Река

Глава 1

На написание этой повести меня сподвигли бесконечные уговоры Никиты Григорьевича Лосева, который утверждал, что только я смогу подробно и ясно изложить ход тех странных событий. К тому же мой психиатр не имел ничего против, считая, что описание событий годовалой давности пойдет мне лишь на пользу.

Мы сами выдумываем себе монстров, – как жаль, что эту истину я поняла, когда прошла курс лечения транквилизаторами и когда правдивость моего мировосприятия была обреченно нарушена. И теперь я хочу, чтобы прочтя эти скромные записки, вы не повторяли моих ошибок. Пусть эта история послужит вам горьким опытом, который, слава Богу, не случился с вами, но плодами которого вы можете пользоваться. В этом ведь и заключается цель литературы как культурного феномена: дать индивидууму опыт, чтобы он мог жить в полной яркости красок, в немыслимой гамме чувств, в счастливом прозрении, – и для меня лично очень тепло и радостно осознавать, что я могу подарить вам этот опыт.

Имена героев я, конечно же, изменю, ведь не каждый хочет стать персонажем странных записок.

Итак, приступим.

То лето, как и все каникулы, я проводила в деревне у бабушки. Мне исполнилось тогда лет двенадцать – чудесная и сложная пора! Я была скромной девушкой, умной и, как я только теперь понимаю, очень большой чудачкой. Творческая натура уже тогда давала о себе знать, мысли мои генерировались в странной и причудливой форме. А тут еще лето, природа и простор. Кто сможет устоять от захватывающих приключений, когда пылкое сердце так полно необычайными стремлениями, когда ты считаешь себя человеком могущественным, но… молодым.

Эта деревня была в точности такой же, как и все глухие деревни. Уклад жизни в ней напоминал прочно построенный дом: надежный, неподвижный для перемен, но щемяще родной. Каждый день был наполнен ни с чем не сравнимым духом русскости, который невозможно понять, но можно лишь дышать им; и все в пору моего детства казалось каким-то простым и безотказным. Теперь, когда компьютеризация, коммуникация и капитализация протянули свои щупальца к невинной душе моей деревни, она развалилась.

Дом моей бабки Таси стоял почти на краю деревни. Он был старым, серым, но для меня тогда это не имело никакого значения. Все вокруг было полно жизнью, естественной и жадной: возле скрипучей калитки качал ветками куст золотого шара, по просторной ограде бегали куры, а в сарайке хрюкали два грязных свинуха, истолокшие землю в чадящую жижу и то и дело высовывающие свои мокрые пятачки сквозь жерди забора.

За домом был небольшой садок, засаженный рябиной, черемухой, смородиной и раскидистыми ранетками. Яблочки поспевали к концу лета, они были круглыми, желтыми, сочными, кое-где продырявленными червем, но все равно очень вкусными. А какое было удовольствие – сидеть в кустах смородины, срывать рубиновые, словно светящиеся изнутри кисло-сладкие ягодки, и отправлять их горстями в рот, ощущая, как красная кислота обволакивает язык!

За садом расстилался большой деревенский огород с картошкой, кукурузой и подсолнухами, последние махали мне своими желтыми шляпками и манили посмотреть – поспели ли семечки. Бабка страшно ругалась за такие похождения, она была уверена, что частое заглядывание в ароматное блюдце подсолнуха, приманивает ворон, ибо они все видят.

Если идти по картофельному огороду тропинкой вдоль забора, через который свешиваются разлапистые листья лопуха, а потом перемахнуть через замшелые жерди в конце огорода и обязательно страшно ожалиться дурной крапивой, то можно попасть на небольшую речку, заросшую ивняком. Вода в ней мутная, пахнет тиной соседнего пруда, берега заросли осокой и молодыми ивочками, лютиками и крапивой, дно скользкое и грязное. Но можно завязать юбку на бедрах, сползти с глины в прохладную воду и по колено брести вниз по течению, входя под нависшие ветки ив, как в волшебный темный чертог, под которым стреляют стрекозы, бегают по воде жуки-водомерки, да шныряют мальки. Далеко не пройдешь – забоишься, да и бабка наказывает не уходить от дома одной. Но можно выбраться на противоположный берег, пробежать по колкой осоке и сесть под столетней ветлой, такой толстой, что ствол ее не могут обхватить даже двое, трое человек. Ее тонкие серые листики надежно скроют тебя от палящего солнца в жаркий июльский полдень.

А дальше за ветлами – холмы. Они высокие, – пологие и крутые, заросшие донником, мать-и-мачехой, лютиками, клубникой и неизвестной пахучей травой, а еще полынь-духом. С этих холмов хорошо сбегать вниз, представляя себя свободной и красивой лошадью, мчащейся в галопе. Мир подпрыгивает, сердца не чувствуешь от остроты ощущений, только слышишь позади топот собственных ног, хочешь остановиться, а не можешь, и в изнеможении падаешь в траву.

Утром рано идешь в огород и рвешь траву свиньям, полешь грядки, пока не наступила жара, а когда наступит она – расстилаешь коврик под рябиной и ложишься с книжкой в тень, или рисуешь в альбоме странные картины, всплывающие в памяти, как утопленники, и оттого пугающие, и вот уже ночью невозможно спать от накатывающих чувств.

