Временные лучи. Часть вторая

Часть вторая.

Ранняя весна 1971 год.

…Женя стоял, ничего не понимая, и с недоумением озирался вокруг. В его голове не укладывалось то, что с ним сейчас происходило. Он секунду назад зажмурился от ослепляющего света ярчайшей световой вспышки и возникшем жжении по всей коже, находясь при этом в одном месте, а когда открыл глаза – место вокруг было иное и всё вокруг так же было по-другому. Невероятно, но он находился совсем не там, где был секунду назад, хотя река, которая была ещё подо льдом рядом, в паре сотен метров от него, – вроде бы была та же самая, деревья и лес были вокруг как бы похожие. Но само место… Само место вокруг было другое! Вокруг стояла тишина, и только редкие крики первых весенних птиц нарушали её. Женька медленно опустил глаза и убедился, что на нём одет тот же тёплый армейский овчинный тулуп без погон на голом теле, на ногах – валенки на босу ногу, а на голове – дежурная старая шапка-ушанка без кокарды. Буквально несколько минут назад он надел этот дежурный комплект, который всегда висел возле выхода из караульного помещения и гауптвахты, и который использовали или сами солдаты, заступившие в караул, или те, кто сидел под арестом на губе – гауптвахте для того, чтобы добежать по снегу пятьдесят метров до стоявшего снаружи, за речным обрывом, деревянного сортира. Поэтому этот комплект всеми солдатами в шутку так и назывался: «комплект сортирный: номер один». В данный же момент Женька использовал его втихаря, не смотря на запрет всему личному составу их взвода выходить наружу до двух часов дня после полудня. Дневальный в казарме как раз в этот момент, куда-то отвернулся, а терпеть уже стало невмоготу. Вот и пришлось самовольно навестить то место, куда даже и цари пешком ходят. Женька уже было возвращался назад в теплую караулку, в которой в данный момент расположился их взвод, и уже миновал обрыв, когда услышал звук сирены и внезапно его глаза ослепил яркий свет…

А сейчас… Сейчас – свет вокруг был нормальный, дневной, но всё остальное изменилось как по мановению волшебной палочки. Он не понимал возникшей ситуации, и не узнавал окружающей обстановки. Может это сон? Но почему же тогда сейчас он стоит на ногах, а не лежит на солдатской шхонке? Почему на нем надет их дежурный тулуп и валенки, но снять и повесить теперь – его некуда? Что стало вокруг не так? Снег, лёгкий морозец, тайга – всё вроде бы то же самое. Но местность изменилась. Не было вокруг ни казарм, ни сортира, ни дежурки со штабом и караульного помещения, не было ни КПП со шлагбаумом. Не было колючей проволоки и вышек с часовыми у охранного периметра вокруг объекта. Ничего этого не было!!! В пору было кричать и ожидать в ответ только эхо. Лес, кусты, снег, река, солнце и… никого рядом. Непонятность ситуации и её абсурдность – не укладывалась в голове.

– Хм… – подумал он, – чепуха какая-то.

Он крепко зажмурил глаза, постоял, – снова отрыл их. Ничего не изменилось.

– Где я и что со мной? Никого вокруг… Чертовщина какая-то. Где же люди-то? Надо найти их… Всё же – надо куда-то идти. Узнать – где я, и почему тут оказался. Кто меня сюда перенёс и что вообще, чёрт побери, происходит!?

Страха и какого-то особого волнения он, почему-то, не испытывал. Было, скорее всего, ощущение любопытства к возникшей ситуации. Кроме того, он ощущал в своём теле лёгкий озноб и какую-то странную эйфорию, как если бы он только что вышел из спортзала, где занимался своей любимой борьбой самбо.

Женька ущипнул себя. Боль была чувствительна и реальна. Значит – это не сон. Он стал внимательно оглядывать всё вокруг и прислушиваться, стараясь сориентироваться и понять – в какую сторону следует ему идти и где искать исчезнувших людей. И вообще – хоть каких-либо людей. Не хотелось бы переть неизвестно куда, как лось, напролом через сугробы. А стоять тут на одном месте – означало замерзнуть насмерть к утру следующего дня. Здесь, в пермской тайге, в конце марта морозы по ночам бывают до двадцати градусов со знаком минус. Так…Хм… Вроде бы южнее, в нескольких километрах вниз по реке, должна была быть ближайшая деревня Васюковка. Вот и надо было идти туда…

Из-за туч показалось солнце. День обещал быть спокойным и безветренным. Небольшой утренний морозец, державшийся после ночи, уже почти совсем спал. Начался лёгкий капель на подтаявших сугробах. Потихоньку Женька стал спускаться вниз к берегу реки, ещё с прочным льдом по всей её длине. По льду идти всё же гораздо легче и удобнее, чем по лесным весенним сугробам, блестящим на солнце до рези в глазах и покрытыми твёрдой коркой весеннего наста. Тем более, что впереди за верхушками елей, с которых давно уже упал снег – почудилась дымка от костра или от чего-то где-то горящего, и, вроде бы как, оттуда донесся звук, похожий на звук выстрела.

Пока он шел, – по пути обдумывал всё то, что с ним только что произошло. Прошлой осенью его, и ещё нескольких солдат-срочников, – откомандировали из учебной воинской части в одну из частей внутренних войск под город Пермь. Сначала он думал, что придётся охранять какую-то колонию с зеками, которых тут в округе полным-полно, и они практически все работают на лесозаготовках в тайге. Однако потом их из этой части буквально через пару месяцев перебросили в областную лесную глухомань и прикомандировали к какому-то закрытому инженерному подразделению, состоявшему из десятка офицеров, живших отдельно в своём утепленном щитовом доме-бараке, и роты солдат из стройбата тоже со своей отдельной казармой. Их подразделения вели какие-то строительно-земляные работы в забытом богом месте в пермской тайге, у черта на рогах, вдали от ближайшего посёлка Чусовского. Сюда, в эту глухомань в двадцати километрах от Чусовского, из посёлка доходила грунтовая дорога – единственная связь этого таежного края с остальной «Большой землей». Зимой дорогу заметало так, что пройти по ней не представлялось возможным, а поэтому для передвижения использовали зимник – прочный лёд на реке, в метр толщиной, который выдерживал даже тяжелые грузовые автомобили. Кругом были заснеженные леса, скованные льдом реки и ручьи, и замерзшие болота. По льду рядом протекающей реки строителям и комендантскому взводу регулярно доставляли оборудование и продовольствие. Часто прилетал вертолёт из Соликамска с почтой и какими-то грузами. Воду качали из пробуренной осенью скважины, а постоянно работающий дизель-генератор, – снабжал всех электроэнергией. Военные строители, в километре от казарм, копали какой-то котлован непонятно для чего и зачем. Для размягчения грунта использовали взрывы при помощи аммонала. Перед взрывами включали предупредительный сигнал сирены, к звукам которой скоро все привыкли, ибо взрывы были регулярными и частыми. Потом солдаты – стройбатовцы протягивали в выкопанную яму какие-то кабеля, и устанавливали тяжелые свинцовые плиты. Всё было окружено столбами с колючей проволокой и вышками с часовыми, установленными по углам периметра. Издали могло показаться, что это была зона для уголовников, однако красный флаг на КПП с красной звездой на въездных воротах, и шум работающего бульдозера в котловане – опровергали это. Да и все военные носили форму, а не зековскую робу. Кроме военных в работах на объекте принимали участие и несколько каких-то гражданских. Вроде бы какие-то специалисты-инженеры.

Взвод же, в котором служил Женька, нес охрану этих странных, не похожих на археологические, раскопок, а также охранял местное караульное помещение с оружейной комнатой и с примыкавшей к ней гауптвахтой для проштрафившихся солдат и офицеров. Как – никак, и сюда, на закрытый объект, алкоголь каким-то чудесным образом попадал, не смотря на строжайший запрет. Соответственно, – случались случаи чрезмерного его возлияния и, как закономерный результат, водворение проштрафившегося на губу: на гауптвахту – под арест. Караулка и гауптвахта представляли собой практически ту же казарму, но врытую в землю на глубину около трёх метров. Эдакая огромная землянка c подпорками под толстое земляное потолочное перекрытие, в которой могла запросто разместиться почти сотня солдат, а при случае – могла использоваться и в качестве бомбоубежища. Как, впрочем, впоследствии это и произошло. К работам в котловане и к оказанию помощи, как инженерному подразделению, так и военным строителям, комендантский взвод охраны – не допускали. Солдатам из их взвода, и Женьке в том числе, приходилось стоять на вышках, или патрулировать периметр в длинном тулупе с автоматом на плече, пялясь на копошащихся в котловане, как муравьёв, военных инженеров и солдат – стройбатовцев. В общем, – служили, как положено. Когда не были в карауле, то – сидели на нудных политзанятиях, на которых делали вид, что изучают решения партии по подготовке двадцать четвёртого её съезда. В свободное личное время – слушали радио, так как телевизор в такой глуши ничего не ловил, читали книги, газеты, играли в шашки шахматы. У офицеров был даже бильярд. Некоторые, Евгений, тоже был в их числе, – предпочитали, в это время, заниматься в спортивном уголке. Штанга, гантели, турник и всё такое… В увольнения – не ходили, потому как – некуда: кругом зимняя тайга. Скукотища… Всё текло спокойно и монотонно до вчерашнего дня.

