Теплый свет

Размер шрифта: 13

Какой сегодня добрый, тёплый свет!
В безлюдном парке мой визит случаен,
Как листья под ногами – ворох лет,
Течения которых мы не замечаем.

Какая тишь! Летит последний лист,
А ветерок вдруг потянул прохладой,
Прозрачен воздух осени и чист —
Замри, мгновенье! Лучшего не надо.

Но всемогущий времени поток
Нельзя заставить ни на миг прерваться —
Ещё бы взгляд, ещё бы вдох, глоток!
Но бесконечным быть не может счастье.

Так пусть же дольше льётся тёплый свет,
Остаток этой жизни освещая,
А что ушло, к тому возврата нет,
Как невозможна осень без печали.

Светить всегда, светить везде
О книге стихов Игоря Отчика «Тёплый свет»

После того, как в конце прошлого века жанр поэмы по ряду причин практически полностью перестал быть востребованным, у поэтов по большому счету осталось лишь два способа собирать поэтические книги. Первый – так называемый «концептуальный» сборник, стихи в котором объединены общим сюжетом или внешними, фабульными темами. Грубо говоря, такой тип книг можно назвать раздробленными поэмами, поэмами с неочевидными связями и «сожжёнными мостиками». Второй же способ – объединить стихи общей лирической темой или одним настроением.

Игорь Отчик сопрягает в «Теплом свете» оба этих способа в один, да и от поэм не отворачивается (правда, одной и в конце, но все же). В итоге получается крайне разносторонняя и очень щедрая по отношению к читателю книга, в которой так много всего, что хватило бы на несколько увесистых томов. Собственно, это и не сборник в традиционном смысле этого слова, но действительно «книга стихов». А если точнее – натурально, собрание сочинений под одной обложкой, в котором нашлось место:

– циклу посвящений людям искусства «Творчество» – как друзьям, близким и знакомым поэта, так и великим людям прошлого, которые его вдохновляют (стихотворения «Художник», «Музыкант», «Какой прекрасный фильм!», «Певунья» и др.);

– большому циклу ностальгических стихов о детстве-юности и малой родине «Отблески былого» (стихотворения «Такое кино», «Простая радость», «Крылья журавля», «Ястребенок» и др.) Nota bene: именно эта лирическая тема является в сборнике превалирующей, так или иначе прорастая и в ряде других текстов;

– гуманистическому циклу о дружбе и бережном отношении ко всему живому «Музыка строф» (стихотворения «Песня любви», «Люди хорошие», «Любовь к животным и цветам» и др.);

– циклу о временах года «Двенадцать месяцев»;

– циклу о предназначении поэта и поэзии (стихотворения «Вдохновение», «Чаша», «В поисках шедевра», «Цена успеха» и др.);

– циклу по-доброму иронических стихов «Стихи с улыбкой» (стихотворения «Простой вопрос», «Охота к перемене мест», «Редька и морковь» и др.);

– циклу поэтических травелогов «По странам и континентам» (стихотворения «Мечты об Океании», «Этот город», «Диалоги о Париже», «Швейцария» и др.);

– любовному циклу с маяковским названием «О главном», причём – с разнополыми лирическими героями (стихотворения «Случайно вспомнилось», «Сила красоты», «Семейное счастье» и др.);

– четырем циклам элегической философской лирики с разными оттенками – «Отзвуки бытия», «Мысль и слово», «Думы о разном» и «Осень жизни» (стихотворения «Юнга», «Эпоха книги», «Медвежий ковш», «Старая яблоня», «Третий глаз», «Покой и воля» и др.);

– монументальной историко-социальной поэме «Думы о былом» о закате Советского Союза и причинах, приведших к нему.

Таким образом, «Теплый свет» можно открывать на подходящей к вашему настроению и внутреннему состоянию теме-странице – и нужные подходящие строки обязательно откликнутся, отзовутся:

Вдруг зашумит о тревожном листва, Словно окатит волною прибоя, И зарождаются в сердце слова, Что продиктованы чистой любовью. Ветра глоток заклокочет в груди, Душу наполнив восторгом суровым. Родина строгая! Вымолви слово – Что впереди?

Также важно отметить, что автор ощутимо тяготеет именно к лироэпосу, поэтому целый ряд стихотворений сборника – отдельные законченные мини-истории с собственными сюжетами и героями. Почти новеллы в стихах. Стихия Отчика, таким образом – нарративная поэзия, порой притчевая, порой даже несколько басенная. При этом не сказать, что автор совсем чурается стихотворений бессюжетных, собственно лирических. Но доминанта книги – именно эпос.

Отсюда, кстати, растут и две стилистические парадигмы поэзии Отчика. Во-первых, она очень традиционная – точная, строгая и всегда в силлабо-тонике. Потому что сюжетность не прощает ни рискованных формальных (и формульных) экспериментов, ни тем более расхлябанности. А во-вторых, целый ряд стихотворений сборника – относительно продолжительный и многострофный. Автор уверенно чувствует себя на длинной дистанции, дыхание его не сбивается, что редкость. И что тоже обусловлено творческой задачей – полноценный сюжет не уместить, допустим, в две-три строфы.

Наконец, несомненное достоинство книги Игоря Отчика в том, что она по-настоящему благожелательна к читателю – без снобизма или желания шокировать, удивить любыми способами. Действительно, это именно теплый свет: по Отчику, главное – не прятаться от него, держать глаза и сердце открытыми. Ибо, как писала когда- то Марина Цветаева, грех не в темноте, а в нежелании света.

Иван Родионов литературный критик

Творчество

Пускай поёт душа!

Сергею Толстому

Когда на гладь морской волны
ложится отблеск лунный,
И южной ночи тишина
чертовски хороша,
Рука твоя, лаская гриф,
перебирает струны,
И, набирая высоту,
парит твоя душа.

Ты счастлив, милый дуралей,
и ты не понимаешь,
Что тему новую свою
так искренне ведёшь,
Пока ни горя, ни беды,
ни зависти не знаешь
И музу-музыку свою
не продаёшь за грош.

Ты слышишь? Где-то в небесах
мотив волшебный льётся —
Лови его! Струне души
умолкнуть не давай —
Пускай поёт она, душа,
пока душе поётся,
Покуда в ней ещё цветёт
благословенный май.

