Смешные истории. Рассказы. Байки

Вещие сны.

Верьте не верьте, мужики, а сны вещими бывают. Как раз за день до того, как Зойка, жена моя первая, от меня свалила. Вижу я сон: влетает в окно ворона, садится на спинку стула, и: карр да карр. Я ей говорю, – тебе, что надо, птица.

А она мне, по человечьи. – Ну, и дурак же ты, Коля, пригрел у себя на кровати змею подколодную.

– Какую такую змею? – испугался я.

– А вон она, рядом с тобой лежит, во сне причмокивает.

– Так это ж, Зойка, жена моя. Нее, змеи, они же стройные бывают, а Зойка, больше на пингвина смахивает.

– Какой ты, всё же бестолковый мужик, Коля. В зеркало, на свою рожу, глянь, может тогда дойдёт.

Пригляделся я к себе в зеркале, вроде всё нормально: морщины, бородавка на носу.

– На лбу – то, что?

– Шишка, – говорю, – с работы вечером, вдоль забора шёл, а стой стороны, мальчишки по кошке из рогаток стреляют. Я доску отодрал, голову туда просунул, кричу: «прекратите»! А это домашнее животное – прыг мне на шею. Ну, и, там, пацан один, мазила оказался, в кошку не попал.

Вот ты наплёл: кошка, рогатка, шишка, забор. Рога это у тебя, мил человек растут, рога.

Ох, и осерчал я, тогда на ворону. Замахнулся подушкой, да и проснулся. Сну значения не придал. А на завтра, только прихожу с работы – картина Репина! Зойка свои шмотки в сумки пакует.

– Куда, – говорю, – Зоинька собралась? Опять к маме, в гости?

– Не к маме, а к Леониду. Не в гости, а на совсем. И вообще, чем глупые вопросы задавать, лучше помог бы даме. – И майку мою, новенькую, не разу не надёванную, в сумку пристраивает.

– Слышь, ты, дама! – возмущаюсь, – маечку мою, синенькую, оставь в покое.

– А кто её тебе на день рождения подарил? Вот то – то, да и не носишь ты их, а Лёня майки любит.

Как только последняя тряпка скрылась в бездонной сумке, жёнушка сказала. – Умаялась. Присядем на дорожку. Тебя, Коля, я уже вторую неделю не люблю, у меня завёлся Леонид. Разделом оставшегося имущества займёмся завтра. Короче – развод, алименты и так далее.

– Какие алименты? У нас детишек нет.

– Это с тобой, Коля, нет, а с Леонидом будут. – Загрузилась, зараза, сумищами и ушла.

Правду каркала ворона, а я не поверил. А так бы: вот ей – не майка, я б её припрятал как следует.

Вот с тех пор, и попёрло: что ни ночь – то сон, что ни сон – то вещий. У меня уж мыслишки заворошились в голове: бизнес делать на предсказаниях.

Жил в нашем доме, вор один. Лет двадцать грел он на этом деле руки. Ребятишки в детском садике, и те знали про это. Не в курсе были только органы. И вот вижу я сон про него, что посадили ворюгу наконец то. Думаю, надо предупредить человека, да и выгоду на этом по иметь материальную.

Пришёл к нему в квартиру, и с порога.– Не желаете ли, – говорю, – будущее своё узнать? За услугу, можно деньгами, а можно и продуктами. Я слышал, у вас, икра красная не переводится. Уголовник заржал, как конь, овса пережравший, и говорит. – Я и без тебя знаю. Завтра, в обед, граблю банк. Послезавтра покупаю билеты на «Канары», и отдыхаю там, полгода.

– А вот я видел сон, – вежливо возражаю, – не так дело будет. Билетик вам оформит прокурор, и не на «Канары», а на нары, и не на полгода, а на семь лет.

Не понравились, видно, ему слова мои. Схватил он меня за грудки, да как заорёт. – Ах ты! Нострадамус недоделанный! Да я тебя, за такие речи, знаешь, что с тобой зделаю?!

– Догадываюсь, – говорю, – и тем не менее, как насчёт оплаты?

Отплатил он мне чёрной неблагодарностью: два кариесных зуба вылетели сразу, остальные начали болеть. Нос очень увеличился в размерах. И, как я потом не пытался увидеть в зеркале своё лицо, видел только его.

