Третья дорога

Глава 1

Книга первая. Золотой лист.

1.1

Боль. Дикая жгучая боль. Она будто раздирает тело на части. Раскалывает голову. Выворачивает наизнанку душу. Сжигает мышцы. Испепеляет кости. От неё нет спасения. Она везде. Она навсегда. Он не может больше её терпеть и падает в темноту.

***

– …Ваша милость!.. Ваша милость!.. Да что ж такое!.. Лекаря сюда! Живо! Ваша милость!.. Хавьер!..

Срывающийся на крик голос и последовавший за ним топот, гомон и какое-то бряканье доносились откуда-то издалека. Словно из-под воды или сквозь туман. Вокруг началась какая-то суета. Его подхватили несколько рук, подняли и уложили на что-то мягкое.

Голоса слились в один неразличимый поток. Вслушаться в него, пошевелиться или открыть глаза сил не осталось.

– Чего?! – прорвался сквозь общее болото возмущенным воплем первый голос. – Что ты сказал, собака?! Да я тебе самому сейчас кровь пущу! Вон отсюда! Никакой ты не лекарь! Прочь! Я за себя не ручаюсь!

Опять какая-то беспорядочная суета. Но недолго. Всё стихло. Стукнул засов на двери. Кто-то подошёл совсем близко. Взял его за беспомощно висящую руку и тихо позвал:

– Шерик. Пар григ, Шерик! Торого! Торого! Шерик!

Тишина. Темнота. Река. Дорога. Новая дорога.

***

Хавьер открыл глаза и осмотрелся. Ночь. Неровное сияние свечи выхватывало из темноты стол и уснувшего прямо за ним плечистого человека. Тот положил темноволосую голову на руки и тихо, мерно дышал. Рядом закрытое, но не занавешенное окно. Незнакомые звёзды в небе.

«Где я? Почему не помню, как здесь оказался? Вчера был обычный день. Я попрощался с детьми на ночь и ушёл работать в кабинет. Наверное, там и заснул. А эта комната явно не в моем дворце. И даже не в Кордии…»

Он попытался пошевелиться. С трудом, но тело слушалось. Снова вгляделся в человека за столом.

«Кто там? Враг? Друг? Тюремщик? Ни на кого из моей дворцовой гвардии не похож. И не Рэй. Рэй! Дети! Гюзель! Что с ними? Где они?! Неужели мятеж?! Нет!..»

Страх за близких заставил его забыть об осторожности и придал сил. Хавьер быстрым рывком сел на постели, отбрасывая прочь одеяло. Он приготовился кинуться в бой. В тот же момент человек за столом проснулся, поднял голову и воскликнул:

– Ваша милость! Вы очнулись! Хвала духам!

Хавьер застыл на месте и, не веря глазам, изумлённо выдохнул:

– Лэло?! Это ты?!

Тот уже оказался рядом с кроватью, подал руку и помог пересесть за стол.

– Я, ваша милость. Конечно, я. Кому ж тут, кроме меня-то, быть? Я к моему Жеребёнку уж почитай как восемь годков никого близко не подпускаю. И не подпущу никогда. Ох, и напугали вы меня сегодня, ваша милость. Ох, и напугали…

Приговаривая так, Лэло налил что-то из большого медного кувшина и протянул Хавьеру.

– Вот. Примите, ваша милость. Я тут травку одну редкую заварил. Оно сейчас как раз будет. Выпейте. Полегчает. Это меня Ойлун на такие случаи научила. Кликать вас Шериком, да звать на кири, пока не отзоветесь. А потом вот отпаивать…

Хавьер молча взял странной формы кубок и выпил всё до дна. Затем прикрыл глаза.

«Восемь лет! Восемь! Значит, ему сейчас почти сорок, а мне… Мне двадцать один! Лэло жив! Ничего ещё не случилось! Ни прихода Мадино, ни дороги в цепях через пески не случилось! Кестер на троне. Я его генерал. Рэй ещё даже не родился! Это… О нет. Это третья дорога…»

Как бы он ни ждал изменения мира последние два месяца, Хавьер всё равно оказался не готов.

– Как вы, ваша милость? – продолжал спрашивать, хлопоча вокруг него, Лэло. – Налить ещё отвару-то? Ойлун говорила, он вас крепче к миру привязывает. Чтобы духи за собой далеко не увели…

– Нет. Благодарю тебя. – Хавьер открыл глаза. – Ты всё сделал правильно. Мне уже лучше. Только многого не помню. Где мы сейчас? Почему? Мы ведь не в Кордии?

Поставив кувшин, Лэло озадаченно поглядел на подопечного. Хавьер уже давным-давно позабыл этот взгляд. О короле Кордии никто не заботился так, как один грубоватый бывший похититель детей.

– Нет. Не Кордия. Вы, что, совсем ничего не помните? Ну дела… Как же так-то? И вроде бы головой не ударялись… Не бывало такого с вами раньше-то… – Лэло снова сел и сложил перед собой руки на стол. – Но, раз уж так сложилось, так я вам сейчас всё обскажу как есть. Мож и вспомните чего. Мы в Гардорре, ваша милость!

Хавьер удивлённо поднял брови. В граничащую с Кордией на севере воинственную страну он не выезжал ни разу в жизни. В своей прошлой жизни. А со свирепыми, могучими подданными гардоррского конунга сталкивался лишь однажды. Когда те везли его в клетке через все королевство. А потом копьями разгоняли ньеттийцев на главной площади Норрвальдо.

– И что же мы здесь делаем? – сказал Хавьер как мог спокойно, не желая пугать Лэло ещё больше.

– Так известно что: сопровождаем посольство его величества Алегорда Кестера! – ответил хранитель. – Их на смотрины сюда пригласили. С невестой, значит, познакомиться. А вы во главе гарнизона сопровождения и охраны будете.

– Так… – У Хавьера свело живот от дурных предчувствий. – Что за гарнизон? Кто? Откуда? Сколько? Где расквартированы? Каким арсеналом располагают?

– Всё в порядке, ваша милость! – заверил его Лэло. – Не извольте беспокоиться! Три сотни тяжелой конницы и шесть пехоты при полном вооружении. Встали лагерем вокруг этого дворца, в котором король наш, вы да все вельможи расположились. Незадолго до того, как вы без чувств упали, приходил офицер с докладом. Всё спокойно. Мы хоть и на чужой земле, а тардийцы-то охранное дело хорошо знают! Никого сюда не пропустят!

Хавьеру отчаянно захотелось схватиться за голову и заорать:

«Тардийцы! В охране короля! На чужой земле! Казнить немедля того, кто устроил эту западню!..»

Но сказал он тихо и спокойно:

– Почему именно они? Кто так решил?

Лэло неопределённо хмыкнул, потом негромко произнёс:

– Так ведь вы, ваша милость. Вы так и решили, когда король поручил вам охранять себя здесь. Вы сказали, что на севере лучше всего воюют северяне. А тардийцы с гардоррцами веками за межевые земли грызутся и знают друг друга. Кое-кто, конечно, заикнулся, дескать, ненадежный это народ – тардийцы-то. Бунтовщики сплошные. А вы тогда только рассмеялись и сказали, что любым страшным оружием надо уметь пользоваться. Чтобы бить врага во всю мощь и не навредить себе. А потом послали в столицу Тарда гвардейцев, чтобы те беременную княгиню из замка вывезли да к вам в Норрвальдо заложницей доставили. Так, мол, Тирдэг будет вернее престолу служить да короля охранять. Рисковать любимой женой и нерожденным первенцем не станет… Драммонд и не стал. Подчинился. Только всю дорогу зубами на вас скрежещет. Так вот мы с тардийцами-то и поехали. Да и потом, кто ж в здравом уме с вами в Кордии спорить будет? Это после высылки Леджера и риверского-то крошева? Самоубийц нет.

Хавьер почувствовал, как на его шее всё туже затягивается невидимая петля, и судорожно сглотнул.

«Неужели я, и в самом деле, был таким бездушным чудовищем?..»

– Риверского? – переспросил он, ухватившись за последние слова Лэло. – Бои за Ривер уже прошли?

– Точно так, ваша милость, – подтвердил тот. – Как не пройти. Аккурат полтора года тому назад. Вы тогда только-только полковником стали. И убедили короля-то, что остров полон бунтовщиков и предателей. Что если там порядок сейчас не навести, то они к Джерзиге переметнутся. Ну и навели. Подняли наших как одного да и выжгли там всех почитай под корень… Ривер теперь почти пустыня. А вы генерал и «Меч государя».

– О духи… – только и смог простонать Хавьер, опустив голову.

Затем вскинулся:

– Постой. А Тирдэг? Он сейчас здесь?

Лэло кивнул и подтвердил:

– Здесь, ваша милость. Этажом ниже расположился со всей своей личной оравой. Еле места им хватило. А тут – мы с вами да король с гвардией и свитой.

– Так. – Хавьер негромко хлопнул по столу. – Сколько тут моих людей? Сколько у короля?

– Как всегда, ваша милость, полусотня ножей тут из наших. Вы ж без них никуда не ездите. Ещё сотня королевских. Поднять их?

– Да. Боевая тревога. Только тихо! Чтоб ни одна мышь не заметила! Стой! – Собиравшийся выйти из комнаты Лэло замер и оглянулся. – Вначале сходи и разведай обстановку. Так, будто всё в порядке и ты просто идёшь передать нашим и королю, что я пришёл в себя. Ни во что не ввязываться. Осмотрелся и живо обратно. Понятно?

Тот кивнул и тихо исчез за дверью. Уже полностью пришедший в себя Хавьер бросился одеваться и проверять оружие. Не успел он заткнуть за пояс пистолеты, как Лэло вернулся.

– Беда, ваша милость, – быстро доложил хранитель, плотно закрыв за собой дверь. – Так-то вроде как всё тихо. Постовые на месте. Меня никто не остановил, но внизу слышно бряцание железа без разговоров. Из окон коридора видно, как по двору тени шныряют. А перед покоями короля, кроме его гвардейцев, ещё и отряд тардийцев нарисовался. Дескать, князь им велел тут для усиления охраны встать. Я, как вы сказали, передал постовому о вашем самочувствии да обратно направился. По пути нашим дал сигнал тревоги. Так что? В бой? Раскидаем тех, что в коридоре-то?

В руках у Лэло сверкнула сабля. Хавьер сел за стол и остудил его пыл вопросом:

– А тех, кто внизу и вокруг дворца?

Затем отрицательно покачал головой и продолжил:

– Нет, друг мой. Приказываю отойти без боя. Короля нам уже не вытащить отсюда, так как силы слишком неравны, а остальное не имеет значения. Меня всё равно вынудят сдаться рано или поздно, даже если сейчас сбегу. Слушай внимательно. Береги себя! В бой не вступать! Это приказ, Орем! Никуда не ввязывайся сам и не пускай наших! Даже, если меня схватят. Понятно? Мне гибель не грозит: в худшем случае арестуют и увезут в Кордию, а ты нужен живым и свободным! Здесь вы ничего изменить не сможете. Тардийцев слишком много. Вас просто всех тут положат, если кинетесь в атаку. Поэтому немедленно скрытно выбирайся из дворца и уводи наших в Ньетто. Ясно?

Лэло сжал челюсти и так процедил:

– Ясно. Могу идти?

– Иди. И спасибо тебе за всё. Как-нибудь свидимся.

Недовольно сверкнув глазами, Лэло вышел и тихо притворил за собой дверь. Хавьер поправил сапоги, ещё раз, больше по привычке, чем по необходимости, проверил шпагу и пистолеты. От мира третьей дороги он ждал только беды.

Оказаться в чужой враждебной стране вместе с королём, в то время как охранявшие их воины из вечно бунтующего Тарда скоро на них же и бросятся… Что могло быть хуже?

1. 2

Проводив Лэло, Хавьер открыл окно, сел за стол и закрыл глаза. Он мог бы и не отправлять хранителя на разведку. Пока тот ходил, Хавьер всё услышал и понял сам.

Ветер донёс обрывки тихих приказов на тарди готовиться к захвату короля и никого, кроме него и «главного ньеттского выродка», не щадить. Казалось бы, спящий лагерь вокруг дворца наполняли скрытые передвижения, тихий шёпот и лихорадочное биение сердец. Потом случились первые смерти.

Хавьер уловил в ночной тишине несколько сдавленных хрипов и шорох напившихся крови кинжалов. Постовых гвардейцев, расставленных вокруг дворца, больше нет.

А самое важное – он услышал подтверждение своей главной, такой страшной догадки. Рэй умер.

Хавьер заподозрил это, как только понял, что находится на третьей дороге. Она ведь могла начаться не иначе, как со смерти «сына отца древней крови». И раз Шерик здесь, значит, нерожденный ещё Рэй погиб. А, следовательно, ночное оживление вызвано ничем иным, как только дошедшей до Тирдэга скорбной вестью. Ослепленный горем князь Тарда не пощадит никого.

И вот: окружавшие дворец сосны шептали друг другу подхваченную в лагере весть. Княгиня не вынесла долгой дороги и скончалась от преждевременных родов вместе с ребёнком. Одна из верных служанок, ценой жизни, смогла выпустить голубя и так сообщить о трагедии.

