Исход

Глава 1

Глава первая.

Семья.

Шум волн, бездонная синева неба и карапуз Пашка, уже крепко стоящий на ногах:

загорелый, веселый и счастливый, деловито собирающий ракушки и строящий песчаные замки на морском берегу.

В то лето, инженер путиловец Анатолий Петрович Соболев привез семью в Крым. Белый дом в глубине фруктового сада, узкая дорожка к нему, окруженный ягодными кустами уютный теннистый двор, состояние уединенности, счастья и покоя.

Одним июльским утром, когда семья завтракала, на пороге появился молодой человек с испитым лицом и нервно бегающими красными глазами. Одетый, в солнечную погоду в черное, визитер наводил на неприятные догадки.

–

Мне надо с вами переговорить, – сказал странный посетитель, обращаясь к Анатолию Петровичу.

–

Хотите чаю? – предложила Серафима.

–

Нет, нет, – отказался молодой человек и хлебнул чего- то из фляжки.

–

Тогда немного обождите, – попросил Анатолий Петрович.

Закончив завтрак предложил гостю пройти в сад. Расположившись на скамейке, в тени яблони, закурил папироску.

–

Ну, так в чем дело, – рассказывайте.

Молодой человек путанно рассказал, что отец его, являющийся владельцем этой дачи скончался, и что он, как наследник собирается ее срочно продать, – в очередной раз хлебнув из фляжки, молодой человек попросил Анатолия Петровича немедленно съехать. Мысль о том, что предстоит искать другое жилье, упаковывать и перевозить вещи показалась глубоко возмутительной. Предъявив договор и расписку об уплате аренды, Анатолий Петрович заявил, что съезжать до конца сезона не намерен, и смягчив тон, из любопытства поинтересовался ценой. Молодой человек, стесненный в обстоятельствах и преследуемый кредиторами, озвучил настолько бросовую цену, что взяв небольшой кредит Анатолий Петрович заплатил за дом и стал счастливым обладателем недвижимости в Крыму. Вступив во владение, установил печь, отчего в летнем доме стало возможно проживать и зимой, а спустя годы, выйдя на пенсию, и вовсе перебрался сюда с женой, оставив просторную Петербургскую квартиру сыну.

В саду, Серафима Степановна разбила цветник, а Анатолий Петрович построил беседку, увенчав ее остроконечную крышу веселым флюгером в виде парусного кораблика. Морские ветра ласково шелестят листьями фруктовых деревьев, птицы наполняют сад райским пением, а солнечные лучи яркими красками расцвечивают издающую божественный аромат клумбу, над которой без устали трудятся Серафима Степановна и пчелы.

Худенькая угловатая девушка Глаша, двадцати с небольшим лет, с рябым и некрасивым но улыбчивым и добрым лицом, занимается хозяйством. Мама Глаши, некогда служила у Анатолия Петровича в прислуге, но закрутив с проезжим моряком роман, сбежала, бросив девочку на произвол судьбы. Впрочем, роман оказался недолгим и трагическим. Спустя несколько дней, из реки Мойки извлекли молодую утопленницу, в которой по предсмертной записке и документам опознали маму Глаши, что же касается отца, то про него ничего было неизвестно. Добрые сердцем Анатолий Петрович и Серафима Степановна не стали отдавать кроху в сиротский приют, а оформили над ней попечительство. Глаша выросла, но уходить от приемных родителей не захотела.

Единственный сын Павел рос крепким, ловким и смышленым. Занимался музыкой и верховой ездой. Непременно посещал все конкуры (конные турниры по преодолению препятствий), в которых участвовали драгуны лейб-гвардии Финляндского полка. Сверкающие золотом эполет, на лошадях стоимостью в целое состояние, блестящие молодые люди произвели на Павла настолько ошеломительное впечатление, что после гимназии юноша надумал поступать в кавалерийское училище, чем привел Анатолия Петровича в ужас. Зная твердость сына в принятии решений, Анатолий Петрович пустился на хитрость.

Позвонив домой со службы, и сославшись на забывчивость, попросил сына принести якобы забытые чертежи. Повесив трубку, Павел забрал чертежи и напевая драгунский марш Александровского полка направился к отцу, работавшему инженером-конструктором в военном ведомстве. Охрана проводила Павла на рабочее место Анатолия Петровича. В центре ярко освещенного просторного зала, украшенного большим портретом Государя императора, и флагом России, ощерившись стволами пулеметов стоял темно зеленый бронемобил, вокруг которого деловито суетились перепачканные в машинном масле военные. – Под капотом у этого монстра табун из двадцати лошадей, броня не пробивается ни шашкой ни пулей, а каждый из двух пулеметов «Максим» способен делать свыше шестисот выстрелов в минуту, – не без гордости сказал Анатолий Петрович, подведя сына к броневику. Павел с интересом осмотрел механическое чудище со всех сторон.

