Зверь

Глава 1

Мужа Полина не любила. Да и есть ли она, любовь эта или про неё только в сказках и сказывают? Родители так её жили, деды, прадеды и она так живёт, не лучше и не хуже других. Да и до любви ли? Подъем в пять утра: корову подоить, поросят с курами накормить, так весь день в хлопотах и пролетает. Не успеешь глазом моргнуть – уж солнце садится. Летом ещё хорошо, можно на лавочке посидеть, да на речку поглядеть, с бабами разговор нехитрый завести, а зимой – под перину, да спать. Вот и все радости. Другой жизни Поля не знала.

С мамкой и тятькой так же жила, пока сваты от Федора не пришли. Только дома ещё тяжелее – куча ртов, мал мала меньше. И одни девки. Несчастье-то какое! Ежели сын рождается – пара рук появляется, а если девка – так лишний рот. Полина была шестой. Мамка рассказывала, что тятька так на неё осерчал, что девку очередную родила, что сразу после родов на улицу, на мороз выставил, вместе с новорождённой. Потом опомнился, конечно, да и односельчане мозги быстро вправили, но Поля успела простудиться, потому и росла хилой и болезной.

Деревенские думали, концы отдаст, но Полина выздоровела, хоть и здоровьем особым похвастать не могла. В деревне шептались, что сглазили Шурковых, где это видано, чтоб одни девки на свет рождались? Был, правда, один мальчик, аккурат до Поли, но умер в младенчестве. Уж как мамка с тятькой убивались, единственный продолжатель рода – и того не уберегли. Это Поле старшая сестра, Танька рассказала. И так Полине жалко мамку с тятькой стало, что слезы на глазах наворачивались.

Поля всех жалела: и корову, и свинью, и букашку какую. Местные пальцем у виска крутили, видно, умом девка повредилась на морозе. Но Поля была умненькой и сообразительной, хоть и странной, по местным меркам. Когда ей двенадцать исполнилось, запросилась в школу. А школа аж в соседнем селе.

– Нечего, и так рук не хватает. – Сказал тятя, но мамка его, видимо, уговорила. Жалела она Полиночку, вину свою чувствовала, что не уберегла.

Так Полина пошла в школу, шла пешком, если повезёт, кто из местных мог подвезти. Идти ни много, ни мало пять километров. Учиться Поле понравилось: сидишь в тепле, спину гнуть не надо, книжки с картинками рассматриваешь. Лепота!

Однажды разыгралась сильная метель, и учительница позвала Полину к себе, переждать непогоду. Девушка сильно робела, руки свои, заскорузлые от работы, прятала, краснела. Учительница была городская, красивая, волосы, как деревенские, под платком не прятала, а носила красивую причёску. Все в ней было удивительно: и серёжки в маленьких ушках, и кольца на холеных пальцах с маникюром, и диковинные сапожки на каблучках. Изба у неё была обыкновенная, как у всех, но наполненная всякими чудесами, как в пещере Али Бабы. Полина смотрела вокруг с открытым ртом.

– Садись, Поля. Сейчас чай пить будем. – Ласково сказала учительница.

Полина села на самый краешек лавки, так, чтобы только не упасть и завороженно следила за действиями учительницы. К чаю подала она настоящие конфеты, шоколадные. Полина только один раз такие пробовала, зуб у неё сильно разболелся и поехали они с мамкой в город, зуб лечить.

Вела она себя хорошо, терпела, хоть и больно было. Стыдно было при докторе голосить, вот и молчала, как рыба, только головой крутила, когда добрая доктор в белоснежном халате спрашивала, не больно ли ей. Когда Поля поднялась с кресла ни жива, ни мертва, врач с доброй улыбкой протянула ей шоколадную конфету. Поля её полдороги берегла, только смотрела, да в руках вертела.

– Что ж ты не ешь-то? – Со смехом спросила мамка. – Растает же. – И Поля засунула конфету за щеку и даже зажмурилась от удовольствия. Впервые в жизни ей не надо было ни с кем делиться, и конфета была вся, целиком её. Она до сих пор помнила тот чудесный вкус. "Вот бы у меня зуб заболел", – мечтала Поля. Но зубы, как назло, не болели, поэтому побывать в городе и отведать лакомства ей так больше и не довелось.

