Режиссёр смерти: Последний Дебют
Глава 1
Приглашение
Столица Яоки Даменсток, 13 января, 1043 год
Время 17:09
Забегаловка «Блэк & Уайт»
Зима нынче выдалась морозной.
Улицы замело: мириадами бриллиантов сверкали огромные сугробы, ноги по колено тонули в белоснежном океане, снежинки пируэтами кружились в воздухе и порошили людские одежды, нагие стволы деревьев украшали белоснежные шапочки, а окна – витиеватые узоры. Тёмные безоблачные небеса лишь подчёркивали красу зимней природы, такой загадочной, мистической, такой великолепной…
В тёмном углу у жарких батарей забегаловки, куда постоянным потоком заходили погреться и поужинать горожане, сидели скрипач Стюарт Уик и композитор Сэмюель Лонеро; первому было двадцать один, второму семнадцать.
Несмотря на столь юный возраст и недавний переезд из небольшого городка в столицу, Сэмюель благодаря своему музыкальному таланту обрёл известность и был очень востребован: его приглашали работать в театры и кино, звали руководить различными оркестрами и прочее. Но у этой медали была и обратная сторона – завистники, которым не хотелось, чтобы их место занимал приезжий мальчишка, оттого они строили ему козни и хотели впутать в какой-нибудь скандал, дабы разрушить начинающуюся карьеру. Именно из таких ситуаций и передряг Сэмюеля спасал Стюарт – его лучший друг и полная противоположность. Если композитор был наивен и неуклюж, то скрипач был очень суров, собран и сдержан. Даже внешне они кардинально разнились: кожа у композитора была почти белой, когда скрипач был темнокож; первый был блондином, второй – брюнетом с фиолетовой зализанной вбок чёлкой.
Очертим детальнее их внешность и характеры.
Сэмюель был солнечным человеком в буквальном смысле слова: его блондинистые волосы, собранные в пушистый хвостик, на свету сияли золотом, светлый мягкий лик озаряла добрая улыбка, а большие небесные глаза, под которыми темнели следы недосыпа, живо оглядывали всё вокруг. Характер у него был очаровательный: невероятно добрый, щедрый, по-детски невинный, за свои семнадцать лет ещё не успевший никого обидеть или возненавидеть; ни одна чёрная мысль не оскверняла его светлый ум, ни злоба, ни раздражение не проскальзывали в его лице; никакие обидные или отвратительные слова не крутились на его языке. Он был кристально чист и душой, и совестью. Даже своих конкурентов он любил, поддерживал и уважал, чем заслужил всеобщую любовь и доверие, его все прославляли и знали как «доброго малыша Сэмюеля». Каждый раз, видя знакомого человека (коих было немало), он раскрывал свои объятия, улыбался ему и одаривал своей добротой, осыпал расспросами и внимательно слушал. И даже Стюарт никогда не уклонялся от его объятий и невольно заражался от него радостью. Кстати, о Стюарте…
Сам Стюарт и все, кто его знает, согласятся с тем, что его характер очень сложен и тяжёл. Он циничен, неприятно прямолинеен, упрям, недоверчив и высокомерен. Конечно, он не считал себя лучше и выше всех, однако был очень близок к этому. Его многие не любят, но уважают; к его мнению прислушиваются и его советам всегда следуют, но с опасениями. Стюарт сам знает, что может перегибать палку и разбрасываться не самыми приятными словами, потому старается сдерживать себя от едкого словечка. Близких для себя людей он может пересчитать по пальцам, да и то во многих из них может усомниться.
Природа не обделила его красотой: внешне он был истинный аристократ. Одетый со вкусом, увешанный украшениями, дьявольски изящный, утончённый он привлекал к себе чрезмерное внимание. Всегда одеваясь в белые костюмы, что контрастировали с его чёрной кожей, он не допускал ни единой пылинки или пятнышка на своей одежде. Его чёрные волосы с двумя фиолетовыми прядями были уложены в необычную причёску: завитые концы с двух сторон образовывали подобие рожек.
И вот эти два совершенно разных человека, сидя в забегаловке, обсуждали недавно произошедшую с Сэмюелем приятную ситуацию и ужинали.
– Я долгое время помогал своему хорошему знакомому – режиссёру Затейникову (думаю, ты про него слышал) с новым мюзиклом! – восторженно восклицал композитор, привлекая к себе излишнее внимание. – Я написал музыку под лирику Ворожейкина и, так как скоро состоится его первый показ, меня пригласили дирижировать оркестром!
Стюарт хмыкнул.
– И где это будет?
– В Кайдерске! Я там никогда не был, но, говорят, что там очень красиво!
– Да, я наслышан.
– А ты там бывал?
– Нет.
– А хочешь побывать? – загадочно улыбнувшись, поинтересовался Лонеро.
– Возможно. А что?
– Не хочешь, ну… поехать со мной? Мне одному немного страшно ездить в незнакомые места, да и господин Затейников не против того, чтобы я привёл с собой ещё одного музыканта… Вроде, у них как раз скрипки не хватает, да и у тебя отпуск, насколько помню…
– Да, но у меня от ваших слов нехорошее предчувствие, так сказать, горькое послевкусие…
– Ну пожа-алуйста, Стюарт, поехали со мной! Мне страшно одному, а рядом с тобой я буду храбрее и… и лучше!
– Вы и так хороши, зачем вам быть лу…
– Ну Стю-юарт, ну пожа-алуйста!
– Хорошо-хорошо, я поеду с вами, только не пищите, умоляю вас!
– Ура, ура! Я обещаю, что тебе понравится, что я не буду тебе надоедать и, вообще, обещаю, что ты получишь огромное удовольствие от этой поездки! Вот увидишь! В конце концов, ты там ни разу не был, так что наверняка вдохновишься впечатлениями и мало ли захочешь что-нибудь ну… написать, придумать, наверное! Тебе ведь хочется там побывать, да? Да?
– Да-да, хочется…
Лонеро просиял. Уик тяжело вздохнул и улыбнулся краешком губ, однако странная, взявшаяся из ниоткуда тревожность укрепилась в его душе и медленно, больно царапала её когтями. Сказать о ней он не решился, дабы не портить настроение другу. Кажется, должно произойти что-то страшное, но что именно и насколько страшное? Он не знал, и страх перед неизвестностью сдавливала ему грудь весь оставшийся вечер и ночь перед предстоящей поездкой в Кайдерск.
Даменсток, 14 января, 1043 год
Время 04:02
Улица Проклятья
Ранним утром, когда тьма всё ещё царствовала на небесах, извозчик подъехал к старому, покрытому морщинами трещин пятиэтажному жёлтому зданию и тотчас встретил Стюарта с небольшой сумкой вещей и скрипкой. Одет он был в белое пальто с охристыми вставками и с брошью в виде красного глаза на лацкане, а под пальто на нём была белая рубашка с жабо с фиолетовой овальной брошью, белые брюки на фиолетовом ремне и чёрные туфли на замке.
– Добрый день, сударь! – воскликнул русый извозчик с длинным шрамом на левой стороне лица, остановив чёрную машину. Одет он был в чёрную поддёвку с бордовыми пуговицами и широким бордовым поясом и восьмиклинку. – Вас подвести?
– Да, к вокзалу «Механический медведь». Сколько будет стоить?
– О, не так дорого, как предложили бы вам иные извозчики! – он вышел из машины, помог загрузить сумку в багажник и сел обратно за водительское место. Стюарт сел назад, и они поехали.
Путь занял почти два с половиной часа, даже несмотря на то, как быстро и виртуозно извозчик вёл машину по пустой дороге.
– Ох уж этот широкий и обширный Даменсток! – воскликнул извозчик по прибытию, потирая замёрзшие ладони.
Стюарт расплатился за проезд и вышел из салона. На улице его тут же встретил Сэмюель, одетый в чёрно-белую шубу.
– Стюарт, наконец-то! – воскликнул он, схватил приятеля за руку и повёл к толпе. – Ты как раз вовремя! Нас здесь уже собирают.
– Кто и куда?
– Господин Хайрон, помощник господина Затейникова! Он встречает всех, кто причастен к мюзиклу! Представляешь, мы все поедем на отдельном поезде!
– Ого… Интересно, к чему это?
– Я думаю, что таким образом господин Затейников выражает нам своё уважение!
Стюарт хмыкнул.
И слова Сэмюеля оказались правдивы: перед толпой, рассказывая о чём-то, стоял высокий блондин тридцати лет с узкими васильковыми глазами, большим лбом, длинными волнистыми растрепанными волосами и лукавой улыбкой с двумя ровными белыми рядами зубов. Одет он был в тёмно-синюю шубу, голубую рубашку с чёрной бабочкой, синие брюки и коричневые утеплённые сапоги.
Стюарт с подозрением покосился на него и примкнул к разношёрстной толпе, разглядывая новые лица и внутренне для себя что-то подмечая про них. И один единственный раз он ответно встретился с чужим взглядом, – это была скуластая женщина тридцати лет с бледной, как у мертвеца, кожей, шелковистыми каштановыми волосами, собранными в гульку, острыми хмурыми бровями, сладко-медовыми карими глазами с густым пушком ресниц, смотрящих высокомерно и даже злобно. Они долго и упорно глядели друг на друга, словно соревновались в устойчивости, пока женщина не проиграла и во внезапном смущении отвернулась, мгновенно став походить за застенчивую школьницу, что в ответ заставило Стюарта покраснеть. Не поняв, что с ним приключилось, он решил осмотреть не только её прекрасный лик, но и её одежду.
Одета дама была искусно: в фиолетовом пончо с эполетами и золотой тесьмой, в бордово-чёрном платье с длинными рукавами и корсетом она походила на королеву. Стюарт не мог перестать рассматривать её дивный стан, изящную шею, скрытую за охристым мехом, очаровательные тёмные губы и прямой красивый нос. Она вновь подняла на него свои глаза, словно просила прекратить её рассматривать, и он прекратил, стыдливо опустив взгляд в пол.
«Боже, что со мной?» – мысленно вопрошал себя Уик, пока не услышал громкий восклик Хайрона:
– Дамы и господа, устроим перекличку, дабы убедиться, что все на месте! – и он начал один за другим называть имена, получая в ответ поднятые руки и громкое «Я!» Когда назвали Сэмюеля, он подошёл и представил Стюарта, который упорно ожидал, когда назовут имя очаровавшей его одним только взглядом женщины. Ею оказалась Элла Окаолла.
– Итак, дамы и господа, – завершил перекличку Хайрон, – сейчас мы пройдём проверку, и я поведу вас к вашему поезду: там мы распределимся по местам.
Внутри вокзала они прошли досмотр, их чемоданы и сумки провели через рентген и вслед за болтливым компаньоном все отправились к поезду. Хайрон перед посадкой всучил каждому по билету. Стюарту и Сэмюелю достались нижняя и верхняя полка купе в третьем вагоне.
Вдоль платформы вытянулся поезд кроваво-красного цвета и оглушающе взревел. «Не к добру это всё», – метались бешеной птицей тревожные мысли в голове скрипача, но сообщить их композитору он не захотел, понимая, что ничего не получит в ответ, кроме жалких слов утешения.
Будущие коллеги наших путешественников по одному предъявляли паспорта с билетами и заходили в вагоны.
По заходу в купе друзей встретили двое мужчин: болтливый солист на верхней полке и молчаливый доктор на нижней.
Солист был мужчиной двадцати семи лет очень приятной наружности: короткие каштановые волосы лентами выглядывали из-под красной фетровой шляпы, большие зелёные глаза сияли подобно изумрудам, на веках (ото лба до глаз) и по подбородку широкими линиями темнели линии тату. Под коричневым пальто с красным шарфом он был одет в бирюзовый клетчатый фрак, белую водолазку с красным галстуком, белые брюки и чёрно-белые туфли на шнурках.
Доктор оказался темнокожим тридцатиоднолетним мужчиной с волнистыми иссиня-чёрными волосами, собранными в гульку, густыми бровями, круглыми ушами, большим лбом и очками ромбовидной оправы, за стёклами которых таились ярко-розовые глаза. Одет он был в ярко-красную удлинённую куртку, розовую рубашку с синей сумкой на поясе, тёмно-малиновые карго и коричневые туфли с тёмным градиентом и на шнурках.