Пусть освещает жизнь твою
надежды тёплый лучик,
И пусть гитарная струна
звенеть не устаёт,
Чтоб сделать этот грешный мир
хотя б на ноту лучше.
Так пусть поёт твоя душа
и просится в полёт!

Художник

Славе Лисенкову

Открылась дверь, и странная фигура
Вошла, качнувшись, в наш невзрачный дом.
С тяжёлым вздохом, исподлобья, хмуро:
«Здорово, граф!» – бормочет он с трудом.

Багровый нос, нечёсаные патлы,
Пиджак потёртый, порванный карман:
«Сидите здесь… Но вы не виноваты.
И не понять вам, почему я пьян!»

В промокших башмаках – попал под дождик:
«Молчи, графиня! Я тебя люблю…
Скажи мне, граф, хороший я художник?
Давай стакан, я и тебе налью…»

Он мрачен, хоть с утра опохмелился,
В его кармане булькает портвейн:
«Молчите! Я во Франции учился —
Эль Греко, Рафаэль, Рембрандт ван Рейн…

Я знаю всех! Я раньше жил в Париже,
Философа Платона изучал,
Я на Монмартре жил, под самой крышей,
И рисовал их Северный вокзал…

Да, я запил. Набрался как скотина.
Мне надо выпить, а потом уснуть…
Вот северный этюд. Купи картину —
Я не продам её кому-нибудь.

Цена ей скоро будет – миллионы!
Ван Гога не ценили, дураки, —
И за моими на аукционах
Потом гоняться будут знатоки.

Я жил не зря. И я не хмырь пропащий!
Мои картины – память обо мне».
…И вышел он под дождик моросящий —
С рублёвками в руке, с побелкой на спине…

Музыкант

Сергею Батову

Мой друг играет для души на стареньком кларнете,
За нотой нотою узор синкоповый плетёт
В тот редкий час, когда уютно людям на планете,
Когда вечерняя заря над городом цветёт.

Сыграй, Сергей, и для друзей – они так редко рядом,
И наши встречи коротки. Отозвалась душа
На звуки музыки твоей, на дружеские взгляды —
Мы отплываем за тобой, Серёга, не спеша.

Мы будем плыть в голубизне и переливах блюза,
Чтобы развеять грусть-тоску скучающих сердец,
Чтоб позабыть хотя б на час заботы и обузы.
Играй, Сергей, ты наших душ и лекарь, и ловец!

Пускай укачивают нас импровизаций волны,
Пусть бархатистый баритон уносит в небеса,
И этот бездуховный мир гармонией наполнит,
А мы доверимся ему, как в детстве чудесам.

Играй, Сергей! И пусть тебе живётся как поётся,
И чудо-дудочке своей умолкнуть не давай —
Пускай негромкий голосок её над миром льётся.
Давай, Серёга, звонче ноты выдувай!

Какой прекрасный фильм!

Эльдару Рязанову

Какой прекрасный фильм! Кто создал это чудо?
Скажи, кто этой правды жизненной творец?
Ведь это наше всё, а не из Голливуда —
Сюжет душевный, положительный конец.

Кто создал этот мир, чудесный и реальный?
Как ухитрился из актёров выжать страсть?
Как смог поставить монолог исповедальный,
Чтоб публика прониклась и всплакнула всласть?

Как подобрал живую музыку к картине
И композитора сумел мечтой увлечь,
Чтобы поднять нас над корыстью и рутиной,
Чтобы сердца и души красотой обжечь?

Как из поэта выжал искренние строки,
Чтоб за столом их дружно пел простой народ?
Пусть наш народ и не оценит слог высокий,
Но песню добрую, коль выпьет, запоёт!

А сколько раз он оператора обидел!
Чтоб на экран сценарий точно перенёс,
И снял все сцены так, как он хотел и видел —
Как всё задумал этот воспалённый мозг.

Как он сумел вдохнуть в героев жизнь, витальность,
Чтоб вызвать в нас сердечный вздох и добрый смех?
Как смог в придуманную им кинореальность
Вместить всё то, что на душе у нас у всех?

А сколько нервов потерял из-за цензуры!
Обидно вспоминать, хоть было и давно,
А ныне эти фильмы – памятник культуры.
…Но как валил народ на прежнее кино!

Играй, актёр!

О, как блестяще он сыграл большую роль
В спектакле лучшего на свете режиссёра!
Он царствовал на главной сцене как король —
Завидна и ярка профессия актёра!

Им восхищаются, он на устах у всех,
От счастья у бедняги просто сносит «крышу»:
Его триумф и оглушительный успех
Ему по праву и таланту послан свыше.

Жизнь удалась! Но почему-то с каждым днём
Былых восторгов меньше, гром оваций тише,
И почему-то журналисты не о нём,
А о другом актёре восхищённо пишут.

И вот он публикой капризной подзабыт,
И смыта временем его былая слава,
Семья распалась, и его ужасен быт,
И разъедает душу зависти отрава.

Как разорвать забвенья злую нить,
Соединившую вчера, сегодня, завтра?
Ведь он уже согласен страстно полюбить
Театр в себе, а не себя в театре!

Увы, актёр зависим как никто иной,
И существо бесправнее найдёшь едва ли.
В былые дни их хоронили за стеной,
И даже сам театр позорищем прозвали.

И остаётся только втихомолку пить
И ждать подачки от любого режиссёра,
И повторять уныло: быть или не быть? —
Как незавидна и горька судьба актёра!

О, как желал попасть он в этот коллектив!
Мечта всей жизни – быть на этой славной сцене —
Сбылась, а он талантлив, молод и красив,
И ветеранам стать готов достойной сменой.

Какие звёзды здесь, какие имена!
Здесь каждый знаменит и славою обласкан —
Их любит публика, их знает вся страна,
Их жизнь не прозябание, а чудо, сказка!

Но отчего актриса не сдержала слёз?
А на лице актёра зависти гримаса?
И неизменно всех волнующий вопрос:
Как выбраться из театрального запаса?

О, где же Гамлет мой?! – актёрской жизни цель.
Когда же, блин! и я Офелию сыграю?
Кому-то в помощь режиссёрская постель,
А кто-то вечно ждёт и остаётся с краю.