Ну, и чёрт с ней, с это оплатой. Говорят, ворованные деньги счастья не приносят. Хотя, всё же есть надежда. Тут не давно, подходит ко мне какой – то подозрительный тип, суёт мне бумажку и говорит. – Тебе «малява» с не воли. Я развернул, читаю, – спасибо за услугу, выйду, обязательно рассчитаюсь.

Выбрал я тогда вечерочком свободное время. Покумекал: помножил все проблемы от вещих снов, поделил на неприятности. Получается, что радости от этого, прямо скажем, никакой. Не хочется здоровому человеку знать, что завтра у него гайморит воспалится, или того хуже – геморрой. А кто ему такое предскажет, тот будет для него враг по гроб жизни. А мне это надо?

Проанализировал я свой процесс засыпания. Оказалось, всё время на левом боку сны ухожу смотреть. Вот где собака зарыта! Левая сторона – она же от чёрта, отсюда и негатив. На правый бок, перед сном, ложиться надо. На нужный бок лёг, подождал немного и погрузился в сон, да глубоко так. Вижу Мишку Пронькина, мужика с третьего подъезда. Его у нас во дворе всякая собака знает. Директором кличут: он с самого раннего детства, с пелёнок, можно сказать, им хотел быть. Все ребятишки в лётчики, или моряки метили, а Мишка – в директора. Время шло: кто хотел, тот летать стал, кто не хотел – плавал. Миша, к своей цели с детского возраста не продвинулся ни на сантиметр. Да и как продвинешься, если у них с братом на двоих десять классов. А семь умножить на семь, у него получается всего двенадцать. Потому и работает на фабрике учеником разнорабочего, в основном за бутылкой мужикам бегать. Но мечту сохранил. Всё, что полагается для этой должности приготовил: костюм в полоску, белую рубашку, галстук и большой кожаный бумажник.

Ну, вот значит, вижу Мишку: сидит на огромной трёхлитровой банке, с надписью директор. При параде: в костюмчике, галстуке, из кармана бумажник выглядывает. Сидит, радостный такой, ножками побалтывает. Я ему, – Мишаня, ты бы, под зад, тазик подложил, не ровен час, лопнет банка, стеклянная ведь.

– Нет! – Кричит, – фундамент подо мной крепкий! Засел я здесь надёжно и надолго! Одно слово – директор!

Просыпаюсь, прокрутил в памяти увиденное – свершилось доброе дело! Выловил Пронькина, говорю, – удача к тебе прёт, Миша, бери удочку, да лови.

– Не понял, – затупил тот.

– Чего тут понимать, бери пустые бутылки, и пулей на пункт приёма.

Эта точка открылась не давно, район у нас пьющий – дело выгодное. Всё это просчитал один предприимчивый товарищ и открыл пункт приёма стеклотары. Взял на работу приёмщика, тот и давай ему деньги ковать. Ковал, ковал, да и спился. Не вышел на работу, пришлось хозяину самому трудиться. А ему же некогда, его же в сауне партёры да партнёрши по бизнесу ждут. Он и решил: первого, кто появится, сделаю приёмщиком с зарплатой заведующего. Спасибо мне: Пронькин уже тут как тут.

– Кем работаешь? – спрашивает хозяин.

– Помощником разнорабочего.

– Забудь, как страшный сон. У меня заведующим будешь.

– Нет, говорит Миша, – я хочу директором.

– Становись директором, принимай дела.

Выждал я некоторое время, (пусть, думаю, Мишка освоится), и пошёл за благодарностью, но на всякий, случай прихватил, несколько бутылок пустых.

Захожу: так и есть, длиннющая очередь, Пронькин в костюме директорском посуду принимает. Я сразу к нему.

– Куда прёшь?! – остановил он меня, – давай в общую очередь.

Что делать, встал за бомжиком, жду. Очередь дошла, я Мишке в лицо. – Поздравляю с должностью. Надеюсь, не успел ещё позабыть, кто тебя в люди вывел?

– Помню, – говорит. – Первые четыре бутылки по завышенной цене приму, и на этом всё, забудь, что знакомы были. Потому как мы, директора, никому ничего не должны, и не обязаны. Следующий!

Вернулся я домой очень расстроенный. Матюгнулся от души. – Ну их! Эти предсказания! – Заснул на этот раз на спине, без всяких сновидений. И так замечательно выспался. С тех пор решил: не буду заглядывать в чужое будущее, буду жить в своём настоящем.

