Тропой Алисы
Утренняя прохлада запустила пальцы под одежду, заставив Марью поёжиться. Лето кончилось. Позади, отрезая дорогу в домашний уют, хлопнула дверь подъезда.
– Вперёд, беспечный пешеход…
Утро среды Марьяна не любила со времён университета. Среда ассоциировалась у неё с желтизной, сонливостью и унынием: в среду стояли самые скучные пары, в среду было дальше всего от выходных – прошедших и будущих – а уж работа в этот день и подавно казалась каторгой. Почему бы не сделать среду выходным днём вместо, скажем, субботы?
«Напиши премьер-министру», – посоветовала она себе. «С его любовью к странным инициативам у тебя есть неплохой шанс».
Всё, решительно всё в этот день оборачивалось против Марьяны. В автобусе ощутимо воняло – скорее всего, кем-то немытым – и от этого запаха скоро стало подташнивать. Пришлось выйти на остановку раньше и слегка пробежаться, чтобы не опоздать. Не по размеру громкая собачонка оглашала ведущую к работе аллею противным лаем. В довершение всего, перед самым входом подвернулась левая нога (чёрт бы побрал дресс-код с его идиотскими туфлями!), и несколько секунд, спасаясь от падения на бетонную плитку, пришлось прыгать на правой. Шедший мимо мужик в костюме даже не подумал помочь.
Тучная, источающая убийственный аромат духов Тарасьян отстала от Марьи на какие-то полминуты – та успела лишь убрать сумку и ткнуть в кнопку системника. Нагоняй от начальницы отдела мог бы стать достойной вишенкой на торте мелких злоключений среды, но в этот раз гроза прошла мимо – младшую сотрудницу величественно проигнорировали, немедля атаковав телефон. Кто сегодня вызвал гнев солнцеликой, Марью не интересовало: безвестный герой, ответственный за неведомые поставки, принял огонь на себя и эффективно отвёл его за пределы набитого столами и мониторами помещения.
Работать отчаянно не хотелось.
«Но квест на получение зарплаты никак нельзя провалить», – напомнила она своей лени.
Среда в самом деле была жёлтой – цвета электронных табличек, цвета чужих лиц, цвета ламповых внутренностей комнаты, контрастирующих с бледным миром за окнами. Сентябрьская серость изнутри уже не казалась такой мерзкой.
«Всё познаётся в сравнении. Трудись я на грязном овощном складе, этот офис тоже казался бы мне уютным».
Понемногу начала болеть голова. В последнее время это случалось чаще и таблетки не особенно помогали.
– Марьюшка, распечатай мне сводный отчёт за август.
– Хорошо, Елена Геннадьевна.
«Хорошо, что я его сделала – хотя по плану он до сих пор в работе. Но кого волнует?»
Пока бумажка ползёт из общего принтера, можно встать и слегка размяться. Свысока посмотреть по сторонам. Помрачнеть.
Женщины таращат глаза в мониторы. Кое у кого уже дымится чай – хотя всего-то девять утра. Строева и Светланова шепчутся. Машка явно раскладывает пасьянс – куда ещё ей тыкать мышью с таким сосредоточенным видом?
Отчёт допечатался, и Марья отнесла его Елене Геннадьевне, заслужив сухое «угу».
«Работа мечты. Ещё десять лет в этом болоте – и я превращусь в такую же уродливую тётку и тоже буду попивать чаёк, сплетничая о какой-нибудь ерунде.»
Марья нахмурилась. От сеанса самобичевания вряд ли стоит ждать пользы. Сама виновата, да. Не о таком мечтала? А о каком? Мечты бесполезны, если не дополнены точным планом. Были у неё конкретные мечты? Закончить ВУЗ, найти абстрактную работу? Попасть в страну сиреневых пони? Абстрактная работа – вот она, бессмысленная и беспощадная. А единственна сиреневая вещь на горизонте – кофточка Тарасьян. На пони никак не тянет, скорее уж, на корову…
Она вернулась к работе, споро превращая разрозненную груду циферок в осмысленную структуру. Больше работаешь – меньше думаешь. Меньше думаешь – лучше спишь. Лучше спишь – лучше работаешь…
«Тьфу!»
Офис понемногу затягивал Марью, превращая её в свой придаток. Звенел, щёлкал, обрабатывал информацию, тратил сахар, глядел в окна и выпускал наружу щупальца телефонных переговоров.
