Дорога тянется по кругу. О взрослых и не очень

• Значит, можно,
• Если мир стал так тесен…

Год Змеи. Десять дней

Рисунок на обложке: Данияр Альжапар

© Пожарская А. Е., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2024

Глава 1

Ольга Павловна Лукина изящным движением поправила укладку и откашлялась.

– …Начало физиологического периода относится ко второй половине XIX века и связано с деятельностью Луи Пастера. Так, юноша в бабочке, успокойтесь! Пастер не только занимался вопросами брожения и гниения, но и разруливал практические задачи.

– Мам, «разруливал» уже не говорят, – заметила Юля.

– А как говорят? – Ольга Павловна отложила распечатки в сторону и вытерла вспотевшие руки о фартук.

– Мам, есть такое новое молодёжное слово – «решать». Решал практические задачи.

Мама отпустила гладкую зелёную ткань фартука – тот снова заструился по её внушительной фигуре – и возвела вытертые руки к потолку.

– Хотите, я её стукну? – неточно процитировала она инопланетное существо из известного мультика[1]. Обращалась она к фарфоровым статуэткам, снеговику, сшитому из детских белых колготок, и Юлиному папе, который скромно сидел в углу и посмеивался над женой и дочкой.

Юля чинно пригладила тяжёлые глиняно-рыжие волосы.

– Ну мам, не обижайся. – Она отлично видела, что мама не обижается, но нужно было внести в беседу немного конструктивности. – Ну хочешь, я покажу доклад Асе? Она, во-первых, филолог, а во-вторых, придёт сегодня.

– Ага, а в-третьих, по возрасту к вам, лоботрясам, ближе, чем я. Да?

– По возрасту где-то посередине… плавает. – Юля обхватила пятернями свою любимую, большую, молочного цвета чашку и глянула трогательными голубыми глазами на маму. – А про юношу с бабочкой хорошо получилось. Я попрошу Жеку надеть бабочку. И поорать специально для тебя. Жалко такую сценку терять…

– Мне бабочку дашь, – вмешался папа, – обойдётся Жека.

– В классе будешь сидеть?

– Ага. Думаю, не спалюсь.

– «Спалюсь» тоже не говорят.

Ольга Павловна смотрела то на одного, то на другого.

– Я чувствую, Ася растит себе последователей…

– Не знаю, кого она там растит, – покачал папа головой, – а мне пора. Довольно с вами сидеть. Мне самому изделия растить надо. А вы репетируйте, репетируйте. Всё ж конец августа, а доклад перед классом – дело суровое.

Он чмокнул Ольгу Павловну куда-то между подбородком и щекой, дружески потряс Юлину руку, пригладил свои подстриженные горшочком рыжеватые волосы и отправился в мастерскую работать. Ольга Павловна торжественно плюхнулась рядом с Юлей на стул.

Через минуту позвонили в дверь. Ольга Павловна снова отделилась от стула и побрела в прихожую.

– Забыл чего? А ключ-то нам достать лениво…

Но это был не папа: тот давно уже добродушно-бодрой походкой шагал к своим деревянным ложкам и доскам.

А дверной глазок с небольшими искажениями явил Ольге Павловне ковбойскую шляпу, кудри до плеч и загорелое лицо, тактично смотрящее во все стороны, только не в открытый глазок. За дверью стояла Юлина учительница по английскому Ася Туманова.

– Ася! – Ольга Павловна распахнула дверь. – Заходи.

– Так, я правильно пришла? – поприветствовала её Ася, виновато-хитровато улыбаясь.

– Вообще-то нет: мы не на три, а на четыре договаривались. Но ты заходи, кофеи погоняем, и пораньше начнёте.

Юля вышла вслед за мамой в прихожую и картинно помахала обеими руками. Ася ответила тем же – такая у них была традиция – и шагнула в дом.

– С папой вашим столкнулась, – сообщила она. – Он шёл и смеялся.

– Вот же ж позёр…

Ася скинула пёстрый рюкзак, который из-за громадного размера лишь с натяжкой мог зваться городским, сняла шляпу – в сотый раз Юля, вопреки просьбе «Пусть валяется!», отобрала её и положила в шкаф, – и осталась в потёртых джинсах и чёрной футболке с надписью «Иж-Рок» – единственной новой вещи во всём её туалете.

– Я не по дурости время перепутала, – поясняла она, уже выскакивая из кроссовок, – в Ижевске у меня кокнулся телефон, а я ещё не заезжала домой – с вокзала сразу к вам…

– А телефон ты не по дурости кокнула? – страшным шёпотом перебила Юля.

Одно мгновение Ася пристально смотрела на неё, потом обратилась к маме:

– Хотите, я её стукну?

Эта шутка была довольно популярна в Юлином окружении. Но ввиду того, что никто её так и не стукал, а все только смеялись, это было ничуть не обидно.

Они переместились на кухню, и разговор продолжился.

– Да даже в Ижевске на почте есть интернет! – немного оскорбительно для удмуртской столицы возмущалась Ася. – Я там Федьке писала каждый день, соскучилась ужасно. А у нас у вокзала – у вокзала! – «пока не провели»…

Поскольку от Аси так и веяло дальней дорогой – а точнее, пылью, железом, растворимым кофе и стопкой впечатлений, – Юля почувствовала, что жажда авантюр и путешествий передаётся и ей. Она даже поймала себя на том, что рассматривает свою учительницу будто впервые, хотя та отсутствовала всего четыре дня.

Ася – высокая и худая, но не «длинненькая», как говорила Юлина мама про девушек хрупких и тонкокостных; скорее она относилась к людям, которые из-за своей энергичности чуть худее, чем для них задумано природой. У неё длинные ноги, жилистые руки, широкие скулы и вечно выгоревшие волосы. Черты её лица представляли собой парадокс: миндалевидные глаза с практически жёлтыми радужками, вздёрнутый нос и нечёткий контур пухлых губ – всё то, что могло бы сделать любую женщину роковой, Асю делало рок-н-ролльной. В свои двадцать семь она не только выглядела младше, но и умудрялась общаться с Юлей – той в конце сентября исполнялось четырнадцать – почти на равных.

– Мы отбивались от уховёрток, – рассказывала Ася. – Это в Удмуртии местная достопримечательность. Уроды жуткие. Катька их глушила тапками, даже счёт вела: десять – ноль в её пользу. А Артём боялся…

– А ты?

– А я их матом отпугивала. Кама была вся рыжая от глины, а Марковников прекрасен…

Юля сидела и слушала – выражение «разинув рот» казалось неуместным только потому, что она улыбалась не переставая. Она никогда не видела уховёрток, не была знакома ни с Катькой, ни с Артёмом, а про Алексея Марковникова знала только, что он лидер группы «Год Змеи», да и то – от Аси. Но Ася так уморительно обо всём рассказывала, что не хотелось перебивать её расспросами – только слушать и улыбаться.

Ольга Павловна пододвинула учительнице пирожное.

– Давай налегай. А то опять, поди, одни бич-пакеты в палатке ела.

– Нет, у нас горелки не было. Только бутерброды, только хардкор.

Ольга Павловна, как и дочка, слушала Асю с улыбкой. Как и дочка, она понимала, что Ася мешает Каму с Марковниковым, а уховёрток с бутербродами не от слабоумия или косноязычия, а чтобы слушать было веселее.

Ася же успела подметить, что по мере её рассказа Юлино ясное лицо мрачнеет. По-прежнему улыбались голубые глаза, по-прежнему виднелась щербинка между зубами, но…

– …И я такая ему: что значит «зачем приехали»?! Думаете, мы дальше МКАДа ничего не видим?.. Юль, что случилось? – без всяких переходов спросила Ася, чем на секунду поставила Юлю в тупик. На помощь пришла мама.

– Да она тут ноет: на фестиваль, на фестиваль… В середине сентября очередное безобразие намечается. И с тех пор у нас навязчивая идея.

– У кого это «у нас»? – вставила Юля. – Если бы у нас. У меня только.

– Проклятая школа, да? – уточнила Ася.

Юля откопала пирожное со дна миски. Выглядело оно так, будто само фестивалило неделю.