А вот вчера – начались твориться какие-то странные дела. Днём на объект из Чусовского прибыл по льду караван из нескольких машин, а из Соликамска прилетали два тяжелых вертолета с каким–то грузом и толпой каких-то людей, как в штатском, так и военных. Разводящий и начальник караула срочно сняли с караула и со своих постов всех солдат их взвода и приказали им вернуться до утра в свою казарму. Сегодня же утром всех солдат и сержантов – срочников опять собрали в казарме, приказали всем до десяти утра с вещами перебраться временно в помещение гауптвахты и там всем объявили приказ о запрете выхода из неё на улицу до обеда, который, по распорядку, бывает в два часа дня. В караул, на охрану периметра, в сегодняшний день – так никто и не заступил. Объект остался без охраны. Фактически – устроили их взводу выходной.

Непонятно только, – чем там они сами все в этом котловане и возле него занимались? Хотя – стоп! Почему это не понятно? На сей раз – уже-таки понятно! Что-что, а с мозгами у него, у Евгения Викторовича Литвинова, рядового срочной службы внутренних войск – было всё в порядке. Школу закончил с хорошими оценками в аттестате. Историю знал и любил, физику – уважал. Знал хорошо, благодаря родителям, пару иностранных языков. Новостями – интересовался. Хотел даже в институт поступить, но провалял дурака и опоздал… Хотя, в принципе, дураком по жизни никогда не был. Соображал всегда быстро. Потому теперь до него стало доходить, – что именно делало здесь отдельное инженерно-саперное подразделение, состоявшее из офицеров и из стройбата, и для чего вчера прилетели какие-то гражданские на вертолетах. Они ведь там внизу в котловане закладывали ни что иное, как ядерный заряд! Со всеми вытекающими из этого последствиями. А он, Женька Литвинов, оказался именно в ненужном месте и в ненужное время в буквальном смысле этого слова. Атомный взрыв! Он и был той самой вспышкой, которую Женька видел в последний момент до смены окружающей обстановки, и о которой предупреждал звук сирены. Но почему именно он, Женька, и именно в другую обстановку? И куда всё и все вокруг подевались? Непонятно и необъяснимо. Так же не понятен и смысл проведения самого этого взрыва – для чего именно его провели? И ведь, если рассуждать логически, – он, рядовой Литвинов, должен был бы сам однозначно погибнуть, или, в крайнем случае, – серьёзно пострадать от сопутствующих атомному взрыву факторов. Этого всё же не произошло. Женька даже ещё раз, на всякий случай, ощупал себя и ущипнул: нет, не бред и не сон. И котлована от взрыва, и следов выброса грунта – нигде не видно…

Теперь ему было из всего этого ясно только одно, что ядерная вспышка явилась причиной и катализатором цепочки каких-то непонятных изменений и событий, затронувших его, Литвинова Евгения. Девятнадцати лет. Рядового ВВ МВД СССР. Комсомольца.

– Надо же! Бабахнуло – так бабахнуло. Интересно, сколько же килотонн там было? И что же теперь будет дальше? Не стал ли я подопытным кроликом в каком-то военном эксперименте? – подумал он и прибавил шагу.

Пройдя около полукилометра по речному льду по направлению к дымке, и повернув за поворот, Женька действительно увидел вдалеке на возвышенности возле реки, в метрах в ста от неё, – скат крыши небольшой деревянной избы, окруженной сугробами. Над ней, из трубы, струился вверх в безветренное небо тонкий столб дыма. Удивительно, но следов самой деревни Васюковки, нигде не было видно.

– Наверное, – она за следующим речным поворотом, – решил он. Правда, не припомню, что-то, что бы тут была какая-то изба, но на всякий случай – зайду-ка я сюда сперва. Хоть узнаю – что здесь и как…

Ещё через полчаса он уже подходил к избе, пробираясь вверх по тропинке, протоптанной в снегу от крыльца к широкой тёмной проруби в реке, слегка прикрытой тонкой корочкой ночного льда.

Избушка встретила своей тишиной. Никто на встречу не вышел, хотя следы от людских ног на снегу у дверей и у невысокого крыльца – были вроде как свежие.

– Эй! Хозяева! – крикнул Женька, – Есть дома кто? Зайти-то можно в гости? Ау-у!?

Ответом была тишина и отсутствие всякого движения за стеклом в небольших окнах.

– Странно…, – подумал Женька, – вымерли что ли? Или взрывом поубивало?

Он подошел к дверям. Замка на них не было, засов висел рядом на металлической скобе. Ещё раз оглянувшись вокруг, хмыкнув, пожав плечами, он толкнул дверь, и шагнул во внутрь. В сенях было темно, и он стал искать дверь во внутреннюю комнату. И в этот же момент почувствовал сильный удар чем-то тяжелым по голове сзади. Евгений упал на пол и потерял сознание….

…Виктор Савельев отдал честь часовому у входа, вышел из райотдела Комиссариата Внутренних дел и зашагал к зданию местной больницы. Молодой сотрудник органов безопасности расстегнул воротник шинели, подставляя своё лицо начавшему пригревать весеннему солнцу. По дороге, под звуки весенней капели, он думал о предстоящей встрече в больнице, которая могла внести ясность в некоторые вопросы порученного ему дела.

Виктору нравилась его работа. Ему недавно исполнилось двадцать шесть лет. Светлые волосы, серые глаза, высокого роста. Спортсмен, член Осоавиахима. Ну, а в комсомол из пионеров, он вступил ещё в восьмом классе школы. Далее была учеба в Москве в институте на строительном факультете, работа секретарём комсомола в ячейке факультета. А потом был тот вызов в приёмную НКВД и последовавшее ему предложение поступить на работу в органы, но с условием: сперва пройти учебу в соответствующем училище. Виктор был уверен, что предложение о работе в органах было сделано ему не без помощи отчима – старшего майора НКВД. Он явно выступил как его протеже, обратившись к своим друзьям по службе в Москве. Обращение дало свои результаты. А так как анкета у Виктора была безупречная, сам он был молод, умён, здоров и подавал соответствующие надежды – то согласие на привлечение его к работе в ГПУ НКВД было дано на верхнем уровне руководства без всяких проблем. Перевод в училище и учеба в нём пролетели быстро. Он был аттестован младшим офицерским званием и послан на спецкурсы НКВД. После их окончания полгода тому назад он был назначен на прохождение службы в этот небольшой городок в свердловской области. Сразу после того, как он получил приказ о назначении, и перед выездом, – у него состоялась короткая встреча со своим отчимом, на которой тот сообщил Виктору, что служба в соликамском райотделе НКВД будет для него так называемым тестом на его профпригодность. Если за первые год-два он сумеет проявить себя, то ему будет предоставлено место в центральном аппарате в Москве с соответствующими дальнейшими перспективами, и даже с возможным переводом в другое управление. Отчима своего Виктор не просто уважал и любил. Отчим заменил ему родного отца, подпольщика, расстрелянного врангелевцами в Крыму. Мать его ещё раньше умерла от тифа. Виктора спасло от беспризорничества то, что тогда его, ещё пацаном, подобрала семья местных крымских татар, которая была благодарна его матери – работавшей врачом и вылечившей в своё время их дочку. А через год Виктора увидела бывшая коллега его матери по работе, тоже врач, как и его мать, которая забрала его из татарской семьи к себе. Её муж работал в ЧК оперативником и редко бывал дома. Виктора они приняли как своего сына, вырастили его и дали ему свою фамилию – Савельев. Сам Виктор по жизни был отзывчивым человеком, но в то же время, был яростным противником любых врагов советской власти. Он считал себя убеждённым комсомольцем и будущим коммунистом, и в службе в рядах НКВД руководствовался принципом необходимости классовой борьбы за свободу трудового народа. Однако, в то же время, он мог пойти навстречу человеку, если ему сделать это подсказывало чувство справедливости, развитое у него в детстве его прежними родителями, и уверенность в его правоте.