– Угощайся, чего сидишь, как не родная? – Улыбнулась учительница. Поля, не веря своим глазам, потянулась за конфетой. Осторожно развернула одну, положила, как тогда за щеку, и зажмурилась. "Хорошо-то как и даже зуб не болит".

Выпили по две кружки чая, а метель все не стихала. Поля подошла к большому книжному шкафу, любовно провела пальцем по разноцветным черешкам книг.

– Любишь читать? – Спросила учительница.

– Да куда уж мне? – Засмущалась Полина. – У нас же безграмотные все. – Сказала она и густо покраснела. Вдруг чушь сморозила? Стыдно перед учительницей.

Она вдруг оживилась, встала рядом с Полиной, почти касаясь её плеча.

– На, вот, почитай. – Учительница достала с полки книгу и протянула Полине.

– Сказ-ки на-ро-дов ми-ра. – По слогам прочла Полина, ведя пальцем по буквам.

– Молодец. – Похвалила учительница.

– Возьми домой, почитаешь, вернёшь.

– Не, неудобно. – Произнесла Полина, возвращая книгу.

– Чего же здесь неудобного? – Удивилась учительница. – В городе есть целые библиотеки, там много-много книг. Люди приходят, берут понравившуюся, забирают домой, а потом обратно возвращают.

– Да ну. – Выдохнула Полина. – Чудно как-то. – Он тихонечко засмеялась.

– Ничего чудного, а нормальная практика. Ведь читать – это полезно, мозг развивается, мысли появляются. Книги в магазине дорого стоят, да и не все есть. А так захотел почитать – взял книгу, почитал и вернул.

– Библиотека. – Мечтательно повторила Полина.

Метель утихла, и Полина засобиралась домой.

– Спасибо вам за все, пойду я, пока не стемнело, да и домашние меня уж поди заждались.

– Подожди, я тебе конфет с собой дам, угостишь братиков, да сестренок. – Учительница метнулась к столу.

– Нема у меня братиков, был один, да и тот помер, только сестрёнки остались.

– А сколько вас? – Заинтересовалась учительница.

– Шестеро, я последняя, да мамка с тятькой.

– Значит восемь конфет. На, держи. – Она протянула Полине небольшой свёрток.

– Неудобно. – Еле слышно произнесла Полина, глядя в пол.

– Что же здесь неудобного, коли угощают? – Учительница всучила сопротивляющейся Полине свёрток, а потом долго махала ей вслед, стоя на перекрёстке.

Полина сунула книгу и конфеты за пазуху и шла, постоянно оглядываясь и махая учительнице в ответ. Её переполняла радость. Полина решила, что это лучший день в её жизни. Она спешила домой, порадовать домочадцев конфетами. А книжку она решила никому не показывать. Вдруг еще, чего доброго, запретят?

Книги открыли Полине удивительный мир: она вместе с Али Бабой побывала в пещере, полной несметных сокровищ, познакомилась со стариком Хоттабычем и вместе с маленьким Муком избавлялась от ослиных ушей. А еще… еще Полина узнала, что бывает и другая жизнь, где все счастливы и любят друг друга.

– Мам, а ты тятьку любишь? – Спросила однажды Полина, улучив момент, когда они остались вдвоем. Мамка доила корову, а Полина убирала коровник. От неожиданности и неуместности вопроса, мама Полины сбилась с ритма, и, решив сделать небольшую передышку, утерла со лба пот.

– Лююбооовь. – Протянула она с издевкой. – Кака така любовь? Работать надо. – Они вернулись к прерванным обязанностям.

От чтения сказок Полина переключилась на классиков, проглатывала все – от Бунина до Толстого. А некоторые стихи Есенина выучила наизусть. Читала в любую свободную минуту – мать за водой пошлёт, а Полина присядет по дороге на ведро и читает, читает. Потом спохватится, бежит с вёдрами, пока добежит, половину расплескает.

– Ох, Поля, Поля, горе ты моё луковое, в кого ты безрукая-то такая? – Сокрушалась мама.