–

А он способен передвигаться?

–

Пока нет, но на следующей неделе ожидаются ходовые испытания и стрельбы, если хочешь,то можешь присутствовать.

Это сработало, и заинтригованный Павел впервые пропустил занятия в конной школе. Едко дымящее, надсадно гудящее и скрежещущее металлическим организмом угловатое чудище, усыпанное словно металлической сыпью заклепками, со скрипом переехав пару неглубоких канав, остановилось и из стволов пулеметов с оглушительным треском вырвался огонь. Огненный вихрь буквально распорол фанерные щиты-мишени, с изображенными на них всадниками. У Павла от такого зрелища широко распахнулись глаза, а Анатолий Петрович, наблюдавший за реакцией сына как-бы ненароком обронил:

–

Новый век – новые возможности. То, что девятнадцатом казалось фантастикой уверенно вступает в двадцатый.

Лошади постепенно ушли на второй план, а окончив гимназию, Павел пошел по стопам отца поступив в Политехнический институт.

К 1910 году, количество автомобилей в Петербурге перевалило за тысячу, а РБВЗ (Русско Балтийский Вагонный Завод) приобретя в городе экипажную фабрику «Фрезе и К» начал выпуск спортивных моделей.

Однажды, июньским теплым днем 1910 года, дверь военно-конструкторского бюро, где работал Павел распахнулась и вошел энергичный молодой человек лет тридцати, в штатском костюме и объемном сером картузе. Над козырьком картуза поблескивали большие круглые очки, на ногах молодого человека были гетры, заправленные в высокие шнурованные ботинки, в руках коричневые краги, темные глаза смотрели прямо и почти не мигали, под прямым коротким носом топорщились лихо подкрученные кверху короткие усики. Мельком взглянув, Павел тотчас узнал посетителя, но сделав равнодушный вид отвернулся к кульману с чертежом трансмиссии. Молодой человек решительным шагом приблизился и спросил: – Павел Анатольевич?

–

Да, это я.

–

Разрешите представиться, – коснулся козырька молодой человек, – Нагель Андрей Платонович.

–

Очень приятно.

Андрей Платонович подошел к чертежу броне мобила и с интересом осмотрев слегка поморщился:

–

Наверное тяжелый?

–

Есть такое дело, – согласился Павел.

–

Быстро не разгонится.

–

Ему спешить некуда.

–

Вам приходилось сидеть за рулем спортивной машины? – неожиданно спросил Андрей Платонович.

Павел отрицательно покачал головой.

–

Только боевой.

–

Вы мне нужны, – решился Нагель, и заговорил быстро, как будто боясь, что его перебьют, – Я в отчаянном положении, мой сменный водитель, упал вчера с лошади и сломал ногу. Завтра старт международного автопробега на приз Государя Императора, участвуют около пятидесяти экипажей.

–

Я читал об этом, – сказал Павел, – Почему я?

–

Мне порекомендовал вас военный министр, генерал кавалерии, господин Владимир Александрович Сухомлинов, – произнес со значением Нагель, и сделал паузу ожидая реакцию, но Павел взяв резинку принялся подчищать чертеж, тогда Нагель продолжил, – Не правда ли, кавалерия и железные экипажи, это как два века – прошедший и зарождающийся?

Павел кивнул.

–

Вы молоды, – Нагель кинул оценивающий взгляд на коренастую фигуру Павла, – физически сильны, и лучший в своем деле. Оставьте скучные орудия убийства, я предлагаю вам ветер романтики, дальние страны, сверкающие спортивные автомобили, – весь мир будет у наших ног.

Павел молчал, задумчиво глядя на неоконченный чертеж трансмиссии.

–

Решайтесь, уверяю вас, к броневикам вы всегда сможете вернуться. Сейчас на кону стоит автомобильная честь России.