Звуки пульсировали: скрежет древнего принтера, крики Тарасьян, дробный стук пальцев по клавиатурам – офисная симфония то сливалась в единый, буравящий шум, то распадалась на сотни отдельных партий, каждая из которых норовила ухватить кусок сознания Марьи и утащить как можно дальше, как можно глубже. Следом поплыло зрение. Заколебались и вспучились пузырями стены, задрожал, готовясь обрушиться, потолок, а лица коллег, наоборот, приобрели пугающую чёткость. Выступающие носы, влажные, огромные рты, блестящие шары глаз – все они шевелились, двигались, из-под штукатуренных, раскрашенных масок выползало нечто сокровенное и поганое, оно тут же находило свои подобия и вступало в ними в спор – рты разевались ещё сильнее, мышцы под кожей напрягались, стягивая дряблую плоть и обнажая крупные зубы. Вокруг Марьи бушевал скандал, словесное побоище, смысл которого нельзя было разобрать, и волны злобы сминали и без того утратившую опоры реальность. Тучеподобная Тарасьян беззвучно орала на Машку Негожеву, та, оскалясь загнанной в угол крысой, изливала в ответ порции незримого яда, поодаль сцепились три молодящиеся дамы из абонентского отдела, программистка Строева, которую за глаза звали морской свинкой, трясла распухшей родинкой на щеке, пытаясь не то перекричать, не то задавить Светланову – и весь этот ад расползался вширь, углублялся, обретал всё больше отвратительных черт. Зубы сцепившихся сотрудниц росли, выпирая изо ртов; лица становились озлобленней, человеческие черты в них таяли, растворяясь в звериных гримасах. Ещё немного – и эти блестящие, большие зубы будут пущены в ход. Немного, совсем немного…
Оскаленные лица разом повернулись к Марье и расплылись улыбками предвкушения.
– Марьяна!
Глаза не желали собираться в кучу. Марья тупо смотрела перед собой, потерянная в неожиданной тишине.
– Ты как себя чувствуешь? Всё в порядке?
Тарасьян. Её озабоченное лицо перед глазами и плавает. А где… На работе, конечно же. Где ещё?
Захотелось расплакаться. Опять приступ. И у всех на виду.
– …сидишь и смотришь в одну точку, ничего не слышишь. Думали скорую вызывать.
– Я… Простите. Со мной такое бывает. Вроде… вроде снов наяву. Что-то с нервной системой. Уже всё в порядке, спасибо.
Взгляды. Из каждой щели, со всех сторон. Весь отдел пялится – сочувственно, жалостливо, насмешливо. Тема месяца для туалетных бесед.
– А врачи что?
– Не могут понять, в чём дело. Года три уже.
«Поскорей бы закончилась эта пытка. Я на пределе. То ли зарыдаю, то ли наору на кого-нибудь.»
– …купленные, что с них взять. У мамы участковый врач – так тот вообще…
Голос Тарасьян снова опасно поплыл, то долетая до сознания обрывками фраз, то пропадая где-то на полпути.
– Знаешь что? Поди-ка ты домой, отдохни. У тебя отчёты за август уже готовы?
– Да, но…
– Вот и молодец. Иди, иди. Ты вон какая бледная вся, того и гляди в обморок упадёшь. Может, Серёжу попрошу проводить?
– Нет, спасибо… Мне уже лучше.
Подарок от Тарасьян. Неужели искренний?.. Зато спектр взглядов пополнился завистью. Хочешь заработать сочувствие? Заболей. Хочешь удостоиться зависти? Пропусти по болезни рабочий день.
– Пусть, пусть идёт! Молодая ещё, себя поберечь надо.
«Поддакивают. Может, и правда искренне. Только я всё равно не отличу одно от другого.»
***
«Утро, десять часов, среда. Куда может спешить девушка в белой рубашке, юбке чуть выше колен и приталенном пиджачке? Конечно, к ненаглядному психиатру!»
К тому самому добродушному дядьке, что стал уже одним из лучших знакомых. В кабинет, где старенький шкаф до отказа набит бумагами, а на кушетке треснул кожзам. Туда, где на окне беленькая решётка, за которой трепещет ива.
На улице дышалось свежо и вольно, и хотелось не в больницу, не в облако её удушливых ароматов, а в парк, в лес, в ботанический сад, на худой конец – или сразу домой, под одеяло. Но…
Пустой дребезжащий вагон подхватил Марьяну, увлекая совсем не туда, куда стремилась её душа. За окнами трамвая расцветали радужные сады, сквозь которые, как спины дельфинов сквозь гребни волн, то и дело проглядывали автомобили. Стекло холодило лоб.
