Живые

Размер шрифта:   13

Пролог

У каждого из нас есть история, которую хочется рассказать. Возможно, даже не одна. И у меня есть такая. Решать, правда это или вымысел, только тебе, читатель. Я же буду называть её легендой, так уж прошло и наше с ней знакомство.

Задолго до наших дней местечко, в котором приютилась маленькая деревенька, прокляли. Раньше это были всего лишь слухи, но много лет спустя, они превратились в легенду. И переходила она из уст в уста от стариков к детям, чтобы помнили и своим потомкам рассказывали, чтобы внимательнее и осторожнее были, себя защищали, детей своих берегли. Вот только забылось это всё, когда вымирать деревня начала: старики своей смертью уходили, молодёжь уезжала, детей стало меньше рождаться, да и опекали их чуть не всей округой, пока не повзрослеют. И если многие покидали деревеньку, не возвращаясь, то были и те, кто хотел в неё переехать, но не выдерживал и пары лет – уж слишком тревожно жилось в этом месте – и уезжал с концом, стараясь никогда не вспоминать о проведённых в ней годах. Так что к нашему времени помнили об этой легенде либо глубокие старики, либо собиратели сказаний, которые про саму деревеньку и не думали почти, либо те, кому и верить не верили, вроде дурачков местных. А легенда была, и, уж поверьте, помнить о ней стоило.

В этом месте, говорят, жили раньше не то ведьмы, не то колдуны, не то некромант какой, не то ещё кто. Давно это было, никто уж деталей и не упомнит. Зато верили раньше, что в ночь на Самайн должно быть закрыто всё в доме: калитки, двери, окна. Не должно даже щёлочки в подполе остаться. И ладно бы просто всё запереть, нужно ещё проверить, чтобы доска к доске была, чтоб целёхонькое всё. Потому и пилорама на окраине работала всегда, и чинилось всё – стоило только где гвоздику отойти. А самое главное условие – свет должен быть повсюду погашен. Единственным источником света могла быть только маленькая свечка на столе. Иначе быть беде. Нет, малой кровью тоже можно обойтись, если в доме всё в порядке. Только решение было не за хозяевами этого самого дома.

Первого раза не застал никто из ныне живущих, но именно о нём всегда и рассказывали. Сначала говорили о том, что было их трое, потом они превратились в десяток, но на самом деле он был один. Один ребёнок. Он постучался в двери родительского дома в ночь на Самайн, хотя там его уже давно никто не ждал – семья только накануне справила поминки на полгода его смерти. Он долго-долго стучался и особенно звал старшую сестру, что за ним недоглядела. Семья не выдержала и открыла двери, чтобы посмотреть, кто это издевается над их горем. А утром всех нашли на пороге дома мёртвыми, с выдавленными глазами. Всех, кроме старшего брата этого мальчика – любил он его сильно. Старший брат всей деревне эту историю и рассказал. У односельчан не было причин не верить юноше. Вот и мы поверим.

С тех пор в деревне научились готовиться к Самайну не только как к празднику колеса года, но и как ко дню, в который можно было повстречаться с чем-то страшным. А после это ожидание полностью заменило праздник, и люди перестали его встречать, запирались в домах, гасили свет и прятались до самого рассвета. Правда, времена те давно прошли, и стали жители беспечными и менее внимательными.

Возможно, именно это и стало началом нашей истории.

Глава 1

Наши дни

На деревню медленно опустились сумерки. Тихо-тихо и неотступно. В час, когда всё вокруг прячется в тени, теряет чёткий контур и кажется неестественным и мрачным, повсюду закрывались ставни и загорались огни. Раньше в ночь на Самайн жители особым способом проверяли дома перед тем, как уйти спать, но всё это давно забылось, словно страшный сон, поэтому сегодня все обошлись малым – закрыли ворота, окна и двери.

Большинство сельчан стали беспечными, не верили, что в деревне с ними может что-то случиться. А что может-то – все ж свои! Вот и оставляли кто свет во дворе, кто ворота незапертыми, то ещё мелочь какую забывали, будто в насмешку над судьбой. С одной стороны правы были – свои не тронут, а с другой – все ли тут свои?

