Край заблудших
Автор обложки prommaste
Иллюстратор Lieyana
Издание подготовлено при участии литературного агентства «Флобериум».
© Левонесова К. А., текст, 2024
© ООО «ИД «Теория невероятности», 2024
Глава 01
Вспомнить слова
– Очнулся? Видишь что-нибудь? Помнишь? Или ничего?
Ничего…
– Говорить-то можешь? Я тебя спрашиваю. Давай, посмотри на меня. Я – лекарь. Хм… выглядишь сносно. А чувствуешь себя как?
– С… сносно?
– Понимаю. Ты из заблудших. Валитесь с неба на землю, ничего не помните. Даже слов обычных связать не можете. Попробуй со мной поговорить, давай. Поначалу будет сложно, но в голове что-то должно остаться. Вспоминай слова!
Вспоминай… Заблудший? Я? Ничего не помнил. А лекарь… выглядел сносно. Я не помнил слов.
– Говорить будешь?
– Бу-уду…
– Хорошо, хотя бы повторять в состоянии. Карл-то до сих пор едва два слова связать может. Давай-ка ты посмышленее него окажешься? Не хочу возиться еще с одним дураком. Ты кто? Помнишь? Скажи, если да.
– Н… не помню. Дурак?
– Это я дурак или ты? Шучу, все я понял. Ты, значит, совсем слов не знаешь. Ничего. Ходи, слушай. Чем больше будешь слушать, тем быстрее научишься говорить. И думать, наверное. В голове сейчас пусто поди? Даже сформировать мысли не можешь? Ничего, это бывает. Давай основные слова повспоминаем. Я буду показывать разные предметы, а ты их называй. Вот это что?
Лекарь показал. Что-нибудь. Нет. Не что-нибудь – что-то.
– Ничего.
– Ложка это, дурень! Сейчас как щелкну тебя ей по лбу. Повтори.
– Ложка это.
– Верно. Дай-ка голосовые связки посмотрю. Открой рот… Скажи: «а-а-а-а».
– А-а-а.
– Молодец. Только это не слово, ты его не используй. Вот на это посмотри. Что показываю?
Не помнил.
– Не ложка?
– Это уж точно, дурень. Ложку от карандаша отличить смог, молодец. Слушай, неудобно как-то с тобой общаться. Мне всех заблудших записывать надо. Понимаю, что сложно, но попробуй вспомнить свое имя. Как звать тебя?
Не помнил. Ложка? Нет. Карандаш? Нет. Лекарь? А-а-а-а! Что я?
– Давай помогу, – сказал лекарь. – Меня, например, зовут Лем. Ко мне всех заблудших приводят. Вас не так много, но и у меня время не резиновое. Не могу ходить за всеми да память восстанавливать, так что придется самому как-то выкручиваться. Память будет возвращаться постепенно. Или нет… тут уж как повезет. Но ты хоть говорить можешь, повторять. Уже получше, чем у некоторых. Так как, говоришь, тебя зовут?
– Не говорю. Не знаю.
– Ух ты! Два осознанных предложения подряд сказал. Хоть и коротких. Ты молодец, дурень. Но имя-то вспомнить надо.
Не помнил я. Не помнил!
– На, в зеркало посмотрись. Вдруг поможет.
Посмотрел.
– Давай подскажу. Вот это глаза. А эта странная штука посреди лица – нос. А говоришь – ртом.
– Лоб. – Я показал.
– Отлично!
– Ложки. – Я показал на глаза. – Ложки с небом.
– Не проведешь меня, дурень. Ты не вспоминаешь, а слова мои в разном порядке используешь. Так у нас дело не сдвинется… Имя давай, имя!
Я посмотрел лекарю в глаза. У него – ложки с землей.
– Давай повспоминаем, – сказал я.
– Дельное предложение. Давай. Как тебе помочь?
– Помоги… говори. Имена говори. Я вспомню.
– Марк? Кристоф? Максим? Каин?
– Не мое имя.
– Называю, какие знаю! Ишь ты, умный какой… Давай еще разные предметы назову. Это стол. Стул. Человек. – Лекарь показал на себя. – И ты человек. Мы это недавно вспомнили… Впрочем, ладно, до этого еще дойдем. По бокам – стены. Сверху потолок, а снизу пол. Ну как, словарный запас пополняется?
– Сверху небо, а снизу – человек, – сказал я.
– Глубокомысленно. Вот тетрадь, у нее страницы, листы иначе говоря…
Показался человек. Не лекарь.
– Как состояние? – сказал.
– Нормально. Бывало и хуже, – сказал лекарь. – Это Марк. Он тебя притащил. Марк, подойди, пообщайся. Мы пока слова учим.
Марк подошел. Посмотрел.
– Ну, скажи что-нибудь? Совсем тупенький или нам повезло?
Я сказал:
– Ты тупенький дурень. Я тебе сейчас ложкой по лбу дам. Ишь ты, умный какой. Не проведешь меня!
Марк открыл рот. Сказал: «ахаха». И я сказал: «ахаха». Поговорили.
– Я упал с неба?
– Ага. Я нашел тебя возле пруда. Знаешь, что такое пруд? Это такое место с водой…
– Он понимает, – сказал лекарь Лем. – Слова знает, сочетает хорошо. Просто не помнит их совсем. Вот уже несколько минут бьемся. Ты, Марк, как свое имя вспомнил?
– Да меня такого же тупого притащили. Сидишь как бревно, голова пустая. Кто-то что-то говорит – и память наполняется, как будто в пустое ведро по капле воду вливают. А пустоты еще полно. У тебя еще голова потом заболит. Будет больно – ищи Лема. Сейчас он у нас главный лекарь. Прошлый за границу ушел, сбрендил…
– Сбрендил? – сказал я.
– Ну да, с ума сошел, раз решился уйти. Или не надо ему еще про границу рассказывать?
– Не надо, – сказал Лем. – Сейчас бы с простыми словами разобраться. Возвращаемся к имени. Я-то могу тебя дурнем хоть постоянно звать, но если другие спросят… Ну хотя бы придумать ему что-нибудь. Я другим заблудшим придумывал.
– Нет, – сказал Марк. – Имя лучше вспомнить. Это важная часть нашего сознания, так Каин говорит. Вставишь не ту деталь – и вся картина испорчена. Не туда сознание повернет, совсем иначе судьба сложится. Вот был бы ты не Лем, а, например, какой-нибудь Мем – и не лекарем, может, стал бы.
– А кем?
– Шутом!
Лекарь и Марк сказали: «ахаха». Мой рот повернул вверх.
– О, ты улыбаться умеешь, дурень!
– Умею. Говорить умею. Смотри: судьба лекаря – помогать человеку. Шут какой-нибудь может землю ложкой таскать. Таскает землю, а пустоту не заполнит. Такая судьба у шута.
– Тебе бы книги писать, – сказал Марк. – Так мало слов знаешь, а такую тираду выдал. Талант!
– Талант с неба валится на человека. А тот может не помнить этого. Судьбу испортить. Нет памяти – нет человека.
Лем и Марк посмотрели. Я все испортил? Рты не открывают. Я, дурень, вставил не ту деталь. Сказал пустые слова.
– Знаешь… вспомнит он свое имя. Пока не трогай его, ладно? – сказал Марк. – Вижу в нем что-то… Пока пусть безымянным ходит. Лучше так, чем мы ему голову не тем забьем. Кажется, понимает он многое, просто слов пока не хватает.
– Не хватает, – сказал я.
– Вот именно. К Каину его отправить не забудь. Хотя знаешь… Нет, Лем, я сам его отведу. Поболтайте еще, книжки с картинками покажи ему. Пусть запомнит хоть что-то, что для общения пригодится. А то выдаст он такое при Каине… Может, хорошим обернется, а может, плохим. Выбор-то он всем предлагает.
– Всем. – Глаза Лема стали как пустота в ложках. Плохо лекарю? – Зайди через час, Марк. Я с ним слова подучу. Так, что у меня из книг есть… Ну, дурень, пока придется по нашим записям об анатомии работать. Читать ты еще вряд ли сможешь, но я могу вслух. Организм человека состоит из…
Глава 02
Каин. Знакомое имя?
Лем читал, я слушал. Хотя читать тоже мог, медленно. Многое узнал. Руки, ноги, голова. Почка, печень, немота. Немота – у других. Я мог говорить, но слов не помнил. Чем больше слушал, тем больше вспоминал. Лем иногда говорил не по книге, отвлекался. Что-то спрашивал. Мало, очень мало слов помнил… Думать было больно.
Мы – в лекарне. Здесь лекари лечат людей. Заблудшие – странные. Падают с неба на землю, редко. Не получают ушибов и открытых переломов. Кости целы, мозги больные. Желудок чувствует пустоту.
– Пища? – Я показал в книгу. Лем понял:
– А, есть захотел? Это мы легко… Посиди тут пять минут.
Он ушел. Пять минут – это мало. Лем ушел на больше. Еще я знаю час. Час – это много. Что между пятью минутами и часом?
Пришел. В руках держал…
– Помнишь, что это? – спросил лекарь.
– Ампутированный орган земли.
– Ну… можно и так сказать. Но лучше называй картошкой. Вот, держи. Шкурку с нее сними, вареная. Больше не дам, дурень, и так из своего пайка выделил.
Лем читал дальше. Я узнавал больше. Прочитал про возрастные болезни.
– Это бесполезная информация. – Он перевернул страницу. – У нас все равно никто не стареет. Каким попадаешь сюда – таким и остаешься. Просто кто-то из лекарей вспомнил, что есть такая штука – возраст. У нас книги такие, знаешь, как из разных частей сшитые. Кто что вспомнил – тот то и записывает.
– Какой возраст у меня?
– У тебя? Хм… Может, лет семнадцать.
– А у тебя?
– Я постарше явно. Двадцать, двадцать два, наверное. Но это только на вид. Так-то я здесь уже лет десять живу и ни капли не изменился.
– Что значит «на вид»? А как еще, если не на вид?
– Сложные вопросы ты задаешь, дурень. Мы в запутанное время живем. Ничего не понять. Память-то не только у тебя отшибло, у всех нас проблемы. Как тебе картошка?
– Полезна для пищеварительного тракта. Насыщает организм питательными ферментами. Язык участвует в процессе жевания.
– Короче, вкусно, я понял. Да уж, повезет Каину, если ты с таким словарным запасом припрешься… Надо было другую книгу выбрать, не по анатомии.
В лекарню зашел Марк.
– Как вы тут? Безымянный, хоть немного говорить научился?
– Научился, – сказал я. – Ты, Марк, эктоморф. Имеешь худое, вытянутое лицо. Тонкие длинные руки и ноги. Подкожный жировой слой отсутствует.
– Эм… – Марк остановил нижние конечности. – Ты чему его целый час учил, Лем?
– Книжку мы читали. По анатомии.
– И кто теперь дурень? Сказку бы лучше ему рассказал, чтоб по-человечески выражаться мог, а не вот этой вот лекарской фигней.
– Врач, – сказал я.
– Что?
– Не лекари. Врачи. Так называется.
Глаза Лема стали шарообразными, как две большие почки. Он открыл и закрыл рот. Что-то в глазах изменило строение.
– Точно… Врач. Врач! – Он напряг голосовые связки и издал высокий звук.
– Тише ты, – сказал Марк.
– Он вспомнил слово! Оно ведь на поверхности лежало, вон, про всякие почечные проблемы наши лекари целые книги исписали, а такое слово вспомнить не могли! Марк, он сам вспомнил новое слово! Которое мы – не помнили!
– Вот и помалкивай. – Марк напряг мышцы лба. Ярко выраженная неврастения. Или нет? Неверный диагноз. Просто напряг мышцы лба. Надо научиться говорить проще… – Дай парнишке шанс. Если Каин сразу его раскусит, заберет это. Понимаешь? Останемся все с носом. А это…
– Орган для распознавания запахов, – подсказал я.