Упоминание чести России задело Павла. Заглянув в темные глаза Нагеля, он увидел в них мольбу, еще раз посмотрел, на чертеж, снял фартук, забросил в угол и ответил, – Идемте. На следующий день, в семь часов утра, экипажи участников пробега выстроились в Михайловском манеже для регистрации. Немецких автомобилей оказалось большинство. Вокруг «Мерседесов» и «Бенцов», суетились целые команды профессиональных механиков, в то время, как всего три российских автомобиля были обычной сборки, и представляли их частные лица. С интересом рассматривая участников пробега и их автомобили, Павел с удивлением увидел девушку в кожаном костюме, стоящую у кроваво красного, сверкающего хромом, французского «Делоне-Бельвиль» – Кто это?

–

Княгиня Долгорукая, она кстати еще и авиатор. Автомобильчик у нее конечно элегантный, но не для пробега, – пренебрежительно хмыкнул Нагель.

Княгиня непринужденно беседовала с девушкой, в темно зеленом бархатном платье. Из под маленькой черной шляпки девушки свисал локон золотистых волос, ее большие синие глаза блуждали по манежу осматривая автомобили, в какой-то момент они остановились на черном, с двуглавым орлом на блестящей решетке радиатора «Руссо Балте» Нагеля, девушка встретившись с серыми глазами Павла, легко улыбнулась. Павел в ответ приветственно склонил голову.

–

Кто рядом с княгиней?

Нагель мельком взглянул:

–

Анастасия Михайловна – подруга княгини. Павел, лучше посмотрите какие машины у немцев.

Немецкие «Бенцы» явно проигрывали «Руссо Балту» по роскоши оформления кузова и крепости подвески, но были легче и явно дешевле. При сравнимой мощности двигателя, за счет своей легкости автомобили могли развить большую скорость, а весь багаж немецких спортсменов: запас топлива, запчастей и масла передвигался на экипажах технического сопровождения.

–

Не много ли у нас вещей? – спросил Павел?

Нагель поморщился:

–

Павел Анатольевич, не сыпьте мне соль на раны, кроме моих вещей, будет еще контролер и его вещи. Лучше подумайте, как нам прийти первыми.

–

Если облегчить кузов, и изменить трансмиссию, то можно добиться более высокой скорости, но прямо сейчас это сделать невозможно. Учтите, что у нас, в отличие от немцев серийный автомобиль.

Прозвенел гонг, и экипажи испуская ядовитый дым стали выезжать из манежа. Старт был запланирован в Царском Селе. В десять утра, машины как и было запланировано выстроились одна за другой по силе моторов.

Судья взмахнул стартовым флажком, и первый автомобиль подняв пыль умчался по дороге.

За ним, по очереди, с интервалом в две минуты стартовали остальные экипажи.

Большие надежды возлагались на командора гонки флигель адъютанта Владимира Владимировича Свечина, стартовавшего на немецкой машине, но на четвертый день пробега, где-то под Гомелем, утомленный флигель адъютант слетел с трассы, наскочил на столб и сломав колесо перевернулся, от чего он и сопровождавшие его лица вылетевшие из машины получили различные травмы и выбыли из состязания. Княгиня Софья Алексеевна Долгорукая, получив максимальное количество штрафных очков из-за поломок, которые по правилам состязания можно было устранять только собственноручно, да и то не используя запчастей, была выведена из гонки, но продолжила пробег.

На обратном пути, в Москве, участникам состязания дали три дня отдыха, однако автомобили на это время пришлось сдать на хранение и доступ к ним был закрыт. Ощутить себя пешеходом оказалось необыкновенно приятно. Пыль, тряска, рев мотора и едкие выхлопы, дожди ветра – все это на протяжении тысяч пройденных верст достаточно утомило участников. Андрей Платонович, обладающий необыкновенно кипучей энергией, тотчас засел за телефон, и связавшись с редакцией своего журнала «Автомобиль» начал диктовать статью отчет о гонке. Павел тем временем переоделся, помылся и собрался уходить. Прикрыв трубку рукой Нагель попросил: «Подожди минутку, вместе пойдем. Я знаю, здесь одно местечко, где потрясающе готовят». Павел кивнул и опустившись в мягкое кресло взял в руки свежую газету. Закончив диктовать статью, Нагель, положил трубку телефонного аппарата и стремительно поднялся, в этот момент аппарат зазвенел, но Нагель махнув рукой сказал: После, – и затворил дверь гостиничного номера. Павел едва поспевал за его быстрым шагом и речью. Они вышли на улицу, но пролетку брать не стали.

–

Немного пройдемся, подышим воздухом, – сказал Нагель.

