Склепы II

Нексус 2

Нексус 2

Не успели мы опубликовать первую часть «Склепов», как в так называемом научном сообществе поднялся невообразимый гвалт. Причем обсуждали (часто на повышенных тонах) не столько достоинства и недостатки самого текста, а скромное участие в нем комментаторов, то есть нас с Поэтом. Развернувшаяся полемика бросает тень не только на наш профессионализм, но и, не побоюсь этого слова, на нашу честность в отношении оригинального текста.

Так некто проф. Бв. Х. с ехидцей замечает, что «остается только гадать, какая часть текста осталась без изменений, а за какую нам стоит благодарить богатое воображение наших любезных комментаторов». Нонсенс! Будто мне, главному скриптору гильдии, есть какая-то надобность фальсифицировать исторический документ!

Столь же нелепы призывы некоторых ученых мужей (назовем их так с некоторой скидкой) считать текст подделкой древнейших времен, т.е. апокрифом, так как факты, упоминаемые в нем, видите ли не вяжутся с общепринятым каноном утраченных «Склепов». На эту глупость даже отвечать нет нужды; достаточно провести небольшой сравнительный анализ книги и известных частей, дошедших до нас в списках, чтобы все вопросы отпали сами собой.

Многие хулители обвинили наши комментарии в избыточности и частной неуместности, мол, без доброй половины из них вполне можно было обойтись. Вероятно, они предпочли бы суховатую энциклопедию, перечень имен, дат и географических названий. И это напрочь противоречило бы самому духу книги, которым, надо признать, я начал проникаться.

Глава гильдии, к сожалению, проявил слабохарактерность и поддался на уговоры доморощенных склеповедов. Не так давно он прислал письмо в котором, довольно мягко, уведомил нас, что повторения скандала, случившегося с первой частью, необходимо во что бы то ни стало избежать, и поэтому он пришлет двух профессоров «облеченных его безграничным доверием», чтобы они «оказали посильную помощь в редактуре и комментировании романа». Другими словами, нас вежливо просят отдать книгу двум снобам из гильдии, чтобы они правили ее в соответствии со своими стереотипными представлениями о пристойной литературе, отдать и забыть о ней.

В связи с этим, продолжать работу в вилле у озера может быть небезопасно и, возможно, в скором времени нам придется поменять место дислокации. А пока мы спешим подготовить к печати вторую часть, пока книгу не отобрали стервятники из гильдии. Времени у нас не так много.

***

В адаптации старинных книг на современный манер принято идти одним из двух путей: стремиться быть максимально точным, даже в ущерб увлекательности, или беззастенчиво купировать текст в угоду собственному эстетическому вкусу (этим, например, грешит ханжа Елейн, опусы которого пестрят сносками «Далее идет неприличное слово», «Здесь я опускаю омерзительный эпизод», «Слишком грубая фраза не заслуживает места на этих страницах» и так далее).

Право же, я предпочитаю творческую свободу, но только в сочетании с уважением к автору оригинала. Скрупулезно повторять за ним слово в слово, мучительно воспроизводить все лексические и грамматические особенности мертвого языка в надежде уловить пресловутый «дух времени», тоже занятие малопродуктивное. Да хоть напяль на голову древний рыцарский шлем, хоть ешь только то, что ели тогда, живи на сквозняках и не используй туалетную бумагу – текст от этого лучше не станет. Поэтому я предпочитаю нечто среднее и гармоничное.

Передать дух подлинника в современной интерпретации – задача настолько грандиозная, что попахивает либо святостью, либо юродством, а я, по своей незначительности, не смею претендовать ни на одно из этих качеств. Поэтому я просто делаю то, что в моих силах. Я предельно точен во всех фактах, и если я иногда позволяю себе добавить зрелищности в сцену или использовать пышную фразу, то перевирать текст или выбрасывать его куски меня не заставишь ни под каким предлогом.

Это приводить нас к проблеме палимпсестов, бездарно переписанных каким-то анонимным цензором отрывков. Их не так много, но сам факт, что нам достался уже кем-то искалеченный текст, не может не насторожить. Святая Церковь очень заинтересовалась этими местами; недавно пришло письмо с такой знакомой печатью, с требованием немедленно передать рукопись местному церковному интенданту. Мы не ответили ничего, ведь сам тон письма был оскорбителен, но меня беспокоит, что в последнее время за окнами шныряют какие-то тени, и атмосфера становится все более гнетущей.

Касаемо академической травли первой части, так взволновавшую Ученого, то я ее полностью принимаю; я уважаю сухую, беспощадную ярость, пусть даже проявленную в таком пустячном деле. Что же до Ученого, ах, мой бедный Ученый… С возрастом в человеке накапливается так много знаний, нежности и глупости, что не использовать их, пусть даже в качестве комментария к чужой книге, было бы просто расточительством. Признаюсь, я не ожидал от этого безобидного старика такого бунтарства, такого упорства в желании довести перевод книги до конца. Ну и ну! Естественно, я с радостью присоединяюсь к его восстанию против гильдии, и мы закончим книгу, прежде чем нам смогут помешать. Ведь под внешне сумбурной, неряшливой поверхностью этой книги прячутся глубины и сокровища, до которых этим сухопарым бюрократам никогда не докопаться.

Итак, если вы готовы, без боязни вниз!

Симптом 5. Виды города

Симптом 5

Мы, члены медицинского факультета университета Гамменгерн, по зрелом рассуждении, при глубоком рассмотрении и опираясь на мнение наших древних учителей, полагаем обнародовать причины возникновения Великой Чумы, согласно принципам естественных наук и астрологии.

Вследствие сего мы заявляем следующее: доподлинно известно, что жар небесного огня беспрестанно ведет войну с водами, отчего рождаются испарения, которые поднимаются в воздух, и если это происходит в странах, где воды испорчены мертвыми рыбами, то такая гнилая вода не может быть поглощена ни теплотою Солнца, ни превратиться в здоровую воду, град, снег или иней; эти испарения, разлитые в воздухе, покрывают туманом многие страны. Подобное и случилось тогда в Озерной Листурии, откуда ветер пригнал зачумленный туман в окрестности Бороски; из-за несчастливого стечения обстоятельств Солнце находилось тогда в знаке Льва; совместно эти факторы и спровоцировали начало эпидемии, и Подземелье здесь вовсе не причем.

Если же эта напасть когда-либо повторится, то мы возвещаем гибель человеческого рода, если только не будут соблюдены следующие наши предписания.

Мы думаем, что Солнце в своем небесном могуществе, покровительствует роду людскому, и силой огня одолеет густоту тумана. Этот туман превратится в гнилой дождь, падение которого, в конце концов очистит зараженный воздух; тотчас как гром или град возвестит его, каждый должен остерегаться этого дождя, зажигая костры из зеленых деревьев. Равно пусть жгут в больших количествах полынь и ромашку на общественных площадях и местах многолюдных; пусть никто не выходит в поле, пока не высохнет земля и три дня сверх того, бережется от вечерней, ночной и утренней прохлады.

Мы рекомендуем приправы с толченым перцем, маринованную и соленую пищу, вообще, больше употреблять соль, которая изгоняет болезнетворную влагу из организма; спать днем вредно; пусть сон продолжается только до восхода солнца или немножко позже. Пусть мало пьют за завтраком, ужинают в 11 часов и могут во время стола пить немножко больше, чем утром; пусть пьют вино чистое и легкое, смешанное с шестою частью воды; фрукты сухие и свежие, употребляемые с вином, не вредны, без вина же они могут быть опасны. Съестные припасы холодные, водянистые или влажные вообще вредны; если по недоразумение оные съедены, то избавляться от них рекомендуем, засунув пальцы в глотку, либо, если прошло немало времени, клистриром. Опасно выходить ночью и до 3-х часов утра по причине росы. Не должно есть никакой рыбы; одеваться тепло, остерегаться холода, сырости, дождя, ничего не варить на дождевой воде; масло в пище смертельно; тучные люди пусть выходят на солнце; очень большое воздержание мочевых мешочков, беспокойство духа, гнев и пьянство опасны; дизентерии должно бояться; ванны вредны; пусть поддерживают желудок свободным при помощи клистиров; сношение с женщинами смертельно. Эти предписания применимы особенно для тех, которые живут на берегах моря или на островах, на которые подул гибельный ветер.