Пока доктор читал детские сказки, солист сразу же завёл композитора в разговор и крутился с ним в словесном танго, обсуждая то погоду, то предстоящее путешествие. Пётр был простым человеком, вернее, человеком, который только хотел показаться простым, а на деле был совершенно не прост и походил на сложный механизм, который очень трудно изучить и понять. Хотя его светлый лик и озаряла добродушная улыбка, в душе тревожного скрипача она помимо доверия вызывала сомнение. Что-то не так было в том, как он улыбался, что-то совершенно иное царило в его душе и мыслях, пока он с доброжелательностью протягивал руку для рукопожатия музыкантам, и ласково лепетал о том, о сём. Но, несмотря на возникшее нехорошее предчувствие в душе Уика, стоит отметить: голос у солиста был очень приятный и мелодичный.
– Quel charmant compagnon vous avez! (фр.: Какой очаровательный у вас компаньон!) – обратился солист к Стюарту и снова повернулся к Лонеро: – Вы ведь впервые на поезде?
– Второй раз в жизни.
– Что ж, будем знакомы! Я Пётр Радов, солист.
– А я Сэмюель Лонеро! – воскликнул композитор. Пётр улыбнулся. Но, поняв, кто перед ним сидит, он вдруг опешил, разинув рот.
– Quoi-quoi? (фр.: Что-что?)
– Я Сэмюель Лонеро.
– А… А какой у вас род деятельности?
– Я композитор. Меня господин Затейников попросил написать музыку для мюзикла, вот я ему еду помогать: буду дирижировать!
Пётр усмехнулся и шумно сглотнул.
– Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы… Я представлял вас как мрачного возрастного человека или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати… Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Ба! Да вы совсем мальчик! Я… Честно, я поражён.
– Мне все так говорят, я уже привык. Почти все думают, что гениями могут быть только возрастные люди, потому к моему таланту относятся с подозрением и даже усмешкой.
– Но это правда поразительно!.. А откуда вы родом?
– Я из Октавиуса.
– Октавиус… Это небольшой городок, верно?
– Да! Мы потом с отцом переехали в Даменсток.
– А ваш отец?..
– Он судья.
– Ба! Я думал, что вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро!
Они вновь пожали друг другу руки.
– Но почему вы назвали меня господин Лонеро?
– На ты, давайте на ты!
– Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»!
– Потому что вы гений и мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – сказал Стюарт.
– Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее.
– Но я младше вас двоих!
– Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк.
Больше он не появлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали болтали всё время то о музыке, то об искусстве в целом: Радов часто вставлял иностранные фразочки в разговор, а Лонеро просил Уика переводить ему сказанное. Доктор слушал их, попутно читая сказки, и порой то усмехался при произнесённых шутках, то бросал беглый изучающий взор на соседей.
Незаметно подкрался вечер.
Сэмюель и Пётр, утомлённые бурным разговором, уже вовсю смотрели десятые сны, а между тем Стюарта мучили тревожные мысли. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то вертелся с боку на бок, то отчаянно бился в попытках заснуть, но тщетно: страшная тревожность никак не исчезала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться видом мелькавших за стеклом красот природы, который мог вполне подействовать, как успокоительное.
Однако в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с её подругой – низенькой приятного вида блондинкой с мягкими пухлыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими фиолетовыми глазами с ресницами, как лапки паучков, распущенными длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было платье с пышной юбкой красно-синего цвета с белыми и золотистыми узорами, на плечах лежал красный узорчатый платок.
Но она вовсе не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Красота и аристократическая грация этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, манили его и дурманили некогда хладнокровный разум. И он уверенно думал, что они найдут общий язык.
– Понаехали! – слишком громко шепнула вслед прошедшему мимо Уику блондинка, нахмурив толстые брови и цокнув языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет.
– Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала в свою очередь Элла и – о боже! – этот приятный низковатый бархатистый голосок пленил Стюарта окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с трепетным вздохом вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его быстрым взором и продолжил решать судоку.
Стюарт, поняв, что, как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его душу начала терзать внезапная влюблённость, повернулся к соседу-доктору и спросил:
– Знаете сколько нам ехать до Кайдерска?
– Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, доктор отложил судоку и повернулся к Уику. Лампа освещала половину его тёмного спокойного лица. – Знали, что в своё время Кайдерск был больше Даменстока и являлся столицей Яоки?
– Не знал.
– Теперь знаете.
– Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?
– Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города.
– Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!
– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы.
Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.
Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода.
«Час прошёл, два… Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!»
Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода.
И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх.
Стюарт со вздохом проснулся, будто задыхался, сел на постели и испуганно осмотрелся. Табиб недоумённо уставился на него.
– Что случилось?
– Да так, – приходя в себя, отмахнулся Уик. – Дурной сон.
– Не к добру дурные сны в поездах.
– Наверное… Сколько времени?
– Только полседьмого, можешь продолжить спать.
– Не хочу.
– Тогда расскажешь, что тебе приснилось?
– Зачем?
– Я немного разбираюсь в символике снов, может, подскажу, что означает то или иное во сне.
– С-спасибо, но я откажусь. Я не суеверный.
– Как скажешь.
– Я… я лучше пойду, позавтракаю.
– Удачи и приятного аппетита.
Поправив рубашку и помятое жабо, Стюарт накинул белый жилет, вышел в коридор, испугавшись вида мрачного леса, который всю ночь маячил у него перед глазами, и прошёл в полупустой вагон-ресторан.
В ресторане было совсем мало людей. За дальним столиком расположились двое мужчин: пятидесятилетний крупный седой господин и сорокалетний мужик в военной каске; они что-то негромко обсуждали и от мужчины моложе постоянно слышались слова наподобие «ёлы-палы» или «ёкарный бабай»; неподалёку от двери сидела парочка, состоявшая из статной тонкой женщины, похожей на чёрного лебедя, и её, видимо, возлюбленного – мужчины со странными зелёными глазами и персиковыми закрученными в большие кудри волосами. Но первым, на что упал взгляд музыканта, был столик, где в одиночестве сидела Элла Окаолла. Одета она была в чёрно-бордовое платье с узорчатым корсетом и чёрным жабо, гулька оголяла её белую шею.
– Можно подсесть? – спросил у неё Стюарт и душевно обрадовался, получив в ответ неловкий кивок. Сев напротив, он заказал себе яичницу с беконом и эспрессо.
Около четверти часа они просидели в тишине, пока скрипач не взглянул на книгу, лежавшую возле её очаровательно мягкой руки с несколькими серебряными перстнями.
– Что читаете? – поинтересовался он.
– «Любовный лёд» Модеста Винина, – после паузы скромно ответила женщина.
– Впервые слышу эту фамилию.
– Тогда я вам советую ознакомиться с его творчеством, – мгновенно просияла она. – Обещаю, не пожалеете! Он невероятно романтичный и душевный писатель, а таких в наше время не так уж и много, к сожалению. Его читать – одно удовольствие, ибо все истории имеют хороший конец и язык у него изящный, лёгкий, чёткий! Знаете, читать про страдания очень тяжело, потому я не особо люблю такие книги и нашу классику в целом. Страдать я могу и сама, не вижу смысла страдать и при чтении, что я считаю отдыхом, а не тяжкой рутиной… – она запнулась и густо покраснела. – Простите, я слишком разговорилась…
– Нет-нет, продолжайте! Мне нравится вас слушать. Ну, вернее, слушать мне нравится…
Она подняла на него тускло блестящие глаза, отчего черты лица её смягчились, наклонила голову набок, и на бледных губах заиграла ласковая улыбка, ради которой Стюарт был готов перевернуть или покорить весь мир.
– Я Элла Окаолла.
– А… а я С-стюарт Уик.
– Будем знакомы, господин Уик.
– Просто Стюарт.
– Хорошо, Стюарт. Тогда я просто Элла.
Они, забыв про остывшие кофе, говорили долго и беспрерывно, по очереди: он что-то рассказывал ей, затем она ему, дополняя его мысль или немного переводя тему, и так за завтраком прошло полтора часа. В ресторан пришли остальные жители поезда и искоса наблюдали за разговорившейся парочкой, которая уже обращалась друг к другу на «ты» и смеялась с общих шуток.
– Я уже дочитала роман, – сказала Элла, проведя ладонью по «Любовному мёду». – Если хочешь, могу одолжить. Думаю, ты не пожалеешь о знакомстве с Винином.
– Я совсем не против! – Стюарт получил книгу в руки, соприкоснувшись с Эллой пальцами, и сильно смутился этому прикосновению. После небольшой паузы он едва слышно добавил: – Знаешь, такое чувство, будто мы знакомы очень долгое время. Я не знаю, что это, так как никогда такого не испытывал…
– Я тебя понимаю. Со мной то же самое, если быть честной.
Она одарила его улыбкой, и эта улыбка окончательно растопила лёд на, казалось, чёрством сердце. В груди неопытного юноши расцвёл тёплый бутон розы.
Расставшись после завтрака, они вернулись в свои купе.
Стюарт, прижав книгу к груди, с мечтательным вздохом рухнул на постель и замялся при вопросительных и изумлённых взглядах соседей. Оставшееся время до обеда он провёл за чтением и после вернулся в ресторан к Элле, которая вновь сидела в гордом одиночестве у картины «Влюблённый юноша», принадлежавшей кисти Бесонновой.
– Вот мы и снова встретились, – счастливо улыбнулся Стюарт и подсел к ней.
– Да, я очень рада этому! – взглянув на чай в его руках, она удивилась: – Ты не голоден? У тебя только чай.
– Нет. На удивление, совсем не хочу есть.
– Неужто бабочки в животе порхают? – хихикнула женщина, сметив юношу.
Допив чай, Стюарт прочистил горло и тотчас взялся за обсуждение романа, который с самых первых строк растрогал его до глубины души.
Пётр и Сэмюель, сидевшие неподалёку, не могли поверить своим глазам.
– Впервые вижу такого Стюарта… – изумлялся композитор.
– Ба, заплутал в лесу любви наш мальчик! – вздохнул солист. – Et pourtant, il a choisi une bonne dame! (фр.: И неплохую даму выбрал, однако!)
– Что?
– Говорю, неплохую партию выбрал! Красавица дама, правда, кажется, старше его. Но ему такую и надо. Как говорят в её случае: породистых псов берут щенками.
Разбив хрустальную тишину, Стюарт спросил:
– Кстати, я не интересовался ещё, но кто ты для господина Затейникова? Вернее… Кем ты работаешь? Тут же весь поезд отправляется к нему, верно?
– Верно. Я солистка. А ты?..
– А я случайно к вам попал. Я скрипач, господин Лонеро меня взял с собой, чтобы всем, вернее, ему помочь.
– Господин Лонеро… Это же композитор?
– Да.
– Здорово! Видимо, судьба нам познакомиться, – с её губ слетела добрая усмешка.
Стюарт прикусил нижнюю губу и, подумав, на вздохе выпалил:
– …можно попросить тебя кое о чём?
– Да, конечно.
– Можешь рассказать мне про господина Затейникова? А то я без понятия, к кому я еду работать. Совсем, как профан; со мной такого никогда не было…
– Ничего страшного. А о господине Затейникове… Я сама мало о нём знаю. Ну, господин Затейников очень известен (думаю, ты это и сам знаешь), потому что в своё время долго работал в Даменстонском театре Гальгенов, где получил прозвище Аидель. Никто не помнит, почему его так прозвали, но господин Затейников очень гордится этим псевдонимом, так скзаать. Он уволился после плохого инцидента (не помню точно, но что-то связанное с чьей-то смертью) и переехал в Кайдерск, где работает по сей день. Также там у него появилась, так сказать, своя свита, состоящая из двух охранников-братьев Цербетов, его возможная любовница Ахерона и тебе известный Хайрон. С ними он почти никогда не расстаётся.
– Хм, забавно…
И они вновь погрузились в недолгое молчание.
Прошёл обед, за ним последовал и ужин. К сожалению, ужин Стюарт не сумел провести с покорительницей своего сердца, ибо с ней сидела её подруга, потому вместо ужина он зачитывался романом, дабы быстрее вернуть его. Табиб, как остальные два его соседа, тоже заметил изменения в нём, но вслух своих мыслей не озвучивал и лишь загадочно ухмылялся. Хорошо сдружившиеся Пётр и Сэмюель сидели в ресторане и вновь обсуждали влюблённость их товарища, попутно исподтишка разглядывая объект его обожания.
Сгустилась ночь.