Хавьер обхватил голову и тихо застонал.

«Как я мог принять такое глупейшее решение: взять её в заложницы? Как?! Сейчас мятеж – дело нескольких минут. Бежать, бросив короля, я не буду. А сопротивление бесполезно. Даже если я пробьюсь к Алегорду, уйти нам однозначно не дадут. Тирдэг меня живым из рук не выпустит. И не обратит внимания, сколько положит в бою людей. Десять? Двадцать? Сто? Больше я сразить не успею в любом случае. Но я и не хочу их убивать. Люди ни в чём не виноваты. Как и сам Тирдэг. У него свое горе и своя правда. Он имеет право на месть.

А я должен вернуть все долги.

Рэй! Мой мальчик! Прости меня! Прости!.. Я всё исправлю. Я сделаю всё, чтобы всё исправить».

Шум в ночном дворце начал нарастать. Единственным, что принесло Хавьеру хоть какое-то облегчение, стал плеск ручья, рассказавшего о том, что вдоль его течения ушёл в скалы большой отряд черных всадников. Погони за ними не было. Значит, Лэло сделал всё как нужно.

«Слава духам! Хотя бы крови земляков не будет на мои руках».

Где-то далеко Хавьер различил голос Тирдэга, отдававшего короткие яростные приказы на тарди. И ещё один знакомый голос. Крайне пренеприятная неожиданность.

«Значит всё ещё хуже, чем могло бы быть…»

Шаги в коридоре загрохотали совсем близко. Хавьер положил пистолеты на стол. Из-за двери раздалось:

– Сдавайся, собака! Ты окружён! Твоя хваленая ньеттская гвардия сбежала, поджав хвост! Король в нашей власти! Если ты попробуешь напасть или убить себя, ему не поздоровится! Выбрось в окно всё оружие и ложись мордой в пол!

«Где-то так уже было…»

Хавьер встал, снял перевязь со шпагой и кинул её в темноту за окном. Туда же полетели пистолеты. Затем он обратился в сторону двери:

– Я сдаюсь. Не трогайте короля. Кинжалы выбрасывать не буду. Просто воткну в стол. Заходите.

Достав два узких клинка, которые всегда носил за голенищем, Хавьер одним ударом вогнал их в столешницу по самые рукояти.

«Что же, Веточка. Я знаю, что ты меня видишь и слышишь. Спасибо, что помогла всё вспомнить. Я готов идти дальше».

Хавьер омыл лицо руками и лёг на пол.

Дверь приоткрылась, а затем распахнулась настежь. В комнату вбежали многочисленные воины и крепко прижали опасного пленника копьями к полу. Снова зазвучал ненавистный голос:

– Так вот ты какой, кровавый цепной пёс Кестера! Непобедимый Хавьер Норрьего! Не так уж ты и страшен, как о тебе болтают. Оглушить щенка и в подвал на почётное место. Я скоро приду с ним побеседовать.

1.3

Первое весеннее солнце ласково пригревало раскинувшийся в центре Мадинора королевский дворец. На покрытых изморозью каменных плитах двора образовались маленькие лужицы, в которых тут же принялись купаться и весело чирикать вездесущие воробьи. Радость от того, что долгая зима закончилась, и наконец-то скоро снова начнётся новая буйная весенняя кутерьма, казалось, висела в воздухе.

Посреди высокого дворцового балкона появился граф Бернар Леджер. Фельдмаршал великой Кордеи тоже радовался весне. Разбирая бесконечные бумаги, он услышал звон тающих сосулек, накинул на парадный мундир тёплый меховой плащ и вышел из ставшего вдруг душным кабинета.

Свежий лёгкий ветер растрепал густые, всё ещё тёмные в основной массе кудри Бернара. Полтора года службы с момента восшествия на престол Шарля Первого принесли графу много орденов и воинской славы. Но и седины тоже добавили.

Чем дольше длилось правление Мадино, тем паршивее становилось на душе у Бернара. Кровавая гражданская война, бесконечные казни недовольных и подавление бунтов…

Сидя в одном из полуразрушенных замков Рантуи на краю мира и мечтая вернуться в родную Кордию к семье и детям, он хотел вовсе не этого.

И Шарль… Бернар глубоко привязался к нему. И не без причины. Мадино и его окружение – «королевский двор в ожидании», как они сами себя величали – приняли к себе никому ненужного изгнанника. Можно сказать, спасли от бесславной голодной смерти на чужбине.

Тогда, почти четыре года назад, ещё во время правления Алегорда Кестера, Бернар, удостоенный орденов полковник, при всех отказался идти на Ривер под знаменами Хавьера Норрьего. Пытался доказать членам военного совета, что всё можно решить переговорами. Хотел вразумить самого молодого князя Ньетто, убедить его отказаться от карательного похода… Да куда там! Хавьер сильно изменился к тому времени. Будто перестал быть человеком и хотел только победы любой ценой. Разразился настоящий скандал.

Кончилось всё тем, что Бернара объявили предателем и, с лишением всех прав и титула, выкинули из страны. В живых он остался только благодаря заслугам отца – графа одной из обширных провинций Кордии Фабьена. Кое-как Бернар добрался до первой попавшейся крепости в соседней Рантуе, а потом осел в ближайшем городке, перебиваясь случайными заработками. А через полгода почти нищенского прозябания там его торжественно пригласили ко двору «короля Кордии в ожидании».

Юный Шарль произвёл на бывалого полковника благоприятное впечатление. Держался с достоинством. Гладко и связно излагал собственные взгляды на будущее их родной страны. Даже показал длиннющий свиток, содержавший его родословную и подтверждавший право на престол. Бернар ни тогда, ни сейчас не стал вникать во все хитросплетения главных и побочных ветвей королевского древа. Ему требовалась надежда на возвращение домой. И он её получил.

В окружении Мадино оказалось не так много имевших действительный боевой опыт военных. Прошедший не одну кампанию сорокатрехлетний Бернар быстро стал одним из главных советников принца. Они начали много общаться и даже по-человечески сблизились. Со временем вместе с другими сподвижниками обосновались в одном из небольших замков возле границы Рантуи и Гардорры на отрогах Крайних гор. Часто фехтовали друг с другом, выезжали на охоту, даже, бывало, спорили о будущем долгими вечерами у камина.

Шарль казался воплощением истинного короля: молодой, по-своему красивый, не по годам мудрый, в меру осторожный и наверняка справедливый. Такой не будет рубить головы направо и налево. Не будет заливать окраинные земли кровью…

Но, придя к власти, Шарль будто стал другим человеком. И всё пошло совсем не так. Когда война за трон Кордии так неожиданно быстро и триумфально закончилась, Мадино совсем отошёл от дел, несмотря на то, что успел показать себя блестящим, даже можно сказать – гениальным полководцем.

Все важные государственные решения принимали теперь другие, неминуемо увлекая страну в бездонную пропасть. А сам новоявленный король лишь предавался любимым жестоким играм.

Тряхнув головой, Бернар поправил волосы, опёрся на перила балкона и, отбросив на время тяжёлые мысли, с удовольствием подставил лицо ласковым лучам первого по-весеннему тёплого солнца.

Вдруг внимание графа привлёк какой-то шум внизу. Бернар неохотно открыл глаза и внимательно осмотрел двор. Там появились три человека. Двое рослых гвардейцев вытащили из боковой калитки заключенного, проволокли его под руки через весь двор и бросили на землю перед каретной стоянкой. Человек неловко упал на колени, ещё больше гремя по камням сковавшими его руки и ноги тяжёлыми кандалами. Одет он был явно не по погоде. Босые грязные ноги выглядели так, словно узник никогда в жизни не носил обуви. Избитое, покрытое старыми и новыми ранами тело едва прикрывали ветхие штаны до колен и тёмная рваная рубаха. Неопределенно помойного цвета волосы обкромсаны очень коротко, почти налысо, и торчали кое-где неровными клоками. Бернар вздохнул.

«Ещё один бродяга. Но почему здесь, во дворце?»

Он решил спуститься вниз, чтобы лично разобраться в столь странном деле. И вот, покрытая ковром лестница главного входа во дворец осталась позади. Квадратные серые каменные плиты, промёрзшие до звона ещё с ночи, гулко отозвались под твёрдым шагом Бернара, гвардейцы вытянулись в струну и отсалютовали высокородному начальству. Заключённый ещё больше сжался в комок и заметно дрожал, то ли от страха, то ли от холода.

– Что за шум вы тут устроили? Портите такое замечательное утро.

Бернар старался говорить и выглядеть сурово, но прекрасно понимал: стражники ему не поверят. Уж кто-кто, а фельдмаршал зря никого не обидит. О том любила потолковать на досуге вся кордейская армия.

– Не извольте беспокоиться, господин граф! Скоро приедет тюремная карета, и нас тут не будет. Извините за шум. Энтот вот бездельник совсем не хочет шевелить ногами, пришлось тащить его по камням, – браво доложил один из стражников.

– Ты, бестолочь, поклонись господину фельдмаршалу! – прикрикнул на заключённого второй, пнув в спину так, что тот упал на плиты лицом вниз. – Выпороть бы тебя хорошенько за шум, что ты тут устроил! Да некогда уже. Ничего, новый хозяин этим займётся!

Бернар неспешно обошёл узника и встал перед ним, приказав:

– Поднимите-ка, ребята, своего красавца на ноги. Посмотрим, с кем вы тут развлекаетесь.

Гвардейцы быстро подхватили узника под локти и встряхнули его над землёй. В их больших крепких руках истощённый человек казался совсем маленьким и хрупким. Он не подавал признаков жизни и не поднимал голову.

– Что-то ваш бродяга совсем дохлый. Он хоть дышит? – заметил Бернар, взял в руки ножны одного из стражей, самым кончиком подцепил подбородок пленника и поднял его на себя.

Тот в ответ медленно полуоткрыл ярко зелёные глаза.

– Норрьего?! – выпалил опешивший Бернар, отпуская ножны и делая шаг назад. – Разрази меня гром! Это что, Норрьего?! Не может быть! Я же сам видел, как его казнили!

Узник снова безвольно уронил голову и продолжил неподвижно висеть на руках стражи.

Так близко бывшего любимца бывшего короля Кордии князя Ньетто, генерала Хавьера Норрьего Бернар не видел с тех пор, как привёл его на верёвке к воротам Триволи. Именно там, в самой страшной тюремной крепости страны, преступник и содержался вплоть до суда и казни.

Норрьего был почти вдвое моложе Бернара и когда-то начинал карьеру под его командованием. Хавьер тогда по-хорошему поражал. Не по годам серьёзный семнадцатилетний парень с грустными зелеными глазами. Он старался во всё вникнуть, всей душой стремился хоть чем-то быть полезным старшим по службе. Несмотря на княжеское происхождение, легко сходился с низшими чинами и разделял с ними все тяготы походной жизни. Кто бы мог подумать, что буквально через пару лет Хавьер превратится в бездушное чудовище?

По злой иронии судьбы, именно Бернар ходатайствовал о том, чтобы после первой проведённой вместе кампании наградить молодого Норрьего орденом и представить ко внеочередному чину. Тогда, в жестоких боях на границе с Джерзигой, молодой княжич каким-то чудом вывел из-под смертельного огня вверенную ему роту. А потом сотворил что-то вообще невозможное. Смог неожиданной дерзкой атакой в тыл противника спутать тому планы и, в конце концов, склонить чашу победы на сторону кордийцев.

Рядовые после того были готовы носить Норрьего на руках и идти за ним на край света. Да что там рядовые. Бернар и сам смотрел на юного героя с восторгом. И не просто так. Тот не только принёс победу в одном из переломных сражений, но и спас своему командиру жизнь. Когда дело дошло до рукопашной всех со всеми, Хавьер возник рядом с Бернаром как из воздуха и отразил сразу серию направленных на главу армии Кордии ударов. А потом воткнул глубоко в землю упавшее багряное знамя с гербом Кестеров и бился возле него до самого конца сражения.

Получив из рук короля орден и патент на новое звание, Норрьего на полгода уехал на родину в Ньетто. Потом задержался там ещё на год. А потом пришли вести о том, что он стал князем. Бернар думал тогда, что Хавьер навсегда останется в Норрвальдо и уже никогда не вернётся на службу.

И хорошо бы так и случилось. Но нет. Он вернулся. Король так обрадовался этому, что, несмотря на юный возраст Норрьего, сделал того полковником и поставил над гарнизонами восточных рубежей.

Помнившие Хавьера вояки тоже приняли его с восторгом. Пока не сходили с ним в несколько боёв. В армию вернулся другой человек. Вместо отзывчивого юноши – молодой молчаливый старик с безжалостным взглядом и куском железа вместо сердца. Норрьего по-прежнему приносил только победы. Но какой ценой? Если раньше, планируя вылазки, думал лишь о том, чтобы сберечь как можно больше людей, причём с обеих воюющих сторон, то сейчас… «Никого не мучить и не щадить». Вот с таким приказом шли в бой его войска. И неважно, если на пути оказывалось мирное население. Они тоже становились врагами, если хоть как-то мешали его планам…

После высылки из Кордии, Бернар много слышал о Норрьего. О его зверствах на Ривкере и в других местах.