– Со школой как раз проблем нет, – сообщила она. – Приду к ним, скажу, мол, всё выучу. Да хоть с книжками поеду. Дескать, вы меня знаете.

– Так и скажешь?

– Так и скажу. – Юля покивала с лицом бывалого матроса. Ну, как умела, изобразила.

– Но отпустить, – продолжала Ольга Павловна, – её не с кем. Мы с папой палатками переболели, и у нас работа. Вот и страдает ребёнок.

– А что, больше некому на буксир взять?

– Ну, есть ещё её учитель географии, тоже вроде ехать собирался.

– Это тот, – повернулась Ася к Юле, – который тебе в ночи писал «Тусуешь?!»?

– Да-да, он самый. Рустэм Ильясович.

– Так вот, – продолжала Ольга Павловна, – и Юля просила отпустить её с ним как со взрослым. Но папа…

– …не-пус-тил, – отчеканила Ася.

– Железобетонно, – кивнула Ольга Павловна. – Все папы такие.

Ася еле удержалась, чтобы не засмеяться: она вспомнила мягкосердечного Юлиного папу и живо представила, как молодой учитель географии пробуждает в нём неведомые доселе начала.

– Юль, а вот это «Тусуешь?!» – он над всеми так глумится или только над тобой? – подумав, спросила она.

– Не-е, оно только наше с ним.

– Вот это самое «наше с ним» даже меня немного напрягает, – призналась Ольга Павловна.

– Так это он мне за дело, – вступилась Юля. – Я же рассказывала, как прикорнула, когда Океанию проходили. Это породило мем. Теперь, когда я ночью в сети, нарываюсь.

– Обидно знаете что? – Ася зачем-то понюхала свою чашку. – Что Юлька поздно спохватилась. Я уже ездила, а так бы взяла шефство – я всё-таки барышня. Так, Юль, не шути! – успела она предотвратить катастрофу. Юля сделала то ли многозначительное, то ли невинное лицо и пожала плечами.

– Да, Ась, ты права, – ответила Ольга Павловна. – Но тут другая проблема: именно потому, что ты барышня, за вами нужен будет двойной присмотр. Это я снова папу цитирую.

Ася всплеснула руками.

– Да что ж такое…

– «Это про-осто замкнутый круг»[2], – нежным голоском пропела Юля.

– А Федя чего не ездит? – Ольга Павловна выковыряла из своего пирожного какой-то орех и воткнула его в Юлино смятое.

– Да у него пятидневка, – ответила Ася и почему-то нахмурилась.

– Хорошо же. Работяга, значит.

– Да я и не жалуюсь. Чего мне? О, слушайте, – Ася вдруг оживилась, – идея! Давайте я свяжусь с Рустэмом… как там его?..

– Ильясовичем.

– А хотя сколько у нас там разница – пара лет? Ну и обойдётся. Так вот, давайте я свяжусь с ним и мы поедем втроём? Тогда я буду следить за ним, а он – за нами. А?

Ольга Павловна Лукина и её дочка переглядывались секунд пять. За это время на их лицах сменилась целая гамма эмоций, от обалдевания до восхищения.

– Ась, я тобой восхищаюсь, – призналась Ольга Павловна.

– Ась, я с тебя балдею, – призналась Юля.

– Что, по рукам?

Ольга Павловна положила себе в кофе ещё кубик сахара и в сердцах отряхнула руки.

– Давай так, – сказала она. – Нам в первую неделю сентября уже школьное собрание устраивают – ну там, добровольно-принудительные сборы и всё вот это вот. Я поспрашиваю – наверняка на фестиваль уже навострили лыжи Юлины одноклассники. А если так, то и родители вместе с ними.

– Скорее наоборот, – поправила Юля, – родители намылились и детей с собой берут. Ты родителей недооцениваешь!

Ольга Павловна терпеливо дала ей договорить и продолжала:

– А может, кто-то и не планировал, но там на месте решит, что ему тоже надо. Дурное дело заразное. Вот так и сплотим людей. Должно же хоть раз что-то полезное на родсобрании произойти.

– Это для массовки, – утешила Юля Асю, недовольную тем, что её хитрого плана оказалось недостаточно. – Зато увидишь мой класс во всём его идиоти… великолепии!

– Вот и хорошо! – подытожила Ася. – А вообще я уверена, что нормальный он, Рустэм твой. Судя по всему, приколист просто.

– Ага, и странный, – добавила Ольга Павловна, – как все учёные.

– А сам фестиваль-то где?

– Под Казанью.

Ася чуть не опрокинула чашку.

– Что ж вы молчите?! У меня там подруга живёт! Так, всё, собирайте народ. А ты, Юлька, освобождай сентябрь. Едем.

Глава 2

Юля и Ася любовались районом с двенадцатого этажа новостройки и прислушивались к звукам из квартиры № 208. Ася сбросила рюкзак на пол, а Юля оставила свой на плечах: с ним было веселее кружить по лестничной клетке, он придавал разгон.

– А Вика вообще приличная? – спросила Ася. – Или такая, как ты?

Вика была Юлиной подругой из другой школы. Её решили взять с собой на фестиваль.

– Она нас тут в покер обыграла, – сообщила Юля. – Это всё, что тебе нужно про неё знать.

Они вышли на балкончик, почему-то обшарпанный не под стать дому в целом. Внизу стояли пятиэтажки и будто с укором взирали вверх на голубую Викину новостройку, неприлично яркую и чистую для здешних мест.

– Мы ведь лучшие подруги, – вдруг прибавила Юля, глядя с балкона вниз. – Мы из одной песочницы, и это не фигура речи. Потом Вика пошла учиться на год раньше меня, в Неустроевку, а я – в гимназию через дорогу.

– Потому что через дорогу?

Юля посмотрела так, будто это ей было двадцать семь, а Асе тринадцать, а не наоборот.

– Нет. Потому что гимназия.

Ася тоже поглядела с балкончика вниз, почти перегнувшись через край, придерживая шляпу и давая ветру только растрепать волосы. Перегибаться было непедагогично, зато романтично.

– Интересно, – заметила она. – У меня тоже были такие кореша. Но мы уже в три года успели друг другу мозги выесть, кто из формочек козырные грибы лепит, а кто отстойные ватрушки. И вообще мне всегда казалось, что вот эта дружба с рождения – такой же миф, как и дружба братьев-сестёр. Вот в школе уже понятно: подходишь к человеку – о, ты тоже «Тараканов» слушаешь? Дай погонять наушник! И поехало. А тут неизвестно, какими вы будете, и чёрта с два у вас ещё совпадёт. Разве что друг за дружкой повторять вздумается. Повторюши – дяди Хрюши. И с делёжкой наушников удобнее, они беспроводные теперь.

Юля завела за ухо тёмно-рыжую прядь. Повернулась к Асе и улыбнулась.

– Во-первых, – обстоятельно начала она, – не знаю, кто у нас с Викой дядей Хрюшей оказался, но сейчас мы обе «Грэйсов»[3] любим. И обе искренне. Во-вторых, наушники у меня проводные. А то будешь терять, сказала мама, не напасёшься. И чёрные – а то пачкать начнёшь. Цитата её же.

– Мама просто на страже олдскула у тебя.

– А в-третьих, – закончила Юля, – в нашей песочнице козырными были ватрушки.

Она очень вовремя завершила свою речь, потому что дверь квартиры № 208 отлетела к стене и в коридор выскочила Вика. Юля подбежала к ней, и некоторое время они обнимались, повизгивая и пританцовывая на месте. Вика подняла глаза на Асю и помахала ей, мол, иди сюда.

– Вот и познакомились, – хохотнула Ася, присоединяясь к обнимашкам.

Тут дверь квартиры снова отворилась. Оттуда не спеша вышел седой мужчина в брюках с подтяжками. Он улыбался с видом, какой бывает, когда любимая внучка чуть не заехала вам дверью по носу.

– Что, амазонки, идёте? Давайте, удачи. Много не колбасьтесь, мало – тоже.

Амазонки помахали и ему за компанию и вошли в лифт. Серебристая стена лифта, казалось бы, должна была лишь блестеть и молчать, но тем не менее она содержала две надписи: «No Future»[4] и «Добрый».