Городок

Городок маленький, а событий – столица рядом не стояла!

Есть подозрение, что всё его население, каждый в своё время, из всех предметов в школе, проходили только математику, причём усвоили только умножение.

Вот и множат сейчас все и всё. К примеру: пьяненький Михалыч в сердцах робко замахнулся на свою супружицу – через десять минут его соседка Евдокия Петровна уже множила подробности о сломанных рёбрах, синяке, от пятки до затылка и тяжёлой моральной травме несовместимой с совместной жизнью. И потому будущее Михалыча напрямую зависит от судьи, уж какой попадётся, или пятнадцать суток, или пожизненное.

И такие истории сплошь и рядом. Я лично, на своей шкуре прочувствовал такое умножение. А начало было таким лёгким, приятным и безоблачным.

Я со своей женой Ленкой культурно проводил время у своего тестя на его дне рождения: рюмочка, закусочка, всё как полагается, песни, поздравления и танец ламбада. После третьей стопки проснулся во мне тамада, шутил налево, острил направо, ну и, заслужил поцелуй одной симпатичной толстушечки, ЧО ТЕРЯТЬСЯ – ответил тем же. И всё было бы замечательно, если б я был мужик холостой. Красная помада на моей щеке быстро сделала своё чёрное дело. Ленка у меня баба ревнивая, на руку тяжёлая, естественно, порадовала гостей, уложила меня левым боковым в челюсть. В общем – шум, гам, скандал! И домой я отправился один, да к тому же не по своей воле.

Время на тестиных именинах, оказалось, летело очень быстро. Поглядел я на небо – звёзды. На часах полночь. Если учесть повышенную криминальную обстановку в нашем городке – для бандюг – самая работа, горячая пора так сказать. Хмель, сразу, куда – то улетучился, вместо него в голове закопошились неприятные мыслишки. Я сразу представил, как завтра по местному телевидению будут показывать криминальные сводки: обезображенный труп неизвестного мужчины в моих жёлтых туфлях.

И тут я на практике ощутил реальность поговорки – близок локоть – да не укусишь. Дом мой – пятиэтажечка родная, вон он, маячит, полкилометра не будет. Так это ж, если бы в другом городе. Там у них чо: пырнёт один другого нечаянно ножичком – уже событие. А у нас тут каждый день – шапка набекрень. Одним словом, по нашим меркам, это очень далеко.

А между тем темнота сгущалась. Проезжали подозрительные машины. Выпученные фары светились зловещим светом. И началось! Одна остановилась. Из неё вышли – аж четыре человека. Ясно – понятно, эти – по мою душу – чего бы им, всем четверым, в первом часу ночи, вылазить из машины? Вперёд путь мне был заказан. Сзади, послышались чьи то голоса. Дождался! Окружают! Ноги сами, лучше меня знали что делать, и я, как молодой олень помчался по другой улице, иначе, это называется, ухожу от погони. Пролетел квартал и остановился у светофора – горел красный свет. Самое время отдышаться и осмотреться: вокруг мёртвая тишина и то, что мне нужно – никого. Сориентировался по звёздам – сообразил – путь до дома стал ещё длиннее, значит нужно вооружаться. Свернул, в какой – то двор. Сразу же внимание привлекли клумбочки, вернее их окаймление из кирпичей.

Выдернул из земли кирпичик, поувесистей: настроение сразу стало подниматься.

Шансы на выживание увеличились. Видимо криминал тоже почувствовал во мне угрозу – больше в моё поле зрения никто не попадался. И я уже почти благополучно входил в свой двор, как вдруг, из кустов сирени – чья – то морда! И голос – папиросочкой не угостите?

Видимо я в прошлой жизни был охотником на мамонтов. Сработал инстинкт.

И на голову того, кто очень хотел курить опустился мой кирпич. Три прыжка – и я скрылся в моём подъезде. Не помню уж как закрылась за мной дверь моей квартиры. Всё! Мой дом – моя крепость!

От всего пережитого организм запросился спать. Я свернулся клубочком на родном диванчике и сразу же провалился в бездонную яму сна.

Проснулся от шума пылесоса. Моя Леночка, как ни в чём небывало уничтожала пыль на ковровой дорожке, мирно мурлыкая что – то себе поднос. Я с хрустом потянулся, поцарапал себя ниже спины, сказал – доброе утро.

