Arca Quaesitorum
Аннотация
Жили себе люди, и не ведали, что рядом с ними жили другие разумные и одушевлённые существа. Только они – растения.
Долго ли, коротко ли, но однажды встретились Иван и эмпатические цветы. Весёлых приключений и волшебства при этой встрече не произошло, но вовсе не потому, что Иван что-то не так сделал, а потому, что цветы не на Земле выросли, а издалека прибыли. В межгалактическое путешествие к новому дому отправиться им помогли называвшие себя Искателями. Когда именно начался путь цветов Некк-Та, выяснить невозможно, и сколько всего Ковчегов построено – неизвестно, но только прибыли гости из другого мира в субботу, в районе старой Кисловки.
Пролог
– Можешь ли ты пойти вслед за нами, Юнуак? – спросили большие цветы Некк-Та, втягиваясь в туман из приготовленных для них ячеек.
Эти растения не имели развитого разума, как у людей, но ощущали эмоции и намерения живых существ. Пусть никто из последнего поколения Некк-Та не знал того единения с человеком, которого достигли их родственники из прежних серий, но они обладали тем же даром эмпатии. Их вырастили для того, чтобы они возродили сообщество гибнущего Небесного Мира на других планетах, соединившись с иными существами.
Некк-Та умели говорить, но люди слышали не слова, они слышали песни. Каждый цветок имел неповторимые тембр и мелодию. Но звучание уходящих растений было одинаковым – тусклым, грустным и тихим.
Старший искатель Юнуак посмотрел в сторону пространственного окна, которое вело к одному из кораблей, плывущему в пустоте поблизости от астероидного пояса, на вытянутой эллиптической орбите. Космический Ковчег унесёт Некк-Та к далёким звёздам за мгновение.
Очередная ячейка – большой плоский белый пенал, – раскрылась, чтобы принять молодое растение мужского пола. Юнуак прочёл обозначение: Некк-Ал-Ай-Один-Два. «Надо же, Алай, – последняя серия в поколении».
Этот цветок, похожий на земную ромашку, выросшую до высоты в полтора метра, и посаженную в трёхметровый полупрозрачный кувшин с широкой горловиной, поддерживался шагоногой – биомеханическим приспособлением, которое позволяло Некк-Та передвигаться. Внутри кувшина имелась система питания, и растение не нуждалось в носителе-человеке или в другом живом существе, чтобы жить.
Юнуак наблюдал за тем, как сработала ячейка: створки пенала поднялись, и дым начал выходить белёсыми клубами наружу. Некк-Ал-Ай-Один-Два испуганно шарахнулся на своей шагоноге в сторону, его окраска стала рыжей. Но он быстро остановился, его лепестки посветлели и налились синевой. Некк-Ал-Ай-Один-Два позволил дыму поглотить себя.
Кувшин развалился.
Облако стало серым, поднялось над землёй и полетело к входу в Ковчег.
Молодые цветы боялись одиночества, и они ощущали боль людей-искателей и своих родственников, ставших симбионтами. Однажды соединившись с человеком, цветы уже не могли прожить самостоятельно дольше нескольких дней. Обмен генетическим материалом делал со временем из такой пары единый организм.
– Нет, мои хорошие, нет, друзья, нет… – со вздохом, медленно качая головой, произнёс старший искатель Юнуак. – Я и моя Некки останутся. Как и другие. Вы унесёте с собой только идею Сообщества.
Он понимал, что его попытка скрыть свою боль от цветов – глупая и жалкая. Окраска растений менялась, плавное звучание их пения искажалось, непроизвольно открывая всем остающимся на планете искателям скорбь по утраченному равновесию, сожаление, которое представлялось людям глубоко неправильным.
Некки Эль-Шесть-Два, уловив настроение уходящих Некк-Та, задрожала всеми лепестками, которые потемнели и теперь были не ярко-жёлтыми, а коричневыми. Затем её стебель склонился. Юнуак машинально протянул руку к левому плечу, ощущая во всём теле нарастающую тяжесть.
Его цветок сросся с ним. Юнуак с ужасом вспомнил, как на испытаниях ячейки, этого современного доспеха, они с Некки разъединились. Она едва не погибла. Другая Некки отдала часть себя, чтобы возродить Эль-Шесть-Два.
– Нет, я не могу. Вы знаете причину, не просите меня повторять. Мой сын, он тоже должен остаться здесь, с нами, с большинством из нас, – уже твёрдым голосом продолжил говорить Юнуак. – Идите, друзья. Помните нас.
Юнуак помолчал. Потом добавил:
– Пилот приведёт Ковчег к новым мирам и поможет вам.
Юнуак вспомнил свою жену Дуаммэ, ставшую пилотом одного из Ковчегов. Редкий человек не нёс в своём генетическом коде тех ошибок, которые привели к разрушению Сообщества. «Прощай, моя подруга! Я и наш Аиттак, мы любим тебя и желаем тебе найти путь к новому миру!»
Старший искатель оглядел площадку. Люди продолжали работать.
«Что ж, мы почти закончили. Надеюсь, чёрные заросли не добрались до других площадок, и люди там успели завершить погрузку».
Искатель нашёл взглядом сына. Аиттак обернулся. Его цветок качнулся.
Цветы, вросшие в их тела, изменили свой окрас – обе Некки налились светлыми бежевыми оттенками, и по два лепестка стали жёлтыми.
«Конечно, ведь мы с ним так похожи, – подумал Юнуак, поняв, что их симбионты стали неразличимыми. – Какое счастье, что моя Дуаммэ не имеет нашего общего с сыном изъяна! Она чиста, как утреннее небо!»
Юнуак протянул руку к земле. Грунт вспучился, его куски раздвинулись и наверх стали подниматься корнеобразные щупальца. Они коснулись ладони искателя, поднялись выше и у плеча соединились с отростками стебля Некки.
Аиттак видел движение отца и сделал то же самое. Теперь искатели могли поговорить друг с другом.
– Уалаак готов, – сообщил сын Юнуаку.
Тот только кивнул, но мысль его передалась по сети из корней:
– Она проживёт долго. Намного дольше, чем люди, соединённые с цветами. Радуйся, сын мой!
– Мама всех цветов, – ответил Аиттак.
– Ведущая к жизни.
Люди на площадке остановились на мгновение, оторвались от работы и повернулись к пространственному окну. Звучание Некк-Та, забирающихся в ячейки, изменилось: их голоса слились в единую Песню.
Несколько облачков у входа в коридор до Ковчега обрели человеческие черты. Эти образы подняли руки и махали ими – древний жест прощания.
Юнуак и Аиттак услышали Песнь Цветов. Оглянулись на окно вместе с другими людьми. Затем повернулись лицом к лицу. Юнуак подошёл к сыну.
Их симбионты вытянули тонкие светящиеся лианы, которые соединились. Звучание Песни усилилось.
– Она проживёт очень долго, окружённая десятками Некк-Та, но других Искателей она больше не увидит, – повторил Аиттак мысль отца.
– Надеюсь, на других площадках тоже удалось закончить работу до того, как чёрные заросли преодолели пространственный барьер, – добавил он.
– Я тоже рассчитываю на это. Однако со вчерашнего вечера связи нет ни с кем, что означает разрушение планетарной корневой сети.
Отец и сын услышали гул и обернулись к входу в Ковчег.
Окно, висевшее в воздухе, задрожало и медленно стало сжиматься.
Коротким громом прокатилось эхо закрытия пространственного коридора. Погрузочная площадка опустела. Только груды осколков разрушенных кувшинов остались на земле в том месте, где Некк-Та переходили в новые доспехи. Постепенно остатки прежних систем жизнеобеспечения растений поглощались корневой системой, которая продолжала действовать под поверхностью.
– Погрузка окончена! Погрузка окончена! – услышали Юнуак и Аиттак.
Старший искатель Юнуак поднял взгляд к небу и произнёс:
– Веди их, пилот, мы желаем вам успеха. Помните о нас, помните нас!
Глава 1. Прибытие
Лето. Суббота, около полудня. Облачно.
Окраина Кисловки. Настоящая, старая Кисловка. Низкие деревянные дома, в один или два этажа. Печные трубы дымят даже летом. Между нестройных рядов домов бегут узкие дороги с глубокой колеёй и широкими пыльными обочинами, края которых, примыкающие к деревянным заборам, покрыты скошенной травой. Повсюду вдоль заборов пестреют непролазные кушари, – то сирень, то барбарис. И только перед калитками и воротами лежит та же голая пыльная истоптанная земля, что на обочинах дорог.
А вот вдоль забора из красного кирпича аккуратно посажены кусты дёрена белого. Здесь здание двухэтажное, кирпичное, недавно построено. Здесь и газон поаккуратнее, чем у прочих домов. Таких домов мало в Кисловке, это отголоски давно угасшего экономического подъёма.
Несколько дорог, по которым можно добраться до города, оплели разросшуюся деревеньку. Далеко, на западе, бежит автострада, параллельно которой проходит железная дорога. Чтобы добраться до станции и сесть на электричку, пешком придётся идти почти час. Но через Кисловку ходит автобус. Этот маршрут чудом сохранился с тех времён, когда рядом с Кисловкой появился посёлок «Механик», созданный для сотрудников НИИ и работников механического завода.
Бывший посёлок «Механик» и стал Кисловкой – Большой Кисловкой, но всё же не городом. Высотки тут выстроены угловатыми, но уютными полукольцами, внутри больших дворов росли редкие деревца и дикий кустарник. Детские площадки зажаты автостоянками, и машины жильцов столпились, будто очередь за дефицитом в стародавние времена. Детвора с весёлым визгом носилась по двору под присмотром нескольких стариков и старушек. Здесь царило умиротворение. Огромный и шумный город темнел едва различимым смогом севернее.