Домишек в деревне было немного: пара улиц с переулком между. Неподалёку были угодья сельскохозяйственные, где выдавали каждому то деляну на дрова, то поле, чтобы сено собирать и скотину кормить. Тихий был час: коров во дворы загнали и подоили, кругом уже горели огни, маленьких детей отправили по домам, а подростки ещё не вышли на улицы, чтобы будить стариков музыкой из портативных колонок. Многие собирались ужинать и смотреть вечерние новости или сериалы, кто-то готовился к завтрашнему дню и ставил тесто на хлеб, а кто-то ложился спать, чтобы наутро рано встать и поставить стирку. Жила деревенька тихо и по давным-давно заведённому кем-то обычаю, который редко кто нарушал, чтобы не испортить волшебство тихого места и родного дома. Даже покидавшие деревеньку жители уезжали постепенно и размеренно, будто перебираясь понемногу в соседний дом, а не в ближайший городок через несколько километров. Любили свою деревню жители, была она для них своеобразным местом силы. Особенной была, это точно.

В одном из домов сквозь щели в ставнях пробивался яркий тёплый свет. Молодая женщина протёрла вспотевшие ладони о подол платья в мелкий цветочек, поправила съехавший платок, повязанный на голову в два оборота, и, сдвинув большую кастрюлю с наваристыми щами на край печи, разливала по тарелкам суп, пока пузатый чайник с облупившимися боками стучал крышкой, напоминая о своём кипении. Она ждала мужа со двора и раскладывала на столе приборы, резала ароматный хлеб, испечённый этим утром, и расставляла чашки со свежезаваренным травяным чаем. Звали её Катериной, очень она эту форму своего имени любила и редко откликалась на формальное Екатерина Васильевна. Михаил – её муж – был единственным, кому можно было звать её Катенькой.

– Миш, надо бы в город съездить, новый чайник присмотреть. Электрический, – обернулась она к вошедшему с охапкой дров мужу. Мужчина улыбнулся и аккуратно сложил покрытые быстро тающим тонким слоем снежка поленца в дровник и отряхнулся от мелких щепок у печи.

– Так давай Алексею позвоним – узнаем, когда он поедет. Заодно и сапоги новые тебе на зиму посмотрим. Может, ещё что, вдруг ты хочешь что-нибудь к вязанью прикупить.

– Может, и тебе чего возьмём? Блесну новую, например? – Катерина с хитрецой, будто подначивая, посмотрела на мужа и позвала его ужинать. – Всё горяченькое, только тебя и жду.

Супруги включили маленький телевизор на комоде у стола и приступили к ужину. Мерные постукивания ложек о тарелки да негромкие разговоры – вот и весь их вечерний досуг. Катерина и Михаил жили душа в душу, любили друг друга. Правду говорят, что муж и жена со временем похожи становятся. Вот и Катенька с Мишей постепенно перенимали привычки друг друга: вставали оба рано, заботились о скотине – пока Катерина доила корову, Михаил задавал корм поросятам и чистил у кур, попутно собирая в карманы такие редкие в это время года яйца. А потом садились, каждый за своё: Михаил за книжку или кроссворд, а Катерина за вязание или ещё за какое рукоделие – так и проводили выходные, изредка разбавляя рутину поездками в городок да походом по гостям. В остальные дни Катерина уходила рано утром в школу, где её уже ждали второклашки, а Михаил отправлялся на пилораму, на которой работал с того времени, как приехал в деревню.

– Нет, ты видел, что они в этот раз учудили? – спросила Катерина, когда телевизор прервал сериал и заиграл украшенной яркими красками рекламой очередного новогоднего шоу со всеми имеющимися звёздами эстрады.

– Кто? Ты о чём?

– На этот раз «Иван Васильевича…» под Новый год переделывают.

– Да ну и чёрт бы… – не успел Миша договорить, как услышал резкий стук в дверь. – Мы кого-то ждём?

– Да не должны. Разве что Людка пришла молока попросить, у неё там опять что-то с коровой. Не даётся, говорит.

– А разве мы не закрыли ворота и сенцы?

– Да рано ж ещё, только поужинали недавно. Людку проводим и закроем всё.

Катерина, оправив платье, встала из-за стола, чтобы посмотреть, кто стучится, но, почувствовав сквозняк по ногам, резко остановилась, будто в нерешительности. Ей стало зябко, по спине пробежал холодок, она испугалась. Женщина не могла понять, отчего ей стало так тревожно, даже растёрла ладони, чтобы согреться, но неприятное чувство отказывалось её покидать. Словно всё в ней сопротивлялось предстоящей встрече.

– Катенька, всё хорошо?

– Что-то неспокойно мне, знаешь. Как будто что-то не так. А что не так, я понять не могу. Только знобит, ещё и голова резко болеть начала.

Михаил молча подошёл к жене и нежно обнял её за плечи. Мужчина гладил её по спине, шептал что-то на ухо, пытаясь поймать улыбку любимой, но Катерина будто не верила, что всё будет хорошо, когда дверь откроется.