Леночка приветливо улыбнулась.

– Вот те на – может всё это мне приснилось?

Жена расправилась с пылью и взялась за меня. – Поздравляю Коленька с днём рождения.

Я сразу же весь превратился в вопрос, с каким?

– а с таким, что это чудо великое, как ты живым ночью добрался до дома. Недавно Валька из пятнадцатой квартиры была, такие ужасы рассказывала!

Банда в нашем районе объявилась. За эту ночь столько народу пострадало! Столько кровушки пролилось! Что интересно, вооружены все кирпичами. Дворник наш Михеич, тоже под замес попал.

– Не уж то и его, насмерть?! – простонал я. Вот кто, папиросочку у меня просил. Бабка его ударилась в здоровый образ жизни, и за деда взялась -запретила курить. Вот он бедный, по ночам, когда старуха спит, и повадился, ночью на улице, у редких прохожих, «курево» стрелять. Как же это я его не разглядел.

– Да не расстраивайся ты так, побелел весь, что он тебе дядя родной? Да и жив твой дворник, здоров. Вон он, по двору ходит, шишку на лбу всем показывает.

Валька говорит, Михеич хвастался, шишка – то шишкой, а что – то в организме произошло, в лучшую сторону: курить перестало тянуть, как отрезало.

Я облегчённо вздохнул, от того, что жив пожилой человек, и банда с кирпичами это «я». А городок наш тихий и добрый, и люди в нём мирные, законопослушные, но фантазии – через край!

День рождения

Вся наша, ребята, жизнь, это один сплошной праздник. Кто не верит, полистайте календарь. Я уж не беру в расчёт основные, главные. Хошь не хошь, а гулять придётся. Просто любой календарный лист, это, какое ни будь, да событие. И если прищурить глаз да присмотреться, получится, что хоть маломальское, но отношение к тебе имеет. Я по специальности грузчик на продуктовой базе, а вот день учителя для меня родной. Потому как Нинку, супружицу свою, вот уже как лет десять – обучаю. Учу её, учу: не ешь после шести, не ешь после шести. И вроде бы процесс пошёл, начинает материал усваивать: ни грамма после шести, а после восьми так натрескается – лучше бы она ела после шести.

Или, к примеру, день спасателя – святой праздник! Я своего племяша родного постоянно спасаю. Каждую пятницу, вечером, можно сказать с того света вытаскиваю. Как пятница – во мне спасатель шевелиться начинает, говорит, срочно беги к племяннику, спасать пора. Прибегаю, гляжу, точно, сидит один, перед ним два огурца и четыре «пузыря» водки. Сгорит ведь парень, столько водяры одному выдуть. Ну, я половину на себя принял, парнишку спас.

День строителя, это вообще всенародный праздник, потому, что все люди строители своего счастья. В каком направлении календарь не листай: каждый день, каким – то боком, хоть третьим ребром, но денёк нашь.

Особая статья день рождения. Хоть и поют про него всякую чушь, мол, грустный праздник, и всё такое, ерунда! Праздник что надо! Вообще – то я про именины и хотел рассказать, а всё вышеизложенное, так, к слову пришлось.

Ну, значит, стукнул мне сорок один годок. Число, конечно, не очень: начало войны, и всё такое прочее, но праздник – он и есть праздник.

Нинка нажарила, напарила, я водочки прикупил, всё это заныкали на кухне. На стол поставили салатики и графинчик с самогоном, от тёщиной золотой свадьбы остался. Одну куриную ножку я всё ж таки у Нинухи выпросил. Среди трёх званых гостей будет бригадир Степаныч, какой – никакой, а начальник. Решили, что изобилие на столе будет напрямую зависеть от ценности подарков, потому и придержали тяжёлую артиллерию на кухне.