Иногда Полина замирала, ни с того, ни с сего, мечтала средь бела дня. Представляла себя то Анной Карениной и хваталась от страха за сердце, то Наташей Ростовой и кружилась с Пьером Безуховым в танце, то жила в глухой чащобе вместе с несчастной Олесей. Всю зиму Полю грел очередной томик, схороненный за пазухой, а когда разлилась реками весна, Полина стала прятать книжку, бережно укутанную в тряпицу, под порогом. Ненароком выдал любительницу чтения Барбос. Увидела Полина, что пёс что-то треплет, а как поняла, что это книга, да не её, а учительницы, принялась голосить, да слезы лить.

"Как теперь учительнице в глаза смотреть? Изорвал Барбос книжку в клочья". На крики выбежали мамка с тятькой. Тятька на Полину так осерчал, что затрещину дал, да такую, что ухо у Поли ещё неделю огнём горело. И мамке досталось.

– Говорил же, что не доведёт эта школа до добра, так нет же, не послушали, по-своему порешали. Эх, бабы, бабы. Чтобы про школу я больше не слышал. – Отец в сердцах сплюнул.

Как Поля не просила, как в ногах не валялась, непреклонен был батя. Нет и все тут!

Один только раз удалось Полине к учительнице вырваться. Отец уехал по колхозным делам в город, а Полина уговорила мамку ненадолго её отпустить, а то некрасиво вышло – учительница их конфетами угощала, а они ответили черной неблагодарностью, даже книжку не вернули. Снарядила мамка Полину в дорогу, дала гостинцев: хлеб только из печи, крынку молочка парного только-только из-под коровы, маслица домашнего. Пришла Полина, понурив голову, заплакала, запричитала.

– Простите, Христа ради. Бобик съел вашу книжку. – Заикаясь от рыданий выдавила из себя Полина, с ужасом ожидая наказания. Но учительница только рассмеялась:

– Невелика беда, я таких книжек знаешь ещё сколько в городе куплю! Ты лучше скажи, почему в школу не ходишь?

– Тятька не пущает. Он как книжку-то нашёл, так осерчал, как больной сделался. И мне, и мамке досталось. – Вымолвила Полина, утирая тыльной стороной ладони нос. Учительница протянула ей белоснежный платочек с вышивкой. Полина покраснела, замотала головой. – Бери, бери, лицо вытри и нос высморкай. – Настаивала учительница. Полина с опаской взяла в руки платок, сделала, как ей учительница велела. – Я тебе свой адрес в городе напишу, ты, главное, не потеряй. Будешь в городе, дай знать. Поняла? – Полина кивнула. Не зная, куда девать платок, несмело протянула его учительнице. Она снова заливисто рассмеялась, Поле показалось, что зазвенели сотни колокольчиков.

– Это уж ты, голубушка, себе оставь. Подожди, ты же мне гостинцев принесла, и я в долгу не останусь. – Учительница вышла и вернулась с книжкой. – Держи, это тебе, на память.

– Теодор Драйзер. Американская трагедия. – Уверенно прочла Поля, проведя пальцем по тисненым буквам. Со слезами на глазах прижала томик к груди. – Спасибо.

– Пора тебе с классиками других стран знакомиться, мир книг удивителен и бесконечен. – Сказала учительница. Ну, беги, Полиночка. Адрес мой не забудь.

– Не забуду. – Крикнула Полина, убегая. – Прощайте.

– Не будем прощаться, даст бог, свидимся. – Шепнула учительница, заправив за ухо выбившийся локон.

Глава 2

«Американская трагедия» поразила Полю до глубины души. «Это кем надо быть, чтобы убивцем сделаться?» – думала она, снова и снова перечитывая знакомые чуть ли не наизусть строки. Теперь Полина была умнее – прятала книгу в предбаннике, за спинкой лавки. «Там-то уж никто не найдет». В тайнике, кроме книжки, лежал беленький платочек учительницы, бережно выстиранный и наглаженный, да клочок с адресом, давно выученный наизусть. От отца Полина узнала, что учительница вернулась в город, а школу закрыли, потому как преподавать больше было некому.

– Так оно и к лучшему, нечего души неокрепшие смущать. – Отец ударил по столу кулаком, заставив Полину вздрогнуть. – Кому оно нужно, омбразование енто? Работать надо, вот что я скажу. – Возражать отцу никто не посмел.

Полину новость подкосила, всю ночь она проплакала, а на следующий день толку от нее не было никакого.

– Что ж ты, девка, как неживая? Случилось что? – Спросила мама.