Супруги стояли так вдвоём, пока стук не повторился. Теперь и Миша почувствовал холодок по ногам, даже озноб, но крепился. Он держал жену в объятьях и храбрился, хотя чувствовал что-то неладное. Необъяснимое чувство тревоги охватило весь дом, заставив Катерину и Михаила ещё крепче прижаться друг к другу. Им казалось, что даже пробившие десять часов вечера часы сделали это с неохотой и странным, раньше не замеченным скрипом, больше похожим на стон.

Стук повторился вновь, тихий, чуть-чуть скребущий и безумно тревожный. Вот только теперь к нему добавился тонкий голос.

– Мам… Мам… Открой, пожалуйста, мам…

У Катерины перехватило дыхание, ноги подкосились, и она упала бы, если б муж её не придерживал. Они уставились остекленевшими от страха глазами на дверь, за которой, судя по голосу, который узнали оба, стоял их умерший ещё весной сын Сашка.

– Ты тоже сейчас это слышала? – посмотрел на жену Михаил, скрывая дрожь. А когда она кивнула, продолжил: – Но ведь это не может быть он, правда? Мы же… мы же сами его полгода назад похоронили.

– Не знаю, Миш. Это какой-то дурной сон. Я не могу поверить.

– Я не верю, отказываюсь верить, что это он. Это не может быть Сашка.

Михаил смотрел на отказывающуюся отвечать жену, ничего не понимая, а потом помог ей сесть на стул, та испуганная и побледневшая, повторяя только «Сашка, Сашка, Сашка», не могла даже руки поднять, настолько испугалась и потерялась. Мужчина подошёл к двери, прислушиваясь к звукам снаружи, но открыть не рискнул – слишком это было странно и дико. Неправильно как-то. Он чувствовал это всем телом, сопротивлялся, но не отводил от неё взгляда, словно загипнотизированный.

Катерина подняла глаза на мужа и прошептала:

– Не открывай, слышишь! Не открывай! Пожалуйста…

Она поднялась на дрожащих ногах и, взяв себя в руки, спешно, но аккуратно убрала со стола остатки недоеденного ужина, сняла клеёнку и кивнула мужу на стол, чтобы помог подтащить его к выходу. Катерина боялась подходить к ней близко, но они должны были создать хоть какую-то дополнительную преграду между собой и тем, что ждало их за дверью. Да, она открывалась наружу, так что стол не особо помог бы от чего бы то ни было, но иллюзию защищённости всё же создавал. Малейшую, но всё же.

Катерина присела на скамейку у печки и громко выдохнула. Её не покидало чувство, что после этой встречи их жизнь сильно изменится.

Глава 2

Полгода назад

– Папка, а пап, а ты привезёшь мне гостинцев? – канючил семилетний мальчишка, то и дело поправляя падающие на глаза прядки светлых волос и дёргая отца за рубашку.

– Конечно, Сашок, – потрепал сына по макушке Михаил. – Тебе там уже и бабушка, и тётки понапокупали всякого. Не знаю даже, как я всё это до тебя довезу только – не ближний ж свет. Но ничего! Ты, главное, себя хорошо веди и маму береги. Остаёшься за старшего, понял?

– Понял я, понял, – буркнул мальчуган.

В тот день Сашок проснулся раньше обычного. Первый раз он провожал папу в дорогу и очень волновался. Он старался показать папе, что точно-точно готов встать рано утром и пойти провожать его на автобус.

Уже в пять утра он казался бодрым, не выглядел сонным. И всё же был он не по годам серьёзным – понимал, что папе сначала долго ехать на деревенском автобусе, потом на городской маршрутке, оттуда на самолёте и снова автобусом, потому и отстал от Михаила быстро. С особым восхищением смотрел мальчишка на оставленные пролетающими самолётами белые полосы на синем-синем небе, а теперь думал, что и его папка вот так пролетит над ним, будет махать рукой в окошко, но Сашка отсюда не увидит и будет сонно щуриться, смотря на плывущую по небу крылатую машину. Он с горящими глазами уставился в рассветное небо и почти увидел, почти разглядел иллюминаторы на маленьком самолёте.

– Идём, сынок.

Катерина поцеловала мужа в щёку и взяла сына за руку. Втроём они вышли за ворота и неспешно двинулись к автобусной остановке на другом конце деревни. Шли медленно, Саша то отходил сорвать травинку, едва вылезшую из земли, то отпинывал попавший под ноги камень, то убегал куда-то вперёд и махал родителям из-за ближайшего столба, чтобы те догоняли. Миша вёл Катеньку под руку и говорил, говорил, говорил.