Отчет медицинского факультета Гамменгерна по поводу Великой Чумы.

Колокола без остановки заливали Бороску медным звоном, от которого у Мартейна уже разболелась голова.

А Гроциану этот перезвон, судя по всему, доставлял великое наслаждение, он даже прищелкивал языком в такт. Хоть его одежда была порвана и испачкана, а непричесанные волосы ощетинились неопрятными клочьями, но в его глазах застыло такое умиротворение, такая безмятежность, что весь мир отступал перед ними посрамленный. Новоиспеченный лорд Угаин доверчиво протянул Мартейну детскую свистульку в виде вороненка, предлагая разделить радость обладания таким сокровищем вместе с ним.

– Утром я обнаружила его таким, – сказала Ликейя безучастным голосом. – На мои слова и заклинания он никак не реагирует, только возится со старыми игрушками и лопочет что-то, как неразумное дитя. Что с ним, господин Орф?

– Боюсь, он уже не с нами, – Мартейн задумчиво постукивал тростью по полу. – А жаль, он хотел сказать что-то важное…

– Что значит “не с нами”? – нахмурилась Ликейя.

Лекарь вздрогнул, отвлеченный от своих мыслей. Когда сегодня утром собрался Совет, недосчитались представителя рода Угаин, и Мартейн вызвался проведать Башню и проверить самочувствие ее обитателей. Как выяснилось, не у всех оно было удовлетворительным.

– Он нашел себе убежище, в котором его ничто и никто уже не достанет. Вот здесь, – лекарь прикоснулся пальцем ко лбу. – Тут я бессилен. Возможно, это временное помрачение, и он скоро придет в себя.

– Это в его характере, господин Орф, избегать трудностей, – Ликейя прикусила губу. – Так безответственно сойти с ума…

– Не вините его слишком сильно, леди. Удивительно, что не все мы выбрали этот путь, – устало сказал лекарь.

Гроциан довольно загугукал. Его жена посмотрела на Мартейна долгим немигающим взглядом. Лекарь выглядел, как мумия, все стыки одежды были туго перевязаны тряпками, отчего он двигался несколько неестественно.

– Семью Угаин рано списывать со счетов. Сегодня я присоединюсь к Совету, – презрительно сказала Ликейя. – Другие лорды, вероятно, посчитают это неуместным, ведь я родом не отсюда. Они бы предпочли даже Мерго, только не меня, но мне плевать на их мнение.

– Она еще не пришла в себя?

– Нет.

– Могу я взглянуть на нее?

– Нет! – чересчур резко ответила Ликейя. Потом, чуть мягче: – С ней все в порядке, просто переутомилась. За ней присматривает Игрос.

Мартейн не стал спорить. У него и без эксцентричных Угаин было забот по горло, тем более, что времени у него оставалось не так уж много. Кошмарная ночь Фестиваля ознаменовала начало эпидемии, и хотя моментальный мор закончился, многие все еще были заражены, и болезнь распространялась. Почти все жители, в панике покинувшие Бороску, сегодня вернулись в свои дома, надеясь переждать чуму за их стенами и запорами. Те, кто не заперся, повалили на Рыночную площадь, к Собору, рассчитывая на религиозное утешение, но по приказу Атиллы стражники гнали их прочь, не давая собраться толпе. Дуло запер ворота в Подземелье, возможно, было уже слишком поздно.

Первым делом надо было позаботиться о мертвецах. Совершенно не ко времени появилась очередная неразгаданная тайна: городского могильщика, такого нужного сейчас, нашли, лежащим в гробу, с головой, раздавленной, как гнилая картофелина. Стражники Вокил и некоторые горожане уже очищали улицы от трупов, кучами грузили их на повозки и отвозили за городские стены, где не успевали копать могилы. Лекарь вспомнил, что недавно точно так же вывозили мертвых крыс и поежился от неприятной ассоциации. Стражников сопровождали писцы, которые вели подсчет жертвам; более-менее верные данные Мартейн надеялся получить ближе к вечеру. В дальнейшем предстояло проверить дома. Учитывая их количество, Мартейн опасался, что это невыполнимая задача, и покойники дадут о себе знать только со временем.

Помимо этого необходимо было создать госпиталь, изолятор и морг. Ошеломленные случившимся лорды Бороски больше не сомневались в авторитете лекаря и после недолгого обсуждения согласились, что госпиталем станут Бани, а изолятором – Собор. Под морг Дульсан обещал предоставить один из своих складов с запасами соли у реки.

– Я должен проинспектировать эти помещения, – сказал Мартейн. – Где находится ваш склад, господин Дуло? Его надо подготовить в самое ближайшее время – у нас слишком много мертвецов.

***

Рассвет, если он и был сегодня, прошел незаметно из-за особенно густого желтушного тумана, поднявшегося от реки и траурным саваном одевшим город. Дома шатались в этом мареве, как пораженные цингой зубы. Туман лихорадочным потом оседал на заплесневелых камнях Бороски, стлался по улицам, пропитывал бессильно повисшие стяги. Туман проникал даже в тончайшие щели новой экипировки Мартейна: он надел толстые перчатки, плащ, обмотался первыми попавшимися под руку тряпками, лицо до самых глаз закрыл плотно намотанным шарфом и стал, правда, похож на гуля; не из-за боязни заразиться, с ним-то все кончено, а из-за боязни заразить других.

После долгих блужданий в лабиринтах тумана, среди ветхих стен складов, Мартейн понял, что окончательно заблудился. Кругом не было ни души, даже лемурчиков, только издалека доносился тоскливый скрип трупных повозок да тянулся поверху бесконечный медный набат. Привычные городские шумы – звон кузнечного молота, лай собак, стук лошадиных копыт по мостовой, многоголосый гомон – исчезли, Бороска оцепенела. От реки несло холодом и гнилью.

Мартейн остановил Беспечность и беспомощно огляделся по сторонам в поисках хоть каких-то ориентиров. Ничего. Только туман и изъязвленные жуками деревянные стены, словно он очутился в измерении, состоящем только из этих двух первооснов. Звон колоколов мешал думать, и он громко проклял их, будь они неладны.

– Они продолжат весь день и всю ночь, – раздался сзади глухой голос. – Уставшего пономаря мгновенно сменяет другой, чтобы колокола не утихали ни на секунду. Так они прогоняют болезнь.

Лекарь обернулся. Туман за его спиной сгустился и принял очертания всадника. В длинном плаще, в шлеме, изображающем голову совы-сипухи, с кривым шрамом на металлической поверхности. Всадник был безоружен.

– Заблудились, господин Орф? – спросил незнакомец.

Лекарь отвесил насмешливый поклон.

– Не сомневался, что вы знаете мое имя, вы уже не один день следите за мной. Кстати, такой приметный шлем не самое лучшее средство маскировки. Впрочем, не мне судить.

Незнакомец снял свой экстравагантный шлем и оказался женщиной средних лет, которая, пожалуй, выглядела старше из-за белоснежной пряди, змеившейся в черных волосах. Мартейн, галантность которого была сродни инстинкту, поспешил снять шляпу перед дамой.

– Леди Илая Горгон, – представилась женщина. Без шлема ее голос звучал мягко, даже мелодично. – Собирательница слухов, мифов и исторических фактов. Как вы заметили, ваше имя мне уже известно. Так что же вы ищете, господин Орф? Я знаю этот город как свои пять пальцев.

– Мне нужен склад «Пеликан», принадлежащий дому Дуло.

– Могли бы и не уточнять, им принадлежат все склады. Он неподалеку отсюда. Позвольте мне побыть вашим гидом.

– Боюсь, сегодня не лучший день для… эм… прогулок. Не лучше ли вам отправится домой, леди Горгон?

