подавлено, его предводитель был захвачен в плен. С этим движением было связано и другое восстание – «левеллеров»23, выступивших под лозунгом отказа платить землевладельцам арендную плату.

Господствующему классу землевладельцев противостоял класс черных рабов, лишенных не только собственности, но и элементарных человеческих прав, низведенных до положения скота. Негры никогда не мирились со своим ужасным положением. Основной формой их классовой борьбы против своих угнетателей долгое время были побеги. Таким путем многие из черных рабов пытались завоевать свободу. Колониальные газеты XVIII века были заполнены объявлениями о побегах негров. Вот одно из таких объявлений, появившееся в «Виргинской газете» 23 апреля 1767 г.: «Сбежали от нижеподписавшегося из Норфолка два молодых негра. Приметы… Оба объявлены вне закона. Предлагается по 10 ф. ст. за каждого тому, кто убьет указанных негров и принесет их головы, или по 30 ф. ст. за каждого, если их приведут живыми. Джон Браун»24.

Суровые наказания за побеги не помогали. Негра Ай-сака Робинсона из Массачусетса десятки раз зверски избивали за многократные попытки к бегству и за побуждение к этому других. Бегство не было единственной фор-мой протеста. Негры все чаще устраивают заговоры и восстания. До войны за независимость в колониях черные рабы восставали против своих хозяев сорок раз. За два десятилетия до их освобождения история США насчитывает не менее двухсот пятидесяти восстаний негров.

В 1708 г. на Лонг-Айленде была живьем сожжена рабыня по обвинению в заговоре против хозяев. Огонь пожирал ее медленно, а ко рту ее подносили воду, но пить не давали для устрашения остальных.

В 1712 г. в Нью-Йорке вооруженная группа из 23 негров подняла восстание. Против них были направлены войска, а затем была организована публичная казнь 21 раба. Описание этой казни оставил губернатор Гунтер: «Часть из них сожгли, некоторых повесили, одного колесовали и одного живьем повесили в городе на цепях, так что наказания были придуманы самые поучительные».

В 1730 г. в Чарльстоне был раскрыт заговор таких масштабов, что современник писал: «Не будь раскрыта высшим проведением их интрига, они бы нас всех перерезали».

Мучения и казни заговорщиков привели только к тому, что через девять лет здесь же, в Чарльстоне, вспыхнуло восстание 200 рабов, которые убили почти всех рабовладельцев, уничтожили дома и урожай25.

Восставшие в 1774 г. в Георгии рабы, были заживо сожжены на костре. Казни подвергнуты были вожаки грандиозного восстания в Виргинии, где белые рабы в союзе с черными предприняли попытку захвата города Ричмонда. Со временем борьба негров принимает новые формы. В 1829 г. негр Давид Вокер распространил обращение к освобожденным неграм. Это «воззвание» требовало, чтобы свободные негры помогали организации мятежей негров-рабов. Оно вызвало огромное возбуждение среди массы рабов, был поднят ряд восстаний, но все они были подавлены с особой жестокостью.

Наряду с основным господствующим классом земле-владельцев в американских колониях в XVII веке начинает складываться класс буржуазии, колониальных купцов и предпринимателей, судовладельцев и спекулянтов землей. Он еще не занимает господствующих позиций, но это его представители сколачивают свой первоначальный капитал посредством ограбления индейцев, бесстыдной торговли неграми и белыми рабами, спекуляции землей, скупки у фермеров за бесценок продуктов их труда, беспощадной эксплуатации ремесленников и рабочих. Рядом с этим классом, будущих королей Уолл-Стрита формируется и класс их могильщиков – рабочий класс, уже тогда начавший борьбу со своими эксплуататорами.

К концу XVII века в колониальной Америке, особенно в приморских городах, где возникала и быстрыми темпа-ми развивалась судостроительная промышленность, было много свободных рабочих самых различных специальностей. Но это еще не наемные рабочие; большинство из них были ремесленниками, работавшими в своих мастерских, служивших им одновременно и жилищами, и лавками для продажи своих изделий. Некоторые из ремесленников были еще странствующими мастеровыми, но уже начинавшими постепенно переходить к оседлой жизни.

С начала XVIII века растет спрос на свободные рабочие руки. Начинает формироваться класс наемных рабочих, занятых в кораблестроении, пивоварении, мукомольной промышленности, бочарном деле, дублении, в шорном деле и обработке железа.

Буржуазные сказки о высоком уровне жизни рабочих в колониях не выдерживают критики. Если труд некоторых категорий квалифицированных рабочих оплачивался не-сколько выше, чем в метрополии, то высокие цены неизбежно снижали реальную заработную плату. К тому же предприниматели, власти и суды регулировали максимум зарплаты, штрафовали рабочих за получение зарплаты выше установленного максимума. В этой связи интерес представляет высказывание одного из предпринимателей в 1769 г.: «Установлено, что высокое жалование зачастую приносит рабочему только несчастье, рабочие всегда тратят свободное время и деньги на безнравственные дебоши и только разрушают здоровье»26.

Несмотря на разобщенность рабочих в колониальный период они все же поднимались на борьбу против угнетателей. С требованием повышения зарплаты в 1684 г., на-пример, выступили нью-йоркские возчики мусора. Эти требования рабочих стали особенно частыми накануне войны за независимость. В это же время начинает появляться такой бич, как безработица. Власти Нью-Йорка, например, вынуждены были зафиксировать, что многие рабочие «обречены на нищету из-за отсутствия работы»27.

Канун войны за независимость ознаменовался учащением рабочих выступлений, появлением в их требованиях не только экономических, но и политических целей. Более того, рабочие начинают понимать необходимость в союзниках и видят своими союзниками мелких ремесленников. Рабочее движение несмотря на свою незрелость было одним из симптомов назревающей в стране революции, принявшей форму войны за независимость.

Глава вторая

Социально-экономические предпосылки и причины антиколониальной войны против Англии

Землевладельцы Европы, захватывая заокеанские земли, не представляли себе других экономических порядков кроме как феодальных. Это видно и из грамоты английского короля. В ней говорилось: «Мы, Карл I, король Англии, Шотландии… жалуем барону Балтимору разрешение учреждать маноры в любых частях вышеназванной провинции…» В этой же грамоте Балтимору предоставлялось право учреждать феодальные суды баронов. В итоге земельные магнаты обретали в своих владениях не только экономическую, но и политическую власть. У них были свои гербы, знамена, войска. Однако их латифундии представляли собой товарные хозяйства. Здесь, говоря словами К. Маркса, «капиталист и землевладелец представлены в одном лице»28. Для своих же подданных они пытались внедрить барщину и оброк, поддерживать натуральное хозяйство.

В Северной Америке не было почвы для установления феодальных порядков. К тому же Англия в XVII в. сама переходила к капиталистическим отношениям. Попытки взимания феодальной ренты в колониях вызывало реши-тельное сопротивление, имевшее под собой определенную почву: наличие свободных, не занятых европейцами, земель и возможность их заселения путем скваттерства. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в разрушении попыток насадить феодальные отношения.

Уже в 1634 г. 200 поселенцев в Мериленде взяли земли не у Балтимора, а купили непосредственно у индейцев. Более того, в этом же году было получено разрешение от уполномоченного Кромвеля занимать земли без согласия лорда-собственника колоний. Фермеры Мериленда, например, дважды начинали гражданскую войну, отстаивая это свое право.

В 1683 г. частным лицам была запрещена покупка земли у индейцев, что, конечно, не остановило скваттерство, но усилило его на огромных земельных массивах самих собственников. В 30-х годах XVIII века в одной только Пенсильвании насчитывалось 100 тысяч скваттеров. Итак, скваттерство одержало победу. В Новой Англии почти не предпринимались попытки установления феодальных отношений, так как для этих колоний определяющим было преимущественное развитие промышленности, отсутствие латифундий и как итог – обилие доступных земель. В средних колониях (за исключением Нью-Йорка) скваттеры одержали победу еще в XVII веке. В южных колониях земельная рента была заменена рабством.

Замена барщины рабским трудом, натурального оброка денежной рентой сопровождались развитием мелкой частной собственности, выраставшей из аренды. Аренда, как отмечал К. Маркс, является ступенью к развитию наемного труда. Что же касается аренды в американских колониях, то ее наличие мы наблюдаем с самого начала возникновения самих колоний. Не случаен и вывод Фридриха Энгельса о том, что в Америке «феодализма никогда не было и общество с самого начала создалось на буржуазном фундаменте»29. Этот вывод Ф. Энгельса подчеркивается им неоднократно в письмах к Зорге. В предисловии к американскому изданию книги «Положение рабочего класса в Англии» Энгельс писал о благоприятной почве Америки, «где нет никаких преграждающих путь средневековых развалин, где история начинается при наличии уже сложившихся в XVII веке элементов современного общества»30.

В. И. Ленин не отрицает положения, что Америка ни-когда не знала феодализма. В работе «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии» он указывает, что «экономические пережитки рабства решительно ничем не отличаются от таковых же пережитков феодализма…»31 В этом высказывании Ленина речь идет о пери-оде в истории США после отмены рабства, но никак не о колониальном, когда предпринимались попытки насаждения феодальных порядков.

Вместе с тем победа скваттерства в американских колониях вовсе не означала удовлетворения потребностей всех фермеров в земле. Крестьянство, новые эмигранты и бывшие белые рабы не прекращали своей борьбы за землю, за ее захват как на востоке от Аллеган, так и на западе от них. Но в 1763 г. переселение на запад от Аллеган было запрещено указом английского короля. Таким образом, господствующие классы Англии, захватив у Франции после Семилетней войны по Парижскому мирному договору территорию между Аллеганскими горами и рекой Миссисипи, позаботились о том, чтобы обеспечить свою монополию как на землю вообще, так и на право торговли с индейцами. Тем не менее указ короля не приостановил скваттерство на западе, он только обострил классовые противоречия. Основной задачей надвигающейся революции явились: экспроприация земли, находящейся в руках аристократии и защита права свободного доступа к земле на западе. Но как показало развитие событий, оба эти вопроса были решены не в пользу и не в интересах народных масс, а в пользу и в интересах буржуазии и земельной аристократии, таких, в частности, политиков, как Вашингтон и Франклин.

Во всяком случае борьба за землю была одной из главных причин войны за независимость 1775–1783 годов, обеспечившая участие в ней широких народных масс. Надо иметь в виду, что из 2,6 млн. населения в колониях к началу войны за независимость городское население не превышало 100 тысяч человек, то есть составляло не более 3%. Естественно, что 90-тысячная армия повстанцев состояла главным образом из мелких фермеров.

Метрополия в своих заокеанских колониях видела прежде всего источник сырья и рынок сбыта готовой продукции. Ее политика была направлена на всяческое ограничение самостоятельного развития экономики колоний. В соответствии с навигационными актами 1645 и 1660 годов колонии имели право торговать только теми товарами, которые перевозились на английских кораблях. Ограничениям подвергалось и развитие промышленности. Созданное в 1696 году министерство торговли сразу же нанесло удар по шерстяной промышленности Новой Англии и Род-Айленда. Английский парламент в 1699 г. за-претил экспорт шерсти и шерстяных тканей из колоний. Через год парламент отменил налог на вывоз шерстяных изделий из метрополии. Вслед за этим в 1704 году был запрещен вывоз из метрополии кожи с целью недопущения развития в колониях обувной промышленности. Принятием в 1732 г. «шляпного закона» был запрещен вывоз шляп из колоний. Это коснулось прежде всего Бостона, Ньюпорта, и Нью-Йорка, где начал действовать закон, ущемлявший права шляпных мастерских по обучению этому ремеслу учеников, число которых должно было быть резко сокращено. В 1750 г. был принят «железный закон», по которому из колоний разрешался вывоз только полуфабрикатов Производство готовых изделий было строго регламентировано: домашняя утварь, кузнечные инструменты и подобные им предметы.