– Я хотел сказать, что это для тебя ничем хорошим не закончится. Вставай, пойдем к Каину. Он уже заждался.
– Он будет диагностировать мой мозг? Магнитно-резонансная томограмма?
– Типа того. Лем, придурок, ты чем ему голову забил?.. Пошли, Безымянный.
Мы вышли из лекарни. Вокруг было много… много…
– Что это? – Я показал.
– Ты про что? Дома? Здания?
– Да, здания. Спасибо.
– Спрашивай, если что. А все вместе называется город.
Здания вокруг были разные. Высокие эктоморфы – Марк сказал, это театр и кухня. Экзоморфы, как три человека в высоту, – простые дома, здесь жили люди. Мы пошли по венам города – люди тоже ходили. Разного пола, возраста, строения тел, цвета волос. Дорога поднялась, и мы оказались чуть выше некоторых домов. Двигались в мозг города – самое широкое здание, будто бы все в извилинах. Наверное, там жил Каин. Большой дом, кожное покрытие – кровавого оттенка. Отверстия в стенах прозрачные, как мембрана.
– Все дома разные, – сказал я. – Почему?
– У них разные хозяева.
– Хозяева… Каин – хозяин города?
– Можно и так сказать. Он серьезный человек. Я бы тебя предупредил, только ты, Безымянный, еще соображаешь плохо. Выдашь меня… Нет, не могу. Придвинься ближе. Слушай. – Марк наклонился к моей ушной раковине, чтобы другие люди не слышали. – Каин предложит тебе кое-что. Подумай, прежде чем дать ответ. Это повлияет на твою судьбу сильнее, чем ты можешь представить. Я не могу прямо тебе советовать, соглашаться или нет, но… Просто попытайся до этого момента вспомнить как можно больше. Если бы ты успел хотя бы имя… Это бы дало тебе немного памяти. Ты непрост, про врачей вспомнил. Кстати, не говори об этом Каину. Я не запрещаю, но… лучше не говори. Правда.
– Хорошо. Спасибо.
Мы двинулись далее по венам города. Пульс учащался, люди быстрее передвигали конечностями. Два человека портили свои легкие возле дома. Они говорили слова, громко… наверное, их нельзя повторять. Что-то в этом мире я начинаю понимать.
Из земли росли зеленые ребра с маленькими плоскими конечностями. Склонялись над нами, закрывая, будто сердце.
– Это?.. – Я показал.
– Деревья. Их тут не особо много, хотя Дэйв пытается вырастить. Ничего не получается – и года не выдерживают, сохнут. Что-то растет только на полях да возле пруда.
– А где мы? Это все заблудшие?
– Все мы были когда-то заблудшими, – сказал Марк. – Кто-то пять лет назад, кто-то – тридцать. А кто-то – и все сто.
– Каин?
– Верно. Не знаю, сколько ему лет.
– Средний возраст человека составляет семьдесят два года.
– Ну, может, где-нибудь и так. Ты молодец, что книгу ту читал с Лемом, только там много лишнего. Знаешь, лекари же тоже заблудшие, иногда как вспомнят что-нибудь – бегут записывать. В итоге у нас полно книг о болезнях, которых у нас даже не существует. Целые талмуды расписаны, как капельницы ставить да рентген проводить, – только нет у нас такого, травками лечимся. Да и возраст тут – понятие относительное.
– А где не относительное?
– А вот этого, братец, никто не знает. Откуда-то мы все пришли, но откуда? Это большая загадка. Каин больше всех хочет ее разгадать, только вот, сдается мне, это непросто. Мы почти пришли. Вход там.
Вход – огромный рот, ведущий к мозгу. Здание, где жил Каин, состояло из странных линий и сосудов, переплетенных между собой. Все дышало и как будто двигалось.
– Жуткое зрелище, да? – спросил Марк.
– Тут все дома жуткие.
Это правда. Каждый дом – особенный, странный. Пока не мог описать, но смотреть на них было непросто.
– Я не пойду с тобой, Безымянный. Каин уже ждет. Не хочу лишний раз попадаться ему на глаза. Просто иди прямо по коридору, не ошибешься. Как дойдешь до двери, постучи.
Я вошел в здание. Впереди была бесконечная кишка коридора, поворачивала то вправо, то влево. Какой-то рудимент от входа до кабинета. Зачем такой длинный коридор? Наконец дошел. Ударил по двери три раза. Три – я знаю это, потому что Лем помог вспомнить цифры.
– Входи, – раздался голос. Я вошел.
Каин – высокий, худощавого телосложения. Сидел на стуле, напоминающем тазовые кости. На плечах Каина была кожа зверя… как же ее… шкура? Да, шкура животного.
– Представься.
Голос такой, что мне сразу захотелось упасть обратно на небо. Лишь бы не быть здесь.
– Я… не знаю своего имени.
– Новое тебе не выдумали? Это хорошо. Сядь.
У костяного стула Каина был еще один, обычный, маленький. Странно. Вроде бы только что я его здесь не видел.
Я сел.
– Безымянный, значит. Помнишь что-нибудь?
– Что?
– Что угодно. Два слова-то связать можешь?
– Могу и связать. И сказать. Слов знаю мало. Лем, лекарь, немного почитал мне книгу. Марк нашел меня у пруда. До этого – ничего не помню.
– Как и все здесь. – Каин выпустил из легких воздух. – Я в городе – главный. И всех новеньких должен пристраивать на места. К чему душа лежит?
Наверное, он хотел от меня услышать что-то, чего я сам не знал. Спросил ведь раз – я сказал, что ничего не помню. А теперь спрашивал опять. Думал, что что-то изменится? Что внезапно вспомню? Не получилось.
– А из чего выбирать?
– Да не из чего. Если б мог сам выбрать – уже ответил бы. Иногда приходят ко мне заблудшие да говорят: мне понравилось ходить по земле. Я их отправляю в поля. Или услышали звук из кузниц – тогда пробую пристроить их туда. Хотя туда редко кто подходит, не каждому дано… Раз тебе сказать нечего – мне и выбирать не из чего.
Я мог бы сказать, что мне понравились дома. Они похожи на органы. А вдруг бы меня сделали лекарем? Почему-то не хочу. И дома делать не хочу. А чего хочу?..
– В тебе ничего не проснулось, пока ты по улицам шел. Значит, будешь там, куда я укажу.
Он не спрашивал. Просто сказал. Каин – хозяин города.
– И куда?
– Посмотрим… Выглядишь молодо, у нас таких мало. Бегать умеешь?
Я посмотрел на ноги. Наверное, умею. Все умеют, у кого ноги есть.
– Да.
– Был у нас один человек, письма разносил. Только он недавно шагнул за границу. Знаешь, что такое граница?
Я задумался. Каин тоже.
– Наверное, знаю. Это как у человека. Кожа – граница человека. Он за нее выйти не может. А если выходит – умирает. У города тоже есть граница?
Хозяин улыбнулся. Мне это не понравилось – жутко.
– Интересная идея, малец. И очень точная. За границу выходить нельзя. Выйдешь – и обратно не вернешься. А может, тебя за ней уже и не будет. Тут уж от того зависит, кто во что верит. Будешь нашим почтальоном. Это важное дело, без работы не останешься. В городе много кто кому что-то должен сказать, но почему-то сам не может. Ты будешь связью для разных людей.
– Нерв?
– Что? – не понял Каин.
– Нервы. Как в теле, – сказал я. Слова в книге Лема были разные, всего помаленьку. Про это он тоже мне читал. – Мозг дает сигнал, а нервы разносят его по организму. Если нерв работает плохо, сигнал не доходит или доходит поздно. Если человек подносит руку к огню, мозг дает сигнал – опасно, больно! – и он по нерву должен успеть дойти до руки, чтобы человек ее отдернул.
Каин постучал пальцами по своему костяному стулу. Помолчал. Потом сказал:
– Ты интересный. Кажешься мне умнее многих, кто сюда приходит. Работа почтальона тебе подойдет – ты, значит, будешь нервом, а я – мозгом. И мы не дадим телу города обжечься, если жители слишком приблизятся к огню. Мне нравятся ребята вроде тебя. Хочешь сделку?
– Сделку?
Наверное, об этом говорил мне Марк. Что я не должен соглашаться. Послушаем, что скажет Каин.
– Многие живут здесь в приюте, теснятся, толпятся. Но особым людям я даю новые дома. Хочешь себе такой?
– Хочу! – сказал я раньше, чем нервы донесли от мозга сигнал об опасности.
– И это отлично! – Каин приподнялся, собираясь протянуть мне руку. – Взамен попрошу твой талант.
– Какой у меня талант?
– А кто ж его знает? Может, лучше всех умеешь колоть орехи. Зачем тебе это в нашем городе? У нас и орехов-то особо нет. Ты про талант не знаешь, я про него не знаю. Наверняка он бесполезен – как у большинства людей. Так почему бы не обменять его на нечто полезное?
– Дом – полезный, – решил я.
– Именно.
– А вдруг талант тоже полезный?
– Это уж ты решай, малец. Если откажешься – будешь спать в общей комнате, с сотней таких же людей. Во сне некоторые храпят, другие издают звуки похуже… А если понравится девушка, ты ее даже к себе привести не сможешь. Потому что некуда. Так не лучше ли выбрать нечто прекрасное и материальное? Дома у нас особые, подстраиваются под хозяина. Я дам тебе семечко, а ты вырастишь из него целое здание. Может, это будет огромный замок – если повезет.
Замок? По пути я видел несколько. Наверное, тут многие соглашаются на это. Или Каин не всем предлагает? Наверное, не всем, только особенным. Как я.
– Так что? – Он протянул руку вперед и ждал. – Согласен?
– Мне кажется, я люблю орехи. Оставлю талант себе.
Каин опять улыбнулся, убрал руку и сел на стуле ровно. Я думал, он станет злым, жутким. Но он выглядел сносно.
– Интересно. Ладно, малец, тогда без дома останешься.
– И все?
– А ты надеялся, я буду тебя уговаривать? Бесполезно. То есть, конечно, можно. И если бы я постарался – наверняка бы уговорил. Но суть не в том. Знаешь, в наш город все попадают без памяти. А человек без памяти – это кто?
– Никто?
– Вот и я так думал. Чистый лист, на котором можно рисовать что угодно. Рисовать я не люблю, но умею – обменял талант у одного… Так вот. Я думал, раз все люди без памяти, то и действовать должны одинаково. Они ведь все начинают существовать ровно в момент, когда оказываются заблудшими, – когда просыпаются в нашем городе. И тогда они должны бы на все отвечать одинаково. Но я каждому предлагаю выгодную сделку – а соглашаются не все. Почему?
– Почему?
– Не знаю. Возможно, человек состоит не только из памяти. Вот что, малец, раз не досталось тебе семя для нового дома, будешь жить вместе с другими. Выйдешь отсюда – поверни направо, иди прямо. Увидишь здание, похожее на гору, – заходи в него. Найдешь там Марфу – она выделит место. Но до того загляни к нам на бумажную фабрику. Это прямо напротив моего дома. Там делают бумагу, но тебе нужно не само производство, а у входа прозрачная труба. Заходи туда каждое утро, бери почту и разноси – там уж будет написано, что кому. Иногда – мне. Если сам не вызову, ко мне без спросу не суйся, просовывай письмо под дверь. Пока все понятно?
– Да.
– Еще тебе понадобится форма. Почтальон не только почту разносит, но и слова. У тебя с памятью, как вижу, все неплохо. Если человек подзовет тебя на улице, подойди, выслушай – и доставь послание кому укажут. Лучше делать это до конца дня.