Он вошел в больницу, но не смог проскочить далее в палаты мимо бдительной пожилой вахтёрши, схватившей его за рукав шинели. Пришлось шинель снять и оставить в гардеробе. С неудовольствием Виктор накинул на себя белый больничный халат, который скрывал совсем ещё новенькую гимнастерку, с тремя усеченными треугольниками красного цвета на рукаве. Хоть он и был младшим лейтенантом государственной безопасности НКВД, тем не менее, – не смог ничего возразить вредной пожилой санитарке, которая наотрез отказалась пускать его без халата в палату к раненому Алексееву Александру, студенту-практиканту из состава географической экспедиции Московского Педагогического института. Главный врач должен был подойти только через полчаса, а поэтому младший лейтенант, он же оперуполномоченный районного отдела НКВД, решил не терять времени и посетить раненого сейчас, а потом уже поговорить с врачом. В сопровождении постоянно брюзжащей санитарки он прошел за ней к больному, потом настойчиво и строго попросил её выйти, закрыл аккуратно дверь и подошел к лежащему возле окна на больничной койке молодому человеку. После этого тихонько подвинул к кровати стул, сел, вынул из своего планшета свёрток с бумагами, положил его на стоящую возле кровати тумбочку, и тихим голосом обратился к больному…

…Позавчера, двадцать пятого марта, поздно вечером в их Чусовской отдел НКВД поступило сообщение о чрезвычайном происшествии, случившемся с работающей, в районе отдаленной деревни на реке Чусовой, научно-исследовательской экспедицией из Москвы.

Прибежавший на лыжах в посёлок Чусовской с дальнего охотничьего зимовья местный охотник – промысловик Пётр Васюков сообщил о том, что вовремя его отсутствия, его зимовье захватила банда, состоявшая из нескольких сбежавших из лагеря для заключенных-уголовников, ориентировка о побеге которых, была распространена по подразделениям НКВД пермского района свердловской области пару дней тому назад. В районе ответственности Савельева, вокруг Соликамска, как раз было несколько подобных таёжных тюремных лагерей, в которых содержались осужденные советскими судами уголовные элементы, занимавшиеся заготовкой леса для нужд народного хозяйства. И в обязанности всех работников НКВД по их району, входила так же профилактика недопущения побегов осужденных, а также контактов местного населения с заключенными. Но как всегда: как только приходила весна, – начинались побеги и, в связи с этим, – всякие различные чрезвычайные происшествия. Так произошло и сейчас, – сбежавшие убили конвоира и разводящего, завладели их винтовкой и наганом. Поэтому – были вдвойне опасны и, согласно существующей директиве, должны быть ликвидированы при малейшей попытке сопротивления. Охотник, который принёс это тревожное сообщение, бежал почти весь день и вечер на лыжах по льду реки и сообщил дежурному по отделу о сбежавших зеках только перед самой полуночью. Сразу же была поднята по тревоге оперативная группа из взвода охраны и двух сержантов НКВД. Группу возглавил сам младший лейтенант Савельев, который, как раз, два дня назад, приехал в Чусовской из Соликамска по делам службы. Так как, не смотря на конец марта, лёд на реке стоял ещё прочный, то на нескольких санях прямо по льду немедленно вся группа отправилась сначала к деревне Чусовой, а оттуда к зимовью, возле которого были обнаружены сбежавшие уголовники. Продрогшего и еле стоявшего на ногах Васюкова оттерли спиртом, дали его вовнутрь, отогрели, накормили и взяли с собой в одну из телег в качестве проводника. За сообщение о сбежавших бандитах – ему полагалось хорошее денежное вознаграждение. Ну, а по дороге он рассказал подробности.

Живёт сам он в деревне, носящей такое же название, как и у реки, но часто уходит в тайгу на промысел на неделю-другую. Недавно у него погибла собака, а новую он ещё не успел завести. Поэтому в последний весенний охотничий сезон к зимовью отправился один. Благо волков в этом году было очень мало, и они откочевали на восток, в глухие места, а медведи ещё были в спячке. Поэтому – можно было обойтись некоторое время и без охотничьего пса, особенно при ловле капканами. Так что с одной стороны ему даже повезло, что у него с собой небыло собаки, которая могла бы выдать его присутствие своим лаем. Вернувшись в конце дня с обхода по осмотру капканов, он увидел, что над его домом возле реки, вьётся столб дыма. А ведь он, когда рано утром уходил на лыжах на охоту – не оставлял огня в печи. Значит – в избе кто-то есть. Какие-то гости. Памятуя о том, что в тайге могут быть не только хорошие и добрые люди, а также зная о требованиях органов власти по оказанию им помощи в поимке беглецов из тюрем и лагерей, которых по тайге в округе было достаточно, – решил проявить осторожность. Спрятавшись в сугробе за близлежащими кустами, он стал наблюдать за входом. Снег у крыльца был натоптан. Окна – запотевшие. Внутри кто-то был. Стал ждать. И действительно: буквально через несколько минут послышался шум и громкие ругательства. Дверь открылась и из неё, в клубе пара и тёплого воздуха, вывалились на крыльцо несколько мужиков, которые тащили и избивали связанного окровавленного человека. Один из ругавшихся вытащил револьвер, ударил рукоятью оружия по голове связанного и после этого втроем они потащили его вниз по тропе к реке. Через несколько минут оттуда донесся звук выстрела, а ещё спустя минуту он увидел возвращавшихся вверх от реки к избе трёх гогочущих человек, но уже без связанного – четвёртого. Когда те подошли к крыльцу, Васюков по их одежде, характерным фуфайкам, валенкам, и черным шапкам – ушанкам, а также по специфичным уголовным словечкам, понял, что это, скорее всего сбежавшие из какого-то лагеря зеки. С ужасом он осознал, что они только что убили внизу у проруби другого – четвёртого человека…

Через ещё минут десять наблюдений, он увидел снова выходящих на крыльцо беглых бандитов, которые тащили наружу молодого парня. Уголовников уже было четверо. У одного в руках была винтовка. Они с руганью поставили парня на колени в сугробе у крыльца, приставили к затылку парня ствол револьвера, и до Васюкова донёсся злобный крик в виде вопроса:

– Ксивы? Говори, где ваши ксивы, фраер! Не то сейчас же тут и зажмуришься! – После этого он увидел, что парень что-то им говорит, а рядом стоящий бандит в ответ бьёт его ногой в спину. Парень падает, его поднимают, о чем-то между собой возбужденно спорят, а затем тащат его обратно в избу.

Увидев и услышав такое, Пётр понимает, что со своим стареньким карабином он один против четверых сделать ничего не сможет, а поэтому – принимает решение: бежать на лыжах в районный центр за подмогой. Может и удастся спасти этого парня, которого захватили уголовники. Кто этот парень, – Васюков не знал. Но он был явно непохож на сбежавшего заключенного, ибо одежда у него была как у военного, сам он был в тулупе, который носят солдаты из охраны лагеря, который лежал в двадцати верстах отсюда через лес и замерзшую реку. Только сам тулуп был без погон. На ногах были валенки. Волосы у парня были светлые. Шапки – небыло. Позже уже он стал припоминать, что вроде бы видал издали этого парня, когда тот месяца полтора – два тому назад, приехал с другими новыми людьми в их деревню на санях, груженных какими-то мешками и ящиками. Васюков тогда с собакой уходил на охоту, а прибывшие люди вместе с председателем комбеда их села – разгружали привезённый груз. Более – он их не видел. Слышал только позже в деревне, что это какие-то ученые из Москвы и живут неподалёку от деревни в другом зимовье. Что там они делают и зачем – никто не знал…

Осторожно обойдя вокруг дома, охотник спустился к реке, и по льду на лыжах бросился вниз по реке к своей деревне. Туда он прибежал, когда уже начало темнеть. В доме у председателя выяснилось, что телеграфная линия давно оборвана и связаться с Чусовским – возможности нет. Лошадей тоже в деревне не было, так как деревня отдалённая и они там – без надобности. Зимой в посёлок ходили на лыжах или же оттуда из сельпо привозили в деревню продукты по льду на санях. Летом обычно – ходили по воде на лодках. Так что Васюкову пришлось, снова вставать на лыжи и опять бежать теперь уж в посёлок, куда он и прибежал перед самой полуночью. Хорошо, хоть горячего чая во флягу налил и за пазуху сунул с собой в дорогу. Вот вроде бы и всё.