– Бросьте, господин Орф. Я ценю ваше рыцарское поведение, но без меня вы никогда не найдете склад в этом тумане. К тому же, что проку сидеть дома? Засовы и ставни ведь не остановят чуму, я права?

– Вы удивительно хорошо осведомлены о происходящем.

– Это мое занятие. Ведь я сказала, что собираю слухи, мифы и факты? Мы не были раньше знакомы?

– Нет.

Илая Горгон снова надела шлем и пустила вперед свою лошадь, и Мартейн безропотно последовал за ней.

– Начало эпидемии чумы – факт, – сказала Илая. – Древний миф, обратившийся в реальность. Но что первично? Реальность сформировала миф, или она только податливо подстраивается под него? Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вполне. Но я далек от метафизики. Мое дело – остановить эпидемию, если это в моих силах.

– Не о метафизике речь, господин Орф. Чтобы остановить болезнь необходимо знать источник ее появления, я права? Как хорошо вы знаете Бороску?

– Боюсь, что недостаточно хорошо. Я здесь всего лишь пятый день.

– О, я живу в Старой Ведьме уже не один год и то не могу похвастаться, что знаю ее достаточно хорошо! Господин Орф, это город чернокнижников и каннибалов, и его язык – язык древних улиц и чудовищных пространств под ними. Язык тайн. Его словарь состоит из ворожбы и звона клинков, из внезапного уханья совы, промелькнувшей в разрыве туч луны, ящерицы, греющейся на могильной плите, запаха гниющего ила.

– Поэтично.

– Верно. Эти слова принадлежат не мне, а одному забытому поэту. Насколько я знаю, этот город в итоге свел его с ума. Знаете, почему здесь так много Роз Войны?

Мартейн огляделся, действительно: повсюду, невзирая на грязь, туман и холод, упрямо тянулись вверх отвратительные ярко-алые цветки.

– Здесь была крупная битва? – предположил он.

– Конечно! Внутри городских стен! Здесь армия Триумвирата осаждала Некроманта с его гулями. Тогда разобрали пол-города, чтобы доставить на берег тяжелые баллисты и катапульты из Тришта, за которые заплатили Дуло. Говорят, когда у них закончились камни, они начали метать в крепость деревья. Верится с трудом, но как ещё объяснить вот это?

Туман скрадывал Поганую Крепость, но Мартейн и так понял, на что указала Илая. Из одного купола, пронзив его, как копье, торчал ствол исполинского древа, комлем наружу.

– А еще раньше здесь была резервация для пленных солдат северного королевства Шеговар, которые, кстати, и построили этот город. Они подняли восстание, которое было жестоко подавлено тогдашним Королем-Драконом. Он не знал пощады, и головы восставших украсили все без исключения башни города.

– Шеговар, Шеговар… Смутно знакомое название, где я мог его слышать?

– О, я думаю, вы еще его услышите, господин Орф1, – сказала Илая и замолчала.

Туман немного отступил, когда они выехали на широкую и более-менее прямую улицу, впрочем, тоже пустынную.

– Соленая Улица, – сказала Илая. – Она упирается прямо в Мост Святых, который соединяет город с Поганой Крепостью и Подземельем. А назвали ее так, потому что века назад, еще до открытия Подземелья, в копях на той стороне реки добывали драгоценную соль. Бороска ведь когда-то была всего лишь небольшим поселением при соляных копях. Соль! Отпугивает демонов, сохраняет пищу. Кроме того, если посолить вашу любимую еду, она станет еще вкусней.

Мартейн вздрогнул: вчера он услышал точно такую же фразу от шута (или философа?) Бози (или Грочика?). Не успел он сформулировать вопрос, как его спутница сказала:

– А вот и склад «Пеликан».

Рабочие уже начали освобождать помещение – надо сказать, довольно большое – от тюков с товарами, оставляя только соль. Осмотрев его, лекарь остался доволен. Он не удивился, увидев, что Илая ждет его у дверей склада.

– Продолжим наше путешествие? – как ни в чем не бывало спросила она.

– С удовольствием, – Мартейн забрался в седло. – Теперь я направляюсь в Бани. Буду рад, если вы покажете кратчайший путь, леди Горгон.

– Следуйте за мной, господин Орф.

Они вернулись на Соленую Улицу, потом углубились в мешанину улочек поменьше.

– Улица башмачников, Золотая улица, Подкова, – перечисляла их названия Илая. – Целый лабиринт, словно карта Подземелья, нанесенная на поверхность.

– Меткое замечание, леди Горгон.

– Если подумаете, то поймете, что это не просто остроумное сравнение. Эти скученные дома наверняка набиты сейчас покойниками?

– Думаю, вы правы.

– Чем вам не склепы Подземелья? И кто знает, есть ли среди них Святые Останки, и сколько их.

Лекарь промолчал.

– И что будут делать те жадные, жестокие рыцари, которые так и не попали вчера в Подземелье? – продолжала Илая.

– Мародерство?

– Если не хуже. Вряд ли стража Вокил сможет остановить этих обвешанных артефактами убийц. Поверьте мне, господин Орф, скоро здесь начнется кровопролитие.

Мартейн помрачнел. Этот факт он упустил из виду.

– Вы разбираетесь в архитектуре? – спросила вдруг Илая.

– Не сказал бы.

– Просто обратите внимание на эти здания, самые старые в городе. Простая, угловатая геометрия, массивные пропорции, практически нет украшений. Дверные проемы утоплены в сужающейся череде полукруглых арок, видите? Всё это признаки стиля Шеговара. Эти дома строили пленные рыцари с Севера. Как и Бани – кстати, вот и они.

Люц Бассорба в спешке готовился к приему первых больных. Цирюльник был закутан в пропитанные дегтем тряпки так же, как и лекарь, но (надеялся Мартейн) по другой причине. Мартейн отвел Люца в сторонку и тихо спросил, не заражен ли он.

– Пока нет, – невесело усмехнулся цирюльник. – Посмотрим, как долго мне будет везти. И мне понадобится больше людей.

Его помощников осталось немного, остальные либо погибли, либо сбежали. Они были бледны, и у них тряслись руки.

– Я поговорю с Атиллой, – сказал Мартейн. – Надеюсь, он сможет выделить несколько стражников.

Люц молча кивнул.

– Разве вы не боитесь заразиться? – спросил Мартейн у Илаи, которая угощала Беспечность яблоком.

Она повернула в его сторону свой совиный шлем.

– Боюсь, конечно. Но что это изменит?

– Вы необычайно хладнокровны.

– Наследие моих предков, я полагаю. Я родом из Оскир.

– О… Мне жаль.

– Не стоит, господин Орф. Все это уже в прошлом.

Они поехали в сторону Рыночной площади. Замыкая своеобразный круг, который Мартейн проделал сегодня по городу, конечной точкой его поездки должен был стать Собор.

Мартейн следовал за Илаей Горгон по тесным улочкам и тайным ходам, казалось, прорытым в грубой толще домов. По пути им попадались покойники, которых еще не нашла санитарная бригада Вокил. Они очень быстро начинали разлагаться, и запах перебивал даже вековую вонь улиц Бороски. Попадались и живые, крадущиеся вдоль стен, словно тени. Когда они выезжали на относительно широкие улицы, Мартейн видел, как солдаты отгоняют от себя жителей, которые кажутся им зараженными, взмахами алебард. За несколько улиц отсюда Хозяин «Разрубленного шлема» торопливо прятал в винном подвале артисток бродячего театра, чтобы их не разорвали озлобленные жители, считавшие, что болезнь пришла снаружи. Нищий со слоновой болезнью баюкал в исполинских руках воробья, погибшего, как и многие птицы, вместе с Габрицием Угаин. Владелец «Магических товаров Янса Духа» яростно хлестал вино и не обращал внимания на отчаянный стук в дверь.