Ехали тихо, иногда переглядываясь и улыбаясь, но не так, как бывает при неловком молчании, а радостно. А Вика – ещё и немного дерзко.

Если Юлина красота была нежной, из-за чего её острые шуточки вызывали когнитивный диссонанс, то Вика оказалась красива совсем по-иному. Лицо фарфоровое, брови как у взрослой женщины, каре-зелёные глаза с восточным разрезом, каштановые волосы уложены в гладкое каре. Вика была Юлиной ровесницей, но выглядела старше и держалась соответствующе.

– Хорошо дедушка сказал, – заметила Ася. – «Мало не колбасьтесь».

Вика вышла из лифта первой, высоко подняв голову.

– Дедуля такой, с нами на «Грэйсов» таскался. Он, короче, переводчик на пенсии, но фрилансом ещё занимается. Так вот после концерта он выложил фотки себе на сайт и подписал: «Если ты знаешь наизусть все песни этих слащавых парней – значит, ты дед подростка…»

– Впервые слышу слово «подросток» из уст, э-э, подростка, – сказала Ася.

– Это цитата, – пояснила Юля. – Всё нормально. Всё хорошо.

Около метро было, как всегда, людно, бабушки вели торговлю жёлтыми цветами и вязаными тапочками. В пору Асиного студенчества в её районе ещё не было метро, и она каталась сюда на автобусе, по мосту через канал, мимо воднолыжного стадиона, мимо высоток-дятлов с красными крышами. Поэтому последние пару лет, приезжая к Юле на урок, она каждый раз боролась с ностальгией.

– А Ильясыч нас где ждёт? – спросила Ася, когда они уже спускались в подземку. Даже поезда тут ходили ещё старые, с мягкими сплошными сиденьями и громко хлопающими дверьми – родственниками старых же турникетов.

– Думаю, пока нигде, – ответила Юля. – Скорее мы его ждать будем. А договорились – на «Лубянке» в центре зала. Он прямо из универа едет.

– Отлично. Остальные нас уже на вокзале настигнут.

Юле с мамой действительно удалось собрать людей. В школе поворчали-поворчали, но отпустили полкласса, задав фестивальщикам по реферату. Другой половине поручили работать над сценкой ко Дню учителя, раз уж восьмиклассников в пятницу придёт мало. Остальные два дня фестиваля приходились на выходные.

– А тебя ведь Анной зовут? Полным именем? – вдруг спросила Вика. Голос у неё был высокий и резковатый, и ей приходилось напрягать его, чтобы перекричать поезд.

– Ну, в паспорте «Анна» накалякано, – признала Ася и покосилась на Юлю. – Кто стуканул?

– Да нет, никто, – Вика почти охрипла. – Просто пальцем в небо тыкнула.

– Ну ты прямо Предсказамус, – усмехнулась Ася. – Так, пока мы не на вокзале, билеты по карманам спрячьте. Чтобы с рюкзаками не возиться в самый идиотский момент.

Учитель географии Рустэм Ильясович, гроза девочкиных пап, вопреки Юлиному прогнозу уже ждал их на «Лубянке».

– Здрасьте, – поздоровалась Юля.

– Тэм, – тенором сказал он и протянул Асе руку. Ася улыбнулась. Если бы он представился, например, Русом, было бы куда страннее – ему не шло.

– Ася. – Его рука была широкая и не то чтобы мягкая – скорее пружинистая. – А это Вика.

– Тэм. – Он пожал руку и Вике и протянул её Юле. – Тэм, – повторил он в третий раз.

– Ну… Мы вроде знакомы? – Юля осторожно попыталась обхватить его руку своей. – Я даже отчество ваше знаю, – пошутила она.

– Это в школе я с отчеством, «вы» и тройбаны раздаю, – ответил географ. – А сейчас мы едем трясти хайром под русский рок. Поэтому сейчас я Тэм. Для всех.

До «Комсомольской» ехали молча. Юля и Вика слушали «Грэйсов», поделив чёрные проводные наушники на двоих. Географ стоял, прислонившись к пустой стене вагона, и, казалось, дремал. Ася немного подивилась, как это он так скоро успел погрузиться в сон, но вскоре ей удивляться надоело, поэтому оставшиеся две станции она беззастенчиво его разглядывала.

Он был среднего роста, крепок в плечах и носил причёску в стиле «Мне лень подстричься, но сделаю вид, что так и задумано»: каштановые пряди падали на лоб спереди и доставали до воротника сзади. Раскосые глаза, вытянутое лицо и сильный подбородок с щетиной. Ася представила, как он в окружении восьмиклассников проделывает выходки, о которых рассказывала Юля: селфится с классом, приказав: «Ну-ка все сделали что-нибудь прикольное руками!», а своей собственной свободной рукой делает «козу»; кидается экспонатами в шумящих на уроке, а в декабре приходит с мишурой на рюкзаке.

Сейчас он как будто почувствовал на себе Асин взгляд, открыл глаза, дёрнул щекой и снова провалился в дрёму.

На «Комсомольской» Ася приобняла одной рукой Юлю и Вику и оглянулась на географа, но у стены его уже не было. Она помотала головой туда-сюда, услышала Юлин и Викин смех и только тогда поняла, что происходит. Тэм давно шёл рядом, с Викиной стороны, оттопырив правую руку и ограждая девчонок от остальных людей. Ася рассмеялась: получалось, он только делал вид, будто спит и ничего не слышит. Тэм понял её мысль и молча усмехнулся.

Глава 3

В первый вечер на месте, то есть у просторной голубой палатки на расстеленном лежаке, Юля позвонила родителям по скайпу.

– У нас всё в порядке, – доложила она. Её, улыбаясь, слушали Алексей Петрович в футболке с надписью «Лёха д’Артаньян, а вы все мушкетёры»[5] и Ольга Павловна с оранжевым полотенцем на голове.

– Мама Оля! Папа Лёша! – подхватила Вика. Она бессовестно потеснила Юлю у телефона, прижавшись, впрочем, ласково к ней щекой. – Не волнуйтесь! Я за всеми слежу. Родители ведут себя хорошо. Рустэм Ильясович тоже. Ася почти тоже.

– Девки! – крикнула Ася на фоне. – Я всё слышу!

– Ася, оказывается, как и Вика, в покер играет, – продолжала Юля. – Говорит, когда-то научил шестиклассник, ещё на заре её педагогического гения. На конфеты играли.

Папа Лёша нахмурился. Юля надула щёки, передразнивая его. Папа не выдержал и засмеялся.

– Ох уж эта Ася, – тоже засмеялась Ольга Павловна.

– Ася очень классная, – вмешалась Вика. – Она даже…

Юля наступила ей пяткой на большой палец ноги.

– …даже тексты песен нам распечатала, – быстро закончила она Викину фразу. – Чтобы мы, школота, не позорились, говорит.

Родители всё улыбались.

– Ладно, – сказала Ольга Павловна. – Интернеты не трать. Пюрешки ешьте, не только всякую ерунду. Позвони ещё завтра вечером.

Когда Юля нажала «отбой», Вика молча протянула ей свой телефон. Там у неё в почте висел черновик письма. В интернетных делах её бабушка с дедушкой были консервативнее Юлиных родителей.

Юля стала читать.

Здравствуйте, бабуля, дедуля! Здесь хорошо. Добрались мы нормально. По дороге на аэродром (где это всё происходит) к нам прицепились скины…

Тут Вика, которая за компанию с Юлей перечитывала текст, отобрала у неё свой телефон и заменила последнее слово.

…к нам прицепились националисты. Оказывается, тут они есть и их много. А первые охранники начинаются только уже ближе к территории. А там, где лес, их пока нет.