Пока ехали – Савельев обдумывал полученную информацию. Судя по рассказу промысловика, эти четверо бандитов – как раз были теми самыми, о которых сообщалось в пришедшей накануне ориентировке. И у них как раз были те же похищенные наган и трёхлинейка. Патронов у них всего вместе было около двадцати штук. Все четверо сбежавших – отъявленные головорезы. Все сидели длительные срока за убийства и бандитизм. Характеризовались крайне отрицательно. Самое главное и нехорошее было то, что они, похоже, уже убили кого-то из состава научной экспедиции из Москвы. Со слов Васюкова теперь знали точно, что убит был один. И, скорее всего, его труп был сброшен в прорубь под лёд. Тот молодой парень – был, похоже, тем студентом практикантом, который вместе с остальными членами экспедиции вставал на паспортный учет в райцентре перед отъездом в Чусовую пару месяцев назад и которого мельком видел Васюков. Сколько же их тогда было? Ах да, – трое! Значит должен быть ещё и третий. Вопрос – живой он или уже убит? Неясно. Поэтому – нужно было спешить…

Подводы быстро неслись по льду. Ночной морозец был совсем не сильным. На северном склоне реки, наклонённом к югу – уже кое-где появились небольшие проталины, растопленные дневными солнечными лучами, однако лёд на реке всё ещё был прочным. Начало потихоньку светать. Под утро проехали мимо деревни, лежавшей на берегу реки. Вскорости за поворотом, через пару – тройку километров, – должно было показаться на возвышенном берегу охотничье зимовье. Решили, что перед поворотом реки и выступом в воду заросшей кустарником косы надо остановиться, а далее – осторожно пробираться вдоль берега уже пешком. Лошадей было приказано вести шагом сзади на удаленном расстоянии, чтобы вдруг они не заржали и не выдали приближающийся отряд. Перед самым зимовьем разделились на две группы. Одна пошла по реке вдоль берега, к началу тропинки, ведущей от проруби вверх на берег к избе. Другая группа должна была загодя возле кустарников на речной косе выйти на берег и обойти зимовье со стороны леса. Далее было решено – всем действовать по обстановке. Бандитов можно было бы, конечно, всех уничтожить, но не хотелось причинять нечаянного вреда тому молодому человеку, который был ими захвачен, и другому – третьему члену экспедиции, который тоже мог быть внутри помещения, если, конечно, он был жив и если он был там. Да и зимовье небыло особой нужды разрушать, хотя гранаты в отряде были и можно было бы в иной обстановке ими бы закидать бандитов.

Виктор лишь в начале года был повышен в звании до младшего лейтенанта, и эта операция – была первым серьёзным испытанием в карьере молодого оперуполномоченного. Поэтому он хотел провести всё без сучка и задоринки. По возможности – захватить живыми всех бандитов и освободить оставшихся в живых членов экспедиции. И какого лешего принесла этих ученых нелёгкая сюда в медвежий угол?! Тьфу!

Однако всё пошло совсем по-другому. Едва подойдя к повороту реки – они увидели вдали спускающихся по тропинке трёх бандитов, которые волочили неподвижное тело к проруби. Там, вдруг, один из бандитов вытащил револьвер и направил его в голову молодого парня, которого над полыньёй держали двое других бежавших зеков. Ещё секунда – другая, – и раздастся выстрел! Медлить было нельзя. Савельев сорвал с плеча одного из рядом идущих солдат винтовку, прицелился, и…раздался громкий, по-странному раскатистый, выстрел. Уголовник, державший револьвер, тоже выстрелил в свою жертву и… упал. Эти два разных выстрела слились фактически в один единый. Два оставшихся бандита сразу кинули возле проруби тело человека, которого они только что держали. Один из них прыгнул в сторону, лёг за тело упавшего убитого зека, схватил выпавший из его руки наган и стал стрелять в сторону рассыпавшейся по льду цепочки солдат, которые залегли неподалёку за ледяными торосами и ждали приказа открыть огонь. Другой, оставшийся в живых бандит, в светлом тулупе, явно снятом с одного из сотрудников экспедиции, петляя как заяц, бросился к тропинке, ведущей вверх на берег к охотничьему дому.

Савельев не зря ходил на курсы Осоавиахима и учился там стрелять ещё до того, как был направлен на работу в ГПУ НКВД. Учеба на курсах принесла ему такой тогда желанный и почетный значок «Ворошиловский стрелок». Следующий сухой выстрел из трёхлинейки, прозвучавший буквально через секунды после первого – прервал стрельбу из нагана, оставшегося у проруби бандита. Бежавший к дому по тропинке, почти уже добежал до крыльца, когда его настигла третья пуля, выпущенная Виктором. Солдаты, его группы, сразу поднялись и цепью побежали вместе с ним к проруби.

Другая же группа, с одним сержантом, шедшая по берегу и в данное время уже практически перекрыла возможный отход из избы к лесу. В эту же минуту дверь избы резко распахнулась, и из неё выскочил услышавший выстрелы последний сбежавший из уголовников, который на бегу начал стрелять из похищенной трёхлинейки по цепи окружавших дом солдат. Однако, его беспорядочная стрельба, – не имела никакого успеха. Он не смог прицелиться и причинить какой-либо вред никому из находившихся в полусотне метров от дома солдат. Да и перезарядка на бегу винтовки, – лишь отнимала время и мешала ему улизнуть. Через пару секунд раздалось одновременно несколько ответных выстрелов со стороны окруживших дом бойцов, бежавший бандит споткнулся, выронил из рук винтовку, упал и уткнулся носом в снег, так и не добежав до леса.

Сам Савельев уже подбежал со своей группой к проруби. Часть солдат он сразу послал вверх по тропинке к дому, а сам нагнулся над лежащим возле проруби телом молодого парня, рядом с головой которого растеклась лужица крови. Рядом остановился и Пётр Васюков со своим карабином. Так же нагнувшись над парнем, и приложив руку к шее, он воскликнул:

– Живой! Ранен! Скользнула пуля по башке только! Повезло парню. Промахнулся бандюга. Видать – одновременно выстрелить успел с тем самым выстрелом, что и Вы, товарищ начальник, сделали! Чуть-чуть Вы этого гада опередили! Но надо бы парнишку срочно к врачу. И кровь остановить. Без сознания он. Да и побит, видать, крепко. Одёжку не мешало бы накинуть на него тёплую. А то ненароком – застудится пацан…

Сперва было хотели нести раненого в дом, но Виктор принял другое решение. Солдаты осторожно подняли находящегося без сознания парня, уложили его на подошедшие к тому моменту розвальни, и укрыли, как следует, тулупами. Осторожно приподняв ему голову – перевязали рану. Аккуратно поверх повязки надели меховую шапку, которую снял с себя Васюков. После этого Савельев приказал сержанту с ещё одним солдатом – впрячь дополнительную лошадь в сани, и им вдвоём срочно везти раненого назад в Чусовской, а оттуда – в Соликамск, в больницу, благо – лошади успели отдохнуть, остыть и попить воды. Тем более, что сверху с берега от зимовья уже спустился второй сержант с солдатами и доложил младшему лейтенанту о том, что последний бандит был уничтожен, потерь среди бойцов нет, а в доме никого более не обнаружено. Ни живых, ни убитых. И третьего сотрудника экспедиции – так же нигде нет. Похоже на то, что бандиты его, как ни прискорбно, уже ранее убили и так же бросили тело в прорубь под лёд. Спасти удалось лишь одного раненого студента – практиканта. Сопровождающим было приказано сообщить начальству райотдела НКВД о произошедших событиях, а сам Виктор Савельев пока что, с остальными бойцами останется здесь, проведёт осмотр места преступления, всё запротоколирует, и на следующий день вернётся вместе со всеми назад в отдел с полным докладом. Так же утром в посёлок они привезут и трупы убитых бандитов для процедуры их опознания. Пётр Васюков же, – поможет им переночевать до утра здесь в его охотничьем доме. Розвальни, под весенним ярким солнцем и ясным небом, с раненым и с двумя сопровождающими сразу же выехали в обратный путь…

…. – Александр! Вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Можете ли Вы говорить? Если да – мигните глазами, а если – нет, – то просто продолжайте смотреть на меня, как и сейчас.

Выждав несколько секунд, и убедившись, что раненый не мигает, – Виктор понял, что парень пока ещё говорить не может. А значит, – сейчас находиться рядом с ним и пытаться что-либо добиться от него – это просто зря терять время.

– Я понял, что Вам ещё пока тяжело говорить. Но Вы не беспокойтесь, – всё будет хорошо! Вы сейчас в нашей районной больнице и всё страшное уже позади. Скоро Вы выздоровеете и сможете вернуться обратно в Москву на учебу. Завтра я приду к Вам, и мы с Вами ещё попробуем поговорить, а пока что – вот: я оставляю Вам здесь Ваши записи, Ваш дневник, письма, фотографии и документы. Мы нашли их в зимовье. Отдыхайте и набирайтесь сил. До завтра!

Младший лейтенант встал, поправил край одеяла у кровати и вышел из палаты. На входе он столкнулся с пожилым человеком небольшого роста в белом халате, с белой шапочкой на голове, с пенсне на носу, с небольшой козлиной бородкой и со слуховой трубкой в нагрудном кармане халата.

– На Айболита похож – усмехнувшись, подумал Виктор.