– Кожевники, Кольчуга, Горлышко Бутылки, улица Железной Гривы, Скотопрогон… Взгляните, как медленно, но верно меняется архитектура города, когда мы отдаляемся от реки, – Илая, кажется, чувствовала себя на куртуазной конной прогулке. – Вся эта странная лепнина по карнизам, желоба и водостоки в виде раззявивших пасти чудовищ… Архитекторы вдохновлялись нечеловеческим зодчеством Подземелья и бездумно переносили его элементы сюда, на поверхность. Как будто не мы завоевываем Подземелье, а оно нас.

– Кажется, вы не слишком жалуете Подземелье.

– В отличие от многих, – Илая долго молчала, потом продолжила: – Господин Орф, что вы думаете о теории, которая гласит, что у нашего разума есть тень, сотканная из глубинных, непознаваемых чувств и стремлений?

– Я знаком с этой теорией. Но я никогда не замечал, что мой разум отбрасывает какую-либо тень, – Мартейн вдруг вспомнил безмятежное лицо Гроциана Угаин, вспомнил Тлеющий Лес. – Хотя, возможно, в этом-то и смысл.

– Безусловно. Это Подземелье нашего разума, если хотите. Оно являет себя в наших ночных кошмарах, и преследует нас. Если продолжить метафору, можно сказать, что мы уже какое тысячелетие спим и видим во сне Подземелье. Или Подземелью снится наш мир?

– Я же говорил, что не силен в метафизике.

Они прибыли на Рыночную площадь по боковой улице Призрака-Медведя. Илая Горгон показала на Собор.

– Вам не кажется, что эти его остроконечные шпили, все эти многочисленные пинакли, похожие на языки окаменевшего пламени, так и тянутся вверх, так и тянутся в ужасе подальше от Подземелья? Собор построил первый Король-Дракон на месте капища Бо-Йелуда, где приносили человеческие жертвы. Говорят, у Короля было две головы. Удобное соответствие с традиционными Рогами Власти Вокил, не находите? Может быть поэтому они предали своего бога и стали первыми вассалами Дракона и полководцами его армий.

Внутри Собора было холодно и темно – закрытые туманом, словно ставнями, витражи ослепли и состарились. Выжившие Мясники Божьи иступленно молились у алтаря, и Мартейну стоило немало усилий заставить их действовать.

Когда он вышел, Илая привычно ждала его у лошадей.

– На сегодня все, – сказал Мартейн. – Я безмерно благодарен вам за поучительную экскурсию, но мне надо хоть немного поспать.

– Вы знакомы с гербом города – драконом, пожирающим свой хвост? – внезапно спросила собирательница слухов. – Вы знаете, что он символизирует?

– Смерть и перерождение? – вяло откликнулся Мартейн. Он готов был улечься прямо на ступенях Собора, хоть опухоль на руке и дергала, как больной зуб.

– Традиционно – да. Цикл бытия, вечность, которая сама себя тратит и возобновляет. Своего рода бессмертие. Считается, что эта эмблема пошла от Королей-Драконов, но задолго до их появления в этих краях существовали древние культы Луны, той самой колдовской Луны Фестиваля, которую вы имели удовольствие наблюдать вчера. Так как Луна периодически увеличивается и уменьшается в размерах, она стала символом цикличности жизни и ассоциировалась со змеем.

– Занятно.

– Не более того. Символ – не вещь в себе, застывшая во времени. Он текуч и имеет свойство менять свое значение. Не изменил ли теперь этот символ свой смысл на более мрачный? Слепая жадность, безудержная аутофагия, каннибализм. Грех.

– Никогда не рассматривал это с такой точки зрения.

– Этот город жиреет от своих же мертвецов, господин Орф, и в конце концов он проглотит сам себя. Эти медицинские практики, которые распространились по всему миру отсюда… Они ненормальны. Бороска – город Луны, колдовства и суеверия. Свет Солнца, свет рационального разума не достигает темных глубин Подземелья, и никогда не достигнет. Поэтому Подземелье опасно, господин Орф, смертельно опасно для всего человечества. И я убеждена, что оно как-то связано с чумой. Чума пришла оттуда.

– Надо же, – Матейн краем плаща вытер лоб от выступившего склизкого пота. – Вы так бесстрашно произносите это слово. На Совете все упорно избегали его и называли Великую Чуму просто «болезнью».

– Естественно, господин Орф, это обычная реакция – замолчать беду, но пользы от нее никакой. Вам плохо?

– Нет. Мне просто надо немного поспать.

Илая забралась на лошадь. В глазах Мартейна плыло, и женщина теперь, окруженная прядями тумана, и вправду выглядела, как сова. Страшная, призрачная сова, перья которой сияют под луной красным светом.

Она не спешила уезжать.

– Вам не идет этот шарф, господин Орф, – наконец сказала она. – Позвольте предложить вам кое-что, что соответствовало бы достоинству логиста.

Из седельной сумки она достала какой-то предмет и протянула ему. Мартейн взял его. Это была маска из твердого белого дерева, похожего на кость, изображающая воронью голову. Длинный клюв, темные линзы, ремни и шнуровка.

– Это один из артефактов септологов, – сказала Илая. – Линзы подстраиваются под остроту зрения, а внутри кожаные подкладки, чтобы не натирало. Очень удобно.

– Откуда он у вас?

– Неважно. В клюве – ароматические травы, чтобы вас вдруг не вырвало от запаха разложения. В маске это будет опасно для жизни, вы можете захлебнуться. Не снимайте ее, даже когда ляжете спать. И самое главное – запомните – она никак не защитит вас от чумы. Она просто не даст ей вырваться наружу.

– У вашего шлема такие же свойства? – рассеяно спросил Мартейн, вертя в руках маску. – Поэтому вы… Илая?

Ответа он не дождался. Услышав ленивый перестук лошадиных копыт, он поднял голову, и увидел, что Илая Горгон растворяется в тумане.

Мартейн снял шляпу, очки, снял шарф. Надел маску ворона, затянул ремни на затылке как можно туже. Надел шляпу. Сорвал ненужные уже повязки. Запахнул плащ.

Его длинная нескладная фигура приобрела теперь уже совсем гротескные очертания – длинный вороний клюв под широкополой шляпой, ссутуленные плечи в обтяжке черной морщинистой ткани, трость с оскалившейся головой фавна в дрожащей руке, блики факелов в темных глазницах. Он распрямился, весь в кудрях ржавого тумана, и начал спускаться по лестнице вниз.

Уровень 5. Соляные копи

Уровень 5

Соляные копи

Утренний, колючий свет безуспешно пытался пробиться сквозь необычайно плотный даже для этих краев туман к притихшей Бороске, а внизу, под толщей земли и камня, Барриор Бассорба, Колцуна и Йип старались пробиться через запертую дверь на первый ярус Подземелья.

Двухголовую конягу, так их выручившую, вместе с телегой они оставили у ворот в Подземелье. Торопливо забрали свои пожитки из хижины Ноктича и сразу же направились в путь, опасаясь погони. Йип вел крохотную группу, так сказать, с черного хода в Подземелье, пока они не очутились перед запертой дверью, на которой была прибита медная пластинка с цифрой «пять», как на каком-нибудь номере в таверне.

Дверь была насквозь прогнившей, испаханной поколениями червей и жуков, и выглядела так, как будто малейший чих был способен снести ее с ржавых петель. Но даже когда Барриор навалился на нее всем весом, даже когда он вставил клинок, как рычаг в тонкую щель между дверью и косяком, она не поддалась. С оправданной страхом перед преследующими их наемниками яростью он принялся со всей силы биться об нее плечом, но и это не помогло.

– Магия, – с отвращением сказал мечник и сплюнул. – Что скажешь, проводник, гроза Подземелья?

Йип возмущенно засопел.

– Как будто это моя вина! Мои пути идут не через двери, а через тайные туннели и темные лазы, в которые вам вовек не протиснуться. Разве я мог знать, что вы не в состоянии справиться с такой трухлятиной?

– Нет ли каких-то иных путей вниз? – спросила Колцуна.

– Нет, – категорично ответил крысобой. – Если только не хотите возвращаться обратно и чинить Подъемник Лоама.