Погода стояла изумительная: ветер едва шелестел листьями деревьев, редкие тучи заслоняли жаркое летнее солнце, цокая подковами по улице проехала пролетка, следом раздался и стал приближаться шум мотора. Павел слушал рассказ Нагеля о фантастической идее организовать новый пробег, на этот раз в Италию и подняться на машине к Везувию. Звук приближающейся машины тем временем нарастал, неожиданно скрипнукли тормоза и прогудел клаксон, Павел обернулся на звук и замер. У тротуара остановился кровавый Бельвиль, за рулем сидела княгиня Долгорукая, рядом с ней мужчина в мундире ротмистра, а на заднем сидении блондинка виденная Павлом в Михайловском манеже перед стартом. Ее фиалковые глаза с интересом остановились на Павле.

–

Господа, позвольте вас, как безлошадных подвести, – воскликнула княгиня, – Андрей Платонович, может вы представите вашего друга.

–

С удовольствием, Софья Алексеевна! – ответил Нагель, – Знакомьтесь, Павел Анатольевич Соболев, ведущий конструктор самодвижущихся экипажей для армии, мой механик, сменный водитель и добрый друг. Павел Анатольевич, перед вами княгиня Софья Алексеевна Долгорукая, ее муж князь Петр Александрович Долгоруков, ротмистр конногвардейского полка, и Анастасия Михайловна Белявская, насколько мне известно художница авангардистка, весьма известная в определенных кругах.

Княгиня улыбнувшись кивнула.

–

И куда вы, Андрей Платонович с вашим другом направляетесь?

–

Собирались отобедать, я знаю здесь одно чудесное местечко, – признался Нагель.

–

У меня к вам встречное предложение, – сказала княгиня, – князь Петр Петрович Волконскийдает обед, и я просто уверена, что он будет счастлив вас увидеть, поэтому присоединяйтесь к нашей компании.

–

С удовольствием, – ответил Нагель забираясь в роскошный автомобиль.

Павел очарованно смотрел на Анастасию Михайловну, и едва сумел отвести взгляд усаживаясь в автомобиль.

Как оказалось, Нагелю пытались дозвониться и пригласить на обед, но это оказалось совершенно невозможно из-за того, что линия оказалась непрерывно занята. Хозяин дома, князь Волконский оказался крайне интересным собеседником и поклонником автомобилей. В его гараже стоял черный «Руссо-Балт» и «Мерседес», на обоих автомобилях красовались знаки дипломатического ведомства. Князь выразил желание, последовать в Петербург в след за колонной автопробега на своем автомобиле, а также пригласил гостей остаться у него. Что касается ротмистра Долгорукова, то был он хмур, много пил и иногда неприятно громко смеялся.

Князь Петр Петрович Волконский оказался необыкновенно разносторонним в увлечениях, и узнав, что Анастасия Михайловна художница авангардистка, спросил, известно ли ей о художественном обществе «Бубновый валет».

–

Я слышала, что в обществе состоят Ларионов и Машков, но работ их почти не видела, – призналась Анастасия Михайловна.

–

Это можно устроить, я знаком со многими художниками и знаю, что как раз сейчас они готовят выставку, – князь обвел взглядом присутствовавших за столом и спросил, – Кто хочет присоединиться?

Ротмистр скривившись отрицательно покачал головой.

–

Покорнейше благодарю, мне как кавалеристу ипподром интереснее.

Занят оказался и Нагель, зато Павел, Анастасия Михайловна и Софья Алексеевна с радостью согласились.

Живопись Ларионова и Машкова, показалась Павлу грубой и шокирующей. Он задумался; «Неужели Анастасия пишет подобные картины» .

Анастасия заметив отношение Павла спросила:

–

Наверное это вам неинтересно?

–

Любопытно, но на мой взгляд живопись должна нести красоту.

–

Я с вами полностью согласна, – воскликнула девушка, – В мире столько прекрасного!

–

Мог бы я посмотреть ваши работы? – спросил Павел.

–

Конечно, – не без смущения ответила девушка.

Три дня отдыха в доме гостеприимного князя пролетели совершенно незаметно, до финиша оставалось всего только два этапа, и спустя два дня пасмурный Петербург встретил участников пробега на своих улицах. Автомобиль княгини по прибытию в Петербург, был усыпан цветами поклонников, что касается Павла и Андрея, то их «Руссо-Балт» прошел трассу без поломок, и добрался до финиша без штрафных очков получив приз от

«Императорского Автомобильного Общества России», главный же приз и все первые места, достались команде «Мерседес». После вручения призов состоялся банкет участников пробега с присутствием августейших особ.