Вечером можно собрать в садке ягоду и, залив молоком, есть ее и глядеть в окно, как пастух гонит по улице коров, как они останавливаются у нашего забора, тянут свои мокрые морды и обкусывают бабкины цветы. Можно поиграть с соседской девчонкой в бадминтон или сходить в баню, а потом в темноте сидеть на крылечке с горячехонькой кружкой, в которой плавают листья смородины, малины, земляники, и смотреть, как мотыльки кружатся вокруг лампочки и освещенного куста алтея…

Я проснулась в пять утра и посмотрела в маленькое окошко, где вставало солнце и пели петухи. Я сильно удивилась: ну, надо же, обычно просыпаюсь не раньше девяти, а тут соскочила ни свет ни заря. Бабка еще спала на своей койке возле телевизора, поэтому я тихонько встала и выбралась из дома в одной длинной белой ночной рубашке с кружевами.

Старая дверь скрипнула и меня обволок и уволок прохладный, почти студеный воздух утра. Плотный молочный туман висел над рекой и мне захотелось к нему.

Босая, я ступила на холодную мокрую землю и, приподняв край рубашки, отправилась в свое утреннее путешествие. Трава была холодной, влажной от падающего тумана; пели петухи, задевая какую-то дрожащую струнку души и вселяя радость от собственного легкодушия, погнавшего меня на раннюю прогулку.

Я пересекла мокрый огород и оказалась перед забором, – единственным препятствием, за которым ждал туман; с задетой ветки на меня плюхнулся маленький сверкающий дождь росы. Я перелезла через забор и вошла в туман. Мне казалось, что он такой плотный – можно потрогать, узнать руками его форму и мягкость, но он изменился, едва я ступила в его пределы. Я легко увернулась от мокрой ветки крапивы, раздвинула лопухи и оказалась на истоптанном коровами пологом берегу, на котором туман укрывал осоку и лютики. Воды не было видно, но я слышала ее дыхание и видела, как колышется ее грудь под белоснежным покрывалом. Я приподняла подол рубашки и наступила на туман. Нога моя провалилась и с чавканьем вошла в илистое дно.

Я побрела по колено в воде, распугивая туман своим неосторожным вторжением, река плескалась и звала. Я подпрыгнула – и ноги мои еще глубже засосала речная тина.

Я удовлетворенно оглянулась, подбрела к ржавой железной бочке, торчавшей из воды и села на нее верхом.

Река была отдельным от всего мира царством. В ее мутной душе зрели процессы, и именно процессы всегда не давали мне покоя. Вода не считала меня врагом, она позволяла играть с собой, пускать в ее течение обрывки коры и ветки, ловить ее обитателей, вода никогда не гневалась, не разливалась, топя берега, она была ленивой и спокойной. Неведомое стремление принуждало воду течь, давало ей силу, вода находилась в бесконечном движении, она была духом жизни, ее сочностью и полнотой.

Я глянула на холмы: их туманные очертания бороздили горизонт. Деревья не шевелились, и словно дремали; в лощинах и ярах, пролегавших между холмами, устраивал себе берлогу туман, который нещадно гнали солнечные лучи. В этих лощинах прочикивались грибы, и мне захотелось супа, чая или молока, но двинуться с бочки – значило разрушить волшебный мир моего воображения, спугнуть саму Реку.

Ива надо мной качнула веткой, окончательно превращая Реку в речушку, и я пошла домой, придумывая по дороге очередную игру: несколько путешественников разбивают на берегу шалаши из ивовых веток. Это была забавная идея, и я решила претворить ее в жизнь со своими братьями, которых ждала именно в тот день.

Бабка уже проснулась, она в летней кухне раскочегаривала печку, собираясь варить поросятам, которые недовольно визжали, отпихивая друг друга, и грызли жерди.

– Чой-то ты сегодня раненько? – прошамкала она, отрывая берестинку.

– Да, петухи разбудили. Бабуль, а можно я подожгу?

Я чиркнула спичкой, подожгла берестинку, и сквозь старые дрова, бывшие когда-то забором, засочился ароматный дымок, потом взыграло пламя и начало лизать обреченные поленья.

Бабка поставила на печку чугунки с картошкой и закрыла их крышками.

– Баба, а сегодня дядя Сережа приедет? Привезет Ромку?

– Не знаю, обещался. Да хоть бы приехал, проведал, а то давненько не был.

Я обожала своего кузена, ну и его младшего брата Женю, тоже моего кузена, естественно. С Ромкой мы были одного возраста, и с пеленок играли вместе. Все игры велись по моим правилам, потому что именно я их выдумывала, и что это были за игры! Моя детская фантазия не знала предела!

Женя был младше на три года, но никогда не отставал и повсюду таскался с нами, обижался и жаловался родителям, если мы не принимали его в игру. А мы не принимали, потому что он был мал, все портил и мешался под ногами. Это вызывало его рев и строгие наущения родителей, в конце концов нам приходилось смиряться и брать его с собой.

Лето мы обычно проводили по-отдельности: я у бабушки Таси, они у бабушки Маши, но иногда дядя Сережа привозил пацанов, и тогда было весело. Мы играли во все, что могли, и были очень счастливы до того самого лета.