В дверь звякнули. – Заходите, гости дорогие, одежонку, вот сюда бросайте, просим всех за стол. Два здоровенных грузчика – коллеги и малюсенький бригадир, хотели было уже вручить, перевязанные лентами, не хилые по объёму подарки. В дверь опять позвонили. На пороге нарисовался незваный гость – Конягин. Этот товарищ появился в нашей жизни недавно, но успел занять в ней, очень много места. Мы столкнулись с ним лбами в автобусе по дороге на работу,( проклинаю тот день и час.) Он сразу же обозвал меня домашним животным с рогами, на что я ответил – извините. Незнакомец удивлённо оглядел меня с ног до головы, обнюхал и протянул руку, – Конягин. Мне пришлось назваться Димой. Через пять минут я уже знал всю его биографию, с рождения и до посадки в автобус. Через десять он внушил мне, что мы друзья, а настоящие друзья познаются только в беде. Бедой было отсутствие в его кармане денег, и я одолжил другу триста рублей. На следующий день с той же бедой Конягин ехал со мной в автобусе и взял у меня ещё триста. Я стал ездить на работу на другом транспорте. Не помогло. Он уже проник в нашу семью: познакомил свою жену с моей Нинкой. Женская дружба обошлась нам гораздо дороже – мы стали беднее на полторы тысячи. С тех пор, от любого звонка в дверь, мы прятались в спальне под кровать.

Так вот этот самый Конягин, гость, которого не звали, явился последним. Торжественно поднял над головой конверт, потряс им в воздухе, сказал, – владей – и сунул подарок мне в руку. По весу я определил – пусто. С трудом ответил – спасибо, а мысленно перерезал ему глотку. Отнёс подарки в спаленку, возврщаюсь – Конягин уже за столом, на бригадирском месте доедает куриную ножку. Мужики трут ладошки, предвкушая гулянку. Я махнул рукой. – Начали!

Выпили самогоночки, захрумкали салатиком, повторили, и пошло веселье!

Шуточки – прибауточки, поздравления типа: «С днём рожденья поздравляем, от души тебе желаем, больше смеха, меньше слёз, лучше насморк, чем понос». Конягин тоже, не заставил себя ждать. Встал, постучал вилкой по стакану и выдал – ни к селу, ни к городу. Что, мол, если человеку за сорок, и он однажды, утром проснувшись, чувствует – у него ничего не болит, значит, он помер. Как ни странно этот факт ещё больше всех развеселил. А у меня мурашки по спине табуном пробежались! Это что значит, выходит, если я завтра проснусь, а у меня ничего не болит, значит, я должен концы отдать? Вот Конягин! Вот зараза! Это он мне потому смертушки желает, что бы деньги не отдавать.

Нинка тем временем, под шумок смылась в спальню, подарки заценивать. Я сделал тоже самое. Подарки по своей структуре напоминали русскую матрёшку. Большая коробка, в ней средняя, дальше маленькая, а уж в ней подарок – Советский одеколон, по годам – мой ровесник. Вторым подарком оказался гребешок. Третий – книжка, сказки Бажова. Нинка, с умирающей надеждой пошарила пальцами в Конягинском конверте, для уверенности заглянула в него накрашенным глазом – один воздух. Плюнула в него и сказала. – Всё, праздник для гостей кончился, начались суровые будни.

Обманутые, и оскорблённые, мы вышли из спальни и хором объявили. – Следующий этап нашего увеселительного мероприятия, просмотр телепередачи «Дом 2». Включили чёрно – белый телевизор и уставились в него стеклянными глазами.

Самогон закончился, салатики исчезли в желудке, хмель перестал радовать организм. Гости засобирались домой. Мы с Нинкой с удовольствием сказали всем, – до свидания – и перебрались на кухню к нашим разносолам и водочке.

Отметили мой день рождения лучше, чем полагается.

Проснулся утром. Как ни напрягал мозги, ничего не мог вспомнить из происходящего вчера, кроме Конягинского анекдота. Голова раскалывалась, всё тело болело, но я с радостью отметил, – значит живой!