– А тут есть дни? Я не видел солнца.
В глазах Каина что-то изменилось. Губы раскрылись, что-то начали произносить, а он будто перестал меня видеть.
– Солнца? – расслышал я тихое слово. – Никто не помнит солнца. Или уже помнят? Нужно узнать… Ты, – он заговорил громче, – ориентируйся на часы. Они повсюду: на домах, внутри домов, на улицах иногда. Как пробьет двенадцать ночью – значит, сутки закончились. Форму найдешь на складе. Где склад… сам разберешься, мне нужно подумать. Свободен!
Я встал и ушел.
Сначала мне казалось, что мы с Каином говорим на одном языке, но в конце с ним что-то случилось. Заболел от слова «солнце»?
Глава 03
Доставка слов
Прошел кишку коридора, вышел… буду думать, что это рот. Да, вышел через рот дома.
Мне нужно было на бумажную фабрику. Действительно – прямо напротив мозга Каина. Не самое большое здание, но все же выше некоторых. Из потолка торчала труба – дым валил. Кстати, вот и часы – прямо на входе. 13:20. Времени до вечера еще много, смогу поработать. Интересно, работал ли я когда-нибудь раньше? Как будто да, но мне не платили.
Я заглянул на фабрику. На входе встретил мужчина с волосяным покровом над губой. Серьезный, хмурый.
– Ты здесь не работаешь. Чего надо?
– Я почтальон.
– А форма где?
Я пожал плечами.
– Только что стал почтальоном. Не успел взять форму. Каин сказал, что сначала письма получить надо.
Мужчина пропустил. Прямо у входа висела огромная труба – прозрачная, из стекла, наверное. О, я вспомнил слово «стекло»! Побыстрее бы узнать больше. Почитаю письма, должно помочь. Пока Лем мне читал, я пытался следить – отдельные буквы узнавал, но собрать их в слова пока было сложно. Может, тут как с памятью – просто нужно опять научиться.
– Как достать письма? – спросил я.
– Кто из нас почтальон, ты или я? Прошлый вроде просто руку подносил к этой штуке. – Мужчина кивнул на трубу, уходящую через верх вбок, прямо сквозь стену вглубь фабрики. – А вот сюда местные складывают письма, тоже не забудь.
Он указал на ящик, на который я до этого не обратил внимания. Я подошел, открыл крышку. Внутри было только одно письмо.
– И все? – удивился я.
– Почтальона давно не было, вот никто и не шлет ничего. Может, и это письмо уже доставлять некому.
Я забрал письмо и поднес руку к трубе. Что-то затрещало, стены затряслись. Стало жутко, я отдернул руку – и тут из трубы вылетело нечто и ударило по лбу.
– Ай!
Это уже было не похоже на письмо – лист, свернутый в трубу и перевязанный красной веной. Сбоку подпись: «Каину». И как такое под дверь просунуть? Ладно, попробую.
– Спасибо. До свидания, – сказал я и опять порадовался: «до свидания» – это я сейчас вспомнил, мне еще не говорили. Слова возвращаются!
Интересно, можно ли читать чужие письма? Наверное, да, они же никак не запечатаны, только делать это надо не на улице. Лучше спрячусь куда-нибудь, где не заметят. Вот у фабрики закуток – наверное, там люди не ходят.
Я стащил вену с бумажной трубы… Не вена, лента. Так это называется. Стянул ленту и взглянул на послание:
909 – Монетный двор.
5 – Кузня.
108 – Ткацкая…
Список был большим, но ничего, кроме цифр и названий зданий, не было. Я вернул ленту на место, сжал трубу, чтобы она стала плоской, – как выйду из закутка, просуну под дверь Каина. Второе письмо было адресовано некому Мирту в доме 80. Значит, у домов здесь есть номера. Достать бы карту… В письме говорилось:
Опять видел следы с пеной. Ты мне не верил? И снова в пятницу! Прямо у кузницы, как и раньше. Нам нужно ее увидеть, понимаешь? Давай на следующей неделе попробуем.
Пятница… Это день недели. Неделя – семь дней. Тут есть дни недели, но нет солнца – только часы, которые отмеряют время. Я взглянул на небо – светло, но источника света нет. Да и откуда я могу знать про солнце? Я помню, как оно выглядит: огромное, яркое, обжигает глаза. Откуда же я его помню? Значит, там, где я был раньше, солнце было. И Каин про него знал – удивился не самому слову, а тому, что я его помню. И вообще, раньше – это когда? Лем сказал, что на вид мне семнадцать лет. Где же я их провел? Как меня звали?
Почему-то надеялся, что теперь, когда я начал вспоминать слова и даже смог читать, имя вернется ко мне. Но нет – пустота…
Я вышел из переулка, сунул под дверь Каина послание со списком зданий и задумался. Нужно было найти форму на складе.
– Извините. – Я обратился к прохожей. Она несла корзинку с чем-то съедобным. – А где здесь склад, где можно взять рабочую форму?
– Иди туда, на ткацкой фабрике выдают. – Она махнула в сторону лекарни, и корзинка опасно наклонилась. Я перехватил, чтобы помочь.
– Давайте донесу, вы же как раз туда идете?
– Верно, малыш. Спасибо. А ты здесь новенький?
Мы шли вместе недолго. Девушка больше расспрашивала, я что-то отвечал. О городе ничего нового узнать не сумел, зато нашел первого заказчика:
– Так ты теперь почтальон? Знаю, вам не положено брать посылки, только послания, но, может, отнесешь это Карлу? Он живет в приюте, у Марфы.
– Я тоже там теперь живу.
– Отлично! Вот, передашь ему? – Она вытащила из корзинки батон хлеба. – Я давно обещала, но никак в ту сторону попасть не могу. Хожу от дома до поля и обратно, ни на что времени не хватает.
Я забрал посылку. Положить некуда, а руки заканчиваются: хлеб, письмо в дом 80, еще сейчас форму куда-то девать надо… Но не мог же я ей отказать? Она мне помогла.
– Передам. Может, еще на словах что-то сказать?
– Не поможет, малыш, Карл говорить-то почти не умеет, да и понимает плохо.
Наконец она свернула в свой дом (номер 12), показав на склад. Большой такой амбар в двух кварталах отсюда. Я направился туда.
На складе, пристроенном к еще одной шумной фабрике, меня тоже встретил мужик с усами. Наверное, им так и выдавали работу: есть усы – будешь главным встречальщиком на очередном заводе или на складе. Мужик выдал мне форму. Синюю, очень удобную. По бокам – широкие карманы, как раз размером под письма. На плече были изображены сандалии с крылышками по бокам. А еще – сумку, тоже синюю. Туда-то и отправится хлеб для Карла!
– А где дом номер 80? – спросил я.
– А кто там живет? – спросил мужик со склада.
– Кажется… Мирт. Да, так его зовут. – Я сверился с письмом.
– А, Мирт… Опоздал ты, Мирт недавно за границу шагнул. Теперь в кузне только двое работают.
– Что же мне делать с ненужным письмом?
Мужик странно покрутил головой, будто надеялся найти ответ на потолке.
– Сжечь? – наконец предположил он.
Наверное, так и придется. Я бы вернул отправителю, но тут он не указан.
Пока других дел не было, я решил найти приют Марфы. Опять подсказал прохожий, и я отправился в сторону дымящихся труб. Люди поглядывали на меня, но пока никто не подзывал. Я слышал только «наконец появился почтальон» и подобные фразы. А платят ли за работу деньги? И должен ли я платить за приют? Самое-то важное Каин мне не сказал. А может, тут денег нет, как и солнца? Хотя что-то про Монетный двор было…
Теперь я внимательно рассматривал дома, которые встречались по пути. Нужно запоминать, чтобы потом при необходимости найти. Были зáмки, как и говорил Каин, но какие-то ненастоящие: маленькие, скорее дома-переростки с башенками. У небольших зданий были номера – вероятно, тут люди жили, а не работали. Разного стиля, размера, вместе они смотрелись как разбросанный детский конструктор. Кажется, я даже нашел столовую – круглая, она чем-то напоминала многоэтажную кастрюлю с окнами и с крышей вместо крышки.
Приют не был похож на что-то определенное – просто длинное здание с несколькими входами. В один из них забрел и я, ожидая увидеть очередного усатого мужика. Но нет, вместо этого – небольшая прихожая. Встретил меня парень, рассматривавший собственные ботинки.
– Извините, а как найти Марфу? – спросил я. Парень поднял глаза, но ничего не сказал. – Это же приют, верно?
Незнакомец снял ботинок и поднял его за шнурок, будто предлагая мне.
– Э-э… Я ищу Марфу. Она здесь?
Парень несколько раз прыгнул на одной ноге, оборачиваясь вокруг своей оси, и с довольной ухмылкой опять протянул ботинок.
– А ты случайно не Карл? – догадался я. Парень закивал и наконец перестал совать мне обувь. – Держи, тут тебе кое-что передали.
Карл вцепился в кусок хлеба, словно не ел несколько лет. Уже через секунду булка исчезла, а я прошел вглубь здания.
За следующей дверью открылась гигантская комната с сотнями кроватей. Где-то лежали люди, но большинство пустовало. У каждой кровати – маленький деревянный шкаф. Иногда ряды спальных мест прерывались – там стояли столы с лавочками, кто-то играл в карты или просто болтал шепотом, чтобы не будить остальных. Я подошел к одному из таких столов.
– Где я могу найти Марфу? – тихо спросил я.
– О, у нас появился почтальон! – обрадовался один из моих будущих соседей. – Вон же она ходит, в белом.
Он указал на женщину, которая бродила между кроватей и иногда касалась головы спящих ладонью. Я поспешил к ней.
– Простите…
Она неторопливо повернулась, прислонила палец к губам и взглянула на одного из спящих. Тот беспокойно ворочался и что-то бормотал, но, стоило Марфе коснуться его лба, сразу успокоился.
– Идем, – прошептала она и отошла от кроватей. Я последовал за ней. Чудная женщина. От нее веяло спокойствием, добротой. Белая одежда была сделана словно из простыней. – Ты будешь здесь жить?
– Наверное… Каин сказал, что да.
– Ты отказался от его предложения? – Показалось, что ее эта новость обрадовала.
– А он что, всем это предлагает?
– Дом в обмен на талант? Увы, да. Увы, многие соглашаются. Увы…
– Я отказался. Но я тут всего один день… совсем ничего не знаю и не помню.
– А имя?
– Тоже не помню.
– Не бойся, маленький. Может, во сне вспомнишь. Сон многим позволяет вернуться во времена, которые никогда в реальности не вспомнишь.
Я оглянулся на кровать, у которой мы только что стояли. Тот беспокойный человек улыбался, не открывая глаз. Тоже что-то вспоминал? Может, дни, когда он был счастлив?
– Ты можешь приходить сюда, когда захочешь, – сказала Марфа. – Пусть вот это место будет твоим. Оставляй вещи в шкафчике и не бойся, что кто-то тронет, – он откроется только тебе.
Пока мне нечего было оставлять, только старую одежду. Впрочем, сейчас она мне в сумке ни к чему, так что я сразу выложил ее в свой шкаф.
– А где можно достать еду? У меня нет денег…
– В столовой тебя накормят. Деньги трать на что-нибудь другое.
– Например?
Марфа пожала плечами.
– Я покупаю простыни, если старые рвутся. После плохих снов иногда и кровати ломаются. Кто-то покупает одежду, украшения. А Зима – вон он, как раз собирается убежать, – он тратит деньги особым способом. Мне кажется, вы с ним подружитесь, попробуй.
– Зима? Странное имя. – Я вспомнил, что это значит. Холод, снег, лед… Бывает ли здесь зима? Если нет, лучше не спрашивать.
