Роман на лестничной площадке

Ад – это дверь, которая запирается изнутри.

(К.С.Льюис)

Часть 1.

Глава 1.

Я лежала в кровати и смотрела в окно, где на растянувшемся до горизонта ультрамариновом полотне осеннего неба мерцал всего один далекий холодный огонек. Белый свет его завораживал меня своей красотой, суровой неподкупной строгостью и зовом вечности.

Я представляла себе, что где-то в глубине Вселенной, за миллионы световых лет от Земли, эта звезда когда-то была огромным огненным шаром, притягивая к себе планеты, метеориты, кометы. Она родилась в темной холодной пустоте и погибла там же, но ее прощальный свет, пересекая непостижимо огромные пространства, пришел ко мне из прошлого, рождая надежду, пробуждая чувства, напоминая о тех далеких временах, когда она была так же далека, холодна и прекрасна, какой я видела ее теперь.

Я не знала ее имени, не знала ее возраста, но для меня она была тем прекраснее. Какой-то голос внутри шептал мне, что она моя, только моя. Она светит мне и только для меня.

Мне хотелось сейчас стать такой же далекой, одинокой, но прекрасной звездой среди нашего мира на Земле, как эта неизвестная мне красавица в небе, в ночи, где пока еще не взошла луна, не зажглись новые звезды и нет больше никого и ничего, кроме нее.

Это желание испугало меня и обожгло холодом. Я поежилась невольно и отбросила эту глупую мысль. Пора было спать.

Был сентябрь 1992 года. День выдался теплым. Пронзительно синее небо в обрамлении желтеющей листвы тополей смотрелось удивительно чистым и ярким, прохладное солнышко еще грело малышей и подростков, тянущихся к школе вереницами и стайками, путающимися в мешках со второй обувью, заспанными, а потому медлительными и иногда ноющими от лености преодолевать эту короткую дорогу к школе.

Я была такой же. Шла неторопливо по тополиной аллее, накинув на плечо небольшой матерчатый рюкзачок защитного цвета с кожаными ремешками. Кто-то из моих одноклассников уже с деловым видом таскал дипломат (высший шик для девятого класса!), кто-то еще мучался со старомодными ранцами. Мне не нравилось ни то, ни другое, и моя мама по случаю, у знакомых, купила этот рюкзачок перед началом учебного года. Для походов он был маловат, а таскать учебники подходил в самый раз. Мамины знакомые покупали его когда-то для своего сынульки, но тот презирал подобную лирику и выпросил у предков дипломат. А рюкзачок остался и теперь, по счастью, достался мне.

Еще не проснувшись до конца, я задевала иногда ботинками яркие опавшие на тротуар листья, которые еще не успели убрать дворники, и они взмывали вверх маленьким вихрем. Шурх-шурх. Это было самое веселое развлечение за десятиминутную дорогу.

Время в школе шло так же неторопливо, как моя дорога по золотой тополиной аллее. Алгебра, химия, английский. Кому они были нужны, эти «ду ю спик инглиш, май диэр» и «Ланден из э кэпитал ов зе грейт бритэн»? Можно подумать, у меня иностранцы вокруг и все сплошь британцы. Формулы точных наук мне давались намного проще, опыты с реактивами пробуждали интерес к экспериментам. Там все было понятно, все подчинялось логике, установленному порядку причин и следствий и всегда давало точное знание по интересующему вопросу. Мне нравились также история, рисование, литература – как ни странно, ровно по тем же причинам – я видела закономерности и результаты. В классе я считалась отличницей, четверки были для меня удивительной оценкой, исключением из правил, я не понимала, как такое может в принципе иметь место. Но я не была зубрилой, мне было несложно учиться, даже, скорее, лень. Я как-то сразу понимала и запоминала материал урока с первого раза и знала, что при должном старании могла бы достигнуть куда большего, но пока не видела перед собой ни четкой цели, ради которой пора было бы сворачивать горы, ни стимула это делать. Ведь для пятерки достаточно было повторить все, что было рассказано на уроке. Статус отличницы заставлял остальных одноклассников держаться от меня немного в стороне, но меня это мало волновало в принципе, я не любила пустой болтовни ни о чем, мне становилось скучно в компании одноклассниц, с которыми я не знала о чем поговорить, а потому у меня была всего одна подруга, да и та училась в параллельном классе. Звали ее Алевтина Пономаренко, для меня она давно была просто Алькой, хотя сама она в последнее время настаивала на гордом прозвище Монтана. Алька была немного выше меня, темноволосая, кареглазая, стройная, добрая, но совершенно легкомысленная и разбитная пятнадцатилетняя девица. С первого класса мы сидели с ней за одной партой, перед девятым классом все классы переформировали зачем-то, Альку перевели из нашего класса «А» в параллельный класс «В», но на нашей дружбе это никак не отразилось.

Как и Альке, мне было пятнадцать, а в это время главное для девушки-подростка совсем не учеба. В этом возрасте самая главная тема девичьих грез – романтика и любовь. Я не была исключением. У меня был парень по имени Андрей, с которым мы познакомились год назад в нашем же дворе. Его друзья называли его Сабир (от его фамилии Сабиров), он был на год старше меня и очень соответствовал внешне обычным девичьим представлениям о романтическом герое. Темные волосы в сочетании с голубыми глазами на утонченном до аристократизма лице сражали девиц наповал и складывали штабелями к его ногам. Что он усмотрел во мне, я не знала, мне просто нравилось проводить с ним время, он совершал ради меня мелкие безумства типа залезания на разные высокие точки зданий и спасения от лающих собак, подарков в виде бутылочки кока-колы или жевательной резинки, походов в кино на последний сеанс ради поцелуев на заднем ряду и так далее. Все шло само собой разумеющимся темпом, я его обожала и не задумывалась о том, что это вообще может когда-нибудь закончиться.

Вернувшись с занятий, я бросила рюкзак с книжками и тетрадками на кровать и собиралась переодеться, чтобы быть готовой к вечеру, когда наверняка должен был прийти Андрей.

В дверях показалась моя мама. Она помялась, не решаясь зайти в мою комнату и пряча свои темные печальные глаза. Я спросила, решив ей помочь:

– Мам, что?

Поняв, что сказать все равно необходимо, она сообщила:

– Саша, к тебе Андрей приходил. Он просил передать, что больше не будет с тобой ходить.

– Что?! – я не сразу осознала смысл сказанного. Это шутка? Если это шутка, то какая-то очень подлая шутка. А если нет? Я почувствовала, что задыхаюсь, и закрыла глаза, стараясь подавить боль. Больше всего добил сочувствующий тон матери и ее молчание. Она не старалась меня утешить. Не решилась даже обнять. Она просто стояла в дверном проеме с грустными глазами и молчала.

Наверное, когда-то давно она так же стояла, провожая уходящего от нас навсегда моего отца. Не остановила, не спросила ни о чем. Я помнила из того дня только закрывающуюся за отцом дверь и его белый мотоциклетный шлем, забытый в прихожей. Мне было около пяти лет тогда, и я думала, что плохо вела себя, раз отец ушел. А мать так и не догадалась сказать мне, что причина была не во мне. Я поняла это сама гораздо позже, когда уже незачем было что-то обсуждать.

И вот сейчас женщина, родившая меня и воспитавшая, стеснялась даже успокоить меня, оказавшуюся в такой же ситуации. Возможно, ей не давало это сделать чувство вины передо мной, которое она не смогла преодолеть и которое отдалило ее от меня, которое она старалась как-то компенсировать, найдя мне нового отца, ценой утраты близости с дочерью. А я бы многое сейчас отдала, чтобы она просто обняла меня.

В конце концов, мама ушла на кухню, закрыв за собой дверь и оставив меня наедине со своим поражением. А это несомненно было поражение. Мир, еще полчаса назад так уютно существовавший во мне, придававший мне уверенность в завтрашнем дне и собственных силах, сейчас рушился по кусочкам, как стекло под ударом молотка, и осыпался к моим ногам опасными крошками. Трещины на этом стекле расползались все шире, и куски становились все крупнее, становясь все более опасными для меня самой. Я не знала, за что уцепиться, чтобы уцелеть и выбраться из этой бездны, что происходит и в чем причина. За что? За что он так со мной? Что я сделала? Даже не в глаза сказал, а передал через мать. Я что, не была достойна даже объяснения?

Наконец, сломленная этими мыслями, я упала на кровать и заплакала.

В дверь позвонили. Я догадывалась, что это Алька, но я не хотела сейчас ее видеть. Поэтому забаррикадировала дверь в свою комнату стулом и села на полу, вытирая рукавами и руками растекшиеся по щекам слезы.

– Саш! – позвала из коридора Монтана. – Саш! Пусти! Пусти, я прошу! Саш! – и она забарабанила в дверь кулаком.

Я не ответила, продолжая всхлипывать и пытаться сдержать непослушные слезы.

– Саша! Саш! Сашка! – доносились из-за двери позывные, но я молча ревела, не зная, что мне дальше делать.

Повеситься? Из окна выпрыгнуть? Я еще не окончательно сошла с ума. Да и чего я этим добьюсь? Пустить Альку? Зачем? Чтобы слушать ее утешения и рассказы о ее бесконечных разрывах с парнями? Нет-нет, только не это.

Монтана перестала стучать и спросила у моей мамы, что случилось.

– Андрей сказал, что не будет с ней ходить, – ответила та с кухни и снова загремела кастрюлями.

– Вот я так и знала! Вот поэтому он мне никогда не нравился! – возмутилась Алька за дверью. – Саш! Не реви, с ним разберутся. У меня уже сто раз так было: или я брошу, или меня бросят. Я же не реву. Пусти, Саш! Я с целой компанией пацанов дружу. И тебя познакомлю. Хочешь? Они с ним разберутся. Кент разберется. Он сейчас временно главный. Он скажет – все сразу окей будет. Надо этого тормоза проучить.

– Уйди, Алька, отстань, – выдавила я, наконец.

– Ладно, Саш, сейчас уйду. Я прям к Кенту пойду. Или к Алику. Или к Берту. Короче, все будет хорошо. Только не реви!

Монтана, наконец, ушла, а я отворила дверь на балкон и перегнулась через перила. Холодный сентябрьский ветер дал мне силу, которой мне не хватало. Высота подо мной заставила отпрянуть и напомнила мне о необходимости уцепиться за жизнь – то единственное, ради чего можно выбраться из любой бездны.

– Я не реву, – прошептала я сама себе. – Я не реву.

На следующий день в классе я больше старалась молчать. И на Черепа и Кобру (оба – друзья Сабира) старалась не смотреть.

Я запретила себе думать о произошедшем и плакать, пока не разберусь во всем, тем более при них. Я должна была понять причину. Я должна была понять, что в расставании с Андреем нет моей вины. Возможно, еще удастся что-то наладить, поговорить и прояснить недопонимание.

В нашем классе еще многие не освоились после переформирования. Ребята в основном кучковались с бывшими одноклассниками. Из нашего бывшего класса – так уж получилось – кроме меня, были только двое – Кобра и Череп.

Черепа звали Костей, он был невысокий и худой как скелет, за что и получил свое прозвище. Вдобавок ему нашла охота бриться налысо, отчего впечатление болезненной худобы становилось еще сильнее. Пытаясь хоть как-то набрать вес, ел он много, но не в коня был корм, это не помогало. Не спасала ни кожаная куртка-косуха, ни клепаные кожаные браслеты на худых запястьях, ни тяжелые черные берцы на ногах – по шкале крутости все равно значение оставалось в районе нуля.

Кобра, в отличие от Черепа, был плотным белесым здоровяком, ростом повыше, одет попроще, в миру звался Сергеем и фанател от западных боевиков, смотреть которые ходил по вечерам в видеосалон. Для пущего сходства с киношными героями он даже обзавелся очками-авиаторами, которые на нем смотрелись как на корове седло, но он был уверен, что крут до невозможности, и переубеждать в этом его никому не хотелось, потому что бил он без разговоров сразу в лоб обидчику.

Как ни странно, оба учились неплохо, поскольку у обоих родители – простые работяги – строго следили за успеваемостью отпрысков и надеялись, что их намерение стать царем горы – это юношеская блажь.

Во время занятий я пару раз ловила на себе взгляд Черепа. В нем читалась издевка и даже какое-то злорадство, причину которого я не понимала, но именно сейчас не хотела ее выяснять, посчитав, что наши отношения с Андреем – не его дело и он может думать все, что хочет, мне плевать.

После второго модуля я встретила в школьном коридоре Монтану. Та с ходу приступила к делу, даже не спрашивая моего согласия:

– Сегодня без всяких отпирательств ты идешь со мной к Берту и Алику знакомиться, я им уже все рассказала. После уроков зайду, чтобы была готова.

– Альк, ты идешь? – позвали ее девчонки.

– Все, пока, – и Монтана убежала к своим одноклассницам.

Я не восприняла ее намерения всерьез. С какой стати кому-то разбираться за незнакомую девчонку с таким же незнакомым парнем? Тем более даже неизвестно, что произошло. Каким образом они могут с ним разобраться? Напугать? Побить? Что потребуется при этом от меня, я вообще не понимала. Не за красивые же глаза такие вещи делаются. Да и зачем вообще кому-то с Андреем разбираться? Это же наши личные отношения.

Тем не менее, Алька не привыкла отступать, а потому после уроков зашла, как обещала. Я только что сама вернулась из школы и, находясь в дурном настроении, совсем не собиралась куда-либо идти.

Увидев меня в том же, в чем я была в школе, Алька горестно воздела руки к небу:

– Господи, ты еще не готова?!

– Я только пришла, – пожала плечами я.

– Ладно, идем прям так, – решила Монтана за меня и, схватив мою руку, потащила меня на выход.

Я последовала за ней, зная, что она все равно не отстанет, раз уж ей приспичило, а значит, проще плыть по течению.

Проехав пару автобусных остановок, мы вышли. Монтана снова потянула меня за собой куда-то через незнакомые мне дворы и, наконец, остановилась у одного из подъездов. Мы могли бы дойти и пешком, было не особо далеко. Но страсть к эффектам или природная лень подталкивали Монтану к приключениям и запутыванию следов.

Этот микрорайон Нового города мне был в принципе мало знаком. До сих пор я бывала здесь от случая к случаю, если вдруг возникала надобность посетить вещевой рынок по соседству или овощной рынок, так же расположенный не слишком далеко. Знакомых у меня здесь не было, родственников тоже.

Вокруг было совершенно типовые серые панельные многоподъездные девятиэтажки, такие же, как и в других микрорайонах. Такая же типовая школа в глубине застройки. Такие же ларьки, обшитые белым металлопрофилем, такой же типовой гастроном.

Во дворе, где мы оказались, стояла детская площадка из металлических окрашенных труб, уже довольно обшарпанных. Они сиротливо желтели посреди пустого двора между двумя лавочками и еще желтыми кленами, обрамлявшими срединную часть двора. По периметру было припарковано несколько машин.

Мы стояли у третьего подъезда, следующего сразу за угловым. На нем крупно было написано черной краской 73-108. Фанерная дверь в подъезд была окрашена зеленой краской.

– Запомнила, как пройти? Если что, теперь сюда сразу дуй, – посоветовала Монтана.

Мы зашли в подъезд. Нас встретили два ряда металлических почтовых ящиков, таких же зеленых, как дверь, и небольшой замызганный коврик неопределенного цвета, расстеленный перед лестницей на первую площадку. Сверху слышались голоса.

Алька одернула на всякий случай свою черную миниюбку, поправила сапоги-чулки на шпильках, немного сползшие вниз. Она была хороша, как и всегда, и, зная это, с кошачьей грацией увлекла меня по лестнице наверх.

На площадке между вторым и третьим этажами мы обнаружили двух парней лет семнадцати, расположившихся на самодельной скамейке из кирпичей и досок в нише возле трубы мусоропровода.

– Кого я вижу! – радостно воскликнул один, заметив нас. Парень был симпатичный, темноволосый и темноглазый, выше Альки примерно на полголовы, крепкий. Судя по его рукам со сбитыми костяшками, явно спортсмен – боксер или что-то в этом роде, отметила я для себя. Одет во все черное – тренировочные штаны, водолазка, куртка, кроссовки.

– Меня. И Сашку, ту самую, – сообщила Алька, горделиво вскинув бровь и поведя кокетливо плечом в мою сторону. Она встрепала немного свои длинные волосы, чтобы окончательно завершить впечатление от своего образа, и медленно прошагала в его сторону походкой от бедра, уставив руку в бок. Боксер раскинул руки пошире и принял ее в свои объятия, в которые Монтана радостно и погрузилась.

– Слышь, Алик, – подмигнул второй парень говорившему товарищу, глядя на меня, – а она ниче такая. И Сабир ее бросил? Чепуха какая-то. За это ему стоит навешать.

Он был плотный, ростом повыше Альки, русоволосый, кареглазый, румяный. Нос у него был слегка длинноват, губы тонкие, но в целом выглядел он привлекательно. Мне бросилось в глаза, что одет парень очень хорошо, даже дорого. На ногах очень недешевые кроссовки, кожаная авиационного образца куртка, широкие штаны по нынешней моде, модная стрижка на слегка кудрявившихся волосах.

– Берт, не распускай язык, – предостерегла его Монтана. – Садись, Саш, будь как дома. Это Берт и Алик, знакомься.

Я села на место, которое освободили парни, немного подвинувшись друг от друга. Оказавшись между ними и рискуя быть заляганной брыкающейся от смеха и щекотки Монтаной, я молчала, не зная, что сказать, и с интересом наблюдая за новыми знакомыми.

Алик, прекратив, наконец, щекотать Альку, достал сигареты и закурил, угостил Берта и Монтану, предложил мне:

– Куришь?

– Нет, – помотала я головой.

– Хочешь научиться? – встрял Берт, немного разворачиваясь в мою сторону. Его нос вопросительно пошевелился, что меня рассмешило. Я улыбнулась. Я никогда раньше не думала о том, чтобы начать курить. Здесь же, видимо, это было в порядке вещей и даже приветствовалось. Да, я слышала, что это вредно. Но как-то все это проносилось мимо меня. У нас в семье никто не курил.

– Еще чего! Сашка – золото, сундук сокровищ! А вы хотите ее испортить! – рассердилась Монтана, пытаясь выскочить из крепких объятий дружка. У нее это, конечно же, не получилось.

– Как она тебя любит, – позавидовал Алик. – Меня бы она так любила, – и посмотрел мечтательно на подругу. А та на него сверху вниз уничтожающим взглядом, за которым я прочитала радость и скрытое удовольствие. Ей нравилось нравиться ему. И все же для убедительности, чтобы не выдать себя, она пригрозила:

– Щас как дам, чтобы не говорил глупостей!

– Держи сигарету, – предложил мне Берт. – Буду тебя учить. Затягивайся иии – ммммм хорошооо, – он демонстрировал сказанное, дополняя жестами.

Берт не спрашивал моего согласия, но, принимая меня в компанию, он обусловливал и правила. Хотела ли я возразить в тот момент? С удивлением я поняла, что не хотела. Я приняла правила игры. Более того, мне стало любопытно не только то, чем все это кончится, но и то, как это – быть взрослой. Даже если это выражалось всего лишь в курении.

Я взяла протянутую мне Бертом начатую сигарету и попробовала затянуться. Тут же закашлялась, глотнув дыма. Берт заботливо похлопал меня по спине, улыбаясь:

– Ниче, так со всеми бывает с непривычки.

– Берт! Ты дурак! Что ты делаешь! – крикнула Монтана, пытаясь вырваться из рук Алика и непременно треснуть Берта, который прятался за меня в это время, уворачиваясь от ее кулаков. Алик при этом старался оттаскивать ее подальше, поэтому чаще всего Алькины кулаки мельтешили у меня перед носом. А я, еще не отойдя от дыма – скажем мягко, не самого приятного, пыталась отдышаться.

Поняв, что все уже случилось и ей не удалось что-то изменить, Алька напустилась на Алика, помолотив его за соучастие по плечам и по голове. Несильно, скорее на публику. Алик смеялся, для него эти побои были все равно что жужжание мухи или укус комара. Когда она бросила свое бесполезное занятие, он завалил ее и принялся целовать. Так кончались все их несерьезные ссоры, как потом выяснилось.

– Да ладно, Алька, видишь, ей понравилось, – сказал ей на всякий случай Берт, совершенно не надеясь, что та его услышит. – Как ты? – спросил он меня с интересом.

– Да вроде живая, – ответила я. Я и вправду уже отошла от неприятного впечатления и готова была повторить.

– Будешь со мной ходить? – без всяких предисловий спросил Берт, протягивая мне сигарету снова.

– Нет, Сашка! Он тебя снимет! – запротестовала Монтана откуда-то снизу из-под Алика и пихнула дружка в бок: – Да отстань ты!

– Не сниму, я же еще не полный гад, – заверил Берт, приложив ладонь к сердцу. – А вот целовать буду. Это не запрещено.

Она пыталась что-то еще сказать, но Алик дальновидно стал целовать ее в губы, чтобы она замолчала.

Я слушала, как они решают мою судьбу. И, наконец, спросила:

– А, может, хватит мной распоряжаться?

– Правильно, – согласился Берт. – Будешь со мной ходить?

– Временно, – милостиво кивнула я, оставляя себе пути к отступлению.

За их веселыми перепалками я позабыла, ради чего мы пришли сюда с Алькой. Сейчас было самое время об этом вспомнить, но провидение было не согласно с этим и устроило все по-своему.

Не успела я произнести свое «временно», как в подъезде появились новые личности. Три парня поднимались по лестнице на наш пролет. Самый здоровый из них, по виду похожий на огромный двухметровый шкаф, белобрысый, вихрастый, пружинистой походкой приблизился к Алику и Монтане и поздоровался с ними об руку, с удивлением косясь на меня.

– Привет, кажется, у нас новенькие? – сказал флегматично второй парень, худощавый, среднего роста, с русыми волосами.

– Как ты догадался? – иронично спросил Берт и подал ему руку для приветствия, тот также флегматично ее пожал.

– Да все так же, – ответил тот и сел неподалеку на противоположной лавочке.

Третий парень, высокий, спортивного вида, голубоглазый и светлорусый, самый симпатичный из троих, хитро прищурился, глядя на меня, поздоровался Бертом и Аликом и сел прямо напротив нас:

– Может, познакомишь? Или опять самим?

– Лучше я, потому как она теперь со мной будет ходить, – заявил Берт.

– Да ну! Когда успел? – удивился худощавый парень.

– Сегодня, – с глубоким удовлетворением от своего завоевания объявил Берт и приступил к процедуре знакомства: – Саша, это Кент, – Берт указал на сидевшего напротив меня парня, – и Мальборо, – он кивнул на худощавого.

– Саша, значит? – переспросил Кент меня и позвал: – Киборг, иди сюда!

К нам приблизился третий парень, тот самый громила, до этого разговаривавший с Аликом.

– А вот это наша краса и гордость, наш будущий Арнольд, а сейчас просто Антон или Киборг, – представил Берт здоровяка, щеки которого покрылись красными пятнами, обозначающими румянец. – Вобщем, знакомься, Саш. Я пока с Аликом побазарю.

Как только они с Аликом отошли в угол за трубой мусоропровода, ко мне протянулось три руки. Здороваться.

Я осторожно пожала все три по очереди. Только потрогав руку Киборга, подумала вслух:

– Вот это шкафчик!

Кент и Мальборо засмеялись:

– Наконец-то достойное слово! Не забывай, Киборг, устами младенца глаголет истина!

– Не такой уж она и младенец, – пробурчал Киборг, снова краснея от удовольствия.

– Ну это же для фигуральности, – объяснил Кент и снова с интересом обернулся на меня.

– А курит ли это дитя? – поинтересовался Мальборо. Он был фанат в табакокурении, и это был его любимый вопрос.

– Я не дитя! – я вскинула непроизвольно голову, рассерженная этим сравнением. – А курить еще не курю, но Берт обещал научить.

– Он научит, – усмехнулся Кент, быстро подсаживаясь ко мне на место, которое освободил Берт. От него исходила какая-то странная всепоглощающая волна уверенности и спокойствия, которые передались и мне. Я впервые видела его, но мне на миг показалось, что я всегда была с ним знакома. В его внимательных глазах с хитрецой я увидела свое отражение, и меня это так поразило, что я забыла из вежливости отвернуться.

– Научу! – подал голос Берт из угла, отвлекаясь от своего разговора с Аликом.

– Давай лучше мы тебя научим. Вот смотри, как это делается, – Мальборо, как эксперт в вопросе, присел передо мной на корточки, достал из пачки сигарету «Marlboro», чиркнул зажигалкой и затянулся с наслаждением. Затем передал ее мне: – А теперь ты.

Я приняла сигарету, попробовала еще раз затянуться и снова закашлялась, но уже меньше, чем в первый раз.

– Ничо, скоро привыкнешь, – заверил меня Киборг.

Ритуал посвящения в компанию был завершен, чему я была рада. Мне понравились все эти веселые и немного странные парни. Они так резко отличались от всех, кого я до сих пор знала, включая Андрея и его друзей, что было ощущение, будто я попала в другой мир. Здесь было безопасно и уютно, несмотря на несуразную лавочку из кирпичей и еще более несуразное место сбора. Мне еще не приходилось рассиживаться по подъездам. Что может быть более неприспособленным для бесед и встреч с друзьями, чем это место? Но теперь я предпочла бы остаться здесь, с ними, чем в самой шикарной и уютной квартире.

От моих мыслей меня отвлек Кент:

– Это тебя что ли Сабир бросил?

Вопрос был бесцеремонным, но здесь, видимо, было не принято вилять и церемониться.

– Ага, – сказала я, смутившись.

– Ну и дурак, – резюмировал Кент уверенно.

– Слышь, Альк, ты че-то говорила насчет него, – пробасил Киборг с высоты своего роста.

– Разобраться с ним надо, чтоб не обижал мою девочку. Больше ничего. По шее надавать и Кролу сказать, чтоб добавил. А больше ничего, – ответила Монтана, скучающая без Алика рядом со мной. – Слышь, Алик, время скажи.

– Много, – сказал тот, не поняв ее призыв вернуться к ней.

Мне не хотелось уходить. Но я посчитала, что пора. Мне не нравилась сама Алькина затея с разборками. Что это могло изменить? Что это дало бы мне? По большому счету ничего. Тогда зачем все это вообще было нужно? Я собрала всю свою наглость в кулак и объявила:

– Ладно, мне пора домой. Я матери обещала ужин приготовить, – причина должна была быть уважительной, и я соврала первое, что пришло в голову. Поднявшись со своего места, я дошла до лестницы и обернулась, ожидая Альку.

– Завтра-то придешь? – спросил Берт, еще не закончивший разговор с Аликом. Он сделал пару шагов в мою сторону: – Или мне зайти?

– Зайди, – пожала плечами я, уверенная, что он все равно не придет.

– Ой, я тоже с тобой, Сашк, засиделись мы, – спохватилась Алька. – Алик, проводишь?

– Ну, неохота, – отмахнулся Алик лениво.

– Ладно-ладно, – обиделась Монтана.

Последним, что я заметила, спускаясь по лестнице, был Кент, провожавший меня взглядом. Он улыбнулся одними глазами, подмигнул мне, и я скрылась у него из виду.

По дороге к остановке Монтана все время ворчала:

– Ладно, всплывет.

Я же молчала, размышляя о произошедшем. Я заглянула в неизвестную для меня до этого жизнь Альки, но, поскольку я знала ее натуру, это было для меня закономерным итогом ее легкомыслия. Я попала в компанию, в которой, возможно, меня тоже ничему хорошему не научат, хотя они, как я подозревала, еще были не самое плохое, что я могла бы увидеть. Видно было, что парни из благополучных семей, возможно, простых, но порядочных, просто балбесничают от скуки, играют на публику. Далеко не высшее общество, скорее, некая подъездная интеллигенция. Мне показалось, что в этой самой подъездной интеллигенции гораздо больше хороших черт и задатков, чем в иных правильных мальчиках из очень хороших семей. И тем не менее, их считают неподходящей компанией для хороших девочек. Странное деление людей на первый и второй сорт.

Вопрос, который, должен был бы волновать меня – понравилась ли я им настолько, чтобы они предприняли какие-то действия к Сабиру, в этот самый момент для меня вообще не существовал. Я почему-то думала, что этой встречей все и закончится. Но я ошиблась.

Глава 2.

На следующий день ближе к вечеру, когда я дочитывала текст, заданный на английском, ко мне пришли Берт и Киборг. Растерявшись не столько от того, что они знают мой адрес, сколько от того, что они вообще здесь, я хлопнула ресницами пару раз и пропустила их в дом.

Берт с благостной улыбкой чмокнул меня в щечку, приобняв, и позвал:

– Айда, с Кролом будем знакомиться.

Я не знала, кто такой Крол и зачем мне с ним знакомиться, но возражать не стала. Во-первых, мы с Алькой сами эту кашу заварили. Во-вторых, раз уж мы побеспокоили людей, надо идти до конца. Я пока не думала о последствиях и даже не представляла, что из этого получится. Ну, может, встретятся с Андреем кто-то из них, может, даже подерутся, если на словах не договорятся, наивно думала я. Чего же еще? Мне вообще не нужно было даже этого, я хотела только знать, почему он так со мной поступил. Я не позволяла себе расклеиваться и держалась только этой мыслью: почему, я должна была это знать – почему.

Искать Андрея самостоятельно я не хотела – еще подумают, что я за ним бегаю. А встретить его после произошедшего возможности не было, он просто исчез, хотя мы жили в одном дворе. Оставалось с тоской глядеть в окно на жухлую траву и опавшую листву и грызть себя – но разве это наилучший выход?

Я накинула куртку, обулась и пошла с Бертом. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах и ныть. Я даже не воспринимала Берта как своего нового парня, для меня это была игра, я была уверена, что и для него тоже. Но все-таки хорошо, что они с Антоном пришли.

Между тем, Берт, которого, как оказалось, полностью звали Альберт Лисов, вдохновенно подошел к роли и придерживал меня всю дорогу за талию, иногда поцеловывал вполне целомудренно в щечку и трендел о разных впечатливших его вещах – от мотоциклов до одеколона. Это было удобно: он заменял собой радио, отвлекая от разных мыслей, и при этом не требовал никакого осмысленного ответа, кроме дежурных «ага» и «да». Киборг шел с другой стороны от меня и со вниманием слушал друга, так же неопределенно похмыкивая иногда.