«Только бы не отрубиться, только бы не отрубиться. Вези меня, железный трамвай, вези в страну таблеток, анализов и уколов.»
Мимо часовой башни, где на белом циферблате ни единой отметки. Мимо вьющихся, как плющ вокруг дерева, лестниц. Мимо всплывающих из-под привычного городского пейзажа фантасмагорических картин, то дрожащих, как миражи, то пугающе реальных.
Трамвай не подвёл. До больницы удалось добраться без происшествий, и даже маяться в коридоре почти не пришлось – что такое десять минут по сравнению с классической очередью? На месте оказался и добрый дядька Игорь Вячеславович – день, словно извиняясь за негодное утро, принялся услужливо подсовывать удачные стечения обстоятельств. Уже позже, сидя на стуле и отвечая на хорошо знакомый перечень вопросов, Марья вспомнила, почему когда-то определила психиатра в категорию добряков: при первой встрече, идя мимо неё, мрачной и насупленной в ожидании приёма, тот сунул ей в руки фруктовую конфетку. В ином случае она никогда бы ничего не взяла у незнакомца, но в тот раз машинально развернула и съела. Апельсиновый вкус вспомнился так ярко, словно конфета до сих пор была у неё во рту.
– Что ж, шизофрения у тебя, Марьюшка, по-прежнему не просматривается. Это хорошо.
– А что просматривается?
Психиатр помедлил с ответом, глядя на девушку поверх сцепленных пальцев. Марья знала, что ответа попросту нет.
– Давай лучше зайдём с другой стороны. Когнитивных нарушений я у тебя не вижу. Психически ты здорова, дееспособна, личность не страдает. Тут картина стабильная и беспокоиться пока не о чем.
– Пока?
– Пока. Потому что, как ты понимаешь, галлюцинации, видения, бредовые состояния – это всё психопатологические явления, у них есть определённые причины. Я бы сказал, что тебе очень повезло… в том смысле, что обычно эти явления сопровождаются разрушением психики. Ты ведь алкоголь, наркотические вещества не употребляешь?
– Вы же знаете, что нет.
– Знаю, ты девушка честная. Но поначалу я, видишь ли, в тебе сомневался. Очень некоторые симптомы похожи на… впрочем, не будем об этом. Вернёмся к нашим неприятностям. Причины. Органические поражения мозга, ты понимаешь?
Марья понимала. Эти поражения в её голове искали уже несколько лет – без особых пока успехов.
– Тот факт, что мы не можем их обнаружить, в какой-то мере обнадёживает – это означает, что процессы не зашли слишком далеко и не развиваются. С другой стороны, не зная причины, мы не можем и назначить конкретное лечение, только купировать симптомы – а это всегда, в той или иной мере, подавление деятельности мозга, угнетение отдельных функций… Ну, ты сама всё знаешь.
– Угу.
– Спусковых крючков по-прежнему никаких?
– Я не замечала. Вроде бы, никакой привязки к конкретным ситуациям.
– А запахи, например?
– Вы же уже спрашивали.
– А ты ещё раз подумай.
– Сегодня в автобусе неприятно пахло. Но прихватило уже на работе.
– М-да. Ты таблеточки принимаешь, как я рекомендовал?
– Конечно.
– И с таким результатом, хм… Если тебе совсем уж некомфортно с этими… проявлениями, можем попробовать более сильные препараты. Как два года назад. Но я бы советовал потерпеть, незачем молодой девушке такое колоть.
Марья вспомнила лечение двухгодичной давности и содрогнулась. Возвращаться по доброй воле в то амёбообразное состояние, пусть даже и без видений, хотелось меньше всего на свете.
– Я, наверное, воздержусь.
– Оно и к лучшему. Но на томографию головного мозга ещё раз сходить придётся, и на анализ крови я направление дам. Если картина изменилась, сразу её зафиксируем и будем думать, что делать дальше. И чуть что – сразу ко мне! Звони, если нужно, телефон мой у тебя есть.
После визита к психиатру, как всегда, стало легче. То ли от таблеток, то ли от самого факта.
«Сиреневым пони не пробраться в больничную цитадель.»