В обойму избранных чужому не попасть,
И дружбу водят здесь всегда не «за», а «против»,
Тирана-режиссёра безгранична власть —
Он по подмосткам их, как кукол глупых, водит.

Какие страсти за кулисами кипят!
Почище даже, чем в трагедиях Шекспира.
Но кто б из них театр ни проклинал стократ,
Сам не покинет лицедейства мира.

Актёр на сцене забывает о себе —
Отдавшись воле сумасброда-режиссёра,
Он раствориться вынужден в чужой судьбе,
И в этом суть и жуть профессии актёра.

Но тот, кто эту смесь волшебную вдохнул,
Кто монологом вызвал смех и слёзы зала,
Навек в пучине лицедейства утонул,
И эта страсть его навеки повязала.

И счастлив он в чужих эмоциях гореть —
Чтобы душа его огнём страстей пылала,
И в сотый раз переживать любовь и смерть,
И этого наркотика ему всё мало.

Он – Штирлиц, д’Артаньян, и Шурик, и Жеглов,
Его талант актёрский ценят миллионы,
Он заслужил их всенародную любовь,
И под овации выходит на поклоны.

И пусть была его дорога нелегка,
И пусть меняются пристрастия и моды,
Он на экране остаётся на века —
Герой-любовник или гений эпизода.

Он вновь на сцене и играет ту же роль
В спектакле лучшего на свете режиссёра.
И снова царствует на сцене как король —
Прекрасная профессия актёра!

Певунья

Елене Орловской

Она гитаре что-то тихо напевала,
И ей хотелось, как в волшебном сне,
Парить над городом с влюблёнными Шагала,
Лететь над морем с чайками Моне.

Она поэзией, как воздухом, дышала
И радостно вошла в тот чудный мир,
В котором музыка прекрасная звучала,
Где ждал её стихов и песен пир.

Певунье женского простого счастья мало —
Чуть прикоснувшись к золотой струне,
Она легко взмывает к чудесам Шагала
И чайкой вольною летит к Моне.

И этой радостью весь быт её пронизан,
Она встаёт с улыбкой поутру,
Овеянная серебристым лунным бризом,
Готовая гулять по ноябрю.

Никто не может возвратить судьбы начало,
Но ей, как прежде, хочется во сне
Лететь по воздуху с влюблёнными Шагала,
Парить над миром с чайками Моне.

Старый блюз

Ты помнишь, парень, тот давно забытый блюз?
С тех пор прошло лет тридцать восемь или семь —
Нет, я на прошлого химеры не молюсь,
Точнее говоря, я не молюсь совсем.

Я помню: ты играл нам этот странный блюз,
Никто не танцевал – мы слушали тебя,
Был горько-терпким тех времён ушедших вкус —
Уж так сложилась поколения судьба.

А он всё вертится в башке, тот давний блюз,
Хоть молодость прошла, и жизнь почти прошла,
И финиш близок, но его я не боюсь.
А как, скажи, сложились у тебя дела?

Играешь ли ты нашей молодости блюз?
Она прошла, мой друг, её нам не вернуть,
И время разорвало наш былой союз,
Но что поделаешь? У каждого свой путь.

Сыграй же снова нам тот старый добрый блюз,
И пусть он памятью о прошлом прозвучит.
Не сбросить с плеч прошедшей жизни груз,
Но как горчит его мелодия, горчит…

Картина на стене

Мой взгляд невольно привлекла картина:
В лучах заката – тундра, чахлый лес,
Болото, грязь, канава и купины,
А сверху – свет сияющих небес!

Картина эта – символ нашей жизни:
Есть высший мир над бренностью земной.
Художник! Ты ведь так и не был признан
Ни публикой капризной, ни страной.

Твоя рука, что так владела кистью,
Легла на грудь под крышкой гробовой,
А путь твой, незадачлив и извилист,
Проложен был беспутной головой.

Ты жил богемной, бесприютной жизнью,
Очаг семейный так и не зажёг,
Но женщины любили бескорыстно
Тебя за то, что дать другой не мог.

Ты бедность знал, житейскую непруху,
Запои, но и творческий азарт,
Когда огонь таланта, страсти, духа
Горел в твоих неистовых глазах.

И в эти Богом данные мгновенья,
Отринув здравомыслия покой,
Небесный дар любви и вдохновенья
Владел твоей всесильною рукой.

Ты, как сумел, распорядился даром,
Не праведником жил, но не во зле,
Ну а бессмертия иного не бывает —
Лишь след, что мы оставим на земле.

Любить прекрасное

Любить прекрасное – естественно и просто,
Как будто с восхищением глядеть на звёзды,
Как будто нежно гладить голову ребёнка,
Как будто слышать голос соловьиный звонкий.

Любить прекрасное – восторг и наслажденье!
Как будто видеть утра юного рожденье,
Когда встаёт из розовой постели солнце,
И тонкой кисеёй парок над речкой вьётся.

Любить прекрасное – безумно интересно!
Когда слова и музыка сложились в песню,
Когда душа от красоты шедевра тает
И где-то в небесах, счастливая, витает.

Любовь к прекрасному – немеркнущий источник
Той чистой радости, что дарит нам художник —
От ярких красок, образов и светотени
И красоты его талантливых творений.

Любовь к прекрасному – подарок людям Божий,
Который нас спасёт, утешит и поможет,
И нашу жизнь согреет добрым, тёплым светом —
Так будем благодарны же Ему за это!

Но сотворить прекрасное – всего прекрасней!
Кто создал красоту, тот прожил не напрасно —
Ведь он над временем безжалостным всевластен,
И только в этом чуде истинное счастье.

Отблески былого

Такое кино

Как ярко помнятся нам эпизоды детства! —
Как будто смотришь полноцветное кино,
В котором можно в каждую деталь вглядеться,
Хоть это было так немыслимо давно.

И вот из старой, полустёртой киноленты,
Пылившейся на дальней полке много лет,
Всплывают памяти случайные фрагменты
И льют из прошлого волшебный тёплый свет.

В те времена зимой подолгу выли вьюги,
И засыпало сонный городок до крыш,
Уроки отменяли школьные в округе,
Но вдруг однажды утром наступала тишь.

Как в классике, под голубыми небесами
На солнце искрились фигурные снега,
И кувыркалась в них счастливыми часами
И заливалась звонким смехом мелюзга.