В таком виде мы добрались до центрального проспекта Нового города, где на остановке стоял возле своей бежевой «шестерки» невысокий парень лет двадцати, поджарый, коротко стриженый. На черной футболке его была надпись АС/DС, спортивные штаны с белыми лампасами и белые кроссовки завершали образ делового человека. Заметив Берта и Киборга, он кивнул им, предварительно приветствуя, затем, когда мы подошли ближе, поручкался с ними и без всяких предисловий, оглядев меня, спросил:

– Сабир бросил? Разберемся. И кто подзудил, тоже выясним.

Они перекинулись с парнями еще парой фраз о каких-то сборах, после Крол запрыгнул в машину и отбыл по своим делам.

– А почему его прозвали Крол? – полюбопытствовала я у Берта. Я предполагала до встречи, что такое прозвище ему дали из-за выдающихся передних зубов, но нет, зубы у того оказались вполне обычные.

– Капусту любит, – пояснил весело Берт и потащил меня гулять дальше. Киборг, сославшись на тренировку, по пути отчалил, оставив нас вдвоем.

Берт же весь вечер развлекал меня. Что странно, я ни капли не боялась его, не волновалась за свою честь, а Берт на нее даже не думал посягать несмотря на то, что мы вроде бы считались парой со вчерашнего дня.

За это время я выяснила, что он из очень состоятельной семьи и воспитание получил на должном уровне. Отец его после известных событий годичной давности создал холдинг и влился в экспортный бизнес. Мать работала в мэрии по земельным делам. Быть обычным мажором Берту было скучно, хотелось друзей и приключений, тем более его открытый характер этому немало способствовал. Родители его, обеспечив отпрыска всем необходимым, включая квартиру и мотоцикл, но позабыв привить чаду какие-нибудь интересы и увлечения, занялись своими важными делами, а Берт, предоставленный сам себе и числящийся в последнем классе какой-то английской школы, отлынивал от учебы как мог, зато регулярно посещал место сбора их компании, поскольку друзьям предан был всей душой. Он пока не строил планов на будущее, да и не думал о нем, он жил здесь и сейчас. Берт мог часами рассказывать о своем мотоцикле или рассуждать о сортах баночного пива, сравнивать курорты Сочи и Крыма с турецкими и египетскими. Но считал, что лучше родины места нет. И его устраивала та беззаботная и безалаберная жизнь, которую он вел.

Вернувшись домой ближе к девяти вечера, я все еще улыбалась, вспоминая нашу с ним длинную прогулку по осеннему городу, совершенно освободившую меня от грустных мыслей и забот. Вспомнив, что уроки еще не сделаны, я засела за историю и физику, чтобы завтра не ударить в грязь лицом.

Через несколько дней я заметила, что Череп стал избегать меня в школе. Едва завидев меня в коридоре, он сразу нырял в ближайший класс, чтобы не столкнуться со мной. Его злорадная ухмылочка, запомнившаяся мне ранее, преобразовалась в некую затаенную злость, которая жалила меня каждый раз, если наши взгляды встречались.

Я была в недоумении, и потому, встретившись в очередной раз с Бертом после занятий, решила навести справки по этому случаю.

Берт в ответ прыснул со смеху:

– Гыы… Не переживай, Сашуль, мы с Сабиром поговорили маленько для профилактики. А за Черепком Крол лично следит, чтоб не накосячил снова.

– Кто «вы»? – уточнила я на всякий случай.

– Ну «Восьмерка». Контора восьмая. Я же из нее. Мы все оттудова.

Конторы. Новое явление в нашем городе, которое разрасталось в последнее время в невиданных масштабах. Ползли слухи о разных страшных вещах, которые там происходили, массовых драках и прочем, словно волчьи стаи грызлись за территорию обитания. Редко кто сейчас из молодежи никак не участвовал в них – ради выживания парни объединялись как в группки, так и в целые организации, быть лохом никому не хотелось. Именовались они обычно по номерам домов, в которых проживали их главари, или по названию микрорайона, в котором они действовали. Конторы союзничали и враждовали, это я знала. Но если раньше все это было далеко от меня, лишь по слухам и новостям, то теперь внезапно стало частью моей жизни.

Если они «поговорили», как выразился Берт, с Андреем, то насколько все далеко зашло? Я не хотела ему зла, что бы он там ни думал обо мне. Мы все-таки встречались целый год, бывали друг у друга в гостях, у нас было много общих хороших воспоминаний.

Когда Берт провожал меня вечером домой, во дворе мы наткнулись на Андрея. Я впервые встретила его за все это время с момента нашего странного и внезапного расставания и неприятно поразилась произошедшим в нем переменам. Дерганый, суетливый, немного ссутулившийся – я не узнавала его. Увидев нас с Бертом, он опустил глаза и быстро прошмыгнул мимо в сторону своего подъезда.

Но Берта, кажется, забавлял его вид.

– Слышь, смотри внимательно, у него правый глаз светится, – Берт подтолкнул меня локтем, сказав это нарочито громче, чем нужно.

Сабир, услышав, остановился и обернулся.

– Вали, пока еще не врезал, – приказал ему Берт, выходя вперед и словно специально закрывая меня собой.

Сабир помедлил чуть-чуть и молча прошел дальше. А мы направились своей дорогой.

– Ты, Сашок, смотри. Если что, сразу к нам. Мы ведь все могём, – наставлял меня Берт. – А если Сабир еще лезть будет или вопить, так ты только скажи. Одно твое слово, и его не будет.

Этот румяный рубаха-парень мог быть жестким, если хотел. За все время общения с ним я впервые смотрела на него с этой стороны, и увиденное меня пугало. Самое ужасное, что он воспринимал это как само собой разумеющееся, не подвергая сомнению необходимость применения насилия в принципе.

А как же остальные ребята из его компании – Киборг, Алик, Мальборо и Кент? Значит, и они могли быть такими? Получается, могли. Они ведь не последние люди в своей конторе, как выяснялось, старшие. За внешним весельем и простым общением стояла какая-то неведомая мне пугающая своей разрушительной мощью сила. Не разобьет ли и меня эта тьма, безжалостно и обыденно, как волна о скалы бьет все, что попадается ей на пути?

Мне вспомнилось вдруг удивительное ощущение уверенности и спокойствия, окутавшее меня, когда рядом со мной присел Кент, – в тот, самый первый день. Я словно растворилась в нем, завороженная чистотой его глаз, которые теперь некстати иногда вспоминались мне независимо от того, была ли я одна или с кем-то еще. Разве он такой же? Разве он мог быть жесток? Я не хотела этому верить. Это не вязалось с моим впечатлением о нем. У Берта же я не решилась спрашивать об этом.

Независимо от своего отношения к Андрею и Черепу, я не хотела категорически доводить ситуацию до крайности, тем более провоцировать кровопролитие, и потому решила предупредить их о возможной опасности. Пусть просто будут более осторожны, авось, пронесет. Ведь я не могла управлять событиями, а парни могли решить, что сделанного уже недостаточно.

Я надеялась в школе встретить Черепа или Кобру и попросить, чтобы они предостерегли Андрея, но, как назло, они оба не явились на занятия на следующий день. И мне пришлось идти к Черепу самой, благо он жил в соседнем подъезде.

Дверь открыл его отец, такой же сухопарый и лысый, с глубоко посаженными глазами, как и сын.

– Коська! А ну топай сюды! К тебе пришли! – провозгласил он и ушел обратно к телевизору, где передавали футбол.

В коридоре появился Череп с распухшей щекой.

– Чего тебе? – недовольно спросил он у меня.

– Я хочу предупредить. Сабира могут еще раз встретить, пусть поостережется. Ради своего же блага.

– Ты что ль натравила?

– Нет, просто случайно узнала. Ладно, все.

Я ушла с чувством выполненного долга.

У своего подъезда я встретила Берта, который как раз шел за мной. В руках у него был черный пакет, в котором позвякивали бутылки.

– Идем бухать, – предложил он вместо приветствия и похвалился: – Водяра и пива банка. Знаешь как не хило! Особенно если через затяг.

– Не знаю, не пробовала, – я невольно улыбнулась, озадаченная.

– Значит, сейчас попробуешь, пошли, – Берт подхватил меня под локоть и повел к соседнему дому, где жила Монтана.

Против моих ожиданий, мы направились не к Альке, а поднялись на лифте на девятый этаж и пошли вверх по лестнице на чердак. Железная крашенная дверь на технический этаж была притворена, но не заперта. Забравшись внутрь, мы очутились в достаточно просторной бетонной коробке, через которую по всей длине были протянуты бесчисленные трубы и провода. Кое-где обстановка дополнялась металлическими лестницами, ведущими на самую крышу. Пройдя примерно расстояние пары подъездов, мы увидели компанию, которая ожидала нас, рассевшись на трубах, кирпичах и лавочке из тех же кирпичей и доски. В центре композиции была расстелена старая цветастая клеенка с чьей-то кухни, на которой уже стояла открытая банка соленых огурцов, нарезка из вареной колбасы и хлеба и несколько бутылок пива.

Помимо уже знакомых мне Монтаны, Кента, Мальборо, Киборга и Алика, здесь были еще два паренька. Мне представили их как Сильвестра и Качка.

Качок был уменьшенной копией Киборга, с меня ростом и потемнее, но по фигуре один в один. Они даже ходили в одну качалку.

А Сильвестр больше напоминал пухлого невысокого Сильвестра Сталлоне, если бы тот, конечно, мог быть невысоким и пухлым (видимо, за что и получил прозвище).

В конторе они оба ходили в средних, но старшаки брали их на свои тусовки ради развлечения, поскольку оба были несколько бестолковы и тем забавны остальным.

Завидев нас с Бертом, компания зашевелилась. Парни с приветственным «Оооо» стали здороваться, хлопая его по плечу или ударяя по подставленной Бертом ладони. Тот победно потряс пакетом и выставил на клеенку две бутылки водки «Пшеничная» и трехлитровую банку жигулевского пива, закрытую полиэтиленовой крышкой.

– Сашка, привет, садись быстрее! – замахала мне рукой Монтана, предсказуемо пребывающая в объятиях Алика, указывая на свободное место на лавочке. Я улыбнулась и присела, наблюдая за присутствующими. Мы еще не виделись с ними после той первой встречи, и я пыталась понять, изменилось ли что-то за это время.

Парни расселись кружком, стоять остался только Качок, которому не хватило места, но и он в итоге примостился на трубе отопления неподалеку. Она была обмотана изоляцией, сидеть на ней было мягко и удобно, он болтал ногами и жевал колбасу.

Рядом со мной с обеих сторон оказались Берт и Кент. Кент разливал по пластиковым стаканчикам водку, Мальборо добавлял туда пиво. Берт взял пока неразбавленный стаканчик с водкой и предложил мне.

Мой алкогольный опыт до этого дня ограничивался только пивом, которое мы иногда попивали с Андреем во время свиданий. Я осторожно понюхала содержимое стаканчика и вопросительно взглянула на Берта.

– Не бойся. Залпом пей, – посоветовал он ободряюще.

Я глотнула водки и застыла, боясь пошевелиться. В горле было очень противное ощущение, я даже поежилась:

– Брр.

– Закусывай быстрее! – Берт чуть не силой впихнул мне в рот кусок хлеба.

– Дай пива, – попросила я. – Гадость-то какая. Как вы ее пьете?

– Это потому, что ты не привыкла. Вот тебе и кажется всякое, – наставительно провозгласил Качок с трубы.

– Хочешь еще? – спросил Кент, улыбаясь хитро.

Мне не хотелось. Но не хотелось и показать свою слабость, особенно ему. Поэтому я храбро кивнула. Кент налил мне снова в мой стаканчик водки и ждал с интересом. Я вдохнула в грудь побольше воздуха, смирившись с необходимостью погрузиться в пучину алкогольного опьянения, и снова залпом выпила, зажмурившись. Тут же получила в награду от него бутерброд с колбасой и огурцом и стала жадно его жевать.

Кент одобрительно поднял палец вверх, а затем провозгласил тост за храбрость. Берт поддержал его, встав с лавочки и пустившись в долгие рассуждения о подвигах.

Предоставленная сама себе, я ела, чувствуя, как внутри меня постепенно начинает разливаться тепло. И не могла отделаться от странного чувства, что Кент исподтишка наблюдает за мной. Он казался мне сейчас кем-то вроде волка, охраняющего покой своей берлоги, но эту фантазию я списала на алкоголь.

Вдали послышался шум. Кто-то быстро шел по этажу, но компания не сразу обратила на это внимание. Лишь когда из-за угла показались первые люди в погонах, Качок, свалившись от неожиданности, с трубы, завопил:

– Атас! Мусора!

Это было уже бесполезно. Парни вскочили, но сопротивляться не стали – зачем себе статью с пола поднимать? В конце концов, за что их могли задержать? За пьянку? Это ненаказуемо.

Я видела краем глаза веселую усмешку Кента, когда его уводили, и Берта, который не забыл крикнуть мне, чтоб я не волновалась, все будет хорошо, после чего его утащил страж правопорядка. Сама я уцепилась за Монтану, и нас обеих с ней под локотки повел вниз один из милиционеров. Монтана пыхтела и злобно ворчала, что приличным людям уже и побухать не дают спокойно.

Так я впервые попала в инспекцию по делам несовершеннолетних. Она располагалась на втором этаже в четырехэтажном сером здании на Верхней Террасе. Ремонта там давно не видели. Линолеум состоял сплошь из заплаток и не имел потому какого-то одного определенного цвета и рисунка. Обои держались лишь на честном слове. Большое окно не было зарешечено, краска на раме у него давно облупилась. Зато вдоль стен было наставлено для посетителей много стульев, уже повидавших многое за время своего существования. Сержант, возглавлявший облаву, велел сидеть на этих стульях, не орать и ждать инспектора.

Судя по всему, компания была здесь не раз. Они привычно порасселись по углам. Я тоже села возле Берта и Монтаны и стала смотреть в окно, предполагая, что вечером меня ждет неприятный разговор с матерью. Стул был неудобный, пришлось приспособиться, чтобы занять приемлемое положение.

Алик и Мальборо продолжили как ни в чем не бывало играть в дурака на деньги. А когда последние у Алика закончились, он решил поиграть на Монтану и проиграл.

– Альк, – обратился он к ней. – Ты только не нервничай.

– Что такое? – насторожилась Алька, подавшись вперед, как сурикат, ожидающий опасности.

– У меня деньги кончились, чет мало взял сегодня, – объяснял Алик. – Ты только не сердись, но я тебя проиграл Мальборо.

– Что?! – вскрикнула Монтана так, что услышали все находящиеся в коридоре и кабинетах. – Что ты сказал?!

Она вскочила и забегала перед ним туда-сюда, в ярости ломая руки и пытаясь придумать, как прибить Алика.

– Я постараюсь отыграть тебя обратно, ты только не сердись, – уверял Алик, показывая ей, как шустро он тасует колоду карт.

– Я тебя убью, а ты говоришь не сердись! – шипела Алька, протягивая к нему в бессилье скрюченные пальцы. – Я тебе не знаю, что сделаю! Нашел на что в карты играть! Играл бы на Берта или Кента! Как ты мог играть на меня?! – и Алику досталась звонкая оплеуха.

– Только не по голове! – завопил Алик, пытаясь закрыться от взъяренной женщины руками.

– Играл бы на Берта! На Качка, в конце концов. Почему на меня?! – орала Монтана, молотя по нему кулаками. Ее оттаскивал в это время Сильвестр, но его силенок явно не хватало.

Мальборо невозмутимо собирал карты и деньги, явно довольный разворачивающимся зрелищем.

– Не кричи, Алька, – прервал ее Берт. – Карточный долг – это святое. Я бы тоже на Сашку играл, если бы у меня деньги кончились.

На этот раз вскрикнула я, ошарашенная таким поворотом и подогретая алкоголем:

– Что?! – я встала, вскинула гордо голову и решительно объявила: – Все! Я больше с тобой не хожу!

– Сашк, у меня вырвалось, я Алика защищал, – оправдывался Берт, протягивая мне раскрытые ладони. – И денег у меня много.

Лучше бы он промолчал, подумалось мне.

И я пересела на другой свободный стул, оказавшись между Кентом и Киборгом. Кент все это время молча следил за перебранкой со своей неизменной хитрой улыбочкой. Я скрестила руки на груди, надувшись на Берта, и стала смотреть прямо перед собой, где на противоположной стене размещался стенд с разными профилактическими листовками. Кент проследил за моими телодвижениями, но через секунду отвернулся от меня, тоже скрестил руки на груди и прислонился затылком к стене позади нас, продолжая улыбаться.

– Отлично, Сашка! – похвалила меня Монтана и погрозила пальцем своему кавалеру: – Я с тобой, Алик, тоже больше не буду ходить!

– Ага, ты ведь теперь с Димкой будешь, – поддакнул ей радостно Сильвестр.

– А хоть и с ним, но не с тем, кто способен проиграть меня в карты! – и Монтана демонстративно устроилась на коленях у Мальборо и даже поцеловала его в щеку, что вызвало приступ ревности у Алика.

Но сцена не имела продолжения: в коридоре появилась гроза всех контор – Фаина Алимовна, инспектор ПДН. «Гроза» была маленького роста и немного полноватой, но еще не старой женщиной. Черные волосы ее были коротко стрижены. Она была в форме с майорскими погонами и очках в тонкой оправе, спущенных немного на носу. Она оглядела нас, притихших, поверх очков и поманила меня пальцем:

– Ты еще кто? Почему всех знаю, а тебя нет?

– Она новенькая, – пояснил Киборг.

– Как зовут?

– Саша, – ответила я тихо.

– Идем, – и мы прошли с ней в ее кабинет.

Фаина Алимовна достала бумагу, ручку и стала что-то писать, задавая вопросы о месте учебы и жительства, моих оценках, моих интересах, потом сказала:

– Так вот, Саша Измайлова, советую тебе бросить эту компанию. Они тебя ничему полезному не научат. Это общество не для тебя.

– Почему же? – спросила я немного нервно, все еще злая на Берта.

Женщина задумчиво взглянула на меня и пояснила:

– Они уже не смогут исправиться. Их образ жизни – это пьянки, драки, курево и проститутки, иногда и наркотики. Не порть себе жизнь.

– Но ведь не все такие, – возразила я, просто чтобы не оставлять ей последнее слово. Алкоголь во мне все еще подогревал мою смелость.

– Не все, – согласилась она, – но многие.

– Они не такие, я чувствую, – призналась я, впервые озвучив даже для себя самой свои ощущения.

Фаина Алимовна положила ручку, сцепила пальцы и положила на них подбородок, словно оценивала меня. Потом вздохнула:

– Чувств мало. Нужен опыт. И ты в этом еще не раз убедишься, – она снова взялась писать что-то. – Все, иди пока что. Я предупреждаю, что, если поймаю тебя еще раз в той же компании, поставлю на учет. Поняла? Куришь?

– Недавно научилась, – почему-то я была не в силах ей лгать.

– Бросай, сейчас будет легче, чем потом. Пьешь?

– Да, – к сожалению, и это стало правдой сегодня.

– То же самое советую. Ступай. Позови ко мне… как уж его у вас кличут? Берта.

– Берт, тебя, – позвала я, выйдя из кабинета, и снова села на прежнее место.

– Ну чо? Первый раз предупредили? – спросил Качок радостно. – Еще два раза осталось, и будешь как я!

– Спасибо, не хочется, – поблагодарила я за информацию.

Глава 3.

Итак, я связалась с нехорошей компанией и деградировала в глазах окружающих. Фаина позвонила мне домой. Я слушала, сидя под ее дверью на неудобном стуле, официальный и строгий тон инспектора, закрыв лицо руками, не замечая ничего вокруг, пока не почувствовала чью-то ладонь на своем плече. Инстинктивно обернулась и увидела слегка озадаченные глаза Кента:

– Саш, ты плачешь?

– Нет, – помотала я головой. Я действительно не плакала, просто хотела собраться с мыслями. Мне нужно было выстроить оборону, предстоял сложный разговор с мамой после моих приключений в милиции. Внутренне настроившись, я заготовила уже кучу аргументов, что ничего плохого я не делаю и ребята в целом неплохие. Я повторяла про себя эти мантры, чтобы лучше запомнить. Неожиданная моральная поддержка от малознакомого, практически постороннего человека произвела на меня неожиданный эффект: я встряхнулась, выпрямилась, выдохнула и повторила: – Нет, не плачу.

– Хорошо, – кивнул он и улыбнулся. – Не переживай, все будет хорошо.

Как ни странно, он оказался прав. Разговора с мамой не последовало, хотя я ждала его весь вечер. Мама читала журнал, отчим смотрел телевизор, а я сидела в своей комнате и пыталась учить уроки. Успеваемость не должна была страдать от личных проблем.

С утра я проснулась не в настроении. Я не была уверена, что совсем никаких последствий не будет. Наскоро умывшись и одевшись в свое единственное черное платье с черными колготками, я смоталась в школу, даже не позавтракав.

Перед химией (это был второй модуль) меня вызвала к себе мама. Как завучу по методической работе, ей был предоставлен хороший светлый кабинет на втором этаже школы с окнами во двор, но на солнечной стороне. По периметру он был заставлен лакированными шкафами со стеклянными дверцами, за которыми хранились бесчисленные папки и стопки бумаг. Посреди кабинета стоял длинный стол, за которым обычно обсуждались ее методические дела с учителями и посетителями, завершался он письменным столом у окна.

Сейчас за длинным столом сидели две женщины. Одну я видела вчера в инспекции. Высокая крашеная блондинка, нос с горбинкой, глубоко посаженные голубые глаза, подведенные черным карандашом для выразительности. Звали ее Наталья Сергеевна, она являлась заместителем Фаины Алимовны в звании капитана, но сейчас она была в штатском – коричневом шерстяном пиджаке и такой же юбке. Вторая дама была заместитель директора школы по учебно-воспитательной работе Валерия Федоровна Яковлева. С аккуратной копной черных блестящих волос, уложенных в пучок, в сиреневом платье с брошью на плече, на ухоженных руках маникюр и золотые часы-браслет фирмы «Заря». Я всегда избегала ее общества, подсознательно побаиваясь ее, но сейчас выбора не было.

– Здравствуйте, – сказала я, входя в кабинет. – Чего тебе, мам?

– Здравствуй, Саша. Мы к тебе вообще-то, – ответила за мою маму Наталья Сергеевна.

– Ко мне? – удивилась я, понимая уже причину и собрав в кулак силу воли.

– Да, – подтвердила Валерия Федоровна. – Присаживайся, – она жестом указала мне на стул по другую сторону стола от себя.

Я села за стол и убрала руки под столешницу. Чтобы не видели, как они дрожат от волнения.

– Нам поступил сигнал, и мы должны на него отреагировать. Ты хорошо учишься, являешься примером для многих учеников. И вдруг ты оказалась в милиции! Это непостижимо! Что с тобой произошло? Как ты докатилась до такого? А если с тебя возьмут пример другие, что же будет с нашей школой? – стала рассуждать Валерия поучительным тоном.

Моя мама сидела потупившись, словно это ей читали сейчас нотации, и не смела заступиться за меня. Она вообще не умела защищаться и защищать. Тогда я, зная, что от нее поддержки ждать не приходится, решила сделать это сама:

– А что должно быть? Что я сделала предосудительного? Я никого не убила, ничего не украла. Просто посидела с друзьями на чердаке.

– Ну знаешь ли! – изумилась Валерия моей наглости. – Просто так в милицию не попадают. А если ты была с друзьями, у которых на уме только спиртное и девушки, то ты находилась в очень даже предосудительном для себя положении. Поэтому я еще раз спрашиваю, что случилось? Ты за какие-то две-три недели опустилась так, что стыдно сказать! Раньше ты никогда не позволяла себе такого.

– Знаете, Валерия Федоровна, по-моему, вы немного преувеличиваете все, но в ваших словах есть доля истины, – вмешалась на мое счастье Наталья Сергеевна. – Возможно, конечно, что раньше Саша и не пошла бы на чердак с такой компанией. Но у нее переходный возраст, вы же знаете, как это бывает. Я уверена, что здесь чье-то дурное влияние или какие-то веские причины, – и, обратившись к моей маме, продолжила: – Вы не замечали, не произошло ли чего-нибудь с Сашей в последнее время? Я имею ввиду личные отношения с друзьями. Кто общается с ней чаще всего?

– Вроде ничего особенного, – пробормотала мама, даже не думая меня покрывать. – Хотя у Саши произошла какая-то ссора с Андреем. Больше они не дружат.

Наверное, это было правильно, я должна была сама отвечать за свои поступки, но как же мне хотелось хоть капли материнской любви! Я смотрела на нее и спрашивала себя, почему она так слаба? Почему не хочет нисколько проявить это знаменитое материнское самопожертвование, о котором столько написано в литературе, столько снято в кино? Почему она все время живет в страхе? Чего она боится?

– Андрей? А фамилия? – поинтересовалась Наталья Сергеевна, делая пометки в своем блокноте.

– Сабиров, – подсказала мама, стараясь не смотреть на меня.

– Душевный спад после разрыва с парнем – это можно понять, – продолжала Наталья Сергеевна. – Саша, я советую тебе стараться лучше себя контролировать. Помирись или забудь о нем, но уйди из компании, в которой тебе лучше не быть.

Три эти женщины сидели и размышляли, с кем мне стоило дружить, а с кем нет, обсуждали мою личную жизнь и отношения. Не зная моих друзей и даже ни разу их не видев в своей жизни. Я понимала, что они хотят мне добра – по-своему, с высоты опыта, так сказать. Они судили по себе, при том что ни одна из них не могла похвастаться счастливым браком. Моя мама жила с отчимом от запоя до запоя. Наталья Сергеевна, насколько я успела понять, была глубоко не замужем в свои тридцать пять с гаком лет. А Виктория Федоровна была вдовой вот уже двадцать лет. И вот эти прекрасные женщины сейчас учили меня, как мне жить. Это переполнило мое терпение, и я вспылила:

– Какое вам дело до моей личной жизни? Хватит меня запугивать сказками о нехороших дядях, которые испортят мне жизнь своим присутствием! Я нормально учусь, что вам еще нужно? Все, что происходит со мной вне школы, не ваше дело! Вы отчитываетесь только за мою успеваемость и поведение в школе, а не дома и на улице.

Поняв, что зашла уже дальше положенного, я внезапно замолчала, тихо извинилась и выбежала за дверь. Там я остановилась. Ужасно хотелось знать, что скажут эти тетки.

– Наглая девчонка. Самовлюбленная и неуравновешенная, – сердилась Валерия.

– Зачем же так сразу? – мягко оборвала ее Наталья Сергеевна. – Просто девочка не любит, когда кто-то чужой касается ее личной жизни. Это бывает. Она просто замкнулась в своей беде, ей очень тяжело. Ведь часто бывает, что девушка, которую бросил ее парень, продолжает любить его, или ей просто тяжело забыть о нем. Нужно время. Время все взвесит и всех рассудит. Подождем.

– Хорошо, – согласилась Валерия. – Но все же…

– Я поговорю с ней дома, – уверила мама. – Попытаюсь переубедить.

– Уж вы постарайтесь.

Прозвенел звонок с первой части модуля, и я отправилась в класс.

Разговор с мамой вечером оказался не очень длинным. Я сидела на стуле, кивая молча в ответ ее речи. Она нервно изливала мне душу, высказывая опасения о последствиях для ее работы, репутации семьи, моей собственной репутации. Говорила, что я должна думать о последствиях свои поступков и беречь себя. Я смотрела на ее черные волосы, постриженные под объемное каре с челкой, и видела в них два седых волоска. Господи, это было невыносимо! Конечно, можно было покричать, побеситься, поругаться, пригрозить, что уйду из дома. Но я решила помолчать: пусть выговорится, я потерплю. Ей станет легче, а у меня останется чистая совесть.

Ее прервал звонок в дверь. Мама, посмотрев в дверной глазок, крикнула:

– Иди отсюда!

– Пусти! – донесся рычащий голос отчима. Он опять был пьян.

Я обхватила голову руками, чтобы поменьше слушать эти бесконечные перепалки. За восемь лет они надоели мне до чертиков. В периоды трезвости он был тих как ягненок. Туповат, но тих. Помогал отвезти и привезти что-то, ходил в магазин, меня никогда не доставал, даже иногда приносил конфеты или куклу, не зная, что еще подарить девочке. Он не пытался никогда заменить мне отца, но я не могла пожаловаться, он хотя бы старался мириться с моим присутствием. Но иногда на него находило что-то необъяснимое. Он вливал в себя ведрами все, что горело, – от самогона до одеколона – и превращался из ягненка в скотину, обрюзгшую, багровую, слюнявую до безобразия скотину. А поскольку запой продолжался не один день, эти периоды становились просто адом на земле. Мама плакала, забившись в угол, я запиралась в своей комнате без возможности выйти, и так до тех пор, пока какой-то божественный луч спасительного света не пробивал дырку в темном сознании отчима (а это могло занять и неделю, и месяц).

Сейчас мама беспомощно кричала:

– Иди и ночуй там, где пил! Нисколько о семье не беспокоишься!

Мне было стыдно сейчас от того, что я ее так расстроила, хотя ей и без меня не просто. Хотелось ее защитить, раз она у меня была такой трусихой. Но что я могла сделать? Мне всего пятнадцать, и я даже не парень, чтобы отдубасить его как следует.

Отчим что-то еще прорычал неразборчиво, но вдруг замолчал, потом, обращаясь к кому-то другому, пробурчал:

– Чего стоите? Пошли отсюда! Ишь вылупились. Не видели, как человека в дом не пускают?

– Нет, дядя, – послышался странно знакомый мне голос. – Мы к Саше пришли, а ты нам задаром не нужен. Просто ты у ее двери стоишь.

– Мальчики, позовите милицию! – попросила из-за двери мама.

– Не, пацаны, не зовите. К Сашке пришли? Так она… ну, вобщем, не родная, но дочь. Вы мне поможете домой зайти, а я с вами ее отпущу, и гуляйте, где хотите.

– Кент, я сейчас! – подала я голос и поспешно стала обуваться. Господи, как он был вовремя! У меня не было времени даже подумать, зачем он здесь, я просто была рада убежать из дома хоть ненадолго и не видеть этого ужаса.

– Саша, неужели ты нисколько не поняла все то, что мы тебе говорили с Валерией Федоровной и Натальей Сергеевной? Неужели ты не понимаешь, что эта трясина затянет тебя и тебе никто не сможет помочь? – запричитала в отчаянии мама, ломая руки.

– Мам, ты же прекрасно знаешь, что Кент – это не трясина, – улыбнулась я. – Ты просто не хочешь понять. Да и какая трясина, если отчим пришел? Ты же хорошая, добрая, умная, ты же знаешь, – я поцеловала ее в щеку, накинула куртку и взялась за ручку двери.