На следующий после банкета день, Павел посетил мастерскую Анастасии и был приятно поражен картинами. Они оказались схожи с его чертежами, но только наполнены светом и красками. Замысловатые круги изменяясь в цвете перерастали в окружности и шары, из-за которых выглядывали забавные клоунские лица.

–

Вам нравится, только отвечайте честно!

–

Мог-бы я приобрести какую-нибудь из ваших работ?

–

Какую?

–

Вот эту, – Павел указал на разноцветно радужное соединение геометрических фигур..– Забирайте, это мой вам подарок, и я хотела-бы посмотреть то, над чем вы работаете. – Мои работы в черно белом цвете, математически обоснованы, поэтому покажутся вам скучными и неинтересными, – вздохнул Павел.

–

Откуда вы это знаете? В каждой работе есть мысль и смысл, если она не является безумнымкопированием.

–

В таком случае, мои работы являются предметом для копирования, – улыбнулся Павел.Анастасия всмотрелось в его лицо и вдруг осознала насколько оно красивое. Серые добрые глаза, обрамленные темными ресницами, смуглая кожа лица, открытая улыбка, сильные руки покрытые коричневым загаром.

Чертежи Павла показались Анастасии чем-то фантастическим и она робко спросила:

–

Наверное мои работы выглядят совсем по детски наивными?

–

Они прекрасно красивые и жизнеутверждающие!

–

Правда? – недоверчиво улыбнулась Анастасия.

–

Анастасия Михайловна, уверяю, что я никогда не посмею вам солгать, – заверил Павел.Анастасия заглянула ему в глаза и поверила. Они прошли в комнату и Павел увидев рояль спросил:

–

Вы играете?

–

Нет, у меня не получилось, а вы?

–

Немного.

–

Сыграйте, – попросила Настя.

–

Может в следующий раз.

–

Вы спешите?

Павел вздохнул.

–

Обещал Нагелю. Ожидается автопробег и очень серьезный: Рига – Берлин – Дрезден – Сен-Готард – Рим – Неаполь – Берлин – Петербург.

–

Мне ничего об этом неизвестно.

Я сам только вчера от Нагеля узнал, что мы оказывается должны покорить еще и Везувий. – Вы, шутите? – Нисколько.

–

Когда старт?

–

Пятнадцатого августа.

–

Так скоро!

Павел уловил в голосе девушки тревогу, и поспешил успокоить.

–

Не беспокойтесь.

–

Обещайте по крайней мере позвонить.

–

Обещаю, – улыбнулся Павел прощаясь.

Чудесная летняя погода стояла в Петербурге и под стать погоде настроение у Павла.

Взглянув на часы решил взять извозчика. Нагеля застал в редакционном отделе журнала «Автомобилист». Вооружившись красным карандашом Андрей Платонович правил статью.

–

Ну наконец-то, – воскликнул Нагель вскакивая из-за стола. – Я договорился с дирекцией

«Руссо-Балта» и нам предоставят все необходимое для подготовки автомобиля к пробегу.

Едем сейчас-же, – воскликнул Андрей Платонович увлекая Павла к выходу из редакции. Взобраться на Везувий по дороге утопающей в грязи оказалось не так трудно, как спуститься. Автомобиль прыгая на глубоких рытвинах и рискую сорваться в пропасть норовил разогнаться. Ручной механический тормоз действовал только на задние колеса, и барабаны быстро перегревшись задымились. Заметив это Павел прокричал:

–

Андрей Платонович немедленно остановите машину.

–

А что случилось, – невозмутимо спросил Нагель.

–

Еще немного и мы останемся без тормозов.

Оглушительный хлопок заставил вздрогнуть, машину понесло к краю пропасти. Вытянув рычаг тормоза до упора Нагель остановил автомобиль. Вышли из машины и осмотрели. Одна из задних шин от сильного перегрева лопнула, тормозные барабаны шипели под редкими каплями дождя. Нагель вытер пот со лба и улыбнулся.

–

Павел Анатольевич, обратите внимание, что лопнула иностранная шина, а нашей отечественной ничего не сделалось.

Поменяли шину и дальше спускались делая частые остановки.

После автопробега в Монте-Карло, Государь Император наградил Нагеля орденом Святой Анны третьей степени.

–

От тебя опять пахнет бензином, а твои руки похожи на руки кочегара, – сказала как-то Анастасия.

–

Техника, – пожал плечами Павел, – невозможно оставаться с чистыми руками.