– Все хорошо, – буркнула Полина, подавив зевок.

– Ох, Полина, Полина, никто тебя замуж не возьмет, кому ж такая жена нужна, рассеянная, да нерасторопная? – Качала головой мама.

А Полина замуж и не спешила. Вон, старшая, выскочила замуж, так света белого не видит: все хозяйство на ней, да младенец. Муж, говаривали, пьет и Таньку бьет. Не о такой жизни мечтала Полина.

Каково же было удивление домочадцев, когда в дом пришли сваты. Думали, за средней пришли, или за второй по старшинству после Тани, а, оказалось, за Полиной.

– Проходите, гости дорогие. – Обрадовался отец. Мать закудахтала, собирая на стол.

– Мать, самогонку неси. – Орал отец вслед. – Дочку как-никак замуж отдаем. – А про себя подумал: «Одним ртом меньше».

Только Полина пригорюнилась. Что ж там за муж-то? Добрый али злой? Полюбит ли ее такой, какая она есть? А она его? Федор был из соседнего села, и слава о нем не докатилась еще до Полиных родителей. В родном селе все ему отказали, вот и пришлось в соседнем невесту искать. Полина – кандидатура подходящая, такую родители будут только рады сбагрить, чай очередь не стоит.

А жених и сам не подарок – на двадцать лет старше, вдовец. Говаривали, первую жену сам со свету сжил. За глаза называли его в родном селе – Зверь. Откуда это пошло, никто уж и не помнил, но славился Федор своей жестокостью и неуживчивостью. Намедни собаку до смерти кнутом забил за непослушание. Соседка кричала через забор:

– Федя, опомнись, ты что творишь? – Но он так зыркнул, что соседка мигом исчезла и сидела тихо, как мышка.

Черные волосы, местами тронутые сединой, кустистые брови, сведенные к переносице, колючий взгляд, а еще длинный уродливый шрам, протянувшийся через щеку придавали ему зловещести. Федора сторонились, никто не хотел иметь с ним никаких дел, хоть и работником он был справным и умелым. Федора дурная слава не тяготила, наоборот, возвеличивала его в собственных глазах. Человеком он был мрачным, неразговорчивым, а страх сковывал всем рты, и никто не лез к нему с досужими разговорами. А ему только того и надо.

Жениться Федор не хотел. По своей натуре был одиночкой, но мать уж очень сильно настаивала, внуков мечтала понянчить. Она и невесту нашла. И Федор сдался.

– Ладно, мать, будь по-твоему.

О свадьбе договорились быстро, чего тянуть? Полине уже восемнадцать стукнуло, а что жених в два раза старше, кого это волнует?

– Тятя, не отдавай меня за Федора, пощади. – Умоляла новоиспеченная невеста, но отец рассердился, ударил по столу кулаком так, что посуда звякнула.

– Пойдешь замуж и нечего мне тут, я сказал. – Взревел он, на виске вздулась вена.

Полина опустила голову, чтобы скрыть слезы. Жених её пугал, ещё и шрам этот. Говорили, что Федор из-за него и озверел. Якобы по молодости с юной цыганкой любовь крутил, вот её родня и отомстила. Слух этот, как испорченный телефон, переходил из уст в уста, обрастал подробностями и небылицами, поэтому так оно было или не так наверняка никто сказать не мог. А сам Федор на эту тему не распространялся, как, впрочем, и на другие.

А вот мама Федора, Евдокия Петровна, Полине сразу глянулась: смотрела ласково и улыбалась по-доброму. Полина тем себя и утешала: не может у такой матери был плохой сын, но в груди все равно ныло и сердце девичье трепыхалось, как белье на ветру. Не о таком муже Полина мечтала, да кто ж её спрашивал? Без неё решили.

К приготовлениям Полина была безучастна. На все вопросы лишь кивала. Сестры тоже притихли, чувствовали, что отдают их Полинку не за того человека.

До свадьбы Федор с Полиной едва перекинулись парой слов. Жених на неё едва взглянул. Она бы и хотела узнать будущего мужа поближе, да как? Не выказывал Федор ни малейшего желания общаться. Так и сидели рядышком, а взаправду далеко друг от друга: невеста нервно теребила в руках платок, жених смотрел мимо. Чем ближе подходила дата свадьбы, тем горше было Полине. Евдокия Петровна поддерживала невесту, как могла. Всегда у неё находилось для Полины доброе слово, ласковая улыбка или просто ободряющий взгляд. "И почему Федор совсем не похож на мать?" – с горечью думала Полина.