– Придуманное, – вздохнула Марфа. – Если кто-то предложит тебе имя, откажись. Лучше вспомнить самому. Зиме придумали, и он теперь не знает, кто он на самом деле. Даже во сне не знает.
– Спасибо… тогда я лучше поспешу к нему.
Что за особый способ тратить деньги? Я подошел к мальчишке – он, кажется, был еще младше меня. Светлые волосы спадали на лицо. Если здесь есть парикмахеры (это люди, которые стригут волосы! Помню!), он к ним не заглядывал. Я ощупал свою голову – у меня тоже волосы, кучерявые, чуть длинноватые. Вырвал один. Светлый. Зачем вырывал? Я же видел себя в зеркале.
Зима копошился в своем ящике, отсчитывая монеты.
– Привет, – поздоровался я.
Зима поднял взгляд и добродушно улыбнулся. В этот миг я понял – подружимся, еще как. Хотя пока и не знаю почему.
– Привет! Ты почтальон?
– Похоже, что так. А ты?
– Я в полях работаю. Но сегодня выходной. Хочешь со мной?
– Куда?
– К Лете!
Зима, Лета…
– К реке, что ли?
– Да. Я туда каждый выходной хожу.
– Зачем?
– Там людям нужна помощь!
Как же он им помогает? Может, там живут бедные, а он отдает им деньги? Наверное, я бы предпочел купить новую одежду, не ходить же постоянно в форме и тех тряпках, в которых меня притащили к лекарю. Но, раз дел сейчас все равно нет, почему бы и не сходить с ним? Я бы посмотрел на Лету. Широкая ли она? А что за ней – продолжение города?
– Идем, – согласился я. Зима достал еще несколько монет и закрыл шкафчик. – Прости, это, наверное, слишком нагло. Но Марфа сказала, что шкаф открывается только владельцу. Можно попробую?
– Валяй! – разрешил Зима, и я дернул несколько раз дверцу. Даже не шелохнулась. После этого Зима легко, без всяких ключей сам ее открыл. – Марфа не обманывает! Может, утаивает что-то, но не обманывает. Так что, идем?
Мы вышли из приюта. Зима рассказал, что трижды в день нужно заглядывать в столовую за едой – причем в любое время, когда удобно. Продукты туда доставляют с полей – там есть и растения, и животные.
– Но ходить туда можно только работникам.
– А если почту надо отнести?
– Вряд ли тебя попросят. Но если вдруг – просто оставь в амбаре у полей, а дальше не суйся.
– Иначе что?
– Иначе вылезет из-под земли огромная рука и схватит тебя, клац! – Зима сжал кулак и рассмеялся. Я так и не понял, шутил он или нет.
– Куда еще лучше не ходить?
– Да не знаю. В кузню можно, наверное, но туда все равно никто не суется. Жарко, душно. Там только три человека работают – больше никто молот поднять не может.
– Такой тяжелый?
– Ну, вроде того. Кузница прямо возле Леты стоит, мы ее даже увидим. А еще возле нее растут нарциссы – цветы такие, очень красивые. Если кузнецы увидят, что ты их рвешь, с ума сойдут, тем же молотом в тебя запустят. Но если очень хочется, можешь и сорвать. Я один раз дарил Марфе. Она улыбалась.
Минут через пятнадцать – я проверял по часам, которые были расставлены на каждом углу, – мы вышли к реке. Она появилась из-за домов внезапно, широченная, едва другой берег видно, хотя кое-где она сужалась. За ней – лес и горы до небес. А по самой реке… я застыл – страхом сковало все тело.
– Эт-то кто?
По Лете плыли сотни, тысячи лодок. Весла вращались сами, словно их держали невидимки, а в лодках сидели люди – кто в костюмах, кто в обносках. Кто-то задумчиво смотрел в воду, другие не могли оторваться от собственных рук. Попробовал рассмотреть тех, кто поближе, – большинство из них были стариками, морщинистыми и некрасивыми.
– Не знаю кто, – ответил Зима. – Они тут постоянно плавают. Наверное, это часть реки. В земле же бывают сорняки – а вот тут эти… Ты, главное, воды не касайся, а то рука отсохнет на неделю. Смотри, я как-то раз попробовал.
Зима показал палец – в целом здоровый, но на кончике черная, будто обуглившаяся кожа с отсохшим посеревшим ногтем.
– Зачем мы пришли?
– Сейчас покажу… подожди.
Зима вгляделся в проплывающих, стараясь кого-то найти. Потом показал больным пальцем:
– Вон, видишь? Оглядывается постоянно. Другие вниз смотрят, а он что-то ищет.
Действительно, метрах в двадцати от нас плыл мужчина, с завистью поглядывавший на другие лодки. Он даже пытался как-то жестикулировать, кричал – но голоса не было. Лодка из-за его метаний раскачивалась, и он тут же успокаивался, боясь упасть, а через секунду пытался снова.
– Э-ге-гей! – закричал Зима и поднял вверх одну монетку. Проплывавший тут же замахал руками и даже неуклюже попытался встать на колени. – Не знаю, почему им так нужны деньги. Но мне-то они совсем ни к чему, вот и кидаю монеты им. Предлагал яблоки, камни, пуговицы – нет, им именно монеты нужны.
Мы двигались по течению, стараясь не упустить из виду этого мужчину. Зима попробовал бросить монету, но она упала в воду, чуть-чуть не долетев. Проплывавший чуть не нырнул за ней следом, в последний момент одумался и взмолился об еще одной.
– Давай я попробую. – Я взял у Зимы монету, прицелился и бросил. На этот раз она прилетела прямо в нужную лодку. Мужчина бросился за ней на дно, отыскал и счастливо помахал нам.
– Им две нужны, – подсказал Зима, и я бросил еще одну. Опять попал – на этот раз прямо проплывавшему в руки. Тот поднял ладонь в знак признания и сел, успокоившись. Он тут же слился с другими людьми, и через десять секунд я уже не мог отыскать его среди прочих проплывающих.
– Зачем им деньги?
– Не знаю. Но очень-очень нужны. Пойдем, еще кого-нибудь отыщем.
Мы бродили по ровному каменному берегу, бросали по две монеты всем, до кого могли добросить. Далеко-далеко, метрах в ста, проплывала такая же отчаявшаяся, как тот мужик, женщина. Я хотел помочь и ей, но никак не мог прицелиться и спустил около десяти монет впустую. Там уже Зима остановил:
– Давай помогать тем, кому можем помочь.
– Жалко ее. Не знаю почему, но жалко.
– Всех жалко, братец, но смотри, она уже далеко уплыла. Давай других спасать.
Так было, пока у Зимы не закончились деньги. Я уходил с берега с четкой мыслью, что уже не буду покупать себе одежду или что-то еще – даже самая расчудесная куртка не нужна мне так, как монеты этим людям. Почему – не знал, но чувствовал это. Ничего я об этом мире не знал… Может, эти люди чувствовали пустоту? Как и я весь этот день. Чего-то не хватало в душе, в сердце. Я не знал, чем заполнить пустоту у себя. Но эти люди – знали, и мы им помогали.
– Смотри, вон кузница, я про нее говорил.
На берегу стояла кузница – небольшой одноэтажный дом, огороженный забором. Из трубы валил дым, сбоку было пристроено водяное колесо – оно перекидывало воду из Леты, а земля рядом с ним была безжизненной – черное пятно среди цветастого газона. Вокруг – похоже, нарциссы, о которых говорил Зима.
– Спасибо, что показал мне Лету. А сейчас мне надо в кузницу.
– Смотри, чтоб не прогнали.
– У меня письмо… Хоть одним глазком, но загляну. Кстати, сегодня какой день недели?
Зима задумался.
– Вторник? Да, вторник. Ладно, братец, пойду в столовую. Увидимся вечером.
Он ушел, а я двинулся к кузнице. Зачем мне туда? Письмо предназначалось человеку, который уже шагнул за границу, что бы это ни значило, но, может, хоть что-то новое узнаю?
Глава 04
Сколько стоит солнце
Я побродил вдоль забора, не решаясь войти. Звоночка или другого способа позвать кузнецов не было, входить без спроса было страшновато – особенно после заверения Зимы, что в меня могут запустить молотом. Интересно, что они тут делают? «Кузница – 5», – говорилось в письме Каину. Чего пять?
Вдруг двери здания распахнулись, и из него вышел запыхавшийся силач в кожаном фартуке. Он небрежно вытер лицо какой-то тряпкой и жадно вдохнул воздух, после чего заметил меня.
– Чего тебе, малой? – пробасил он.
– У меня… – Мой голос на фоне его грома показался никчемно тихим. Кузнец даже подошел, чтобы расслышать.
– А?
– У меня письмо… Оно для Мирта, но мне сказали, что он недавно вышел за границу. Теперь не знаю, что делать с этим. – Я протянул письмо кузнецу. Тот взял бумагу, но даже не заглянул внутрь.
– Месяц как вышел. Я уж и забыл, что отправил письмо. Мирт в последние дни совсем захворал, на работу не приходил. Я хотел его расшевелить. Мы из кузницы редко выходим, даже не знали, что почтальон пропал. А забирать как-то несподручно было… Сожгу его.
– А о ком вы писали? Кого хотели поймать?
– О! – Глаза силача стали мечтательными, он взглянул в небо и улыбнулся своим мыслям. – Мы еще не видели ее, но знаем, что она хранит нас. А те, кто был до нас, – видели и даже говорили с ней.
– Кто она?
– Кто… кто ж ее знает! Я вижу иногда белую тень, но только приближаюсь – она прыгает в Лету. А иногда замечаю ее следы – вон там, где земля сожжена водой. Несколько раз даже находил белые волосы на цветах – легкие, как паутина, прочные, как железо! Вот, я из них сплел – даже в самый разгар работы не раскаляется, хоть и на металл похоже. – Кузнец, не снимая, показал цепь на шее, похожую на обычную, хоть и очень тонкую, проволоку серебряного цвета.
– Как она может прыгать в Лету? Вода же убивает.
– Видимо, ее не убивает. Или ты не веришь, что я видел?! – Кузнец мгновенно вернулся из мечты на землю, набычился.
– Верю, просто интересно…
– Да… Мирт тоже не верил. А меня греет, что за нами кто-то присматривает. Спасибо, что хотя бы попытался отнести письмо, малыш, но теперь можешь идти.
Пожалуй, этот громила – единственный, кто действительно может звать меня малышом. Надо бы поскорее вспомнить свое имя.
– А правда, что ваш молот никто поднять не может? – вдруг спросил я, уже почти отойдя от забора.
– У нас три молота. И пока два работника. Ха! Я буду смеяться, если у тебя получится, но хочешь попробовать? Говорят, это не от силы зависит!
Раззадорившись, громила вперевалочку отправился в кузню и вернулся с инструментом. Я ожидал увидеть бандуру размером минимум с меня, но нет – небольшой такой молоток.
Кузнец аккуратно поставил его на землю рукояткой кверху и жестом пригласил попробовать. Я коснулся дерева – теплое, приятное. Потянул… Будто прикован к земле! И двумя руками хватался, и ногами упирался, и живот почти надорвал – а молот ни на миллиметр не сдвинулся. Наконец я сдался.
– Не получается.
– Значит, оставаться тебе почтальоном! Бывай!
Посмеиваясь своим мыслям, кузнец легко перехватил молот, подкинул его, красуясь, и побрел к себе.
– Ну и дела…
Работа на этом закончилась, но день чем-то занять надо было. Я вернулся в приют, попросил у Зимы бумагу с карандашом – он у кого-то тут же ее одолжил – и пошел осваивать город и рисовать карту. В центре поставил сам приют, исследовал несколько улиц, проставляя номера домов. Тут кто-то подозвал передать послание в другую часть города – и я понесся рассказывать, что сегодня в девять вечера будет сбор друзей возле пруда. Пруд тоже, кстати, на карте отметил – пробегал мимо него по пути. Он оказался совсем недалеко от Леты. Интересно, там остался след от моего падения?