Развитие промышленности в этих условиях тормози-лось, но не прекращалось. В Новой Англии успешно развивались деревообрабатывающая промышленность и судостроение. В 1628 г. здесь появилась первая лесопилка, а накануне войны за независимость стоимость экспортируемого леса равнялась 775 тыс. долларов ежегодно, треть английского флота была построена в Америке. Развитие получили также рыболовный и китобойный промыслы.

Сформировавшаяся в Новой Англии крупная торговая буржуазия осуществляла широкие торговые операции, экспортируя лес, рыбу, мясо, ром. Ее кораблями обслуживался главный экспорт из южных колоний – табака и риса. В обмен на соленую рыбу в Вест-Индии торговцы скупали сахар и патоку в качестве сырья для производства рома. Ограничения, чинимые метрополией, вызвали рас-цвет контрабандной торговли, которая превратилась в один из важнейших источников первоначального накопления капитала для промышленников северных колоний. И именно они играли руководящую роль в войне за независимость. Что касается торговцев центральных и южных колоний, то они выступали против революционных мер по той причине, что они экономически были связаны с державшими в своих руках торговлю английскими компаниями, в зависимости от которых находился сбыт продукции плантационных хозяйств юга.

После Семилетней войны (1756–1763) взаимоотношения метрополии и колоний резко ухудшаются. Исключительную роль здесь сыграл уже упоминавшийся указ 1763 года, по которому все земли за Аллеганскими горами объявлялись собственностью английского короля. Оживление экономики, вызванное войной, сменилось депрессией, падением цен на сельскохозяйственную продукцию, сокращением торгового оборота. Метрополия решила переложить часть своего военного долга на колонии, и последовал ряд соответствующих мер.

В 1764 г. по представлению английского премьер-министра Гренвилля парламент издал ограничительный «сахарный закон» об обязательном взимании несколько сниженных пошлин на сахар и введении пошлин на другие товары, что затрудняло торговлю с Вест-Индией и Францией. В этом же году был принят закон, согласно которому на все американские колонии распространялись ограничения, установленные для Новой Англии еще в 1751 г., когда парламент запретил выпуск кредитных билетов и закрыл ссудные банки, что лишало торговую буржуазию оборотных средств и затрудняло развитие экономики. Теперь, в 1764 г., законом о денежном обращении эти ограничения были распространены на все американские колонии.

В 1764 г. метрополия разместила в колониях 10 тысяч солдат и на их содержание ввела дополнительные налоги. Таможенные чиновники были наделены правом обыска с целью конфискации контрабанды. В 1765 г. был издан закон о гербовом сборе, по которому все официальные документы, газеты и объявления облагались налогами. Этот закон, известный под названием штемпельного акта, вызвал такую бурю протеста и бойкот, что его вскоре пришлось отменить. Незаконным был объявлен и квартирный акт 1765 года о военном постое. В 1767 г. законом Тауншенда были введены новые пошлины на различные товары, что вызвало бойкот английских товаров. В 1770 г. сам этот закон был отменен, но «из принципа» была сохранена небольшая пошлина на чай. В ответ на это в 1773 г. в Бостоне было организовано нападение на английские корабли с чаем. Английское правительство закрыло Бостонский порт, издало чайный акт 1774 г., предоставлявший чайную монополию Ост-Индской компании и расквартировало войска в домах жителей Бостона. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, явился «Квебекский акт» 1774 г. о присоединении всех земель за Аллеганскими горами к Канаде. В ответ колонисты взялись за оружие, ибо революционные настроения фермеров, рабочих, части мелкой буржуазии зрели давно.

Вся земля колоний в соответствии с теорией английского государственного права принадлежала королю как завоеванная у индейцев. Но государственное устройство и формы правления колоний не были одинаковыми. Во-семь колоний считались королевскими и управлялись губернаторами, которых назначал король. К ним относятся: на Севере – Массачусетс и Нью-Гемпшир; в Центре – Нью-Йорк и Нью-Джерси; на Юге – Виргиния, обе Каролины и Георгия; В северных колониях – Род-Айленде и Коннектикуте – губернатора избирало население, но руководствовались губернаторы королевской хартией. В двух центральных – Пенсильвании и Делавере – и в од-ной южной колонии – Мериленде власть находилась в руках лордов-собственников, деятельность которых контролировалась непосредственно английским правительством. В колониях действовали законы метрополии и деятельность существовавших местных законодательных собраний была сведена к нулю. Высокий имущественный ценз обеспечивал политические права только крупным землевладельцам и буржуазии.

После 1688 г. английский парламент распространил свою власть и на колонии, стараясь использовать ее исключительно в интересах господствующих классов метрополии. Несостоятельно поэтому мнение американского историка Э. Чаннинга, в противовес фактам утверждающего, что парламент «законодательствовал на пользу всех». Когда речь шла об эксплуатации трудящихся-поселенцев, тогда господствующие классы и метрополии и колоний выступали единым фронтом. Но когда речь заходила о капиталах и прибыли между ними возникали непримиримые противоречия. Это касалось прежде всего вопросов развития экономики колоний, а также политических прав колонистов и политического единства колоний.

Метрополия была заинтересована в поддержании по-литической разобщенности колоний, источником которой было прежде всего отсутствие единого колониального рынка. К тому же оставался чрезвычайно низким уровень культуры как общей, так и политической. Абсолютное большинство населения составляли азбучно неграмотные люди. Буржуазные историки пытаются изобразить колониальную Америку как страну полной свободы вероисповедания. Но вот изданный в 1700 г. закон в Нью-Йорке свидетельствует об обратном. По этому закону должен был быть заключен в тюрьму или казнен каждый католический священник, объявившийся в этой колонии. Во всех колониях, кроме, быть может, Пенсильвании, католики подвергались изуверским гонениям. Религиозный фанатизм пуритан, дикие предрассудки, суеверие определяли умонастроение общества. В конце XVII века в одном только Массачусетсе за три года были казнены «за чародейство» девятнадцать человек. Но как и в Европе в средние века под этой религиозной маской скрывалась классовая борьба – буржуазии и землевладельцев против наемных рабочих и мелких фермеров.

Консолидация политических сил

В середине XVIII века складывается единый колониальный рынок, но его развитию теперь препятствует по-литическая разобщенность колоний. В это время начина-ют появляться различные проекты политического их объединения. Составителем одного из таких «просветительских» проектов выступил Бенджамин Франклин (1706–1790), сын небогатого ремесленника, в юности работник типографии. Этот его проект обсуждался в июне 1754 г. на съезде большинства колоний в Олбэни. Сам этот конгресс был созван по инициативе английской администрации для выработки необходимых мер в связи с надвигающейся войной с Францией, но основным для него стал вопрос о статусе колоний, о необходимости со-здания – по проекту Франклина – общеколониального правительства во главе с генеральным президентом, которого назначала бы и содержание которого оплачивала бы корона. Законодательная власть передавалась Высшему Совету союза колоний, переизбирающемуся каждые три года. Внешняя торговля, армия, флот, а также налоговая политика должны были находиться в ведении центрального правительства, но правом объявления новых налогов наделялся исключительно Высший Совет (собрание народных представителей). Защищая свой проект и рекомендуя его к принятию, Франклин подчеркивал, что «союз колоний абсолютно необходим для их сохранения», «для их взаимной защиты и безопасности и для расширения британских поселений в Северной Америке»32. Проект был принят делегатами съезда. Но ни метрополия, ни колонии с этим проектом не согласились. Лондон отверг его как слишком демократичный, а колонии – за стремление усилить здесь власть короля.

Другой проект был выработан в Англии. Колонисты отказались даже рассматривать этот «план Галифакса», так как он не только усиливал королевскую власть в лице губернаторов, но обязывал колонии взять на себя расходы по содержанию всех английских чиновников, вводя для этого дополнительные налоги.

Борьба за объединение колоний, усиление противоречий между колониями и метрополией, обострение классовых противоречий внутри самих колоний разрастаются в годы Семилетней войны, когда английские чиновники усиливают борьбу с контрабандой. Таможенным чиновникам было предоставлено право обыска и были изданы «приказы о содействии», по которым население колоний должно было помогать таможенным чиновникам в розыске контрабандных товаров, в производстве обысков и расследований. Но колониальные купцы не желали терять контрабандные прибыли. В 1761 г. адвокат Джемс Отис выступил перед высшим судом Массачусетса с протестом против этих «приказов о содействии», назвав их актом тирании. Эта речь, которую некоторые историки считают «первым актом американской революции», содержала прямые угрозы английской короне и призыв к сопротивлению властям. Отис напомнил, что тирания английских королей стоила одному из них головы а другому – трона.

В 1763 г. при разборе в Виргинском суде так называемого «пасторского дела» адвокат Патрик Генри (1736– 1799) выступил с блестящей речью с требованием отвергнуть право вето короля, который «выродился в тирана и лишился всякого права на повиновение своих подданных». Судья громовым возгласом прервал оратора: «Этот джентльмен проповедует измену». Однако присяжные слушали речь Патрика Генри, как засвидетельствовал очевидец, «без волнения или какого-либо недовольства».

29 мая 1765 г. законодательное собрание Виргинии по инициативе Патрика Генри выступило против закона о гербовом сборе и приняло известные Виргинские резолюции. Вот их полный текст:

«Так как достопочтенная палата общин в Англии не-давно возбудила вопрос о правах генерального собрания этой колонии по изданию законов для обложения налога-ми и пошлинами, уплачиваемыми этой старейшей колонии Его Величества, то, чтобы установить и удостоверить это на будущие времена, палата горожан настоящего генерального собрания пришла к следующему:

Постановлено, – что первые мореплаватели, поселенцы колонии Его Величества и владения Виргинии, при-несли с собою и передали своему потомству и всем другим подданным Его Величества, обитавшим с тех пор в этой колонии Его Величества, все те привилегии и льготы, которыми во все времена владел и пользовался народ Великобритании».

«Постановлено, – что двумя королевскими грамотами, дарованными королем Маковым I, упомянутые колонисты объявляются имеющими права на все привилегии и льготы прирожденных во всех случаях так, как будто бы они родились и проживали в королевстве Англии»

«Постановлено, – что подданные Его Величества этой древней колонии пользовались правом быть управляемыми собранием по вопросам о налогах и внутреннего управления, и что таковое никогда не было утрачено или иным образом отдано обратно, но всегда признавалось королем и великобританским народом».

«Поэтому постановлено, – что генеральному собранию этой колонии вместе с Его Величеством или его заместителями, в качестве представителя, одному принадлежит исключительное право облагать налогами и пошлинами жителей этой колонии, и что всякая попытка облечь такою властью всякое другое лицо, или лица, кроме вышеупомянутого генерального собрания, противна закону и конституции, несправедлива и явно стремится к уничтожению британской, равно как и американской, свободы».

«Постановлено, – что подданные Его Величества, жители этой колонии, не обязаны подчиняться какому-либо закону или указу, имеющему в виду обложение их какими-либо налогами, кроме законов или ордонансов вышеупомянутого генерального собрания».

«Постановлено, – что всякий человек, который словесно или письменно будет утверждать, что какое-либо другое лицо, или лица, кроме генерального собрания этой колонии, имеет право или власть облагать какими-либо налогами здешний народ, будет признан врагом колонии Его Величества».