Тревога и сомнения более не мучили Уика, они ушли на второй план; мысли его занимала лишь любимая женщина, которой он хотел скорее раскрыть свои чувства и получить в ответ скромное «да». Об отрицательном ответе он даже не задумывался, ибо чувствовал, что любовь его взаимна и крепка, хоть знал он возлюбленную лишь день. И с этими раздумьями он под болтовню музыкантов погрузился в сладострастный сон, где всё у него хорошо и прекрасно.
Проснувшись раньше всех, он тотчас отправился в ресторан, где столкнулся с Эллой. К счастью, её подруга отказалась от завтрака и осталась в купе.
Вновь заняв место у картины, они взялись за уже привычное им обсуждение литературы: Стюарт вернул книгу и с восторгом отзывался о слоге Винина, его персонажах и наивкуснейших описаниях, а Элла радовалась, что ему понравился роман, и с удовольствием слушала отзыв.
Внезапно прервавшись, он тяжело вздохнул и, пристально посмотрев ей в глаза, словно был следователем на допросе, спросил:
– Могу я кое-что сказать?
– Конечно, говори.
– Мне хочется быть с тобой откровенным. Кажется, я влюбился с первого взгляда… Нет, не так… так, так… да, так. Пожалуйста, послушай меня до конца. Я… я бы никогда не подумал, что испытаю это глупое чувство, но сейчас сижу и краснею перед тобой, как мальчишка, пока говорю эти слова. Это, оказалось, вовсе не глупое чувство, а очень серьёзное и… не знаю, какие мне подобрать слова… В общем, я тебя люблю.
Бледные щёки покрылись пунцовыми лепестками роз. Элла не сразу ответила на его признание, а сначала хорошенько всё обдумала, опустив взгляд в пустую тарелку.
– Если ты откровенен со мной, я тоже буду откровенна…
Стюарт замер в ожидании. Различные мысли бились о стенки разума и кололи сердце. «Неужели отказ?..»
– Ты мне очень мил и, кажется… хм… я тоже тебя люблю. Когда мы впервые встретились, я ощутила, что ты – родной мне человек, и мы обязательно должны познакомиться. Как видишь, это свершилось, чему я несказанно рада. Я лишь переживаю, не стара ли я для тебя… В конце концов, мне уже тридцать один.
Торжествующая улыбка прорезала губы скрипача.
– Возраст не помеха! – как-то громко воскликнул он и стыдливо покраснел, когда ощутил на себе несколько изумлённых взоров. – Я люблю тебя такой, какая ты есть, – прошептал он, положив свою холодную ладонь на её едва теплые пальцы и с содроганием сердца подняв на неё блестящие нежностью глаза. В этот момент смущение особенно красило её строгий лик и, о, эта очаровательная живость во взгляде, с которой спала странная мутная пелена! Она внезапно засмеялась от радости и тут же замолкла, застыдившись своих эмоций.
– Никогда, никогда не ощущала таких чувств!.. Что же ты со мной сделал, Стюарт? Неужто бесстыдно околдовал? – со счастливой усмешкой пролепетала она. – А ведь мы знакомы всего лишь день, – ты уже признаёшься мне, незнакомке из поезда… И я тоже призналась незнакомцу. До сих пор не верится, что сумела сказать «я люблю тебя».
– Я тоже не могу поверить. Считал, что любви с первого взгляда не существует, а сейчас и вправду признался незнакомке… Смешно, но приятно… Я теперь самый счастливый человек на всей планете.
– А я – самая счастливая женщина… Неужели тебя и вправду не останавливает разница в нашем возрасте?
– Нисколько.
– А то, что мы почти не знаем друг друга?
– Это вообще не проблема! У нас много времени, чтобы узнать друг о друге всё самое хорошее…
– А неприятное?
– И неприятное узнаем друг о друге, но от себя скажу, что я готов принять тебя такой, какая ты есть.
– И я тоже готова принять тебя таким, какой ты есть, Стюарт.
И он, взяв её белую ладонь, коснулся губами её костяшек, пристально наблюдая за краснеющим лицом. Сэмюель и Пётр ещё удивлённее наблюдали за представшей пред ними картиной.
– Надо же, они знакомы лишь день, а уже признание! – шептал Радов. – Никогда не видел ничего подобного в жизни, лишь в романах.
– Я тоже… – кивнул Лонеро.
Они переглянулись.
За ужином Стюарт с досадою увидел подругу Эллы рядом с ней, потому со вздохом подсел к Сэмюелю, Петру и Табибу за стол.
– Что же ты так мало еды взял? – поинтересовался композитор у приятеля.
– Не хочется есть.
– Неужели бабочки в животе порхают? – внезапно осклабился доктор, на что Стюарт вперил в него хмурый и смущённый взор.
– Ну, – улыбнулся солист, разливая шампанское всем, кроме несовершеннолетнего композитора, – давайте выпьем за твоё счастье, Стюарт! Мы уже всё знаем; вас с твоей дамой видно издалека!
– Не так громко! – попросил покрасневший до корней волос Уик.
– Да все здесь уже знают о нашей сладкой парочке. Не думал, что ты можешь так смело заявлять о своей любви незнакомке. Я не осуждаю, нет, я, наоборот, восхищён! Это сколько смелости надо иметь…
– Серьёзно, хватит!
– Засмущался! – не переставал склабиться Такута. – Ну, более не будем тебя вгонять в краску и выпьем за твоё здоровье!
Все, включая Лонеро с яблочным соком, подняли бокалы, чокнулись и залпом опустошили их. Стюарт не переставал бросать косых взглядов в сторону Эллы и её подруги и даже не скрывал своей лёгкой ревности.
На следующее утро поезд завершил свой путь на родину театрального искусства, – он остановился в Кайдерске.
Глава 2
Родина театрального искусства
Кайдерск, 16 января, 1043 год
Время 07:13
Вокзал «Кокитос»
– Итак, дамы и господа, – собрав всех перед поездом, воскликнул Хайрон, – сейчас мы отправимся в гостиницу «ТарТар», куда вас всех заселят. Эта необычная и весьма уютная гостиница подготовлена специально для приезжих актёров и находится в недоступном для простых обывателей месте, дабы вы могли полноценно отдохнуть после тяжёлого рабочего дня. Прошу вас следовать за мной.
Стюарт, незаметно для всех держа Эллу за руку, хмыкнул, когда позади себя услышал шутку мужчины в каске про то, что они «отправляются в тартарары». Следуя за Хайроном, все подошли к большому алому автобусу и расположились внутри: Стюарт сел с Сэмюелем, Пётр с Табибом, а Элла с подругой Марьям. Дорога заняла около двадцати минут, и вскоре перед ними выросло вытянутое здание в готическом стиле с каркасной конструкцией и аркбутанами: мощные стены были высечены из тёмно-бордового камня, окна украшали пёстрые мозаичные витражи с мифами и легендами, а острые крыши с гранатовыми треугольниками на макушках устремлялись вверх, к чистым безоблачным небесам.
Остановив автобус, водитель в тёмно-синем костюме и с растрёпанными сиреневыми волосами вышел вместе с пассажирами и, надев кепку с надписью «Охрана», повёл гостей к чёрному ходу в помпезное здание. Отворив врата, он любезно пригласил всех в длинный белый коридор и закрыл двери.
– Этот проход нужен, чтобы вас точно никто не потревожил, – пояснил Хайрон и, остановившись, обратил всеобщее внимание на водителя. – Кстати, прошу любить и жаловать – Ехид Цербет, наш водитель и по совместительству охранник.
Охранник поклонился. Движение возобновилось.
Достигнув конца коридора, они прошли по лестнице наверх и вскоре оказались в огромном розовом фойе с мраморным полом и белоснежными колоннами. По левую сторону от входа расположилась столовая, возле неё – кухонька и моечная, ещё рядом оказалась белая лесенка к лестницам на остальные этажи.
Хайрон провёл всех к стойке регистрации и представил Ахерону – молодую регистраторшу с диковинной короткой чёрной стрижкой с маленькими косичками и треугольной чёлкой. Тёмная помада украшала лишь её нижнюю губу, а одета она была в бордовую кофточку с красными широкими рукавами. Характер у неё был, видно, строгий. Эта угрюмость Стюарту не понравилась.
– А также, – сказал Хайрон, – вас будут охранять братья Цербеты: известный для вас Ехид и его старший брат Сифон. Сейчас они вышли на перекур, но скоро вернутся, и тогда вы с ними познакомитесь. Только аккуратнее с Сифоном: он немно-ожечко бывает не в себе.
Пройдя регистрацию, каждый получил по ключу и отправился в свою комнату перебирать вещи и отдыхать. Стюарт Уик, Элла Окаолла и Сэмюель Лонеро оказались на третьем этаже, Пётр Радов – на четвёртом, а Табиб Такута – на втором.
Коридоры с комнатами выглядели очень антуражно: безоконные синие стены с золотистыми узорами украшали картины именитых художников, пол застлал красный ковёр с ромбовидными узорами, с белого потолка свисали тёмные люстры с имитацией свечей под стать зданию. В конце коридора с двух сторон украшали чёрные диванчики и небольшие журнальные столики, между двумя комнатами расположился длинный стол.
Стюарт, устало рухнув на кровать, прошептал:
– Наконец-то, – и ощупал взором своё временное жилище.
Белая комната была достаточно просторной и даже уютной. Большая двуспальная кровать была с двух сторон окружена угловатым дубовым столом (на котором стояли телефон, лампа, чайничек, тарелка со столовыми приборами, а под ним таился холодильничек), тумбочкой и вместительным шкафом. В углу напротив стола расположилось бордовое кресло с круглым столиком рядом, у двери напротив туалета и душевой – трюмо. Окно было закрыто тканью снаружи, и эти безоконные стены Стюарту показались странными. Осмотрев их и проведя по ним пальцами, он ничего такого, что вызывало в нём смятение, не обнаружил.
– Тебе кажется, Стюарт, – успокоил он самого себя, поставил на кровать сумку и стал раскладывать вещи, коих он взял совсем немного: две рубашки (бледно-жёлтая и белая), пара белых брюк, фрак и фиолетовый галстук.
Внезапно раздался протяжный гудок, за которым последовал задорный голос:
– Добр-рое утро, дорогие коллеги! Приятно познакомиться, я – Добродей Затейников, ваш новый начальник! Ну, вернее, режиссёр. С вами мы увидимся завтра, когда Хайрон покажет вам путь к театру (к слову, он находится недалеко от «ТарТара»), а сегодня, прошу вас, отдыхайте и набирайтесь сил! Также приглашаю к десяти часам в столовую, где вас ждёт шведский стол, а затем на ужин к девяти вечера! Засим моё приветствие завершается. Отдыхайте!
Стюарт задумчиво хмыкнул.
– Нехорошее, всё-таки, у меня предчувствие…
Мрачные думы его прервал стук, – пришла Элла. Он впустил её в комнату и слегка смутился.
– Как тебе эта гостиница? – поинтересовалась она.
– Нормально, но что-то меня настораживает.
– Что именно?
– Сам понять не могу.
Они сели на кровать: Элла погладила смущённого Стюарта по голове и поцеловала в холодный лобик.
– И сколько же разных мыслей роится в твоей голове?.. Я разделяю твои ощущения, но давай не будем на них концентрироваться, – она ещё раз поцеловала его в лоб и в щёчку.
– Спасибо, дорогая.
– О, уже дорогая? – бледные щёки покрыл слабый румянец. – Тогда я буду называть тебя дорогой.
– Почему не дешёвый? Хе-хе, шучу.
Он прижался губами к её ладони.
– Кстати, хотела сказать… Моя подруга, Марьям, не очень хорошо относится к темнокожим. Боюсь представить, что будет, если она узнает о наших отношениях, тем более таких спонтанных… Давай пока неделю обойдёмся без «дорогих» при людях, хорошо? Так наши отношения будут более логичны, если мы постепенно их проявим и чуточку больше узнаем друг о друге. Позже я ей всё обязательно расскажу, хорошо?
– Хорошо, только уже почти все с поезда прознали про нас.
– Пусть болтают, я лишь переживаю за Марьям. Она точно сидит в неведении.
– Это та невысокая блондиночка?
– Да. Мы дружим ещё со школы, поэтому я так волнуюсь за неё.
– А почему она плохо относится к темнокожим?
– В подростковом возрасте к ней долгое время приставал друг семьи – взрослый темнокожий мужчина, потому она остерегается и остерегает меня.
– Ты, надеюсь, не боишься меня?
– А чего бояться? Я тебя люблю, а не боюсь, любимый мой.
