Познай себя, юная ведьма!

Глава 1

Крик петухов оповестил о наступлении утра. По коридорам потянулись смотрительницы, которые шли будить послушниц к новому дню в монастыре. Дел до службы невпроворот, следовало поспевать.

Всего смотрительниц имелось четыре по количеству крыльев четырёхугольного здания, построенного ещё в эпоху до прихода на эти земли Восточной Империи. Каждая заботилась о своём крыле, причём редко его покидала. Встречались они только в храме, на службах да за общей трапезой, и то иной раз предпочитая есть у себя.

Агнета услышала шум за дверью кельи, села и потянулась на деревянной скамье, которая служила кроватью. Тело ныло от короткого ночного сна, продрогло в сырости монастырских стен. «Подушка», а точнее просто торба, набитая сеном, продавилась прямо по середине и чуть взмокла.

Спать Агнета пришла под утро и больше рыдала в подушку, поминая наказание, которое на неё наложила мать-настоятельница. Ещё же больше волновало наказание предстоящее. Но об этом по порядку.

В замкнутом мирке, в который девушка попала ещё в младенчестве, любой проступок мог вызвать начальственный гнев. Послушницам в возрасте и тем, кого Всевышний обделил вниманием при творении тела, жилось попроще.

Старшие послушницы, а некоторые попали сюда ещё до вступления на пост настоятельницы, пользовались законными привилегиями возраста. Их освобождали иногда от утренних служб, щадили на хозяйственном дворе, не заставляли стирать бесконечные тюки вещей, да и на кухню они заглядывали в основном поесть, а не готовить или таскать горшки. В конце концов, это именно старшие могли гонять более молодых, заставляя выполнять мелкие поручения.

Средние по возрасту ещё не имели настоящих прав, но и власть настоятельницы на них распространялась не абсолютно. Их обязывали участвовать в службах, а руки старались использовать в хозяйстве, на кухне и при стирке. Но они уже могли выбирать, какие конкретно виды послушания сегодня будут за ними.

Конечно, устав монастырской службы равнял всех послушниц. Всем предписывалось выполнять поручения матери-настоятельницы. Они и выполняли. Но не всегда сами. Зачем делать самим, если есть самые младшие, которых Всевышний приспособил не только быть истово верующими, но и слушать старших?

Именно младшие несли все тяготы монастырской жизни по полной. Именно их отправляли на самые трудные работы, давали самые тяжёлые задания. И уж конечно никто из них не имел права заявить, что это, де, они хотят и будут, а вот то – никогда. Делали младшие всё, что им велели.

Как сказано, если младшие послушницы имели видимые проявления уродства, то это считалось преимуществом. В глазах старших, понятное дело. Таких жалели, гладили по голове, стараясь найти объяснение немыслимой несправедливости. И тем не менее нагружали работой, чтобы помыслы оставались чисты, а тела не имели шанса вспомнить о требованиях природы.

Хуже становилось послушницам, которые не только не вошли в возраст зрелости или старости, но при этом ещё и отличались внешней красотой или хотя бы привлекательностью. Как таких жалеть? Конечно, сам Противник свил гнездо в их сердце ещё при рождении. Конечно, Всевышний видит их примером для сокрушения гордыни и похоти. Как иначе?

Поэтому юные красавицы не просто исполняли послушания. Им, в идеале, следовало просить послушания у старших, чтобы тем самым не вызвать гнев Всевышнего. Понятное дело, что проявлялся тот гнев всегда одинаково, через окрики опытных монахинь. Тут уж много из-за чего рождался гнев: не так прошла, не так ответила, не то сделала, не туда посмотрела.

Мало ли почему юная красотка вызывает священное негодование? Известно же, что Прародитель пал через грех Прародительницы. Когда-то Всевышний наделил всех счастьем и лёгкостью бытия. Но Прародительница послушала советов Противника и отказалась однажды показаться пред Ликом Всевышнего. Посчитала она тогда, что не указ ей Создатель и может подождать.

Гнев Создателя погубил Первую Пару. Через гордыню Прародительницы пал и её супруг. Теперь люди страдают, стараясь искупить доисторические прегрешения, молятся в храмах, пожертвования носят. Счастье же не возвращается, а становится, как видят буквально все, даже меньше.

Присутствие греха в мире выражается, как мыслят мистики, в красоте женских тел, сбивающих истинных мудрецов с пути праведного. Кто, скажите, обязал красоток ходить, выставив напоказ свои прелести? Неужто нельзя не две, а три юбки надевать? И шали носить не на плечах, а прямо на голове, лучше даже на лице?