Мы с бабкой позавтракали, и я вышла на старое, но замечательное крылечко. На его широких перилах можно было сидеть и смотреть на дорогу, лес и соседние дома, одновременно поглядывая на копошащихся в пыли цыплят, чтобы они не вылезли сквозь щели забора на дорогу. Время от времени мой взгляд отрывался от их веселой возни и приковывался к серой ленте дороги, сбегающей с холма: там должна была появиться желтая машина, везущая моих братьев.

Радостное предвкушение владело мною. Я представляла, как весело нам будет целую неделю, что мы будем делать и как же все-таки хорошо иметь такого брата! Мысли мои прервал стук открывшейся калитки, но из-за куста цветов я не могла видеть, кто пришел, а так хотелось! Я выгнула шею и всем корпусом подалась вперед, непонятно какой частью мозга осознавая, что лечу вниз. Я грохнулась оземь, распугав кур, попала лицом в грязь, а руку до крови снесла жестяной банкой из-под селедки, в которой стояла вода для цыплят.

Знакомый смех раздался надо мною, и я с обидой подняла голову на невысокую девушку с большими синими глазами, но тут же закричала от радости и рассмеялась вместе с нею. Эта миниатюрная красавица была, если хотите точности, моей троюродной племянницей, хотя и старше меня на пару лет. Звали ее Ира, встречались мы редко, но каждая такая встреча была радостной, и привязанность наша не знала границ. Я находила в ней образец для подражания, и не понимала, что находила во мне она.

В то утро ее привезла бабушка Аня, поддавшись на бесконечные уговоры.

Я радостно ухватила ее за руки и со смехом увлекла в дом, предвкушая, что эти каникулы превратятся из скуки в веселье. А к вечеру дядя Сережа привез пацанов. Не надо было много уменья, чтобы уговорить его оставить их на недельку-другую, а не на несколько дней, как он планировал.

Вечер мы провели в бурном обсуждении случившегося за прошедший месяц каникул, ведь мы провели его по-отдельности. Как сладок миг встречи с теми, кто действительно дорог твоему сердцу! Тогда я в полной мере понимала значение этих слов, и мне хотелось подарить своим друзьям что-то необыкновенное, что-то такое, чего они никогда не переживали, хотелось, чтобы им было так же хорошо, как и мне. К тому же я все еще находилась под впечатлением своего утреннего путешествия в мир туманной реки, полной загадок и откровений. Замысел родился сам собой.

На следующее утро за завтраком, сытным, здоровым и деревенским, я закинула пробный камешек:

– А вы знаете, что на том холме, где сейчас котлован, раньше была река? – спросила я, набивая рот картошкой.

– Да ну! – удивился Ромка.

– Серьезно, у бабы Таси спроси.

Баба Тася только кивнула в ответ, вероятно, ей просто захотелось подыграть, ведь на самом деле никакой реки там и в помине не было.

– Классно, – сказал Ромка.

– Там много песка, хорошего песка, – сказала я, при чем я знала, что говорю. – Он белый, а есть желтый, как золото, ржавый, и он мокрый, если копать глубоко. Мы могли бы построить там шахты и песочные городки.

– Классно! – глаза Ромки загорелись от представления этой картины.

– А еще можно построить большой-большой замок! – воскликнула Ира.

– Внутри котлована стены из глины, – продолжила я соблазнять. – Глина уступами и сквозь нее растут корни. Уступы можно обваливать. Это забавно.

– Давайте пойдем, если отпустят, – сказал Ромка.

– Я с вами, – Женя сронил картошку на клеенку и по-детски завез ее за сахарницу.

– Баба Тася, – обратилась я к ней, – можно мы пойдем в котлован поиграть?

– Идите, только все вместе, – ответила она, – не разбегайтесь. Обратно тоже все вместе, Женю не потеряйте. Глубоко не ройте. Чтобы в обед были дома.

– Ура! – воскликнули мы и побежали собирать ведра, лопаты, кепки, – все необходимое в нашем путешествии.

Мы пересекли огород, дружно обсуждая грядущую игру, просто невинную игру в шахтеров.

Река была на месте, она влачила свои мутные воды, мы прогремели по мостику и вторглись во владения природы.

Холм был замечательным, крутым, ровным, и только макушка его была срезана довольно глубоким котлованом, раньше здесь брали глину для кирпичного завода. Глину счистили и обнажили песок – именно то, что нам было необходимо. Стены этого котлована создавали ощущение чего-то нереального, как в замке у колдуна: сухие глиняные уступы затейливыми узорами сбегали вниз; из них торчали корни трав, мохнатые и жилистые. Это было очень впечатляюще.

Запыхавшись, мы вползли на холм, побросали свою амуницию и сели отдыхать. Солнце светило над нами, обещая жаркий денек, по голубому небу плыли легкие облачка, пели птички. Это был рай.

– А здесь и в самом деле классно, – сказала Ира и набрала горсть сухого белого песка. – И песок речной, белый.

– По-правде, река отсюда ушла вглубь, – сказала я, – и теперь она течет под нами.

– Вот это да! – воскликнул Ромка. – Здорово! А давайте ее выкопаем.

– Как это выкопаем? – удивилась Ира.