Только передал одни слова, как попросили отнести другое послание – что в торговой лавке (нарисовал ее тоже) продают какую-то интересную вещицу, о которой адресат давно мечтает. Что именно – не говорилось.
Одна девушка по пути сказала передать соседке из дома напротив, чтобы та не стучала по ночам. Тут я застрял на добрые полчаса, перенося взаимные угрозы через дорогу. В конце концов девушки плюнули на меня и просто начали кричать друг на друга, а я поскорее ушел.
Так и провел время до самого вечера. Потом заглянул в столовую – люди вставали в очередь за едой. Кушать можно было прямо там, а можно – уносить домой. Я решил не вонять котлетами из баранины на весь приют и поел на месте. Не идеально, но съедобно. Мозг подсказывал, что я пробовал что-то вкуснее, желудок же радовался, что ему досталось хотя бы это.
В общем, в приют вернулся совершенно вымотанный. Нашел уборную и душ – общие, конечно. Воду, как я выяснил, каким-то образом перерабатывают, отстаивают на одном из заводов, после чего ее можно пить, ей же поливают растения в полях и моются. Как подсказал мне мужик, который вышел из душа передо мной, в противном случае любое умывание заканчивалось бы походом в лекарню. Мыло тоже было общее. Преодолев брезгливость, я все же его использовал. Под водой не растворился, и то ладно.
Лег на кровать. Многие уже заняли свои места и похрапывали. Мне достались довольно тихие соседи, а вот прямо возле Зимы мужик так храпел, что дрожали шкафчики.
Я думал, что усну за мгновение, но проворочался, наверное, целый час. Мучали вопросы: где я? Кто я? Откуда я пришел – и остальные тоже – и пришли ли мы из одного места или из разных? Что за странное чувство, будто я должен что-то сделать, но не знаю что? А еще я очень боялся, что через несколько таких же суетных дней совсем перестану задаваться этими вопросами. Тут вряд ли кто-то часто об этом думает, а то можно и с ума сойти. Уж не потому ли уходят за границу?
Подошла Марфа, села на край кровати. Я согнул ноги, освобождая место.
– Не спится? – спросила она.
– Не получается. А вы сами спите?
– Чаще, чем ты думаешь, малыш.
Нет, ей тоже разрешается называть меня малышом. Даже когда у меня появится имя. В какой-то миг мне показалось, что она заботится обо мне как… как… что же это было за слово? Такое теплое, светлое, женское. Такое слово, что хочется в него укутаться с головой, – почему же я не могу его вспомнить?
– Закрой глаза, – попросила Марфа.
Я послушался и почувствовал у себя на лбу приятное прикосновение ее прохладной руки. А дальше провалился в сон…
Теплая ладонь у меня на щеке. Мягкая, тонкая, родная. Моя рука больше – мы измеряли раньше, забавляясь. У девушек всегда изящные руки, но у нее – особенно. Помнил, что раньше я не мог отвести от них глаз. Наблюдал, как она выводила конспект в тетради – красивым почерком, будто заполняла древний свиток. «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Так говорят. Мое же сердце любило смотреть и трогать.
Она улыбнулась, и от этого мне самому захотелось улыбаться.
– Конечно, я буду с тобой встречаться. Уж думала, и не спросишь!
Ее губы коснулись моих. Приятно.
Только я не мог вспомнить – кто же она?
Утро началось с грохота часов. Думаю, они во всем городе в одно время звенят, оповещая о новом дне.
– Мне сюда. – Я собирался попрощаться с Зимой: ему нужно было отправляться в поля, мне же – на бумажную фабрику за новыми письмами. – До скольки ты работаешь?
– До восьми примерно. Прихватить тебе яблок?
– А это не запрещено?
– Я скажу, что это для меня. Мне – можно, – похвастался Зима. – Другие за деньги покупают. Иногда в столовой выдают, но редко – у нас не слишком много фруктов. Как-то был пожар – кто-то что-то кинул в костер. Бахнуло громко, горящее полено в сад отлетело. Спалило половину деревьев. Пока воду из Леты натаскали, половина людей без ног осталась, из ведер все на них проливалось. Лекари потом долго за целебными травами к нам порывались пойти, но на поля им тоже нельзя.
– Тушили водой из Леты? Так она ж того… убивает. И растения тоже.
Зима замер. Явно никогда об этом раньше не задумывался. Через секунду пожал плечами и легкомысленно ответил:
– Да кто ж его знает? Мы и огород ею поливаем. Там есть такие заводи у Леты, прямо у полей – оттуда и берем воду, если нет времени идти до отстойника. Она все еще калечит, но не сжигает растения. Даже не спрашивай, как это работает.
– А что с теми, кто ноги потерял?
– Во время пожара-то? А чего с ними будет? Больные ноги оттяпали, ребята полежали месяцок, а потом у них новые отросли. А нам с тех пор форму несгораемую шьют, на всякий случай.
Зима все произносил с такой интонацией, что не понять – шутит или нет. Мы попрощались, и я зашел на фабрику.
Тот же мужик, что и в первый раз, встретил меня уже более приветливо. Я решился у него спросить:
– А можно как-нибудь у вас бумаги взять? Мне столько посланий передают, что боюсь забыть…
– Это мы легко организуем, – сказал мужик и вышел из комнаты.
Только он открыл дверь, как я чуть не оглох – у них на производстве было ужасно шумно. Даже хорошо, что мой почтовый уголочек находился здесь, где потише. Мужик вернулся через пару минут:
– Вот, возьми. Пока хватит?
Примерно с полсотни серых листочков, скрепленных нитью. Знакомо…
– Блокнот, – вспомнил я.
– Точно!
– Спасибо.
В ящике для писем оказалось в этот раз пять бумажек – похоже, по городу разнесся слух, что появился почтальон, и работа пошла. Однажды мне за нее даже, наверное, заплатят. Только на что тут тратить деньги? Форму выдали, кормят, блокнот с карандашом бесплатные. Зачем люди вообще здесь работают, если все достается бесплатно? Да, конечно, если фабрики и поля внезапно встанут, то и еды, и остального не будет – но почему совсем нет на улице попрошаек, лентяев?
Послание с очередным списком зданий и цифрами для Каина тоже забрал. Проверил – цифры изменились, но суть та же. Сунул под дверь его дома.
Другие письма заставили побегать по всему городу, хотя ничего интересного в них не было. Пока что только письмо кузнеца заставило поломать голову… Вот тоже вопрос – зачем он писал своему коллеге, с которым мог поделиться той же мыслью на работе? Возможно, к тому времени второй кузнец – тот, кому предназначалось письмо, – забросил все дела, погрузился в себя, начал сходить с ума. Готовился выйти за границу. А первый кузнец пытался его вдохновить тем же, чем вдохновлял себя, – загадочной девушкой, которая легко выходит из мертвой Леты и ныряет обратно.
Очередное письмо нужно было отнести Лему – и я отправился к нему с радостью. Хотелось повидаться с лекарем и показать, что я уже научился говорить и думать нормально. Жаль, имя так и не вспомнил, но все равно хотелось верить, что он за меня порадуется.
Я постучал в лекарню для приличия, а потом, не дожидаясь, вошел. Странно. Когда Марк уводил меня отсюда в прошлый раз, казалось, что мы всего-то вышли из кабинета прямо на улицу. Наверное, у меня просто не хватало слов, образов, чтобы осмыслить, насколько большой была лекарня на самом деле. И работал здесь не только Лем – в здании были десятки комнат, за некоторыми дверями слышалось шушуканье, еще в одной комнате кто-то скулил. В коридоре на стульях сидели те, кто ждал очереди. Я не смог понять, с чем они пришли, только у одного была явная проблема – рука была обмотана тканью, и она уже успела окраситься в красный.
Только я собирался спросить у всех, где найти Лема, как он вышел из одной из комнат.
– Это же дурень! – обрадовался он. – Ты как, говорить научился?
– Э-э-э, ложка. – Я постарался состроить наиболее глупое лицо. Потом засмеялся, и уже напрягшийся Лем тоже повеселел. – Научился, уже и работу выдали. Я почтальон. Тебе тоже послание, держи.
Лем взял письмо. Я успел заглянуть внутрь: лекарю писала какая-то девушка и недвусмысленно намекала на свидание. Пока он читал, у него даже уши покраснели.
– Гонцу с хорошими новостями – прием вне очереди.
Я обернулся на мужичка с окровавленной рукой, но Лем уже тащил меня в комнату. Кажется, именно здесь я впервые очнулся. Ничего интересного – кровать, несколько полок с баночками и лекарствами, стол, заваленный книгами. Они мало отличались от моего блокнота, наскоро схваченного нитками сбоку.
– Рассказывай, как устроился. Дом тебе выдали?
– Я отказался.
Лем погрустнел. Но, кажется, это было связано не со мной.
– А я вот согласился. Не знаю, что же я отдал Каину, но теперь у меня этого нет. Может, поэтому иногда так грустно по вечерам. Но сегодня я надеюсь пустоту чуть-чуть заполнить. – Лекарь с обожанием посмотрел на письмо и сунул его между книг. – Ты, значит, почтальон? Хорошее дело. Туда всегда молодых набирают, решительных. А ты решительный, раз смог Каину отказать.
– Так многие же отказывают? В приюте много людей живет.
– Они ж туда не только потому попадают. Знаешь, если вот прямо разбирать… да ты не стесняйся, садись, надолго тебя не задержу. Так вот, если посчитать, из сотни, может, трое отказываются меняться. Так что ты немного особенный.
– А как остальные в приют попадают?
– В этом городе легко ошибиться. В первый раз ошибаешься, когда попадаешь сюда. Второй – когда соглашаешься на сделку Каина. Он ведь так всех новеньких проверяет, у него почти весь город в должниках ходит. Не в должниках даже… Просто все знают, что он способен забрать у них что-то важное, и даже больше – уже забрал. Вот, допустим, даже захотят его сместить – не убивать же? А вдруг вместе с ним пропадет то важное, что он забрал? Вот он и сидит на своем троне уже лет сто.
– Разве это так важно? Вы ведь даже не знаете, что обмениваете. Я, например, не знал… – В голове мелькнуло сожаление, которое я почувствовал еще у Каина, когда он пытался выменять мой талант. Вот и ответ – уверен, если бы я согласился, то жить с такой пустотой в душе было бы непросто.
– Это важно, хоть я и не могу объяснить почему, – подтвердил Лем мои мысли. – Мужчина, который раньше работал со мной лекарем, тоже что-то обменял. Я видел, как по вечерам он иногда что-нибудь пробовал. Покупал у торговца деревяшки, пытался что-то вырезать. Он будто бы помнил, что умел это раньше, – а теперь не мог. Так он и провел последние несколько месяцев. Потом вышел за границу. Сошел с ума, не сумев себя найти. Со многими тут такое случается…
– Мне показалось, что тут все вполне счастливы.
Лем неопределенно покачал головой.
– Как тебе сказать? Прямо счастливыми я бы нас не назвал. Не несчастные – вот это ближе.
– А есть еще способ дом себе выбить?
– Если сможешь Каину угодить. Он у нас все раздает, он же и отбирает. Ага, по глазам вижу, хочешь отдельный угол. Не понравилось в приюте?
– Там не хорошо. Не плохо – вот это ближе. – Я обыграл фразу Лема, надеясь его поддеть, но он будто не заметил.