Конечно, женский пол виноват в том, что постоянно страдают даже лучшие из мужчин, срываясь с горних высот помыслов в низменные пропасти греха. Никак тут мужчины виноваты быть не могут. Во всём, понятное дело, есть след Противника и Прародительницы.

В землях недалёких, по слухам, жёны вообще отбились от рук. Там они восстали и сами теперь правят. Мужчины же, те, что к плотскому греху способнее, у них на правах содержанов. Остальные оскоплены, ибо зачем им плодиться?

Но не только так Правительницы в земле упомянутой поступают. Делят и служанок своих на красоток и уродин, причём любят вторых и наказывают первых. Не нужна конкуренция благородным со стороны простолюдинок. Лишают их выдающихся черт и такими, истерзанными и приниженными, оставляют в тяжёлом служении.

Одна радость у подвергнутых истязаниям – могут они командовать теми мужчинами, что Правительницам не потребовались. На таких уж во всю можно свои обиды выместить, ибо что со скопцов ещё взять? Некоторым даже пальцы и язык отрубают, чтобы не фантазировали лишнее.

В общем страсти рассказывают о землях, подвластных Повелительницам. Стенают там мужчины, ждут освободителя. Да кто же рискнёт прийти на подмогу? Бывает, северные дикари нападают, но ищут они себе спутниц среди воинственной части Правительниц. Ищут, и иногда находят. Но чаще сами в плен попадают, а там уже…

Вот таковы здешние порядки и верования. Есть земли правильные, где мужчины властвуют. Есть неправильные, там женщины правят. В правильных женщины в браке мужскую власть испытывают, да в монастырях друг над другом силами меряются.

В монастырях же, как сказано, есть настоятельницы, которые сами по указке священника-мужчины ходят. Но могут настоятельницы душу отвести на послушницах, пусть не самых старших, так средних и молодых. Средние над молодыми стоят. Молодые самые обездоленные, особенно, если красотой наделены.

Так что есть в монастыре старшие, средние и молодые. И есть Агнета, невинная сирота, подброшенная на порог монастыря. Казалось бы, вот и опекайте её, душу безгрешную, кем-то на холод выброшенную, терзаниям преданную.

Между тем Агнете не повезло. Уже в детстве, а потом в юности, когда только зацветала, стало всем понятно, что она не просто красавица, а прелестница. Тонкие черты лица, прямой острый нос без избыточной длины, гибкое тело и тёмно-каштановые волосы – всё выдавало погибель мужскую в облике сироты. Как такую не считать греховной от рождения?

Вот и видели Агнету греховодницей и рвение её в молитвах, в делах по хозяйству и прочих поручениях настоятельницы – ничего не спасало от наложенного с детства клейма. Так и жила, обязанная всем вокруг, ибо слишком хороша.

Вчерашний день не стал исключением. Настоятельница призвала к себе Агнету и сказала:

– Прослышала, жалуются на тебя сёстры.

– Чем же провинилась я матушка?

– Дерзишь, поручения не сразу выполняешь. Выполнив же одно дело, немедленно к старшим не бежишь за новым. Чем забита твоя голова?

– Не ведаю, матушка. Вины за собой не вижу. Всё исполняю, как требуется, ночей не сплю, солнца не знаю…

– Что я слышу? Ты помнишь ещё названия времени суток? В твои годы я не разбиралась в таких тонкостях. Только труд и молитва, молитва и труд. Лишь полы надраенные перед глазами и слова священные в голове. А ты что? Верно судят о тебе!

– Прости меня матушка, грешница я…

– Встань с колен, ишь, изогнулась спиной, да зад отставила! И вправду грешница. Иди спи сегодня час перед рассветом, до того в молитве время проведи, а утром приходи, придумаю тебе ещё наказание.

Утро настало. Подняла заплаканное лицо Агнета, надела рясу на голое тело, ибо нательную рубаху камизу забрали у неё, чтоб не особо чувствовала себя «как дома», и пошла на выход из кельи – получать наказание от настоятельницы.

Надо бы успеть до заутрени. И, не дай Всевышний, попадётся кто на пути. Не миновать поручений, исполнить которые она будет обязана, а уж потом получит всё остальное. Но, возможно, обойдётся?