– Если будем копать вглубь яму, то когда-нибудь мы дойдем до воды, – пояснил он, – и река снова выйдет наружу.

– Ага, – хмыкнула Ира, – и затопит огороды.

– Да нет же, – возмутилась я. – Она впадет в нашу речку, и та станет широкой. Можно будет в ней купаться.

Этот последний довод особенно понравился Жене.

И мы решили копать, копать до тех пор, пока не найдем эту чертову реку – это и стало главной целью нашей игры. Для начала общими усилиями мы прокопали небольшую траншею, по которой наша, вновь обретенная река, должна была проложить себе путь в маленькую речушку, чтобы напитать ее новыми силами, свежей кровью. С точки зрения логики это была хорошая мысль, с точки зрения затрат труда – отвратительная: на траншею ушел почти целый день, если не считать перерыва на обед. Сначала все шло очень хорошо, песок сухой и рассыпчатый, поддавался легко до тех пор, пока мы не натолкнулись на глину и дерн. Это была катастрофа. Пришлось сбегать за большой лопатой, и мы по очереди вскопали целину длиной в несколько метров, но достаточно, чтобы река не вздумала увильнуть в сторону. Для подростков это было очень тяжелой работой, поэтому к вечеру мы буквально валились с ног.

Но мы были довольны: эта забава начала втягивать нас, как трясина опасного болота. Бьюсь о заклад, что в ту первую ночь, всем снилась большая река, бьющая из-под земли, и каждый в мечтах купался в ее теплых и чистых водах, ощущая голыми пятками настоящий белый речной песок.

После молочно-ягодного завтрака мы вновь двинули на холм, и надо отметить, что наше воодушевление за ночь заметно возросло. По пути мы жарко обсуждали, мечтали, строили планы насчет того, как мы дойдем до воды, и что за прекрасный это будет момент. Глупые дети, конечно же, были уверены, что раскопают реку в тот же день.

И мы начали рыть. Песок поддавался легко. Сначала мы копали лопатками, а когда песок пошел сырой и холодный, его можно было взрыхлять руками, и сгребая ведерком, выкидывать наружу.

Только не оказалось это таким простым. За день мы прокопали значительную яму, высотой чуть ли не в метр, а воды не нашли. Правда, песок становился все холоднее и влажнее, что было правильным знаком: да, здесь была вода!

К вечеру мы очень устали и тихо брели домой, путаясь ногами в высокой траве. Никто не мог уснуть, баба Тася ворчала; но мы были слишком возбуждены: завтра точно доберемся до родника, ибо запах воды уже щекотал нам ноздри. Игра настолько захватила, что постепенно начала превращаться в непоколебимую реальность.

На следующее утро за завтраком Ромка сказал, вылавливая из супа галушки:

– Если сегодня мы ничего не найдем, я копать не буду.

Все удивленно воззрились на него, перестав есть.

– Ты дезертир! – возмутилась Ира.

– Кто? – переспросил он.

– Дезертир.

– Сама такая, – огрызнулся Ромка и принялся за свой суп.

– Сегодня точно хоть что-нибудь да найдем, – успокоила я его. – Недаром же столько копали! Ты сам вчера сказал, что песок стал мокрым, хоть выжимай, так что: не вешать нос!

На этом и порешили.

День тот был жарок. Утреннее солнце уже палило, как полуденное, а на небе не было ни облачка.

Мы пересекли огород, бряцая своими орудиями землекопов, и спустились к реке, причем Женя пребольно обжегся крапивой и начал назойливо хныкать, угрожая, что сейчас вернется домой. Мы с Ромкой радостно поддержали его идею, и он затих.

Наша яма темнела посреди пары горок песка. Ромка разогнался и с разбегу спрыгнул в нее, издав счастливый клич. Ира поспешила к краю, чтобы удостовериться, что этот «козлик» ничего себе не сломал, она ведь была самой старшей, и несла за нас ответственность.

Из ямы послышался радостный голос:

– Здесь классно, тенек и мухи не кусают, – провозгласил Ромка, и его голова показалась над поверхностью.

Женька суетливо топтался рядом с ямой: ему было строго запрещено подходить к краю, и тем более спускаться вниз: мал он был.

– Смотрите: мальчик, – он присел на корточки и указал на стену ямы.

Мы все внимательно вгляделись: действительно, на фоне белого песка ярко-рыжие прожилки прочертили замысловатую фигурку большеголового человечка с длинными руками.

– А вот, гляньте-ка, черепаха, – и Ромка указал на еще один рисунок, в самом деле похожий на черепашку.

– Ребята, – взволнованно сказала я, потрясенная внезапно пришедшей мне в голову мыслью, – это знаки! Река дает нам знаки!

– А черепаха означает, что скоро будет вода! – возликовал Ромка, втаскивая в яму лопату и ведро. – Копать! Вперед!

И мы начали рыть. Копали попеременке. Постепенно стены ямы покрывались все новыми и новыми рисунками замысловатых зверей, человечков, предметов. Они будоражили наше воображение, а мое – особенно. Я сама начала проникаться мыслью, что река действительно существует, и если это так, то она необыкновенная, она таинственная и колдовская. Этими мыслями я с легкостью заразила остальных.