–

У Андрея Платоновича руки чистые. Ты делаешь за него всю грязную работу, а все награды достаются ему.

Павел помрачнел, а Анастасия погладив его руку, сказала:

–

Ладно, забудь. Делай так, как тебе нравится.

Надвигался очередной автопробег и Нагель поторапливал. В его поведении появилось нечто барское и пренебрежительное, и это все больше раздражало Павла. Не выдержав какой-то мелкой придирки, Павел вытерев промасленной ветошью руки сказал:

–

Я умываю руки, и хлопнув дверью ушел.

Павел возвратился к работе в конструкторском бюро военного ведомства. Жизнь обрела размеренный ход, и они все чаще встречались с Анастасией. Немного времени спустя Павел сделал предложение и они обвенчались. Спустя год родились девочки близняшки Маша и Саша.

С началом войны, международные автопробеги прекратились. Ситуация на фронте складывалась неблагоприятная, немцы приближались к Петрограду, поэтому РБВЗ прекратил выпуск машин, оборудование завода демонтировав эвакуировали, разработку отечественных бронемашин остановили, а Павла направили на краткосрочные офицерские курсы. Учили стрелять, маршировать, командовать солдатами и приемам рукопашного боя.

–

Курсант Соболев, вас вызывают в штаб, – сказал вестовой унтер.

Оправив гимнастерку Павел направился в штаб.

–

В приемной начальника курсов сидел средних лет полковник, на кителе которого блестели награды. Павел вытянулся по стойке смирно.

–

Соболев Павел Анатольевич?

–

Так точно Ваше благородие.

–

Добржанский Александр Николаевич, – представился офицер протягивая руку, – командир Первой автомобильной пулеметной роты. Я ознакомился с вашими работами в области броне мобилей и нахожу их в высшей степени интересными. Я слышал, на следующей неделе у вас выпуск?

–

Так точно, Ваше благородие.

–

Ах оставьте это, – поморщился полковник, – называйте меня по имени отчеству. Я собираюсь вас взять в свою команду, вы не против? – Никак нет.

–

Отлично, я добьюсь вашего ускоренного выпуска.

Брусиловский прорыв

Колонна из трех новеньких броневиков изготовленных на Путиловском заводе на базе американских грузовиков Гарфорд, натужно гудя моторами тянулась к передовой. Еще не до конца растаявший снег, смешавшись с грязью образовал на дороге непролазную кашу. По обочинам, вокруг поверженных столбов вились мотки ржавых телеграфных проводов, валялись пустые патронные ящики и поломанные телеги. Павел, назначенный командиром одной из машин, высунувшись из люка наблюдал за устало месившими грязь пехотинцами. Многие из солдат останавливались, с любопытством смотрели на бронированные машины и приветствовали.

–

Здравия желаю, ваше благородие, – кричали они.

–

Здорово молодцы! – отвечал Павел, и махал рукою.

Машину трясло и кидало. Постепенно дорога начала подниматься в гору и сразу стало суше. Павел сверился по карте. До линии фронта оставалось несколько километров. В далекую и ленивую винтовочную трескотня иногда вклинивались одиночные разрывы снарядов. Инфантерия дымя махоркой благодушно месила грязь Иногда встречались встречные подводы и грузовики с ранеными. Юго-Западный фронт насыщенный техникой и людским пополнением, пробивший оборону и отбросивший австрияков на многие километры, почивал на лаврах победителей.

Постепенно интенсивность стрельбы начала нарастать, и навстречу стали попадаться растерянные солдаты. «Немцы, прорыв». – эти слова тревожно разносились вокруг и колонна солдат идущих в сторону фронта замедлила ход. Павел взглянул на карту: впереди ожидалась река и мост. На шоссе стало свободнее и головная машина прибавила ход. Вот и конец подъема, за которым крутой спуск. Павел обомлел: сине-зеленые мундиры австрияков заполонившие мост переползая через реку, и заходили в тыл наших окопов вытянувшихся вдоль реки. Передняя машина крякнув передачей пошла на спуск и застрочили все ее пулеметы.

–

Стоп машина, – закричал Павел, – орудие к бою. Фугасный заряжай.