– Ты же знаешь, сейчас не съезжу – ещё лет пять не смогу их увидеть. А в следующий раз и вас с Сашком обязательно возьму. Как раз подрастёт, неугомонность пройдёт – полегче в дороге будет. Чай не два часа на автобусе доехать надо.

– Да я всё понимаю. Ты не переживай. Мы справимся.

И какое-то время они шли молча, наблюдая за сыном, время от времени улыбаясь, когда тот показывал сорванный листик или пойманную раннюю бабочку. Миша нервно постукивал ладонью по бедру, будто наигрывая какую-то одному ему слышную мелодию, и задумчиво всматривался за горизонт, пытаясь понять, от чего же ему в последние дни так тяжело на душе.

* * *

Тревога у него появилась где-то за пару недель до отъезда. Сначала Михаилу показалось, что он просто волнуется перед дорогой – шутка ли столько транспорта нужно сменить, а главное – не опоздать на самолёт, который летал по нужному направлению всего раз в сутки. Но чем ближе был день икс, тем больше тревожился Миша – то из рук всё падало, то стреноженный конь находился спустя сутки где-то в подлеске с развязанными путами, то сердце резко начинало стучать быстро-быстро, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Мужчиной Михаил был крепким, не верил ни в какие знаки и прочую ерунду, но нет-нет да задумывался, что не стоит ехать, будто что-то хотело, чтобы он остался. Но всё же поехал – давно ведь запланировал, да и билеты невозвратные.

При этом понять, откуда именно появилось это ощущение, он не мог. Переживал за перелёт, конечно, но не помнил за собой таких волнений раньше. Всё же не первый раз ехал, знал по часам, где и когда должен быть, чтобы успеть на все пересадки. Да и все поездки обычно переносил стойко – да, волновался и плохо спал в ночь перед дальней дорогой всегда, но чтобы так? Он понимал, что что-то просит, нет, требует, чтобы он остался с семьёй, но и там, в далёком родном городке, его тоже ждали.

И сейчас оставлял Михаил родных с тяжёлым сердцем – что-то его беспокоило, но, не оформившись в понятное и объяснимое чувство, только зря терзало душу. Он не спал почти всю ночь, переворачивался с одного бока на другой, но сон всё не шёл, и уже в четыре часа утра он встал, по привычке вышел дать корма и воды животным, а вернувшись в дом, проверил небольшой чемодан и дорожную сумку, чтобы не забыть ничего важного.

Ему казалось, что он что-то забыл, что-то, что должен был взять обязательно. Он будто оставлял это в деревеньке, а без этого поездка начинала казаться ему бессмысленной и какой-то пустой, даже несмотря на то, что планов на неё было достаточно.

* * *

– Ты чего задумался? – спросила обеспокоенная внезапным молчанием мужа Катерина.

– Плохо спал что-то. Дорога беспокоит, сама знаешь.

– Ничего, сейчас в автобусе отоспишься – столько времени будет. А там и в самолёте поспишь.

– Обязательно, – ответил Михаил, приобняв жену.

– Мам, пап, смотрите!

Крик сына заставил супругов остановиться и присмотреться – по небу медленно кружил ястреб, выискивая беззащитную добычу. Сашка всматривался в полёт птицы, прислонив ладошку ко лбу, родители стояли рядом, наблюдая, как хищник постепенно сужает круги и спускается к земле.

Тёмная точка, оформившаяся в крупную птицу, кружила над домом Катерининой одноклассницы. Михаил постучался в ворота, чтобы предупредить семью, которая могла в считанные минуты лишиться какой-нибудь пробравшейся во двор курицы.

– Кеш, – мужчина кивнул и указал на кружащегося ястреба. – У вас тут добычу ищут, никакой цыплёнок не сбежал?

– Спасибо, Мих. Пойду проверю и закрою всех. Он вторую неделю вылавливает – уже пять цыплят удавил, а мы отследить не можем.

Мужчины пожали друг другу руки, и семья отправилась дальше, радуясь случайному спасению цыплят. Катерина пожелала, чтобы пропажа птенцов стала худшим в отъезде мужа, лишь бы всё остальное прошло гладко. Ей хотелось успокоить себя хотя бы так. Михаил с беспокойством посматривал на жену, понимая её тревогу.

* * *

Старая остановка с покосившейся скамейкой была пустынна, будто и не ждала никаких пассажиров. Тихое утро прорезал крик старой вороны с крыши покинутого, уже давно покосившегося дома, притулившегося в начале главной улицы. Супруги обернулись на резкий звук, Катерина стиснула руку сына и выдохнула.