Стюарт слегка наклонился к ней и пристально посмотрел в блестящие мёдом глаза. Неудержимая радость сверкала в них.
– И тебя не пугают наши спонтанные отношения?
– Нисколько. Я всегда верила в любовь с первого взгляда, потому счастлива, что со мной это произошло. Знаешь, я безнадёжный романтик, хоть и пыталась это отрицать.
– Романтик… Честно, мне казалось, что ты высокомерна и строга.
– Все мне так говорят и, к счастью, ошибаются. Ты и так это понимаешь, я надеюсь.
– Понимаю, – после небольшой паузы он продолжил: – А я вот никогда не думал, что вообще влюблюсь, но… «Любовь выскочила перед нами, как выскакивает убийца, и поразила нас сразу обоих», да?
– Да.
Положив свою ладонь на её и не веря своему счастью, он аккуратно провёл холодными пальцами по её горячей щеке и прильнул губами к тонким губам. Она сразу ответила на его поцелуй и углубила его, обняв возлюбленного за шею и прижавшись к нему.
К сожалению, их прервал постучавшийся в дверь Сэмюель, и Стюарту пришлось выйти к нему в коридор.
– Стюарт, пошли завтракать; там такая вкуснятина! – воскликнул композитор, беря тяжело вздохнувшего приятеля за руку.
– Вы идите, я позже подойду. Я ещё не все вещи разложил.
– Хорошо!
Уик вернулся к вставшей с кровати Окаолле.
– Наверное, Марьям меня уже заждалась, – сказала она. – Я пойду, хорошо?
– Да, конечно, – с ноткой досады ответил он.
– Ты только не расстраивайся, вечером я постараюсь к тебе прийти и… Давай почитаем ещё один роман?
– С радостью! Вслух?
– Можем и вслух, если тебе так хочется.
– Спасибо, дорогая. Буду ждать.
Они попрощались поцелуем и спустились на первый этаж, где услышали брань и громкие хриплые голоса, резавшие слух: усатый мужчина с сиреневыми волосами, внешне похожий на брата Сифон Цербет и мужчина в каске рьяно спорили о чём-то, в то время как Ахерона и Ехид наблюдали за ними, как за скучным фильмом.
Смерив их удивлённым взором, возлюбленные разделились и, набрав еды, зашли в столовую: Элла Окаолла отправилась к Марьям Черисской, а Стюарт Уик к Сэмюелю Лонеро, Петру Радову и Табибу Такуте.
– Ба! Вот и наш романтик! – ласково засмеялся Пётр, когда пришедший сел рядом. – Ну что, как тебе гостиница?
– Неплохая, – ответил Стюарт.
– Согласен, но я бывал в гостиницах и лучше!
– Тоже мне, сравнил ляшку с пальцем. Это гостиница трёхзвёздочная, а ты нам про пятизвёздочные рассказывал, – сказал Табиб.
– Откуда ты узнал, что она трёхзвёздочная? – подивился Радов.
– Ахерона сказала! – перебил доктора композитор. – Я её разговорил, и она мне всё-все рассказала про нашу гостиницу! А Табиб рядом сидел.
Завтрак прошёл за бурными обсуждениями нового места и последующего рабочего дня: Пётр и Табиб всё шутили, а Лонеро искренне смеялся с них. Один Стюарт пребывал в каких-то мрачных думах и никак не мог отвлечься.
После завтрака и до обеда он сидел в своей комнате с Эллой и, с нежностью держа её за руку, обсуждал сценарий будущей постановки, о которой толком ничего не знал.
– Насколько я поняла, это пьеса начинающего драматурга Сидиропуло о выживании нескольких людей в гостинице «Неделя», – рассказывала Элла. – Я играю супругу музыканта, а что дальше предстоит по сюжету этой роли, не знаю. На самом деле я просто решила попытать удачу и прошла прослушивание. Завтрашний день должен раскрыть нам все карты.
– Да, надеюсь, раскроют… Кстати, будет забавно, если эта пьеса окажется реальностью, а не мюзиклом, учитывая, как меня настораживает эта гостиница.
– Не дай Бог!
Элла засмеялась.
К ужину Уик спустился раньше всех и, насытившись, вышел в фойе, где пересёкся со старшим Цербетом и Лонеро. Сифон театрально лил слёзы и рассказывал о своей непростой жизни: как его бросила жена, как он долгое время находился в трауре и был под строгой властью алкоголизма, как однажды ему подожгли усы и прочие байки. Сэмюель слушал его с искренней жалостью и задавал наводящие вопросы.
– Когда-то нас было трое, трое братьев, – поднимал палец к небу Сифон, – но после несчастного случая нас осталось двое! А ведь мы были как трёхглавый пёс: сильные, опасные!.. Без Аила мы не такие мощные и сильные.
Стюарт с недоумением застыл в дверях столовой. Возле него стоял Ехид со скрещенными на груди руками. Завидев музыканта, он лениво сказал:
– Вы уж не пугайтесь моего брата. Он немного того… психованный. Мы с ним как палка на двух концах или типа того. Он после травмы головы таким стал, громким и очень странным. Вот сейчас вы видите, как он лапшой наседает на уши бедному мальчику и неизвестно, когда остановится, да и остановится ли вообще ближайшие пару часов.
– Думаю, нашему Сэмюелю по-настоящему интересна жизнь вашего брата, так что вы сильно не переживайте на этот счёт.
– А я и не переживаю; пусть болтают, пусть! Брату забава на вечер нашлась.
Поднявшись обратно к себе в комнату, Стюарт с тяжёлым вздохом сел за стол и принялся писать записи о прошедшем дне, дабы освободить перегруженный разум от кишащих, подобно стрекочущим личинкам, мыслей, а затем лёг спать и почти моментально погрузился в забытьё.
Кайдерск, 17 января, 1043 год
Время 07:07
Гостиница «ТарТар»: Фойе
К семи часам столовая открылась, вбирая в себя жителей гостиницы и угощая их различными яствами. Набрав немного еды с богатого шведского стола, Стюарт подсел к Сэмюелю и принялся за трапезу, искоса поглядывая в сторону Эллы. Конечно, эти взгляды не остались незаметными для композитора, который лукаво усмехнулся.
– Смотришь на свою красавицу?
– Ну, эм, я… Разве это так заметно?
– Очень!
После паузы Сэмюель сказал:
– Кстати, я от Ахероны узнал немного о Затейникове. Он невероятно богат, так как недавно у него скончался дядя и оставил ему всё своё наследство, а ещё у него седые волосы и поговаривают, что после смерти близкого друга он поседел от горя.
– А какой цвет у него был раньше?
– Он был красноволосым, вроде.
– Хм… Вам не кажется, что это похоже на ложь?
– Ну, наша жизнь бывает так удивительна и странна, что я охотно верю в это.
– Ага… Погодите, то есть вы не видели господина Затейникова в лицо?
– Нет, конечно! Мы это… дистанционно общались и работали.
– Хм, ясно…
– Так что я вместе с тобой познакомлюсь с ним вживую!
Позавтракав, все переоделись в куртки, пальто, шубы и стали толпиться в фойе перед Хайроном, который вёл список участников. Когда все собрались, он с блаженной улыбкой на губах пролепетал:
– Доброе утро, дамы и господа. Как вам спалось? – получив несколько ответов, он поднял руку, прося тишины. – Очень рад, что вам всё понравилось! А сейчас мы выйдем на улицу, и я вас проведу к нашему Большому театру, где вас уже давно ожидает господин Затейников. Пройдёмте!
И, проведя всех по тоннелю, он вывел их на улицу и по парку повёл к роскошному персиковому зданию с белыми восьмью колоннами и мраморной статуей трёх львов на крыше. Различные орнаменты, изображающие легенды, украшали стены роскошного здания, которые можно рассматривать бесконечно и всякий раз находить для себя что-то новое.
Все зашли внутрь через служебную дверь, собрались в изумительном фойе и сдали верхнюю одежду в гардероб. Повторно пересчитав всех, Хайрон объявил, что господин Затейников немного опоздает, и около десяти минут развлекал толпу рассказами о Большом театре.
Вскоре раздался стук каблуков, – спустившись по лестнице, к ним вышел невысокий мужчина в оранжевом костюме, жёлтой рубашке, синем галстуке (галстук был необычный: он соединял в себе классический галстук и галстук-бабочку) и в коричневой обуви с тёмным градиентом. Потрепав кристаллически-белыми кудрями, он сверкнул взглядом красных, широко распахнутых безумных глаз с белыми ресницами и поправил пенсне с оранжевыми стёклами. Трость его была с маленьким черепом на набалдашнике.
При взгляде на этого мужчину в груди Стюарта что-то ёкнуло и застыло в напряжении. Нехорошее предчувствие овладело его хладнокровным разумом, заскрипели колёса мыслей и догадок. Почему ему так некомфортно? Почему предчувствие царапает сердце? Что не так с этим странным господином? Он не знал и хотел найти ответы на эти вопросы, узнать, в чём подвох.
– Добр-рое утро, коллеги! Меня зовут Добродей Затейников, – воскликнул режиссёр. Широкая улыбка зазмеилась на его губах. – Как я рад видеть всех в здравии!
Все поздоровались с ним, и он добродушно засмеялся, помахав тростью.
– Ох, как я рад, как я рад! Хайрон, можешь быть свободен, – махнув в его сторону ладонью и тем самым заставив подручного уйти, он вновь обратился к гостям: – Итак, друзья мои, наша первая репетиция пройдёт завтра, а сегодня я бы хотел провести вам небольшую экскурсию по театру, чтобы вы все чувствовали себя, как дома! Ну-с, все готовы?
Услышав положительный ответ, он повёл участников по этажам, показывая обшитые дорогим бордовым и изумрудным бархатом ложи и ряды ярко-красных стульев, обширные гримёрные и небольшой подземный репетиционный зал. В конце экскурсии он привёл коллег в сверкающий золотом зрительный зал. Огромная люстра блестела у потолка, поражая своими хрустальными украшениями и размерами; потолок был расписан кистями искуснейших художников прошлой эпохи. Перед огромной движущейся сценой, закрытой бордовым занавесом с золотистой тесьмой, расположилась подвижная широкая оркестровая яма с чёрными стенами.
– Завтра мы репетируем в этом зале. Послезавтра он будет занят, и мы отправимся в малую репетиционную залу. И также завтра вы познакомитесь с вашими новыми коллегами; поверьте, они очень будут рады познакомиться!
На том экскурсия кончилась.
После Затейников поговорил с некоторыми сотрудниками, не относящимися к солистам: то был доктор Такута, композитор Лонеро (он представил Уика Затейникову), низенькая девушка – фотограф Штуарно, крупный старик – известный поэт и автор либретто Ворожейкин, стройная женщина – хореограф Грацозина и взволнованный рыжий драматург – Сидиропуло.
Завершив беседы, часть участников вернулась в гостиницу, другие отправилась гулять по необычайно красивому зимнему Кайдерску, а остальные остались в театре. Стюарт с Сэмюелем, Петром и Табибом рассматривал ложи и сцену, бродя по ней и с любопытством залезая в закулисье.
– Выглядишь каким-то настороженным, – оставшись тет-а-тет со Стюартом, сказал Табиб и отпил воды из бутылки.
– У меня нехорошее предчувствие и я пытаюсь понять, почему.
– Может, нервы из-за нового места? В конце концов, ты здесь ни разу не был, вот и переживаешь новую поездку.
– Навряд ли. Ладно, не важно.
– Ещё как важно. Я бы тебе советовал развеяться и прогуляться по городу; поверь, он очень красивый.
– Я бы с радостью, но, боюсь, так я сильнее уйду в раздумья.
– А ты возьми с собой Сёму и Петю; уж эти болтуны тебя развеселят.
Они рассмеялись и вернулись в зрительный зал, где перед сценой стоял, облокотившись о трость, Добродей. Стюарт застыл и, приглядевшись к невысокой фигуре, ощутил парализующий страх, словно перед ним стоял самый настоящий Бес или Сатана, а не человек.
«Тебе просто кажется, Стюарт», – заверил он самого себя и прогулялся с Такутой по партеру, а затем вновь взобрался на ковыряющую его любопытство сцену, раздумывая, каким образом она двигается.
– Нравится наш театр? – поинтересовался у них Затейников.
– Да, очень, – восхищённо кивнул Такута. – Я давно театры не посещал, потому мне только в радость работать с вами.