На самой окраине Кисловки, там, где проходила старая дорога, ведущая к мосту через речку Ажорку, стояли недостроенные кирпичные дома, с пустыми глазницами окон, без крыш. Через дверные проёмы видны незаконченные стены комнат. Хозяева широко размахнулись, каждый дом занимал чуть не половину участка. Но уже лет десять, как эти участки заброшены, и уже давно стали Местом Встречи местного кошачьего народа.
Ажорка вместе с дорогой – улица Дальняя, – поворачивала почти строго на север на углу первого участка, где ещё был забор. Западный берег реки в этих местах высок и крут, скальные породы рыжих и серых оттенков обнажились. Они отбрасывали серо-зелёную воду, и на восточный берег накатывали волны. Вдали терялся длинный мост с одной низкой аркой.
За кирпичными коробками брошенных участков Старой Кисловки чернели овраги. До ближайшего из них, длинного и широкого, с грязной водой на самом дне, окаймлённого бурой травой и вьюном, всего-то шагов тридцать от последнего участка. Бывшая пашня, вся изрезанная этими оврагами, шла до самого лесочка на западе. Вся эта территория давно пустовала, люди редко сюда заглядывали, хотя жилые дома располагались всего лишь в полусотне метров от первого из недостроенных. Кисловские коты и кошки своими песнями изредка мешали людям заснуть, когда собирались на Месте Встречи для обсуждения накопившихся новостей.
Природа, казалось, приготовилась к сегодняшнему особенному дню, ждала некоего важного события, и потому загодя выгнала людей из жилищ, изувечила их поля. В эту субботу птицы облетали стороной и пашню, и остовы зданий на повороте улицы Дальней, избегали оврагов.
Сквозь резко очерченные просветы грязно белого небесного покрова пробивались потоки солнечного света. Широкие лучи, как на пейзаже, написанном маслом, упирались в землю. В большом овраге стало светло.
И тут что-то произошло: через один из просветов в облаках протянулся к земле конус с зеркальной поверхностью. Своим основанием этот объект накрыл бывшую пашню, овраги, кирпичные стены, старую разбитую дорогу. Отражение неба неуловимо быстро изогнулось, внутри конуса мелькнула продолговатая тень. Зеркальный конус исчез также быстро, как и появился. Тихий стон прокатился в воздухе. Серый туман заклубился над большим оврагом. Никто из людей этого не видел, конечно.
Кот Рыжик пробрался к Месту Встречи. Он хотел найти свою подругу, но запахи кучи старого тряпья, которая была избрана Домом, подсказали ему, – дети уже достаточно подросли, и теперь разбрелись по округе. Подруга ушла отсюда несколько дней назад. Рыжик осторожно исследовал её путь, убедился в том, что с ней ничего не случилось.
«Странные эти люди. Почему меня Рыжиком называют? Старик добрый. Многое понимает. Только никак ему не объяснить, что я не могу быть Рыжиком. Я – Красненький, неужели он не видит?»
Рыжик уселся в раздумьях. Следы. Запахи. Ветер что-то принёс незнакомое. Северная сторона. Аромат походил на цветочный и кот чихнул.
Стоп! Кто это? Другой. Чёрный кот с пепельной полосой на морде. Рыжик знает его. Черныш был здесь совсем недавно. «Вот его люди правильно называют, а меня почему-то не могут».
Кот продолжил исследование. След Пушинки, его подруги, пересекался со следом Черныша. Кошка говорила с Чернышом, но недолго, и они разошлись в разные стороны. Путь Черныша, вечного соперника, уходил к развалинам, в которых росли дети Рыжика.
Запах соперника неожиданно пропал недалеко от оврага.
Рыжик остолбенел: белёсый туман перед ним внезапно стал гуще, появился сильный запах, непонятный, вызывающий тревогу, страх. «Так. Опять люди что-то натворили!» – подумал кот.
Рыжик вспомнил промозглое утро. Когда плохо видно, мокро в воздухе, отчего тяжело дышать. Дымка утренняя надвигалась на него какими-то рывками, внутри что-то вспыхивало, мерцало.
«Не огонь это, не фонарики, не искры. Непонятное. Страшно».
Кот наблюдал, пятясь к домам. Тело прижато к земле, брюхом он задевал землю, травку, мелкие камешки.
«Кш-ррр-ми-ээ» – слышал кот. Звук шёл отовсюду. Клубы дыма приблизились к животному. Внутри серого тумана усилилось мерцание, лиловые и зелёные всполохи стали ярче. Рыжик принюхался: запахи, их много, они разные, что-то знакомое в них ощущалось. И Черныш там был!
«Черныш», – мелькнули слова.
Рыжику показалось, что с ним кто-то разговаривает.
«Кто говорит?!» – он испугался и прижал уши.
Кот затравленно озирался и тихо шипел. Кто-то прикоснулся к нему. Рыжик взвизгнул во всю глотку, эхо его крика угасло в тумане. Ему стало тепло, но неприятно. И он бросился со всех лап бежать куда подальше.
Глава 2. Иван, Алымовы и «Тойота»
Алымов-старший, кряхтя, ухватился за монтировку, и попытался приподнять установку: телескоп должен стоять ровно, не качаться. Ножка треноги опасно задралась, задела ногу Олега. Тот бросил молоток, и помог отцу. Уголок толи остался не прибитым к доскам конструкции, напоминающей лёгкий тент, который сумеет передвинуть один старик, чтобы защитить от дождя себя и довольной дорогой телескоп, «Звездогляд-10-05».
Виктор Иванович Алымов всю жизнь служил в обсерватории, и не представлял себя без ночного неба и звёзд, дрожащих в окуляре. И такое чудо ему сын Олежка подарил, что Алымов-старший не удержался, и вчера вечером прямо с веранды наблюдал, как возле Юпитера появилась звёздочка.
Сегодня приехал Олег, чтобы помочь с установкой своего подарка. На крыше место заготовлено ещё в прошлом году, но телескопа тогда не было.
Отец и сын спустились – пора пообедать и отдохнуть. Зашли на веранду, и Виктор тут же устало уселся на скамейке.
– Олежка, а скажи, когда у меня тут второй внук станет бегать?
Олег тяжело вздохнул, вытер пот со лба. От грязной перчатки остались разводы и небольшой кусочек опилок. Олег снова вздохнул и присел на скамеечку рядом с отцом, ладонями упёрся в колени, пальцами их сжал.
– Боимся мы, отец. Ты же знаешь, Никитка трудно родился. И болеет.
– Знаю, как не знать-то, – ответил Алымов-старший и опустил голову.
– Что ж, теперь так и будете, втроём? Хоть Никитку чаще привозите.
– Ладно, отец, привезём ещё, лето долгое.
Олег и сам хотел, чтобы Никита почаще с дедушкой общался, но только Леночка не отпускала. «Ну что там делать моему мальчику? – щебетала она суетливо, торопясь произносить слова. – Пусть тут играет возле дома, во дворе полно детишек, а у деда нашего в деревне – нет. Будет скучно!»
И она права, в старом посёлке нынче малых детишек не найти, Стёпка Уваровых да Мишка. Остальные же – это ребятня лет на десять старше. Незачем Никитке с ними водиться. «Вон, даже про друга моего, Леонида, всякое поговаривают, что он – бандит. Ведь он – механик от бога! А всё туда же», – вздохнул Виктор, вспоминая прежние времена.
После обеда Алымов-старший прилёг вздремнуть, а Олег расположился с ноутбуком в большой комнате, – его Елена Дмитриевна ждала звонка: «Надо отчитаться, спросить о том, что прикупить на обратном пути. Хорошо, что «Механик» рядом, интернет и здесь теперь имеется».
Через час, отдохнув, Алымов-старший осмотрел задний двор. Кота Рыжика не было. Стояли миска на веранде и миска в сарае – обе пусты.
«Вот ведь обжора! Наверное, ещё и мышей домой притащит, чтобы со мной поделиться», – Виктор улыбнулся.
– Олежка! Не помнишь, когда последний раз кота видел? – спросил он у сына, – немного беспокойно на душе, когда кот уходит надолго.
– Не помню, утром приехал, он меня встретил, и всё, – ответил Олег.
Алымов-старший махнул рукой и направился к воротам, чтобы выпустить Тойоту. «Пора ему ехать. Никитка ждёт, Ленушка беспокоится», – подумал он и вспомнил свою родную-ненаглядную, её доброе овальное лицо.
Минивэн злобно взвизгнул, когда Олег в очередной раз попытался выехать со двора. Отец стоял у ворот, качая головой. Олег заглушил движок.
– Ну, всё, хана, – сказал он с досадой. – Япошка тойотская!
– Да, нехорошо. Нельзя с таким двигателем ехать, не дай боже, угодишь в историю, – с тревогой отозвался Виктор Иванович.
– Не знаю, что и делать теперь. Сюда эвакуатор не поедет.
– Есть же тут ребята, у них дед Лёня за главаря, помнишь такого?
– Ой, нет, ты что!
Олег помнил деда Лёню, поэтому воскликнул довольно громко, даже сам удивился своей реакции.
Отец рассмеялся.
– По-о-мнишь, ага! Вижу! – Алымов-старший погрозил пальчиком, изображая Леонида Старикова.
Олег посмотрел на отца, и его лицо расплылось в улыбке: так дед Лёня грозил пацанам, которые летом забирались во двор его дома, чтобы поживиться яблочками и набрать грецких орехов. Ух, как они улепётывали, чтобы не попасть под хлёсткие удары веником!
