Трое вечером времён

первый отрывок

Уже который год чудище человечества уткнулось в тупичок им. Человека Учёного. Держа под мышкой науку-несушку, оно беспомощно сидело перед вставшей на пути глухой стеной, уставясь на неё с наивностью дитяти. Ожидалось, что кирпичи в преграде начнут выпрыгивать самостоятельно, разблокируя дальнейший проход в завтрашний день. А пока он не образовался, в нашу эру пришёл очередной ноябрь. Он без рвения отколупывал по градусу от шкалы оконного термометра, приводя её среднесуточные показатели в соответствие сезонным нормативам. Без шапки уже не походишь, не сегодня-завтра грянут первые заморозки, и по утрам изо рта идёт пар. Самое время, в преддверии кругосветного объезда детских утренников, выкатить на плановый техосмотр оленью упряжку из дедморозовского гаража, а вечерком скрипнуть гусиным автопером "Солнце светит, но не греет…"на чистом листе бумаги для образцового стихосложения и бросить задумчивый взор на инфракрасный комнатный обогреватель.

В один из таких вечеров, через час после семи, население Хабаровска кольнуло общее знамение. На секунду остатки последних горожан все одновременно взгрустнули по тем благословенным дням, когда трансформаторные будки во дворах повсеместно оживляло гудение напруги, над головой слышно зудели по всей длине высоковольтные провода, а при включении в сеть паяльника или любого другого электроприбора из розетки могло по-домашнему уютно заискрить или даже ударить током. Нет, электричество-то везде отсутствовало уже лет несколько, но почему-то именно этим вечером всем вспомнилось о нём с такой поразительной синхронностью. Знамение было кратким как замирание сердца и, вызвав у граждан дружный ностальгический вздох, улетучилось незамеченным.

Тому ли предшествовало это предзнаменование или нет, но сразу за ним мироздание как бы встряхнувшись, словно накрытый ладонью стакан с игральными кубиками, высыпало у развалин кинотеатра "Восход", самого озарённого места в округе, горстку примечательных странников. Их было трое. Двое детей и неразборчивого возраста косматый взрослый с канонической бородищей вахтовика-архимандрита, в шубе из чёрных валенок и пляжных шлёпках на босу ногу. На одной руке он держал кокон мохнатой шали с маленьким мальчиком внутри, другой вёл припрыгивавшую на ходу непоседливую девочку лет шести в постоянно наползавшей на глаза великоватой пыжиковой ушанке с непришитым козырьком. Венчавшая шапку большая блёсточная снежинка держалась на зацепленной за подбородок девочки резинке. Мальчик был смирен и тих. Они напоминали одичавшего в трансполярных переходах экскурсовода, приставленного к Снегурочке с Новым Годом раннего возраста, каковым тот изображался праотцами из Союза художников в золотой век почтовых открыток.

Угадать в руинах, где объявилась странная троица, когда-то крупный кинотеатр было нереально, если не знать о том заранее. От былого очага культуры уцелела лишь передняя стена с вмурованным в белую кирпичную кладку словом "ВОСХОД"из кирпича красного цвета. Фасад высился величественно, но сиротливо, как большой киноэкран в колхозном поле. Отбрасывая на антикварную стенку шаманские отсветы и блуждающие тени, у подножия кинотеатра развернулся стихийный рынок товаров первой необходимости. Их перечень возглавляли устные слухи, именуемые тут мировыми новостями, а также любые источники питания от заряженных аккумуляторов до батареек для фонариков. На земле во множестве горели свечи и шёл оживлённый натуральный обмен. Вчитавшись в слабо различимое в темноте название кинотеатра, косматый человек не размыкая губ сведуще протянул "Угуу", из чего явствовало, что маршрут верный, и навылет прошагал с тургруппой сквозь ясную свечную поляну.

Полное отсутствие уличного освещения сливалось с силуэтами чёрных зданий воедино, и вечерний час открывал на разбитых тротуарах аттракционы "Попробуй не споткнись!". Редко где светилось окно. Дома в темноте перекрикивались друг с другом через улицу, взывая то к Марине или Ленке, то узнавая у Серого, дома ли он. По непроглядным дворам тарахтели бензогенераторы и пожужживали в окрестностях походные фонарики-"жучки", прыгая по земле завывающими светлячками. Они то затухали, то разгорались, мельтеша повсюду словно вырвавшиеся из консервации стайки динамо-машинок. Послышалось, как где-то один голос обратился с неразборчивой просьбой к другому. Короткая перемолвка закончилась гласом отчаяния на весь свет:

– Да даст мне уже кто-нибудь спичку!.. Народ!.. Дайте прикурить! – и тихо ругаясь, вопиющий изменил направление, так и не появившись из темноты.

Миновав ещё несколько домов, старший группы в который раз застопорил ход. "Опять техническая пауза"объявила девочка иронично и поболтала прикреплённой к шапке снежинкой. Они стояли у бывшего магазина детских товаров "Счастливое детство", занимавшего весь первый этаж некогда жилого дома.

Вытянув губы, проводник осмотрелся, как если бы оказался в знакомых, но подзабытых местах. Некое предвкушение опутывало его неторопливостью блудного одноклассника, в одно и то же время спешащего заявиться на вечер встречи выпускников и одновременно смакующего оттягивание этого момента на фоне розыска самого кафе, где намечен сбор. Сверкнув во взрослого требовательным взглядом, девочка развила ироничную реплику о технической паузе ироническим же вопросом:

– К Новому Году найдём?