– Изумительное место, – ответил Уик. – Люблю эту загадочную эстетику театров, особенно таких именитых. Не думал, что Большой театр Кайдерска настолько красивый.
– О, у нас все театры красивые! Если будет время, пройдитесь по нескольким местам; уверяю, вам понравится! Понравится… – Затейников рассмеялся и внезапно замолк. – О, кстати, господин Уик, вы ведь родом из Даменстока, верно?
– Да, а что?
– Ничего-ничего, просто интересно стало. Мы ведь совершенно с вами не знакомы, вот и интересуюсь… А с Сэмюелем Лонеро вы друзья или вас порекомендовали ему?
– Мы знакомы.
– О как. Тогда не сомневаюсь в его выборе и надеюсь на нашу с вами крепкую дружбу, хе-хе.
Стюарт вновь обвёл его пристальным взором, не понимая, как ему казалось, странного поведения этого чудаковатого человека, и отвлёкся на разговор с Табибом.
Первая репетиция прошла более чем удачно: солисты познакомились с другими солистами и объёмным ансамблем, музыканты передружились с Лонеро и Стюартом, а важные лица уже мыслили коллективным разумом. Драматург, по чьей пьесе ставился мюзикл, вместе с Затейниковым, художником-постановщиком, которым оказался Хайрон, хореографом и поэтом контролировали ход действий, сидя в зале или бродя по сцене с актёрами; фотограф снимала весь процесс на камеру, бегая, как собачка, то по сцене, то по зрительским рядам и ложам в поисках нужного ракурса и интересной композиции; доктор, чьей помощи особо не требовалось, сидел в первых рядах и наблюдал за всем.
Так продолжалось неделю.
Работа кипела каждый день с раннего утра до поздней ночи; все уставшие после изматывающих репетиций возвращались в гостиницу, где после ужина предавались крепким чарам сна.
Стюарт, возвращаясь в гостиницу, проводил некоторые вечера с Эллой и был чрезмерно счастлив. Она успокаивала его тревожную душу, одаривая желанной нежностью, постоянно гладила его по голове и целовала то в лобик, то в щёчку. Они узнавали всё больше и больше друг о друге, и всё крепче становилась эта невинная, настоящая любовь, кажущейся бесконечной и прочной.
Сэмюель же за неделю успел передружиться абсолютно со всеми, привязался к охранникам Цербетам и Ахероне, а также помог выучить своим подопечным почти все музыкальные партии. В общем, его знали и любили все, о нём говорили, как о лучике света в тёмном царстве и постоянно ласкали, как котёнка, кроме Илоны Штуарно, двадцативосьмилетнего очень активного фотографа и общественной язвы.
Это была низенькая девушка с шоколадной кожей, бело-чёрными волосами, собранными в длинный тёмный хвост, вздёрнутым носиком и одним вечно сощуренным правым глазом (глаза её, кстати, были очень красивого оранжевого цвета, как два мандарина). Одевалась она всегда в ярко-оранжевую одежду, а самым любимым её образом была ядрёно-рыжая рубашка с красным маленьким шарфиком на шее, медальончик с красной лампочкой, зелёные шаровары и чёрные ботинки на высокой платформе. И эта «мелкая зараза», как её мысленно звал Стюарт, постоянно обзывала Сэмюеля, локтем пинала его в бок и всячески смеялась над ним, зовя «глупым блондинчиком». Сэмюеля это, конечно, расстраивало, но обижаться или отвечать на пакости он не стал, хотя Стюарт с Петром уговаривали его прервать череду насмешек ответом.
Позже Сэмюель узнал у Ахероны немного информации про неё: оказалось, Илона попутно подрабатывала в скандально известных газетах «Некрополь» и «Белладонна», часто показывалась в местах преступлений, чем мешала полиции, и помогала журналистам. Она хоть и казалась вредной и глупой, на деле была очень остроумна, проворна и даже опасна, ибо могла без труда раздобыть информацию про каждого, кто был ей неприятен.
– Но не переживай, – успокаивала Сэмюеля Ахерона, поглаживая его по голове, – тебя она не тронет. Ты всем нравишься, и мы за тебя заступимся в случае чего.
– Спасибо, Ахерона… – кивнул он и улыбнулся.
Женщина смутилась и почему-то опечаленно опустила взгляд, а сидевший с ними на диване Сифон предался внезапным рыданиям, словно страшно горевал о ком-то. Композитору и регистраторше пришлось успокаивать сумасшедшего, который лез в объятия юноши и неустанно повторял: «Трагедия, трагедия!»
Стюарт, наблюдавший за этим с лестницы, вопросительно смотрел на сию картину и не мог понять, что происходит. Тревога в его душе при возгласах охранника лишь укреплялась, обвивая грудную клеть терновым венком. Поспешив вернуться в комнату, он заперся и с тяжёлым сердцем лёг в постель. Нет, здесь точно что-то не так! И при мысли об этом его слуха коснулись странное скрежетание за стенами и стук механизма. Прислушавшись, он более ничего не услышал и с беспокойством на сердце решил лечь спать.
«Утро вечера мудренее», – прошептал он в пустоту и закрыл глаза.
Кайдерск, 20 января, 1043 год
Время 23:00
Гостиница «ТарТар»: комната Стюарта Уика
Монотонно тикали часы над кроватью; противно и протяжно скрежетал их маленький механизм, жутко давя на нервы.
Стюарт, ворочаясь в постели, так и не сумел уснуть, потому включил настольную лампу и сел за стол, думая развлечь себя чтением романа, данного Эллой, однако ему на глаза попалась красная записная книжка с синим ляссе, что выглядывало из-под желтоватых страниц.
– А это идея… – сказал он вслух, взялся за ручку, поставил на первой странице нынешнюю дату и подписал: «Свита Добродея Затейникова».
«Добродей Затейников
Режиссёр
48 лет
Рост около 160 см
Постоянно странно улыбается. Кажется, словно он что-то задумал. Иногда внезапно начинает безумно хохотать. Взбаламошен и будто немного психоват. Когда что-то идёт не по его плану, вскакивает с места, будто собирается закричать, однако ещё держит себя в руках и с натянутой улыбкой указывает на ошибки.
Получил огромное наследство от покойного дяди и решил потратить всё на строительство этой гостиницы и новый мюзикл.
Ранее работал в Даменстонском театре им. Микаэля Гальгена.
По слухам после потери близкого друга поседел, собрал себе свиту, с которой никогда не расстаётся, и переехал в Кайдерск, где живёт и работает по сей день».
«Хайрон
Художник-постановщик, правая рука Затейникова
Около 30 лет
Рост около 180 см
Улыбчив, громогласен. Глаза хитрые, недобрые. Сильно щурится, отчего его глаза становятся ещё уже.
Раньше работал экскурсоводом в музее Большого театра Кайдерска. Познакомился с Затейниковым в баре, где с кем-то пьяный подрался, и с тех пор работает его главным подручным.
Не женат. Не любит детей и в целом предпочитает отношениям одиночество. Кажется, женщины и девушки абсолютно ему безразличны».
«Сифон Цербет, старший брат Ехида
Охранник гостиницы
Около 45 лет
Рост около 170 см
Настроение меняется по щелчку пальца. Из-за травмы головы стал психованным. Говорил что-то про старшего брата Аила и его смерти в несчастном случае.
Курит трубку.
Ранее работал на заводе, где и получил травму.
Постоянно повторяет про какую-то трагедию и плачет навзрыд при господине Лонеро. Видимо, любит обниматься».
«Ехид Цербет, младший брат Сифона
Охранник гостиницы, водитель
Около 38 лет
Рост около 170 см
Спокойный и рассудительный. Всегда улыбается и выглядит так, будто постоянно чему-то удивлён. Кажется, что-то скрывает, хотя, возможно, мне просто кажется.
Ранее работал водителем скорой помощи. Познакомился с Затейниковым на вечере у их общего знакомого. Уважает Затейникова и даже любит его, как сын отца».
«Ахерона
Регистратор гостиницы
32 года
Рост около 160 см
Хладнокровна, неразговорчива (если не считать Сэмюеля, в которого она, возможно, влюблена). Чем-то явно опечалена, но неизвестно чем. Иногда сидит в прострации и смотрит в никуда с грустным и встревоженным видом.
Курит с мундштуком.
Раньше работала проституткой. Её выкупил и приютил Затейников, которому она бесконечно благодарна за это спасение из «бездны»».
Следующему развороту он дал название: «Жители гостиницы: 2 этаж» и выписал несколько имён: Табиб Такута, Марьям Черисская и Гюль Ворожейкин.
«Табиб Такута
Доктор
31 год
Рост около 180 см
Спокоен, чем-то похож на куклу. При разговорах предпочитает отмалчиваться и слушать других.
Читает и очень любит детские сказки. К классике хладнокровен, особенно к яокской классике, где, по его словам, все «повёрнуты на страданиях и смертях».
Воспитан в семье медиков, хотя всю жизнь мечтал стать художником. Хорошо рисует.
Любит весенние пейзажи, розовый цвет и грызунов.
Курит. Много курит».
Далее последовали жители третьего этажа: Ева Вита, Элла Окаолла (о ней ему особенно понравилось писать), Илона Штуарно, Сэмюель Лонеро и сам Уик.
«Элла Окаолла
Солистка
31 год
Рост около 170 см
Кажется величавой, строгой и высокомерной, а на деле добра и стеснительна. Часто смущается, отчего становится неловкой и особенно красивой.
Любит читать. Любимые авторы: Модест Винин, Узэг Ном и Тарас Байдовский. Любимый цвет – фиолетовый. Любит персики и голубику.
Помимо чтения увлекается живописью и музыкой, умеет играть на флейте. Считает, что у неё нет к ним таланта, хотя он есть, его бы только развить.
Негативно относится к табаку и алкоголю, никогда их не употребляла и не употребляет.
Умеет вкусно готовить».
«Илона Штуарно
Фотограф
28 лет
Рост около 150 см
Остроумна, хорошая дедукция и логика. Вспыльчивая и вредная, отчего с ней бывает трудно работать. Обожает спорить и отстаивать свою точку зрения, которую считает единственно правильной.
Подрабатывает в «Белладонне» и «Некрополе».
Щурит один глаз. Возможно, врождённый дефект, либо привычка.
Её часто путают с мальчишкой или ребёнком из-за внешности и низкого роста.
Обижает господина Лонеро. Есть маленькая вероятность, что она на самом деле испытывает к нему симпатию (по словам Эллы).
Любит апельсины, мандарины, оранжевый цвет и крепкую выпивку».
«Сэмюель Лонеро
Композитор
17 лет
Рост 173 см
Солнечный человек. Добрый, дружелюбный, наивный и чрезмерно невинный. Его легко одурачить и обвести вокруг пальца.
Трудоголик. Мало спит, ибо страдает бессонницей.
Любит клубнику и арбуз, а также плавленый сыр (носит с собой тёрку на ручке).
Приехал из небольшого городка Октавиус. Познал все музыкальные инструменты».
Остался последний четвёртый этаж: Борис Феодов, Пётр Радов, Ванзет Сидиропуло, Максим Убаюкин и Лебедина Грацозина.
«Пётр Радов
Солист, трубач
27 лет
Рост 186 см
Чрезмерно болтлив и активен, любит вставлять в речь иностранные фразочки. Дамы в него влюбляются с первого взгляда, ибо он мастер флирта.
Обожает бильярд, собак и виски.
Ходит с тростью ради красоты и эстетики.
Умеет играть на трубе, пианино и гитаре.
Курит».
Закончив расписывать информацию о новых и старых знакомых, он отложил ручку и со вздохом рухнул на постель. Беспокойство не унималось и лишь сильнее било по клокочущему сердцу. Становилось невыносимо больно, страшно; он не понимал, что с ним творится, хотел разобраться в своих опасениях, распутать ком мыслей и внезапно для себя жутко испугался окружающего его одиночества. Рядом не было никого, к кому можно было бы броситься с просьбой отвлечь его, нет ничего, что помогло бы ему в эту трудную минуту обрести покой. Одиночество сильно давило на него, сжигало его изнутри и, в конце концов, заставило свернуться в клубок под одеялом, обнять себя руками и зажмуриться. Как же он сейчас жалок…
Когда его начало трясти от ужаса, словно по зову в дверь постучались, – пришла Элла, одетая в ночное платьице, к которой он тут же бросился в объятия, как ребёнок к маме.
– Ах, Стю! Что такое?
– Извини, я… не важно, – он смутился и, душевно радуясь, отошёл.