Это был главный врач районной больницы – Борис Моисеевич Лившиц, который как раз возле дверей больничной палаты строго отчитывал санитарку, допустившую к раненому посетителя без разрешения врача. Увидев вышедшего из палаты Савельева, врач сразу напустился на него:

– Молодой человек! Не знаю, какие там Ваши военные заслуги позволяют Вам командовать в нашей больнице, но Вам придётся выйти и впредь сперва консультироваться с докторами, если Вы хотите нанести визит нашим пациентам! Боже мой! Сплошная антисанитария, и ещё в галифе! Попрошу на выход! А Вам, Вера Кузьминична – выговор-с! Да-с! И не спорьте!

После этого врач повернулся и в сопровождении Савельева и семенящей сзади санитарки вошёл в приёмный покой.

– Ну-с, милостивый государь, что Вы изволите хотеть знать? – с таким словами, слегка картавя, обратился главврач к стоявшему посреди помещения Виктору, после того как сам сел за стол.

– Доктор, нас интересует состояние больного. Как быстро он выздоровеет и сможет рассказать о том, что с ним произошло.

– Вас? Вас во множественном числе? Ах да! Вы подразумеваете ту организацию, которую представляете… Понятно. Ну что можно сказать? Больной идёт на поправку. Вообще-то при сотрясениях мозга, потеря сознания происходит не на слишком долгий период. Но в данной ситуации произошла большая потеря крови, нервный стресс и наличие множества гематом на теле. Кроме того, похоже, что ему до ранения нанесли сильный удар по затылочной части головы. Это, в некоторой степени, может повлиять на сроки восстановления сознания и, возможно, памяти… Случайно не знаете – кто его так?.. Хм…Да-с… Впрочем, – уверен, что через пару дней он будет как огурчик! И вообще странно, но этот молодой человек показывает чудеса выздоровления. Шрам на нём заживает быстрее, чем на собаке!

– Да? Неужели? Я что-то этого не заметил – ответил Савельев. – Мне раненый показался очень слабым. Он даже не смог со мной поговорить. Вы говорите, что может быть какая-то потеря памяти?

– Ну – всякое бывает! Работа головного мозга – загадочная штука. И потеря памяти, так называемая амнезия, никогда не исключается. Но я думаю, что завтра Вы сможете с ним нормально пообщаться. Если это, конечно, возможно с представителями вашей организации… Хм… Да-с… А так – организм сильный, тело физически спортивного человека. Так что – всё будет хорошо. Но, только завтра! А сейчас, милостивый государь, всего хорошего! Честь имею!

Слегка привстав и поклонившись, доктор Лившиц уткнулся в медицинские бумаги, лежавшие перед ним на столе, дав этим понять, что разговор завершен. Особо не настаивая на его продолжении, Виктор развернулся и вышел из кабинета. На сегодня он получил всю необходимую информацию, а завтра днём ещё раз зайдёт сюда и обстоятельно побеседует с выздоравливающим…

…– Наконец-то ушли, – подумал Женька, закрыв глаза. – Чёрт возьми, – что такое происходит? Ситуация, граничащая с абсурдом. Я лежу в какой-то больнице, меня называют Александром, пришёл какой-то странный человек в старинной воинской форме. А вчера – оказался непонятно где, один в лесу, а потом в каком-то старом доме получил ни за что по голове поленом или чем там… Надо постараться осмыслить и понять все произошедшие события, а то так и с ума сойти можно.

Женька поднял руку – ощупал повязку на голове. Странно было то, что шрам быстро зарубцовывался. Ещё вчера текла кровь, а сейчас даже нежная новая кожа появилась, как при хорошо зажившей ране. Головокружения и боли в голове – не чувствовалось. Он помнил хорошо, что утром проснулся в палате один, что в неё вошли двое: военный в халате и санитарка. Потом военный остался один и пытался разговаривать с ним. Евгений тогда принял правильное решение – не подавать вида о том, что может говорить и общаться. Необходимо было сперва понять – что вокруг него происходит и что от него хотят, а уж только после этого предпринимать какие-либо шаги и вести беседы. Похоже, что его принимают за какого-то Александра. Интересно – чем это вызвано?

В памяти всплыло, как он вошел в дом возле реки, позвал хозяина, а потом – в памяти провал. … Очнулся через некоторое время – без верхней одежды и связанный. Сзади на голове – волосы в крови. Видать – чем-то ударили по голове, когда он вошел в сени. Сперва в голове немного шумело, и чувствовалась боль. Но вскоре боль прошла. Он приоткрыл глаза и увидел, что лежит в углу избы на деревянном полу. В окошко снаружи просачивался слабый свет весеннего утра. Видать, он пролежал всю ночь на полу. Хорошо, что хоть пол деревянный и в доме было натоплено. Попробовал пошевелить затекшими руками. Ничего не получилось Связан он, как оказалось, был прочно. Обе ноги были так же перевязаны по верху надетых на них валенков. Странно, что их с него не сняли, хотя ранее сняли овчинный тулуп. Неподалёку в печи горел огонь. Кипел чугунок с водой и мятый закопченный чайник. Стоял запах крепкого чая. За столом спиной к нему сидел какой-то человек в фуфайке. Кто-то лежал на полатях – на печи. Оттуда высовывались две пары ног. Ещё кто-то лежал на топчане в противоположном углу. И слегка храпел…

Мужик за столом обернулся и взглянул на лежащего в углу. Женька сразу же закрыл глаза и притворился лежащим без сознания. Поэтому сидевший опять повернулся обратно к нему спиной и занялся своим каким-то там непонятным делом.

– Похожи на каких-то бандитов из старых кинофильмов – подумал он. Мысли путались. Он ничего не понимал. Прошло около часа. Один из лежавших на печи встал, кряхтя спустился печи, вытащил чайник из огня, который поставил на стол, и вышел наружу, по нужде. На обратном пути он прошел в дом, подошел к лежащему на полу Женьке и слегка пнул его ногой.

– Живой? Не сдох? Хотя – от такого не сдыхают. – после чего сел за стол и стал скручивать самокрутку. Остальные двое тоже встали со своих мест, подсели к столу и стали разливать из чайника чай по кружкам. Первый, давно сидевший за столом, повернулся, и в руках его Женька увидел пистолет типа револьвера. Оказывается, он его разбирал и чистил сидя за столом к Женьке спиной.

– Откуда этот шкет взялся? – произнёс он. – Вроде бы троих уже зажмурили. Или их всё же четверо было? Может этот фраер знает, куда их старшой сховал документы? Клещ! Давай-ка потряси этого доходягу. А то мы тут в лесу будем ещё долго кантоваться без ксив. А нам они – нужны! Скоро в тайге тал снега начнётся. Выходить из неё нужно будет. И ксивы как раз понадобятся. А если он не скажет – так же пустим его рыб кормить к остальным!

Тот, кого называли Клещом, степенно обернул свои ноги портянками и надел валенки. После этого подошел к лежавшему на полу Евгению и с размаху саданул ему ногой по телу. Хотя валенок и смягчил удар, но всё же он был очень болезненным. У Женьки захватило дыхание.

– Ну – что, будешь говорить? Или тебя ещё до кучи и пёрышком пощекотать нужно?

Отдышавшись, Евгений ответил:

– Я не понимаю, о чем идёт речь? Вы меня с кем-то спутали. Я солдат. Я пошел в туалет, а оказался тут. Остальные – куда-то пропали. Ни про какие такие «ксивы» ничего не знаю. Отпустите меня!

В ответ раздался громкое ржание четверых сидящих за столом.

– Краснопёрый! Солдатик! Ба! А вот мы – добрые дяди – грибники. Пришли вот в лес грибочков собрать, а встретили солдатика – вертухая! Хе! Теперь хотим вот домой вернуться, да заблудились. Ха-ха! Может ты, милок, подсобишь нам? Скажешь, где хранил бумаги ваш старшой начальник? Мы пойдём с миром дальше, а ты пойдёшь в свой туалет – какать дальше! Ха-ха! Клещ, дай-ка ему ещё леща для лучшего понимания политического момента!

Новый удар пришелся в голову. В мозгу всё помутилось, сквозь темноту мыслей он ощутил ещё несколько ударов и снова потерял сознание.

Очнулся он лишь тогда, когда почувствовал, что его куда-то тащат, и он лежит на снегу или льду. Он попытался открыть глаза, и увидел перед собой полынью с водой, а рядом – ноги стоящих рядом тех, кто его держит за плечи. Секундой спустя в голове вспыхнул яркий свет звёзд, пронеслась пронзительная, не похожая ни на что иное боль, и он снова потерял сознание. Теперь уже на долго. До тех пор, пока не очнулся лежащим здесь, – в этой больничной палате, на больничной койке, рядом с тумбочкой и стулом, на котором недавно рядом с ним сидел, ушедший молодой военный. Тумбочка! Что он там оставил для него на тумбочке!? Женька приподнялся, протянул руку и взял оттуда пакет с какими-то документами. Пакет он положил себе под одеяло, с противоположной от стула стороны. И как раз – вовремя. В это время в палату вошла санитарка.