Глава 2

В коридоре ещё царил полумрак. Солнце не успело проникнуть вполне через высокие узкие окна, зиявшие в стенах монастыря. Толстое стекло в них вообще много света не пропускало. Теперь же, когда светило ещё толком не взошло, по стенам бродили лишь смутные тени.

– Эй, ты, как там тебя, поди-ка сюда.

Голос прозвучал от кельи, расположенной через одну от пристанища Агнеты. Сестра Патриция! «О, Всевышний, – подумала Агнета. – Тебя мне сейчас только и не хватало». Патриция заведовала лаваторием, общим умывальником этого крыла. Им пользовались перед походом на трапезу.

В прочих монастырях лаватории стояли во дворе. В местном же каждая сторона четырехугольного здания имела таковой в промежутке между входами в кельи, прямо напротив окон на противоположной стене. Во дворе, сквозной проход в который открывала дверь в одной из стен монастыря, располагались хозяйственные постройки. Так они избегали праздных взглядов обывателей.

Тем самым монастырь представлял собой огромный квадрат. Общая трапезная располагалась в одном из его углов. Келья матери-настоятельницы стояла в углу по диагонали от «трапезного». В двух других находились монастырская церковь и склад.

Конечно, расположение помещений наводило на мысль, что они примерно равны по размерам. Тем самым, келья матери-настоятельницы, в которой она должна умерщвлять плоть, оказывалась столь же вместительна, как места для сбора нескольких десятков монахинь.

Впрочем, ни у кого язык не поворачивался задать вопрос, зачем настоятельнице такая келья. Ведь есть же неписанные каноны, о чём можно говорить, а о чём следует помалкивать. Действительно, бездумно интересуясь всеми обстоятельствами монастырской жизни, можно родить много лишних вопросов.

Например, нельзя же всерьёз интересоваться, почему настоятель монастырской церкви отец Арминий иногда в молитвенном рвении задерживался на всю ночь у настоятельницы. И деньги за вино, доставляемое с Юга, никто не считал, когда ключница приходила просить благословение на их выделение торговцу. В общем, имелись моменты, сам интерес к которым считался богомерзким.

Всё это мелькнуло и угасло в душе Агнеты. Она склонила голову, покрытую платком, и подошла к сестре Патриции.

– Здравствуй, сестра, – проговорила молодая монахиня. – Что тебе угодно?

Сестра Патриция выступала одной из наиболее пожилых в монастыре. Она ценила своё время, но не очень понимала, зачем также поступать с остальными, особенно молодыми монахинями. Здороваться с Агнетой Патриция посчитала излишним и просто сказала:

– Пойдём, ткну тебя носом в то, что мне надо.

Чуя неладное, Агнета последовала за пожилой монахиней к чаше лаватория.

– Вот, смотри, разве так угодно Всевышнему, чтобы сёстры омывали руки перед трапезой?

Патриция схватила Агнету за шею и с неожиданной для маленькой сухой руки силой наклонила голову монахини вниз. В глаза попался обильный известковый налёт, возникший в чаше лаватория от протекания в нём воды.

– Скоро сёстры пойдут со службы на утреннюю трапезу, как, скажи они омоются здесь?

– Но ведь мне тоже надо быть на службе, когда же я успею?

– Ты постоянно виновата в глазах матери-настоятельницы, разве не так?

– Да, к сожалению.

– Одним грехом больше, одним меньше. Какая тебе разница? Всё равно накажут.

– Увы, за тем и шла сейчас…

– Вот! Пропустишь заутреню, ещё немного пострадаешь. Кому от того плохо станет? Никому! А мне помощь! Или ты не согласна?

– Но как же? Мать-настоятельница ждёт меня прямо сейчас. Если я не приду, она обязательно спросит, где я находилась.

– Соври что-нибудь, ты же вечно врёшь, негодница.

– Никак нельзя. Мне придётся сказать, что выполняла твоё поручение, сестра Патриция.

– И мы будем беспокоить матушку пустяками о состоянии лаватория?

– Никак не хотелось бы. Но ведь придётся.

– Она здесь редко бывает, трапезничает у себя, а в храм ходит по другому коридору. Лаватории с той стороны не моя головная боль. Но здесь…

– Здесь может появиться ненужный интерес. Ведь ты следишь за…

– Сама знаю за чем я слежу!

– Как же поступим?

– Молчи, я думаю.

– Думай скорее, сестра, мать-настоятельница ждёт меня. Не хочешь же ты её разозлить.