Элла прошла в комнату, закрыла за собой дверь и села на постель.
– Снова тревожат мысли? – спросила она.
– Да… – после паузы сдался скрипач и крепко обнял возлюбленную, прижавшись губами к её плечику.
– Когда же тебя оставят мрачные думы, мой хороший? – она поцеловала его в лобик и погладила по голове. – Всё будет хорошо. Веришь мне?
– Верю.
Они замолкли, вслушиваясь в стук собственных сердец и смотря друг другу в глаза, пока слеза не стекла по холодной щеке музыканта.
– Ты плачешь? – обеспокоенно спросила Элла. Стюарт тут же смахнул слезу и стыдливо опустил взгляд в пол.
– Я… Не знаю, что на меня нашло. Я себя чувствовать очень одиноко и… Забудь про это недоразумение, пожалуйста.
– Хорошо, если ты просишь, забуду. Но, если тебя правда что-то гложет и тебе захочется плакать, плачь, выплесни все эмоции наружу, не копи их в себе. Я всегда буду рядом и поддержу тебя. Помни: ты не один, я с тобой.
– Спасибо, Элла. Я тебя очень люблю.
Стюарт прижался к её плечу щекой и закрыл слезящиеся глаза, пока Элла поглаживала его по голове. Ах, нет картины, добродушнее и милее, чем эти два невинных, по-настоящему влюблённых сердца!
Так они и провели эту ночь вдвоём, то в тишине, то в разговорах, пока не уснули в обнимку.
Глава 3
Новые коллеги
Кайдерск, 21 января, 1043 год
Время 21:17
Гостиница «ТарТар»: курильня третьего этажа
После сытного ужина все разошлись по комнатам.
Стюарт сидел у приоткрытой двери курильни, где потягивал уже третью сигарету Табиб, и вслушивался в разговор Сэмюеля и драматурга Ванзета Сидиропуло – невысокого мужчины тридцати лет с бережно уложенными огненными кудрями, веснушками, очень странно рассыпанными по щекам, маленькими бровками, закрученными усиками и васильковыми небольшими глазками. Одет он был в ярко-красный костюм с розовым градиентом, белую рубашку и красную галстук-бабочку.
Немного поведаем об этом новом для Стюарта лице. Это был очень скромный и неуверенный в себе человек, пытавшийся показать себя свету, но терпевший неудачу за неудачей, пока не повстречал на своём тяжёлом пути Добродея Затейникова, решившего поставить его пьесу «Трагедия «Неделя»», чему Ванзет был несказанно счастлив и истинно благословлял режиссёра. Именно благодаря постоянной поддержке Сэмюеля (с которым он был знаком, как оказалось, давно) начинающий драматург не опускал рук и продвигался вперёд, несмотря на тяжёлые испытания и подножки судьбы. И именно благодаря Сидиропуло по его рекомендации Лонеро позвали на роль композитора для мюзикла.
Также стоит рассказать, о чём именно повествует этот новый мюзикл, который, по словам Затейникова, должен произвести фурор в театральном мире.
«Неделя» – это название гостиницы, в которой заперли тринадцать человек. Им сказали, что каждый день будет происходить по одному убийству, и они обязаны искать убийцу, который находится среди них, пока все не погибли. На поиск им даётся одна неделя и, к счастью, героям удаётся вовремя отыскать душегуба и вместе с главарём этого убийственного проекта засадить его в тюрьму.
– Я всё ещё очень беспокоюсь, – говорил Сэмюелю Ванзет, ломая пальцы. – Беспокоюсь, что в один прекрасный момент мою пьесу, всё-таки, отклонят и вместо неё поставят очередную скучную драму…
– Зря беспокоишься, – ответил Лонеро, похлопав приятеля по плечу. – Я уверен, что господин Затейников ни за что не даст пропасть твоему произведению! Ты слишком неуверенный в себе и зря, ведь ты – ещё непризнанный гений!
– Ты правда так считаешь?..
– Конечно! Я очень горжусь и восхищаюсь тобой, друг мой!
– Хех… На самом деле я немного завидую тебе и тому, что тебя так быстро признали в обществе. Ты – невероятный талант, маэстро нашего времени и самый наидобрейший человек! Если бы ты знал, как сильно твоя поддержка помогает мне устоять на плаву…
– Не думал, что ты мне завидуешь.
– Очень завидую, но в хорошем плане. Считаю, что зависть – двигатель прогресса, поэтому это и хорошо, что я тебе завидую! Не думай, что я тебе желаю зла, нет; я тебе желаю только и только добра!
Они помолчали.
– Кстати, Сэм, как думаешь, какой псевдоним мне стоит взять?
– Псевдоним? Зачем?
– Мне моя фамилия не нравится. Ну что это такое: «Ванзет Сидиропуло»? Звучит смешно и несерьёзно!
– А мне нравится. Но если хочешь поменять, то давай подумаем над этим! Спешить нам некуда. Есть варианты?
– Да, сейчас! – он вытащил из-под лацкана записную книжку. – Думаю на Надеждина или Мараклуина. Ванзет Мараклуин или Ванзет Надеждин! Круто же звучит, согласись?
– Ванзет Надеждин или Ванзет Мараклуин… Вторая звучна. Мне кажется, она хорошо запоминается.
Стюарт задумчиво хмыкнул, достал записную книжку и записал полученную информацию о новом для него лице:
«Ванзет Сидиропу́ло (Мараклуин/Надеждин)
Драматург
30 лет
Рост около 160 см
Неуверенный в себе человек. Завидует своим известным и именитым друзьям, ибо тоже мечтает о славе.
Не любит свою фамилию и хочет её поменять.
Имеет высшее образование художника-мультипликатора, но всегда мечтал стать драматургом, потому художественной деятельностью занимается на досуге или иллюстрирует свои произведения.
Начал заниматься писательской деятельностью с четырнадцати лет. С шестнадцати лет писал стихотворения и пьесы в журналы, но никто из режиссёров не принимал его творений, потому так сильно привязался к Затейникову.
Очень любит птиц, особенно белых попугаев.
Старый знакомый господина Лонеро. Лично знает Модеста Винина и прочих современных прозаиков и поэтов».
– Что ты пишешь? – поинтересовался Табиб.
– Да так, мысли… – отмахнулся Стюарт. – Слушай, тебе не кажется это место каким-то странным?
– В смысле?
– Ну… Я по ночам слышу какой-то механический гул, здесь нигде нет окон и мне иногда кажется, что мы в каком-то большом лифте. Мне даже кошмары снятся, будто мы, как в этой проклятой пьесе, заперты в гостинице и должны искать убийцу! И господин Затейников мне совсем не нравится! Он похож на безумца, которому нравится вид выпотрошенных кишок и запах гнили!
– Кажется, у кого-то очень бурная фантазия и повышенная тревожность.
– Я серьёзно!
– Я тоже. Ты ещё с поезда мне кажешься чрезмерно нервным. Что именно тебя пугает?
– Это странное место и этот город. Будь моя воля, я бы с удовольствием уехал отсюда куда подальше.
– А что тебе мешает?
– Господин Лонеро и…
– Твоя Элла?
– …да. Не могу я их здесь бросить.
– Тогда просто успокойся. Это делается легче, чем звучит.
– Я не могу!
– У меня есть хорошие успокоительные. Тебе дать?
– Нет, это не поможет! Почему мне никто не верит?
– Потому что твои слова фантастичны, Стюарт. Скажи об этом Пете или Сёме, они посмеются с твоих слов и назовут тебя «нервячком».
– И ты тоже надо мной смеёшься.
– Нет, я обеспокоен твоим состоянием. Я вовсе не смеюсь. А что тебе говорит Элла?
– Она тоже обеспокоена и это уже знак того, что здесь явно что-то не так.
– Остальные с вами не согласятся…
– Вот-вот! Ну почему вы не можете мне поверить?!
– Стю, что такое?
Табиб и Стюарт обернулись, – в дверях стояли взволнованные Ванзет и Сэмюель.
– …всё в порядке, – бросил Стюарт и подошёл к ним. – Замечательная пьеса, не будь пессимистом и радуйся, что ты наконец-то выйдешь в свет, – сказал он смутившемуся Сидиропуло и ушёл в свою комнату.
– С-спасибо большое, я буду стараться! – воскликнул вослед ему Ванзет и обратился к Сэмюелю. – Кто это такой?
– Мой вечно нервный и подозрительный, но добрый друг-скрипач, – ответил Сэмюель и посмеялся.
Кайдерск, 22 января, 1043 год
Время 19:42
Ресторан «Беляш»
Прошёл ещё один утомляющий репетиционный день, но Стюарт не чувствовал себя сильно уставшим, как и Сэмюель, в чьих жилах ещё бурлила кровь. Под конец дня они по инициативе скрипача решили посетить местный ресторан «Беляш», прославленный своей выпечкой и искусными блюдами с театральными названиями.
Заказав себе омлет «Гамлет» и пирог «Вишнёвый сад», Сэмюель сразу же приступил к трапезе, а Стюарт, всё ещё ожидавший торт «Багровый остров» и суп «Пять вечеров», внимательно наблюдал за людьми с соседнего столика и вслушивался в их разговор. Перед ним лежала записная книжка, в руках дрожала чёрная ручка.
Он оценивающе прошёлся взором по тонкой скуластой женщине тридцати четырёх лет с чёрными прилизанными волосами и собранный в густой хвост мелкими кудряшками, мутными чёрными глазами с тёмными тенями, вздёрнутым длинным носиком и тёмными тонкими губами. Она выглядела грациозно и статно, походя на чёрного лебедя, а одета была в чёрное платье с рукавами фонарями, подчёркивающее её фигуру, и сапожки с изумрудным каблуком; на высоком лбу её сверкало три зелёных камешка на цепочке. На вешалке висело её зелёное пальто с охристым мехом на вороте, рукавах и подоле.
«Лебедина Грацо́зина
Хореограф
34 года
Рост около 180 см
Властная женщина. Невероятно умна и начитана. Предпочитает иностранную литературу стиля нуар, триллеры и детективы.
Очень любит флиртовать с различными мужчинами. Похоже, забывает про своего жениха, либо таким образом дразнит его.
Любит всё дорогое и хорошее, не жалеет на себя денег.
Очень любит чёрный цвет, еду, вино и различные диковинные сладости.
Истинно верующая. Считает, что ходит под защитой и присмотром Бога.
Заботливо относится к своим танцовщицам, ласково зовя их «котятками» или «крошками», однако очень требовательна и бывает строга.
Обвенчана с Адамом Баридолем. Свадьбы ещё не было».
Напротив Лебедины сидел её жених – Адам Баридоль. Это был немного взволнованный и потеющий человек с юношески-розоватым оттенком кожи, постоянной улыбкой на тонких устах, зелёными странными глазами (один зрачок был больше другого), с моноклем на левый глаз, широкими бровями и большими персиковыми кудрями. Одет он был в тёмно-зелёный пиджак с маленькими лацканами и широкими рукавами-фонарями, кильт на широком поясе, белую рубашку с золотистым маленьким жабо на зелёной броши и коричневые туфли. На вешалке возле пальто невесты висел большой белый берет с тремя зелёными круглыми камешками.
«Адам Баридо́ль
Художник-мультипликатор
Около 30 лет
Рост около 180 см
Нервно потеющий человек. Тихий, спокойный, мало болтливый. Очень сильно любит свою невесту и слушается её, словно собачка.
Живёт в другой гостинице неподалёку, так как в «ТарТаре» ему не нашлось места.
Приехал как моральная поддержка для Лебедины. Скоро покинет Кайдерск и вернётся в Даменсток.
Мало что могу узнать о нём, так как мы не пересекались и толком не общались.».
– Стю, что ты делаешь?
– Изучаю наших коллег…
– Но зачем ты лезешь в их свидание? Ты же их подслушиваешь, да?
– Да, потому что они говорят не о чём-то романтическом, а о Затейникове! Они, как и я, считают, что что-то здесь не так!
– Но что может быть не так?
– Да всё! – воскликнул Стюарт, когда ему принесли его заказ, и смутился, ибо его испугался официант. – Нет, господин Лонеро, мне вообще не нравится наша авантюра.
– Какая авантюра?
– Эта поездка. Мне всё кажется подозрительным, странным и… неправильным. Всё здесь неправильно и…
– Но как же Элла? С ней тоже что-то не так?