Будний день, обеденный час. Город суетливо шевелил транспортными потоками, потягивался, как кот, под тёплым осенним солнцем. Город сверкал зеркальными окнами самодовольных офисных особнячков и серьёзных деловых башен, подмигивал Марье, словно разделял с ней общую тайну, шептал на ухо шелестом листвы и вечным гулом автомобилей. Домой не хотелось – дома было мрачно, тоскливо и одиноко. Дома стоял проклятый компьютер, окно в иллюзорную жизнь, которая порой становилась привычней, чем настоящая. Настоящая… Та, которую можно потрогать пальцами – это она? Шершавая кора дерева под ладонью – это она? Солнце, лучи которого заставляют жмуриться – это она? Если да – почему она не держит и не даёт опоры, почему позволяет человеку топиться в омуте сетевых иллюзий?
«Небо, слабых не милуй, всем не под силу бремя свобод», – припомнила она строчку старой песни. – «Не сумел удержаться – падай, сам виноват.»
Возле парка Марьиным вниманием завладела вывеска небольшого кафе. Сначала её буквы, стилизованные под тёмное дерево, привлекли взгляд, потом слегка искривили траекторию движения и наконец Марья, признавая победу тайных желаний, уже осознанно двинулась навстречу завлекательным ароматам кофе и выпечки.
«Я, наверное, видела это кафе сотни раз. А зайти решилась впервые. Странно.»
Среди десятка небольших чёрных столиков и ажурных стульчиков оказалось даже уютней, чем она ожидала. Свисающие из горшков растения обрамляли два больших полукруглых окна, понизу стояли тускло отсвечивающие бронзовыми деталями старинные кофейные приборы. За стойкой, на деревянных полках, гнездилось множество баночек с мармеладом и цветными конфетами.
«Внутри не хуже, чем снаружи, как сказал бы Вини-Пух. Или это был унылый осёл? Не помню.»
Задумчивая девушка приняла у Марьи заказ – чашка кофе, яблочный штрудель. Хотелось попробовать всё и сразу, но квест на зарплату был далёк от завершения, заставляя ограничивать желания капризной плоти.
Тихонько прихлёбывая кофе, Марья глядела в окно – на спешащих мимо прохожих. Молодой человек с сумкой для ноутбука – в костюме, бледный и торопливый. Женщина средних лет, крашеные волосы, озабоченное лицо. Потёртый субъект с опущенными плечами. Никто не шёл медленно, никто не смотрел по сторонам.
«Одна я тунеядствую. Зато спокойно и тепло – что мне ещё надо?»
Жизнь за окном текла, будто в очередном фильме про офисный планктон. Вот проехала машина. Вот представительная дама села на заднее сиденье большой блестящей повозки. Вот студентки прошли мимо, над чем-то весело хохоча. У каждого – своя история и каждому нет дела до остальных. Что же тогда держит их вместе?..
«Сюжет игры. Лучшей многопользовательской игры всех времён и народов. Хотя мне привычней считать остальных людей NPC.»
– Разрешите?
– Не разрешаю.
«Одинокая девушка в кафе. Кто-то чует запах добычи.»
– Я закажу вам пирожных.
Марья соизволила поднять взгляд, оценивая щедрое предложение. Предложение явилось под видом парня в чёрной рубашке, джинсах и задранных на лоб солнцезащитных очках. Прилизанные тёмные волосы формировали на голове подобие вертолётной площадки.
«Пикапер, как пить дать. И рожа противная.»
«Рожа» наблюдала за Марьей внимательно, без улыбки. Обычное мужское лицо, без изъянов и ярких черт. Разве что глаза – но мало ли на свете глаз, обещающих поведать тайны вселенной?
«Тайны вселенной редко простираются дальше банального секса.»
– Вам ничего не обломится.
– Это меня устраивает.
«Чёрт с ним. Я этот столик не покупала.»
– Два миндальных и два клубничных бисквита. Взнос за то, что портите вкус кофе своим присутствием.
– Будет исполнено.
Он заказал пирожные и чай. Пока официантка несла заказ, Марья неотрывно пялилась на тарелку: как бы нахал не подсыпал ей в еду дряни. Нахал подсыпать ничего не пытался, разговоры тоже не заводил.
«Может, пронесёт?»
Не пронесло. Она только-только успела отправить в рот кусочек нежнейшего бисквита, когда парень, решивший, видимо, что выжидал достаточно долго, нанёс удар.
– А вы, говорят, интересные вещи видите?
Внутри ёкнуло. Щекам стало горячо-горячо.