Они не хотели. Цыганка предположила:

– Если это дверь, то у нее должен быть ключ, иначе в ней нет никакого смысла. Но в этой двери я не вижу замочной скважины. Отсюда следует…

Барриор и Йип напряженно молчали.

– … что она открывается либо каким-то скрытым механизмом, либо заклинанием, – вздохнув, продолжила Колцуна. – Заклинания мы так и так ни одного не знаем, так что давайте искать механизм. Йип, пролезь как-нибудь на ту сторону двери и посмотри, нет ли чего там.

– Давай, давай, – поторопил крысобоя Барриор, потому что тот сделал вид, что не слышит цыганку.

– Как прикажете, мой лорд, – пискнул оруженосец, и, покрутившись немного у стены, исчез в одной из неприметных щелей, как будто растворился в камне.

Барриор и Колцуна начали исследовать стены, пол и даже потолок рядом с неприступной дверью. Но нигде не было и следа отпорного механизма, камни были однообразны и равнодушны.

– Надеюсь, это не из тех проклятых дверей, открыть которые можно только из другого места, никак с ней не связанного, – проворчала цыганка.

Из-за двери донеслось приглушенное «йиип» – крысобой дисциплинированно докладывал о выполнении задания.

– Видишь там что-нибудь? – Барриор приник ухом к доскам, чтобы лучше слышать оруженосца.

– Вижу дверь.

– Что-нибудь полезное? Рычаг там какой или подсказку? Какую-нибудь горгулью, которую надо потянуть за нос, чтобы дверь открылась?

– Нет, ничего, – через некоторое время ответил Йип.

– Посмотри получше… А это что за…

Медная пластина с цифрой светилась призрачным светом. Барриор отпрянул, и свечение пропало. Он снова приблизился к двери, свечение возобновилось. Мечник с опаской коснулся таблички кончиком Клары, но ничего не произошло. Подошла Колцуна, заинтересовавшись его манипуляциями. Барриор объяснил, в чем дело. Для наглядности он сделал шаг назад, и пластина замерцала и погасла.

– Дверь реагирует или на тебя, или на что-то, что у тебя есть, – сказала цыганка. – Погоди-ка… Где твой перстень?

Барриор еще вчера снял фамильный перстень Бассорба, когда тайно участвовал в состязании. После недолгих поисков он нашел его и, по совету цыганки, приложил к пластине.

– Откройся! – на всякий случай громко сказал он.

Цифра 5 вспыхнула ярким, почти невыносимым для глаз светом, который ручейками разлился по всем трещинам и замысловатым, выеденным в двери узорам. С тяжелым скрипом дверь открылась. За ней стоял окруженный темнотой и совершенно обалдевший Йип.

– Клянусь всеми головами Короля, эта дверь послушалась вас, мой лорд! – пискнул он. – Надо было сразу просто приказать ей, даже неживые предметы не в силах противостоять вашему громоподобному голосу!

– Давайте не терять времени зря, – посоветовала Колцуна.

Они с Барриором снова навьючились поклажей и, не без трепета, вошли на первый ярус Подземелья.

***

– Как думаешь, наемники смогут выследить нас здесь? – спросила Колцуна, жуя галету.

Темный, узкий коридор, начинающийся за побежденной дверью, довольно быстро вывел их в просторную камеру, грубо вырубленную прямо в каменной тверди. Ее высокие своды поддерживали многочисленные опоры из камня и металла, соединенные друг с другом сложной системой толстых цепей. После исследования пещеры выяснилось, что от нее в разные стороны ведут тоннели; видимо, она была центральным, связующим звеном всей запутанной структуры Соляных Копей. По обе стороны каждого хода стояли грозные статуи святых и героев былых времен, целиком сделанные из соли, долженствующие то ли символично охранять соль, принадлежащую Короне, то ли мотивировать рабочих, отправляющихся в шахту, своим непоколебимым видом.

Пока Йип прикидывал, по какому из них продолжить путь, Барриор и Колцуна решили немного отдохнуть, заодно и перекусить, впервые после вчерашнего дня.

– Не знаю, – ответил Барриор. – Если с ними Боль, то может и смогут. Другое дело – выжил ли кто-нибудь из них, после… после того, что случилось. Подземелье меня забери, что это было вообще?

Колцуна доела галету, отряхнула крошки и не спеша закурила трубку.

– Начало эпидемии. Несомненно, – наконец сказала она. – Возможно, даже чумы.

– Чумы? Не шути так, это невозможно.

– Почему невозможно?

– Ведь Чума была сотни, если не тысячи лет назад… Если она, кстати, не сказка.

– Ты видел, что вчера творилось с людьми? Это похоже на сказку?

– Нет. Нет, конечно. Они страшно умирали, я даже на войне такого не видел. Когда я был на площади…, – Барриор вдруг замялся и яростно зачесал свои вихры. – Я хотел… Я просто хотел сказать…

– Собирайтесь! – к ним подбежал Йип. – Я выбрал маршрут.

Барриор и Колцуна подхватили свои вещевые мешки и последовали за крысобоем. Он привел их к одному, ничем не примечательному тоннелю. Вход в него охраняли два свирепого вида воина в ажурных панцирях и с полустертыми символами солнца, вырезанных на наплечниках.

– Идем по этому пути, – сказал Йип. – Он приведет нас к подъемнику. Если он еще работает, спустимся сразу до самых Катакомб. А там и до Грибных Пещер недалеко.

– А если не работает? – спросил Барриор.

– Пойдем дальше, пока не найдем, который работает, – безапелляционно сказал Йип.

***

Воздух был сухой и душный. От него слезились глаза, и першило в горле. Тесный тоннель, слабо освещенный фонарями, затейливо вился, часто пересекаясь с другими ходами и галереями. Шли осторожно из опаски ненароком свалиться в вертикальную шахту, которых здесь была уйма (в одну их таких Барриор беззастенчиво справил малую нужду). Им часто попадались следы многовековой давности выработки: зубчатые колеса и металлические валы, нагромождения шестерен, рычаги и прочие малопонятные механизмы, только из-за здешнего сухого воздуха не рассыпавшиеся еще в ржавую труху. Избавившись когда-то от ига тяжкого труда, они теперь безмятежно гнили в упоительной ненужности.

Идти было тяжело, они очень устали, но решили не останавливаться, пока не доберутся до подъемника. Йип шебуршал где-то впереди, разведывая дорогу. Иногда он возвращался и предупреждал внимательнее смотреть под ноги. От него так и разило самоуверенностью, крысобоя нисколько не угнетали подземный мрак и спертый воздух.

Однако в очередной раз он вернулся к людям необычно взволнованный, даже встревоженный, чего Барриор раньше за ним не замечал.

– Впереди опасность! – выпалил он. – Ступайте тише и молчите!

– Что случилось? Ты кого-то увидел? – напрягся Барриор.

– Сейчас сами увидите.

Они прошли за Йипом несколько десятков метров в полной тишине, и он указал на непонятную темную массу на полу.

– Это что такое? – не понял мечник.

– Как что? Испражнения лизунов, – буркнул Йип, раздраженный его невежеством. – Обычно они так высоко не поднимаются, а тут, поди ж…

– Это еще что за твари?

– Подлые чудища с нижних ярусов. Соль уж очень любят, поэтому частенько здесь пасутся.

Как Барриор понял из предыдущих разговоров с крысобоем, подлыми для него являются все, кто сражается не по законам рыцарского кодекса чести, то есть абсолютно все обитатели Подземелья. Так что его объяснение не очень-то помогло.

– А человечину они тоже любят?

– Когда как.

– Очень опасные?