– Пойдём, Олежа, поговорим с ним. Там ребята гонки устраивают, на автостраде, по ночам. У них и мастерская имеется своя, завсегда машины есть, и уж твою починить они сумеют. Леонид их всему обучил, я знаю.
– Ладно, пойдём. – Расстроенный Олег быстро согласился. – Надо мне только позвонить. Предупрежу, что позднее приеду.
– Ох, да, – согласился отец. – Звони. Я пойду, а ты догоняй.
Вечерело. Небо очищалось от уже темнеющих облаков, ветры сдували их, как пух с одуванчиков на лугу. Большой красный диск Солнца на западе оставил от себя узкий серп и косыми лучами подсвечивал убегающие вдаль облака, так что их края приобрели оранжевые оттенки. Река тихо шелестела вдали, унося на север своими водами дневное настроение, и Алымовы, отец и сын, медленно шагали по пыльной обочине дороги к остановке. Ситуация с автомобилем Олега, Алымова-младшего, испортила прекрасный день.
– Ты не переживай, Олежка. Починят, неужто не знаешь деда Лёню? – ободряюще говорил Виктор Иванович своим низким голосом.
– Да, может, и починят, но ведь суббота.
Олег досадливо сморщился, на его лице появились складки: на высоком лбе, под глазами, на щеках. Отец мельком взглянул на него и хмыкнул.
– Боишься, что Леонид в загул уйдёт? Не переживай, не уйдёт.
– Да как не переживать-то? Ленка хотела, чтобы мы прокатились завтра по городу, понимаешь? – Олег просветлел, выпрямился, вспомнив о жене, о сынишке: «Как-то они там? Небось, ждут. Не трезвонят, терпеливые мои».
Алымов-старший шёл рядом и размышлял. «Похож Олежка на маму, ой, похож. Даже морщинки там же проступают. И внук растёт добрый», – Виктор тоже улыбнулся и взглянул на сына. Олег заговорил первым.
– Никитос просил в парк пойти, столько интересного летом в парке.
– О! Конечно, игры – это замечательно. Но ведь есть такси?
– Да, такси… Такси дороже, чем на своей тачке. И вещей меньше возьмёшь, и вообще…
Олег снова помрачнел. Отец похлопал его по плечу.
– Олежка, парень, что ты так переживаешь, два или три дня побегаете на своих двоих, ничего страшного не случится ведь! – Алымов-старший как мог, пытался успокоить Олега. Сложная настала жизнь, непонятная.
– Ладно, отец. Поеду на автобусе, куда деваться.
– А что же своими гаджетами не воспользуешься?
– Так до Кисловки же проезд стоит как полёт на Луну, отец! Что ты, в самом-то деле!
Олег одновременно и возмутился, и посмеялся. Какой же отец дремучий! «Да, это тебе не Союз… сели-поехали…» – Олег вспомнил далёкое детство, вспомнил, как всей семьёй добирались сюда пешком, а он, удобно устроившись на шее родителя, глазел по сторонам. Мама, молодая, стройная, весёлая. Живая. Руки светлые, мягкие и тёплые. Голос звенит.
– Не грусти, Олежка, – отец как-то сразу понял мысли сына.
На замечание сына о своей бытовой отсталости он и внимания не обратил. Конечно, дремучий дед, сто лет в обед. Карту свою до сих пор на комоде прятал, ходил по магазинам с бумажными деньгами да с мелочью.
Очередь собой тормозил – когда сдачи нет на кассе: все нынче с картами да телефонами. «И скидки у них, и бонусы, кэшбеки. Запутаешься. Но люди всё же добрые», – подумал Виктор. Иногда кто-то скидкой делился, кто-то предлагал: «Ой, давайте уже я оплачу, там всего-то семь соток, подумаешь!» – и протягивал кассирше свою пластиковую карту. Или сразу телефоном тыкал в приёмник. «Куар-код. Вот!» – Виктор усмехнулся.
Улица Победы. Они стояли на остановке, под навесом. Проступили первые звёзды на очистившемся небе. Белые ночи не такие уж светлые, и мимо проезжавшие редкие легковушки слепили глаза яркими фарами.
Автобус, наверное, задерживался на переезде. Олег заметно нервничал.
– Глянь, на севере что-то светится, – постарался отвлечь сына Виктор.
– Так лето. Белые ночи, ничего удивительного, – отмахнулся Олег.
– Нет, нет, Олежка, глянь же, это где-то на краю Кисловки.
– Где-где? – вяло заинтересовался Олег.
– Кажется, на Дальней, на старой дороге в город, – решил Виктор.
– Ну, возможно, возможно… – протянул Олег.
Они немного поговорили о прошлой, забытой уже работе Виктора Ивановича. О том, что обсерваторию не закрыли, хотя и стариков уволили, а молодёжи осталось едва ли не вполовину меньше необходимого по штату.
Подъехал автобус, пышущий жаром разогретого двигателя, который клокотал и фыркал. Один человек вышел из дверей, и Олег заскочил в салон. Там он развернулся, и помахал отцу на прощание. Виктор поднял руку.
Старик направился в сторону улицы Дальней. Что-то там светилось. «Интересно, кто там вдруг появился? Неужели вернулись хозяева этих недостроек?» – размышлял Виктор, повернув на улицу Гоголя, к реке.
До поворота к мосту не он дошёл. Почему-то возникло беспокойство, и желание вернуться домой.
«Странное ощущение», – подумал Виктор. – «Вроде бы меня кто-то пытается остановить, в грудь толкает. Сердце?»
Он машинально приложил правую руку к груди. Остановился. Рукой лихорадочно пошарил в кармане ветровки. Достал пузырёк и привычными движениями уложил большую таблетку под язык. Постоял. Повернулся, и побрёл назад, к своему дому.
«Олежка, поди, станцию уже проехал». Виктор решил не звонить сыну. Столько у него сейчас дел, куда там звонить.
Алымов-старший снова остановился. Он заметил в стороне какое-то странное серое облачко, которое одиноко летело в небе и чуть мерцало. Ветер нёс его на восток, и оно вскоре исчезло где-то за рекой.
«Чудные дела, ветра у земли нет, а на сотне метров прям ураган!» – удивился бывший техник обсерватории. Он побрёл дальше. Дважды проверил, нет ли аритмии.
Виктор заприметил Рыжика, сидящего на заборе. «Вот он где, меня ждёт, нагулялся. Без мышей обошлось, похоже», – Виктор прибавил шагу.
Когда Алымов-старший затворил за собой калитку и направился к веранде, кот спрыгнул с забора, и стал льнуть к нему, крутился возле ног.
«Человек! Старик, послушай меня! О, да, Рыжик, Рыжик… Алый Мой человек, друг, я встретил что-то непонятное там, на Месте Встречи. Прозрачное, сверкает, но не лампочка, и движется. И оно что-то говорит», – Рыжик бежал за человеком и мяукал, пытаясь рассказать о произошедшем.
«Ой, ну почеши, ага. Как вам хорошо-то, с такими лапами. Вроде крючки крючками, а всюду можете достать», – подумал кот, когда его погладили. Он изогнул спинку, чуть заметно фыркнув от удовольствия.
«Меня бы тоже помыл, а? Нет. Ну и ладно». Кот смотрел на Виктора.
Тот стоял перед умывальником, кряхтел, взмахивал руками перед собой и щедро разбрызгивал вокруг себя воду. Затем он вытер лицо, руки, и поднялся на веранду. Там открыл шкафчик и достал из него пакетик.
«О! Нямка! Ой, фу, опять старое… Алый, Алый Мой, найди мне что-то посвежее в другой раз, ладно?»
Рыжик принялся есть. В горле ему что-то драло. Он решил, что это от жажды. Виктор наливал в другую миску воду из бидона: «О! Водичка, хорошо», – Рыжик перешёл к этой миске, начал пить.
«Так вот, слушаешь? Серое облако», – кот мурлыкал, сидя на коленях человека, который удобно устроился на диване в большой комнате дома. – «Большое оно, там, в овраге спряталось. А внутри облака что-то странное. Оно само, как дым от костра, только пахнет почему-то твоими дурацкими ягодами, которые нос щиплют, а ещё цветами пахнет. Ага, да, почеши. Вот, да, тут. Спасибо!»
Виктор чесал коту за ухом и размышлял о сыне и семье.
«Так вот, туман этот. Ползает он. Как живой. И говорит! Как кошки говорит! Кажется, сам туман говорит. Или кто-то внутри тумана говорит. Страшно мне было. Алый!»
Кот мягко шлёпал лапами, идя за человеком, чтобы закончить рассказ. Алымов-старший забрался под одеяло. Потом с досадой поднял его край, вытянул руку и выключил настольную лампу.
«О, ты уже спать собрался? Надо же, как на крыше побывает, всегда спать хочет, и внутрь лезет, накидывает на себя тряпки разные. А мне на крыше лучше спать, когда лето. Если только не морозное утро…»
Рыжик побрёл во двор. Там можно и побегать, и дела разные сделать.
В двух километрах от Старой Кисловки, Иван стоял у окна своей двухкомнатной квартиры, и с любопытством разглядывал серый туман, накрывший Кисловку. Парня мучила бессонница – он всё размышлял, как ему завтра признание своё подготовить, да никак не получалось придумать что-то значительное. Конечно, это не настоящая двухкомнатная квартира с коридорами, кухней и всем остальным, как это заведено в любой городской многоэтажке. Стенкой, разделявшей на две части не такую уж и большую комнату, служил огромный, высотой до потолка, шкаф, в котором хранились всякие разные вещи, обувь, книги, старые безделушки, что остались ещё от прежнего жильца.