– Дурень ты. Как был, так и остался, – беззлобно сказал лекарь. – И двух суток у нас не живешь, а уже устал от «не плохой» жизни. Кстати… ты это… вспомнил еще что-нибудь?
– Имя свое? – не понял я. – Не вспомнил.
– Да нет… что-нибудь другое? Вот как с «врачом». Я это слово не говорю, но знаешь, как услышал его – душу греет. Здорово это, гораздо лучше звучит, чем дурацкий «лекарь». Есть еще слова?
– Есть. Оно тебе, наверное, еще больше душу согреет. Ну, Каин на него интересно отреагировал, так что вы его, наверное, не знаете. Солнце? – Я произнес это неуверенно, чувствуя себя полным дурнем, все еще до конца не веря, что кто-то может забыть такое яркое слово. Но лицо Лема озарилось, он расплылся в улыбке и рухнул на стул, будто опьянел. Так и сидел секунд десять, пробуя слово на вкус:
– Солнце… солнце… Ты молодец! Слушай, у меня предложение. Как еще что вспомнишь – приноси слова, я их у тебя куплю. Вот, держи, это за… солнце, надо же! И где же оно?
Он начал рыскать по столу, заглянул в шкафчики, достал пару монет. А вот и моя первая зарплата. Много это или мало? Вроде монетки побольше тех, что были у Зимы. Наверное, тот специально их на мелочь выменивал, чтобы плывущим по Лете больше досталось.
– Спасибо.
– Тебе спасибо, дур… Эх, не могу больше тебя так звать. Короче, как вспомнишь еще что-то, приходи, заплачу́. А теперь мне пора людей принимать. Помереть они не могут, но боль чувствуют.
Я сунул монеты в сумку и пошел дальше разносить письма.
Интересное дело – тут же многие слова знают. Не то что я, когда очнулся. Совсем не помнил ничего. Так почему же некоторые слова ускользают от всех? День, ночь, неделя – это они помнят, а солнце, без чего дня, ночи и недели не будет, все забыли. Странно все это.
Глава 05
Найди ту, кого нет в городе
Работал до самого вечера. Небо начало темнеть. Я взял в столовой что-то вроде пирожка и жевал его, облокотившись на угол чьего-то невысокого домика и вглядываясь в небо. Почему темнеет, если нет солнца? И луны нет, и звезд. Эти слова тоже надо Лему продать.
К столовой сбредались уставшие после смены люди. У некоторых тоже была форма, как у меня, с особыми знаками на плечах – правда, по ним не всегда можно было угадать, что же за профессия у человека. Да и форму носили не все, особенно в нерабочее время. Я не снимал ее, чтобы люди из толпы узнавали и давали почтальонские задания.
Только я доел пирожок, как увидел, что ко мне неспешно идет женщина… скорее даже старуха. В странной одежде: как и у меня, много карманов, на груди была прикреплена подушечка с множеством иголок, из одного кармана выглядывали ниточки. На голове – косынка, скрывавшая волосы. Наверное, из-за этого старушка выглядела еще старее.
– Почтальон? – без лишних предисловий спросила она.
– Да.
– Тебя ищет моя сестра.
Сестра? Интересно.
– Загляни в ткацкую мастерскую, – сказала старуха. – Да поскорее. А лучше – беги прямо сейчас. У нее задание, которое нужно успеть выполнить до полуночи.
Опять «полночь» в мире, где даже ночи почти нет. Что ж, дело есть дело. Я уже видел ткацкую – такую небольшую избушку на краю города. Ее легко было отличить по вывеске с изображением веретена. Туда-то мне и надо. Я побежал.
Двадцать минут – спасибо часам за точность, – и я на месте. Постучал в ткацкую и, не дожидаясь ответа, зашел. Невежливо, наверное, но мне же сказали торопиться?
Огромного производства, как на той же бумажной фабрике, здесь бы не поместилось, но и то, что есть, ткацкой назвать было сложно. Скорее чей-то домишко. Я оказался прямо на кухне, от зала ее отделяла низенькая печь. Весь зал пересекали веревки с развешанными на них то ли коврами, то ли полотнами.
– Есть тут кто? – громко спросил я.
– Иди вперед! Да не оборачивайся! – ответил молодой голос. Вряд ли это сестра той старухи – они должны быть ровесницами, разве нет?
Я вошел в зал, обогнул одно полотно, другое, третье. Шагал вперед будто целую вечность. В небольшой избушке спрятался целый лабиринт из ковров и веревок. Рисунка на полотнах не было, просто серые, желтоватые, иногда коричневые ткани – можно было бы принять их за простыни, но на ощупь слишком грубые.
– Куда идти?
– Сюда, – подсказал голос, и я опять пошел, ради интереса решив считать шаги.
Досчитал до сотни (дом внутри больше, чем снаружи!), отодвинул очередное полотно и внезапно оказался перед девушкой. Она сидела за прялкой, покручивая колесо ногой. На коленях у девушки лежала шерсть, которую она превращала в идеально гладкую нить. Сама пряха была молодой, статной. Приподнятый тонкий подбородок, гордо выпрямленная спина, глаза, подведенные черным. Не видел, кстати, чтобы здесь кто-то красился.
– Мне сказали спросить… – Я внезапно понял, что не знаю ни имени той старухи, ни имени той, кого должен найти.
– Ты почтальон, – кивнула пряха. – Я – Тропа́.
– Вас так зовут?
– Да.
– И вы хотите дать мне работу?
– Да. Вот. – Она взяла сбоку корзину с веретеном, на которое была намотана во много слоев золотая нить. – Эта вещь долго дожидается свою хозяйку. Ты должен ее найти.
– Передать веретено?
– Нет. Привести сюда эту девушку.
– Ну… А как ее зовут? Где искать? Как выглядит?
– Мне это все неинтересно, – отмахнулась Тропа, будто я спросил несусветную чушь. – Просто найди ее.
– Но как?
– Какой же глупый почтальон… Той девушки нет в городе. Найди ее.
Еще лучше. Она мне предлагает отправиться за границу? Что-то пока не хочется.
Видимо, устав от моего молчания, пряха сжалилась и пояснила:
– Сейчас ее нет в городе. Но иногда она появляется. Тогда-то ты ее и найдешь. Сегодня тоже должна прибыть, нити чувствуют приближение хозяйки. Видишь? Золотом переливаются. Обычно они бесцветные, как эти куски ткани. – Она махнула на веревки с полотнами.
– Вы дадите мне веретено? Я смогу искать ее, как компасом?
Тропа рассмеялась. Опять я сморозил глупость? А может, эта дамочка тоже сходит с ума и ей пора бы за границу?
– Отдать тебе нить чужой судьбы? Ничего глупее не слышала. Но я могу дать тебе твою.
– И как это поможет?
– Ваши судьбы связаны, из одной шерсти спрядены. Полотна пока нет – сестра не может решить, ткать одну картину или две разных. Я же говорю, что нить той девушки давно нужно разрезать. Глупо надеяться, что вы сможете вернуться, отсюда нет пути назад.
Что за бред…
– Мне надо найти того, не знаю кого, там, не знаю где? – уточнил я заказ.
– Именно!
– А я могу отказаться? Я, знаете, только письма должен доставлять, максимум – слова передавать. Наверняка в городе есть кто-нибудь, кто согласится притащить к вам эту девушку, но у меня совсем другая профессия.
Тропа покачала головой, заглянула в корзину, вынула еще одно веретено. На нем были медные нити – они не переливались, как на другом, а были вполне явного металлического цвета. Концы нитей – золотой и медной – вдруг потянулись друг к другу и попытались завязаться в узел, но Тропа резко их отдернула и вручила медное веретено мне. Я инстинктивно взял. Укололо сердце.
– Ты, почтальон, о чем-то мечтаешь. И я могу тебе это дать взамен на услугу. Чего хочешь?
– Чего хочу, то вы мне дать не в силах.
– И что же это?
Я первым делом подумал, как же не хочется сегодня возвращаться в приют и переживать очередной беспокойный сон. Да, Марфа поможет, но не вечно же она будет укладывать меня спать… Впрочем, есть кое-что поважнее.
– Я хочу вспомнить имя. Ну как, слабо такое желание исполнить?
Тропа улыбнулась. Ее губы были более красными, чем у других жительниц города.
– Ты не мог дать мне задания проще, почтальон. Возвращайся с девушкой, и я назову твое имя. Впрочем, оно уже у тебя в руках. – Она кивнула на веретено. – Не потеряй его, не разорви нить, не урони в Лету. Иначе тебе больше нечего будет вспоминать.
Я и не заметил, как вышел из ткацкой, сжимая в руках подарок. Небо стемнело, зажглись редкие фонари. Часы показывали 19:00. Где же мне искать эту девушку?
Веретено ничего не подсказывало. Я сунул его в сумку – так надежнее – и бросился к кузнице. Там ведь видели странную девушку, что выходит из Леты? Больше никаких зацепок не было.
Полчаса до кузницы. Колесо крутилось даже яростнее, чем в прошлый раз, окропляя землю мертвой водой. Я подошел ближе к тому месту, чтобы рассмотреть – нет ли следов, о которых писал кузнец? Ничего, только безжизненная почва. Где же искать девушку? А найти хотелось – награда щедрая.
Может, спросить у кого?
Внезапно у берега мелькнула знакомая фигура.
– Зима! – позвал я и поспешил к нему. Друг радостно пошел мне навстречу.
– И ты тут? Тоже монеты бросаешь?
– Нет! Мне нужно найти девушку… Тогда пряхи помогут вспомнить… – Речь была путаной, будто я только недавно свалился с неба. Зима поднял руку, призывая помолчать.
– Подожди, ты выглядишь таким же растерянным, как эти, на лодках. Давай по порядку, кого тебе найти надо?
Я рассказал Зиме о своем задании, уже меньше сбиваясь. Он задумался.
– У нас четыре с половиной часа, – заключил он.
– У нас?
– Не бросать же тебя тут одного? Ты и города не знаешь. Я предлагаю поискать у границы. Раз девушки нет в городе, значит, она должна в него прийти. Через Лету, что бы там кузнецы ни болтали, это невозможно. Остается граница. Хотя и через нее невозможно… И все же больше вероятность. А есть еще конвейер – может, там?
– Что за конвейер?
– У границы. Через него мы отсылаем товары каждый день. Идем!
Мы бросились к границе. Я к ней еще не подступал, только видел совсем издалека какую-то черную полосу. Теперь же подошел ближе. Что ж, похоже на… туман? Темный непроглядный туман. Он начинался резко, будто кто-то действительно прочертил границу. Сам по себе невысокий, туман простирался до горизонта и дальше, стелясь по полям и пригоркам. А еще от него веяло холодом – я впервые почувствовал, что в форме почтальона не так уж тепло.
– Она вокруг всего города, туда и туда. – Я показал в обе стороны от тумана. – Как проверять будем?
– До конвейера недалеко. Если там ничего не найдем, просто пойдем в разные стороны. Будем что-нибудь искать – дыру в границе, следы, тело девушки. Что-нибудь должно быть, – предположил Зима.
А я внезапно подумал, что он наверняка старше своих лет. Если тут не стареют, он, может, торчит тут уже десятилетие, хоть и выглядит ребенком.
Добрались до конвейера. Металлическая дорога метра два в ширину уходила в темноту границы, а через несколько метров такая же дорога выглядывала из тумана.
– Эта лента запускается по кнопке, вот тут, – показал Зима. Возле конвейера стояли мешки с товарами – видимо, то, что не успели передать сегодня.
– Почему отсюда никто ничего не ворует?
– А смысл? Тут каждый знает, что́ он может брать, а за что его через границу выкинут. Попадать туда ради какой-то мелочи – кто ж захочет? Ничего необычного тут не вижу. Видимо, придется искать твою девушку где-то еще.