Доброта

Кто сказал, что доброта спасёт мир? Врёт, да ещё как. Вот я, последнее время стал мягкий, добрый. И жизнь моя, сразу превратилась в одни неприятности. К примеру: тёща моя, удумала пластическую операцию делать. Говорит, – сделаю круговую подтяжку лица: приду – меня никто не узнает. Начну новую счастливую жизнь. Все сбережения она хранила строго в банке, трёхлитровой. Разбила в дребезги, забрала всё до копеечки и пошла в больницу какую – то. Там ей лицо натянули, особенно губы и левый глаз. Не улыбаться она уже не могла. А глаз сузился в щелочку так, как будто она им всё время подмигивает. Ну, а на правый, денег не хватило, его оставили каким был: круглым, как у филина. Тёще не терпелось поскорее сразить нас своей внешностью, и потому, из больницы, помчалась сразу к нам. Как она и мечтала: во дворе нашем, её никто не узнал. Идёт, похотливо всем улыбается и левым глазом подмигивает. Мужики за ней табуном. Думают, «шалава» какая – то приблудная, соблазнять их приехала, руки потирают, ждут стриптиза. Тёща к нам в квартиру позвонила. Дочка как маму увидела: в туалете спряталась, выйти боится. Это бы раньше, увидев её такой, я бы обязательно расхохотался, и сказал. – Нина Михайловна, вам теперь не зять, вам дорогая моя, сутенёр нужен. Но теперь – то я мягкий, добрый, зачем разочаровывать человека, получай комплимент. – Мама, – говорю, – вы так молоды и красивы, что я сегодня телевизор смотреть не буду – буду вами любоваться. У тёщи улыбка до ушей, глаз, как реле подмигивает, чую: сейчас приставать начнёт.

– Ленка! – кричу жене, выходи, моя очередь прятаться пришла.

Та вышла, «заценила» обстановку, да как даст мне по уху. – Ты это чего на молоденьких пялишся?!

Так мне и надо, потому что мягкий я, добрый.

А вот на той неделе: еду, значит на своей «копеечке» по делам. На улице морозяка не хилый. Смотрю, чудак какой – то в одних «труселях»по улице рассекает. Люди в шубах замерзают, а этот, как на пляже. Однако, по морде видно, что солнечные ванны не в радость. Никому до него дела нет, а я же мягкий, добрый, говорю. – Обогрейтесь товарищ в машине, а то у вас глаза, как у мороженой рыбы, белеть начинают.

Не успел он сказать спасибо, только дверь приоткрыл: подбегает мужик здоровенный, завалил его на заднее сиденье, и давай «мутузить». Бьёт да приговаривает. – Будешь знать, как к моей, Нюрке ходить! Будешь знать!

Другой бы на моём месте: затаился за рулём, да и помалкивал. Но я же мягкий, добрый – заступаюсь. – Зря, – говорю, – друг стараешься, силы свои тратишь, он ведь боли, всё равно не чувствует, закоченел на морозе, как деревяшка.

Мужик на меня глаза вытаращил. Спрашивает, – а ты не закоченел?

Я головой помотал. Ему видать ответ не понравился, он и сделал мне больно, под левый глаз.

Тут до меня дошло: этот, видать, с командировки вернулся, а тот, с его женой, чай пьёт. Пока хозяин, супругу в угол ставил, полюбовничек, в облегчённом варианте сбежал. Ну, а тут уж я, со своей добротой подвернулся.

Мужик скоро, устал нас воспитывать, пнул ногой мою машину и пошёл домой.

– Эй ты, любитель сладкой жизни, – говорю голому, – со мной поедешь, или моржевать пойдёшь?

– Вези меня извозчик по гулкой мостовой, – со страху стихами заговорил любитель.

Довёз его до дома, бедолагу. – Ваша остановка, – шучу. – Привет супруге.

Тут он слезу давай пускать. Ревёт, – как я в таком виде перед ней появлюсь. Слушай друг, дай на время твоей одежёнкой попользоваться. Через пять минут верну.

Чего меня уговаривать, я же мягкий, добрый. Всё, что на мне, было, отдал незнакомцу. Сижу за рулём в одних трусах в горошек. Сижу час. Второй. Забыл, видать, про меня этот, любитель чужих жён. В окна народ заглядывать стал. Сперва смеялись, потом волноваться начали: уж не маньяк ли? Звякнули в полицию. Прибыла группа захвата: в бронежелетах, с автоматами. – Выйти из машины, руки на капот, ноги шире. – Давай меня обыскивать. Старший кричит, – предъявите паспорт!

Ну, откуда бы я ему его вытащил, а? – Сами, – говорю, – видите, нет такого документа при себе.

Не по сердцу, видать, пришёлся ответ мой. – Так, значит, не желаем с органами сотрудничать! Одели на меня наручники и увезли в свои казематы. Ох, как не понравилось мне в их камере: сыро, холодно. Хорошо хоть один вор – домушник, на нём, пятеро штанов, и четыре курточки, приодел меня.