«Окно бы уже надо помыть, что ли», – подумалось Ивану.
Но не завтра, конечно же. Завтра у него важные дела.
«Чёртова нерешительность! Вряд ли Вика оценит такое, – продолжал он изводить себя. – И встать надо рано, иначе опоздаю снова, это же никуда не годится – старшему по залу опаздывать…»
Неожиданно бессонница у него прошла, и он резко захотел спать. «Спать! Немедленно спать…» – появилась мысль, совершенно неожиданная мысль, будто чужая. Навязчивая. «Спать! Спать!» Иван даже стал зевать. Не раздеваясь, он грохнулся на диван и быстро уснул.
В этот час почти все люди, находившиеся в радиусе пяти километров от большого оврага с туманом, неожиданно ощутили дремоту и желание прилечь. Лишь немногие бодрствовали, но они не обращали никакого внимания на серое сияние над Кисловкой. Они были очень заняты своими делами. Хотя у некоторых из них появилась какая-то необъяснимая скука, а один программист удалил только что написанную им программу, и удивлённо таращился на монитор, не понимая, зачем он это сделал.
Глава 3. Прелюдия
Воскресенье. Окраина города. Та же Кисловка.
Начались новые сутки, которые через несколько часов станут для людей воскресным днём. Сейчас же для них просто ночь, время для сна.
На тёмном небе сияли звёзды, и только на горизонте, далеко на севере, едва заметной полосой светились тёмно-красные уплывающие облака, которые ещё видели зашедшее здесь Солнце.
Виктор Иванович спал.
Зато Рыжик носился по двору, валялся на траве, играл с ветвями кустов. Только он и увидел приближающееся к дому серое мерцающее облако.
«Туман! Он уже здесь!» – испугался Рыжик.
Первой реакцией кота была боевая стойка с распушённым хвостом. Рыжик, изогнув тело, пытался разобраться в своих ощущениях, – то ли напасть на «это», то ли поскорее убежать. Ему не удавалось понять, опасна ли для него «эта штука». Но тут рядом с большим серым облаком появилось второе, совсем небольших размеров, и быстро стало перемещаться прямо к коту. То встал на дыбы и зашипел.
Но как только «это» приблизилось, кот вдруг упокоился. Затем, когда маленькое облачко замерцало серым светом, – вспышки пробегали по телу странного существа, – Рыжик уже не сомневался в том, что перед ним нечто живое и не опасное. Маленькое облачко окружило кота, и тот повалился набок, сложив лапки, заурчал и начал пускать слюни, сжимая и разжимая когти на всех лапах. Потом принялся переваливаться с одного бока на другой, подёргивая хвостом и лапами от удовольствия. «Красненький, Красненький», – кто-то ласково звал кота.
Большое облако в это время легко прошло сквозь стену внутрь дома. Постепенно серый туман, окружавший Рыжика, рассеялся, и кот побрёл к приставленной к дому лестнице, забрался по ней на крышу. Побродил туда-сюда, будто ждал, когда облако вернётся. Облака не было, и он, устроившись рядом с телескопом, стал наблюдать за происходящим в Кисловке.
Над окраиной, где бесформенными кучами сгрудились недостроенные особняки, нависало огромное серое облако. От него отделялись едва заметные человеческому взгляду небольшие серые облачка, по одному, или группами, и расползались по улицам, заглядывали в дома. Туман над остовами особняков мерцал всё слабее и постепенно угасал. От него отделялись всё новые маленькие облачка.
После большой паузы появилась большая группа и поплыла, очень быстро, быстрее других, по направлению к «Механику». Туда, где кроме бывших сотрудников института и работников мехзавода, обитали самые разные люди, но чаще всего, – так называемые неблагополучные семьи, и одинокие банальные алкаши, которых родственники выселяли, чтобы не портили окружающим жизнь.
Уже после полудня Олег вернулся за «Тойотой», отец ждал его на остановке. Они вместе немедленно выдвинулись к мастерской.
Вывеска «Дядя Леонид и Ко» сегодня развеселила Олега.
В открытых боксах стояли автомашины и ходили молодые ребята с серьёзными лицами. Дядя Лёня отсутствовал.
Олег слишком уж поспешил: за прошедшее время мастера только успели разобрать его машину. Раздосадованный, он хотел сразу уехать, но Алымов-старший уговорил его немного отдышаться, успокоиться:
– Олежка, погоди! Зайдём домой, посидим немного.
Виктор с укором посмотрел на деда Лёню. Тот смущённо развёл руками и кивнул на гаражи. «Ну а что вы хотели? Эвона сколько тут у меня делов-то», – говорил он всем своим видом. Виктор пожал плечами.
– Ладно, – решил Олег. – Вечером загляну, может что изменится.
– Ты, это, парень, не серчай, вишь, у нас тут гоночная, – сказал Лёня.
Олег посмотрел на деда Лёню, кивнул. Потом подошёл и протянул для пожатия руку и произнёс:
– Хорошо, дядь Лёнь, всё норм, всё норм.
Оба усмехнулись, каждый вспомнил что-то из далёкого прошлого, то, что объединяло кисловцев: надежда на счастье и уверенность в будущем.
Алымовы немного посидели у старшего в доме, поговорили об астрономии, Олег обещался привезти Никитку, и когда позвонила Лена, Виктор попросил показать ему внука. И Алымовы почти час болтали, пока ноутбук не разрядился. Лена поторопила мужа, Олег стал собираться:
– Ладно, пойду я, завтра дел много. Заскочу к дядь Лёне.
Алымов-старший остался дома, ему не терпелось приступить к наблюдениям: ночка обещалась безоблачной, и день подходящий, надо подготовиться. К тому же, он таки решил в телескоп разглядеть окраину Кисловки и выяснить, где и что светилось вчера вечером. «Это где-то на старой дороге, до моста, на полях. Точно, на полях. Кто-то решил распахать, да фермерство затеять, что ли?» – Размышлял Виктор, забираясь по лестнице.
Глава 4. Первый контакт
Олег бежал.
Улица Победы осталась далеко позади, до автобуса ему не добраться.
«Теперь только к реке, только к реке, там укроюсь!»
Сердце бешено колотилось, пытаясь выскочить из груди. Свои ноги он не ощущал, как и боли в правом боку, – только удары, подбрасывающие его тело, когда пятки впивались в асфальтовое покрытие дороги. За спиной слышались пугающие его крики, свист и топот многочисленных ног.
– Э! Баклан! Не маши крылами! – короткий смешок прокатился среди преследователей, и это ещё больше их замедлило.
Кто-то всхлипнул. Затем раздались вопли:
– Додик!
Олег услышал чей-то возглас, подумал: «Тот толстяк, кажется».
– Я упал! – визгливо ответил другой.
Похоже, это был тот, кто ударил Олега первым. Ударил слабо, и Олег смог с силой толкнуть парня в грудь.
– Гнать! – крикнул третий.
Олег узнал голос: этот парень ткнул его ножом в бок. Теперь расстояние между нападающими и жертвой снова увеличилось. Появился шанс спастись, и Олег с отчаянием отталкивался от тёплого потрескавшегося асфальта.
За поворотом дорожное покрытие закончилось. Неровная, вся в ямах дорога, сужаясь, уходила в темноту. Теперь бежать стало ещё сложнее. Появилось ощущение тяжести в ногах и тупая боль. Шаги стали короче, и ужас захватил Олега. Он попытался ускорить бег, но понимал, – если убрать руку от правого бока, кровь польётся сильнее, он быстро ослабеет и упадёт на эту грунтовую дорогу, станет добычей для хищников, впервые познавших жажду крови. Прижимая ещё сильнее правой рукой живот, Олег всё же ускорил шаги, услышав, как его вновь стали нагонять:
– Гнать! Сука! – топот ног.
«Через несколько секунд они увидят меня!»
Олег понял, что дальше бежать не может – ноги вот-вот перестанут держать его, и остановился.
Он искал в темноте место, где можно спрятаться.
Улица снова круто поворачивала влево, на север, а прямо впереди, сразу за кучей строительного мусора резким обрывом начинался большой овраг. Дальше – река. Вокруг стало светлее, но Олег не мог уже удивляться.
Необычное сероватое сияние исходило от стен недостроенного дома, а не от ночного неба, усеянного звёздами.
Олег, не чувствуя ног, добрёл до дверного проёма, и там упал на колени. Громко шумело в голове. Олег ползком добрался до угла, в который строители побросали целую гору грязных тряпок, спецовок и обрывков плотной упаковочной бумаги из-под мешков с цементом. Олег, помогая себе левой рукой, с трудом сел на этой куче, прижимая правой рукой порез на животе. Ладонью он ощущал липкую жидкость и сильное пульсирование.
Он закрыл глаза.
«Гадёныши… Ведь не остановятся… Найдут меня и прикончат».
От страха в его груди давило ещё сильнее. От потери крови бессильно упали руки. Дыхание замедлилось. Он потерял сознание.
Преследователи были всего в полусотне шагов, но за поворотом потеряли Олега из виду и в третий раз замедлили свой бег. Они стали озираться, – куда мог подеваться «подбитый» ими «зверёк»? Кен с досады ещё раз поддал Витьке под зад.
– Талян! Ну чо?! Де он?! – громко, никого не боясь, крикнул Кен, долговязый парень, вожак стаи.