– Бой будет сложный, – с мрачной решимостью сказал Йип.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

Дальше шли молча, притушив фонари, напряженно вслушиваясь в давящую тишину. Но что в этом было толку, если их осторожные шаги ускользали, разбегались по горловинам шахт и проходов, распространялись шорохами по всей подземной паутине Копей? Черные силуэты покинутых механизмов, попадая в свет фонаря, отбрасывали кошмарные тени и казались кровожадными чудовищами. Барриор теперь загривком почувствовал знаменитое Дыхание Подземелья – острое, колющее чувство опасности. Он не убирал вспотевшей ладони от рукояти меча. Старая цыганка иногда что-то еле слышно бормотала себе под нос, наверное, молилась своим кочевым богам, или жаловалась сама себе, что нельзя покурить. Йип исступленно втягивал носом воздух. Пару раз они натыкались на кал лизунов, и, не рискуя, сворачивали в боковые ответвления, отчего их путь заметно увеличился.

– Уже скоро, – сказал оруженосец после нескольких часов блужданий в Копях. – Уже совсем скоро.

– Что – скоро? – шепотом уточнил Барриор, зная о драчливости крысобоя.

– Подъемник.

Мечник с облегчением вздохнул, как вскоре выяснилось, поспешно.

– Чую лизунов! – вдруг рявкнул Йип, и его так затрясло, заколотило от боевого бешенства, что Барриор счел за лучшее схватить его за воротник.

– Отступаем! – приказал он. Даже не обладая крысиным нюхом, он все равно почувствовал чье-то зловещее присутствие впереди. – Свернем в боковой тоннель.

Едва не срываясь на бег, они поспешили назад.

В чьих-то выпученных, белесых, слепых глазах их янтарные фонари отразились оранжевыми искорками.

Во тьме и тесноте коридоров, многократно разрастаясь эхом, раздалось чье-то тяжелое, влажное сопение.

Слюнявый звук, как будто кто-то облизнул шершавые губы гигантским жадным языком.

Барриор и Колцуна побежали, вещевые мешки тяжело колыхались за их плечами, поддавая по ляжкам, крысобой извивался в руке мечника. Эхо их топота вольготно гуляло по шахтам, превращая их маленький отряд в целую армию, бегущую с поля боя. Со всех сторон, словно пытаясь задержать, к ним тянулись ступицы, рычаги, паруса из проволоки черных механизмов-реликтов прошедших эпох: «Останьтесь! Останьтесь с нами в забытьи и блаженной бесполезности!».

Они так и не успели добежать до бокового тоннеля, остановились резко, словно столкнулись с невидимой стеной.

Впереди (или позади, учитывая их первоначальный маршрут) раздался угрожающий шум, все нарастающий грохот, из отдаленных невнятных ударов молота быстро превращающийся в оглушительный шум забиваемых в камень свай, ритмичная пульсация неведомой, озлобленной силы. Эхо гремело, казалось, по всей необъятной системе Соляных Копей. Пол ощутимо задрожал под ногами.

– Это еще что такое? – чуть не взвыл Барриор, но Йип только полузадушено пискнул.

– Проклятое Подземелье! – решив, что более-менее знакомое зло лучше полной неизвестности, к тому же в той стороне находится подъемник, Барриор развернулся, отпустил крысобоя, и, выхватив меч, рванул обратно. Колцуна, задыхаясь, бросилась следом за ним.

Фонарь в руке мечника вспыхнул ярким светом, отбрасывая прочь тени и обнажая кошмарного противника. Меч едва не выпал из дрогнувшей руки Барриора.

Благородная, величавая голова лося, в чем-то неуловимо ущербная, несмотря на аристократическую белизну, плотно сидит на горбатом теле с рудиментарными, нелепыми в Подземелье крыльями, покрытыми вместо перьев каким-то сероватым пухом, похожим на плесень. Слепые глаза горят янтарным пламенем, отражая свет фонаря. Мясистый черный язык мечется между желтых зубов, прямоугольных, как могильный плиты. Когтистые лапы тянутся вперед. Химера, заплесневелая горгулья из глубин.

Барриор закричал и рубанул мечом, отсекая жадную кисть. Лизун истерично заблеял, мотая венценосной головой, и замахнулся другой лапой, но тут в его горло прилетел штурмбалетный болт – Колцуна успела достать оружие.

Из мрака уже выступали новые лизуны. У некоторых из них языки свисали до шишковатых колен, некоторые неловко держали в лапах старое ржавое оружие. И они все ринулись на людей – лохматая, смрадная облава, белоснежное бешенство. Завязался бой. Рассекал воздух меч, свистели болты, Йип вцепился в один непомерно длинный язык, и теперь вертелся на нем, как сумасшедший маятник. В воздухе стояло злобное мычанье, разливался запах крови и кишок.

Как бы описал Барриор, если не для кого-то, то хотя бы для себя, этот первый бой в Подземелье? Проще простого: он оказался к нему не готов. В тесном коридоре, как и предсказывала Колцуна, было неудобно орудовать мечом, поэтому Барриор предпочитал наносить колющие удары. Павших он не добивал – ему совсем не хотелось узнать, как проходить жизнь у этих гротескных созданий, да и времени на это не было.

Этот бой не походил ни на что. Он был сумбурным, жестоким, да, но в то же время было в нем что-то очень гадкое, какое-то безумие, граничившее с богохульством. Может, дело было в живучести лизунов, которые даже с ранами, казалось бы, смертельными, с выпущенными потрохами, упрямо лезли вперед с идиотическим восторгом скаля громадные зубы. Может, в контрасте между белоснежными, мудрыми головами лосей и беспримерным скотством, кровожадной лютостью, с которыми они атаковали. Утробный, оглушающий рев; кровь и зловонная слюна – брызгами; рога, зубы и когти – со всех сторон.

Когда Барриор был сбит с ног могучим ударом, победитель не стал добивать его, а со свирепой радостью стал топтать его тело, мыча от восторга, и лизать его вспотевшее лицо. Это был не бой, а кошмарный сон. Колцуна и Йип теперь не могли прийти ему на помощь. Цыганка успела пристрелить двоих, но ее уже прижали к стене; крысобоя шмякнули о камни, и он, кажется, потерял сознание. «Ну, вот и все, – отстраненно подумал Барриор. – Ненадолго же нас хватило».

И тут их, наконец, настиг оглушительный топот, прилив шума и дрожи, такой, от которого сами собой лязгали зубы, а кости выскакивали из суставов. И в тесные пределы коридора, в свет брошенных фонарей вошли один за другим, строгой колонной, соляные статуи, проделавшие долгий путь, чтобы оправдать свое назначение, покарать мерзавцев, посмевших вкусить соль, принадлежавшую Короне. И они бросились на лизунов, рубя их и рассеивая своими гигантскими алебардами среди теней забытых механизмов. Лизуны сразу забыли о путешественниках и с восторженным ревом накинулись на новых врагов. Если им удавалось кого-то повалить, они начинали с чудовищным ликованием вылизывать соляные доспехи чёрными клейкими языками.

Барриор твердо решил, что после этого, вряд ли Подземелье способно удивить его чем-то еще.

– Бежим! – крикнула Колцуна, подхватывая мешок и фонарь. – Подъемник!

Барриор с трудом поднялся на ноги и заковылял за удирающими Колцуной и Йипом. Тело ломило так, как будто по нему проехалась телега, груженная всей соленой рыбой, которая только нашлась в Озерной Листурии. Но, видимо, Подземелье решило, что с него на сегодня явно недостаточно. Патриарх Лизунов, самый огромный и самый злобный, с густой снежной гривой, спускающейся до основания его длинного, с когтями на конце, хвоста, с бешеным ревом погнался за ними.

Уже второй день подряд они в панике удирали от своих противников – тревожная статистика. Гибкий, как кнут, хвост лизуна хлестал по стенам, высекая искры. Пот заливал глаза Барриора, но он видел уже впереди старый ржавый подъемник, освещенный лихорадочно мотающимся из стороны в сторону фонарем цыганки. Его тело готово было развалиться на части в любой момент. Сил больше не оставалось.

– Бегите! Я его задержу! – отчаянно крикнул Барриор, и развернулся к противнику, готовый принять свой последний бой. Перехватил удобнее меч и высоко поднял фонарь.