Но вот весна. Я на высокой старой вербе
Из ветки вырезаю ножиком свисток,
Сияет ярко солнце в густо-синем небе,
Покачивает ветки свежий ветерок.

Вокруг посёлка всюду – не окинуть взглядом —
Безбрежные просторы голубой воды,
Я беззаботен, юн, мне ничего не надо,
И бело-розовым вокруг цветут сады.

Скорей бы лето! Выбегаю на крылечко —
Целует солнце белобрысый мой висок,
И вот уже купаюсь в нашей чистой речке
И падаю в горячий золотой песок.

А солнце светит мне сквозь розовые веки,
И тихо плещется у берега вода,
И в целом мире нет счастливей человека,
И не забыть мне эту радость никогда.

Вот где-то я в лесу, и золотые сосны
Уходят стройными стволами в высоту,
И кружит голову смолистый хвойный воздух,
И память детская вбирает красоту.

Похоже, это летний пионерский лагерь
Сосновым лесом окружён со всех сторон,
Лениво шевелятся над линейкой флаги,
И по утрам нас будит звонкий медный горн.

А вот и осень. Небеса чисты и сини,
Сентябрь-добряк тепло последнее принёс,
И паучки летят на тонкой паутине,
И лёгок трепет левитановских берёз.

Бредёшь из школы, загребая листья клёнов,
А на душе спокойно, грустно и светло,
И тихий городок, привычный и знакомый,
Тебе как будто улыбается тепло.

Как много памятного, детского, родного!
Как сердце радует и трогает оно!
Но в направлении одном ведёт дорога…
Включили в зале свет. Закончилось кино.

Простая радость

Отработан рейс.
Гудит всё тело,
На ладонях волдыри горят.
Привыкаю я к мужскому делу:
«Крепче будешь» – люди говорят.

Мне пятнадцать.
Выпачкан извёсткой,
В кузове грузовика стою.
Треплет ветер буйную причёску,
Холодит с разбегу грудь мою.

Свист в ушах!
Шофёр – бедовый малый!
Грузовик – как бешеный мустанг!
Я – весёлый, юный и удалый,
За спиной – рубашка будто флаг.

Сердце бьётся в яростном задоре —
Мне любое дело по плечу!
Опьянённый солнечным простором,
Сквозь цветущие поля лечу.

Воздух лугом скошенным настоян —
Милые полесские края!
Омываясь вашей красотою,
Начиналась здесь судьба моя.

Будет всё – удачи и невзгоды,
Только пусть со мною навсегда
Остаётся чистая природа,
Радость ветра, солнца и труда!

Крылья журавля

Мне с детства не хотелось постигать
Науку жизни грубой и рутинной.
Манило небо, я хотел летать,
Плыть над землёй за стаей журавлиной.

Но с каждым годом был всё дальше он,
Тот зов небесный, горькая потеря,
И всё сильнее действовал закон
Извечного земного притяженья.

В руках синица – вариантов нет,
Своей заботой я её согрею,
Спокойно доживу остаток лет,
Как будто ни о чём не сожалею.

И всё реальней под ногой земля…
Хочу коснуться крыльев журавля!

Ястребёнок

Давным-давно, когда я был ребёнком,
Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,
Я подобрал в овраге ястребёнка,
Голодного, со сломанным крылом.

Природой обручённый с небесами,
Злой и ершистый, он кусочки мяса ел
И дерзкими янтарными глазами
Он на спасителя без робости глядел.

Он небо знал! Зависимость как муку
Он принимал, и вместо крошек пирога
Клевал гордец ласкающую руку!
Во мне он видел только своего врага.

С тех пор мне память не даёт покоя:
Его неблагодарной злобностью взбешён,
Ударил я кормившею рукою!
Забыв о том, что слаб и беззащитен он.

Гортанно вскрикнув, с яростью во взоре,
Он прыгнул на меня! Не властвуя собой,
Я отшвырнул его, но он, себе на горе,
Отчаянно ввязался в безнадёжный бой.

Он из последних сил сопротивлялся,
Крыло своё больное жалко волочил,
Он убегал, он спрятаться пытался,
А я же, как безумный, бил его и бил!

Он вдруг упал, глаза его погасли,
Уже не помню, как я руку удержал.
Я весь дрожал, слезами обливался,
А он лежал…

Он выжил и окреп, и небо было радо,
Когда он улетал. Но он вернулся вдруг!
Мне большей благодарности не надо —
Я покормил его в последний раз из рук.

Давным-давно, когда я был ребёнком,
Не знавшим тонкой грани меж добром и злом,
Я подобрал в овраге ястребёнка…
С учителями мне тогда ещё везло.

Кумиры прошлых лет

Мы жили в том, давно ушедшем мире,
В котором было то, что радовало нас —
Певцы, артисты, звёзды и кумиры,
Чьей всенародной славы свет уже угас:

Гагарин, Магомаев, Даль, Харламов,
Борзов, Меньшов, Утёсов, Герман, Королёв,
Ротару, Яшин, Табаков, Ульянов,
Леонов, Евтушенко, Брумель, Куравлёв…

А как мы их шедевров новых ждали!
Когда сквозь пропаганды духоту
Мы воздухом их творчества дышали,
Подхватывая тексты песен на лету:

Жванецкий, Пугачёва, Окуджава,
Рязанов, Корбут, Визбор, Тихонов, Шукшин,
Третьяк, Титов, Лавров, Стрельцов, Папанов,
Высоцкий, Райкин, Роднина, Гайдай, Блохин…

Пусть были времена для шуток строги,
Но их таланты освещали нашу жизнь,
Для нас они – как символы эпохи,
Как непостроенный в те годы коммунизм:

Миронов, Пахмутова, Ободзинский,
Никулин, Пьеха, Власов, Рыбников, Кобзон,
Плисецкая, Федотов, Кикабидзе…
Как жаль, что слава их развеялась как сон!

С обложек старых, выцветших журналов
Они, весёлые, счастливые, глядят…
Как быстротечно время, как его нам мало!
Как горько, что его нельзя вернуть назад.

Малая родина

Где-то есть город, тихий как сон…
Роберт Рождественский

Есть в Полесье небольшой посёлок —
Детства школьного, наивного приют,
Прошлой жизни маленький осколок.
Люди в нём как в годы прежние живут.