– Кто… говорит?
– Ветер шепчет.
– Убирайтесь. Не знаю, что у вас ко мне за дело, но у меня к вам дел точно нет.
– Зачем так строго? Тем более, что я всё равно не уйду.
– Тогда уйду я.
– А от себя вы тоже… уйдёте? – незнакомец сделал точь-в-точь такую же паузу, как и она парой мгновений ранее.
Пальцы, державшие вилку, сжались. Остро, горячо захотелось воткнуть эту вилку в глаз надоедливому придурку. Только додумав мысль до конца и полностью осознав своё желание, Марья медленно разжала ладонь. Металл звякнул, упав на тонкий фарфор.
«Наверное, этого он и добивается. Провоцирует. Проверяет, можно ли меня на улицу выпускать, или лучше посадить сразу в клетку.»
Вот он – сидит и смотрит. Не стесняясь, внимательно и насмешливо.
Девушка демонстративно вздохнула.
– Вы психиатр?
– Что вы, что вы! Будь я психиатром – разве стал бы заказывать вам пирожные?
Она, против воли, фыркнула.
– Не знаю. Так что вам надо? Уверяю, меня сегодня не тянет на романтические знакомства.
– Вас и завтра на них вряд ли потянет. Да и меня тоже, если это вам интересно. Я вообще ничего не хочу от вас получить.
– Лжёте, – с удовольствием процедила Марья.
– Почему же? – ничуть не возмутился собеседник.
– Потому что каждый человек на этой планете, за исключением нескольких идиотов, действует из эгоистических побуждений.
– Приятно знать, что вы не сочли меня идиотом. И всё же: я ничего не хочу от вас получить. Ничего такого, что вы можете потерять.
– Вот вы уже уточняете. Значит, что-то вам всё же нужно. Колитесь сразу, сэкономите время мне и себе. Всё равно пикаперская хрень со мной не работает.
– Сразу так сразу, – с неожиданной готовностью согласился он. – Я ведь уже спрашивал о том, что вы видите?
– Да. И я успела ответить, что это не ваше собачье дело.
– Положим, собачьих дел вы не упоминали. Равно как и хомячьих. И прочих… Хотите разобраться с этой проблемой?
– Ааа. Сектант.
– И опять вы поспешно судите. Я атеист. Не врач. Не мошенник. Мне не нужны ваши деньги и даже ваше симпатичное тело.
– Кажется, вы вернули мне комплимент. Я так рада.
– Если на моих похоронах все лица будут столь же радостны, я решу, что жизнь прожита не зря. И всё же вы не ответили на вопрос.
– Ладно, ладно. Ваша взяла. Да, у меня проблемы с головой. Возьмите конфету.
– Спасибо.
Несносный тип без всякого стеснения подцепил бисквит с её тарелки и откусил. Прожевал и, как ни в чём ни бывало, продолжил:
– Насчёт проблем вы верно заметили. Ну так что же – примите мою помощь?
– Помощь в чём? – устало спросила Марья. Ситуация перестала её пугать, но перестала и развлекать: всё, как бывало и раньше, вдруг надоело и отдалилось за серый занавес. – В испытании какой-то новой методики лечения? Гипноз? Препараты? Знали бы вы, каким экзекуциям меня подвергали эскулапы, чтобы купировать эти приступы снов наяву. И я даже не уверена, что хуже – проблема или лечение.
– Знаю. Только я вовсе не собираюсь избавлять вас от ваших приступов.
– Имейте в виду – от девственности я уже успела избавиться.
– Спасибо за информацию.
– Чорд. Я думала, вы смутитесь.
– Как насчёт… пойти туда, откуда вы пытаетесь убежать?
И пока Марья хлопала глазами, пытаясь осознать смысл сказанного, он, ничуть не изменившись в лице, добавил:
– И принести туда могильный покой.
– Ааа. Я поняла. Вы тоже псих, да? Только чуть психованнее, чем я.
Ситуация наконец-то нашла своё место в картине мира. Облегчение и разочарование – чего в этом факте больше?
– Совершенно верно. Я тоже псих.
«Он даже не пытается скрыть. Что ж, хвалю.»
– А про меня откуда узнали?
– Обман, подлог, незаконное проникновение…
– Эээ…
– Шучу. Мы наблюдаемся у одного психиатра и мне, скажем так, удалось однажды заглянуть в его записи. Потом навёл справки, чуточку подождал – и вот мы встретились.