Из вязкой тьмы на него вылетело, как брошенное катапультой, чудовище: громадный монолит из мускулов, твердых, как камень, плиты грудных мышц, покрытые седым волосом. Царственные его рога скребли по потолку, плесневелые крылья трепетали в тошнотворном триумфе, а пасть распахнулась в кроваво-красном, зубастом смерче жестокости и боли, обдавая мечника горячим ветром с привкусом гнили и каплями жеелеобразной слюны.

– Ах ты, подлая тварь! – в ужасе заорал Барриор, развернулся, и побежал так, как никогда в жизни не бегал.

Все скакало перед глазами. В мире не существовало больше звуков, кроме его хриплого дыхания, даже грохот битвы за спиной отдалился и звучал, словно со дна моря. В мире не существовало больше ничего, кроме узкой камеры старого подъемника, в которой Колцуна боролась с ржавым рычагом.

Барриор влетел в кабину и упал на непослушный рычаг. Тот со страшным скрежетом сдвинулся, и подъемник, скрипя и трясясь, наконец, поехал вниз.

Лизун-вожак, увидев, что его добыча ускользает, с ревом обрушился на опоры и блоки, удерживающие подъемник. Тот бешено закачался, Колцуна не удержалась на ногах и рухнула рядом с задыхающимся Барриором. Сверху на них сыпались обломки, щепки, куски металлической обшивки.

– Послушайте меня, – выдохнул Барриор. – Послушайте…

Подъемник хрипел и стонал и несся вниз все быстрее.

– Я так и не успел сказать…

Одна цепь порвалась, и подъемник, жалобно взвизгнув, покосился на один бок, к которому и откатились все трое.

– Спасибо за… Вы вчера спасли мне жизнь…

Оторвалась еще одна цепь, их мотнуло в другую сторону. Подъемник набирал скорость, бился и скрежетал о стены шахты.

– Спасибо вам… Я бы никогда не…

Лопнули последние цепи, и подъемник канул во тьму, унося с собой два огонька фонарей, которые стремительно уменьшались, пока совсем не исчезли.

Уловка 5. Лес, озеро и башня

Уловка 5

Соборный Приют гудел, как потревоженный улей; Восстание шло полным ходом. Но что, помилуйте Близнецы, что могут сделать дети против Плакальщиков? Мальчик никогда не верил в успех Восстания, и пытался отговорить воспитанников, но его лучший друг при всех назвал его предателем и трусом.

Пусть так. Пусть предатель, пусть трус. У мальчика был свой план, своя ответственность, и поднявшаяся суматоха была ему на руку.

Вынужденный действовать быстро (любое промедление могло стать роковым), мальчик прокрался по длинным запутанным коридорам, с тревогой вслушиваясь в топот ног, пронзительные крики, молитвы. Годами, почти каждую ночь после отбоя, он исследовал угрюмое здание Приюта, прячась от отцов-настоятелей, бродящих по нему с зажженными фонарями, словно неприкаянные души. Теперь, на твердом как гранит пике его решимости, мальчику были известны тайные ходы и пыльные лазейки, о которых не догадывались и сами Мясники Божьи. Он выяснил, как попасть в Подвалы. Как ни странно, с крыши. Что наверху, то и внизу, да.

Этот ход вызывал у него панический ужас, впрочем, как и сам пункт назначения, но ничего не поделаешь. Тесная, черная горловина кирпичной трубы была холодной, значит внизу давно ничего не сжигали. Извиваясь ужом, проталкивая свое тщедушное тело, рискуя застрять в коленах трубы, мальчик протискивался вниз; пару раз останавливался, чтобы побороть приступ паники. Хоть это было и невозможно, ему казалось, что каменная кишка с каждым метром становится все уже.

Наконец, кашляя и отфыркиваясь, с ног до головы в жирной саже, мальчик вылез из большой доменной печи, одной из тех, которые превращают в золу даже кости. Кто-то схватил его за руку и помог встать на ноги.

Это был преподобный Цаламон Годжа.

Мальчик задохнулся от ужаса. Разве его место не наверху? Разве он не должен участвовать в подавлении бунта?

Однако, старый преподаватель нисколько не удивился его появлению. Беззубо почмокав губами, он цапнул мальчика за плечо и усадил в кресло с высокой мягкой спинкой и обитыми бархатом подлокотниками, а перед ним поставил зеркало в человеческий рост. Лицо мальчика было скрыто бинтами, черными от сажи. В отражении мальчик увидел, что через плечо Цаламона перекинуто полотенце, а сам он чрезвычайно искусно взбил помазком пену, потом начал править на точильном камне бритву, видимо, недостаточно острую на его взгляд.

– Сиди ровнее, мальчик мой! – сказал Цаламон. – Ты выглядишь неопрятно! Пора сбрить эту омерзительную бороду!

– Но у меня еще не растет борода! – запротестовал мальчик.

Мягкое кресло-оборотень вдруг врезалось в его тело металлическими штырями и занозами, руки и ноги жадными, сухими языками оплели кожаные ремни. Мальчик попытался вырваться, но безрезультатно.

– Твоя борода! – завопил Цаламон. – Вот как ты заботишься о моем прекрасном лице? Бородатый ты сукин сын! Нет, смотри, я живо с ней разберусь!

В отражении мальчик увидел, как преподобный склонился над ним и тянется бритвой к его лицу. Холодный блеск стали ослепил его, когда бритва оказалась прямо перед глазами. Мальчик зажмурился и забился в оковах, как выброшенная на берег рыба.

– Забирай! – закричал он. – Забирай свое лицо! Оставь меня в покое!

Внезапно что-то изменилось. Костлявые пальцы отпустили плечо мальчика, и спустя пару минут тишины, он осмелился открыть глаза.

Цаламон Годжа исчез. Перед мальчиком, вместо зеркала, сидела, так же привязанная к креслу, в точно такой же позе, девочка в белом платье, которое как-то уж чересчур свободно спускалось ниже колен. Лицо девочки было скрыто маской – зеркальной полусферой, в которой мальчик видел свое лицо.

– Я пришел за тобой, – сказал мальчик и обнаружил, что свободен; ремни и кресло-оборотень исчезли. – Я заберу тебя отсюда.

Девочка что-то ответила, но мальчик ничего не понял: из-за маски ее слова звучали глухо и неразборчиво.

– Подожди, я помогу тебе.

Девочка предостерегающе вскинула руку, необычайно короткую кисть которой закрывал длинный обтрепанный рукав.

Мальчик все равно подошел к ней, протянул руки и снял зеркальную маску, обнажив ее лицо.

Безымянный вздрогнул и открыл глаза.

Он лежал на толстой перине опавших листьев, а над ним, высоко-высоко клубился мрак, поддерживаемый, как колоннами, обугленными стволами деревьев. Безымянный сразу сунул руку за пазуху, и только нащупав небольшой продолговатый предмет, решил выяснить, куда его занесло. Он попытался опереться на локти и чуть не утонул в лиственной падалице, но все-таки кое как выбарахтался из нее и встал на ноги.

Со всех сторон его окружал осенний лес. Ветер, пахнущий сырым пеплом, взвихривал листья, и они, стелясь сначала огневой поземкой, взлетали внезапно, чуть ли не до крон баснословно высоких деревьев, и снова опадали, и так раз за разом. Не было видно ни тропинок, ни ручьев, ни каких других ориентиров, кроме однообразных древесных стволов и бесчисленных листьев. И Скеллы.

Девочка сидела на поваленном дереве, приводила в порядок свои растрепанные волосы и выглядела крайне довольной.

– Дедушка, наконец-то ты очнулся! – воскликнула она. – Долго же ты спал! Я ходила искать воду, и волновалась, что ты испугаешься, когда проснешься здесь один, но все обошлось, ведь воды я не нашла и вернулась довольно быстро. Вот только пить ужасно хочется!

Безымянный внимательно посмотрел на девочку. Та заплетала косу с безмятежным видом и даже что-то напевала себе под нос. Кажется, ее нисколько не заботило место, в котором они оказались, точнее говоря – потерялись.