6 июня 1765 г. по предложению Джемса Отиса палата представителей Массачусетса приняла решение о созыве конгресса делегатов от всех колоний для борьбы против акта о гербовом сборе. 7 октября в Нью-Йорке собрался Конгресс, на котором присутствовало 28 делегатов от девяти колоний. Нью-Гемпшир, Георгия, Северная Каролина и Виргиния своих делегатов не прислали, но заявили о своей солидарности. Конгресс принял «Декларацию прав и жалоб», в которой выразил протест против практики проведения английским парламентом налоговой политики в отношении колоний и отстаивал принцип «никаких налогов без представительства». По отношению к метрополии этот конгресс занял умеренные позиции и отверг предложение делегатов Южной Каролины игнорировать английский парламент. Более того, принял верно-подданнические петиции в адрес обеих палат английского парламента и короля. Тем не менее работой этого конгресса впервые была продемонстрирована возможность союза колоний. Следует отметить, что закон о гербовом сборе был отменен, но отнюдь не по причине бескомпромиссности позиции колоний, а под давлением английских купцов, не желавших нести огромные убытки из-за объявленного английским товарам бойкота в Нью-Йорке, Массачусетсе, Род-Айленде и Пенсильвании.

Опубликование закона Тауншенда вызвало принятие на городском митинге в Бостоне в октябре 1767 г. решения о возобновлении и усилении бойкота английских то-варов. Собрание Массачусетса обратилось к собраниям других колоний с циркулярным письмом, в котором предлагало план единства действий. Интересно, что в этом письме отрицалась идея независимости, хотя сама эта идея независимости уже носилась в воздухе. В 1768 г. эта идея была высказана Франклином, хотя и в несколько осторожной форме. Роспуск законодательного собрания Массачусетса губернатором, а также роспуск собраний Мериленда, Георгии и Северной Каролины, солидаризировавшихся с циркулярным письмом, успокоения не внес. За один год (1768–1769) английский экспорт в колонии снизился с 1,3 млн. ф. ст. до 500 тыс. Колонисты энергично протестовали против присылки новых английских войск и расквартирования их в городах. В 1768 г. широкое распространение в обществе получили памфлеты Джона Дикинсона (1732–1808) из Пенсильвании под названием «Письма фермера», в которых население призывалось к борьбе. В 1769 г. законодательное собрание Виргинии приняло упомянутые выше Виргинские Резолюции, подтверждающие, что право назначения налогов в колониях имеют только местные представительные учреждения, и протестующие против отправки колонистов-преступников для суда над ними в Англию. Будучи разогнанным это собрание под руководством Пейтона Рандолфа (1721-1775), Джорджа Мейсона (1725–1792) и Вашингтона приняло на частной квартире соглашение о бойкоте английских товаров.

5 марта 1770 г. в Бостоне дело дошло до столкновения между населением и войсками. В результате этой «бостонской бойни» пять человек было убито, шесть – ране-но. Взрыв негодования, враждебные Англии демонстрации, митинги протеста, призывы к вооружению и сопротивлению заставили губернатора Гатчинсона вывести из города английские войска.

В 1772 г. в Бостоне под руководством Сэмюэля Адамса (1722–1803) был создан «комитет сношений», который в 1773 г. связался с такими же комитетами в некоторых других колониях. Активность масс нарастала. Незадолго до этого патриоты из города Провиденса (штат Массачусетс) сожгли военное судно «Гаспи», которое пыталось захватить контрабанду, но село на мель. Экипаж судна был взят в плен, а его капитан при этом тяжело ранен.

В стране шел процесс собирания и организации революционных сил. Огромная роль в этом деле принадлежала комитетам сношений, которые установили тесные связи между собой, что позволяло координировать свои действия. Сеть созданных комитетами сношений нелегальных организаций во всех колониях способствовала созданию и укреплению союза колоний, где комитеты сношений выступали как зачаток новой революционной власти, как «средство организации революционных сил»33.

В свою очередь нарастало и противостояние английского правительства. Прежде всего экономическое. В мае 1773 г. парламент принял «чайный закон», который позволял английской Ост-Индской компании ввозить в колонии чай без уплаты пошлины. Закон своим острием был направлен против американских контрабандистов, которые ввозили в страну чай из Голландии. Кроме того, правительство метрополии рассчитывало облегчить финансовое положение Ост-Индской компании, на складах которой скопились огромные запасы чая в 17 млн. фунтов. Потребление чая в колониях исчислялось суммой в 300 тыс. фунтов стерлингов и почти весь чай доставлялся в колонии контрабандистами. Для них это была огромная статья доходов и надежным средством обогащения. Инициативу непосредственной борьбы с Ост-Индской компанией взял на себя порт Бостон. Когда в декабре 1773 г. сюда прибыла партия чая Ост-Индской компании, местная патриотическая организация «Сынов свободы», руководимая комитетом сношений, решила не допустить выгрузки чая. Операцию по срыву выгрузки чая возглавили широко известный в колонии коммерсант-контрабандист Джон Хэнкок (1737–1793) и Сэмюэль Адаме. Группа людей, переодетых в индейское платье, ночью пробралась на стоявший у причала корабль «Дортмоус» и весь чай выбросила в море, устроив таким образом «бостонское чаепитие». Негодованию англичан не было предела. Но это было победой не только бостонцев, но и успешной акцией революционного союза колоний, в который объединились комитеты сношений.

Английское правительство стало на путь репрессий. Было принято «пять нестерпимых актов»: 1) Закрытие Бостонского порта; 2) Уничтожение выборности законодательных органов Массачусетса; 3) Указ о подсудности колонистов суду метрополии; 4) Расквартирование войск в частных домах бостонцев; 5) «Квебекский акт». Эти пять нестерпимых актов взбудоражили все колонии.

В 1774 г. депутат законодательного собрания Виргинии Томас Джефферсон (1743–1826) издал памфлет под названием «Заключение о правах британской Америки», в котором подверг резкой критике тиранию и английский парламент и защищал право колоний на восстание.

«Пять нестерпимых актов» английского правительства, взбудоражили все колонии. 17 июня 1774 г. законодательное собрание Массачусетса по предложению Сэмюэля Адамса приняло резолюцию о созыве в Филадельфии континентального конгресса. К этой резолюции присоединились все колонии.

5 сентября 1774 г. в Филадельфии открылся Первый Континентальный конгресс, на котором присутствовал 51 делегат от всех колоний кроме Георгии. От Массачусетса – Сэмюэль Адаме и Джон Адаме (1735–1826); от Виргинии – Патрик Генри, Томас Джефферсон, Джордж Вашингтон (1732–1799), Ричард Генри Ли (1732–1794); от Коннектикута – Роджер Шерман (1722–1793) и другие. Своим председателем конгресс избрал Пейтона Рандолфа. Большинство делегатов возражало против революционных действий, оно и настояло на принятии верноподданнической петиции королю. Но уже громко звучали такие голоса, как голос представителя торговой буржуазии Сэмюэля Адамса, Уоррена – доктора из Бостона, Томаса Джефферсона и в особенности демократа Патрика Генри, заявившего, что он больше не виргинец, он – американец. Конгресс под влиянием их выступлений 14 октября 1774 г. принял «Декларацию прав», в которой говорилось, что «колонистам принадлежит право на жизнь, свободу и собственность, они никогда не уступали какой бы то ни было верховной власти распоряжения этими своими правами без их на то согласия». Конгресс заявил протест против «пяти нестерпимых актов», подтвердил решение о прекращении торговли с Англией, обратился к народу Квебека с призывом о поддержке, подчеркнул необходимость развития промышленности в колониях, отказался от уплаты каких-либо налогов в пользу Англии, учредил «комитеты надзора», подчинив их «комитетам сношений», для осуществления достигнутого между колониями соглашения о прекращении торговли с метрополией.

26 октября Первый Континентальный конгресс завершил свою работу. Значение его заключается в том, что он продемонстрировал возможность революционного объединения колоний и силу этого объединения, что он координировал ряд революционных действий, что он заложил основы будущей революционной власти в колониях, под-держав комитеты сношений и учредив комитеты надзора. Но конгресс высказался против идеи независимости колоний. «Я могу уверить вас, – писал Вашингтон, – что независимость не есть ни желание, ни интерес ни для этой колонии, ни для всякой другой на американском материке, ни коллективно, ни отдельно».

Джордж Вашингтон, Джон Адаме и другие консервативные деятели боялись борьбы за независимость, потому что страшились народных масс гораздо больше, чем тирании английского короля. Губернатор Моррис заявил: «Я с ужасом вижу, что если распри с Британией продолжатся, мы окажемся во власти взбунтовавшейся черни. Поэтому в интересах каждого стремиться к соглашению с нашей метрополией».

Ему вторил купец из Северной Каролины, делегат Континентального конгресса Джозеф Хьюз: «Нам не нужна независимость. Мы не хотим революции. Независимость приведет к республиканской тирании – самой худшей и самой унизительной из всех тираний». Вот где секрет мирных настроений и уступчивости будущих руководителей американской революции. Но почва под ногами уже горела. Когда Вашингтон писал свое вышеупомянутое письмо (октябрь 1774 г.), народные массы уже поднялись на борьбу за независимость, за свои экономические требования и политические права. Их лозунг – Америка должна быть свободной «от любой иностранной и местной олигархии». Этой позиции придерживались различные общества и подпольные объединения – каукусы, действовавшие в колониях с 1763 г., и появившиеся еще в 1765 г. рабочие организации – «Сыны свободы» и «Дочери свободы», установившие почти повсеместно контакты с фермерами. Самой активной частью народа были ремесленники и рабочие в городах, лучше организованные и наиболее революционно настроенные. Именно «Сыны свободы» под руководством Сэмюэля Адамса, Джозефа Уоррена из Бостона, Джона Лэмба из Нью-Йорка, Гопкинса из Род-Айленда и других добились в 1766 г. отмены закона о гербовом сборе, организовали бойкот английского чая, заставив купцов Англии прекратить импорт товаров в колонии. Известен случай: когда в Чарльстоне купцы отказались выполнить предписание рабочих о запрете покупать какие-либо британские товары, рабочие договорились с фермерами о том, чтобы они прекратили торговые сношения с этими купцами, и тем самым вынудили их к принятию требований рабочих. Купцы сдались. Сэмюль Адаме называл «сынов свободы» и их союзников – фермеров «двумя уважаемыми сословиями», «силой всякого общества». По его убеждению, борьба городских рабочих и мелких фермеров – есть «стойкое патриотическое движение, призванное стать избавителем всей страны». Не менее категоричным в этом вопросе был доктор Уоррен, писавший в 1774 г.: «если купцы за-хотят нас продать, ремесленники помешают этой сделке». Настроение «Сынов свободы» передает и их гимн:

Тесней ряды, сыны свободы! Девиз наш: выше стяг держать И для рабочего народа Бесстрашно волю добывать. Всю свору псов прогоним смело! Вперед теперь иль никогда! Мы постоим за наше дело, Оковы сбросим навсегда.

После отмены закона о гербовом сборе организация «Сыны свободы» усилилась еще более, причем можно говорить об укреплении солидарности рабочих не только в пределах колоний, но и в международном масштабе. Ирландские и даже некоторые английские рабочие оказывали борющимся в колониях братьям моральную и материальную поддержку. После бостонской бойни, когда жертвами стали патриоты «Сынов свободы» – рабочий Грей, ремесленник Арр, юнга Голдуэлл, столяр Мэврик и беглый негр Атокс – рабочие начали готовиться к предстоящим схваткам: собирали оружие, формировали боевые отряды, изучали военное дело, организовали замечательную боевую разведку.

В марте 1775 г. Патрик Генри заявил: «Тщетно было бы убаюкивать теперь себя сладкими надеждами о возможности мира и примирения. Нет больше никаких оснований для таких надежд! Если мы желаем быть свободными, если мы хотим сохранить неприкосновенными те неоценимые права, которые мы отстаивали так долго от посягательств Англии, если мы не хотим подобно подлым трусам прекратить теперь же благородную борьбу, которую мы так долго ведем и которую мы обещались не прекращать, пока не будет достигнута великая цель всех наших усилий, мы должны сражаться! Нам теперь осталось одно – взяться за оружие и решить спор на поле брани… Война фактически уже началась. Ближайший вихрь, несущийся с севера, может быть, донесет до нашего слуха лязг бьющегося оружия».