Когда им с Шарлем при поддержке князя Тарда удалось захватить Кестерию и закрепиться там, Норрьего повел оставшиеся верными ему войска на штурм столицы. Бернар, зная о воинских талантах «ньеттского палача», побаивался выходить ему навстречу, чтобы дать бой в чистом поле.

Но Шарль убедил его и весь воинский совет, что победа возможна. Он лично разработал весьма хитроумный план, как обмануть Норрьего и заставить его вначале смешать боевые порядки и использовать все резервы, а потом разбить наголову. Мадино предложил необычные решения для кордийский армии решения, а потому они вызвали бурное обсуждение и даже неприятие. Но Шарль выступил очень убедительно. Он ответил на все вопросы генералов и смог склонить их на свою сторону.

Бой состоялся в предместьях столицы и, ко всеобщему удивлению, прошёл именно так, как его спланировал Мадино. Казавшийся непобедимым Норрьего бился до последнего, но ничего не смог сделать. В конце концов, Бернар лично заставил его сдаться. Стоявшего на груде убитых им противников Хавьера даже ни разу не смогли ранить. Только увидев себя под круговым ружейным прицелом, он с полным безразличием сломал о колено шпагу, вытянул вперёд руки и замер так.

Бернару было не о чем с ним тогда говорить. Отдав приказ связать пленника и приготовить для него конвой, он покинул поле боя.

Когда весть о победе и поимке Норрьего дошла до Шарля, тот распорядился отвести обезвреженного врага в Триволи, но так, чтобы позорное шествие видела вся столица. Бернар выполнил.

Потом случились суд и казнь.

«Сколько времени прошло с тех пор? Около полутора лет? Неужели Хавьер всё это время был жив и находился в тюрьме? Здесь во дворце? Да от парня же совсем ничего не осталось… Только глаза… Да и те – уже совсем не его…»

Поучаствовать в судьбе пленённого Норрьего Бернар пытался много раз. Он часто думал о судьбе молодого генерала, о том, что могло так изменить его, о том, как тот сражался прежде. Постепенно граф пришёл к выводу, что казнь – всё же слишком суровый приговор для того, кто виноват лишь в том, что защищал родину как умел. Ведь не бегал же Норрьего с ножом по улицам, подстерегая случайных прохожих. Нет. Он воевал. Воевал и приносил Кестеру победу за победой. А то, что не считал, сколько положил для того людских жизней… Так не он первый. Много было в истории Кордии таких полководцев. Да и сейчас такие есть. Что ж теперь, всем головы рубить, что ли? Вполне достаточно лишения титула, заключения… Высылки из страны, в конце концов.

Но готовившийся к коронации Шарль то отшучивался, то переводил разговор в другое русло. Вскоре состоялся суд над бывшим «Мечом государя». И там Норрьего, неожиданно для всех, полностью признал все предъявленные ему обвинения. Приговор вынесли однозначный: смерть через отсечение головы.

И суд, и казнь, во избежание народных волнений в столице, решили провести в соседнем с Триволи аббатстве. Зато их объявили открытыми. Присутствовали послы сопредельных государств и все желающие. Из тюрьмы к месту казни Норрьего провезли сквозь плотную толпу зевак под усиленным конвоем. Бывший генерал стоял на коленях в железной клетке с верёвкой на шее. Специально нанятые люди (как Бернар узнал позже) громко ругали смертника последними словами и кидали ему в лицо всякой гнилью. Норрьего молчал, не шевелился, не опускал головы и смотрел перед собой безразличным, всеми узнаваемым взглядом. А на эшафот его вывели всё в том же неизменном чёрном платке на голове, но уже с повязкой на глазах.

И постепенно, за прошедшие после того полтора года, про последнего из рода князей Ньетто все просто забыли.

***

– Кто? Карега? – переспросил озадаченный стражник, наморщив лоб. – Нет. Не знаю такого. Нам ведь по именам не докладывают, ваше сиятельство! Для нас он кто? Заключённый из подвала. Мы уж почитай чуть больше года его тут под дворцом на цепи держали. А там что? Хлеб, вода, миска каши да клок соломы. Ну, и само собой, всё, что нужно для пыток. Так как он для увеселения его величества тут пребывал. Уж что только они с этим паршивцем тут не вытворяли! Иной раз такое и в голову не придёт! И всё сами, даже палача не звали. Бывало так, что думаем, всё: кончился наш бродяга! А он нет: шевелится потихоньку. Тогда их величество распорядится подлатать его, несколько дней не приходит, а уж опосля ещё шибче отыграется! Другой бы давно окочурился от жизни такой, а энтого ровно держит здесь что да помереть не даёт.

Бернар изо всех сил постарался придать голосу твёрдость, а лицу беззаботный вид и как мог небрежно спросил:

– А почему он в таком виде? Где обувь?

– Так ему не положено, ваше сиятельство, – тут же отчитался стражник. – Нам, когда его привезли год назад из Триволи, так и сказали: без обуви. И его величество потом такие же указания дал. Так что у нас всё строго по приказу. Комар носу не подточит! А рубаху со штанами, вот те меняли раз или два. Я уж и не помню.

– Понятно… – протянул Бернар, стараясь скрыть всё нараставшее возмущение. – И куда вы его сейчас хотите отправить? Обратно в тюрьму?

– Никак нет, ваше сиятельство! – гаркнул второй страж. – Кому он там нужен? Не того полёта птица! Да и не доехать ему, даже дотуда. Дуба даст по дороге. Вот какой за год здесь стал дохлый: кожа да кости! Даже сидеть сам не может. Мы его, ваше сиятельство, господин фельдмаршал, на площадь Лип сейчас доставим. Эта шваль будет теперь самого князя Тарда развлекать. Вот как. Их величество так приказали. Видимо, наскучило самому-то руки пачкать! А вот и карета. Прощайте, господин граф! Желаем здравствовать! Извините за шум!

Прямо перед ними остановилась глухая тюремная карета без окон. Кучер ловко спрыгнул с козел и открыл тяжёлую дверцу. Стражники размахнулись и легко закинули брякнувший цепями груз на пол повозки, потом забрались внутрь сами. Ловким движением забросили наручные кандалы узника на высоко вбитый в стенку напротив двери крюк так, что заключённый почти повис на них, стоя на коленях между севшими на лавки стражами. Затем широким железным полукругом, закрепленным правее и ниже крюка, пристегнули пленника к стенке кареты на уровне груди.

– Вот так и поедем. А то вдруг он на нас нападёт! – Стражники поухмылялись в усы, но открыто смеяться, всё-таки не посмели. – Прощевайте, господин фельдмаршал!

С шумом захлопнулась дверца. На запятках встало ещё двое охранников. И вот карета выехала за ворота и скрылась вдали.

Бернар остался во дворе один. Он поёжился под тёплым меховым плащом и медленно пошёл внутрь дворца.

1.4

Улицы Кестерии в который раз встречали молодого триумфатора. Только сейчас всё происходило совсем иначе, чем прежде. Его, чуть живого, тайно везли на коленях в закрытой тюремной карете без окон, прикованным к стенке. Но даже если бы кто-то из прохожих и смог кинуть случайный взгляд внутрь, то блистательного двадцатилетнего генерала, любимца короля, красавца и самого завидного жениха Кордии, в забитом, измученном, остриженном наголо узнике он бы точно не узнал.

Но улицам столицы было всё равно. Они прожили так долго и повидали столько людей, что полтора года для них казались лишь мигом, а глухая карета со стражей – глупой условностью. Пусть теперь они именовались совсем по-другому. Мадинор не перестал быть Кестерией. И улицы остались теми же. Они прекрасно помнили того, кого выходил встречать с цветами весь город от мала до велика. И помнили, как он шёл по ним в последний раз.

Тогда солнце стояло уже высоко. Полтора года назад притихшую в ожидании решения своей судьбы столицу поднял на ноги громкий барабанный бой. Со стороны полей через главные городские ворота вошёл целый отряд. Впереди и позади клином верхом по три офицера, затем плотное кольцо взявших ружья наизготовку стражников, а в его середине – босоногий человек в мундире без знаков различия.

***

Возглавлявший конвой офицер приказал Хавьеру разуться, как только взял его в плен. С тех пор ноги князя забыли, что такое обувь. Он шёл по промёрзшей осенней столице босой и безоружный. Без шляпы и генеральской перевязи. На голове издевательски блестел серебром платок в цветах свергнутого королевского дома Кестеров. Руки Хавьеру связали спереди и прикрепили длинной верёвкой к седлу ехавшего впереди всадника. Главный офицер конвоя ехал очень медленно. Он специально направлял коня и следовавшую за ним колонну через все центральные улицы и площади столицы, хотя дорога в Триволи лежала далеко в стороне оттуда.

Привлеченные барабанным боем и стуком копыт, жители сотнями выбегали на улицу, выглядывали из окон на всех этажах, стояли в открытых дверях таверен и постоялых дворов. Мальчишки гроздьями облепляли деревья. Но толпа на этот раз молчала. Кто-то прятался сразу после того, как видел происходящее, кто-то замирал на месте, не в силах пошевелиться. Было понятно, почему и о чём думали горожане.

Если уж самого непобедимого Норрьего разбили в бою и ведут на верёвке, значит, новая власть пришла всерьёз и надолго.

А колонна всё ползла и ползла через весь город. Под ноги Хавьеру, лишенному возможности выбирать себе дорогу, всё чаще попадались острые камни. Вскоре он начал едва заметно прихрамывать, а мостовая за ним стала окрашиваться кровью. Но Хавьер, по-прежнему, шёл по улицам столицы с тем же видом, с каким ехал по ней каждый раз после новой победы на поле боя. Всё тот же равнодушный ко всему взгляд и совершенно неподвижное лицо.

Изначально, Хавьер даже не сильно внутренне возражал против прогулки по городу. Проиграв бой, он прекрасно понимал, что впереди его ждёт лишь Триволи, и небо над головой он увидит ещё очень и очень нескоро. Норрьего по приказу разулся, дал себя связать и, даже не пытаясь освободиться, медленно двинулся в путь, наблюдая изменения в окружавшем его мире и размышляя об увиденном.

Но дорога по столице длилась и длилась. Всё, что мог в данной ситуации, Хавьер уже обдумал на десять раз. Ноги, несмотря на потерю чувствительности от холода, уже начинали нещадно болеть при каждом шаге, только начавшее опускаться, яркое осеннее солнце било прямо в голову, а крепко связанные в запястьях руки затекли и закоченели. Безумно хотелось согреться, перевязать кровоточащие ступни, выкинуть из головы оглушающий барабанный бой, размять наконец руки и почувствовать пальцы…

Но дорога пыток по улицам и площадям всё продолжалась и продолжалась. Столица Шарля Мадино приветствовала пленённого героя и готовила ему новые испытания.

***

Наконец карета остановилась, и стражники выкинули доставленного ими пленника на тёмно-серые камни мощёного двора.

Сколько раз князь Норрьего ступал на подобные им плиты полноправным хозяином, одним из первых лиц королевства. Теперь упал на мостовую лицом вниз самым бесправным и ничтожным существом во всём свете.

***

В Триволи Хавьера поместили в камеру, напоминавшую гостиницу средней руки. Верёвки на руках сменили на лёгкие кандалы, разрешили лечь на жестковатую кровать и обработали раны на ногах. Только руки почему-то сковали за спиной короткой цепью. Хавьер с облегчением закрыл глаза и провалился в тяжёлый сон. Весь ужас для него начался вечером того же дня, с визита Мадино.

– Вот мы и снова встретились! – раздался ненавистный голос, вырывая Хавьера из дремы.

Открывать глаза не хотелось совсем. Но такого приказа, пока что, слава духам, и не поступало. Шарль подошёл и долго стоял рядом с ним, наверняка разглядывая такую желанную добычу. Затем потёр руки и сел в скрипнувшее кресло.

– Что же, – произнёс Мадино довольным тоном. – Я смотрю, ты по мне соскучился. Иначе не прибежал бы, как пёс по свистку хозяина. Впрочем, я и есть твой хозяин, а ты моя цепная зверушка. И я желаю, чтобы ты находился в Триволи: здесь, в этой вот камере. По собственной воле ты не имеешь права отсюда выйти. А если вдруг случится такое чудо, и тебя отсюда выкрадут, я желаю, чтобы ты вернулся обратно как можно быстрее. Всё понял? А теперь делай, что говорю: встань передо мною на колени и скажи: «Да, мой господин!».

Хавьер проделал всё, что приказали, не меняясь в лице и не поднимая век, ориентируясь только на голос визитёра. Он легко мог не только определить на слух, где сидит Шарль, и встать перед ним на колени, но и метнуть тому кинжал точно в сердце. И сделал бы так, не задумываясь, имей он хоть малейшую на то возможность.

Принц не мог его не понять. Мадино вскочил, ухватил Хавьера сзади за шею и с силой кинул лицом о каменный пол. Прошёлся вокруг, успокоил дыхание и снова сел в кресло.