– Почему я-то? Ты же не придёшь.

– Но по твоей вине.

– Какая ещё вина? Богоугодное дело – это вина?

– Не уверена, что мать-настоятельница также к тому отнесётся.

– Есть ли уже у тебя поручения на дневные часы?

– Я иду за наказанием, ты же помнишь? Неизвестно, что потребует от меня матушка. Вполне возможно, что днем я буду занята. Теперь сказать об этом невозможно.

– Вот сразу видна твоя богомерзкая сущность. Выкручиваешься почище слуг Противника. А уж с ними-то, казалось бы, никто не сравнится.

– Ничуть не пытаюсь выкрутиться. Просто матушка…

– Слышала, ждёт тебя, видимо, расцеловать в разные места, раз ты к ней так рвёшься.

– Я всего лишь простая послушница, мне ли рассчитывать?…

– На что это ты намекаешь?

– Ты сама сказала о поцелуях.

– Что ты несёшь? Я же в другом смысле.

– Значит, не говорить матушке, что ты мечтаешь о её поцелуях?

– Взбесилась ты, что ли? Ничего такого я не говорила.

– Да как же? Вот только что: матушка ждёт меня, дабы расцеловать.

– Пошла прочь, демонское отродье! И чтоб никому ничего…

– Лаваторий я не чищу?

– Уходи, по добру по здорову, пока я не сделала чего ужасного с тобой.

Агнета вежливо склонила голову, пряча улыбку.

– Доброго тебе дня, сестра.

– Изыди!

Агнета развернулась и быстро пошла по коридору от Патриции. Теперь важно, чтобы ни у кого другого не возникло мыслей привлечь к чему бы то ни было. Второй раз может уже не повезти.

Настроение девушки чуть улучшилось, но назвать его хорошим всё ещё не поворачивался язык. Настоятельница слыла человеком переменчивым. Предугадать её мало кто мог. Поэтому оставалось только догадываться, что ждёт впереди.

Вдруг, всё обойдётся и вчерашний гнев сменится сегодня на милость? Так уже случалось, жаль непонятно, что в том помогает. Но иной раз Агнета прямо физически ощущала поток силы, идущий от неё. Тогда люди становились податливы и на многое соглашались.

Знать бы, откуда появляется сила и куда уходит. Пока что для Агнеты это составляло загадку, даже подступы к которой виделись неясными, на говоря уже об успешном отгадывании.

Глава 3

Коридор бежал мимо келий, в которых во всю уже закипала жизнь. Раннее время, однако, отнюдь не значило пассивности послушниц. Они активно готовились к предстоящим делам, первым из которых числилась заутреня.

Между тем принятый распорядок дня не всегда вполне отвечал желаниям и стремлениям всех жительниц монастыря. Некоторые из них могли сказаться больными или придумать другую причину, по которой именно сегодня они не могут появиться на утренней службе. Остальные напрямую игнорировали требования внутреннего устава, получив то или иное преимущество.

«Больные» рисковали попасться на глаза матери-настоятельницы. Но это оказывалось не единственной опасностью, подстерегавшей прогульщиц. В конце концов, их могли застать абсолютно здоровыми смотрительницы крыла и объяснить причины своего пребывания в неположенном месте оказывалось проблематично.

Вместе с тем необходимость в еде привела бы в трапезную. Там тоже следовало показать болезненное состояние, иначе обман вскрывался сам собой. Не все обладали достаточными талантами, чтобы показать нужное состояние.

Кроме того, молодым вообще обычно не верили, считая невозможным им заболеть в силу юного возраста. Впрочем, естественные женские неприятности, случавшиеся каждый месяц, могли вызвать если не сочувствие, то хотя бы обвинение в нечистоте.

Таким послушницам не следовало показываться в церкви, а вот в трапезную они заходили, правда, сразу отправляясь на тяжёлые работы. Ведь болезненное состояние, которое и не болезнь вовсе, а проявление греховной природы, – это же не причина отлынивать от труда.

Поэтому трудности, с которыми сталкивались молодые послушницы, могли их избавить от ранней службы. Но реального избавления от тягот монастырской жизни они, понятное дело, не получали. Напротив, тяготы возрастали.

С возрастом болезни становились более весомой причиной «выпасть» из круга установленных дел. И чем возраст оказывался солиднее, тем «выпадение» признавалось правдоподобнее. Ведь абсолютно допустимо опытной монахине слегка занемочь утром, а потом чувствовать себя чуть лучше к обеду.

