Казнить нельзя помиловать
Девушка с лунной косой
Я знаю, кто я, и кем могу быть, если сделаю выбор.
М. Сервантес Сааведра
Уже два дня Матвей привыкал к мысли, что на Маше он женится. Не потому, что обстоятельства – беременность или там еще какие дела… Нет. Просто он вдруг ясно понял, что хочет на ней жениться.
Это открытие напрочь выстеклило Матвея из привычной рамы, потому-то он и сидел сейчас один, ночью, на берегу дикого загородного пляжа и обмозговывал мысль со всех сторон: приглядывался, принюхивался, пробовал на вкус. Одним словом – привыкал. Перспектива манила, согревала солнечными лучами и Машиными объятиями; пахла красками, холстами и воскресными кружевными блинчиками.
Матвей улыбнулся, прислушался: звуки города глухими обрывками едва-едва достигали пляжа. Дрифтеры и байкеры не пропускали ни одной летней ночи, и рык их автопарка несся за километры. И все-таки здесь, у речки, стояла благословенная сельская тишина.
Бдительная круглолицая луна висела спиной к мерцающему вдалеке городу, таращилась на Матвея, подглядывала в его сокровенное… Он глядел на нее в ответ и слушал лягушачьи песни. Под луной серебряными перьями вспыхивала речная рябь, песок еще отдавал накопленное за день тепло, но от воды тянуло сырой зябкой прохладой.
Поначалу Матвей даже сам себе не поверил – что, и правда женится? Он пытался себя убедить, что торопится, что Маша – чудесная, но не лучшая, и уж точно – не единственная. Он даже примерил на роль жены нескольких знакомых девиц… и ни одна не подошла – все они плохо смотрелись на пассажирском сиденье его машины, не вписывались в его кухню с душистой пиалой чая, и, скорей всего, с ними совсем неудобно спать – изгибами тела не совпадут. Фотки на отдыхе тоже, наверное, выйдут хреновые.
Матвей был в секунде от белого флага, но все еще продолжал глухое сопротивление:
– Так… Допустим, знакомые девушки не подходят… Но есть ведь еще незнакомые!
Воображение нарисовало группу незнакомых девиц, бестолково теснившихся у него на кухне. Потом девицы пытались решить, кто где поедет в его машине. Дальше – больше: самая наглая прокралась в постель Матвея и завалилась прямо на место Маши! Он мысленно вытряхнул нахалку из-под одеяла, но сразу не выгнал – подставил в прекрасное будущее, поморщился – нет, только солнце загораживает.
А Машка, она… Она сама, как солнце.
Маша вписывалась везде идеально. Что там в машину или на кухню? Во всю его жизнь. Она, как недостающий элемент головоломки, с которым все обретает смысл. Матвей и сам рядом с ней становился осмысленным и завершенным. С ней все как-то складывалось, все получалось.
Он пошарил вокруг рукой, нашел не то веточку, не то стебелек и старательно начертил на песке сердечко.
– Так – значит, так, – покивал он сам себе. – Завтра куплю кольцо.
Резкий гул мотора разломил тишину. На пляж, надрываясь попсовым хитом, словно отплясывая под него на ухабах, влетел внедорожник. Чуть утонув в песке, он замер в зоне видимости Матвея и загасил фары. Лягушки стихли, автомобиль тоже пару минут поурчал и уснул.
Матвей взглянул на песочное сердечко и стер, словно опасаясь быть пойманным за глупым девчачьим занятием. Он был не рад шумному гостю.
Когда нужно было подумать, Матвей любил приезжать сюда. Место это знал хорошо, даже работал здесь одно лето спасателем. В тот год какие-то энтузиасты решили открыть частный пляж: арендовали у города территорию, расставили шезлонги, поставили тележки с напитками и мороженым, спасателей наняли – вроде, кое-как запустились. Но то ли место слишком отдаленное, то ли водица прохладная, а только бизнес потарахтел один сезон и заглох. Несколько лет пляж оставался «ничейным», теперь вот опять бизнесмены нашлись – начали технику сгонять, обносить территорию забором и чего-то даже строить собрались. Ну-ну, будем поглядеть…
Вообще, после школы Матвей поступал (и поступил) в технический вуз на инженера – спокойная, интеллигентная профессия, дающая индульгенцию занудствовать по любому поводу и в любой компании. На первом курсе он решил, что его молодое тренированное тело – у него был разряд по плаванью – размякнет и протухнет в университетских стенах. Он сдал вторую сессию и в июне забрал документы.
Лето набирало обороты, Матвей поболтался по городу, попробовал с наскока устроиться на хорошую работу… и не смог. Да и кому он нужен – студент-недоучка с туманными перспективами? Занимать денег у бати было стыдно, а мать, расстроенная его «выходкой» – иначе она это не называла – не упускала случая заговорить о возвращении в вуз. Молодой, здоровый, плавучий, он подался на пляж и нанялся спасателем. Лето кончилось, и в осенний призыв Матвей совершенно логично попал в армию. Да и нормально – в принципе, он туда и целился.