Грохнувший выстрел оглушил. На какое-то время густой пороховой дым окутал броневик. Павел выглянул в смотровую щель. Выпущенный снаряд угодил в центр моста разметав фигурки солдат. Тем временем идущий первым броне мобил штабс-капитана Сыробоярского, разогнавшийся на спуске на полном ходу врезался в ряды атакующих австрияков и начал их давить, поливая из пулеметов. Павел отдал команду и его броневик поспешил на помощь. Замыкающий броневик влетел на мост, но неловко разворачиваясь свалился в воду, от удара отлетела броне плита. Павел не думая выпрыгнул из машины и бросился на помощь товарищам, собираясь нырнуть в воду. В этот момент что-то обожгло и откинуло на землю. Грохнула с неприятельской стороны пушка и от броневика Павла, не перестающего стрелять отлетело колесо. Тем временем офицеры уже поднимали солдат в контр-атаку, а австрияки начали отходить.

Павел поднялся, онемевшая рука сочилась кровью, голова кружилась, в ушах стоял гул.

Подбежали санитары, окружили солдаты. Павел покачнулся теряя сознание, но ему не дали упасть подхватив под руки.

–

Как вы ловко Павел Анатольевич! – воскликнул штабс-капитан, – я представлю вас к награде.

Павел получил ранение в плечо и руку. За успешно проведенную атаку награжден Георгием четвертой степени, произведен в чин поручика и отправлен на излечение в Петроградский госпиталь. По выписке, предоставили отпуск по ранению.

В феврале 1917 года переполненный вооруженными солдатами Петроград бурлил революционным негодованием. Окружавшие Государя либералы демократы, вместо того, что-бы поддержать, уговорили Государя отречься от престола. Временное правительство объявило об амнистии, и уголовники всех мастей, а с ними и политические заключенные оказались на улицах столицы, еще больше накалив обстановку.

Апофеозом ко всему явилось возвращение Ленина в Россию. Финляндский вокзал оказался оцеплен солдатами, пропускали только по особым пригласительным. Обутого в огромные ботинки Ленина, запутавшегося в полах собственного пальто, встречающие подхватили на руки и поволокли выступать.

Ленин говорил о мире без аннексий и контрибуций, об империалистах затеявших войну и капиталистах жиреющих на крови пролетариата, об угнетении масс и необходимости взятия пролетариатом власти в свои руки. Его слушали, солдаты лузгая семечки и сплевывая шелуху на перрон одобрительно кивали соглашаясь. И зазмеилась измена. На Невском, оккупированном скуластыми селедочницами солдаты торговавшие папиросами обсуждали возможность уехать домой. «Нешто немец до Тамбова дойдет» вопрошали они.

В городе тем временем, начались погромы околоточных участков. Население много и чсто пело революционные песни, митинги, демонстрации. Дамы из высшего общества, идя в ногу со временем украшали платья красными бантами прикрепляя сверху брильянты. Правительство Керенского безостановочно говорило о войне до победного конца, но это было совсем не то, что хотели слушать массы.

Совет рабочих и солдатских депутатов, в котором кстати не было ни одного солдата или рабочего заявлял о неизбежности классовой борьбы, о земле, которую надо передать крестьянам, а фабрики рабочим, называя буржуазию виновницей всех бед призывая ее физически уничтожить. Экспроприация экспроприаторов, так назывались грабежи и часто было непонятно, кто за этим стоит, то ли выпущенные из тюрем уголовники, то ли большевики.

Мирные демонстрации с песнями и транспарантами о равенстве и братстве продолжались до октября, а в октябре, большевики занимавшие меньшинство в думе, собрав дезертиров и матросское отребье, захватили Зимний дворец и распустили Временное правительство. Последовали решения и постановления, среди которых запрет демонстраций и манифестаций. Еще вчера бурлящий митингами и манифестациями Петроград остолбенел от такой наглости: «Неужели будут стрелять» – вопрошали недовольные, в том числе и начавшие голодать рабочие.

Пятого января колонны протестующих, по некоторым оценкам численностью до шестидесяти тысяч человек устремились к Невскому проспекту. В разных местах большевики установили заграждения и вооруженных солдат разделив участников. Когда безоружная колонна подошла к перекрестку Литейного и Невского проспекта, установленные на чердаках и крышах пулеметы открыли огонь на поражение. Демонстранты в ужасе разбежались, и город в страхе затих.

Упрочивая свое положение, большевики национализировали банки и разграбили ячейки частных вкладчиков, а в след за этим принялись закрывать неугодные газеты.

По улицам зарастающего мусором города колесили грузовики с голосящими тырныцинал матросами, орды солдат громили винные лавки, склады и магазины, упившись в собственной блевотине валялись на мостовой, с офицеров срывали погоны, город кишел уголовниками.