В этом состоянии и в трапезной вопросов не возникало. Пришла сестра имярек подкрепить пошатнувшиеся силы, знать, провела ночные бдения, подорвала здоровье в служении Всевышнему. Возраст солидный, не рассчитала, пала жертвой слабости утренней. Вот теперь эту слабость и преодолевает, причём героически.

Так ведь и на подвиги можно наставить молодых. Как же иначе? Они не болеют, не знают, как ночами бдеть, а только предаются «грязному разврату» да отлынивают. Конечно, им требуется наставление. Лучшим же наставлением оказывалась работа на кухне или отправка на монастырские поля. Вот там дух укреплялся, а вера, несомненно, росла.

Неудивительно, что на заутрене появлялись в основном самые молодые послушницы. Впрочем, бывали и исключения, как упомянуто. Имелись послушницы с «преимуществами». Обычно они узнавали некую маленькую тайну старших сестёр и пользовались знанием на своё усмотрение.

Представить только, некоторые «бдящие» по ночам, на самом деле… Впрочем, то всё наветы, а мелкие проступки молодым и много знающим прощались по доброте душевной и в целях общего поднятия морального духа. Агнета, наверное, могла бы кое что рассказать, но сейчас ведь утро, а зачем ночные тайны раскрывать утром? Сироте важно быть внимательной с выбором что и когда говорить.

Вместе с тем никогда такого не случалось, чтобы Агнета оказывалась в числе «монахинь с преимуществом». Не любили её отчего-то, причём и пожилые, и средние, и молодые. Сложно сказать, почему не пробуждала симпатий Агнета, но держали её в чёрном теле.

Сегодняшняя дорога всеобщей нелюбимицы началась удачно. Но дальше идти следовало с осторожностью, особенно не попадаясь на глаза смотрительнице крыла или другой важной персоне. Вообще лучше бы стать мышкой и прошмыгнуть к настоятельнице через ход под полом или дырочку в стене.

Агнета иногда мечтала обрести способность обращаться в мелких животных. Она слышала, что в далёких землях волшебницы обладают таким даром. Она, правда, не очень понимала, куда денется размер тела, если даже она сможет стать мышью. Мышь же размером с саму Агнету вряд ли бы смогла прокрасться незаметно.

В любом случае обращаться ни в кого, кроме себя Агнета не умела. Поэтом приходилось полагаться на другие умения, вроде тех, что она показала при встрече с сестрой Патрицией. К сожалению, не во всех случаях такие умения помогали. Не спасли они Агнету и в это утро.

– Смотрю на тебя и сразу вижу – греховодница!

Голос раздался как будто ниоткуда. Агнета вздрогнула и увидела сестру Элизу, выглядывавшую из двери кельи в коридор. «Ну вот, – подумала девушка, – везение моё, кажется и кончилось. Чего бы ей не отлучиться, скажем, в туалет? Он во дворе, вот и отвлеклась бы от слежки за благочестием других сестёр»

– Здравствуй, сестра Элиза, – проговорила Агнета.

Она попыталась сказать приветствие на ходу и проскользнуть дальше по коридору. Проворная Элиза схватила молодую послушницу за рукав рясы и притянула к себе.

Попытка Агнеты быстро освободиться к результату не привела. Пришлось остановиться, потупить взор и подойти к сестре, желавшей установить общение. Выхода сейчас не обнаруживалось, приходилось подчиниться.

– Отчего не предаешься святой молитве, а бродишь по коридорам?

В голосе Элизы звучала строгость. Агнета невольно вздрогнула, не найдя, что сразу ответить.

– Молчишь? Видно, поймала я тебя на деле греховном, вот и ответить ничего не можешь!

– Что ты, что ты сестра, – ответила Агнета. – Вызвала меня мать-настоятельница, спешу к ней…

– Думаешь, поверю тебе хоть капельку? Все твои грязные помыслы вижу насквозь! Не родилась ещё та потаскуха, которая обвела бы вокруг пальца сестру Элизу.

– Вы очень проницательны, сестра.

– Вот, вижу, попала прямо в яблочко!

– Один Всевышний ведает, как ты мудра.

– Не заговаривай мне зубы, отродье противное. Знаю, чем ты ночами занимаешься, знаю. Но и рецепт верный имею, как грех в тебе поубавить.

Агнета настороженно посматривала на Элизу, ожидая, что та скажет дальше.