Часы отбили восемь. Никогда еще в этом городе время не бежало для меня так быстро. Мы с Зимой разошлись, условившись встретиться у конвейера, если ничего не найдем. Я шел, шел, переходил на бег. Как-то запоздало пришла мысль, что нужно было поменяться сторонами – я бы искал в сторону Леты, а Зима отправился бы в поля. Не зря же он предупреждал, что туда нельзя заходить. А вдруг девушка там?
Еще я надеялся – глупо, конечно, – увидеть какую-нибудь дыру в границе. Так бы я точно понял – она здесь прошла, хотя бы можно предположить, куда она двинулась дальше. Но какая дыра в тумане? Если такая и была, то быстро бы затянулась. Как же хотелось вернуть имя!
За час добрался до полей. Вернее, сами поля начинались дальше, а до них нужно было пройти лес. Или вернуться в город… Что же выбрать? Я достал веретено из сумки. Оказалось, оно светилось в полумраке слабым-слабым ржавым светом.
– Что же мне делать?
Кончик нити на веретене качнулся в сторону леса и полей. Это знак или слабый порыв ветра? Тропа показывала, как наши нити с этой девушкой переплетаются… Может, и знак. Рискну!
Нырнул между деревьев. Посажены они были аккуратно, по линеечке. Наверное, специально, чтобы отгородить поля от любопытных глаз. Сердце бешено билось, каждые два удара отмеряя секунды. Долгий лес, ненужно долгий, отнимающий и без того короткое время…
Я вышел из-за деревьев и буквально выпал на равнину. И вновь бескрайние поля – на этот раз не тумана смерти, а растений. Поля, кормящие весь город. Прямо передо мной – колоски пшеницы высотой по пояс. Заходить в них не стал – страшно. Вдруг вырвется из-под земли рука и схватит меня, как обещал Зима? Ну да, в какую только чушь ночью не поверишь…
И вдруг – примятые колоски. Здесь точно кто-то проходил! Кто-то небольшой, ребенок или девушка, смял пшеницу и оставил за собой явный след. Я опять достал веретено.
– Идти туда или не идти?
Нить завилась, как живая, то мечась в сторону поля, то – назад, к лесу. Даже веретену было страшно. Ладно, прорвемся! Я сделал шаг, наступив на поле. Земля не содрогнулась, чудища не появились. Меня пропускают? Что ж, так тому и быть.
Я помчался вперед, по следу примятой пшеницы. Ноги заплетались в колосках, несколько раз я чуть не упал, инстинктивно придерживая сумку. Впереди никого не видел – темно, звезд-то нет. Хотя и не полный мрак. Если та девушка здесь, она могла и уснуть в поле, тогда ее не будет видно – остается только идти по следу. Да, буду надеяться на это.
Только здесь не было часов, и от этого становилось еще страшнее. Четыре часа пока не вышли, но когда выйдут – я и не узнаю. Что-то подсказывало, что опоздание даже в одну минуту сорвет нашу сделку с Тропой. Что она задумала сделать с той девушкой? Оборвать нить… А про мою нить сказала, что ее нельзя перерезать, иначе и меня не станет. Неужто хочет убить ее? А может, я опять все неправильно понял?
Что-то в воздухе загудело, в ушах зазвенело. До этого из звуков было только тихое шуршание потревоженных колосков. Теперь же – гул, с каждой секундой все громче. Я замер. Звук не пропадал, нарастал – как и страх в сердце.
– Нельзя мне было на поле, нельзя…
Отчаяние перевесило – черт с ним, с именем, надо обратно! Ноги сами развернули тело и понесли к лесу, но тут прямо передо мной – бах! – взорвалась земля, засыпала меня кусками. Я упал. Из ямы высунулось длинное щупальце, зацепилось за край, подтянулось – и вытолкнуло на поверхность человеческое тело. Человеческое ли? Женщина с волосами-змеями и огромным, невероятно длинным чешуйчатым хвостом. Яма закрылась за ней, как молния на куртке (в этом мире нет молний, дурень!), хвост метнулся ко мне, стиснул тело. Я захрипел – легкие сдавило болью, чешуя врезалась в кожу даже через одежду. Руки прижало к бокам. Я вытащил одну, и по предплечью разошлись алые лоскуты. Порвал кожу в мясо, но пока не чувствовал боли. Адреналин?
– Ты здес-с-сь не работаеш-ш-шь, – сказала змеюка.
Хвост подтащил меня к ней, и сердце забилось – теперь уже не только от страха. В ткацкой Тропа была красивой, но эта женщина оказалась идеальной, даже несмотря на змееволосы. Белая кожа, большие глаза, такие четкие скулы, как у актрис с экранов телевизора.
Актрисы? Телевизор? Голова разрывалась от нахлынувших понятий, которых я просто не должен был знать.
– Я почтальон! Пытаюсь… – Дышать тяжело. – Пытаюсь найти адресата.
– Пис-с-сьмо мне? – удивилась змея. – Хи́де никто не пишет.
– Это не вам. Но тут должен быть тот, кто мне нужен.
Я выдохнул и резко рванул вторую руку, освобождая ее от хвоста. На этот раз почти без порезов. А вот правую надо перевязать, иначе истеку кровью. Лем говорил, тут нельзя умереть? Буду первым.
– Кто?
Показалось, что во рту у нее – раздвоенный язык и острые зубы. Красоту это ничуть не испортило.
– Пряха заказала найти тут девушку. Знаете пряху? Ее зовут Тропа.
– Атропа… – переиначила змея. – С-с-старая знакомая. С-с-с ней не с-спорь.
– Вот я и не стал! Отпустите меня, а? Я ведь просто выполняю свою работу. Хотите, я и от вас письмо передам кому-нибудь?
Хида чуть ослабила хватку хвоста, я даже смог нащупать кончиками ботинок землю. Все равно не вырваться, но хоть дышать легче.
– На поля никому нельзя. И тут никого нет. С-с-с чего ты начал ис-с-скать ее здес-с-сь?
– Увидел следы. Смотрите, вон там. – Я указал на след в поле. Найти его было нелегко: темно, к тому же Хида со своим эффектным появлением разбросала повсюду землю. Кровь с правой руки закапала ей на хвост, затекая между черной чешуей. Успею ли добежать до Лема и не сдохнуть? Работает ли он ночью или придется бездыханным телом валяться у лекарни?
Хуже руки болела только голова. Так некстати вспомнились странные словечки из прошлой жизни – или откуда? Не знаю, но здесь этого точно нет.
– Моя создательница, С-с-с-стикс, – начала Хида, – не любит, когда наруш-ш-шают правила. Не ходить на поля – правило.
– Стикс? Как река? – А вот и еще одно слово, которое мне никто не говорил, но я его знал.
– Ты помниш-ш-шь? – И без того большие глаза Хиды округлились. – Никто не помнит!
– Стикс, река. Вроде Леты, только другая. – Не знаю, откуда это бралось в моей голове, просто страх подстегивал воспоминания. Как на экзамене… что, что, что?! Что за экзамены?!
– Пять рек. Одна – С-стикс-с-с, моя создательница. Пять рек, пять городов. Я должна охранять все, иначе Ера опять отомс-с-стит…
– Вы одна – и на все пять городов? И как только успеваете?
– Глупцов мало. Ты первый за этот мес-с-сяц.
– Ну… Вы же могли не заметить? – без особой надежды спросил я. Тело онемело и уже едва слушалось. Даже хорошо, что хвост Хиды поддерживал меня в вертикальном положении, а то я давно бы упал. – Как же можно взвалить такую ответственность на столь прекрасную хрупкую женщину… Ай!
Хида опять сжала кольцо хвоста. Видимо, комплимент ей не понравился.
– Я не хрупкая!
– А я – очень даже. И вы меня сейчас раздавите!
Она внезапно ослабила объятья, и я свалился на землю. Ноги затекли, так что встать я не мог. Да и в голове было все больше тумана. Может, тут все и вечные, но без крови организм отрубится… надо перевязать руку, иначе…
Я лег на спину, старался отдышаться и всеми силами не давал глазам закрыться. Пока говорил, был шанс спастись. Хида скрутила хвост вокруг нас, а сама прилегла рядом, касаясь моей израненной руки. На ее тонких пальцах осталась кровь, и змея с удовольствием облизала их.
– Кровь живого. Ты можеш-ш-шь умереть.
– Тут же никто не умирает…
– Потому что здес-сь вс-с-се мертвы. А ты – нет. Почему?
– Не… знаю… – Глаза все же закрылись. Я услышал шорох удаляющейся змеи. Беспамятство уже почти захватило разум…
Глава 06
Я— живой?
Сон нарушило прикосновение. Что-то влажное коснулось ран. Я с трудом разлепил глаза и повернул голову. Хида прикладывала к правой руке какие-то листья.
– Не умирай, мальчик. Я больш-ш-ше не должна убивать живых.
Я уже почти не чувствовал боли, но и та, что была, схлынула. Поднял руку – раны затягивались от прикосновения трав.
– Вы мне помогаете?
– Ты спустилс-с-ся в мир мертвых. Зачем, мальчик?
Если бы я знал…
– Я ищу девушку. Она может быть в полях. Вы же чувствуете здесь все? Можете помочь?
Хида поднялась на высоком хвосте, встала, как маяк над полем, огляделась.
– Кажется, виж-ж-жу, – наконец сказала она. – Вон там кто-то ес-с-сть.
Собрав волю в кулак, я поднялся на здоровой руке. Не время умирать. Голова гудела из-за потерянной крови, ноги едва слушались. Не поднимусь сейчас – не встану никогда.
Змея показывала в сторону сада. Наверное, про него рассказывал Зима, там однажды был пожар.
– Мне нужно к ней…
– Подож-жди, мальчик. С-с-сумка. – Хида заботливо подала упавшую почтовую сумку. – Видишь горы за полями? З-здесь можеш-шь ходить, но туда – никогда. Там живых превращают в мертвых. Три с-с-судьи реш-шают с-с-судьбы.
– Ладно… Если девушка не побежит туда, то и мне ни к чему.
Я покачнулся, схватился за хвост Хиды. Невежливо как-то… Впрочем, она была не против.
– Так я пошел? Не станете меня убивать?
– Иди.
Дважды просить меня не пришлось. Я хотел побежать, но едва смог волочить ноги в нужном направлении. Обернулся раз – Хида склонилась над листьями, которыми излечила мои раны, и жадно их облизывала. Мерзость…
Путь до фруктового сада занял, по моим прикидкам, примерно вечность. Я уже не верил, что найду там девушку или вообще хоть что-то. В глазах временами темнело, я падал на колени и бил себя по щекам, чтобы хоть как-то прийти в сознание. Тело будто разучилось чувствовать боль – только бесконечную усталость. Кажется, люди так и засыпают на морозе или умирают от кровопотери – даже не из-за боли, а потому что организм отказывается бороться. Нет уж, я не отказываюсь!
Первое спасительное дерево, хоть что-то выше чертовой пшеницы по пояс. Я обхватил ствол и простоял так несколько минут. Нужно было идти дальше, иначе бы заснул даже стоя.
Бродил между деревьями, касался каждого, едва видя хоть что-либо. Полусон, полуявь… Вдруг рука дотронулась до чего-то мягкого. Испугаться, удивиться – не было сил. Я упал на колени и поднял голову…
– Дита? – Имя само слетело с губ. Ее звали иначе, когда мы были знакомы, – где-то далеко, за пределами этого проклятого города. Она сама решила назвать себя так, переврав имя. Я последовал ее примеру и тоже выдумал себе прозвище, по которому меня все и называли. Даже самые близкие. Кем же они были?..
– Орф? – Она встала на колени и коснулась моей щеки. Сон, это точно сон… – Ты в крови. Откуда ты здесь? Не говори, что умер…
– Откуда я тебя знаю?