Увидев, что Женька очнулся и смотрит на неё – она сразу позвала доктора, который, по всей видимости, полчаса назад разговаривал за дверями с вышедшим из палаты молодым военным.

– Ну-с, молодой человек, давайте посмотрим – как у вас дела!..

После этого доктор минут пятнадцать – двадцать ощупывал Женьку и его голову, хмыкал, записывал что-то в свою книжечку, осматривал его со всех сторон, прослушивал своей трубочкой. Стукал по колену молоточком и заставлял смотреть за своим пальцем, который двигал в разные стороны. Потом стал задавать разные вопросы о самочувствии, про то, помнит ли он, – что с ним произошло. Евгений старался отвечать на всё утвердительно, правильно точно и понятно. Но при этом не уточнять – что именно ему известно и что он помнит.

– Замечательно! Великолепно! Вы делаете успехи мой юный друг! Если так пойдёт дело дальше – Вас можно будет выписать через неделю! Это раньше обычных сроков. Хм… Невероятно! Вас можно выставлять в Кунсткамере как образец скоростного выздоровления! Сейчас Вам надо отдыхать, набираться сил, хорошо питаться. Кстати, да, сейчас Вам принесут обед, Вы можете поесть здесь, а вечером, если Вам уже не будет трудно, – можете ужинать уже в нашей больничной столовой в общем порядке на первом этаже. Да-с! У Вас дело идёт на поправку семимильными шагами. Пока лежите, отдыхайте. Ни о чем не думайте. А завтра к Вам зайдут товарищи из местных органов НКВД, которые захотят с Вами пообщаться и обсудить некоторые нюансы, касаемые дальнейшей Вашей судьбы. Вы сможете задать им все интересующие Вас вопросы. Так что – будьте готовы с ними поговорить. Надеюсь, и Вы сможете ответить им на их вопросы. Тем более, что это в Ваших же интересах. Всего хорошего! Вера Кузьминична – несите обед молодому человеку! Ему сейчас нужно хорошо питаться. – с этими словами Лившиц вышел из палаты.

Обед прошел нормально. Достаточно вкусно и сытно. После того как убрали посуду и ушла санитарка, прикрыв за собой двери и пожелав Женьке спокойного отдыха, он решил ознакомиться с содержимым из пакета с документами, который был оставлен ему на тумбочке тем молодым военным, который, как это следовало из разговора с доктором, – был… сотрудником НКВД!!!

Евгений высыпал из пакета на одеяло небольшую кучу разных бумаг, старых, потрёпанных конвертов с письмами, несколько фотографий, пару тетрадок, одну из них – толстую тетрадку, наполовину исписанную чернильной ручкой с множеством помарок и клякс. Однако, всё же, – исписанную неплохим почерком, как, практически, и у самого Женьки. Так что читать эти записи было вполне легко и понятно. Женька посмотрел на обложку этой тетради. На ней была пафосная надпись: Дневник ученого – естествоиспытателя Александра Семёновича Алексеева. Бегло глянув на все остальные бумаги, Женька решил начать с дневника. На его чтение и изучение всех остальных бумаг у него ушло около трех часов времени. Никто ему не мешал. Пару раз к нему заглядывала медсестра, и, увидев, что он читает, полусидя на койке, и что у него всё нормально, – с улыбкой кивала ему и опять закрывала дверь.

Прочитав всё, – он откинулся назад на подушку и стал осмысливать всё узнанное из бумаг и дневника. Узнанное повергло его в шок.

…Алексеев Александр Семёнович родился в пригороде города Архангельска 22 октября 1918 года в самый разгар вторжения войск Антанты в Россию, в семье портового рабочего и учительницы – преподавателя литературы и русского языка. Отец Александра через год был арестован англо-американскими интервентами и погиб в концентрационном лагере смерти на острове Мудьюг, находящемся в устье реки Северная Двина в 10-и километрах от нынешнего Архангельска. Сашина мать, – Екатерина Николаевна, осталась с годовалым ребёнком на руках. Вырастить сына в тяжёлое время гражданской войны и во время интервенции ей помогли дальние родственники мужа. Сама она работала в школе в посёлке Исакогорка рядом с Архангельском. Александр, после окончания средней школы, пошел работать порт рабочим и продолжал учебу в фабзавуче – что-то наподобие профессионального училища. Два года назад мать его умерла, а спустя ещё один год, Александр Семёнов подал документы на заочное обучение в МГПИ – в Московский Государственный Педагогический институт на специальность: преподаватель истории и географии. Ещё через год, в тридцать пятом, он перевёлся на очное обучение, и, по рекомендации от руководства Архангельского морского порта, получил место в общежитии при институте. После этого он переехал в Москву, где продолжил учебу. Зимой этого года его институту было поручено провести краткосрочное геодезическое исследование течения некоторых рек в свердловской области на предмет возможности изменения направления течения и углубления их русел. Для этого институту разрешалось организовать небольшую экспедицию из двух научных работников института и одного помощника – практиканта. Экспедиция должна была выехать в посёлок Соликамск пермского района свердловской области весной в начале марта и закончить работу в конце мая. Собственно – всё это было отражено в личном дневнике Александра. Он как раз и оказался тем помощником – практикантом, который был включен в состав экспедиции. Основные экспедиционные документы были у руководителя. У него так же хранились и личные паспорта участников, в том числе и паспорт Алексеева Александра.

В том пакете, который был оставлен на тумбочке, были ещё две тетради с геодезическими выкладками, расчетами и координатами, которые вёл для себя Александр, надеясь их применить в своей отчетной работе. Были так же две фотографии его матери, снятой в школе и ещё один отдельный её снимок на память, а также старая потёртая фотография самого Саши Семенова в подростковом возрасте. На ней он был удивительно похож на самого Женьку в таком же возрасте. Записи в дневнике ещё в общих чертах касались времени подготовки к экспедиции в начале этого года и обрывались на моменте, когда её участники готовились к походу в другое зимовье, на берегу которого они так же хотели провести какие-то замеры. По-видимому, это было как раз то охотничье зимовье, в котором бандиты захватили Женьку и где были ими жестоко убиты все три участника экспедиции. Самое главное, что вынес Евгений из всего прочитанного, это то, что всё сказанное происходит именно с ним и в период тридцатых годов двадцатого века! Сопоставив все случившиеся факты, странную форму военного, приходившего к нему в палату, случай в охотничьей сторожке и разговор с доктором, он понял: он, Литвинов Евгений Викторович, каким-то необъяснимым образом оказался заброшенным в прошлое время почти на сорок лет назад, в далёкий тысяча девятьсот тридцать шестой год!

…Евгений Викторович Литвинов, или как его просто называли всю жизнь друзья и близкие родные – Женька, родился в Эстонии в городе Таллине в пятьдесят первом году в семье обычного советского инженера и учительницы иностранных языков. От своих родителей ему досталось хорошее здоровье, тёмные волосы и карие глаза. Хотя, брюнетом его назвать было нельзя. Скорее – шатеном. Родители его приехали в этот город по так называемому сталинскому призыву – восстанавливать экономику этой небольшой прибалтийской республики после войны. Отец Женьки был инженером на Балтийском судоремонтном заводе, а мать его – устроилась в только что построенную новую среднюю русскоязычную школу, в которой учились преимущественно дети русскоговорящих граждан города, так же в большинстве своём, приехавших в Эстонию по тем или иным причинам. Школа построена была в районе, населённом преимущественно русскоязычным населением, работающим на основных промышленных предприятиях Таллина. Район носил название Калининского, но в народе его называли Коплиским, от старого названия полуострова, на котором он был расположен – «Копли». Женькина семья жила в небольшой комнате с печным отоплением в коммунальной квартире в двухэтажном бараке, построенном немецкими военнопленными, и таких бараков в районе было очень много. Кроме них в квартире жило ещё две семьи. Перед школой Женя с родителями переехали в новую пятиэтажку в трёхкомнатную квартиру в блочном доме, построенном по так называемой хрущевской программе. До шести лет Женя ходил в недавно открытый детский сад, а потом пошел в первый класс той школы, в которой его мать преподавала два иностранных языка: немецкий и английский. Мама Евгения с детства росла в семье так называемого народного деревенского интеллигента, который с детства привил своим детям любовь к литературе, знаниям, а вот будущей Женькиной маме – к иностранным языкам. Соответственно – она и своему сыну с самых ранних пор передала понимание необходимости знания этих языков, да и вообще – тяги к знаниям. Иногда в домашней обстановке она даже общалась с сыном только по-немецки или только по-английски. Так что в школе у Евгения по иностранным языкам были только одни пятёрки, а их знание он сам воспринимал как что-то само – собой разумеющееся. Учил он и местный – эстонский язык, и вполне хорошо мог общаться с эстонцами. По остальным предметам – он так же не отставал и числился в твёрдых хорошистах. Хотя по поведению – всегда была только удовлетворительная оценка. По физике и математике – с ним занимался отец, как инженер – механик, а по гуманитарным предметам, в том числе и по иностранным языкам, – его мать. Некоторые знакомые его матери говорили ей, что у неё хороший берлинский акцент, так что и Евгений мог себе позволить утверждать, что и у него всё так же. А вот в отношении английского, – тут ему больше нравился американский английский, чем чистый британский. Наверное, Женьку, как и всех подростков, привлекала простота слэнга и возможность круто ругаться по-английски в отсутствии своих родителей. Тем более, что такие ругательства присутствовали и в некоторых книгах на английском, которые ему довелось прочитать. Дело в том, что у них дома было много литературы на этих двух языках, как классической от Цвейга, Гёте, Шиллера, Шекспира, Вальтера Скотта и других, так и всякой иной около художественной беллетристики. Эти книги были так же им прочитаны в свободное время, хотя всё же больше он любил и предпочитал читать на родном русском языке и для этого был записан сразу аж в две библиотеки. Особенно он любил приключенческую и научно-фантастическую литературу. Выпускаемая в то время многотомная Библиотека Приключений – была им перечитана вдоль и поперёк. Не обошел он вниманием пятитомник библиотеки Фантастики и Приключений издательства «Молодая Гвардия» 1965-го года. Любимыми героями были отважные м честные индейцы из романов Карла Мая, храбрые охотники и доблестные рыцари из романов Райдера Хаггарда, юные следопыты из произведений Сетона Томпсона, и смелые путешественники из книг Жюля Верна. Эти книги читали все мальчишки в его дворе. Книги передавались для чтения из рук в руки под честное слово, и зачитывались буквально до дыр. Сколько сотен килограммов макулатуры ему пришлось сдать, чтобы получить заветные талоны на приобретение той или иной интересной книги! Скоро в библиотеках не осталось почти непрочитанных им книг этой тематики. У детей пятидесятых – шестидесятых годов появилось новое захватывающее увлечение.