Ну так вот. Мы немного разделились на группки: впереди шли Ася, Рустэм Ильясович, Жека (Юлин друган) и его папа. Прицепились, конечно, главным образом к Рустэму Ильясовичу. Но всё закончилось хорошо. Одному в челюсть дал Рустэм Ильясович лично, второго скрутили Жека с папой, а третий хотел Рустэма Ильясовича добить. Ну, просто Асю они галантно не заметили (идиоты). Так вот Ася подошла к третьему со спины, достала из кармана ярко-розовую помаду, произнесла ряд каких-то там слов и вдруг этой помадой ткнула ему куда-то в ногу. Короче – в ляжку. И тут он скорчился и упал…

Оказывается, помада была секретным мини-электрошокером. Ася ещё рассказала, что основной свой электрошокер пришлось оставить дома, потому что на фестивале у входа шмонают.

Вика снова внесла корректировки в написанное и отдала Юле дочитывать.

…потому что на фестивале у входа проводят контрольный досмотр. Такие вещи там отбирают, и удастся ли обратно забрать – не факт. А если шокер маленький и хитро сделан, то детектор его и не распознаёт. Вот и приходится ей с розовой как бы помадой, как она любит говорить, позориться. Но ведь зато пригодилось! После этого я к Асе прониклась всяческим участием и симпатией. Подонкам бой! Обнимаю, целую. Кушаем хорошо. Ваша Вика.

P. S. О националистах и помаде не рассказывайте, пожалуйста, маме Оле и папе Лёше.

Юля дочитала письмо до конца и посмотрела на Вику.

– Что? – спросила та. – Я специально сделала позитивные начало и конец. Бабуля заценит.

Юля пригладила глиняно-рыжие волосы.

– Юль, – попросила Вика, – давай без этих твоих девичьих выкрутасов. Говори, что не так?

– Ты прекрасно знаешь, – ответила Юля. – Допустим, твои моим не расскажут. Но ты ставишь их в трудное положение: они вынуждены юлить.

Вика засмеялась в голос.

– Да, ю-лить, – с расстановкой повторила Юля. – Отсмеялась? По-моему, если уж не рассказывать, то сразу всем.

Вика махнула рукой.

– Не парься. Они сами париться не будут. Нет так нет. Моё слово для них закон.

– А то, другое, ты им не скажешь? – уточнила Юля. – Когда, кстати, Асю будешь просить?

Вика оглянулась на Асю. Та как раз заплетала афрокосичку одной из Юлиных одноклассниц.

– Отвечаю, – объявила она, – по порядку: нет, им не скажу; Асю просить буду завтра. И вот об этом, пожалуйста, ни слова. Ни моим, ни кому-либо ещё.

– Ну ты!.. – сказала Юля.

– Я восхитительна, знаю. Я тебя тоже очень люблю, – ответила Вика и отправила бабушке с дедушкой написанное письмо.

Солнце вальяжно, как и полагается в такой ситуации, поднималось к макушке неба.

Из жёлтой палатки высунулась длинная нога в скейтерских штанах, из-за своей мешковатости получивших в народе крайне неприличное обозначение. Вслед за ногой показалась вторая. Юля, Вика, Тэм и Асина казанская подруга Марина – они давно проснулись и завтракали подле палаток – со смешком наблюдали за этим пришествием.

А когда к карманистым ногам пригнулась голова в шляпе и всё вместе вывалилось из палатки и оказалось заспанной Асей Тумановой – прямо перед ней стояли ноги точь-в-точь в таких же штанах. Помимо ног, там были светлая футболка, причёска «одуван», серые глаза и сияющая улыбка. Такая сияющая и такая родная.

– Федька!! – Сон мигом вылетел из Аси и остался там, где ему и надлежит быть, – в пустой жёлтой палатке.

– А я, собственно, за штанами приехал, – сказал Федя, ловя её на лету и сохраняя серьёзный вид. – А то тырят их, понимаешь, среди бела дня…

– Да заткнись уже, – ответила Ася и сделала всё, что для этого требовалось.

– Давайте, что ли, знакомиться, – решила она, оторвавшись от Феди. – Или опять не нужно?

– Перезнакомились давно, – вставил Тэм, – пока кто-то там храпел.

– …До полудня, – подхватила Вика.

– Да сами вы храпите, – отмахнулась Ася. – Тем лучше, пойдёмте скорей к сцене.

Глава 4

Ася с Юлей пробирались сквозь толпу к сцене: группу «Комбайны» из всей компании активно слушали только они вдвоём. Остальные, включая Юлиных одноклассников с родителями и Федю – он всё же смог приехать ко второму дню фестиваля, благо это была суббота, – спустились к реке, чтобы там наладить общение и заодно искупаться. Ася крепко держала Юлю за руку и лавировала между колбасящимися поклонниками альтернативы.

– Тебе «Комбайны», я смотрю, дороже однокашей? – прокричала Ася Юле в ухо и тут же подставила своё, чтобы услышать ответ. Они уже достигли сцены. Кто-то из девчонок сидел у парней на плечах, кого-то посадили на ограждение, пока охранник не видел, а парень на костылях на время песен прислонил один костыль к забору и повесил на него рюкзак своей девушки.

– Во-первых, «Комбайнов» я каждый день в школе не вижу, – прокричала Юля. – А во-вторых, отдохну немного от их самодеятельности. Ну ты знаешь.

Ася знала. В четверг, накануне фестиваля, кто-то подпёр дверь класса снаружи шваброй. Дело было после восьмого урока – в школе уже мало кто оставался. Ребята начали сомневаться, что вообще куда-либо поедут, приглядывались к окошку и кустам крапивы под ним… пока Клавдия Семёновна в поисках швабры не пришла и не освободила их.

Но сейчас не было ни класса, ни крапивных кустов, ни даже Клавдии Семёновны. Сейчас оставались сцена, слэм[6], пыль по всей танцплощадке и басы, благодаря которым прелесть музыки открывалась даже тем, кто стоял далеко от сцены. Выражение «почувствуй кожей» здесь становилось буквальным.

На третьей песне Юлю тронули за плечо. Она обернулась: рядом стоял смуглый паренёк примерно её возраста. Он широко улыбался, демонстрируя смешной прикус, и показывал куда-то на землю. Юля посмотрела вниз и тоже весело рассмеялась.

Паренёк показывал на свои кроссовки – дряхлые, неубиваемые, отечественной марки «Спутник». И на Юлины – та же модель, почти та же степень дряхлости и только небольшая поправка на размер.

Между Юлей и пареньком тут же возникла та неуловимая связь, какая бывает, если у вас обоих совершенно одинаковые кроссовки – дурацкие, дешёвые и горячо любимые. И посыпались фразы, понятные только таким счастливчикам:

– Да я их купил в «Лете» за пятьсот рублей!

– А я – в «Спорт-бобрах» за пятьсот пятьдесят!

– Да им сносу нет!!

– Стираю в машинке!

– Третий год не вылезаю!..

Ася, не переставая пританцовывать, откинула со лба волосы, на время концерта ставшие хайром, и подозрительно глянула на Юлю.

– Что за беседы не по уставу?

– Да мы про кроссовки!

– А, если про кроссовки, тогда ладно, – успокоилась Ася и устремила в небо очередную «козу».

– Я Игорёк, – представился близнец по кроссовкам, и только сейчас Юля услышала, что он картавит.

– А я Юля. Ты отсюда?

– Да, с Казани.

– А я с Москвы, – ответила Юля. Игорёк поддёвки не уловил. – Ты тут будешь? Мы отлучимся.

– Погодь. Сейчас тебя в «Друганах» найду. Блин, у меня звание мэра утащили!

По дороге в туалет девчонки встретили Марину. В чёрных Марининых волосах был яркий платок, а в синих глазах – раздражение.

– Ты чего? – спросила Ася. – Как тебе тут?

– Прекрасно, – ответила Марина. – Мне понравилось всё, кроме Рустэма.

Ася расхохоталась.

– Ничего, притрётесь ещё, – успокоила она подругу. – А пока держись, мы скоро будем. Или… – она окинула взглядом очередь, – не очень скоро. Выдержку вырабатывай.

На фестивале даже очередь в туалет была похожа на светский раут. По крайней мере, так показалось Юле.

– А что за пацан? – спросила Ася, пока они пропускали беременную девушку вперёд.

– Игорёк…

– Очень информативно!

Юля пожала плечами.

– Мой новый кроссовочный друг. Так лучше?

– Только кроссовочный?