– Что-то неспокойно мне, Миш, – Катерина посмотрела на мужа, который через десять минут будет ехать в старом деревенском автобусе, и постаралась запомнить всё до последней мелочи – и родинку под губой, и морщинку между бровями, и шрам возле правого глаза. – Ты осторожнее там в дороге, береги себя. Ладно?

– Куда уж я денусь! И вы тут без меня не скучайте. Хорошо? – он потрепал по макушке сына и спросил со всей серьёзностью: – Помнишь, что ты за главного, Сашок?

– Помню, помню, – бросил мальчишка и, завидев появившийся из-за поворота гудящий пазик, уже радостно крикнул: – Там автобус!

Прощались, как будто навсегда. Михаил аккуратно, но крепко обнимал жену, вдыхая запах её волос, чуть травяной от её любимого шампуня, потом подбрасывал в воздух сына, и широко-широко улыбался, пряча тревогу глубоко внутри, уже сейчас начиная скучать по родным.

Глава 3

Двенадцать лет назад

В доме было прохладно. Конец августа выдался тёплым, но ночи были уже совсем стылыми и ранним утром, подтопив остывшую с вечера печь, Анна Ивановна собирала внучке бутерброды в дорогу и что-то шептала сама себе под нос.

– Бабуль, ну не нужны мне эти бутерброды, тут ехать – часов пять от силы со всеми пересадками, уж не проголодаюсь за это время, плотно же позавтракала, – Катерина упаковывала в дорожную сумку тёплую кофту, чтобы быстро её достать в случае чего.

– Проголодаешься, проголодаешься, куда ж денешься. Да и не сразу же пересадку сделаешь, по городу погуляешь, а потом дальше поедешь. Что я, внучку свою не знаю?

– Кроме тебя никто и не знает, ба.

Девушка обняла старенькую женщину, и ещё несколько минут они стояли в обнимку, будто разлучались навсегда, а не на пару месяцев, пока Катерина не приедет на ноябрьские праздники. И уже потом Анна Ивановна отпустила внучку, заправив той за ухо выпавшую прядку волос.

– Ты бутербродики-то всё равно возьми, пока до общежития доедешь, пока заселишься. Сколько ещё времени пройдёт. Успокой бабушкино сердце. Ладно?

– Хорошо, хорошо. Ба, а ты не видела мои туфли? Куда-то запихнула их с вечера, а теперь найти не могу.

– В сенцах посмотри, вроде там оставляла.

Катерина выглянула за дверь – туфли стояли в уголке, сверкая начищенными боками. Девушка подхватила их за задники и поставила рядом с вешалкой на входе в дом, чтобы немного отогрелись внутри от уже по-осеннему холодных августовских ночей.

– Действительно, в сенцах.

* * *

Катерина несла в одной руке дорожную сумку, забитую только самыми необходимыми на первое время вещами, другой под руку вела Анну Ивановну. Дорога до остановки была не самая близкая, но водитель обещал дождаться, если они не успеют к назначенному времени. Бабушка с внучкой шли почти через всю деревню, наблюдая, как просыпаются жители, выгоняют на улицу скотину и готовятся к новому дню.

– Как я тут буду без тебя, деточка?

– Я буду звонить тебе каждую неделю, ба, ладно? Рассказывать про свою жизнь, про что-нибудь новенькое, про занятия. Ты только не переживай сильно, я справлюсь, ты же знаешь.

– Знать-то знаю, только сердцу не объяснишь, что ты взрослая и сама справишься. Как в общежитие заселишься, сразу мне позвони. Я хоть буду знать, что ты добралась и устроилась. А вещи тёплые я тебе через пару неделек отправлю, мне Татьяна с почты поможет всё оформить.

Они подошли к остановке как раз в тот момент, когда к ней подъехал старенький автобус. Тёмно-зелёный пазик, дребезжа, остановился перед ними, Катерина порывисто обняла бабушку и забежала в заботливо открытые кем-то из пассажиров двери. Анна Ивановна махала вслед автобусу, пока тот не скрылся за поворотом.

Всю дорогу Катерина рассматривала сменяющиеся за окном пейзажи и радовалась каждой увиденной речке, хотя все они были похожи между собой, отличаясь только названиями. Даже ограждения у всех были одинаково проржавевшие и с осыпавшейся краской. Но было в этом ощущении что-то такое приятное, из детства – как будто ей снова семь, они едут в соседний городок на таком же автобусе, а мама аккуратно толкает её локтем в бок и шепчет: «Смотри, доча, речку проезжаем. Быстрее, а то всё пропустишь!» Маленькая Катенька открывала глаза, тёрла их со сна и, держась кончиками пальцев за резинку окна, наблюдала, как величественно несёт свои воды старая река.