Патрик Генри был прав. Война фактически началась. В Кентукки и Теннесси военные столкновения имели место уже в октябре 1774 г. Борьба между патриотами и сторонниками английского монарха началась в Северной Каролине. Английскому флоту был отдан приказ блокировать колонии, а войскам – разоружить колонистов и уничтожить военные склады

Ход военных действий. Принятие Декларации независимости

18 апреля 1775 г. командующий английскими войска-ми в Массачусетсе генерал Гейдж во исполнение полученного приказа отправил сильный отряд в маленький городок Конкорд, в тридцати километрах от Бостона, с целью захвата склада оружия и ареста Сэмюэля Адамса и Джона Хэнкока. Но разведка патриотов не дремала. «Сыны свободы» предупредили повстанцев, которые за-держали английские войска около Лексингтона, навязали им сражение, затем отступили, а тем временем оружие и снаряжение из Конкорда было вывезено и руководители движения успели скрыться. Англичане возвращались ни с чем. Колонисты им снова навязали сражение, навязав им тактику восставшего народа, тактику рассыпного боя. Англичане бежали, потеряв около трехсот человек убитыми и ранеными. Эта победа явилась сигналом к началу восстания. Патриоты под Бостоном создали «лагерь свободы», куда из ряда колоний прибыли 20 тысяч вооруженных волонтеров, приступивших к осаде города. Английские войска под командованием пяти генералов попытались разгромить этот лагерь, но потеряв в сражении у холма Банкер-Хилл полторы тысячи солдат, не смогли прорвать блокаду.

Восстание быстро распространялось во всех колониях. Рабочие Нью-Йорка захватили склады оружия, а отряду повстанцев удалось подчинить себе пограничный форт Тикондерогу. Фермеры Северной Каролины провозгласили себя свободными и независимыми, отказались повиноваться британским войскам. Губернатор Виргинии спасал себя бегством.

Руководство восстанием взял на себя в Второй Континентальный конгресс, начавший работу в Филадельфии 10 мая 1775 г. Колониальной буржуазии и рабовладельцам не оставалось ничего другого, кроме как попытаться возглавить вооруженные выступления народных масс, использовать их в своих интересах, ограничить размах движения, в подходящий момент разорвать этот временно сложившийся и вынужденный союз. Конгресс объявил, что армия, осаждающая Бостон, является армией конгресса и назначил главнокомандующим Джорджа Вашингтона, одного из богатейших виргинских рабовладельцев, земельного спекулянта, человека, имевшего опыт борьбы с французами и индейцами. Консервативная часть конгресса добилась отправки британскому королю верноподданнической «петиции оливковой ветви». Петиция осталась без ответа, а колонисты были объявлены бунтовщиками. Английская армия была увеличена, куплены были 30 тысяч германских солдат, главным образом гессенцев; была сделана попытка заполучить еще 20 тысяч русских солдат, но Екатерина II, напуганная размахом крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева, заинтересованная в ослаблении Англии вежливо отказала. «Я не могу, – писала она английскому королю Георгу III, – утаить от вашего величества, что такого рода военная помощь не только не соответствует словесному моему обещанию, но и при всем моем желании услужить вашему величеству выходит за пределы возможного». Но все же Россия запретила американским военным кораблям заходить в русские порты.

Война за независимость в Америке сразу же приняла характер гражданской войны, потому что десятки тысяч колонистов выступили против тех своих соотечественников, которые действовали на стороне метрополии. Лоялисты, в ряды которых входили многие рабовладельцы, духовенство, часть крупной буржуазии, некоторые адвокаты и другие, начали осуществлять террор против патриотов, но народные массы на террор ответили террором, а конгресс вынужден был преобразовать комитеты надзора в органы революционной власти на местах – комитеты безопасности и дать им большие права. Однако сам конгресс особых прав для централизованного управления не имел, что очень осложняло борьбу с англичанами. Армия также была в тяжелом положении, так как колониальная буржуазия предпочитала английское золото американским бумажным деньгам и щедро снабжала врагов колоний. Вашингтон вынужден был признать в 1775 г. эти факты предательства американской буржуазии и земле-владельцев. «Такого отсутствия чувства гражданского долга, такого отсутствия добродетели, такой спекуляции, такого множества всяких ухищрений для получения той или иной выгоды… я никогда не видел… Дух низкого стяжательства до такой степени овладел всеми, что какое бы бедствие ни обрушилось теперь на нас, оно не удивит меня».

Американская армия почти бездействовала. Рейд двух отрядов американцев под командованием Монтгомери и Арнольда в Канаду окончился неудачей; Монреаль был захвачен, но под Квебеком Монтгомери был убит, а Арнольд ранен. В начале марта 1776 г. Вашингтон занял Дорчестерские высоты, возвышающиеся над Бостоном, и принудил командующего английскими войсками генерала Гоу покинуть Бостон морским путем.

Тем временем в народных массах все более зрела идея независимости. Необходимость вооруженной борьбы за независимость с огромной силой была выражена в памфлете Томаса Пейна (1737–1809) «Здравый смысл», опубликованном в январе 1776 года. Автор памфлета – англичанин – прибыл в Америку в 1774 году для того, чтобы принять участие в борьбе за независимость американского народа. Блестящий памфлет Т. Пейна – это гимн свободе и демократии, это уничтожающая критика монархии и попыток компромисса с нею. Период дебатов кончился, говорил он, спор решит оружие. Пейн отмечал международную значимость американской революции. Он писал, что она «есть в значительной мере дело всего человечества». 120 тысяч экземпляров «Здравого смысла» разнесли по всей Америке призыв народных масс к борьбе. В обращении говорилось: «Противники независимости, вы не ведаете, что творите: вы навсегда обрекаете Америку на опасность тирании… В настоящее время есть тысячи, десятки тысяч людей, готовых на все, чтобы изгнать навеки из Америки эту варварскую, гнусную силу… Ведь нелепо, ведь просто безумно говорить о дружбе к тем, кому верить не позволяет нам разум, кого любить не позволяет нам воспоминание о тысяче обид и притеснений. С каждым днем все более и более порывается и та ничтожная связь, которая оставалась пока между нами и метрополией.

…О вы, кто любит человечество, вы, которые дерзают противостоять не только тирании, но и тиранам, восстаньте! Каждая пядь земного шара подвергается угнетению. Свобода преследуется по всему земному шару, а в Африке давно изгнали ее. Европа смотрит на нее как на незнакомку. Англия сделала ей предупреждение об изгнании. Беглецы – они приготовляют убежище для человечества».

Северная Каролина в апреле 1776 г. первой стала на путь провозглашения независимости, за ней последовали Род-Айленд и Массачусетс. В мае того же года по предложению Сэмюэля Адамса конгресс дал рекомендации колониям разорвать отношения с Англией и сформировать самостоятельные правительства. 12 июня законодательным собранием Виргинии была принята Декларация прав, а 17 июня на заседании конгресса представитель Виргинии Ричард Генри Ли потребовал провозглашения независимости. Для составления декларации был избран комитет, куда вошли Джон Адаме от Массачусетса, Роджер Шерман от Коннектикута, Бенджамин Франклин от Пенсильвании, и Роберт Ливингстон (1746–1813). Работу этого комитета возглавил Томас Джефферсон, виргинский аристократ по рождению, демократ по убеждениям, автор утопической мечты о создании республики мелких собственников, бесплатно наделенных государственной землей, критик рабства и политики уничтожения индейцев. В написанном им проекте декларации говорилось, что рабство есть одно из преступлений английской короны, что король организовал торговлю рабами и учредил рынок, на котором мог быть куплен или продан человек. Джефферсон, однако, отнюдь не был последовательным демократом, и впоследствии он с не меньшей настойчивостью защищал интересы буржуазии и плантаторов. Отмены рабства он требовал по экономическим соображениям и из страха перед восстанием рабов. Воз-ражая в конгрессе представителю рабовладельческого юга, который приравнял рабов к скоту, Джефферсон заявил, что есть маленькая разница между рабами и скотом: скот не устраивает восстаний. Когда рабовладельческие штаты пригрозили прекращением борьбы с Англией, представители буржуазии пошли на уступки: рабовладение и работорговля были сохранены.

4 июля 1776 г. конгресс принял «Декларацию независимости». Опубликование этой Декларации вызвало в стране огромный подъем: звонили колокола и палили пушки, уничтожались королевские гербы и разрушались бесчисленные статуи короля. В Бостоне все церковные проповеди сопровождались чтением Декларации, город был украшен, а ночью иллюминирован. В знак солидарности штатов салют производился из 13 залпов (по числу штатов). Декларация независимости провозгласила свободу и равенство всех людей (белых!), их право на революцию, их государственный суверенитет. Декларацией не были даже упомянуты «естественные права» человека на собственность. День принятия Декларации – 4 июля 1776 года – был объявлен днем национального праздника американского народа. «Первая декларация прав человека»34 – так охарактеризовал Декларацию независимости Карл Маркс.

Прогрессивность Декларации объясняется мощью революционного движения рабочих и мелких фермеров колоний, представлявших в этот момент наивысшего подъема борьбы грозную силу. Но принятие Декларации независимости означало, что первый период войны и восходящая линия революции закончены, что появилось новое буржуазное государство, и начался второй период – формирование буржуазной республики.

Конгресс, превратившийся теперь по существу в Учредительное собрание, находился в благоприятных условиях. Он мог полностью обеспечить страну продовольствием, промышленность непрерывно увеличивала выпуск оружия, боеприпасов и снаряжения, личный состав армии превышал уже 150 тысяч человек, английскую морскую блокаду свели к нулю 2 тысячи американских приватиров (каперов), захватывавших английские суда (только за один 1776-й год 250 английских кораблей обогатили колониальных судовладельцев), и самое главное – американский народ был полон решимости довести революционную борьбу до конца.

Но новое государство было еще слабым, отсутствовала крепкая централизованная власть, политика конгресса была не только нерешительной, но и все более антинародной, в стране разгоралась гражданская война. Против патриотов теперь боролись уже 50 тысяч лойялистов, которые жестоко убивали повстанцев, сжигали их имущество, вырезали целые семьи. По отношению к лойялистам армия заняла позицию нейтралитета. Задачу борьбы с ними взяли на себя партизанские отряды фермеров и милиция штатов. Они и обеспечили разгром врагов американского народа. Таким образом, война за независимость была одновременно и буржуазной революцией. Основным вопросом этой революции, вне сомнения, становился аграрный вопрос, но захватившая в свои руки власть американская буржуазия не собиралась его решать. Конгресс выступил против фермеров и рабов, запретив скваттерство на западных землях и провозгласив право наделения землей на западе от Аллеган исключительно своей прерогативой. В декабре 1777 г. конгресс приступил к выдаче всем военнослужащим обязательств наделения их землей по завершении войны за независимость. Однако большинство этих обязательств за бесценок было скуплено почти сразу же земельными спекулянтами. В их же руках оказались и конфискованные под давлением на-родных масс в ноябре 1777 г. 30 тысяч поместий лойялистов. Американская буржуазия на спекуляции этими землями вырастила несколько династий миллионеров.

Вся тяжесть войны легла на плечи трудящихся. Резкое обесценение денег, вызванное неограниченным их вы-пуском, спекуляция и повышение цен тяжело отозвались на положении рабочих и фермеров. Вместо денег были выпущены сертификаты – долговые расписки правительства, также быстро обесцененные и скупленные спекулянтами.

