Город

Глава 1

В городе творилось что-то непонятное. Никто не хотел со мной разговаривать. Все прятались, и ощущение было такое, что город затих в ожидании чего-то нехорошего. Исчезли даже проститутки, всегда стоявшие на выезде c Елисейских полей. Там, где много бетонных гаражей, с матерными надписями по-русски. Мент, встреченный у входа бар «Макауми», на прямой вопрос – что происходит? – взглянул на меня, как на идиота, и сбежал. Так же повел себя и расфуфыренный полицейский на гнедой кобыле – молча развернул коня и, хлестнув его плеткой, постарался быстрей исчезнуть, только высокий плюмаж на шляпе закачался.

Я понял, что все-таки придется топать к Вовке-морячку – в его баре трется вся портовая шваль и тот всегда в курсе всего. Шагая по непривычно пустым улицам Москвы, я ломал голову над тем, что произошло тут за время моего вынужденного отсутствия. Голова болела, три дня я пил в подвале с китайцем Ли и здоровенным толстопузым хохлом по кличке Цибуля. Сначала наша компания отмечала удачное окончание одного дельца, принесшего некоторый доход, а после продолжали уже по привычке. В этом сраном городе не принято было пить по одному дню – все же время пройдет быстрее – этому научил старый ацтек, которого научили пить еще конкистадоры:

– Спать надо до обеда, в гости ходить на три дня, а пить – не меньше недели, тогда ещё не так скучно… – бесстрастно вещал он, поглощая выпивку, в баре на перекрёстке Пятой авеню и строгой, прямой как стрела, улицы имени Ким Ир Сена.

– Ты чё, идиот, припёрся в такую рань? – «ласково» встретил меня, выглянувший в окошко двери, негр Костя; его круглая чёрная рожа лоснилась, похоже, в заведении Морячка было жарко.

– Открывай!

У меня не было никаких сил вступать в перепалку с «шестёркой» Вовки. Толстая дубовая дверь со скрипом отворилась, и чёрный бугай отодвинул пузо, чтобы пропустить гостя. Войдя в заведение, я ошалел – заведение было пустым: не так как всегда, когда Вовка говорил «заходи, у меня пусто», и это значило, что зал полон лишь наполовину. Нет, сегодня в зале все столы пустовали, и даже на барной стойке никто не спал. Я потряс головой – за все время пребывания в этой Москве не видел ничего подобного. «Может, я все ещё сплю пьяный в нашем подвале?» Уж очень реальность походила на кошмар.

– Где сам?

Негр молча ткнул пальцем в сторону кухни и, уронив голову на грудь, задремал в своём кресле у двери. Я поплёлся к своему столику в дальнем от эстрады углу, и тяжело плюхнувшись на жесткий стул, задумался: «Что сделать, чем подлечиться?» Решив, что всё-таки русский рецепт лучше, крикнул пустой стойке:

– Принеси рюмку чистого! И запить!

– Чё орешь? Не видишь, нет никого!

Из дверей, ведущих на кухню, наконец, появился хозяин. Он зашёл за стойку, булькнул из бутылки в гранёную стопку и, прихватив бутылку пива, направился ко мне.

– Отмечали?

Я кивнул, держа в трясущейся руке стопку со спиртом, потом решился и опрокинул содержимое в горло. Моряк сунул в мою руку открытую бутылку, и я залил раскалённый свинец тёмным английским пивом. Посидел, прислушиваясь к организму и вытирая выступившие слезы. Это было мое личное изобретение – опохмеляться чистым спиртом – убыстрялся весь процесс лечения, правда, больше в этом городе никто так и не последовал моему примеру.

– Как ты хлещешь чистый? – привычно сморщился Вовка. – Ладно, сам знаю, потому что ты настоящий сибиряк, а мы все так – шушера.

За годы, проведенные в городе, все уже знали друг о друге почти все. Я примиряюще махнул рукой:

– Брось. Я же так только по пьяни считаю.

Вовка усмехнулся:

– Ты и огребаешь только по пьяни…

– Черт с ним, сам знаю, что пьяный – дурак. Ты мне скажи – где все люди?

Светлые серые глаза хозяина округлились:

– Так ты не прятаться сюда пришёл?

Теперь наступила моя очередь таращить глаза.

– От кого?

Вовка покачал ёжиком седоватых волос, на его худощавом, обычно бесстрастном, лице появилось любопытство.

– Сколько ты уже здесь?

– Наверное, года два…

Я врал, я точно знал, сколько уже живу в этой непонятной реальности – год, семь месяцев и девять дней. В моей конуре на стене висел календарь с зачёркнутыми числами. После того, как год кончился, я стал ставить маленькие цифры внизу на белом глянце. Для чего я это делаю, я и сам не знал. Теперь это уже рефлекс: каждое утро, когда я дома, трезвый или пьяный, я беру лежащий на полке под календарём огрызок карандаша и рисую цифру. Как в армии – масло съели, день короче.

– Но это значит, что при тебе уже было…

– Что было? Что сегодня все на меня, как на дурака, смотрят?

– Ты мне скажи, где ты был тринадцатого января в прошлом году?

– Тринадцатого? – Я сделал вид, что задумался. – Кстати, какой сегодня день?

– Третье марта, если по-нашему, по-русски. Или ты перешёл на летоисчисление придурков из секты?

– Кончай шутить. У меня голова сегодня не варит.

Тринадцатое января прошлого года я помнил, очень хорошо помнил. Это ведь, если по правилам прошлой жизни, праздник – старый Новый Год. Здорово звучит «старый новый» – совсем под стать всей окружающей сегодняшней жизни. Здесь все перепуталось: годы, страны, стороны света – все! И если задумываться об этом, то долго не протянешь – засосёт. Поэтому старожилы никогда не разрешают новичкам оставаться в одиночестве и надолго уходить в свои мысли. Слишком много уже здесь «серых», скоро их не сможет вмещать "приют" – старый склад на причале, опоясанный двумя рядами колючки. «Серые» почти не опасны, пока на них не найдёт, тогда их или связывать, или и того хуже… На моих глазах франтоватый полисмен из старой Англии застрелил одного такого сбесившегося «серого».

Тринадцатого января я познакомился с Элен. Тут меня словно током ударило: «За три дня пьянки я её ни разу не видел». Она не любила, когда я пил и старалась в такие дни ко мне не приходить.

– Слушай, Вован, ты Ленку не видел?

Я знал, что Вовка её недолюбливает, считая француженку слишком манерной и не приспособленной для этой жизни, но он никогда не соврёт, если она приходила.

– Видел я твою кралю, заходила, тебя искала. Думал, нашла.

– Когда?

– Позавчера.

Я вздохнул: "Идиот, как выпью, про все забываю".

– Про тринадцатое – так что, сегодня должны появиться охотники?

– Ну, ты, Санька, точно все мозги пропил. Старый негр предсказывал это уже три месяца назад.

– Так у него же предсказания пятьдесят на пятьдесят. Могут сбыться, а могут, и нет.

– Это так, но уже три дня все оракулы об этом твердят.

– Так я, блин, как раз три дня и …

– Понятно. Пробухал. На что пьёшь?

– С китайцем и хохлом одно дело провернули.

– Знаю я ваши дела. Опять ходили к дальнему складу?

Я не видел смысла отпираться и кивнул.

– Слышь, Вован, мне бы ещё стопарь.

– Иди к черту, ты уже заговорил. И сегодня не тот день, чтобы нажираться. Надо быть готовым ко всему. Вдруг появятся не охотники, а Ангелы или ещё какая-нибудь неведомая хрень. И деньги свои мне не показывай! – Сказал он, увидев, как я хочу высыпать камни на стол.

Я хотел было обидеться, но было не на что: «Вован прав, пить сегодня нельзя, один раз мне удалось пережить прорыв по пьяни, во второй раз так не повезёт. Где же Ленка? Она-то про сегодняшний день точно знает, спряталась где-нибудь", – успокаивал я себя. Однако червячок сомнений продолжал понемногу подгрызать сердце: "Что это со мной? Никогда меня предчувствия не мучили". Но в этот раз мои опасения оказались не напрасны.

В обшитые железом двери раздался настойчивый стук.

– Что это, блин, сегодня? Совсем народ страх потерял, вместо того чтобы прятаться, все в кабак лезут, – проворчал Володя, выходя из-за стола. Стучал кто-то из своих, потому что негр стал открывать засов, не дожидаясь разрешения Володи. В зал вошел сухонький старичок – художник с площади Тяньаньмэнь – то ли чех, то ли словак, я знал его, но знаком не был. Они прошли с Володей за стойку и что-то тихо обсуждали.

Я провалился в воспоминания.

Тринадцатого января в прошлом году я уже с утра был на взводе. Надо сказать, что не просыхал я ещё с Нового Года, кто же пропустит такой классный повод побыть в забытьи? И уже не помнил сейчас, как тогда меня занесло в квартал к чёрным. Как раз из-за пьянки я и не придал значения тому, что в тот день предсказывали прорыв.

Воспоминания о том дне до встречи с Элен сохранились у меня кусками, только после драки всё последующее вспоминалось более-менее связно. Я брёл по улице и с трудом соображал, где нахожусь. Наконец, по боковым улочкам, забитым горами мусора, я понял, что попал в квартал к чёрным.

"И чего черножопые не убирают в своем доме, все засрали", – болталась в моей мутной голове одинокая мысль. Черножопыми мы ласково называли всех обитателей того квартала, не только негров. "А я ведь могу огрести здесь, – запоздало появилась ещё одна. – Да и хрен с ним, отобьюсь". Эта смелость говорила о том, что был я под хорошим градусом, то есть в том состоянии, из-за которого нормальные люди бухали со мной только до второй бутылки, после этого у меня начинали чесаться кулаки, и редкая пьянка обходилась без драки.

Как обычно в жизни, подумай о плохом, и оно появится. В переулке, до которого я ещё не добрёл, происходило что-то нехорошее: слышались быстрые голоса на испанском, перемежаемые инглишем, но все это перекрывал тонкий девичий крик. Если бы я не услышал этот голос, ни за что не полез бы в разборки латиносов.

Подхлёстываемый пьяной храбростью, я рванул за угол – и вовремя: два толстых негра, похожих на Володиного охранника, держали за руки черноволосого пацанёнка, а ухмыляющийся латинос с татуировкой на лице сдирал с него одежду. Сначала я опешил – судя по голосу тут должна быть девушка. Паренёк отбивался и кричал что-то злым девичьим голосом. Язык я спьяну не разобрал. Это было что-то новенькое – явно не английский и не испанский.

Меня заметили, латинос перестал раздевать жертву, и спросил что-то на своём скоростном языке.

– Кончай, – нагло ответил я. – Давай говори так, чтобы я понял.

Услышав ответ, ко мне повернулись и оба чёрных жиртреста. Увидев белого, они удивлённо вытаращили глаза. Перекинувшись парой слов с главарём, они подтолкнули парня к нему, а сами, скорчив зверские рожи, направились ко мне. Мне это совсем не понравилось, явно назревала драка, и даже пьяный я понимал, что мне тут наваляют. Наверное, разошлись бы миром, если бы я повернулся и ушёл, но в этот момент паренёк тоже повернулся, увидев меня, забился в волосатых руках мексиканца и умоляюще обратился ко мне. Что он сказал, я так и не понял, но по общему тону было ясно – просит помощи. Только тут, разглядев красивое, почти кукольное личико, он понял – это девчонка лет четырнадцати. И она не из этого квартала – явно европейское лицо.

– Ах вы, суки черножопые! – вскипело у меня в груди. – Вам своих баб мало? Отпустите девчонку!

Те тоже не поняли, так как я спьяну начал разговаривать по-русски. Тогда я повторил все это на городском эсперанто и до них, наконец, дошло, что я сказал – все трое взревели как быки, главный отбросил жертву к забору и тоже кинулся ко мне. Какой бы я не был пьяный, в прошлой жизни я отслужил в десанте, да и постоянные драки выработали определённый автоматизм, так что его глаза уже сами засекли валявшуюся у забора доску метра два длиной и толщиной сантиметра два. Та была выломана из какого-то ящика, уже потемнела от времени, на одном конце торчали ржавые гвозди. «Самое то, что мне сейчас нужно».

Я сделал вид, что бросаюсь на ближнего негра. Тот остановился, готовый встретить меня своими кулачищами, но вместо нападения я рванул к забору и, подхватив доску, повернулся лицом к аборигенам.

– Ну, давайте, суки! Кто первый? – подзадоривал я себя. Увидев, что девчонка до сих пор стоит и пялит глаза на происходящее, я не выдержал: – Ты какого хрена ждёшь?! Беги, дура!