В огородах вечная картошка,
Зреют сливы, груши, яблоки в саду,
Летом на обед у всех окрошка,
И привычны руки к сельскому труду.

Те же разговоры о рыбалке
И о том, что долго не было дождей.
Не спеша гуляют в старом парке
И не ждут подарков щедрых от вождей.

Россыпи кувшинок в тихой речке,
Плещется в ней беззаботно детвора,
Ключ под коврик прячут на крылечке,
Куры копошатся в уголке двора.

Георгинов звёзды в палисадах
И кусты сирени пыльной у ворот.
Здесь живут неброско, небогато,
Тихо жизнь провинциальная течёт.

Пополудни в городишке сонно —
Словно времени остановился бег,
Словно длится тот же век застойный,
И остался тем же, прежним, человек.

С детских лет всё знают друг про друга,
Даже то, чего сосед не знает сам,
Приодевшись, в клуб идут супруги,
Чинно кланяясь знакомым и друзьям.

А встают здесь рано, на рассвете,
Ведь с утра в хозяйстве дел невпроворот:
Требуют заботы дом и дети,
Куры, кролики, корова, огород…

В холода огонь пылает в печке,
Варят в чугунах картошку и борщи,
Тыквенную кашу, пшёнку, гречку,
Драники пекут, блины и куличи.

Хороша здесь осень золотая:
На полях горчит в кострах ботвы дымок,
Паутинки в воздухе летают,
И опавшая листва шуршит у ног.

На зиму готовятся соленья —
Бочки квашеной капусты, огурцов,
Банки с помидорами, вареньем
И мешки сушёных яблок и грибов.

А зимой снега лежат до крыши,
И ядрён рождественский мороз,
И торят сугробы чьи-то лыжи,
И рыбачить ходят мужики на плёс.

Кадки с фикусом, китайской розой
Умещались в тесных комнатах с трудом,
А картонное бельё, в снегу, с мороза,
Наполняло острой свежестью весь дом.

А весной луга до окоёма
Заливало талой голубой водой,
И калужницей была покрыта пойма,
И простор до горизонта – золотой!

А потом – счастливейшее лето!
Вот учебный год закончился – ура!
Солнцем жарким целый день согрета,
Радовалась вольной жизни детвора.

Стебельки аира нежные жевали
На дублинском старом памятном мосту
И солдатиком с него ныряли
В нашей тихой светлой речки чистоту.

Обжигал песок ступни босые,
С плеч и рук загар лохмотьями слезал,
И до ночи где-то нас носило,
Кто бы нас за это дома ни ругал.

И летел над поймой добрый аист,
Расправляя чёрно-белое крыло…
Как же здесь мне некогда мечталось!
Как же быстро детство школьное прошло!

Кляксы в тех линованных тетрадках,
И невыученный химии урок,
Из газет пилотки и рогатки,
И последний, выпускной звонок…

На земле наш срок, увы, недолог —
Не вернусь я в эти тихие края.
Пусть же мирно спит родной посёлок —
Маленькая родина моя.

Река детства

Как ностальгичны запахи речной воды,
Как памятно горчат кусты прибрежной ивы!
А я стою на берегу, ищу следы
Давным-давно ушедших дней неповторимых.

Сжимаю гибкой вербы веточку в руке,
И волны прошлого меня качают снова.
Какое счастье – годы детства на реке!
Они добра и жизнелюбия основа.

Я так любил её мальчишеской душой!
Я бегал к ней в любое время дня и года,
Я в ней себе подругу верную нашёл
И слился сердцем и душой с родной природой.

Давно посеребрила седина висок,
Но в памяти как отблеск счастья остаётся
Прозрачная волна и золотой песок,
В котором я лежу под жарким солнцем.

И разве можно эту реку чистую забыть?
Она осталась лучшей частью детства,
И до тех пор, покуда вьётся жизни нить,
Она течёт через мою судьбу и сердце.

Старые песни

Они звучат, воспоминаньям нашим вторя,
И в памяти остались, в прошлое маня.
Японок голоса о тёплом синем море
В моём наивном детстве трогали меня.

Грустила о любви царевна Несмеяна,
Благоухали свежих ландышей цветы,
Коктейли пряные тогда пил город пьяный
Под хит тех лет о королеве красоты.

И ось Земли вращали белые медведи,
Оставив романтичный след в моей судьбе,
А Пьеха пела песню о своём соседе,
Весь день игравшем на кларнете и трубе.

И царствовал на танцплощадках Ободзинский,
Высоцкий на магнитных записях хрипел,
Запиливались в хлам виниловые диски,
Но оставались точки после буквы «л»…

И замирало Подмосковье до рассвета,
Негромко добрый старый клён стучал в стекло,
И Верещагин пел про госпожу-победу,
А время между тем текло, текло…

Да, Саша Градский прав: как молоды мы были!
С тех пор завяли миллионы алых роз —
Хотя мы звуки этих песен не забыли,
Но ветер времени их далеко унёс.

И конюшину «Песняры» давно скосили,
В сиреневом тумане скрылись поезда,
И только в зимнем небе, небе тёмно-синем
Надежды светит незнакомая звезда.

Остался только миг меж будущим и прошлым,
И нам за временем летящим не успеть,
Но можем мы любить, и думать о хорошем,
И песни нашей молодости петь.

Виктору Татарскому

«Ригонды» старой теплится шкала настройки,
И мягко светится зелёный огонёк,
И голос слышится Татарского негромкий,
Читающего писем вязь неровных строк.

Ведь встреча с песней для кого-то добрый случай,
Чтобы на пройденного оглянуться путь
И вспомнить то, что было в жизни самым лучшим,
И над несбывшимся нечаянно всплакнуть.

Была случайной та единственная встреча —
Их свёл плацкартный в дальнем поезде вагон,
Но не забыть ей тот давнишний летний вечер,
Когда попутчиком ей оказался он.

Он, юный лейтенант, училище окончив,
По месту службы ехал во Владивосток,
Она же, получив в Москве диплом заочный, —
В какой-то небольшой поволжский городок.

Они о чём-то говорили целый вечер,
Чтоб не мешать соседям, снизив голоса,
И песенка звучала о случайной встрече,
И в душу ей глядели ясные глаза.