Адрес спросил хороший человек. Пообещал зайти, лет через пять. Полицейские, всё же разобрались, поняли, что я мягкий, добрый. Выдали старые валенки, залежавшийся вещдок, и отправили домой.

А вот совсем недавний случай. Забрели в наш подъезд сектанты: две девицы молодые и мужик с библией. Ходят по квартирам, их все посылают далеко, а они идут к соседям. Так и добрались до меня. Видят, я мягкий, добрый, зашли без приглашения. Показал им на диванчик, распологайтесь мол, я пока за чаем на кухню схожу. Мужик мне строго. – В бога веруешь, сын мой?

Тоже мне, думаю, нашёлся папаша. Вот к девкам, я бы в братья с удовольствием набился, но ответил. – Верую.

– Тогда тащи водки.

Принёс бутылочку, налили по рюмашке, «хлопнули». Девахи оживились, закурили, мне зачем – то подмигивать начали. Спрашивают, – как ты относишься к тому, чему тебя учат в церкви?

Не знаю, – говорю, – не был там не разу.

Какой же ты верующий?

– Да я, так, сочувствующий, в смысле не против, что бы бог был.

О! – Обрадовался мужик, – вот за это надо обязательно выпить.

– У тебя гармошка есть?

– Зачем она вам, – удивляюсь.

– Я под неё песни матерные петь буду.

– Разве можно?

– Нужно. Религия у нас такая.

– Гармони нет. Есть ноутбук. Пойдёт?

– Тащи.

Принёс, поставил на стол. Мужик заулыбался. – Хорошая вещичка. Внучёк мой, давно, такую, просит. Обмоем это дело. Пропустили ещё по «соточке».

– А сейчас отрок, мы тебя в своё братство принимать будем. Закрой глаза и спроси свою душу: сколько будет, если тысяча двести пятьдесят три умножить на три тысячи семьсот. Жди, не открывай глаза, пока не ответит.

Я глазоньки прикрыл. Задачку душеньке задал. Сижу, жду. Долго сидел. Видно, у неё с математикой туговато: молчит, как в рот воды набрала.

Потом, думаю, хватит душу маять, на калькуляторе быстрее будет. Открываю глаза: сектантов – как не бывало, и ноутбука, тоже. И ещё, много чего, потом в квартире недосчиталось.

Вот так вот. А всё от того, что мягкий я, добрый.

Жизнь

Заорал, засучил ножонками – ЧЕЛОВЕК РОДИЛСЯ!

Гладят по головке, это хорошо, ремнём по заднице – плохо, – ЧЕЛОВЕК РАСТЁТ, УЧИТСЯ.

Обмыл первую получку, ВСЁ – ВЫРОС. И кто бы ему что ни говорил, как бы ему хором не внушали, он знает: сейчас ему нужно только одно!

Ещё солнышко чешет лысину, всходить или не всходить, а работяга, какой – то промышленности, уже давно на ногах. Проглотил холодную котлету, сунул тело в спецовочку и побежал вливаться в толпу трудящихся.

Вопрос, – какого хрена, в такую – то рань? Да что бы, детки не увидели папку живьём и не потребовали купить компьютер.

Или того хуже: жена не предъявила список, на шести листах, вещей необходимых для её жизнедеятельности. И вообще она считает, что пальцы женщине даны исключительно для того, чтобы носить золотые кольца, а глаза, что бы завидовать подругам. И бежит мужичёк, торопится, на прокопченный завод, что бы заработать их – деньги – денежки.

А для чего еврей – бизнесмен, владелец одной маленькой мастерской по огранке алмазов, одного не большого заводика и россыпи мелких магазинов, колет себе пальцы иглой, штопая старые носки? Конечно же, чтобы не тратится на новые. И здесь они, родимые – деньги.

Тёмной ночью вор домушник карабкается по водосточной трубе на седьмой этаж, чтобы через форточку проникнуть в квартиру чиновника, посмотреть, как живут слуги народа. Но ошибается этажом и попадает в жилище мастера спорта по боксу, которого недавно бросила жена, и он уже неделю не посещает тренировочный зал. Уже в травматологии, придя в сознание, вор понял, что он неудачник: ведь мог бы запросто сорваться на пятом этаже, отделался гораздо бы меньшими увечьями. Зачем и куда ворюга лез, вспомнить ему сейчас уже не суждено. Только мы – то знаем, – ему тоже нужны были деньги.