– И что вас там привлекло? В записях этих. Учтите, я…
– Ты.
– Что – ты?.. – сбилась с мысли Марья.
– Обращайся ко мне на «ты». Вежливая форма – для менеджеров и рекламных агентов.
– Нууу… Не каждый день незнакомый шизофреник подсаживается ко мне в кафе, сообщает, что следил за мной и вот так сразу…
– Я не шизофреник.
– Все вы так говорите.
– Ты здорова.
– Речь-то не обо мне…
Разговор снова начал приобретать тревожный оттенок. Сумасшедший явно вёл, и это чуть-чуть пугало. Самую малость. Марье очень не нравилось отбиваться.
– Ты здорова. Потому что я вижу практически то же самое. Одни и те же симптомы. Пока я не узнал о тебе, тоже полагал, что болен. Но когда прочитал…
Он в молчании допил свой чай, заказал ещё, потом продолжил – ровным голосом, словно говорил о покупке сосисок и стирального порошка.
– Какое-то время назад я перестал убегать. Перестал принимать таблетки. Перестал отмахиваться от галлюцинаций. Перестал считать себя больным.
– Звучит как исповедь саморазрушения. Помогло?
– Нет, кончено. Приступов больше нет, потому что теперь я вижу эту дрянь непрерывно.
Марья содрогнулась при мысли о такой перспективе.
– Ну и зачем тогда?..
– Чтобы понять. Если моя личность в порядке – а наш общий знакомый, Игорь Вячеславович, утверждает, что это так, но болезненное состояние налицо – значит, что-то не в порядке. Но не со мной. Как ты думаешь, насколько вероятно совпадение, при котором два незнакомых человека страдают одинаковым расстройством и видят идентичные галлюцинации?
– Одна культура, похожая среда, вот и…
– Не «похожие» галлюцинации, рысенька. Идентичные.
– Как ты меня назвал?!
– Рысенька? – он, казалось, и не заметил Марьиного возмущения. – Это из-за причёски и цвета волос.
– А вилкой в глаз? – ядовито осведомилась она.
– Не надо. Это больно.
– Тогда за языком следи!
– Хорошо.
Он замолчал, гляди прямо перед собой.
– Ну и? Ты закончил исповедь?
– А? – встрепенулся незнакомец. – Я думал о том, как не сказать лишнего. Психиатрические проблемы несколько сокращают круг друзей, знаешь ли. Теряются навыки общения.
– Знаю, представь себе. Что там про галлюцинации?
– Лестницы, сады, башни… Порой описания совпадали вплоть до мелких деталей. Порой – отличались. Либо мы черпали вдохновение в одних и тех же источниках, либо – и впрямь видели одно и то же.
– И ты выбрал самый сказочный вариант.
– Почему нет? Я научился… приближаться к этим вещам.
– Стал сильнее сходить с ума, ты хотел сказать.
– Что-то вроде. И меня не отпускает мысль, что туда можно попасть.
– Запросто. Ты ещё веществами закинься – и попадёшь. С гарантией. Может даже, насовсем.
На равнодушном лице расплылась улыбка. Кривоватая, если не сказать – хищная.
– Насовсем меня не устраивает. Вполне хватит какого-то времени.
– И зачем?
Марья порядком утомилась, но заканчивать разговор не спешила: в конце концов, хоть какое-то развлечение.
– Я ведь уже упоминал. Решить проблему радикально – уничтожив её источник.
– Чувак! Если бы ты попал в Нарнию, ты бы сделал из тамошнего льва чучело?!
– Именно!
– Тьфу!
– Тебе жалко льва?..
– Терпеть не могу Льюиса с его христианскими закидонами. Но я, в отличие от тебя, ещё не слетела с катушек полностью.
– Разве? Когда ты видишь гниющий труп, у тебя есть три пути: убрать его, уйти – или выколоть себе глаза, чтобы не видеть. Заодно заткнуть нос. Уйти ты пыталась – не получилось. Выкалывать глаза ты тоже пыталась, верно?
– Ты и это прочёл?
– Вряд ли меня лечили по-другому. И по доброй воле я те лекарства принимать больше не буду. Остаётся третий путь, не находишь?
– Это безумие.
– Да. Но кто мешает попробовать?
– Здравый смысл. И зачем для этого нужна я? Лезь в волосатый шкаф или куда там ещё, может, завтра помашешь мне ручкой из разноцветного сада.