Остановившиеся было, при виде доски, чёрные, снова двинулись на меня. В руке латиноса появился нож, и по тому, как он держал его, было видно, что пользоваться им он умеет. Нельзя было давать время для атаки, надо нападать самому – этот урок всех драк я запомнил с детства и всегда следовал ему. Закричал, поднял над плечом доску и рванул вперёд прямо на главаря. Но вместо того, чтобы бежать на остановившегося и изготовившегося к отпору низколобого латиноса, я на ходу развернулся, в один прыжок достиг правого негра и опустил доску ему на голову. Доска хрустнула и сломалась. Негр по-бабьи ойкнул и медленно присел на грязный асфальт; кровь из разбитой головы залила ему лицо. Негр стонал и мотал головой, темно-красная кровь брызгала вокруг, хотя мне всегда казалось, что у чёрных и кровь должна быть чёрная.

Я оторвал надломленный кусок доски, оставшись с коротышом. Эффективность такого оружия резко снизилась, но взамен этого, как только началась драка, и я почувствовал серьёзную опасность, я почти отрезвел и, наконец, смог соображать, а не просто переть на рожон.

Негр первым оказался передо мной и сходу попытался достать меня огромным армейским ботинком. Я чудом увернулся и обломком доски успел врезать противнику по лодыжке. В это время рядом уже появился и второй. Нож оказался в опасной близости от так дорогого мне моего тела, и я понял, что дело принимало хреновый оборот – надо сматываться. Делая невероятные па и отмахиваясь обрубком, я уворачивался, стараясь не подпустить врагов на расстояние удара. Если бы не девчонка, до сих пор стоявшая и глазевшая на драку, я бы давно сделал ноги. Бегал я хорошо с детства, а постоянные пешие маршруты во все концы города за последние полтора года добавили мне выносливости. Так что я не сомневался, что от чёрных я уйду – те наверняка сдохнут на первых ста метрах.

Но девчоночка удивила меня ещё раз, она вдруг что-то закричала по-своему – теперь, протрезвев, я понял, что это французский – и, разгоняясь, побежала к дерущимся. "Она что, с ума сошла?" – мелькнуло в моем мозгу, пока я пытался отмахаться от, рыбкой ныряющего ко мне, ножа. Все слишком поздно сообразили, что задумала пигалица: разогнавшись, она со всей силы толкнула мексиканца в спину. В последний момент тот попытался развернуться, но не успел и полетел на меня. Я отпрыгнул, ноуспел все же ткнуть обломанным концом доски в лицо мексиканцу. Похоже, попал в глаз. Латинос упал на колени и схватился за лицо. Нож из рук он не выпустил.

Негр остановился, соображая, что теперь делать, но он, явно, был тугодум. Ничего не предпринимая, он топтался на месте, кидая взгляды то на ругавшегося главаря, то на меня, то на девчонку. Это был самый подходящий момент, потом будет поздно – главарь уже пришёл в себя и, булькая ругательства на своём пулеметном языке, поднимался с колен. Я кинул обломок доски в лицо негру, прыгнул к пигалице и схватил её за руку:

– Бежим!

Поняла ли она, но сопротивляться не стала и понеслась рядом со мной. К счастью, бегать она умела и почти не отставала. Сзади раздались крики и топот ног, было ясно, что такого позора, как получить звездюлей в родном районе, черножопые мне не простят. "Лишь бы им помощь не пришла, – билась в моей голове мысль. – Сейчас выскочат впереди – и все, кранты – …никто не узнает, где могилка моя…".

Сначала я не думал, куда мы бежим, надо было просто как можно скорее вырваться из этого района. Постепенно оживший мозг начал узнавать места – мы выскочили на улицу, где я уже бывал пару раз, когда забирали товар для бара «Макауми». Япошка всегда брал в охранники русских. Сейчас я уже понимал, почему улицы были пустынны, как будто все вымерли – горожане ждали прорыв. И только мы, как идиоты, неслись по пустому городу.

Мои воспоминания оборвал художник; когда тот подошёл ко мне, я не заметил, и вздрогнул, почувствовав на плече чью-то руку. Словак (или чех) быстро убрал ладонь.

– Извините, вы же Саша – друг Элен?

Занятый своими мыслями, я равнодушно подтвердил, что все верно – это я и есть. Но следующие слова старичка заставили меня вскочить со стула.

– А вы знаете, что Элен пошла в порт искать вас?

– Что?! – я схватил его за грудки. – Ты что несёшь?! Она не сумасшедшая!

– Я тоже так думал, – старик испугался. Он безуспешно пытался вырваться из моих рук. – Она казалась мне разумной девушкой, пока не связалась с вами…

– Ну-ка, отпусти его, – Володя разжал мои руки и отвёл старичка за соседний столик. Тот подчинился и уселся.

– Она так любила смотреть, как я рисую…

Старик вдруг всхлипнул и уронил голову на руки.

– Совсем как моя внучка… – чуть слышно добавил он.

Я быстро подсел к художнику – мне надо было знать все точно. В это время подошёл морячок, он хотел было заорать на меня, но, увидев, что я веду себя спокойно, молча поставил на стол рюмку с каким-то пойлом и пододвинул её старику.

– Мне надо только поговорить, узнать. Ты же видишь – я трезвый.

Володя махнул рукой – разговаривай, но предупредил:

– Смотри, забузишь – Костя выкинет тебя под копыта охотника.

– Прекрати, мне не до этого. Ты слышал, что он тут загонял про Ленку?

– Слышал, – Вован поморщился, но больше ничего не сказал.

Моряк был не из моего времени и ко всему относился серьёзно. Он, как и большинство русских, попал сюда вместе с куском города. Вообще, большинство населения здесь оказалось именно так – когда вдруг город прирастает ещё одним куском. Осколки были надёрганы из разных времён – город строится не один век – поэтому мозаика оказалась очень разнородной. Правда, по рассказам старожилов, город уже лет пятьдесят не прирастает. Все последние попадали сюда по "приглашению". Именно так попал я, так же, по её рассказу, попала и Элен.

Я ждал, пока старик успокоится. Тот понемногу отпивал из рюмки, что поставил перед ним моряк. Отпив, он опять замирал, словно прислушиваясь к чему-то и уставив взгляд в стену. Я ничего не знал о нем, но по тому, что на площади он бывал каждый день и всегда один, не трудно было догадаться, что все его близкие остались в том мире, и сейчас он, похоже, во власти воспоминаний. У меня тоже защемило сердце – неожиданно подкралось то состояние, которое я очень не любил – тоски по утерянному, и никчёмности здешней жизни. Здесь нельзя поддаваться тоске – это прямой путь или в «серые», или во "мглу".

Я стряхнул траурное настроение и, стараясь выглядеть как можно вежливее, осторожно тронул руку художника.

– Извините, не знаю, как вас зовут.

Старик посмотрел на меня – в глазах начала проступать жизнь.

– Иржи. Зовите меня просто Иржи.

В его голосе прозвучало удивление – похоже, он не ожидал такого поведения от меня. Я никогда не задумывался о том, как выгляжу в глазах других людей – тех, которых большинство в этом городе, тех, что живут обычной жизнью, а не проворачивают дела с бандитами из окраинных районов, не шарятся по заброшенным складам и не ищут площадки новых выбросов. Судя по поведению старика, выглядел я не очень – один из тех, кто может истратить за раз столько камней, сколько обычному человеку хватило бы на год. Однако обычные люди не видят и не знают, каково это, идти по земле, словно по чужой планете, никогда не зная, что ждёт тебя за поворотом. Они видят только то, что поисковики творят после выхода – пьянки, драки и женщины. Выбор развлечений был не велик.

Конечно, если он знал Элен, ему было ясно, что она мне не пара. Это было ясно и мне самому – если бы не перенос, мы бы никогда не пересеклись. И не потому, что из разных стран, а потому, что из разных слоёв. Я и на "большой земле" был почти в самом низу социальной лестницы, недоучившийся студент, с позором изгнанный из университета и перебивающийся случайными заработками, а Элен…

Глава 2

Я снова вспомнил тот день. Мы прятались в заброшенном доме, что попался на пути. Когда я увидел его пустые глазницы, не задумываясь, свернул туда – огромный десятиэтажный домина, построенный, явно, ещё в двадцатом, а то и в девятнадцатом веке – прятаться там можно было всю жизнь. Теперь я понимал, что этот дом спас нас не только от чёрных, но и от охотников.

Мы стояли в крохотном сломанном лифте, заваленном мусором и обломками мебели, накопившейся за годы мародёрства. Я и Элен с трудом протиснулись в него. Негры, не заметив нас, прошли по лестнице мимо; случилось то, чего я и боялся – чёрных прибавилось, теперь их было уже человек шесть. Мы с Элен стояли, прижавшись друг к другу, и слушали, как удаляются голоса местной гопоты. Я с удивлением почувствовал, как в меня упираются маленькие твёрдые соски, и девчонка при этом ни капли не стесняется, словно не первый раз уже встречалась с мужиками. В голове у меня понеслись мысли о французском распутстве и о раннем взрослении французских детей, я постарался отодвинуться, на сколько это было возможно; ещё не хватало обниматься с подростком. Но взгляд, который девчонка кинула на меня, когда я стал отодвигаться, поразил – в нем светилось взрослое женское понимание – как будто она старше меня!

– Ты это, давай не прижимайся, – зашептал я. – Маленькая ещё.

Я не знал, поняла она тогда адскую смесь языков, на которых разговаривают в городе, или догадалась интуитивно, по-женски. Она вдруг жарко зашептала мне в ответ что-то по-французски. Я выхватил лишь одно слово, которое понял – лямур – и отодвинулся ещё дальше, вжимаясь в стенку – в моем окружении подобную дрянь – связь с малолеткой – не прощают.

– Какой «лямур», тебе четырнадцать лет.

Она опять быстро зашептала, часто повторяя одно слово. Видя, что я все равно ничего не понимаю, девчонка подняла перед моими глазами ладони и два раза сжала и разжала пальцы, потом разжала ещё четыре пальца на правой руке. Какой бы не был я тупой, до меня все-таки дошло, что она хотела сказать.

– Тебе двадцать четыре? Не звезди!

Даже потом, когда я уже точно знал, что ей двадцать четыре года, что она преподаватель истории культуры в колледже и год назад закончила магистратуру, мне все равно не верилось – уж очень юной она выглядела.

Я очнулся от того, что к ним за стол присел и сам Вовка-морячок. Он поставил перед собой литровую кружку с пивом – я никогда не видел, чтобы он пил что-то крепче этого – похлопал старика по плечу и спросил:

– Ну что, Иржи, успокоился? – потом повернулся ко мне: – Поговорили?

– Нет.

– Простите меня, расчувствовался, – старик смахнул ладонью одинокую слезу. – Может я и не прав и вы, Саша, прекрасный человек, но, все равно, зная ваш образ жизни, я очень переживаю за Элен.

Я больше не мог ждать, время шло, а художник так и не рассказал, куда ушла Элен.

– Иржи, кто вам сказал, что она пошла меня искать?

– Я сам видел, мы разговаривали с ней. Она была у вас, не нашла. Потом кто-то из ваших друзей, – в голосе старика послышались осуждающие нотки, – сказал ей, что вы давно ушли в порт, и уже несколько дней от вас нет вестей. Девушка была сама не своя, и направлялась искать вас.

– Что за дурдом! – похмельная злость рвалась из меня. – Кто ей мог такого наговорить? Узнаю – убью!

– Успокойся! – твердо сказал Володя. Я знал, что он был офицером и участвовал в какой-то войне, там, в России. Сейчас прорезался его командирский голос. – Какой-нибудь твой прибацанный поисковик обмывал удачный выход, вот и разболтался. Ты, когда уходил, что ей сказал?

– Что ухожу на ночь. К следующему вечеру буду дома. Все так и получилось.

– То есть ты вернулся домой?

Я замолчал. Нет, конечно, все было не так – я не вернулся домой. С рюкзаками, полными образцов товара, мы зашли сначала в подвал хохла и там решили сразу снять напряжение. Цибуля – Петр Цибульский, потому такое прозвище – достал литровую бутылку виски и все – мы зависли. А про подвал хохла Ленка не знала, да и, вообще, мало кто о нем знал – хохол скрытный. Так что, как всегда, я сам во всем виноват – знал, что она будет переживать, но залил глаза и обо всем забыл.

– Так, может, она не пошла никуда? – с надеждой спросил я. Надежды было мало, воли француженке было не занимать – настоящая Жанна Д’Арк – только ростом не вышла. А меня она любила, в этом я мог поклясться и, наверняка, сходила тут с ума, не получая три дня весточки обо мне. Поисковики пропадают без вести чуть ли не каждый день.

– Нет, она была с рюкзачком, с пистолетом и сама сказала, что пошла к дальним складам.

Я застонал: "Дура! Дура! Одна к складам! Поможет ей пистолетик…" Сказать, что я люблю свою пигалицу, значит, ничего не сказать – жизнь без неё просто на хрен была мне не нужна! Я сотни раз благодарил бога или того, кто там, наверху, распоряжается людскими судьбами, за то, что он закинул меня в этот мир, где я смог встретить свою Ленку. Сейчас я представил, что может с ней произойти в заброшенном порту и вскочил. "Надо идти!"