В руке он всё ещё сжимал окровавленный нож, как символ его превосходства, силы и свободы. Никто из здешних жителей в такое позднее время не выйдет из своего дома. Здесь, на окраине, уже долгое время господствовал страх. В этом районе даже вышек мобильной связи было всего две, да и те далековато от того места, где сейчас загнанный, как зверь на охоте, истекающий кровью человек пытался спастись от обезумевших убийц. Только звёзды и Луна безучастно наблюдали за происходящим.
– Не видать ни хрена! – ответил Сашок вместо Толяна.
Они вместе с Толиком выбрались из первого из пустующих недостроенных домов. Возле недостроенного кирпичного забора молча стоял дрожащий Витька. Его бледное лицо светилось в темноте.
Витьке очень хотелось уйти, немедленно уйти, забыть всё произошедшее, но он страшился мести Кена и остальных.
– Чо, ссышь, Витёк?
Кен подошёл к Витьке, и с силой толкнул того рукой в грудь. Витька врезался спиной в кирпичи невысокой недостроенной ограды, сполз на землю и застонал. Кен презрительно сплюнул ему под ноги.
– На, держи! – резко произнёс Кен и протянул рукоятью вперёд покрытый кровью нож сидящему Витьке.
Тот отчаянно впился пальцами в эту рукоять и сжал кулак. Сразу почувствовал прилив сил, приятная жара разлилась в голове. Азарт преследования, такой же, как и у остальных, вдруг захватил его. В ушах у него аж зазвенело от упоения силой.
– Во, ништяк, паца-а-ан! – Кен широко ухмылялся, глядя на то, как преобразился Витька, заполучивший оружие.
«Эта трусливое существо никогда пацаном не станет», – подумал про себя Иннокентий Уваров, которого все называли Кеном.
«Предки богатые у него есть, всё есть, а живёт как тряпка! У меня ничего нет, я всё сам могу!» – Кен продолжал злиться на Витьку.
Он вспомнил, как ему придумал имя отец, избивавший жену и детей минимум раз в неделю: «Инакентий Смактуновский, пня-ал?! Вот почему!» – орал Уваров-отец, когда малыш Кен с заплаканными глазами спросил, зачем ему такое дурацкое имя дали, ведь теперь в детсаду над ним все потешаются. Мать тенью стояла в дверном проёме, ведущем на кухню, а когда Уваров-старший зыркнул на неё, исчезла.
Соседи, перешёптываясь между собой, часто обсуждали, что дед Кешки не сам помер, его забил до смерти Павлуха.
От него Кешка и перенял бессердечность, звериную жестокость, и презрительное отношение к женщинам.
В школе ему нравилось бить девчонок, а позже, после школы, тех, с кем ему доводилось переспать больше одного раза, он молотил ногами по животу, как отец: «На! На тебе! Нравится?» – и тоже бешено орал.
На самом деле Кеша очень любил свою маму и младших сестру и брата. Только Кен пытался противостоять отцу, когда тот напивался, крушил мебель, избивал своих домочадцев. Только о двух женщинах Кешка и плохой мысли не допускал, – о маме, этой несчастной, забитой женщине, которая никуда не могла деться от зверя, вместе с которым прожила уже двадцать три года, и о младшей сестрёнке, Наташе. Единственной радостью в жизни Кешки были сестра и брат, которым он добыл хоть и потрёпанные, но вполне годные смартфоны, и ещё планшет для шестилетнего Стёпки, с которым тот теперь не расставался. Для всех остальных людей Кен – бешеный зверь, ещё хуже своего отца. Поэтому никто не спрашивал, откуда у Наташи айфон.
Только ребята из мастерской старика Леонида не боялись Кена, у них была своя банда, они часто встречали городских пижонов на дорогих автомобилях и, наоборот, сам Кен боялся с ними связываться: «Хрена себе, у каждого второго – волына! Мне бы такое заполучить, ух, я бы развернулся!»
– Ну, чо, иди, Витёк, чекай крайнюю хибару? – сказал Кен вслух.
Он кивнул в сторону дальних стен, казавшихся грудой красно-рыжих камней, мало напоминавших особняк, который хозяева начинали строить с размахом, да бросили. Витька уныло посмотрел на развалины, и вяло кивнул. Ему совсем не хотелось этого делать. Но Кешку он так здорово боялся, что вскочил на ноги как чертёнок из коробки на пружине.
От нового удара Витьку спас Андрей:
– Сука, на хрен! – раздался вопль с края оврага, откуда выбирался Андрей. – Руку парвал!
Все обернулись на крик. Кен и Сашок заржали.
– Чо там, Дрюня? – крикнул вожак.
Ему уже не терпелось закончить с мужиком, которого он ранил. Запах смерти взбудоражил его, тело тряслось, будто от холода.
– Ни хрена! – проорал раздосадованный Андрей. – Дай перо мне!
Витька вздрогнул. Он никогда не видел своего друга таким. Кен шагнул к Витьке. Санька и Толик усмехались, глядя на то, как сжался у забора толстый парень, хлюпающий носом. Толик пока не сформулировал своё отношение к происходящему.
– Ссыкун! – проворчал Сашок, и сплюнул.
– На хрен иди, чо токсишь! – ещё издали гаркнул в их сторону Андрей.
Его левая рука была в крови.
Подойдя к Витьке, он резко схватил того за руку, в которой был нож, выкрутил её, от чего его друг застонал и согнулся пополам.
«Дурак я, – зачем пошёл с ними?» – со стыдом подумал Витька.
Ещё у него болела нога. Его обычно подставляли первым, если очередная жертва оказывала сопротивление. Вот и теперь ему досталось от Олега: сначала его толкнули, а потом он получил удар по колену, отчего ногу сводило судорогой – до того был сильным удар.
Когда они все вместе бросились преследовать жертву, Витька от боли в ноге потерял равновесие и упал на Кена. Поэтому Олегу удалось от них далеко оторваться: Кен от неожиданности тоже упал набок, потянув за собой Сашку. Остальные оторопело застыли, раскрыв рты, и глядели вслед убегающему мужику, которого Кен только что трижды пырнул ножом в живот. Они не понимали, как тот вообще мог бежать. Толян держался за лицо с разбитым носом: Олег врезал ему, чтобы перекрыть путь Кену, когда тот занёс нож для следующего удара.
– Чо ты его прижал! Дай сс… сюда! – сказал Андрей, и, взяв нож из ослабевшей руки Витьки, успокаивающе похлопал того по плечу.
«Единственный нормальный друган, только трусливый, сука!» – подумал он. Андрею почему-то было стыдно за Витьку, ещё болела рука, и он желал скорее закончить эту возню. Поэтому решил сам взять нож.
Кен смотрел на всё это с презрением. «Гомики они, точно! Гамасята!» – Кен держал в стае Андрея за то, что тот был сильным и решительным парнем. Сильнее Сашки и Толика. Зато Витька, – того притащил с собой Андрюха, – слабак и трус. «Да нахер их! – решил Кен. – Надо заканчивать. У того мужика точно с собой много бабок, тачку забесплатно никто чинить не станет, я пацанов деда Лёни знаю, они запросто не займутся тачкой».
– Дрюня! Режь его, сразу режь, пони-ил?! – вдогонку Андрею и Витьке крикнул Толян, наконец сообразивший, что происходит и что надо делать.
Кен согласно кивнул:
– Оставим зверька, он сдаст нас!
– Дрюня! Оставишь мне, или сам?! – крикнул Кен, проверяя на всякий случай Андрея.
Тот неопределённо взмахнул рукой, не оглядываясь. Витька тащился за своим другом, втянув голову в плечи. Он снова боялся: «Нельзя так… убивать? Зачем?! Ну взяли бы там чего, денег и карту, и всё…»
– Он же вроде не «чех»? – удивлённо заметил Толик.
Кен обернулся, сидя на заборе, разглядывая идиота по имени Анатолий. Тот был самым глупым из всей шайки, и постоянно задавал разные вопросы, будто ещё в школе ему не хватило этого дерьма. Зато бил Толик сразу с ноги. Это Кен ценил. Это было полезно.
– Зверёк, нахрен! Олень, пня-ал? Мы на охоте, пацан! Загнали зверька! – Кен довольно ухмыльнулся.
Толик после короткой паузы понимающе кивнул, и тут же вцепился в выступ кладки, начав подъём вслед за Кеном и Сашкой. Вариантов оставалось всего два. Или здесь, или там, где сейчас Андрей пробирался среди строительного хлама, а за ним неуверенно плёлся Витька.
Олегу показалось, что во сне кто-то с ним говорит, или кто-то его зовёт: «Сочувствие, спокойствие. Жизнь не имеет цены, стремление выжить – бесконечно. Человек! Очнись!»
И Олег очнулся. Боль утихала. Сознание начало проясняться. Мягкий серый свет пробивался сквозь пелену век. Тело стало неожиданно лёгким, и наполнялось приятной теплотой.
Боль почти исчезла.
Шум в голове сменился непонятным звоном, напоминающим плавное успокаивающее звучание ситара в старинных индийских песнях, какие Олег слушал в детстве, когда отец забывал выключить радиоточку на ночь.
Сердцебиение успокаивалось.
В руке, измазанной ещё не свернувшейся кровью, Олег ощутил небольшой предмет и открыл глаза. Посмотрел вниз, туда, где должна была быть его правая рука. Этой руки он не чувствовал, будто её не было. Взгляд сфокусировался на ладони, в которой сейчас лежал взявшийся ниоткуда маленький бледно-алый цветок, напоминавший по виду тюльпан. Только этот цветок был тёплым, мягким, от него исходил свет, который слабо изменялся, будто волнами пробегал по маленькому тельцу растения. Волны продолжались в ладони и под заляпанным кровью рукавом разорванной рубашки. Проходили в глубину тканей руки, поднимались выше, к плечу.