– Вы знаете, – сказала Ира, глаза ее горели, как у любого энтузиаста, – в древности воде поклонялись, и селились всегда у воды. Мы в школе проходили, и училка говорила, это потому, что вода обладает удивительными свойствами, у нее есть память.

– Не загоняй! – фыркнул Ромка, принимая у меня из рук ведра с песком. – Вода помнить не может, поверь мне. Эта училка вам наврала.

– Все равно, что-то здесь есть, – сказала я, и голос мой из ямы, глухой и торжественный, наверняка, показался всем не менее удивительным, чем память воды. – Посмотрите на стены ямы, они же чистая тайна.

Если до этого наши домыслы были пустой болтовней, то после моей последней фразы они стали тяжкими рассуждениями.

– Корни видно, – заметил Женя.

– Боже мой! – воскликнула я, – вы только посмотрите: крест!

Все нависли над ямой, загородив свет, но даже и так они отлично разглядели ровный ярко-желтый крест, возникший на стене ямы.

– Офигеть! – воскликнул Ромка и спрыгнул ко мне. – Это значит, что ты права, река дала тебе знак, что ты права.

Все изменилось, мы копали и внимательно разглядывали рисунки на стенах, толкуя их в свете происшедших событий. Мы спорили, все больше увязая в своих умозаключениях, наши догадки были дикими, в какой-то мере нелепыми, и если говорить в общем, песок затягивал.

Первым этих домыслов не выдержал Женя, он категорически заявил, и в голосе его было очень много нарождающегося страха:

– Хочу есть. Пойдемте обедать.

Никто не стал с ним спорить. В маленьких детских сердцах постепенно росло осознание нереальности и опасности происходящего. Жаль, но остановиться мы уже не могли.

После обеда мы с торопливостью, неведомой ранее, подались к своей яме. Мы наперебой рассказывали друг другу странные легенды и страшные истории, подслушанные из разговоров взрослых. Оказалось, что в нашем огороде зарыт клад, соседка через два дома ведьма, что сегодня полнолуние, и надо даже не реку выкапывать, а читать рисунки на песке, чтобы найти клад, и тогда река станет сама собой. В общем, в тот вечер наша затея приняла мистический характер.

Мы расширили яму: так было легче копать, и теперь уже двое могли рыть и вглубь и вширь. Мы терли старые рисунки, и они изменялись, превращались в страшных чудовищ, неведомых существ, чертей, ломаные линии и невинные точки. Разговоры стали редкими и носили мрачно-погибельный характер.

Вскоре Женя убежал домой, испугавшись наших домыслов и бесед.

Мы покинули яму в тот вечер раньше обычного. Потряхивало. Шли быстро и не оглядываясь. В спешке забыли ведро, но никто даже под страхом бабкиного гнева не согласился за ним вернуться. Все шло к развязке.

Утром Ромка сказал, что никуда он больше не пойдет, все это ему надоело, и голос его звенел от скрытого страха. Как ни странно, один Женя высказывал энтузиазм, он был мал, быстро забывал, и его уже не тревожили страхи вчерашнего дня. Гордость и понятие смелости не дало мне отказаться от этой затеи, а Ира… всегда была со мной.

Для храбрости я надела кепку недавно умершего дяди, который был большим чудаком, и потому вызывал у нас благоговейное почтение. Мне казалось, что этот «шлем» оградит меня от всего, абсолютно от всего.

Втроем мы пошли на холм.

Тягостная это была прогулка, одна из самых запомнившихся в моей жизни. Мы не спешили, если бы хоть кто-нибудь предложил тогда вернуться домой, я согласилась бы без колебаний.

Яма показалась нам темной и мрачной, хотя был полдень и светило солнце, ни облачка не было на голубом небосклоне, но в памяти моей остался только серый и страшный день.

Мы с Ирой сели на край ямы, чтобы перевести дыхание, а Женя спустился вниз, но никто из нас даже не возмутился этому, мы были подавлены, копать не хотелось, и было немного жутко.

Женя копал песок своим маленьким ведерком и с трудом выгружал его наверх. Я до сих пор не пойму, почему он ни с того ни с сего взялся продолжать наше безобразное дело. Но он рыл, и делал это с завидным упорством. Мы с Ирой сидели на краю ямы и от скуки болтали ногами, разговаривая о пустяках. Иногда я против своей воли бросала взгляд на стены котлована, покрытые корнями растений, на кромку земли и неба, я будто ждала чего-то, возможно, Ромку, я сейчас не очень в этом уверена. Во мне просыпалось удивительное и жуткое чувство, и я ничего не могла с этим поделать.

Кульминация наступила неожиданно и неотвратимо. Не могу с достоверностью воспроизвести ее, потому что была потрясена слишком сильно, и только невероятно тонкая перегородка молодости защитила меня от сумасшествия.

Женя высунул свою русую головенку из ямы и сказал:

– Смотрите, какой знак я раскопал.

Мы с Ирой свесились над ямой, увидев какой-то знак, затем глаза наши встретились, и страшный разряд ужаса разорвался в горячем воздухе. Земной шар треснул по швам, и мы побежали, мы мчались со всех ног с этого проклятого холма, теряя босоножки, царапая ноги травой, забыв о Жене. Я оглянулась и на краю котлована, над волшебными корнями травы четко увидела фигуру человека, потом обезумевшее от страха заплаканное лицо Иры, упавшей на траву и спешащего мне навстречу Ромку.