– Саша, – вдруг сказала мама. – Я понимаю. Ты сможешь постоять за себя.

Это было неожиданное признание в доверии ко мне.

– Я знала, что ты поймешь, – я с облегчением обняла ее крепко и открыла дверь.

Отчим сунулся было в щель, но поскольку в пьяном состоянии он был довольно неповоротлив, я успела отпихнуть его в сторону и выскочила на площадку, захлопнув за собой дверь. Мама тут же заперла ее с другой стороны.

– Сашка! Даже ты отца не уважаешь! Зачем ты дверь захлопнула? – возмутился отчим.

– Протрезвеешь, а потом зайдешь, – громко сказала мама из-за двери.

– Никто меня не любит. Все моей смерти хотят, – ворчал отчим, не зная, что ему делать дальше. – Даже дочь предала. Помогает этой…

– Идем, Саш, – позвал Кент. Он обнял меня за плечо и увлек вниз по лестнице. А я, вся еще в раздрае от очередного скандала и признания мамы, даже не обратила на это внимания.

Мы с ним и Мальборо спустились на первый этаж и вышли из подъезда. Вечер был чудесный. Легкий необычно теплый для осени ветерок заставлял шелестеть последние листочки на почти обнаженных ветках деревьев и кустов. Стояла необычная тишина, на улице почти никого не было, хотя было еще от силы часов шесть. Я втянула ноздрями свежий влажный воздух и закрыла глаза, пытаясь избавиться от негатива в голове. Парни закурили и молчали, давая мне время остыть.

– Вы чего пришли-то? – поинтересовалась я, наконец, обращая на них внимание.

– А что? Обязательно по делу надо приходить? Просто в гости, – ответил Кент бодро. И опять эта едва заметная улыбка одними глазами.

– Какие сейчас гости? – усмехнулась я невесело. – Отчим пришел.

– Говорят, с тобой Валерия с Натальей Сергеевной сегодня разговаривали, – начал Мальборо.

– А-а, это, – протянула я разочарованно, поняв причину их визита. – Было дело. Отчитывали за вчерашнее и надавали кучу советов.

– Например?

– Например, бросить вашу компашку.

– Это еще почему?! – возмутился Мальборо. А он крайне редко возмущался. У него от негодования даже одна бровь поднялась.

– Потому что у вас на уме только секс и алкоголь, – поддразнила я его.

– Не слушай их! У нас, кроме этого, еще на уме много других вещей. Курево, мотоциклы, спорт, – стал перечислять Димка, загибая пальцы.

– Ах, «кроме этого»?! – рассердилась я, уставив руки в бока.

– Ну не так сказал! – развел руками Мальборо.

– Надеюсь, ты этого не сделаешь? – спросил Кент. В его голосе мне почудилась надежда, и меня это удивило так, что я снова забыла отвернуться под его взглядом.

– Конечно, нет, – я улыбнулась уголками губ, немного растерянная.

– Вон эта… Алька бежит, – вдруг сказал Мальборо, указывая на цокающую каблуками по тротуару мелкими шажками, но с немыслимой скоростью Монтану.

– Сааааашк! – Монтана затормозила в каких-нибудь десяти сантиметрах от меня.

– Что? – спросила я ее.

– Подожди меня! – выпалила она и шумно выдохнула, переводя дух: – Фууух!

– Но ты же уже здесь.

– Я хотела это крикнуть еще когда бежала, но не успела, – пояснила Алька, растопыривая пальцы и от этого становясь похожей на краба. – Мы же к Алику собирались.

– Зачем?

– Я с ним еще не кончила ругаться.

– А завтра нельзя?

– Можно. Но откладывать, – она покачала с сомнением головой, всем видом показывая, какая это может быть ошибка.

– Подождешь. Если ты ему будешь нужна, он сам придет, – рассудил Мальборо.

– Тогда пошли в комнатуху, – предложила Алька.

И мы отправились в дом, стоящий по соседству с моим, но с другой стороны от Алькиного. Он выходил на проспект, на первом этаже у него располагался магазин, а вторым этажом в доме считался технический этаж. Лестничные пролеты не останавливались поэтому на втором этаже и вели дальше, к квартирам на третьем этаже.

Мы зашли в первый подъезд, поднялись на лестничный пролет, который должен был соответствовать второму этажу, и Мальборо вынул решетку в квадратном отверстии в стене.

В отверстие пролезли Мальборо и Монтана, за ними я, последним шел Кент, поставивший решетчатую загородку на место. Мальборо включил свою любимую зажигалку и пошел вперед, подсвечивая ею.

Мы друг за другом шли некоторое время по узкому коридору, все время перелезая и перешагивая через водопроводные и канализационные трубы, и в конце концов оказались в небольшой комнатке. Коридор вел дальше, но туда мы идти не собирались.

Все стены «комнатухи» были сплошь обклеены картинками и исписаны. Особенно выделялась надпись «MAFIA», сделанная черной масляной краской во всю стену. На картинках была всякая чепуха, выдранная из журналов: сигареты, девушки в бикини и без, парни с торсами Геракла, мотоциклы. В самом центре висели плакаты с Сильвестром Сталлоне и Арнольдом Шварценеггером.

– Это любимые плакаты Киборга, – весело шепнул мне Кент.

– Я уже поняла, – кивнула я, теперь понимая, почему Берт сказал, что Киборг – это будущий Арнольд.

– Здесь мы иногда заседаем, а иногда семнарь заседает. Тогда мы идем в детский сад на веранды, – пояснил Кент, приглашая меня присесть на ящик, поставленный у стены.

– Какой семнарь? – не поняла я, присаживаясь.

– Это контора такая, семнадцатая, она сейчас всем в Новом городе заправляет. Самая большая и самая сильная контора, – пояснил Мальборо, зажигая толстый огарок свечи в стеклянной банке.

Стало немного светлее. Монтана подала ему еще одну банку со свечой, и он ее тоже зажег. Мы расселись кружком вокруг этих свечек, как у костра. Было что-то романтическое в таком приключении. В отсветах пламени тени на стене казались длинными и узкими. Я встретилась взглядом с Кентом. Его глаза в полутьме казались темными и глубокими, а отсветы пламени плясали в этой бездне веселыми искорками. Завороженная ими, я затаила дыхание. Но, желая бороться до конца, вскоре пришла в себя и попыталась нарушить эту странную магию вопросом, ни к кому конкретно не обращаясь:

– А восьмерка?

– Наша контора тоже большая и сильная, но все же чуть поменьше, чем семнарь, – Кент смахнул с ящика пыль и неизвестно откуда взявшиеся опилки, поправил банки со свечками.

– Почему?

– Это не для наших мозгов, – вмешалась Монтана, прикуривая у Мальборо.

– А кто в семнаре главный? – я продолжала упрямо задавать вопросы, просто чтобы не поддаваться опять этому странному чувству, которое возникало у меня, когда мы замолкали.

– Канат. А зачем тебе? – поинтересовался Кент, тоже закуривая.

– Просто спросила. Познакомиться, может, хочу, – я не понимала, почему, но меня словно черт дергал поддразнивать их.

– А че, это можно устроить, – пожал плечами Мальборо. – И для нашей, и для твоей пользы будет.

Я больше ни о чем не спрашивала. Монтана с Мальборо тихо переговаривались о чем-то своем. Кент, задумавшись, смотрел на огоньки в банках. И я не посмела больше мешать ему своими глупыми вопросами.

Вскоре, впрочем, он поднялся, давая всем понять, что нам пора. Мы выбрались по уже известному нам пути на улицу и отправились гулять.

Вскоре нам попался Киборг, возвращавшийся с тренировки, и Монтана с Мальборо ушли с ним. А мы с Кентом остались вдвоем – впервые за все время знакомства. Я подсознательно боялась этого момента, поэтому первые несколько минут старалась даже не смотреть на него. Он шел очень близко, засунув руки в карманы, и, кажется, вполне расслабленно. Иногда улыбался мне, как обычно, одними глазами. И молчал. Наконец, я тоже расслабилась и, чтобы разрядить обстановку, решилась на еще один глупый вопрос:

– А как тебя зовут на самом деле?

Он рассмеялся, качая головой:

– Алексей.

– Нет, ну правда, столько раз встречались уже – и курили, и пили вместе, и даже в милиции побывали, а я до сих пор даже имени твоего не знаю, – оправдывалась я.

– Я сам виноват, надо было самому сказать, – он все еще смеялся, теперь уже над собственной недогадливостью.

Мы присели на лавочке в сквере. Кент предварительно смахнул с нее всю листву и убедился, что доски сухие. Какое-то время прошло в тишине. Было просто хорошо вот так сидеть вдвоем рядом и молчать.

– Давай с тобой ходить? – вдруг предложил Лешка, развернувшись ко мне в полоборота.

– Давай, – пожала плечами я.

Я смотрела в этот момент, как пегая бродячая собака нюхала что-то в листве под ближайшим к нам тополем. Не найдя там ничего интересного, она вильнула хвостом и побежала дальше по своим собачьим делам. Поэтому, видя только мой профиль, Кент не поверил мне сразу и уточнил:

– Ты не шутишь?

– Зачем мне шутить? – я, наконец, взглянула ему в глаза. Я была сейчас чересчур жестока, как мне показалось, и мне стало немного стыдно за себя.

– Ну мало ли, – машинально ответил Кент.

Зачем-то вспомнилось, как Андрей предложил мне встречаться год назад. Точно так же – на лавочке в сквере. Мне стало не по себе оттого, что все могло закончиться точно так же. Я не знала, чего ждать от наших отношений с Кентом. Он, несомненно, был хорош, умен, имел авторитет у друзей. Но соответствовала ли ему я? Вдруг и он однажды вот так внезапно придет и без объяснения причин разорвет все на британский флаг?

– Мне пора, – я всматривалась в свое отражение в его голубых, как небо, глазах.

– Что так рано? – удивился Кент, кажется, уловив мою тревогу.

– Просто вспомнила… Нет, ничего, – я встала, Лешка тоже.

– Про Сабира? – догадался он. – Обещаю, этим не кончится. Или, лучше сказать, не этим кончится. Я тебя уже достаточно знаю. Если кто хоть что-нибудь сболтнет, будет потом зубы в карман собирать, – объяснение было сбивчивым, и я списала это на его волнение. Для меня было новостью, что Кент вообще умеет так волноваться, ведь он обычно так уверен и спокоен.

– И на том спасибо. Проводишь?

Было уже темно, и, хотя до дома было недалеко, хотелось чувствовать рядом надежное плечо. Впрочем, вопрос был излишен. Он обнял меня за талию и сказал:

– Пошли.

На прощание на площадке у квартиры Лешка чмокнул меня в щечку, и я зашла домой.

Дома… Дома я закатила настоящий скандал. Ведь отчим все-таки проник в квартиру, разбил в пьяной истерике половину посуды, в том числе мою любимую чашку. Я готова была избить его, если б знала, где он находится, но он, побуянив дома, ушел в неизвестном направлении. От бессилья я взбесилась до того, что сама разбила одну чашку.

Мама, видя, что от посуды скоро ничего не останется, пообещала купить железные кружки и миски. На том и успокоились.

Глава 4.

В школе снова состоялась беседа мамы с Валерией Федоровной. Я не знала, о чем они говорили, но мама была расстроена весь день. Когда я пыталась узнать о содержании разговора, она отмалчивалась. Мне было жаль ее, но я ничем не могла ей помочь.

Во время большой перемены, когда большинство одноклассников ушло обедать, ко мне примчалась Алька. Не обращая внимания на Черепа и Кобру, сидевших на задней парте с домашними бутербродами, она поздравила меня, загадочно хихикая, подпрыгивая от нетерпения и тряся меня за руки.

– С чем? – удивилась я, не очень понимая причину ее поведения.

– Как?! Разве ты не ходишь с Кентом?! – в свою очередь спросила Алька, вцепившись в мою руку.

– Хожу, – подтвердила я простодушно.

– Ну так чего спрашиваешь?

– Ну спасибо, – пожала плечами я. – Не думала, что это такое значимое событие.

Откуда ей это было известно, было непонятно. Непохоже, чтобы Лешка был такой же болтун, как Берт.

– Да ты что! Его закадрить – это еще надо постараться! – доверительно сообщила мне Алька и напомнила тут же: – Сегодня к Алику идем. Ты обещала!

– Ладно.

И она ускакала на своих шпильках обратно в свой класс.

Череп посмотрел ей вслед, а Кобра подсел ко мне и тихо спросил:

– Ты что? С восьмеркой знакома?

– Тебе-то что? – я не понимала, какое ему до этого дело.

– Тоже поздравить хочу, – пояснил Кобра. – Ты, может, и в семнаре кого-нибудь знаешь?

– Обещали познакомить, – я не стала вдаваться в подробности.

– Быстро контакты устанавливаешь, – с понимающим видом кивнул Кобра. – А можешь сказать Берту, что я хочу с ним встретиться?

– Если увижу, скажу.

– Окей. Этак часиков в девять, в детсаду, в обычном месте. Я жду сегодня и завтра. Побазарить надо.

– Ладно, скажу, а дальше не моя забота, – пообещала я. Мне было интересно, какие странные дела могут связывать его с Бертом, и я надеялась, что хотя бы Берт мне что-то объяснит.

После школы за мной зашла Монтана, все еще ненормально похихикивающая:

– Быстрее собирайся, нас давно внизу ждут!

– Кто? – я поспешно напяливала на себя куртку, шарф, ботинки, зная, что иначе она начнет меня дергать и это сильно осложнит задачу.

– Кентище с Мальборо. Кто же еще? – закатила глаза Монтана. – Почему ты мне вообще раньше не сказала про вас? А я вот прямо чувствовала, что он на тебя глаз положил! – она потрясла руками для убедительности.

– Как ты вообще об этом узнала? – я открыла дверь на выход.

– Да чего тут знать? Кент когда вернулся к нам, у него на лице все было написано, – отмахнулась Монтана, выбегая на площадку. – Тоже мне тайна!

Значит, Лешка все-таки ничего не рассказывал. А из этого следует, что Монтана подловила меня в школе, и я лично ей подтвердила все ее догадки. Ну что ж, значит, так тому и быть. В конце концов, скрывать тут особо было нечего.

Я попыталась сменить тему разговора, потому что иначе Алька забросала бы меня вопросами о подробностях наших отношений с Лешкой. Она была помешана на любовных романах, и ее не смущало, что нашим отношениям всего один день.

– Слушай, Берт и Алик ведь в одном доме живут? – спросила я ее.

– Ну и что?

– Дело есть, – я не стала объяснять.

Внизу нас действительно поджидали Лешка с Димкой.

Первой выскочила Монтана – как всегда, когда она торопилась, мелкими шажками и с выпученными глазами. Мальборо подхватил ее под руку и повел в сторону остановки.

Я, едва показавшись из подъезда, сразу попала в крепкие объятия Кента.

– Привет, – прошептал он мне на ушко и поцеловал в щеку.

– Привет, – я улыбнулась, заметив знакомые искорки в его глазах.

И мы поспешили догнать Альку с Димкой. Алька пыталась на ходу оглядываться, чтобы узнать, что мы там сзади делаем, но Димка неумолимо тащил ее вперед и ей приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться.

Мы с Кентом тихонько посмеивались над ними.

Добравшись, наконец, до знакомой зеленой двери, мы остановились, все еще не насмеявшись вдоволь, потому что Кенту пришла блажь рассказать пару анекдотов в автобусе, и когда мы начали смеяться, пассажиры смотрели на нас как на ненормальных. И всю дорогу до дома Алика и Берта мы смеялись уже над лицами пассажиров.

На лавке у подъезда Алика сидел мальчишка лет десяти, в синей финской шапке и оранжевом шарфе.

– Вы к Алику? – спросил он нас.

– Да, а что? – Монтана насторожилась, а за ней и мы перестали смеяться.

– Его в больницу увезли, – сообщил мальчик так, словно рассказал какую-то обыденную новость – хлеб привезли, молоко прокисло, Алика увезли в больницу. Что тут может быть необычного? Это жизнь.

– Когда? – в один голос воскликнули я и Кент. Мальборо почти никогда не терял спокойствия.

– Вчера вечером еще, – мальчик поковырял носком ботинка край бордюра.

– Что с ним? – Димка задавал вопросы по существу. Монтана рефлекторно прижалась к нему и заскулила тихонько. Он обнял ее и похлопал ладонью по спине в знак сочувствия.

– Избили, – мальчик был до безобразия краток, каждое слово приходилось вытаскивать из него клещами.

– Кто? – продолжал Мальборо без всяких эмоций.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка. Ему надоело с нами говорить, он поднялся и, не прощаясь, потопал к детской площадке, где возились еще двое его ровесников.

– Идем к Мишке или Наташке. Они, может, больше знают, – предложила Алька, все еще всхлипывая.

Лифт, как обычно бывало в этом подъезде, не работал. Где-то между пятым и шестым этажами нам попалась сама Наташка. Она была худенькая, невысокая, даже миниатюрная, в светло-сером пальто и белом берете. Длинные светлые локоны были аккуратно разложены по плечам. Изящные белые сапожки на небольшом каблуке и такая же сумочка придавали ей особый шарм. В уголках ее голубых глаз собрались морщинки, что немного ее старило, а нос с горбинкой придавал лицу аристократическую утонченность.

– Знаете уже? – спросила она нас. – Алика избили. Кажется, сотрясение мозга. Я его как увидела – не узнала. Весь в крови, – и она качнула грустно головой. – Ужас. Его в областную увезли. А у вас новенькие? Как тебя зовут? – спросила меня Наташка.

– Саша, – ответила я.

– Очень приятно, – улыбнулась она. – А меня Наташа, – и мягко пожала мне руку одними пальцами.

Мы вместе пошли вслед за ней на выход.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – шепнула мне Алька, пока мы спускались по лестнице.

– Не знаю. Или шестнадцать, или все двадцать, – я и правда не могла понять, сколько же ей на самом деле.

– Ей восемнадцать. Правда же она элегантная? – в вопросе Альки чувствовалась плохо скрываемая зависть с нотками восхищения.

– Да, – согласилась я.

– Я не понял одного: кто и почему его избил? – напомнил о разговоре Кент. Он был сейчас очень серьезен, даже напряжен. В конце концов, по понятиям конторы – это самое настоящее ЧП: избит один из старших. Разборы здесь неминуемы.

– Я сама не поняла. Он с суда возвращался. Женьку судили. Стоял на остановке на Верхней Террасе. Подошли к нему человек десять. Спросили, из Нового ли он города. Он сказал, что да. Вот и избили. Жалко ужасно, – рассказала Наташка с сочувствием.

Я не знала, кто такой был этот Женька, поэтому промолчала. А также все думала: как Алик мог добраться до дома, когда его избили десять человек до сотрясения мозга? Это какую силу воли надо иметь.

Наташка, попрощавшись, ушла по своим делам, а мы всей компанией сели на лавочке у подъезда, надеясь разузнать еще какие-нибудь подробности у местных.

Вскоре к нам подошел парень с гитарой. Среднего роста, крепкий шатен в коричневых брюках и черной водолазке, поверх которой была накинута кожаная куртка. Гитару он держал за гриф, положив корпус на свое плечо.

– Привет, Мишка, – поздоровались Лешка и Димка.

– Привет, – кивнул он, пожимая им руки.

– Что у тебя новенького? – поинтересовалась Алька.

– Да ничего. Слышала, что с Аликом?

– Ага.

– Я сначала думал, что это Флинт, – стал рассказывать Мишка. – Напились сегодня с Вестой и Бертом, навешали ему. А потом оказалось, что это не он.

– Ты сегодня в новой куртке. Откуда взял? – поинтересовался Мальборо, ощупывая предмет. У самого Димки была простая ветровка цвета хаки. Позволить купить сыну кожаную куртку его родители были не в состоянии.

– Нашел. Сейчас иду, тоже два мужика привязались. Ты че, мол, в такой куртке ходишь? Мне гитарой бы их по башкам, да гитару жалко было. Ну я их ногами раскидал. Пальцем не тронул даже. Слышь, Алька! И вы тоже все. Восемнадцатого к нам в школу приходите. У нас там выступление, – пригласил Мишка.

– Че там? – Мальборо закурил, наконец.

– Сначала твист, девчонки там по-старенькому дрыг-дрыг. Да этот… каратист из Ташкента. В нашем классе учился, – уточнил зачем-то Мишка. – Сильный, только меня почему-то боится. Правда, было дело. Как появился он у нас, сразу стал за Ольгой увиваться. Я сначала терпел-терпел, потом однажды стою у окна, он выходит из класса. Ну я ему и говорю: «Я с тобой ссориться не хочу, ты лучше по-хорошему от Ольги отвяжись». А он подошел потом к Весте. Сережка ему тоже сказал: «Слышь, знаешь кто Ольга? Нет? Его невеста, так что не лезь». С тех пор больше не лез.

– А дальше там что будет? – возобновила тему разговора Монтана.

– Дальше? На гитаре будут двое играть: один поет, второй подыгрывает. Потом мы с Вестой брейк танцуем. Потом еще мы впятером рэп танцуем.

Из подъезда вышел мужчина с черными усами, чуть лысоватый, в полосатых брюках и тапочках, и закричал нам:

– Подъезд изгадили, теперь за скамейки взялись? Везде все исписано, обплевано.

– Не мы же плюем-то, – стал защищаться Мальборо.

– Сегодня не вы, а завтра вы, а подъезд все равно изгажен. Вот заставлю ваших родителей все красить и чистить! – не унимался мужик.

– Идем в подъезд, – предложил Мишка на правах хозяина и зашел первым, а мы за ним.

– Опять подъезд пошли гадить! – сердито буркнул дядька и последовал за нами, намереваясь, кажется, отслеживать наше поведение.

В каждом подъезде перед лестницей на первый этаж есть небольшое пространство, слишком маленькое, чтобы назвать его вестибюлем или прихожей, но и не совсем крохотное, чтобы в нем не развернуться. Часто под пролетом, идущим наверх и образующим своеобразный козырек, установлены батареи. Иногда там получаются даже целые кабинки для вахтеров, сторожей, уборщиц. Мы сейчас заняли именно это пространство. Кент оттеснил меня поближе к батарее, а сам сел на ступеньку. Алька заняла место возле меня, а Мишка со своей неразлучной гитарой выставил ногу на ступеньку возле Лешки, положил на нее инструмент и стал бренчать какую-то бодрую мелодию в испанском стиле. Мальборо уселся ступенькой выше и внимательно следил за движениями Мишкиных пальцев по грифу. Дядька, надзирающий за нами, расчувствовался, что вместо вандализма мы занялись музицированием, пробрался на площадку первого этажа и теперь слушал Мишкину игру, оперевшись локтями на перила. Время от времени он выдавал реплики наподобие:

– Эх, где мои семнадцать лет? Сыграй что-нибудь такое задушевное! – по моим предположениям, он был немного пьян.

– Сыграй тоже что-нибудь, Сашк, – попросила меня Монтана совершенно невинным тоном.

Я совершенно не собиралась этого делать, так как мои знания ограничивались несколькими аккордами. Но я действительно добросовестно выучила их и иногда пыталась подбирать под них песни. Монтану я готова была сейчас прибить за такую подставу, поскольку великим музыкантом себя никогда не считала. Но деваться было некуда.

– Ты что же, играешь? – спросил Мишка.

– Немного. Я всего пару месяцев назад научилась, – ответила я.

– Ну-ка, – он дал мне гитару.

Я перебрала струны и не очень уверенно начала вступление. Первая песня, которую я выучила, – «Дом Солнца». Она была немного сложновата для новичка и тремя блатными аккордами не ограничивалась, но настроение задавала. И я надеялась похвастаться этим знанием.

Но начать петь я не успела.

Распахнулась дверь, вошел парень лет восемнадцати или старше, за ним пара девчонок, намазанных и расфуфыренных, за ними еще двое – еще взрослее. Оказалось, это Мишкины знакомые. Пока они здоровались с первым вошедшим и хихикающими девицами, два последних остановились рядом со мной. Один из них протянул ко мне руку, пытаясь ухватить за подбородок, и сказал:

– Оо, какая симпатичная.

От обоих несло. Я отпихнула его руку и взглянула на второго. Тот уставился на меня и долго смотрел, потом сказал с наездом:

– Ты че тут расселась?

– Хочу и сижу, – спокойно отрезала я. Это получилось дерзко, с вызовом. Я не думала в этот момент о последствиях и не хотела осторожничать. Этот урод пытался задеть меня перед моими друзьями, и я хотела сохранить лицо.

Он схватил меня за плечо:

– Ты че сказала?! – хватка у него была железная, я попыталась вырваться, но не получилось.

Мне показалось, что он собрался замахнуться на меня, и я машинально зажмурилась. Было не столько страшно, сколько противно и унизительно.

Я не успела понять, что произошло дальше. Он рухнул, как подкошенный, без сознания у моих ног. Девки взвизгнули тихонько. Я, все еще дрожа от негодования, открыла глаза и увидела перед собой Лешку, который уже положил руку на плечо второго моего обидчика. Хоть он и был младше него, но ростом и сложением его превосходил, поэтому выглядел внушительно и сомнений в своей силе не оставлял.

– Проблемы? – спросил он спокойно. Голос его резал внезапно наступившую тишину, как лезвие ножа.

– Твоя что ли? – спросил тот, трезвея на глазах и понимая, что неправильное поведение может привести к тому же результату, что у его дружка. Приложив ладонь к груди для убедительности, тут же заверил: – Никаких проблем, братан. Мы просто неправильно оценили ситуацию. Прошу прощения.

Пока он пытался привести в чувство своего друга, Кент подошел ко мне еще ближе, передал гитару Мишке и, обняв за плечо, увел меня по лестнице на площадку первого этажа, откуда предусмотрительно уже исчез дядька с усами. Я даже не пыталась пока осмыслить произошедшее, понимая только, что Лешка спас меня сейчас, и доверилась ему полностью.

– Наверх? – спросил Мишка, поняв его намерения. Закинул на плечо гитару, попрощался со своим знакомым и его подругами, и поднялся к нам. За ним засеменила Алька, пребывая в неописуемом восхищении. Завершал процессию Мальборо. Он обернулся на остающихся под лестницей парней, словно хотел проверить, нет ли там еще опасности. Ничего подозрительного не обнаружив, Димка пошел за нами пешком по лестнице до знакомых мне уже лавочек в пролете между вторым и третьим этажами, спокойно закуривая по дороге очередную сигарету.

Мишка пошел дальше, на девятый этаж, ему нужно было зайти домой, а мы остались на лавочках – я с Лешкой на одной и Алька с Димкой на другой.

Монтана все еще не спускала с Лешки восторженных глаз, но, по счастью, не находила пока слов, чтобы выразить свои чувства. Димка возился с кроссовком, у которого развязался шнурок. В его понимании ничего необычного не случилось, все было в порядке вещей.

Кент развернулся ко мне и взял меня за плечи, как раз за то место, которое хватал мой обидчик. Я поморщилась, понимая, что синяков не избежать. Лешка, заметив это, спросил с тревогой:

– Больно?

– Пройдет, – покачала головой я. Мне сейчас важнее было осознание того факта, что он меня спас. И я всматривалась в его лицо, пытаясь разгадать его мысли. Не сердится ли он на меня, что я так дерзко вела себя и спровоцировала фактически драку? Не сожалеет ли, что пришлось ударить из-за меня человека, пусть и пьяного, пусть и хама? К своему облегчению, признаков сожаления или злости я не находила. Зато видела бесконечную тревогу в его потемневших глазах.

– Почему? Почему ты сразу не позвала меня на помощь? – ругал меня Кент и даже потряс за плечи, хотя всеми силами старался сдерживать свои эмоции. Для меня это было все равно что признание, как он волнуется за меня, поэтому я даже не обиделась.

– Не знаю, – вздохнула я виновато. – Не сообразила.

Лешка отпустил меня на секунду, удивленный моим ответом. Потом закрыл ладонью лицо и помотал головой, переваривая услышанное. Через минуту, вдохнув поглубже, он обнял меня:

– В следующий раз сразу зови меня, поняла? Храбрая ты моя принцесса, – и поцеловал в макушку.

Я уткнулась в него носом и улыбнулась: значит, он не сердится на меня. И он был прав. Учитывая места, где мы с ним бывали, совсем не исключался повтор сегодняшней ситуации. А ведь его могло и не оказаться рядом. Придя к этой мысли, я вздрогнула и еще глубже зарылась в его куртку.

Недолго посидев еще вчетвером, мы спустились вниз и вышли на улицу. Незванные гости уже давно слиняли, у подъезда никого не было. Я вспомнила, наконец, еще об одном деле.

– Леш, проводи меня к Берту, – попросила я Кента. – Надо ему сказать что-то.

Он не спросил, о чем, а я подумала, что он и сам из разговора все поймет, и не стала распространяться.

Монтана осталась ждать меня на улице с Димкой, а мы с Лешкой постучались в квартиру первого этажа в соседнем подъезде.

Дверь открыл сам Берт. Странно, что он вообще в это время дня был дома, но нам повезло.

– О! Вы че тут делаете? – вместо привета спросил он.

– К тебе пришли, – ответила я. – Кобра…

– Чего ему? – нетерпеливо перебил Берт, заметно нервничая.

– Он просил передать, что ему надо с тобой поговорить. Он ждет тебя сегодня или завтра в девять часов в детсаду в том же месте, – сообщила я, сама не зная, о чем речь.

– У него че? Совсем крыша съехала? – рассердился Берт. – Скажи ему, чтобы убирался ко всем чертям.

– Может, вы сами поговорите, а не будете через меня все это передавать? – я сама уже начинала злиться.

– Если б ты знала, что ты сказала, сама бы была не рада, – объяснил Берт. – Так ему и скажи: пошел он! Не буду, и пусть не ждет. Если так хочется, сами управятся.

– Ладно, скажу. А в чем дело-то? – я безуспешно пыталась выведать информацию и про себя костерила Берта за скрытность. Поняв, что он ничего больше не скажет, я надулась и скрестила руки на груди. Заметив это, Берт примирительно сказал:

– Если у Фаины услышишь о нем, у нее и спроси. А до того тебе об этом лучше ничего не знать. Мало ли что.

– Ну всё, всё, – поторопил Кент, видимо, знавший, о чем идет речь. – Выйдешь?

– Неа, – отказался Берт. – Сегодня дома валяюсь.

– Про Алика слышал?

– Да, Наташка звонила.

– Тогда всё, – и Кент увел меня, ничего не понимающую, но отчаянно желающую хоть что-то понять, во двор к Мальборо и Монтане.