– Ты помнишь, как мы сюда попали? – осторожно спросил Безымянный.

– Честно говоря, не очень, в моей голове все немного смешалось…

– Тогда, полагаю, у нас есть шанс выбраться отсюда!

Эта новость значительно подняла настроение Безымянному, и в первую очередь он попытался взобраться на ближайшее дерево, чтобы оглядеться по сторонам.

– Дедушка, не в твоем же возрасте, – упрекнула его Скелла.

К сожалению, у него ничего не получилось: опаленная огнем кора скользила под ладонями или осыпалась хрустящим углем. Выбившись из сил после многократных попыток, Безымянный сел на землю и привалился спиной к неприступному стволу. Он ощупал лицо: глубокие морщины, костистый нос, клочковатые брови, нет многих зубов. Лицо Цаламона Годжа.

– Я ни разу в жизни не была в лесу, – поделилась с ним Скелла.

– Мне приходилось пару раз, – задумчиво сказал Безымянный. – Но мне больше по нраву город.

– Разве лес такой? Я думала тут должны быть птицы, белочки или бурундуки. Или хотя бы цветы. А здесь ничего подобного. И листья плачут.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай, – девочка подобрала и протянула ему один из опавших листьев.

Безымянный осторожно взял лист, словно боялся яда или еще какой пакости с его стороны. Кроваво-красный, с желтыми, как будто жировыми прожилками, он был на ощупь как пергамент. Его форма немного напоминала раскрытую ладонь. Безымянному почудилась еле ощутимая пульсация и теплота. Он поднес лист к уху и не сразу, но услышал тихий плач, горький и неизбывный.

Только сейчас, когда угол его восприятия немного сместился, до него дошло, что неумолкаемый шелест – это многоголосый хорал плача, всхлипываний, рыданий, который тянулся по этому лесу бесконечно.

– Нам с тобой здесь не место, – пробормотал Безымянный и отбросил лист с непонятным отвращением.

– Так и я бы с удовольствием пошла домой, брат, наверное, с ума сходит. Слишком он за меня волнуется, право.

Они пошли наугад, тараня ногами глубокий лиственный покров. Идти было не намного проще, чем через болото. Безымянный отломил длинный сук и вручил его Скелле в качестве посоха, чтобы ей было удобнее. Она благодарно кивнула головой.

Солнце, если оно и было, скрывал черный непроницаемый полог над их головами. Неяркий, грустный свет, как от тлеющих углей, исходил от опадающих листьев. Сильно пахло дымом, этот запах въедался в одежду, в поры кожи, в душу.

– Дедушка, – вдруг еле слышно сказала Скелла и остановилась.

Безымянный посмотрел на нее, потом проследил за ее удивленным взглядом и увидел человека.

Это был невысокий, пухлый человек в рясе Мясников Божьих. На его лице посверкивали круглые очки, а к груди он бережно прижимал пурпурный цветок с росяными каплями на лепестках, от которых наверняка веяло свежестью. Он целенаправленно семенил в ту же сторону, что и они (Безымянный уже начал сомневаться, была ли в этом лесу вообще другая сторона).

– Стой! – одернул Безымянный девочку, которая хотела окликнуть клирика.

Скелла непонимающе уставилась на него. Безымянный потащил ее назад, но клирику, казалось, не было до них никакого дела. Он просто скользнул по ним равнодушным взглядом, не задержавшись ни на миг. Безымянный задумался.

– Освильярд! – позвал он. – Разве ты не узнаешь своего старого друга Цаламона? Где это мы?

Освильярд оставил без внимания этот клич, продолжая свой неспешный путь.

– Идем за ним, – решил Безымянный. – Куда-нибудь он нас да выведет.

И они пошли за ним, благо, он кажется точно знал, куда идет, и ни секунды в этом не сомневался. Вскоре они обнаружили, что маленький священник не единственный паломник в это странное место. По одному, по двое, по трое, иногда целыми группами появлялись новые люди; лес становился тем оживленнее, чем ближе они подходили к какой-то неведомой цели. Обычные горожане, стражники, торговцы, иноземцы в тюрбанах, клирики, грязные нищие, пышные аристократы – все они чинно шествовали между деревьев, и, как и Освильярд, не обращали ни на что пристального внимания.

Обычно до нелепости дружелюбная Скелла теперь боязливо жалась к Безымянному. Толпа становилась все гуще. Впереди молчаливого воинства, как его негласный лидер, шел человек в мантии, расшитой звездами. Он вздымал вверх правую руку, и кончики пальцев горели ярким пламенем. На секунду, словно вспомнив о чем-то, он оглянулся, и Безымянный увидел острый, крючконосый профиль и величественную седую бороду.

– Карасик! – вдруг заверещала Скелла. – Дедушка, смотри, это же Карасик!

Верно, среди прочих, в чистой сорочке, с аккуратно расчесанными льняными кудрями, держа в руке можжевеловую ветку, шел Карасик. Как будто работал на похоронах, только на этот раз он не лил фальшивые слезы, а наоборот, имел вид очень сосредоточенный.

Скелла подбежала к брату и обняла его с такой силой, что он едва не потерял равновесие.

– Карасик, ты тоже здесь! Мы уж думали, что заблудились! Или ты тоже заблудился? Ну ничего, вместе выберемся, ты, главное, не отставай! И сорочку такую красивую зачем в этот грязный лес надел? Я же потом и стирай! Ох, Карасик, этот лес ну просто ерунда какая-то, ничего в нем хорошего нет, ни цветов, ни бурундуков каких. Только бы выбраться отсюда, да? Карасик, Карасик, как вернемся домой, я тебе твой любимый суп с клецками сварю, обещаю! Карасик, да что это со мной за глупости? Какая нелепость! Почему я плачу? Не понимаю…,– Скелла тараторила без умолку и смеялась, а по щекам ее текли слёзы, слёзы…

Карасик мягко улыбнулся сестре и дотронулся до ее лица неожиданно нежными пальцами. Кивнул ей и снова присоединился к процессии. Скелла шла рядом, весело болтая и вытирая рукавом непонятные слёзы; в воздухе кружились снежинки пепла, и ее лицо скоро приобрело воинственную черную раскраску. Безымянный, который становился все мрачнее и мрачнее, шел следом.

Наконец угольно-черные древесные стволы расступились, мрак над головой растаял, и Безымянный увидел цель их молчаливого похода.

Это было лесное озеро с пологими берегами, окруженное древними деревьями, которые роняли свои листья в его красную воду. Вода была красной то ли сама по себе, то ли из-за света кровавой луны, занявшей, казалось, весь окоем, в кружевной раме черных ветвей. Чудовищная эта луна была оплетена какой-то черной, склизкой паутиной, и сквозь эти путы светила как-то местами и невпопад, отчего весь пейзаж и все люди были облиты кровавым светом с неодинаковой интенсивностью.

В середине озера был маленький остров, на котором стояла старинная полуразрушенная башня. В верхнем окне башни слабо мерцал желтый огонек.

Человек с рукой-факелом первым ступил в алые воды озера, и все безмолвно последовали за ним. Безымянный сначала подумал, что они идут к острову и башне, но, как оказалось, они шли вглубь. Они с каждым шагом все глубже погружались в воду, пока не исчезали в ней окончательно, бесповоротно. Это было пугающее и завораживающее зрелище; исход такого количества людей, что не все поместились в озере, и многим, очень многим приходилось дожидаться своей очереди на берегу.

– Карасик! – крикнула Скелла.

Ее брат уже вошел в воду по колено и уверенно двигался дальше. Девочка, как зачарованная, пошла за ним.

– Стой! – Безымянный успел схватить ее за руку. – Не приближайся к воде!

Чем-то эта вода ему сильно не нравилась. Цветом, или тем, что из-под волной глади, из глубины доносилось невнятное гудение, похожее на звон миллиона мух.

– То царство, куда он идет, оно не для нас, – нараспев сказал Безымянный, крепко схватив девочку за плечо. – Не тревожься за него.