А утром плащик свой набросила на плечи
И вышла на промокший от дождя перрон,
А он помог ей вынести наружу вещи,
И плавно отошёл от станции вагон.

И не дала судьба им ни малейших шансов —
Ведь не было на новом месте адресов,
И след его в Приморье где-то затерялся,
И был недолгим гостем он девичьих снов.

А в жизни у неё всё вроде бы сложилось,
И ей по-женски не за что судьбу корить,
Но та нечаянная встреча не забылась,
И вот она ту песню просит повторить.

Ведь, может быть, в субботний этот добрый вечер
Татарского негромкий голос слышит он
И тоже вспоминает давнюю ту встречу
И утренний, под мелким дождиком, перрон…

Возвращение на круги

Стою на улице знакомого посёлка
И отыскать пытаюсь прошлого следы,
Из памяти извлечь ушедшего осколки…
Как много утекло с тех давних пор воды!

И возвращаться вроде бы нельзя на круги,
И нет в былое ни тропинки, ни пути,
Разъехались отсюда все друзья-подруги,
И ныне здесь людей знакомых не найти.

Мелькают лица неизвестные прохожих,
И жизнь для них вполне обычная течёт,
Им дела нет, что жил я здесь когда-то тоже
И знал всех местных пацанов наперечёт.

Как всё в округе кардинально изменилось!
Где прошлого приметы, милые черты?
Как будто наша та, былая жизнь приснилась,
И в этом городе не жил когда-то ты.

Здесь стало многое культурнее и лучше,
Ухожено, куда ни бросишь беглый взгляд,
Но из дырявой памяти мне светит лучик —
Я вижу то, что было много лет назад.

Увы, всё в прошлом. Возвращение на круги
Оставит на душе лишь сожаленья след —
Здесь всё другое: люди, запахи и звуки,
И в прошлое вернуться невозможно, нет.

Школьный альбом

Перелистываю старенький альбом —
Голос прошлого прерывист, слаб и зыбок,
Вспоминаю имена друзей с трудом,
Но вот этот точно помню фотоснимок:
Палисадник, георгины, чей-то дом
И сияние мальчишеских улыбок.

Ни тревоги, ни печали, ни следа —
Как наивны и открыты эти лица!
Мы не знали и не верили тогда
В то, что скоро юность улетит, как птица,
И что больше не вернёмся мы сюда,
И что этот миг уже не повторится.

Вот стоят они, красивы и горды,
И беспечно щурятся на ярком солнце,
Каждый весел, и никто не ждёт беды,
Но кого-то всё-таки она коснётся,
И останутся лишь в памяти следы…
Если б знать, как всё на деле обернётся!

А пока – распахнуты рубашки на груди!
Каждый крепок, как провинциальный мачо,
И не важно то, что́ было позади,
Потому что жизни путь едва лишь начат:
«Пацаны, у нас всё только впереди —
И надежды, и победы, и удачи!»

Погоди же, молодость, не уходи!
Ах, как сердце об ушедшем плачет…

Выпускная пора

Сирени лепестки на одиноких партах,
И непривычно тихий, опустевший класс,
В углу скучает туго свёрнутая карта,
И больше эти стены не увидят нас.

Заглядывают в окна молодые клёны,
Их листья лёгкий ветер шевелит чуть-чуть,
Всё странно, смутно, зыбко, неопределённо,
Одно лишь ясно, что былого не вернуть.

Кому-то эти классы долго были в тягость,
И с ними расстаётся он теперь без слёз,
Ведь юность неизменно порождает радость,
А выпускной свободу наконец принёс.

Забыты формулы, Ньютоны и глаголы,
И классики со стен бесстрастные глядят,
И надпись на доске: «Прощай, родная школа!»,
И кружит голову сирени аромат.

А мы уверенны, наивны и беспечны,
Ещё не чувствуем ни грусти, ни тоски,
Ни этой первой из безжалостных отсечек,
Что режут жизни невозвратные куски.

Осталась позади учебных дней рутина,
И холодком тревожным обдувает грудь,
Из бухты детства отплывают бригантины,
И каждая из них свой выбирает путь.

Как много в этих летних, светлых днях печали!
Прикрой глаза: всё было, кажется, вчера,
Когда мы бега времени не замечали.
Июнь, расцвет природы, выпускные вечера…

Первые каникулы

А вот ещё один полузабытый снимок:
Каникулы, студенчество, зима…
Беспечные, перед одной из вечеринок,
Хохочем как сошедшие с ума.

Девчата в шапочках давно ушедшей моды,
В забавных, сшитых в ателье пальто,
Ребята в мятых шапках кроличьей породы —
Теперь уже не носит их никто.

Как беззаботны эти молодые лица! —
Счастливее улыбок не найти,
И мысли нет, что это всё не повторится,
И скоро разойдутся их пути.

И что всё реже будут эти наши встречи,
И каждого своя закрутит жизнь…
Ну а сегодня будет развесёлый вечер —
Продлись, неповторимый миг, продлись!

Но он останется лишь вот на этом снимке —
Как нашей юности полузабытый след,
Как наши песни, фильмы, книги и пластинки,
Как память тех, давно прошедших лет.

Гляжу, и отчего-то сердце зазнобило,
И верить неохота в то, что жизнь прошла…
Ведь это было с нами всё, ребята, было!
Как ярко наша молодость цвела!

Золотые годы

Со всей страны в Москву приходят поезда,
Привычен шум Казанского вокзала…
Давно ли мы с тобой приехали сюда,
Наивные юнцы-провинциалы?

Нас радовал тогда студенческий билет,
И то, что мы – столичные студенты…
Как быстро пролетели пять московских лет! —
Как кадры многоцветной киноленты.

Нет, мы не долго были у Москвы в гостях,
И не была она нам нежной мамой —
Москва, ты оставалась при любых властях
Красивой, строгой, деловитой дамой.

Но от щедрот своих ты одаряла нас
Богатствами искусства и культуры,
И были радостью для наших жадных глаз
Шедевры вечные твоей архитектуры.

Как хороша столица с Воробьёвых гор!
Москвы-реки ленивые извивы,
И Лужники, и россыпь зданий, и простор,
И синева безбрежной перспективы!