– Ты чё? Чё распрыгался? – Вовка на вид был спокоен. – Никак собрался идти за ней?

– Да! Она там пропадёт!

«К черту! – думал я,– я спокоен». Я уже прикидывал, что ему нужно взять с собой; рюкзак у меня всегда собран, а в прошлый раз я почти ничего и не доставал оттуда – выход был лёгким, почти прогулка.

– А ты подумал, герой, что на улице уже скоро ветерки закружат?

"Блин! Про это я совсем забыл", – чертыхнулся я про себя, но вслух сказал:

– Наплевать! Ленка там.

Мне на самом деле было наплевать на охотников. Эти их предвестники – кружащие по улицам маленькие ветряные смерчи – всегда появляются перед прорывом этих исчадий в город. Но мне на хрен не нужна была жизнь, если в ней не будет Элен. Я вспомнил, что тогда, при первой их встрече, когда мы бежали по улице в черном квартале, на асфальте тоже начинали кружиться смерчи.

– Подожди, присядь, – Володя потянул меня за рукав и усадил обратно. – Если решил, я тебя отговаривать не буду, хоть она мне и не нравится, но для тебя, вижу, она свет в оконце.

Я согласно закивал.

– Все понятно, – продолжал Вовка. – За свою бабу можно и в пекло.

Он на несколько секунд замолчал, думая о чем-то своем, потом встряхнулся и продолжил.

– Времени совсем мало, до своей берлоги тебе топать и топать.

Я опять кивнул.

– Короче – пойдешь от меня, дам все, что надо. Я ведь когда-то тоже ходил к океану, рюкзак до сих пор лежит, ждет своего часа, – он усмехнулся. – Иногда хочется опять забросить его на спину и в порт. Ладно, шутки в сторону, кроме всего, я дам тебе одну штуку, будешь чувствовать себя уверенней. Ты без оружия?

– Сам знаешь, я по городу не таскаю, только на выход.

– Вот и я об этом, поэтому дам тебе «калаш». Тяжеловато, конечно, против пистолета, но зато и надежнее.

Ни хрена себе! Я опешил. Автомат Калашникова в этом мире такая драгоценность, а морячок дает его мне, хотя и знает, что я могу не вернуться.

Володя, похоже, понял мои мысли.

– Жалко, конечно, но вернешься живым – должником будешь, не вернешься – на том свете доброе дело зачтется. Если мы, конечно, умрем когда-нибудь.

– Если умрем… – эхом повторил старик-художник.

"Да, с этим здесь проблемы, – подумал я, – если, конечно, хочешь умереть своей смертью. Вон ацтеку, наверное, уже тысячу лет".

– Спасибо, Володя, – в горле запершило, нечасто в моей жизни кто-то заботился обо мне просто так, хотя Володька и прикрыл это словами о долге. – Тогда давай побыстрей, я двинусь…

Через двадцать минут я, уже полностью снаряженный, стоял на улице у дверей заведения моряка. Все трое – Володя, Иржи и негр Костя – вышли меня провожать. Мне это было непривычно и странно, никогда в этом мире меня никто не провожал – такое бывало только там, в том мире, о котором я почти забыл. Потоптавшись, я неловко попрощался:

– Ладно, мужики, пойду я – время…

– Давай, братан, – Володя сунул мне руку и крепко стиснул ладонь. – Патронов маловато, зря не расходуй.

Я кивнул:

– Надеюсь, не пригодится.

Иржи вдруг шагнул вперед и порывисто обнял меня.

– Найдите её, Саша! – его глаза опять заблестели.

Негр ударил пальцами по моей ладони, и на этом церемония прощания закончилась. Я развернулся и, не оглядываясь, пошагал по центру улицы.

Через три часа ходьбы по вымершему городу, я вышел к окраинам порта. Здесь уже никто не жил. Хотя все еще вокруг казалось нормальным, но я знал, что через полчаса, а то и раньше, начнется дурдом, и станет непонятно, где реальность, а где мираж. Все время пока я шел, небо, вечно серое, разгоралось над моей головой. Сейчас уже полнеба было багрово-черно-серым; если верить рассказам старожилов – верный признак прорыва. Во время перехода меня ни разу не остановили – ни дружинников, ни ментов – все исчезли. Появление сил, на которых власть местного самоуправления не распространялась, заставило всех спрятаться.

По моим меркам жить в городе было можно – еды хватало, выпивки тоже, женщин – валом, хотя сейчас, после появления Элен, я на них и не смотрел. Рассказывают, что раньше – тут никогда не знаешь, на сколько раньше, в прошлом году или в прошлом веке – здесь был просто разгул банд. Но с появлением нынешнего главы совета порядок наладился; он собрал всех служителей порядка, живших в городе, и уговорил их заняться тем же, чем те занимались в прошлой жизни. Я вспомнил, как выпучил глаза, в первый раз увидев полицейского в форме, похожей на ту, что видел в сериале про Шерлока Холмса. В нормальных районах и до этого уже функционировали свои отряды самообороны, следившие за порядком. Постепенно совместными усилиями они разогнали банды, хоть и не уничтожили до конца, но вытеснили их в районы к океану и к стене.

Поэтому, с одной стороны, я радовался прорыву – ни один человек, если он не пьян, не рискнет выйти на улицу – никому не хочется попасть в лапы охотника или, того хуже, в объятья Ангела. Значит, Ленке не придется встретиться с местными бандитами, которые, конечно же, не дали бы ей уйти, случись это в обычный день. По негласной договоренности они не трогали только поисковиков, да и то иногда случались стычки. Но поисковики – народ тертый: многие из них прошли немало войн – от Спарты до самых современных – Афганистан, Ирак. Были среди них и просто отмороженные, такие как я. Которым нечего терять. Поэтому отпор был гарантирован. Однако в этот день ей грозила беда страшней людей-бандитов. На той Земле страшнее человека никого не было – он сам творил такое, что не нужно было никаких потусторонних сил, чтобы человечество, в конце концов, вымерло. Здесь же, в этом замкнутом мирке, появились те, кто заставлял всех жителей объединяться. Кроме охотников и Ангелов, которые, несомненно, были разумными, гораздо чаще появлялись создания безмозглые – на уровне зверей – и появлялись они как раз здесь, ближе к Мгле – в порту и у стены.

Я остановился, чтобы осмотреться, хотя сердце гнало меня вперед. Перебросив автомат из-за спины на грудь, я поправил рюкзак и начал методично, как учили в разведвыходах, рассматривать в бинокль близлежащие здания и развалины. Я знал, что во время прорыва успевают появиться и новые твари, невиданные, а не только те, про которых мы знали, те, что появляются из моря или из пещеры. Я понимал, что если погибну, то ничем не смогу помочь Ленке, поэтому действовал размеренно и обдуманно, как будто шел на поиск выброса. Мне много раз вспоминалось виденное в детстве кино – "Сталкер", где мужик, похожий по поведению на «серого», ходил в какую-то зону. Мои походы к границе напоминали это кино.

«Со слов Иржи выходило, – размышлял я, – что Ленка знала, куда мы идем – хотя кто нас сдал, непонятно. Хохол клялся, что заплатил за информацию как положено и теперь никто, кроме нас, об этом выбросе не узнает. Но хохол мужик хитроватый и мог расплатиться не по полной, а то и, вообще, пообещать расплату после возвращения. Хотя, может, я и зря на него гоню. Ленка умная и пробивная, вполне могла разговорить какого-нибудь оракула».

Осмотрев окрестности и убедившись, что все спокойно, я, сдерживая себя, пошел напрямую к старому порту. Туда, где мы с Ли и Цибулей были четыре дня назад. По мере приближения к океану, переходящему во Мглу, постепенно исчезало чувство реальности окружающего. Если в городе, несмотря на то что, он был намешан из кусков самых разных городов, я чувствовал себя на Земле, то здесь, у самой границы, становилось ясно, что никакая это не Земля, а черт знает, что такое! Первые разы, пока не привык, даже голова кружилась.

Поиск Элен, если она, не найдя меня на месте выброса, начнет бродить по Порту, непосвященному показался бы бесполезным. Порт огромен, а на границе, в местах с переменной реальностью, вообще можно пройти в двух шагах и не увидеть друг друга. Но у поисковиков были свои хитрости, некоторые из них знали все, как, например, про светлячков, а некоторые были секретами. Как раз светлячки и должны были помочь мне – они появлялись там, где были живые – не всегда, но очень часто. Ну а когда в Порту оказывались неопытные люди из города, эти летающие искорки появлялись обязательно. Для бывалых поисковиков обмануть их не составляло труда, но Ленке вряд ли удалось бы от них избавиться.

Кроме того, у меня был и свой секрет – стена-зеркало. Я нашел это место случайно во время одного долгого поиска. Тогда я забрел почти к морю, меня даже начало подташнивать – верный признак того, что дальше идти нельзя – и я присел отдохнуть у стены старинного полуразрушенного здания. Если один, здесь всегда нужно было садиться так, чтобы спина была прикрыта. Когда я привалился к каменной кладке, показалось, что она поддалась, и я начал проваливаться. Я вскочил. Стена как стена, на ощупь твердая и холодная. «Очередной обман чувств», – подумал я, и в этот момент на стене поплыла картинка – мой напарник рылся в куче коробок, а сзади, метрах в десяти, выползал из-под двери червяк – тварь хоть и не самая страшная, но укус его был болезненным, и лечить пришлось бы долго. Не понимая, правда ли то, что я вижу, или всего лишь наваждение, я все равно выдернул пистолет и выстрелил в воздух. От звука выстрела изображение пошло рябью и исчезло, а я побежал туда, где должен был быть напарник. Все оказалось почти так, как на картинке – напарник нашел выброс и начал уже разбирать то, что там сегодня боги им подкинули. Правда, напарник сказал мне, что не видел червя, но тот мог спрятаться, поняв, что незаметно не подобраться.

Потом я еще ходил к стене и убедился, что она показывает настоящую реальность – то, что происходит здесь в порту, но только не далеко от этого места – метров семьсот-восемьсот, не больше. Я скрыл свою находку – глядишь, когда-нибудь пригодится. Но в этот раз идти к стене не пришлось, все разрешилось проще. В очередной раз остановившись и приложив бинокль к глазам, я успел заметить в конце улицы, тянувшейся вдоль бесконечных складов, мелькнувшее облачко золотых искр. "Светлячки!" Забросив автомат за спину, я побежал туда. Если даже там и не Элен, все равно кто-то живой, раз его сопровождают светляки. Раз живой, я его не боюсь – АК убивает местных зверюшек так же, как и земных, – подумал я.

Не успел я пробежать и половину галереи складских разгрузочных пандусов, как из-за угла в конце улицы появилась фигурка. Мне не надо было разглядывать её в бинокль, только увидев, я сразу узнал – Ленка! Уффф! Неужели все разрешилось?! Я пытался отогнать радость, но улыбка сама лезла на лицо.

Она тоже, похоже, узнала меня и побежала навстречу. Ей осталось метров двадцать, когда Элен вдруг резко остановилась. Рот у неё открылся, словно она хотела крикнуть и не могла; она с ужасом глядела на меня. Я машинально осмотрел себя – все в норме – поправил автомат и оглянулся.

– Сука! – вырвалось у меня. В начале складской улицы, метрах в ста пятидесяти, гарцевал на своем драконе охотник. Это был именно он, сомневаться не приходилось. Все так, как рассказывали: здоровенный полуголый мужик с бородой и развевающимися космами волос. Пятнистая шкура, накинутая на плечи, оставляла голыми руки и ноги с гипертрофированными мышцами. Как не был страшен охотник, тварь, на которой он сидел, была еще страшнее. Это был как бы конь, но и не конь – тело коня и вытянутая голова рептилии. Даже с этого расстояния были видны белые острые зубы, он скалился и иногда выдыхал пламя. Из-за этого их и называли драконами. Всадник заметил нас, победно зарычал на весь порт и завернул поводьями голову "коня", направляя его в нашу сторону.

У меня внутри все упало. Я понимал, что с этим порождением зла мне не справиться и от него не спрятаться, а Калашников для него, все равно, что новогодняя хлопушка – только звук. Я опустил руки, но в этот момент сзади раздался крик:

– Саша! Беги! Пусть он заберет меня!

Это было равносильно удару электрическим током. Я чмо! Сдался! Девчонка отдает себя за меня! Больше не раздумывая, я кинулся к ней.

– Бежим!

Элен на секунду замешкалась, но, видимо, страх давно гнал её – она развернулась и помчалась впереди меня. Я надеялся только лишь на то, что в каком-нибудь из складов, окажутся открытыми двери и лестница на пандус не будет сломана, тогда у нас с Элен будет призрачный шанс спрятаться внутри здания.

Глухие удары копыт равномерно звучали за спиной. Я оглянулся, охотник, злорадно улыбаясь, шагом ехал за ними. Казалось, его забавляла эта погоня. В руке у него уже появился знаменитый черный кнут – то оружие, о котором было столько рассказов в городе.