Провозглашенный Декларацией независимости принцип равенства людей остался на бумаге, а по конституции штатов избирательных прав были лишены не только индейцы, негры и женщины, но и большинство белых мужчин, не имевших собственности определенных размеров.

Объединение колоний было непрочным. Принятые, в ноябре 1777 г. «Статьи конфедерации», которые можно считать первой конституцией США, определяли Соединённые Штаты не как федеральное государство, а как союз государств. Конгрессу были даны небольшие права: иностранных сношений, объявления войны, выпуска де-нег, арбитража между штатами, переговоров с индейца-ми. Исполнительная власть осуществлялась только штатами, причем постановления конгресса вступали в силу только после утверждения их двумя третями штатов. Но даже эта урезанная конституция была утверждена только через три года, 1 марта 1781 года.

Начало второго этапа американской революции ознаменовалось тяжелыми поражениями американской армии. 30-тысячное английское войско во главе с генералами Гоу, Клинтоном и Корнваллисом в августе 1778 г. при поддержке английской эскадры подошло к Нью-Йорку. Вашингтон во главе 18-тысячной армии, занявшей Бруклинские высоты, потерпел поражение. Под Бруклином американцы были разбиты, а генералы Суливан и Стерлинг попали в плен. После упорного сопротивления американская армия сдала Нью-Йорк и отступила за реку Делавар. Однако армия не пала духом. 25 декабря 1776 г. она форсировала реку, внезапно на рассвете нанесла удар по г. Тронтон и захватила в плен почти весь его гарнизон. Воспользовавшись создавшимся преимуществом, в первые дни января 1777 г. американская армия обошла посланные против нее отряды Корнваллиса и нанесла по английским частям второй удар у Принстона. Английские войска были таким образом вытеснены из штата Нью-Джерси. Американцы отметили свои первые победы. План английских войск в сложившейся ситуации состоял в том, чтобы отрезать Новую Англию от других колоний и изолировать ее. С этой целью было решено занять Филадельфию. Генералу Гоу удалось реализовать план захвата Филадельфии, переправив морем войска в Чесапикский залив. 26 сентября город был в руках англичан. Конгресс в предвидении этих событий перебрался заблаговременно в Йорктаун. Исполнение второго замысла было поручено талантливому английскому генералу Бургойну. Он двумя отрядами выступил из Монреаля. Один под командованием Сен-Леджера был направлен по озеру Онтарио для захвата форта Стэнвикс, но был разбит в сражении с американскими войсками под командованием генерала Геркимера и отступил. А отряду самого генерала Бургойна удалось захватить форт Тикон-дерогу, но после этой удачи его войска стали терпеть одно поражение за другим, и в конце концов отряд в 700 человек в полном составе попал в окружение к сформированному из фермеров отряду, которым командовал генерал Старк. По плану же всей этой операции, разработанному министром колоний Джерменом, здесь к Бургойну должен был присоединиться генерал Гоу из Нью-Йорка. Но по-видимому этот приказ опоздал, и Бургойну, оказавшемуся в тяжелом положении, пришлось принять вынужденное сражение. Бои начались 19 сентября под Саратогой (в создании крепких оборонительных сооружений в данной местности большая заслуга принадлежит польскому повстанцу, участнику боев Тадеушу Костюшко35)– 14 октября 1777 г. войско Бургойна численностью в 6 тыс. человек сдалось в плен генералу Гейтсу, а Бургойн в спешном порядке уехал в Англию. Победа у Саратоги принесла американцам не только богатые трофеи, но и признание их моральных преимуществ и военной силы. Она стала переломной в ходе войны за независимость, изменила международное положение Со-единенных Штатов Америки. Франция вскоре решительно встала на сторону американских колоний. Она и раньше оказывала поддержку восставшим, тайно снарядив две эскадры и отправив большую партию оружия и амуниции воюющим повстанцам через посредство своего агента – Горацио Горталеса, якобы владельца испанского торгового дома. «Дом» был фиктивным, за именем его «владельца» скрывался Бомарше, автора «Севильского цирюльника». Операции по отправке оружия совершались непосредственно Сайласом Дином, членом дипломатической миссии, которую вскоре после принятия Декларации независимости конгресс направил во Францию, чтобы добиться ее вступления в войну против Англии. Фактической главой миссии был Франклин. Людовик XVI с негодованием относился к бунтовщикам, и тем не менее соперница Англии – Франция из секретных фондов передала конгрессу в течение пяти лет 60 млн. ливров. Но до победы у Саратоги Франция не рисковала выступить открыто на стороне США. Теперь же, в декабре 1777 г., французский король заявил о готовности его страны при-знать США. 6 февраля 1778 г. Франклин подписал военное и торговое соглашение с Францией. Тогда же началась война между Англией и Францией. В 1779 г. в войну с Англией вступила Испания, в 1780 г. – Голландия. 8 февраля 1780 г. Россия провозгласила вооруженный нейтралитет, оказавший значительную помощь американцам. В. И. Ленин обратил внимание на эти обстоятельства, и писал, что американцы «в своей освободительной борьбе конца XVIII века против Англии пользовались помощью конкурента и такого же, как Англия, колониального разбойника, государств испанского и французского»36.

В «Письме к американским рабочим» Ленин снова возвратился к этому вопросу: «В своей трудной войне за освобождение американский народ заключил также «соглашения» с одними угнетателями против других, в интересах ослабления угнетателей и усиления тех, кто революционно борется против угнетения, в интересах массы угнетенных»37.

Подписание договора с Францией позволило США занять определенное место среди других держав. Дело американского народа пользовалось тогда сочувствием и поддержкой прогрессивных людей всего мира. В рядах борцов за свободу и независимость колонистов сражались французы Лафайет, Рошамбо, будущий генерал Бертье, Шастелло, историк Сегюр, Сен-Симон, поляки Костюшко и Полтавский, прусский генерал Штейн.

В то время, как в Париже Франклин подписывал соглашение, положение американской армии, находившейся на зимовке (1777–1778) в Валлей Форж, представлялось крайне серьезным. 16 февраля 1778 г. Вашингтон писал: «Уже несколько дней, как армия почти умирает от голода. Нельзя не удивляться изумительному терпению и верности солдат, раздетых и голодных, нельзя не удивляться, что несмотря на страдания, они до сих пор не взбунтовались и не разбежались».

Виновником же бедственного положения американской армии была американская буржуазии. «Спекулянты, различного рода взяточники и биржевики губят наше дело» – авторитетно свидетельствует Вашингтон. Американские купцы предпочитали снабжать английскую армию, получая золото, чем отпускать американской армии продукты и товары в кредит или за обесцененные деньги. Борьба со спекуляцией, коррупцией, саботажем и вредительством была затруднена действиями шпионов, лояйлистов, заговорщиков и прямых предателей.

В 1776 г. был раскрыт заговор против революции, в котором принимали участие губернатор Нью-Йорка Трайон, мэр города Нью-Йорка Мэтьюз, офицер личной охраны Вашингтона Гайкки и другие. В 1778 г. был разоблачен, как организатор заговора, генерал Конвей. Как выяснилось позже, заместитель главнокомандующего, генерал Чарльз Ли, еще в 1775 г. встал на путь прямой из-мены, превратился в агента англичан, разрабатывал планы поражения американских войск, срывал операции своей армии. Предателем оказался и генерал Бенедикт Арнольд, перешедший на тайную службу врагам, будучи комендантом Филадельфии. Назначенный в 1779 г. комендантом крепости Вест-Пойнт на Гудзоне, он за обещание ему 20 тысяч ф. ст. вел подготовку к сдаче крепости неприятелю в тот момент, когда там будут находиться Вашингтон, Лафайет и другие руководители армии. В сентябре 1780 г. он передал план крепости адъютанту английского главнокомандующего майору Андре. Но группой партизан адъютант был схвачен и задержан, а затем по приговору суда повешен. Сам Арнольд бежал к англичанам, где получил причитающуюся ему награду и командный чин в английской армии.

Мужественное сопротивление американского народа сорвало все планы заговорщиков и предателей.

Новый английский главнокомандующий генерал Клинтон в июне 1778 г. счел для себя необходимым вывести войска из Филадельфии в Нью-Йорк. Вашингтон атаковал его у Монмута, но разгром английских войск был сорван предательством генерала Ли, отступившего перед отступавшими англичанами. Ли немедленно был арестован и уволен из армии, но прямая его измена была установлена и доказана лишь в 1857 году. Летом 1778 г. англичане решили перенести военные операции на юг и перебросили свои войска в Георгию. Зимой 1778–1779 гг. они взяли Саванну. В апреле 1780 г. мужественный 7-тысячный гарнизон Чарльстона в Южной Каролине под командованием генерала Линкольна был вынужден сдать город Клинтону и его помощникам – генералу Корнваллису и лорду Роудону. После этой капитуляции американцев командование английскими войсками на юге перешло к Корнваллису (Клинтон вернулся в Нью-Йорк), а командующим американскими войсками на юге был назначен генерал Гейтс. В первом же сражении под Кэмденом в Южной Каролине 16 августа 1780 г. Корнвалис и Радон наголову разбили Гейтса. После этого позорища поднялись на борьбу фермеры обеих Каролин. Им на помощь прибыли заалеганские лесные жители Теннесси и Кентукки. 7 октября 1780 г. фермеры уничтожили на Королевской горе английский отряд и его командира полковника Фергюсона. Командующим американскими силами на юге был назначен сын кузнеца из Род-Айленда, самородок-полководец генерал Грин. Перейдя в наступление сразу же после назначения нового командующего, его помощник Даниэль Морган наголову разбил 17 января 1781 г. сильный отряд Тарльтона и Коупенса в Южной Каролине. Со всеми своими силами сам Корнваллис погнался за Морганом, который вскоре соединился с Грином. 15 марта 1781 г. в Северной Каролине у Гильфорд Корт Гаузе произошло кровопролитное сражение, в котором американская армия одержала победу. Вскоре обе Каролины и Георгия были освобождены от неприятеля, в руках которого остались только Саванна и Чарльстон.

Военные действия после этого переносятся в Виргинию. Здесь еще в январе 1781 года высадились английские войска во главе с изменником Арнольдом. В мае сюда прибыл Корнваллис и начал военные операции против маневрировавшего Лафайета38. В августе Корнваллис занял укрепленные позиции под Йорктауном. Еще весной 1780 г. в Америку прибыла из Франции 6-тысячная армия под командованием Рошамбо, совместно с которым Вашингтон планировал начать военные действия в районе Нью-Йорка против Клинтона. Но затем план был пересмотрен, и военные действия перенесены на юг. Летом 1781 г. Вашингтон и Рошамбо во главе объединенной армии в глубокой тайне оставили позиции под Нью-Йорком и направились к Йорктауну. Они подо-шли к Чесапикскому заливу в день, когда в этот же залив с юга вошел французский военный флот под начальством де Грасе, прибывший из Сан-Доминго. Американцы Вашингтона и Лафайета и французы Рошамбо и де Грасе под общим командованием Вашингтона 1 октября 1781 г. окружили Йорктаун и начали штурм укреплений. 19 октября Корнваллис капитулировал, 7 тысяч британских солдат сложили оружие.

Под давлением народных масс Англии, требовавших прекращения непопулярной в стране войны, 5 марта 1782 г. английский парламент высказался в пользу заключения мира.

30 ноября 1782 г. в Париже было подписано предвари-тельное сепаратное соглашение с Англией. Вскоре Англия договорилась и с другими странами, находящимися в состоянии войны с Англией. 3 сентября 1783 г. в Версале были подписаны мирные договоры. Англия признала США независимым государством в границах: на западе – до реки Миссисипи, на севере – до границ Канады, на юге – до границ Флориды. Испания получила Флориду, находившуюся с 1763 г. в руках Англии, и Майорку.