Вблизи не рассмотреть черты её лица,
Но были нам как россыпи подарков
Её проспекты, шум Садового кольца,
Бульваров красота и зелень парков,

И знаменитая кремлёвская стена,
И пламя Неизвестному солдату,
И переулочков уютных тишина
В окрестностях старинного Арбата,

В Сокольниках осенних листьев вороха,
Прудов Измайловских зеркальный отсвет,
И дорогая для меня ВДНХ,
И символы Москвы – её высотки.

Ты открывалась нашим душам и глазам,
Ты нас, провинциалов, приютила,
И хоть не верила студенческим слезам,
Но жизни и профессии учила.

А были мы тогда моложе, горячей,
И жизнь весёлая была что надо:
Знакомства, встречи, вечеринки, звон мячей
И хвойный запах дальних стройотрядов,

И режущие с хрустом свежий лёд коньки,
И очереди в кассу на «Таганку»,
И над Москвой-рекой ночные огоньки,
И праздники, и дружеские пьянки.

Мы были молоды и на подъём легки:
Экскурсии, концерты, турпоходы…
А иногда, весной, в погожие деньки
Тайком срывались с лекций на природу,

А там уж нашему веселью края нет,
И от свободы просто сносит крышу:
«Гуляем, мужики! Семь бед – один ответ,
А сессия грехи студента спишет».

И хоть пугали ею в деканате нас,
И не давали спуску семинары,
Азартно резались ночами в преферанс,
И не смолкал в общаге звон гитары.

И под шальную вечеринок круговерть
Нередко вылетали из бюджета,
И приходилось до стипендии говеть,
Подсев на хлебно-чайную диету.

И этой жизни бесшабашной непокой
Нам стал привычным, близким и знакомым…
Но вот внезапно вечной времени рекой
Нас вынесло на берега диплома.

И вот уже не нужно ехать в институт,
И там шумят совсем другие страсти,
И для других студентов лекции идут…
И прошлое вдруг показалось счастьем.

Ведь каждый год запомнился как самоцвет
С неповторимой и особой гранью,
И сколько бы с тех пор ни пролетело лет,
Он светел, ярок и незабываем.

Ну что же, друг, с улыбкой оглянись
На юность, что уже не повторится.
Прощай, весёлая студенческая жизнь!
Ты наших судеб лучшая страница.

Когда мы были молодые

…и чушь прекрасную несли.
Юнна Мориц

О как мы были горячи, горды собой —
Мечтатели, птенцы, небитые судьбой!
Какой смешной апломб, наивные мечты!
Мы были с временем и будущим на «ты».
Какие чудаки, какой прекрасный трёп!..
О чём мы спорили так яростно, взахлёб?

Теперь уже не вспомнить – столько лет прошло!
Снегами времени те годы занесло…
Кем стали ныне те беспечные юнцы?
Теперь они солидные мужья, отцы,
Обрюзгли, сдали, отрастили животы
И позабыли давней юности мечты.

…И снова слышен громкий смех, гитары звон,
Но лишь досаду ныне вызывает он.
«Опять поют, орут, мешают людям спать,
Давно пора бы их, бездельников, унять…» —
Ворчит седой старик устало. Он забыл
О том, что тоже молодым когда-то был.

Красивая мода

Какой красивой мода прошлых лет была!
И как она была открыта и смела!
Какие мини надевала молодёжь,
Как подметали тротуары брюки-клёш!

Был романтичным и изящным силуэт
Одежды тех, былых, семидесятых лет,
А наши юные и стройные тела
Обтягивали батники и свитера.

Костюмы в талию и галстуки в цветах —
Чтобы на танцы заявиться при понтах,
И вечерами платья стильные подруг
Слегка касались наших модных белых брюк,

А на советские семейные трусы
Надеты были с лейблом фирменным джинсыˊ,
Мечта тех лет – браслеты «Сейко» на руках,
И связаны узлом рубашки на пупках,

А ветра вздохи из-под светлых облаков
Трепали крылья их больших воротников…
Всё это в прошлом, и эпоха та ушла,
Но как красива наша молодость была!

Каким был прежде Новый год

Мороз под Новый год и снежные завалы…
Давно такого не было – зима на славу! —
Как в те ушедшие, былые времена.
Мне давний Новый год напомнила она.

Какие у студентов могут быть излишки?
Мы в праздник собирали вскладчину рублишки,
Хватало на закуску, на вино и торт.
Его достать – о, это был отдельный спорт!

Потом столы в одну из комнат собирали —
Её хозяйки, как умели, наряжали:
Снежинки, веточки, гирлянды и шары,
Как память детской праздничной игры,

На стенах, окнах – поздравления помадой,
Потом весёлой, безалаберной командой
Готовили простую закусь и еду —
То, что придумать можно было на ходу.

Зачем нам были кулинарные секреты?
Мы нарубали целый тазик винегрета,
К нему – изысканный в те годы оливье,
Который царствовал на праздничном столе.

Старались уложиться в скудные резервы:
Немного сыра, сала, колбасы, консервы…
Всё это было украшением стола,
Но не закуска нас обрадовать могла,

А та весёлая, шальная атмосфера,
Как пир, когда вокруг чума или холера —
Ведь призрак сессии грозил из-за угла.
Но тем разгульней эта наша ночь была!

Вокруг стола рассаживались на кроватях —
Какие там ножи, салфетки, рюмки, скатерть! —
И проводить старались уходящий год,
И верили, что новый счастье принесёт.

Но вот волшебный бой курантов раздаётся,
А вслед шампанское шипит и пенно льётся,
И сдвинутых стаканов раздаётся звон,
И громкий крик «ура» звучит со всех сторон.

Успели загадать желанье – неизвестно,
Но в комнатах своих уже студентам тесно:
Вываливает дружно в коридор народ,
А там веселье бесшабашное идёт.

Вон там кого-то, не пойми зачем, качают,
А здесь хлопушки оглушительно стреляют
И осыпают разноцветным конфетти,
И сквозь толпу братающихся не пройти.

Знакомых, незнакомых всюду видишь лица,
И всяческие встречи могут тут случиться!
Целуются повсюду – в шутку и всерьёз,
И очевидно, что студент пошёл вразнос.

Друг друга в гости хлебосольно приглашают
И снова тост за Новый год провозглашают,
И затевается серьёзный разговор,
Но кто-то выкрикнул: «Народ, айда на двор!»