– Завтра встретимся? – спросил Мальборо, поняв, что серьезных дел сегодня уже не предвидится, и собираясь уходить.

Он жил неподалеку, с Кентом в одном доме.

– Ты как, Сашк? – справилась у меня Алька.

– Я не могу, – сообщила я. – Завтра воскресенье, я на дачу в последний раз еду, все в порядок приводить.

– Без родителей? – оживилась Монтана, переглянувшись с Димкой и Лешкой.

– Да, – кивнула я, не понимая, к чему она клонит. Мысленно я уже представляла, как тащу к дачному автобусу тяжеленную корзину яблок, и меня это совсем не вдохновляло.

– А давай, я тебя отвезу? – предложил вдруг Кент. В его глазах снова зажглись хитрые искорки.

– Ну хорошо, – согласилась я с улыбкой. Мне же легче, наивно подумала про себя.

– А мы с вами за компанию, – Мальборо тоже заинтересовался незапланированным развлечением. – И еще Берта с Киборгом можно прихватить. И Сильвестра с Качком. Надо же проветриться.

Неожиданных помощников прибавлялось на глазах, и я уже подумывала, как грамотнее распределить задачи, чтобы это счастье использовать. Но взглянув еще раз внимательно на Монтану и вспомнив остальных, поняла, что вряд ли от них вообще можно что-то ждать в хозяйственном плане. Одно радовало: если Лешка заедет, мне не придется трястись в автобусе, полном пожилых дачников с ведрами и корзинами. Значит, можно поспать подольше, не оглядываясь на расписание.

– Леш, тогда заезжай часиков в девять? – попросила я, надеясь, что он не скажет, что это слишком рано.

– Ладно, в восемь – так в восемь, – весело согласился Кент, словно прочитав мои мысли.

– Я сказала в девять, – напомнила я, чувствуя подвох.

– Ну хорошо, в семь, – с покорным и очень серьезным видом кивнул Кент.

– Ты издеваешься?! – жалобно воскликнула я, уже мысленно прощаясь с утренним сном.

– Я?! – с деланным удивлением переспросил Кент. – Твое слово для меня – закон. Если ты хочешь в шесть, я непременно заеду!

– Кент! Мы сейчас поссоримся, – предупредила я, начиная злиться и одновременно понимая, что Лешка это делает специально – ради забавы, или ему просто нравилось меня побесить, а может, хотел, чтобы я встряхнулась и забыла недавний неприятный инцидент. В любом случае он вряд ли намеревался довести меня до белого каления и понял, что пора остановиться, поэтому беззаботно пообещал:

– Помиримся.

– Я раньше девяти из дома не выйду, – пригрозила я.

– Ничего, я подожду, – кивнул Лешка.

– Проводи меня! – процедила я сквозь зубы, пыхтя от неудовольствия. Ну зачем ему сидеть под дверью три часа? Может, он и не собирается приходить раньше, просто назло мне спорит. А если он и правда придет в шесть? Мне придется пустить его домой, потому что на улице уже прохладно, и я, получается, не высплюсь. С таким же успехом я могла проехаться с бабульками на дачном автобусе.

– Вот это другой разговор! – одобрил он.

Монтана, сославшись на ранее время, осталась с Димкой обсудить завтрашний план, а Кент проводил меня до подъезда, пообещав напоследок, что как штык будет завтра у моего подъезда в шесть часов.

Глава 5.

Многие говорили мне, что если Кент скажет, то сделает. Я убедилась в этом в воскресное утро. Мама разбудила меня в шесть, зная, что собираюсь я по настроению: когда долго, а когда наоборот. Настроение у меня с утра в тот день было нерабочее, и я, чтобы оттянуть время, вышла на балкон, потянулась, зевнула.

– Привет, Саш! – донесся знакомый голос снизу, застигнув меня врасплох.

Кент сидел расслабленно на скамейке и с интересом наблюдал за мной. Возле него стоял его мотоцикл, поблескивая хромированными деталями, – экспериментальная «Ява» с поднятым задком, мечта всех мальчишек.

– Я же сказала, что не выйду в шесть, – начала я, свесившись с перил.

Лешка пожал плечами. Его забавляла моя реакция, он даже позу не поменял, только улыбался.

– Саша, ты с кем говоришь? – спросила мама, входя в комнату.

– Ни с кем, – и я, прервавшись на полуслове, зашла обратно в дом.

– Собирайся, ты же, кажется, хотела на дачу, – напомнила мама, разбирая кладовку в поисках корзины. – Ох, я ж ее на даче оставила. Ну там тогда и заберешь.

– Да, мам, – пообещала я. Не спешить теперь было делом принципа. Я не желала уступать Лешке. Если сказала, что выйду в девять, так и должно было получиться. Чтобы знал, что нельзя мной управлять по своему усмотрению. Если он хочет взять меня измором, у него ничего не получится, решила я гордо.

Синий вязаный мамой джемпер, который, по ее словам, подходил моим глазам, классические синие джинсы, черные практичные носки. Я собиралась долго быть на улице, а в конце сентября уже не так и тепло. Тем более если ехать на мотоцикле. Украшений я не носила, а на даче они тем более были ни к чему. Вместо модных начесов простая стрижка боб, этого хватало обеспечить здоровый и ухоженный вид моим густым и непослушным светлым волосам, немного выгоревшим на солнце летом. Я не особо следила за модой и вообще была за естественность, в отличие от Монтаны, которая сокрушалась постоянно по этому поводу и пыталась то и дело научить меня краситься или носить мини-юбки. Я протестовала и носила то, что мне нравится.

Пока я нарочито неторопливо собиралась, мы выяснили с мамой, какие дела я буду делать сегодня, а что они с отчимом сделают сами в следующее воскресенье. Каждые полчаса я выглядывала с балкона. Кент сидел на лавочке и не думал уходить. Я фыркала от его упрямства и снова скрывалась внутри. Наконец, мое терпение лопнуло (это произошло в половине девятого), и я позвала его завтракать.

– Нет, у тебя же мать дома, – отказался Кент.

– Ну и что? Она же тебя не съест. Ты же не будешь ходить целый день голодным? – с балкона было не очень удобно его уговаривать, но ради очищения совести я должна была это сделать.

– Нет, я здесь подожду, – он так и не поддался мне.

Надев куртку и ботинки, ровно в девять я вышла из подъезда. Лешка поднялся мне навстречу, обнял меня и поцеловал в щеку.

– Я же тебя предупреждала. Зачем ты сидел здесь три часа? – выговор не возымел никакого действия на Кента, он сел на мотоцикл, надел шлем и ждал теперь меня, слегка улыбаясь уголками глаз.

Я помолчала. Ругать его больше не имело смысла, да и зачем? Только настроение портить. Пора было ехать, поэтому я, наконец, надела шлем, предложенный Лешкой, забралась на мотоцикл позади него и обхватила его руками покрепче.

Кент тут же газанул, и скоро мы мчались по шоссе за город. Лешка уже знал, где находится моя дача, мы обсудили это еще вчера, пока он меня провожал. Тем более, что, как оказалось, у его семьи тоже имелся участок в нашем садовом товариществе.

По обоюдному согласию сначала мы заехали к нему на дачу. Дел у него там не было, просто Кент хотел показать мне, где иногда скрывался от родителей или отдыхал с друзьями.

Родители у него считались по нынешним меркам обеспеченной семьей. Отец занимался строительством, мать была стоматологом. В последние пару лет они занялись бизнесом, и, вроде, удачно. Но поскольку бизнес у них отнимал много времени, Лешка, лишенный родительского контроля, рано стал самостоятельным и даже подрабатывал иногда на стройке у отца. По вечерам они с Аликом и Киборгом ходили в качалку «таскать железо», как они это называли, или он зависал на тренировках в секции бокса. Дачей занимался тоже только он. Впрочем, занимался – это сильно сказано. Скорее, этот одноэтажный домик-пятистенок, добротно сложенный и увенчанный двускатной крышей, покрытой шифером, служил ему убежищем или берлогой. Летом он проводил здесь много времени – читал, развлекался с друзьями, ходил на реку купаться. Осенью берлога пустела до следующей весны, когда всё опять начиналось сначала.

Лешка оставил мотоцикл у забора, открыл калитку и пригласил:

– Входи!

Я вступила в его запретный мир с благоговением и огляделась.

В двух шагах от дома, подвязанный к двум яблоням, покачивался гамак. Возле крыльца вдоль стены дома была аккуратно сложена куча красного кирпича, накрытая сверху лентой из рубероида и прижатая еще парой кирпичей. На участке росло еще несколько плодовых деревьев – яблонь, слив, черешен – уже больших и крепких настолько, что на них можно было залезть при желании, чтобы достать урожай с верхних веток. По периметру забора колосилась малина, прерывающаяся кустами смородины. Огород посреди участка и между деревьями давно никто не копал, и его место заросло травой, которую Лешка периодически косил. В дальнем углу сада стоял нужник, небольшая баня и сарайчик для хозинвентаря.

Пока я осматривала участок, Лешка отпер дверь дома и позвал:

– Саш, иди сюда!

Я поднялась на крыльцо и оказалась в кухоньке, где на стульях и полу, даже на столе стояли банки с краской, ацетоном и кисточками, а у дальней стены располагалась деревянная лестница на чердак. В комнате было почище: светлые обои не первой свежести, репродукция картины Шишкина на стене в массивной раме, кровать, красный гобеленовый диван, деревянный платяной шкаф, сделанный еще, наверное, до революции, резной, запирающийся на ключ. На столе пара книжек, оставшихся с лета. Родители Лешки свезли сюда всю ненужную мебель, которую жалко выкинуть, но так же поступали и все другие люди, в этом не было ничего необычного.

Кент открыл маленькую заслонку в беленой печке, стоящей вдоль кухонной стены, сунул туда пару поленьев из дровника за домом, попробовал зажечь, но поленья были сыроваты и у него ничего не получалось. С досады он пнул печку ногой. Не выдержав удара, один угловой кирпич отломился, и обломок попал ему по ноге.

Я невольно засмеялась, опустившись на край кровати, стоявшей в комнате. Это была серая металлическая кровать с сеткой, укрытая верблюжьим одеялом. Такая же кровать была когда-то у моей бабушки, да и еще, наверное, у половины населения страны.

Кент, охая и больше притворяясь, чем реально страдая, сел на диван передо мной и пожаловался:

– Бяда за бядой! – и состроил жалобную гримасу.

– Что за беды-то? – не в силах без смеха смотреть на него, поинтересовалась я.

– Вот же, – указал Кент на печку. – Теперь чинить придется. А еще кухню нужно красить и сарай. Два мотоцикла есть, и оба барахлят: один не заводится, а другой если и заведется, то ехать не хочет. Девчонка меня не любит, смеется. Тут с горя спиться только остается, – заключил он драматично.

– Ты на какую девчонку намекаешь? – я уже прочла ответ в его глазах и пожалела о своем неосторожном вопросе.

Лешка сразу стал серьезным. Он пересел ко мне и взял со всей нежностью, на которую был способен, мою руку в свои ладони:

– На тебя.

Я посмотрела на него в упор. Понимая, что он хочет сказать больше, чем уже сказал, я закусила губу. Я была не готова это слышать и не хотела пока никаких новых шагов. У нас и так все развивалось слишком быстро, мне нужна была передышка, и я должна была его остановить. Я зацепилась взглядом за обломок кирпича, все еще валяющийся на полу в проходе, и сказала, желая перевести разговор на другую тему:

– Давай печку чини. Нас уже ждут, наверное.

Магия момента исчезла. Лешка кивнул понимающе и взялся за печку. Но там мало было вставить отломившийся кусок, надо было разбирать печь, и, промучившись минут десять, он оставил эту затею до будущих времен.

Мы вышли на участок. Он запер дверь домика и пошел за мной к мотоциклу.

До моей дачи было примерно пять линий. Как мы раньше не пересеклись где-нибудь здесь среди дач, было удивительно. Видимо, судьба всегда выбирает самый подходящий с ее точки зрения момент, чтобы люди встретились.

Кент катил мотоцикл рядом с собой, а я несла шлемы. День разгулялся уже, небо было чистым, безветренным. Мы наслаждались прохладными лучами осеннего солнца и болтали о разной ерунде.

Свернув на тринадцатую линию, я еще издали услышала лай соседской немецкой овчарки Грома, охранявшей дачу, и мы с Лешкой поспешили туда. Перед калиткой, отмахиваясь от Грома, на что тот еще больше заливался лаем, сидели на мотоциклах и на корточках Монтана, Мальборо, Киборг, Берт и Сильвестр.

При виде меня Гром прекратил лаять и завилял радостно хвостом.

– Мы тут хотели подкрепиться, пока вы где-то пропадаете, а эта псина нас чуть не искусала, – сказал мне Киборг, указывая на мохнолапого охранника.

– Хороший пес, – похвалила я Грома, высунувшего морду в щель в заборе, пропиленную специально для него, и потрепала его за ухом, улыбнувшись.

– Вы где пропадаете? – спросил Мальборо. – Я чуть не оглох.

– Ко мне на дачу заезжали, – нехотя сообщил Кент. Он припарковал мотоцикл у забора моей дачи и повесил на него шлемы.

– Надо было печку починить, – пояснила я друзьям, исподтишка следя за реакцией Лешки.

– Ну вот, опять, – сокрушенно вздохнул Кент. – Опять смеется.

Я улыбнулась и отворила калитку на свой участок. В это время Гром пролез в подкоп под забором, который вырыл от скуки в углу своего участка, чтобы бегать в самоволки, поскольку был не привязан, и радостно понесся за нами. Для него это была игра.

Я уже зашла вместе с остальными за забор, но Берт, шедший последним, еще не успел пересечь периметр, и Гром помчался за ним. Тот каким-то чудом успел увернуться в последний момент (никогда не замечала в нем такой ловкости раньше), и Гром, промахнувшись, с разбега вцепился в руку Кента.

– Фу, Гром! Глупая собака! – крикнула я, пока Кент старался высвободить руку.

Я подбежала и шлепнула ладонью по морде Грома. Это не помогло. Я взялась тогда за его челюсти обеими руками, и пес, наконец, разжал пасть. На запястье у Кента виднелись следы зубов, а в некоторых местах даже выступила кровь.

Гром победно завилял хвостом, глядя на меня.

– Я расскажу твоему хозяину про твое плохое поведение, – сказала я ему. – И ты целую неделю будешь ходить в наморднике!

Гром заскулил виновато и улегся под яблоней, положив голову на лапы.

Я дотронулась до Лешкиного запястья, чтобы лучше понять, какая помощь требуется. Тот мужественно терпел, делая вид, что ему не больно.

– Надо обработать, – заключила я. Несколько ранок кровоточили, прокус был достаточно глубокий, еще пара оказались просто царапинами. – Аптечка в доме есть. Пойдем, – позвала его за собой.

– Везет тебе, Кент, ничего не скажешь, – проговорил Сильвестр с сочувствием, также осматривая его рану. – Правда, у Киборга есть утешение.

– Целые два пазыря, – с воодушевлением подхватил Киборг. – А чо, дезинфекция!

Я открыла дверь дачного дома – такой же пятистенки, как у Лешки, только из белого кирпича. Обстановка здесь также мало чем отличалась от его дачи. Ну разве что вместо кирпичной печки на кухне стояла маленькая двухкомфорочная электрическая плитка, да в комнате вместо Шишкина висело зеркало, а вместо резного шкафа стоял обычный фанерный шкаф.

– Иди в комнату, я сейчас, – попросила я Кента и полезла в шкафчик, где хранились разные бакалейные припасы, а на верхней полке лежала походная аптечка. Мама не без оснований считала, что аптечка, хотя бы минимальная, должна быть всегда под рукой. Она была права. Сейчас я оценила ее предусмотрительность.

Пока остальные бродили по участку, трепали за уши проказника Грома и ржали о чем-то своем, я слезла с табуретки и нашла в ящике стола ножницы. Странно, что никто за это время так и не вошел в домик вместе с нами, подумалось мне. Словно специально давали нам побыть наедине. Но звать никого не стала, а поспешила к Лешке, рука которого уже вся была в крови.

Бросив на кровать возле Лешки аптечку, я выглянула на улицу и попросила:

– Антон, дай сюда водки! – в аптечке не обнаружилось ни зеленки, ни йода или марганца.

– Сейчас, Сашок! – с готовностью отозвался он и притащил мне бумажный стакан, наполненный водкой. – За здоровье! – и чокнулся со мной своим стаканчиком.

– Да мне не пить, – объяснила я балбесу и вернулась к Кенту.

Тот уже пытался остановить кровь, приложив сложенную в несколько слоев марлевую салфетку из аптечки.

– Я сам, – сказал он мне тихо.

– Вот еще! – возразила я. – Дай сюда и терпи!

Я убрала уже пропитанную кровью салфетку и безжалостно плеснула на рану водкой. Кент зарычал и, пытаясь пережить эту секунду, вцепился в покрывало.

– Уже все, все, – пробормотала я утешительные слова, накладывая чистую вату поверх полукругом расположившихся по его запястью отверстий и бинтуя его как можно туже. Закрепив повязку, я, наконец, взглянула на него. Оказалось, он давно уже следит за мной с интересом.

– Жить буду? – спросил в шутку.

– Будешь, – я улыбнулась, кажется, краснея, и отвела глаза в сторону. Чтобы не выдать своего смущения, взялась укладывать обратно в аптечку остатки ваты и бинтов.

– Спасибо, доктор, – поблагодарил Лешка и обнял меня здоровой рукой.

Пора было заняться делами.

В полу нашей кухни был люк в погреб. Оставив Лешку в комнате, я открыла люк и полезла в подвал, чтобы посмотреть, сколько осталось картошки. За это время, как я поняла, наша компания на участке уже успела опорожнить первую бутылку. Киборг, заметив, что медицинские процедуры окончены, прямо мне в погреб притащил стаканчик с водкой. Я выпила немного. Мне было это даже кстати: хоть я старалась не показывать вида, но я переживала за Лешку.

Картошки было достаточно, я закрыла люк удовлетворенная и обратила внимание на имевшуюся у меня в подпитии, но все-таки в работоспособном состоянии подсобную рабочую силу. Из нее в наличии оставался только Димка. Все остальные куда-то улизнули гулять, как они сказали ему.

Мальборо я попросила занести в дом из сарая все тяпки, ведра и прочее, что находилось в подсобке.

А сама нашла в предбаннике корзину и полезла собирать с деревьев остававшиеся еще на ветках осенние яблоки. Лешка и Димка внизу собирали падалицу.

Оттащив корзины с яблоками в дом, мы занялись втроем грядками, которые надо было перекопать. Вскоре Лешка, несмотря на больную руку, отобрал у меня лопату и взялся копать сам. Димка не отставал.

Я в это время перетаскала корзины с яблоками в погреб, отобрала самые красные и красивые в отдельную корзину, которую оставила на столе.

Примерно часам к трем мы втроем добрались до дивана и увалились отдыхать. Я пристроилась на плече у Лешки. Радио напевало фоном современные попсовые мотивчики, а мы глядели в потолок и гадали, куда подевались Монтана, Берт, Киборг и Сильвестр.

Их долгое отсутствие в конце концов стало меня напрягать. Я поднялась и вышла на крыльцо. Гром все еще лежал лениво под яблоней и не собирался домой, на охраняемую территорию. Я позвала его:

– Гром! Ко мне!

Пес поднялся, радуясь предстоящему служебному заданию, и подбежал ко мне, высунув язык.

– Гром, ищи! – скомандовала я. – Ищи Берта, Альку, всех ищи!

Гром обнюхал мотоциклы и умчался.

За то время, что он искал пропавших, Лешка утащил корзину яблок к мотоциклу и привязал ее к небольшому багажнику, который он предусмотрительно прикрутил перед поездкой. Мы закрыли дом и стали ждать втроем на лавочке возле крыльца, грызя яблоки. Мальборо курил, Лешка обнял меня за плечо.

Еще через полчаса послышался лай. В переулке показались Алька и пацаны. Рядом бежал Гром, победно виляя хвостом.

– Отлично, Гром! – похвалила я пса, когда он приблизился, и потрепала его между ушей. Тот лизнул мне руку и улегся на свое место под яблоней.

– Это тебе, – Берт сунул мне в руки яркую охапку астр и хризантем.

– Откуда? – насторожилась я, переглянувшись с Кентом.

– Ааа, там дело было, – Берт лениво махнул рукой в сторону, откуда они пришли.

– А конкретнее?

– Ну, идем мы значит, – похоже, он только и ждал повода, чтобы рассказать об их приключениях. – Навстречу бабка. Стала орать, что мы не тем, чем надо занимаемся, что она в наши годы спину гнула вовсю. Мы связываться не стали, пошли в обход. А она опять нам попалась. На этот раз мы, по ее словам, огороды чистили.

– Я ей говорю: «Слышь, старая, хватит на нас вопить. Мы ничего плохого не делаем, погулять будто нельзя», – вмешался Сильвестр. – А она опять орать. Да что ж такое-то! Привязалась как банный лист! Потом ушла на автобусную остановку, а мы проследили, куда она за вещами ходила, и залезли к ней. Зато в следующий раз не будет приставать.

– Это что же? Вы грабеж среди бела дня устроили? – усмехнулся Кент недобро.

– Не, какое! Мы ущерба ни на копеечку не сделали. Цветов порвали, палкой дом поколотили. А стекла и прочее в порядке. Даже не тронули. Грядки потоптали немного, яблони потрясли и все, – оправдался Киборг. – Я ей нечаянно только одну доску сломал в лавочке.

– Ты еще забыл сказать, что мы две яблони спилили, – напомнила Монтана очень некстати и забрала у меня цветы.

– А, да, точно, – подтвердил Антон. – А потом Гром прибежал. Чуть штаны мне не порвал, пока тянул. Правда, мы ей еще заяву написали на двери. Мол, если в ментуру заявишь, все сожгем. Или че-то в этом роде. Я не помню, это Сильвестр писал.

Я, пребывая в полном изумлении, распахнула широко глаза и пробормотала:

– Вы что, с ума сошли?

– Да ладно, Сашк, не боись. Если ментура и узнает, ничего не будет. Ущерба-то нет. К тому же она к нам первая привязалась. В худшем случае предупредят в ПДН и все, – успокоил Берт. – Мы ж несовершеннолетние еще. Правда, могут условно дать, но это не страшно. Мы будем вести себя примерно: только пить, курить, ругаться и махаться.

Объяснять им что-то было бесполезно. Я, как рыба, пыталась открывать рот, чтобы что-нибудь сказать очень ругательное, но не находила нужных слов. И Кент увел меня от них от греха подальше к калитке.

– Поехали отсюда, холодать начинает, – предложила Монтана.

Видя, что мы собираемся уходить, Гром выбежал на дорогу. Я попрощалась с ним, и он залез обратно в свой подкоп.

Пока я закрывала калитку, все расселись по мотоциклам. Мне пришлось исхитриться пролезть между Кентом и корзиной с яблоками, но здесь пошла на пользу моя худоба – у меня прекрасно это получилось. Мы надели шлемы, я обхватила Лешку руками, как и в прошлый раз, и наша небольшая кавалькада тронулась в путь.

Глава 6.

Мы прибыли в город еще засветло. Выгрузив корзину с яблоками у меня дома, Лешка с парнями отбыл в гараж ставить мотоциклы. Вернулись они к нам с Монтаной уже через час.

За это время я провела с Алькой профилактическую беседу о бабках и их драгоценном имуществе. А Монтана провела беседу со мной – о моей жесткости к Лешке, которого я, несмотря на тяжелые травмы, рабски эксплуатировала на даче, а он такой обалденный, и все такое в этом роде. Вся в романтических чувствах, она живописала мне огромные пятна крови, просочившейся через его бинты от физической работы, такую же огромную боль от полученной внезапно раны, которую он стоически переносил, и какая я была такая-растакая, что не пожалела его и даже не поцеловала.

Я пропустила большую часть ее тирады мимо ушей, уверенная, что в наших отношениях с Лешкой мы разберемся сами, и советчики нам ни к чему. Но да, подумала тут же, действительно, могла бы и поцеловать в награду за весь сегодняшний день. Я как-то не привыкла показывать свои чувства, так было проще защищать свое личное и сокровенное. Так меньше шансов, что кто-то сможет обидеть меня. Я не думала при этом, как холодно это выглядит со стороны и сколько нежности я не додаю в итоге своим близким.

Поэтому, когда парни вернулись, я улучшила минутку, пока никого рядом не было, и чмокнула Кента в щечку. Он улыбнулся ласково и обнял меня.

Парням, все-таки, маловато было приключений на сегодня. Они решили завершить вечер романтикой подземелий, а потому всей толпой мы отправились в комнатуху.

Пробираясь гуськом по туннелю с трубами и проводами, все притихли. Мальборо, шедший впереди, вдруг остановился и погасил зажигалку.

– Есть, – сказал он шепотом.

Впереди слабо брезжил свет и слышались негромкие голоса.

– Семнарь, – шепнул мне Кент, инстинктивно прижимая меня к себе.

– Ну че? Идти дальше или нет? – спросил так же тихо Берт.

– Девчонок не трогают, пойдем, Сашк, – позвала меня Монтана. – Мы проверим, кто там.

Алька потянула меня вперед, шепнув на ухо по дороге:

– Притворись, что мы просто болтали и ты не знаешь, кто они, – она к моему ужасу вдруг громко засмеялась и нарочито развязным шагом пошла в атаку на свет. Пройдя вперед чуть ли не до самого угла, за которым начиналась комнатуха, громко сказала мне: – Представляешь, какая фигня получилась? Так, на чем я остановилась? Ах да, так вот семнарь и восьмерка – это разные конторы, они редко встречаются и расходятся, ни разу не махнувшись. Так сказать, соперники, – Алька вынырнула из-за угла и сделала удивленные глаза. – Ой, Канат! А я и не заметила, что вы здесь сидите, – Монтана притворилась смущенной.

Я тоже подошла к ней и огляделась.

На ящике посередине у стены сидел крепкий высокий парень с чубом светлых волос, перебитым, как у боксеров, носом, скуластый и тонкогубый. Упрямый рот, взгляд чуть исподлобья. Он был одет, как и все его товарищи – а их было пятеро – в черную водолазку, кожаную куртку, темные штаны и белые кроссовки. Как униформа, подумалось мне.

Он мог бы быть военным или стражем закона. Суровым, неумолимым, профессиональным до мозга костей и неотвратимым, как колесо судьбы. Мог бы стать спортсменом и гордо стоять на пьедестале вот с таким же взглядом исподлобья, словно спрашивая, довольна ли теперь публика, когда он потратил столько сил, труда и пота ради позолоченной чашки на подставке. И его товарищи могли бы. Среди них не было мямлей. Но они сидели сейчас в комнатухе на техническом этаже при свете нескольких свечей в стеклянных банках и беседовали о том, как отбить очередной комок у конкурентов.

Что заставляло их идти этим путем? Инстинкт выживания. Человек – существо коллективное, ему трудно одному. И времена наставали трудные. Да и мы с Алькой, наверное, ради того же самого пошли этим же путем: мы хотели выжить.

– Ну-ну, – хмыкнул Канат, пристально глядя на нас. – Соперники, значит?

Монтана сложила губы бантиком, что обычно свидетельствовало о ее раздумьях. И радостно провозгласила:

– Нет, ну конечно, вы сильнее. Вы ж главнее.

Каната ответ устроил, и он сменил тему разговора:

– А это кто? – Канат кивнул на меня. – Не видел раньше.

Монтана хихикнула, расслабившись, и махнула рукой:

– Ах, это? Это Сашка, подруга моя. Вместе учимся.

Канат кивнул и пригласил меня:

– Садись, – хлопнул ладонью по ящику, стоявшему рядом с ним.

Я оглянулась на Альку, та ободряюще подтолкнула меня вперед, и я села на предложенный ящик. Мне показалось, что компания у Каната совсем не та, что наша, здесь точно общались в основном по делу, а не как друзья. Угрюмые лица создавали гнетущую атмосферу, шутить тут не любили. Хотелось встать и уйти подальше от них, но еще было нельзя. Да и наши парни оставались пока за углом. Мне было непонятно, почему мы просто не ушли сразу. Но я увидела сейчас знаменитого главаря семнадцатой конторы и хотелось с ним как минимум не поссориться, раз уж так случилось, ведь никогда не знаешь, как дальше сложится.

– Давно знакомы? – спросил Канат, обращаясь не то ко мне, не то к Альке. Я промолчала.

– Ой, знаешь, давно. С первого класса, – ответила Алька простодушно.

– Хватит выделываться, Алька, – прервал ее Канат. Его раздражало, что она отвечает за меня, и Монтана, четко считав его предупреждающий сигнал, заткнулась и уселась рядом с одним из парней Каната на трубе.

Устранив посредника, Канат снова обратился ко мне:

– Монтана с восьмеркой лазиет, а ты?

– И я, – честно ответила я, глядя ему в глаза. Кажется, он оценил эту смелость и чуть заметно улыбнулся, одними уголками губ.

– Давно?

– Недели две примерно, – я отвечала кратко, почему-то зная, что ему отвечать надо именно так, по существу. Они так привыкли, они это понимают и уважают.

– С кем-нибудь ходишь? С кем? – продолжал Канат знакомиться.

– С Кентом, – я словно сообщила ему нечто удивительное. Хотя внешне он остался спокоен, но вскинутая бровь выдала его.

– Это хорошо, – одобрил Канат, наконец. – Кент – это хорошо. С ментурой счеты есть?

– В смысле? – не поняла я.

– Забирали? – пояснил он свою мысль.

– Было как-то, – я вспомнила недавние приключения в ПДН.

– Куришь? Пьешь? – это стало походить на допрос, и мне это стало надоедать. Почему я вообще должна перед ним отчитываться о своем поведении?

– А что? – спросила я, все еще глядя ему в глаза. Мне казалось, мы играем в гляделки – кто кого переглядит. И я не собиралась проигрывать.

– Ничего, все окей, – оживился он вдруг и обвел рукой пространство, где сидели его товарищи: – А это вот мои ребята. Это Флинт, – Канат показал на соседа Монтаны. – А это Грузин, – он указал на смуглого паренька своих лет рядом с собой. Остальных тебе не обязательно знать. Скажу, что это мои доверенные лица. С тебя хватит.

– Мне тоже так кажется, – перед нами появились Кент и Киборг, а за ними Мальборо, Берт и Сильвестр. Лешка был немного раздражен, видимо, из-за моего разговора с Канатом. Киборг в предвкушении возможной драки потирал свои кулачищи и улыбался.