Вернулся младшим сержантом. И это еще по-царски! За год со званиями не очень-то и разгонишься. Жить пора было начинать по-взрослому, и на гражданке вопрос о роде занятий встал в полный рост. Но Матвей еще в армии определил траекторию – решил, что устроится в МЧС, тянуло геройствовать. Сказал – сделал! Ну и получил, что хотел: раз в квартал зачеты по физподготовке, подъем по штурмовой лестнице в окно четвертого этажа учебной башни, стометровка с препятствиями и кучу других «приятностей».
Матвей почуял дым, вынырнул из воспоминаний, потянул носом, осмотрелся – во внедорожнике нервно метался красный огонек. Ясно…
Когда случился его первый пожар, Матвей не ждал и не думал ничего такого – лежал и смотрел в телефоне ролик о том, как правильно стелить линолеум – недавно купил квартирку, маленькую, в советской панельке, зато съехал от родителей. Правда, денег теперь приходилось занимать еще больше. Полгода прошло, а ни одного пожара ему так не выпало. Попасть с ним в смену считалось большой удачей. К нему уже и кличка начала прилипать – «Сухой рукав», и Матвей почти поверил, что так будет всегда, но рано или поздно боевое крещение проходят все.
В тот раз Матвею свезло – обошлось без потерь. Горела многоэтажка, дверь в одну из квартир они с напарником, Саней, вскрыли «хулиганом»[1], медленно приоткрыли, вошли: все затянуто дымом, по полу, заходясь в угарном кашле, ползает женщина. Хотели эвакуировать – она бьется в руках, вырывается, не дает работать. Матвей обо что-то споткнулся – игрушки! – значит, в квартире еще ребенок! Саня был помощнее, ему досталось выводить обезумевшую от ужаса мать. Матвей остался один.
При слове «ребенок» у любого пожарного подскакивает адреналин – твоя персональная ответственность за маленькую жизнь давит в сто раз сильнее. Матвей кинулся на поиски. Он делал все «по учебнику» и очень боялся, что не сработает, что в учебниках врут. Он отчаянно звал неизвестного малыша. Фонарь на каске выхватывал из ядовитого дымного марева косяки, кровать, игрушки, стулья, шкаф…
Пару раз причудилось, что метнулась какая-то тень, но он знал – это игра воображения, морок. Дети во время пожаров прячутся в самые дальние уголки, ребенок ни за что не выйдет к огню! Его надо искать! И Матвей искал – в туалете, в ванной, ощупывал углы, ползал под кроватью, под столом, переворачивал стулья – никого. Он продолжал звать, но на зов незнакомого голоса малыш не откликался. А если и не откликнется уже никогда?
Матвей быстрыми отработанными движениями обшаривал все, что казалось ему подозрительным. Сердце отбивало двести ударов в минуту, не меньше. Время, казалось, тянется бесконечно, когда каждая секунда оценивается в жизнь. Дышать в дыхательном аппарате становилось сложнее, но Матвей твердо помнил: нельзя сдергивать маску – отравишься или того хуже… Кто тогда вытащит мелкого?
В учебниках не врали – пацан, двухлетка, забился в шкаф и едва шевелился под кучей тряпья. Матвей выхватил его за обмякшую белую ручку и кинулся к балкону – ребята уже приставляли штурмовку. Передал мелкого, его сунули в спасательную косынку, начали спускать. Пока Матвей сам сползал сверху, больше всего боялся, что упустил время, что ребята не успеют к бригаде скоряков… Успели. Откачали.
А потом посыпалось, как из рога изобилия: пожар на шинном складе, баня в частном секторе, магазин хозтоваров, многоэтажка, дом на земле… И пошло-поехало, словно кто-то открыл чертов ящик Пандоры! Матвей матерел, оперялся, обрастал опытом, обустраивал жилище и, в целом, жил свою нормальную жизнь. А еще через три года он окончательно понял: без высшего профильного образования, на зарплату гражданского с улицы, он точно протянет ноги – ведомственных и неведомственных в госучреждении делили, как белых и рабов. Этого он сразу не учел, а потом было некогда. Хотя, с какой стороны ни зайди – работа героя оплачивалась скромно, но и бросать это дело Матвей не хотел, точно знал – он здесь навсегда. Мать, почуяв удобный момент, будто бы невзначай намекнула, что надо окончить вышку.
– Помнишь, классная в школе про тебя говорила: «Умная голова, да дураку досталась»?
Эт да… Помнит.
– Так найди ей достойное применение! Сына, ты меня до инфаркта доведешь!
Ладно. Их правда – без корочек делов не будет, нужно было учиться. Матвей собрал волю в кулак и вернулся с досдачей на второй курс, но уже в академию МЧС, на командно-инженерный факультет. И ничего, нормально, вроде, пошло. Так в двадцать четыре года он снова уселся на студенческую скамью, хоть и заочно.
Через два года Матвей заканчивал третий курс, шла сессия, он стоял в тесном закутке в очереди на печать. Копировал-распечатывал Матвей всегда в казенных местах. Принтер – последнее, что ему нужно было в хозяйстве. Отдел неплохо жил за счет бедных студентов из трех соседствующих университетов, а теперь – и за счет Матвея.