– Благодари всех богов, в которых не веришь, что ты мне пока нужен целым и здоровым… Посмотри на меня, пёс, и повтори то, что сказал, ещё раз.

Хавьер поднял на Мадино залитый кровью гордый взгляд и тихо произнёс голосом, в котором снова прогремело всё что угодно, но только не смирение и не покорность:

– Да, мой господин.

Шарля перекосило. Он снова встал и замахнулся, чтобы что есть силы ударить Хавьера по лицу… Но вдруг остановился, зло ухмыльнулся, сел и, глядя пленнику прямо в глаза, сказал уже совсем спокойно, тихо и вкрадчиво:

– Пусть пока так. В будущем я не потерплю от тебя, раб, ни малейшей дерзости. Поверь, ты ещё будешь ползать у моих ног и со слезами молить о пощаде. Но позже. Повторюсь, пока что ты мне нужен. Уверяю тебя, рыбка моя, скоро, очень скоро ты будешь всей душой мечтать о том, чтобы я просто избил тебя до полусмерти. Но мечты останутся только мечтами. Эй, стража! Помогите ему встать, умыться, снимите кандалы и посадите за стол.

Когда приказания Шарля выполнили, он сам подошёл к Хавьеру, поставил перед ним прибор для письма, затем небрежно хлопнул связку карт и пачку чистой бумаги, заявив:

– Слушай моё желание. У тебя есть время подумать и написать всё до полудня послезавтра. Мне нужен план победоносной войны со всеми, кто против меня. Ты понял: со всеми! Даже с теми, о ком я ещё не знаю, но ты мне о них сейчас расскажешь. Очень подробно, в письменном виде. Обо всех известных тебе моих противниках. Без исключения! С характеристиками противостоящих мне армий и их командующих. Также меня интересует, кто и на каких условиях может стать моим союзником. Как внутри страны, так и вне её. И кому из них можно верить, а кто предаст при первой возможности.

Здесь список имеющихся у меня людей и резервов. Кампания по укреплению моего трона и разгрому всех моих врагов должна быть краткой, не затратной и максимально эффективной. Самое большее через год всё должно быть кончено. Всё ясно? Работай!

А чтобы никто ничего не заподозрил и не кинулся тебя спасать, мы сделаем вот что. Через месяц организуем в соседнем аббатстве небольшое представление с тобой и палачом в главных ролях. И пригласим туда как можно больше публики. Тебе понравится.

Шарль ещё раз довольно улыбнулся и вышел из камеры. Хавьер, судорожным движением затолкав между зубов скомканный лист бумаги, чтобы не заорать, обмакнул перо в чернила и, проклиная самого себя и свою память, принялся быстро и подробно строчить доносы на всех друзей и ближайших соратников.

1.5

– Принимайте груз! Кто тут у вас за главного? Господин князь дома? Он выйдет к нам? – крикнул стражник, спрыгивая с подножки тюремной кареты.

Из ряда крепких светловолосых бородачей, которые встретили их во дворе особняка на площади Лип, вперёд вышел один, одетый в темно-синий, украшенный золотым галуном кафтан.

– Я здесь за главного, – важно заявил он. – Управляющий поместьем, Эгор. К вашим услугам, господа. Грэд Тирдэг дома. Слава Творцу, наш король Шарль Первый – величайший военный гений и лучший полководец известных земель! Все враги короля разбиты и обращены в прах. Господину князю больше не приходится подолгу бывать на войне. Но к нам сюда он не выйдет. Грэд поручил мне расписаться за пленника и забрать его. Вот перстень князя для печати на документах.

***

Пока стоявшие вокруг него люди чем-то занимались, Хавьер лежал у их ног, не в силах даже пошевелиться, и остатками разума страстно мечтал только об одном – если уж не умереть, то хотя бы оглохнуть, чтобы никогда в жизни больше не слышать о воинских талантах Шарля Первого.

В Триволи Хавьера содержали вполне прилично. Кандалы больше не надевали. Вкусно и сытно кормили, давали спать и читать, даже выводили на прогулки. Правда, всё так же босиком и без теплой верхней одежды, поэтому с первыми заморозками выходы в тюремный сад прекратились. Регулярно приходил лекарь. Кроме него, к пленнику никто не прикасался. О нём, можно сказать, даже тщательно заботились.

Но, если бы Хавьер мог, он, ни секунды не колеблясь, пошёл бы на мучительную медленную смерть или в сырой подвал на постоянные пытки, только бы не делать то, что делал изо дня в день.

***

– …Оглушить щенка и в подвал на «почётное место»…

Последнее, что он услышал после ареста в гардоррском замке. Очнулся Хавьер уже в том самом подвале, сидя на железном кресле с высокой спинкой.

«И это мы уже проходили. Приковывали меня к такому “почетному месту” в Триволи. Только там ещё была жаровня. Повторяетесь, ваше подлейшество… Повторяетесь…»

Хавьер бегло осмотрелся. Да. Почти всё как тогда: из одежды только штаны, тело полностью крепко притянуто к пыточному трону стальными зажимами. Руки, ноги, грудь, даже голова поперёк лба. Только руки почему-то прижали к широким подлокотникам ладонями вверх. В прошлой жизни всё обстояло ровно наоборот, чтобы обеспечить доступ к ногтям.

«Придумали что-то новенькое, ваше подлейшество? Да неужели? Насколько я помню, особым воображением ты не отличался».

Он попытался вырваться. Бесполезно. Голова всё ещё болела от недавнего удара, и Хавьер закрыл глаза, чтобы хоть как-то с этим справиться. Невольно прислушался. Звуков сражения не было, но их и не могло быть. Удалось выделить из общего гомона голос короля. Алегорд жив и не ранен. Уже хорошо.

Чтобы перестать слышать всю округу, Хавьеру вновь пришлось открыть глаза.

«Назвал “щенком”… Так гордишься тем, что старше меня на два года? Пф! В сорок лет ты огрызался из норы осторожным злым лисом. Только сердце оказалось слабым. Нашего с Рэем неожиданного появления перед шахматной партией ты тогда не пережил… А вот каким королём станешь сейчас, когда власть свалится тебе в руки на двадцать лет раньше?»

Раздались далёкие шаги. Хавьер выдохнул и приготовился к самому худшему. Хотя, чем его могут удивить кордийские палачи?

Дверь открылась, и в подвал вошёл Шарль. Нескольких мгновений Хавьеру хватило, чтобы рассмотреть и оценить противника. Молодой Мадино оказался даже красив. То, что двадцать лет спустя изуродует его лицо, сейчас выглядело интересно и свежо. Средней длины пепельные волосы свободно лежали на плечах. Очевидно, в будущем они значительно поредеют, иначе он не ходил бы с короткой стрижкой. Глубоковатая посадка серых глаз скрадывалась их блеском и живостью. Еще не украшенный залысинами выпуклый лоб не подчёркивали морщины, а тонкие губы не привыкли всё время презрительно кривиться. Но смотрел Шарль уже очень знакомо: с хищной ненавистью.

Мадино принёс ещё один факел и сейчас, встав вплотную к Хавьеру, ухватил того за подбородок и осветил его лицо.

– И что все в тебе такого находят… – произнёс Шарль вполголоса. – Смазливая мордашка. И ничего больше. А почему ты никогда не показываешь волосы? Знаешь, об этом ходят целые легенды. Говорят, что в них заключена твоя сила и воинская удача. Побрить тебя наголо, что ли… А? Что скажешь?

Хавьер молчал и думал о том, что потом наверняка пожалеет, что не плюнул сейчас Шарлю в лицо.

Мадино отпустил подбородок пленника, сорвал с его головы платок, отошёл и закрепил факел на стене. Вернулся со стулом и сел напротив Хавьера, заложив ногу на ногу.

– Как интересно. Ты, оказывается, рыжий. На самом деле? Не крашеный? Молчишь…

Мадино говорил так, словно вёл беседу исключительно сам с собой и не ждал никакого ответа. Странно. В прошлой жизни он вёл себя совершенно иначе.

– Но сейчас это не существенно. Ты мне потом всё самым подробным образом расскажешь. Сомневаешься? Зря. Ты мне всё-всё расскажешь. И даже больше.

Шарль холодно улыбнулся и посмотрел, как охотник на долгожданный трофей.

– Знаешь, как-то в детстве мне попалась книжка с нузарскими сказками. Там была такая забавная история: про рыбака, который сетями вытащил из моря старую медную лампу. Знаешь, что оказалось внутри? Огненный дух, исполняющий желания. Ничего тебе не напоминает?

Неужели ты до сих пор не понял, что именно я намерен с тобой сделать?

Сказав так, Мадино выразительно глянул на повернутые кверху ладони пленника.

Страшная, невозможная догадка пронзила Хавьера и, видимо, отразилась в его глазах.

– О! – довольно вскрикнул Шарль, хлопая себя по колену. – Вот оно! Ты испугался! Да! Значит, ты всё-таки человек и можешь чувствовать, несмотря на всё то, что о тебе болтают. Итак, мой дорогой огненный дух. Будешь исполнять мои желания?

Хавьер понял, что терять ему больше нечего. Если Шарль и в самом деле обладает тем, на что намекает, всё будет очень и очень плохо. Но нужно вначале попробовать провести переговоры.

– Если ты внимательно прочитал ту книгу, – сказал Хавьер, вполне спокойно и даже дружелюбно, – то знаешь, что такие сказки всегда плохо заканчиваются. Дух убивает того, кто его поработил.

Мадино лишь улыбнулся, а затем вкрадчиво спросил:

– Угрожаешь?

– Предупреждаю. – Хавьер улыбнулся в ответ. – Ты пока ещё не сделал ничего такого, чтобы считаться моим смертельным врагом.

– Ты так думаешь? – удивился Шарль. – Очаровательно. То есть, если я тебя сейчас отпущу, ты просто встанешь, заберёшь своего короля и уйдёшь отсюда? И даже не ударишь меня? Я правильно понял?

– Да, – спокойно подтвердил Хавьер. – Я не хочу войны. Отпусти нас и сможешь идти куда хочешь. Так ты останешься жив. Ни тебя, ни Тирдэга я не трону.

– Как великодушно! – Шарль картинно всплеснул руками, а затем прищурился. – Или хитро? Дух знает, что попался и пытается обмануть рыбака, чтобы избежать пожизненного рабства?

– Не я писал те сказки. Ты лучше меня знаешь, чем они заканчиваются. Я бы на твоём месте прямо сейчас бросил лампу обратно в море.

– Хватит болтать! Меня этим не запутать и не запугать! Лампа в моих руках, и ты сделаешь всё, что я пожелаю!

Мадино встал, сделал шаг вперёд и, что-то выхватив из-за пазухи, крикнул:

– Вот! Смотри! И готовься целовать пыль у моих ног!

Он сунул в лицо не верящего в то, что всё происходит на самом деле, Хавьера раскрытую ладонь. В её центре поблёскивал маленький, почти игрушечный золотой нож в форме листа ивы.

1.6

Получив все нужные подписи и печати, стражники сели в карету и уехали.

Эгор кивнул слугам на безжизненно лежащего у их ног человека в кандалах и распорядился новым имуществом князя:

– Так. Этого в подвал под замок. Несите на руках, что ли… А то на лестницах ноги ему переломаете. Грэд распорядился привести пленника в порядок. Значит, так. Цепи снять. Самого дохляка помыть, побрить, одеть и накормить. Раны обработать. Хозяин осмотрит его вечером. Ступайте! У вас много работы.

***

Золотой нож в форме листа ивы хищно блестел в свете факелов посреди ладони Шарля. Хавьер призвал всё своё хладнокровие, чтоб не поддаться безотчётному страху. От испытаний третьей дороги он ждал чего угодно, только не древнего заклятия.

«Нет! Не может быть! Но вот он – передо мной! Нет! Нет!.. Спокойно. Возможно, Мадино не знает, как им пользоваться. Или не совсем знает. Всегда должна быть лазейка!»

***

О золотом ноже Хавьер прочёл в одной из древних семейных хроник, выданных ему отцом после разговора о душе мира. Огромный потрескавшийся свиток из телячьей кожи повествовал о первых временах подлунного мира. Витиеватые выражения описывали Творца и Его дары тем, кому доверили хранить и защищать всё сущее.

Душа мира и шестеро хозяев стихий жили среди простых людей, не скрывая подаренных им огромных возможностей. Но оказались очень одиноки. Даже кровные родичи боялись их сил. Никто не хотел связывать с ними жизни. Тогда хранители посовещались и пришли к Творцу с просьбой хоть как-то помочь. В ответ получили семь маленьких золотых ножей замысловатой формы.

– Вот, дети мои, – провозгласил Великий Отец, – возьмите их и храните, как собственное сердце. Когда встретите человека, с которым захотите провести рядом всю жизнь и которому сможете доверять, как себе, дайте ему волшебный нож и подставьте открытую левую ладонь.

Тот, кто прольёт золотым листом вашу кровь, сможет загадать вам желание. Любое желание. И вы не сможете его не выполнить. Это станет вашей жертвой любимому человеку.