Олег откинул голову назад.
Внезапно в голове снова появился шум, и перед глазами поплыли красные пятна. Серое мерцание потускнело, и оттенок свечения вдруг изменился, став тёмно-красным.
Звучание ситара оборвалось.
Боль вернулась.
За недостроенной стеной раздались голоса. Вскоре послышались звуки шагов: кто-то в тяжёлых ботинках приближался к дому, наступая на крошащиеся кирпичи. В окне замаячила тень.
– Э, Витёк! Зови Кена! Эта тварь здесь! Тут кровища везде, – гаркнул Андрей, заглядывая в окно.
Он сразу увидел «зверька», полулежавшего в дальнем углу незавершённой комнаты дома на куче какого-то тряпья, залитого кровью. Снаружи кто-то завозился, шаги стали удаляться: «Чёртов трус, давай там быстрее шевелись… – мелькнула мысль. – Ну, что же, сейчас и я позабавлюсь, да, Кеша?» – решил Андрей.
– Ну, чо, зверёк, капец тебе! – сказал он.
Он спрыгнул с подоконника внутрь комнаты, смачно сплюнул под ноги, и шагнул к Олегу, который уже не дышал.
Прямо на Андрея смотрели стекленеющие глаза Олега. Последняя мысль пронеслась в его голове: «Никитка… Лена…»
Андрей вдруг замер на месте от неожиданности. Время замедлилось.
Он заметил серое облако, которое окружало лежащего в углу человека. Облако увеличивалось в размерах и странно мерцало, всё ярче и ярче, изменялось в размерах какими-то толчками, становясь больше и больше, заполняя собой весь угол. От стен тоже шло волнами мерцание, импульсы толкали облако, питая его рост. Облако постепенно приобретало смутно знакомые очертания. Андрей нахмурился и сжал в руке нож ещё сильнее.
Витька мчался по тёмной улице. Внутри всё клокотало. «Что это?! Как это?! Что за хрень сейчас случилась?!» – в голове бились страшные картины произошедшего в развалинах дома.
На Витьку вдруг накатила очередная волна страха и какой-то дикой тоски. Смерть. Повсюду смерть. Нет возможности выжить. Он споткнулся. Упал. Закричал от боли в руке. «Тваю мать! Ещё и руку сломал теперь!» – мелькнула мысль. Слезы покатились сами собой, мешая разглядеть руку и место, где он очутился.
Лёжа на дороге, он снова вспомнил, как Кен и остальные быстро перебрались через ограду по сигналу Андрея. Они кинулись в крайний дом. Витька метнулся было за ними, но остановился и, стоя на куче битого кирпича, смотрел через оконный проём окна. Между Андреем и лежащим в углу человеком в сероватом блестящем тумане клубилось нечто, ещё бесформенное, дрожащее. Страшное. Андрей постоял мгновение в нерешительности, затем попятился назад, задевая ботинком осколки кирпича.
Андрея разорвало на части, густая красная кровь брызнула во все стороны. Первым через дверной проём залетел в комнату Сашка и, увидев непонятного зверя, немедленно схватил лежавший неподалёку от входа кусок арматуры. Рядом с Сашкой возник Кен. Он держал в каждой руке по обломку кирпича. Облако, наконец, обрело форму, стало плотным, живым: свирепого вида зверь, ростом выше человека. Он был странным образом похож одновременно и на медведя, и на тигра. Зверь вздыбился на задние лапы, его огромная пасть с ярко-белыми зубами оскалилась. Сашка замахнулся для удара. Зверь оказался слева от него, махнул лапой. Голова Сашки отлетела, мягко шмякнув по стене. Кровь теперь была повсюду. Кен заорал, бросил в зверя кирпичом и попытался выбраться из комнаты. Он не успел.
«Сука! Чо за на?! Парву!»
Кен, вбежав в дом, поначалу решил, что зверь привиделся ему, и на самом деле это всё сделал тот мужик: наверное, у него в руках была бензопила, брошенная здесь строителями, и ею он раскроил Дрюню, а потом отсёк голову Сашке. Но почти сразу Кен испугался, потому что ощутил дикую боль во всём теле. В этот момент понял, – теперь его черёд. Он умрёт. Здесь и сейчас. Перед ним – не человек.
Он смотрел в глаза неизвестному существу, непонятно, откуда взявшемуся здесь, на самой окраине города.
Кен даже не сообразил, что тигр не был порождением земной фауны, только подумал: «У пацанов Дедлёньки шпалеры есть, вот бы сейчас один!»
Кена обволокло серым мерцающим туманом, он заорал от боли, дёрнулся, но его кто-то крепко держал. Он только и успел услышать:
– В тебе нет жизни. Ты бесплоден. Ассенизация!
«Братан…» – последней мыслью промелькнуло воспоминание о том, как он нашёл младшего брата где-то в дальней стороне огорода, с планшетом в руках. Тот смотрел в глаза Кену и плакал. Где-то позади, в доме, дико кричал пьяный отец. В ответ тонким голосом протестующе вскрикивала сестра, и слышались мягкие удары. Это тело их мамы то падало на пол, то билось об стены. Именно поэтому сегодня и сейчас он оказался здесь. Он боялся, что отец всё же убил маму, не хотел смотреть на мёртвое тело. Не хотел, чтобы младшие смотрели на него, беспомощного, не способного их защитить.
Кен исчез в сером тумане.
Только в этот момент Витька увидел, как внутри комнаты появился тугодум Толик, державший в руках ржавую металлическую трубу. Витька бросился вперёд, ловко проскочив через оконный проём, за спину тигру, и закричал, глядя на Толяна: «Нельзя! Нельзя! Беги!»
– Нет! Не тронь! Беги, Толян! Беги!
Витькин голос необычно визжал, страшный тигромедведь на мгновение замер и повернул голову в сторону Витьки. «Остановись!» – возникла, как приказ, в голове чужая мысль, и Витька послушно замер там, где стоял. «Уходи. В тебе есть жизнь». Эту команду он не успел выполнить.
Толик с перекошенным от ужаса лицом, весь заляпанный кровью, смотрел на Витьку. Руки Толика дрожали, но всё ещё держали трубу. Он вдруг отчаянно заорал и замахнулся на серое существо, только что уничтожившее его друзей. И просто исчез в тумане, исчез даже быстрее Кена, не появилось ни капельки крови, – так быстро тигр его сожрал.
Вот тогда Витька кинулся обратно к оконному проёму. «В тебе есть радость, человек. Жизнь не имеет цены…» – неслось вслед ему.
Витька поднял голову. Рука сильно болела. Он едва смог подняться на ноги. Его раскачивало. И вдруг он увидел бодро шагавшего по асфальту дороги Олега. Рубашка на нём была целой и чистой, ни следа крови от ранения на ней и на его джинсах Витька не заметил.
Вокруг Олега было едва заметное серо-голубое сияние. Олег остановился и обернулся. Посмотрел на Витьку и широко улыбнулся. «Стремление выжить – бесконечно…» – сказал он, потом отвернулся и продолжил ровно шагать, как робот, оставив Витьку стоящим с открытым ртом посреди слабоосвещённой улочки. Витька постоял несколько минут, оглянулся. Затем неуверенно двинулся осторожными шагами, прихрамывая, и держа под локоть левую руку правой, будто свёрток. Он так и не заметил, что следом за ним кто-то идёт серой тенью.
Некто, очень похожий на Кена, широко распахнул дверь в дом. Здесь было тихо. Никто не встретил Кена, кроме пьяного отца, который как мешок с картошкой вывалился с кухни в прихожую, услышав чьи-то шаги. Кен замер на пороге и молча смотрел на Уварова-старшего.
– А-а, припёрся, щенок! – медленно, растягивая слоги, произнёс отец. – Иди, гадёныш, в дальнюю, или куда там, поищи-ка мне ещё бухла…
Он шумно вздохнул и затем громко рыгнул.
Кен молча и не моргая смотрел в глаза отцу, и не двинулся с места.
– Ну! – коротко басом проревел отец, угрожающе посмотрел Иннокентия и сделал шаг вперёд. Тот молча стоял. – Тваю мать! Щенок! Ну!
– В тебе нет жизни. Ассенизация! – вдруг произнёс спокойным ровным голосом странный человек, так похожий на Иннокентия Уварова.
Неожиданно Павел Станиславович протрезвел, чего с ним никогда ещё не происходило. Вместо сына на пороге он увидел дикого зверя, вокруг которого клубилось серое облако, слабо мерцавшее короткими вспышками. Тигр с медвежьей головой посмотрел на него большими рубиновыми глазами, зарычал, приоткрыв пасть с белыми клыками.
И тут Павел Станиславович испугался. Зрачки его глаз расширились. Тигромедведь не оставил ему времени даже на то, чтобы дёрнуться к выходу.
Через несколько минут тишины в коридор осторожно выглянул Стёпка с планшетом в руках. На пороге никого не было. Дверь оказалась распахнутой настежь. Стёпка тихо и медленно прокрался на кухню.
Отца и Кешки нигде не было. Мальчишка вернулся к входной двери, выглянул во двор. И только тогда расслышал, что под его маленькими ногами что-то похрустывало на деревянном полу. Увидев, что его ноги стояли на ворохе сморщенных высохших цветов, он присел на корточки и стал их разглядывать.