Мамы не было уже много лет, Катерина привыкла ездить одна, но всегда, всегда ждала мостов и рек, чтобы вспомнить и поймать то ощущение из детства, хотя чаще просто вздыхала очень грустно и поглаживала давным-давно побелевший шрам на животе.

* * *

Старый автобус въезжал в город медленно, давая деревенским жителям привыкнуть к смене обстановки, хотя она и отличалась только наличием домов повыше, местами отремонтированных да с новыми пластиковыми окнами. Пара лежачих полицейских, немного пешеходных переходов, чуть-чуть поворотов – и за окном уже видно городскую площадь, на которой монтировали сцену для проведения концерта на Первое сентября. Откуда-то даже слышалось пение, видимо, кто-то уже репетировал свой номер.

Автобус, по инерции продолжая дребезжание, остановился у здания автовокзала – одноэтажного строения типичной советской постройки, с небольшой лестницей. По краям ступенек у неё откололись куски бетона, оттуда, как из открытых ран кости, торчала арматура. Закрытые решётками окна смотрели недобро и не добавляли месту шарма, но другого вокзала в маленьком городке не было – выбирать было не из чего.

Катерина вышла, размяла ноги после долгого сидения в автобусе и, осмотревшись, зашла в неприветливое здание.

– Один билет до У… на одиннадцать, пожалуйста.

– Пятьсот пятьдесят.

Катерина протянула купюры кассиру, удивлённо протянув:

– Ого, снова повысили?

– Да уж не говорите, второй раз за год уже поднимают. Держите вот сдачу и билет.

Катерина улыбнулась женщине и вышла из здания автовокзала. Она решила прогуляться недалеко от площади, как раз в запасе была пара часов до отъезда маршрутки. Кто-то из деревенских рассказывал, что там скверик после ремонта открыли. Самое время было на него посмотреть.

И ведь не соврали – на месте, где раньше был пустырь и остатки разнесённых когда-то давно по кирпичикам зданий, теперь стояли магазинчики, территория была приведена в порядок, а бархатцы в редких клумбах отцветали буйным цветом и распространяли вокруг не менее буйный отталкивающий запах. Там, где когда-то не было ничего, появился уголок канцелярских магазинов, теперь у жителей был какой-никакой выбор – где же в этом году купить детям цветной картон и набор карандашей.

– И хоть кто-нибудь бы подумал, что бархатцы портят вообще всё, ну хоть кто-нибудь. Лучше бы космею посадили, честное слово, – Катерина, бубня себе под нос, зашла на разведку в один из магазинчиков.

Пока Катерина училась в школе, каждый август они с бабушкой приезжали за закупками в старый канцелярский магазин на соседней улице. И каждый год он был заполнен так, что хвост очереди исчезал где-то на улице, не стремясь испаряться, а товары заканчивались с такой скоростью, что их не то, что со склада не успевали приносить, так и дозаказывать приходилось постоянно.

Теперь же можно было выбирать, и эта новость будто дарила какую-то надежду, что однажды в этом городке снова будет жизнь, достойная всей его исторической значимости. Сейчас он скорее доживал свой век, потерянный в летах и войнах маленький городок. Горожане жили больше по инерции, веря, что всё тут было и будет в упадке, несмотря на богатую историю, общее развитие страны и дотацию региону от правительства.

Катерина осмотрелась в тесном магазинчике и купила дурацкую обложку на паспорт, лишь бы не уйти с пустыми руками. Продавец предлагал взять тетрадок и ручек со смешными животными на колпачках, но девушка вежливо отказалась: «Только бы не затянуло, только бы! А то оставлю тут все деньги, а что потом делать?» Но как же ей хотелось их все, чтобы были, чтобы смотреть на них иногда, поглаживать обложки тетрадок и нет-нет да и писать в них что-нибудь время от времени.

Она вышла под августовское солнце и улыбнулась, жмурясь под начинавшими припекать лучами. Ей казалось, что сейчас она сможет выбраться и сбежать туда, где ничего не будет ей напоминать о деревне, кроме звонков бабушки и редких поездок туда на каникулы и длинные выходные.