– Только кроссовочный. Он, знаешь, из тех, кого на танцах попросят «подтянуться», а он подтянет штаны…

Выйдя из туалета и соскочив по ступенькам вниз, Юля сделала шаг и… тихо, мирно упала. Асе даже не нужно было её ловить, потому что упала Юля вертикально, как обрушившееся здание, и осталась сидеть на корточках – Ася только придержала её за плечи.

Несколько человек из очереди обеспокоенно вгляделись в Юлино лицо: оно выражало апатию.

– О-ёй! Может, скорую вызвать?

– Не! – крикнула Ася. – Подержите её кто-нибудь…

Юлю аккуратно уложили на землю. Ася достала из бездонного скейтерского кармана бутылку с водой, отхлебнула оттуда и извергла на пострадавшую миллион капель, как из огнетушителя. Юля поморщилась и высунула кончик языка.

– Жива?

– Ой, а мне туда. – Юля засобиралась обратно в очередь. Окружающие рассмеялись.

– Юльк, солнышко небесное, ты упала в обморок. – Ася тоже улыбнулась. – А в толчке ты была только что.

– Да? Так вот почему я лежу, – поняла Юля.

– Знаешь, Алексеевна, а навестим-ка с тобой медпункт. – Ася на всякий случай придерживала её под руку. – Падать в обморок – это отстойно. Ещё солнечного удара тебе не хватало. Хотя странно, голова-то закрыта – вон целый лягушатник на страже здоровья.

По прекрасной Юлиной косынке действительно бегали лягушки, почему-то в разноцветных плавках.

В медпункте они наткнулись на сидячую очередь: все как на подбор стонали и потирали лодыжки.

– Слэм, – так лаконично объяснил им дежурный фельдшер. Ася попросила его принять девочку-подростка побыстрее.

Через полчаса девчонки вернулись в палаточный лагерь. Там об их приключениях ещё не знали и царила идиллия: Вика и Тэм как раз надирали в покер Асиного мужа, прекрасного программиста и вне картёжного мира очень смышлёного парня. Марина, давно скинувшая карты, с философским видом за всем этим наблюдала.

– Федь, давай представим, что я этого не видела, – сказала Ася, когда волнения по поводу Юли улеглись и вопросы иссякли. Она укладывала вялую Юлю в тени на коврике, по велению фельдшера подняв ей ноги на рюкзак. – Позор навлекаешь на нашу семью. Алексеевна, хватит нашатырь нюхать! Не для того тебе его доктор выписал. Вообще, дай его сюда.

– Так для профилактики же…

Вика тем временем одержала победу в картах и переместилась к Юле, уложила её головой себе на колени и теперь гладила её по волосам.

– Юльк, это не твой кроссовочный корефан подгребает? – спросила Ася.

– Конечно он, – ответила Юля. – Я ему написала, какой прикол со мной случился.

Игорёк спускался к ним по склону – как подобает в таких случаях, волоча литровую бутылку воды. Остановился поодаль.

– А это моя подру… – вот всё, что успела сказать Юля. Дальше произошло чудо.

Игорёк сделал пару шагов им навстречу. Затем, не глядя на Юлю, медленно протянул ей бутылку, а сам вырос сантиметров на десять.

– Игорь, – заворожённо глядя в раскосые зелёные глаза, представился он. И даже как будто перестал картавить.

– Вика, – представились зелёные глаза в ответ. – Слушай, прости, я как раз собиралась с Асей поговорить. Ну, с Асей – вон, в шляпе, с кудрявым ругается. Ты тут будешь, подождёшь?

– Он тут будет, подождёт, – в тон ей ответила Юля и заулыбалась. Игорёк подвоха снова не заметил. Тонкую Викину руку он на мгновение задержал в своей.

Пять минут спустя Вика и Ася шли по пригорку в сторону реки. Солнце уже садилось, со склона открывался живописный вид на закат в крайне нерок-н-ролльных, пастельных тонах. К самой реке решили не спускаться – там было много людей в плавках и с ирокезами, – поэтому по дороге высматривали место, где можно бы сделать привал.

– О чём ты хотела поговорить? – спросила Ася. – Что-то серьёзное?

Вика кивнула.

– Но не пугайся. Серьёзное, но не ужас-ужас. То есть для меня ужас. Для тебя, хм… будет о чём подумать. Пожалуй, так.

– Учти, – заметила Ася, – что прямо сейчас, сию секунду, ты выносишь мне мозг. Возможно, когда всё же решишься, думать мне будет нечем.

Терпение приходило к ней только тогда, когда она плела кому-нибудь косички. В обычной жизни оно было ей чуждо.

– Погоди, – сказала Вика, – и ты, Асин мозг, не выносись пока, потерпи. Какие же вы, любители спойлеров, трудные люди.

Это был камешек и в Юлин огород: Ася и Юля когда-то сошлись на том, что спойлеры помогают спокойно и вдумчиво читать книгу или смотреть фильм, не заглатывая страницы в надежде поскорее узнать разгадки в конце.

Наконец Вика и Ася нашли тенистый участок под ивой. Ива росла под углом, стремясь к воде, и ветками будто ограждала девчонок от реки и суеты, творившейся в её водах.

Они уселись на свои сидушки, имеющие в народе, как и Федины штаны, нецензурное погоняло.

– Выкладывай давай, – сказала Ася. – Пока что я поняла одно. Тебя что-то беспокоит, и я могу помочь. Так?

Вика медленно покивала.

– Только сначала на воду посмотрим, – попросила она. – На воду… На людей… Две минутки, ладно?

– Хорошо.

Впереди на речке загорелый парень в синих плавках подбегал к девушкам с предложением: «Уважаемые дамы, не желаете ли взглянуть на мой левый бицепс?» Дамы возмущались и брызгали на него водой.

– Слушай, так что с Юлькой-то? – Вика отчаянно тянула время. – Ты при ней не говорила, и я…

Ася засмеялась.

– Ты ужастиков пересмотрела. Или, вернее, социальных драм. Не обсуждали мы это потому, что всё с ней в порядке. Просто куча впечатлений, ночь в поезде, ночь в палатке… Ну, солнце. И в кои-то веки чистый воздух. Вот девичий организм и прибалдел.

Вика шмыгнула носом. Конечно, хорошо, что с подругой всё в порядке, но плохо, что фокус «Растяни время» не удался.

– Да валяй уже, – потребовала Ася.

Одна из девушек на пляже всё-таки согласилась взглянуть на левый бицепс. Парень замер, смутился, на треть секунды согнул руку в локте, показывая что нужно, потом уже сам замахал руками и убежал. Девушке зааплодировали.

Вика глубоко вдохнула речной воздух.

– Ладно. Короче. Ты ведь знаешь, что мои дедушка с бабушкой мне не… биологические родственники. Что я приёмная.

– Да, знаю.

Ася знала и то, что слово «биологический» очень популярно среди людей со схожей биографией. Слова «родной» и «неродной» для них неуместны. Вот и сейчас Вика говорила о бабушке с дедушкой – не «биологических», но очень ей родных.

– Бабушкой и дедушкой, – продолжала Вика, – я их называю из-за возраста, они сами просили. У них есть взрослый сын, с женой где-то на Крайнем Севере, в экспедициях. Сына с женой я ни разу не видела. Знаю только, что детей у них нет.

– И?..

– А ты… ты, кажется, единственный человек, к кому я могу обратиться. За помощью…

– Почему единственный?

Вика повернулась к ней.

– Ась, я хотела попросить тебя найти моих биологических родителей.

– Опаньки… – только и сказала Ася.

– У меня есть либо опекуны, – рассуждала Вика, – либо ровесники. Опекунов – бабушку с дедушкой – я трогать не могу, они и так от любой ерунды за сердце хватаются. Ровесники – Юля и прочие – лица подневольные. А ты как бы посередине: мы вроде нашли общий язык, и у тебя есть свобода.

Она отвернулась и стала глядеть вдаль с пригорка – или, пожалуй, «с обрыва»: на время их разговора к нему клеилось именно это слово. Ася прищурилась: почему Вика так скоро ей всё рассказала? Потом она заметила у воды знакомые лица. Юля вместе с одноклассниками, их родителями и Игорьком покоряли пляж.