Так и повелось. В день свадьбы хранители протягивали ладонь тем, в ком были уверены. А их избранники желали того, что по их мнению, сделало бы их счастливыми.

Ножи передавались из поколения в поколение, как величайшая ценность. Однако, со временем, традиция исчезла. Избранники стали употреблять полученную власть во зло, и хранители отказались приносить жертву любви.

Далее в хронике шел рисунок золотого листа и гораздо позднее сделанная другим почерком приписка, в которой говорилось, что легенда может и правдива, но доказательств тому никаких нет, как и нет сведений о том, чтобы такие ножи где-то существовали до сих пор.

***

«Одно желание! Он может загадать лишь одно желание! Что же он попросит…» – быстро пронеслось в голове Хавьера.

Мадино между тем отнял ладонь от его лица и аккуратно взял нож тремя пальцами.

– Приступим. Ты, наверное, сейчас думаешь о том, что же я загадаю. Да, это действительно, самый важный вопрос. Что же попросить у огненного духа, чтобы не прогадать, а?

Он зловеще улыбнулся и прошептал:

– Я знаю, что.

На этих словах Шарль глубоко полоснул дернувшегося всем телом Хавьера по левой ладони, одновременно чётко и громко выговаривая:

– Желаю, чтобы ты всю жизнь делал только то, что пожелаю я, и совсем ничего по своей или чьей-то ещё, кроме моей, воле!

Кровь из раны на ладони Хавьера засветилась, поползла вверх по его руке, разбиваясь на десятки тонких ручейков, и устремилась туда, где всё реже стучало сердце. Достигнув груди, полыхающие струйки сплелись сложным узлом, сверкнули и пропали. Там, где они прошли, в кожу впечатался замысловатый красный узор.

Хавьер почувствовал, что тело ему больше не принадлежит: он не может ни пошевелиться, ни сказать что-то, ни даже дышать. Сердце билось всё реже и реже. Он начал терять сознание и закатил глаза.

– Нет! Как же так?! Почему он умирает? Я не хотел! Я хочу, чтобы ты жил! Дыши, сволочь! Дыши! Желаю, чтобы ты дышал и жил очень долго!!! – донеслись откуда-то издалека надрывные вопли.

Хавьер вдохнул так, будто вынырнул с большой глубины, и ощутил град сильных пощёчин. Снова вернулись все чувства, но тело по-прежнему оставалось чужим.

– Так-то лучше, – облегчённо выдохнул Шарль и вытер пот со лба. – А с тобой, оказывается, нужно держать ухо востро, да? Чуть что не так скажешь… Но я разберусь, как с тобой управляться, моя золотая рыбка. И никуда ты от меня теперь не уплывёшь. Раз уж ты даже дышать можешь теперь только по моему желанию, то…

Уже взявший себя в руки Мадино лукаво улыбнулся и сел, расположившись удобнее.

– Давай-ка, все-таки ещё кое-что проверим, прежде чем я тебя отпущу погулять. Желаю, чтобы ты отвечал мне. И отвечал только правду. Что там за история с твоими волосами? Говори.

Рот Хавьера раскрылся сам собой и, как ни в чём ни бывало, произнёс то, что никогда нельзя произносить вслух при чужаках:

– Ничего особенного. Рыжие иногда рождаются в моих землях. Местные называют таких людей «солнцем Ньетто» и считают даром богов, несущим благословение. Но есть поверье, что если человек с дурными мыслями увидит такие волосы, то это принесёт всему народу большое несчастье. Потому я с рождения прячу их.

С последним словом рот Хавьера захлопнулся, и тот снова обратился в живую статую. Из всего тела он мог владеть только глазами.

Мадино рассмеялся.

– И только-то? А уж туману-то понаспустили! Но как же мне нравится управлять тобой! Желаю, чтобы ты засмеялся.

Когда смех Хавьера перешёл в надрывный хохот и удушающий кашель, Мадино повелел:

– Прекрати. Отдышись. Помирать тебе ещё рано. Вот так. А теперь я желаю, чтобы ты поносил Кестера самыми грязными словами.

Чтобы не видеть, с какой довольной миной Мадино стал слушать, едва восстановивший дыхание Хавьер закрыл глаза. А из его рта сам собой полился оскорбляющий короля помойный поток.

– Довольно, – наконец-то прозвучала такая долгожданная команда.

Хавьер смог замолчать и открыл глаза. Зря он подозревал Мадино в отсутствии воображения. И очень зря не плюнул поганцу в лицо.

– Я убедился, что ты мне совершенно покорен, – объявил ухмыляющийся Шарль. – Теперь слушай правила, по которым я желаю, чтобы ты жил… Пока что. Так вот. Перестань изображать статую. Можешь вести себя, как обычный человек. Двигаться, есть, спать и всё прочее. Даже говорить. Но только до тех пор, пока ты выполняешь какое-то моё желание. И только для того, чтобы его выполнить наилучшим образом и не умереть при этом. Ничего лишнего. Как только дело сделано – замираешь и делаешь только то, что тебе будут приказывать мои люди. Рассказывать кому-то каким-либо образом о том, что ты стал моим рабом, запрещаю.

И вот тебе первое желание. Мне нужен план скорейшего захвата столицы Кордии. Теми силами, что здесь сейчас находятся. Обдумай хорошенько и со всеми подробностями внятно и понятно опиши до утра. Сейчас тебя отцепят, оденут и отведут туда, где ты сможешь спокойно работать. Но…

Шарль склонил голову набок.

– Нужно вначале решить, как лучше тебя использовать. Может быть, посадить на коня под моим знаменем и заставить порубить всех твоих друзей? А? Сделать предателем, который собственными руками снесёт голову Кестеру? Хочешь? Нет? Тут тебе повезло. Я тоже не хочу. Так что мне придётся тебя с блеском победить, пленить и показательно казнить. И посему, слушай ещё одно мое желание…

***

Подготовив подробные планы захвата столицы и собственного разгрома на поле боя, Хавьер всей душой надеялся, что на том Мадино и успокоится. Но нет. Когда Норрьего оказался в Триволи, от него потребовали подробно описать всех противников нового короля, а после началось самое страшное.

Шарль приходил в камеру, по-хозяйски разваливался в кресле, небрежным жестом указывая рабу на место за столом, и начинал рассказывать об очередной задаче на театре военных действий. Хавьеру в такие моменты безумно хотелось разбить голову о столешницу, чтобы только не слышать то, о чём говорится, и не думать о нём.

Но он слышал. И не мог не думать и не отвечать. Его трижды проклятый изворотливый ум гениального полководца уже, независимо от воли владельца, стремительно находил несколько вариантов решения нерешаемой задачи, один изящнее и эффективнее другого. Причём, то был не ум ставшего генералом юнца, а умудренного более чем полувековым опытом Хавьера Первого Победоносца.

Как только Шарль заканчивал говорить и устремлял на пленника вопросительно-насмешливый взгляд, тот опускал глаза и начинал быстро и чётко излагать на бумаге, что и как бы он сам сделал в таком положении… А потом озвучивал свой план, терпеливо пояснял непонятное и подробно отвечал на все вопросы.

Через несколько дней Шарль приходил снова. На этот раз довольный, как объевшийся кот, и с упоением рассказывал, какие он одержал победы, в какие хитроумные ловушки попались его враги, сколько вражеских солдат погибло, сколько их командующих попало в плен, сколько из них сложили головы на плахе, не согласившись служить новому королю…

Хавьер мог только закрыть глаза. Шарль не требовал от него бурно радоваться этим новостям. Он просто рассказывал, пристально наблюдая за тем, как Норрьего каменеет от его слов и старается ничем не выдать обуревавших его чувств. Потом оставлял на столе открытую бутылку вина – с пожеланием отметить очередную победу, – и уходил, довольно улыбаясь.

Хавьер оставался один и чувствовал себя так, будто с него только что заживо содрали кожу. Он залпом выпивал ненавистное вино, которое не мог не выпить, но становилось только хуже. Несколько дней после такого визита Хавьер не мог заснуть. Он, если не получал других приказов, часами неподвижно стоял у зарешеченного окна и не мог не слышать, как оглушительно рыдают все стихии разом. Не мог не чувствовать испепеляющую боль сотен погибших и раненых. Мадино мог бы и не рассказывать ему о прошедших сражениях.

Несмотря на усиленное питание, Хавьер начал слабеть. Бившие по нему раз за разом невиданной силы страдания погибающего мира уносили все силы, сжигали его мышцы, иссушали кожу.

Обеспокоенный непонятным ухудшением состоянием узника тюремный лекарь, после совещания с королём, начал давать снотворное, обязательно сопровождая словами: «Ты должен спать до завтра». Тогда Хавьер падал в благословенную тьму и мог ничего не чувствовать.

Но не проходило и недели, как всё повторялось снова… И снова… И снова… И снова…

Полную победу Мадино одержал за пять с половиной месяцев.

Когда праздничные торжества и балы в Мадиноре отгремели, а все полководцы Шарля получили новые ордена, титулы и земли, он наконец-то появился у истинного виновника всего этого.

В тот вечер похожий на тень самого себя Хавьер слушал гостя, не вставая с кровати и не открывая глаз. Шарль расположился за столом, празднично накрытым по случаю победы. Король пил вино, закусывал, шутил, рассказывал всё новые и новые подробности о последних битвах, о подписании капитуляций. О том, как летели в костёр знамена побеждённых и с плах головы непокорившихся. О том, что многие предпочли сдаться на милость победителя. И о многом, многом другом.

Наконец Шарль закончил, встал из-за стола и ушёл. У Хавьера не было сил встать, даже чтобы поесть, два дня. Он неподвижно лежал на кровати, раздавленный обломками старого мира. Мира, который он берёг столько лет и который сейчас разрушил собственными руками. Разрушил, развеял в прах, убил в людях малейшую надежду на избавление… Хавьер всей душой ненавидел и проклинал себя за всё содеянное.

Опять на него, как на душу мира, обрушилась вся боль разоренной войной Кордии, опять он не мог уснуть два дня подряд. Опять лекарь дал ему снотворное, приказав спать…

Очнулся Хавьер от вылитого на него ведра ледяной воды на полу в каком-то подвале. Открыв глаза, Норрьего улыбнулся бы, если б мог. Он почувствовал небывалое облегчение:

«Вот и всё! Слава духам! Я больше ничего не испорчу!»

Шарль подошёл и носком сапога приподнял его подбородок. Заглянул в глаза, видимо, пытаясь угадать мысли пленника, затем отошёл в сторону, делая знак страже.

– Как ты уже знаешь, рыбка моя золотая, война закончилась. Твои советы мне больше не нужны. Теперь я желаю развлекаться с тобой здесь. Ты должен находиться в этом подвале и не смеешь сопротивляться. Других желаний пока нет. Но поверь, сейчас тебе будет не до того, чтобы гулять по саду или глазеть в окно.

Стражники, тем временем, уже подхватили Хавьера под руки, подняли над полом и ждали дальнейших указаний. Звякнула по каменному полу длинная цепь, замкнутая на его голой щиколотке. Глаза Шарля нездорово заблестели. Он предвкушающе потёр руки, приказав:

– Снимите с него рубашку и привяжите за руки к верхнему кольцу на том столбе. Ты не представляешь себе, рыбка моя, как давно я хочу пройтись кнутом по твоей спине!

1.7

Слуги легко подхватили почти невесомого Хавьера и понесли в дом. Эгор смотрел им вслед и неодобрительно качал головой.

«Тоже мне, королевский подарочек! Кожа да кости. В чём только душа держится… Ещё и изранен весь. Что в нём такого особенного? А если помрёт до вечера? Грэд с нас самих тогда головы снимет».

Эгор оглянулся и подозвал пробегавшего мимо посыльного:

– Джок! Найди лекаря и отправь его поскорее в подвал к новому пленнику. Пусть посмотрит, чем его быстрее поставить на ноги. Что стоишь, как дерево? Бегом, я сказал!

Как бы привезённому из дворца дохляку ни хотелось, умереть ему тут не дали. Под бдительным надзором Эгора его вначале отмочили в чане с теплой водой, затем тщательно отскоблили от грязи и засохшей крови. Одели в простые, но добротные штаны и рубаху. Чуть не насильно накормили, перевязали раны и влили в горло кувшин разных придающих силы отваров. К вечеру пленник уже не падал в обморок и мог самостоятельно если не стоять, то сидеть точно. Эгор придирчиво осмотрел результат трудов почти десятка человек и удовлетворённо кивнул. Сделать что-то большее людям в такой краткий срок было просто не под силу.

– Ну вот. Хотя бы что-то. Теперь все бегом вон отсюда! Скоро может прийти хозяин!

***

Хавьер остался в подвале один. В его голове с трудом ворочались обрывки мыслей.

«Хозяин… Грэд Тирдэг… Его боятся…»

Князя Тарда Хавьер знал мало. Тот почти не покидал родовые земли и очень редко бывал в столице. Единственный их разговор состоялся, когда умирающий Драммонд заклял Норрьего заботиться о Рэе. Вот и всё. Что за человек Тирдэг, кроме того, что до безумия любит жену и единственного сына?