Как бы Полина не страшилась этого момента, но день свадьбы настал. Слышала она, как шумят во дворе гости, доносились до несчастной обрывки разговоров, веселый смех. Ни жива, ни мертва, вышла Полина на порог и тут же споткнулась о колючий взгляд жениха.

– Здравствуй. – Несмело произнесла Полина помертвевшими губами, но Федор не ответил, молча взял за руку, грубо дернул.

За столом Полина чувствовала, что ее заживо хоронят: дышать было нечем, в глазах темнело.

– Горько, горько, – крикнул один из гостей, другие подхватили. Полина хотела было подняться, но Федор дернул ее за руку так, что она была вынуждена сесть обратно на лавку.

– Сиди. – Процедил он сквозь зубы, обвел толпу мрачным взором, голоса разом стихли, стало тихо, как в раю. «Наверное, я умерла», – обрадовалась Полина. Но нестройный хор хмельных голосов уже набирал силу. И некому было помочь.

Наконец молодые, сопровождаемые шутками и прибаутками подвыпивших гостей, пришли в дом мужа. Евдокия Петровна ободряюще похлопала Полину по плечу:

– Не бойся, все через это проходили.

По случаю первой брачной ночи свекровь осталась ночевать у соседки. Федор запер дверь, подошел к молодой, дрожащей, как осиновый лист жене, рывков разорвал на ней платье и впился зубами в шею. Полина только всхлипнула. Федор, не обращая на нее ни малейшего внимания, повалил супругу на кровать. Полину пронзила резкая боль, она закричала.

Федор пару раз дернулся, скатился, отвернулся к стене и захрапел. А несчастная жена до утра украдкой утирала слезы. «Неужели это и есть та любовь, о которой слагают стихи и пишут в книгах?», – думала Полина, вздрагивая каждый раз, когда Федор шевелился и молясь, чтобы муж не проснулся до утра.

– Ну, как вы здесь? – Шутя, спросила утром свекровь, но натолкнувшись на Полинин затравленный взгляд, заметив опухшие от слез глаза, порванное платье на полу и шею в кровоподтеках.

Федор ушел куда-то с самого утра. Полина, увидев в глазах Евдокии Петровны сочувствие, не смогла сдержать слез. Свекровь ее обняла, тихонько поглаживая по спине.

– Ну, ну, деточка, почем так убиваться? Ну, в первый раз бывает, но, ничего, стерпится-слюбится. – Приговаривала Евдокия Петровна, сама себе не веря. «А вдруг я совершила ошибку? – Мелькнула мысль. – Не надо было Федора женить. – Но тут же ее отогнала. – Ничего, пойдут детки, Федор смягчится».

Теперь Полина носила закрытую одежду, чтобы скрыть синяки и кровоподтеки, шею туго обматывала шарфом и даже в жару куталась в длинные одежды. Местные девочке сочувствовали, качали головой, но в семейные отношения никто вмешиваться не решался. Это дело молодых.

– Федя, ты бы с Полиночкой понежнее, помягче, девчонка ведь еще. – Пыталась урезонить сына мать.

– Ты сама настаивала на женитьбе. – Грубо сказал он. Евдокия Петровна замолчала, только глаза опустила.

Все и всё было здесь Полине чужое: и люди другие, и родные далеко. Только Евдокия Петровна и была родной и понятной. Федора, слава богу, видела Полина редко. Молодой муж целыми днями пропадал то на работе, то еще где-то. Полина его делами не интересовалась, как и он ее. Иногда, если повезет, Федор засыпал сразу, как ляжет. Чаще он терзал молодую жену, и это казалось вечностью.

Полина кусала до крови губы, чтобы не закричать. В порыве страсти муж мог начать Полину душить. Тогда к кровоподтекам добавлялись синяки. В такие моменты хотелось наложить на себя руки. Стирая на речке белье, Полина в страхе вглядывалась в темную воду. И если бы не боязнь гореть после смерти в аду, она не задумываясь покончила бы с собой.