– Вы здесь откуда?! – с картинным удивлением спросила Монтана, будто вообще их не ожидала.

– Шли мимо. Сашки дома нет, тебя тоже, значит, здесь, – объяснил Кент ей, поддерживая игру.

– Садитесь, раз уж пришли. Мы ведь так редко расходимся друзьями, – благодушно пригласил Канат, иронически поглядывая на Монтану. Затем обратился к Лешке: – Да и с Сашкой твоей мы только познакомились.

– Познакомились и хватит. В следующий раз поговорите, чтоб я видел, – Кент даже не собирался скрывать своего раздражения.

– Сразу видно, что ты его девчонка, – засмеялся Канат, склонившись ко мне. – Иди. Всего приятного.

Но только я встала с ящика, послышались еще шаги.

– Это еще кто? – недовольно спросил Канат, тоже поднимаясь и готовясь к возможной обороне.

Но Берт, обернувшись в сторону коридора, воскликнул, попятившись:

– Атас! Мусора!

Бежать смысла не было – пространство ограниченное, да и особого повода для задержания не усматривалось, поэтому никто и не пытался скрыться. Я вздохнула, обреченно закрыв лицо рукой: опять куча воспитательных бесед. Лешка быстро обнял меня и шепнул, что все будет хорошо.

Канат матерился, Флинт говорил, что ментов притащили Берт и его шайка, но это, конечно, не помогло. Всех задержали и снова повезли в отделение.

Уже сидя в коридоре инспекции перед кабинетом Фаины Алимовны, на нервах обвиняя друг друга во всех смертных грехах, семнарь чуть не подрался с восьмеркой. Киборг даже успел садануть Грузину по шее, но на этом все и закончилось. Чтобы провести границу между двумя конторами, мы с Алькой сели между Кентом и Канатом, а остальные расположились соответственно этому делению.

Вскоре в коридоре появилась Фаина, как всегда, в форме и в очках, поверх которых оглядела нас:

– Так-так, опять знакомые лица. Алексей, Дмитрий, что-то Александра не вижу.

– Его верхачи избили, – сообщил Берт.

– Че, правда что ли? – удивился Канат.

– А че, нет что ли? – буркнул Сильвестр.

– Ага, и семнадцатый квартал здесь, – продолжала Фаина. – Так… А ты что здесь делаешь?! – она увидела меня. – Зайди!

Я оглянулась на Кента, который кивнул мне, подбадривая, и поплелась вслед за Фаиной в ее кабинет. Она закрыла за нами дверь и оперлась руками на стол напротив меня.

– Я же говорила тебе, что эта компания не для тебя, – без всяких предисловий заговорила Фаина строго. – А ты уже и семнарь у себя в друзьях держишь. Ты становишься точкой соприкосновения двух враждующих контор. Причем сильнейших в Новом городе. Насколько мне известно, не подоспей сейчас милиция, они бы вполне могли начать драться. А причиной была бы ты. Или ты опять начнешь их защищать?

Я молчала, памятуя о двух спиленных яблонях. Сейчас Фаина была недалека от истины: если бы не милиция, восьмерка и семнарь могли бы передраться. Правда, неизвестно, из-за меня ли. Как раз по мне вопрос шел к благополучному разрешению.

– Что ты молчишь? – настаивала Фаина.

– Семнарь не мои друзья, я с ними только что познакомилась, – единственное, чем я могла оправдаться.

– Что ж, и это хорошо, – Фаина походила по кабинету, сложив руки за спиной и подбирая, видимо, слова для моего дальнейшего убеждения.

Я не стала ждать очередной порции воспитательных укоров и начала тихо, но твердо:

– Я их не брошу! Это теперь мои друзья. Раньше у меня вообще друзей не было, только Алька. А теперь есть. Так хоть не лезет никто. К тому же, я с Кентом хожу и… и… – дойдя до Кента, я вдруг запнулась.

– И? – спросила Фаина, внимательно выслушав мои слова.

– И… я ему нравлюсь, – договорила я, краснея.

– Он сам тебе сказал? – уточнила Фаина с интересом.

– Нет, он хотел сказать. Я же вижу. Сегодня хотел сказать, – призналась я.

– Ой, Сашка, смотри, как бы до кой-чего похлеще дело не дошло. Сама потом ко мне прибежишь, – вдруг улыбнулась Фаина.

Я тоже улыбнулась:

– Не дойдет.

– А теперь давай серьезно, – лицо Фаины снова стало строгим. – У меня насчет тебя еще кое-что имеется и, думаю, это важно не только для тебя. Завтра к вам придет Наталья Сергеевна, будьте с мамой дома.

– Ладно, – пообещала я.

– Сиди здесь, – велела она и вышла из кабинета, притворив дверь.

Сначала я сидела терпеливо, потом походила по комнате, выглянула в окно. У входа стояла только что подъехавшая машина дежурной части. Из нее вывели парнишку примерно моего возраста. Навстречу вышел дежурный, оглядел его с ног до головы и что-то сказал сопровождающим патрульно-постовым. Они подхватили свою добычу под белы руки и повели его в подъезд, дежурный пошел следом за ними.

Я села на свое место. Через пять минут вошел дежурный с этим пареньком.

– Если это и есть Фаина Алимовна, я так и быть согласен посидеть в ментуре. Кстати, у тя тачка ниче. Еще прокатишь? – паренек косил под блатного, но актерского мастерства пока не хватало, хотя привод сюда у него был, наверняка, не первый.

– Все может быть. Сиди тут и жди, – дежурный оставил его со мной и вышел.

– Ты кто? – спросил меня паренек. Он был белобрысый, с модельной стрижкой, явно следил за собой и в целом был очень симпатичен внешне, просто очень молод и худоват.

– Неважно, – сказала я скучным голосом.

– Тоже что ли за синьтяу попалась? – хихикнул паренек. – Вот умора!

– Что за синьтяу? – не поняла я.

– Ну вьетнамцы. Тоже что ли их раздевала? – допытывался он, разглядывая меня довольно бесстыдно, несмотря на юные годы.

– Нет, в облаву поймали, – нехотя ответила я, пытаясь придумать предлог не продолжать с ним разговор.

– Аа, – понимающе протянул он. – Может, встретимся где-нибудь? – ему буквально не сиделось на одном месте, он то и дело ерзал на стуле, наклонялся в мою сторону, снова откидывался к спинке.

– Где-нибудь – это в колонии? – уточнила я.

– Нет, ну зачем так сразу в колонии, – он снова поменял позу, и меня это начало раздражать. – Например, пойдем куда-нибудь. У тебя парень-то есть?

– Есть, – я посмотрела на него в упор, надеясь, что на этом он и отстанет. Но с ним этот номер не прошел:

– Ну так хорошо. Надо же ему дать понять, что, если он тебя бросит, ты долго горевать не будешь, что на тебя спрос есть.

– Я с первым встречным не хожу, – сообразила я.

– Так я Красавчик. Может, слыхала? – представился он. – Из восьмерки.

– Из восьмерки? – удивилась я. – Что-то мне про тебя ничего не говорили.

– А ты кого там знаешь? – теперь уже удивился он.

– Кента, Мальборо, Киборга, – стала перечислять я.

– Знаю я эту компанию. Это самые старшие. Чуть ли не в главных. Их в любой момент могут главарями избрать. А я еще в средних пока. Нет, мне уже расхотелось с тобой гулять, – передумал он, пока объяснял, но на всякий случай уточнил: – А с кем ты ходишь?

– С Кентом, – мне стало смешно, что он так быстро сменил свои намерения.

Красавчик, услышав о Лешке, отсел от меня подальше и заявил:

– Я тебя не знаю. И ты меня тоже.

– Что ж так скоро? – усмехнулась я, забавляясь его постоянными переменами.

– Ну ладно, уговорила, – он вернулся на исходный стул и напомнил: – Но я тебя еще не знаю.

– Саша, – представилась я.

– Аа, знаю я тебя, – вспомнил он, хлопнув себя по лбу. – Все, буду хороший.

В этот момент вошла Фаина Алимовна и, услышав его обещание, заметила:

– Надеюсь, что так и будет. Что натворил?

– У синьтяу бейсболку взял поносить, а он сразу ментов позвал. Не понимает, косолапый. Уж я ему объяснял, объяснял, что взял на время, – Красавчик врал на ходу, мгновенно сочиняя подробности, вдохновенно и красноречиво.

– Понятно, – заключила Фаина, присаживаясь за стол. – Саша, иди. Тебя там друг ждет. Но все-таки подумай.

– До свидания, – попрощалась я и вышла. Хотя в моем случае лучше было бы больше с ней не встречаться.

За дверью ждал Кент.

– Всех уже отпустили, – сказал он мне, взял меня за руку и повел прочь. – Кто там бейсболку одалживал?

– Красавчик, – сообщила я ему.

Он кивнул удовлетворенно (для него это, видимо, была обычная, уже привычная новость):

– Значит, нескоро выпустят.

Глава 7.

Мы пришли ко мне домой около девяти часов. Я пригласила Лешку к себе, чтобы хоть как-то компенсировать ему утро и день, тем более надо было сменить повязку на руке. И он остался еще на часок.

Я уже принесла аптечку и собиралась заняться обязанностями медсестры, когда в дверь кто-то бухнул кулаком, а мама крикнула из коридора:

– Опять напился! Не пущу! Не пущу, уходи!

– Да ё моё, – пробормотала я с досадой. – Леш, подожди немного, – и вышла в коридор к маме. Та стояла, прислонившись к косяку спиной, и боялась. Я видела это по ее страдальчески прикрытым глазам и зажатому белыми пальцами полотенцу.

– Звони в ментуру, – посоветовала я ей. – Сколько можно терпеть? Один раз заберут, может, и подействует. В вытрезвителе отоспится.

Мама не ответила, ушла в зал и прилегла на диван. Дверь сотрясалась под ударами отчима.

Почему она терпела это, я не понимала. Я была уверена, что нужно действовать и потому пошла за ней:

– Звони в ментуру, говорю. Он позавчера посуду бил и сегодня чего-нибудь натворит. Он сейчас дверь выломает. Звони в ментуру.

– Отвори! – послышались крики отчима.

– Позвони Фаине, – предложила я маме. – Ты же ее хорошо знаешь.

Сначала она лежала, сложив руки на груди, как лежат покойники в гробу, и не шевелилась. Но не в силах выдержать давление с двух сторон – моих настойчивых уговоров и требований из-за входной двери – сдалась и набрала номер Фаины, но там все время было занято. Она бы с большим удовольствием больше не звонила, но я не отходила от нее, и ей пришлось сделать еще одно усилие. Фаина, к моему облегчению, взяла трубку. Они долго договаривались. Словно зверь, чувствующий опасность, отчим затих ненадолго, потом снова стал ломиться в дверь. Казалось, она сейчас слетит с петель.

Проинструктированная Фаиной, мама вышла снова в коридор и, грозя милицией, стала прогонять его, а я закрыла дверь в свою комнату и сквозь зубы сказала в ярости:

– Я его убью! Найду пушку и убью!

– Сашк, не сходи с ума, – предостерег меня Кент, тревожно вглядываясь в мое лицо и пытаясь понять, насколько я серьезно это говорю. – Зачем тебе его убивать?

Я была очень зла. На отчима, на маму, на себя, даже на Лешку, что он присутствовал при этом. Именно в такие моменты чаще всего пробивается в разговор та часть жизни, которую так усиленно хранишь за семью печатями. И кажется, что если не сломаешь хотя бы одну из этих печатей, то просто не сможешь дальше существовать и хранить все остальное.

– Я не могу больше, – призналась я, отрешенно глядя куда-то в угол комнаты. Слова выходили из меня вместе с накопившимся страхом и злостью, и мне становилось немного легче. Я хотела избавиться от них, поделиться ими хоть с кем-нибудь. И так уж получилось, что этим кем-то оказался Лешка. В другое время я никогда бы не призналась ему, но он уже дважды заставал эту сцену, и скрыть теперь это обстоятельство было делом невозможным. Оно сильно портило картинку о девочке из хорошей семьи. Но пусть уж лучше видит и знает все, как есть на самом деле.

– Восемь лет мы живем с ним вместе, и все восемь лет я его ненавижу, – я села на диван, Кент подвинулся ко мне. И снова я почувствовала ту самую волну силы, уверенности и спокойствия, что и в день нашего знакомства. Напитавшись ею, я затихла, и штормовое цунами, сносящее прочь корабли и города, постепенно превратилось во мне в небольшие волны, укачивающие ласково даже утлое суденышко.

– Я не выдержу, – я не видела просвета в будущем в нашей семейной ситуации. Какой еще был выход, кроме развода? Устранить физически отчима? Или сбежать из дома, бросив маму самой с ним разбираться? Очевидно, что и то, и другое было вообще не выходом. – Мы все восемь лет в аду и мучаем друг друга, это повторяется почти каждый день. Пока он не пьет, еще терпимо. Но когда у него запой, это конец. Ты же сам видишь, как он себя ведет, какая он мерзость. Он не бьет, конечно, нас, но от этого не легче. Мама боится развестись, плачет, а я хочу, чтобы он умер. Просто умер, чтобы всем стало легче. Ведь моя мама вышла за него только из-за площади.

– Это как? – не понял Лешка.

Я знала, что сказала уже больше, чем нужно. Но мне хотелось выговориться, а он умел слушать и молчать об услышанном. Мне ничего сейчас от него больше не требовалось.

– Мы тогда жили в Самаре, в коммуналке, – пояснила я. – Отец нас бросил, когда мне было пять. Квартиру разменяли, мама смогла получить комнату в двушке. Кое-как мы там умещались, конечно. А он один в соседней комнате жил. Вот у них и сложилось. Ему нравилась моя мама, а маме нужно было меня растить. Она и вышла за него, чтобы у нас нормальная квартира была и отец у меня чтобы был. Потом маме предложили работу в Ульяновске. Мы переехали сюда – и вот тут все это началось и продолжается уже восемь лет. Я стала уговаривать ее развестись, но она не хочет слушать меня.

Лешке было трудно представить это, наверное, ведь у него была совсем другая семья. Но он хотя бы пытался, уже за это я была ему благодарна.

– А отец у тебя кто? Почему он вас бросил? – спросил он после недолгого молчания.

– Он был тренером гонщиков-мотоциклистов. Больше я о нем ничего не знаю, мы не общаемся. Я мало что помню, связанное с ним. У нас в альбоме лежит его фото, потом покажу, если захочешь, – я посмотрела, наконец, на Лешку, чтобы понять, как он отнесся ко всему сказанному, не противно ли ему сейчас находиться здесь.

– У меня тоже есть люди, которых мне иногда хочется убить, – вдруг сказал Кент, не сводя с меня глаз. Мне показалось, что голубизна в них стала ледяной.

– У тебя?! – переспросила я удивленно. – Кто?

– Да мало ли. Нелька, к примеру. Ты ее не знаешь, не старайся вспоминать, – уточнил он, заметив, как я морщу лоб, пытаясь вспомнить ее. – Я тебе точно могу сказать, что она виновата в том, что ты с Сабиром поссорилась. Она Черепку намекнула, что ты можешь за деньги… ну это вобщем…– он не знал, как помягче сказать, что я шлюха.

– Понятно, – помрачнела я.

– Черепок, дурак, передал все Сабиру, тот уши и развесил.

Пытаясь переварить эти новости, я подтянула ноги к себе и обхватила их руками. Я не понимала, за что. И Кент… Получается, он давно вот это все знал и молчал. И? И что? Верил этой ерунде, зная меня лично? Нет же, не верил. Получается, что не верил. Или проверял меня? Или?

В голове начинался хаос. Мысли и сомнения напирали со всех сторон. Я уже не понимала, что является правильным логичным выводом, а что нет. Если я начала сомневаться в Лешке, то тогда зачем все это вообще? И имею ли я право в нем сомневаться после всего, что он сделал для меня? А что он такого сделал?

Я вспомнила, как Кент недавно заступился за меня. Как раз, когда был хороший случай проверить, правда ли все это. Он же ни секунды не дал никому даже мысли допустить, чтобы про меня подумали плохо. Значит, все-таки он знает, что это ложь? Я потянула ноздрями воздух, с облегчением осознав, что вышла, наконец, на правильный путь рассуждений.

Но я хотела понять, за что? За что можно так ненавидеть незнакомого человека. И я спросила его:

– Зачем она про меня слухи распустила? Я же ее не знаю, ничего ей не сделала.

– Говорят, она в Сабира влюбилась. Может, и врут, конечно, – пожал плечами Лешка.

– Вот оно что! – удивительный для меня способ устранить соперницу. А если бы Андрей, к примеру, не поверил? Но в том и беда, что он поверил. Зная меня целый год и проведя со мной много времени, он поверил. Неужели я дала ему какой-то повод? Или ему хотелось поверить? Но вот сидит Лешка, мы знакомы недели две, и он не поверил. Как такое может быть? Я ошибалась в Андрее? Ведь человек обычно судит по себе. И если он допустил такое в отношении меня, значит, и сам для себя мог бы допустить.

– Не переживай, Саш, я с этим разберусь, – пообещал мне Лешка. – Все будет хорошо. Ну, мне пора, поздно уже, – не слыша больше криков из коридора, он собрался идти.

Я совсем забыла, что Лешка сегодня очень рано встал, много работал, день был насыщенный, и, конечно, он устал. А я тут со своими проблемами. Мы даже повязку ему до сих пор не сменили.

– Погоди, хоть перебинтую тебя, – предложила я.

Он улыбнулся, вспоминая обстоятельства своей травмы, и протянул мне руку. Я срезала старый бинт, смыла кровь ваткой, обработала еще раз укус перекисью. Рана припухла, конечно, но вполне сносно начала затягиваться. Поэтому я сочла необходимым еще раз ее забинтовать, а назавтра разрешила ему сменить бинт на пластырь.

Провожая его, я открыла входную дверь. Лешка вышел на площадку, обернулся и спросил:

– Это что еще?

– Где? – спросила я, выглядывая тоже.

– Да вот, – он указал на стену, где мелом на зеленой подъездной краске громадными буквами возле моей двери была надпись «Сашка – шлюха».

– Я кого-то сегодня точно убью, – сказала я и, сходив за влажной тряпкой, принялась стирать буквы. – Если это Череп, завтра я ему устрою Варфоломеевскую ночь.

Кент сел на ящик со всяким хламом, стоящий возле моей двери, и следил за моей работой.

– Придется с Киборгом посоветоваться, – рассудил он. – Надо найти этих дебилов, пока хуже не стало.

Глава 8.

Перед началом первого модуля ко мне подошел Кобра:

– Почему Берт не пришел? Ты сказала?

– Сказала, – кивнула я. – Он просил тебе ответить, что не придет, чтобы ты не ждал. А еще, что, если вам так хочется, вы и сами справитесь.

– Коззел! – разозлился Кобра. – Из-за него все дело рушится. Ладно, пусть сидит. Сами справимся. А ему скажи, что он от нас не уйдет. В семнаре на него управу найдут.

– Разве ты в семнаре?

– Нет, я в одиннадцатой. Грузина попрошу.

– А я Канату скажу. Только тронь его! Тебе не меньше достанется, – пригрозила я. Конечно, я блефовала и совсем не была уверена, что Канат вот так метнется по моей просьбе кого-то там защищать, тем более Берта. Но Кобра об этом не знал и воспринял информацию всерьез.

На следующей перемене я подошла к Черепу. Заметив меня, тот демонстративно отвернулся и стал рисовать какого-то странного чертика в конце тетрадки. Чертик состоял из головы и ножек, без туловища, носа и ушей. Зато с рогами, копытами и хвостом.

– Ты писал? – спросила я спокойно и даже немного свысока.

– Что? – не понял он, не прекращая рисовать.

– Вчера на стене возле моей квартиры, – уточнила я.

– Я вчера дом весь день сидел, – ответил Череп равнодушно и пририсовал чертику рот.

– Киборг тебя еще раз поспрашивает, раз ты мне не хочешь говорить, – пообещала я, собравшись отойти от него.

Аргумент подействовал.

– Да на бля отвечаю, дома был! – нервно крикнул Череп, наконец, посмотрев мне в глаза. В его лице читался страх. Я кивнула:

– Ладно, верю.

День пролетел незаметно за уроками, а вечером мы втроем с мамой и Натальей Сергеевной сидели на кухне и пили чай с земляничным вареньем. Я напекла блинов, как для дорогой гостьи, нарезала бутербродов с колбасой – что угодно я готова была сделать, лишь бы она помогла нам приструнить отчима.

Наталья Сергеевна внимательно выслушала подробности вчерашнего скандала, я еще добавила деталей из предыдущих для полноты картины.

– Это, конечно, не моя компетенция, – инспектор сочувствовала нам всей душой, – но я поговорю с вашим участковым, может, что-то придумает. Вы же понимаете, что без вашего заявления мы его даже за оскорбление привлечь не можем.

Я была уверена, что мама не будет писать никаких заявлений, чтобы не выносить сор из избы. Разочарованная, я налила себе чаю и стала жевать бутерброд.

Разговор зашел о конторах, и Наталья попросила маму выйти. Когда за ней закрылась дверь, Наталья спросила меня, понизив голос:

– Саша, о тебе ходят очень непотребные слухи. За две недели – это прямо скажу, достижение. Словно кто-то специально старается тебя опорочить. Ты в курсе?

– Уже да, – подтвердила я.

– Поэтому я очень прошу тебя не лукавить, – попросила Наталья. – Начнем сначала. Кого ты знаешь из контор, как давно?

– Немногих. Фаина Алимовна знает их. Кент, Мальборо, короче, эта компания. Еще Крол и Канат. С Канатом я вообще только вчера познакомилась. Крола один раз только видела. Правда, знаю в лицо Флинта и Грузина, они были с Канатом. Кобру с Черепом знаю. Они со мной учатся. Вроде все, – закончила я.

– Ты же понимаешь, для чего я хочу выяснить твои связи?

– Ну да, – уныло ответила я. – Чтобы выяснить, кто слухи распускает. Связи небольшие, сами видите.

– Вижу, – в голосе Натальи Сергеевны прозвучала ирония. Она словно спрашивала, действительно ли я верю тому, что говорю. Лишь позже до меня дошло, что ее позабавило. Я чистосердечно перечислила среди своих «небольших» связей главарей двух самых крупных новогородских контор и их старший состав, но считала их по людям, а не по статусу и возможностям.

– Ох, Саша, – вздохнула она. – Пока не поздно, бросай ты эти нездоровые компании. Ты способная, учишься хорошо. Все эти дела портят мнение о тебе. До добра такие знакомства не доведут. У многих твоих друзей, как ты их называешь, нет будущего. Сама посуди, что их ждет? Альку твою что ждет? Есть у нас на учете девицы похлеще. Так они даже на панели никому не нужны. Разве ты хочешь быть такой же?

Она была права по-своему. В рамках простого обывательского «завтра» никого из моих новых знакомых, и правда, ничего хорошего не ждало. Я не надеялась изменить это «завтра», не было у меня таких возможностей, сил, влияния. Но я почему-то твердо верила, познакомившись с ними достаточно хорошо, что многие из них смогут выбраться в люди, если будут знать, чего хотят. К ним нельзя будет применять вот эти обывательские шаблоны про материальные цели, которых надо достигнуть, чтобы хорошо устроиться и прослыть благодаря этому достойным человеком. Этим ребятам нужно было нечто другое – что-то могучее и вдохновляющее, как сама жизнь. Ради этого они и сбивались в стаи. Ради жизни. Ради любви. Ради друг друга.

– А что вы можете предложить мне взамен? – спросила я, и это было неожиданно даже для меня самой. – Допустим, я брошу восьмерку. Я же останусь совершенно одна. Череп и Нелька будут и дальше сплетни раздувать, Сабир будет им верить. Что вы предлагаете? Сидеть целыми днями дома? Записаться на вязание крючком? У меня же никого, кроме них, нет. У меня и раньше друзей особо не было. Я останусь поэтому при своем. Может быть, многие и такие, как вы говорите, но те, кого я знаю, хорошие люди.

– Иметь свою точку зрения не так уж и плохо, но, признаюсь, я редко встречала таких упрямых людей, как ты, – Наталья Сергеевна встала из-за стола. Она не одобряла ни мои слова, ни мои поступки, ни моих друзей в принципе – я поняла это по ее лицу. Но мне надоели ханжи. Я хотела быть честной хотя бы сама с собой и решила, что мне глубоко плевать, кто и что не одобряет. Это моя жизнь. Жить ее мне. И я хотела бы, чтобы рядом были близкие мне по духу люди. А потому справедливо будет, если я сама решу, с кем или за кем мне по этой жизни идти.

– Это вы все упрямые. Заботитесь только о том, кто что подумает, – возразила я, понимая, что уже перегибаю палку.

– Об этом ты поговоришь завтра с Фаиной Алимовной. А мне еще сегодня по микрорайону идти. До свидания, упрямая Саша, – она вышла в коридор и, попрощавшись с моей мамой, накинула плащ. Когда она взялась уже за сумку, с которой пришла, зазвонил телефон.

Наталья Сергеевна с молчаливого согласия моей мамы взяла трубку:

– Кто это? Дима? Инспектор с тобой разговаривает. В каком микрорайоне живешь? Я хочу с тобой встретиться. Зачем тебе Саша? Хорошо, – и передала трубку мне.

– Это че, Фаина что ли? – испуганно спросил Мальборо.

– Нет, Наталья Сергеевна, – успокоила я, взглядом провожая закрывающуюся за инспектором дверь.

– Я уже на измену сел. Думал, что опять облава. Выйдешь?

– Ты где?

– Возле твоего дома. Из будки звоню. Тут Кент уж испереживался, – послышались смешки, и он снова продолжил: – Слышала? Кент сейчас мне сказал, чтобы я не издевался… Ой, ты че делаешь?! – заорал Мальборо кому-то. – Больно же! Ладно, Саш, выходи давай.

– Сейчас, – я положила трубку, накинула куртку и выбежала из квартиры, крикнув на ходу: – Мам, я скоро!

В центральной части нашего двора кусты, посаженные когда-то ради красивого обрамления разных площадок – песочницы, лесенки с каруселью, простых лавочек для посиделок у столика и прочих – разрослись за лето. ЖЭКу было не до них, никто их не стриг, и образовались некие полуоткрытые закоулки, скрывающие тех, кто в них находился, от любопытных глаз прохожих. Одну из таких площадок – с единственной лавочкой у песочницы – облюбовали Лешка и Димка. Я нашла их почти сразу и села между ними, Лешка сразу притянул меня к себе, обнимая сзади.

– Побей Кента, – попросил меня Мальборо. – Он меня обидел. Дал под дых.

– По заслугам, – перебил его Кент, посмеиваясь. – Не слушай его, Саш. Я ему с децал только врезал.

– А чего Альки нет? – спросила я.

– Да отношения хочет с Аликом наладить, вот дома и сидит, так сказать, хранит верность, пока он в больнице. Хочешь курить? – предложил Мальборо.

– Хочу, – и взяла у него сигарету. – А чего она к нему в больницу не едет?

– Говорит, они еще не помирились. Мы ездили сегодня, привет от нее передали на всякий случай.

Все втроем мы затянулись от зажигалки Мальборо.

Лешка поинтересовался, что у меня делала Наталья Сергеевна.

– Опять воспитывали меня. Завтра с матерью еще раз к Фаине пойду.

– Вот это они тебя обрабатывают! – Мальборо хэкнул удивленно и сделал новую затяжку. – У тебя так-то уже два предупреждения. Тебе теперь только так от ментов надо смываться. Чуть что – и ты на учете.

– Спасибо, успокоил, – с сарказмом поблагодарила я.

– Да не за что, Саш, – простодушно ответил Димка. – Нас так не обрабатывали. А о тебе вон как беспокоятся.

– Кстати, – вспомнила я и подняла голову к Лешке, – это не Череп писал вчера.

– А кто же? – задумался Кент. – Нелька если только. Или Сабир. А может, врет?

– Ну не знаю тогда, – пожала плечами я. – Я его даже Киборгом припугнула.

– Че писал-то? – поинтересовался Мальборо, который был еще не в курсе вчерашнего.

– Че-че. Как будто сам не знаешь, что про Сашку говорят, – проворчал Кент.

– А-а, это.

– Кент, вы здесь? – послышался голос Альки из-за кустов.

– Здесь, – отозвался Кент.

Монтана подлетела со скоростью света и, задыхаясь, сообщила мне новость:

– Я сейчас встретила Флинта. В семнарь Череп приходил, сказал, что ты шлюха. Канат разозлился, велел тебя словить. Сказал, что его опозорили и после вашего с ним разговора ты не только к нему дорогу забудешь, но и вообще все забудешь. Вот!

– Вот так новость! – присвистнул Кент.

– Сашка, беги скорее домой и одна никуда не ходи! – продолжала Алька. Она была очень встревожена. Я не очень понимала, почему, но по реакции остальных догадалась, что все действительно серьезно.

– Надо нашим сказать и сходить к Канату, – рассудил Мальборо. – А тебе, Сашк, действительно лучше домой. Если сейчас из семнаря придут, мы вдвоем не справимся, да еще, чего доброго, в ментуру опять загремим.

– Тогда до свидания, – попрощалась я и зашла в подъезд. Я не успела даже дойти до первой лестницы, как кто-то, прятавшийся в глубине ниши под лестничным маршем, схватил меня за плечо и с размаху ударил кулаком в лицо. Я больно ударилась головой о стену и сползла вниз, а тот, кто меня ударил, побежал вон из подъезда.

Мне хотелось плакать. Не столько от боли, сколько от обиды за незаслуженный удар. Неужели они настолько дураки – те, кто это сделал, что поверили в эту чушь про меня? И кому поверили? Черепу и Нельке. Вот уж хороши свидетели. Свечку что ли рядом держали?

Я все-таки не заплакала. Кое-как собрав волю в кулак и держась рукой за голову, я дошла, не торопясь, до своей квартиры, благо, мама была занята на кухне и не увидела меня сразу. У себя в комнате я посмотрелась в зеркало. Место удара покраснело.

– Черт, синяк будет, – с досадой пробормотала я. – Завтра Фаина мне точно задаст.

Так оно и случилось. Пока мама сидела в коридоре, сморкаясь в платок и пытаясь успокоиться, Фаина Алимовна отчитывала меня:

– Все-таки по моему вышло! Я говорила тебе! И вот, пожалуйста, уже синяки пошли!

– Все не так, как вы думаете. Это последствия того, что про меня болтают, – сказала я хмуро, дотрагиваясь до глаза, который немного заплыл и болел. Я перед этим час пыталась замазать его тональным кремом, но без особого успеха.