– Погоди, – сказала Ася Вике, достала телефон и вошла в чатик фестивальщиков.

«Не рановато тебе в воду лезть?» – написала она там и отметила Юлю. У той телефон, скорее всего, остался где-то в вещах, но кто-нибудь из родителей пусть бы ответил.

«Нормально, – отозвался неизвестный участник, – если немного, осторожно и не нырять».

Ася вгляделась в фотографию и узнала фельдшера. Кроме него, в чате был теперь ещё и Игорёк.

– Ха, Юля в своём репертуаре, – усмехнулась Вика, всё это время глядевшая Асе под руку, почти положив ей голову на плечо. – Понадобавляла людей. Все ей друзья, понимаешь ли.

Ася смотрела, как Юля ходит босыми ногами, почти на цыпочках, по бережку, как улыбается каким-то шуткам Жеки, брызгает одной ногой в Игорька, едва не теряет равновесие и снова улыбается Жеке, который подбежал, чтобы её удержать.

– Да, – ответила Ася. – Все ей друзья.

Происходящее на реке странным образом перекликалось с её мыслями.

Бывают доверчивые люди, как, например, Юля. Ей даже само это слово очень идёт – стоит понаблюдать за ней прямо сейчас. А вот с Викой доверчивость – и слово, и всё, что за ним стоит, – что-то не вяжется.

Не всякий, кто быстро сходится с людьми, доверчив. Сама Ася с людьми сходилась легко, но делала это не задумываясь: нашли, тоже мне, лань трепетную, ответила бы она любому, кто приписал ей доверчивость. А Вика? Та вообще рассказывала о себе с каким-то вызовом, то есть пошла ещё дальше. Вот, смотрите, я не боюсь вывалить вам всё наболевшее. Используйте это как хотите, мне плевать.

Меж тем Игорёк начал ходить на руках, немного утопая во влажном песке, и здороваться со всеми за ногу. При таком раскладе продолжать серьёзные размышления становилось попросту неприлично. Ася снова повернулась к Вике и кивнула.

– Я поняла тебя, – сказала она. – Но только не могу не спросить…

– Что?

– Ты уверена, что тебе это нужно? Вот так, здесь и сейчас, можешь ли ты сказать, что тебе этого не хватает?

Зелёные глаза смотрели на Асю смело и твёрдо.

– Да. Нужно.

– Просто, – пояснила Ася, – некоторые вещи лучше не знать.

Вика опять глубоко вдохнула и шумно выдохнула. Это прозвучало почти как пародия на ветер в листьях ивы, под которой они сидели.

– Хорошо, – сказала она. – Я скажу ещё кое-что. После этого у тебя точно не возникнет вопросов – зачем, почему, надо ли. Да и ты имеешь право знать, раз уж я тебя о таком прошу.

– Та-ак, мне уже страшно.

Несколько секунд Вика молчала. Её молчание становилось всё напряжённее, в какой-то момент на лбу выступили капельки пота… И наконец она заговорила.

– Тебя зовут Туманова Анна Евгеньевна. Твои родители спокойные люди, поэтому им с тобой тяжело. В семнадцать лет ты познакомилась с Федей – он переехал сюда из какого-то города, к родителям, которые живут здесь. У Феди сестра младше его лет на десять. В девятнадцать вы поженились. У вас есть пёс Алтай. Ты отучилась на препода, но сейчас больше плетёшь дреды, чем английский преподаёшь. А хотя про дреды – уже лишнее. Это могла сказать и Юля…

Ася слушала её, выпучив глаза так, что они стали как песчаные островки, которые оставались на пляже после Игорьковых акробатических номеров. Про дреды и вообще про её парикмахерскую деятельность Вика действительно была наслышана от Юли, да и обо всём остальном легко могла узнать от неё же. Но Ася чувствовала, что Юля тут ни при чём. Что-то в Викином голосе было такое, что сомнений не оставалось: она просто знает. Знает, и всё.

– Теперь я понимаю, – проговорила Ася. – Теперь понимаю, почему ты хочешь их найти…

– Вот именно. Скорее всего, они это тоже умеют.

Вика смотрела вдаль, поверх речки. Ушли яркая дневная синь, и пастель, и даже дерзкий закат, но и темень ещё не нагрянула. Такая пора у фотографов называется «режимное время». Ася знала это от своей подруги Марины, дизайнера по профессии.

Вике в затылок дул ветер, пряди волос заслоняли её от Аси, оставаясь совершенно прямыми. У них с Юлей было ещё кое-что общее, помимо дурацких шуток и любви к «Грэйсам»: слишком густые волосы, на что они даже не могли пожаловаться одноклассницам. «Иди ты лесом с такими проблемами!» – отвечали те и продолжали мучительно добавлять объёма в свои причёски. А друг другу они пожаловаться могли, и друг друга поддержать – тоже.

– Как же ты спишь-то, – поинтересовалась Ася, – с таким обилием информации?

– Ну, у меня не всегда получается и не со всеми. И только когда рядом. Так что сплю вполне хорошо.

Вика вытерла пот со лба. Она будто очнулась.

– По опыту знаю, – прибавила она, – что чем человек более открытый, общительный, тем лучше получается.

– Ох ты ж здравствуй, Новый год, – усмехнулась Ася. – Значит, я, видимо, адски общительна. А почему бабушка с дедушкой сами не хотят тебе рассказать? Хотя бы рассказать. Они ведь в курсе.

– Они говорят, что так будет лучше.

– Дык, может, и будет? Лучше-то? Ну умеют твои родители то же самое, и что из того? А раз бабушка с дедушкой говорят…

– А что мы знаем о том, – резко перебила Вика, – что мы можем знать о том, как будет лучше другому? Даже родные. Родные в смысле «близкие». Что мы вообще друг о друге знаем?

– Вик, – сказала Ася, – хорош драматизировать. Друг о друге мы знаем порядочно. И про законы жизни. Бабушка с дедушкой эти законы понимают, поэтому опасаются, что лишняя осведомлённость может тебе навредить.

Ася думала, что Вика вообще вспыхнет и не захочет иметь с ней дел, но та, напротив, немного смягчилась.

– Ладно, – сказала она. – Есть ещё вероятность, что моя мама сама не хотела, чтоб я нашла её. И могла попросить их молчать. А они не говорят, потому что… ну да, потому что мне от этого будет плохо. Тут ты права.

– Пойдём обратно, – предложила Ася. – Темнеет. Холодает, и комары за пятки кусают. И группа в полосатых купальниках уже двинула на покой.

– Так ты согласна? – уточнила Вика. Она тоже встала и теперь отряхивала свою сидушку, махая ею, будто разводила костёр.

– Не знаю, – ответила Ася. – У меня утро ве́чера, конечно, не мудренее, но дай мне время переварить это всё.

– Ах да, – вспомнила Вика, – только я вряд ли смогу тебя сопровождать. Догадаются и не отпустят.

Ася с ожесточением хлопала себя по Фединым скейтерским штанам, выбивая пыль.

– Тогда это закон подлости получается, – заметила она. – Потому что в такой командировке твой дар пришёлся бы кстати.

– Ну что поделаешь. Сюда отпустили, а туда – это уже перебор.

– А туда – это куда?

– Ну… Я родилась в другом городе. Это всё, что я знаю. И в паспорте он стоит. Видимо, туда и надо будет поехать.

Ася с подозрением посмотрела на Вику.

– Ты опять мозг мне выносишь? Можешь просто сказать, где ты родилась?

– В Петрозаводске.

Глава 5

Марина казалась полной Асиной противоположностью. Внешность её была парадоксальна, как и у Аси, но и парадокс этот противопоставлялся Асиному.

Если у Аси имелось всё для нежного образа: широко посаженные глаза, курносый нос, острый подбородок, пухлые губы и почти тургеневское прозвище, и всё это делало её пацанкой, – то у Марины было наоборот. Прямоугольное лицо, строгие брови, прямой и даже слегка длинноватый нос, чёткая линия губ и грудной голос – и в целом портрет получался изысканный и утончённый. Никто не знает, как это удалось. Может быть, способствовало ирландское сочетание чёрных локонов и синих глаз, а может, фигура с тонкой талией. А может, всё в совокупности.