Катерина прошла через старый парк, вчитываясь в надписи на стенах летней сцены и уворачиваясь от пробегавших ребятишек. Вывернула к взрослой библиотеке, куда так и не успела попасть в школьные годы, оттуда прошла через памятник участникам Великой Отечественной, а потом через городскую площадь вернулась к вокзалу. Время близилось к половине одиннадцатого, а маршрутка уже полнилась людьми в ожидании ещё пары пассажиров. Катерина заняла своё место и приготовилась к трёхчасовому путешествию до города побольше.

Она никак не могла уснуть в радостном предвкушении и считала пролетавшие за окном деревеньки.

– Целых семь домов с пластиковыми окнами, ого! – Катерина не заметила, что сказала это вслух и обернулась в надежде, что не разбудила старушку-соседку.

– Чего говоришь, доченька? – спросила та, открыв глаза так, будто и не она только что мерно посапывала во сне.

– Окна считала… – зарделась девушка и смущённо заулыбалась. – Пластиковые. Ну, чтобы не скучно было. Мы так с мамой раньше в поездках всегда делали.

– Хорошее дело, доченька, хорошее. Ты поспи лучше, нам ехать ещё пару часов.

– Не переживайте, бабушка. Я так этого дня ждала, что теперь уснуть не могу никак, хотя знаю, что надо бы.

* * *

Катерина проснулась от аккуратных толчков в плечо и не сразу поняла, где находится. Потом она вспомнила маршрутку, чудесную старушку-соседку и посмотрела в окно, за которым мелькали домишки пригорода У.

– Просыпайся, доченька, подъезжаем уже.

– Спасибо вам, бабушка, – шепнула Катерина и, отвернувшись к окну, изучала место, где ей предстояло провести ближайшие несколько лет.

Город встретил Катерину шумом разговоров, рокотом двигателей приезжающих и отъезжающих маршруток, запахом беляшей и выкриками торговцев, расположившихся недалеко от выхода с территории вокзала. Стаканчики с семечками, сера в пищевой плёнке1, рюмочки с кедровыми орешками и ворох газет, чтобы мастерки собирать из них кулёчки – всё было тут, найди только рублей двадцать. Она прошла мимо, к автобусной остановке. Общежитие находилось через пару кварталов, у неё оставалась всего пара часов до окончания заселения.

Глава 4

Двадцать лет назад

Катенька долго не могла заснуть. Она лежала в кровати и рассматривала ковёр на стене, обводя пальцем рисунок орнамента. Ей казалось, что как только она поймёт принцип всех завитушек, то сразу же сможет заснуть. Но сон всё никак не шёл, а всякие зигзаги на ковре почему-то обретали объём и так и норовили проявиться под её пальчиками.

Когда подошёл отец, Катя не заметила, но почувствовала, что кто-то присел и оттянул одеяло. Ей стало неудобно, и она отвернулась от ковра, натягивая одеяло ногами. В конце концов папа приподнялся, чтобы подоткнуть ей край одеяла.

– Опять не спится? – ласково спросил он и погладил дочь по плечу.

– Ну па. Самайн же, как можно рано уснуть в Самайн?

– И то верно. А хочешь, я тебе сказку расскажу, чтобы ты заснула?

– Я маленькая, что ли? – буркнула Катенька.

– Нет, но сказки разные бывают. Эта как раз для таких взрослых, как ты. А ещё они и взрослым уснуть помогают. Но будет немного страшно, согласна?

– Ну допустим. А если я послушаю сказку и усну в середине, как я потом узнаю, чем всё закончилось?

– Я тебе в следующий раз расскажу конец. Договорились?

– Ладно. Давай уже свою сказку.

– Ой, ну с барского плеча разрешение выдала, – ухмыльнулся в усы отец и погладил дочку по голове.

– А как ты хотел? – подыграла ему дочь и укуталась в одеяло, всем видом показывая, мол, рассказывай давай свою сказку, я полночи ждать не буду.

– Говорят…

* * *

Говорят, началось это очень давно. Так давно, что уже и не упомнит никто. Нет, ну кто-то, конечно, упомнит, но так, редкий раз, да под Самайн. В общем, мало помнить, о чём история, важно и детали рассказать. А детали в ней важны, как нигде. Мне самому дед рассказывал, а ему отец, а тому его отец. Видишь, как долго эта история у нас передаётся. Вот и ты теперь знать будешь, а потом своим деткам расскажешь. И не смейся, у тебя тоже рано или поздно дети будут, куда денешься.

Так вот, началось это давно. Наша деревенька тогда здесь уже стояла. Хотя деревенька, конечно, громко сказано. Так, парочка подворий всего – там, где школа и клуб сейчас, вот оттуда деревня и началась. Может, и не парочка, может, пара десятков. Дело было вот так же, под Самайн. Тихо кругом было, пусто. Все уже разошлись по домам давно, ужинали, отдыхали. Телевизоров тогда не было, электричества тоже. Что ты удивляешься? Как-то так и жили раньше, а что ты думала.