«Вы последний?» – из памяти вынырнули первые слова, которые сказала ему Маша. Крылья носа дрогнули, от воспоминаний о запахе красок.
– А вам еще долго? – она нетерпеливо заглядывала из-за плеча, чуть приподнявшись на цыпочках. – Просто у меня защита, мне очень срочно. Правда!
Матвей был голодный и злой, но, обернувшись, непостижимым образом, из разъяренного тигра обратился в милого котика. Маша-укротительница…
– Прошу, – мяукнул Матвей и попятился.
– Ой, спасибо вам огромное!
В тесноте киоска разойтись сложновато. Они протиснули мимо друг друга, и Матвей вдруг почувствовал, как начал краснеть…
Жара проклятая!
В руках у девушки папка. Матвей осторожно скосил глаза: Диплом по истории искусств, «Декупаж в позднем творчестве Анри Матисса. Метод работы с линией и цветом».
Ага! Значит, виденье прибыло из Академии искусств через дорогу! Уже кое-что…
Она подошла к принтеру, Матвей скромно пристроился сзади: с виду она лет на шесть его младше. А он, детина, «шкаф – полтора на два», борода клочками, топчется рядом, сопит ей в макушку. Студент, блин!
Вспомнил, как наткнулся взглядом на светлую, лунно-золотистую косу поднял глаза – луна, утратив восходную позолоту, теперь серебрилась высоко в небе, и все также надменно не сводила с Матвея холодного взгляда.
«Кто сейчас носит косы? Да еще такие…», – подумал тогда Матвей.
Он машинально потер давно небритый подбородок – никогда не брился между сменами, да и никто не брился из коллег. А на смену, хочешь – не хочешь, но чтоб кислородная маска лежала плотно, изволь раз в три дня быть гладким, как попка младенца! Но сейчас на сессии – свобода: хочешь раз в три дня брейся, хочешь – раз в неделю! Матвей выбрал раз в неделю.
– Видите, несколько страниц испорчено, надо заменить. И титульник. Вот, – она протянула флешку, а через пять минут получила свои листы и выпорхнула.
Матвей – следом, потом распечатает. Он шел на приличном расстоянии, но из виду не упускал. «Укротительница» уже почти дошла до крыльца, как ее поймал за локоть какой-то хвостатый хлыщ в розовых брюках.
– Переделала?
– А ты как думаешь?
– А если еще раз? – он поиграл ядовито-желтым лимонадом в бутылочке и поправил сползший с плеча рюкзак. – Успеешь?
Матвей прошелся мимо, выхватив напряженным ухом обрывки их разговора.
– Тебе мало, что мне перепечатывать пришлось? Хочешь, чтобы я вообще без диплома осталась? Ты этими гадостями ничего не добьешься. Не будет никакого свидания.
Большего Матвею не требовалось.
Девушка вбежала по ступеням и скрылась за дверями академии. Розовые штаны тоже вразвалочку двинулись к крыльцу, но Матвей настиг хвостатого прежде, чем тот успел на него шагнуть.
– Слышь!
Хвостатый обернулся.
– Ну?
– Узнаю, что ты к ней пристаешь, я тебе трусы на голову натяну. Ну!
– И все?
– Нет, это на сладкое, – томно шепнул Матвей на ухо, и вывернул навязчивому кавалеру правую кисть. – Рисуешь?
– Ага, – просипел хвостатый.
– Продолжать хочешь? – Матвей нажал чуть сильнее, лицо парня скорчилось от боли. Он хотел было крикнуть, но стало лишь хуже – пришлось согласно кивнуть. Матвей отнял бутылку, зубами открутил крышку и вылил желтое содержимое на розовый пах хвостатого.
– Давай, художник, свободен, – он, наконец, отпустил его руку. – И чтоб я тебя больше не видел, – парень затрусил к большой дороге, бережно неся ноющую кисть и прикрывая штаны рюкзаком. Матвей для острастки проводил его тяжелым многозначительным взглядом.
Он устроился на лавочке, с которой открывался хороший обзор на крыльцо академии и приготовился ждать: в художку его, конечно, не пустят да оно и не надо – у нее все равно защита, мешать нельзя.
Четыре часа Матвей не сводил глаз с парадного входа. Июньская жара сплавляла асфальт и прохожих в единое месиво.
Ничего, бывало и жарче, но жрать хотелось до одурения. Из вентиляции университетской столовой тянуло сосисками в тесте и казенными котлетами; из соседней кофейни – долетал запах кофе. Матвей глотал слюну, но не сдавался. Вода в бутылке тоже кончилась, он швырнул ее в урну и сразу попал – пляжный волейбол не прошел даром.
Наконец, двери Академии открылись, и с огромным тубусом на перевес выпорхнула девушка с лунной косой.
[1] «Хулиган» (англ. Halligan bar, Halligan tool) – ручной немеханизированный пожарный инструмент состоит из стального стержня, заканчивающегося с одной стороны вилкой-гвоздодером, а с другой – многофункциональной головкой, объединяющей в себе плоский клин и круглый изогнутый шип.