– Да, то есть, нет! Н-не упоминайте Эллу…
– Стю, мне кажется, ты слишком подозревающий и нервный. Расслабься и лучше думай о работе, а иначе сойдёшь с ума от постоянного напряжения! Может, тебе стоит пропить курс успокаивающих лекарств? У Табиба, вроде, они должны быть…
– Не надо! Но, господин Лонеро, разве вас не смущает Затейников?
– Ни капельки. Да, может, он человек странный, но это из-за обстоятельств. У него умер лучший друг, умер любимый дядя и после этого он стал немного… нервным. В остальном он в порядке.
– Нет, я… – внезапно Стюарт вскипел: – Нет, вы не правы, господин Лонеро! Что-то здесь явно не так, раз так считают даже Лебедина с Адамом, и я обязан узнать, что!
Он порывисто вскочил со стула и хотел сказать что-то ещё, как вдруг его схватили за жабо и влажно поцеловали в лоб. Лебедина с усмешкой посмотрела на смутившегося Стюарта.
– А подслушивать нехорошо, малыш, – пролепетала она и ушла с супругом под руку, оставив скрипача гореть со стыда и смущения.
Сэмюель только посмеялся с этой ситуации и сказал:
– Госпожа Грацозина любит неожиданно целовать в лоб.
– Фу, – Стюарт потёр место поцелуя и нахмурился. – Бедный Адам…
– Не думаю, что это очень плохо. Она же в лоб целует, а не в губы. Или ты так говоришь, потому что только Элла может целовать твой лоб?
– Не смейтесь, господин Лонеро!
Но Лонеро ещё долго подтрунивал над приятелем, пока они возвращались в гостиницу.
На ужине Грацозина была одна. Она проводила супруга и сидела в гордом одиночестве, потягивая вино и поедая жареное мясо одновременно с шоколадным маффином. Увидев Стюарта, она протёрла рот салфеткой, тут же подлетела к нему, схватила под руку и увела в свой уголок. Сэмюель с удивлением смотрел на них.
– Здравствуй снова, малыш.
– З-зачем вы?..
Она усадила его напротив себя, заметила смущённый взор Эллы и лукаво подмигнула ей.
– Присаживайся, – обратилась она к растерянному Стюарту. – Меня можешь не бояться, я тебя не обижу. Это же ты нас подслушивал, малыш Стю?
– Не называйте меня так…
Стюарту было крайне неприятно находиться в обществе этой странной эпатажной женщины и боязно, что Элла может подумать о нём плохо. Ему казалось, словно он ей только что бесконтактно изменил.
– А ты невинный и чистый душой мальчишка, – усмехнулась женщина. – Ты лишь пытаешься казаться нелюдимым и холодным, я права? Да, права, ибо твоя белая одежда об этом говорит.
– Что?..
– Фиолетовый – цвет скрытности и меланхолии. Также он говорит о твоей чувствительности. По одежде и цветовой палитре я могу прочесть тебя, как открытую книгу, – её губы тронула усмешка. – В отличие от твоего прелестного музыкального компаньона, ты у меня, как на ладони.
– К чему вы это говорите?..
– Надо же мне как-то начать наш диалог.
– А я вам зачем?
– Чтобы забавы ради подразнить твою спутницу жизни и поболтать с тобой. Ты очень любопытный мальчишка… Твоё любопытство тебя когда-то погубит.
– Хватит говорить со мной загадками! Что вам надо?
– Поболтать с тобой о Затейникове, например. Кажется, ты крайне им заинтересован.
– …д-да. Вы что-то знаете о нём?
– Знаю. Что именно тебе нужно?
– Расскажите о нём. Кажется, вы тоже его в чём-то подозреваете.
– Ты ошибся. Для меня он – простой человек, как и все в этом зале. Кроме тебя, главный герой.
– Что?..
– Не такой, как все, вечно что-то подозревающий и пытающийся найти ответы на свои вопросы, когда все вокруг ничего не понимают и понимать не хотят… Ты ведь считаешь себя главным героем?
– Нет.
– А я считаю тебя главным над этими пешками; ты словно король среди них. Ну, так, что тебя интересует?
Стюарт задумался и решил любопытства ради поговорить с этой крайне неординарной особой. Посмотрев прямо в чёрные, будто бездонные глаза, он шёпотом попросил:
– …а разберите господина Затейникова так, как вы разобрали меня по цветам.
– Раз уж ты просишь… – она откинулась на спинку стула, крутя бокал в когтистой руке. – Начну с внешности, к одежде перейдём потом. Раньше у него были красные волосы, что могли означать либо опасность, либо радость и любовь (я склоняюсь ко второму варианту, ибо именно после смерти близкого ему человека он поседел, а, значит, утратил радость). Даже с белыми волосами он притягивает к себе очень много внимания, ибо помимо невинности и чистоты, белый в некоторых культурах также символизирует смерть, а в сочетании с красными глазами он источает и смерть, и опасность. Именно поэтому он кажется тебе странным и опасным человеком.
– Именно из-за его белых волос и красных глаз?
– Да. Цвета сильно влияют на наш мозг и восприятие. И его кудрявые волосы так же могут указывать на взбаламошенность и толику безумия. Но, согласись, все мы в своём роде безумцы… Я не зову господина Затейникова сумасшедшим, но и адекватным его назвать нельзя.
– Хм… А что насчёт одежды?
– Его излюбленный оранжевый костюм в основном говорит о его энергичности, что так и есть. Поскольку оранжевый цвет можно часто увидеть в природе осенью, он также может начать ассоциироваться с меланхолией и даже смертью. Его жёлтая рубашка может говорить как и о солнце, так и о безумии и увядании, а синий галстук о печали или умиротворении. Я больше склоняюсь к первому варианту. Итак, получается, что тема смерти неустанно следует по пятам за господином Затейниковым; даже его трость с черепом говорит об этом.
– То есть он опасен?
– Считай, как хочешь, для меня господин Затейников обычен и, на удивление, непримечателен.
– А что за ситуация со смертью друга? Если знаете, можете рассказать?
– Если ты так жаждешь информации, расскажу. Но что мне взамен на это будет?
– Что хотите.
Она усмехнулась.
– Осторожнее разбрасывайся такими фразочками, малыш, мало ли я пожелаю расставания с дамой твоего сердца. Так уж и быть, ничего не возьму взамен, просто потому что ты меня забавляешь и развлекаешь.
Много лет назад, когда Затейников ещё работал у Гальгенов, он потерял лучшего друга-актёра. Фамилии не назову, ибо я сама без понятия, кем был этот человек, но эта смерть, вернее, самоубийство повлекло за собой ещё один ужасающий случай, что сильно подкосило и самого директора театра Гальгена, и Затейникова. С тех пор Затейников ходит седым и подавленным. Хоть он может показаться весёлым, на деле он до сих пор несёт траур по другу и оплакивает его смерть. Кажется, они были очень близки.
– Ясно… – Стюарт помолчал. – Вы до этого что-то сказали про моего компаньона.
– Да, про малыша Сэмюеля.
– А что с ним не так?
– М-м… Я не до конца могу его понять. Если ты чрезвычайно прост, он – сложный механизм. Расскажешь мне о нём?
– А что о нём говорить? Он – солнечный человек, всех поддерживает, всем дарит радость и тепло, очень наивный и ведёт себя, как ребёнок. Разве он сложен? Мне кажется, именно он совершенно прост.
– А мне кажется, внутри него сидит какое-то зло… Может, вся эта невинность и доброта – лишь маска, за которой скрывается… что-то страшное.
Стюарт метнул взгляд в сторону Сэмюеля, сидящего в обществе Петра и Табиба, и задумался. Чтобы такой человек, как Сэм, был зол? Он не поверит!
– А что скажете про тех, кто его сейчас окружает?
– Про малышей Петрушу и Табиба? М-м… Петруша, казалось бы, очень добрый и такой же открытый, как и ты, но на деле он немного сложен. Он одет в бирюзовый фрак, чей цвет ассоциируется с плавными волнами, также это цвет чистоты и невинности. У него зелёные глаза, что символизирует мир и покой. Всё прямо-таки кричит, что он спокойный и уравновешенный, однако из всего его образа выбиваются красная шляпа и красный галстук. Красный цвет говорит о вспыльчивости, что идёт в противовес зелёному и бирюзовому. Возможно, он действительно вспыльчив.
– Интересно… То есть вы считаете, что в нём тоже есть сгусток злобы?
– Думаю, есть, но сидит он глубоко у него в душе… А насчёт малыша Табиба… Он очень пугливый человек.
– Он? Пугливый?..
– Да, чрезмерно. Хоть он и кажется хладнокровным, закрытым и спокойным, как подобает доктору, на деле он по-детски невинен и открыт, о чём говорит доминирующий розовый цвет в его одежде. А вот синий, в его случае, играет роль страха. Конечно, страх принято изображать серым цветом, но синий, в некоторых случаях, перенимает эту роль. Да, бедный малыш очень пуглив, так что оберегайте его от лишнего стресса, ведь вы, кажется, хорошо поладили.
– Да, поладили, – он призадумался. – А что вы можете сказать о себе?
– В плане?
– В плане цветов и характера.
– Хм… У меня преобладает чёрный цвет… Хе-хе, правда, что я загадочная женщина? Не лукавь, я знаю ответ. Я кажусь тебе странной и непонятной, но я к этому привыкла. Мы с моим дорогим Адамом весьма запоминающиеся и эпатажные личности, чем мы очень гордимся. Про нас, обычно, не забывают… Ты ведь меня запомнишь, правда?
– Да, запомню.
– Хорошо, запомни меня, – она поставила бокал на стол. – Итак, если у тебя есть ещё вопросы, можешь смело задать их.
– Зачем вы мне всё это рассказали?
– Просто так. Мой любимый Адам уехал, мне стало скучно и захотелось поговорить с тобой, ведь ты у нас главный герой сей пьесы. Вернее, как ты считаешь.
– Да не считаю я себя главным героем! И, вообще, по словам господина Лонеро все мы – главные герои своих жизней, так что прошу вас прекратить так меня звать.
– Тише-тише, малыш, а то ты привлекаешь к себе излишнее внимание. Ну, тогда, ты более меня не держишь?
– Это вы меня держите, а не я вас.
– Я тебя уже отпустила. А ты меня отпустил?
– Да.
– Тогда всего хорошего тебе, малыш.
Она внезапно поцеловала свои два пальца и прижала их к его лбу. Стюарт смутился и нахмурился.
– Не делайте так.
В ответ Лебедина лишь хмыкнула, вспорхнула с места и удалилась прочь.
Позже Стюарт рассказал о своём разговоре с Грацозиной взволнованной и немного расстроенной Элле, уверив её в своей верности и любви. Женщина со спокойствием улыбнулась и одарила возлюбленного нежностью и заботой.
Кайдерск, 23 января, 1043 год
Время 18:41
Гостиница «ТарТар»: комната Уика
Время близилось к семи.
Элла присела на постель, пока её возлюбленный наливал чай, и на вздохе выпалила:
– Я рассказала о тебе Марьям.
Стюарт замер, вперив в неё ожидающий взгляд. Элла продолжила:
– Она беспокоится за меня, но рада, что я нашла себе спутника жизни.
– Она не удивлена, что так быстро?
– Удивлена, но ничего на этот счёт не сказала. Она верит в то, что я не ошибаюсь в своих выборах, а в тебе я более чем уверена, потому что люблю тебя всем сердцем.
Стюарт оставил чай на столе, встал перед ней на одно колено и взял её ладонь в свои холодные.
– Дорогой, ты чего?
– Как же сильно я тебя люблю! – воскликнул он и прижался щекой к её колену, начав целовать её руки и радуясь тому, что может находиться рядом с той, которая растопила лёд на сердце и научила его любви. Истинной любви.
– Я тебя тоже очень люблю, но что за любвеобильность напала на тебя?
– Я и сам не знаю. Я просто… – он бросился к ней объятия и повалил её на постель, тенью нависнув над ней. – …люблю тебя.
Элла густо покраснела, обняла его за шею руками и за талию ногами и втянула в долгий страстный поцелуй, вложив в него все свои пылкие чувства и прерываясь лишь на то, чтобы вдохнуть воздуха. Стюарт проскользнул ладонью под её ночное платье, поглаживая её мягкое бедро и не понимая того, что с ним происходило. Странный огонёк неожиданно и резко вспыхнул в его холодной груди, и тепло по венам добралось до всех его членов. Элла ощущала, как теплеют его некогда ледяные ладони, будто он только-только явился с мороза, как жар приливает к его тёмным щекам и как возгорается бешеным сердцебиением внутри него бушующая страсть.