Только один цветок, изумрудного цвета, слабо мерцал посреди кучи истлевших соцветий и рассыпающихся полупрозрачных стебельков. Стёпка положил планшет и взял этот цветок.
Стёпка услышал, как в своей комнате тихо застонала мама, а сразу проснувшаяся Наташа кинулась к ней:
– Мама!
Глава 5. Понедельник
Раннее утро. Когда-то небольшой зелёный город теперь застроен домами так густо, что высаженные в прежние времена с большой заботой тополя остались только в старых районах и на центральных улицах, без крон, старые, прогнившие, жалкие.
Во дворах новых кварталов с высоченными махинами в девятнадцать, а то и в двадцать один этаж, росли маленькие аккуратные ёлочки и печальные кривые берёзки, обделённые солнечным светом, который никак не способен пробиться сквозь толстенные корпуса домов.
Но всё же посреди дня, когда сияние от светила, усиленное многократными отражениями от стёкол окон и балконов, достигало земли, с нижних этажей открывались великолепные виды внутри тесных дворов, где редкая уже ребятня – сейчас принято детишек в детских садах воспитывать, пока родители где-то ходят целыми днями – носится, прыгает, играет.
Александра Матвеевна, заслуженная учительница на пенсии, худощавая старушенция, примерно восьмидесяти лет от роду, любила смотреть в окно, и подолгу задерживаясь после полива цветов на балконе своей квартиры, которую ей подарили её дети.
Сами они всё реже наведывались к своей матери, но не забывали: на столе, приставленном к стене, расположился чужеродный для здешней обстановки, чёрного цвета, с символом надкушенного яблока, ноутбук.
Александра Матвеевна видела своих детей и внуков на экране, будто кино смотрела; слышала искажённые слабыми динамиками звуки их голосов и радовалась. «Мама, этот макбук маленький, лёгкий и удобный, не бойся его уронить, – говорил старший сын, – другой принесём».
Она радовалась, как когда-то в детстве, перед самой войной. Только не могла вспомнить лиц своих родителей. В глубине сознания остались большие глаза мамы, – в тот самый день, когда с ясного неба на город посыпались немецкие бомбы. Поэтому Александра Матвеевна представляла свою семью как пару: широкоплечий парень в рабочей одежде – отец работал на одном из заводов большого города, что дальше на север от Клемска, – и мама, высокая стройная девушка с длинными волосами и в платье до колен. Увы, но ни одной фотографии не сохранилось.
Александра Матвеевна очень любила жизнь, детей. Поэтому она стала учителем. Она преподавала литературу и русский язык, но, когда ей исполнилось пятьдесят шесть, стала вести младшие классы. С виноватым видом подав заявление, он сказала тогда: «Уж тяжко мне стало с молодёжью работать, Пётр Васильевич, старенькая я, с большими ребятами мне сложно. Вот детишки-первогодки – самое оно, мне бы к ним перейти».
Очень она хотела до самого последнего своего дня оставаться в школе, среди ребятишек, но подвело здоровье. И когда она смотрела со своего балкона во двор, ей казалось, что она по-прежнему в строю.
Лежавший на столе рядом с макбуком телефон заиграл марш.
– Алло! – важным голосом произнесла Александра Матвеевна, нажав на кнопку приёма вызова.
«Конечно же, Раисочке не терпится рассказать о чём-то совершенно неважном» – подумала бывшая учительница.
– Ой! Саш-ша, здрав-вствуй! – заговорила по-вороньи Раиса. – Прошу прощ-чения, рано так беспок-кою, но у меня интереш-сная новость!
– Новость? – переспросила Александра.
– Хор-ошо, не новость. Мы ведь цветочницы с тобой, и вот, я решила, что тебе будет интересно узнать о новом виде агератума.
Речь Раисы зазвучала быстрее, сгладилась, и тембр голоса стал глубже и мягче. «В своей стихии бабка», – улыбнулась Александра Матвеевна.
Из разговора с подругой она узнала о существовании некоего вида цветов, которые чуть светятся, тёплые и мягкие на ощупь, и похоже, способны прижиться даже без корешков.
Некий Иван, сосед Раисы Михайловны, принёс один такой цветок, взял землицы для посадки, но даже не спросил у опытной цветочницы, что и как надо делать. Следовательно, заявила Раиса, к цветам даже инструкция прилагается. Только она не поняла, почему и землицу не продают. Но предположила, что молодой человек не разобрался.
Теперь Александра сидела в кресле-качалке, и размышляла.
Глава 6. Мияк-кта
Алымов-старший спал. Спал он крепко. Но ночью Рыжик слышал, как старик несколько раз, во сне, вдруг начинал произносить разные слова: «Небесный мир, искатели, ошибка, чёрные заросли, сообщество, Некк-Та». Кот и сам уже кое-то знал, он хорошо запомнил своё общение с «облачком».
Они назвали себя «Мияк-к-та». Слово звучало иначе, но кошки не смогли произнести его, как это делают люди. «Миякта, – мы принимаем ваше обозначение нас, кош-ш-шки-ми-у!» – сказали те, кто находился в тумане.
«Мы вовсе не такие же, как эти люди. Но с ними интересно, забавно и хорошо», – так объяснил Рыжик «облачку» свою привязанность к Виктору.
Рыжик посмотрел на спящего и направился к Месту Встречи.
Он пробрался через лаз в недостроенном заборе, и сразу наткнулся с Чернышом. «Ну, вот, опять он здесь!» – грозно зашипел рыжий кот.
Немедленно оба животных оказались в боевом настрое, собрались подраться, встали в стойку. Черныш изогнул хвост, вытянулся на лапах, шерсть дыбом. Рыжик распушил хвост и прижался головой к земле, он уже готов был прыгнуть и разорвать этому хвастуну глотку, но тут услышал:
– Ми-як-к-т-а-а, – Черныш позвал себе в подмогу новых друзей.
Рыжик остолбенел. Боевой настрой угас. Потом кот сел и обвил хвост вокруг лап. Он приготовился спрашивать и слушать:
– Ты знаешь их?! – Рыжик удивился. – Черныш, ты балбес и хвастун!
Черныш тоже успокоился, сел напротив Рыжика. Не обиделся.
– Да, мы знаем их, мы тут позавчера встретились. Теперь Место Встречи принадлежит Миякктам так же, как и любому из нас, – важно ответил чёрный кот и сообщил то, что Рыжику уже известно.
– А что они теперь станут делать?
– Как – что? Обустраиваться! – важно сказал Черныш. – Пойдём-ка!
Рыжик немедленно согласился: пойти в гости к этим мягким и тёплым Миякктам он всегда рад, ведь никто, кроме них – даже Пушинка – не мог так красиво петь. А ещё ему залечили лапу. Похоже, Чернышу тоже помогли.
– Да, Красненький, нам теперь не страшны эти гавкалки!
– Неужели? – с сомнением переспросил Рыжик.
– Да! Тот, который вчера здесь человека защищал, мне обещался.
– Защищал человека? От кого?!
Рыжик даже остановился.
– От других человеков. От злых. Ты знаешь их, знаешь.
– Кого знаю? – не разобрался Рыжик. «Здесь защищать одного человека от другого человека?» – он не готов поверить в столь странное событие.
– Алый, Алый твой! – нетерпеливо мякнул Черныш и остановился перед оврагом, в котором клубился туман.
Теперь этот туман частично выполз из оврага и стелился по земле двумя широкими полосами, ведущими к заброшенным домам. Между этими полосами и пришли, как по дороге, оба кота. Рыжик ощутил запах цветов и чихнул. Черныш тоже чихнул.
– Вот. Теперь они знают, что мы пришли, – сказал Черныш.
– Запах этот мне не нравится!
– Они же цветы! – Черныш изобразил человеческий смех.
– Погоди… Алый? Алый – дома!
Рыжик не понимал чёрного кота.
– Другой, тот, у кого есть маленький человек с цепкими руками, у кого есть подруга, Звонкий Голос, Лу, – напомнил Черныш.
– Алума?! – Понял Рыжик. – Алума был здесь?!
Из оврага выползло едва видимое облачко и окружило котов. Беседа предстояла очень долгая: что делать с телом Олега, что делать котам и прочим, почему нельзя действовать открыто, и зачем здесь пришельцы.
Глава 7. Другой Олег
На западе широкой красной полосой заканчивался день. В открытое окно шелестели городские улицы и звенела угасающим визгом автосигнализация. В небе мельтешили птицы.
Елена Дмитриевна беспокоилась. Олег задерживался.
Она сидела на кухне. Ужин давно остыл. Никитка играл в своей комнате, не соглашался лечь в кроватку – ждал папу. Лена смотрела на телефон: «Вот и что это значит? Машинку не починили, и он не знает, как мне сказать об этом? Или вот-вот закончат ремонт, и он поэтому забыл позвонить мне?»
Ей хотелось позвонить самой, но она точно знала, – если позвонить, то станет только хуже: «Конечно, Олег разнервничается, станет врать, чтобы, как он думает, поберечь свою жену. Поспешит, случится что-нибудь плохое».
От последней мысли в груди появилось неприятное тянущее ощущение.
Она услышала скрежет вставляемого в дверной замок ключа и вскочила.
Олега на пороге встретили они оба – Лена и Никитка. Мальчишка бросился обнимать папу, Лена улыбалась, а лицо оставалось бледным.
– Па, па! Давай, включай, пойдём, пойдём!
Олег посмотрел на жену. Протянул в ней руку. У неё пробежал холодок по спине. «Что с ним? Почему он такой спокойный?»
– Погоди-ка, Ник, что включать?
Лена перестала дышать. Никитка поднял голову и отпустил отца.