– Я бы так и сделал, но есть нюанс.
– Всегда есть нюанс.
– Ты – мой ключик.
– Нарываешься на вилку?
– Я – такой же, как ты. Просто стучусь об эту стену лбом куда дольше. Хожу, ломлюсь в открытые двери – а они пропускают меня насквозь вместо того, чтобы впустить в себя. Представляешь? Вижу, но потрогать нельзя… Как в дурацком сне – в детстве мне снились такие. Чудесные игрушки, исчезающие поутру.
Теперь он в самом деле походил на безумца. Глаза сверкали, руки… нет, руки не тряслись. Они продолжали аккуратно, как механизмы, орудовать ложечкой и подносить чашку к губам. Разительный контраст между взглядом, словами и языком тела.
– Я, вообще-то, наоборот. Цепляюсь всеми лапками, чтобы не ухнуть в эту дыру.
– Не рухнешь. Мы – две половинки ключа: я знаю – как, ты знаешь – где. Вдвоём мы сумеем туда вломиться.
Он какое-то время продолжал буравить Марью взглядом, потом расслабился, откинулся на спинку стула и стал нормальным.
«Обычный парень, и не скажешь, что шизофреник. А то и вовсе маньяк.»
– Я давил на тебя, как только мог. Думаю, пора заканчивать.
– Наконец-то!
Марья фыркнула, маскируя лёгкое разочарование.
«Посмотрим, спросит ли он телефон. Последнее испытание, так сказать.»
Незнакомец не стал спрашивать телефон. Он положил на стол купюру, рядом с ней – клочок бумаги, встал, и, не прощаясь, вышел.
Марья сграбастала бумажку. На ней, грубым и стремительным почерком, был написан номер мобильного. Чуть ниже стояла приписка: «Медиатор». Ещё ниже, совсем мелкими буквами, значилось: «Звони, когда станет хуже».
– Вот идиот.
Официантка проводила девушку взглядом, полным житейской мудрости.
***
Марья открыла глаза. С потолка на неё смотрел огромный белесый глаз. Он был совершенно реален: чёрный провал зрачка, водянистая радужка, ниточки кровеносных сосудов и влажный блеск. Только размер – как у широкоэкранного телевизора.
Некоторое время она моргала, надеясь, что глаз исчезнет, но тот оставался на месте, всё так же внимательно пялясь вниз. Тогда Марья заплакала – горячо и горько, до подбородка натянув одеяло. От жалости к себе, от страха, от чувства дикой несправедливости. От того, что сходит с ума. От того, что рано или поздно придётся делать инъекции, и они превратят её в тупой овощ. Слёзы, прорвав плотину самоконтроля, текли нескончаемым потоком, скатывались по щекам на подушку и размывали взгляд. Она потёрла лицо краем одеяла, боясь потерять страшный глаз из виду, но тот, будто удовлетворённый мучениями жертвы, исчез.
Прогноз давешнего шизофреника сбывался с пугающей скоростью. Прошло всего несколько дней, но как за это время изменилась привычная жизнь! Видения теперь вторгались в поле зрения не от случая к случаю, а настырно и регулярно – дошло до того, что Марья стала избегать взглядов по сторонам, где почти наверняка можно было заметить не принадлежащие реальному миру вещи. И что хуже всего – большая часть этих вещей имела постоянное местоположение в пространстве. Башня, сложенная из гладких серых камней, увитая, как плющом, сразу несколькими лестницами без перил, обосновалась возле ближайшего книжного магазина. Видно её было не всегда, но уж если башня возникала – то на том самом месте. Марья пыталась пройти сквозь неё, но чем ближе подходила, тем прозрачней становилась иллюзия, пока не растворялась совсем. Однако стоило отойти дальше – и вот она, целая, до жути реальная, заслоняющая многоэтажку позади себя. Впрочем, совсем, на сто процентов настоящей, башня тоже не выглядела: она не отбрасывала тени, а пятна света на её поверхности не соответствовали положению солнца в небе.
«Словно объект из виртуальной реальности, спроецированный мне в глаза.»
На клумбе, за которой ухаживали бабушки из Марьиного дома, обосновался мрачный металлический сад. Вид бабушек, ковыряющихся в земле среди гнутых, разветвляющихся, ржавых и блестящих металлических стержней, прутьев и шипов, отдавал комическим ужасом. Привычка выглядывать в окно очень быстро сошла на нет – вслед за привычкой крутить головой.