У Хавьера не осталось сил думать об этом. Чего Драммонд захочет от кровника? Уж точно не беседы беседовать. Иначе Мадино не отправил бы его сюда. Норрьего, совсем безразлично к собственному будущему, просто ждал продолжения казавшихся бесконечными испытаний.

«Хоть бы… Просто мучил…»

***

Несколько дней назад Шарль с особой жестокостью долго издевался над ним, потом приказал подлечить и пришёл только вчера.

– Итак, рыбка моя золотая, как поживаешь? Окатите-ка его водой!

Ещё раз! Открой глаза! Слышишь меня? Надавайте ему по щекам. Кивни! Отлично… Так вот. Веришь или нет, а я пришёл с тобой попрощаться… Только не спеши раньше времени радоваться. Смерть тебе не улыбнётся, даже не надейся. Ты слишком редкая и слишком дорогая рыбка, чтобы просто так кидать тебя на сковородку. Ещё можешь пригодиться…

Шарль отошёл от Хавьера, сел в кресло напротив и, поставив локти на колени, опустил острый подбородок на сплетенные пальцы рук. Понаблюдав так несколько минут, выпрямился, затем откинулся на спинку кресла и привычно заложил ногу за ногу.

– Знаешь, рыбка, покойная матушка, ещё когда мы жили в Рантуе, всегда учила меня делиться с ближними. А отец говорил, что придворным нужно чаще кидать куски с королевского стола. И чем они ближе к трону, тем более сладкие куски требуется отдавать. Иногда даже те, которые хотел бы съесть сам. А то заберут без спроса. Понимаешь, о чём я? О тебе, рыбка моя. О тебе.… Поверь, ты мне нисколько не наскучил! Я даже сейчас, когда уже принял окончательное решение проститься с тобой навсегда, сижу и придумываю, что бы ещё этакое с тобой сотворить…

Но…

Шарль сел прямо и, хлопнув себя ладонями по коленям, продолжил уже не задумчиво, а громко и чётко:

– Решение принято. Встряхните его! Слушай меня внимательно и не вздумай умирать.

Я, твой единственный полновластный хозяин, желаю подарить тебя моему верному вассалу. Теперь ты принадлежишь Тирдэгу Драммонду! Отныне и до конца твоей жизни, ты должен выполнять только его желания и не смеешь поднять на него, его близких и его слуг руку.

Шарль оторвал взгляд от чуть дышащего раба и кинул стражникам:

– Поставьте его на колени и пусть подтвердит, что понял. Ты понял мой приказ? Говори! Кому принадлежишь?

Стражники подняли Хавьера из лужи на полу и прислонили к стене. Он закинул голову назад в поисках точки опоры, нашёл её, затем с трудом разлепил белые, покрытые ранами губы, чуть слышно выдохнув:

– Нет…

– Что «нет»? Что это значит? – Шарль подался вперёд и прищурился. – Ответь мне!

– Нет… – снова прошептал Хавьер. – Больше… нет…

– А-а-а! – протянул Шарль и тут же помрачнел. – Всё понятно. Ты больше не моя рыбка и можешь не выполнять мои желания. Что же… Я сам так захотел… Дело сделано. Прощай.

Шарль встал и, не глядя больше на бесчувственно упавшего на каменный пол узника, поручил страже прийти за сопроводительными документами, а «этого доходягу» как смогут подлечить, завтра заковать и отвезти на площадь Лип.

1.8

В ожидании прихода Тирдэга Хавьер успел задремать. Тепло, еда и подлеченное тело взяли своё. Как он ни пытался крепиться, сон оказался сильнее. Вдруг где-то наверху с силой грохнула тяжёлая дверь. Хавьер вздрогнул и открыл глаза. Удивился ясно пролетевшей в голове мысли.

«А вот и он. Слуги так не ходят».

Издалека приближались чёткие тяжёлые шаги. Человека с более впечатлительной натурой эта надвигающаяся гроза повергла бы в трепет. Но Хавьер таким точно не был. Он прикрыл глаза и просто ждал, что же будет дальше, всё ещё удивляясь тому, что может сравнительно связно мыслить.

«Чего пожелает новый хозяин? Почему Шарль меня отдал, хоть и против воли?»

Ответов пока не находилось. Безумного палача в Триволи, а потом в подвале Хавьер успел хорошо изучить. Каким окажется Тирдэг?

Шаги стали ещё громче, стукнул засов, потом резко распахнулась дверь, и опять раздался звук шагов. Совсем близко.

– Так… Что у нас тут… – И до того строгий голос загрохотал гневом. – Эгор!!! Ко мне бегом! Что за балаган вы тут устроили? Вы б ему ещё щёки накрасили! А потом в сундук посадили и бантом сверху завязали! Кого вы хотели обмануть? Будто я не знаю, как Шарль не любит делиться игрушками.

– Простите нас, грэд… – забубнил растерявший всю прежнюю уверенность Эгор. – Мы хотели угодить вам… Боялись, что он помрёт до вечера… Уж больно дохлым казался… Ни стоять, ни сидеть не мог, да то и дело в обмороке…

– Довольно, – резко прервал Тирдэг. – Всё ясно. Значит, так. Слушай меня, Эгор, сейчас очень внимательно. Займёшься новым пленником лично. И лично ответишь мне за результат. Сроку тебе – две недели. Я желаю увидеть здорового вменяемого человека, а не эту дохлятину! Понял меня? Делай всё, что нужно. Что можешь и что не можешь. Гоняй лекарей, не жалей денег. Пускай принесут кровать. Если будет нужно, корми его силой или сам с ложечки, пой колыбельные или заказывай молебны о здравии, но чтобы он был на ногах, в трезвом уме и твёрдой памяти! Ясно?! Теперь ты. Здесь твой хозяин. Я желаю, чтобы ты приветствовал меня, как порядочный пёс. Голос!

Не успел Хавьер открыть глаза и что-то подумать, как его кинуло на четвереньки. Голова задралась, а изо рта вырвался радостный повизгивающий лай.

Такого унижения князь Норрьего не испытывал ни разу в жизни. Не в силах сопротивляться творившемуся безумию, он крепче зажмурился, старясь остановить злые слёзы.

– Довольно. Лежать. Делать только то, что скажут. Отомри.

Быстрые чёткие удаляющиеся шаги, резкий стук двери. Упавший на пол Хавьер до хруста стиснул зубы. Открывать глаза не хотелось.

***

Две следующие недели слились для Хавьера в одну сплошную изощрённую пытку.

В Триволи он не задумывался о том, как себя чувствует. Об этом Хавьер вспоминал в самую последнюю очередь, да и тюремщики старались изо всех сил, чтобы узник оставался здоровым.

В подвале началась совсем другая история. Шарль буквально дышал его болью. Каждый день старался придумать что-то новое, чтобы сломить волю пленённого князя, растоптать его гордость, заставить унижаться и молить о пощаде или просто выть в кляп… Вначале Мадино развлекался тем, что полностью брал под контроль тело пленника, потом такая забава наскучила. Шарль разрешил ему двигаться и даже говорить, чтобы видеть результат своих жестоких игр.

Первые несколько месяцев Хавьер держался. Молчал, когда ему не запрещали. Когда приказывали кричать – находил силы на издёвки, хотя бы в интонациях. Дальше не смог. Потому что не захотел. Он посчитал себя не вправе жить. Быть человеком. Просто быть. Хавьер решил, что раз уж он оказался здесь и в таком положении, то заслужил это и должен искупить всё, что натворил и в той жизни, и в прошлой.

Он винил себя за всех погибших по его вине. От жертв последних войн и Рэя до матери, сестёр и любимой. Да, и в их смерти тоже виноват был только он один.

***

В тот день, много лет назад, Хавьер, как на крыльях, летел в Норрвальдо после недельной отлучки по делам княжества. Он думал только о том, что совсем скоро сможет увидеть, обнять и поцеловать ту, что стала ему дороже жизни.

Вдруг, проезжая окружавшие предместья холмы, он почувствовал укол в сердце, а потом уловил тихий стон. Хавьер осадил коня и осмотрелся. Где-то рядом находился человек в беде! Вскоре несчастный нашёлся. В тени одного из абрикосовых деревьев лежал бедно одетый старик.

Хавьер спешился и подошёл ближе. Несчастный еле дышал. Поняв, что тут нужна неотложная помощь, Хавьер осторожно поднял беднягу на коня и сел в седло рядом. Так они доехали до замка. Там княжич передал больного в заботливые руки слуг и побежал к любимой.

О старике он больше не вспоминал, зная, что того обязательно подлечат и найдут где жить. И всё шло бы, как обычно… Но три недели спустя в замке начали умирать люди. Вначале конюх, потом кухарка, потом трое детей, потом старый архивариус… Когда забили тревогу, лихорадка поразила уже половину жителей палаццо. Мать и две старшие сестры Хавьера тоже слегли с жаром.

Вот тогда та, что была дороже всего, и заставила его уехать на два месяца.

Когда Хавьер вернулся, его встретили только поседевший, разбитый параличом отец и четыре новых урны с пеплом в княжеской усыпальнице.

Того, что он сам, своими руками, принёс больного чёрным мором старика в замок и тем самым убил всех близких, Норрьего так и не смог себе простить.

***

Сейчас, ощущая жгучую вину за всех, кого потерял, не сберёг, убил или приказал убить, он счел себя достойным всех мук и перестал сопротивляться Мадино. Даже в мыслях. Перестал бороться, отстаивая себя как личность.

Он плакал, кричал, умолял, захлебываясь в слезах и крови… Постепенно Хавьер привык быть никем, просто куском плоти для забав злого мальчишки. Без имени, прошлого, будущего, мыслей, без гордости, без принципов. Быть тем, кем его хочет видеть хозяин. Звериным чутьём угадывать, чего от него хотят в этот раз: упираться до последнего, чтобы палачу победа показалась слаще, или сдаться сразу, признав себя лишь ничтожным рабом у ног господина…

Время перестало существовать. Хавьер часто лежал без чувств и совсем потерял ему счёт, не видя дневного света. Ему казалось, что прошли десятилетия… Смерти всё не было и не было… Стихии тоже оставили его… Все оставили его… Он совсем ничего не слышал. Мир за пределами подвала исчез.

Но вот Хавьер в полубреду почувствовал, что в состоянии не ответить на вопрос хозяина. Что-то новое и совсем непонятное.

А затем, впервые за вечность, вдруг оказался на улице. Стылые камни, лёд, лужи, солнце, воробьи… Всё казалось сном. Пробуждённым от холода краем разума он уловил на себе чей-то удивлённый взгляд и вроде бы даже услышал имя… Норрьего?.. Кто такой Норрьего? Что это вообще значит?

Потом до Хавьера стали долетать обрывки разговора. Самое главное, что сумел зацепить: «он здесь чуть больше года». Год… Всего лишь год… «Князю Тарда…»

От нового хозяина ждал того же: подвал, боль, унижения… Случился только подвал. А дальше началась пытка, к которой Хавьер оказался не готов. Его заботливо мыли, тепло одевали, укладывали на мягкую кровать. Вкусно и сытно кормили. Раз за разом приходили лекари. Постепенно всё перестало восприниматься как потрясение, стало привычным. Вслед за оживающим телом потянулся и разум. Хавьер вспомнил всё. Кто он, где, как и почему здесь оказался. Кем был и кем стал. Отец… Муж… Король… Князь… Фельдмаршал… Гарошод… Эти слова горько отзывались в сердце, тянули за собой лица тех, кого не стало. Кто погиб на войне, которую выиграл он… Кто исчез за гранью мира третьей дороги…

Всё то, что, казалось, навсегда раздавили в его душе нечеловеческие пытки, вдруг ожило. И Хавьеру стало страшно. Он понял, что уже не сможет бездумно валяться у Драммонда в ногах. Не сможет не опустить взгляд. И его наверняка опять станут ломать. Страшно и жестоко. Захотелось сорвать повязки, отказаться от еды и лекарств. Снова стать тупым, безразличным ко всему куском плоти… Но такого выбора у него тоже не осталось.

Мало того, что Хавьер не мог ничего сделать без приказа, Эгор приставил к нему троих слуг, которые, сменяя друг друга, следили за пленником круглосуточно. Меняли повязки, поили лекарствами, кормили, не позволяли вставать. И Хавьер, волей-неволей, поправлялся и набирался сил. Осколки разума снова складывались в сложные узоры, мозг требовал размышлений и новых задач. В конце концов, Хавьер сдался и признался себе, что этот бой Тирдэг выиграл. Смог свести на нет все труды Шарля и получить в распоряжение живого врага, а не его пустую оболочку. Впрочем, врагом Драммонда Хавьер не считал. Он не знал, как к нему относиться. Просто не ждал ничего хорошего.

«Князь Тарда. Кто он теперь? Какое положение занимает при дворе? Почему может влиять на Мадино? И действительно ли может?»

За каждым из этих вопросов тянулся шлейф воспоминаний и рассуждений. Но к какому-то определённому выводу Хавьер так и не пришёл. Опять вспомнился почему-то отдавший его Тирдэгу Шарль.

«Он жаждал только боли.