– Беги! Не останавливайся! – закричал я, почувствовав, что Элен притормаживает. Но она все равно остановилась, и я чуть не сшиб её на бегу.

– Что? Надо бежать!

Я схватил её за руку и потянул Элен за собой, но она упорно не хотела двигаться. Я только сейчас разглядел, что она показывает вперед, туда, откуда появилась.

– Саша, смотри!

В этот момент я понял, что копыта за спиной больше не гремят, и кинул взгляд вперед, куда указывала Ленка. «Все! Теперь уже точно не уйти». Вдали, из-за последних складских помещений, выплыла фигура женщины в длинном, до земли, переливающемся сером платье. Даже издали было видно, какая она высокая, наверное, полтора моих роста. За спиной над плечами поднимался нарост, похожий на крылья, из-за этого их и прозвали Ангелами. Лица было не разглядеть, по словам тех, кто видел Ангела, его и рядом не разглядеть – оно постоянно меняется.

Мы стояли, обнявшись, между двух неземных тварей и ждали смерти. Теперь, когда стало понятно, что наша участь решена, мне стало даже легче. Спасибо кукловоду, который распоряжается нашими судьбами, что дал мне умереть так – рядом с Ленкой. Элен прижалась ко мне – тоже поняла, что это конец. Вдруг она сжала пальцами мой бок.

– Смотри-смотри, что это с ним? – горячо зашептала она.

До страшного наездника, которого я в уме назвал "всадник Апокалипсиса", оставалось не более двадцати метров. Но он, вместо того чтобы ехать к нам, гарцевал на месте – "конь" фыркал и недовольно рычал, перебирая копытами и крутя зубастой пастью. Охотник рычал в ответ и натягивал поводья с такой силой, что голова зверя задиралась, и он топтался на месте. Простое, словно топором рубленое, лицо охотника выражало явную нерешительность, похоже, он побаивался приближавшуюся даму.

Мне вспомнились рассказы старожилов о том, что эти двое – охотники и Ангелы, не очень-то привечают друг друга, рассказывали, что между ними бывают даже конфликты. Однако все это было только на уровне баек, большинство из тех, кто встретился с этими тварями близко, уже ничего не расскажут – их либо увез с собой охотник, либо они отдали жизнь Ангелу.

Я перевел взгляд на приближавшуюся серую фигуру. Черт! Как же она красива! Я с трудом стряхнул наваждение и оторвался от прекрасного, постоянно меняющегося лица женщины; тысячи лиц античных богинь жили в нем. Но она тоже не обращала внимания на меня и мою подругу! Значит, все-таки им надо сначала разобраться между собой, и лишь потом наступит наша очередь, – мысли мои понеслись, – это, возможно, наш последний шанс. Я тихонько стал отходить к пандусу, увлекая Элен за собой. Она поняла и тоже начала медленно переступать, двигаясь рядом со мной. Уткнувшись в стенку пандуса, мы остановились.

В это время охотник все-таки решился: он поднял зверя на дыбы, зарычал на весь порт и, хлестнул кнутом по мостовой так, что камень лопнул. Потом помчался прямо на Ангела. «Женщина» совсем не испугалась – в её руке тоже появился хлыст, она подняла и крутанула его над головой. Хлыст со свистом разрезал воздух. Её оружие было настолько белым, что от него шло сияние. Оно напомнило мне световые мечи из виденного в прошлой жизни американского фантастического фильма. И в этот момент мы услышали то, о чем всегда с восторгом говорили очевидцы, которым посчастливилось увидеть Ангела и уцелеть – голос этой твари. Она заулыбалась и открыла рот – над портом разнесся чистый звон серебряных колокольчиков, приправленный высоким звучанием скрипки и соло кларнета. Звуки были громкие, но совсем не били по ушам, наоборот, эту музыку хотелось слушать еще и еще.

– Божественно… – с блаженной улыбкой уставившись на серую фигуру, прошептала Элен. Наверное, у меня лицо было не лучше, но я ожил первым.

– Лена, очнись, – я с трудом оторвал взгляд от завораживающего зрелища.

Элен повернула ко мне пустое зачарованное лицо. Я опять потряс её.

– Просыпайся, – и добавил, зло глянув на Ангела. – Сирена сраная!

Обоим тварям было не до нас – черная и белая плети просвистели и встретились в воздухе. Раздалось шипение, вспух и лопнул с грохотом ослепительный шар, он обдал нас жаром и заставил зажмуриться. Схватка началась.

Охотник рычал, гонял своего «коня», стараясь увернуться от смертоносного светящегося хлыста. В то же время, сам старался достать своим кнутом гибкую, поблескивающую металлом фигуру. Женщина смеялась, словно раскатывала по всему порту серебряные шарики, и уверенно шла в атаку. Мы присели, прижавшись спинами к пандусу, и старались вжаться в стену при каждом ударе, автомат больно впивался в мою спину.

Хлысты были страшным оружием: попадая по брусчатке мостовой, плеть Ангела с шипением выжигала глубокие борозды, а черный кнут охотника попросту колол камни. Несмотря на то, что дикарь на коне выглядел отвратительно, а женщина в сверкающем сером платье, наоборот, радовала глаз, мне почему-то казалось, что охотник все же ближе к человеку – от Ангела так и веяло неземным. Бой длился уже несколько минут, и ко мне стало возвращаться самообладание, а вместе с ним и надежда.

– Поползли отсюда.

Ленка не ответила и не оторвала глаз от страшного зрелища. Тогда я потряс её за плечи и увлек за собой. Наконец, она очнулась и, испуганно взглянув, ответила:

– Они заметят…

– Хрен с ними, – нарочито грубо ответил я, пытаясь заставить её не думать об окружающем. – Все равно подыхать.

Мы осторожно приподнялись и, пригибаясь, стали двигаться вдоль стены. Но надежда, что о нас забыли, была напрасной. Не успели мы пройти и пару метров, как ставший теперь ближе к нам Ангел, повернул голову в нашу сторону – прекрасное лицо стерлось, и появилась презрительная металлическая маска. Хлыст полетел к нам и рубанул прямо перед Элен по кирпичному пандусу, развалив его. Элен вдруг вскрикнула и медленно сползла по стене на мостовую. Глаза её закатились, лицо побелело, губы начали синеть. Я с недоумением смотрел на её руку – на двух пальцах, мизинце и безымянном, исчезли крайние фаланги, но кровь не появилась. Похоже, оружие прижгло рану.

Как только смертоносная стальная женщина отвлеклась на нас, охотник воспользовался шансом, и удар его бича пришелся прямо по голове противницы.

Ангела отбросило, она чуть не упала, но, изогнувшись назад, почти до земли, выстояла. Над портом опять разнеслась ясная мелодичная трель. Ангел запел и обрушил на всадника град ударов; мелькание белого хлыста превратилось в сплошной ослепительный круг.

Как только противники опять начали схватку и перестали обращать внимание на нас, я подхватил Элен на руки. Конечно, я слышал о том, что любое прикосновение Ангела если не убивает сразу, то лишает человека разума – превращает в «серого». Я надеялся, что раз тварь задела Элен только оружием, а не частью тела, может, обойдется, ведь два пальца за возможность жить – не так уж и много. Но надежда была напрасной – лицо девушки осунулось и начало сереть, под глазами появились характерные черные круги.

Всё. Больше ей уже ничем не помочь, если мы даже уйдем отсюда живыми, она вечно будет бродить по двору приюта, никого не узнавая и ни о чем не думая. Когда будет начинаться припадок, её будут закрывать в клетке, а если не успеют, то просто пристрелят. Нет! Не будет такой жизни, Ленка не для того родилась! Я хочу запомнить её такой, какой она была всегда, веселой и заводной. Лучше мы умрем здесь! – решил я.

Я поднялся и, прижав Элен к себе, шагнул вперед к дерущимся тварям.

– Суки! Я ненавижу вас!

Я кричал во все горло, пытаясь привлечь внимание к себе и вызвать их гнев, но среди звуков битвы, рычания дикаря, его "коня" и мелодичных раскатов голоса Ангела, мой крик прозвучал как писк. Никто не обращал на меня внимания, лишь многочисленные светлячки, собравшиеся вокруг, словно ожидая исхода битвы, качнулись и вновь застыли.

Я наклонился, одной рукой нашарил кусок кирпича и запустил им в дерущихся тварей. Кирпич попал в холку коня-дракона и опять никто не обратил внимания. Наверное, мы смогли бы сейчас уйти, но идти было некуда – жизни без Ленки я себе не представлял. Я разозлился: «Сраный мир! Даже умереть нельзя!» Я осторожно усадил, судорожно вздыхающую Элен на мостовую, прислонил спиной к пандусу, потом выпрямился и перебросил автомат из-за спины.

– Ну, твари, надеюсь, это вы услышите! Передернул затворную раму, прислонил «калаш» к плечу и нажал спусковой крючок; звук выстрелов заполнил все вокруг.

Очередь вылетела в несколько секунд – рожок был неполный. Хоть и стрелял я почти в упор, пули не нанесли никакого вреда дерущимся исчадиям ада. Но внимание, наконец, привлек – охотник даже замахнулся было, чтобы стегануть меня своим бичом, но неожиданно прервал движение и опустил плеть – я мог бы поклясться, что на разрисованном лице охотника проявился испуг.

Ангел тоже остановился: ослепительный хлыст исчез, непонятно было, куда она его дела, будто просто втянула внутрь руки. Маска презрительной веселости, с которой она вела схватку, покинула её постоянно меняющееся лицо.

Со светлячками произошло еще хуже – они, вдруг, кинулись врассыпную и исчезли среди складов. Неужели их так напугал звук выстрелов?

В этот момент я заметил то, что, похоже, и явилось причиной замешательства тварей и бегства светлячков: на противоположной стороне улицы, прямо напротив меня, в воздухе загорелся небольшой огонек. Сначала он был похож на свечку, но с каждым мгновением разгорался и разрастался, за секунды став больше всадника и набрав свечение электрической дуги. Смотреть на пылающий шар было невозможно – глаза слепило. Мигая и отворачиваясь, я все же заметил внутри шара темную фигуру. По очертаниям – человек. И тут я вспомнил, кто это – этот гость один из тех, кто очень редко посещает город. По рассказам старожилов, "Сияющий" всего несколько раз появлялся здесь. Но, похоже, в иерархии этих созданий он шел выше и Ангела, и охотника. Те явно испугались нового гостя, повернулись к шару и безмолвно ждали.

Меня вдруг откинуло на стену пандуса – «Сияющий» заговорил. Это был настоящий глас с небес – округлые непонятные слова прокатились по всему городу. Даже потерявшая человеческий облик Ленка дернулась и выгнулась, но опять опала. Глаз она так и не открыла.

«Сияющий» прогрохотал всего одну фразу, и шар стал исчезать. И тут произошло то, чего никак нельзя было ожидать: охотник хлестнул своего коня с драконьей головой, развернулся и галопом помчался прочь из порта; Ангел бросила на нас равнодушный взгляд своих красивых стальных глаз и поплыла туда, откуда пришла – в сторону океана. Теперь я точно разглядел то, что мне показалось при появлении твари: она действительно не шагала – ноги под длинным платьем не двигались – она медленно летела, не касаясь земли. Нарост на спине опять напомнил крылья, только убранные в темно-серый чехол.

Глава 3

Площадь опустела, мы остались на ней одни. Решимость и злость, владевшие несколько мгновений назад мной, испарились, силы покинули меня, я выругался и уселся прямо на мостовую рядом с Элен. Я не знаю, сколько так просидел, бездумно глядя на противоположную стену, мозг отказывался работать. После пережитого нервного взрыва казалось, что из меня выпустили воздух.

В сознание меня привела мышь – она выскочила из щели в кирпичной кладке, увидела нас, пискнула и исчезла. Появление этого земного зверька заставило меня очнуться и осознать, что я жив и надо что-то делать дальше, как-то жить. Решимость убить Элен и покончить с собой мгновенно исчезла, как только я взглянул на свою подругу: она опять превратилась в подростка, беззащитную маленькую девочку, какой я увидел её впервые. Осунувшееся бледное лицо с черными обводами глаз еще более усиливало это впечатление.

Мы бесцельно брели по оживающему городу, я держал Элен за руку и чуть не силой вел за собой. Люди, появившиеся на улицах, заметив нас, отходили в сторону. Они горестно качали головами, глядя на Элен – всем в городе был понятен этот мертвецкий вид – белое лицо с черными провалами глаз и сомнамбулический, ничего не выражающий, взгляд.