Тишину эту вечернюю не нарушало ничего, только на улочке одной шаги раздались – кто-то шаркающей походкой шёл от ворот до ворот: шурх-шурх, шурх-шурх, шурх-шурх. Никто не слышал, конечно, это я так, от себя добавил. Появился на той улочке парнишка, не одежда на нём – лохмотья какие-то, весь косоватый, синеватый. Шёл он ровненько к одному домику, там летом семья сынишку младшего похоронила. Все знали, что никто не виноват был – случайность, с кем не бывает. Но сестра его всё горевала сильно, себя во всём виноватой считала, все глаза по нему выплакала.

Дошёл мальчик до домика, в ворота поскрёбся, открыл их. А тогда так заведено было – все свои, чего бояться. Оставляли и калитки открытыми, и даже двери не запирали. И чуть что – за веники хватались. Это потом уже начали всюду всё закрывать, а тогда ещё верили друг другу, беда ещё не пришла в деревню.

Поднялся мальчик на невысокое крылечко и в дверь заскрёбся. Внутри дома зашевелились. Не спал никто почти. А он дверь открыл и внутрь прошмыгнул. «Привет, мам, – говорит и улыбается. – А я вернулся. Алёнка дома?»

* * *

Мужчина умолк, прислушался, из-под одеяла раздавалось мерное посапывание – Катенька успокоилась и заснула.

– Ты не думаешь, что она после твоей сказки вообще потом спать не сможет? – подошла к нему жена.

– Это мы проверим. Ты где опять так долго?

– К Маринке заходила, у них корова отелилась, надо было телёнка проверить.

– В ночи, что ли?

– Ну не начинай. Пойдём лучше чаю перед сном попьём.

На следующее утро Катенька подскочила чуть свет. Хоть и поздно светлело, да и родители давали дочери время понежиться, пока выходные от школы, всё равно ей казалось, что она что-то пропускает. Потом будет не до того – опять учиться, уроки допоздна, все эти ля, лё и дё2 разучивать, иксы и игреки искать. Девочку потом от уроков не оттащить, так пусть хоть в выходные отдохнёт. Тем более воскресенье – нельзя ж ничего по дому делать.

– Пап, па, па, – она присела на стул за обеденным столом, где отец уже пил чай, а мамы снова не было. – А ты сегодня мне расскажешь, чем та сказка кончилась?

– А куда деваться. Обещал же. Я свои обещания выполняю, ты же знаешь.

– Знаю я, знаю. Но ты не забудь, ладно? Я буду ждать, чем всём кончится. А мама где?

– А если б я знал. Опять, наверное, к соседке ушла.

Воскресенье тянулось медленно, как варёная карамель, растягивалось, бесконечно расширялось, пока за окном не начало темнеть. Катерина убежала закрывать ставни, вернувшись, ополоснула посуду и разогрела вчерашний суп. Они с отцом поужинали, Катерина сделала домашнее задание на понедельник, почитала хрестоматию, чтобы на уроке по литературе знать, о чём будут говорить на этот раз. Закончив всё нужное, легла в кровать и стала ждать папу, чтобы узнать, чем закончится его история.

– Па, я готова.

– Ты ж моя умница. Устраивайся поудобнее, сейчас я расскажу, чем дело кончилось.

* * *

На следующий вечер, когда родных этого мальчика никто в деревне не встретил, хотя обычно большую семью было слышно всегда – то они все вместе гулять выходили, то развивали какую-то бурную деятельность вокруг дома, а мама вообще заходила на чай к соседке каждое утро, решили проверить, как там у них дела. Обнаружили жители пустой дом. Там было тихо, повсюду гулял сквозняк, на полу лежали мёртвые родители и сёстры. В самом дальнем углу сидел юноша – старший брат погибшего мальчика, совершенно седой и трясущийся. Заикающимся голосом он рассказал, что вернулся его младший братишка. Что в доме происходило – он не видел, но слышал, как родители просили малютку не трогать его и девочек. Девочек это не спасло, а вот брату повезло больше всех, если это можно назвать везением, конечно.

1 Сера – природная жвачка, состоящая из очищенной смолы сибирской лиственницы. Сейчас продаётся в упаковках как жвачка, а раньше продавалась отрезными кусочками в пищевой плёнке.
2 Ля, лё и дё – la, le, de – артикли во французском языке.
Продолжить чтение