– Как это? – удивилась Фаина.

– Семнарь охоту на меня начал, а это, наверное, его первые шаги. Череп им сказал, что я шлюха, – сообщила я мрачно.

– Значит, ты знаешь, кто заварил эту кашу? Прекрасно. Слухи правдивы?

– Нет, конечно, – я злобно хмыкнула. Попадись мне эта Нелька сейчас, я вцепилась бы ей в волосы со всей душой. Уж тогда бы она не посмела даже пикнуть про меня что-то. Но я даже не знала, как она выглядит, и между тем у меня вся жизнь из-за нее менялась с немыслимой скоростью.

– Почему же они появились? – допытывалась Фаина.

– Говорят, Нелька в Сабира влюбилась, вот и наболтала. А Череп теперь все это раздувает.

– А ты не врешь? Ведь если это было, тех, кто это сделал, могут отдать под суд. Ты имеешь право написать заявление, если это было, – пояснила Фаина, делая акцент на слове «это».

– А чего это я буду писать заявление, если не было ничего? С какой радости? – поинтересовалась я. – Могу справку принести.

– Ну ладно, зови маму, – Фаина сказала это с явным облегчением.

Я уже встала, чтобы выйти, когда Фаина поинтересовалась:

– Ты бросила курить?

– Нет.

– Загубишь здоровье-то, бросай. Я тоже курила, а теперь, хоть и бросила, с легкими не лады.

Я кивнула и вышла. Мама, уже досморкавшись, встала мне навстречу:

– Ну?

– Иди, она тебя ждет. Я домой.

Я наивно подумала, что на сегодня уже вряд ли будут какие-то приключения, синяка ведь должно было хватить для канатовских обиженок.

Возле ворот РОВД я набрела на парня, у которого никак не мог завестись мотоцикл. Это напомнило мне шуточные жалобы Кента, и я не сдержала улыбку.

– Александра! – донеслось до меня.

Фаина высунулась из окна.

– Чего? – обернулась я.

– Смотри, еще раз поймаю – на учет поставлю! И чтобы больше не дотрагивалась ни до спиртного, ни до сигарет! – и Фаина снова закрыла окно.

«Щас!», – подумала я, и это тотчас отразилось на моем лице.

Наконец, у парня завелся мотоцикл, и он подъехал ко мне:

– Что, Фаина жить не дает?

– Ага, – кивнула я уныло.

– Тебя ведь Сашка зовут?

– Ну?

– А не Измайлова ли?

– Ну? – повторила я.

– Хочешь, подвезу до дома? Мы же в соседних домах с тобой живем. Мне Кентище про тебя рассказывал. И вообще, про тебя много слышно, – говорил парень. – Ну садись же!

Я подсела к нему сзади, пытаясь припомнить, видела ли я его раньше. Ничего не вспомнив, сказала:

– А я тебя что-то не припомню.

– Колька я. Гайдуков. Может, слышала? – мы уже ехали по улочкам частного сектора Верхней Террасы в сторону Нового города.

– Приходилось. Говорят, ты болтун и много анекдотов знаешь, – я, наконец, вспомнила разговоры парней, которые нет-нет да упоминали об отсутствующем товарище.

– Есть такой грешок, – засмеялся Колька. – А вот насчет болтуна не согласен. Я хороший.

– Ну-ну, – хмыкнула я.

– Сомневаешься? Я тоже, – пошутил он.

Мы, наконец, подъехали к моему подъезду.

– Ладно, может еще встретимся. Монтане привет, – и Колька поехал своей дорогой, а я зашла в подъезд и тут же наткнулась на Мальборо и Кента.

– Мы тебя ищем, ты где была? – напустился на меня Кент. Я, понимая, что он переживает за меня, промолчала, опустив голову, и радовалась, что здесь сейчас не очень светло, поэтому мой фонарь не так заметно, тем более за свесившимися на лицо волосами. Я боялась пожаловаться Лешке, чтобы не спровоцировать его на какие-нибудь необдуманные поступки. Если бы с ним что-то случилось, я бы себе этого никогда не простила.

В подъезд влетел вслед за мной счастливый Берт:

– «Мору» купил!

– Дай попробовать, – попросил Мальборо.

– Будешь? – Берт протянул мне пачку.

– Нет, – отказалась я.

Говорили, что от этой «Моры» – сигарет с ментолом – сердце садилось лет на десять. Правда ли это или нет, я не знала, но рисковать не хотелось. А парням было наплевать, и они охотно угощались бертовским сокровищем.

Вдруг Берт отвлекся от общих разговоров, пригляделся и спросил меня:

– А че у тебя с глазом?

– Где? – встревожилась я, думая, может, сосуд в глазу лопнул.

– Да вот, – Берт указал на то самое место, где у меня был фингал за миллионом слоев тональника. – Светится что ли?

– А, это, пустяки, – отмахнулась я, досадуя на его излишнюю внимательность.

– Вчера ничего не было, – сказал Кент. – Ну-ка покажи! – и хотел осмотреть внимательнее, но я резко отпихнула его в сторону:

– Отстань! – и побежала домой.

– Все равно все узнаю! – крикнул мне вдогонку Лешка.

Мне вдруг стало стыдно за себя и за этот синяк. Я ведь могла вчера еще выйти и рассказать все Кенту, а он и Мальборо поймали бы этого парня и расспросили хорошенько. Я была уверена, что он из семнаря. Но я струсила.

Как теперь показаться на глаза Лешке? А в школе? Что, из дома не выходить, пока синяк не заживет? А Лешка наверняка выполнит свое обещание и все узнает. И что потом? Разборки, возможно, до крови. И хорошо, если с ним ничего не случится, а если? Даже думать об этом было страшно. И опять инспекция, учет, ханжеские нотации. Чем больше я об этом размышляла, тем больше разрастался мой страх поступить неправильно. А что теперь правильно, я не знала.

Глава 9.

В среду в школе я старалась ходить в темных очках. А на уроках старалась ни на кого не смотреть и ни к кому не оборачиваться, набросав на лоб волос побольше. Тональник не сильно помогал скрывать мои боевые достижения, но, слава Богу, учителя не заметили ничего.

Вернувшись из школы, я заперлась в комнате. Мама должна была прийти только вечером, поэтому, когда раздался звонок в дверь, я, догадываясь, что это Лешка, выбежала на балкон, чтобы не слышать звонкие длинные трели, добивающие мое самолюбие, но принуждена была вернуться: внизу ждала Монтана. Видимо, она заметила меня, потому что как только звонки прекратились, послышался ее голос за дверью:

– Звони, она дома.

– Сашка, открой! – Кент бухнул кулаком в дверь. – Я все равно все узнаю!

Я сидела тихо, как мышь. Я раздвоилась, как говорят индейцы. Я боялась семнаря и стыдилась этого. В то же время хотелось сказать Кенту, откуда у меня синяк. Но опять вспоминались слова Фаины о соприкосновении двух контор. Ну допустим, Кент найдет того парня, ведь он ничего не оставляет безнаказанным. А семнарь побьет его. Или вообще война завяжется. Нет уж.

Наконец, поняв, что я все равно не открою, Кент и Монтана ушли, и у меня отлегло от сердца.

Как долго я собиралась скрываться от них? По первоначальному плану до тех пор, пока не пройдет синяк. А дальше как получится. Может, Лешке надоест вся эта котовасия, и он вообще про меня забудет, чтобы не рисковать конторой.

Но вечером все повторилось. Правда, я попросила маму, уже вернувшуюся с работы, сказать, что меня нет дома. Но Кент и слышать ничего не хотел:

– Она дома, я знаю.

Маме ничего не оставалось, как впустить его. Лешка тут же прошел в мою комнату. Я, собравшись в комочек, сидела в углу дивана, укутанная в немыслимых размеров растянутую мамину кофту, которую иногда носила, когда мне бывало холодно или когда я болела. Сегодня я зачем-то тоже завернулась в нее. Наверное, хотелось немножко тепла.

– Зачем ты пришел? – я покосилась на Кента.

Тот затворил за собой дверь и встал прямо передо мной, не вынимая руки из карманов и широко расставив ноги.

– А ты зачем прячешься? Откуда синяк? – спросил негромко, видимо, пытаясь сдерживать эмоции.

– Тебя что? Давно не били? – уныло ответила я.

– Семнарь значит, – понял Кент и двинулся к двери.

– Ты куда? – испугалась я.

– К Канату, – и Кент ушел.

Если и правда, что жизнь полосатая, как зебра, то у меня наступила черная полоса. Теперь уже мне точно было ясно, что я в этой жизни ничего пока собой не представляю. Я всего боюсь. Ни в чем не уверена. Даже собственную честь защитить не могу от глупой лжи. Да, я тот серый комочек, каким сейчас предстала перед Лешкой. Может быть, Сабир был прав, что бросил меня?

В тот же вечер Лешка позвонил:

– Мало что вышло. Но не отчаивайся. Попробую Нельку найти или Черепа. У Каната сегодня плохое настроение, завтра продолжим.

Но и на следующий день не было ничего утешительного. Череп не явился в школу ни на следующее утро, ни через день. Я не знала тогда, что восьмерка прошерстила все точки, где они могли бы с Нелькой появиться, но эти двое словно растворились. Я не знала тогда и того, сколько пришлось времени, нервов и сил потратить Лешке, чтобы добраться до Каната и просто прояснить с ним ситуацию, но Канат отказывался встречаться и слушать. Я ничего этого не знала. Я сидела в своей комнате, как рак, затворившийся в раковине, и грызла себя.

На третий день Кент не выдержал:

– Выходи. Нечего их бояться. Со мной не тронут. Если что, скажем Фаине. Уж она точно все как надо сделает.

– Хорошо, заходи за мной, – сдалась я. Мы не виделись все эти дни, он все время был занят. И мне хотелось выйти, наконец, из дома на воздух.

Странно, что и отчим все это время не доставлял каких-то проблем. Мирно сидел у телевизора, или чинил утюг, или помогал по дому.

Джемпер, джинсы, куртка, ботинки – и я была готова. Даже расчесываться не стала, выбежала, на ходу заматывая шею объемным серым шарфом маминой вязки.

Лешка ждал на площадке, опасаясь выпускать меня теперь из зоны своей видимости. Увидев, как я вылетела из квартиры, взъерошенная, с уже зеленым синяком, кое-как замазанным тональником, он улыбнулся и поправил мне волосы.

– Привет, – поцеловал в щечку и, обняв за плечо, повел с собой в лифт. Мне показалось, что он выглядел уставшим. Но в подъезде света сейчас не было по причине дневного времени, и я предположила, что это впечатление, возможно, возникло из-за плохого освещения.

Новый город был спланирован достаточно просто – параллельные и перпендикулярные проспекты и улицы образовывали некий прямоугольник, который был окружен полями, разделенными лесопосадками, но между этими полями и Волгой по берегу шел смешанный лес. Дубы, сосны, осины, кое-где и березы – полный набор. Он протянулся достаточно далеко, охватывая и Верхнюю Террасу, превращаясь там в солидный парк с сосновым бором, потом снова перетекал в мешанину совершенно разных пород. Туда мы и отправились с Лешкой. Точнее, ноги нас сами вынесли туда, пока мы шли, куда глаза глядят.

Сначала мы даже не разговаривали, просто молча наслаждались тем, что мы рядом друг с другом. Держались за руки. Иногда я ловила на себе ласковый Лешкин взгляд и улыбалась ему в ответ уголками губ.

Добравшись до лесопосадки, которая упиралась в стену леса, мы неспеша потопали по грунтовой дороге, вытоптанной и выезженной задолго до нас. Перепрыгивали через грязные участки и мелкие лужицы, смеялись. Лешка подтрунивал надо мной, рассказывал анекдоты, случаи из школы, происходившие с ним или его друзьями. Я тоже иногда вспоминала что-нибудь смешное в ответ. Как на химии, например, сделала лабораторку, подув в пробирку через трубочку и получила прямо-таки малиновую фенолфталеиновую реакцию в растворе, когда у других был еле слабенький розовый цвет. Химичка тогда выпучила глаза в удивлении и восхищении и поставила нам с Алькой пятерки. Мы смеялись в голос, когда я рассказала про Алькины приключения с географией, когда ей поставили пятерку впервые в жизни, а потом оказалось, что географичка перепутала варианты ответов и Альке полагается обычный трояк. А та уже успела выпросить у родителей новые джинсы и рвала с досады на себе волосы. За разговорами мы не заметили, как преодолели довольно длинный путь и вышли к цели.

В лесу было тихо. Деревья приветливо раскинулись над нашими головами и потрескивали голыми ветвями, колыхали сосновыми лапами. Мы брели по тропинке, усыпанной золотом сброшенных листьев, притихшие снова, вдыхали сырой воздух, наполненной хвойным ароматом и свежестью. Между двух сосен я заметила развесистую паутину, увешанную каплями влаги как алмазами. Она блестела в лучах солнца, пробивающихся сверху. Посередине сидел хозяин паутины, сам намокший, толстый, черный, мохнатый, размером не больше трехкопеечной монетки, и деловито стряпал кокон из пойманной сонной мухи. Из грибов здесь были разве что поганки и сыроежки, но мы не собирались их трогать. Как же тут было хорошо и спокойно!

Я нагнулась за резным кленовым листом, желтым, большим, как обычно рисуют его на картинках. Потом подобрала еще несколько и собрала их в подобие букета. Показала Лешке. Тот шел следом за мной, спрятав руки в карманы, наблюдал, как я дурачусь с этими листьями, и улыбался одними уголками глаз, как он умел.

Мы проболтались там весь день до вечера. Часов у нас не было, просто поняли, что пора возвращаться. Обновленные, со свежей головой и свежими мыслями, на обратном пути мы решили зайти к Монтане.

Я открыла дверь в ее подъезд, и откуда-то сверху до нас донеслись вопли:

– Суки! Падла! Пошли вон! – голос оборвался и перешел в непонятные звуки.

– Монтана! – одновременно сказали мы друг другу и помчались вверх по лестнице.

На площадке между вторым и третьим этажами пять парней лет шестнадцати на вид столпились в углу и орали что-то друг другу и еще кому-то. Вдруг из-за их спин показалась голова Монтаны и опять скрылась.

Я кинулась к парням, растолкала их и выдернула Альку из кучи. Та, вся зареванная, в синяках и разодранной рубахе, побежала вслед за мной. Парни от неожиданности немного притихли, но перед ними остался стоять Кент, прикрывающий наш отход. Пока Лешка с ними разбирался (или они с ним – трудно сказать), а они все оказались, как позже выяснилось, шелухой из семнаря, мы сбежали с Монтаной на первый этаж. Я накинула ей на плечи свою куртку: ее трясло то ли от холода, то ли от пережитого страха. Я пыталась ее успокоить, обняв, но по факту я сама пребывала в полной панике, не понимая, что мне делать. Лешке срочно требовалась помощь. Один пятерых он вряд ли сможет вывезти. Но как эту помощь позвать и бросить Монтану, я тоже не понимала.

Сверху слышались звуки потасовки, голоса. Я, переживая за Лешку, уже сама начала дрожать мелкой дрожью и молилась только, чтобы произошло чудо, которое его спасет. Из семьдесят третьей квартиры высунулся мужик и закричал нам:

– Нашли место драки устраивать! Улицы вам мало что ли? Уже и в подъезды лезут!

– Заткнись! – бросила ему Монтана истеричным голосом и снова уткнулась мне в плечо.

Видимо, Бог услышал мои молитвы. В подъезд, насвистывая песенку, вошли обнявшись Мальборо и Киборг, немного под шофе, но вполне еще в разуме. Они недоуменно посмотрели на нас, и Димка, став мгновенно серьезным, кивнул мне:

– Что случилось?

– Быстрее! – крикнула им я, находясь в последней степени истерики. – Там Кент с семнарем разбираются, они Альку чуть не изнасиловали!

Мальборо и Киборг мгновенно рванули наверх, а мы остались ждать их у лифта. Через несколько минут все было кончено. Кент и Мальборо столкнули с лестницы троих, они скатились кубарем мимо нас и задали стрекача. Еще один, не дожидаясь пинка под зад, убежал следом за своими товарищами сам. Киборг все еще наверху бил последнему из пятерки морду, все время матерясь и грозя противникам убийством и разносом. Когда он устал, то его оппонент уполз, измазав кровавыми соплями пол в подъезде, и уже на первом этаже, оглянувшись злобно на нас с Алькой, свалил прочь, с трудом волоча ноги.

Только после этого я и Алька поднялись к нашим. Киборг сидел на корточках, часто дыша от усталости и иногда сплевывая в сторону. На нем не было ни царапины. Димка и Лешка, стоя на своих двоих, вытирали лица рукавами, отчего все щеки у них были красные.

– Пусть еще сунутся к нашим девчонкам, урою, – ворчал Киборг.

У меня отлегло от сердца. Я боялась застать Лешку в более плачевном состоянии, но, как я теперь понимала, он не зря ходил на бокс и в качалку. Ему, конечно, досталось больше всего. Ссадины на лице и руках были его наградой за спасение Альки. Я достала носовой платок, который обычно лежал у меня в куртке на всякий случай, и стала вытирать ему кровь, которая сочилась из некоторых мест, особо сильно оцарапанных, иногда дула на нее, чтобы она быстрее свернулась и боль была поменьше. Лешка стоял тихо и позволил делать с собой все, что мне было угодно. А я поймала себя на мысли, что ему досталось из-за меня, и из-за этого стала стараться еще усерднее.

Алька совсем запахнулась в мою куртку и села на ступеньки, втянув голову в плечи. Димка хотел было присесть к ней, чтобы ее успокоить. Но она не обратила на это никакого внимания. Когда он попытался положить ей руку на плечо, Алька вывернулась из-под нее, и Мальборо прекратил попытки.

– Сашк, а они ведь тебя искали, – тихо сказала она через минуту. Мы с Лешкой с удивлением обернулись к ней.

Монтана оглядела нас грустно, потом поднялась с места, повернулась и ушла в свою квартиру. Правда, она унесла с собой мою куртку. Но это было нестрашно. Кент надел на меня свою и, несмотря на раны, проводил домой.

Он хотел сразу уйти, но я не отпустила его без очередной порции перекиси и пластыря.

– Спасибо, принцесса, – поблагодарил он на прощание и поцеловал меня в лоб, обняв крепко. – Не бойся, я с тобой.

Глава 10.

В воскресенье мать со все еще трезвым отчимом уехали на дачу, а Монтана, уже отошедшая от пережитого кошмара, хоть и с небольшими синяками, предложила съездить к Мишке. Кент и Мальборо, с утра бывшие у меня, поддержали идею.

Когда мы уже пересекали двор Мишкиного дома, из подъезда вышел Алик.

– Да это же Алик! – я дернула Альку за рукав.

– Гдеее? – протянула та, ошарашенно оглядываясь по сторонам.

Я указала ей, куда смотреть, и увидела, как расцвело ее лицо. Все ее обиды на кавалера как будто и не существовали никогда.

– Аалииик! – позвала Монтана, увидев, наконец, любимого, и скоренько поцокала к нему мелкими шажками, забыв про нас.

Тот обернулся и, узнав нас, пошел навстречу.

– Привееет, – поздоровались Алик и Монтана разом и церемонно обнялись со счастливой улыбкой на физиономиях.

– Здорово, Алик! – приветствовали его мы, подходя к ним.

Кент и Мальборо подставили руки, и Алик хлопнул по ним.

Двигаться ему было, видимо, еще не очень легко, движения его были немного замедленны, а некоторые вообще давались с явным усилием.

– А мы думали, что ты в больнице, – тем же растянутым, как резина, тоном говорила Алька. – Хотела съездить к тебе, да все некогда было.

– Да я и был в больнице. Два дня только дома, – заметил Алик. – Ладно, айда.

Он увлек ее в подъезд, на наше излюбленное место посиделок между вторым и третьим этажами. Мы шли следом, посмеиваясь тихонько над ними, потому что помнили, как Алька грозилась прибить Алика при встрече, а потом хранила ему верность путем домашних посиделок у телевизора.

Алик с Монтаной расположились на одной из лавочек, а мы втроем на второй.

– Ну рассказывай, как поживаешь? – попросил Алик Монтану.

У меня было ощущение, что они просто забыли о нашем присутствии. Алик не спускал глаз с подруги, обнимал ее постоянно, и на лице его было написано несказанное счастье от встречи.

– Чего рассказывать? Нормально живу. Ты вот как? – отболталась Алька. Конечно, ей было о чем ему рассказать, но, очевидно, что она не собиралась этого делать. Да и зачем расстраивать еще не до конца выздоровевшего человека?

– Эх! В больнице скучно было. Офигеть просто. Хожу, рыдаю, весь в слезах. Ладно хоть Берт с Сильвестром приезжали, бухать привозили. Говорят: будешь? Я говорю: буду. Бухали там на пожарной лестнице, – рассказывал Алик, томно глядя на Монтану. – Леха с Диманом тоже приезжали. Тока я тогда еще помирал, нельзя было встречаться.

– Мне кто-то говорил, что у тебя рука сломана, – Кент решил воспользоваться возможностью и уточнить детали случившегося с Аликом происшествия.

– Да-да, Наташка говорила, – подтвердил Мальборо.

– Нее, – помотал головой Алик. – Ушиб только нашли. Я в реанимации валялся. Тормозно там. Потом в общей палате со старичками и кроссвордами, чуть не умер со скуки. И ваще, – Алик притянул Монтану к себе и уставился в потолок, вспоминая что-то. – А, вот! У меня это, как его? Землетрясение мозга было!

– Сотрясение, – поправила Алька и тряхнула кокетливо своей темной гривой.

– Ну сотрясение, землетрясение, какая разница? – пожал плечами Алик. – А ты меня даже не приехала проведать. Я всего только третий день дома. Думал, ты меня бросила совсем.

– Да как ты мог подумать такое? – возмутилась Монтана. – Мы собирались, я же не знала, что тебя так скоро выпишут.

– Ладно врать. Скажи лучше, ваще не хотели приезжать, – Алик не поверил ей, но продолжал улыбаться.

– Не веришь? Вон спроси у Кента, он докажет! – Монтана зыркнула на Лешку, но тот и не думал ей помогать.

– Ну-ну, верю, – Алик не стал с ней спорить и снова полез к ней обниматься. – Эх, блин, хреново там было. Хорошо хоть я домой попросился, когда ходить начал.

– Слушай, а ты как домой добрался? – вдруг спросил Мальборо.

– Сколько их было? – поинтересовался Кент, размышляя о чем-то. Скорее всего, он хотел понять, как найти виноватых.

– Да человек десять, – Алик отвлекся от Монтаны и посмотрел, наконец, на нас. – Избили так, что сам до сих пор не знаю, как добрался.

– Ты ж в реанимации был? – напомнил Мальборо, закуривая.

– Так я сначала приехал домой, а потом уже сознание потерял, – пояснил Алик. – Глаза все распухшие были, ничего не видно. Я все время вот этот глаз руками открывал, чтоб дорогу смотреть. Мужик еще был какой-то. Я ему говорю: мол, помоги до дому добраться. А он – глаза на лоб и почесал от меня вместе с велосипедом. До дома добрался такой… Любой девчонке, наверное, мечтается такой красавец как я: губы во! Как у лошади. Глаза не видят ниче, рожа в крови. Домой пришел. У меня такой видон был… Мне как сказали, я чуть опять в реанимацию не отправился. Говорят, меня только по куртке и узнали. В больнице страшный лежал. Вы бы, наверное, испугались, если бы видели. Глаза ниче не видят, так я один продрал, чтоб смотреть, – и Алик продемонстрировал тут же, как он продирал глаз, под которым еще до сих пор не исчезли зеленоватые следы синяков. – Не, ну я помирал в больнице.

– Это мы уже слышали, – сказал Мальборо.

– А ты даже не приехала. А я ждал, – и Алик полез к Монтане целоваться.

– Да ладно тебе, люди же смотрят, – отпиралась Алька, кокетливо строя из себя святую невинность.

– Ну и пусть, – Алик увалил ее все-таки на спину и навалившись чуть сверху начал ее целовать в шею.

– Ну Алик, – Монтана лягнула ногой, смеясь. – Ну не люблю я целоваться при людях. Может, им не нравится смотреть.

– Вам нравится? – спросил нас Алик.

– Целуйтесь, – разрешил Кент, посмеиваясь, и хитро глянул на меня.

– Я ее тебе возвращаю, ты ей больше нравишься, – сказал Мальборо на всякий случай, больше для соблюдения формальностей, потому что вряд ли Монтану и Алика интересовало его мнение.

Я просто пожала плечами и ничего не сказала.

– Вы смотрите, не думайте про нее ничего! – строго велел нам Алик и продолжил свое занятие.

Мы с Кентом и Мальборо из деликатности пересели на ступеньки и от нечего делать болтали о том, о сем.

Потом я почувствовала руку Мальборо у себя на талии. Рука осторожно притягивала меня к Димке и, кажется, собралась подняться немного выше. Кент курил и ничего не замечал или делал вид, что не замечает. Алик был занят Монтаной и в перерывах между поцелуями они о чем-то хихикали. А Мальборо тихонько тянул меня к себе.

Я резко повернула к нему голову, сердясь на эту неслыханную и неожиданную от него дерзость. Димка смотрел на меня с каким-то странным выражением, словно внимательно считывая мою реакцию. Я глазами показала ему, что руку следует убрать. Но он не отреагировал и потянулся ко мне ближе. А Кент, такой внимательный обычно, словно забыв обо мне, по-прежнему ничего не видел. Но что случилось бы, если бы он увидел? Ударил бы лучшего друга? Или подумал что-то не то обо мне? Это была безвыходная ситуация, если ничего не предпринять, поскольку Димка не хотел понимать моих строгих взглядов, а сказать вслух – значит обострить ситуацию.

Злясь на них обоих и на себя заодно, я сделала то единственное, что мне оставалось: я резко встала со ступенек и вернулась на лавочку, где напротив все еще тешились Алик и Монтана. Там я закурила, почиркав на нервяке несколько раз зажигалкой и не глядя ни на Лешку, ни на Димку.

Успокоившись немного, я покосилась на остававшихся на ступеньках друзей. Кент смотрел на меня. Поймав мой взгляд, он улыбнулся слегка и кивнул едва заметно. Какая-то незнакомая мне еще радость и нежность почудилась мне в его сияющих голубых глазах.

Мальборо флегматично курил и не подавал никаких признаков интереса в мою сторону. Лишь один раз, заметив, что я на него смотрю, прищурился и подмигнул мне весело, а потом снова занялся своей обожаемой сигаретой.

Наконец, Алик отвлекся от Монтаны, сел и тоже закурил.

– Тебе же нельзя, – предостерегла Алька, отплевываясь.

– Ну и что? – лениво отмахнулся Алик. – А все-таки скучно в больнице, с вами веселее.

– Нет, я бы убила просто того, кто это сделал, если б знала, кто это! – в сердцах выпалила Алька.

Алик усмехнулся:

– Я бы тоже это сделал, если б знал, кто.

– И чего вы сидите? Езжайте на Верхнюю и бейте первых попавшихся, – предложила Алька. – А то время зря тратите на одиннадцатую.

– Не понимаю, зачем драться между собой, – поддержала я. – Собрались бы тогда всем Новым городом и отделали верхачей.

– Во-во, – кивнула Монтана.

– Хорошая мысль, черт! – вдруг оживился Мальборо. – Надо предложить Канату и Кролу, – и пересел ко мне на лавочку.

– Нет, ну в больнице… я по тебе соскучился, – снова начал Алик, потянув руки к Алькиной талии.

– Да ты уже десятый раз это говоришь! – Алька отмахнулась от него как от назойливой мухи. Ее сейчас захватила мысль о возможном объединении новогородских контор.

– Здесь болит, – пожаловался Алик, ударяя кулаком себя в грудь. Он уже не пытался давить ей на жалость, понимая, что момент упущен, и просто выкобенивался.

– Щас как тресну – и все пройдет! – пообещала Монтана.

– Ты что же? Новое землетрясение мозга хочешь вызвать? – притворно испугался Алик.

– Ага.

– Не любишь ты меня, – вздохнул он, и снова началось: поцелуи, хихиканье, дрыганье ногой и отплевывание.

Кент, молчавший до сих пор, бросил докуренный бычок в сторону, переглянулся с Мальборо и пошел вверх по лестнице, сообщив:

– Сейчас вернусь. До Мишки дойду.

Когда он скрылся из вида, Димка тут же снова притянул меня к себе.

– Кончай! – снова рассердилась я и ударила его по рукам.

– Ну все, все, – примирительно сказал Мальборо, выставляя открытые ладони передо мной, словно сдаваясь. – Больше не буду, – он даже немного отодвинулся от меня в подтверждение своих слов.

Я не понимала, что нашло на Димку. Раньше он такого себе не позволял, тем более при Лешке. Даже если предположить, что я ему нравлюсь, то было бы логичным с его стороны руки распускать, когда нет рядом Кента. А тут? И этот странный взгляд Лешки потом. Они что, проверяли меня что ли?

Вскоре вернулся Кент, который принес Мишкину гитару. Сам Мишка сказался занятым и к нам не спустился.

– Кто играет-то? – поинтересовался Алик, опять отрываясь от Монтаны.

– Она, – Кент кивнул в мою сторону и сел рядом со мной с другой стороны. – Мы же так и не услышали, как ты поешь, – шепнул он мне, с улыбкой вручая инструмент.

Это было немного неожиданно, я растерялась, принимая гитару, и взялась проверять, настроена ли она. Гитара была настроена.

– То-то я смотрю: никто играть не умеет, а гитару несут. А все странно: девчонка и вдруг на гитаре умеет играть. Я еще, например, только на лады пальцы ставить учусь и струны дергать, – Алик нетерпеливо подался вперед, чтобы лучше рассмотреть, куда я ставлю пальцы на грифе.

– Ниче, и ты будешь играть, – уверил Мальборо. – Сашка научит. И меня заодно. Хоть одну песню.

– Что играть-то? – спросила я, готовая услышать обычный ответ «чтоб душа развернулась и потом свернулась».

– А свое че-нить, – откликнулась Монтана. За это я и хотела ее иногда прибить: она постоянно заставляла меня раскрывать мои небольшие секреты на публике.