Рядом с Элен и я автоматически становился отверженным, я понимал, что никто не подойдет ко мне, пока я держу за руку свою подругу, пока я с ней. Мне тоже не хотелось ни с кем разговаривать, и я молил бога, чтобы не встретились знакомые, хотя в этом городе это было неисполнимой мечтой. Еще издали я заметил знакомую парочку – Вова-морячок и художник Иржи. Похоже, пошли искать нас. Я хотел свернуть куда-нибудь, но было уже поздно – нас заметили, и художник вприпрыжку побежал навстречу. Володя, хоть и не побежал – не пристало так вести себя серьезному мужику – но тоже прибавил шаг.

Я остановился и придержал равнодушно продолжавшую шаркать ногами Элен. Она встала, уставив глаза в мостовую.

Не добежав нескольких шагов, старик пораженно замер. Похоже, он только сейчас разглядел, что случилось с Ленкой. Несколько секунд он стоял, потом вдруг сорвался и, подбежав к Элен, начал обнимать и целовать, стоявшую истуканом, девушку. Ему, как и мне, было наплевать на то, что она может в любую минуту впасть в неистовство и вряд ли тогда мы смогли бы даже втроем справиться с ней.

Подошел Володя. При виде Элен морячок громко выругался, потом оттащил от девушки старика.

– Иржи, успокойся – мы тут бессильны.

Тот только сейчас разглядел замотанную тряпкой руку. Художник схватил безжизненную ладонь и, ощупав ее, заплакал.

– Это вы во всем виноваты! – сквозь слезы он зло глядел на меня. – Бедная девочка, за что ей это? Лучше умереть…

Вот в этом я был с ним согласен, жить мне не хотелось.

– Что будешь с ней делать? – участливо спросил Володя. – Надо сдавать в приют, все равно менты заставят.

Сил возражать не было, да я и сам это понимал, но все равно высказался:

– Пусть попробуют, – потом протянул автомат. – Спасибо, извини, патроны все кончил.

В глазах Володьки загорелся интерес.

– С кем воевал?

– С охотником и Ангелом…

– Ни хрена себе! И как – победил?

– Нет. Их разогнал «Сияющий».

– Что?!

Услышав мой ответ, к нам подтянулся и художник.

– Вы видели «Сияющего»?!

Я утвердительно кивнул.

– Черт! – перебил старика Володя. – Но ты, надеюсь, попросил его? Хотя, судя по твоему виду, вряд ли…

– Попросил? О чем?

– Ты что, дурак? Или приставляешься?

Я тупо глядел на него, ничего не понимая.

– Ну, ты даешь – упустил такой шанс!

– Может, объяснишь, в конце концов, или я пойду. Мне надо Ленку устраивать.

– Ты прав, с ней надо решать. А про просьбу у «Сияющего» – не скажу байка или правда – но все об этом знают. Похоже, кроме тебя. Скорее всего, правда, слишком уж все в это верят. Рассказывают, мол, если увидел его, надо попросить – он может выполнить любую просьбу, даже вернуть тебя в твой мир.

– А «серого» вылечить может?

– Ну, понятно, кто о чём, а грязный о бане. Я думаю – легко.

Разговор прервали – появился шериф. Попал сюда, похоже, в прошлом веке – на поясе под свисающим пузом висел громадный старинный кольт. И даже начищенная звезда поблескивала. Это было общим для всех, попавших сюда – все пытались сохранить вещи и обычаи в том виде, как это было там, где они жили – люди цеплялись за осколки прежней жизни, находя в них опору для сегодняшнего существования. В какой-то мере, налаженный быт позволял забыть о том, что ты бессмертен и проведешь вечность в Городе.

Шериф сразу заметил Элен; у всех служителей закона из любых времен и любых стран одинаковое чутье на нарушения, а «серый» в городе без охраны семьи или присмотра полиции – это явное нарушение городского договора.

– Ну, вот и мент, – Володя заулыбался, шагнув навстречу толстяку. Морячок знал всех представителей власти в Городе, как и они его.

– Привет, Вилли.

Толстомордый полицейский кивнул головой, протянул руку и тоже улыбнулся.

– Здравствуй, Володья.

Но его улыбка сразу пропала, как только он посмотрел на Элен; меня и Иржи толстяк проигнорировал.

– Это ведь та француженка?

Не дожидаясь ответа, строго начал выговаривать Володе, посчитав его здесь главным.

– Почему больная в городе? Володья, ты знаешь правила.

Я вскинулся и хотел высказать менту все, что о нем думал, но моряк не дал, поняв мое состояние.

– Вилли, ты же видишь, девчонка только перерождается. Последствия этого прорыва. Попала под хлыст Ангела.

– О, черт! – не удержался шериф. – Где?

– В порту, там схватились охотник и Ангел.

– То-то я в окно видел сполохи и сияние в той стороне.

– Зарево было от другого, там появлялся «Сияющий».

– Ты откуда знаешь?!

– Вон Санька был там с девчонкой и даже пытался воевать с тварями из Мглы.

Вовка повернулся ко мне.

– Подтверди, Саня.

Я кивнул, но шерифа битва не заинтересовала.

– Это правда, ты видел «Сияющего»?! Какой он из себя? Ты попросил его?

– Я видел только огненный шар и силуэт в нем, – хмуро буркнул я. – И ничего я не просил.

– Значит, точно видел, так его и описывают. А голос?

– Я чуть не упал, когда он заговорил, – снова проворчал я. Мне было не до шерифа, в голове билась одна единственная мысль – Элен!

– Да, парень, просрал ты шанс, – смачно выразился шериф. – Этот может любое желание выполнить.

Заметив, что никто не проявил интереса, добавил:

– Я не просто так говорю – специально этим вопросом занимался.

Совершенно машинально, занятый своими мыслями, я спросил:

– А найти этого «Сияющего» можно?

– Не говори ему, – вдруг перебил американца Вовка. – Он же безбашенный.

Но я уже ухватился: «Если есть возможность вернуть мне мою Ленку, я использую любой шанс»».

– Пусть говорит! – твердо сказал я, возвращая пытавшуюся уйти Элен. Похоже, ей надоело стоять.

Тогда Володя предложил:

– Что мы торчим тут, на виду? Пошли ко мне, недалеко ведь. Хоть горло промочим, а то пересохло.

От этих слов я почувствовал непреодолимое желание решить все проблемы по-русски – накатить граммов двести и забыть обо всем. Нет, хрен я буду пить, – решил я. – Водка меня к этой ситуации и привела. Не пил бы после дела, и Ленка сейчас была бы прежней.

Вилли сразу согласился, Иржи промолчал, и вся компания направилась в Вовкину таверну. Встречные, завидев морячка и копа, здоровались и улыбались, но, разглядев Элен, – я шел с ней позади всех – сразу гасили улыбки и переходили на другую сторону улицы.

Негр на входе, увидев Элен, вытаращил глаза так, что казалось это шарики от пинг-понга приклеены на черной харе.

– Может, закроем её пока в моей комнате, – предложил морячок, но увидев мое лицо, быстро согласился. – Ладно, пусть сидит с нами.

Я заметил, как он бросил быстрый взгляд на кольт в кобуре шерифа. Как ни странно, сам я, ни капли не боялся, хотя раньше при виде «серых» меня охватывал безотчетный страх – страшно было не то, что взбесившийся «серый» может просто разорвать на куски, нет – страшнее было заразиться и стать таким же, чтобы вечно вести жизнь овоща в приюте. Наверное, так в прошлые века люди боялись прокаженных.

Едва уселись, я сразу попросил американца рассказывать, решив не ждать Володю, ушедшего за выпивкой.

То, что я услышал, можно было считать байками, поскольку очевидцем сам Вилли не был, кроме одной истории. Встречи с «Сияющими» были очень редки, не то, что с Ангелами и, тем более, Охотниками. Когда-то кто-то первый, увидев «Сияющего», принял его за бога и стал просить милости. Я тут же вспомнил темный силуэт в пылающем шаре и голос, рвущий перепонки. Действительно, похоже на явление божества. И "бог" выполнил просьбу, но только самую первую и очень конкретно. Что это тогда было, уже забылось – наверное, что-то очень мелкое, типа дай воды – и в руках сразу ковш. Но сам факт выполнения остался в истории, и теперь при этих редких встречах все старались озвучить свои просьбы. В большинстве случаев подтверждения не было, потому что самая распространенная просьба была одна – вернуться в свой мир.

Но вот об одном случае американец рассказал подробно.

– Было это лет пятьдесят назад, я еще считал тогда года, то есть был дураком и не понимал, что здесь навечно. История получилась почти похожая на твою, – он отхлебнул пива и на некоторое время замолчал, вспоминая. – Семья попала сюда разделенной – мать с отцом были в части города, попавшей сюда, а дочка, наверное, лет восьми, не помню уже сейчас, осталась там. Что говорить, вы сами через это прошли, страдали они сильно, но все, в конце концов, смиряются, а эти – нет. Оба были молоды, спортсмены и из "яйцеголовых" – преподавали в каком-то колледже. Они исходили весь город, переговорили со всеми старожилами, начиная с ацтека, и почему-то решили, что из города можно выбраться самим и найти «Сияющего». Как и почему они до этого додумались, один бог знает. Все понимали, что это ерунда, но они никого не слушали. Однажды собрались и ушли во Мглу.

– Каким образом? – перебил его я.

– Через пещеру.

– Вранье!

После появления здесь, я, как и большинство попавших сюда, искал выход из города. Сам поднимался по набитой тропе к пещере в стене – пройти там невозможно. Еще на подходе к входу чувствовалось тепло, идущее оттуда, а когда заглянул внутрь, стало ясно – это вход в преисподнюю – метров через пятьдесят от входа пылала сплошная стена огня, как будто пещера была дырой в сердцевину вулкана.

– Вот и я так подумал, – невозмутимо продолжал шериф. – Всем понятно, что идти в пещеру – самоубийство. Кстати, они говорили, что можно идти по морю до Мглы, но это долго, а им нельзя ждать, им надо быстро. Бред, в общем. В китайском квартале их бы просто не пустили на верную смерть, да и у вас, наверное, тоже. Но в американском городе никто не вмешался – каждый имеет право делать со своей жизнью все, что хочет, лишь бы других не впутывал.

Он опять отпил из кружки и замолчал. Тут уже не выдержал Иржи.

– И что дальше? Они сгорели?

– Конечно, сгорели, – ответил американец таким голосом, точно сам не верил себе. – Но это еще не конец истории.

– Чего тянешь, – Володя тоже завелся. – Рассказывай.

Вилли ничего не ответил. Он полез во внутренний карман куртки и вытащил оттуда сложенный лист бумаги в файле. Бережно разгладив лист на столе, он по очереди оглядел присутствующих. На листе была всего одна рукописная строчка.

– Письмо. Столько лет храню, если бы твоя история не задела душу, – он остановил взгляд на мне, – не показал бы.

– Да читай уже, что там? – Володя нетерпеливо вскочил.

Первый раз я видел морячка, обычно всегда спокойного, таким возбужденным. Письмо было на английском, и американец перевел на городской.

– Мы нашли Джилли. Не сдавайтесь. Майкл.

Шериф опять оглядел всех, увидев, что его не поняли, пояснил:

– Майкл – отец, Джилли – их дочь. Письмо я нашел в моем сейфе в участке через несколько недель после их, – шериф замялся, похоже, подбирал нужное слово, – после их исчезновения.

– И что? Ты считаешь, что это от них?

– Даже ни минутки не сомневался, – уверенно заявил Вилли. – Я очень хорошо знал его почерк. Да и то, как письмо попало ко мне, говорит о многом. Сейф-то был заперт.

Почему-то я с ходу поверил ему, но смущало одно обстоятельство, и я решил сразу прояснить его.

– Почему он отправил письмо вам?

Шериф ответил не сразу. Он допил остатки пива, покрутил в руках кружку, разглядывая дно, потом с размаху поставил её на стол и выпалил:

– Потому что Майкл мой брат! Одному богу известно, как я грыз себя за то, что не остановил его. И он знал, что я буду страдать.

– Ты рассказывал кому-нибудь об этом? – Володя опять стал спокойным.

– Да, пару раз. Не верят. Думаю, и вы не поверили.

Вилли поднялся.

– Пойду я. Ведь я шел с обходом, у семьи Майлзов пропал перед прорывом сын. Они подняли. Вот ищу. Думаю, он засел в баре возле рейхстага. Спасибо за пиво.

Я знал Джо Майлза – он был из искателей – и подумал, что шериф был прав, Джо наверняка накачивается пойлом в немецком заведении, он любил пышных девок.

– Шериф, – попросил я. – Можно мне посмотреть письмо?

Тот минуту помешкал, но все-таки протянул письмо. Осмотр ничего не дал – лист, потертый на сгибах, надпись синими чернилами. В это время Элен вдруг завалилась лицом на стол. Все вскочили и отпрянули к стенам, решив, что начинается припадок. Только мне было плевать на это, и я кинулся к ней. Оказалось, что она просто уснула. Я погладил её по голове и повернулся к уже собравшемуся уходить американцу.

– Так говоришь, брат считал, что можно уйти из города и по морю?

Вилли кивнул. Потом глянул на спящую Элен – во сне она была почти прежней – и понимающе добавил.