Итоги войны за независимость. Восстание Даниэля Шейса

Одним из итогов войны за независимость является признание нового государства всеми крупными держава-ми Европы. Для переговоров с Россией об установлении дипломатических отношений был отправлен в 1783 г. от США Френсис Дейне. Интриги французского и английского послов и враждебность Екатерины II к американской революции привели к тому, что Дейне вынужден был покинуть Петербург, даже не повидавшись с императрицей.

Маркс считал, что «американская война за независимость открыла буржуазии новую эру подъема»39. Буржуазия, захватившая власть в свои руки еще до завершения войны за независимость, теперь, после победы, присвоила себе все ее плоды. Буржуазия и плантаторы-рабовладельцы теперь открыто встали на путь контрреволюции. Была даже предпринята попытка подавить демократическое движение и установить монархическое правление в стране, где по словам Маркса, «возникла впервые… идея единой демократической республики»40. Вашингтон не принял предложенную ему корону из боязни новой гражданской войны.

Господствующие классы широко воспользовались плодами победы в войне за независимость и в первую очередь переходом всей политической власти в их руки, которую они употребили для укрепления своих экономических позиций. С неимоверной жадностью обогащались первые лица государства. Вашингтон стал одним из самых богатых людей в стране. По данным Майерса, его собственность после его смерти составила 530 тыс. долларов, ему принадлежало 10 тыс. акров земли по реке Огайо, свыше 3 тыс. акров по реке Кенава, а также огромные участки почти во всех штатах41. По данным того же автора, поместья Франклина за два года до его смерти оценивались в 150 тыс. долларов. Источником этого огромного богатства были вовсе не промышленность или изобретения, которые он так поощрял при жизни, а спекуляция землей42.

Всей своей тяжестью последствия войны ударили по трудящимся массам. И это стало закономерной предпосылкой обострения классовых противоречий. Волнения охватили армию уже в конце войны. Так, в 1780 году поднял мятеж полк, дислоцированный в Коннектикуте. В январе 1781 г. солдаты убили несколько офицеров и двинулись на Филадельфию, где в тот момент заседал конгресс. Солдаты требовали выплаты жалованья, которое задерживалось без объяснения причин, и улучшения своего положения. Конгресс вынужден был удовлетворить часть их требований: офицерам была назначена пожизненная пенсия в размере половины их жалования. Что же касается новых волнений, которые произошли в феврале 1781 г. то они были жестоко подавлены по личному распоряжению Вашингтона. В 1783 г. доведенные до отчаяния солдаты взбунтовались и направились в Филадельфию. Их поддержали фермеры и ремесленники. Восставшие захватили город, но конгресс в полном составе успел бежать в Аннаполис (штат Мериленд). Вашингтон распорядился о выдаче участникам восстания свидетельств на право получения ими земли и сертификатов. Таким образом удалось избежать обострения ситуации и приостановить развитие восстания. А в ноябре 1783 г. конгрессом принято было решение о роспуске армии. Восстания в обществе не прекратились. «Но эти выступления, – пишет Бимба, – не имели определенной сознательной цели. Это были скорее бессознательные, лишенные плана восстания против ближайших врагов – судов, государственных чиновников и законодательных учреждений. Это были восстания, вызванные отчаянием масс, пытавшихся спасти себя от голодной смерти»43.

Особое место среди этих выступлений занимает восстание Даниэля Шейса (1746–1825), ветерана войны за независимость. Его участниками были ремесленники и фермеры – ветераны войны за независимость. В сентябре 1786 г. бывшие солдаты американской армии сконцентрировались в западных районах Массачусетса, объединились в отряды, которые возглавил демобилизованный из армии в чине капитана Шейс, прослуживший в армии около 5 лет, получивший за свою храбрость из рук Лафайета именное оружие. Фермер-бедняк, испытавший на себе после войны все трудности положения бедняка-фермера. К Шейсу примкнули такие же, как он, фермеры-бедняки. Повстанцы именовали себя «регуляторами» и настаивали на равном распределении земли и богатства, на отмене долгов и справедливом судопроизводстве. Свои лозунги они попытались провести в жизнь явочным по-рядком. Эти требования отвечали интересам широких на-родных масс, и само восстание объективно имело своей целью стремление придать революции более последовательный демократический характер. Но восстание Шейса было стихийным и неорганизованным, хотя в декабре 1786 г. и был создан Комитет семнадцати, взявший на себя верховное командование повстанческими отрядами в целях консолидации сил для решающих ударов по противнику.

Началом восстания стало нападение фермеров на здание Высшего суда Массачусетса с целью помешать вынесению приговоров о конфискации имущества за неуплату долгов. Аналогичным образом восставшие поступили в Уорчестере: вооруженные старыми саблями, мушкетами, а некоторые просто палками и дубинками 200 повстанцев захватили здание суда и не пустили судей в здание, при-грозив им применением оружия. Власти Массачусетса направили против восставших корпус из срочно мобилизованных солдат численностью в 4,5 тысячи человек. Приказано было арестовать Комитет семнадцати и назначены награды за головы членов этого комитета. Все материальные расходы по расправе с восставшими взяло на себя купечество. Только за одни сутки бостонские купцы пожертвовали на восстановление «порядка и закона» 40 тыс. ф. ст. Шейс не был в неведении всех этих приготовлений к расправе и в декабре сделал попытку захватить арсенал оружия в Спрнигфильде, но эта операция из-за несогласованности действий оказалась неудачной и стала причиной поражения. Кроме того, не выдержав испытаний суровой снежной зимой, лагерь повстанцев рас-кололся на небольшие отряды, которые вскоре по частям были разгромлены, а 13 руководителей восстания, в том числе Шейс, были схвачены, преданы суду и приговорены к смертной казни.

Восстание Шейса и народные волнения, прокатившиеся по всей стране, показали господствующим классам, что отдельным штатам не справиться в борьбе с низами и необходима сильная централизованная власть. Страх господствующих классов выразил в своих письмах Вашингтон. Он писал, что нужно такое правительство, которое бы обеспечило жизнь, права и имущество собственников. Он требовал решительного подавления всех народных выступлений. Он отмечал, что «в каждом штате есть горючее вещество, и малейшая искра может зажечь его». Вашингтон и реакционеры в лице его бывшего адъютанта Гамильтона, Джемса Мэдисона (1751 – 1863) из Виргинии и других пришли к выводу о необходимости изменить конституцию страны, ограничить независимость штатов и создать единое государство. Буржуазия и рабовладельцы были едины в желании иметь сильную власть также в целях захвата у индейцев территории за Аллеганскими горами и Миссисипи и недопущения в будущем развития скваттерства на этих землях.

Необходимость пересмотра статей конфедерации диктовалась не только узко классовыми интересами господствующих классов США. Конфедеративное устройство тормозило и экономическое развитие страны, создание единого таможенного тарифа, единой денежной системы и организацию внешней торговли. Конфедерация ослабляла политически страну и на международной арене, мешала росту ее авторитета. Страна находилась под угрозой отпадения от нее штатов.

В сентябре 1786 г. в Аннаполисе было созвано совещание для обсуждения вопросов, связанных с положением в промышленности и торговле. Упомянутый выше Чаннинг дал весьма своеобразную, но достаточно четкую характеристику работе этого совещания: вместо обсуждения вопросов, по поводу которых они собрались, делегаты представленных здесь пяти штатов организовали заговор против народа и, по предложению Гамильтона, решили созвать конгресс для изменения конституции и создания такого правительства, которое бы «основывалось на собственности, для собственности и благодаря собственности».

25 мая 1787 г. в Филадельфии собрался конституционный конвент под председательством Вашингтона. В числе делегатов конвента присутствовали: Франклин, Мэдисон, Александр Гамильтон и Мейсон от Виргинии; Элбридж Джерри (1744–1814), Кинг, Стронг, Горгэм от Массачусетса; Джемс Вильсон и Роберт Моррис (1734–1806) от Пенсильвании; На конвенте не было Джефферсона (был отправлен послом во Францию) и Джона Адамса (в качестве посла находился в Англии). Конвент заседал до 17 сентября 1787 г. в секретном порядке. Это был действительно антинародный заговор господствующих классов, которые подготовили переворот в глубокой тайне и только спустя 50 лет допустили публикацию личных записей Мэдисона, проливающих свет на работу земельных спекулянтов, ростовщиков, купцов, промышленников и рабовладельцев, которые в своих действиях исходили из того, что именно теперь настал их час потому, что наиболее революционно настроенные элементы американских фермеров, в том числе и демобилизованные солдаты, в течение трех лет успели переселиться за Аллеганы на свободные земли.

Конституционный конвент был далек от единодушия. Гамильтон (1757–1804) сразу же предложил установить в стране монархию, которая, по его мнению, способна наилучшим образом охранить власть, переданную в руки богатых и знатных по происхождению людей. Что же касается народа, то он считал его беспокойным, непостоянным, не умеющим правильно рассуждать. Мэдисон настаивал на передаче власти только землевладельцам, купцам и промышленникам. А все остальное население надлежит, по его мнению, не только обезземелить, но и лишить вообще всякой собственности. Дикинсон считал ограничение права голоса для трудящихся масс необходимым условием защиты власти и государства от опасных обнищавших людей. Шерман заявил, что народ должен иметь как можно меньше отношения к правительству.

Так родилась реакционная Конституция Соединенных Штатов Америки, которую подписали 39 из 55 делегатов, которая отстранила народные массы от управления государством и передала власть в руки сговорившихся буржуазии и рабовладельцев, которая до настоящего времени является основным законом страны.

«Мы принимаем ее на пробу только потому, что президентом станет Вашингтон» – девиз, который объединил делегатов конституционного конвента.

Союз между буржуазией и рабовладельцами был заключён на основе взаимных уступок. Рабовладение было сохранено в старых штатах (в южных, поскольку северяне уничтожили рабство сами), но не допускалось на новой территории между Аллеганами и Миссисипи севернее реки Огайо. Впрочем представители буржуазии были за-интересованы в сохранении рабства в южных штатах как работорговцы. Было достигнуто согласие и о представительстве от штатов в конгрессе (5 рабов были приравнены к 3 свободным), а также о том, что добровольное вступление штата в союз не означает, как считали южане, права добровольного выхода из союза. Плантаторы пошли на уступки и в вопросе передачи права установления налогов в ведение федерального правительства.

Буржуазия и рабовладельцы были единодушны, когда речь шла о лишении избирательных прав индейцев, негров, женщин и установлении высокого имущественного ценза. Из трех миллионов населения избирательным правом по Конституции США пользовались 120 тысяч чело-век. В Коннектикуте избирателем мог быть только владелец имущества стоимостью в 134 доллара. В Южной Каролине избираться могли только белые, верующие в бога, живущие в штате не менее года и владеющие 50 акрами земли. В Георгии – белые, имеющие имущество в 10 ф. ст. В Массачусетсе избираемый должен был принести присягу в том, что он верит в ветхий и новый завет и в святой дух, кроме того, должен был иметь не менее 300 ф. ст. В Нью-Гемпшире только протестант, владеющий 1000 ф. ст., мог быть избранным. В Виргинии и обеих Каролинах избирательный ценз требовал наличия земельной собственности в 50 акров. В Соединенных Штатах не мог быть избран губернатором еврей, католик или атеист.

Эта антинародная конституция была встречена народными массами крайне недоверчиво и даже враждебно. Началась борьба между сторонниками и противниками конституции. За ее утверждение боролись федералисты – купцы, финансисты, промышленники и примкнувшие к ним рабовладельцы во главе с Вашингтоном, Гамильтоном, Мэдисоном, которые не только агитировали за конституцию, но и не жалели денег на подкупы. Фермеры и должники составляли лагерь их противников во главе с Джефферсоном, Патриком Генри и Ричардом Генри Ли, вели энергичную борьбу против ратификации конституции, настаивая на внесении в текст конституции дополнительных гарантий демократических свобод. Навязываемый этой конституцией политический строй Ричард Генри Ли охарактеризовал как новую тиранию.