В рубашках, на высоких каблуках и в платьях
Вываливают на мороз потешной ратью,
С бутылками в руках и под дурацкий смех —
Во двор общаги на холодный, чистый снег.

Стреляют снова разноцветные хлопушки,
И набирает ход разгульная пирушка.
Вот кто-то под «ура» шампанское открыл
И допивать по кругу из горлаˊ пустил,

Сверкают искры озорных огней бенгальских,
И лица в отсветах счастливые как в сказке…
Но стал морозец потихоньку пробирать
И всю компанию загнал в тепло опять.

Но вот застолье постепенно утихает,
Столы из центра комнат в сторону сдвигают,
И выключается ненужный верхний свет,
И наступает романтический момент.

Народ уже успел по парам разобраться,
И начинаются медлительные танцы,
И вот вблизи лицо, глубокие глаза —
Как будто сбывшаяся вера в чудеса,

Которых все мы ждём от новогодней ночи,
Когда случается всё-всё, чего захочешь,
И даже «в дальний путь на долгие года…»
Ах, если б в жизни всё сбывалось и всегда!

А новогодней ночи чудо длится, длится,
Но, к сожалению, уже не повторится
И счастья столь желанного не принесёт,
А счастьем в памяти останется тот Новый год.

Синий дым

Стоял холодный, серый и сырой апрель,
Я брёл домой бездумно с дружеской попойки,
А за кривым забором верещала дрель,
Сверкала сварка на какой-то вечной стройке.

Там самосвал-трудяга что-то разгружал,
И вдруг взревел, и пыхнул синеватым дымом,
И этот запах мне внезапно сердце сжал,
Напомнив прошлое и годы молодые.

Какая всё же ностальгическая смесь —
Таёжный воздух с дымом дизельных моторов!
Сибирь, шабашка, комары, кедровый лес,
И тонет взгляд в её немеряных просторах.

Шабашить заставляла нас тогда нужда,
В тайге мы вкалывали на пределе силы,
И это всё осталось с нами навсегда…
О боже правый, как давно всё это было!

И самому смешно: старик-токсикоман!
Но отчего так остро сердце защемило?
Где та далёкая река, дожди, туман?
И снова Пушкин прав: прошло и стало мило.

Станция Сосновка

Виктору Фролову

Тем жарким летом нас ждала Сибирь,
И нам тогда была отрадой и наградой
Тайги безбрежная, загадочная ширь
И хвойный запах дальних стройотрядов.

Мы строили дорогу Пойма-Чунояр,
И стала нам приютом станция Сосновка,
Но нас не тяготил ни солнца дикий жар,
Ни быта скудного простая обстановка.

Мы выставляли по теодолиту путь,
На насыпи пахали до седьмого пота
И трупами валились, чтобы отдохнуть
Во время перекуров в каторжной работе.

Казался бесконечным нам рабочий день,
И оводы безжалостно кусали, гады,
Хотя бы дождик капнул, или тучки тень!
Но не было в тот год от солнца нам пощады.

А по ночам терзали злые комары,
И были наши простыни в кровавых пятнах…
Но не забыть мне стройотрядовской поры —
Вернуться бы в то лето жаркое обратно!

Казался вечным, но пришёл шабашке срок,
И заработок для студента был что надо,
И радовало, что средь тысячи дорог
Кусочек малый сделан нашим стройотрядом.

Теперь по той дороге поезда идут,
Жаль, Поезд Времени не знает остановки,
И никакие силы нашу юность не вернут…
Но есть в Сибири где-то станция Сосновка.

Воспоминания о лесосплаве

– Кому заработать, ребята, охота?
Есть летом простая мужская работа,
На сплаве, на береге Камы-реки —
Нормальные бабки сорвём, мужики!

Окрепнем, увидим родную природу… —
Так наш бригадир обращался к народу,
И бодро в ответ матерился народ,
Не ведая, что его, глупого, ждёт.

Романтика с первого дня началась —
Работа до пота, и гадость, и грязь,
Весь месяц жратва – макароны да чай.
Гляди за бревном! Зашибёт невзначай.

С утра лесосплавщики лезут на катер
И кроют погоду и в бога, и в матерь,
А небо обрывками мути укрылось
И сеет унылую мерзкую сырость.

Искусаны гнусом небритые рожи,
До крови ладоней изодрана кожа,
Сырые портянки, корявые робы,
И всё надоело до чёрта, до гроба!

Но разве плохая погода виновна,
Что ты здесь шабашишь, ворочаешь брёвна
Под небом красивой таёжной реки?
– Закуривай, что ли, пока, мужики…

Черничные поляны

Нине

А помнишь лето тех далёких девяностых,
Когда тревогой был пропитан даже воздух,
Когда в Москве шахтёры касками стучали,
Когда талоны на продукты получали?
Но нам с тобой тем летом не было печали —
Мы по ночам тогда соседям спать мешали.

И были травы поутру свежи и росны,
И запах детства доносил смолистый воздух,
И ватных облаков, запутавшихся в кронах,
Касались сосны в париках тёмно-зелёных,
И забредали мы в леса и глухомани,
И были щедрыми черничные поляны.

И были синими от ягод рты и руки,
А в глубине лесной лишь дятлов перестуки
И тишина… И только ветра шум волшебный
Да хвойный воздух до безумия целебный.
А голова кружилась от небесной выси,
Но сок черничный на одежде не отмылся…

А чтобы трудной жизни облегчить теченье,
Варили на костре черничное варенье,
И вместо сахара в эпоху дефицита
В него бросали карамель из общепита,
Багровой капелькой готовность проверяли,
Хоть эта сладость нам помочь могла едва ли…

Да, было выживать тогда совсем непросто,
Но были молоды мы в трудных девяностых,
И нас тогда любовь хранила и спасала,
Когда опасность чёрной тучей нависала.
Теперь лишь память освещает тёплым светом
Всё то, что было с нами тем черничным летом.

Школьный вальс

На встрече одноклассников под «Школьный вальс»
Кружились пары, словно в годы молодые,
С улыбкой вспоминали времена былые
И свой счастливый выпускной десятый класс.

Ах, одноклассницы, потерь не избежать —
Какими были вы желанными когда-то!

Продолжить чтение