Как бы то ни было, когда Марина, как сейчас после фестиваля, носила джинсы с кроссовками, это вызывало диссонанс, потому что она будто создана была для платьев и балеток. Ей было двадцать девять лет, и, снова в отличие от Аси, она выглядела старше, но и это шло ей на пользу. «Интеллигентная девушка», – говорили про неё окружающие.

Ребята приехали в город, чтобы переночевать и с утра вернуться в Москву. Ася, Федя, Вика и Юля ушли в свой хостел, и Марина с Тэмом остались вдвоём: у него была вписка у бывших однокурсников, а она и так жила в Казани.

– Ну что, – усмехнулся Тэм, – сейчас поздно, а здесь не Москва. Так что одна ты не пойдёшь.

Он сказал это так, будто заранее готовился получить отпор: Маринина враждебность от него не ускользнула.

Марина пожала плечами.

– Ну хорошо.

– Что, вот так просто? – удивился Тэм.

Но сильно удивляться тут было нечему. У Марины была одна странная, но вообще-то закономерная особенность: она начинала интересоваться тем, кто интересовался ею. Марина об этой особенности знала и на всякий случай выработала привычку: сердиться на молодых людей, выказывающих к ней интерес. А Тэм ещё вчера, на фестивале, его выказывал. И, как назло, не напрямую, а интеллигентно и даже задумчиво. Так что сердилась она ещё сильнее, чем когда-либо. Но сейчас её мучила совесть.

– Ну ладно тебе, – сказала она. – Мне понравилось, как ты в покер играешь. Как сначала сидишь такой невинный-невинный, на облачке бы так сидеть, а не на свитере… И как потом всех того…

Тэм сделал лицо почти такое же невинное, как на игре, засмеялся и развёл руками.

– Тогда пошли поедим? – предложил он.

– По бутерброду?

– Можно и так. Главное – в цивилизацию. И кофе как бог. Из машины.

– Это такой каламбур? – уточнила Марина. – Бог из машины?

– Угу.

Под крышей торгового центра им навстречу выскочила девчонка лет двадцати трёх с длинными тёмными волосами и стопкой флаеров.

– Не хотите пострелять из… – начала она, но тут её карие глаза увеличились вдвое. – Тэм?!

– Алиска! Здоро́во!

– Какими судьбами?

– А мы со школотой кругозор прокачиваем – на фестиваль ездили. Что тут у тебя? – Тэм посмотрел на флаеры.

– Да из рогатки птиц стрелять. Муляжи…

– Не, извини, мы «зелёные», – улыбнулся он. – Ладно, мы дальше, в бутербродную.

– Давайте. – Алиска сложила флаеры веером и томно помахала перед собой.

– А ты чем вообще занимаешься? – спросил Тэм, когда они с Мариной уселись друг напротив друга у стеклянной стены.

– В кафе работаю. Когда-то была дизайнером.

– А в каком кафе?

– «У Тараса».

Он кивнул: знал, где это.

– Отчего ж такие перемены жёсткие?

– Ну, во-первых, штат небольшой, у меня полномочия. Знаешь, как это бывает: вроде тебя нагружают так, что твой трудовой договор трещит по швам… Но это даёт некоторую власть. Не то чтобы я к этому стремилась, но иногда приятно.

– Власть это даёт не всегда, – возразил Тэм. – У меня договор тоже трещит, как у всех школьных преподов. Но власти нет, только бежим-орём, хоть мемы с нас рисуй.

– А во-вторых, – продолжала Марина, – есть ещё один плюс: я смотрю на людей… Каждый день узнаю в десять раз больше, чем за месяц клепания логотипов.

– А это разве не художник в тебе говорит? На людей ты ведь смотришь не просто так, а чтобы преобразовать потом во что-то.

Марина улыбнулась.

– Ну, может, это и старая привычка. Но пока что я разрешила себе не рисовать. Просто узнаю новое и радуюсь.

– Чем бескорыстнее такая радость, тем лучше потом получается художество, – не отступал Тэм.

– Откуда такие познания про мир художников?

– У меня просто много друзей. Самых разных. Поэтому вот.

Марина отпила кофе, он, за компанию, тоже.

– Кстати о тебе, – сказала она. – А ты, получается, отсюда родом? Судя по вписке… и по Алиске, – она засмеялась рифме.

– Да, я отсюда. Правда, не могу сказать, что я здесь вырос. Меня отец брал в экспедиции на Дальний Восток. Потом он снова женился, а я вернулся учиться. Но мы всё равно с тобой земляки.

Марина покачала головой.

– Не земляки.

– Это как?

– Я родилась в Сямозере. Карелия…

– Я знаю, где это, – скромно заметил Тэм. – Я препод географии.

Марина рассмеялась.

– Точно. Прости.

– Тогда как тебя занесло в Казань?

Она отщипывала от своего бутерброда маленькие кусочки мякиша: привычка, кажущаяся неприличной – или аристократичной, в зависимости от автора.

– Ну, сначала меня занесло в Москву. Я была дизайнером в одном проекте с Федей, Асиным мужем. Так с обоими и познакомилась.

Тэм задумчиво глянул поверх её плеча куда-то вдаль.

– А потом что-то пошло не так…

Марина скатала из хлеба шарик и теперь перекатывала его туда-сюда в руках. Получилось нечто похожее на просфору.

– Всё правильно. Я стала встречаться с парнем, мы даже съехались. А затем ушла от него. И больше не могла оставаться в Москве. И дизайном заниматься тоже не могла.

– А в Сямозеро неохота было возвращаться…

– Да, родители бы не поняли. А тут у меня знакомые, они и предложили пойти к ним в кафе.

Тэм смотрел на неё серьёзно и с любопытством.

– Никогда бы не подумал, что ты такая путешественница.

– Ну, от жизни обычно бегут из Москвы.

– Не всегда.

Марина не сразу сообразила, что теперь и сама пристально его разглядывает. Тэм, видимо, истолковал её взгляд по-своему.

– Слушай, пойдём уже? По дороге расскажу, если хочешь.

– Хорошо.

Промоутерша Алиска ещё была тут. Её рабочий день закончился; она развалилась на стуле, перед ней стоял кофейный стакан, а вокруг него заборчиком выложены флаеры.

– Что, вокруг одни «зелёные»? – хмыкнул Тэм.

– Ага.

Тэм с Мариной вышли из торгового центра и побрели в сторону набережной. Солнце зашло, розовые облака удачно сочетались с голубыми куполами на горизонте.

Тэм решил продолжить разговор, не дожидаясь вопросов:

– Так вот, по поводу «сбежать от жизни». Я как раз сбежал от жизни в Москву.

– Я думала, ты переехал, потому что там наука?

Он покачал головой. В ламповом свете Марина не замечала морщинок в уголках его глаз, а сейчас, в темноте, их видела.

– Да наукой я и здесь мог заниматься, – сказал Тэм. – Ну, универ бы окончил, а в Москве уже в аспу. А я именно сбежал и перевёлся. Тут другое. Не то чтобы всё это меня сломало – в конце концов, я не объезжаю Казань за сто километров; иногда, как видишь, бываю, и ничего. Но всё-таки мне проще жить в Москве. Движуха успокаивает…

– Так что, что с тобой здесь случилось?

Тэм перевёл взгляд себе под ноги. Он явно не знал, как стоит рассказывать эту историю, и рассудил, что лучше быть лаконичным.

– В общем, когда я вернулся после Дальнего Востока в Казань, здесь у меня была девушка. Потом мы разошлись, и я мало что о ней слышал. А через год узнал, что она умерла.

Он рассказывал обо всём естественно, не стремясь вызвать сострадания, – просто констатировал. И это трогало.

– Ты любил кого-нибудь с тех пор? – спросила Марина.

– Да в общем-то нет.

– Когда же это было?

Марина не смела спрашивать, от чего умерла та девчонка.

– Я на третьем курсе учился, когда узнал.

– А сейчас тебе сколько?

– Тридцать два.