Незначительным большинством голосов (30 против 27), путем шантажа, подкупов и запугивания федералисты победили, но лишь при условии принятия ими требований многих штатов о внесении в конституцию демократических поправок.

Несомненный интерес представляет оценка обстоятельств принятия этой конституции, данная Хосе Марти44 в связи с ее 100-летием, которое широко отмечалось в Соединенных Штатах в 1889 г. В своей статье «Сотая годовщина Американской конституции» революционный демократ Кубы писал: «Из битв, пререканий, стычек между теми, кто ратовал за полную самостоятельность штатов, и теми, кто предпочитал сильное, единое правительство, родилась наконец, благодаря взаимным уступкам, конституция, согласно которой сотрудничают мирно друг с другом независимые правительства штатов, чьи представители – сенаторы – запретом и защитой отстаивают их интересы, исполнительная власть страны, и, для спорных случаев, власть судебная, Верховный суд.

Представители штатов покидали филадельфийский конвент, ссылаясь на то, что им препоручено не сопрягать между собою новые конституции, а исправлять уже существующую, ибо она нуждается в поправках»45.

Джордж Вашингтон – первый президент США

В январе 1788 г. на основании принятой конституции состоялись выборы в конгресс. В июне этого же года конституция была ратифицирована девятым – Нью-Гемпшир и десятым – Виргиния штатами. В январе 1789 г. прошли выборы делегатов для избрания президента и вице-президента. В апреле 1789 г. состоялось открытие первого конгресса США. 30 апреля было объявлено об избрании Джорджа Вашингтона первым президентом страны, должность вице-президента досталась Джону Адамсу.

День вступления Вашингтона в должность президента был превращен в общенациональный праздник. Конгресс поручил сенатору Томсону привезти Вашингтона из маунт-вернонской глуши (туда, в родные с детства края, на время выборов удалился претендент на пост президента) в Нью-Йорк, чтобы он присягнул на Библии, что будет хорошим президентом. На мысе Элизабет он сел в лодку, которой гребли тринадцать (по числу штатов) капитанов, и прибыл в город. Посередине бухты ему навстречу вышла другая лодка, вся в цветах, и те, кто находился в ней, спели Вашингтону торжественную оду. Глядя на черепах, которые чинно сопровождали лодку президента на всем ее пути и смешно высовывали из воды свои головы, словно тщились понять, «чему так радуются люди», Вашингтон, по его признанию, был обуреваем единственной мыслью: «каким горьким будет его обратный путь, если ни труды, ни добрые намерения не помогут ему все наладить». А за лодкой президента плыли в ее фарватере его почитатели на швертботах, изящных корветах, трехпарусных кораблях. Зрелище было действительно эффектным и незабываемым.

«И новая республика, – пишет Марти, – обратила взор к Вашингтону, объединившему и согласовавшему в себе самом все силы, вызвавшие революцию; к тому, в ком, как на весах правосудия, уравновешены мятежный вызов и отрезвляющее здравомыслие; к тому, кто умеет бурно гневаться, возвращая в бой струсивших солдат и бранью, и угрозою пули, но знает и высшее спокойствие, когда, видя, что битва проиграна, недвижимо сидит в седле, хотя войско его бежит, и ждет гибели лицом к лицу, пока воскресшая доблесть воинов не обращает ее чудом в победу; к тому, кто левой рукой бьет негра, плохо начистившего ему сапоги, правой же, словно пастырь, пишет слова утешения и совета, чистые, глубокие, подобные горному ручью, ясные и мудрые, дальнозоркие и умеющие подметить любую мелочь, полные праведного красноречия, которое нисходит в души, одаренные и человеколюбием, и человеческим достоинством. Он был, как его время или как те ленты, которыми его украсили бостонские дамы, где королевские лилии соседствовали с американским орлом»46.

Под давлением народных масс первая же сессия первого конгресса приняла «билль о правах» в виде десяти добавлений к конституции, устанавливавших свободу слова, собраний, печати, свободу совести, суд присяжных, отказ от постоянной армии. Но это была буржуазная демократия на словах, не имевшая никаких гарантий на деле.

В. И. Ленин высоко оценил борьбу американского на-рода за свободу и независимость. Он писал: «История новейшей, цивилизованной Америки открывается одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн. Это была война американского народа против разбойников англичан, угнетавших и державших в колониальном рабстве Америку»47.

Победившая в Америке революция носила ограниченный характер: было сохранено рабовладение; сохранились феодальные остатки в виде надельной системы и крупных поместий; земли были захвачены рабовладельцами и земельными спекулянтами в то время, как мелкие фермеры были лишены земли; в стране установилась расовая дискриминация; индейские племена подвергались массовому сгону с их собственных земель, уничтожались и загонялись в резервации; трудящиеся массы были лишены политических прав. Тем не менее ее международное значение остается бесспорным. Карл Маркс считал, что американская революция «прозвучала набатным колоколом для европейской буржуазии»48. Под непосредственным впечатлением от победы войны за независимость великий русский мыслитель конца XVIII века А. Н. Радищев написал свою знаменитую оду «Вольность», выражая тем самым настроения передовых умов российского общества:

К тебе душа моя воспалена

К тебе, словутая страна

Стремится гнетом, где согбенна

Лежала вольность попрана

Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..

Того ж, того ж и мы все жаждем

Пример твой мету обнажил.

И в то же время Радищев бичевал Соединенные Штаты за уничтожение индейцев и сохранение рабства, за роскошь избранных и нищету народных масс. А. С. Пуш-кин осуждал страсть к наживе, владеющую всеми помыслами американской буржуазии и подавляющую человеческую душу, а также действия ее, направленные на истребление «остатков древних обитателей Америки».

Глава третья

Александр Гамильтон «планирует» экономику капитализма

Первое правительство США явилось выразителем интересов блока торговой и промышленной буржуазии с рабовладельцами. Решающую роль в этом правительстве играл реакционер и монархист, министр финансов Александр Гамильтон. Правительство нового буржуазного государства прежде всего позаботилось о подготовке захватов новых территорий и создании военного потенциала страны. Уже в январе 1790 г. президент требует развития военных отраслей промышленности и подготовки к войне (под прикрытием, конечно, разглагольствований о сохранении мира).

Следующую свою задачу правительство видит в удовлетворении претензий «состоятельных граждан» – кредиторов, держателей сертификатов. Речь шла об оплате федерального долга и долга отдельных штатов. Необходимость оплаты внешнего долга не вызывала ни возражений, ни расхождений. Сертификаты внутреннего долга давно были обесценены (та часть сертификатов, которая ранее находилась в руках трудящихся, давно была за бесценок скуплена спекулянтами). Большинство конгрессменов, в том числе и сам президент Вашингтон, были крупными держателями сертификатов и желали получить за них номинальную стоимость. Против плана Гамильтона об оплате всего государственного долга выступили на-родные массы, потому что оплата эта могла быть осуществлена за счет средств от таможенных пошлин и различных налогов, которые ложились на их плечи. Закон об оплате государственного долга был принят конгрессом в июле 1790 г. К этому же времени относится спор о местопребывании столицы США. В конце концов было решено, что временно столицей государства остается Филадельфия, а постоянная будет построена на реке Потомак.

По инициативе Гамильтона на третьей сессии первого конгресса (декабрь 1790 – март 1791) было принято решение о введении акцизного сбора с рома и виски. На этой же сессии был учрежден Национальный банк с капиталом в 10 млн. долларов, причем вклады могли состоять на одну четверть из золота и серебра на три четверти из сертификатов (они тем самым превращались в облигации государственного займа). Банк был задуман как учреждение по выплате долгов и как стимул развития всей системы капиталистических отношений.

Вокруг финансовых мероприятий Гамильтона шла ожесточенная борьба двух партий, одна из которых – партия федералистов – выражала интересы капиталистов Севера, другая – республиканская партия (демократов) – выступала против финансовых реформ, выражая требования аграриев Юга.

Против акцизного сбора выступили фермеры, ремесленники и мелкие торговцы, которые из-за акцизов лишались значительной части своих доходов. В 1794 г. на этой почве в Пенсильвании развернулось широкое движение, известное под названием «водочного бунта». Правительство квалифицировало это движение как опасное, направленное против государства. На подавление его было послано 13 тыс. солдат под командованием генерала Ли и Александра Гамильтона. Но задушить это движение, распространившееся на всю страну, не удалось – при-шлось облегчить акцизные сборы, а затем и отменить. Борьба продолжалась и против налогов. В 1798 г. в той же Пенсильвании вспыхнуло «восстание Фриса» – восстание фермеров под руководством ветерана войны за независимость Джона Фриса, направленное против подоходного налога. Это восстание также было подавлено, но исполнить приговор суда о казни Фриса власти не решились.

Правительством был принят ряд мер для оживления торговли: были установлены скидки на пошлины, если товар доставлялся на американских кораблях; поощрялось судостроение. За двадцать лет с 1789 г. тоннаж торговых кораблей, построенных в Америке, утроился. Внешняя торговля к концу XVII1 века выросла с 60 до 200 млн. долларов. Американские экспортеры наживали огромные прибыли на вывозе пшеницы, кукурузы, мяса, табака и других сельскохозяйственных культур.

Но при всех успехах экономического развития, как считал Карл Маркс, США еще долго оставались колонией Европы. Это выражалось прежде всего в том, что Англия противодействовала развитию самостоятельной экономики США, забрасывая в свои бывшие колонии промышленные изделия по демпинговым ценам. В противовес этой английской политике Гамильтон внес предложение ввести покровительственные таможенные пошлины с целью содействия развитию американской промышленности. В своем «Отчете о промышленности», составленном им в 1791 г., он изложил, как он выразился, «основные факторы», доказывающие, что развитие промышленности увеличит размер производства и богатство Соединенных Штатов Америки.

«Эти факторы таковы: 1) Разделение труда. 2) Расширение применения машин. 3) Дополнительная занятость тех групп населения, которые обычно стоят вне деловой активности. 4) Содействие эмиграции из иностранных государств. 5) Расширение масштабов деятельности для разнообразных способностей и склонностей, отличающих людей друг от друга. 6) Предоставление более широкого и разнообразного вида деятельности для предпринимательства. 7) Создание в иных случаях нового спроса и обеспечения во всех случаях боле лучшего и устойчивого спроса на избыток сельскохозяйственной продукции»49.

Гамильтон пытается доказать, что высокие таможенные пошлины приведут к развитию отечественной промышленности и только будто бы временно ударят по карману потребителя, а затем поведут к снижению цен. Вот эти доводы Гамильтона: «Когда какая-либо отрасль отечественной промышленности достигает совершенного развития и в ней будет занято требуемое число людей, то продукция этой отрасли неизбежно становится дешевле. Будучи свободна от больших расходов, с которыми связан импорт иностранных товаров, эта отрасль с течением времени может и соответственно с этим никогда или почти никогда не упускает возможности продавать дешевле (свою продукцию. – Б. Ч.), чем иностранный товар, заменителем которого она является. Внутренняя конкуренция, которая имеет место… постепенно снижает цену товара до минимума, совместимого с разумной прибыльностью вложенного в дело капитала»50.

Американский историк, коммунистка А. Рочестер считает, что «отчет Гамильтона был рабочим чертежом для развивающегося капитализма»3.

Конгресс принял предложение Гамильтона: были из-даны законы о введении пошлин на готовые изделия, причем, эти пошлины постоянно увеличивались (с 7,5% в 1789 г. до 15% в 1795) и способствовали развитию отечественной промышленности, росту прибылей американских капиталистов, но отнюдь не улучшали положения трудящихся масс страны.