Из-за этих слов Дита отшатнулась, словно я какой-то чумной. Да, в этом городе чума – чума беспамятства, и я тоже ее подхватил. Но еще не совсем сгорел в болезни, что-то помню…
Дита заплакала и коснулась лбом моего лба. Так близко, что я почувствовал ее дыхание на губах. Вот зачем я здесь, вот зачем пришел… Как, откуда – это все без разницы, главное – нашел ее!
– Ты живешь в городе? Почему я тебя не видел? Я бы нашел, среди тысяч лиц бы узнал…
– Меня нет в городе, Орф. Я скрываюсь, чтобы не нашли. Я была в городе мертвых – там так страшно…
– У нас и есть город мертвых.
Силы оставили меня окончательно, и я лег. Дита уложила мою голову себе на колени. Когда-то мы уже сидели так – на лавочке, в парке, после какого-то урока… Она сдала все лучше всех, я же, дурак, только и умел болтать – так и наболтал себе на слабую четверку, не зная совершенно ничего. Зато мы были вместе, как сейчас.
– Предмертвых, – поправила Дита и убрала волосы с моего лица. – Там, где я была, у людей нет даже надежды. А что за теми местами – и думать не хочется. Кажется, еще хуже.
– Где ты прячешься?
– Везде. Нигде нет укрытия, но если знать ходы… Ты так не сможешь, не пытайся. Не выходи за границу, это тебя убьет. Совсем убьет.
– Почему ты можешь?
Дита пожала плечами.
– Через границы я не хожу, но между ними есть ходы. Я всегда была незаметной. Помнишь, Орф? Даже на уроках не спрашивали.
– На уроках…
– Ты нашел меня. Значит, найдут и остальные. Я должна уходить.
– Стой! – Я поднялся так резко, что опять потемнело в глазах. – Не уходи. Я же пришел сюда за тобой! Не в сад, не в поля – вообще сюда! Я начинаю вспоминать!
– Ты зря пришел. Отсюда не выбраться.
– Да и черт с ним!
– Чертей здесь нет, все гораздо страшнее…
– Черт. С. Ним. – Я приподнялся, встал на колени, коснулся ее губ своими. Такое знакомое движение. Сердце застучало, наконец соизволив качать кровь по организму. – Тебя ищет пряха. Она хочет перерезать нить твоей судьбы. Я должен был привести тебя к ней…
– Ты заключил сделку? – испугалась Дита.
– Нет. Пока нет. Если не приведу – она не поможет вспомнить мое имя, но это уже сделала ты. Я ничего не потеряю. И тебя опять – не потеряю!
– Не соглашайся ни на что. Даже если тебе покажется, что это самая лучшая во вселенной сделка, не соглашайся, хорошо?
– Дита…
– Я должна идти. Уже слышу, как сюда бегут люди. Земля трясется, чувствуешь?
– Это, наверное, Хида, женщина-змея.
– Змея? – опять испугалась Дита. – Мне нельзя с ней встречаться. Держись, Орф. Когда я вернусь в следующий раз… ах.
Она забежала за дерево. Я ожидал, что она выскочит из-за него и побежит дальше, – но Дита словно растворилась. А может, опять что-то с моими глазами?
Еле поднялся, прошел вперед. Ничего нет. Ее нет. Сзади прибежали люди.
– Почтальон! – воскликнул кто-то. – Живой?
– Живее, чем можете представить.
– Тебе нужно уходить с полей, пока не проснулась…
Меня подхватили под руки рабочие и потащили – прочь от сада, от полей, от Диты. Я не мог и не хотел сопротивляться. Нашел ее – и что же теперь? Опять потерял?
Глава 07
Танцы на полях
Лем работал. Меня хотели передать другому лекарю, но он перехватил рабочих и заставил затащить меня в свой кабинет. Затащить – потому что сам я едва волок ноги. Уже не от бессилия или боли, просто все стало каким-то… ненужным? Бессмысленным? Я вспомнил Диту, но ничего конкретного сказать не мог. Как мы познакомились? Как поцеловались? Как я понял, что готов спуститься за ней даже в Ад? Как спустился сюда?
То, что мы в Аду (привет, новое слово), я уже не сомневался. Или как минимум в предбаннике адского пекла. Одно я знал точно: я спустился сюда, не умирая. Не потому что Хида так сказала, нет. Просто я сам чувствовал – и, наверное, всегда в это верил, – что смерть – это конец пути. После смерти я точно не встретил бы Диту, а значит, покончить с собой я не мог. Нашел другой путь.
– Поймали его в поле… Вроде держится молодцом, но вот тут раны, на боку. Да и вообще на ногах еле стоит, – рассказывал один из работяг.
Выслушав, Лем спровадил их и закрыл дверь. Тут же осмотрел правую руку – чешуя Хиды разрезала одежду, кровь застыла на ткани, но сами раны зажили после тех ее волшебных растений. Интересно, остались ли шрамы? Взглянул – есть, но едва заметные, как белые полосы от заживших царапин.
– Удивительно, что ты почти цел, – сказал наконец Лем.
– Да, удивительно…
– На тебя что-то напало?
Я посмотрел на лекаря.
– А что на меня могло напасть?
Лем пожал плечами и отвернулся к полкам с лекарствами. Потом передумал, залез в шкафчик под столом и достал бутылку.
– Не знаю. С полей обычно не возвращаются. Прямо как из-за границы.
– Ну а я вернулся.
– Выпей. – Он протянул бутылку. Я понюхал и поморщился.
– Без этой дряни справлюсь. Я тебе новых слов принес. Заплатишь?
Лем сел на стул, готовый слушать, и сам отхлебнул из бутылки.
– Говори.
– Экзамен. Телевизор. Актеры.
Он сначала обрадовался, готовый впитывать новые слова, но тут же разочарованно поник.
– Ну… Как будто говоришь что-то знакомое, но нет того тепла, как от «солнца». Понимаешь?
– Еще как.
Я поднялся на локтях, сел в кровати.
– Где мы, Лем? Что это за место? Зачем здесь столько фабрик, чем заняты все люди? Что за границей? Почему никто ничего не помнит?
Лекарь развел руками.
– Если бы я знал.
– Когда я очнулся, мне казалось, ты все тут знаешь. А если не ты – то кто?
– Может, Каин? Он здесь дольше всех.
– Ага, так он мне все и рассказал…
Я осмотрел руку. Форму придется доставать новую, эта – как будто с бездомного стащил, порванная, вся в земле. Может, Тропа заштопает? Надо вернуть ей веретено. Не хочется таскать с собой собственную судьбу, потеряю еще.
– Если он не расскажет… Я знаю, кто может. – Лем сказал это неохотно, будто я его заставил. Что за интонация? Не хотел говорить – просто промолчал бы, к чему это кривляние?
– Кто?
– Я пока не могу сказать. Точнее… В общем, сначала мне нужно у него самого спросить. Если согласится, я закину пустое письмо тебе в ящик, хорошо? Это будет значить, что он согласен. Зайдешь ко мне в тот же вечер, и я тебя провожу.
– Какие секретные операции, с ума сойти.
– Иначе никак, братец…
– Орф, – поправил я. – Я вспомнил, как меня звали раньше.
– О, поздравляю! – Моему имени Лем обрадовался больше, чем «телевизору» и «актерам». – Вижу, ты в порядке. До дома дойдешь? Тебе бы поспать да перекусить, к утру будешь здоров. Видимо, тот, кто тебя «не ранил», тот же и залечил.
Домой… Слово Лем помнил, а догадывался ли о его истинном значении? Что дом – это не просто четыре стены с крышей и кроватью? Я не помнил свой прежний дом, но точно знал: там было что-то еще. Что-то такое, что нельзя купить и поставить в уголочке. Дита?.. Нет, ее в доме не было, но я отчетливо понимал, что с ней в четырех стенах стало бы гораздо лучше.
– Дита. Что это значит? Дита.
Я повторил необычное имя несколько раз, пробуя. Звучит интересно. Мы стояли возле ее дома, на дороге, пока мимо проезжали редкие автомобили. Я каждый раз отводил ее подальше, к кустам, чтобы ее не задели даже боковым зеркалом.
– Тебе не нравится? – нахмурилась она.
– Нравится. Это от имени, да? Первая буква имени и фамилии…
– Ты скажи, хорошо звучит или нет?
Я поцеловал ее вместо ответа. Она наконец успокоилась.
– Знаешь, идея супер. Давай и я по такому же принципу назовусь? О – Раф… Хотя нет, лучше Орф. Звучит?
– Ты меня передразниваешь или правда? – заигрывая, рассмеялась она.
– Правда. Мы с тобой – Орф и Дита…
Спал ужасно. Марфа куда-то запропастилась. Видимо, это сказалось не только на мне: спящие рядом постоянно стонали и ворочались. Я от этого вздрагивал, просыпался на миг, потом снова погружался в грезы. Проснулся опять от звона часов. Сходил на склад – без проблем дали новую форму. Забрал почту, сунул список зданий Каину под дверь, разнес еще несколько посланий. Некоторые люди оглядывались на меня, перешептываясь. Наверняка слух о почтальоне, который смог выжить на поле, разнесся по всему городу. Разве что Зима ничего не сказал – когда я пришел, он уже спал. Видимо, не дождался он меня возле конвейера, но это и к лучшему. Я вспомнил о нем только в приюте, и возвращаться к границе было бы очень некстати.
Прошел день. Другой. Третий. Работа стала серым небом, среди которого вот-вот должен был грянуть гром. Так мне казалось. Я ждал весточки от Лема, по ночам бродил к лесу, надеясь увидеть Диту. Она так и не приходила, на поля я решил пока не соваться. Еще нужно было отнести веретено Тропе, но оно так и болталось у меня в сумке. Страшно было к ней возвращаться, вдруг решит отомстить за то, что не выполнил работу? Рубанет ножницами по нити – и нет меня.
Наконец я собрался с духом, отыскал во время очередного ужина старуху – сестру Тропы – и отдал веретено ей. Она и без объяснений все поняла. Никакого трепета при расставании с собственной судьбой я не ощутил.
Новых слов и воспоминаний не было, и я довольствовался теми, что есть. Даже записал их в свой блокнот, чтобы точно не забыть. Там же лежала карта города – кривенькая, со странными пропорциями, разместившаяся на четырех листах. Но хоть что-то. Может, если однажды взбешусь и решу уйти за границу, оставлю это в наследство следующему почтальону, чтобы не мучился. Место, где начинаются поля, я подписал огромными буквами: «НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ!». А позади полей пририсовал трех мужиков с молоточками. Это судьи, о которых говорила Хида, туда тем более ходить нельзя.
Лем не писал. Можно ли заявиться к нему в лекарню без спроса и дела? Что-то мне подсказывало – это бессмысленно.
– Эй, малец, – меня подозвал очередной прохожий, пока я бездумно бродил по городу. – Можешь передать послание? Только срочно.
– Давайте, – без особого энтузиазма согласился я.
– На словах. Найди Элая – он работает на пивоварне. Вон там, с самой высокой трубой.
Я посмотрел в указанную сторону, хотя и без этого понял, куда идти. Интересное местечко. Пивоваренный завод есть – а пива в городе нет. Или просто я пока не видел? В столовой его не выдавали.
– Скажи Элаю, что сегодня к вечеру нужно груз доставить. Он поймет.
Я отправился выполнять работу. Итак, фабрика… Я взглянул на карту и прикинул: в городе сплошные заводы да производства, а у жителей половины из этих товаров нет. Производят больше, чем потребляют. Иногда к границе утаскивают глиняные чашки – красивые, расписные. Кому мы их отправляем и зачем столько? Там что, целый взвод солдат кормят?