Издав горлом рычащую неандертальскую нотку, в декодированном виде означавшую "Да помнит он, помнит, куда идти, и не надо на него так смотреть", вожатый убеждённо врубил рукой дальше по курсу и снова взял девочку за руку. Спаянные одной целью, путники канули в коридоры всегородской тьмы.

Вечерний воздух полнился исторических сдвигов. С домов опадали балконы, географические карты устаревали, а у входившего в первую десятку рек Амура, и отчего-то у него одного, мировой океан произвёл водоотбор для нужд Второго потопа. Теперь некогда широкую и полноводную, восьмую в пресноводных котировках реку стало возможным кое-где перейти, закатав штанины не выше колен. Зато центральная часть Сибири вся стояла в воде. За последние годы мир проутюжили большие перемены. Начавшись как занимательные курьёзы в газетных рубриках "Не может быть!", они в сжатые сроки рассыпались по материкам прорвой олимпийских огней, подпалив антинаучными инициативами всё мировое сообщество. Начались кадровые перестановки в умах и, как следствие, разброд и шатание народов. Население взбудоражила цепная реакция преображения, поснимавшая людей с насиженных мест бродить по свету в поисках непонятно чего, ради смутного, больше даже мутного зова, призывавшего невесть к чему, возможно и предназначенного вовсе не им. Но который, тем не менее, услышали все.

Пионерами стали сибиряки. Однажды они как один вышли из дому в 12 дня, кинув нажитое, и возглавляемые научной верхушкой Новосибирского академгородка отправились на растопку льдов Южного полюса, движимые им одним известным внушением. Сибирь овдовела, зазияв посреди большой страны незаселённым пространством. Решительные и молчаливые, переселенцы успешно пересекли Китай, их бескрайний табор видели в Индии и на южной оконечности африканского континента, но дальше след терялся из-за повсеместно разладившегося сообщения. Охваченные общим предчувствием служители связи и информационщики тоже разбрелись по свету кто куда. И началось.

Давно это было. А Сибирь помаленьку подтопило. Как видно, удалось таки суровым упрямцам произвести смену агрегатного состояния на антарктической тюбитейке.

Поплутав в стрекочущей генераторами темноте, путники объявились у Рябинового дома. В погружённом во мрак дворике за годы ничего не изменилось, та же лавчонка у крыльца, оба балкона на месте.  Разве что растолстела да треснула липа. Единственным озарённым в доме было окно в комнатёнке Пахома.

– Смотрите, кто-то есть, – показала девочка на свет.

В дворовой глуши детский голос прозвучал чисто и звонко, как сигнал радио "Маяк"со сцены Большого театра, и сразу выяснилось, что вахтовик-архимандрит с детьми в пьесе не первые. Едва заслыша свежие действующие лица, к ним как к спасительной суфлёрской будке устремился терпящий бедствие робинзонический глас:

– Друзья, ради бога, простите! Вы последняя надежда!

Заявка на выручку быстро скользнула вдоль дома налётческой тенью, и к новоприбывшим из темноты выдвинулся первобытный человек, вместо шкур завёрнутый в кусок бухарского ковролина с узорами, тяжёлого и негнущегося. Судя по обшитому петельками краю, первоначально плащ-накидка служила настенным ковром в квартире. В качестве удостоверения личности дикий человек подсвечивал себе лицо фонариком. На его кроманьонских лохмах с трудом держался кожаный лётческий шлем на меху, дополнительно утеплённый натянутой поверх вязаной лыжной шапкой с помпоном.

– Выручайте, други! Мы бродячие кандидаты наук, идём к Елизовским Малюткам за опытом и, представьте – единственный компас накрылся. Случайно не знаете, в том направлении движемся, нет? Ещё темень такая.

Ничуть не считаясь с тем, что мольба о помощи адресовывалась персонально собрату-неандертальцу, инициативу перехватила девочка.

– А это смотря откуда, – бойко вставила она прежде, чем ответил её взрослый спутник.

– С Байкала телепаемся.

– Тогда нет, вам наоборот вон в ту сторону. Камчатка там. А так вы через через Владик на Сахалин и, дальше если, то на Хоккайдо попадёте.

– Ребятаа, – расчувствованно протянул кандидат наук, – вы большие настоящие друзья. Я сейчас!

Он юркнул в темноту и вернулся с эмалированным ведром, доверху наполненным как грибами спичечными коробкАми.

– Спички. Нужны?

– Мы не курим! – снова встряла неугомонная девчушка, но учёный уже всучил благодарственное ведро взрослому собрату и вновь исчез.

В кулисах чёрного вечера зазвучали голоса. Кто-то заверил что "Так и знал, что надо в обратную", другой самоиронично хмыкнул "Географы, блин", а третий призвал разбирать рюкзаки.

– Ну что, заходим? – скомандовала инициативная девочка и скрылась в подъезд за архимандритом.

"Темнотищща!"– донёсся её комментарий через секунду, а ещё через миг раздался требовательный, как к себе домой, стук в дверь, подкреплённый жизнерадостным голосом Фреда Дыркина:

– Эй, чатлане! Беру гравицапы оптом! У меня КаЦэ немерено!

о