В Англии к этому времени уже были сделаны изобретения, положившие начало промышленному перевороту: в 1770 г. – «прялка Дженни» – Джеймса Харгривса и прядильная машина Ричарда Аркрайта; в 1779 г. – «мюль» – машина – автоматический прядильный станок для тонкой пряжи.

В 1790 г. английский рабочий-текстильщик Сэмюель Слейтер приехал в Америку, составил по памяти чертеж хлопкопрядильной машины Аркрайта и на деньги род-айлендского купца Мозеса Броуна открыл в городе Поутукет первую в Америке текстильную фабрику. В 1800 году в стране было уже 8 хлопчатобумажных фабрик, на которых получил широкое применение женский и детский труд. Прибыли фабрикантов были весьма значительными. Рабочий Слейтер через сорок лет стал обладателем капитала в 700 тыс. долларов.

Текстильное производство разрасталось и предъявляло все более повышенный спрос на хлопок, посевы которого в южных штатах все более расширялись. Серьезную помощь развитию этой отрасли оказало американское изобретение 1794 г. машины по очистке хлопка. Если раньше раб мог очистить в день 5–6 фунтов хлопка, то машина Эли Уитни из Нью-Хавена, работающая от конного при-вода, очищала в день 300 фунтов. Известно, что именно Эли Уитни внедрил впервые в производство принцип стандартизации взаимозаменяемых деталей, что в свою очередь положило начало механизации промышленности.

Промышленное производство не испытывало особого недостатка в рабочей силе, однако, политику правительства, направленную на ограничение заселения «свободных» западных земель, можно отчасти объяснить и заботой об обеспечении промышленности в достаточном количестве рабочими руками. По старому земельному за-кону от 1785 г. земля продавалась участками в 640 акров по 1 доллару за акр. В последующие годы стали создаваться земельные компании типа «Огайских компаньонов» или «Скиото компаньонов» (из числа конгрессменов), которым были проданы сотни тысяч акров. Огромные площади земли были захвачены земельными спекулянтами в Теннесси, Кентукки, Огайо.

В земельных спекуляциях активное участие принимал президент Вашингтон, с помощью своих агентов приобретавший земли в Пенсильвании. Позднее цена земли была увеличена вдвое с целью затруднить приобретение ее мелкими фермерами.

Политика по ограничению заселения Запада сталкивалась со скваттерством и со стремлением плантаторов, захватывавших земли на западе, заселить их. Поток пере-селений на Запад был непрерывным и вызвал в свою очередь возникновение частных компаний по строительству дорог на Запад. Одна из таких «турникетных» компаний построила в 1794 г. дорогу из Филадельфии в Ланкастер, затратив 465 тыс. долларов и получая на девяти заставах-турникетах ежегодно 15% дохода на вложенный капитал. Позднее к постройке дорог приступает федеральное правительство, так как заселение Запада пошло более быстрыми темпами за счет эмигрантов. В 1800 г. в США насчитывалось уже свыше 5,3 млн. жителей (894 тыс. из них были рабами).

Борьба между партиями – федералистов и демократов – нашла свое отражение и во внешней политике страны. Начало работы первого правительства совпало с началом революции во Франции. Французская буржуазия видела в буржуазии заокеанской страны своего естественного союзника, с которым к тому же имелся союзный договор 1778 г. Недаром Лафайет прислал в подарок Вашингтону ключи от разрушенной Бастилии. Всеобщим ликованием была встречена весть о Французской революции и народными массами Соединенных Штатов. Но по мере углубления французской революции, движения ее по восходящей линии американская буржуазия все холоднее и холоднее воспринимала развитие событий во Франции. Избранный в 1792 г. на второй срок президентства Вашингтон и консервативное крыло правительства и конгресса отказались от поддержки якобинцев, настаивали на расторжении франко-американского союзного до-говора 1778 г. Оппозиция Джефферсона, занимавшего теперь пост государственного секретаря США и демократов объясняется не симпатией к якобинцам, не революционностью рабовладельцев, поддерживавших демократов, а стремлением использовать сложившуюся ситуацию и войну между Францией и Англией в целях ослабления своих английских конкурентов, а также, возможно, открывающейся перспективой ликвидации долгов южных плантаторов английским купцам.

8 апреля 1793 г. в Чарльстон прибыл французский посол Эдмонд Женэ. Американский народ превратил его поездку по стране в триумфальное шествие. Консерваторы встретили его с неприкрытой враждебностью. Вашингтон принял его с холодной вежливостью в комнате, украшенной портретами Людовика XVI и Марии Антуанет-ты. Женэ в соответствии с договором 1778 г. считал США союзником Франции в войне против Англии и Испании. Он, быстро сориентировавшись в обстановке, превратил 300 американских кораблей в 300 каперов и направил их против английского флота. Каперы приводили английские суда в американские гавани, превращая их в военный трофей. Из американских колонистов Женэ сформировал военные отряды и отправил их в район Миссисипи для завоевания Луизианы.

В ответ на эти действия Женэ правительство США 22 апреля 1793 г. опубликовало декларацию, в которой заявило о «дружеском и беспристрастном отношении к воюющим державам». Другими словами, американские дельцы отреклись от союза с революционной Францией и желали использовать войну для своего обогащения путем снабжения обеих сторон и захвата их торговых позиций. Французский посол Женэ не обратил внимания на эту декларацию. В июле французский фрегат «Амбюскад» захватил в американских водах английский торговый корабль «Маленькая Сара», переименованный по приказу Женэ в «Маленького демократа». Этот корабль по приказу посла несмотря на запрещение американских властей вышел в море для каперства. 23 августа 1793 г. правительство США потребовало отзыва Женэ. Американский посол в Париже Моррис также, по требованию французского правительства, был отозван и заменен Джемсом Монро.

Так, Джефферсон разрывает отношения с якобинцами в 1793 г., когда они стали осуществлять в своей стране якобинскую диктатуру. Именно с этого времени демократическая партия стала именовать себя республиканской.

В 1794 г. правительство Соединенных Штатов провоз-гласило строжайший нейтралитет, разорвав тем самым союзный договор с Францией. Нейтралитет оказался хорошим бизнесом. Цены на товары, продаваемые американцами обеим воюющим сторонам быстро и значительно возросли и обеспечивали дельцам хорошие барыши. За десятилетие (1791 – 1801) внешняя торговля США возросла с 48 до 205 млн. долларов.

Но когда английский флот начал захватывать американские корабли, направлявшиеся во французские порты, принцип «дружественности» был немедленно забыт, президент Вашингтон призвал страну готовиться к войне. Англия отступила перед этой угрозой и предложила начать переговоры.

Торговый договор, заключенный в ноябре 1794 г. в Лондоне первым Верховным судьей США Джоном Джеем (1745–1829) – фактически автором и составителем договора был Александр Гамильтон, – вызвал серьезное недовольство не только среди демократов, но и в консервативном лагере. «Договор Джея» предусматривал возврат долгов английским кредиторам в сумме свыше 4 млн. ф. ст., из которых только 218 тыс. ф. ст. падало на долю северных штатов, остальные должны были платить южане. Джею не удалось добиться возврата захваченных англичанами американских судов и рабов. Английские корабли, по данному договору, имели право посещать все порты США, но американцы были лишены этого права в отношении английских владений в Северной Америке. Торговля американцев с Вест-Индией была ограничена. Против этого договора выступил не только Джефферсон, но даже консерватор Джон Адаме. Начались народные волнения, демонстранты жгли портреты Джея. Вашингтону с большим трудом удалось добиться ратификации этого неравноправного договора и лишь после исключения из текста статьи о торговле с Вест-Индией.

Правительство Вашингтона подверглось резкой критике со стороны обеих партий, в связи с чем Вашингтон не выдвинул свою кандидатуру на третий срок. На выборах в феврале 1797 г. президентом был избран Джон Адаме. Джефферсон, получивший на три голоса меньше, стал вице-президентом. Федералисты перешли в реши-тельное наступление против демократов. В 1798 году были приняты антидемократические законы. Закон о натурализации увеличивал срок, необходимый для получения гражданства США, с 5 до 14 лет и автоматически пре-вращал значительную часть ранее переселившихся и уже успевших получить гражданство снова в иностранцев. За-кон об иностранцах, предоставлявший президенту право высылать из США нежелательных лиц, дополнил Закон о подстрекательстве к мятежу, который был направлен против республиканцев и предоставлял президенту право преследования лиц за их противодействие правительству или за антиправительственную пропаганду.

Борьба между партиями усилилась. Демократов штрафовали, отправляли в тюрьмы, обвиняли в получении «французского золота». Демократы оказывали не менее энергичное сопротивление, обвиняли Адамса в установлении тирании, а конгресс – в нарушении первой поправки к конституции, устанавливавший свободу слова и печати. Штаты Виргиния и Коннектикут пригрозили от-делением от союза. Известный в те времена американский физиократ Джон Тайлер высказался за создание Южной конфедерации. Мэдисон перешел на сторону демократов и выступил против реакционной политики Адамса и Гамильтона.

Борьба осложнилась конфликтом с Францией. Ото-званный из Парижа за выступление против «Договора Джея» посол Джеймс Монро (1758–1831) был заменен на Пинкни, но французское правительство отказалось его принять, демонстрируя тем самым свое открытое недовольство англофильской направленностью политики правящих кругов США. Не увенчались успехом и переговоры между двумя странами. Назревала война. В боевую готовность были приведены армия и флот США, главнокомандующим был назначен Вашингтон. Однако в 1799 г. были возобновлены переговоры с первым консулом Франции Бонапартом и они завершились подписанием договора.

Президентство Томаса Джефферсона. Территориальные захваты США

Президентские выборы 1800 г. сопровождались ожесточенной борьбой политических сил и завершились избранием Джефферсона. В годы революции этот политический деятель выступал как лидер демократической оппозиции, подвергал критике капиталистические противоречия и пережитки феодализма, на примере Англии клеймил капиталистическую цивилизацию, превращающую «большинство общества в нищих автоматов». Право частной собственности он относил к разряду гражданских, а не естественных, прав. Английскую конституцию он именовал «домом на полдороге». Первоначально он находился под значительным влиянием физиократов, но сумел преодолеть это влияние. Он считал, что высшим законом в государстве должна быть воля народа, критиковал учение Монтескье о разделении властей. По своим взглядам это был представитель мелкой буржуазии. Подобно Руссо он стремился «ограничить зло», а не уничтожить его, укрепить мелкое хозяйство, защитив его от разрушающих сил капитализма. Но если Руссо источник всех страданий человечества видел в частной собственности, то Джефферсон – в несовершенстве форм политической власти. Он находился в плену идеологии процветавшего в США – при наличии огромных площадей свободных земель на Западе – мелкого и среднего фермерства. В формуле революционно настроенной буржуазии – «жизнь, свобода, собственность», всецело воспринятой Локком, Джефферсон заменил слово «собственность» словами: «стремление к счастью». Его идеал социального устройства – республика мелких собственников.

После прихода к власти Джефферсон, однако, оправдал мнение о нем Гамильтона, утверждавшего, что он от-носится к числу тех теоретиков, которые никогда не пользуются своими догмами в практических делах. Еще в 1797 г. в письме к полковнику Кемпбелу тот писал: «Не охотники за должностями, а только фермеры, связанные с сельским хозяйством, являются настоящими представителями американского народа и единственно уполномоченными выражать американские чувства». Теперь же, став президентом, заявил, что будет проводить в жизнь многие принципы федералистов и пойдет навстречу интересам купцов Новой Англии. Достаточно сказать, что новый президент назначил на пост министра финансов все того же реакционера Александра Гамильтона.