«Скоро меня собъёт машина и всё закончится.»
Суицидальные мысли уже не пугали так сильно, как прежде. До осознанного ухода из жизни оставалось ещё далеко, но Марья отчётливо видела, как меняется внутри неё отношение к данному способу решения всех проблем. Медленно, со скрипом, против воли – и всё-таки меняется. Ежедневная пытка врастающими в реальность галлюцинациями подтачивала нерушимое когда-то табу.
Она не шла к психиатру, отсрочивала этот момент, как отсрочивает ребёнок момент наказания, скрывая шалость, непременно всплывущую чуть позднее. Понимала это, и всё равно не шла. Коллеги по работе пришли к консенсусу, постановив, что у Марьюшки «проблемы на личном фронте». Поначалу к ней приставали с расспросами, потом – отстали, раз за разом натыкаясь на утомлённый взгляд и отказ продолжать беседу. Замкнутость окончательно отделила её от коллектива, с которым и прежде не просматривалось тесных отношений. Марья осталась совсем одна.
По истечению следующей недели апатия и жалость к себе окончательно вытеснили страх. Жить, как ни в чём ни бывало, сил не осталось. Сил что-то изменить – никогда и не было. Она накрылась с головой одеялом, наслаждаясь маленьким уютным мирком – временем, когда никуда не надо идти, не нужно видеть навязанных больным мозгом видений, когда можно не притворяться и даже плакать – хотя слёзы успели высохнуть и больше не шли.
Под одеялом, отчётливо видимая в проникающем внутрь свете, ползла чёрная многоножка. Марья сдавленно захихикала. Тварь проползала сквозь складки простыни, постепенно погружаясь в кровать.
«Призрак многоножки в постели. Что дальше? Упырь в туалете? Червяк в тарелке?»
Постель перестала казаться уютной. Пришлось встать, натянуть футболку и заняться утренними ритуалами. Видения, выполнив одним им известную норму, исчезли, позволив спокойно принять душ и позавтракать. Впереди был длинный субботний день – желанный когда-то, теперь он стал совершенно бесполезным отрезком времени. Гадая, чем бы заняться, Марья в очередной раз бросила взгляд на лежащую возле телефона бумажку – записку-предложение от давешнего маньяка из кафе.
«Позвонить? А что: инвалиды же образуют пары. Почему бы больной девушке не встретиться с больным парнем? Других-то у меня нет.»
Звонить не хотелось сразу по трём причинам. Во-первых, Марья не любила признавать чужую правоту, а тут, как ни крути, придётся хоть временно, но поддаться безумной аргументации. Во-вторых, это означало признание собственного отчаяния. В-третьих, незнакомец в самом деле мог оказаться маньяком-расчленителем или реальным шизофреником, убедившим себя, что они видят одно и то же. В последнее верилось особенно охотно.
Решительно протянув руку, она взяла телефон и набрала коротенький текст.
«Как угадать, что галлюцинация нереальна?»
Помедлила немного и ввела телефонный номер. Ещё помедлила – и с решимостью, которой хватило бы на прыжок с вышки в бассейн, ткнула в кнопку отправки. Потом отложила телефон, словно он мог в любой момент укусить, и попыталась заняться домашними делами. В глубине души Марья уже сожалела о содеянном и надеялась, что никто не ответит.
Увы, трель входящего сообщения раздалась через минуту.
«Может, это реклама.»
Самообман не сработал – сообщение пришло с того же самого номера.
«Они освещены другими источниками света. Ни с чем не спутать.»
Сердце упало. Это свойство она не упоминала в разговорах с Игорем Вячеславовичем, она и заметила его не так уж давно – когда видения стали особенно стабильны и постоянны. Желая отвратить неизбежное, Марья настрочила другой вопрос:
«Кто без спросу пялится на меня?»
Ответ последовал столь же быстро.
«Большие глаза. Иногда больше метра. Чаще всего они располагаются на потолке и на стенах.»
Пути к отступлению оказались полностью перерезаны.
«Твоя взяла. Где встречаемся?»
«Там же. В 12.»
После сообщения стоял улыбающийся смайлик. Марья отправила в ответ злобную рожу, потом решила, что это не самый точный ответ, и послала скупое «да».
– И что же мне надеть на свидание? – озадаченно спросила она пустоту квартиры. Пустота ответила вспухшим на стене глазом. Марья показала ему язык.
***
– Полезем в нору?