Парни не знали, что я иногда писала стихи и даже песни. Не считая это чем-то особо серьезным, я записывала в минуты вдохновения приходившие мне на ум строки и откладывала тетрадку в стол. Когда научилась играть на гитаре, я некоторые свои записи переделала в песни и проигрывала их на небольшом диапазоне простых аккордов. Музыкой я никогда не занималась, из нот знала только их названия и последовательность расположения на нотных линиях. Поэтому вообще считала, что все это не серьезно, просто от души, для эмоциональной разгрузки. Но Алька почему-то решила, что я гениальна (видимо, потому что сама она не умела писать стихов) и что об этом надо рассказывать всем, кого она сочтет достойным. От этого я чувствовала себя глупо, и мне это не нравилось.

– Ладно. Памяти Цоя, последняя моя, – сказала я, сразу же подумав, что надо было вернуться к так и не сыгранному «Дому солнца», хоть позора меньше.

Я перебрала струны потихоньку и взяла первый аккорд.

За этой песней Мальборо попросил сыграть что-нибудь, сочиненное самим Цоем. Все новые и новые песни – еще примерно штук шесть – образовали целый концерт. Алик и Мальборо иногда подпевали мне на припеве, если запоминали какие-то слова. Алька и Лешка слушали молча, и иногда я ловила Алькины знаки Кенту: мол, я же говорила! Вскоре мой репертуар иссяк, остальное я просто не помнила наизусть без шпаргалки.

– Слышь, тебе в «Утреннюю звезду» надо, – посоветовал Алик.

– Ну уж нет! – воспротивилась я. – Ни за что.

– Если еще что-нибудь напишешь, зови меня. Я хочу первым услышать, – попросил Кент с улыбкой. Я пыталась понять, шутит он или ему правда понравилось, и оттого смотрела на него с подозрением.

– О, и меня зови. Заодно будешь меня учить, – напросился Мальборо, который давно хотел научиться играть и не раз об этом говорил. Но Мишка был часто занят, а других учителей для него не находилось.

– Надо будет, сами придете, – сказала им Монтана. В такие минуты мне казалось, что она давно уже чувствовала себя моим продюсером и лишь нелепая, непонятная никому причина мешала воплотить эту роль в жизнь. – А нам домой пора, да ведь, Сашк?

– Мне тоже так кажется, – согласилась я. К тому же, в голове у меня все время вертелись слова «напиши мне». Я ясно помнила, что Мишка пел песню с этими словами, но других слов никак не могла вспомнить. И поняла, что сейчас же хочу написать свою песню.

– Тебя проводить? – осведомился Кент для порядка. Очевидно было, что в условиях сложившейся ситуации он не оставил бы меня без присмотра.

– Да, – наудачу ответила я, даже не слыша его вопроса.

Мы сдали гитару обратно Мишке и отправились ко мне домой. Алик с нами не пошел – плохо еще себя чувствовал для дальних прогулок.

Всю дорогу я находилась в некоей прострации, пытаясь настроиться на мысль, которую хотела изложить в стихотворной форме. Я представляла картинку, распределяла по ней детали и роли. В голове вертелись подходящие рифмы и некоторые отдельные строки. Лешка что-то говорил, задавал иногда вопросы, но ответа не получал, я была мысленно очень далеко от него.

Едва все разулись, я убежала в свою комнату и закрылась от них, чтобы никто не вздумал мне помешать. Алька, привыкшая к этой картине за последние пару лет, тоном экскурсовода сообщила удивленным парням:

– Это нормально. У нее гениальная шиза, а мы пока подождем, – и увела их к телевизору.

Пока они возились в зале, я уселась за стол и достала свою тайную тетрадку.

Тут же как-то сами собой пришли первые две строчки припева.

Ага, идет дело, подумала я опять и через полчаса были готовы два куплета. А вот с третьим пришлось помучиться. Сначала пришли на ум две последние строчки, потом еще две, которые я не знала, куда деть: то ли в начало, то ли в середину. В конце концов, я остановилась на середине, немного подправила их. Но с двумя первыми дело никак не шло. Просидела битый час, чуть ли не бесясь: ведь уже все почти готово!

Тут ко мне постучался Кент:

– Саш! У тебя все в порядке? Что так долго одна сидишь?

– Я живая, – откликнулась я. От этих слов у меня в голове вдруг что-то щелкнуло и все сложилось. – Подожди… подожди-подожди… Есть! – вдруг крикнула я и быстро записала две первые строчки третьего куплета.

Наверное, Кент подумал, что я сошла с ума, так как в двери показалось его лицо, в котором смешались любопытство, участие и удивление. Но мне сейчас было не до выражения Лешкиного лица.

– Ты гений! – поздравила я его. – Ты натолкнул меня на мысль, спасибо огромное! Теперь уже будет быстрее.

– Сашк! У тебя опять проснулась гениальная шиза? – за спиной Кента появилась Алька.

– Как ты догадалась? – я вытолкала из комнаты обоих и снова закрыла дверь.

Потом взяла гитару. У меня была простенькая желтая шестиструнка, купленная в начале года мамой в ответ на мои уговоры, когда мне приспичило учиться играть. Я купила ей нейлоновые струны. Освоила основные аккорды и даже некоторые посложнее. Нашла несколько песен, которые могла бы на этих аккордах сыграть. И как-то так, в перерывах между школой и домашними заданиями поигрывала в минуты печали или радости. Это хорошо отвлекало от грустных мыслей, тренировало память и пальцы, да и вообще мне просто нравились гитарные мелодии. Я не думала, круто это или нет, это было мое личное, только для меня. Но Алька сегодня сделала это достоянием общественности, и мне странно было видеть, что мое занятие нравится кому-то еще.

Начиная с припева, я стала подбирать аккорды на мелодию, которая слышалась мне в тексте песни. Проиграв ее несколько раз и записав для памяти, я, наконец, одобрила сама для себя результат и расслабилась.

Откинувшись к стене, я минут пять посидела в тишине, прокручивая мысленно все сделанное и еще раз сыграла себе всю песню.

– Пойдет, – решила и заглянула в зал к друзьям, которые сидели тихо, как мыши, и даже телевизор не включали: – Я все.

– Идемте, идемте, это на нее иногда находит, – Монтана с готовностью впихнула Кента и Мальборо в мою комнату. – Я уже привыкла.

– Тебя в поликлинику надо сдать для опытов, – сказал мне Мальборо.

– Может быть, – засмеялась я. – Только, Кент, тебе повезло. Если бы ты раньше вошел, я за себя не отвечала бы.

– С кем я связался! – Кент трагично воздел к небу руки. – Ты меня так больше не пугай. До инфаркта доведешь.

– Ну давай, че там у тебя, – поторопила меня Монтана, которую распирало любопытство.

– Потом как-нибудь, – попыталась отказаться я. Я стеснялась и не была уверена, что им понравится.

– Ты же обещала нам все новые песни петь, – напомнил Кент, протягивая мне гитару.

– Кент! Ну почему я тебя не прибила?! – воскликнула я жалобно.

– Потому что ты меня любишь, – Лешка сказал это так, будто хвастался перед друзьями новым мотоциклом.

– Алька! – я обратилась за помощью к подруге, ошарашенная таким заявлением и не зная, что сказать. Та хихикнула, совсем не собираясь мне помогать.

Кент и Мальборо, решив немного посмеяться, стали подталкивать друг друга легонько локтями в бока и перемигиваться:

– Во, нормальная реакция, когда разоблачают скрытую любовь!

– Да, точно, куда ей деваться, но мы-то все уже теперь знаем.

– Все, придется тебе на ней жениться, ведь у вас взаимная страсть.

– Да, надо поторопиться, а то вдруг разлюбит.

– До вот фигушки, – я гордо задрала нос. – Никого я не люблю! – и скрестила руки на груди.

– Ну все, подурачились и хватит, – оборвала Монтана и сменила тему: – Саш, давай играй уже, не томи, – она отобрала у Лешки гитару и сунула ее мне в руки.

Они моментально расселись кружком, и мне ничего не оставалось, припертой к стенке, как присесть и сыграть им результат моих трудов.

Глава 11.

С того дня прошел месяц. Кент заходил почти каждый вечер, и мы шли с ним гулять. Одни или с компанией, в любую погоду, в любом настроении. По подъездам старались больше не сидеть, кроме как у Алика на лавочках, чтобы снова случайно не загреметь в инспекцию.

Мы не говорили пока о наших чувствах друг к другу. Мне казалось, Лешка решил дать мне время, и я была ему за это благодарна.

Возвращал он меня домой ровно в одиннадцать, так что у моей семьи претензий не возникало.

Лишь однажды мы припозднились – слишком далеко утопали и долго возвращались, долго ждали Алика, который возился с Монтаной, потом Лешка долго совещался с ним о чем-то по своим конторским вопросам. Я явилась домой почти в час ночи.

Когда я закрыла за собой дверь, включился свет. Мама выбежала в коридор мне навстречу в ночной рубашке и кофте, накинутой на плечи, и замахнулась на меня. Инстинктивно я отклонилась от удара, но его не последовало. Мама опустила руку и, заплакав, села на табурет в коридоре возле телефона:

– Что же ты со мной делаешь? Я места себе не нахожу, а ты!

– Мам, – только и сказала я. Было стыдно, я ведь совсем не подумала о ней.

– Сашка, Сашка, – с сожалением повторяла она.

– Этого больше не будет, мам, – пообещала я. – Я буду приходить не позже двенадцати.

– Да не в этом дело, – объяснила мама, стараясь говорить тихо, чтобы не будить отчима. – Просто я хочу быть уверена, что ты жива и здорова, что с тобой ничего не случилось. Гуляй, если хочешь, но приходи домой, пожалуйста.

– Обещаю, – я обняла ее. И она обняла меня тоже.

В один из дней в середине октября, возвращаясь из школы, я встретила Каната у своего подъезда. Дул холодный ветер, я, обмотанная шарфом по самый нос, задумчиво плелась к дому, и тут увидела его, стоящего практически возле двери на крыльце. Обойти его у меня не было никакой возможности.

Тот смотрел на меня исподлобья, как и в первую нашу с ним встречу. И я, умом понимая, что мне сейчас либо надо сматываться, либо звать на помощь, встала как вкопанная и, не в силах бежать, задрала голову повыше, чтобы стойко принять последствия своего ступора.

Губы его искривились немного, что должно было означать улыбку. Он спустился с крыльца и шагнул ко мне:

– Привет.

– Привет, – я почувствовала мелкую дрожь в теле, но все-таки не отступила. Да и куда отступать, если он лично явился за мной? Все равно найдет. Да и нервы уже были на исходе, я устала бояться его. Лучше все решить сразу и сейчас. Так что будь что будет. Ведь рядом даже нет Лешки, чтобы заступиться.

– Извини, я был не прав, – вдруг сказал Канат, когда я уже была готова к тому, что он схватит меня и поволочет куда-нибудь. Видимо, на моем лице отразилось удивление, потому что он добавил: – Меня обманули, ты пострадала.

– Хорошо, – я поняла, что Лешке все-таки удалось встретиться с ним и решить все вопросы по поводу меня. – Что дальше?

– Если будет нужна помощь, обращайся, – он протянул мне руку, чтобы закрепить мир.

Я с некоторой опаской пожала его широкую крепкую ладонь и взглянула ему в глаза.

Канат неожиданно подмигнул мне, кивнул в знак прощания и ушел.

Я перевела дыхание. Опасность миновала. Ее унес пронзительно холодный ветер, трепавший мои волосы. Его завывания сейчас были для меня фанфарами спасения и свободы. Я постояла еще полминуты, закрыв глаза, чтобы унять дрожь в коленках, и нырнула в подъезд.

Лешке я рассказала все тем же вечером. Тот выслушал, кивнул удовлетворенно и обнял меня крепко, не забыв чмокнуть в макушку.

Итак, все стало налаживаться. Мы передвигались теперь по району без излишних проблем. В школе перестали проводить со мной профилактические беседы. Наверное, тут вмешалась Фаина Алимовна, так хитро смотревшая на меня, когда я рассказывала ей о Кенте. Отчим не хулиганил. Я уже стала забывать обо всех своих проблемах потихоньку, но в том то и правда жизни, что про них никогда нельзя забывать. Они настигают как раз тогда, когда меньше всего их ждешь и расслабляешься. Наверное, именно поэтому я все равно где-то внутри оставалась настороже.

Как-то в конце октября после школы я решила зайти к Мишке за обещанными песнями, которые я все еще не удосужилась списать.

Но Мишки дома не было. Подумав, что, наверное, стоит немного подождать, вдруг он сам или кто-то из компании придет, я расположилась на наших излюбленных лавочках в подъезде и закурила, чтобы растянуть время.

Я оказалась права. Вскоре пришел Берт. Распростер руки для обнимашек, обрадовавшись:

– Ооо, Сашок! Как ты вовремя! Сейчас наши подвалят.

Вскоре к нам присоединились Алик, Киборг, Качок и Сильвестр. Чуть позже появился Мальборо. Кент запаздывал.

Парни трендели о делах в школе, договаривались о встрече в качалке. Как-то незаметно посреди лавочки появилась газетка, на которой возникли из ничего бутылка водки и трехлитровая банка пива, которую притащил Берт. Рядом с ними возлежали сырки «Дружба», семечки, хлеб.

Вскоре большая часть народа уже расползлась по стенам. Курили, лениво переговариваясь. Алик резался в тушку с Мальборо. Я тоже выпила немного пива и жевала теперь сырок, слушая Берта, который, как обычно, подменял собой радио. Чем больше повышался градус выпитого им, тем охотнее он разглагольствовал и даже показывал в лицах персонажей своих бесконечных историй.

Наконец, пришел Лешка. Я слышала, как кто-то вошел в подъезд и легко взбегает теперь по ступенькам вверх, и как-то сразу поняла, что это он, еще не видя его. Кент так и застиг меня с недоеденным сырком, который я держала двумя руками. Немного всклокоченная, завернутая в пятнадцать оборотов огромного своего шарфа, я наверняка сейчас походила на мышь. Завидев это забавное зрелище, Лешка улыбнулся мне, уселся рядом и чмокнул меня в щечку, приобняв за плечо. Я скромно вгрызлась в сырок, пока он здоровался с остальными. От него пахло свежестью и мокрой кожей – на улице моросил мелкий дождик.

– О! Кентище! Хочешь выпить? – спросил уже пьяный Сильвестр.

– Или покурить? – добавил Качок.

– Нет, я за рулем, – мотнул головой Кент. – А впрочем, давайте чуток.

Он отпил пива из банки, потом затянулся чьей-то сигаретой и снова обнял меня за плечо.

– А че это ты за рулем? – вдруг опомнился Киборг.

– За бензином ездил.

– Привез? – с надеждой спросил Антон.

С бензином в последнее время в городе случались перебои, приходилось запасаться заблаговременно.

– А как же! Полный бак и канистра.

– Я тоже на «ежике», – Киборг иногда называл так свой «ИЖ». – На последних каплях езжу. Продай с децал?

– Бери всю канистру, потом сочтемся, – махнул рукой Кент. – Айда кататься, Саш? Нечего здесь париться.

– Айда, – кивнула я, засовывая себе в рот последний кусок злосчастного сырка. Лешка улыбался, наблюдая за мной.

– Я с вами, – попросился Киборг. – Заодно бак заправлю.

– Слышь, Кент, ты насчет Сержанта не забудь. Завтра, как и договаривались, – напомнил Алик. – И тебя, Сашк, возьмем, посмотришь на серьезных людей.

– Ладно, – отмахнулся Кент.

Мы с ним поднялись и двинулись на выход.

Киборг захватил с собой оставшиеся две бутылки водки, которой Сильвестр и Берт принесли изначально шесть штук, и догнал нас с Кентом.

Лешка помог ему заправить мотоцикл и предложил:

– Поехали верхачей дразнить? – у него сегодня было какое-то странное настроение. Он словно решался на что-то, и пытался нагнать себе адреналина. Я не стала спрашивать, подумала, что потом все как-нибудь прояснится.

Погода налаживалась. Западный ветер прогнал небольшие дождевые тучки, снова выглянуло солнце. Лешка водрузил мне на голову шлем, надел свой, и мы втроем отправились к границе Нового города с Верхней Террасой, находившейся возле недостроенного завода.

Мы пересекли невидимую запретную черту и, доехав до ближайшего универмага, встали нагло на парковке, впрочем, не слезая с мотоциклов.

Мимо как раз проходили трое парней, явно из какой-то местной конторы. Они остановились, заметив нас, потом круто развернулись и направились в нашу сторону.

Лешка и Антон переглянулись весело. Я, вцепившись в Лешку, молча ждала, чем все это кончится, и надеялась, что мы смотаемся раньше, чем они подерутся.

– Эй вы! Проваливайте с нашей территории! – не доходя метров пяти до нас, крикнул один из местных парней. Ребята они были крепкие, хоть и не высокого роста. Они остановились там и пока соблюдали дистанцию.

– Вот еще! – фыркнул Киборг, поддав газку на своем «ежике».

Верхачи стали злиться, это было видно. Но, во-первых, им мешало мое присутствие: по неписаным правилам парней, которые были с девчонками, не трогали, даже если это были враги. А во-вторых, их смущали мотоциклы, которыми Лешка и Антон легко могли их бортануть.

Тот же парень, видимо, старший из них, спросил раздраженно:

– Чего вам надо? Выкладывайте и убирайтесь!

– Кто-то из ваших избил нашего друга, – обьявил им Кент. – Поскольку повода он не давал, теперь Новый город для вас всех закрыт вплоть до урегулирования темы. С каждым, кто у нас появится, будет то же самое. Передайте своим старшим.

Я подумала, что это похоже на объявление войны. И, очевидно, не я одна так подумала. Верхачи изменились в лице.

– За что его избили? – уточнил наш собеседник. – Я не понял.

– Ни за что. Подошли и врезали прямо на остановке, – Кент говорил жестко, непримиримо. Я редко видела его таким. Эта его сторона немного пугала, но я понимала, что он не стал бы старшим, если бы не мог быть именно таким. В моем представлении конторы были похожи на небольшое войско, которое возглавляют военачальники или вожди. А вождем не может быть слабак. И в старшие в конторе выбиваются тоже не мамины сынки.

– Нет, у нас за просто так никого не бьют. Это или он сам виноват, или ошибка вышла, – не поверил тот.

– Сотрясение мозга – не ошибка, – проворчал Киборг.

– Все, поехали, – наконец, сказал Кент. – Я предупредил.

Они стартовали с места и помчались обратно в Новый город, ко мне домой.

В моей двери торчала записка.

– Че там? – поинтересовался Киборг.

– Мать с отчимом к тете Тоне в гости ушли, – сообщила я, прочитав написанное, и открыла дверь.

– Это хорошо, – одобрил Кент. – Никто мешать не будет.

– В смысле? – нахмурилась я.

– В смысле выпивки, – объяснил Киборг.

Мы зашли в квартиру.

Пока я отлучилась на кухню за рюмками и закуской, парни в моей комнате включили магнитофон, достали водку, нашли где-то мои карты, которые я не могла найти еще со времени, когда ходила с Сабиром или, как его называли сейчас, Тормозом.

Киборг налил всем водки, мы выпили, закусили и стали играть в карты. В дурака, в тушку, в козла – во все, что могли вспомнить. Смеялись друг над другом, мухлевали, конечно, парни ставили друг другу щелбаны. Мне, поскольку я была девушкой, вместо щелбанов полагались поцелуи в щечку.

Антон все время подливал водку в рюмки. Мне показалось, ему хотелось разрядиться после поездки на Верхнюю, но способ этот был не эффективен. На его габариты было необходима большая доза. Он даже не закусывал, хотя я нажарила им картошки.

Сама я больше пить не стала, просто сидела рядом и участвовала в разговоре. А парни на двоих выдули обе бутылки.

Было около одиннадцати, когда они кое-как доигрывали последний кон. Наконец, Кент вырубился, увалившись на диван. Киборг еще что-то соображал. Он хлебнул из моего стакана водички и попытался встать на ноги. Я, помогая ему в этом важном деле, спросила:

– Ты куда собрался?

– Домой, – пробасил он сверху.

– Пьяный? – с сомнением поинтересовалась я.

– Так у меня мотоцикл, – стал рассказывать Киборг заплетающимся языком. – Я на воздух выйду если, то если не упаду, за пятнадцать минут стану трезвый. Ну, я пошел. Меня внизу мотоцикл ждет. Как-нибудь дойду.

И пошел по лестнице вниз.

Я знала, что с Киборгом ничего не случится. Для него его «ежик» был что для рыбы вода, да и трезвел он, правда, быстро.

С Кентом было сложнее. После пьянки он отходил не так скоро, а значит, отпускать его ночью домой, да еще пьяного и на мотоцикле было опасно.

Я вернулась в комнату и растолкала Лешку. Он с трудом поднялся, постоял, покачиваясь, сел на мою кровать, не понимая, где он находится. Потом упал на спину и снова заснул.

– Лешка! – будила я его. – Вставай! Я тебя доведу до дома, а мотоцикл утром заберешь.

Кент открыл глаза и сел. Надел медленно поданную мной куртку, с моей помощью попав в рукава.

Но пока я относила пустые стаканы и бутылку в мусорное ведро, он выпил воду из моего стакана, который я намеревалась забрать после, и завалился прямо в своей куртке обратно спать.

Будить его теперь было бесполезно. Не тащить же его на себе.

Вскоре вернулись мама и отчим. Я дождалась, пока ее отчим уйдет в ванную и спросила:

– Мам, Лешка пьяный. До дома сам дойти не сможет. Можно он у нас переночует?

– Хорошо, – согласилась мама и ушла в свою комнату.

Я накрыла Кента одеялом и вышла на балкон, накинув на плечи куртку. Вынула из пачки сигарету. Ища спички, я нашла в кармане письмо, полученное еще утром, которое до сих пор не удосужилась прочесть.

Письмо было от Вовки Савина, друга детства. Мы жили в одном подъезде, я на пятом этаже, он – на девятом. Он был на два года старше и воспринимал меня как младшую сестру, дарил иногда по мелочи игрушки или конфеты, защищал от обидчиков и ловил для меня майских жуков. Но год назад он, оставив мать здесь, уехал в Архангельск, к дяде по отцу. Мне он писал редко, больше матери, присылал ей деньги. Мы дружили семьями, поэтому его мать, тетя Вера, часто бывала у нас и с гордостью рассказывала о Вовке то, что узнавала из его писем. Потом обе матери – и моя, и Вовкина – подолгу сидели и обсуждали современных детей.

Я прочитала письмо. Ничего новенького. Только рассказы о своей работе на рыболовецком траулере в дядиной команде. Хотя Вовка сообщал, что первого ноября кончается договор, и он скоро возвращается домой. Вот это здорово!

Ему уже семнадцать, вспомнила я. Блин, время летит! А ведь они с Лешкой ровесники, значит, могут подружиться, подумалось мне.

Я затянулась сигаретой. Спать совсем не хотелось. Хорошо, что завтра суббота и не надо идти в школу.

Было довольно холодно. Уже неделю стояли заморозки. Но уходить в комнату тоже не хотелось. Стояла прекрасная ночь. Внизу горели фонари, небо украшали сотни звезд, несколько окон в соседних домах еще светились в темноте. Потом погасли и они.

Я не знаю, сколько времени я простояла на балконе, любуясь ночным городом. Может быть, час. Мама потом долго удивлялась, что я не подхватила воспаление легких.

Зашла, наконец, в комнату. Скинула куртку, поглядела на Лешку, который мирно дрых на моей кровати. Сходила почистить зубы. Может, надо было тоже лечь спать – диван был совершенно свободен, но, поворочавшись немного, оставила эту идею: сон не шел.

Мне не было скучно, я вообще не умею скучать. Всегда находится чем заняться в тишине. И на этот раз я включила настольную лампу, нашла недочитанную книжку Дюма, которую стырила у мамы со столика, и погрузилась в чтение.

Еще не начал светлеть горизонт, когда я снова вышла на балкон покурить. Не собираясь там долго задерживаться, я даже куртку не взяла. Но я не успела сделать даже первую затяжку, когда за моей спиной появился Кент.

– Ты чего не спишь-то, Саш? Да еще стоишь на морозе, с ума сошла? Ну-ка надень, – Кент накинул мне на плечи свою куртку, оставшись в джемпере. Когда он успел проснуться? Я даже не заметила этого.

– Спасибо, Леш, – кивнула я, закутываясь в его кожанку. – Знаешь новости?

– Какие? – он решил обнять меня дополнительно, чтобы согреть.

– В ноябре Вовка приезжает.

– Какой Вовка? – в голосе Кента слышалась ревность, и я поспешила его успокоить:

– Да просто друг детства. Вовка Савин. Он в моем подъезде на девятом этаже живет.

– Погоди. Так ты с Матроскиным знакома?! – удивился Кент. – Чего ж ты раньше не сказала?

– Да ты и не спрашивал, – пожала плечами я.

Мы помолчали. Было хорошо в его объятиях, спокойно и тепло. Прижавшись ухом к его груди, я слушала, как стучит его сердце. Лешка вдруг развернул меня к себе и поправил упавшую мне на лицо прядь волос. Я улыбнулась ему, не понимая, что он задумал. Он смотрел на меня сверху вниз очень серьезно, и в глазах его светились те же искорки, которые я много раз уже замечала раньше.

Потом Лешка прикоснулся губами к моим губам. Сначала легко и осторожно, проверяя, не оттолкну ли. Я не оттолкнула. Тогда он повторил поцелуй более уверенно и нежно.

– Ты мне очень нравишься, Саш, – услышала я.

И снова поцелуй. Я ответила ему, так же нежно, погладив его щеку. Он все-таки сказал это. И на этот раз я была готова это слышать.

Глава 12.

Мы долго болтали о разном, лежа на разложенном диване лицом друг к другу. Иногда Лешка целовал меня – просто потому, что ему этого хотелось. А я думала о нем. Мне нравилось в нем все – как светились его глаза, как они улыбались уголками, как хитро он смотрел, задумывая какую-нибудь шалость. Все, что я знала о нем, нравилось мне. Но понимать это я стала только сейчас, после того, как он открылся мне.

Это общение было до того хорошо, что я стала бояться, уж не затишье ли это перед очередной бурей. Мы столько натерпелись за эти два месяца, что не хотелось повторения пройденного.

Когда стало светать, я сказала ему:

– Тебя родители, наверное, ищут, – расставаться с ним сейчас не хотелось, но ведь факт оставался фактом – его не было дома всю ночь.

– Да они уже привыкли, – отмахнулся Кент. – Я часто у друзей ночую, особенно когда напьюсь. То у Берта, то у Димана, то у Гайдуковых. А сегодня у тебя, – он снова меня поцеловал и, заметив выражение моего лица, спросил: – О чем ты сейчас думаешь?

– О пустяках, – соврала я.

– Например?

– Например, почему сосна тоньше баобаба? – ляпнула я первое, что пришло в голову.

Он засмеялся, удивленный неожиданным вопросом.

– И почему? – спросил потом.

– Не знаю, поэтому и думаю, – вздохнула я, не отрываясь от созерцания его лица.

Этот разговор продолжался до полдевятого, когда мама позвала нас завтракать.

С благим намерением умыться после бессонной ночи я направилась в ванную, но Кент опередил меня и обрызгал с головы до ног.

– Кент, ты балбес! – крикнула я возмущенно.

– Ладно, ладно, дай только умыться, – смеясь попросил Лешка.

Но не успел он нагнуться к раковине, как я вылила ему на голову ковшик воды, стоявший тут же в ванной. Кент выпрямился, одной рукой схватил меня за руку, чтобы я не смогла убежать, другой с помощью полотенца стал вытираться. Пока я смеялась над ним, он, взъерошенный и в мокрой футболке, тащил меня в мою комнату, я упиралась, понимая, что расплата неминуема, но не могла перестать заливаться смехом. Наконец, он закрыл за нами дверь в комнату и строго сказал:

– Не зря тебя в ментуру забирали! Зачем ты это сделала, хулиганка? – в его глазах я заметила хитринку и свысока, задрав нос, ответила:

– Не будешь брызгаться!

За что и была грозно поцелована.

– Саша, идите завтракать! Стынет все! – снова позвала с кухни мама.

В дверь позвонили.

– Я открою, – громко сказал Кент и, все еще не отпуская мою руку, пошел открывать.

На пороге стояли Сабир и Череп. За ними в стороне виднелся Кобра. Откуда они взялись на наши головы, мелькнула у меня мысль.

– Вам чего? – спросила я, перестав улыбаться. Я не понимала, зачем они вообще здесь находятся, мы же расстались с Андреем два месяца назад. Но намеревалась отделаться от них как можно скорее.

Сабир посмотрел на мою руку, которую держал Кент, и произнес с усмешкой:

– Так-так, слухи подтверждаются, а я, дурак, еще сомневался.

– Какие слухи? – Кент отпустил мою руку и подошел к нему поближе, фактически закрыв меня собой как щитом.

Они с Сабиром были почти одного роста и смотрели сейчас друг другу в глаза, как два волка, претендующие на роль вожака стаи. Лешка был даже покрепче и один легко бы справился с соперником, но были еще два шакала, которых стоило опасаться из-за их подлости.

– Ну как она? Хороша была ночью? – ехидно осведомился Череп, явно пытаясь обострить ситуацию.

– Что ты молчишь, Сашка? – спросил Сабир, продолжая при этом играть в гляделки с Кентом. – Что ты молчишь? Что он у тебя делал всю ночь? Ведь ты же не скажешь, что у вас ничего не было, все же очевидно!

– Во-первых, это не твое дело. А во-вторых, ничего не было! – крикнула я в отчаянии из-за Лешкиной спины. Дело шло к драке, и я не знала, как ее предотвратить.

– Я не верю, – Сабир всматривался в Лешкины глаза, пытаясь определить, вру я или нет.

– Я остался у нее, потому что выпил слишком много. Но это, и правда, не твое дело, – сказал Кент холодно.

– Они сговорились, – подзудил Сабира Череп. – Надо просто сейчас с ними разобраться.

– Кто вы вообще такие, чтобы мы перед вами отчитывались? – разозлилась я, вылезая, наконец, из-за Лешки. – Пошли вон!

В коридоре показалась моя мама. Я готова была ее расцеловать за это, но не сейчас.

– Саша, вы что так долго? Здравствуй, Андрей, – поздоровалась она с Сабиром.

– Здравствуйте, – смиренно поздоровались нежданные гости.

– А что тут происходит? – мама поняла по их лицам, что что-то не так.

– Иди, мам, мы сейчас, – заверила я, и она ушла обратно.

– Кент, выйди, поговорим. А то через порог неудобно, – сказал Сабир мрачно.

– Не ходи, – попросила я Лешку, намереваясь закрыть дверь.