Новоявленный король еле-еле дождался конца войны, чтобы наконец-то начать со мной забавляться. Как ребёнок, которому из-за болезни временно запретили сладкое. Зато потом, когда разрешат, – его уже не остановить. Я нисколько не удивился бы, если б Шарль однажды так увлёкся, что запытал меня насмерть. Коронованного палача останавливало только то, что убить можно лишь однажды. И, возможно, то, что я ему ещё могу когда-то понадобиться. А тут он любимую игрушку отдал. Насовсем. Отказался от всех прав, что вовсе на него не похоже…

Ясно одно. Тирдэг всегда был и остаётся серьёзным противником. То, как он говорил со слугами, выдаёт сильного, властного человека, не привыкшего к возражениям. Эгор, насколько я помню, упоминал, что грэд долго воевал. А Шарль никогда про него не рассказывал. Это может значить то, что Драммонд действовал своим умом, а не воплощал в жизнь мои выкладки. И, судя по всему, стал не меньше, чем генералом…»

– Эй, ты! Поднимайся! Грэд хочет тебя видеть.

1.9

– Тирдэг! Постой!

Шедший по стремительно пустевшему при его появлении дворцовому коридору князь Драммонд обернулся на ходу, остановился и достаточно приветливо произнёс:

– Здравствуй, Бернар. Какая сегодня чудесная погода, не правда ли?

– Погода? – немного опешил Леджер. – Да, наверное… Послушай, Тирдэг, мне нужно поговорить с тобой. Пройдём в мой кабинет?

– Прости, друг, не могу. – Драммонд покачал головой. – Спешу к его величеству. Но несколько минут у меня есть. Можем выйти на балкон.

Бернар коротко кивнул и сделал приглашающий жест. Тирдэг всё с тем же холодным выражением лица прошёл вперед. Бернар передернул плечами и двинулся следом. После недавней смены власти ему всегда было не по себе, когда приходилось говорить с Драммондом один на один.

Формально, тот являлся только генералом армии Леджера. Но вся Кордея знала, кто на самом деле руководит страной. Чья железная рука держит всех за горло.

Тирдэг Драммонд никогда не стремился сесть на трон. Его, видимо, вполне устраивал Шарль, как кукла для ношения короны. Князь Тарда всегда оставался в тени. Но именно его слово решало в королевстве абсолютно всё.

За последние два года все разговоры о том, что Драммонд – ничего не понимающий в политике провинциальный варвар, утихли сами собой. Теперь его воспринимали не иначе как солидного государственного деятеля. Почти никто из военных и придворных не мог выдержать его тяжёлый стальной взгляд в упор.

Бернару тоже чувствовал себя с ним неуютно. Фельдмаршал не хотел признаваться сам себе, но он Драммонда боялся и чувствовал себя при нём нашкодившим кадетом, хоть и был старше по возрасту и званию.

– Итак. Ты о чём-то хотел со мной поговорить? – Вышедший на балкон князь Тарда оперся на перила и принялся осматривать дворцовую площадь.

– Да, Тирдэг… – начал Бернар, осторожно подбирая слова. – Я на днях видел, как гвардейцы Шарля увозили из дворца заключённого в твой особняк… Мне показалось, я узнал Норрьего…

Тирдэг рывком развернулся лицом к Бернару и быстро переспросил:

– Норрьего? С чего ты взял? В моём доме не было, нет и никогда не будет человека по имени Норрьего. Ещё чего не хватало!

– Тирдэг, я видел его глаза… – попытался объясниться Бернар. – Я не мог ошибиться… Ты ведь знаешь сам, я обязан ему жизнью… Он не заслужил…

Серо-голубые глаза генерала сильно потемнели. Бернар испуганно сделал шаг назад. Тирдэг сейчас походил на готовую разразиться молнией грозовую тучу. Он будто стал шире в плечах и выше ростом. Драммонд заговорил так, словно каждым словом хотел кого-то убить:

– Я. Прекрасно. Помню. Что. Заслужил. Человек. По. Имени. Норрьего.

Вдруг лицо его изменилось. Тирдэг широко открыто улыбнулся, превратившись из грозовой тучи в добродушного фельдфебеля. Хлопнул Бернара по плечу и сказал совершенно лёгким и беззаботным тоном:

– Впрочем, зачем ворошить минувшее? Ньеттского выродка давно казнили. А тот доходяга, которого мне скинул его величество, как ты сам, наверное, видел, еле дышал. Он умер на следующий же день. Я, клянусь Творцом, того бродягу только всего раз и видел. Тебя проводить на помойку, куда отвезли его труп? Нет? Тогда давай забудем об этом пустяке раз и навсегда. Договорились? Вот и чудно. Прости, дружище. Спешу. Его величество не любит ждать.

Тирдэг ещё раз широко улыбнулся и, не дожидаясь ответа, вышел, как всегда, стремительным чётким шагом.

Бернар тяжело опёрся на перила балкона и склонил голову на грудь. Он, конечно же, не поверил Драммонду. И он, конечно же, не будет говорить с ним о Норрьего ещё раз.

***

Эгор под руку провёл Хавьера по многочисленным лестницам и коридорам. Особняк Драммондов был велик и роскошен. Хавьер не помнил, что находилось здесь в его столице, но точно не это величественное здание. Князья Тарда вообще никогда не имели собственной резиденции в Кестерию. Они редко посещали столицу, всему на свете предпочитая неприступный родовой замок.

Вот и кабинет. Эгор остановился перед тяжёлой дверью красного дерева с тонкой затейливой резьбой, осторожно постучал и тихо спросил:

– Грэд? Позволите? Я привёл его.

– Заводи.

Переступив порог, Хавьер окинул комнату быстрым взглядом. Большие окна. Ковры, картины, охотничьи трофеи, книжные шкафы, стол…

«Хорошо устроился…»

– Поставь его на колени и уходи. Когда понадобишься, я тебя вызову, – приказал хозяин дома.

Дверь за Егором тихо закрылась. Хавьер остался стоять на коленях посреди просторного кабинета напротив сидящего за столом Тирдэга. Они долго молчали, изучающе рассматривая друг друга.

На миг Хавьеру показалось, что он видит перед собой Рэя. Тому тоже сейчас за тридцать… Те же крупные, выразительные черты лица. Те же густые светлые волосы. Упрямые, меняющие цвет от голубого до темно-серого глаза. И фигуры у них тоже были одинаковые. Князь Тарда привычно возвышался над столом несокрушимой широкоплечей горой.

Но Тирдэг, конечно, не Рэнсор. Все черты лица острее и жёстче. Глаза холоднее. Широкие брови привычно нахмурены. Губы поджаты. В убранных на тардийский манер волосах серебрится ранняя седина. Во всём облике нет ни живости, ни проявления чувств. Грозное изваяние.

Хавьера вдруг пронзила мысль о том, что он сам, наверное, выглядел именно так после потери всех близких и возвращения в армию.

***

Тирдэг смотрел на бледного, бритого наголо, болезненно худого молодого человека, внешне покорно стоящего перед ним на коленях, но не отводящего взгляд. Пожалуй, зеленые бесстрашные глаза – единственное, что ещё напоминало о том, кто перед ним находился.

«Да. Бернар прав. Их ни с чем не спутать. Видимо заклятье подчиняет себе всё, кроме них…»

– Итак. Скажи мне, кто ты? – Тирдэг, решив провести разведку боем, пристально посмотрел на Норрьего.

– Принимая в расчёт все обстоятельства, очевидно – твой раб, – ответил тот, не опуская глаз, легко выдерживая становящийся с каждой секундой всё тяжелее и тяжелее взгляд Тирдэга.

Норрьего не мог не понимать, что совершает сейчас самую страшную ошибку. Он бросал вызов. И наверняка догадывался, чем за всё заплатит. Но поступить по-другому в данный момент, видимо, не мог.

Тирдэг чуть улыбнулся и прервал эту дуэль, сказав:

– Хорошо, что ты очухался. Было крайне неприятно лицезреть ту размазню, какой ты стал после дружбы с Шарлем.

Норрьего не менялся в лице. Тирдэг слегка махнул рукой и повелел:

– Хватит стоять на коленях, князь. Вам это не идёт. Сядьте на пол, как и где вам будет удобно. Пока что мы просто разговариваем.

Норрьего едва заметно кивнул и расположился в ближайшем углу кабинета, оперевшись спиной о стену.

– Так ведь лучше, не правда ли? – поинтересовался Тирдэг, не спуская с пленника взгляда. – А теперь, давайте поговорим начистоту. Какой из вас на данный момент, ко всем ежам ушастым, раб? С таким-то взглядом? Нет, дорогой мой князь. Нам с вами над этим ещё работать и работать. Но обо всём по порядку. Вам, наверное, очень хочется знать, почему вы оказались здесь? Почему Шарль вас так легко отдал, и что будет дальше?

Тирдэг сделал паузу и дождался подтверждающего кивка насторожившегося Норрьего, затем продолжил:

– Извольте. Я расскажу вам.

Эта история началась очень давно. Несколько веков назад. Когда один ньеттский выродок пришёл на чужую землю грабить и убивать. Вы помните, чем закончился тот поход, князь?

Можете не отвечать. Я знаю, что помните. И я не о том хотел вам рассказать.

Он неторопливо налил в хрустальный бокал воды и, не спеша, выпил её.

– Вы сейчас смотрите на меня так, будто ни в чём не виноваты. Будто происходящее здесь несправедливо. А разве это так? Разве не вы отдали приказ подвергнуть безумному риску мою жену?! Разве не вы единственный виновник её смерти?! Её и моего ребёнка?

Глаза Тирдэга полыхнули недобрым огнём.

– Вы сами, князь, толкнули меня на восстание! Видит Творец, я не хотел бунтовать. Мне неплохо жилось и при Кестере. Вот ещё бы вы со своими бредовыми идеями охраны короля не трогали б меня, и я никогда не поддержал бы Мадино. Но вам понадобилось обязательно показать всем свою власть. Заставить меня покоряться вам. Будто я раб! Наглый мальчишка! И ладно ещё я. Я бы стерпел унижение. Но Маргарэт!..

Голос Тирдэга дрогнул. Враз потерявший семью муж и отец на миг отвёл взгляд, потом заговорил опять ровно и холодно:

– Их я вам никогда не прощу.

Он встал и подошёл к распахнутому настежь окну. Какое-то время вдыхал полной грудью холодный весенний воздух, потом аккуратно закрыл створку и обернулся к Норрьего.

– Я ведь не планировал захватывать короля той ночью. Нет. Мадино одного за другим засылал переговорщиков, как только мы перешли границу Гардорры. Но я отправлял их ни с чем. Вы правильно рассчитали. Я никогда не стал бы рисковать здоровьем близких. Но дело было не только в этом. Вы сколько угодно можете мне не верить и считать, будто я сплю и вижу, как бы отодрать Тард от Кордии. Но нет. Я знаю, что если такое произойдёт, нас сожрут соседи. И Гардорра, и Рантуя давно точат зубы на наши земли. Я никогда не предал бы Кестера и не вырвал из его рук хвалёный «Меч государя», если б не ваше безумие.

Кинув пламенный взгляд на пленника, Тирдэг продолжил:

– Вы могли бы просто попросить меня об услуге, и я охранял бы короля, как родного отца. Но нет! Вы настолько никому не верите, что взяли в заложники самое уязвимое существо на свете. Беременную женщину! И всё для чего? Чтобы я безропотно выполнял ваши приказы. Как раб! Что ж. Вы добились, чего хотели. Я покорился. Но уже в тот момент вы нажили себе смертельного врага. Я бы не стал припоминать вам события покорения Тарда. Оно случилось давно и не с нами. Но то, что вы сделали два года назад, это преступление, вопиющее к небесам! Ему нет прощения и оправдания!

Пройдясь по кабинету, он сел за стол и посмотрел на пленника. У того на лице отражалось что-то очень странное. Не то, что Тирдэг ожидал увидеть. Не злоба, не страх, не отчаяние. Даже не презрение. Что-то мягкое, чуть ли не сочувствующее. Но то, наверняка, были только последствия полуторогодовых игр Шарля. И не больше.

– Думаете, откуда у Мадино взялся золотой лист? – продолжил Тирдэг, отбросив мысли о непонятном выражении глаз Норрьего. – Откуда он узнал, что им можно с вами сделать? Правильно. От меня. Драммонды одни из хозяев мира. И мы свой нож сохранили. Я всегда ношу его у сердца. Потому как знаю, какая в нем сокрыта страшная сила, и что он может сделать с такими, как мы. Какую стихию вы слышите? А впрочем, не суть важно. Я слышу землю. И она говорит, что вы один из нас. Жаль, что я не могу ей приказывать. Но такой силы сейчас нет ни у одного из хозяев. Это я тоже совершенно точно знаю. Иначе справиться с вами, не уничтожив полкоролевства, было бы весьма проблематично. А вот заклясть оказалось легко.