– Пойдём-ка помолимся вместе, сестра.

Последнее слово Элиза произнесла так, что показалось, что и не человеческая речь его содержит, а шипение змеиное. Затем она схватила юную послушницу за рукав и затянула в свою келью.

Глава 4

Полумрак кельи охватил Агнету, проникая в её душу отголосками грядущих неприятностей. Только несведущий человек мог принять за чистую монету желания Элизы «вместе помолиться». Вряд ли одни лишь благочестивые помыслы руководили опытной монахиней, когда она хватала Агнету за рукав.

В чём другом упрекнули бы Агнету, но не в отсутствии знаний о творившемся за стенами монастыря. Непросто вся сознательная её жизнь, а и вообще, можно сказать, всё существование до этого момента включительно связывало девушку с монастырём.

Немногочисленные дни, проведённые в руках родной матери, не оставили и не могли оставить сколько-нибудь заметного следа в памяти. Впрочем, смутные тени бродили в душе, иной раз пугая своей реалистичностью. Не могла же девушка в самом деле помнить первые дни своей жизни. Или могла?

Тогда способности юной монахини серьёзно бы превосходили обычные человеческие умения. Между тем в глубину собственного существа Агнета не заглядывала, а возможно и боялась заглядывать. Даже для неё оставалось тайной, что она там увидит.

Вместе с тем вокруг все регулярно твердили о порочности девушки, её исконной греховности и неразрывной связи с Противником. Эти слова повторяли так часто, что, порой, сама Агнета начинала в них верить. Но вера её влекла за собой страх, боль и чувство вины, точно, как заповедовали каноны церкви в окружавшем мире.

Другого же мира или хотя бы иной его части Агнета не ведала. Приходилось доверять тому, что имелось вокруг неё, к чему она привыкла за короткую жизнь. Не всегда совпадало желание верить и принуждающая к тому необходимость. Рождалась тяга вырваться, убежать. Но слова мудрых, как их именовали, старших сестёр и матери-настоятельницы удерживали от необдуманного шага.

Часто на исповеди девушка порывалась признаться настоятелю храма, что душа её томится, она чувствует себя иной, нежели остальные насельницы монастыря. Благоразумие и страх грядущего непонимания и особенно жестокого наказания заставляли язык Агнеты неметь. Ничего не слышал исповедник, чего бы нельзя сказать вслух.

Неосторожное признание затихало в груди. Можно же всегда списать его на «противные наущения». Так, собственно, Агнета и поступала. Но, порой, оставаясь наедине, она осторожно приоткрывала дверцу в эту часть души, заглядывала туда и в страхе словно отшатывалась от увиденного.

Бродившие в глубине души тени не имели чёткого вида, который легко распознавался. Пугали они не этим. Страх рождался от неизвестности, притягательной и отталкивающей одновременно. Бурлившая бездна звала, шептала, но Агнета не понимала её, во всяком случае, пока. Будущее же зависело от воли людей, окружавших девушку, иной раз находя отблески в искажённом уродливом лице таких, как сестра Элиза.

– На колени, греховодница!

Элиза вывела Агнету на середину кельи, чуть не доходя до скамьи, на которой спала по ночам. Толчок в спину заставил юную монахиню пасть на колени на грязный пол. В ожидании грядущих испытаний девушка замерла, сложив руки на груди.

Хозяйка кельи сорвала с головы девушки платок. Потом взялась за края ворота рясы, расширила их сдернула одеяние до линии груди, как раз до сложенных в том месте согнутых рук. Обнажилась часть спины и верх острых молодых грудок.

Элиза наклонилась к уху Агнеты и зашептала:

– Взгляни на себя, грешница. Посмотри, какое гнездо свило зло в твоей душе.

Старшая монахиня схватила сложенные в замок пальцы, расцепила их и рывком опустила ладони вниз. Потом снова взялась за ворот рясы девушки и резко сдёрнула, обнажив грудь и часть живота. Снять одеяние совсем не позволяли согнутые в коленях ноги.

Впрочем, предпринятых усилий показалось Элизе достаточно. Она обошла Агнету, присела возле неё и проговорила:

– Как ты мерзка! Смотри, кожа покрылась пупырышками, соски напряглись и набухли, грудь приподнялась. Как ты вообще можешь себя так вести?

В кельи стоял холод, поэтому многое из того, что описала Элиза, рождалось под властью внешних причин. Кроме того, напуганная Агнета против своей воли и вправду немного возбудилась, сама не зная почему. Хозяйка кельи с лёгким вздохом, опираясь рукой о пол, поднялась и отошла к спальной скамье.