Я остановилась, села на землю и разрыдалась. Ужас, ударившись об эту самую неведомую тонкую перепонку, испарился в воздухе, оставив мне страшное облегчение.

Ира громко всхлипывала и потирала ушибленную коленку, Ромку трясло, он ничего не понимал, но был напуган не меньше нашего.

Я первой пришла в себя и сказала:

– Все. Хватит играть. Забираем ведра, лопаты и уходим. Уходим, поняли?! – почти крикнула я и пошла к яме за Женей, который несмотря ни на что продолжал копать.

Мы вернулись и больше даже не заикались о том, чтобы возобновить наши старания, да что там возобновить! – мы вообще больше не говорили на тему страшной ямы и дурацкой реки.

Ничего не могу точно сказать о своих друзьях, но для меня эта история не прошла даром. Еще долго я не спала по ночам, вздрагивая от каждого шороха, не выходила на улицу в темноте, не смотрела на луну; мне часто снилась бушующая река, накрывающая меня волной, я просыпалась, тихо плакала от страха и все ломала голову: что это был за знак, последний виденный нами, знак, столь сильно напугавший, что я не могла его вспомнить. Что за силуэт человека видела я, и видели ли?

Гораздо позже, уже взрослой девушкой, я несколько раз побывала на том холме, и каждый раз он вызывал у меня чувство тоскливого ужаса; яма наша давно обвалилась, и на месте ее было лишь небольшое углубление, одной мне говорящее о многом.

Вот так.

– Тебе бы только рассказы писать! – восхитилась Мара, глядя на меня большими голубыми глазами.

– Да что ты! – рассмеялась я, – рассказать одно, а написать совсем другое. Хотя, возможно, когда-нибудь…

– Не возможно, а обязательно! – возразила она. – И я хотела бы первой его прочесть.

– Ах, Мара. Для меня это очень тяжелое переживание. Я рассказала тебе, поддавшись порыву, маловероятно, что я когда-либо еще захочу тревожить эту рану.

– С точки зрения психологии, случай интересный, – сказала Мара. – Вы сами себя напугали, вы вырастили страх, маленькие глупые дети, мечтавшие о таинственных приключениях!

– Нет, – я помрачнела. – Там что-то есть, я точно знаю, я это чувствовала, клянусь! Может быть, мы и вырастили, но не с пустого же места! Если бы ты была там, видела эти знаки, то не говорила бы так легко!

– Пусть так, – успокаивающе сказала Мара, – но не будешь же ты отрицать, что сама выдумала эту реку, и идея ее откопать была именно твоей!

– Да, все так, – растерянно сказала я.

– Ну, вот! Тогда все это было просто неудачной игрой, и не более того.

– Нет. Это не было игрой. Ну может быть, только поначалу, а потом… В общем, это не важно, скажи лучше, сколько можно ждать эту крысу.

– Она не придет, – уверила меня Мара.

– У нас в расписании стоит консультация, а она не придет! Как мило!

– Тебе плохо, что ли? Главное, что мы присутствуем, потом никто не сможет придраться. Только такая заучка, как ты, может переживать из-за какой-то глупой консультации.

– Нам же экзамен сдавать, Мара! Последний в этом году, между прочим. Что будешь делать на каникулах?

– Как всегда, – уныло сказала она. – Семья, муж, дочка, дача. Стандартный набор. А ты?

– Как всегда, – вторила я ей. – Все лето буду строить планы, как его провести, а когда лето кончится, перенесу их на следующий год.

– А Никита? – улыбнулась она.

– А Никита… – натянуто улыбнулась я, чувствуя, что улыбка получилась отвратительной, – похоже, что с Никитой все.

– Как все? – удивилась Мара.

– А так, все. Он мне не звонит, я ему не звоню, отношений нет.

– Но ты же его любишь!

– Вот еще, – фыркнула я, – ни капельки. Ты же знаешь, я больше не влюбляюсь.

– Кому ты врешь! – Мара укоризненно покачала головой. – Вы созданы друг для друга. Такая красивая пара!

– У нас ничего не было и не будет, – уныло сказала я, – похоже, он для меня слишком шикарный вариант.

– Не глупи, бьюсь об заклад, ты ему нравишься, – оптимистично сказала Мара. – Позвони ему, пригласи куда-нибудь. Очаруй.

– Никогда, – отрезала я, – никогда я не стану звонить ему первой. Если я что-то значу для него, он сам позвонит мне.

– В этом твоя беда, – сокрушенно вздохнула Мара, – за это мужчины тебя опасаются. Ты слишком гордая, чтобы сказать, что ты от них хочешь.

– Не надо, – мягко остановила я ее. – У меня и без Никиты хватает поклонников, одним больше одним меньше, все это глупости.

Да, у меня хватало поклонников, и разных. А все благодаря весьма удачной внешности. Если в юности я была довольно нескладным подростком, то повзрослев, превратилась в удивительно хорошенькую девушку. У меня были длинные русые волосы, карие глаза и пухлые губки на совершенном лице, все это дополнялось восхитительной фигурой, и я не знала недостатка в мужском внимании. Но меня влекли, может быть именно поэтому, самые легкомысленные или недосягаемые представители мужского пола, которые в лучшем случае видели во мне девушку на ночь. А вот как раз ночи мне было мало, что оставалось в итоге: разбитое сердце и клятвенное обещание никогда больше не связываться с мужиками.