Норрьего откинул голову назад и закрыл глаза. Вот такое поведение уже понятно и ожидаемо. Тирдэг усмехнулся и продолжил:

– Я сказал Шарлю, что все ваши победы основаны только на том, что вы слышите огонь. Поэтому всегда точно определяете, где стоит неприятель и какими силами располагает. Надо заметить, Мадино обрадовался такому известию. Он, как выяснилось, всегда вам завидовал. Ведь у вас, почти его ровесника, имелось всё то, чего он сам был лишён: титул, земли, власть, воинская слава. Даже привлекательная внешность. Видели бы вы, как загорелись его глаза, когда я сказал, что вас можно полностью подчинить. Немудрено, что Шарль захотел присвоить ваши победы, а потом выместить на вашей шкуре все обиды.

Но повторюсь. Я никогда в жизни не предал бы короля и не доверил тайну рода Драммондов в дрожащие руки поганца Мадино, если б не ваше безумие.

Когда я узнал о гибели Маргарэт и нашего сына, я сам послал за Шарлем. И заключил с ним договор. Пообещал отдать в его руки короля и посадить его самого на трон. А взамен потребовал себе полную реальную власть в Кордии. И вас.

Тирдэг снова налил себе воды и выпил, пристально глядя на пленника. Тот по-прежнему сидел, не открывая глаз.

Пусть. Пока что. Выждав ещё минуту, Тирдэг вновь заговорил:

– Но мальчишка заупрямился. Мадино знал, что нужен мне, как более-менее законный наследник трона, и выторговал себе вас на полтора года. Я согласился. К тому же, его план заставить вас разбить в пух и прах всех, кто будет против новой власти, был весьма хорош. Моих войск на такую кампанию не хватало, а звать на нашу землю чужаков я бы никогда не позволил. Итак, я отдал нож в руки Шарля. И вот, что мы имеем: Мадино на троне, я у власти, вы – никто. И это справедливо. Вы полностью заслужили то, что уже получили и ещё получите. Кестера жаль. Но он тоже виновен, поскольку не остановил вас. Однако мы отвлеклись. Признаюсь вам, князь. Во время Краткой войны вы проявили себя великолепно! С таким размахом, такими скромными силами, в такие сжатые сроки, в таком возрасте наголову разгромить своих же умудренных немалым опытом союзников – это было просто потрясающе. Отдаю должное вашему воинскому гению. Но я тоже не стоял в сторонке. Мой меч снёс много голов.

Норрьего открыл глаза, взглянул прямо на Тирдэга и, видимо, успевая пользоваться тем, что пока владел телом, осторожно произнёс:

– Могу я спросить у вас, князь?

– Сегодня можете, – милостиво разрешил Тирдэг, пристально рассматривая пленника.

– Что стало с моим королём? – задал тот самый нелепый вопрос из всех возможных.

Тирдэг вскинул бровь.

– Вас только он волнует в данный момент, князь? Алегорд умер полгода назад. Сердце. Королева ещё раньше умерла родами. Из Кестеров остался только один малолетний принц. Где он, я вам не скажу. Что-то ещё хотите узнать?

– Что будет дальше? – наконец-то вспомнил о собственной шкуре Норрьего.

– А я вам разве ещё не объяснил? – с холодной улыбкой удивился Тирдэг. – Нас с вами, дорогой мой князь, в ближайшее время ждёт весьма много работы. На днях я сказал другу, графу Бернару Леджеру… Ещё помните такого? Так вот, я сказал ему, что в моём доме никогда не будет человека по имени Норрьего. И знаете, я очень не хочу обманывать этого доброго человека.

Так что вам, мой высокородный князь, придётся навсегда забыть только что прозвучавшее имя. На какую собачью кличку будет отзываться и прибегать ко мне, виляя хвостом, с плетью в зубах мой покорный и на всё согласный раб, я скажу, когда увижу его глаза. На вашем лице, князь. Вы меня поняли?

Начнём завтра.

Тирдэг заметил, что облик Норрьего опять как-то неуловимо изменился. Мальчишка будто бы знал что-то такое, что может всё перевернуть. Но Тирдэг тут же отринул от себя наваждение. Он уже давно решил, что делать с ньеттским выродком, а потому, ни на что не обращая внимания, начал говорить быстро и чётко:

– Хотите что-то сказать? Неужели? А мне неинтересно вас слушать. Вы убили всех, кто дорогих мне людей. Вы убили меня. Мне нет теперь совершенно никакого дела до того, что вы там думаете или чувствуете. Мне нечем больше чувствовать. Вас тоже больше нет. И очень скоро вы в том убедитесь. Хватит объяснений. Я желаю, чтобы ты, тварь, подчинялся каждому моему слову! На колени! Молчать! Морду в пол!

Норрьего подкинуло и бросило на пол посреди кабинета. Челюсти со стуком схлопнулись. Голова брякнулась о ковёр и плотно прижалась к толстому ворсу, расплющивая об него лицо и не давая нормально дышать.

Тирдэг встал, опершись руками о стол, заговорил резко и властно:

– Я, твой полноправный господин, князь Тирдэг Драммонд, желаю, чтобы ты всегда находился только там, где я укажу, и никуда не отлучался без моего личного на то разрешения. В данный момент, чтобы ты безвылазно жил в подвале моего дома. А если кто-то, паче чаянья, вдруг не слышал о твоей казни и надумает выкрасть тебя у меня против твоей воли или без сознания, приказываю: ничего никому не объясняя, при первой же возможности убить их всех и вернуться ко мне в кратчайшие сроки, любыми способами. Тебе не привыкать уничтожать союзников. И вообще, не сметь общаться, хоть устно, хоть письменно, с кем-то другим, кроме меня. Завтра утром кровать унесут, и с того момента, я запрещаю тебе двигаться и говорить без приказа моего лично или моего управляющего, а также любым телесным образом сопротивляться всему тому, что с тобой там будут делать. Приятных снов. Отомри. Эгор! Убери эту шваль!

***

Пережив последний обжегший изодранную в кровь спину удар, Хавьер смог отдышаться. Не принадлежавшее ему тело застыло, упёршись руками в холодную каменную стену освещенного факелами подвала. Драммонд, судя по звукам, бросил плеть на стол, умылся, накинул что-то на плечи, сел и наконец-то обратил внимание на свою жертву.

– На колени. – Хавьер смог упасть на пол. – Ползи ко мне. Достаточно. Эгор, убери кляп. А ты, псина, можешь закрыть рот. Вывих челюсти тебя точно не украсит.

Подчинявшееся каждому слову Драммонда тело Хавьера с трудом совместило зубы. Он сам с огромной радостью крепко сжал бы их на руке палача, но занемевшие челюсти плохо слушались, и Эгор успел убрать пальцы. Драммонд увидел это и улыбнулся, заметив:

– Прелестно. Просто прелестно. Наша маленькая норовистая собачонка ещё пытается кусаться. Ей мало полученных уроков. Что же. Я ожидал, что так и будет. Открой рот. Эгор, затолкай ему туда какую-нибудь мокрую тряпку поплотнее. Отлично. А теперь, псинка, оглянись назад и посмотри в тот угол. Там стоит твоя заветная мечта, цель всей твоей никчёмной жизни, твоё помойное ведро. Запомнил? А сейчас, смотри на меня!

Драммонд дождался, пока Хавьера выгнет обратно лицом к нему, и продолжил:

– Получи ещё одно украшение. Оно будет твоего любимого чёрного цвета. Это, конечно, не платок, но ты будешь носить его на голове, не снимая. Помнишь наш разговор о том, что в моём доме никогда не будет человека по имени Норрьего? Так вот. После того, как мы уйдём, ты сможешь этим ведром воспользоваться. А попутно очень советую спустить туда же весь свой гонор, дерзость, непокорство, ненависть и что там ещё у тебя осталось. Короче говоря, похорони в нечистотах себя самого. Своего князя, генерала, человека… Кем ты там себя, несмотря ни на что, всё ещё считаешь. Пойми, наконец. Ты теперь никто. Мой раб. Вещь. Скотина. И чем раньше ты это поймёшь и признаешь, тем целее будешь.

Стоявший на коленях Хавьер не мог шевелиться или говорить без приказа, но взгляд его, наверняка, горел выразительнее любых слов. Драммонд ухмыльнулся, сказав:

– Хорошо, что ты не притворяешься. Меня всё равно не обмануть показным смирением. Я знаю и тебя, молокосос, и твою упёртую южную породу. Вижу насквозь и никогда не поверю, что ты можешь сдаться после пары дней даже самых ужасных пыток. Поэтому я не стану спрашивать тебя о послушании ближайшие две недели. И не надо жечь меня взглядом! Не поможет. Так что… Просто терпи всё, пока я не прикажу тебе мое украшение снять. Сливай свою гордость в помои и готовься поднять флаг безоговорочной капитуляции. В том, что так непременно случится, я не сомневаюсь. А когда, меня нисколько не волнует. Хоть через год. Хоть через три. Я не спешу. Получай новое украшение. Эгор!

По команде хозяина управляющий нагнулся к закаменевшему на коленях Хавьеру и туго завязал тому глаза широкой плотной лентой из чёрной ткани.

– Прекрасно, – донёсся довольный голос Драммонда. – Теперь у тебя есть две недели на размышления и похороны прошлого. Дотрагиваться до повязки можно и должно только в том случае, если она вдруг собьётся или ослабнет, и только для того, чтобы поправить или туже затянуть. До завтра, псинка. Можешь двигаться без приказа и кричать без слов, пока остаёшься один.

***

Так прошло две недели. На четырнадцатый день, после очередной порки пленника, Тирдэг сел на стул и приказал Эгору убрать из зубов Норрьего не дававший тому испортить зубы кляп. Затем распорядился снять с головы с трудом стоящего перед ним на коленях кровника чёрную ленту. Потом подался вперёд и попытался заглянуть тому в глаза. Явно обессиленный непрестанными пытками и голодом, но всё ещё непокорённый Норрьего тут же опустил веки, отказываясь даже от возможности переговоров.

– Ничего не хочешь мне сказать? Видимо, нет. Как знаешь, – спокойной произнёс Тирдэг, встал и сам вернул ленту на место, затянув её изо всех сил. Прошёлся вокруг Норрьего, снова сел напротив него.

– Продолжать пытки дальше, как и отказываться нормально есть, это только твой выбор, псинка. Повторяю. Я никуда не спешу. Мне нужен раб. И я его получу. Рано или поздно. Мы можем заниматься твоим перевоспитанием и месяц, и год, и несколько лет. Твоей жизни и здоровью здесь совершенно ничего не угрожает. Пока ты валялся без сознания, приходил лекарь. Так вот, он сказал, что с тобой всё в порядке. Травм нет. И не предвидится. Всё остальное малозначительно и легко поправимо. А кормить тебя, если и дальше будешь упорствовать, Эгор вполне может самыми разными способами…

Глядя на неподвижно стоящего с лентой на глазах Норрьего, Тирдэг поймал себя на мысли, что говорит будто с безжизненной статуей. Но нет. Мерзавец слышал каждое его слово.

«Как же он наверняка бесится сейчас внутри! Приказать ему высказать сейчас все свои мысли? Нет. Пока ни к чему. Пусть сходит с ума молча».

Решив так, Тирдэг продолжил мысль:

– Чем тебя станут кормить? Да чем угодно. От лекарской бурды через сушёную баранью кишку прямо в утробу до помоев и живых червяков. Или ведра овсянки за раз. Голодать больше не будешь, псинка, это точно. Скорее наоборот. Я просто прикажу тебе жрать. И ты будешь жрать то, что я захочу, и в таких количествах, в каких я захочу. Пока из ушей не польётся.

Он помолчал, затем достаточно терпеливо принялся втолковывать дикому упрямцу дальше:

– Смирись со своей судьбой и пойми. Смерти не будет. Есть лишь один шанс прекратить пытки. Отсюда выйдет на свет только мой раб. Рано или поздно. Покорный и согласный совершенно на всё. Готовый сам, без малейшего принуждения, с удовольствием лизать мне сапоги и исполнять любую прихоть. Но, пока что, я здесь такого не вижу. Ты, конечно, и прямо сейчас сделаешь всё, что я прикажу. Стоит мне только пожелать, и ты будешь прыгать вокруг меня, высунув язык набок, и с радостным визгом валяться кверху брюхом, дергая лапами. Но это не то, что мне нужно. Нет. Ты всё ещё считаешь себя лучше всех. Даже втоптанный в навоз, чувствуешь себя князем, что уже давным-давно не так. Князь должен подохнуть. Потонуть в криках и нечистотах. Посему вечером и утром к тебе придёт Эгор, а днём я. Только после завтрашней завершающей порки я опять разрешу снять ленту и спрошу, готов ли ты стать никем и служить мне, как пёс, совершенно добровольно.

Тирдэг встал. Впереди долгая битва. Быстрая победа здесь невозможна. Но ему некуда спешить. Он подошёл к Норрьего и сам изо всех сил затянул на его голове ленту, сказав на прощание:

– До вечера. Сегодня можешь порадоваться своему счастью: я зайду к тебе, пожелать приятных снов. И принесу подарок. Клетку для моей псинки. Её сделали специально для тебя, по твоим размерам. Надеюсь, ты оценишь проведённую в ней ночь. Каждую проведённую в ней ночь. А пока, развлекайся.