– Да ладно, Саш. А то ведь так и будут слухи распускать, – и Кент вышел на площадку. – А ты, Дистроф, шакал еще тот, – обратился он к Черепу и снова взглянул на Сабира: – Я тебе одно скажу, Сабир. Кто слухам верит, тот чмо. Кого ты слушаешь? Шакала этого?

Сабир больше не слушал. Он ударил Кента в лицо кулаком со всего размаха и, кажется, рассек ему бровь. Кобра и Череп тут же подхватили Лешку под руки, пока он не успел среагировать, и Сабир ударил его еще раз в поддых, процедив:

– За Сашку!

– Придурок! Да не было ничего! – крикнула я и подбежала к нему.

– За Дистрофа! – приговаривал Сабир, нанося новые удары. – За чмо!

Это было личное. Ему было совершенно наплевать на правду, вот что я поняла по его лицу. Вид Лешкиной крови подзадорил его.

Тогда я, сама не понимая до конца, что делаю, вцепилась в Черепа, как менее сильного из двоих, чтобы помочь Лешке освободиться, но тот оказался проворнее и вывернулся. Я пнула его по колену, как меня недавно научили парни. Тот подогнулся, но Лешкино плечо не выпустил.

Лешка в ярости рвался вперед, к Сабиру, эти двое его удерживали с большим трудом, и я не оставляла надежды его отбить. Но у меня не получалось. Я надеялась хотя бы не разреветься им на радость, и царапала ненавистную лысину Черепа ногтями. Тот дергался, рычал, пытаясь увернуться от меня, но все еще цепко держал своего пленника.

А Сабир уже схватил Кента за волосы.

– Влажные! – усмехнулся недобро. – Это уже точно доказательство, что бы вы там ни врали, – и нанес еще удар.

Тогда я бросилась между ним и Лешкой и закрыла собой Кента. Тот часто дышал, но еще держался на ногах.

– Идиот! Ничего не было! Мать же в квартире была, неужели она позволила бы при ней что-то не то делать? Почему ты мне не веришь? – орала я в лицо Сабиру.

– Я тебе давно не верю, – печально ответил Сабир, глядя мне в глаза.

– Конечно, он тебе не верит, Саш, зря стараешься. Он с тех пор, как с Нелькой переспал, никому, кроме нее и Дистрофа, не верит, – подал голос Кент сзади меня. Я услышала, как он засмеялся через силу, потом закашлялся.

Я удивленно обернулась к нему, и Сабир, воспользовавшись этим, нанес ему новый удар в живот, вымещая всю свою злость:

– За Нельку!

Эта информация перевернула всю ситуацию в моих глазах в совершенно другую сторону. Я не намерена была упускать этот шанс на спасение:

– Это правда? – спросила я Сабира, тоже вглядываясь в его глаза, а также стараясь по возможности закрыть Лешку собой от новых ударов.

– Да, – кивнул он свысока, но взгляд отвел.

– Тогда чего ты тут права качаешь? Мы давно расстались, ты сам же ушел. Чего ты хочешь теперь? – напустилась я на Сабира, мешая ему ударить снова, хотя он и пытался. – Ты чего тут из себя обиженного строишь?

На наше счастье распахнулись двери лифта, и перед нами предстали Берт и Алик. Я совсем забыла, что мы еще вчера договаривались ехать к Сержанту.

На секунду повисла мертвая тишина. Сабир застыл на месте. За это время Кобра и Череп бросили Кента на пол и поспешили смыться мимо ничего не понимающих Берта и Алика. Сабир, впрочем, опомнившись, также моментально скрылся из нашего поля зрения.

– Козлы! – крикнула я им вдогонку, выбежав к лестнице, чтобы они лучше слышали. – Все Фаине расскажу!

Алик и Берт недоуменно посмотрели вслед Сабиру и мне. Я между тем вернулась к Лешке и стала помогать ему встать.

– Че это они здесь делали? – спросил Берт, все еще пытаясь понять происходящее.

– Не видишь что ли? – Кент с моей помощью сел, покашливая. – В карты играли.

Я обняла его за шею, радуясь его спасению, а он прошептал мне, погладив мою спину:

– Спасибо, принцесса.

– Так надо их догнать, – спохватился Алик.

– Да пошли они. С ними потом Киборг разберется, а я помогу, – сказал Лешка и попробовал встать, опираясь на меня и подоспевшего Берта.

– Сабир ваще последнее время много себе позволяет, наверное, не получал давно, – Берт многозначительно посмотрел на меня. Я была полностью с ним согласна.

Дверь оставалась открытой, просто была притворена, и мы зашли в квартиру. Мама и отчим выглянули из дверей зала на нас, покачали головами и вернулись к телевизору.

На кухне стол ломился от еды: яичница с колбасой и зеленью, румяные оладушки, варенье, сметана, свежие огурцы, нарезанные ломтиками, овсяная каша. Похоже, у мамы с утра сегодня было хорошее настроение, да и Лешка ей нравился, и она, видимо, хотела его побаловать. Пока не случилось то, что случилось.

Я наложила ему тарелку каши и полезла за аптечкой. Что-то часто я стала ею пользоваться, подумалось мне. Надо хоть запасы обновить. Я вытерла кровь, растекшуюся у него по лицу, обработала Лешкину бровь перекисью и прилепила небольшой пластырь. Лешка сидел на табурете и терпеливо ждал, когда я закончу. Затем повернулся к столу и стал молча есть, слушая Алика и Берта, которые были тоже не прочь пожевать, раз уж все это богатство выложили на стол. Парни лопали оладьи, намазывая их сметаной и малиновым вареньем, и рассказывали про Сержанта. Я налила всем чай и села рядом с Лешкой.

Сержант пошел в армию в девятнадцать. В его части условия были хуже, чем в тюрьме. Пока он был «зеленым», он ишачил на «бывалых», потом сам стал таким. Некоторые из сослуживцев начали барыжить наркотой, били за отказ помогать или прикрывать. Впрочем, ротному было плевать вообще на все, что творили «деды» с солдатами, ему было важнее получить долю, потому что денежного довольствия едва хватало кормить семью. За полгода до дембеля Сержант решил сбежать из части, чтобы прекратить этот кошмар. Уже год он скрывался в подвалах или на чердаках, не смея вернуться домой. За это время он перезнакомился со всеми конторами города, в том числе с Верхней и Нижней Террас, и даже из Старого города (который часто именовали просто центром), где имели к нему должное уважение и прислушивались к его мнению. Сержант знал и Каната. Так что Алик с Бертом решили, что мне не помешает знакомство с таким влиятельным лицом. А в свете сегодняшних событий просто необходимо.

Потом перешли на более низменные темы. Так, например, мы выслушали в подробностях умопомрачительный рассказ Берта о его двоюродном брате, который имеет автомат и даже участвовал в перестрелке с мусорами. Берт также вскользь упомянул, что в это время ехал как раз мимо того места в почти пустом автобусе и сполз немного с сиденья, чтобы в него не попали.

В конце его рассказа, в котором часто употреблялся нецензурный лексикон, я взглянула на Лешку. Тот, почувствовав это, улыбнулся мне глазами и сказал друзьям:

– Все, поехали.

На улице стояли два мотоцикла – Аликовский «Чезет», куда уселись Алик и Берт, и Лешкина эксперименталка с поднятым задком, на которой устроились я и сам Лешка.

Ехать пришлось недолго. Попетляв по дворам больше для того, чтобы сбить меня с толку, чем для сокращения пути, наконец, мы остановились у нового, еще не полностью заселенного дома, пролезли в подвал, но там никого не было.

– Эх, опоздали, – досадливо сказал Берт.

– Он, наверное, в новую комнатуху перебрался, – предположил Алик. – Помнишь, которую мы для него нашли? Щас уже в подвалах холодно.

– Айда туда, – кивнул Берт.

Поехали совсем в другую сторону, и, наконец, прибыли к точно такому же дому, в котором была первая знаменитая комнатуха, только дом поновее.

Точно таким же путем, по длинному коридору техэтажа, мы добрались до второй комнатухи. Еще издалека мы заметили слабый мерцающий свет, но источник этого света был скрыт за углом, и мы поспешили к нему.

Комнатуха номер два почти ничем не отличалась от первой. Только на стенах были другие картинки и надписи. Да еще в углу было что-то, отдаленно напоминающее матрас, а на одном из трех ящиков, поставленных у стены, стояла керосиновая лампа – тот самый источник света. На другом ящике сидел Сержант.

Знала я о нем не очень много, но сейчас удивилась несоответствию его внешнего вида его возрасту. Ему было где-то около двадцати двух, а возле глаз у него уже появились морщины и в волосах серебристые пряди. Ростом чуть выше меня. Лицо загорелое, квадратное, глаза чуть запавшие, уставшие и, как мне показалось, немного печальные. Но в полутьме не было никакой возможности угадать его мысли.

Правда, все это я разглядела позже, а пока передо мной был фактически силуэт, ожидающий начала разговора. Только глаза поблескивали в темноте.

– Привет, Сержант, – поздоровались парни.

Я ничего не сказала, поглощенная своими исследованиями.

Сержант, не меняя выражения лица и позы, кивнул.

– Мы в подвал заехали – тебя нет, значит, здесь, – рассказывал Берт. – Че без лампочки сидишь? Темно ведь.

– Сгорела, – ответил Сержант немного хрипловатым баском.

– Мы с собой Сашку привезли. Помнишь, я говорил? – Алик кивнул в мою сторону.

– Помню.

– Еще два пазыря привезли и пожрать кое-чего, – Алик поднял перед собой авоську с консервами и бутылками.

– В углу оставь. Садитесь, – Сержант пристально всматривался в мое лицо. Даже чуть настороженно.

Ему, очевидно, многое пришлось пережить. Каждый новый человек мог стать для него потенциальной опасностью – ведь его могли просто сдать милиции или военной прокуратуре, просто позвонить и сообщить его местонахождение.

Признаться, я держалась точно так же настороженно. И старалась помалкивать.

Кент, встречавшийся с Сержантом уже раза три-четыре, чувствовал себя свободнее. Он отпил из бутылки, предложенной им, достал сигарету и закурил.

Берт вынул из кармана куртки две пачки «Моры» и отдал Сержанту, а сам задымил Аликовской «Салем». Алик угостил и меня, но я не взяла. Не то чтобы не хотелось, но неловко было курить при незнакомом человеке.

Потом Берт позвал Сержанта за угол, чтобы посоветоваться о чем-то. Туда же подошел Алик.

– Что ты затихла? – шепнул мне Кент, приобняв меня за плечо, чтобы подбодрить. – Будь как дома. А то молчишь и молчишь. Расскажи что-нибудь.

– Я не знаю, что говорить, – я уткнулась в него носом, стесняясь, и он, тихонько смеясь, обнял меня двумя руками:

– Хулиганка ты моя!

– За что били? – вдруг спросил Сержант у Кента, появившись из-за угла. Оказалось, он наблюдал за нами, слушая вполуха Алика и Берта.

– За Сашку, – отозвался Кент.

Видимо, ответ удовлетворил Сержанта. Он хотел что-то еще спросить, но не стал. К тому же, Алик продолжал о чем-то ему втолковывать.

Остальное время, что мы провели здесь, чувствовалась еще большая скованность, хоть пацаны и тараторили без умолку. Сержант больше ни о чем не спрашивал, а я молчала.

Я не помню, как мы расстались с Сержантом. Кажется, я выпила предлагаемые Бертом «сто грамм на посошок». Но только оказавшись на улице, я вздохнула свободнее. Нечего и говорить, что эта встреча оставила в моей душе особый отпечаток. Жалость и предчувствие опасности переплетались с любопытством и смятением. Кент, такой разговорчивый минуты две назад, тоже вдруг сник.

Алик и Берт уехали вперед, а Кент повез меня домой, но вдруг с полпути свернул на другую дорогу.

– Ты куда? – спросила я.

– Покатаемся. Надо проветриться. В лес съездим, к Волге сходим.

Лес встретил неприветливо своих нежданных гостей. Да и как ему нас было принять иначе в последний день октября? Деревья стояли голые, только сосны шумели трескуче иголками. Кругом сырость, ветер. К тому же со дня на день ожидали первого снега. Мы с Кентом уныло слонялись меж деревьев, пиная ногами маленькие веточки и мокрые дубовые и кленовые листья. По тропинке спустились к берегу. Кент бросил мотоцикл в лесу, прямо на этой же тропинке. Все равно вокруг никого не было.

Волга постепенно погружалась в дрему. Серая вода покрывалась то и дело рябью, отчего казалось, что река пятнистая. Песок холодный, та же сырость, ветер. И за что Пушкин любил осень, спрашивала я себя. То ли дело весна или лето.

Мы побродили по берегу недолго, взявшись за руки. Настроение стало совсем ни к черту. К тому же замерзли.

– Поехали домой, – попросила я жалобно.

Но ему почему-то не хотелось уезжать. Он мотал головой, и мы шли дальше. Мне казалось, что Лешка сейчас пытается очистить вот этим холодным шквалистым ветром весь негатив сегодняшнего дня. Как неумолимый карающий ангел над пропастью, он стоял на небольшом обрыве над пляжем и взирал невидящим взглядом огромную серую массу воды, у которой сейчас за низкими тучами не видно было даже противоположного берега. Может быть, он предчувствовал что-то, что надвигалось на нас неумолимо с того дня.

– Ты что? Меня заморозить решил? – не вытерпела я. – Я уже как суслик замерзла. У меня даже перчаток нет.

– Нет, – Лешка отступил немного обратно на дорожку и снова встал, уставившись в одну точку и будто забыв обо всем на свете.

Я обошла его кругом и остановилась прямо перед ним, начиная волноваться:

– Леш, ты чего? – и подошла поближе.

– Что? – Кент словно очнулся от своего забытья. – Замерзла что ли?

– Я тебе это уже битый час говорю, – напомнила я.

– Иди сюда, – Лешка расстегнул свою куртку. – Погрею.

Он прижал меня к себе и закутал потеплее.

– Ну как? Тепло? – спросил через минуту.

– Ага, – кивнула я.

Кент наклонился ко мне и поцеловал, как сегодня ночью, нежно и уверенно, спросил:

– Согрелась?

– Еще бы! – улыбнулась я.

– Вообще, осенью лучше в лес и на Волгу не ездить. Дурака я свалял, – заключил он. – Поехали!

Пока он вез меня по лесу на мотоцикле, мы чуть не упали два раза, к тому же на дорогу еле вывернули. Лешка ругался на себя, на мотоцикл, на дороги и ленивых людей, которым было лень вытоптать тропинки пошире. Я смеялась. Кое-как мы добрались до асфальта и покатили ко мне домой. Уже начинало темнеть.

Проводив меня до площадки перед квартирой, Кент поцеловал меня, попрощался и ушел, дождавшись, когда я зайду в квартиру.

Когда он уехал, мне все еще было интересно, о чем он думал там, на Волге. Но ответ на этот вопрос я получила намного позже.

Глава 13.

В понедельник вечером Кент снова покатал меня по городу и, наконец, привез к Аликовскому дому.

В подъезде собрались Берт, Мальборо, Алик, Монтана. С ними я обнаружила Красавчика и еще одного паренька, щуплого, неприметного, скорее даже, мальчика, чем парня. На вид ему можно было дать не больше двенадцати. На самом деле ему оказалось тринадцать.

– А у нас новенькие, – объявила мне Алька. – Красавчик и Лежек.

– Красавчика я знаю, – усмехнулась я.

Красавчик подмигнул мне, вызвав приступ ревности у Лешки, и тот встал между нами, злобно зыркнув на Вадима (так звали Красавчика на самом деле). Затем снова уткнулся в книжку, которую держал в руках и начал что-то бубнить.

Я обратила внимание на Лежека.

– Знаешь, где я его подцепил? У Сашкиного подъезда сидел. Феномен какой-то. А может, дебил. Не курит, не пьет. Ни в одной конторе не состоит. Но ниче, перевоспитаем. У него еще все впереди, – рассказывал Берт, вертя его передо мной и Кентом как экспонат на выставке. Лежек не сопротивлялся, смирившись с нежданной опекой.

– Че зубришь? – Берт на секунду отвлекся на Красавчика, который мешал ему своей бубнежкой.

– Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты, – уже в десятый раз бубнил Красавчик.

– Пушкин? – поморщился Берт. – А я вот люблю современных поэтов, особенно, если они знакомы со мной.

– Кого же это? – поинтересовалась Монтана.

– Да вот же, – и Берт хлопнул Лежека по плечу.

Тот съежился, не зная, чего от него ожидать.

– А ну, Лежек, сбацай нам что-нибудь, – попросил его Берт.

– Что-о? – робко протянул Лежек.

– Ну вот за эти пять минут, которые я щас засеку, придумай че-нить на манер Пушкина. Чего-нибудь свободолюбивое. Давай! Время!

Лежек наморщил лоб и стал сочинять, а Берт уставился на часы. Остальные замолкли и ждали результатов. Даже Красавчик оторвался от своей книжки.

– Все! – объявил Берт. – Давай выкладывай.

– Оно маленькое получилось, – предупредил Лежек.

– Ниче, давай, – кивнул Берт, и Лежек продекламировал:

– Как буду жить, не знаю доле,

Но жить я буду лишь на воле.

И – мимолетное виденье –

Ко мне приходит озаренье.

И вот – пишу стихотворенье

Про жизнь свою, про невезенье.

– А че, похоже на Пушкина, – одобрил Берт. – Занеси его в свою тетрадку и больше не жалуйся на судьбу, – на слове «жалуйся» он дал Лежеку подзатыльник.

Тот втянул голову в плечи и отодвинулся от него.

– Ку-уда? – и Берт снова влепил ему подзатыльник. – Стой рядом с папкой!

– Хватит уже. Совсем затерроризировал человека, – не выдержала я. – Он же еще ребенок! Иди сюда, Лежек, – позвала я мальчишку.

– Кто затерроризировал? Я?! – изумился Берт, разводя руками.

– Ты, ты, не отпирайся, – усмехнулась Монтана недобро. – Иди к Сашке, Лежек.

Тот подобрался ко мне с самым благодарным выражением лица и сел рядом, у стенки.

– Так, пора наказывать виновника за терроризм, – объявила Монтана.

– Только не это! – выдохнул Берт, картинно приложив ладонь к лицу.

– Нет уж. Я чур прокурор. Сашк, ты кем будешь?

– Посмотрим, – пожала плечами я. Мне еще была незнакома эта игра.

– Ты тогда судья. Твои помощники…

– Я! – вызвался Кент, предчувствуя забаву.

– Давай, – согласилась Монтана. – И Мальборо.

– Лаадно, – согласился Димка.

– Лежек – пострадавший. Красавчик мент. Берт обвиняемый. Остается Алик, – распределила Монтана. – Кем будет Алик?

– Никем, – буркнул молчавший до сих пор Алик. Он с утра был в ссоре с Монтаной.

– Свидетелем будет, – решила Алька.

Берт уселся у окошка, рядом встал Красавчик. Я сидела на лестнице, поэтому Мальборо и Кент подсели ко мне справа и слева, а Лежека Монтана посадила рядом с собой на лавочку. Алик остался на своем месте позади меня.

– Слушается дело номер три о нанесении физических и моральных оскорблений Лежеку подсудимым Бертом! – провозгласила Монтана. – Началось все с разговора Берта о современной поэзии. На первых же словах Берт стал его терроризировать.

– Так не говорят в судах, – подал голос Алик, желавший ее позлить.

Монтана бросила на него уничтожающий взгляд и поправила речь:

– Берт стал унижать Лежека, пользуясь его слабостью, и распоряжался им, как своей собственностью. Но даже когда пострадавший выполнил его требование, то получил тяжкое телесное повреждение в форме двух подзатыльников.

– Это не тяжкое телесное повреждение! – возмутился Берт.

– Вам, обвиняемый, слова еще не давали, – прервала его Алька и продолжила: – И хотя он сделал это на глазах многих свидетелей, он стал отрицать сделанное, что отягчает его преступление перед законом! А еще я хочу добавить, что удары по затылку ухудшают зрение. Свидетель Алик, добавьте то, чего я еще не сказала!

– Не буду я ничего добавлять, – проворчал Алик.

– Слово подсудимому! – объявил Мальборо.

– Да ладно вам, ребята, ну я же не специально. Что вы как дети, – пробормотал Берт, нервно ерзая на лавочке.

– Вот видите, он до сих пор не хочет чистосердечно признаться, – вставила Монтана, указывая на него пальцем.

Мы с Лешкой и Димкой долго шептались, посмеиваясь в предвкушении шуточной расправы над Бертом. Наконец, я велела:

– Помощник, зачитайте приговор!

Кент для понта откашлялся и, поправив, словно галстук, свой джемпер, начал:

– Согласно неписанным законам нашей компании и учитывая нежелание подсудимого признать свою вину, назначить Берту за потерю Лежеком нескольких нервных клеток два простых щелбана в качестве штрафа, два подзатыльника и публичные извинения в качестве компенсации!

– За что? – завопил Берт, чувствуя близость наказания.

– Объясняю для глухих, – стал пояснять ему Мальборо. – Щелбаны для профилактики, чтобы ты взялся за ум. Подзатыльники согласно давнему закону: за око – два ока, за зуб – всю челюсть. Все ясно?

– Исполняйте приговор! – скомандовала я.

К Берту подошли Лешка и Димка. Первый «чуть не убил», как позже сказал Берт, подсудимого щелбанами, а второй от души отвесил другу Альберту две здоровенные оплеухи.

– Могли бы и не так сильно, – пожаловался Берт, потирая лоб.

– Проси прощения, – напомнила Алька строгим голосом.

– Я больше не буду, – пообещал Берт, прикладывая руку к своей груди и выпучив глаза.

– Ты его прощаешь? – спросила Алька у Лежека.

Тот кивнул.

– Отлично. Дело номер три закрыто! – провозгласила Монтана и похлопала в ладоши.

– А почему номер три? – поинтересовалась я у Кента.

– Потому что это уже в третий раз, – объяснил тот. – В первый раз Алька разводилась с Колькой Гайдуковым. Во второй раз Красавчик схлопотал по шее.

– За что?

– Ты же его у Фаины видела?

– Ну?

– Вот мы его и судили, чтоб больше не раздевал косолапых, – пояснил Лешка. – Причем ему досталось больше, чем Берту. Видишь вон, сидит уроки учит. Его оценки теперь Киборг контролирует.

Это было для меня открытием. Оказалось, что компания может не только балбесничать и бухать, но и внимательно относится к членам своей конторы, соблюдая некие правила и предъявляя определенные требования. Контроль дисциплины был условием выживания конторы. Я раньше не задумывалась об этом, наивно представляя, что племя просто является на зов вождя, бьется за территорию с другим племенем и дальше расходится по своим делам. Я по-новому взглянула на всех присутствующих и Лешку в том числе.

– Эй, вы здесь что ли? – послышалось снизу.

– Ага, – крикнула Монтана.

К нам поднялся парень лет 18-ти, крепкий, среднего роста, голубоглазый, курносый. В джинсах, кроссовках, куртке-бомбере.

– Это Веста, или просто Сережка, – шепнул мне Кент. Они поздоровались за руку. Веста поручкался также со всеми остальными, дошел до Берта и сказал, подавая ему руку:

– Слышь, Берт, для тебя новости.

– Че там? – отозвался Берт, все еще приходя в себя от наказания.

– Кобру поймали. Ловушка была. Если бы ты договорился, и тебя бы взяли.

– Подвезло, – Берт расплылся в довольной улыбке. – А еще кого взяли?

– Да почти всех. И Черепа, и Пуму, Флинт тоже там оказался, так и его прихватили. Капитан загремел за хулиганство, Качок, кажется, тоже.

– Ну и дурак. Я ж его предупреждал, – махнул рукой Берт.

– Ага, и Черепка прихватили? – обрадовался Кент. – Отлично. Может, в довесок заяву на него накатать?

– Ты же сам хотел с ним посчитаться, – напомнила я ему. Я не верила, что Лешка вообще будет писать заявление в милицию на кого-либо, если может разобраться сам.

– А это что за леди? – Веста заметил меня.

– Это Сашка, – ответила Алька. – Леди, – она фыркнула. – Сам ты джентльмен! Но вообще, если подумать, – она задумчиво побарабанила пальцем по своему подбородку.

– Сашка, – повторил Веста, что-то припоминая. – Знаю, ты с Мишкой знакома, я о тебе от него слышал. А кликуха у тебя какая?

– У меня нету, – сказала я.

– Ну и ладно. А чего ты на моем месте сидишь? Да еще между двумя моими лучшими друзьями? – Веста решил поприкалываться над новенькой, поскольку я его еще не знала.

– А что? Нельзя? – ему в тон ответила я.

– Можно, а что? Спросить нельзя? – передразнил меня Веста, подмигивая Берту.

– Это мой вопрос! Чего ты им пользуешься? – рассердилась я притворно.

– А что? Нельзя? – спопугайничал опять Веста.

– Кент! Обижают! – пожаловалась я, правда, это никак не вязалось с моим спокойным лицом. Но сказано это было таким тоном, что окружающие покатились со смеху. За нами и так уже нельзя было наблюдать без смеха.

Лешка не ответил. Он предоставил мне право самой разобраться с Сережкой, желая понаблюдать, как я поведу себя в такой ситуации.

– А ты че моему лучшему другу жалуешься? – Веста решил смешить всех дальше и посмеяться сам.

– Хожу я с ним! – я стойко держала оборону.

– Я тоже! – Веста лепил все подряд, не разбирая.

– Ты пацан! – напомнила я, стараясь казаться спокойной.

– Ну и что? – пожал плечами Сережка, лукаво ухмыльнувшись.

– Не можешь ты с ним ходить!

– Че я, хуже тебя что ли?

– Кент! Обижают! – повторила я тем же тоном, что и в первый раз.

Тут раздался такой гомерический хохот, что отдалось на весь подъезд. Даже стекла задрожали. Веста сел на ступеньку ниже меня, чтобы не упасть на пол от смеха. Берт заохал, не имея возможности больше смеяться. Лежек улыбался. Красавчик ржал как жеребец. Монтана селя рядом с Вестой, чтобы не упасть, и держалась за живот. Даже Алик посмеялся от души. Кент и Мальборо чуть ли не катались. Я задрала гордо нос и смотрела в потолок с улыбкой Моны Лизы, выдерживая театральную паузу. Если б я еще что-то сказала, все бы точно попадали. Но я была довольна, что всем весело отчасти и благодаря мне.

Просмеявшись, Лешка чмокнул меня в щечку и заключил в свои объятия, прошептав:

– Все-таки хулиганка!

Глава 14.

В школе уже знали о приключениях Кобры и Черепа. Сами они были в следственном изоляторе, а Фаина Алимовна пришла в школу разузнать кое-что о них, да и на меня заодно поглядеть.

– Ну что? По-прежнему куришь? – спросила она, когда мы остались одни в кабинете моей матери.

– Вчера не курила. И позавчера, – ответила я. Подумав хорошенько об этом вопросе, я решила для себя, что побаловались и хватит, надо потихоньку завязывать с курением. И вот уже два дня стойко терпела соблазн.

– Хорошо. Друзья-то твои в изоляторе сидят. Слышала?

– Так им и надо. И не друзья они мне, – злорадно ухмыльнулась я.

– А почему им так и надо? – уточнила Фаина.

– Не будут слухи распускать и Кента бить, – сообщила я кратко.

– Избили-таки?

– Сабир постарался, а Череп и Кобра держали. Трое на одного, гады. А за что их? – возобновила я тему разговора.

– Магазин пытались ограбить.

– Вон оно что! – я почему-то не удивилась, давно подозревая, что они задумывали что-то нехорошее, раз Берт так ругался. – А выпустят их когда?

– Неизвестно. Вероятно, через пару дней, подписку возьмут до суда.

Не знаю, существует ли карма. Но в тот момент я была уверена, что она точно работает.

До осенних каникул оставались считанные дни. Иногда я даже стала забывать, какой день недели идет, что раньше мне было несвойственно. Сказывалось большое напряжение. Контрольные за контрольными. Кент и другие тоже стали заходить реже: у кого зачеты, у кого работа, у кого тоже контрольные.

Когда же, наконец, выставили оценки, мы готовы были прыгать от счастья: целую неделю можно было балдеть!

И мы балдели. С утра до ночи гуляли, заседали у кого-то из наших дома или в подъезде. Киборг даже между делом помахался с Коброй, встретив его случайно где-то у магазина, но тот позорно сбежал почти сразу. Череп не высовывался из дома, находясь под строгим надзором отца. А Сабир исчез. Его искала вся восьмая контора. Дома его застать не удавалось, и в школе тоже он не появлялся. Тогда мы с Алькой вспомнили о Канате и, не откладывая дела в долгий ящик, отправились к нему.

До его дома мы дойти не успели, столкнувшись с ним у магазина недалеко от остановки.

– Привет, вы че тут делаете? – поинтересовался он.

– К тебе ехали, – Монтана кокетливо повела плечом и встряхнула шевелюрой, как стоялая лошадь. – У нас тут такие дела. Сабира найти не можем.

– Зачем?

– Он с Черепом и Коброй Кента избил. Надо должок вернуть.

– Серьезное дело, – задумался Канат. – А Кент сам ему будет разборки устраивать или нам помочь?

– Не знаю, вы его хоть найдите сначала, а дальше сами договаривайтесь.

– Ладно, поищем, – пообещал Канат.

Мы, довольные, вернувшись домой, обнаружили у меня в подъезде на первом этаже Кента и Алика, которые как раз ждали лифт.

– Так-так, где опять пропадаете? – спросил Лешка, обнимая меня приветственно.

– К Канату ездили. Он обещал помочь Сабира найти, – сообщила я.

– Че, правда что ли? – не поверил Алик.

– А че? Нет что ли? – передразнила его Алька. – Ладно, все, у меня сегодня дела. Завтра с утречка зайду, Саш. Е?

– Е, – согласилась я.

Монтана умчалась.

– Посидим или к тебе? – спросил Лешка, расправляя опять растрепавшиеся у меня от снятой шапки волосы.

Я не успела ответить.

Хлопнула, открываясь, дверь. В подъезд вошел широкоплечий парень в матросском бушлате, светлый, высокий, за плечами рюкзак. Обветренное загорелое лицо, яркие серые глаза, походка вразвалочку, как у всех моряков. Я готова была побиться об заклад, что он мне знаком. Он остановился и тоже стал меня разглядывать. Потом расплылся в улыбке.

– Вовка, ты? – осторожно спросила я и сбежала с лестницы к побратиму. – Вовка! Ну конечно же ты! – я окончательно убедилась в своей догадке и вдруг бросилась ему на шею. – Вот здорово!