Никита был совершенно идеальным. Высокий, красивый, с нежными оленьими глазами, окутанный аурой пронзительной силы и сексуальности, он поразил всех девчонок на своем курсе. Он не ухаживал, он просто подбирал то, что с легким стуком падало к его ногам, и похоже, это его вполне устраивало.

К своей беде я не пала перед ним, я стояла неприступной крепостью, в которой шла ожесточенная кипучая битва с собой, и с тем невероятным чувством, которое захватило меня целиком, лишая крепость ее укреплений. Но я не могла сдаться. И это приносило мне страшные мучения. По десять раз на дню я отдергивала от телефона руку, готовую нажать заветную кнопку; нет, первой никогда.

Поначалу я, вроде как, забавляла Никиту. Я была смешной, очаровательной, он даже немного увлекся и стал ходить за мной по пятам, ожидая, когда же я паду перед ним на колени и начну молить о любви. Но этого не случилось ни в первое свидание, ни на второе, ни на третье, а на четвертое он потерял всякий интерес, перестал мне писать, искать со мной встреч, и просто пропал. Все было ясно, как божий день.

Но я ждала, я страстно ждала звонка целую неделю, а потом моя рука начала меня предавать и тянуться к заветной кнопке. Какое чудо, что я еще могла контролировать свою руку. Нет, первой – никогда!

Но отвлечемся от дел любовных. Я ведь еще не рассказала, кем я стала и чем жива, без этого рассказ мой кажется глупым и неровным.

Меня зовут Ольга. В тот год мне исполнилось двадцать один, я была студенткой факультета культурологии и искусствоведения, безумно увлеченной этой областью знаний. Я училась с большой радостью, успеваемость моя зашкаливала до шести. Но это нисколько не мешало мне вести веселый образ жизни. Мара часто соблазнялась на мои проделки, но ей-то потом грозило объяснение с мужем, а мне трава не расти! Родители удачно уехали жить в пригород и оставили мне во владение просторную трехкомнатную квартиру, по выходным превращавшуюся в собрание единомышленников счастья. Но только по выходным. Будни целиком и полностью захватывала учеба, не менее увлекательная, чем вечеринки.

Учебный год подходил к концу, оставался всего один экзамен и… полная веселья летняя эпопея. Дело оставалось за немногим: придумать, чем заняться. Сидеть ли в пыльном душном мегаполисе (а это означало днем – пляж, вечером – клуб) или ехать к родителям полоть грядки. Ни та ни другая перспектива меня не устраивала. Город надоел хуже пареной репы, а заточить себя в деревне тоже не хотелось. Оставался единственный выход – уехать в какой-нибудь тематический лагерь большой дружеской компанией. Особенно на такое решение меня подстегивала мысль о том, что где-то здесь, совсем рядом, мой любимый соблазняет очередную жертву. Нет уж! Лучше уехать и побыстрее забыть этого сердцееда.

И вдруг, тогда мне в голову пришла отличная идея, это будет получше, чем водопады или горы.

– Мара! – обрадованно воскликнула я, потирая руки. – Есть идея.

– Свалить уже отсюда, да? – скучающе спросила она, берясь за сумку.

– Нет, хотя это тоже. Слушай, дача твоя никуда не денется, а муж пару недель побудет с дочкой, он же все равно в отпуске. Я забираю тебя с собой, – пояснила я.

– Куда? – опешила она.

– Мы поедем на место бывшей деревни, раскопаем эту яму, и добудем на свет все ее тайны.

– Вдвоем? – ужаснулась она.

– Ну, конечно же нет! Ромка всегда готов к интересному движу, у Женьки каникулы, Ира еще не вышла из декрета, они с мужем вполне могут оставить Вику на попечение бабушки и дедушки. Честное слово, это будет отличнейшее приключение!

– Но зачем это? Зачем? – удивилась она.

– Не знаю, – я пожала плечами. – Эта история не дает мне покоя, я хочу вернуться и навеки похоронить своих демонов. Проработать травму.

– Это безумие, – заключила она.

– Нет, не безумие. Мне трудно объяснить. Эта река зовет меня, иногда во сне я вижу ее – огромную волну, которая накрывает меня, и я не борюсь с волной, не могу дышать, но это ощущение… как бы сказать… что она неизбежна, что она рядом… Мне, правда, нужно туда вернуться. Очень.

Последнее слово было решающим. Мара долго и внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Лучше мне быть там, чтобы ты не натворила глупостей, а то действительно нырнешь. Пошли отсюда, все равно консультации нам не дождаться. Давай, свалим в парк – учить перед экзаменами вредно для здоровья.

– Пойдем, – я схватила сумку, и мы с облегчением вышли на улицу из душного здания университета.

Лето набирало силу, но в городе это чудо как-то терялось в смоге, серости зданий, шуме транспорта; просто были суетливые, по-летнему одетые пешеходы, открытые окна машин и автобусов, музыка из домов и сутолока, сутолока… Сутолока съедала все и всех, прелесть жизни превращая в быт.