– Удачи тебе!

– Тебе спасибо, Вилли!

Когда американец ушел, Вовка, проводивший его до выхода, уселся рядом со мной.

– Что задумал?

– Надо идти, я не смогу видеть её такой каждый день, – просто ответил я. – Через пещеру страшно, а морем можно.

– Ты двинутый, что ли? Мало ли, что рассказывают. Ты же знаешь, все ждут, что когда-то нас вернут в свой мир. Раз мы не умираем, значит, можно и подождать. Отдашь её в приют, там присмотрят – ничего с ней не случится, а если нас вернут, я думаю, все станет как прежде на Земле – все «серые» станут снова здоровыми.

– Володя, ты сам-то хоть веришь в это? – с горечью спросил я.

– Блин, и правда, кому я вру? – вдруг согласился он. – Просто жалко тебя. Нас, нормальных русских, здесь мало. Знал я, что эта красотка тебя до добра не доведет. Русскую надо было искать. Нормальную бабу.

Взглянув на меня, Володя, видимо, понял, что переборщил, но извиняться не стал.

– Когда?

– Сегодня, – также коротко ответил я.

– Понятно, – он вздохнул. – И что, прямо так и пойдешь? А собраться? С собой, что хочешь взять?

– Чего собираться? До Мглы плыть от силы час, а то и меньше, а что там с нами будет ни ты, ни я не знаем. Куплю у тебя еды, пару плащей, лодки на берегу веками лежат. Понимаешь же, что я её ни на минуту оставить не могу.

Все, что я попросил, мне собрали за десять минут, получился небольшой рюкзак. Денег Володя брать не хотел, и я просто высыпал камни из мешочка на стол.

– Зайдут мои поисковики, нальешь им за мой счет – пусть выпьют за нашу удачу.

Вовка кивнул. Он сходил в кладовую и принес что-то, завернутое в тряпку. По тому, как сверток стукнул по столу, я догадался, что там, и оказался прав. Моряк развернул тряпку, и на столе появился пистолет – обычный ментовский ПМ. Рядом, поблескивая смазкой, лежала запасная обойма.

– Это мой подарок тебе, – предваряя вопрос, сказал Вовка. – Патронов мало, но не обессудь, не на Земле.

– Спасибо, – отказываться я не стал, хотя пистолет уже был – в кармане куртки Элен я нашел её Беретту с пятью патронами, когда-то сам подарил ей на всякий случай. Я не надеялся, что во Мгле поможет оружие, но его вес в кобуре на поясе придавал уверенности.

Перед уходом я насильно покормил Элен. Глядя, как она, не поднимая глаз, равнодушно жует все, что ей подают, я чуть не заплакал. Это Ленка? Элен была живчиком, не могла сидеть спокойно и всегда смеялась, – её звонкий смех до сих пор стоит в его ушах. – Я или верну её смех, или мы просто уйдем в небытие.

– Все, – видя, что Ленка больше не ест, я поднялся. – Володя, мы уходим.

Пока все это происходило, кафе заполнилось народом – заведение морячка было популярным местом, а сейчас, после пережитого прорыва, все радовались и хотели отметить то, что сеть охотника нынче их миновала. Поэтому, когда мы уходили, на улицу вывалила целая толпа – все были в курсе, улыбок не было даже у пьяных. По обрывкам разговоров я уловил, что большинство считают меня сумасшедшим, но мне было все равно. Я кивнул знакомым, было пару человек из искателей – им пожал руки. Володя и Иржи решили проводить нас на берег. Я не стал их отговаривать. Помогут столкнуть лодку.

Через порт прошли без происшествий, после окончания прорыва все местные твари затихли. Самими активными они становятся перед прорывом. У берега мы выбрали лодку; смотрели, чтобы была целая и не тяжелая – управляться придется одному. Лодок хватало, когда-то к порту приросла целая лодочная станция. Володя выбрал небольшой ялик и забросил туда рюкзак, который нес сам. В вопросе выбора я ему доверял, не зря к нему приклеилось прозвище «моряк» – хотя он и не любил рассказывать об этом, но я помнил, что он был офицером морской пехоты, так что о море знал не понаслышке.

Все обнялись на прощание, и Иржи опять заплакал.

– Может, возьмете меня с собой? – неожиданно предложил он, вытирая рукавом слезы. Володя обнял старика.

– Не дури…

Отведя художника в сторону, он вернулся, зачем-то перекрестился и выдохнул:

– Ну, с богом!

Потом с силой оттолкнул лодку. Привязанная на передней лавочке Элен качнулась, и я схватился за весла. Все! Меньше, чем через час нас поглотит Мгла – что ждет там – не знает никто. Когда лодка была уже метрах в двадцати от берега, я услышал крик морячка.

– Если все получится, пришли мне весточку!

Я ничего не ответил, все мои мысли были уже впереди – там, где стояла серая плотная стена Мглы.

Глава 4

Я поправил очки-консервы, найденные когда-то в мертвом городе, раздвинул тряпку, которой было замотано лицо, и поймал почти горячее горлышко фляжки сухими губами. Набрав воды в рот, я едва удержался, чтобы не начать глотать. Воды было совсем мало, а до ближайшей рощи джиги еще ехать и ехать, поэтому я долго держал во рту теплую воду, прежде чем разрешил себе проглотить. Сделав еще два таких же замедленных глотка, закрутил пробку и потряс фляжку. С сожалением констатировал, что в емкости осталось меньше трети, и сунул флягу в рюкзак.

Сегодня мне надо обязательно добраться до Оазиса, иначе этот переход станет последним. Я поднял из песка шагунга: животное зарычало, дохнуло огнем, но, почувствовав уверенную руку, смирилось. Я одним движением взлетел в седло и направил «дракона» в пустыню, оставляя солнце справа, по ходу движения. Когда-то я знал и другие направления, на север, на юг, – лениво думал я, качаясь в такт шагов иноходца, – а не только на солнце или на звезды. Вдали что-то мелькнуло, я поднял к глазам бинокль – на бархане стоял зонг. Его длинное тело напоминало земного крокодила, но длинные, как у собаки, ноги с кожистыми перепонками между когтей придавали рептилии несуразный вид. Носился этот крокодил с завидной скоростью, а внушительный набор зубов в длинной пасти заставлял относиться к нему с уважением. Но для меня сейчас он был не страшен – за спиной висела лазерная винтовка, в кармане лежал обмотанный тряпкой, чтобы не забивало песком, пистолет Макарова, а на поясе кривой Азальский кинжал с затейливой резьбой по всей рукояти, ну и, кроме этого, мой шагунг сам кого хочешь сожрет.

Вот в тот раз, когда полз от моря, я легко бы стал добычей этого крокодила на собачьих ногах.

Дракон-шагунг по имени Шершенх, которого я называл Змей Горыныч или чаще просто Змей, сам знал дорогу. Я отпустил поводья и, расслабившись, мерно покачивался в высоком седле. Солнце палило нещадно, но остановиться и переждать было негде – кругом, насколько хватал глаз, искрила кристалликами стеклянного песка Великая Пустыня. Впрочем, жара доставляла неудобство только мне, пришельцу в этот мир. И шагунг, и другая живность, иногда появлявшаяся на гребнях дюн, чувствовали себя прекрасно.

Я почти дремал и вспоминал все, что произошло с ним до этого, начиная с того самого момента, когда девушка в обтягивающих джинсах попросила меня помочь выкатить из подъезда велосипед.

Ничего не подозревая, я сразу согласился помочь привлекательной девчонке и шагнул в темноту подъезда.

Все – после этого недоучившийся студент Александр Владимирович Порошин превратился сначала в Сашку-новенького, потом в Саньку-поисковика, а теперь в Шашу – воина племени Азалов. Иногда я думал, что, может, в действительности я пациент психиатрической клиники и лежу сейчас привязанный к койке, а все происходящее вокруг происходит только в моей голове.

Когда за мной захлопнулась дверь, подъезд окутала темнота, настолько плотная, что казалась осязаемой. В это время девчонка исчезла. Я не испугался, но меня насторожило полное безмолвие, царившее вокруг: исчезли все звуки – не шумела за дверью улица, не хлопали наверху двери, и даже шагов не стало слышно. Черт! Оглох что ли? Я позвал девушку:

– Эй, красавица, ты где?

Не узнав свой голос, я опять чертыхнулся, нашел наощупь дверь и толкнул.

Что за хрень? Только что я шагнул сюда с улицы, залитой веселым летним солнцем, сейчас же небо было полностью затянуто серой ровной пеленой. Я огляделся и чуть не присел от неожиданности – вышел я совсем не в тот двор, с которого входил в подъезд. То есть, двор был обычный, как две капли похожий на множество старых дворов по всей России, с облупленными скамейками у подъезда и выбитым асфальтом на дорожке вдоль дома, но это был чужой двор и чужой дом.

В соседнем подъезде хлопнула дверь, на улицу вышла старушка в странной одежде, словно из фильма пятидесятых годов прошлого века, и живо засеменила куда-то. Бабушка уже почти миновала подъезд, у дверей которого стоял я, но вдруг, заметив меня, она резко остановилась, долго, почти минуту, разглядывала, а потом заголосила на весь двор:

– Люди-и-и! Новенький!

Так я попал в Город.

Город – самое лучшее в моей жизни было связано с ним. Элен – та, которую я любил до безумия, пришла в мою жизнь именно там, в непонятном, намешанном из осколков других городов Городе. Из-за неё я и бросил тот Город, хотя жизнь там была вполне устроена и даже в какой-то степени комфортна. Не то, что здесь – дикая первобытная жизнь племени азалов.

Когда в день прорыва Элен попала под удар хлыста Ангела и на глазах стала превращаться в «серого», я понял, что моя жизнь кончилась. Но тут, как в сказке, возник шериф из американского куска Города и неожиданно подарил надежду; наслушавшись его рассказов о том, что есть возможность вылечить Ленку, я и оказался здесь, хотя планировал быть совсем в другом месте. Но, как известно, все планы человека – это только его планы, жизнь всегда поворачивает по-своему. Теперь у меня нет ни Ленки, ни приличного жилья, вообще ничего из того, к чему я привык. Обо всей прошлой жизни напоминала лишь Макаров – пистолет оказался в кармане куртки, когда меня нашли кочевники.

Как оказался в этой пустыне, я не помнил. Когда лодка с заснувшей на передней банке Элен приблизилась к стене Мглы, оказалось, что она совсем не такая плотная, как виделось с берега: серая, местами даже почти черная, она клубилась словно дым от гигантского пожара. Несмотря на гуляющий над водой ветерок, стена непонятного тумана хотя и покачивалась, но не сдвигалась с места. Зрелище было фантастическое – через весь океан, вздымаясь ввысь и переходя в серую пелену неба, стояла туманная стена.

Я невольно перестал грести – душа никак не хотела идти в эту клубящуюся серость, казалось, дышать там нечем. Но я знал, что это не так; были известны случаи, когда люди заплывали во Мглу и благополучно возвращались. Я посидел немного, в голову прокралась предательская мысль – может вернуться, жизнь в Городе бесконечная, найду еще способ вылечить Ленку. Однако взглянув на девушку – во сне она опять напоминала прежнюю Элен – я выругался и схватил весла.

Мгла сопротивлялась, нос лодки как будто рвал невидимые нити, с трудом погружаясь в призрачную стену. А вдруг она станет еще тверже, – испугала меня шальная мысль, – и мы не сможем продраться сквозь нее. Тогда все напрасно. От этого я начал грести еще быстрее, даже взмок. Но я зря переживал, как только ялик полностью оказался во Мгле, лодка пошла быстрее, почти так же, как в открытом море. Почему-то я не сомневался, что стена окажется неширокой. Я помнил, что рассказал американец – через Мглу можно пройти, поэтому и считал её просто стеной, какой-то границей, отделявшей их мир, пусть и большой, но стеной. Хотя в Городе ходили совсем другие слухи о Мгле – считалось, что она бесконечна. Однако если думать так, то вся затея становилась бессмысленной, поэтому я отбросил все мысли и просто греб, пытаясь как можно скорее проплыть мрачное место.

Появилось то чувство, о котором рассказывали все побывавшие здесь – ощущение чужого мира. Человек не должен находиться здесь, сердце то рвалось из груди, то почти останавливалось, в голове билась отчаянная мысль – уходи отсюда! Здесь смерть!

Хрен вам всем! Сжав зубы, я упрямо греб. Помрем так помрем, все равно – это не жизнь! Была у меня такая черточка в характере – со мной можно было решить все дела, если общаться мягко и по-доброму. Но если я встречал недоброжелательность, угрозы, то становился злым и упрямым. Чем больше противодействие, тем сильнее я рвался в бой, непонятно кому, доказывая, что настоящий мужик. Из-за этого частенько ходил в синяках.