– То есть двенадцать лет прошло? Ничего себе…

Тэм задумался, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

– А если бы она была жива, – спросила Марина, – возможно ли, что вы бы снова сошлись?

Тэм замер и, казалось, задержал дыхание.

– Прости, – испугалась Марина, – давай не будем…

– Да нет, – Тэм смущённо усмехнулся, – я просто прикидываю, что было бы. Нет, вряд ли бы сошлись. Тут другое. Когда люди вместе, у них нити как бы сплетаются. А когда расходятся, то расплетаются. А тут нить, с которой ты расплёлся, взяла и оборвалась. Я не Пушкин, – крайне неожиданно добавил он, видимо, извиняясь за неуклюжую аллегорию.

– Я поняла тебя, – мягко сказала Марина. – Да, тяжело.

– Она, – закончил Тэм, – чем-то на Асю была похожа.

– На Асю?!

– На Асю. Энергетика та же.

Марина, к своему стыду, испытала такое чувство, будто на неё написали обидную эпиграмму в «Друганах».

– Так вот поэтому и не представляю, – уточнил Тэм.

– А что представляешь? – спросила Марина. Спросила прямо и даже нагло, сама от себя не ожидая.

Тэм не успел ответить.

– Стой! – Он поднял указательный палец и прислушался.

Откуда-то сверху доносились звуки. Молодые люди не сразу разобрали, что́ это, но отчётливо слышали: звуки жалобные.

– Вон там, – сказал Тэм и направился к дереву за фигурной оградкой у набережной.

На улице было уже совсем темно, а кроны деревьев оставались по-летнему густыми, поэтому Марина не смогла ничего разглядеть. Зато она увидела са́мого голосистого субъекта: тот сидел у подножья дерева, уставившись на неё совсем не как рыцарь без страха и упрёка, а совсем даже наоборот – со страхом и упрёком. Марина нагнулась и подняла котёнка с земли: он оказался серым и с полосатой спинкой. Полоски были почему-то продольные.

– Самый умный, – заметил Тэм. – Внизу остался, спас стаю. Погоди…

Он скинул рюкзак, ухватился за ветку дерева и подтянулся, упёршись ступнёй в ствол. Свободной рукой по очереди снял с дерева двух котят – ещё одного серого и белого – и передал Марине. Марина прижала всех троих к груди и внезапно засмотрелась на руку Тэма – ту, которой он держался за ветку. На руке виднелись вены.

– Вроде всё, – сказал он, в последний раз внимательно оглядел дерево и спрыгнул на бордюр.

Котята верещали ещё жалобнее, тёрлись друг о друга и заодно о Марину. Тэм быстро достал из рюкзака серый свитер.

– Так, сюда их. – Он позволил котятам переползти с Марининого декольте в тёплый акрил. – Чёрт, сразу надо было сообразить. Уже тебя поцарапали… – Он не удержался от улыбки.

– Ничего страшного. – Марина тоже улыбнулась: слишком уж явно он старался не смотреть туда, где были царапины.

Свитер был весь в листьях и щепках: Тэм сидушек не признавал.

– Явно домашние, – убедился он. – Кто-то дождался, когда им исполнится месяц, и…

– Очень гуманно, – саркастически заметила Марина.

– По крайней мере, блох у них нет. Обработать-то надо, но видимых тварей нет. Уже минус проблема.

– Я всё равно не знаю, что делать, – расстроилась Марина. – У меня хозяева вредные…

– А у меня аллергия, – горько усмехнулся Тэм.

– И как же быть? Нельзя их тут оставлять.

– Можно ребятам позвонить, обрадовать. Наверняка ведь не спят ещё.

Ребята примчались ровно через двенадцать минут.

– У нас уже есть Алтай, – сказала Ася. По пути она ухитрилась найти открытый магазин и купить консервы. Теперь она кормила найдёнышей прямо с ладони, пачкая и себя, и Марину, и свитер коричневой жижей.

– Алтай – это кто?

– Псина, сейчас с моими родителями тусит. Он, конечно, адекватный, но рисковать всё ж не хочется. У них, у пушистых балбесов, инстинкты. Юль?..

Но Юля не решалась брать котят, не спросив родителей.

– Что ж, остаюсь я, – весело сказала Вика. – Бабушка с дедушкой точно против не будут.

Ася дождалась, когда котята вылижут ей пальцы дочиста, и относительно чистыми руками погладила всех троих одновременно.

– А сейчас мы что сделаем? Тэм, ты сможешь их на вписку притащить? На одну ночь? У нас-то хостел.

– Да не вопрос. – Тэм улыбнулся во весь рот, отчего лицо его почему-то не расширилось, а вытянулось ещё больше. – Мои друзья даже не удивятся.

На том и порешили. Ребята разбрелись кто куда: четверо – в хостел, Марина с приятной улыбкой – через дорогу, домой, а Тэм с котятами, проводив её, – к своим товарищам.

– А почему, кстати, «Алтай»? – по дороге спросила Вика у Аси. – Тебя там так впечатлило?

– Да я там и не была ни разу. Это его в приюте так обозвали, а мы не стали переименовывать.

Глава 6

В соседнем отсеке только что закончили исполнять в три голоса «Марусю» и начали натренькивать губами известнейший марш мирового кинематографа.

– Народ! – крикнула Ася. – Давайте там с Марусей и Дартом Вейдером чуть потише, а?

Музыкально одарённые попутчики разразились таким хохотом, будто Ася сказала какую-то ерунду.

– Маленькие, не бойтесь, дядьки просто дураки. – Ася запустила руку в переноску с котятами, и те дружно вцепились зубами ей в пальцы. Она сидела вместе с Федей в его вагоне: он брал билет отдельно, и по удачному совпадению вагон у него был с перевозкой животных.

С утра ребята сделали марш-бросок: купили котоноску и нашли ветклинику, где котятам что-то втёрли в загривки, поставили прививки и оформили на них паспорта. В деле участвовали и Марина, и кроссовочный Игорёк, они и провожали уезжающих. Марина ещё была здесь на станции, а Игорёк уже отчалил в свой техникум учиться.

– Смотри, – умилился Федя. – Девчонка самая борзая. Раздала всем люлей, поела и спать завалилась.

– Наш человек, – отозвалась Ася.

Она развлекала котят, давая им пальцы на растерзание, и сквозь заляпанное окно наблюдала за парочкой на платформе. С одной стороны – цветастое платье и чёрные волосы. С другой – дорожный рюкзак и лицо, обычно вытянутое, а сейчас в кои-то веки чуть округлившееся: ночь с котятами не прошла для аллергичного Тэма бесследно.

– Глянь, – Ася кивнула в их сторону, – порода такая есть, собаки-улыбаки. Вот вылитые они на выгуле.

– Хаски, что ли? – Федя покачал головой. – Неточное сравнение. Хаски язык высовывают.

– Ну тебя. Они и так скоро грустненькие будут. Когда эйфория пройдёт.

– Ты лучше скажи, ставки сделаны?

– Ага.

За окном Марина коснулась ладонью Тэмовой щеки. Тэм засмеялся и – видимо, стесняясь своей припухлости – мягко отнял от лица Маринину руку, но так её и не выпустил.

– Ну давайте уже целуйтесь… – Ася прижала пальцы к стеклу, пытаясь прибегнуть к телепатии. – Я что, зря на вас пятихатку ставила?

– Не дождёшься, – добродушно сказал Федя. – Сегодня мой день.

Марина и Тэм легонько обнялись и разошлись в разные стороны: он в поезд, она к себе.

– Кажется, кто-то сегодня проставится. – Федя просиял и погладил Асю по голове. – И кажется, это буду не я.

– Да чтоб тебя. – Ася хлопнула рукой по вагонному столику. – Ладно, не всё ж тебе в покер рубиться и продувать.

Поезд тронулся, котята снова заверещали. Ася вынула из котоноски мальчиков – серого и белого – и прижала к себе. Федя поколебался, но вынул серую девочку.

– Ась, по правилам они в котоноске должны быть.

– Да плевала я, – отрубила Ася. – И пассажиры тоже. Пассажирам лучше, если котята будут неуставно спокойными. А не орать всю дорогу по правилам!