– Па-аа! Ты же обещал! Ты забыл?!
Она смотрела на мужа. Тот повернул голову к вешалке, но сразу же вернул её в прежнее положение. Потом присел на корточки, взял Никитку под мышки и легко поднял его. Никитка немедленно обрадовался: папа выздоровел и может поднимать тяжести!
– Наверное, я что-то мог забыть, Никита. Домой спешил. К вам.
– «Тойоту» починят через неделю, не раньше. Прости, пожалуйста, – сказал он, подняв взгляд на Лену.
Ей хотелось задать каверзный вопрос: «А где тот букет цветов, чей запах ты принёс с собой? Или цветочек постеснялась подняться на шестой этаж?»
Сын не заметил, но она-то почувствовала этот аромат. «Какие это духи? Что-то я не припомню у нас таких! И вообще, мне этот запах не встречался!»
– Но ты же не мог забыть! Па?! – Никитке очень хотелось поиграть с папой и послушать его рассказ о том, как создаются игры и программы.
Олег поставил сына на пол. Посмотрел снова на Лену.
– Конечно. Я расскажу. Мы поиграем. Можно?
Последний вопрос он адресовал ей, Лена вздрогнула.
«Окей, Олежик. Поди поиграй, но объяснений я жду», – первая живая мысль, которая пришла к ней. «Что-то с Олегом не так», – подумала она.
– Есть буде-эшь? – ей не удалось сделать свой голос спокойным.
Даже Никитка обернулся:
– Ты тоже обиделась на папу?
– Мама просто очень долго ждала меня. Свет вернётся.
Глаза Лены расширились. «Он так никогда не говорил! Он спокоен как удав и говорит странно! Мамочки, что с ним?! Это всё деревенские!» – она каждый раз, как бывала в доме Алымовых, настороженно смотрела на людей, которые ходили по улочкам, глядели на неё через изгороди, улыбались.
Олег положил руку ладонью на голову сына и потрепал его волосы.
– Погоди-ка, Ник, мы с мамой немного поговорим. Ты пока готовься.
– Можно?! Ты разрешаешь взять приставку?! – голос Никитки запищал.
– Конечно. Только делай всё аккуратно.
Мальчик бегом кинулся в зал, к столу, за которым работал Олег.
– Ох, прости. Я не голоден. Не голоден.
Он повторил после паузы те же слова и Лену покачнуло.
Олег подхватил её.
– У тебя же спина, Лежик… – прошептала она.
– Всё хорошо. Стремление жить – бесконечно.
– Лен, тебе нравится этот аромат? – задал он вопрос ровным голосом.
Она растерялась, потому что не ожидала такого варианта.
– Да… – её голос сорвался на хрип.
– Я могу добыть источник, он будет с тобой вечно.
Лена не нашлась, что ответить ему на это предложение. Кивнула.
– Пойдём, посмотришь, как мы играем, послушаешь сказку о программировании вместе с Никиткой.
Она покорно пошла за ним.
Рано утром Лена проснулась. Холодно. Внезапно она поняла, что слева от неё никого нет. Она приподнялась, подставив локоть под бок, повернулась к Олегу. Там должен сопеть её Олежка. Но его нет.
Слабый запах цветов ударил в нос. Елена поморщилась. Резко правой рукой отбросила одеяло. Истлевшие уже цветы, множество цветов серо-бурой кучкой лежало теперь на простыне вместо Олега.
Дверь в спальню приоткрылась.
– Маа… – прошипел громко Никитка.
Лена прикрылась одеялом так, чтобы сын не увидел – отца нет.
– Что случилось, сына? – спросила она шёпотом.
– А папа ещё спит?
– Да, Никит. Что ты хотел?
– Он обещал книжку мне дать.
Лена не выдержала, упала на подушку и заплакала. Она не заметила двух одинаковых ромашек среди этого мусора – светло-синяя и красная. Они мерцали и едва слышно звенели.
Никитка растерялся и закрыл дверь. Но через полчаса он изо всех сил старался быть настоящим мужчиной и успокаивал маму, которая металась по квартире, что бормотала и постоянно плакала.
– Мам! Ма-ам!
– Что, что, сыночка, я не знаю, я не понимаю!
– Позвони дедушке! – и он взял крепко её за руку, потянул на себя.
Лена остановилась. «Да! Да! Позвонить!»
«Свет вернётся. Помни обо мне, помни меня», – ей почудилось, что это говорит Олег и она кинулась на кухню с телефоном в руках. Никого.
– Виктор Иваныч! – срывающимся голосом произнесла Лена.
Заспанный Алмов-старший с трудом сообразил, что позвонила сноха. Но затем он соображал и действовал быстро.
– Лена, немедленно звони в полицию! Только про цветы молчи, ладно?
Виктор спешно собрался. Рыжика он нигде не видел.
Мастерская встретила его вонью смазки, рокотом моторов и лязгом инструментов. Кто-то дважды ударил кувалдой.
– Ребят! А где наш Леонид? – спросил он с важным видом.
Один из молодых парней в спецовке развернулся на корточках к Виктору, его лицо посветлело – он узнал Алымова-старшего.
– Доброе утро, дядь Виктор!
Алымов-старший не признал мальчишку, но поздоровался:
– Здоров, здоров!
К разговору присоединился другой парень:
– Товарищ Леонид скоро придёт, дядь Виктор!
– Ого! Товарищ Леонид? – удивлённым тоном переспросил Алымов-старший, и тут же услышал голос: – Кто тут ищет товарища Леонида?
– О! Витька! Господи, когда ты так рано приходил-то ко мне?
Леонид задал вопрос, чуть наклонив голову.
– Да, вот. Понимаешь, Олег домой не приехал. До сих пор.
«Небось думаешь, я твоего Олежку напоил? Хорош друг!»
Эта первая мысль расстроила Леонида. Но он увидел, что Виктор молчал и мялся. Дед Лёня понял, что дело нешуточное. Повернулся к ребятам.
– Видали? Олег Викторович, приходил вчера за «Тойотой»?
– Которая минивэн?
– Она самая!
– Так мы её только разобрали! Он сразу и ушёл!
Леонид подошёл к Виктору.
Взгляд Алымова-старшего скользнул по чьей-то спецовке. «Топорщатся штаны не с той стороны! – улыбнулся он старой шутке. – Кто маленький ключ так кладёт? В задний карман! Сядешь на него, и потом закричишь!»
Блеснула тёмная сталь. «Пистолет?!» Виктор почувствовал, как спина покрылась холодным потом. «Вот как. Не зря про Лёньку-то говорили…»
Он повернулся к Леониду.
– Ты, вот что, Виктор. Мы поищем и найдём, уж поверь мне.
Леонид протянул другу руку. Виктор пожал её.
– Спасибо, Леонид. Сам я даже не знаю, что мне делать.
– В полицию звонил?
– Сноха позвонить должна была.
– И правильно! Правильно! Помню Олежку, хороший парень. Найдём!
Виктор ушёл, размышляя о друге: «Как я не видел? Лёня – бандит!?»
– Он приходил попрощаться с нами? Да?
Так спросил Никита у своей мамы, которая сидела у столика на кухонной табуретке с безвольно свисающими вдоль стройного тела тонкими нежными руками. Полицейские ушли час назад.
– Наверное, Никит, не знаю. Я ничего не понимаю. Да, он попрощался.
Она не сдержавшись, разрыдалась, а Никитка молча её обнимал.
Рыжик пришёл домой. Сел на веранде рядом с Виктором, потом забрался на скамейку. Рассказывал человеку, но тот ничего не понимал.
«Мияк-кта сказали, что они отнесут Алуму-Олега подальше от Места Встречи, чтобы никто не наткнулся на них – они говорят, что вы не поймёте. Мы согласились. Слышишь, Алый? Я могу показать, где твой Алума!»
Виктор, поднимаясь со скамейки, машинально погладил кота и отправился спать. «Что ж, кажется, мой Олег уже не живой, – со вздохом подумал Алымов-старший. – Раз такие видения у Леночки, уж какие варианты остались?» Он лёг и почти сразу уснул.
Глава 8. Иван и эмпатические цветы
Около шести утра Иван проснулся. Немного болела голова. Тело плохо слушалось, поэтому Иван поднялся не сразу. Но потом, включив чайник, он всё же сделал обычную утреннюю разминку. Махая руками, он не переставал размышлять о вчерашнем провале: реакция Вики однозначна, слова, сказанные ею нельзя понять как-то иначе – «уйди вон из моей жизни».
«Сейчас половина седьмого, успеваю».
Иван собирался в душ и смотрел в телефон. Часы. Погода. Напоминание о встрече, которое он со вздохом удалил. Полотенце и пакет с принадлежностями.
«Конечно, тут у меня даже и ванны нет, куда мне до остальных», – с досадой подумал Иван.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, Иван вспомнил, как с кривой усмешкой его тётя смотрела на процедуру передачи имущества: оказывается, родители незадолго до своей нелепой смерти взяли большой кредит, под поручительство сестры отца. И вернуть долг Ивана обязывали условия договора: хорошо, когда сестра – юрист. Ей хорошо, Ивану – выселки.
На первом этаже, в холле Иван увидел группу людей в сопровождении участкового полицейского. Иван услышал только, что лейтенант Топорков разыскивает свидетелей исчезновения местного алкаша Гошки, который только что, утречком рано, пытался убить свою пожилую мать, которая не изъявила желания пойти поискать ему выпить. Был Гошка, кричал что-то, звал лучшего друга своего, Уварова-старшего. И тут – бац! – нет Гошки.