Когда Женьке исполнилось восемь лет – в доме появился редкий в то время черно-белый телевизор марки «Рекорд». Началась пора интересных фильмов и сериалов. Капитан Тенкеш, Тарзан, Железная Маска. Чуть позже были фильмы «Неуловимые мстители», «Путь в Сатурн», «Золотой телёнок», «Щит и Меч» и много других … Насмотревшись этих кинокартин, мальчики целыми днями играли в их сюжеты на улице. Кругом на всех углах района шло строительство новых домов, и стройплощадки были любимыми местами игр стаек пацанов. Группы мальчишек обычно были по четыре, и пять человек. Женька был негласным лидеров в одной из таких небольших ватаг, напоминавшей по духу и по образу мыслей – группу друзей из кинофильма “Кортик» Особенно парнишек притягивали дальние походы и игра с оружием, как с самодельным, так и вполне реальным. Послевоенная Эстония была нашпигована оружием. А последних пособников фашистов, так называемых – лесных братьев или как их называли по-эстонски: metsa vennas, ликвидировали аж в конце шестидесятых. Так что оружием и боеприпасами мальчишки были обеспечены с лихвой.

Часто ходили копать порох и патроны на пятую линию железной дороги, ведущей на оконечность полуострова Пальясааре. Там во время войны перевернулся и взорвался поезд с боеприпасами. Так что в земле возле железнодорожного полотна, и по сей день, было много всего того, чем очень интересовались пацаны из разных районов города. Порох, пули, патроны и прочая всякая всячина. Отголоски войны. От советских патронов отсоединяли пули, потом эти пули клали на горящую газовую конфорку в стальной ложке и выплавляли из неё свинец. Получалась пустотелая медная оболочка пули, которую использовали как наконечник для арбалетных стрел. Арбалеты делали из обычных шпунтованных половых досок, которые просто тырили с местных строек. Там же неподалёку от железной дороги был городской пункт сбора цветного металла. В основном – остатки авиации. Старые фюзеляжи самолётов и катеров. Туда ребятня тоже любила наведываться. Перелезали через забор, хватали первый попавшийся колесный диск от самолёта, состоящий из алюминиево-магниевого сплава, и пулей назад через забор пока сторож не пальнул солью в зад. Потом где-нибудь в подвале или в ином укромном месте, толпой, по очереди, стачивали напильниками этот диск в мелкую алюминиевую стружку. После этого стружку смешивали с каким-либо порошковым окислителем, засыпали в коробок из-под спичек и обматывали прочно изолентой. Получалась классная бомбочка, способная оглушительно и серьёзно бабахнуть, что, собственно, было и нужно каждому мальчишке.

Когда по телевизору и в кинотеатрах стали показывать фильмы про индейцев – все поголовно стали играть в краснокожих и ковбоев. Причем – краснокожим быть было более почетно, чем ковбоем. Со всех пожарных щитов в районе вдруг пропали пожарные топорики, из которых стали делать томагавки, а из плоских напильников делали на точильных камнях острые ножи – кинжалы. Самое интересное для новоиспеченных «краснокожих» было – устроить испытания друг для друга. А именно: кидать топоры и ножи вокруг кого-либо из своей ватаги, когда тот стоял спиной к деревянному сплошному забору или дереву, а вокруг него втыкались, или не втыкались, отскакивая в сторону, – различные опасные смертоносные предметы. Так проверяли его на смелость и принимали в свои ряды. И как только не поубивали тогда друг – друга!? Не иначе как чудом это и не назовёшь! Иногда ловили «врага» или «шпиона» из другой дворовой команды или с соседней улицы – и тогда устраивали ему тёмную или индейские пытки типа разрядкой предварительно заряженного через розетку конденсатора повышенной ёмкости. Одного из таких пленников как-то привязали вечером к дереву накрепко перед его же домом, и вставили в рот ему кляп. Долго вечером его в окно звала домой его мать, а он стоял рядом и никак не мог отозваться. Только лишь когда стемнело – его мать вышла на улицу и увидела своё чадо одиночно стоящее возле столба тополя. Ох, и ругани было потом! На весь двор! А «краснокожие» смеялись над этим, наблюдая сквозь щели в заборе из соседнего двора. Летом мальчишеские группы совершали дружные набеги на огороды местных жителей и потом на пустырях пожирали добычу – зелёные яблоки, огурцы и при этом ощущали себя героями. Ходили купаться в жаркое время или в глиняный карьер неподалёку, или за погранзаставу на камни в залив. Там Женька учился плавать, и плавал неплохо. Туда же ходили на рыбалку, которой тоже отводили время в своих повседневных заботах. Ловили на донку камбалу, окуней, сига и прочую рыбу.

В школе, как ранее говорилось, Женька тоже не был пай мальчиком. Часто дрался по различным поводам с другими учениками. За что ему часто попадало от матери, если, конечно, она об этом узнавала. Так же он любил устраивать всякие хитроумные шутки типа подсыпания перца в класс, что бы все чихали или подбрасывания самодельной дымовушки (типа маленькой дымовой шашки из обычной пластмассовой расчески) в школьный коридор. Естественно, что делалось это так, чтобы учителя не догадались о настоящем виновнике этих происшествий.

Когда он был уже в шестом классе, то в школе под влиянием группы Битлз в моду вошли брюки – клеш и длинные волосы. Однако это совсем не соответствовало облику советского пионера, а поэтому с этими буржуазными атавизмами в школах велась серьёзная борьба. Учителя требовали, чтобы мальчишки не носили длинные волосы, и нормальные брюки. А требования к ученикам доходили до того, что даже вызывали их родителей в школы и ученикам ставили двойки за поведение. Так же и Женька – носил длинные волосы, не смотря на все взывания со стороны матери. Однако волосы у него были не такими длинными патлами, как у его одноклассников. И он не афишировал, что причина ношения им длинных волос не являлась следствием любви к группе Битлз. К ним Женька был равнодушен. Причиной ношения им длинных волос было подражание любимым героям из кинофильмов и из книг про индейцев. Тем не менее, он так же, как и остальные мальчики его класса, регулярно получал выговоры, как от классного руководителя, так и от руководства школы – директрисы и завуча. Про его поры по этому поводу с матерью – уже говорилось выше. Вскорости требования учителей стали даже выливаться в удаления с уроков за длинные волосы. Терпеть такое далее было невозможно. После этого все мальчишки их класса собрались после уроков и решили дать свой дружный ответ настырным учителям. Идею ответа – подкинул Женька.