Перепуганные лавочники закрыли магазины и в городе появились трудности с продовольствием. Среди гор отбросов копошились крысы и люди.

Окончились дрова и в Петербургской квартире Соболевых стало холодно. Маша и Саша укрывшись двумя одеялами спали не раздеваясь. Павел не рисковал одевать офицерский мундир, а выходил из дома в штатском, меняя немногие драгоценности на хлеб. На стенах домов появились большевистские указы об обязательной регистрации всех офицеров. По слухам, не все из этой регистрации возвращались домой. В один из дней подходя к дому, Павел встретил домоуправляющего. Воровато озираясь по сторонам домоуправляющий свистя шепотом сказал:

–

Приходили товарищи из комитета, и спрашивали, не проживает ли в доме кто из офицеров. Павел Анатольевич, я знаю, что вы мобилизованный инженер, поэтому так им и сказал, но честное слово лучше вам отсюда на время уехать. Они придут и скорее всего этой ночью.

–

Зачем?

–

Будут обыск делать – искать оружие, ну и конечно ценности из тех что найдут экспроприируют. Только я вам ничего не говорил.

–

Спасибо, не беспокойтесь.

Павел поднялся в квартиру, Анастасия встретив в прихожой, прижалась всем телом, – надо уезжать, я боюсь за девочек. Павел осторожно высвободился из объятий.

–

Собираемся.

Заглянул в гардеробный шкаф и на глаза попалось теплое кожаное пальто, местами запачканное моторным маслом. Последний раз одевал его в автопробеге, выезжая из Петербурга в Монте-Карло, – как давно и как совсем недавно это было. В одном из карманов нашел пропуск на Путиловский завод. Прицепил на лацкан красный бант, посмотрел на себя в зеркало и хмыкнул. Поискал и нашел кожаный картуз с опускающимися ушами. Настя войдя в комнату всплеснула руками.

–

Вылитый большевик!

–

Будь дома, я за извозчиком.

Вечерело, колючий ветер со снегом бил в лицо. С извозчиками в городе в последнее время было не очень. Павел поднял воротник, засунул руки в карманы и отправился к ближайшей гостинице. Извозчик с сомнением посмотрел на Павла, Павел достал серебряный рубль, и выражение лица извозчика изменилось.

–

Отвезешь на Николаевский вокзал, получишь еще два.

–

Отвезу барин.

–

Заберем семью, – со мной жена и две девочки.

Перрон и вокзал оказались забиты отъезжающими, курсировали красноармейцы, в какой-то момент Павел поймал взгляд патрульного на себе, но стоящий рядом молодой человек в офицерской шинели показался патрульному более интересен.

Ехали третьим классом, насквозь прокуренном и забитом дезертирами, демобилизованными и базарными торговками. Сплевывая на пол семечки, пассажиры говорили о событиях, и рассуждали когда начнется дележ имущества богатеев.

Судя по разговорам, многие уже поделили помещичьи усадьбы, порезав племенной скот на мясо, крыши и двери растащили, а дома сожгли. От таких разговоров становилось неуютно, а особенно от неприязненных взглядов бросаемых скуластыми бабами на одетую по-барски Настю и девочек. Павел говорил мало, сказал, что механик, а жена учительница, едут в Крым к родне. Вагон постепенно пустел, но в какой-то момент заполнился демобилизованными казаками. Говорили они мало, а больше молчали. Старшим среди них седовласый дед с россыпью георгиевских бантов на груди, с серебряным галуном под хорунжего вдоль погон. Оценивающе стрельнул в Павла серым острым взглядом, спросил:

–

Воевали ваше благородие?

Отвечать не хотелось, Павел нехотя кивнул.

–

Какой фронт? – спросил дед.

–

Юго-Западный.

–

И мы оттуда.

–

Демобилизовали?

–

Отпуск по ранению.

–

А в каком полку служили?

–

Первая автомобильная пулеметная рота.

Что-то во взгляде серых скрытых кустистыми бровями глаз изменилось – На реке Двина в бою участвовали?

–

Было дело, – кивнул Павел.

–

Так это вы тогда мост под австрияками пробили! – обрадовался дед, – Вас тогда ранило, я вас помню подпоручик, а я думаю, чем вы мне знакомы. Геройски вы тогда, если бы не ваша атака, смяло бы наш полк. Я вас помню, ваш благородие, вас тогда в плечо и руку ранило, а взрывом контузило, а броневик ваш, что в реку упал наши казаки после вытащили. Вы тогда такой закопченый были.