– Молись, молись о спасении собственной души!

Голос Элизы звучал хрипло и возбуждённо. Она села на скамью, повернувшись лицом к девушке. Потом слегка подтянула вверх рясу, одновременно разводя ноги. Наполненные странным чувством глаза едва виднелись в полутьме, алый румянец залил щёки и перекинулся на шею.

– Опусти голову, грешница! – приказала Элиза.

Агнета послушалась. Ладони её рук лежали на ногах, чуть натягивая согнутыми пальцами складки рясы на коленях. Прерывистое дыхание девушки вырывалось с едва заметными всхлипываниями.

– Давай, повторяй за мной: «Велик и ужасен гнев Всевышнего, страшно мне поднять глаза на него…»

При этих словах Элиза перебежала руками, чуть шевеля большими пальцами, от коленей к промежности. Агнета, едва слышно всхлипывая, повторяла слова принятой в этом мире молитвы.

– Говори, говори: «Слаб я и грешен, не дойти мне ногами слабыми до конца пути. Нуждаюсь в поддержке и понимании, в наставлении и попечении…»

Элиза продолжала шевелить большими пальцами, сквозь ткань сдавливая с двух сторон область чуть ниже живота. Остальные пальцы она растопырила и сжимала раздвинутые ноги, надавливая на них сверху и сбоку. Свои действия и слова хозяйка кельи периодически прерывала вырывавшимися хриплыми стонами.

Голова монахини запрокинулась. Ноги раздвинулись ещё сильнее. Пальцы рук двигались с возрастающей скоростью. Пальцы ног, скрытые тапочками, Элиза поджала.

– Говори, говори, грешница: «Падёт гнев Всевышнего, коль решусь я отринуть руку протянутую. Выкатятся глаза из орбит, выпадут зубы, облетят волосы…»

Агнета старалась повторять сказанные слова. Впрочем, Элиза уже мало внимания обращала на неё, явно впадая в экстатическое состояние. Руки у неё поменяли расположение. Одну она положила на обвисшую грудь, вторую запустила под рясу.

– Говори, говори, гово, гово, гов…

Слова произносились уже бессвязно, чередуясь с вскриками и стонами. Ноги Элизы всё более сгибались в коленях, поднимались выше и расходились в стороны. Руки активнее ласкали тело.

Вдруг, дрожь побежала по внутренней поверхности бёдер, охватила остальное тело, заставила выгнуться Элизу в пароксизме удовольствия. Она откинулась назад на скамью и стала биться в припадке охватившего её чувства.

Глаза закрылись, верхняя губа приподнялась, обнажив гнилые неровные зубы. Кожа на скулах натянулась. Родившийся крик перешёл в протяжный стон и оборвался. Элиза без сил упала на бок и свернулась калачиком.

Агнета вскочила с места, натянула рясу, подобрала платок и подошла к хозяйке кельи. Та лежала на боку с закрытыми глазами и прерывисто дышала.

– С тобой всё в порядке, сестра? – спросила Агнета.

Она склонилась над Элизой, положив ладонь ей на плечо, и постаралась заглянуть в лицо. Какое-то время ответа не следовало. Потом хозяйка кельи приоткрыла один глаз, повернула голову и посмотрела на Агнету. Раздался сбивчивый шёпот:

– Вот каких трудов мне стоит бороться с грехом в тебе. Пошла прочь, негодница, мне надо перевести дух.

Агнета повязала волосы платком и быстро выскользнула из кельи.

Глава 5

Дверь кельи скрипнула, открылась, пропуская Агнету в коридор, и снова закрылась. Дверь видала виды, оказалась старой и рассохшейся. Келья тоже служила своей хозяйке не один десяток лет, успев пропитаться парами тела, разливавшимися каждый раз, как на Элизу нападал приступ «благочестия».

Ароматы, казалось, пронизывали всё окружающее пространство. Агнета выскользнула в коридор, дала двери закрыться, а сама чуть отошла в сторону. Здесь она прислонилась спиной к прохладной стене, прижимая к ней прижатые к телу, согнутые в локтях руки. Сами локти девушка отвела чуть-чуть назад, развернула лопатки и приподняла вверх голову.

Тем самым спина оказалась максимально расправлена и касалась стены буквально каждой частичкой своей поверхности. Только в области поясницы оставался небольшой зазор. Агнета любила стоять так и размышлять.