Он смущённо коснулся костяшками пальцев её бюстгальтера, как бы вопрошая, можно ли ему продолжать. Она легко кивнула и снова горячо поцеловала его, попутно стягивая с него всю одежду.
– Я так тебя люблю, милый… – обжигала она шёпотом его шею. – Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю…
– Элла…
Он покрывал влажными поцелуями всё её тело, начиная с шеи и заканчивая её мягкими крепкими белыми бёдрами. Как хотелось бесконечно ласкать это прелестное горячее тело! Хотелось целовать её, обнимать и ласкать, – в общем, делать всё, лишь бы слушать эти тихие кроткие стоны и томные вздохи…
Элла тоже не бездействовала, а в ответ одаривала возлюбленного лаской, игриво поглядывала на него, пока ласкала его возбуждённую плоть, и доводила неопытного юношу до сладострастной дрожи.
– Тебе приятно, милый? – ласково пролепетала она, целуя его в висок.
– Я, кажется, с ума сойду… Элла… Элла!
…
Тишину прорезал часовой механизм.
Возлюбленные лежали в объятиях. Разгорячённый Стюарт внимательно вслушивался в бешеный стук их сердец, считая удары, и прижимался к её тяжело вздымающейся груди.
Элла погладила его по голове и сказала:
– Знаешь, Марьям очень ревнует меня к тебе. Я пытаюсь уделять вам двоим одинаковое количество внимания, однако вы требуете ещё и ещё…
– Извини, если тебя это напрягает.
– Нет-нет, я наоборот рада быть с вами почти всё время! Вы самые дорогие люди для меня, и без вас двоих я чувствую себя ужасно одиноко. В последнее время даже засыпать в полной тишине не могу, так как ощущаю себя будто в гробу, поэтому тихонько включаю музыку на ночь.
– А ты, случаем, не слышишь по ночам скрежетание и механические звуки?
– Не слышу.
– Странно, что один я слышу этот металлический лязг… Может, у меня галлюцинации.
– Или ты перенервничал, – она поцеловала его в лобик. – Когда же твоя головушка перестанет так много думать?..
– Кажется, никогда.
Они погрузились в минутную тишину.
– Споёшь мне колыбельную?
Элла с удивлением взглянула на Стюарта, что пристально смотрел ей прямо в глаза. Он был очень похож на милого котёнка, который всё жмётся к маме и нежится в её объятиях.
– Колыбельную?
– Да. Я хочу слышать твоё пение не только на сцене, да и мне никогда не пели колыбельных.
– Если ты желаешь…
– Желаю.
Элла присела на кровати, уложив голову Стюарта себе на колени, прочистила горло и тихо запела первую колыбельную, что пришла ей на ум:
- Крепко спи и помни, что ты не один,
- И во сне увидишь танец балерин,
- Что на сцене кружат и поют тебе:
- «Крепко спи и помни о своей мечте».
- Крепко спи и знай, что ты не один,
- Пусть нас окружают бедствия лавин.
- Я с тобою буду рядом навсегда,
- Даже если нас разлучит проклятая гроза…
Стюарт закрыл глаза и хотел было погрузиться в чудный сон, нежась под ласками возлюбленной, как вдруг их прервал настойчивый стук в дверь. Элла испугалась и замолкла.
– Да чёрт возьми… – раздражённо прошептал скрипач, нахмурился и открыл дверь. – Кто?
– Стю! – воскликнул Сэмюель. Рядом с ним стояли Табиб и Пётр. – Стю, пошли с нами гулять!
– Вы время видели?
– Да, только восемь вечера. К ужину мы как раз вернёмся, – сказал Радов, рассмотрев и заложив за ухо сигарету. – Ну так что, ты с нами? Или ты уже пообещал своей дорогой Элле прогулку?
– У меня ведь нет выбора? – спросил на вздохе Уик.
– Не-а, – ухмыльнулся Такута. – Друзей на груди не меняют.
– Ладно, подождите меня на улице.
Уик захлопнул дверь и с досадой в лице вернулся к возлюбленной.
– Тебя зовут гулять?
– Да. Так не хочется никуда идти…
– Лучше погуляй и развейся, дорогой. Думаю, это тебе пойдёт на пользу. А я пойду к Марьям; наверное, она ещё не спит.
– Эх, Элла… – он уткнулся ей в плечо. – Если бы ты знала, как сильно я тебя люблю…
Окаолла улыбнулась, поднялась с кровати, вновь горячо поцеловала любимого и вышла из комнаты. Стюарт наспех переоделся, расчесал растрёпанные волосы, завязал их в неаккуратный (что было для него непривычно) хвост и вышел к друзьям. Табиб и Пётр рьяно о чём-то спорили, а бедняжка Сэмюель, думая, что они ругаются, пытался их утихомирить и «помирить».
– О, Стю! – разом воскликнули они и удивились потрёпанности приятеля.
– Что это с тобой? Выглядишь не прилизанным и помятым, – спросил озадаченный Пётр.
– Н-ничего, – со смущением отмахнулся скрипач.
– Tu as eu une pause romantique avec Ella?.. (фр.: Неужели у тебя была с Эллой романтическая пауза?..)
– Тщ!
– Что он сказал? – спросил не знающий иностранного Сэмюель.
– Ничего! – смутился Уик. – Лучше скажите, куда пойдём и зачем мы пойдём.
– Да мы хотим по центру погулять, развеяться! Идём!
Сэмюель схватил Стюарта за руку и уверенно зашагал вперёд.
Как и договаривались, друзья вернулись в гостиницу к девяти, поужинали и отправились на третий этаж. Сэмюель не пошёл с ними, ибо его за разговорами задержали охранники, и оставшаяся троица расположилась на диванах третьего этажа. Между тем за столом в коридоре играли в карты подруги Марьям Черисская и Элла Окаолла.
– Слушай, раз уж ты весь из себя красавец, – после очередного спора сказал Табиб Петру, пока Стюарт снова сидел в раздумьях, – тогда попробуй влюбить в себя девушку, что сидит с Эллой Стюарта.
– Охмурить блондинку? Легко!
Скрипач вздрогнул и удивлённо посмотрел на друзей, когда солист подплыл к подругам и присел рядом с Черисской.
– Ба! Дамы, в карты играете?
– Да, – сухо отрезала Марьям.
– Могу ли я присоединиться к столь прелестными леди?
– Нет.
Марьям отодвинулась от Петра и, заметив, как со второго этажа прибежали Сэмюель Лонеро и Ванзет Сидиропуло, с ласковой улыбкой обратилась к ним:
– Сэм, Ванзи, не хотите с нами в карты сыграть?
– В карты? Хотим! – воскликнул композитор, взял смущённого драматурга за руку и вместе с ним присел за стол.
Когда колоду перетасовали, они взяли карты в руки и влились в игру подруг, пока поражённый Пётр приходил в себя после столь резкого отказа, что сильно ударило по его самолюбию. Поняв, что проиграл Такуте, он вернулся на диваны и недовольно скрестил руки на груди.
– Ну что, не вышло? – усмехнулся доктор.
– Не смейся! Я могу охмурить кого угодно, но не всегда моя аура красавца-джентльмена работает.
– Несчастный джентльмен ты наш.
– Даже Сэмюель может влюбить в себя любую даму, – с усмешкой кольнул Стюарт, получив в ответ недовольное «Эй!» и вновь погрузился в раздумья. Ему всё ещё было тревожно из-за шума механизма, который он постоянно слышал, и из-за самого здания гостиницы. Сама гостиница изнутри была небольшой, но к чему это эпатажное готическое здание? Неужели на деле гостиница такая большая? Тогда почему они видят лишь её малую часть?..
– Третья победа! – самодовольно воскликнула Марьям. Элла ласково улыбнулась, а Сэм и Ванзет сосредоточенно продолжили игру. – Не удивлюсь, если вы оба проиграете в очередной раз! Мужчины, что с них взять.
Все мужчины на этаже многозначительно промолчали, а Элла что-то прошептала подруге на ухо.
– Да ладно, Элла, это же просто мужчины! Женщины всегда управляли и будут управлять мужчинами. И даже в патриархальное время все женщины правили мужчинами если не на улице, так дома, так что мои слова правдивы.
Вскоре Табиб и Пётр заняли курилку, Ванзет с Сэмюелем и Эллой отправился на нижние этажи, а Марьям, сверкая взором хладнокровных фиолетовых глаз, подошла к поднявшемуся с дивана Стюарту.
– Эй, ты! – окликнула она скрипача. Уик замер, удивлённо уставившись на неё. – Да, ты! Идём, я хочу тебе кое-что сказать.
И с этими словами она открыла дверь своего номера.
– Что?
– Идём, надо поговорить.
Она схватила его за руку и силой затащила в комнату, прижав удивлённого юношу к стене.
– Слушай, Ствард!
– Я Стюарт…
– Мне без разницы! Раз уж ты решил охмурить мою лучшую подругу, я хочу тебе сказать: не смей обижать Эллу! Понял?
– Я всё понимаю…
– Ты не понимаешь! Ей богу, мужчины! В общем, если ты хоть раз посмеешь обидеть Эллу и не дай бог она из-за тебя заплачет, то тебе конец! И не смотри на то, что я такая красивая, миниатюрная и аккуратная; если я разозлюсь, я могу стать грознее! Понял?
– Понял-понял…
– Нет, не понял! Поклянись на коленях, что никогда не посмеешь обидеть Эллу!
– Что?
– На колени!!
Стюарт не стал перечить и повиновался, из-за того, что пребывал в шоковом состоянии, но поняв, что он выглядит нелепо и странно, поднялся.
– Нет, это уже перебор!
– Нет, клянись мне в верности Элле! Иначе я тебе запрещаю с ней проводить время!
Стюарт пристально посмотрел в глаза Марьям и холодно прошептал:
– Я всегда буду ей верен, пока смерть не разлучит нас.
– И даже смерть не должна вас разлучать!
– И даже смерть не разлучит нас. Довольна?
– Не до конца, но да, довольна. Всё, ты свободен!
Она вышвырнула его из своего номера и заперла дверь. Пришедшая на этаж Элла удивлённо смотрела на возлюбленного.
– Что-то случилось?
– Да, твоя подруга заставила меня поклясться в верности тебе.
– Ох… Надеюсь, она тебя не загнала в угол?
– Нет-нет, всё в порядке…
Он поцеловал возлюбленную.
Позже вернувшись в свой номер, Стюарт взял записную книжку и добавил туда заметку о Марьям:
«Марьям Чери́сская
Солистка
37 лет
Рост около 160 см
Кажется очень доброй и наивной, на деле очень высокомерна и строга.
Недолюбливает темнокожих, потому что раньше до неё домогался темнокожий мужчина. Также с подозрением относится к азиатам.
По словам Затейникова, с ней трудно работать, но актриса она отличная. Голос красивый, мелодичный.
Умеет танцевать и учит этому Эллу. Очень любит свою подругу и дорожит ей, потому что её часто предавали друзья, т. к. не выдерживали её характера. Ревнует её ко мне.
В прошлом работала парикмахером, но её уволили из-за, опять же, характера.
Негативно относится к табаку и алкоголю».
С удовлетворением вздохнув, он лёг в постель, но в сон погрузился лишь к часу ночи из-за внезапно нахлынувшей разрушающей спокойствие волной тревоги.
Кайдерск, 24 января, 1043 год
Время 14:02
Большой театр: главная сцена
Взмах трости, – Максим Убаюкин, играющий роль ведущего, прокрутился и встал на середину сцены:
– Дамы и господа, миледи и милог’ды, пг’ошу вас взглянуть на сие картину и вопг’осить себя: кто же убийца?
- Кто-кто-кто-кто убийца? Непонятно!
- Кто-кто-кто-кто убил их? Вот загадка!
- И, посмотг’ев на эти лица, вдг’уг поймёшь…
- Обг’атно жизни не вег’нёшь!
- Какой-какой мотив? Неясно!
- Эта тг’агедия ужасна!
- Внимательно взгляни на всех
- И поймай пг’еступника ског’ее!..
Стюарт, хоть и играл на скрипке, всё же отвлекался на сцену и краем глаза наблюдал за Убаюкином, который в ярко-красном костюме, шляпе набекрень и клетчатом шарфе выглядел очень вызывающе, как и подобает ведущему сей кровавой пьесы.