Мы прошли пару остановок и с чувством отдохновения сели на теплую отполированную лавочку в парке. Общие деревья тихо и устало шелестели над нами, молодыми и красивыми, смеялись дети, катаясь на каруселях, и мороженое таяло у нас в руках. Мы сидели и болтали о пустяках: как это хорошо, когда в голове нет большого количества серьезных мыслей, только флирт, планы, счастье и… да, планы.

– Послезавтра позвоню Ромке и Жене, попробую обработать Иру, а ты вплотную займись своим мужем, ты же это умеешь. Дорогой, ну милый, ну пожалуйста, – мы весело рассмеялись. – Что нам понадобится – палатки, пара машин, спальные мешки, нет, мешки не надо, провиант на две недели, инвентарь для рытья ямы, лопаты там всякие, не забыть камеру для истории…

– Ты так говоришь, будто поездка уже дело решенное, – удивилась Мара, – а ведь меня муж еще не отпустил, да и родственники твои согласия не дали.

– Это ничего не меняет, – решилась я, – я все равно туда поеду, одна или с вами, но поеду. Настал исторический период в моей жизни, это цивилизационный кризис.

– Цивилизации рождаются и умирают – так, по-моему, это у вас звучит, – раздался над нами внезапный и насмешливый голос. – И все об учебе и об учебе. Лето на дворе, девочки!

Я в смятении запрокинула голову и увидела милое лицо, обрамленное сверкающей изумрудной листвой и скачущими в ней солнечными зайчиками. Это был Никита. Слишком неожиданно, слишком красиво и очень поздно. Он стоял позади скамейки, за нашими спинами, опирался руками в теплую спинку лавочки и насмешливо улыбался – божество, сошедшее к смертным дурочкам. Да здравствует он!

– Никита! – возмущенно воскликнула Мара. – У меня слабое сердце. Ты оставишь моего мужа горюющим вдовцом.

– Такая милая девушка, и уже замужем! – притворно огорчился он, поигрывая мускулами предплечий. – Не ходите, девки, замуж, там нет ничего интересного.

– А ты что, был женат? – обрела я, наконец, дар речи.

– Да, был, – Никита стал серьезным, – но недолго. Ошибка молодости.

– Старик нашелся! – фыркнула Мара, сверля меня взглядом, как пить дать, она искала на моем лице потрясение и огорчение, а видела лишь холодное спокойствие. – Хватит стоять над душой, или садись или вали!

Никита обошел скамейку и бесцеремонно втиснулся между нами, положив руки на спинку лавки.

Всем существом, всей сутью уловила я тот факт, что он очень рядом, интимно и близко. Воздух между нами испарился, и осталась тихая пустота, пронизанная толстенными канатами притяжения. Я была в замешательстве.

– О чем вы здесь так мило щебечете, пока остальные умники грызут щебенку, а? – поинтересовался он, постукивая ладонью по лавочке, той ладонью, что была в нескольких сантиметрах от моего обнаженного плеча.

– Строим планы на лето, – сказала Мара, поняв после долгой паузы, что я отвечать не собираюсь.

– А-а-а, – сказал он и чуть развернулся ко мне, колени наши соприкоснулись. – И что надумали делать летом?

Вопрос явно адресовался мне.

– Отдыхать, – гневно буркнула я, вся эти ситуация просто сводила меня с ума.

– Оригинально, – хмуро сказал Никита и, отвернувшись, спросил у Мары. – А ты?

– Поеду с нею в туристическую поездку в глубинку, где нет ни души, буду рыть яму, искать сокровища и реку.

– Реку? – переспросил он. – Какую реку?

– Сама не знаю, – ответила Мара, – призрачную реку.

– Фэнтези перечитала? Хватит прикалываться.

– Я серьезно. У Ольги спроси, это ее идея, между прочим. Мы будем откапывать реку, которой по факту нет, но ментально есть – мрачная река человеческого подсознания. В общем, это будет просто пикник.

– Пикник – это хорошо. Меня с собой возьмите, я отлично жарю шашлык, пальчики оближешь!

– Поехали, – кивнула Мара. – Всего пару недель, а пользы море: классный загар, чистый кислород, масса общения. Просто супер.

– Ты же была не в восторге от этой идеи, а сейчас вся просто расплываешься от удовольствия, – с затаенной яростью и плохо скрываемым беспокойством сказала я. – И вообще, мне все это уже кажется глупым. Лучше на водопад или к маме грядки полоть.

– Ну можно подумать! – сказал Никита. – Сразу в отступники. Я не напрашивался, а просто поддержал разговор. Не бойся, я не поеду. Можете дальше строить свои веселенькие планы. Я всего лишь хотел пригласить вас на сегодняшнюю вечеринку по поводу Конца. Приходите к нам на квартиру к девяти, знаете куда? Будет прикольно.

Никита легонько провел пальцем по моему плечу и встал.

– Позвольте откланяться, – он поклонился и, насвистывая, ушел.

Я чувствовала себя так, будто на глазах у кучи народа в белом платье упала в грязь. Досада буквально захлестывала меня, как прежде волновала радость предвкушения.

– Ну ты и дура, – тихо сказала Мара.

– Я знаю, – я взяла сумку и пошла домой.