Элен, до этого заснувшая под размеренное качание лодки, как только вошли во Мглу, открыла глаза и начала проявлять беспокойство: она дергалась, пытаясь освободиться от веревки, и даже начала произносить какие-то звуки. Я давно не слышал её голоса, с того самого момента, когда хлыст Ангела отрубил девушке пальцы, и теперь чуть не заплакал.

– Твари! – закричал я. – Я до вас доберусь!

Крик завяз в окружавшем полумраке, но привлек внимание Элен; та уставилась на меня безумным взглядом, глаза её наливались яростью. Ну, вот и все, – я бросил весла. – Припадок. Было ясно, что я с ней не справлюсь – стоит ей разорвать веревку и все, конец нам обоим. Понятно, что стрелять в неё я не буду, даже если она начнет рвать меня на куски – у серых в момент припадка силы, как у медведя – я скорее попытаюсь вместе с ней прыгнуть за борт, лучше утонуть вместе, чем видеть мертвую Ленку.

– Леночка, это я, – позвал я, в глубине души надеясь на чудо. Но все напрасно: Элен зарычала и, оскалившись, потянулась ко мне. Даже не верилось, что горло девушки может издавать такие звуки. Я встал – что тянуть, надо завязывать с этим делом. Я знал, что веревка не удержит её и решил не ждать, когда она вырвется на свободу. Я сунул руку в карман, чтобы достать нож – освобожу и в воду, она обязательно кинется за мной – но вдруг все вокруг меня закружилось, и я завалился на дно лодки. Сознание я не потерял, но ослабел и с трудом перевернулся так, чтобы шпангоут не врезался в спину. Элен тоже перестала рычать, звуки, которые она сейчас издавала, больше походили на писк, и тоже улеглась на бок. Я через силу приподнимал отяжелевшие веки, пытаясь разглядеть, что с ней: девушка совсем успокоилась, закрыла глаза и, похоже, уснула. Я еще поборолся, пытаясь взять под контроль тело, внезапно ставшее чужим, но не смог и тоже провалился в сон-забытье.

Все дальнейшее я помнил урывками. Я несколько раз просыпался, хотя, скорее, приходил в сознание, еле-еле разлеплял веки и искал глазами Ленку. Глазные яблоки тоже стали чужими и слушались с запозданием, как «дохлый» компьютер. Элен лежала все в той же неудобной позе, завалившись набок на борт лодки. Надо бы перевернуть, отлежала, наверное, все… – тяжело думал я и опять забывался в темном омуте сна-беспамятства. Мне казалось, что так продолжалось не один день. Просыпаясь, я чувствовал, что горло сводит сухостью, очень хотелось пить, но сил не было – все вытянула клубящаяся вокруг серость.

Однажды я очнулся и, еще не открывая глаз, понял, что что-то изменилось. Воздух! Теперь это был не мертвый стерильный воздух Мглы, это был настоящий, насыщенный влагой воздух моря. И ветер – лодку ощутимо качало. Я разлепил глаза и сначала подумал, что ослеп, но тут же понял, что ошибся, просто вокруг была ночь. Я поднял голову: Звезды! Большие и маленькие они усыпали небо и даже, казалось, освещали лодку. Шершавым языком я лизнул повлажневшие губы – соленые! Снова попытался пошевелиться, и в этот раз это удалось.

Поднявшись на колени, я вгляделся в темноту и чуть не закричал: в призрачном свете звезд было видно, что лодка пуста, на передней банке никого не было!

– Элен, Ленка, – бормотал я, на четвереньках пробираясь на нос ялика. Надежда на то, что Элен просто освободилась и лежит сейчас на дне лодки, исчезла почти сразу – немного продвинувшись в качавшейся лодке, я опять приподнялся; то, что в темноте можно было принять за лежавшую худенькую фигурку, оказалось рюкзаком. Я отодвинул находку и дополз до передней скамьи, где когда-то сидела Элен, и, держась за борта – лодку раскачивало все сильнее – вгляделся в океан. Темно. Можно было уверенно говорить о том, что находится в пяти метрах от лодки, но дальше, в свете звезд, ничего нельзя было разглядеть. Я вернулся за рюкзаком, достал флягу и напился. Потом опять уставился в темноту – ни мыслей, ни движения.

Неизвестно, сколько я так просидел. Море начало успокаиваться и вокруг посерело, ночь была теплая и душная, гораздо теплее, чем в Городе, а предстоящий день грозил настоящей жарой. На заалевшем с одной стороны небе – ни облачка. Я безучастно наблюдал за восходом солнца. Когда-то в Городе я мечтал хоть краем глаза увидеть солнце, но сейчас вся божественная красота рождения светила из моря, оставила меня равнодушным. Только теперь, потеряв Элен, я понял, какое место она занимала в его жизни. Я всегда знал, что люблю её и люблю сильно, но сейчас стало ясно, что она и была моей жизнью.

Океан совсем утихомирился, даже малейший ветерок не касался лица. Мелкая зыбь ломала льющееся с небес солнце на мириады блесток. Желтый шар еще только немного приподнялся над горизонтом, а вокруг все уже дышало жарой. Я скинул куртку, оставшись в клетчатой рубашке, достал из рюкзака полотенце и обмотал им голову. Я боялся закрыть глаза и лечь – все время казалось, что упущу плывущую Ленку. Я так явно представлял себе поднимавшуюся над водой черноволосую головку, что пару раз мне казалось, что я действительно увидел Элен. Палящая жара загнала меня в состояние полубезумия: иногда я видел землю, людей, бегущих ко мне прямо по воде, но очнувшись, видел вокруг все то же расплавленное море. Наконец, зной победил, и я упал без сознания на дно лодки.

Вновь я очнулся только ночью. Я не сразу понял, что изменилось, но наконец, до меня дошло – лодка не качалась. Я вскочил и тут же скривился от боли, затекшие мышцы отказывались работать. Я неловко повернулся и вывалился за борт. Рефлекторно глотнул воздух, ожидая погружения в воду, но вода только хлюпнула перед носом; лодка стояла, упершись в берег. Еще не веря себе, я быстро пополз на сушу – это было реально, я ощутил, как руки проваливаются в песок.

Несмотря на все свои потери и горести, я обрадовался, что добрался до какой-то земли, но, как оказалось, напрасно. Песок даже ночью исходил теплом, а уже приближался новый рассвет. Фляга была пуста, похоже, еще днем я очнулся и выпил остатки воды, однако я об этом не помнил.

Все случилось, как я и предполагал – с восходом солнца песок раскалился, а сверху, с неба, лился поток расплавленной лавы. Я заползал в воду, что приносило некоторое облегчение, и засыпал. Лишь когда опять стемнело, я начал немного соображать. Еще один такой день, и я навсегда останусь здесь, моя засохшая мумия вечно будет лежать в лодке из Города.

Я заставил себя подняться; тело было легким, словно я совсем потерял вес. Накинув за спину почему-то потяжелевший рюкзак – лишь потом я понял, что просто ослабел – я еще раз поглядел на уходящее во тьму море и двинулся вдоль берега. Уходить от моря я не решился, еще утром разглядел, что пляж не кончается, похоже, дальше от моря он просто превращается в пустыню.

Я брел по песку, а в голове билась одна мысль – вода! Она стояла у меня перед глазами в стаканах, бутылках, ведрах, стекала с гор серебристыми водопадами и разливалась прохладой горных озер. Иногда я забредал в набегающую волну, хватал руками теплую морскую воду и мыл лицо. Я пробовал языком губы – нет, чуда не произошло, вода все так же горько-соленая. Я понимал, что хватит меня ненадолго, еще немного и жажда, жара и голод сделают свое дело. Шел я теперь только на злости, но и она постепенно выветривалась, оставляя лишь монотонный автоматизм. Так и случилось, часов через пять я свалился и впал в забытье. На короткое время приходя в себя, я пробовал ползти к морю, но обезвоженный организм совсем ослаб, и я только загребал руками песок.

В очередной раз я очнулся, оттого что пил; кто-то крепко держал мою голову руками, а в открытый рот лилась прохладная жидкость. Боясь спугнуть этот сон, я глотал и глотал что-то жидкое – шершавый язык не чувствовал вкуса. Наконец я разорвал обожженные солнцем веки и, сфокусировал взгляд. В свете разгорающегося утра разглядел склонившееся надо мной татуированное лицо. Лохматые длинные космы свисали с головы, закрывая обзор. Я все-таки исхитрился, скосил глаза и разглядел то, что заставило в очередной раз думать о смерти – в стороне, метрах в десяти, дергаясь и фыркая, стоял «дракон». Все, вот она смерть, это охотники. Мысль не напугала, а наоборот, даже обрадовала – наконец кончатся все мучения.

По мере того, как организм напитывался влагой, я оживал. Я, наконец, понял, что пью не воду – напиток был кислый и чуть с газом. Еще я понял, раз поят, значит, сразу не убьют – зачем-то я нужен охотникам живым. Мысль пошла дальше, и я вспомнил, что и из города охотники увозили людей еще живыми – все, кто видел это, в один голос рассказывали, что пленники в притороченной на крупе дракона сетке кричали, когда их увозили.

Вдруг ручеек, что лился в рот, иссяк, я открыл глаза – поивший меня поднялся и заговорил с кем-то, кого я не видел, на шипящем непонятном языке. Моим спасителем оказалась женщина, хотя мне почему-то казалось, что охотники это обязательно мужики. Потом надо мной склонилось другое лицо – этот точно был мужиком – грубые, рубленые черты лица и такой же голос. Он что-то спросил, но я не понимал, поэтому промолчал. Охотник потряс меня за плечо и снова спросил. Не дождавшись ответа, подхватил меня за плечи и поднял. Потом с помощью женщины усадил на круп страшного коня и, быстро обмотав веревкой вокруг пояса, прихватил к высокому седлу. На дракона вскочила женщина, повернувшись ко мне, что-то сказала, улыбаясь, и хлестнула животное.

«Конь» сразу пошел резвой иноходью, и мне пришлось схватиться за талию наездницы. Тело её оказалось молодым и упругим, лицо я разглядеть не успел и сейчас ловил моменты, когда всадница поворачивала голову. Действительно, это была совсем молодая девушка, но загар и нанесенная на лицо татуировка делали её старше. Загар был такой, что на первый взгляд мне показалось, что кочевница темнокожая, но потом я заметил, что из-под безрукавки, сшитой из пятнистой шкуры какого-то животного, проглядывает полоска светлой кожи. Черт, как им не жарко в такой шубе, – думал я, изнывая от начинающейся жары. Второй всадник, ускакавший вперед, тоже был в подобной меховой тунике.

Так произошла новая метаморфоза в жизни Александра Порошина – я оказался в деревне азалов. Но так их называл только я, когда говорили сами кочевники, слышалось – ажалы. Весь их язык был шуршащим, как песок в пустыне. Я хоть и научился говорить по азальски, однако, все звуки у меня получались звонкими.

Как оказалось, азалы – это совсем не те, кого в Городе называли охотниками, хотя те были явными родственниками азалов – внешний вид тех и других совпадал, кроме некоторых деталей, да и ездили они на таких же огнедышащих конях-драконах. Но, въехав в стойбище из нескольких десятков шатров и увидев быт племени, я сразу сообразил, что это не те создания, за кого я их принял.

Первое впечатление оказалось верным. Пожив несколько дней в стойбище, я понял, что только экзотический вид людей и совершенно сказочные животные вокруг отличали эту деревню от деревни каких-нибудь бедуинов в Африке. Та же бедность, отсутствие воды и прочих удобств. Когда-то я видел такое на Дискавери.

Во время поездки мне невольно пришлось прижиматься к девушке, но она отнеслась к этому равнодушно. Она поняла, что я схожу с ума от жары, остановила «коня», достала из подвешенного к седлу мешка цветастый тонкий платок, и протянула мне. Я взял и вопросительно поглядел на девушку. Та быстро зашуршала на своем языке и покрутила рукой вокруг головы.

– Не понимаю, – я покачал головой.

Девушка начала злиться и заговорила быстрей, потом взяла у меня платок и закутала свою голову, оставив только щелку для глаз. Наконец, до меня дошло, я забрал ткань, неумело закутался, и мы продолжили путь. Из-за всего этого я проникся к дикарке благодарностью и почему-то посчитал, что девушка тоже неплохо относится ко мне. Но как только мы въехали на площадь в центре деревни, эта же девушка что-то буркнула, дернула узел на веревке и грубо столкнула меня с дракона.

Я не удержался и завалился на песок. Мгновенно собравшиеся вокруг жители, дружно захохотали. Дети в таких же коротких пятнистых меховых туниках пробрались вперед и с любопытством смотрели на меня. Потом один нерешительно приблизился и дотронулся. Я, желая проявить свое дружелюбие, размотал платок, но только напугал этим мальчишку – он широко раскрыл глаза и отпрыгнул. Все, стоявшие вокруг, при виде моего лица удивленно зашушукались. Позже я понял, чему они так удивились – они никогда не видели человека с такой белой кожей.