На следующий день во вторую длинную перемену они все дружно, а было их четырнадцать человек в классе, побежали в расположенную рядом парикмахерскую и в ней, все вместе разом, подстриглись под ноль! Наголо! Благо такая стрижка стоила всего пять копеек. Представляете, какой шок испытали все учителя, когда в школу пришла толпа лысых пацанов! Но это было ещё не всё. На следующий день Женька с остальными мальчишками одноклассниками, вышел на улицу, и они стали ходить строем друг за другом по кругу перед школой на стадионе, держа руки за спинами и изображать заключенных на прогулке в тюрьме. Пример оказался заразителен. Ученики из других классов так же стали массово стричься наголо. Это был полный скандал! Школа с военно-патриотическим уклоном, а ученики – похожи на уголовников из колонии для малолетних. Директриса устроила всем разнос и кричала, что никогда не простит такой хулиганской выходки. В школу были вызваны родители всех подстригшихся, кроме Женьки. Его матери директриса устроила нагоняй одна на один, без свидетелей. А вот на встрече с остальными родителями произошел казус. Некоторые отцы постригшихся под ноль подростков, обвинили школу в непонятных претензиях к своим детям. То, видишь ли, школе не нравятся длинные волосы, то, теперь вот, – их отсутствие. Не угодишь вам! Вы уж, пожалуйста, определитесь со своими требованиями и более не морочьте голову, как детям, так и родителям. А так как среди таких вот родителей были некоторые, занимавшие достаточно ответственные руководящие посты, то про мальчишеские причёски в школе постарались благополучно забыть. Да и обрастали волосами виновники – очень быстро.

В школе Женька, по мере возможности, находился под надзором своей матери, а после школы о его свободном времени старался заботится уже отец. До пятого класса он привёл своего сына в кружок судомоделистов, и Женька несколько лет постигал искусство создания различных моделей кораблей. У него даже было несколько своих моделей, созданных его собственными руками, за которые он получил призовые места на соревнованиях во Дворце пионеров. Работа над ними в кружке помогла ему в обучении использования многих различных инструментов и привила навыки технического и конструкторского мышления. Когда же он перешел в шестой класс, то под влиянием некоторых одноклассников поступил в секцию борьбы самбо в спортивном клубе, при заводе «Двигатель». В обучении навыкам борьбы, он делал довольно хорошие успехи. Тем более, что этот вид спорта – ему нравился. Он учил его пластике, акробатике, самообороне и самозащите. Вскорости в секции он был одним из лучших борцов среди подростков – юниоров. Однажды их тренер повёл своих подопечных на показ в клубе кинокартины из Японии под названием «Гений Дзюдо». Женька был в полном восторге от увиденного фильма. В его лексикон впервые вошли слова: дзюдо и каратэ. Через некоторое время он стал понимать различие между самбо и дзюдо, а также уяснил боевые возможности карате. С помощью тренера после основных занятий он стал изучать и эту старую японскую боевую дисциплину. При этом он не был агрессивным по натуре, а старался использовать свои навыки в борьбе – только для самообороны и защиты других. В конфликтах он никогда не был инициатором. Скорее всего – он был миротворцем, но при этом всегда был готов дать отпор. Когда он перешел в седьмой класс, то стал пользовался уважением не только у мальчишек их класса, но даже и у старшеклассников. Особенно, когда он дал отпор одновременно двоим школьным хулиганам – второгодникам. Те лишь после этого злобно шипели ему в спину, но никогда более не пытались его задирать. Так что спорт, в виде боевых искусств, прочно вошел в его жизнь, так как очень хорошо соответствовал его представлению о положительном герое любимых книг и фильмов. Но в соревнованиях по самбо и дзюдо – он не участвовал, так как перед соревнованиями, как будто на зло, сломал ногу, получив закрытый перелом при прыжках через ступеньки школьной лестницы. Пришлось поваляться пару недель в гипсе. Но о карьере в спорте – пришлось забыть.

В летние каникулы перед седьмым классом, со своими друзьями по двору, Женька бродил по разным местам города. Их увлекали походы в дальние районы города, такие как различные городские музеи, морской порт, ипподром, яхт-клуб, пляжи… Часто они любили лазить по старым развалинам в стенах старого города. Его ещё в Таллине называют Вышгородом. При этом они всегда лезли туда, куда вход по тем или иным причинам был перекрыт или запрещен. Мальчишки могли пролезть в любую плохо заколоченную дыру в заборе или щель между прутьями старинной решетки. А уж по высоченным старинным городским стенам они лазили на спор с завязанными глазами. На случай, если куда-то было трудно добраться снизу, у них была припасена самодельная верёвочная лестница, сделанная из альпинистской верёвки, которую удалось случайно найти, после работавших на Вышгороде в старинном городском замке Тоомпеа, польских альпинистов – реставраторов. Видать, они её случайно забыли на улице под стенным карнизом, откуда она свалилась вниз под стену и зацепилась за выступ, а ребята её там увидели и забрали. Верёвка была длинной около сотни метров и с двумя стальными никелированными карабинами с обоих концов. Вечером Женька с Серёжей, в Женькином подвальном сарае – мастерской, через равные короткие промежутки навязали на ней узлами небольшие петли для ступней ног, размером с тарелку. Типа как для больших пуговиц. Получилась прочная верёвочная лестница, длинной примерно метров в тридцать, которая вполне выдерживала вес двух человек. С помощью этой импровизированной верёвочной лестницы, ребята спускались по стенам туда, куда снизу было никак не залезть. На Вышгороде частенько происходили обвалы в старинных домах, проседали булыжные мостовые, открыв при этом лаз в подземелье со сводом из кирпичной кладки. Часто при строительных работах или при археологических раскопках, кои постоянно велись в старом городе, откапывали полузасыпанные подземелья, на которых был построен за многие века город Таллин. Мальчишки же были – тут как тут. Стоило взрослым отвернуться, – как они бесстрашно лезли с самодельными фонариками из квадратной батарейки и прикрученной к ней лампочки, в эти тайные ходы старинных катакомб, презрев все возможные опасности и нормы самосохранения.

Один раз Женькиной ватаге открылся лаз возле осыпавшейся от времени подножия старой стены в таком месте на высоком выступе, куда никто ранее не лазил. Там обитали только голуби и вороны. Но пацаны, при помощи своей лестницы, смогли спуститься на этот выступ и пройти за угол стенной башни по окружавшему её карнизу шириной менее метра. Пока трое из них были внизу на карнизе, – Женька, оставшись наверху, отвязал закрепленную веревочную лестницу и скинул её вниз ребятам. Там её они привязали, спустили конец лестницы вниз и чуть позже, уже снизу, Женька опять смог к ним подняться на высокий каменный карниз. Обратно выбирались так же – двое из них спустились вниз, взяли сброшенную лестницу, поднимались наверх, опускали её вниз, и остальные уже – вылезали вдвоём наверх. Сейчас они вчетвером были на высоте около тринадцати метров до основания стены. Ниже основания – был пологий край скалистого холма, высотой ещё около тридцати метров. Над их головами была стена примерно ещё метров в десять. И в том месте, где карниз разрушился от времени и осадков, в самом нижнем основании верхней стены, – образовалось небольшое тёмное отверстие с глубокой трещиной, уходившей под углом вниз в стенную кладку. Естественно, что такая таинственная дыра не могла остаться без внимания любопытных подростков. И так, – вооружившись фонариками, свечками со спичками, своей верёвочной лестницей, – они бесстрашно полезли в этот загадочный лаз. Верёвочный конец лестницы прочно закрепили снаружи и первым, как всегда, – полез Женька. Щель была около трёх метров длинной и двух глубиной и оканчивалась достаточно большим тёмным помещением с полукруглыми сводами. Женька осветил вокруг себя всё поднятым в руке фонариком и позвал остальных ребят. В противоположном от лаза конце помещения был виден осыпавшийся обвал из грунта и кучи камней, выпавших из разрушенного свода и стен. То-есть существовавший ранее обычный вход в этот подвал – был разрушен. Самое интересное было посередине этого помещения! Это был полузасыпанный старинный винный погреб! По одной его стороне на подставках стоял ряд из крупных винных бочек, в количестве девяти штук, расположенных на боку. Они все были покрыты слоем пыли и мелкой кирпичной крошки выпавшей из потолка. На другой стороне, у стены, – был старый деревянный стеллаж, на котором в несколько рядов лежали десятки, а может быть и сотни, тёмных, покрытых толстым слоем пыли и паутины бутылок, горлышки которых были залиты сургучом. На стене, над стеллажами, был какой-то вырезанный из известняка старинный герб размером метр на метр. Женька со своим друзьями обескураженно смотрел на эти бутылки, совсем не понимая ценности своей находки. Они ожидали найти здесь старинный клад, или, как минимум, какие – ни будь рыцарские доспехи или оружие. Бутылки с вином – их совсем не впечатлили. Ребята открыли несколько бутылок, попробовали их содержимое на вкус, и бросили недопитые бутылки на пол. Вино было кисловатым, а в одной – почти как уксус. С досады они разбили около десятка бутылок, потом, плюнув на всё это – вылезли наружу. Более в это место они не наведывались и вскоре забыли про него.