Сейчас имелось над чем подумать. Причём мысли девушки чудесным образом миновали особенности молитвенной практики, к которым прибегала сестра Элиза. Конечно, они тоже вызывали известный интерес, но не их сейчас стоило прочувствовать.

Дело в том, что в момент экстаза, испытанного недавно старой монахиней на глазах у Агнеты, любопытные ощущения родились у самой девушки. Они не походили на возбуждение, которое испытала Элиза, хотя виделись родственными по природе. Между тем имелись и значительные различия.

Агнета никогда ранее не задумывалась о природе таинственных сил, которые скрывает её тело. Она просто иной раз прибегала к их услужливой помощи, когда могла ухватить, что называется, удачу за хвост. Вместе с тем, спроси у девушки, что это такое, она вряд ли смогла бы внятно описать.

Быть может, именно нехватка слов, которыми следовало выражать бурлившие в глубине души чувства и переживания, затрудняла Агнете контроль над собственными же возможностями. Сейчас новые слова у неё не появились, увы, так сказать нельзя. Видимо, тербовался особый наставник или наставница, которые провели бы девушку сквозь туманные лабиринты невежества.

Наставников на горизонте не предвиделось. Истовая вера во Всевышнего тут не помогала, ибо заселяла душу совсем другими словами и их смыслами. Эти слова не помогали понять себя и контролировать проявления собственной природы, да они на то и не рассчитывались

Религия в этом мире применялась для прямого служения Всевышнему. Читая священные тексты, участвуя в церковных службах, люди иной раз буквально «улетали» душой из тела и представали пред ликом Всевышнего. Таких счастливчиков за всю историю насчитывались единицы, и все их имена так или иначе имелись в книгах.

Высшее счастье сопутствовало всякому, кто смог найти путь к Создателю. Но сила веры для того нужна требовалась неимоверная. Поэтому основная масса истово верующих лишь надеялась достичь цели, показать высшие указания и начать службу Всевышнему. Тем, кому не повезло, оставалось служить счастливчикам или их представителям.

Переживания, проснувшиеся в Агнете недавно в келье сестры Элизы, не вмещались в слова, нужные для «отлёта» к Всевышнему. Там путь вёл от природы, а здесь, напротив, чувствовалась связь с природой. В этих «от» и «с» разница виделась невеликой, но именно она и возводила чуть ли не стену между истовой верой и смутным ощущением, посетившим Агнету.

Точнее девушка сказать не могла, не умела. Сейчас ей оказывался доступен лишь язык образов. Если бы нашёлся кто и спросил, что она «видела» в момент пережитого Элизой экстаза, хотя слово «видеть» и не вполне подходило, то юная монахиня, наверное, отчасти могла бы ответить. Так что же произошло?

Агнете не ведала, кому задать вопрос. Однако хотелось как-то понять, что с ней творится. Поэтому она решила сыграть в игру сама с собой и расспросить себя же.

Так одна душа делилась словно бы на две. Можно даже дать им имена. Скажем, ту часть, что задаёт вопросы «зовут» Варумка, а ту, что отвечает – Антвортка. Между прочим, в тот момент Агнета впервые научилась делить единую свою душу на две самостоятельные части. В будущем это умение ей очень пригодилось

– Здравствуй, сестрица, – сказала Варумка.

– Долгих лет и тебе, – ответила Антвортка. – Чего звала?

– Забыла, вопросы я обычно задаю?

– Ой, ой, ой, какие мы правильные. Хорошо, станем играть по правилам. Ты задаешь вопросы, я на них отвечаю.

– На все, все?

– Ответы, которые у меня есть я тебе скажу. Ответы, которые я только думаю, что имею, – придумаю.

– Как же мне разобраться?

– Ты спрашиваешь, я отвечаю.

– Так ответь.

– Думай, сестрица, думай.

– Хорошо. Что ты видела в комнате недавно?

– Как понимаю, дела Элизы тебя не очень интересуют. Это не вопрос, а утверждение! Поэтому давай, дорогая, точнее спрашивай. Помни, часть ответов я придумала, они не настоящие.

– Ты видела Элизу по-особенному?

– Да.

– Это весь ответ?

– Твой вопрос другого не заслуживает.

– Спрошу иначе. Мне показалось, что от Элизы потянулась какая-то ниточка вниз в пол. Ты это видела?

– Уже лучше, но думай ещё.