Раздвигая всех широкими плечами, подошел спешившийся воин, тот, который нашел меня. Следом шла девушка. Они начали отвечать на реплики окружающих, наверное, рассказывали о произошедшем. Я тем временем огляделся, платок я опять пристроил на голову – уж очень немилосердно пекло светило. Это мне за все дни в городе, прожитые без солнца. Я немного ожил, похоже, помогло то питье, которым напоили кочевники.

Мое внимание привлек столб, стоявший посреди площади: на нем висели побелевшие человеческие черепа, какие-то тряпки, завязанные обрывки веревок и амулеты на шнурках. Все это было страшно, но вполне объяснимо. Однако рядом со всем этим висело такое, что повергло меня в шок.

Матово поблескивая, на верхней перекладине висело нечто, напомнившее мне фантастические фильмы из земного прошлого – похожие штуки были в руках у Звездной Пехоты или у Рипли – истребительницы Чужих. Это явно было оружие – вся компоновка говорила об этом: ствол, приклад, рукоятка, коробка, похожая на магазин – штуковина была словно перенесена сюда со съемочной площадки американского фильма. Но больше всего меня смутило то, что над рукояткой помигивал зеленый огонек, показывая, что эта штука функционирует. Я опять оглядел «африканскую» деревню, «бедуинов», обсуждавших его. Нет, эта штука не может принадлежать этому миру! Но тогда откуда взялась здесь эта игрушка?

Поразмышлять об этом мне не дали – на площади появились двое стариков, при их приближении все склонили головы. Местное начальство, – догадался я. Седобородые старцы с выдубленными потемневшими лицами степенно прошагали сквозь расступившуюся толпу, и подошли ко мне. Осмотрев и не проявив ни малейшего удивления, они вынесли короткий вердикт, высказав что-то на своем шипящем языке. Кочевник, привезший меня, обрадовался, заулыбался и поклонился старикам. Те так же степенно двинулись в обратный путь. Парень посмотрел на меня, при этом улыбка сразу исчезла с его лица, что-то сказал и потянул меня за собой.

Как оказалось, я разобрался в этом потом, меня отдали в слуги тому, кто меня нашел. Улыбался Шерг – так звали его спасителя – потому, что старейшины его похвалили, а перестал улыбаться, оттого что теперь ему надо было кормить еще одного едока, при этом неизвестно, будет ли еще от меня польза.

Шерг и Шухур – наездница, за спиной которой я появился здесь, оказались братом и сестрой. У них был свой шатер, куда они и привели нового слугу. Шатер был разделен ширмой на две неравные части: маленький закуток – это было женское место, где обитала Шухур, а все остальное пространство немалого шатра считалось мужской половиной.

Я не сразу понял это и сначала все время удивлялся, почему Шухур появляется из своей половины только поесть и при этом еще спрашивает разрешения. Женская доля в племени азалов была не радостной. Впрочем, мне судьба уготовила долю не лучше. Шерг сразу определил свое отношение ко мне, бросив у входа в жилище старую побитую шкуру и показав знаками, что это место, где я буду спать. Потом показал на висевшую на стене плетку и погрозил кулаком. Я сообразил, что за провинности меня будут наказывать телесно. Но это мы еще посмотрим, – решил я. – Дайте мне только ожить.

Глава 5

Началась безрадостная однообразная жизнь в деревне кочевников. Обязанностей у меня было не много: с утра натаскать воды из спрятанного под одним из шатров колодца, убраться в шатре и около – на этом все обязанности заканчивались. Я думал, что меня заставят приглядывать за огнедышащими конями, но хозяева на это не пошли, похоже, не доверяли. Готовить мне тоже не разрешили, хотя при скудости их продуктов я легко мог кашеварить.

Шерг лишь пригрозил наказаниями, на самом же деле, даже когда я запнулся и разлил целое ведро воды прямо в шатре, тот лишь сверкнул глазами и выругался. Так что жить было можно, если бы не отношение ко мне – я впервые почувствовал, что это такое, когда все считают тебя человеком второго сорта. На третий день интерес ко мне пропал и все в деревне, даже дети, стали смотреть на меня, как на предмет интерьера. Лишь время спустя я понял, почему это так. А сейчас меня просто бесила роль бессловесной скотины в первобытном племени. Мне сразу разрешили ходить, куда хочешь, обозначив лишь два запретных места – тот самый столб с амулетами и бутафорским космическим оружием и шатер старейшин.

Так как у меня была куча свободного времени, я составил план и начал претворять его в жизнь. Первоочередной целью было ожить, набраться сил и выучить язык азалов. Конечной целью было бросить это поселение и двигаться дальше – в глубине души я не верил в смерть Элен и должен был найти или её, или доказательства её смерти. Но и, кроме этого, где-то же есть Сияющий, который может выполнить любое желание!

Язык азалов оказался очень простым, и через несколько дней я уже запросто мог объясняться по бытовым вопросам. Но мне хотелось быстрее вникнуть в окружающую жизнь, поэтому я старался как можно больше общаться. Шерг сразу отмел все мои вопросы, молча показав на Шухур. Та также была не очень разговорчива, но на некоторые вопросы все же отвечала. Вопросы другим азалам тоже часто оставались без ответа, не воспринимая меня всерьез, местные не горели желанием со мной общаться. Полупрезрительная-полужалеющая улыбка, появлявшаяся на лицах аборигенов при моих вопросах, бесила меня. Они что, блин, меня за инвалида принимают?

Постепенно выяснилось, что так оно и есть – тот, кто не может выжить в пустыне, не достоин уважения. А я, здоровый мужик, вел себя хуже ребенка, чуть не умер от жары. Местные пятилетние дети были куда больше приспособлены для этой жизни, чем я. Про себя я понимал, что все относительно и здешний здоровый кочевник через час загнется, если выбросить его посреди русской зимы. Однако для остальных это был не аргумент, азалы никогда ничего, кроме пустыни, не видели и считали, что жизнь возможна только такая – страшная жара, ветер и недостаток воды. Так что больше всего об окружающем я узнал от детей, они единственные, кто иногда соглашались рассказать мне что-нибудь. Их удивляло и смешило мое незнание самых элементарных вещей, необходимых для выживания в этом мире. В ответ они просили рассказать о другом мире, откуда я появился. Я рассказывал, и дети слушали, затаив дыхание, но не верили – слишком сказочные истории были у меня.

Именно от детей я узнал еще об одной напасти, грозившей азалам. Оказывается, их племя было не единственным, живущим в пустыне – есть еще деревни, и население там гораздо многочисленнее, чем в их поселении. Все племена постоянно враждовали, пытаясь захватить контроль над колодцами. Это было понятно, вода в этих песках – это жизнь. Теперь стало ясно, почему в пустыню на охоту за шужурами, похожими на газель животными, дающими, кроме мяса, тот самый мех, из которого была сшита вся одежда азалов, или на поиски трофеев, выброшенных морем, аборигены ехали не только с луками, а полностью обвешенными оружием. В нашем шатре вся стена над лежанкой Шерга была увешена холодным оружием: пара кривых сабель, несколько кинжалов и даже короткое копье. Оружие азалы не делали, а выменивали у жителей Оазиса, там был постоянный город. На него, по негласной договоренности, кочевники не нападали.

Но про все это я узнал только после той ночи, когда я стал полноправным воином племени и получил свое имя.

Глубокий вечер был самым лучшим временем в деревне азалов: солнце пряталось, жара немного спадала, все дела были сделаны, и кочевники начинали собираться на песчаной площадке у столба-святилища. Они рассаживались на принесенные с собой шкуры, пили слабенькую брагу из сока какого-то растения и разговаривали.

Молодежь собиралась своей компанией. В центре их круга появлялся деревенский оркестр – два барабана и что-то похожее на флейту. Сначала парни и девушки только стояли и перебрасывались шутками, но по мере того, как вечер темнел и посредине площади, у святилища, разгорался костер, в головах глотнувших браги юнцов и девушек тоже начинало гореть – начинались «танцы». Конечно, на танцы в моем понимании это походило мало, скорее боевые пляски. Выскакивающие в круг парни начинали бесконечные па, похожие на бой с тенью, танцоры делали выпады, как будто хотели ударить кого-то, отскакивали, изображали зверские рожи и выкрикивали боевой клич. Барабан и флейта ускоряли ритм, парни выхватывали сабли и начинался импровизированный бой.

Девушки в этот момент тоже появлялись в кругу и, проявляя чудеса ловкости, крутились между разгоряченных воинов. Ритм танца захватывал, и даже я чувствовал, что готов сорваться в этот дикий пляс. Если бы мне налили хмельного напитка, то я, пожалуй, тоже не выдержал бы и выскочил в круг. Иногда даже старики не выдерживали, выкрикнув слабым голосом боевой клич и выдернув неизменную саблю, они кидались в толпу танцующих и, сделав круг, счастливые возвращались на место.

Я приходил сюда, садился на облюбованное место, в стороне от веселящихся азалов, и наблюдал. В такие моменты, глядя, как развлекавшиеся кочевники чувствуют себя одной семьей, я ощущал себя особенно одиноко. Вспоминал Элен, и сердце начинало ныть. Я понимал, что надо бросать эту жизнь и двигаться дальше – не для того я бросился во Мглу, чтобы прожить жизнь в дикой деревне на краю пустыни.

Однажды вечером все было как обычно – я уселся на своем месте, у края общественной юрты, прямо на теплый песок и задумался, глядя на веселящихся азалов. Мои мысли прервал крик, донесшийся от края деревни. Толпа на мгновение затихла, вслушиваясь в истошные вопли женщины, потом вдруг взорвалась яростным многоголосым криком и стала разбегаться: мужчины и женщины неслись к своим коням-драконам, дети мгновенно исчезли между шатрами.

Я вскочил, растерянно осматриваясь вокруг – что случилось? Судя по крикам и поведению местных, случилось что-то очень нехорошее. Не зная, что происходит и что надо делать, я хотел бежать к своему шатру, но не успел. На барханах, окружавших деревню, появилось множество всадников в черном, а на окраине, у дальних юрт, похоже, уже начался бой – оттуда теперь неслись мужские крики, наполненные яростью. Мелькнула мысль – спрятаться, но я отмел её. Как бы то ни было, и как бы ни относились ко мне кочевники, они спасли меня, а я всегда отдавал долги. Значит, буду биться рядом с остальными, надо только хоть какое-то оружие, с голыми руками много не навоюешь.

Я вспомнил про оружие над лежанкой Шерга и рванулся к своему шатру, но в это время на площадь выскочил человек в черной свободной одежде, голова его была замотана, открывая только рот и глаза. Я оторопел – на лице, там, где ткань открывала глаза, поблескивали большие «мотоциклетные» очки. Я даже не сразу обратил внимание на кривую саблю в руках «черного». Однако тот не стал разглядывать врага, а, замахнувшись клинком, молча бросился на меня. Я увернулся, лихорадочно ища глазами хоть что-то, чем можно отбиваться. Мой взгляд зацепился за бутафорскую фантастическую винтовку, висевшую на священном столбе.

В несколько прыжков я оказался у святилища и сдернул массивную игрушку с перекладины. Я не ожидал, что эта штука окажется такой тяжелой и чуть не выронил оружие из рук. Железная хреновина, – пронеслось в мозгу. – Тем лучше! Я перехватил винтовку за толстый ствол и, развернувшись к врагу, поднял импровизированную дубину над собой. Я сейчас совершил величайший грех, ведь с самого начала мне вдалбливали, что святилище неприкосновенно, к нему даже подходить нельзя.

И, похоже, «черный» придерживался таких же взглядов – он застыл на месте, глядя, как я бесцеремонно превращаю святой предмет в дубину. Однако нападавший быстро справился с собой и, закричав, опять бросился на меня. Я прикрылся от удара киношной винтовкой, и тут произошло то, что перевернуло всю мою жизнь в этом племени: сабельный удар пришелся в место, где крепился, по моему мнению, магазин, скользнув, клинок что-то задел – раздался резкий щелчок и вместо привычного зеленого огонька замигал тревожный красный сигнал. Обостренный выбросом адреналина мозг сработал моментально – а вдруг?! Я перехватил оружие, навел ствол на замахивающегося противника и нажал курок.

Зашипело, из ствола вырвался слепящий белый луч и ударил в грудь нападавшего. Крик прервался, «черного» отбросило назад. Он упал – в груди дымилась огромная сквозная дыра с обгоревшими краями. Противно запахло паленой плотью, из раны даже не пошла кровь, настолько она обуглилась. Я сразу убрал палец с пускового крючка и, с ужасом рассматривал, что натворил. То, что произошло, напугало меня до дрожи. По-настоящему я убил человека в первый раз. Был, правда, случай, когда я в драке с портовой бандой несколько раз стрелял из Макарова, и после этого один из бандитов упал с простреленным животом, но тогда мы убежали. Я до сих пор не был уверен – убил или ранил. А так, все мои пьяные драки заканчивались в худшем случае переломами.